Говорить ли президенту?

Вечер

Марк шел по улице и думал о том, как проведет сегодняшний вечер. Я уже не могу без нее. Это единственное, в чем я уверен на настоящий момент. Вот только ее отец… Как мне не хочется подозревать его, собирать на него досье. Впрочем, я ведь в ней самой и то сомневаюсь.

Он зашел в цветочный магазин и заказал дюжину роз — одиннадцать красных и одну белую. Девушка протянула ему открытку и конверт; он в задумчивости уставился на плотный белый квадрат, в голове проносились обрывки предложений, стихов… Что бы такое написать? Наконец его осенило. Он заулыбался и аккуратно вывел:

— Пошлите их немедленно, — сказал он.

— Да, сэр.

Отлично. Теперь домой. Что бы такое надеть? Темный костюм? Слишком официально. Светло-голубой? В нем он будет похож на педика, и зачем он вообще его купил? Двубортный пиджак, он самый новый — годится. Теперь рубашка. Белая, спортивная, без галстука. Или голубая, торжественная, с галстуком? Пожалуй, лучше белую. Не то. Я же в конце концов не невеста. Побеждает голубая. Теперь ботинки. Со шнурками или без? Пожалуй, без. Носки. Тут выбрать не трудно. Надену темно-синие. Подведем итоги: голубая рубашка, темно-синий галстук, темно-синие носки, черные мокасины. Одежду аккуратно сложим на кровати. Примем душ и вымоем голову — кудрявые волосы мне нравятся больше. Черт, в глаза попало мыло. Достань полотенце, вытри глаза, брось полотенце и прочь из душа. Полотенце обмотано вокруг талии. Бреюсь; второй раз за сегодняшний день. Осторожно. Не порежься. Одеколон. С силой, досуха вытри волосы полотенцем. Кудри, кудри, кудри. Назад, в спальню. Тщательно оденься. Не промахнись, сразу завяжи галстук, а то помнется. «Молнию» — вверх: вроде похудел в талии. Теперь — к зеркалу. Видал и похуже. К черту скромность — нечасто встретишь такого красавца. Проверь, на месте ли деньги, кредитные карточки. Пистолет оставим дома. Все на месте. Запри дверь. Нажми кнопку лифта.

— Пожалуйста, ключи, Саймон.

— Черт побери, — Саймон вылупил на него глаза, — нашел себе новую кралю?

— Ты меня лучше не жди, Саймон: а то я, если мне сегодня не обломится, пожалуй, трахну тебя.

— Спасибо за предупреждение, Марк. Я в тебя верю, старина.

Чудный вечер; а теперь — в машину; проверим часы: 7.34.

Директор снова критически оглядел свой смокинг. Как плохо без Рут. Экономка старается изо всех сил, но разве можно сравнить. Плеснем себе виски и проверим, все ли на месте. Свежевыглаженный смокинг несколько старомоден, рубашка с плоёной грудью только что из прачечной. Черный галстук. Черные носки, черные ботинки, белый платок — все в порядке. Включим душ. Ох, как же вытянуть у президента что-нибудь полезное? Черт, где мыло? Приходится вылезти из душа и промочить коврик и полотенце. Второго полотенца нет. Как мерзко воняет мыло! Его теперь, похоже, выпускают только для гомиков. Хотелось бы по-прежнему получать довольствие из армии. Выйди из душа. Растолстел. Надо сбросить килограммов шесть. Слишком белое тело. Быстро спрячь и забудь. Побрейся. Добрая, старая опасная бритва. Никогда не брейся дважды в день — только если обедаешь с президентом. Слава Богу. Не порезался. А теперь — одеваться. Ненавижу «молнии». Черный галстук. Черт побери, у Рут всегда получалось с первого раза, безукоризненно. Попробуем снова. Ну наконец-то. Проверь бумажник. Вообще-то он скорее всего не понадобится. Разве что у президента сейчас туго с деньгами… Скажи экономке, что будешь после одиннадцати. Надень пальто. Внизу, как всегда, ждет в машине спецагент.

— Здравствуйте, Сэм, прекрасный вечер.

Единственный работающий в ФБР шофер открыл заднюю дверь «форда»-седан.

В машине сверим часы: 7.45.

Спешить некуда — времени полно — приезжать заранее неохота, — и, как назло, пустые дороги, а впереди — целая вечность — надеюсь, она уже получила розы — в Джорджтаун поедем кружным путем, мимо мемориала Линкольна, вверх по набережной Залива Скал и парковой дороге мимо Потомака — там красиво — по крайней мере можно внушить себе, что любуешься пейзажем. Не бросайся вперед на желтый свет, хотя водитель в машине у тебя на хвосте явно опаздывает и машет руками. Никогда не ставь Бюро в неловкое положение. В Джорджтауне держись подальше от троллейбусных линий, не дай Бог занесет, еще врежешься, и что тогда? В конце улицы поверни направо и поставь машину в положенном месте. Медленно кружишь, где бы припарковаться? Негде. Становись во второй ряд и молись, чтоб не заметила дорожная полиция. С независимым видом, не спеша, иди к дому — готов спорить, она все еще в ванной. На часах 8.04. Отлично. Звони в дверь.

— Мы немного опаздываем, Сэм. — Наверное, не стоило этого говорить: Сэм превысит скорость и может поставить Бюро в неловкое положение. Почему всегда, когда спешишь, на улицах такое сильное движение? И этот чертов «мерседес» перед нами, еще красный свет не зажегся, а он уже тормозит. Что толку в автомобиле, из которого можно выжать скорость 120 миль в час, если не хочешь превышать и тридцати? Ну слава Богу, «мерседес» свернул к Джорджтауну. Наверное, актер или художник. Богема. Вниз по Пенсильвания-авеню. Вот наконец и Белый дом. Поворот на Западный президентский проспект. Стража у ворот машет — проезжай. У Западной галереи — стоп. Навстречу выходит человек из охраны президента в смокинге. Галстук у него получше моего. Бьюсь об заклад, он на резинке, с вечным узлом. Да нет, скорее у них, в Белом доме, по штату положен человек, который завязывает галстуки всем сотрудникам. А может, женат, будь он проклят. Самому так не завязать. Идешь за ним через фойе в Западную приемную мимо статуи Ремингтона. Снова человек из охраны в смокинге. И снова отличный галстук. Сдаюсь. Меня провожают до лифта. На часах 8.06. Неплохо. Захожу в Западную гостиную.

— Добрый вечер, мадам Президент.

— Привет, красавица.

Как она хороша, как идет ей это голубое платье. Божественное создание. Как я мог подозревать ее?

— Привет, Марк.

— Потрясающее платье.

— Спасибо. Зайдешь на минутку?

— Пожалуй, не стоит. Я встал во второй ряд.

— Ладно, идем. Подожди, я захвачу пальто.

Открой ей дверь автомобиля. Почему я не взял ее за руку, не отвел в спальню, не стащил с нее это платье? Зачем нам ехать в ресторан? Я бы и сандвичем наелся. Мы бы занялись любовью — ведь мы оба умираем от желания — и сэкономили кучу времени и нервов.

— Ну как ты? Все в порядке?

— Много работы. А ты?

Все же смог что-то сделать за те несколько часов, что думал о тебе, но это было нелегко.

— У нас вообще не продохнуть. Не знал, смогу ли сегодня встретиться с тобой.

Заводи мотор и вперед по улице Эм к Висконсину. Припарковаться негде. Проезжаем мимо Семейного ресторана Роя Роджерса. Сейчас съедим по куриной ноге — и домой.

— Наконец-то. Вроде тут есть местечко.

Черт побери, откуда выпорхнул этот «фольксваген»?

— Опять не повезло. Ну ничего, найдем другое.

— Не ближе, чем метров за пятьсот от ресторана.

Получила розы или нет? Утром упеку цветочницу за решетку, если забыла их послать.

— Ох, Марк, прости, что не поблагодарила раньше. Потрясающие розы. Белая — это ты? И к тому же Шекспир!

— Забудь о них, красавица.

Лицемер. Итак, Шекспир понравился. А постскриптум из Коула Портера? Заходим в шикарный французский ресторан. «Рив Гош». То, что надо. Сотрудник ФБР в таком месте? Уверен, цены здесь аховые. И полно наглых официантов с загребущими руками. А, плевать, в конце концов это всего лишь деньги.

— Ты знаешь, что именно благодаря этому заведению Вашингтон стал столицей французских ресторанов в Америке?

Пытаешься произвести на нее впечатление, посвятив в одну из маленьких тайн.

— Первый раз слышу. А почему?

— Хозяин приглашает поваров из Франции. Спустя какое-то время они увольняются и открывают свой собственный ресторан.

— Вы в ФБР просто набиты бесполезными сведениями.

Ищешь метрдотеля.

— Столик на имя Эндрюса.

— Добрый вечер, мистер Эндрюс. Рады приветствовать вас в нашем ресторане.

Этот прощелыга видит меня в первый раз и, наверное, в последний. За какой столик он нас посадит? Ничего, сойдет. Может быть, она и вправду поверит, что я здесь завсегдатай. Незаметно передаю ему пятидолларовую банкноту.

— Спасибо, сэр. Желаю приятного вечера.

Они уселись в глубокие, обитые красной кожей кресла. В ресторане полно народу.

— Добрый вечер. Что будете пить, сэр?

— Что ты хочешь, Элизабет?

— «Кампари» с содовой, пожалуйста.

— Один «кампари» с содовой и спритцер для меня.

Посмотрим меню. Шеф-повар Мишель Лодье. Девиз ресторана: Fluctuat nec mergitur.[16] Ого, как бы мне не потонуть с такими ценами за стол и за обслуживание. Уфф. А она и знать ничего не знает. Это одно из тех волнующих чувственность местечек, где меню с ценами дают мужчине.

— Я, пожалуй, буду первое, но только вместе с тобой.

— Конечно, я тоже буду первое, красавица.

— Ну вот и хорошо. Так, авокадо…

Без омаров?

— …с омарами и еще салат Цезаря?

— …филе миньон а-ля Генрих IV — с кровью, пожалуйста.

Двадцать долларов пятьдесят центов. Ну и черт с ним, на нее не жалко. Но пробую-ка и я то же самое.

— Выбрали, сэр?

— Да. Два авокадо с омарами и два филе миньон а-ля Генрих IV, с кровью.

— А из вин? У нас богатый выбор.

Нет, спасибо. Ограничусь пивом.

— Будешь вино, Элизабет?

— С удовольствием, Марк.

— Бутылочку монастырского, soixante-dix-huit,[17] пожалуйста.

Уверен, он догадался, что, кроме цифр, я по-французски ни полслова.

— Прекрасный выбор, сэр.

Принесли закуску, и одновременно появился sommelier[18] с вином. Думаешь продать нам две бутылки, лягушатник чертов? Не дождешься.

— Можно разливать, сэр?

— Спасибо, попозже. Откройте бутылку и разлейте, когда принесете горячее.

— Конечно, сэр.

— Ваш авокадо, мадемуазель.

— Добрый вечер, Голт. Как поживает Бюро?

— С трудом, мадам.

Какими незначащими фразами порой обмениваются сильные мира сего.

Директор оглядел уютную золотисто-голубую комнату. В дальнем углу высилась одинокая фигура Стюарта Найта, начальника личной охраны президента. На диване, у окна, которое выходило на Западное крыло и здание Исполнительного управления, сидела министр юстиции Мэриан Эдельман и беседовала с сенатором Бёрчем Бэйем, сменившим Теда Кеннеди на посту председателя законодательного комитета. Заезженное определение — красив, как юноша, — сопровождавшее Бэя во время предварительных выборов 1976 года, где он выставлял свою кандидатуру, не лгало и сегодня. Высокий, сухопарый сенатор Марвин Торнтон склонился над коллегой и Мэриан Эдельман.

Господи, пусть меня всегда окружают толстяки…

— Я пригласила Торнтона.

— Да, мадам.

Надо перевести разговор на законопроект о владении оружием — пусть выскажется.

Западная гостиная, удобная комната на семейном этаже Белого дома, примыкала к Первой мужской гардеробной. Быть принятым в этой части дома — большая честь. А обедать в маленькой столовой, а не в президентской столовой внизу, — особая привилегия, так как первая предназначалась исключительно для семейных обедов. Отсутствие мужа президента лишь подчеркивало интимность встречи.

— Что будете пить, Голт?

— Виски со льдом.

— Виски со льдом директору и мандариновый сок для меня — слежу за весом.

Неужели она не знает, что на диете мандариновый сок категорически противопоказан?

— Как распределяются голоса, мадам?

— На сегодняшний день — сорок восемь «за» и сорок семь «против», но если законопроект не примут десятого, придется забыть о нем до следующей сессии. Сейчас именно он беспокоит меня больше всего — и это помимо тура по Европе и предварительных выборов в Нью-Хэмпшире, которые состоятся меньше, чем через год. Придется отложить законопроект, пока меня не переизберут, а я не хочу вводить его главным пунктом в предвыборную программу. Я хочу спихнуть его с плеч и увидеть в действии, прежде чем стану баллотироваться снова.

— Тогда будем надеяться, что он пройдет десятого, поскольку это существенно облегчит мою работу, мадам Президент.

— И работу Мэриан. Выпьете еще, Голт?

— Нет, мадам, благодарю вас.

— Тогда пойдемте поужинаем.

Президент провела пятерых гостей в столовую. Обои на стенах пестрели сценами из американской революции. Комнату обставляли в федеральном стиле где-то в конце XIX века.

— Я никогда не пресыщаюсь красотой Белого дома.

Директор залюбовался лепной композицией на каменной доске, выполненной Робертом Уэлфордом из Филадельфии в 1815 году. Она изображала знаменитый доклад капитана 1-го ранга Оливера Хэзарда Перри после битвы на озеро Эри во время войны 1812 года «Мы встретили врага, и теперь он наш».

— Сегодня через это здание прошли пять тысяч человек, — сказал Х. Стюарт Найт. — Никто по-настоящему не понимает трудностей службы безопасности. В этом доме живет президент, и все же он принадлежит народу; ни минуты покоя от этой демократии.

Ты еще не все знаешь…

Президент села во главе стола, министр юстиции — напротив; Бэй и Торнтон с одной стороны, директор и Найт — с другой. На закуску подали авокадо с омарами.

Меня всегда тошнит от омаров.

— Приятно видеть за одним столом тех, кто стоит на страже закона, — сказала президент. — Я хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы обсудить законопроект о владении оружием, который, смею надеяться, будет принят 10 марта. Поэтому я пригласила сегодня Бёрча и Марвина: их поддержка повлияет на судьбу законопроекта.

Снова 10 марта. Возможно, Кассий будет держаться до конца. Помнится, Торнтон был категорически против законопроекта, а он, между прочим, значится в списке Эндрюса.

— Непросто будет уговорить сельскохозяйственные штаты, мадам Президент, — сказала Мэриан Эдельман. — Сдать свои пистолеты так просто они вряд ли захотят.

— Можно установить длительный предварительный период — скажем, шесть месяцев, — когда владение оружием будет еще не наказуемо по закону. Мне кажется, это выход. Так всегда делают после войны. А тем временем журналисты будут оповещать население о том, что сотни пистолетов уже сдают в районные полицейские участки.

— Хорошая мысль, Голт.

— Работа предстоит адова, — сказала министр юстиции. — Одна только Национальная стрелковая ассоциация насчитывает семь миллионов членов, а по всей Америке личным оружием владеет, должно быть, миллионов пятьдесят.

Принесли второе блюдо. Дуврский палтус. Видно, президент и вправду на диете.

— Кофе или бренди, сэр?

— Не стоит, — сказала Элизабет, нежно тронув Марка за руку. — Давай лучше выпьем дома.

— Отличная мысль.

Он улыбнулся и посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, что у нее на душе…

— Нет, спасибо. Принесите счет.

Официант послушно поспешил прочь.

Они всегда послушно поспешают прочь, когда попросишь принести счет. А руку мою она не отпустила.

— Чудесный ужин, Марк, спасибо.

— Надо как-нибудь прийти сюда снова.

Принесли счет. Марк приготовился к худшему. И оказался прав.

Восемьдесят долларов двадцать центов плюс налоги. Тот, кто поймет, как ресторан добивается конечной цифры, годится в министры финансов. Рука на кредитной карточке «Америкен экспресс». Маленький листок голубой бумаги возвращается на подпись. Впиши цифру «100» и забудь, пока «Америкен экспресс» не пришлет извещение по почте.

— Спокойной ночи, мистер Эндрюс.

Поклоны, поклоны. Официант расшаркивается по высшему классу.

— Надеюсь, вы с мадемуазель придете к нам еще.

— Конечно.

Боюсь, к тому времени, когда я заявлюсь сюда снова, ты уже не сможешь меня вспомнить. Открой дверь для Элизабет. Интересно, стану ли я открывать ей дверь, когда она будет моей женой? Господи, неужто я думаю о женитьбе?

— По-моему, я объелась. Спать хочется.

Как прикажете вас понимать, красавица? Я могу строить какие угодно предположения.

— А я, напротив, готов ко всему.

Не слишком удачно, ну да ладно. Куда бы поставить машину? Отлично. Прямо напротив дома есть место, и ни один «фольксваген» не помешает мне занять его. Открой дверь, чтобы Элизабет могла выйти из машины. Она возится с ключами от двери. В кухню. Чайник — на плиту.

— Какая хорошая кухня.

Глупое замечание.

— Рада, что тебе нравится.

Еще глупей.

В гостиную.

Розы. Порядок.

— Здравствуй, Саманта. Иди сюда, познакомься с Марком.

Господи, боже мой, да она живет не одна, а с подружкой!

Саманта, мурлыча, потерлась о ногу Марка.

Уже легче. Саманта — сиамка, а не американка.

— Куда можно сесть?

— Куда хочешь.

Нет чтоб самой усадить гостя.

— Тебе черный или со сливками, милый?

«Милый». Скорее всего шансы выше, чем пятьдесят против пятидесяти.

— Пожалуйста, черный. И один кусочек сахара.

— Ты тут отдохни, пока не вскипит вода. Я быстро.

— Еще кофе, Голт?

— Нет, спасибо, мадам, прошу прощения, но мне пора домой.

— Я провожу вас до двери. Мне надо обсудить с вами два вопроса.

— Да-да, конечно, мадам Президент.

Морские пехотинцы, стоявшие в карауле у западного входа, насторожились. Какой-то мужчина в смокинге скрылся в тени меж колоннами.

— Мне нужна ваша всесторонняя поддержка, Голт. Ваше отношение к законопроекту о владении оружием неминуемо повлияет на членов комитета. И хотя в зале заседаний нас поддерживает большинство, мне хотелось исключить возможность срыва в последнюю минуту: я и так потеряла уйму времени.

— Я буду с вами, мадам. Я ждал этого со дня смерти Джона Кеннеди.

— У вас есть какие-то конкретные опасения, Голт?

— Нет, мадам. Обеспечьте политическую часть, подпишите законопроект, а уж я позабочусь о том, чтобы привести закон в исполнение.

— Может быть, вы можете мне что-то посоветовать?

— Да, пожалуй, нет…

Бойся Мартовских Ид.

— …хотя я никогда не понимал, мадам Президент, почему вы так затянули с законопроектом. Если 10 марта хоть что-нибудь не сработает и если в будущем году вас не переизберут на второй срок, нам придется начать все сначала.

— Я знаю, Голт, но я должна была выбирать между законопроектом о медицинском обслуживании — а с него начинать управление страной было вовсе не просто — и законопроектом о владении оружием. Если бы я предложила их одновременно, возможно, в конце концов потеряла бы и тот и другой. По правде говоря, я собиралась предложить законопроект годом раньше; кто мог предположить, что Нигерия нападет на Южную Африку и Америке придется всерьез задуматься о своем месте на Африканском континенте?

— Да, вы тогда подставили себя под удар, мадам Президент; признаться, я тогда считал, что вы не правы.

— Знаю, Голт. Я и сама провела немало бессонных ночей. Но вернемся к законопроекту о владении оружием: не забудьте, что Декстер и Торнтон с огромным успехом подвергали этот чертов законопроект обструкции почти два года — неслыханный срок в истории сената. И это несмотря на негласную поддержку лидера большинства сенатора Бэрда. Впрочем, я не вижу причин для тревоги. Я по-прежнему считаю, что мы можем провести законопроект. По-моему, теперь ничто не в силах этому помешать. А вы как думаете, Голт?

— Конечно, мадам, — сказал директор после недолгих колебаний.

Первая ложь вышестоящему лицу. Поймет ли следственная комиссия, что мной руководило, если через три дня президента убьют?

— Спокойной ночи, Голт, спасибо вам.

— Спокойной ночи, мадам Президент, спасибо за отличный ужин.

Директор вышел из Белого дома и сел в машину. Специальный агент, исполняющий обязанности шофера, обернулся к нему.

— На ваше имя получено важное сообщение, сэр. Не могли бы вы немедленно вернуться в Бюро?

Только не это.

— Хорошо. Может быть, мне и кровать в кабинет поставить? Правда, меня смогут упрекнуть в том, что я пытаюсь увильнуть от платы за квартиру и сижу на шее налогоплательщиков.

Водитель рассмеялся. Должно быть, директор хорошо поужинал. А ему вот не удалось.

Элизабет принесла кофе — села рядом.

Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Как бы между прочим, ненавязчиво подними руку, положи на спинку дивана и погладь ее волосы.

Элизабет встала.

— Ах да, чуть не забыла, хочешь брэнди?

Нет, я не хочу брэнди. Я хочу, чтобы ты вернулась.

— Спасибо, не стоит.

Она снова села рядом, прижимаясь к Марку плечом.

Пока у нее в руке чашка кофе, я даже не могу поцеловать ее. Ага, она поставила чашку. Черт, снова встала.

— Давай послушаем музыку.

Этого мне только не хватало.

— Прекрасная мысль.

— Тебе нравится «Памяти Синатры»?

— Ужасно нравится.

Типичное не то. Ага, возвращается. Попробуем поцеловать. Проклятье, опять этот кофе. Ну наконец-то поставила. Вот так, нежно. Да, очень здорово. Боже, как она хороша. Долгий поцелуй — ее глаза открыты? — нет, закрыты. Она тоже наслаждается. Вот и прекрасно. Продлим удовольствие.

— Хочешь еще кофе, Марк?

Нет, нет, нет, нет, нет.

— Нет, спасибо.

Еще один долгий поцелуй. Начни поглаживать по спине — так далеко мы с ней уже заходили, какие могут быть возражения, — рука скользит ниже, к ноге — остановка: какая сказочная нога, и у нее их целых две. Теперь убери руку и сосредоточься на поцелуе.

— Марк, я должна тебе что-то сказать.

Господи! Наверное, ей сейчас нельзя. Нет, мне решительно не везет.

— М-мм?

— Я тебя обожаю.

— И я тебя.

Он расстегнул ей молнию на юбке и принялся нежно ласкать. Ее рука на моем бедре, выше, выше… Ну вот… Сейчас. Свершится.

Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь.

Боже, за что?

— Марк, это тебя.

— Эндрюс?

— Да, сэр.

— Юлий.

Чтоб ты сдох.

— Сейчас буду.