Грааль никому не служит

Глава 1. Порядки Злого Демиурга

Весенний ветер проносился над ледовыми полями. В щель меж облаками проглянуло солнце, заставляя меня зажмуриться.

Руку нестерпимо жгло. Я едва удержался, чтобы не сунуть пальцы в рот. Следовало действовать быстро: мембрана съедает руку в считанные секунды. Я зубами рванул задвижку вибролезвия; она не поддалась. Противно заныл клык.

Попал, братец… Уже не до руки, самому бы выжить. Я дергал задвижку снова и снова. Неужели всё?

Дно сита отблёскивало свинцом. Я осмотрел его повнимательнее. Синяя губчатая поверхность мембраны была скрыта тонкой металлической плёнкой. Я перевёл взгляд на пораненные пальцы и расхохотался.

Я счастливчик. Проталкивая ком снега, я случайно задел стопор, переводящий сито в режим хранения. Пластина, закрывающая мембрану, защемила мне пальцы. Вибролезвие, конечно же, стало на предохранитель, чтобы старатель сдуру не попортил руку и улов.

Колени мои мелко дрожали. Я уселся в снег. Всё, ребята, сегодня я больше не добытчик… Норму не выполнил, но и бог с ней. Открыть сито мне не под силу. Рунархи обожают механические головоломки. В их инженерии даже ордусцы разобраться не могут. А они доки – говорят, что ордусец может с помощью кувалды и гаечного ключа починить сломанного протея.

Пора возвращаться. Надо ждать антиграв. Меня, конечно, накажут за невыполненную норму. Может – жрать не дадут, а может – назначат в загонщики. Весна наступила, скоро начнётся Дикая Охота. Охранникам хочется развлечений.

Я ещё раз попробовал раскрыть сито, но лишь сломал ноготь. Защемленные пальцы ныли, на кончике среднего темнело коричневое пятнышко. Хороша рунархская техника, ничего не скажешь. Сплюнув, я отправился разыскивать буй.

Индикатора на контейнере с благодатью не предусмотрено. Старатель никогда не знает – выполнил он норму или нет. Это чтоб беспокойства было больше. Я дошёл до оранжевого шара, отщёлкнул с пояса контейнер и, переведя его в стасис-режим, уложил в рюкзак.

Домой, домой… Отдыхать и наслаждаться жизнью.

Скатав буй, я затолкал его вместе с ситом в рюкзак. Затем подключил к генератору термополя дополнительные батареи. Теперь можно погреться.

Обратный путь занял не много времени. Меня знобило – то ли от холода, то ли от пережитого напряжения. Когда я пересекал границу анизотропного снега, пискнул таймер. Хороший знак. Значит, сито защёлкнуло перед самым концом работы. Вряд ли я сильно недобрал норму.

Я бросил рюкзак в снег и уселся. Тело привычно ныло под спрей-комбинезоном. Когда наступят мирные времена, поселюсь на планете, где нет снега и льда. Чтоб тепло, и холод не пробирал до костей. А жизнь не зависела бы от мощности термополя.

Интересно, во что верят рунархи? Один заключённый утверждал, что они воссоздали на Лангедоке загробный мир. Такой, каким он представлялся их древним философам.

Ад – Южный материк. Среди вулканов и огненных морей разбросаны печи и лаборатории. Оттуда нет обратного пути. До сих пор не понимаю, как я оттуда выбрался. Я вообще счастливчик.

Чистилище – плантации Северного материка. Мир льда и тяжёлой бессмысленной работы.

И, наконец, Рай. Орбитальные фермы. Некоторые заключённые отправляются туда. Что там, как, почему – не знает никто. Рассказывают разное.

У каторжников есть своя мифология, свои верования. Один из них пытался обратить меня в свою веру. По его словам выходило, что Лангедок создал злой Демиург, и всё материальное отравлено его дьявольским прикосновением. Лишь души принадлежат благу. А печи и живодёрни служат совершенствованию душ.

Миссионера этого отправили в печь. Тогда же я поклялся, что убегу с Лангедока во что бы то ни стало.

По настоящему убегу. Живым и здоровым.

Потеплело. Антиграв бесшумно плыл над снежной равниной. Задумавшись, я пропустил его появление, почувствовав лишь, как отступает холод. Термополе машины накрыло меня, словно ватное одеяло. У мамы было такое. Из цветных заплат, из обрезков ткани… Оно связывалось в моей памяти с уродливым медвежонком, которого я когда-то сшил из кусочков байки. Мы рукодельничали вместе – я и она. Запах ткани и ваты, снег за окном, потрескивание свечи… Каждый раз появление антиграва вызывало у меня ностальгию.

Антиграв выбросил луч, нащупывая приёмную площадку лифта. Пролился ртутный серпантин, и сверкающие ленты собрались на площадке в тело десятника. Где же Джассер? Ему давно пора быть здесь. Антиграв ждать не будет; десятник зафиксирует побег, и машина двинется дальше. Завтра за беглецом отправят ботик – подобрать труп.

Ночь в тундре нельзя пережить. Разве только в скафандре. Температура падает на несколько десятков градусов, а к утру начинается снегопад.

– Коспотин умник, – десятник двинулся ко мне. – Коспотин умник, ты ещё хотишь? У-у. Шассер топрый. Я пы тепе ношки-то пооткручифал пы.

Болтая, он ни на секунду не прекращает привычных действий: раскладывает приёмник «благодати», достаёт ведомости. Я протягиваю рюкзак. Меня ждёт дотошная проверка. При виде защёлкнутого сита лицо десятника озаряется радостью.

– Коспотин умник! Счастлифчик, та. Пальцы целы, молотец. – Он смотрит с одобрением. Понятно. Для десятника каждый «обожженец» – ЧП. А сгоревшая плантация благодати – это вам не хрен собачий.

– Коспотин умник мноко умничал, – кудахчет десятник, сливая благодать из контейнера в приёмник. Я уже и сам вижу, что норма недобрана. – Коспотин умник мечтал о тефочках и куропатках с коффи. Не сопирал норму, нэт!

– Сито проверь, – советую я. – Там должно остаться.

Десятник ворчит, но сито проверяет. Там действительно осталась «благодать», и немало. К сожалению, для нормы нужно больше.

– Тикая охота, – бормочет гад. – Помпейские тикры. Шанхайские парсы. Прифетите моеко люпимоко слона, макаратши! – Не верю своим ушам: рунархский надсмотрщик цитирует Ильфа и Петрова. – Иской-умник, скоро феликая охота. Ты хочешь стать саконщиком? Охотить Искомую Сверь?

Я молчу. Не ругаться же с придурком. Он и в самом деле может отправить меня на Дикую Охоту загонщиком.

– Я похлопочу. Та, – продолжает он. – Тепя скушают сапачки: аф, аф!

Тут появился Джассер. Последние метры ему пришлось бежать изо всех сил. Лицо рунарха покрывал пот, грудь тяжело вздымалась.

– Опастываем, туша Шассер?

– Я попал в зону мягкого снега, – переводя дыхание, ответил тот. – Разведчик не обозначил её вешками.

Я мысленно присвистнул: мягкий снег. Трясина, в которую даже человека на лыжах утягивает за считанные минуты. А брат Без Ножен выбрался. Молодчина рунарх.

– Хороши, – бормочет надсмотрщик. – Коспотин умник цфеточки нюхает. Шассер – в снешку куфыркается. А норма – ффють. Коментант ищет саконщиков на охоту. Фот перфый кантитат, – он кивнул на меня с лицемерно-сочувственным видом.

Джассер сбросил с плеча рюкзак:

– Возьми, сколько не хватает, смерд. Возьми, и не досаждай нам пустой болтовнёй.

В этот момент им можно было любоваться. Аристократ! Скрипя и бурча, десятник дополнил мою норму. При этом чуть не получил по затылку, когда замешкался, отсоединяя контейнер. К счастью, до мордобоя не дошло. С антиграва за нами следят. Попытка напасть на десятника карается параличом на два часа.

На Южном материке я слышал рассказы об удачных нападениях. Однажды боец утащил десятника под снег и там сломал ему хребет. Лучи парализаторов сквозь снег не проникают. Другой раз месмеру удалось отвести глаза охране. Но такие случаи единичны. Охранники не зря едят свой хлеб.

– Котофо. Норма есть, – объявил десятник, выставляя руну против моего имени. Затем он заполнил графу с кодом Джассера. Брат Без Ножен тоже выполнил урок.

Мы по очереди шагнули на приёмную площадку лифта. Десятник шёл последним: ему предстояло собрать аппаратуру. Антиграв отправлялся в обратный путь.

Над поселением облака почти разошлись. Снег быстро таял, и под ногами поблёскивали лужи. Заревела сирена. Настал час обеда. Следовало поторопиться. Опоздавших никто ждать не будет.

Потоки людей и рунархов вливались в приземистое сводчатое здание. Пищеблок рунархи уже бог знает сколько времени не ремонтировали. По стенам ползли ржавые пятна, гололозунги над входом горели едва в треть накала.

Я принюхался. Пища, которую рунархи выдают заключённым, мало отличается от синтет-каши моей родины. Лагерные повара руководствуются лозунгом «настоящая еда должна быть невкусной». Бедняги! Не знают, на какой дряни я вырос.

Я свернул к блоку контроля. Чёрный, словно выточенный из обсидиана барельеф изображал девушку с двумя кувшинами. Волны под ногами девушки едва заметно покачивались; едва я останавливал взгляд, картина оживала. Струя, льющаяся из одного кувшина в другой, разбивалась мелкими капельками о горлышко; ветерок трепал край одежды девы. Стараясь не смотреть ей в глаза, я стал коленями на выщербленную плиту анализатора.

– Душа комендант Лангедока, – громко и отчётливо взмолился я. – Очень кушать хочется. Накорми меня, благодетель, век бога молить буду.

Говорить следовало проникновенно: автоматика анализировала обертоны голоса и паузы между словами. Я застыл в позе покорности. Потекли томительные секунды. Долго, слишком долго. Чем-то я не угодил анализатору.

Наконец мигнул огонёк контроля, и появился поднос. На нём – две пустые миски, плоская дощечка и пиала. Цвет их показался мне темнее того, что был вчера.

Ну да. Меня же повысили в ранге.

Поднимаясь с колен, я допустил оплошность. Уронил поднос. Палач-машина немедленно отреагировала. Горло перехватило от нежности и острого чувства вины. Я сожалел о любимом щенке, на которого спросонья наступил. Собирая разбросанные миски, я видел его как наяву: трогательного черныша в белых носочках, с ласковой доверчивой мордочкой. Когда морок развеялся, к ощущению вины добавилось ещё и чувство утраты. За проступки рунархи наказывали с выдумкой. Уж лучше бы током били.

С подносом в руках я отправился к раздаточной. Из ржавой стены рядком торчали кустики хромированных кранов, похожие на сюрреалистические инсталляции. Каждый кустик рос из плиты своего цвета. Первыми шли роскошные фиолетовые и малахитовые рационы, состоящие из восьми блюд. Элита. Предел мечтаний каторжника. Выше этого – лишь орбитальные оранжереи.

На мой поднос отозвалась искорками тёмно-рубиновая плита. Из первого крана полилась бледная комковатая похлёбка с рыбьим запахом. Второй выдал пригоршню зеленоватой кашицы. В нос шибануло перечной мятой.

Салат и макароны особенно испортить не удалось. Киселя, как всегда, оказалось немного больше, чем вмещала пиала, и по подносу растеклась небольшая масляная лужица.

Я вступил на синюю полосу, ограничивающую зону движения. Идти приходилось медленно: густота людского потока здесь была запредельной. И всё-таки каторжники шли, не касаясь друг друга. Временами то тут, то там слышалось знакомое потрескивание: работали палач-машины.

Шагах в пяти от меня сквозь толпу пробивался новичок. Новичков сразу видно: глаза встревоженные, ищущие – как у пса, потерявшего хозяина. Им страшно. Нас они воспринимают как манекенов с каменными лицами.

– Браток! – новенький схватил за рукав коротко стриженного скуластого альтянца. – Браток, да я ведь с Альтеи! Ты же земляк мне, скажи?!

Взгляд скуластого сделался рассеянным и каким-то беспомощным – словно у близорукого, который по недосмотру разрядил свой корректирующий имплантат. Одному богу известно, что с ним сделали палач-машины. Он попытался отодвинуться от опасного новичка и уронил пиалу. По его плечам зазмеились трескучие разряды.

– Ах, суки! – забормотал новичок. – Нелюди!! Продались, гады!..

На рукаве новенького вспыхнули золотые зарубки. Одна, вторая, третья… Охранная система столовой начисляла новичку штрафные очки. Обычно одного отблеска-предупреждения хватает, чтобы утихомирить буяна. Но этот ещё не знает местных порядков.

Вот он выбил поднос из рук рунарха. Белёсые шарики размером с виноград брызнули ему в лицо. Рунарх растерянно сгорбился и побежал к колоннам. Из-под потолка оборвался трескучий голубой разряд. Новенький выгнулся дугой, распялив рот в беззвучном крике. Я перешагнул через сведённую судорогой руку и заковылял в сторону зала, делая вид, что ничего не произошло. Остальные заключённые поступили так же. Интересно, сколько из них заговорщиков?

Вынырнуло сосредоточенное лицо Джассера. Рунарх смотрел сквозь меня, словно не замечая. И правильно. Седьмая нора слева у грязи. Там и поговорим. После зелёной вспышки.

Зелёная вспышка – сигнал к отбою. Она отмечает темное время суток – в точности, как в армейском анекдоте. Выключаются обогреватели надземного пространства, и в течение часа температура падает. Заключённые прячутся по норам. Ночью наружу лучше не выходить – обморозишься. Генераторы термополей мы сдаём по возвращении в лагерь. У меня будет минут сорок на то, чтобы отыскать место сходки. А на деле – ещё меньше. Уже через пятнадцать-двадцать минут становится нестерпимо холодно. Спрей-комбинезон почти не защищает от мороза. Мышцы стынут, и бежать становится неимоверно трудно.

Я выбрал место, где усесться, и опустил поднос себе под ноги. Мир вокруг помутнел, скрытый пеленой экрана. Ложное одиночество – это издевательство рассчитано на рунархов. Экран делает обедающего невидимым для окружающих. Любой может ворваться в скрытую зону. Рунархи-заключённые от этого очень страдают.

Я собрал с дощечки листья салата и по одному запихал в рот. Долго жевать не стоило: рот наполнялся горечью, а вязкий ком с трудом проходил в горло. Отхлебнув киселя, я принялся за рыбную похлёбку.

Следовало кое о чём поразмыслить.

Кто же возглавляет заговорщиков? Сколько их? Кто они?

Брат Без Ножен в вожди не годится. Этот пси-мод рунархов основывается на подростковых комплексах. Джассера можно сравнить с Питером Пеном. Он прекрасный боец, но в душе ребёнок.

Если не Джассер, то кто тогда? И главное, как они рассчитывают убежать с Лангедока?

Чтобы понять культуру чужой расы, вовсе не обязательно посещать её картинные галереи. Стереатры, библиотеки и музеи – да, это интересно и познавательно, однако же они не дадут вам ровным счётом ничего. В музеях цивилизация отражена такой, какой она хочет себя видеть.

Хотите увидеть её истинный облик – посетите концлагерь. Создатели Бухенвальда, Лангедока, Неблагого Двора на Титании и Крии-Тсии негуманоидного мира Айеста отлично поняли бы друг друга. Ведь цель, которую они преследуют, проста и незамысловата.

Убивать.

Причинять страдания.

Рунархи – гуманоиды. Им (да и нам тоже) никогда бы не пришло в голову мучить военнопленных, рассаживая на деревьях-насестах, как это делают крылатые айестяне. Пыточные колёса, в которых нельзя расправить крылья, нисходящие воздушные потоки – всё это абстракция для бескрылого прямоходящего. В изобретении мучительств разумное существо ограничено рамками, в которые его загнали собственные физиология и психология.

Рунархские лагеря не знают переполненных бараков. Пытка скученностью и произволом авторитетов (таких же каторжников, но понаглее и померзавистее) также вне понимания рунархов. Каждому заключённому полагается индивидуальная нора. Огромный утёс превращён в термитник; ходы тянутся, нигде не пересекаясь. Это правило соблюдается даже в аду Южного материка.

Но в норе нельзя выпрямиться. Нужду приходится справлять в слепом отростке трубы, и ночью бывает не продохнуть от вони. Для чистоплотных рунархов это страшное унижение. Занятая нора ничем не отличается от пустой – поэтому никто не застрахован от случайных гостей. Рунархи живут в постоянном страхе.

Норы живые. Я видел рунархские дворцы из живого пластика – норы лишь жалкая пародия. Говорят, что зимой они иногда убивают своих обитателей. В это не очень-то верится, но возможно всё.

Археолог по одной кости может определить облик динозавра. Экзосоциологу достаточно однажды увидеть рунархскую нору, чтобы понять всю подноготную этой расы.

Люди произошли от обезьян – стадных животных. Предками рунархов были хищники-одиночки.

Рунархи ни при каких условиях не сливаются в толпу. У них отсутствует культ власти. Патриотизм, корпоративный дух, религиозный фанатизм – ничего нет. Счастливцы! Больше всего я завидую тому, что у них нет привычки часами просиживать в форумах и чатах эфиросферы.

Исходя из этого, что можно сказать о неведомом подпольщике? Он избегает действовать сам. Он отлично справляется с задачами стратегического планирования. Ведь заговорщикам удалось отыскать меня и устроить встречу с Джассером.

Кто же их возглавляет? Рунархский душепийца?

Нет: душепийцы не умеют подтасовывать случайности.

Значит, земной месмер? Месмеры – мастера внушения и гипноза. Они умеют создавать иллюзии. Подтолкнуть надсмотрщика, распределяющего заключённых по делянкам, заставить вписать в ведомость другое имя – это несложно.

Но как же поведение палач-машин? Автоматика лагеря не потерпит заговора. Не потому что он опасен, а потому что он объединяет заключённых в группу. Рунархи могут допустить побег одиночки. Это согласуется с их «кошачьим» стилем жизни. Но – никаких стад. Уголовники, пытавшиеся создать лагерную иерархию с буграми, сявками и шестёрками, погибли в первые же дни. Марионетки, не мыслящие жизни без обществ, коалиций, союзов, – тоже.

Друг автоматов?

Друг автоматов может договориться с палач-машиной. Но не со всей автоматикой лагеря. Заговор – это всегда структура. Как только заключённые начнут шушукаться по углам, палач-машины их быстро вычислят.

Мне вспомнилась речь проповедника:

Имена врагов своих запомни крепко: всё это выродки с модифицированным сознанием. Из землян: кинетики, месмеры, срединники, психоморфы. Из рунархов: братья Без Ножен, душепийцы, знатоки пластика и друзья автоматов.

Кинетики, психоморфы и знатоки пластика. Заговор существует – значит, как-то удалось обмануть бдительность охраны. Значит, не перевелись ещё таланты. И побег вполне реален.

Из серой пелены экрана вынырнула большеглазая физиономия. Гость, вернее, гостья споткнулась об меня. Поднос перевернулся, тарелки покатились по полу. Женщина-рунари бросилась подбирать их, а потом осела, сжимая виски ладонями. Тут уж я виноват. Если не хочешь, чтобы на тебя наступили, ешь громко.

Моё наказание также не заставило себя ждать. Навалилась боль. Чувство собственной никчёмности захлестнуло меня. Я ощущал себя восемнадцатилетним юнцом, написавшим слезливый рассказ о щенке со сломанными лапами. Рассказ был ужасен. Критики ругали его на все лады. Яростней всех нападала незнакомая мне светловолосая девочка, заходясь в беспричинной ненависти, так, словно это была собака её врага.

Наконец издевательство прекратилось. Руки мои дрожали; на пластике остались вмятины – так крепко я сжимал поднос. Большеглазая рунари убежала. Я торопливо допил кисель и двинулся к выходу.

После обеда полагались санитарные процедуры. Вместе с десятками других каторжников я вошёл в приземистое бетонное здание. С порога нас встретил едкий запах дезинфицирующих веществ. Мы прошли сквозь стену из льющегося растворителя. От него спрей-комбинезоны стекали с тел, превращаясь в чёрные лужи на полу. Пластик под ногами обжигал холодом, и тёплый растворитель лишь усиливал озноб. Люди всё прибывали и прибывали. На их лицах застыло тупое ожидание.

Серо-розовый поток обнажённых тел уходил в коридор. Я двинулся следом за остальными, и людская река вынесла меня в помывочную.

Мытьё происходит в два этапа: первыми идут рунархи и женщины, затем мужчины и рунари. Когда я впервые это увидел, решил, что произошла административная накладка. Оказалось, нет. Комендант боится рунархских жриц. Жрицы, поклоняющиеся Хозяйке Прайда, не могут исполнять свои священные ритуалы в присутствии мужчин-чужаков. А значит, их могущество слабеет и не может быть повёрнуто против командования лагеря.

Уживаемся мы вполне мирно. У нас нет влечения к рунари, а у них – к нам. Дело не в красоте. Биофизика тела действует таким образом, чтобы не реагировать на женщин чужой расы. Поэтому мы поделили зал на две половины: нам правая, им – левая. И друг друга не обижаем.

Беда в том, что иногда встречаются выродки. Почти всегда это обитатели Лионессе. Насильники и убийцы. Долго они не живут, но дел успевают натворить немало.

Я вошёл в тёмный зал, пронизанный колоннами света. Свет здесь почти не рассеивается. Между лампами темно; слышно лишь шипение льющейся дезинф-жидкости. Волны тумана поднимаются в лучах ламп. Мелькают обнажённые тела. Я беру в автомате лохматую мочалку и брусок вонючего желе – мыло. Осторожно, чтобы не сталкиваться с рунари, иду на правую половину зала.

Дойти я не успел. Кто-то пронзительно завизжал; шарахнулись в белых лучах тени, послышались хриплые ругательства.

Сегодня полосатый день. Вот началась чёрная полоса.

Из клубов пара выскочила женщина-рунари. Лицо её было расцарапано, по плечу текла кровь. Увидев меня, она шарахнулась в сторону и заковыляла прочь – сутулясь, прикрывая грудь. Остальные рунари пронзительно закричали.

Тут я увидел её преследователя. Коренастый парень, огромный, неправильно сложенный. Ростом чуть ниже жертвы. Он сбил девушку с ног и схватил за волосы. Она почти не сопротивлялась.

Атаковал я быстро, почти не думая. От удара голова коренастого откинулась, клацнули зубы. Он так и не понял, что случилось. Глаза его помутнели. Туша обмякла, придавливая девушку. Я схватил его за плечо и поволок в сторону.

Нет, он действительно с Лионессе. Там повышенная сила тяжести, люди не люди – живые танки. Рунари плакала от боли, а я всё не мог перевалить громилу на другой бок, чтобы высвободить её.

– Помогай, – крикнул я какому-то парнишке, тупо стоявшему за спиной. – Не видишь, что ли?

Он словно очнулся от сна. Засуетился бестолково, забегал.

– Вот сволочь, – бормотал он. – Ну и сволочь же…

На вид ему было лет восемнадцать. Он больше мешал, чем что-то делал, но я не прогонял его. Понятно, шок у паренька.

Откуда-то появились рунари. Одна, за ней ещё две. Ни говоря ни слова, они принялись помогать мне. Вот их я боюсь. Наверное какие-то древние обезьяньи инстинкты включаются. Я чувствую себя голым в клетке с тигрицами.

Девушку вытащили. Она открыла глаза и застонала. Старухи что-то шептали ей, уговаривая, затем и увели. Я на мгновение встретился с ней глазами. Ни сожаления, ни ненависти не было в её взгляде. Только усталость и боль.

Рядом с моим недавним противником присел на корточки ещё один здоровяк. Я видел только его спину в россыпи веснушек да лысеющую макушку. Он потряс лежащего за плечо и растерянно, по-бабьи запричитал:

– Господин капитан!.. Господин!.. Ну как же это?.. Как же?!..

– Ты его знал? – спросил я.

Лысеющий не слышал:

– Господин капитан!.. Очнитесь же!..

– Лионессе? – продолжал я допрос, удивляясь, что палач-машины до сих пор не распластали придурка.

– Да!.. Да!.. – отмахнулся он от меня.

– Не трогай его.

– Как?

– Уходи отсюда. Быстро!

– Да вы что, нелюди?.. – всхлипнул он. – Твари! Какие же вы твари!..

Ну как хочешь. Потом не жалуйся. Я шагнул в сторону. Свет сменился дезинф-жидкостью. Теплые тугие струи ударили по плечам, груди, голове. Запоздало затрещал разряд палач-машины. Здоровяк выгнулся, закричал.

Из тумана выступили женские силуэты. Их было много, очень много; вот одна из рунари вышла вперёд и замерла в столбе света. Мужчины испуганно попятились. Я с удивлением понял, что она – та самая, недавняя жертва. С кровавыми потёками на лице, отрешённым взглядом.

Рунари двинулась к лежащему капитану. Пропорции её тела сильно отличались от человеческих. Бёдра – слишком длинны, чересчур круглые груди, нижняя челюсть велика. Лопатки торчат. Кожа блестит от воды, словно лакированная. Всего по чуть-чуть, всего понемножку, но я ощутил себя персонажем картины Босха.

Девушка опустилась на колени и протянула руки к насильнику. Медленно коснулась его щеки – там, где расплывалось пятно кровоподтёка. Капитан дёрнулся и застонал.

Сам не зная зачем, я шагнул ей навстречу. Лицо рунари вспыхнуло радостью; она бросилась ко мне и схватила за руку. Умоляюще глядя в глаза, что-то произнесла на родном наречии. Их языка я не знаю. Так и не понял, что она хотела сказать. Не дождавшись ответа, рунари ушла в темноту.

– Хана тебе, парень, – прокомментировал голос за спиной. – Мужикам своим скажет, сучка. Да что ж это такое, а? Куды ж начальство-т смотрит?

– Заткнись, дурак, – отвечали ему. – Она – Хозяйка Прайда. Те благородство ценят. Повезло мужику.

Глава 2. Прайд изгоев и его хозяева

Моя мочалка так и лежала на полу. Я подобрал её и влез под душ. Струя показалась мне слабой. Я дважды хлопнул в ладоши, усиливая напор. Принялся ожесточённо намыливаться, словно стараясь стереть с кожи всю грязь концлагеря. Остановился я, лишь когда ссадины на коже начали гореть.

Всё. Хватит самоистязаний. Бросив истерзанную мочалку и крохотный обмылок в ящик для отходов, я вышел из зала. Воздух в коридоре шёл слоями – тепло-холод-тепло. Ноги покрылись гусиной кожей.

Дрожа от озноба, я вошёл в кабинку для переодевания и стал на металлическую решётку. Швей-трубки засвистели, разрисовывая моё тело причудливыми чёрными узорами. Металлический ланцет корректировщика парил в воздухе, неуловимыми касаниями перестраивая слои пластика. Через несколько минут гибкая плёнка покрыла всё моё тело. Под мышками вспухли коробки терморегуляторов. Инжекторы взяли тон выше, и в паху неприятно защипало: образовывалась ЭО-мембрана. Жжение перешло на ягодицы, а корректировщик перелетел к горлу и засновал, сглаживая края одежды.

Я опаздывал. Драка в санблоке выбила меня из размеренного ритма лагерной жизни. Когда я вышел, уже начало темнеть. Меж туч горели зелёные звёзды – словно изумруды на бархатных подушечках.

Вот и зелёная вспышка. Хрипло взревела сирена, и заключённые едва заметно ускорили шаг. В лагере началась деловитая суета. Каторжники спешили к холму, стараясь не сбиваться на бег. Они напоминали прилежных студентов психотренинга: движения ленивы и медитативны, глаза смотрят внутрь.

Бежать нельзя. Бегущие люди легко образовывают толпу, а с толпами палач-машины борются. Каждый должен гулять сам по себе. Как киплинговская кошка.

Я влился в общий поток. Вместе со всеми и – отделён от других. Потрескивали разряды. В воздухе разлилась промозглая сырость. Защищённый комбинезоном, я не замечал холода, однако изо рта с дыханием вырывались облачка пара.

Вот и «грязь» – озерцо чёрного янтаря. Мало кто осмеливается забредать сюда: попадёшь в лужу – не выберешься. Смола не застывает даже в самые страшные холода. Я отсчитал шесть нор от вытянувшегося к дорожке лакового языка и нырнул в седьмую.

Вот и всё. Я на конспиративной квартире.

Покрытие на ощупь напоминает мох. Интересно, она в самом деле живая? Жизнь, это способ существования белковых тел. Белка здесь хватает, и труба существует. Остаётся решить, можно ли назвать её телом.

Размышляя так, я полз вперёд. Труба потихоньку сужалась. Вначале я мог свободно передвигаться на корточках. Затем мне пришлось стать на колени. Потом и вовсе лечь. Под конец отверстие сузилось настолько, что туда даже кошка не смогла бы пролезть.

Такого я ещё не встречал.

– Эй! – крикнул я. – Что за шутки? Есть кто-нибудь?

Темнота насмешливо молчала. Мне вспомнились рассказы о неудачниках, переваренных голодными трубами. По спине побежали мурашки. Фольклор-фольклором, а страшно.

На ощупь мох казался тёплым и сухим. Это успокаивало. Согласно тем же легендам, голодная труба стынет и покрывается инеем. Посмотрел бы я на сумасшедшего, что полез бы в ледяное логово… Разве что время поджимает, а снаружи мороз становится всё круче.

Я прислушался. За мной следом кто-то полз.

Уже хорошо.

– Эй! – крикнул я. – Здесь не пролезть!

Шорох не прекратился. Кто-то схватил меня за ногу, ощупывая. Мой преследователь протиснулся вперёд, прижимая меня к стенке трубы.

– Не волнуйтесь, – послышался женский голос. Судя по акценту, говорила рунари. – Сейчас всё будет в порядке.

Гостья (или хозяйка?) бесцеремонно протиснулась к сужающейся горловине. Пластик её спрей-комбинезона расцарапал мне щёку. Что-то скрипнуло, и я ощутил, как моховая подушка подо мной просела. Дышать стало легче. Энергично извиваясь, рунари поползла вперёд, и я едва успел убрать голову, чтобы не получить пяткой по носу.

– Давайте за мной, – услышал я. – Смелее.

Узкая, непривычно горячая ладошка ухватила меня за запястье. Я энергично заработал локтями и коленями, пробиваясь в темноту. Труба кончилась, и я оказался в небольшой пещере.

Я вытянул руки, ощупывая потолок. Метра два… Разодранные пёрышки мха щекотали нос, и я чихнул. Моя спутница что-то сказала по-рунархски. Вспыхнул тусклый багровый уголёк.

– Это гори-гори-ясно, – сообщила она с гордостью. – Никто так не умеет, одна я.

Я уселся. Рунари сидела напротив меня, поглаживая ладонями косицу светящегося мха. Огонёк светил слишком тускло, чтобы что-то можно было разглядеть. Спрей-комбинезон рунари сливался с тьмой. Красные отблески падали на её лицо снизу, превращая лицо в страшную маску.

– Подержите эту прядь, – передала она мне вторую косицу. – Я выплету зелёный. Сейчас станет светло и тепло.

– А, – наконец догадался я. – Вы – знаток пластика?

– Да, – кивнула рунари, не отрываясь от работы. – Держите вторую. Следите, чтобы они не соприкасались, – и она передала мне плетёнку, заполненную зелёным сиянием.

На ощупь мох казался шершавым, как спутанные комки овечьей шерсти. Моей собеседнице здорово повезло. Знаток способен менять свойства пластика. Придавать ему любую форму. А это значит, что и пищу можно сделать повкуснее, и трубу превратить в комфортный дом. Скорее всего, пещера, в которой мы сидим, собрана из нескольких нор. Вон пятна выходов на стене – очертились, едва свет стал поярче. А лишние трубы заварены, чтобы незваный гость ненароком не забрёл.

– Мне и в самом деле хорошо живётся, – рунари словно читала мои мысли. – Как вас зовут, благородный изгой?

– Почему благородный? – начал я и осёкся. Света в пещере хватало, и я смог разглядеть лицо девушки. Лоб её пересекали свежие царапины. На щеке засохли струпья.

Вот так встреча.

– Злой Демиург или, как вы его называете, Лангедок – это чистое место, – сказала она. – В каждом из нас живёт зверь. Хозяйка Прайда повелевает мною. Сильная, неистовая, жестокая. Первобытная. – Рунари подняла лицо. Зрачки её вытянулись, превращаясь в вертикальные щели. – Ты защитил меня. Почему?

Вот так так… Я прикоснулся к тайне рунархов. Любой экзопсихолог не задумываясь отдаст руку, лишь бы оказаться на моём месте.

Хозяйке Прайда лгать нельзя.

– Ненавижу насильников. Особенно лионесцев.

– Лионесцев?

– Этот человек родом с одного из наших миров, – неохотно объяснил я. – Когда-то мне пришлось сражаться с ними. Лионесцы подняли бунт против Первого Неба. С тех пор мы друг друга терпеть не можем.

– Терпеть не можете? – Рунари нахмурила лоб, пытаясь понять идиому.

– Лионесский трибунал заочно приговорил меня к смерти.

– А, ясно. – Рунари закрыла глаза. Когда же открыла, её зрачки вновь стали нормальными. – Сегодня у нас праздник чистоты, – словно издалека, донёсся до меня голос. – Мы празднуем его раз в четыре года. Нельзя держать в себе грязь. А я – я осквернила себя ненавистью. Как твоё имя, благородный изгой?

– Андрей.

– Зови меня Гибкая Тири.

Обычаи рунархов требуют при знакомстве особых жестов. Я не мог выпустить из рук светящиеся пряди, поэтому просто кивнул. Гибкая Тири. Надо запомнить. Имена рунархов сокращать нельзя.

Пришёл долговязый рунарх со шрамом на щеке. Лицо его, казалось, состояло из одних углов. Жесткие волосы, узкий подбородок, привычка кусать губы в минуты растерянности. Его модификацию я угадал сразу. Она противоположна моей.

Душепийца способен стереть личность жертвы. На последнем соборе папа римский предал душепийц анафеме. Представители других конфессий его поддержали. К счастью, душепийца после каждого удара на несколько месяцев лишается сил.

– Тепла твоим рукам, Гибкая Тири, – сказал он. – Человек держит твой пластик? Что произошло?

– Садись и жди. Этого человека одобрила Хозяйка Прайда.

Душепийца кивнул и переполз к одному из отнорков. Вскоре подошли остальные. Старик, похожий одновременно на учителя ушу и пенсионера-огородника из логрской глубинки. Бойкая белобрысая дамочка лет сорока («Торнадя», – представилась она). Джассер. Друг автоматов с непроизносимым именем. Некрасивая длинноносая девочка-аутистка.

Последними прибыли неуклюжий лысоватый человечек и миниатюрная рунари лет девятнадцати. Они заинтересовали меня больше всего. Дмитрий Эстокович беззлобно подшучивал над Белой Ллиу-Лли. Рунархи воспринимали это как само собой разумеющееся. А ведь юмор у рунархов не такой, как у нас.

– Вы случаем не кинетик? – спросил я Дмитрия.

– Очень слабый. Могу чашку со стола сбросить.

Я кивнул. Кинетики всегда считались бесполезной модификацией.

Белая Ллиу-Лли принялась колдовать у входа. Я понял, что больше гостей не будет. Входное отверстие затянулось.

– Ну вот, похоже, все в сборе. – Дмитрий Эстокович обвёл взглядом присутствующих. – Наш заговор без заговора пришёл в действие.

– Заграница нам поможет, – хихикнула Торнадя. – В каком полку служили? Надеюсь, вы октябрист?

Рунархи притихли. Дмитрий торопливо перевёл Джассеру сказанное. Я уловил лишь словосочетание Ger Pigear, где первое слово означало «двенадцать», а второе было связано с задницей… нет, сиденьем. Брат Без Ножен одобрительно кивнул:

– Хвалю. Нельзя забывать свои литературные корни.

Девочка-аутистка хихикнула. Джассер обернулся, но она вновь вернулась в своё спасительное оцепенение. Взгляд её остекленел.

– Хорошо. – Дмитрий Эстокович вздохнул. – Пожалуй, кому-то надо начать. Итак, господа, мы собрались здесь, чтобы противостоять машине убийства по имени Лангедок. До этого момента мы не знали о существовании друг друга. И вот…

Не люблю официальщины. Как начнётся говорильня, то хоть уши затыкай.

– Утром Джассер сказал, что вы все искали меня, – прервал я его почти грубо. – Значит ли это, что у вас есть план?

– Шутишь? – нахмурился рунарх. – Я вижу тебя впервые.

Мы переглянулись.

– Андрей… – жалобно проговорила Торнадя. – Но ведь вы же знаете, где моя дочь?.. Там, в столовой, вы приказали мне идти сюда.

– Я не знаю вас, – ответил я.

Все зашумели. Выяснилось, что каждого в отдельности пригласил кто-то из нашей компании. И каждый это отрицал.

– Хорошенькое дельце, – нахмурился Дмитрий Эстокович. – Вы как хотите, а я отказываюсь понимать эту мистику.

Я покачал головой:

– Никакой мистики. Просто среди нас прячется психоморф.

– Именно! – отозвался старичок (Том II, герцог Новой Америки, как я узнал позже). – Именно, молодой человек. Вы удивительно правы. Я в некотором роде причастен, так что скажу. Встречая братьев по заговору, мы неминуемо ощутили бы внутреннее родство друг с другом. И это не укрылось бы от недреманного ока начальства. Но психоморф мастерски вёл игру, подменяя одного человека другим. Злой гений Тевайза (да простят меня рунархские братья и сестры) оказался бессилен перед нашим мастерством. Асмика, прошу вас!

Он драматичным жестом указал на молчаливую девчонку. Лицо аутистки по-звериному исказилось; она съёжилась, пряча голову между коленей. Длинные рыжие волосы разметались, закрывая лицо.

– Асмика! Ну что же вы? Просим!

Послышались сдавленные всхлипывания. Тонкие длинные пальцы загребли волосы, сжали. Из кулака выскользнула одна иссиня-чёрная прядь, другая. Судорога прошла по телу Асмики; едва намечавшиеся груди налились, бёдра стали шире. Судя по тому, что спрей-комбинезон не раздавил психоморфа, менялось не тело Асмики, а её образ в нашем сознании.

Женщина подняла голову. Мне она показалась прекрасной. Что-то было в ней от Иртанетты – нетерпение, изменчивая сила, не дававшая чертам её лица застыть в неподвижности.

– Я рада видеть вас живыми и здоровыми. – Асмика обвела нас взглядом, улыбаясь никому и каждому в отдельности. – Вы собрались вместе. Вы в безопасности – такие разные и непохожие друг на друга. Что может лучше подтвердить нашу силу?

Душепийца привстал:

– В безопасности, говоришь ты? Нам не пережить завтрашнего утра.

– Прими мою печаль, Джелиннахан. Ты хочешь стать плакальщицей? Попроси Белую Ллиу-Лли – она научит тебя.

Рунарху пришлось проглотить оскорбление. Асмика продолжала:

– Нам не надо беспокоиться о палач-машинах. Среди нас есть месмер.

Том II с достоинством кивнул. Я не ошибся. Месмер умеет прятать свои мысли. Палач-машины не видят его.

– Кроме того, мы нашли срединника. Андрей, встань пожалуйста.

Я неловко поднялся на ноги. Асмика смотрела на меня, и от её взгляда мне становилось жарко.

– Каждый из вас обладает необычным свойством. Каждый – своего рода драгоценность. Но лишь один человек может оценить это в полной мере. Андрей. Срединник.

Я молчал, рассматривая своих будущих окраинников. Голос Асмики стал звонче:

– Вас девять. С помощью срединника ваши души проникнут друг в друга. Чуткость знатоков пластика, собранность месмера, интуиция счётчицы – всё послужит нам. В любой момент вы будете знать, где находится каждый из нас. Умения одного будут принадлежать всем. Примете ли вы эту судьбу?

Гнетущая тишина повисла в пещере. Наконец Торнадя набрала побольше воздуху и выпалила:

– Вот что. Все молчат, да? А я согласна, между прочим. Очень мне интересно, вот. Да и мужик, – она стрельнула глазками в мою сторону, – интересный попался.

– Итак, нас уже двое, – объявила Асмика.

– Я – за. – Гибкая Тири встала рядом со мною. – Я ему верю.

– Если он примет душепийцу… – рунарх с сомнением глянул на меня.

– Приму. Я приму всех.

Ещё бы не принять. Мне никогда не удавалось заполучить больше трёх-четырёх окраинников. Да и те после единения бежали от меня как от чумы. Единственным исключением была Галча. Её души я касался дольше всего.

Один за другим изгои присоединялись ко мне. Последним был Джассер.

– Что требуется для обряда? – спросил Дмитрий Эстокович. – Я имею в виду, какое-нибудь оборудование или ингредиенты?

– Нет, ничего, – ответил я, с ходу прощая ему дурацкие «ингредиенты». – Каждый из вас подойдёт ко мне, возьмёт за руки и скажет: «Я принимаю тебя, срединник Андрей. Я принимаю всех».

– Я принимаю тебя, срединник Андрей, – послушно забубнил друг автоматов, запоминая. – Я принимаю всех.

– Да. Кто хочет попробовать первым?

– Я, – отозвалась Гибкая Тири.

Глава 3. Тайная вечеря

Я обзавёлся девятью апостолами. Вот они.

Торнадя – простушка, хохотушка, человек действия. Счётчица. Счётчиков-мужчин не бывает. Лишь женщина может заранее знать ответы на все вопросы.

Дмитрий Эстокович – учёный. Настоящий, каких мало осталось в нашем мире узкой специализации.

Асмика. Её душа сродни персидским шалям, что могут пройти даже сквозь самое узкое колечко. А ещё я чувствую присутствие какой-то опасной тайны. И эту тайну придётся раскрыть.

Том II – скрытен, подобно плащу-паутинке. Заметить его можно лишь по тени, в которой мы прячемся. Ему удаётся ускользнуть даже от срединника.

Джассер. Обиженный ребёнок. Рыцарь в белых доспехах.

Гибкая Тири. Знаток пластика, жрица Хозяйки. Через неё я смогу прикоснуться к верованиям рунархов. Но будет ли это хорошо для меня?

Велиаджассен. Друг автоматов, живущий во вселенной своей логики. У всякого следствия есть причина. Каждая причина порождает следствие. Как он ухитряется сосуществовать с нами, такими нелогичными?

Белая Ллиу-Лли. Ученица Тири. Порывистая, непосредственная, восторженная. Ни грамма притворства. Такие мне всегда нравились.

Душепийца Джелиннахан. Это моё испытание. Я охраняю души, он их губит. Мне придётся принять свою противоположность.

Волны эйфории сотрясали тело. Каждого из своих окраинников я любил всем сердцем. Они ощущали то же самое – несмотря на все различия между нами.

Девять ритуалов подряд. Такое мне приходилось выдерживать лишь однажды, когда в лаборатории школы проверяли границы моих умений. Но там объединение происходило под присмотром специалистов. И окраинников мне подбирали тщательно. Таких, чьё душевное здоровье не оставляло сомнений.

Здесь же девять модификантов. Пси-модов – уродов.

Принятие чужого мира – это суровый экзамен. В каждом из нас прячется ребёнок. А также зануда, убийца, счетовод, инженю, мать семейства, светлая личность, гениальный жизневед. Внутренних ролей много. Одни становятся первостепенными, другие мы загоняем внутрь себя. Этой ночью каждому из нас пришлось прикоснуться к тайнам, о которых он прежде и не подозревал. Каждому пришлось стать существом другого пола и чужой расы.

– Бог мой! – мычал Дмитрий Эстокович. – Да как же вы… ну это же нелогично! Это безумно, расточительно наконец. Такое мышление!

Услышав о нелогичности, друг автоматов скорбно улыбнулся. Ему приходилось тяжелее всего. Я прислушался: в молчаливом рунархе обустраивались Торнадя, Джассер и Белая Ллиу-Лли. С остальными он более-менее разобрался.

Настала пора сказать самое важное.

– Внимание! – Я сел. В голове шумело, голоса отдавались в ушах многократным эхом. – Слушайте меня! Вам надо привыкнуть друг к другу. Никаких тайн и недоговорённостей! Задайте друг другу вопросы, которые вас мучают, и готовьтесь ответить сами. Пусть даже отвечать будет тяжело. Это важно!

Окраинники притихли, собираясь с мыслями.

И началось:

– …зачем вы шмыгаете носом, Дима? Это… это просто ужасно!

– …Джассер, ты меня любишь?

– …Джелиннахан, ты подонок и мерзавец. Это не вопрос, это я так, к сведению.

– …Простите меня, Асмика. Я вам не доверяю.

– …Андрей, а всё-таки? О чём ты умолчал?

Окраинники шумели долго. Признавались в любви и ненависти, делились сокровенным, задавали вопросы, которые в другое время показались бы им неприличными. Белая Ллиу-Лли даже расплакалась. Когда первый порыв прошёл, вопросы стали интереснее:

– Джассер, – спросила Торнадя. – За что вы ударили Сэмюэля, когда он назвал вас «нормальным мужиком»?

– Это оскорбление, – ответил тот. – Дело в том, что психическая норма жителя Тевайза – это лёгкая степень слабоумия. Назвать рунарха нормальным – то же, что плюнуть ему в лицо.

– Но ведь Сэм не знал.

– Не отговаривайтесь. У вас на Земле то же самое. Вы просто боитесь себе в этом признаться.

Эстафету приняла Гибкая Тири:

– Скажите, господин Том II, откуда у вас такое имя? Я понимаю: на вашей планете бытуют особые религиозные воззрения. Я отношусь к ним с уважением, но…

Герцог насторожился:

– Какие такие воззрения?

– В начале было слово, – продекламировала рунари. Глаза её восторженно засверкали: – А вот ещё: «почитай отца и мать», «человек предо мной – что книга раскрытая». Я специалист по вашей культуре и глубоко изучала этот вопрос. Вы хороший человек, раз вас издали в двух томах. Не понимаю лишь, как вы этого добиваетесь технически?

Ничего смешного. Пропасть между расами велика, и со временем она становится ещё больше.

А сейчас я задам главный вопрос, и будь что будет.

– Скажите, зачем вы начали эту войну?

В пещере оборвалась тишина.

– Андрей, – робко начал Дмитрий Эстокович, – ты ведь ничего не понимаешь. Зря ты так.

– Ничего, – отозвался душепийца. – Это его право.

Он повернулся ко мне:

– Ты помнишь наши довоенные флотские титулы?

– Нет.

– Я помню, – откликнулась Торнадя. – Вперёдсмотрящие, искатели, зорки…

– У тебя хорошая память. – Джелиннахан одобрительно склонил голову. – После Лорда-картографа пришло время Великого Друида. Во флот пришли садовники, посвящённые, пастыри деревьев, друиды и так далее. Все они были равноправны. Нельзя сказать, что посвящённый выше садовника, а пастырь главнее друида. Нынче ситуация изменилась. Тевайзом правит гранд-ассасин. Корабли ведут стрелки, убийцы, душители, туги, туги-мастера, каратели. Нынешние звания выстраиваются в иерархию. Душители мечтают стать тугами, а ради приставки «обер-» наши офицеры готовы сражаться когтями и зубами.

– Ты думаешь, что в этом виноваты люди?

– Да. Вы живёте стаями и стадами. Вы избираете вожаков. Каким-то образом вам удалось отравить нас своей болезнью. Нас – которые никогда и ни с кем не соревновались! Золотой век Тевайза безвозвратно канул в прошлое…

Наши взгляды встретились. В этот миг лицо Джелиннахана было похоже на лицо Короля-рыбака.

– …и поэтому люди должны умереть.

На Тевайзе Тири была жрицей Хозяйки Прайда – богини женского начала. Ей не раз приходилось исполнять роль Матери Костей. Не спрашивайте, при чём тут кости. Чтобы объяснить это, придётся углубиться в дебри психологии и метафизики. План бегства, предложенный ею, показался мне безумным. Именно поэтому он должен был сработать. Сумасшедшим везёт.

Каждую весну рунархи устраивают Дикую Охоту. Почти все офицеры кораблей и лагерное руководство участвуют в ней. Из провинившихся заключённых набирают загонщиков. Те выслеживают Искомую Тварь и гонят её под карабины охотников. Ритуал Охоты таков, что почти все загонщики погибают.

Гибкая Тири уверяла, что с её помощью мы сможем бежать. Захватить один из кораблей, покинуть систему. Пока длится Дикая Охота, во флоте царит жуткая неразбериха. Нас не станут преследовать.

– А как мы окажемся в числе загонщиков? – поинтересовалась Торнадя.

– Об этом предоставьте позаботиться мне, – сказал Том II. – Я месмер как-никак.

– Хорошо. Но ведь там будет охрана, палач-машины…

– Никаких палач-машин. Ритуал охоты священен. А что касается охраны – придётся рискнуть. Теперь, когда нас объединил срединник, каждый из нас стал братом Без Ножен. Отчасти.

По губам Джассера скользнула ироничная улыбка. Я его понимаю. Срединник получает от окраинников довольно много. Другим окраинникам достаётся лишь жалкая тень. Но даже я не могу сражаться с Джассером. Хотя каждый из нас теперь способен противостоять рунархской космопехоте.

– Постараемся взять заложника. Душепийца будет угрожать стиранием личности. – Гибкая Тири быстро взглянула на Джассера. – Но это – крайний случай.

Рунархи ничего так не боятся, как потерять себя. Удар душепийцы – нешуточная угроза.

– Затем Велиаджассен попробует договориться с автоматикой корабля. Попробуем высадиться на «Погибельный трон».

Вот тут заключалось слабое место нашего плана. Если другу автоматов удастся вытянуть из памяти машины пароли и коды орбитального допуска – хорошо. Если нет – мы обречены. Куда деваться с «Погибельного трона», тоже оставалось неясным. Рунархи уверяли, что смогут улететь из системы. После этого нас ожидала бы долгая космическая одиссея.

…Детали мы обсуждали долго. Наконец, когда все неясности исчезли, мы отправились спать. Заговор заговором, а каторгу на зелёных полях никто не отменял.

Эту ночь мы провели согласно обычаям наших рас. Рунархи разбрелись по отноркам. Людям пришлось спать в центральной пещере. Один из ходов выделили под «внутреннюю грязь», как стыдливо выразилась Гибкая Тири. Не скажу, что спать вповалку давняя земная традиция, но выбора не оставалось. Дмитрий Эстокович уснул сразу. Торнадя и Асмика о чём-то шептались. Том II, человек-книга (ох, прилепится к нему это прозвище!), медитировал.

Я же улёгся на спину и закрыл глаза.

Девять душ, девять окраинников… Когда-то я мечтал об этом. Все мы, пси-моды, упивались своими возможностями в первые дни посвящения. Кинетики опрокидывали стулья, месмеры невидимками пробирались в стереатры и элитные клубы. В моём выпуске был даже один психоморф, правда, послабее Асмики. Ох, он и важничал.

А посвящение Галчи провалилось. Я это сразу почувствовал, хоть она и скрывала от меня. К тому времени наша дружба окрепла и переросла в нечто большее.

Нечто большее… Я вздохнул. Даже наедине с самим собой я не могу произнести слово «любовь». Всё дело в Иртанетте. Я ищу её в каждой женщине. Ищу – и не нахожу. Разве только в Асмике. Но она психоморф. Поди, пойми, что в ней настоящее, а что – притворство.

Послышался шорох. Словно подслушав мои мысли, Асмика подползла ближе:

– Андрей, ты не спишь?

– Нет.

– Андрей, я всё думаю о рунархах. Ты помнишь легенду об Аламуте?

– Орлиное гнездо? Прибежище ассасинов, выкормышей старого Хасана ас-Саббаха?

– Да. Звания Тевайза отражают их стратегию. Туги, федави, ассасины. Мне страшно…

– Значит, их стратегия – террор? Наёмные убийцы, взрывы?

– Нет, не так. Я только сейчас поняла. По легенде, Хасан ас-Саббах разбил в одной из долин сад, в центре которого стоял прекрасный дворец. Фонтаны сада били вином, молоком и мёдом; по дорожкам прогуливались восхитительные женщины. Всё в этом саду было устроено, словно в раю, описанном пророком Мухаммедом.

Время от времени Старец Горы отправлял в «райский сад» своих приспешников, готовящихся стать убийцами. Одурманенные гашишем, послушники обнаруживали себя в райском местечке. Блаженное ничегонеделание, ласки гурий, дивная красота места… Но морок рассеивался, и несчастный человек вновь оказывался в угрюмой крепости. С этого мгновения душа его томилась в аду. Бедняга убивал по приказу своего господина, он предавал и шпионил – лишь бы вернуться в прекрасный сад.

– Рунархи ищут потерянный рай?

– Да. Не знаю, существует ли Старец Горы, проклявший целую расу, или же что-то нарушилось в мифизике мира, но метания рунархов легко объяснить. Поиск. Тоска об утраченном благоденствии.

Я приподнялся на локте. Разговор становился всё интересней и интересней.

– А концлагерь? Он же не имеет смысла.

– Я думала и об этом. Друг автоматов объяснил мне устройство палач-машин. Оказывается, электроника отслеживает появление новых эгрегореальных связей. Со старыми они до поры до времени мирятся.

А ведь она права. Мы, люди, с рождения состоим в разных сообществах: стая школы, стая Первого или Второго Неба, стая родины. Когда проклятие стадности обрушилось на рунархов, они оказались к этому не готовы. Бог знает, что произошло на Тевайзе. Мы видим лишь результат. Началась война, и Лангедок превратился в Чистилище.

Рунархи не способны уничтожать связи, объединяющие разумных существ в стаю. Поэтому они пошли другим путём. Они решили создать человека… или рунарха рая. Неподдающегося. Непривязанного.

Искусственным путём вывести кошку, которая гуляет сама по себе. Мичуринцы.

А орбитальные станции? Вряд ли туда переводят, когда изгой избавляется от всех стай. Скорее, когда перестаёт чувствовать себя заключённым. Интересно, почему Том II до сих пор здесь? Или у могущества месмеров тоже есть пределы?

Постепенно меня одолел сон, и я перенёсся на Южный материк. Сны о печах я почти не помню. В памяти остаются лишь обрывки: тошнотворный запах дыма, отблески пламени и – чьи-то лица.

Не-господин страха? Ложный медитатор? Демоница?

Вопросы, вопросы…

Глава 4. Блаженство ничегонеделанья

Щель в небе расползлась, открывая васильковую синь неба. Солнце просверкивало сквозь облачный край, заставляя снега вспыхивать всеми красками радуги. Не сегодня завтра комбинезоны отрастят поляризационные щитки на пол-лица, и заключённые станут похожи на чёрных бескрылых стрекоз.

Антиграв уходил к горизонту, превращаясь в грязно-серую чёрточку. Холода я почти не чувствовал. По снегу бежали замысловатые узоры анизотропии. Сам не зная зачем, я пнул игольчатую поверхность. Снежинки взвихрились, восстанавливая узор, – словно железные опилки в магнитном поле.

Красиво… Раньше я этой красоты не замечал. Я ударил ещё и ещё раз; узоры каждый раз получались новые. Игольчатый снег сползался к моим ногам, словно потоки муравьёв.

С другой стороны поля ко мне двинулась крохотная фигурка. Изгой брёл неуклюже, переваливаясь с ноги на ногу, загребая фонтанчики анизотропной пыли.

Тяжело идет, неумело. Новичок, наверное. По снегу надо бежать, а этот ломится, словно паровоз. И вес на одной ноге нельзя задерживать: ухнешь по колено – выбирайся потом.

Словно подтверждая мои мысли, изгой упал. Лицо его побагровело от натуги. Движения стали ещё более бестолковыми.

– Хватит, – крикнул я. – Они нас не видят. Превращайся.

Новичок стал на колени. Белые иглы облепили тело, превращая его в снежную статую. Когда они осыпались, иллюзия пропала. Вместо коренастого каторжника на снегу стояла Асмика.

– Ты до посвящения в стереатре не играла? – спросил я.

– Нет. Меня в монастыре воспитывали. Я боюсь сцены.

– Представляю себе…

– Не представляешь. Дар психоморфа – это компенсация за излишнюю стеснительность.

Девушка притёрла в снегу одну ногу, потом другую. Снежные иглы под её подошвами собрались в монолит. Теперь она могла стоять, не проваливаясь. Легенды об эльфах, которые не оставляют следов на снегу, возникли не на пустом месте. Говорят, знатоки пластика умеют создавать анизотропные поля сами. И водоросль этим не губят, не то что генераторы.

– Ну что? Мы теперь саботажники? – спросила она.

– Сачки. Пойдем, прогуляемся.

Мы надели лыжи и отправились к краю анизотропного пятна. Бугристый облачный край ушёл вниз, открывая солнце. Снега вспыхнули.

Асмика отвернулась, закрывая глаза рукой:

– Ненавижу это время. Когда приходит, я сама не своя…

– Весну?

Асмика кивнула. Как она появилась на Лангедоке, не знает никто из нас. Психоморфу выжить в лагере нетрудно. Можно копировать психику передовиков, например, и успешно выполнять норму… От этой мысли я рассмеялся. Асмика глянула на меня с интересом, но ничего не спросила.

– Неправильный мир, – сказала она. – У нас на Крещенском Вечерке если зима и небо в облаках, так становится теплее. А когда небо чистое – мороз.

– Один человек на Южном материке рассказывал, отчего так. Но это долго объяснять.

– Ты родился на Казе, да?

– Да.

– Срединник, родом с Каза. Знаешь, я ведь работала в аналитическом отделе под руководством Рыбакова. И кое-что слышала.

– В аналитическом? – переспросил я. – Значит, ты влезала в мою шкуру.

– У меня не получилось. Срединников трудно копировать.

Что пробовали, я знаю. Я это почувствовал. Вопреки устоявшемуся мнению, психоморф не способен воссоздать другого человека. Он заставляет окружающих видеть его копию. А это не одно и то же.

– Как ты попал на Лангедок?

– Своим ходом.

– Прилетел?

– Да.

В десятке метров от края анизотропного пространства снег зашевелился. Слепящее сияние заставляло щуриться. Мне показалось, что там мелькнул кошачий силуэт. На мой мысленный призыв никто не откликнулся. Если это и был протей, то он не спешил вернуться к хозяину.

– Я прилетел сюда до прибытия рунархов, – соврал я. – Нам предстояло эвакуировать исследовательские посёлки. Когда земляне отступили, ничего не оставалось, как смешаться с толпой изгоев.

– Листаешь. Как раз в это время я сопровождала исследовательскую экспедицию на Южный материк. Никакой эвакуации не было.

– Значит, ты ничего не услышишь.

– А если я взамен расскажу о пяти лицах Морского Ока?

Я не сильно уклонился от правды. Как говорится, не в лотерею, а в преферанс, не десять тысяч, а триста пятьдесят и не выиграл, а проиграл.

Моё появление на Лангедоке было связано с лионесцами.

После происшествия в арсенале прошло несколько спокойных лет. Казалось, рунархов не интересует, куда делся их харон. Разведка Первого Неба пыталась нащупать ниточки, но безуспешно. Меня таскали по лабораториям, водили к месмерам КБПН. Кончилось тем, что исследования в области мифизики заморозили.

Все эти годы я обучался в спецшколе экзоразведки. Освоился с протеем, получил посвящение срединника. Мне повезло. Зверь по имени Симба оказался мил и покладист. Даже единороги порой взбрыкивают, а мне досталась мантикора.

Выпускные экзамены я сдал с отличием. Как оказалось, вовремя. Через две стандарт-недели после выпуска вспыхнул мятеж на Лионессе. Меня отправили разбираться с бунтовщиками.

Мятеж развеял мои юношеские иллюзии. Я стал мудрее, терпимее и… нет, не циничнее. Бои с обезумевшими от неустроенной жизни фронтира колонистами научили меня прощать. Себе, друзьям, врагам.

Экзоразведчики не были рыцарями в белых плащах. Я сам не похож на капитана Джи из «Мига вечности». А фермеры с кассетными пульсарниками в руках уж никак не годятся на роль злодеев. Не были они ни плакатными повстанцами из «Звёздных войн», ни слугами чёрного властелина. Всего лишь запутавшиеся бедолаги, которых жажда несбыточного бросила в горнило войны. Спроси каждого в отдельности – конечно, он предпочёл бы спокойную, пусть и тяжёлую жизнь на своей плантации. «Низы не могут, а верхи не хотят» – это чушь. Особенно в эпоху разгула СМИ.

Я стал кошмаром для жителей Лионессе. Известие о том, что на колонию напустили протея, подействовало куда эффективнее, чем высадка десантов и орбитальные бои. Диверсии следовали одна за другой. Мифология Лионессе предоставляла хороший материал для импровизаций.

Мантикора не без изящества сыграла роль Синего Кладбищенского Угробища, Ухайдаха Смейся и господина Пятницы. Люди исчезали. В повстанческой армии нарастала истерия. Не выдержав напряжения, мятежники сдались.

Трибунал Лионессе заочно приговорил меня к смерти. За мою голову назначили награду. Насколько знаю, предложение актуально и сейчас. Я дважды встречался с охотниками за головами.

После Лионессе началась полоса спокойной жизни. Меня потревожили лишь дважды. Первый раз, когда мифизический план непонятным образом закрылся для любых исследователей: и наших, и рунархских. Меня отправили на Каз проверить, смогу ли я достучаться до Лонота. Не смог.

Второй раз, когда началась война с рунархами. Поводом к войне послужила чепуховина. Посол Первого Неба на Тевайзе разговорился с одной рунари и принялся читать ей стихи.

После этого пошла ерунда. Стоявший рядом брат Без Ножен впал в амок и атаковал любителя поэзии. Началась бойня. Лишь одному атташе удалось выбраться из охваченного безумием дворца. Рунархи выслали посольство, а через два стандарт-дня флот Тевайза вошёл в систему BD +20307. Да, да, ту самую, к которой принадлежит Лангедок.

Имперские аналитики сходили с ума, пытаясь понять, что в строках древних стихов могло возмутить мирную расу, а «Милый сброд» бесчинствовал в мирах Второго Неба. Горели материки, лилась кровь. Госпиталя переполняли тела отравленных мутациями колонистов. Мышление рунархов созидательно. Там, где человек будет бить плазмой или резать лазерными лучами, рунархи модифицируют молекулярную структуру белка. На раны, причинённые их оружием, лучше не смотреть.

Именно тогда в ставку императора поступили сведения о возможном предательстве. Один из резидентов на Лионессе сообщил, что несколько миров Второго Неба вступили в сговор с врагом. У него были тому неопровержимые доказательства. К сожалению, лионесцы зря времени не теряли. Резидент пропал.

Не знаю, какой подвиг пришлось совершить нашим разведчикам, но они отыскали следы пропавшего резидента. Освобождать его выпало мне. В сопровождении четвёртой Оркнейской эскадры я проследовал к системе Орзмунда – ближайшей к BD +20307. Там выяснилось, что мы опоздали.

Разведчика отправили на Лангедок.

Я вызвался спасти его. Сам император благословил меня на подвиг. Путь к Лангедоку оказался суровым испытанием. Протеи мастера камуфляжа, но рунархи собрали в системе BD +20307 очень много войск. Их можно сравнить разве что с армией Агамемнона, пришедшей воевать Трою.

Если верить Гомеру, ахейцы выставили тысячу сто восемьдесят шесть кораблей, на каждом из которых плыло по сотне воинов. Это, конечно, преувеличение. Думаю, через три с лишком тысячи лет рунархский флот у Лангедока тоже приобретёт легендарные размеры.

На самом деле BD +20307 защищало не больше полусотни кораблей. Их возглавляли два эннера: «Мир» и «Колесо Фортуны». Каким образом я проскользнул у них под носом, останется моим профессиональным секретом. Мантикора вышла на орбиту Лангедока незамеченной. Мы обнаружили на экваторе лагерь старателей, и я решил рискнуть.

Симба сел на одной из плантаций. План мой был таков: скрываться среди льдов, прощупывая по одному все поселения. Если понадобится – перевернуть вивисекторские лаборатории Южного материка.

На деле всё вышло не совсем так, как я себе это представлял. Я нашёл каторжника. Устроил засаду на делянке, куда его вывозили собирать «блажь». Подвела случайность. Мантикора неудачно раскрылась, выпуская меня на снег, и остаточный энергетический всплеск сжёг благодать. Как оказалось, жизнь в концлагере сломила разведчика. Увидев, что поля водоросли выгорели, он запаниковал и перерезал себе горло вибролезвием.

Глупость – животное общественное, в одиночку не ходит. Я слишком далеко зашёл, чтобы сдаваться. В мирах Первого Неба действует запрет на оживление мертвецов. У нас, но не у рунархов. Роболекари Тевайза способны на чудеса. Я поднял корабль и отправился вдогонку за антигравом.

С этого момента начался мой путь на Южный материк.

Лоб Асмики пересекли морщинки.

– Тебе не удалось справиться с пилотом?

– Удалось. Рунархи спасли беднягу-изгоя. Но я недоглядел, и надсмотрщику удалось связаться с флотом.

– Что же было дальше?

– Дальше… Я стал духом Лангедока – это было привычно и не требовало работы мысли. Фольклор рунархов богат; таящиеся в ночи хищники придумывают не меньше легенд, чем их жертвы. Дважды я пытался покинуть планету, и оба раза меня вынуждали вернуться. Отыскать протея на поверхности почти невозможно, а вот в космосе прятаться негде. Когда я попытался бежать третий раз, командир одной из пентер совершил подвиг. Он атаковал меня почти в самой атмосфере. Пентера погибла, а с ней – несколько десятков рунархов. Думаю, где-то в тундре можно отыскать огромное радиоактивное пятно – всё, что от них осталось. Протей честно дотянул до лагеря и выбросил меня в периметре охраны.

– Не представляю… Ты появился в лагере, минуя обычную процедуру? Человек из ниоткуда?

– Да. У них страшный бардак. Учёт заключённых поставлен из рук вон плохо. Мне удалось прокрасться в санитарный блок, когда меняли спрей-комбинезоны. Протей сгорел, и рунархи решили, что его пилот погиб вместе с кораблём. С тех пор я живу в лагере.

Сверкание снегов пошло на убыль. Зелёная водоросль гасила свечение, и на сугробы можно было смотреть не щурясь и не прикрывая глаза ладонями.

– Андрей Перевал, значит… – задумчиво сказала Асмика, сбрасывая с плеч рюкзак. Сито в её руках щёлкнуло и зашипело, активизируясь. – Враг номер один в списках Лионессе.

– Убери сито, – посоветовал я. – Ты опасно его держишь. Что ты хочешь делать?

– Делать? – она неуверенно положила сито в снег. – Я хочу пособирать «блажи». Будет странно выглядеть, если мы оба сожжем плантации и ничего не добудем. – Асмика достала из рюкзака буй и надула его.

– Ты обещала, что расскажешь о Морском Оке.

– Да, обещала. К сожалению, я знаю немного. Его превосходительство Рыбаков говорил, что у него есть версия, объясняющая всё.

– И что это за версия?

– Не знаю.

– Негусто. Ты можешь принять облик Визионера?

– Могу. И мы сейчас попробуем. Быть может, он расскажет что-нибудь интересное.

Глава 5. Дикая охота

Наш заговор оказался удачен. Никогда ещё люди не задействовали такие силы и способности, чтобы причинить себе вред. Велиаджассен постиг логику руководства лагеря. Асмика поочерёдно влезла в их шкуры. Модифицированная интуиция Торнади с удивительной точностью предугадала реакцию десятников. Тех, чьи действия нас не устраивали, Том II подтолкнул в нужном направлении.

На следующий день никто из нас не успел даже установить сигнальные буи. С неба спустились ангелы в снежном оперении и утащили нас к облакам.

Не стану лгать: небеса нам не светили.

Временами я думаю: а изменилось бы что-нибудь, высадись я на Лангедок весной? Спасти разведчика во время праздника Искомой Звери было бы проще. На Лангедок приезжают охотиться и офицеры флота, и лагерное начальство. Космическое пространство остаётся почти неохраняемым.

Всего есть несколько охотничьих площадок. Мы подгадали так, чтобы попасть на самую маленькую. Среди флотских офицеров могли оказаться братья Без Ножен, а драться с ними не хотелось.

Рунархи в серебристой броне гравиподвески проводили нас на тюремный катер. К нам они относились с уважением.

Загонщик на Дикой Охоте – это почётно.

Кто-то сунул мне металлический колпачок от термоса с чем-то дымящимся. Я принюхался: пахло вином и корицей.

– Ваше здоровье, души потерянные.

Вино оказалось вкусным. Саботажников не кормят, поэтому со вчерашнего дня в желудке было пусто. Хмель ударил в голову.

– Твоё здоровье, изгой, – старательно выговорил чернявый обер-стрелок и вновь наполнил мой стакан.

– Кто ещё хочет? – Он повернулся к заключённым со стаканом в руке. Каторжники смотрели с ненавистью. Охранник пожал плечами и повернулся ко мне.

– Они не будут. За процветание Земли и Тевайза.

Мы чокнулись. Я облизнул губы и поставил стаканчик на столик. Охранник протянул мне брикет прессованного зерна, опутанного тонкими бледными нитями грибницы. На поверхности хлебца они сплетались в плотный розоватый ковёр – словно плёнка на шляпке шампиньона. Я взял бутерброд и деликатно его надкусил. Ну и дрянь. Пророщенное зерно с сырыми грибами.

– Сухой паёк, – словно извиняясь, пояснил чернявый. – Ночью срок годности вышел. Я-то есть боюсь, а тебе сойдёт. Ты после пластика и не такое слопаешь.

Есть хотелось безумно. Просроченный, нет – вряд ли солдатская пища в полночь превращается в яд. Это же не платье Золушки. Кто-то сунул мне очищенную репку в пластиковом пакете и тюбик, украшенный замысловатыми рунами.

Пластик рвался с трудом. В памяти всплыло полузабытое:

«…Суточный рацион солдата Логра составляют продукты на две тысячи калорий.

– А рунархского – на четыре.

– Врешь, гнида. Не может солдат два мешка репы в день сожрать».

Оказывается, репа в сухом пайке – это не выдумка острословов-анекдотчиков. Меня потянуло в сон. Я привалился к мелко подрагивающей переборке и прикрыл веки.

Гравикоптер мчался над заснеженными равнинами. Несколько раз он зависал в воздухе, и солдаты отправлялись вниз, за новыми пассажирами. Просыпался я дважды: когда приволокли Джассера и когда один из каторжников зачем-то попытался меня пнуть. Брат Без Ножен едва не сломал ему ногу. Буянов спеленали силовой «розочкой», и они висели друг напротив друга, бессильно пуча глаза.

Чернявый таял от любви к миру. Он предложил Джассеру выпить, и тот не стал отказываться. Струйки вина стекали по его подбородку. Каторжники глотали голодную слюну.

Я знаю тайну рунархов. Лионесцы меньше похожи на людей, чем рунархи, хоть у нас и общие предки. Но лионесцев мы считаем своими, а рунархов ненавидим. Всё дело в том, что внутри нас живёт мохнатый четверорукий зверёк. Он любит прыгать по ветвям деревьев и кидаться в тигров нечистотами.

А зверёк рунархов другой. У него мягкие лапы, и, поймав мышь, он играет с ней в кровавые игры.

Вряд ли наши звери когда-нибудь уживутся.

Гравикоптер прибыл на площадку во второй половине дня.

Я огляделся, отыскивая окраинников. Четверых я увидел сразу, а ещё пятеро оставались в тени, но я их чуял затылком. Интуиция счетчицы не подвела. Все заговорщики стояли примерно на одном расстоянии от своих десятников-регистраторов. Когда подойдёт наша очередь, мы должны попасть на одну площадку.

Интересно, как сама Торнадя относится к своей безошибочности? Думаю, что дурачится она, чтобы компенсировать тягость всезнайства. Галча была слишком серьёзной. Потому и провалилась на экзамене. «От многой мудрости много скорби, и умножающий знанье умножает печаль», – сказал когда-то Экклезиаст.

Я сам не заметил, как подошла моя очередь. Заключённые приближались к столам, выслушивали приговор регистраторов и безропотно переходили на одну из очерченных цветными силовыми полями площадок.

Больше всего людей было на четвёртой – бело-красной. Рунархи кучковались на сине-зелёной. Нашу площадку я определил сразу: салатовая, самая маленькая. На ней уже стояли друг автоматов, историк, Гибкая Тири и Асмика.

Вот к ним присоединился Душепийца.

За ним – Белая Ллиу-Лли.

Клерк за столом прищурил на меня сонные глаза. Веки его были словно очерчены красной кисточкой.

– Изгой PVP-534792? – устало спросил он.

– Да, душа регистратор.

– Твой коридор – светло-зе… – он запнулся. Принялся рыться в кипе нотпагов на столе. Не найдя того, что искал, полез в ящик стола. Я наблюдал за ним с деланным равнодушием.

Плохо. Время-то идёт. Вот к загонщикам присоединилась Торнадя. Остались мы с Джассером и ещё Том II.

– Ты сломал сито? – Рунарх с любопытством посмотрел на меня. – Как тебе это удалось?

По салатовой дорожке обречённо шагал бритоголовый здоровяк с детски припухлыми чертами лица. Где я его видел? Ах да, вспомнил. Асмика копировала его облик во время саботажа.

– Я объяснил десятнику как. Информация уже в хранилище. Её учтут, чтобы модифицировать конструкцию сита.

Следом за здоровяком шла измождённого вида девочка с цыплячьей шеей. За ней – Том. Число людей на площадке ограничено. Ещё один подойдёт – и мне или Джассеру входного билета не достанется.

– Да. Точно. Просто… – По лицу регистратора скользнула тень. Он нахмурился и потёр висок. Я ощутил тонкое биение в воздухе – в игру включился месмер. Сейчас регистратор скажет мне…

Старик с испуганным птичьим лицом засеменил от соседнего столика к салатовой дорожке. Оплошал Том.

– Хорошо, проходите, – сдался регистратор. – Светло-зелёный коридор.

Мы со стариком вступили на дорожку одновременно.

Джассер не успел. Что делать?

Пока я раздумывал, что предпринять, старик поднял на меня слезящиеся глазки.

– Простите… – прошамкал он. – Я плохо различаю цвета. Сине-зелёная площадка… где?

Вздох облегчения вышел слишком громким. Старик посмотрел на меня с удивлением. Я махнул рукой куда-то вбок.

– Храни вас бог, молодой человек, – забормотал старик. – Помогли старичку. Храни вас бог.

Его взгляд ещё долго преследовал меня в толпе. Казалось, всюду, куда бы я ни оборачивался, мелькали худые трясущиеся щёки, слышалось бормотание: «Храни вас бог!»

– Все в сборе, – объявила Белая Ллиу-Лли, когда Джассер присоединился к нам. – Я… я так боялась.

– Зря боялась, – ответила Гибкая Тири. – Доверься Хозяйке. Она не подведёт.

Сейчас она выглядела обычной женщиной, без жестокой мудрости жрицы. Душепийца криво усмехнулся.

– Хорошо. Это – первая наша победа.

Я отыскал взглядом тех, кто пришел последним: здоровяка с детским лицом и испуганную девочку, похожую на старуху. Они прижались друг к другу. Здоровяк что-то шептал девочке на ухо; от его слов лицо девочки разглаживалось, становилось спокойным.

Я прислушался: здоровяк рассказывал сказку.

О птицах и крыльях. О розе и нарисованном барашке. О ребёнке, что живёт в каждом из нас.

Отправка задерживалась. Мы маялись в клетке из силовых полей, а ветерок доносил до нас ароматы весенней хвои, пробуждающегося мха, пота и химического запаха испражнений. Наконец прибыл гравикоптер. Измученных людей вели среди серебристых облаков полей. Нам позволили оправиться, а потом сразу же рассадили по машинам.

Гравикоптеры снимались с места один за другим. Стрелок в бирюзовой броне дождался, пока последний из каторжников поднимется на борт, и дал команду к отлёту. Я поймал себя на том, что пытаюсь запоминать дорогу. Гравикоптер мчался на восток, оставляя за хвостом льнущее к горизонту солнце.

Я привалился к иллюминатору. Красиво…

Тень гравикоптера скользит над пылающими ржавыми снегами. Щель в облаках расширилась на полнеба; воздух наполняет весенняя свежесть, и сосны кажутся маленькими и выпуклыми – словно в стереопанораме, где видно каждую иголочку. Вынырнула поляна, уставленная столами с закусками и вином.

Дикая Охота вовсе не была дикой. В лесу вились тропинки, поблескивали станиолевыми искрами указатели. Край охотничьих угодий отгораживали силовые поля – на случай, если непокорная дичь попытается сбежать. Хотя куда здесь бежать? Без специального оборудования в тундре не выжить.

Я потянулся сознанием, отыскивая протея. Мантикора молчала. Мне вспомнились строки из устава: «Протей – это смесь полузабытых снов и страхов человечества. Алхимическая смесь несуществования и мечты…»

Рунархская пентера охотилась не на мечту – на земной корабль. Самый опасный. Самый современный. Предчувствуя скорую гибель, рунархи били наверняка. Даже если протей и выжил, за три года разлуки он одичал. Встреча с ним может оказаться опасной даже для меня.

Сделав круг над лесом, гравикоптер опустился на импровизированную взлётно-посадочную площадку. Рунархи вывели нас из машины и рассадили у незажжённого костра. Я украдкой огляделся: хвоя чистая. Паутинок палач-машин не видно, а за нашими спинами скучают два бойца с винтовками.

Ага, вихревики. Интересно. Оружие рунархов ничего не разрушает. Выстрел вихревика путает в поражённом объекте право и лево. Часть белков человеческого тела приобретёт обратную закрутку. Если по нам откроют огонь, мы будем отравлены собственной органикой.

Значит, надо не дать им возможности для выстрела. Вот и всё.

В небе собирались сумерки. Один из охранников запалил костёр, и Джассер втянул голову в плечи. Он чувствовал себя неуютно. Ещё бы: мы, изгои, сидели в пятне света – беспомощные, беззащитные – а в сумраке прятались хищники. Для рунархов, привыкших ассоциировать с хищниками себя, сидеть у костра – унижение.

Заскрипел снег. Из леса вышли охотники, чтобы полюбоваться на нас. Среди них я отметил юношу в офицерской форме. На вид ему можно было дать лет двадцать – двадцать пять. Это гранд-туг-мастер, комендант Лангедока. За плечом юноши стояли пожилые рунархи в форме гранд-тугов и бледная светловолосая рунари в салатовом платье.

Тири толкнула Дмитрия Эстоковича локтем.

– Мать Костей, – пояснила она, не разжимая губ. И указала глазами на девицу в салатовом.

Историк присвистнул:

– Та самая?

Рунари кивнула.

Это уже интересно. Я присмотрелся к охотнице повнимательнее. Пухлые щёки, крючковатый нос и хохолок на макушке делали её похожей на рассерженного совёнка. Платье чересчур откровенное, хотя открывать особенно нечего. Среди снегов нагота рунари выглядела пугающе. Я бы дал ей лет семнадцать. Даже Белая Ллиу-Лли казалась старше.

– Смотри, Андрей, – шепнул Том II. – Не вздумай её стихов читать. На Тевайзе наше посольство такая же курва принимала.

Гибкая Тири пнула его в бок.

– Закрой свою помойную пасть, – яростно зашипела она. – Я тоже стала бы Матерью Костей, не начнись война.

Герцог забормотал невнятные извинения. Салатовая рунари грациозно помахала нам ручкой. Белая Ллиу-Лли робко ответила на приветствие.

– Она будет руководить праздником, – с сияющими глазами обернулась она к нам. – Улыбайтесь. Улыбайтесь ради ваших матерей и сестёр. Матери Костей это приятно.

Комендант Лангедока сделал знак. Его спутники замерли по стойке «смирно».

– Приветствую вас, изгои, – объявил он. – Я оказываю вам честь, разговаривая на равных, а завтра окажу честь молчанием.

Голос этот был мне знаком. Тот самый, что читал проповеди в антигравах.

– Пришла весна, – продолжал офицер. – Вам выпало стать загонщиками на празднике Искомой Звери. Пожалуй, варварам стоит объяснить, что это значит.

Он мог не утруждать себя. Гибкая Тири рассказала ритуал Охоты достаточно подробно. Ничего нового комендант не сообщил.

…До последнего мига я надеялся, что в роли Искомой Звери выступает протей. Комендант рассеял мои заблуждения. Традиции Дикой Охоты создавались веками. Первая и главная заповедь состоит в том, что Искомой Звери не существует. Весь праздник представляет собой метафорическую погоню за собственным хвостом, бой с тенью, действие ради действия.

Дмитрий считает, что Охота – это карнавальное шествие. Мистерия, посвящённая Хозяйке Прайда. Это так и не так. Во время погони теория вероятностей сходит с ума. Ненормально возрастает число «забавных» охотничьих случаев. Оружие стреляет невпопад, звери бесятся и нападают на загонщиков. Среди охотников случаются шуточные дуэли, заканчивающиеся вполне серьёзными увечьями. Гибкая Тири объясняла это тем, что Искомая Зверь не что иное, как воплощение случая. Те, кто переживет Охоту, смогут управлять судьбой.

Загонщики этим обычно похвастаться не могут.

Комендант всё говорил и говорил, а Мать Костей, улыбаясь, смотрела на него. Наконец она ладошкой прикрыла ему рот.

– Помолчи, Гал. Завтра Зверь выйдет на тропу, – с мягким акцентом объявила она. – Завтра всё случится. Праздник весны – праздник смеха и веселья. Так давайте же веселиться, равные! Забудем, кто мы, забудем о путях, приведших нас в этот лес. Наполним сердца радостью и довольством.

Она хлопнула в ладоши, и начался праздник. Заиграла музыка. Женские голоса завели протяжную песнь – весёлую и тревожную одновременно. Лес наполнился движением. Гибкие девичьи фигуры танцевали на границе света и тьмы. Отблески пламени выхватывали их лица – юные, но в старческом гриме.

Появился худой рунарх в камуфляже – хозяин зверей. За ним на поводке бежал добродушный пёс. Породу я определить не смог: зверь напоминал немецкую овчарку, но был гораздо крупнее.

– Гладиатор, сюда! – приказал комендант по-рунархски. Смысл я понял. Странно было слышать земное собачье имя в сочетании со звуками чужой речи.

Из темноты вышли слуги. Они расставили среди нас кубки с вином и подносы. На подносах была еда – хорошая, не та дрянь, которой угощал меня стрелок в гравикоптере.

– Гладиатор, сидеть!

Пёс сел. Затем он по команде лёг, полаял, «послужил», сидя на задних лапах и умильно виляя хвостом. Рунархские офицеры смеялись. Каждый из них поздоровался с овчаркой за лапу. Пёс улыбался и смешно поскуливал.

– Мне нужен помощник, – весело сказал гранд-туг-мастер. – Кто хочет?

Свитские загалдели. Каждый предлагал свою помощь, но коменданту не подошёл никто. Его смеющийся взгляд скользнул по нашей компании.

– Ты, – комендант указал на здоровяка с детским лицом. – Подержи поводок. Я найду палку, чтобы Гладиатор её принёс.

Здоровяк неуверенно поднялся. Девчонка повисла у него на шее.

– Не ходи, Дэн! Не надо! – заскулила она.

Дэн нежно поцеловал её в щёку:

– Ничего не бойся. Я с тобой. И помни, о чём я говорил.

– Дэн! Дэн!

– Да иди же, трусишка, – рассмеялась рунари. – Какой робкий.

Показалось мне или нет, но зрачки её вытянулись, словно у кошки. Девчонка сжалась в комок. Я переполз к ней поближе, обнял за плечи.

– Всё будет в порядке, – прошептал я. – Слышишь?

Рука Дэна легла мне на плечо:

– Позаботься о ней, хорошо?

Я кивнул в ответ. Девчонка всхлипнула и прижалась ко мне всем телом. Её била мелкая дрожь.

Дэн шёл к рунархам. Походка его выглядела неуклюжей, но всего лишь выглядела. Я видел людей, которые так ходят. В бою с ними лучше не встречаться.

– На, подержи. – Комендант ухватил пса за ошейник и подтащил к Дэну. Пёс дурашливо замотал головой. Шерсть распушилась, глаза превратились в смеющиеся щёлочки. Морда сделалась точь-в-точь как у хомячка.

Дэн взялся за ремень.

– Вот так, да. Молодец, Гладиатор, молодец. Хорошая собака. – Комендант говорил по-рунархски, но суть была ясна. На всех языках мира слова «хорошая собака» звучат одинаково. Пёс лизнул Дэна в лицо, а потом плюхнулся задом в снег и принялся чесаться.

– Нет такого слова – «никогда», – невпопад произнесла девчонка. Я крепче обнял её.

Комендант не глядя протянул руку. Мать Костей вложила в неё белую, чуть изогнутую палку. Взмах! Палка, кувыркаясь, пролетела над нашими головами.

– Апорт!

Пёс взвился в воздух. Рывок был настолько силён, что Дэна сбило с ног. Ошейник лопнул, и собака помчалась к сидящим у костра людям.

В школе экзоразведчиков нам читали курс боя против животных. Были и практические занятия. Шан и Гора натаскивали нас, как щенят. Но одно дело полигон, где силовой костюм защищает тело от укусов, а преподаватель на гравизахвате готов в любой миг вырвать тебя из зубов пса. Другое – заснеженный лес Лангедока.

Атака застала врасплох даже Джассера. Он прыгнул, но поскользнулся на разлитой по подносу каше. Гладиатор всеми четырьмя лапами обрушился на спину историка. Дмитрий затравленно пискнул, и в воздухе запахло мочой.

Зверь перемахнул через пламя и умчался в лес. Вскоре послышался топот: пёс возвращался к хозяину, сжимая в зубах палку.

– Умница, Гладиатор. Хороший мальчик!

Дэн сидел в снегу, недоумённо рассматривая ошейник. Пластик не лопнул, просто расстегнулась пряжка. Видимо, конструкция так и рассчитывалась, чтобы при сильном рывке защёлка открывалась, освобождая пса.

– Боже мой… Боже мой… – бормотал Дмитрий Эстокович, возясь в изгаженном снегу. – Какие звери!..

Рунархи захохотали.

Я знаю этот смех. Мы, люди, веками храним незатейливые шутки, доставшиеся нам от хвостатых предков. Залепить кому-нибудь тортом в рожу. Усадить на окрашенную скамейку, вымазать спящего зубной пастой. Некоторых смешит упавший ребёнок.

Всё это смех обезьяны, прыгающей по ветвям и кидающейся в слонов переспелыми бананами и дерьмом. Радость примата, не сорвавшегося с ненадёжной ветки, потому что менее удачливый собрат указал её ценой собственной жизни.

Но люди никогда не оценят шутки, в которой пёс рвёт на части добычу. Это веселье хищников. Рунархов.

Из леса пахнуло теплом: включился мощный генератор термополя. Скорее всего, он установлен на корабле коменданта – биреме или триреме. Я попытался определить направление, но не смог. Где-то за спинами рунархов. Где-то в лесу.

– Ты хорошо справился, изгой. Можешь идти. Ошейник оставь себе. – Комендант небрежно подтолкнул Дэна. Тот на негнущихся ногах побрёл к костру.

– Дэн! Дэн! – счастливо зашептала девчонка. – Жив!

Щеки её блестели от слёз. Парень улыбнулся ей одними глазами и вдруг метнулся в сторону. За его спиной взорвался фонтан снега. Рычание превратилось в хрип. Дэн успел ударить два раза: ногой по рёбрам собаки и ладонью в горло.

В следующий миг зверь оторвал ему руку.

Спрей-пластик прочен. Он выдерживает удар ножа. Зубы Гладиатора вспарывали ткань с хирургическим хрустом, легко, словно папиросную бумагу. Потеряв руку, без лица (пёс дважды промахнулся, пытаясь вырвать горло) – Дэн всё ещё оставался в сознании. Сражался, не давая зверю располосовать живот.

Лицо окропило горячей росой. Оторвав от себя пса, Дэн бросился на рунархов. Мать Костей уклонилась от удара, но неудачно: её колено подвернулось внутрь. Гладиатор перепрыгнул через изгоя и на лету цапнул его за загривок. Дэн обмяк. Пёс встряхнул его, как терьер крысу, и бросил в снег.

– Нееееееееет!

Девчонка рванулась к убитому. Тощая, измождённая – откуда в ней столько силы? Я навалился всем телом, вжимая её в снег.

– Джассер, помогай!

Рунарх не двигался. Его лицо гримасничало. До меня донёсся заливистый смех Матери Костей. Гибкая Тири, Белая Ллиу-Лли, друг автоматов – все они прятали судорожную улыбку.

Выручил Том. Без него я вряд ли удержал бы девчонку. Месмер прижал ладони к её вискам, и бьющееся тело обмякло. Лицо расслабилось, изо рта выплеснулась ниточка слюны.

– Надо жить, – одними губами произнёс старик. – Надо. Живи!

Гладиатор уже тащил труп в лес. Мать Костей зачерпнула обеими руками кровавого снега и протянула нам, словно величайшую драгоценность:

– Искомая Зверь бродит меж вами. Ждите утра. Когда огонь погаснет и поднимется солнце, начнётся охота.

Женские голоса умолкли, и тишина расплавленным воском влилась в уши. Костёр догорал. Один за другим рунархи уходили в ночь, и последней шла Мать Костей.

Потрясённые, мы сидели подле умирающего пламени. Воняло дымом и кровью. А ещё – мокрой шерстью. Где-то вдали залаял пёс – яростно и безнадёжно. Его лай подхватили в десятках, сотнях мест.

– Они выпустили собак, чтобы мы не разбежались, – медленно произнёс Том. – Жаль, что среди нас нет хозяина зверей…

Никто не ответил. Историк вытащил из кучи несколько хворостинок, придирчиво их осмотрел и бросил в костёр. Огонь радостно набросился на добычу.

Ничего, подумал я. Гибкая Тири знает ритуалы охоты. Знает, где пойдут охотники, а где будем идти мы. А ещё среди нас – месмер и брат Без Ножен. Мы захватим какого-нибудь офицера. Лучше, конечно, коменданта или Мать Костей. Дальше всё пойдёт просто. Подменить убитого? На это есть Асмика. Рунархи ничего так не боятся, как потери себя. Душепийца выпытает у пленного местоположение корабля. Гибкая Тири, Белая Ллиу-Лли и друг автоматов помогут нам поднять его в воздух. Мы укроемся в руинах «Погибельного Трона», а там…

Там что-нибудь придумаем.

До нас никто не решался на побег. Всё потому, что без срединника невозможно скоординировать действия бойцов так, чтобы они чувствовали себя единым целым. Мы – первые. И лучшие.

Я представил тайгу сверху. Яркая россыпь огоньков, к кострам жмутся испуганные люди. Там, за спасительным кругом света, бродят псы и чудовища. Матери Костей в разноцветных платьях заклинают холод и тьму.

– Том, – позвал я. – Том, ты чувствуешь это… – Не найдя слов, я обвёл рукой вокруг себя.

– Да. Ничего опасного. Грудастенькая поколдовывает. Думаю, часика через два всё обустроится.

Услышав про «грудастенькую», Гибкая Тири всхлипнула. Я вытер пот со лба. Лихорадочный жар витал в воздухе, не давая собраться с мыслями. Термополе работало на пределе мощности.

Я уткнул лицо в сугроб, пытаясь остудить. Снег не таял. Если бы у кого-нибудь из нас нашёлся градусник, он показал бы, что в лесу царит стужа. Термополе действовало на живые организмы, повышая сопротивляемость к холоду, а неживую природу оно не трогало.

– Гибкая Тири, – позвал я. – Что сейчас делают охотники?

– Спят под звёздами. Мать Костей танцует в лесу. – Глаза рунари измученно блестели. Она уводила взгляд от костра, но пламя притягивало его обратно. – Прости, Андрей. Я не знала, что так будет. Этот костёр… Я никогда не вела Охоту.

– Бог с ним, с костром. Если хочешь, мы его погасим, – с деланной бодростью произнёс я.

В последнем я не был уверен. Мне казалось, что Дэн смотрит в затылок изодранными дырами глаз. Хотелось обернуться, но я сдержался.

– Скажи: она долго будет танцевать?

– Всю ночь. Она одержима Хозяйкой Прайда. – Лицо Гибкой Тири исказилось. – Девчонка! Надменная тварь! Она же никогда не была матерью. – Рунари разрыдалась. Сквозь всхлипывания доносилось: – Кощунство! Ересь!

Вот оно что. Профессиональная ревность. Я дождался, пока Тири успокоится, и спросил:

– Ты говорила, что можешь говорить с Хозяйкой. Это правда? Ты ведь можешь стать Матерью Костей?

Рунари испуганно помотала головой:

– Ты что! Не говори так.

– А что такое?

– Ты способен вызвать в себе любовь? – Она вздохнула и неохотно призналась: – Я не понимаю, как ей удаётся. Мать должна собирать кости. Эта же… она умеет собирать, но не способна отличить кость от сухой палки. Мы принимаем жизнь и смерть, а девчонка слишком увлеклась смертью. Потому что дарить жизнь ещё не пробовала. Я не знаю. Ничего не знаю. И собаки… Рунархи никогда не охотились вместе со стаей.

Я обвёл взглядом своих спутников. Историк и Торнадя прижались друг к другу, глядя в огонь круглыми испуганными глазами. Ганзель и Гретель в домике ведьмы.

Асмика отдыхает в своём излюбленном облике девочки-аутистки.

Душепийца кусает губы. На его коленях лежит голова Белой Ллиу-Лли. Я давно замечал, что они стараются держаться вместе. Кажется, девчонка в него влюбилась.

Брат Без Ножен сломался. Огонь пьёт его силы. Велиаджассен размышляет о чём-то своём, другоавтоматическом. Он из тех, кому тюрьма не тюрьма и неволя не страшна. Интересно, зачем он за нами увязался?

Том II возится с подругой Дэна. Та всхлипывает, стонет. Глаза закрыты, а лицо залито слезами.

Нет такого слова «никогда».

Дэн, Дэн… Ты был хорошим человеком. Повернись дело иначе, мы бы стали друзьями. Я обожаю людей, рассказывающих истории. Истории, от которых в сердцах поселяется надежда.

Том поднял голову:

– Андрей, всё в порядке. Девочка скоро придёт в себя. Нам бы поспать. Лангедокская ночь длинна, до утра времени хватит.

Я кивнул. Он прав. Полночь вечера мудренее. Я откинулся на спину и закрыл глаза. В голове приятно зашумело.

Лес вокруг. Сучья скрипят. Если забыть о том, где мы, то можно представить, будто я лежу на краю оврага. За деревьями интернат, там мои друзья. Вот полежу немного – и обратно. Чтобы наставница ничего не заподозрила.

Горячие шершавые ладони обхватили мои виски. Я дёрнулся.

– Лежи, лежи, – успокаивающе пробормотал Том. – С девчонкой я управился, сейчас с тобой поработаю. Будешь как новенький.

Я вновь закрыл глаза. От рук месмера исходило приятный жар.

– Думай о чём думается, – сказал он. – Появятся тревожные мысли – разреши им течь. Всё неважно. Я посторожу, пока будешь спать.

– Хорошо. Если станешь засыпать, разбуди меня.

Глава 6. Те, что собирают кости

Когда я проснулся, костёр почти догорел. Темнота ночного леса накрыла спящих словно одеялом. Том не солгал: магия Матери Костей действительно рассеивалась.

Я подбросил в костёр сучьев и отошёл к краю опушки – подальше от того места, где пёс растерзал Дэна.

Успокаивающе потрескивало пламя. Окраинники мирно посапывали у костра. Правда не все: кто-то из них бодрствовал. Я ощущал это чутьём срединника. Кто и зачем, я спросонья определить не мог. Для этого требовалась свежая голова, а этого мне как раз и не хватало.

Где-то отчаянно завизжал пёс. Вопль его разнёсся над деревьями и резко оборвался. И тут до меня дошло.

Так и есть. Подруга Дэна сбежала. Кроме неё исчезли душепийца и Гибкая Тири. Том же и не подумал меня будить – дрых без задних ног.

– Андрей! – позвал незнакомый голос. – Андрей!

Аутистка села и взъерошила волосы. Рыжие пряди под её ладонями превращались в чёрные, волна изменений прошла по лицу.

– Они ушли недавно, – сказала Асмика, становясь сама собой. – Дурацкий облик… Опасность я в нём хорошо чувствую, а вот такие… – она пощёлкала пальцами, подыскивая слово, – …обстоятельства не распознаю. Видела же, как уходят, но хоть бы что сказала.

Лес взорвался лаем и воем; псы сражались не на жизнь, а на смерть. Тут уж проснулись все. Дмитрий Эстокович шарил по мху, словно ища что-то. На лице его проступило беспомощное выражение, свойственное близоруким людям.

– Что… что случилось? – бормотал он.

– Это не Охота, – уверенно заявил друг автоматов. – Это наши.

– Я пойду искать их, – объявил я.

– Ты хочешь сказать – «мы пойдём»? – уточнил Джассер.

– Нет. Слышишь вой? Охота началась раньше времени. Собак убивают, и я знаю, кто это делает. Вам с ним лучше не встречаться.

Асмика хотела что-то сказать, но сдержалась. И правильно. Рунархам о протее знать ни к чему.

– Это Искомая Зверь, – согласился Джассер. – Мы все допустили ошибку, а я особенно. Надо было следить за Гибкой Тири. Лишь Джелиннахан оказался на высоте.

– Что с ней?

– Она приняла аспект Хозяйки. Гнев ведёт её. Рунархи выпустили собак и тем самым исказили дух Охоты. Стая – один охотник, рунарх – другой. Истинная Мать Костей должна понимать это.

– Куда они направились? Ты знаешь?

– Они ищут отступницу. Позволь мне пойти с тобой.

– Нет. Оставайся у костра. В случае чего ты защитишь их. Когда будет нужно, я дам знак, и вы поспешите мне на помощь.

С этим Джассер согласился. Он мог определить направление, куда пошли беглецы, лишь приблизительно. Зато я для своих окраинников что маяк в ночи. Наверное, он рассчитывает выждать немного и двинуться следом. Понятие дисциплины для рунархов – пустой звук.

Я двинулся на поиски.

Идти оказалось неожиданно легко. Срединник перенимает качества своих окраинников, но далеко не полностью. Я немного брат Без Ножен, чуть-чуть психоморф, в чём-то знаток пластика. Ночное зрение рунархов мне также передалось. Я видел лес не так ярко, как днём, но вполне отчётливо. Единственное «но»: мне приходилось постоянно помнить о том, чьими глазами я смотрю. Едва я терял концентрацию, темнота сгущалась.

Больше всего мне не хотелось, чтобы охотники нашли меня раньше, чем я встречу душепийцу и Гибкую Тири. Я осторожно прикоснулся к беглецам. Волна чувств захлестнула меня: смятение и радость, чувство вины, страх. Чуть-чуть безумия.

Что-то они такое натворили. Я вспомнил сон, преследовавший меня у костра. В этом сне я пил море.

Надо спешить.

Деревья мчались навстречу, ноги вязли в снегу. Откуда-то вынырнула тропинка салатового спрей-пластика. Ей я обрадовался от души.

Рунархи хорошо подготовились. Армейские генералы так охотятся на Новой Сибири: вездеходы, сторожки, медведи в ошейниках с инфомаяками. Некоторые вообще через эфиросферу зверьё стреляют. Влез в шкуру сентибота, и вперёд. Самые глухие закоулки не проблема: робот передвигается на антигравитационной подвеске. Боезапас солидный, но выдаётся по пять зарядов. За каждую новую обойму приходится платить. Охотнички.

Лес погрузился во тьму. Лишь пластик дорожки светился фосфоресцирующей зеленью. Я остановился, чтобы восстановить ночное зрение. В облаках лучше не витать. Слишком большая роскошь.

Деревья расступились. Открылась круглая площадка, украшенная гирляндами из хвои, мха и оранжерейных цветов. Рунархи постарались на славу: отчистили полянку от снега, выровняли идеально. В центре высился небольшой алтарь, украшенный шишками, прядями мха и черепами маленьких зверьков. Вся флора и фауна Лангедока – в виде костей и засушенных трав.

Царство Матери Костей. Сюда она уходит танцевать перед Охотой.

Я подошёл поближе. Перед алтарём, заботливо укрытые сосновыми ветвями, лежали два тела. Обезображенное лицо Дэна уставилось в небо, словно высматривая там что-то. Может, звёзды, может, птицу с беспокойным человеческим именем. Рядом лежала беглянка. Я опустился на колени рядом с ними.

Вот оно как.

Не успел.

А ведь обещал, что позабочусь о ней.

– Прости, Дэн…

Я провёл ладонью по волосам девочки. Ладонь укололи кристаллики льда. Термополе не властно над мёртвыми, вспомнил я. А девочка была мертва.

– Вот оно как вышло. Опоздал я. Промашку дал. Я посижу с вами, ладно?.. Всё ж вам не так жутко будет.

Где-то завыл пёс – отчаянно, безнадёжно. Плохо как… В чужом мире, в злом лесу. Их ведь даже похоронить по-человечески не удастся. Копать яму нечем, да и времени нет. Окажись под рукой генератор силового поля, можно было бы курган сделать, чтобы падальщики не сожрали тела.

Девчонка лежала, свернувшись калачиком, доверчиво уткнувшись носом в подмышку Дэна. Я стащил с дерева гирлянду и набросил на мёртвых. Спите, милые, спите… Пёс сильно изорвал тело девчонки, и я порадовался, что не вижу её лица. Пусть она останется такой, какой я её запомнил: глаза горят, губы чуть приоткрыты в улыбке.

Интересно, кем ей приходился Дэн? Вряд ли отцом: по возрасту они различались лет на десять, не больше. Может, братом или любовником – ей было лет пятнадцать-шестнадцать. А может, просто другом. Хороший человек. Тот, кто не может равнодушно пройти мимо попавшего в беду.

Ворох гирлянд полностью скрыл их. Да, это бесполезное занятие, я знаю. Что такое куча ветвей для овчарок, с лёгкостью рвущих спрей-пластик? Но я искупал свою вину. Хоть чем-то.

Возле тропы лежало покрывало из ткани с металлопластиковой прошивкой. Я потащил его к куче гирлянд. Может, если я хорошо закреплю ткань, псы не доберутся до тел?

Когда я проходил мимо кустов, ударило смрадом свежей крови. Совсем рядом кто-то хихикнул. Звук повторился ещё и ещё. Собачий вой стал тише, и я понял, что ошибся: то был не смех, но плач.

Не теряя времени, я протиснулся сквозь кусты. Запах стал сильнее. Воняло кровью, дерьмом и мокрой псиной. Среди изломанных сучьев валялось собачье тело – без головы и лап. Тот, кто убил пса, постарался на славу.

В корнях сосны, зарывшись лицом в грязный снег, лежала Мать Костей. Её худенькие плечи вздрагивали. Платье превратилось в грязные лохмотья, на бедре темнела глубокая рана.

Сейчас, когда тёмное очарование жрицы отступило, я смог увидеть то, что упустил при первой встрече. Она была ровесницей мёртвой девчонки.

Дурацкие времена настали… Мы скатились до того, что убиваем детей.

Я спрыгнул к ней. Ухватил за плечи, встряхнул:

– Вставай!

Рунари взвизгнула и попыталась вырваться. Но я держал крепко.

– Что здесь произошло? Отвечай!

– Т-ты… – стуча зубами, пробормотала она, – т-ты… н-не тот…

На девчонку напала икота.

– Успокойся, слышишь? Я ничего тебе не сделаю. Ну?

Она испуганно кивнула и задержала дыхание. Не помогло. Рунари мучительно икнула и попыталась отодвинуться от меня.

– Вот и ладно. – Я укутал её покрывалом, поднял на руки. Лёгкая, почти пёрышко… Что же, чёрт возьми, с ней случилось? И кто убил пса?

– Не надо здесь оставаться, – сказал я. – Это плохое место.

Она снова кивнула. Я двинулся наугад в лес, надеясь выйти на тропу. Куда угодно, лишь бы подальше от кровавой поляны. Девчонка притихла, прижимаясь щекой к моему плечу.

– Я думала, ты тот… мёртвый, – едва слышно объяснила она.

Ничего в мире не меняется… Когда я впервые увидел Гибкую Тири и Белую Ллиу-Лли, то решил, что они сёстры. Джассера я еще мог отличить от других рунархов (по росту), но душепийца и друг автоматов кажутся мне на одно лицо. Неудивительно, что Мать Костей спутала меня с Дэном.

– Гладиатор сошёл с ума, – пробормотала она. – Он убил слугу… – Слово, которое она произнесла, я так и не смог воспринять на слух. Такие кошмарные имена придумывают только рунархи. – Теперь он сам мёртв. Ну за что она меня прокляла?! За что?!!

– Успокойся. Успокойся, всё будет в порядке… – Я поймал себя на том, что шепчу те же слова, что и погибшей девчонке. Это меня разозлило.

Хватит. Больше я никому не скажу такого. Никогда. Если уж утешать, то по-настоящему.

– Знаешь, – сказал я. – Может, всё и не будет в порядке, но мы постараемся. Правда?

– Мы хотели пожениться с Галеаджем, – вздохнула она. – А теперь…

– С Галеаджем?

– Ты видел его. Он комендант Лангедока.

С каждым шагом тело маленькой рунари словно наливалось свинцом. Нет, долго я её не пронесу… Душепийца и Гибкая Тири шли мне навстречу, и я решил передохнуть. Всё равно мы скоро встретимся, рано или поздно. Место я выбрал под корнями упавшей сосны, где снегу намело поменьше.

Оказавшись на земле, Мать Костей поджала под себя голые ноги и с головой закуталась в накидку. Термополе работало как и прежде, но девчонку бил озноб.

– Мне уже всё равно, – пробормотала она. – Всё равно…

Сейчас она ещё сильней напоминала голодного и усталого совёнка. Речь её стала неразборчивой. Чтобы услышать хоть что-то, я наклонился к самому её лицу.

– Хозяйка, – в полубреду бормотала рунари, – тот самый… И папа о тебе говорил.

– Папа? Кто твой отец?

– Да ты его знаешь… – Мать Костей счастливо рассмеялась: – Джемитин-лапа. И душа Лир тебя искал.

– Джемитин? Харон? Говори же!

– Ты мог тогда… всё исправить… – Голос её стал громче: – Спроси её. Она знает… всё расскажет…

– Да кто же? Кто?

– Гибкая Тири. Она меня прокляла. – И девчонка вдруг рассмеялась сквозь слёзы: – Её подручный… Он… он…

Больше она ничего не сказала. А я мог и не спрашивать. Мне вспомнился мой последний сон. Будто я пью море, и оно мелеет. Вода уходит, обнажая камни и кости погибших кораблей…

Срединники чувствуют то, что происходит с окраинниками. Это Джелиннахан, его дьявольская способность. Он применил её против девушки в салатовом платье.

Море.

Так вот как выглядит твоя душа, рунари.

Оставить её одну я не решился. На всякий случай я прикоснулся к сознанию Белой Ллиу-Лли и передал образ жестяной миски. По нашей системе кодов это означало приказ «всем идти ко мне».

Почему-то миску Ллиу-Лли воспринимала очень живо. Она говорила, что дома собирала ручных белок, стуча половником в дно миски. Так что сигнал общего сбора у нас появился сразу. Остальные команды пришлось поделить между Томом, Асмикой и Джелиннаханом. Других я даже обучать не стал.

Мать Костей спала, прижавшись щекой к моему колену. Во сне она выглядела совсем юной и беззащитной. Придёт Джелиннахан – убью гада, подумал я. План ведь был – пригрозить выпустить душу. Шантажировать. А он что сделал?

Хотя, скорее всего, он не виноват. Просто Гибкой Тири показалось, что она лучше знает, как вести Охоту. Хозяйка Прайда оправдает любую подлость. Как и все боги.

Я опять забылся и утратил контроль над зрением. Тьма прокралась меж деревьями, плеснула в глаза. Ночное видение исчезло минуты на полторы, не больше, – но этого хватило.

Когда свет вернулся, я обнаружил, что мы не одни. Из сумрака выскользнул рунарх в мундире гранд-туга. Молодой, сильный, самоуверенный. С кинетической плетью и вихревиком на поясе. Комендант Лангедока.

– Здоров, начальник, – помахал я ему рукой.

– И тебе здоровья, изгой, – ответил комендант. – Твёрдой руки, загонщик.

– Рано ты, Галеадж. Охота только утром, а ты уж по лесам бродишь. Нехорошо.

– Откуда ты знаешь моё имя, изгой?

– Сорока на хвосте принесла, – отвечал я, не заботясь, поймёт ли тот метафору. – А ведь я тебя хорошо знаю – наслушался за три года. Как поводок надену, так и слушаю.

Мать Костей сонно зашевелилась, высунула голову из-под накидки. Увидев коменданта, она сжалась в комок.

– Невесту вот одну в лесу бросил, – продолжал я. – И не стыдно тебе, Гуляш? Тут зверьё шастает, каторжники злые. Девчонку только оставь – вмиг беда приключится.

Его надо вывести из себя. Чтобы с кулаками на меня бросился. Иначе силы слишком неравны. Из вихревика он палить не будет, девчонку пожалеет. А кинетической плетью уделает так, что милости просим. В мешке хоронить придётся.

– Злишь ты меня, изгой, – усмехнулся комендант. – Горько злишь… А эта – что?.. Она мне больше не невеста: Хозяйка Прайда покинула её. Кому нужно существо без души?

Рунари дернулась, словно её ударили. Я прислушался к своим окраинникам.

Куда-то они не туда идут… Такое ощущение, что Джелиннахан и Тири меня обходят, а группа, что оставалась у костра, движется им навстречу. А зря. Если бы Джассер вышел бы коменданту за спину, я бы не обиделся.

– У тебя душу давно отобрали, – сказал я, поднимаясь. – Так и маешься, бедняга, без души. Калека.

Мать Костей притихла под покрывалом. Повезло тебе с женихом, милая… Нечего сказать.

– Скажи, зачем тебе всё это понадобилось? – Комендант обвёл рукой лес. – Так всё хорошо было. Ритуал удачи, потом свадьба… – За деревьями неистово залаяли псы. Кто-то захрипел, забился в предсмертной агонии. – И вот – Мать Костей сменилась. А охота должна идти своим чередом. – Он с ненавистью посмотрел на свою бывшую невесту: – Ты не удержала их возле костров! Почему?!

– Успокойся, Галеадж. Тебе достался орешек не по зубам.

– Ты думаешь?

Пора. Я сжался для прыжка, и тут из-за деревьев выскользнула тень. Ещё и ещё одна. Псы садились полукругом, так, чтобы при любом движении растерзать меня в клочья. Комендант снял плеть с пояса, включил. Огонёк индикатора затеплился алым. Говорят, у человека, убитого плетью, глаза становятся красными, как у вампира. От перегрузок сосуды в глазах лопаются.

– Ты перевернул ход Охоты. Мне хочется узнать, как. Потом тебя сожрут псы. Мы доведём Охоту до конца – иначе флот Злого Демиурга покинет удача. После этого я казню самозванку. Но сначала ты всё расскажешь.

Удар плети выбил из меня дыхание. Я корчился на снегу, пытаясь вспомнить, где находятся лёгкие и что следует за чем: сначала вдох, потом выдох или наоборот. Ни умения экзоразведчика, ни рефлексы брата Без Ножен помочь не могли. У Галеаджа была слишком хорошая позиция.

– Молчишь?

Псы встревоженно заворчали. Когда бьют палкой – это хоть как-то понять можно. А тут сбили врага невесть чем: то ли воздухом, то ли криком.

– Отдышись, расскажи. Не мучай себя.

От следующего удара нога хрустнула. Боль – ослепительная, чистая, белая – пронизала меня. После третьего щелчка меня вырвало. Мучительно ныла печень.

– Не мучай его, – донёсся до меня голос рунари – Гал, ты ведь… ты же не такой, Гал!

– Откуда ты знаешь? Отщепенка.

Плеть подняла фонтан снега в нескольких сантиметрах от моей головы. Мои окраинники наконец встретились, разобрались в ситуации и полным ходом мчались сюда.

Поздно. Я послал им сигнал к отступлению. Здесь шесть псов – людей порвут, как выводок котят на помойке.

– Я собрал команду… – хрипло начал я. – Команду…

Изо рта, носа, ушей текут тёплые струйки. В голове шумит; я не могу поймать даже самую простую мысль.

– Какую команду? – Комендант участливо нагнулся ко мне. – Душепийца? Рунари, которой подвластна сила Матери? Она хорошая Мать Костей. Куда лучше моей… бывшей. – В голосе его промелькнуло сожаление. – Кто ещё?

Отступать некуда. Если я не выиграю время, они погибнут. Гибкая Тири думала, что, став Матерью Костей, сумеет обрести власть над охотниками. Так-то оно так, но псы подчиняются Галеаджу.

– Со мной брат Без Ножен. Их несколько. Ты обречен.

– Ты лжёшь! – заорал комендант. – Быть того не может!

– Может. И с ними – психоморф. А ещё – хозяин зверей, – соврал я. – Глазом не моргнёшь – твои же псы тебя растерзают, Галеадж.

От боли я совершенно забыл о глазах. Тьма наползла на меня, словно похоронный мешок из спрей-пластика.

– Ври, да не завирайся, изгой. Я сам – хозяин зверей. Будь у костра кто-то из наших, я бы почувствовал. Придётся тебя наказать. Гладиатор, ассеан!

Заскрипел снег. Шумное дыхание приблизилось. Надо мной навис едва различимый собачий силуэт. Из пасти зверя несло разогретым металлом. Что-то тёплое капнуло мне на щёку.

– Гал, постой! – умоляла рунари. – Хватит смертей!

Щёлкнула плеть. Девчонка вскрикнула, словно раненая птица. Я попытался встать, но пёс поставил мне лапу на грудь. Наклонившись, он облизал мне лицо. Меня передёрнуло, но желудок был пуст. Блевать было нечем.

– Ты уже видел Гладиатора в действии, – донёсся до меня голос Галеаджа. – Ваш боец был хорош. Это его ты назвал братом Без Ножен? Хотя нет, вряд ли… Думаю, он справился бы с братом. Но не с этим псом. Их мы вывезли с Берники.

Значит, Берника уже во власти рунархов. Джассер приближался. Похоже, он мнит себя полубогом, способным справиться с чем угодно. Будем надеяться, что это так.

– Расскажи правду. Как ты собрал изгоев? Кто ты?

Из пасти Гладиатора вновь что-то капнуло. Я ощутил на губах острый вкус «валкирианы» – флотского боевого коктейля из стимуляторов. Меня разобрал смех.

– Чему ты смеёшься, изгой?

– Да так, – отвечал я, приподнимаясь. В этот раз пёс не стал мне мешать. – Вспомнилась одна старая шутка.

Я обнял зверя за толстую шею, зарываясь лицом в короткую тёплую шерсть. Запах разогретого металла, такой несвойственный собаке, стал сильнее.

Всё, хватит.

Хорошо, что ты вернулся, Симба.

– На кого ты охотишься, Галеадж? – спросил я. – Хочешь увидеть Искомую Зверь? Вот она!

Всё кончилось в считанные секунды. Я не успел даже уловить, что произошло. Визг и лай псов, щёлканье плети. Протей словно взорвался. Я успел лишь крикнуть: «Не трогай!», когда он напал на рунари.

Трупы овчарок темнели на изгаженном кровью снегу. Над ними курился пар. Скоро тела собак остынут и превратятся в лёд.

Боль уходила из тела, и я вновь начал видеть в темноте. Симба принял облик мантикоры. Мышцы заиграли под зеркальной шкурой. Крылья встопорщились, как у бойцового петушка перед хорошей дракой.

– Симба… Зверюга ты этакая… – Я прижался щекой к мускулистому боку. – Где же ты пропадал?

Протей замурлыкал от удовольствия. В моём сознании замелькали обрывочные картины: снега, антигравы, перепуганные люди в мундирах. Разбойничал, значит.

Когда из-за деревьев появились окраинники, протей зарычал. Я успокаивающе погладил его по гриве:

– Свои, Симба. Пропусти их.

Изгои застыли в нерешительности. Ещё бы: гигантская туша протея (и как он в облике Гладиатора помещался?), трупы собак. Бывшая Мать Костей плачет у тела коменданта. Я махнул рукой:

– Всё в порядке. Подходите.

Дмитрий Эстокович сделал жест, будто пытался снять очки:

– Госссподи, – с отвращением пробормотал он. – Вечно то одно, то другое… И трупы, трупы…

– Кто это с тобой? – спросил Джассер.

– Земной протей, морф мантикора. Мой корабль.

Рунарх обошёл Симбу по широкой дуге. Ничего не говоря, двинулся к плачущей рунари.

– И эта сучка здесь, – Гибкая Тири сплюнула. – Тварь! Уродина!

– Помолчи, – бросил ей Джассер. – Ты тоже не стала Матерью Костей. Хозяйка Прайда отвергла тебя.

Гибкая Тири втянула сквозь зубы воздух. Глаза её стали белыми от бешенства. Прикоснувшись к её душе, я понял, что сейчас рунари заплачет. Или бросится на Джассера с кулаками.

Брат Без Ножен обменялся с бывшей невестой коменданта несколькими фразами на рунархском. Я поразился тому, как мягко звучал его голос. Никак не угадаешь, что таится в человеке. Или рунархе.

– Джелиннахан, – объявил он, обернувшись к душепийце. – Ты мерзавец и негодяй. Впрочем, я всегда знал это. Когда окажемся в безопасности, я вызову тебя на дуэль.

– Блаародно как, – фыркнула Торнадя, подходя к протею. – Черная речка. Погиб рунарх, невольник чести. Андрюша, его можно погладить?

– Можно. Только он любит лизаться.

– Это ничего, это ладно. Ой, симпатяшка… А можно его за ушком почесать?

Всё ясно. Симба попал в хорошие руки. Я подошёл к хмурому, как туча, Джассеру. Рунарх вновь спросил что-то у Матери Костей, и та ответила.

– Весенняя Онха знает, где стоит комендантская бирема. Она готова провести нас. Правда, у корабля охрана. Придётся сражаться.

– Джассер, нам не нужна бирема. У нас есть протей.

Девчонка вновь заговорила. Брат Без Ножен выслушал её с напряжённым вниманием, а потом сообщил мне:

– Ничего не выйдет. У мантикоры запросят пароль, едва корабль покинет ионосферу. Карта с паролями у Галеаджа с собой. Но вряд ли протей её расшифрует.

– А это мы сейчас проверим. Давай карту.

Рунархи обменялись короткими фразами. Девушка закрыла глаза и отвернулась. Джассер обшарил мундир коменданта. Список паролей нашёлся в нагрудном кармане, между личным мем-чипом и стереографией, изображающей Весеннюю Онху с огромным букетом ирисов в руках. Стереографию Джассер отдал мне.

– Спрячь, – попросил он. – Ты чужак, так что лучше пусть у тебя.

Я кивнул и отправился к протею:

– Симба, фас. Нюхай, ешь!

Протей обнюхал карточку с паролями, а потом слизнул её с моей ладони. Послышалось довольное чавканье.

– Всё в порядке, – сказал я Джассеру. – Теперь он знает пароли.

– Значит, загружаемся, – ответил тот.

– Не так быстро. Я не могу управлять протеем, не соединяясь. А значит, один из вас лишний. И надо решить кто.

– Не надо решать, – отозвался Джелиннахан. Он кривенько усмехнулся: – Дуэли с братом Без Ножен мне не пережить… А вам не очень приятно будет касаться души мертвеца. Что надо сделать?

– Просто скажи: «Я отвергаю тебя, срединник Андрей Перевал. Я отвергаю всех». Остальное я сделаю сам.

Это была ложь. Я могу выбросить из своей души любого, ничего от него не требуя. Но мне хотелось, чтобы душепийца сам произнёс эти слова.

– Я отвергаю тебя, срединник Андрей Перевал, – объявил Джелиннахан. – Отвергаю вас всех.

Вот и всё. Место Джелиннахана занял Симба.

– Загружаемся на протея, – приказал я. – Каждый должен подойти к нему и посмотреть в глаза. После этого он перенесёт вас в своё внутреннее пространство.

– Перенесёт?

– Да. Вы должны будете позволить ему.

Окраинники переглянулись. Джассер протянул руку Весенней Онхе. Я мысленно с ним согласился: оставлять рунари в лесу нельзя. Лишние свидетели ни к чему.

И лишние смерти тоже.

Глава 7. Я сажусь на «Погибельный Трон»

У каждого протея есть внутреннее пространство, в котором размещаются двигатели, реакторы, навигационная часть, жилые каюты. Не спрашивайте, где оно находится. Дело попахивает чертовщиной и, может быть, даже пятым измерением. Протей-левиафан снаружи размером с кита. Но внутри него умещается целый город.

За годы беспризорной жизни Симба одичал. Куда девались салоны класса люкс? Бордовые ковровые дорожки, чёрное дерево перил, инкрустированные перламутром мембраны входов?

Мы сидели на полу в небольшой меловой пещерке. Ни экранов, ни кресел. Пульта управления тоже нет. А мне нужен руль. Ещё Воннегут писал, что без кнопок «вкл.» и «выкл.» пилот чувствует себя неуютно.

– Симба, – позвал я. – Где мы?

– Всё в порядке, хозяин, – отозвался голос корабельного коммуникатора. – У меня запросили пароли на четырёх постах. На последнем дежурный поинтересовался, почему мы не охотимся.

– А ты?

– Я ответил, что Винджент передумал и в последний момент решил участвовать в Охоте, – продолжал протей.

– Винджент? Кто такой Винджент?

– Неважно. – Мне показалось, что программа хихикнула. – Пока я жил в снегах, я многому научился. Взломал коды, с помощью которых рунархи переговариваются. Они хреновые конспираторы, хозяин. Лионесские разведчики опаснее.

Я расслабился. Значит, протей зря времени не терял.

– Симба, кто такой Винджент?

– Гранд-туг. Командующий флотом.

Ясно. Я закрыл глаза. Джассер и Весенняя Онха о чём-то спорили на рунархском. Потом к ним присоединилась Гибкая Тири. В их интонациях ощущалась угроза. Всё-таки чужой язык загадка.

Как всегда бывает после сильного психического и физического напряжения, на нас навалилась усталость. Действие коктейля NP-46 (в просторечии «валькирианы») закончилось, и я еле волочил ноги. А ведь нам ещё предстояло высадиться на «Погибельном Троне».

– Пойдём, – сказала Асмика. – Я знаю, где жилые отсеки. Они, правда, больше двух лет в консервации, но это ничего. Мы их запустим, и всё будет в порядке.

– Рунархи оставили на станции работающую автоматику?

Психоморф пожала плечами:

– Это в их духе. «Погибельный Трон» трижды переходил из рук в руки. Последнее сражение было особенно жестоким. Братья Без Ножен вырезали весь гарнизон. Всё оружие было демонтировано или защищено ловушками. Системы дальней связи обезврежены. А жилые блоки ни для кого опасности не представляют.

Да, конечно. Раса, которая никогда ни с кем не воевала, может позволить себе быть беспечной. Люди взорвали бы станцию, чтобы не мозолила глаза. А рунархи не любят ничего разрушать.

Но странно: откуда Асмика знает о боях на «Погибельном Троне»? Она же была на Лангедоке. В концлагере.

Протей высадился возле пусковых шахт, откуда стартовали малые корабли: катботы и шлюпы. Внутрь «Погибельного Трона» он отказался заходить, сославшись на то, что «есть дела». Мне пришлось остаться, чтобы выяснить, в чём дело.

Оказалось, он решил создать инфофантома комендантской биремы: пакет данных, имитирующий в флотских сетях передвижения корабля. При нынешнем развитии стелс-технологий сторожевые посты больше доверяли тахиопереговорам, обмену паролями и кодами, чем тому, что показывали радары. Начало этому парадоксу было положено в двадцатом веке. Предприимчивый делец мог перегнать через материк существующий лишь на бумаге состав с нефтью и получить за него вполне реальные деньги.

«Всё в порядке, хозяин, – передал мне протей. – Иди. Я скоро вас догоню».

Я отправился вслед за Асмикой. Размеры станции впечатляли: не Гавань конечно, однако «Погибельный Трон» был в несколько раз крупнее «Авалона». Километров семь-девять в диаметре. Рунархские бомбардировки превратили его в подобие эшеровской головоломки; металлопластиковая броня вытекла и застыла причудливыми фигурами.

Застывший Солярис. Симметриады и асимметриады.

Я двинулся к шахтам. Гравитация в космических сооружениях играет с людьми дурную шутку. Её вектор выползает куда угодно; в давно покинутых станциях любая мало-мальски плоская поверхность самопроизвольно становится полом. Поэтому я не удивился, когда, подпрыгнув, рухнул на потолок. Стены притягивали меня с равной силой: едва я терял равновесие, как меня шатало вбок. Дважды мне приходилось падать на стену – это чертовски неприятно.

Балансируя, как заправский канатоходец, я пробежал по коридору. Где находятся окраинники, я знал. Непонятно было лишь, как до них добраться.

Помог случай: едва не свалившись в шахту, я заметил на аварийном подъёмнике салатовую искру. Среди чёрных глянцевых тел платье Весенней Онхи выделялось очень ярко.

– Эй, стойте! – позвал я. Никто не обернулся. Тогда я хлопнул по бедру, активизируя связь. Завибрировало защитное поле, которым протей облил каждого из нас, выпуская в свет. То бишь в открытый космос. В такт ему запульсировали «поля-близнецы».

– Андрей, поднимайся, – крикнула в ответ Гибкая Тири. – Здесь восходящий поток. Он тебя удержит.

Законный вопрос – «поток чего?» я придержал при себе. Рунари не владела ситуацией. Шахта запустила программу по самоочистке. Этот восходящий поток на деле не что иное, как силовой транспортер, который утягивает наверх мусор. Где-то там располагается утилизатор, в котором пыль, песок, камешки, использованные носовые платки и потерянные очки превращаются в абстрактную материю.

Вообще-то он должен работать мощнее. Разбаловался без людей.

Я прыгнул в поток. Меня потащило вверх, да так резво, что я забеспокоился. У площадки, на которой столпились мои окраинники, поток слабел. Джассер схватил меня за руку и вытащил из шахты.

– Здесь должен быть лифт, – уверенно сказала Асмика. – Если нам повезёт и он работает – мы окажемся в жилой зоне. Если нет, придётся прогуляться.

Нам не повезло: лифт не работал.

Потом ещё раз не повезло.

И ещё.

А потом вдруг попёрло. Всё-таки «Погибельный Трон» огромен. Полностью его разгромить никаких рунархов не хватит. Мы нашли движущийся коридор. Тут появился Симба. Он ничего не сказал, лишь снял рунархскую трансформ-мину у входа.

О подобных сюрпризах нас должен был предупреждать Велиаджассен. Он бледнел и краснел. Клялся, что вовсе не думал нас подвести, просто после охотничьей ночи у него темнеет в глазах.

Всё понятно. Люди устали. Один Джассер держался молодцом: попадись нам одичавшие десантники или рунархские стрелки, он бы нас защитил. Всем остальным давно было пора на боковую.

Скоро отыскалась жилая зона. Асмика ввела в сервис-блок команду на распаковку жилых модулей. Привалившись к стене, мы ждали, чем кончится дело.

Мягко загудели сервомоторы в стенах. По полу прокатились волны самоочистки. Где-то захлопали створки и птичьими голосами защебетали ремонтные сентиботы.

Мне пришло в голову, что если я их слышу, не касаясь головой стены, значит, появился воздух. Через переборки звук передаётся иначе. Вектор гравитации выровнялся; пол стал полом, а потолок – потолком. Раскрылась мембрана в стене, и приятный баритон сервис-коммуникатора объявил:

– Приветствую вас на борту «Погибельного Трона», господа. Ваши полномочия подтверждены. Запрос на идентификацию выполнен. Добро пожаловать!

Я посторонился, пропуская Асмику:

– Прошу вас, сударыня.

– Благодарю, сударь.

Чинно, словно аристократка на балу, Асмика вошла в жилую зону. За ней наши рунари, Торнадя, потом Дмитрий Эстокович. Я шёл предпоследним. Протей остался в арьергарде. Он съёжился до размеров лесной рыси и отрастил камуфлирующую шкуру. Чеширский кот, только неулыбчивый.

Распакованный модуль строился по принципу коммунальной квартиры. Он включал в себя десять жилых кают, кухонный отсек, кают-компанию и два санитарных блока. Робоэскулап и сервисные сентиботы располагались в помещениях, которые мы окрестили кладовками. Модуль создавался с нуля, так что никаких сюрпризов здесь быть не могло. Я подключил протея к инфосети. Теперь можно было не опасаться нападения извне.

Какое наслаждение – избавиться от надоевшей спрей-шкуры. Я влез в синий спортивный костюм из синтет-льна и побежал занимать очередь на помывку. Почему-то душевые кабинки в каютах не работали.

В коридоре меня перехватила делегация рунархов. Джассер, Джелиннахан и друг автоматов.

– Ты помнишь мою клятву, срединник? – спросил Джассер. – Настало время её исполнить.

– Прямо сейчас?

– Да.

Я вздохнул:

– Джассер, ты скотина. Он на ногах почти не держится. А ты – брат Без Ножен. Это честно, по-твоему?

Как оказалось, честно.

– Господь лишил меня сил перед дуэлью, – ответил душепийца. – Это ли не высшее проявление его мудрости?

– Не стоит мешать богу, – поддержал Джассер. – Андрей, скажи зверю, чтобы выпустил нас. Мы будем сражаться в пустых коридорах, чтобы не осквернять жильё кровью.

– Идиоты. А он-то вам зачем? – я ткнул пальцем в грудь Велиаджассена. Коротышка побелел от унижения.

– Секундант.

– Идите.

Я приказал Симбе открыть шлюз. В конце концов, душепийца сам того хотел. В чужой монастырь со своим уставом не ходят.

– Симба, проследи за ними, – приказал я. – Что-то с этими шутами неладно.

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Рядом стояла Асмика, загадочно улыбаясь. Прижав палец к губам, она указала глазами на шлюз:

– Я хочу посмотреть рунархскую дуэль. Выпустишь меня?

Я махнул рукой. Семь бед – один ответ. Но Симбе придётся вертеться, чтобы уследить за всеми.

На станции царили уют и безмятежность. Месмер и кинетик спали. Торнадя объясняла юным рунари, как пользоваться ванной:

– …вот полотенце, – донеслось до меня. – Вымоешь голову, обмотаешь вот так и так.

– Зачем? – поразилась Ллиу-Лли.

– Чтобы получилась чалма из полотенца.

– Зачем?

– Что «зачем»? Так надо. Так все делают.

– Госпожа, я не понимаю. Это что, ритуал хорошей погоды?

Белая Ллиу-Лли взяла шефство над бывшей Матерью Костей. Они даже халатики выбрали одинаковые: белый и одуванчиковый.

– Так надо, малышки. Идите, вымойтесь хорошенько, – Торнадя по-матерински расцеловала своих подопечных. – Лёгкого вам пара.

Рунари послушно отправились в санитарный блок. Счётчица грустно смотрела им вслед.

– Торнадя, – окликнул я её.

– Аюшки?

– Что ты им сказала? О паре?

– Это для женщин, Андрюша. Старинное напутствие перед мытьём.

– И что оно означает?

– О-о, дружок, тут хитро всё. «Пар» – это уважительное от слова «парень». Не паренёк, не парниша, не парничок какой. Серьёзный человек. Тот, с кем можно стать парой.

– Хм… Помню. «Пашня под паром». А лёгкий?

– Лёгкий – значит, на характер лёгкий, покладистый.

Интересно. Какое знание лингвистики. А ведь всего лишь счётчица.

Торнадя взяла меня за руки.

– Беда у младшенькой, сердцем чую. Дружки её молчат, да я вижу. Что-то они с нею сделали нехорошее. Ты помоги ей, Андрюша, ладно? Ничего не обещай – просто помоги, если сможешь.

– Хорошо. – Я не удержался, спросил: – Торнадя, а как тебя по-настоящему зовут?

– Торнадей и зови, – улыбнулась она. – Чем плохое имя?

– Тяжело быть счётчицей?

– Ох, Андрюша… Умным это горе горькое, хуже не придумаешь. Умным бабам всегда тяжело. А я – Торнадька-дурочка. Чего с меня взять?

Уходя в свою каюту, она обернулась:

– За Асмикой приглядывай и Томом. У них своя игра. Тебе в ней не поздоровится, понимаешь?

И ушла в свою каюту. Ничего нового она не сказала. Что Асмика темнит, я давно догадываюсь. У меня девять окраинников, и каждый – загадка.

Я похромал в кают-кампанию. Порка кинетической плетью даром не прошла: я еле волочил ноги. По пути я заглянул во второй санблок. За дверью шумела вода, и Асмика напевала какую-то восточную песенку. Уже вернулась, оказывается.

Интересно, когда? Скорее всего, Джассер её заметил и прогнал обратно в модуль.

В кают-компании я оказался не один. За столиком сидела Гибкая Тири. С первого взгляда было ясно: плохо ей. Она даже не переоделась – просто накинула поверх спрей-комбинезона уродливый балахон и всё.

– Можно с тобой посидеть? – спросил я.

Рунари вздохнула и чуть отодвинулась, давая мне место. Глаза её покраснели. На щеках поблескивали мокрые дорожки от слёз.

– Ученица ещё не знает? – спросила она.

– О чём?

– О Джелиннахане.

– Пока нет. Когда Джассер уходил, они с Весенней Онхой отправились мыться.

– Бедная девочка… Я всегда желала ей добра. Весенняя Онха была очень талантлива.

– Талантливей Белой Ллиу-Лли?

Тири отвернулась.

– И поэтому ты натравила на Весеннюю Онху Джелиннахана.

– Тебе этого не понять. Ты варвар.

Варвар так варвар. Сейчас меня волновало другое.

– Весенняя Онха – спросил я, – кто она? Девчонка говорит, будто ты можешь рассказать о начале войны.

Ловушка была построена грубо, но Тири попалась.

– Она знает не меньше меня. Джассер её дядя. У них не было секретов друг от друга.

– Джассер?

Рунари продекламировала:

Я ждал, что будет дальше.

– У Хозяйки Прайда много обликов, – продолжала рунари. – И Вдова, и Мать Костей, и Дева у моря. Ковёр из костей – священный символ, который открывается лишь немногим посвящённым Хозяйки. Ваш посол не имел права говорить об этом.

– Он всего лишь читал стихи. Написанные бог знает когда. И не о Хозяйке Прайда, а о…

– Знаю. О вашей королеве. Но Джассер – поэт. Эти слова уязвили его. Он увидел в них свою судьбу и судьбу всех рунархов.

– Значит, Джассер и есть тот самый Брат Без Ножен, случайно оказавшийся рядом с послом.

– Андрей, не надо об этом. Мне больно. Честно.

– Тебе больно… На Лангедоке погиб Дэн. Он тоже был поэтом. Хуже Джассера, лучше – кто знает?.. Пёс загрыз девчонку. У неё всё было впереди. Она могла влюбиться, могла прожить счастливую и светлую жизнь. А хотя бы и нет, пусть тёмную и тоскливую… но сейчас есть лишь обглоданные кости в снегу.

– Замолчи! Замолчи! Замолчи!! – завизжала Тири, закрывая уши ладонями. – Я не хочу этого слушать!

– Нет, послушай! – Я схватил её за руку. – Скажи, что такого знал Джемитин? Ради чего он погиб?

– Я не знаю. – Гибкая Тири смотрела на меня с ужасом. – Андрей, честно, я ничего не знаю! Но я могу помочь. Мы разговаривали с Весенней Онхой, и она рассказала последние новости Тевайза. Всё изменилось. Скажи, насколько сильны твои обязательства перед Первым Небом?

Глава 8. Оптом, в розницу, с потрохами

У рунархов никогда не будет Первого и Второго Неба. Тевайз, Гебох, Отили, Перта и Уруза всегда останутся единым целым.

Фантазия людей неистощима. Мы постоянно придумываем всё новые формы рабства. Это занятие отнимает почти всё наше свободное время. Оставшиеся часы мы отдаём борьбе за свободу.

Во Втором Небе уживались вместе любые типы правления. И демократию можно было найти, и монархию. Социализм, коммунизм, теократия, меритократия, анархия… А если вспомнить, что на одной планете возможны несколько «кратий» одновременно, становится ясно: в мире людей царит бардак.

У рунархов всё иначе. Их связь с коллективным бессознательным теснее, чем у нас. Правитель Тевайза живёт в их аналоге Лонота. Это примерно как если бы нами правил Король-Рыбак.

У них нет понятия «предательство родины». Родина в каждом из них. А значит, и предавать нечего.

– Андрей, ты должен сдаться гранд-тугу Виндженту.

Я решил, что ослышался.

– Что ты сказала?

– Сдаться. Виндженту. Это очень важно. Если бы мы узнали раньше, мы немедленно сообщили об этом охранникам. Или во время Охоты Галеаджу.

– Да? – протянул я. – Ну вы и сволочи, господа хорошие.

– У нас нет выбора. Ты был в Лоноте, когда отец Весенней Онхи отправился исследовать мифизику людей. То, что происходит с Тевайзом, не случайно. Лир что-то сотворил нехорошее. Наши учёные должны знать правду. А для этого придётся изъять у тебя информацию.

– Изъять, значит.

– Да. Даже если придётся прибегнуть к глубинному допросу. Это важно!

Что такое «глубинный допрос», я знаю из лекций в школе экзоразведки. Прошедшему его делают лоботомию – из милосердия. Хотя милосердней было бы его сразу расстрелять.

– А если я прикажу протею вас перебить?

– Всех? – Она печально усмехнулась. – Убей меня, срединник. Рунархи не благодарят, но я скажу тебе спасибо. А потом убей Белую Ллиу-Лли и Весеннюю Онху. Они всё равно погибнут – на Южном материке. Тебе не выбраться с «Погибельного Трона».

– Это почему же?

– Велиаджассен отправился с дуэлянтами не просто так. Он должен снять блокировку с аппарата связи и отправить Виндженту тахиограмму.

Вот так-то, брат. По рукам и ногам повязали дурака. Или, как рунархи говорят, нормального мужика. А я-то думал, что с Асмикой что-то неладно. На тебе – у рунархов расовая правильность взыграла.

«Симба! – мысленно позвал я. – Симба, ты где?»

«Наблюдаю за дуэлью. Какой странный народ эти рунархи».

«Что делает коротышка?»

«Всё в порядке, хозяин. С передатчиком возится, ведёт переговоры на местной волне».

Хм… А протей тоже хорош. Мог бы и сообразить что к чему.

«Симба, ты можешь начать расшифровку?»

«Это сложно. Мне придётся хорошо помедитировать. Я не смогу уследить за всем сразу».

«Действуй, котёнок. Это важно».

У Симбы – истинно мужской характер. Если он чем-то занят, то отдаётся делу целиком, не распыляя внимания.

– Андрей, но ведь крайние меры не обязательны, – сказала рунари. – Вполне возможно, что хватит простого гипноза. Мы не враги тебе.

Именно что враги. Под гипнозом я выболтаю все секреты землян. А это будет весьма некстати…

– Мы можем дать гарантии, – продолжала она.

– Гарантии? Хорошо. Допустим, я согласился. Что дальше?

– Винджент прибудет через два часа на пентере «Восьмёрка мечей». Он передаст струну Мёбиуса, куда ты упрячешь протея. Струна останется у тебя. Нам тоже нужны гарантии, что ты не натравишь на нас зверя.

Логично. Мантикора не справится с пентерой. А держать за спиной готового к бою протея Винджент не станет.

«Хозяин!»

«Да, Симба?»

«Коротышка ушёл, но терминал работает. Я обнаружил неактивную задачу полугодовой давности».

«Задача? Что за задача?»

«Хозяин, это аватара с Земли. Чтобы активировать её, мне потребуется время».

Аватара… Полгода назад кто-то отправил на «Погибельный Трон» аватару. Зная, что станция разгромлена и послание не дойдёт по назначению. Кто? Зачем?

И главное, кому?

В любом случае, она мне не помешает. Вдруг я узнаю новости с Земли?

«Давай, Симба. Действуй».

«Слушаюсь, хозяин капитан!»

В следующий миг мне стало не до протея. Навалилась тоска – такая, что хоть в петлю лезь. Боль ударила, не давая вздохнуть.

– Андрей? – Рунари смотрела на меня с ужасом. – Что… это?..

Я не ответил. Мне было не до этого. Меня скручивало в жгут, выдирая из сознания одного из окраинников. Ощущения Тири были слабой тенью того, что происходило со мной.

– Тут должна быть аптечка. Я помогу!

– Не надо. Прошло уже.

Я вытер пот со лба. Только что погиб кто-то из моих окраинников. Кто именно – выяснить пока нельзя: слишком больно.

Неужели протей?

– Мне неспокойно… – Голос рунари дрогнул. – Может, это и глупость… не случилось ли что-то с Джассером?

– Думаешь, душепийца справится с братом Без Ножен?

Тири беспомощно улыбнулась. Предположение слишком дикое, чтобы оказаться правдой.

Несколько минут мы напряжённо ждали. Наконец в коридоре послышалось жужжание сервомоторов – автоматика разблокировала шлюз. Ошибки быть не могло: вернулись Джассер и его секундант. Или же друг автоматов был секундантом душепийцы?

– Радуйся, сестра, – объявил Джассер с порога. – Справедливость торжествует. В душе Джелиннахана отныне нет места пороку.

Честь невесты восстановлена, негодяй извинился. Как легко мы находим оправдания мерзостям, которые делаем. Что люди, что рунархи.

Брат Без Ножен уселся в кресло и посмотрел на Гибкую Тири:

– Ты говорила с ним о нашем деле, сестра?

– Да. Он согласен.

– Это хорошо. Потому что другого выхода нет.

Я хотел сказать, что Тири поторопилась, но не успел. Щёлкнул выключатель. Асмика стояла на пороге санблока – посвежевшая, румяная. С головой, обмотанной полотенцем.

– Кто следующий? – жизнерадостно спросила она. – Андрюш, ты? Смотри, прощёлкаешь клювом. Или ты с Джассером помоешься?

Брат Без Ножен побледнел от возмущения. Но промолчал. Острого язычка Асмики он побаивался.

Я двинулся к санблоку.

– Не вздумай бежать, – прозвучало мне в спину. – Протей далеко, а я заблокировал шлюз. Нарушишь слово – хребет сломаю.

– Ты зря угрожаешь ему, брат, – тихо сказала Тири. – Он не тот человек, кого можно запугать. Кроме того, мы не враги.

– Извини. Я слишком просто вижу мир. Это мой недостаток.

Мембрану санблока затянуло за моей спиной. Я включил блокировку. Даже если я и влез в ловушку, отсюда меня трудненько будет вытащить. Да и протей меня в обиду не даст.

«Симба! Что с аватарой?» – позвал я.

«Всё в порядке, хозяин. Я уже закончил. Тебе на полную материализацию или так? Полную ждать дольше».

«Лучше побыстрее».

«Понял. Сейчас будет».

Деловитый тон протея успокоил меня. Пока Симба готовит аватару, хорошо бы залечь в ванну. Это не просто дань гигиене: мне надо восстановиться. Залечить ушибы, что-то сделать с тонусом мышц. Как дело ни обернись, мне придётся либо бежать, либо драться, либо держать голову гордо. А на всё это нужны силы.

Постанывая от боли в разбитых мышцах, я стянул с себя костюм. Влез в пустой бассейн – безобразно маленький, два на два метра. Пульт оказался неудобным и непривычным, но я быстро с ним освоился. Человек, родившийся на Казе, нигде не пропадёт. Я потыкал курсором в меню, выбирая состав геля (общевосстановительный, стимулирующий, лечебный… и хватит – не в салоне красоты), запустил массажёр.

Стенки бассейна потеплели. На дне забурлили фонтанчики розового киселя.

Зря я так скептически отношусь к местной технике. Здесь есть очень интересные режимы мытья: водой Мёртвого моря, например. Пресной, дистиллированной, активированной. Любого из океанов Первого Неба на выбор.

А массажей сколько, а режимов ки-комфорта!

На глаза мне попался флакон шампуня. Асмика, наверное, оставила. Я повертел его в руках. Раритет. Серия «Дар прародины»: голографическая этикетка, золотые виньетки, на крышке – полоска из настоящей бумаги. Этикетка изображала кудрявого человека в тунике – Архимеда. На лице Архимеда застыло выражение плакатной мудрости.

Я перевернул флакон и принялся читать рекламный текст на задней стенке.

«С детства Архимед проявлял задатки великого античного философа. Однажды он сидел в ванной, размышляя над составом нового шампуня для Вас. Увидев пучок череды, он выскочил и побежал по городу неодетым, крича: „Эврика!“

Благодаря эликсирам Архимеда, причёски древних гречанок отличались пышностью и объёмом. Во время войны женщины отдали городу свои волосы, чтобы сплести из них канаты для метательных машин.

Мудрец много размышлял над целительной силой финикового экстракта, придающего Вашим волосам блеск и ухоженность. Когда враги напали на Архимеда, последние его слова гласили: „Не троньте моих шампуней!“

Мы сохранили для Вас рецепт античного философа. Череда очистит Ваши волосы, финики наполнят их жизнью, а маслины придадут загадочности.

Покупайте шампуни серии „Дар прародины!“».

Я подцепил ногтем крышечку. Бумажный язычок, удостоверяющий подлинность упаковки, лопнул. Я с наслаждением принюхался к ароматам череды и фиников. Да-а… Умели раньше делать. Судя по году выпуска, шампунь был моим ровесником.

Меня кольнуло беспокойство. Гель плескался уже у самого подбородка. Я выставил уровень жидкости пониже, подрегулировал температуру и улёгся на дно бассейна. Это не вода – в киселе можно дышать. Массаж век – одна из самых приятных процедур, какие я знаю, а его нельзя проделать, не погрузив лицо в гель.

Совместим приятное с полезным. Глаза закроем, руки-ноги вытянем. Ну вот. Я готов слушать вести с Земли.

«Давай, Симба. Запускай!»

Несколько секунд ничего не происходило. Потом я услышал голос шефа:

– Здравствуй, Андрей.

– Здравствуйте, Сергей Дарович, – ответил я.

Глаза были закрыты, но лицо Рыбакова я видел чётко, словно наяву. Со времени нашей первой встречи он мало изменился. Думаю, он и в девяносто останется тем же насмешливым, крепким стариком.

– Рад, что ты жив, – сказал он. – Ты, конечно, старался, чтобы вышло иначе. Но даже твоей глупости оказалось недостаточно. Почему ты застрял на Лангедоке?

– Меня сбили. Рунархская пентера атаковала в атмосфере. Я ничего не успел сделать.

– Ясно. Докладывай обстановку.

Стараясь быть немногословным, я обрисовал последние события. Рассказал о смерти окраинника, о том, что нахожусь под домашним арестом, а меня караулит брат Без Ножен.

– Хорошо. Понятно. Вероятнее всего, погиб друг автоматов.

– Этого не может быть. Я сам видел, как он вернулся с Джассером.

– В твоей компании психоморф и месмер. Прикажи Симбе поискать труп. Жаль, что не я могу появиться полностью. Мы бы узнали больше.

– Можно сделать полную аватару… – начал было я, но шеф поморщился:

– Забудь. Есть дела поважней. Слушай и запоминай всё, что я скажу. От этого зависит твоя жизнь.

Я повозился, отыскивая положение поудобнее. Массажёр набросился на мои разбитые ноги, как питбуль на мячик.

– У нас две новости: хорошая и плохая. С какой начинать?

– С плохой.

– Хорошо. Сведения, за которыми ты охотился, подтвердились. Сепаратисты Второго Неба действительно подняли мятеж. Эскадры Лионессе, Логра, Берники и Оркнея восстали.

– Оркнея тоже?

– Да. Возвращаться будет тяжело, так что извини. Но главное не это. У нас появились доказательства того, что мятежники договорились с рунархами.

– Этого следовало ожидать. Где это произошло?

– На Бернике. Со стороны Тевайза переговоры вёл Винджент. Второе Небо представлял Борис Витман.

Объяснять, кто такой Витман, не требовалось. Этот человек – живая легенда Второго Неба. В своё время он носился с проектом объединения в империю созвездия Ориона. Любой человек, мало-мальски знакомый с астрономией, счёл бы Витмана сумасшедшим. Звёзды Ориона только с Земли кажутся расположенными близко друг от друга. На самом деле между ними чудовищные расстояния. Борис исполнил свою мечту. Если уж он взялся за дело – значит, союзу рунархов и сепаратистов быть.

– Эскадра мятежных кораблей идёт к системе Лангедока на соединение с флотом рунархов. Вполне возможно, что именно сейчас они подходят к планете.

– Так-так. Кое-какие странности проясняются. А хорошая новость?

– Мы поняли смысл картин Морского Ока. Люди, которых ты видел, выстраиваются в интересную последовательность. Ты помнишь школьный курс психологии?

– Психологии? Я не помню даже, какое чудо помогло мне сдать экзамен. Скорее всего, это чудо звали Галчей.

– А вот это ты зря, разведчик. Психология – твой хлеб, масло и черная икра. Зеркало показало тебе круг человеческих реакций. В древнем Китае его называли кругом У Син.

– Не понимаю.

– И не надо. Останешься в живых – отыщи Антуана Клавье. Запомнил? Пусть прочтёт тебе лекцию. Люди, которых тебе предстоит найти, никакие не чудовища. Они калеки, да. Именно из их ущербности тебе предстоит черпать силы. Не-господин страха, монахиня, отшельник, медитатор и демоница.

– Это мистика?

– Никакой мистики. Голая физиология. Ищи Клавье, Андрей. Единственное, что добавлю: эти пятеро – твой ключ к Лоноту. К Иртанетте. Ты единственный, кто способен преодолеть барьер мифизики. Удачи тебе.

И Визионер исчез. Я вынырнул, оставив без внимания протестующее попискивание робомассажиста.

Лонот. Иртанетта. Грааль.

Всякий, кто хоть раз прикасался к свету исцеляющей чаши, меня поймёт.

Grail, Greal, Le Sang Real.

Исток – Истинная Кровь.

Можно втоптать человека в грязь. Можно загнать в ловушку, лишить всех надежд и упований. Но едва забрезжит вдали алое сияние, всё изменится. Прошлые беды будут не в счёт. Раны, усталость – тоже.

Я никогда и никому не признаюсь в том, что люблю Иртанетту. Меня сочтут психом. Беглецом от реальности, стремящимся укрыться в выдуманной стране, где нет опасностей и тревог. Но я не собираюсь прятаться в Лоноте. Да это и невозможно. Мне надо увидеть её. Прикоснуться к алому сиянию чаши, вновь познать это чудо. Иртанетта и Грааль сплелись в моём сознании в единое целое.

Я больше не мальчишка. Я знаю, о чём спрашивать и что делать. Буддисты любят поговорить о нирване и просветлении. Но я-то знаю, что принц Шакья-Муни стал Буддой лишь после того, как Грааль отказался от него.

Что отделяет меня от сияющей чаши? Джассер? Флот рунархов? Мятежное Второе Небо?

Это пустяки.

Я знаю, ради чего сражаюсь. И я должен победить.

Терминал выдал мелодичную трель: кто-то хотел войти.

– Да! Можно, – крикнул я, снимая блокировку.

Никакой реакции. Я выждал немного и открыл дверь: пульт позволял сделать это, не вылезая из ванной. Тёплые волны прокатывались по телу, изгоняя из мышц усталость. Автоматика ки-комфорта взялась за меня всерьёз.

Мембрана лопнула, пропуская гостя. Я почти ожидал увидеть Джассера с новым ультиматумом. Но на пороге стояла Асмика.

– Привет, милый, – ласково улыбнулась она. – А я к тебе.

– Вижу.

– Почему не открывал? Я стою, жду…

– Я же кричал, что открыто. Не слышала?

– Нет. Здесь отличная звукоизоляция. – Асмика подобрала полы халатика и уселась на край ванной. – Как ты? Наслаждаешься?

– Ага. – Я блаженно вытянулся в геле. Автоматика перешла на новый режим, по второму разу обрабатывая синяки и ушибы. – Что рунархи поделывают?

– Ругаются. Все на нервах, злые стали… Особенно Джассер. Я потому к тебе и пошла. Том с Димкой дрыхнут без задних ног. Поговорить не с кем.

Ещё Чехов говорил о погибельных тайнах бретелек и полуобнажённости. Халатик Асмики был целомудренно запахнут. Но линия бедра, тонкие руки, выглядывающие из широких рукавов, небрежно прикрытая грудь… Казалось, малейшее движение – и лёгкая ткань сама соскользнёт, открывая запретные тайны.

– Устала я от всей этой мерзи, – вздохнула Асмика. – От рунархов, от вечного ужаса. Скажи, Андрюша, эта война кончится? Так хочется, чтобы псы не жрали людей, а виляли хвостом, преданно глядя в глаза. Чтобы тапочки приносили.

– А у тебя была когда-нибудь собака?

– Нет.

Она опёрлась локтями о край терминала, положила подбородок на сплетённые пальцы рук. Чалма из полотенца размоталась и упала в бассейн. Волосы Асмики вьются мелкими кольцами. Как у Иртанетты. Когда лонотская принцесса вырастет, наверное, станет похожей на неё…

Я протянул руку и погладил кучеряшки. Волосы психоморфа были сухими. Странно. Они не могли так быстро высохнуть под полотенцем. И рука – возле локтя она испачкана сосновой смолой. Смолой и машинной смазкой. Это после мытья-то?

В голове словно что-то щёлкнуло.

Флот Лионессе идёт сюда. Союз с рунархами. Психоморф, подозрительно осведомлённый о боях на орбите…

А бумажный ярлычок на шампуне? Любая женщина хотя бы открыла флакон, чтобы понюхать. Значит, к шампуню Асмика и не прикасалась.

– У нас в монастыре была такая же система, – кивнула она на пульт. – Мы девчонками любили прятаться в ванной и пускать мыльные пузыри.

– Как это?

– Показать? Только тебе надо будет вылезти и одеться.

– Давай. Возьми пульт, я сейчас.

Асмика потянулась к пульту. Узел на пояске, и так державшийся на честном слове, развязался. Халатик распахнулся, обнажая крепенькие смуглые груди. Асмика взвизгнула и отпрыгнула от бассейна, запахиваясь. Пульт полетел с бортика.

«Капитан, новости!»

«Ты нашел труп, Симба?»

«Да. Маленький рунарх убит. Здесь ещё один передатчик; кто-то отсылал сообщение за пределы системы. Судя по следам, это была женщина».

– Стой!

Гель забурлил, превращаясь в горячую жижу. Любое движение опаляло кожу. Внезапно в геле вспыхнули ледяные кристаллики. От холода перехватило дыхание.

Я дёрнулся, пытаясь выскочить из бассейна. И тут пошёл второй цикл.

Такого я не ожидал. Пока я хватал ртом воздух, гель стремительно возвращался к своей нормальной температуре. И вновь чуть ли не кипяток. Асмика, неловко придерживая халатик на груди, истерично тыкала в кнопки пульта.

– Прости! Прости! Прости!

Наконец гель успокоился. Девушка нащупала поясок и быстро обмотала его вокруг талии.

– Ох, Андрюшка, прости! Я последняя дура.

– Что ты сделала?

– Я по кнопке промахнулась.

Дрожащей рукой она протянула мне пульт. На терминале высветилась информация. Я прочёл:

– Ки-комфорт, программа номер сорок три. Ого! Последний писк моды Первого Неба. А хотела?

– Гляссе с мороженым, незабываемая смесь…

Мы переглянулись и расхохотались. Гель вновь начал нагреваться. Я защёлкал кнопками, останавливая программу.

– Андрей, – без всякого перехода объявила Асмика, – ты знаешь, что рунархи нас предали?

– Велиаджассен? Знаю. И ты убила его.

В её глазах промелькнуло нечто, похожее на уважение.

– Как ты догадался?

– Я же срединник. А ещё у меня есть протей.

– Понятно. Послушай, Андрей: ты ведь не землянин. Ты родился на Казе. Значит, к Первому Небу у тебя особых симпатий нет. Так?

Почему они все думают, что я должен ненавидеть Первое Небо? Меня вытащили из убогого интерната, дали будущее, интересную работу и положение в обществе. У меня земное гражданство – что тоже немаловажно. Правительству Каза наплевать на своих граждан. На Земле иначе. Им тоже наплевать, но уже на граждан других миров. Пусть живут своим умом.

– К Лангедоку идёт флот сепаратистов, – задумчиво сказал я. – С Витманом во главе. И вдруг появляешься ты…

– Я – резидент Второго Неба на Лангедоке. Побег был спланирован и осуществлён нами.

– Нами – это кем?

– Мною, Томом и Дмитрием.

Значит, Торнадя сама по себе. Не удивлюсь, если она придёт и предложит сотрудничество от имени… скажем, негуманоидных рас. Хотя это уже перебор.

– Ага. А до этого ты была аналитиком в штабе экзоразведки. Двойной агент.

– Я психоморф, – словно извиняясь, ответила она. – Нам трудно привить моральные нормы.

– Ладно, неважно. Мне нужно переодеться.

Асмика послушно отвернулась. Я вылез из бассейна и принялся одеваться. Стоило бы влезть под душ. Гель не вода: он не смачивает кожу, поэтому после ванны не нужно вытираться. Но зато после душа остаются ощущение сохнущей кожи, мурашки от холода и свежесть. Это вам не дезинф-жидкость в лагере. Приверженцы старины, сибариты и борцы за экологию моются исключительно водой. Для них-то и выпускаются шампуни и множество сортов мыла.

У меня на сибаритство времени не оставалось. Велиаджассен успел связаться с расторопным гранд-тугом. Рунархи и люди перешпионили друг друга.

В общих чертах понятно, что произошло. Душепийца стал неугоден и даже опасен для рунархов. Поэтому Джассер убил потерявшего ценность заговорщика, а друг автоматов отправился, чтобы связаться с командиром флота. Благо, появился прекрасный повод для отлучки.

Асмика увязалась за дуэлянтами. Мой протей и тут умудрился всё испортить. Он не выпускал никого из модуля, и шпионке пришлось засветиться, прося позволения посмотреть дуэль. На самом деле ей надо было связаться с сепаратистами и передать, что первая часть плана выполнена. Вряд ли она собиралась кого-либо убивать. Скорее всего, Велиаджассен случайно на неё напоролся.

Убив коротышку и даже не позаботившись спрятать труп, она отправилась на место дуэли. Естественно, приняв облик убитого. Брат Без Ножен к беседам вряд ли был расположен. Думаю, Джассер и лжесекундант обменялись парой незначащих фраз: «– Всё сделано? – Да» – и после этого не разговаривали. Асмика боялась, что её уличат в незнании дуэльных ритуалов, и много не болтала.

Тем временем я был уверен, что Асмика принимает ванну. Иллюзию создавал месмер. Прокололся он на пустяке: не учёл хорошую звукоизоляцию на «Погибельном Троне». Проходя по коридору, услышать, что происходит за мембраной, невозможно. Это вам не хибарки-однодневки Второго Неба. Здесь можно орать, можно петь песни, эротично стонать – наружу не просочится ни звука.

Я застегнул молнию костюма. Ну вот и всё. Я готов к неожиданностям.

– Почему вы ничего не сказали мне на Лангедоке? – спросил я.

– Извини, Андрей. Мы боялись, что ты нас выдашь. Лангедокские разведчики и так ходят по острию ножа.

Вполне логично. С эскадрой Асмика связалась до того, как выяснила, буду ли я сотрудничать. Но у меня действительно нет выбора.

– Эскадра Второго Неба войдёт в пределы системы через, – она оглянулась на терминал, – полтора стандарт-часа. Быстрый рейд, короткий бой – не увязая, так, чтобы только отвлечь внимание. Тральщик сбросит несколько дрейфующих стасис-сфер. Твой шанс в том, чтобы нырнуть в одну из них. Потом тебя выловят и доставят на Лионес…

Уже доканчивая слово, Асмика поняла, что проговорилась. На Лионессе меня не любят. Особенно дети. Благодаря мне их ночной пантеон обогатился мифическим «Стражем Перевала». Трудно сказать, что случится, попади я лионесцам в руки. Возможно, меня расстреляют, а может – разберут на органы и продадут в больницы.

– Пока что рунархи торгуются лучше. У них меня всего лишь подвергнут глубинному допросу.

Асмика замотала головой:

– Витман – умный человек. Ему выгодней сотрудничать с тобой, чем повесить.

– Ты думаешь?

– Повстанцы не откажутся от протея и срединника. Если появится возможность переманить тебя на их сторону, они забудут о любых планах мести.

– Хорошо. Посмотрим. Откуда должна появиться эскадра?

– У BD +20307 только один узел гиперсети. Рунархи не умеют рассчитывать узлы и находить их. Флот Второго Неба будет неожиданностью для них.

Я сел и крепко задумался. У меня возник план… вернее, не то чтобы возник – так, забрезжил на горизонте. Мой наставник Николай Джонович любил рассказывать притчи. Одна из них была о человеке, которому властители обещали помилование, если он вытянет из шляпы белый камешек. Парень вытащил камень, а потом не глядя выбросил в реку. Палач проверил шляпу, нашёл чёрный камень и решил, что белый – в реке. Смертника освободили. А ведь на самом деле в шляпе лежало два чёрных камня. Отцы города готовили ему верную смерть.

У меня есть две возможности: упаковать протея в струну Мёбиуса и сдаться рунархам или же вручить свою судьбу милосердию Витмана. В первом случае я проигрываю. Во втором – тоже.

Стасис-сфера работает на том же принципе, что и струна Мёбиуса. Она упаковывает всё, что в неё вошло, а затем схлопывается. Потом дрейфует в космосе на околосветовых скоростях, покидая систему. Обнаружить её может лишь тот, кто отправил её в путь. Рано или поздно мятежники выловят меня и отдадут Виндженту. Или отвезут на Лионессе. Первое гораздо вероятнее.

Не будет лихого рейда в систему Лангедока. Асмика не знает о соглашении между сепаратистами и рунархами. Скорее всего, Витман её обманул. Корабли, о которых говорил Рыбаков, тихо-мирно войдут в зону действия рунархского флота и начнут переговоры. У Витмана на руках будет срединник, которого ищут рунархи. Да ещё и протей в придачу… По-любому я попаду к рунархам в плен.

Оба моих камня – чёрные.

Я поднял взгляд:

– Хорошо. Я тебе верю. Выбор маленький: Второе Небо, рунархи или гроб на колёсиках… Мне приятнее иметь дело с людьми.

– Андрей, ты не пожалеешь. Обещаю тебе!

Если бы ты что-то могла решать, милая девочка… С этого момента мне придётся полагаться только на себя. «Симба! – позвал я протея. – Симба, немедленно уничтожь оба передатчика». «Зачем это, хозяин? – изумился тот. – Все же узнают. И рунархи, и мятежники». «Вот и хорошо, котёнок. Мне надо, чтобы они узнали».

Мантикора отправилась выполнять приказ. Я же повернулся к психоморфу:

– Асмика, а теперь ты слушай. Если бы вы связались со мной раньше, всё было бы куда легче. Рунархи имеют на меня свои виды. Под дверью караулит Джассер. Из модуля он меня не выпустит.

– А твой зверь на что? Пусть он их… того. Как коменданта.

– Не всё так просто. Протей – это не робот. Он животное, мифическое чудовище, если хочешь. Сегодня я прикажу ему убить своих бывших пассажиров, да ещё и окраинников, а завтра он нападёт на меня.

– Что же делать?

– Тебе надо принять мой облик и выйти в кают-компанию. Отвлеки рунархов. Предложи им обряд единения с Весенней Онхой. Мол, без души рунари скоро погибнет. А став окраинницей, сможет протянуть за счёт нашей силы.

– Это действительно возможно?

– Нет. Извини… Я проверял – не с чем там объединяться. Джелиннахан всё выпил. Срединничество – это обмен, а ей нечего дать нам.

– Плохо-то как… Но рунархи на это купятся.

– Вот и я так думаю. А проверить не смогут. Собери их вместе, придумай что-нибудь позаковыристей. Пусть за руки держатся, что ли…

– А ты?

– Я почувствую, когда вы соберётесь вместе. Это у меня получается хорошо. Мы с протеем отправимся к шлюзу. Тому самому, помнишь? Откуда мы проникли в «Погибельный Трон».

– Хорошо. Я их обману. В крайнем случае, Том поможет. А дальше?

– Встречаемся в шахте с подъёмником. Снаружи светиться нехорошо: думаю, станция уже под надзором эннеров.

– Эннера. Он один на страже. Ночь ещё не закончилась, не забывай. Большинство офицеров зажигают на Лангедоке.

По лицу психоморфа пошли волны. То ещё зрелище… Видеть своё лицо в зеркале – это одно, а стоять рядом с собою – живым, настоящим – совсем другое.

– Пожелай себе успеха, – сказал я-морф. – Или нет: лучше пожелай счастья. Это нужнее.

– Счастья тебе, дружище. И той, что скрывается за твоим обликом.

Я-морф криво усмехнулся и вышел из ванны. Как я ни пытался разглядеть девичью фигурку в коротеньком халатике, у меня ничего не выходило. Сознание упорно старалось видеть крепкого широкоплечего мужика в спортивном костюме.

Глава 9. Два чёрных камня

У «Погибельного Трона» есть своя история. Станция эта строилась в рамках проекта «Круглый стол», и предназначалась для того, чтобы стать опорной базой экзоразведчиков. Всего ей подобных закладывалось сто пятьдесят (с координационным центром в Камелоте).

Необходимость в «Круглом столе» назрела давно. Экзоразведка выполняла множество несвойственных ей функций, от полицейской до дипломатической. Будь у нас собственные базы, не пришлось бы участвовать в дрязгах между Небесами. Экзоразведчики занялись бы своим исконным делом: открывали бы новые планеты. Исследовали космос.

Каким наивным я был… Великое Кольцо, мегасфера разумов.

Проект заморозили. Причина проста: в рамках «Круглого стола» централизация власти невозможна. Земля и другие миры Первого Неба утратили бы свою исключительность. Стали бы рядовыми планетами среди десятков подобных.

Экзоразведка попала в немилость двора. Государства Второго Неба всё менее охотно соглашались отдавать своих детей для пси-модификации. Первое Небо не торопилось менять отношение к бывшим колониям. И вот результат: Лангедок принадлежит рунархам, а значит, вся благодать идёт на нужды Тевайза. И у Второго Неба скоро появится свой флот, способный соперничать с земным.

«Сколько прошло времени, Симба?»

«Пятьдесят две минуты, хозяин».

То ли Асмике не удалось обмануть рунархов, то ли возникли осложнения. Психоморф не пришла в условленное время.

«Отправляемся, Симба».

«Мы не будем ждать твоих спутников?»

«Мы никого не будем ждать».

Пустое небо развернулось вокруг нас. Косматой головнёй сияла BD +20307; крохотная песчинка Лангедока была незаметна рядом с ним. Не те масштабы. Я смотрел глазами протея, почти полностью сливаясь с кораблём. Чудовищная масса светила, покорность Лангедока, обречённого миллионы лет кружить вокруг звезды на поводке гравитации, шероховатость пояса астероидов – всё это я воспринимал через призму восприятия мантикоры. Во мне сейчас мало оставалось человеческого – больше от мистического чудовища. Интересно, как это ощущают обманутые мною окраинники?

Я принюхался. Единственный действующий эннер рунархского флота меня пока не видит. «Погибельный Трон» строился в астероидном кольце, и, пока мы не шевелимся, отличить протея от ледяной глыбы довольно сложно. Но это пока. Скоро нам придётся покинуть сад камней, выйдя из плоскости эклиптики. И тогда вряд ли удастся выдать себя за рунархскую бирему. Особенно сейчас, когда Винджент начеку и держит свору на поводке, готовый обрушить на мой кораблик мощь рунархского созидания.

Наши корабли используют разные принципы передвижения. Рунархские, начиная от крохотных бирем и заканчивая гигантскими эннерами и гексерами, перемещаются не в реальном пространстве, а в рунархском представлении о космосе. Вселенная – она не то чтобы абсолютно непознаваема… но уместить её в сознании невозможно. Никакой фантазии не хватит. Если попросить кого-либо представить космос, он вообразит себе пылающие плазменные шары звёзд, разделённые гигантскими расстояниями. И будет не прав: потому что понять, насколько эти расстояния велики, не в состоянии ни один рунарх. И уж тем более человек.

Представляемую Вселенную рунархи открыли давно. Рунархские корабли переходят в неё и путешествуют меж воображаемых звёзд, сильно экономя время. Потом выныривают обратно в наш космос. Путешествие от одной удалённой звезды к другой занимает несколько месяцев.

А человеческие корабли ходят совершенно иначе. Подобно паукам, они ползают по узлам гиперсети, накрывающей вселенную. Возле каждой звезды обязательно есть один узел. Некоторым везёт больше – возле них болтается от двух до пяти узлов.

Случается так, что две звезды разделяет несколько световых лет, но их узлы не связаны. От одной до другой приходится добираться кружными маршрутами. Вот для этого и нужны счётчицы. Компьютер просчитывает маршрут дольше, чем корабль будет по нему лететь, а счётчицы заранее знают все ответы. Без них земной флот превратится в стадо черепах.

Флотский фольклор утверждает, что лучшие счётчицы – светловолосые. У брюнеток и шатенок рациональная часть разума сильнее. Так это или нет, но после нескольких лет службы все счётчицы почему-то перекрашиваются в блондинок.

Моя беда в том, что мне нужно вывести протея в лангедокский узел гиперсети. Вывести достаточно близко – настолько, чтобы запустить поиск начального соответствия. А узлы плавают. Рунархи не умеют рассчитывать их положение, но сегодня фортуна от меня отвернулась. Возле узла болтается бакен; откуда он взялся, сомнений быть не может: мятежники постарались. Скорее всего, у Витмана не было другого выхода.

Бакен пристрелян. Рунархи держат его под прицелом. Если я попытаюсь бежать, от меня пыли не оставят.

«Хозяин, пентера движется от Лангедока». Мысль воспринялась как моя собственная. Когда я живу в теле протея, любая беседа с мантикорой воспринимается как внутренний диалог.

Это Винджент. Летит, чтобы упрятать мантикору в струну Мёбиуса. Купить ценой протея мою жизнь… зачем? Чтобы прекратить войну? Или же просто выколотить из меня сведения о Лоноте?

Я двинулся навстречу пентере, включив опознавательный код Галеаджа. Позёрство, конечно: о том, что комендант мёртв, мой противник прекрасно осведомлён. И конечно же знает, кто его убил.

Пентера откликнулась тотчас, требуя переговоров. Винджент намеренно пользовался довоенным сводом сигналов, подчёркивая своё миролюбие. Подтверждение он получит кодом Галеаджа. Пусть думает, что имеет дело с упрямцем и хвастуном.

Часть космоса вывернулась наизнанку, вылепляя из себя рубку пентеры. Под картинкой рунической вязью (стилизация, конечно) шло название пентеры: «Восьмерка мечей».

Винджента я представлял себе гораздо моложе. И уж точно не таким огромным. Туша словно у борца сумо, багровые складки на шее, бакенбарды вьются ассирийскими кольцами. Нижняя челюсть утюгом, хромовая звезда на чёрном берете. Красавец, одним словом.

– Ну, – добродушно пробасил он. – Где братья твои, Каин?

Хвост протея беспокойно дёрнулся. Дурная кошачья привычка.

– Не сторож я братьям своим… и сестрёнкам, – пробормотал я.

Рунарх нахмурился:

– Передатчик-то зачем поломал, лишенец? А? – В голосе его появилась напевность: – Ты его делал, милай? Или, может, настраивал?

Командующий флотом настроен игриво. И «Миг вечности», мой любимый фильм, смотрел. Все цитаты – оттуда.

Что ж, игры я люблю.

– Люди делали, рунархская морда, – задушевно ответил я, – люди и настраивали. Им – отвечу. А не тебе, нет. Передатчик – собственность земного космического флота. Флот здесь представляю я, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Ты ведь не на «Троне», так? Сдаваться не думаешь. На что надеешься, душа Перевал?

– На то и надеюсь, – честно признался я. – Тошно мне вам, душа Винджент, сдаваться. С какой стороны ни гляну – с любой и тошно. Уж лучше в погибельном огне сгореть.

– Зря. Мы бы тебя обласкали, обогрели.

– Хватит. Нагрелся на вашей каторге, благодарствую. На всю жизнь хватит. Да и найдется кому за сироту заступиться.

Рунарх наслаждался. Тевайз – мир одиночек. Наглость перед лицом превосходящего силой врага они ценят. Потому что сами такие. Гранд-туг уже открыл рот, чтобы сказать что-нибудь ободряющее, как вдруг…

Возле бакена, отмечающего узел гиперсети, вспыхнула белая звезда. Эскадра Витмана прибыла на полчаса раньше условленного срока. Важная деталь: отсюда до Оркнеи лёту несколько часов. Такая большая ошибка означает, что среди мятежников нет ни одной счётчицы. Или же, что раздолбаев во флоте без меры. И то, и другое мне на руку. Так что держись, Винджент, побегаем!

Звёзды сыпались из пустоты, вспыхивая одна за другой.

– Вот они, – сообщил я. – Съел, морда рунархская? Братья меня не оставят.

– Что это? – непонимающе моргнул гранд-туг.

– За мной прилетели братья из Второго Неба. Прощай, душа Винджент.

– Прощай? Скорее, до встречи, душа Перевал.

Фантом-рубка погасла. Перед этим Винджент выдал шёпотом несколько слов на родном языке. Первым шло «Pigea». У меня отлегло от сердца: хорошее дело задницей не назовут.

Рунархам теперь не до меня. И не до беглых каторжников. Виндженту предстоит принять эскадру союзников. Принять так, чтобы всё прошло без сучка, без задоринки. А это сложно: люди рунархам не доверяют. Значит – тевайзцам надо вести себя максимально предупредительно. Деликатно.

Когда я рванулся к заветному узлу, никто не попытался меня остановить. В обычных условиях рунархи накрыли бы систему тормозящим полем: два эннера позволяли и не такое. Сейчас же выброс ТП означал бы подготовку к боевым действиям. Вряд ли мятежники восприняли бы это спокойно.

Белые звёзды расходились в разные стороны, подальше от опасного бакена. Разумно: если рунархи предадут союзников, бить начнут в зону узла. А первым умирать никому не хочется.

Симба наконец разобрался в опознавательных знаках кораблей, и сияющие точки обрели форму и объём. Два линкора, полторы дюжины крейсеров, сорок четыре фрегата. Это не считая прочей мелочи. А ведь с такими силами можно взять Лангедок. В другое время рунархи расколошматили бы их быстро, но не сегодня. Когда почти половина личного состава на поверхности, не больно-то повоюешь.

Из колеблющегося облака мелких судов (катботов, шлюпов, тендеров) вырвались крохотные мошки – тральщики. Траектория их пути расцветала фракталами. Стасис-сферы плыли в разные стороны, подобно гигантским радужным снежинкам.

«Восьмерка мечей» рванулась мне наперехват. Вряд ли он догадывался о плане спасения, предложенном Асмикой. Наверное, просто сдали нервы. Слишком многое на него свалилось. Гибель коменданта, бегство каторжников. Прибытие флота союзников. Слишком многое приходилось импровизировать, а значит, вероятность ошибки была высока.

Гранд-туг задействовал стоящие на пентере маломощные генераторы тормозящего поля и попытался меня остановить. Передвигалась «Восьмёрка мечей» бестолково. Похоже, все грамотные пилоты отправились на Охоту.

Что ж. Тем лучше. Я знаю людей, подобных Виндженту. Мои слова о прощании задели его. Он будет сражаться до конца.

Я направился к узлу гиперсети. Мимо первой из снежинок протей промахнулся чудом. Рванулся ко второй: петлями, изображая боевое маневрирование. К счастью, код, которым Асмика переговаривалась с эскадрой, протею взломать удалось. Истошные вопли о помощи понеслись в эфир. На всякий случай я дублировал тахиопередачу открытым текстом.

Строй кораблей не нарушился, но я знал, что командиры эскадры озадачены. Самый тяжёлый выбор предстояло сделать адмиралу. Полтора часа назад он получил сообщение, что операция идёт успешно, и агенты выбрались на «Погибельный Трон». Затем остаточный тахиолинк с передатчиком прервался. Означать это могло лишь одно: гибель передатчика. И вот вам картинка: протей, которого предстоит «спасти», мечется, словно ополоумевший заяц. А на хвосте у него – пентера. И на всех частотах – вопли о предательстве. Как прикажете поступить?

Я в очередной раз увернулся от стасис-сферы. Со стороны это выглядело так, будто я почти нырнул в спасительную снежинку, но рунархский корабль вынудил меня отвернуть в сторону. По маневренности с протеем мало кто сравнится. Он и не на такие фортеля способен.

– Вмажь ему, Симба, – приказал я. – Чтобы все видели.

Протей понял с полуслова. Ключевая фраза была – «чтобы видели». Поэтому Симба раскрутил гиролуч и швырнул в «Восьмёрку». Спровоцировал диффузию защитных полей на пентере, а напоследок – выбросил плазменную торпеду. С точки зрения космического боя всё это были действия бестолковые и даже опасные. Повредить противнику они не повредят, а подставить атакующего – запросто.

Пентера – корабль массивный. Чтобы гиролуч сумел закрутить её в пространстве, а уж тем более сломать что-нибудь, нужно секунд двадцать непрерывной работы, не меньше. Диффузия полей – отличное средство, если после этого ударить из орудий большого калибра. Крохотному протею такие по штату не положены. А плазменная торпеда – вообще диверсионное оружие. Ею в упор бить надо, тогда будет толк.

Но цели своей я достиг. И рунархи и мятежники увидели, что протей из последних сил атакует преследователя. Вряд ли кто в мандраже сообразит, что делаю я это не самым эффективным, а самым эффектным оружием.

– Ещё! Ещё!

Пентера окуталась переливчатым сиянием. Огрызаться Винджент не решался, а уж я гвоздил его, как мог. Наконец он пошёл на сближение. Это решение оказалось роковым: едва пентера включила тормозящее поле, как у одного из «второнебесных» командиров не выдержали нервы. Крейсер дал залп по «Восьмёрке мечей». Пространство закипело.

Рунархский бакен превратился в пульсирующее световое пятно. Судя по силе удара, постарался один из линкоров. Мятежники рыскнули носами к гиперузлу, и началось.

Первую линию лангедокской мелочи – биремы и триремы – смело сразу. На месте «Восьмёрки мечей» закрутилась огненная воронка. Рунархи отреагировали непозволительно медленно: командующий обороной, гранд-туг Винджент, погиб. Окажись адмирал мятежников поотчаянней, Лангедок в эти стандарт-сутки перешёл бы под власть Второго Неба. Сепаратистов подвела бедность воображения: они и представить не могли, что можно расколошматить два эннера столь малыми силами. Вместо того чтобы обрушиться на рунархов всей мощью эскадры, они заметались в пристрелянной зоне.

Гибель бакена здорово помешала рунархам. Пока друзья автоматов сообразили, что дальше придётся сражаться самим, прошло несколько секунд. Мне этого хватило, чтобы первым вырваться к узлу. Линкоры мятежников отстали совсем чуть-чуть, но и это сыграло мне на руку. Силовые поля гигантов прикрыли меня, когда я пересекал гибельную зону.

Моё сознание сжалось в точку, а затем Вселенная сдвинулась так, чтобы эта точка оказалась на новом месте.

Я всё-таки выкинул в реку свой чёрный камень. Лангедок уходил в прошлое.