Грааль никому не служит

Глава 1. Колесничий апокалипсиса

Вселенная расширяется. Звёзды меняют свой цвет с белого, жёлтого и зелёного на красный. Заметить это невооружённым глазом невозможно, но я доверяю Допплеру.

Мы всё дальше и дальше уходим от Сигуны.

Корабль Шионы называется простенько и со вкусом: «Стремительный зверь Цилинь, любимец императора Бао Сю, правившего под девизом „Процветание и нанотехнологии“». Даже сам Шиона признаёт, что название длинновато, а поэтому мы зовём кораблик просто «Стремительным». Конечно же, это преувеличение. Соревноваться в скорости с большими кораблями, и уж тем более с протеем, он не способен. Пинасса есть пинасса. Однако для наших целей «Стремительный» более чем хорош.

Шиона считал, что Сигуна – его последняя пристань. Десять лет он просидел в модуле, не высовывая носа. Но, видимо, даже разорванный круг даёт силу. Мы вытащили его. Тварь, живущая в лабиринте, погибла в бою. Безликие манекены, пульсирующие кожаные мешки расползались от жара напалма, не успевая убежать. Киношные мифы о чудовищах, что в воде не тонут и огне не горят, всего лишь мифы. Природа скупа и расчётлива. Она никому не даст полной неуязвимости. Потому что не существует тварей, способных заплатить полную цену.

Не мертвецы и не лёд сделали Туландера отшельником. Его держали в плену призраки прошлого. К сожалению, о них я ничего не знаю. Шиона неохотно рассказывает о себе.

Как, впрочем, и остальные люди круга.

Цель нашего путешествия приводит его в ужас. Если бы не наша настойчивость, он так бы и жил в ледовой пещере. По его словам, это куда лучше, чем встретиться с неправильным медитатором.

Cтандарт-суток мы не соблюдали. Сперва мать Хаала скорбно поджимала губы, когда я засиживался за терминалом допоздна, но вскоре безалаберность корабельного времени захватила её. Монахиня понемногу оттаивала. Не раз я заставал Альберта и Хаалу прогуливающимися по скромной оранжерее пинассы. Ничего предосудительного они не делали, только болтали. Но Хаала всякий раз очень смущалась.

Когда «Стремительный» вышел к звезде Терра Савейдж, они сидели в оранжерее, среди кадок с цветущими лимонами и актинидиями. Я с тоской вспомнил сады протея. Где, интересно, носит моего верного Росинанта?

«Симба? – без особой надежды позвал я. – Симба, отзовись!»

Мне ответило далёкое жизнерадостное мурлыканье. Протею было хорошо. Он одичал, и это его вполне устраивало. Что ж… Ну и ладно. Я и так слишком завишу от протея.

Я посмотрел на терминал. Терра Савейдж, дикая земля. Кто дал тебе это имя? За какие заслуги? Наверное, Шиона знает. Если бы он был трезв, я расспросил бы его. Но Туландер вот уже неделю пил по-чёрному.

Перед высадкой его придётся засунуть в робоэскулап. Даже не перед высадкой, сейчас. И мне спокойней будет.

От второго гиперузла системы шёл подозрительный сигнал. Скорее всего, это армейский бакен. Наш или рунархский. Точно определить невозможно: на «Стремительном» нет подходящей аппаратуры.

Я отправился в каюту Шионы. Ледовый отшельник сидел на кровати, тупо глядя на пластиковый стаканчик в своей руке. По лицу Туландера блуждала бессмысленная улыбка. Я принюхался. Пахло «бальзамом Круттка» – весьма почитаемым на Инчжоу напитком.

– Поднимайся, – сказал я. – Мы прибываем.

– Уже? – Он поднял на меня пьяный взгляд. – Благородный муж настойчив в достижении цели… Так говорит Конфуций. А нижайший – свинья. – Он рыгнул и вновь потянулся к стакану. – Уважает ли богоравный плюгавенького?

Я забрал у него бутылку и выбросил в утилизатор.

– Хватит пить, Шиона. Скоро Терра.

Шиона пьяно погрозил мне пальцем.

– Путь благородного бессмыслен, – почти не запинаясь, произнёс он. – Потому что он путь. Лишь беспутство таит свободу.

– Хорошо излагаешь. Пойдём.

Я взял его за шиворот и поднял. Отшельник не сопротивлялся. Идти он почти не мог, мне приходилось волочь его, как мешок с техническим углем.

Мембрана робоэскулапа раскрылась.

– Прошу вас, потомок Конфуция, – я подтолкнул его к открывшейся двери. Шиона обернулся и прошептал:

– Пусть благороднейший учтёт: сын древа не терпит, когда…

Над дверью зажёгся жёлтый огонёк. Эскулап ждал.

– А ну назад. Рассказывай. Чего не терпит?

Мембрана разочарованно затянулась. Туландер смотрел на меня трезвыми глазами:

– Дозволено ли будет сказать ледащенькому?

– Говори, – я потащил его обратно в каюту.

– Слабоумный не всегда был нищ и бессмыслен, как сейчас. Когда-то ничтожненький занимал видное место среди мужей Чёрного Чума.

– Мафии?

Он указал глазами на бутылку. Я покачал головой:

– Нет, Шиона. Тебе нельзя. Рассказывай дальше.

– Чум собирал дань с новооткрытых миров. Терра Савейдж платить отказалась – безумное небрежение путями кармы. Муж мудрый и государственный выпалывает ростки мятежа, пока они ещё малы. Поэтому униженный отправился на Терру во главе армии бойцов Чума. – Речь Шионы всё больше замедлялась: – Высадка прошла под девизом «Трепет и ужасный вид».

– А дальше?

– Дальше… Колонистов небеса покинули. Сожгли мы город. Да прокляла меня золотая дева. Тушеницу с пояса – и в харю нижайшему. А сама лисой перекинулась и бежать.

Речь отшельника звучала всё более бессвязно. Я достал с полки бутыль и плеснул бальзама на полпальца.

– Благодарствую, богоравный. Так о чём говорил нижайший?

– О лисе.

– Какой лисе? А, этой… Это фигура речи. Но как погиб город, начались чудеса. Ни в чём нам удачи не было. Так бывает: заведётся алчность в сердце, да человека и погубит. Нашептали злые духи плюгавенькому о сокровищах в джунглях, а он и поверил. Через то всех слуг положил и сам злым духом стал. Не будет ему счастья в двенадцати рождениях.

Рука Шионы вновь потянулась к бутылке.

– Хватит, – остановил я его. – Значит, вы разгромили поселение колонистов, а потом отправились грабить местных. А медитатор?

– Медитатор… Странный народ обитает в джунглях. Среди деревьев живут, древу поклоняются. Из чащи отрок вышел. Сам как яшма, глаза – листва весенняя, и возрастом схож с двенадцатилетним. Я, говорит, дитя леса. И пошли беды: то на базе реакторы горят, а то мятеж.

– То есть ты думаешь, что мальчишка – это и есть Медитатор?

– Кто же ещё? Да будет дозволено никудышненькому молвить. Колесо кармы плетёт причины и следствия. В медитациях отрок нарушал все установления. Оттого гневлив был да неспокоен.

Реальность в повествовании Туландера причудливо переплеталась с вымыслом. Лисы-оборотни, гуи-мертвецы, небесные старцы. Ребёнок, о котором он рассказывал, обладал сверхъестественными способностями. Каким-то образом он уничтожил корабль, на котором прилетел Шиона. Погибли почти все бойцы мафии.

После гибели корабля Шиона полгода прожил в лесной деревне. Жители её поклонялись лесу и порядку. Что это за порядок, Туландер так и не смог объяснить. Когда прибыли эмиссары Чума, Шиона обманул их и бежал на принадлежащей им пинассе. Дальнейшее мы уже знали.

– Такова история пути ничтожнейшего, – завершил он свой рассказ. – А теперь, если суроволицый не думает отступаться, пусть винные бесы возьмут своё.

Шиона уткнулся носом в столешницу и захрапел. Я позвал Альберта и Хаалу, и мы отнесли отшельника в робоэскулап.

Терра Савейдж приближалась. Нас ждали новые загадки.

Высадка на планету прошла обыденно. Без торжественного трепета, замирания сердец. Сказалось то, что среди нас был Шиона – человек Воды. Его равнодушие передалось всем нам. Удивительно: даже Хаала стала меньше думать о своих и чужих грехах.

Пинасса промчалась над бамбуковыми зарослями, раскалила воздух в низине, убив надежду туземцев на дождь, и села у подножия горы. Обратной дороги не было: свой ресурс «Стремительный» выработал до конца.

Местные жители восприняли наше появление как нечто само собой разумеющееся. У обгорелой опоры корабля появилась группка людей в набедренных повязках.

– Знамение однако, – на ломаном стандарте объяснил им человек в шкурах. – Рис, батат, сладкая редиска – хорошо. Вождь банан давай – один, два, много. Тогда дождь будет. Урожай будет.

Удовлетворённые этим объяснением, люди разошлись. Мы стали частью их простенького, цельного мира, а значит, неожиданностей от нас ждать не приходилось.

Шаман дождался, пока измученный, помятый Шиона спустится по трапу, и отправился нам навстречу:

– Долго тебя не было, драгоценный начальник. Наши дети выросли и обзавелись собственными детьми. Зачем ты вернулся?

Шиона склонил голову:

– Лишь мудрецу дано увидеть забор в темноте. Ничтожный бежал от судьбы, да не убежал.

– Хорошо. Сын древа ждёт тебя.

На мне взгляд шамана задержался:

– Ты, значит, небесный вождь? По кругу идёшь?

– Да.

Ери развернулся и пошёл по тропинке.

– Оружие не берите, – бросил он через плечо. – Оно вам не понадобится.

Мы двинулись следом. С каждым шагом Туландер горбился всё больше. На его лице поблёскивали капельки пота.

– Благородный муж… – обернулся он ко мне. – Благородный муж не ищет последствий и не чтит причин. А в желаниях-то и кроется погибель.

Я разозлился. Не люблю болтунов. Особенно когда человек толком ничего не умеет, зато на каждый случай мудрая мысль припасена. Как оказалось, злились все мои спутники – каждый по своей причине. Мы вступили на земли четвёртого человека круга.

Тропинка вилась меж зарослей местного бамбука. Ветерок шевелил коленчатые стебли в пучках полосатых листьев. С ветки на ветку прыгали птицы с ярким оперением. Словно голуби на Казе, такие же бесцеремонные. Видимо, не трогают их местные.

Из-за пригорка показались крытые соломой и черепицей крыши. Посёлок огораживал забор – ровный, словно вычерченный в графическом редакторе. Взрослых на улицах не было. Зато парочками прогуливались дети – непривычно серьёзные, хмурые. В аккуратных будках сидели собаки. Ни лая, ни крика – всё молча, степенно.

Дети одеты как на парад: чистенькие, опрятные, ни пятнышка, ни прорехи. И играют, словно автоматы у конвейера: ни лишнего движения. Но больше всего меня поразило выражение лиц. Дети смотрели так, словно знали, как правильно.

Шаман оставил нас у забора. Сам пошёл к длинному зданию в центре посёлка. Дом этот, видимо, считался роскошным: его стены были выкрашены охрой, а на окнах золотились наличники в виде волчьих голов. И черепица на крыше лежала в несколько слоёв. Богатый дом.

Там шаман задержался надолго. Когда же появился, за ним шёл высокий грузный человек в лиловом халате. Усы великана свисали, словно моржовые клыки.

– Вы – злые люди с небес? – поинтересовался великан, едва увидев нас. – Здоровья вам.

– Здравствуй, – отозвался я, а Шиона добавил: – Злые люди на небесах больше не живут. Их убили мы – добрые люди из космоса.

Великан устало улыбнулся. Так улыбаются глупым шуткам уважаемого человека.

– Мы проводим вас много-много есть. Пить. Всё, что нужно.

– Можешь говорить с ними на языке шаманов, Коляшка, – остановил его шаман. – Они мудрые. Всё понимают. Неужели ты забыл драгоценного начальника Шиону?

– Нет, не забыл. Благодаря ему сын древа даровал нам порядок. Язык, на котором говорить. Простой язык. Понятный. Идёмте.

Перед тем, как войти в ворота, Коляшка сорвал лист с дерева. Показал его фигурке обезьяны, вырезанной на столбе. Шаман кивком приказал нам сделать то же самое.

Перейдя линию ворот, мы оказались во власти множества местных правил и установлений. На перекрёстках висели клетки с разноцветными птицами. Переходить от дома к дому можно было лишь по разрешению зелёной птицы. Надписи на стенах следовало читать, даже не зная языка. При малейшем отхождении от ритуала Коляшка хватался за нож.

Наконец нас привели к симпатичному белому домику в тени двух сосен.

– Вот ваш дом, – объявил Коляшка. – Мы вас ждали. Он, – великан кивнул на Шиону, – обещал вернуться и привезти воинов. Сильных воинов. Слово надо держать. Тогда порядок.

– Сын Древа навестит вас ночью, – поддержал его шаман. – Всё узнаете. Будьте готовы. – И они ушли, оставив нас одних.

Гостевой домик оказался уютным. Крышу его покрывала свежая солома, на стенах висели гирлянды из хвои. Напротив крыльца стояла дряхлая виселица. Кожаные ремни почти сгнили, да и перекладина оставляла желать лучшего. У подножия виселицы росли болезненные красные цветы – словно расплескалась кровь.

Глядя на повешенного, мать Хаала презрительно оттопырила губу:

– Обрядовое творчество, да? Мир язычников, вот что это такое. Шиона, вы притащили нас в обиталище скверны.

Отшельник развёл руками:

– Ничего не знаю. При никудышненьком такого не было.

Он помрачнел. Не было, не было, да что-то всё-таки было… Я обошёл вокруг столба. Повешенный висел вниз головой. Руки его перекрещивались на груди, свободная нога была согнута в колене – издалека он напоминал перевёрнутую четвёрку. На сведённом судорогой лице застыла улыбка.

Деревянная скульптура. Но какое мастерство!

– Извращённое понимание искусства. И язычники уверены, что почтили этим Господа!

– Только не устраивай костров инквизиции, умоляю. Вполне симпатично.

Альберт постучал повешенного по животу. Дерево отозвалось глухим утробным звоном.

– Мне кажется, – пробормотал не-господин страха, – что он живой.

– И смотрит на нас. Пойдём отсюда.

Мы вошли в дом. С неприятным чувством я обнаружил, что на соломенных циновках красным нарисованы силуэты подошв. Я разулся. Мои кроссовки как раз идеально подходили к силуэтам. Для пробы я переставил их на соседние – линия выбилась из-под подошвы.

Всё шло так, как должно было идти. Сила пульсировала в воздухе. Каждый из рабов круга меняет мир, наполняя его своим безумием. Альберт, Хаала, Шиона… Мы на правильном пути. Где-то рядом скрывается четвёртый человек круга.

Мы прошли в комнату. Циновки под ногами сменились бледно-зелёными матами из сушёной травы. Повсюду царил порядок: нервный, отчаянный. Тот, что возникает у измученной хозяйки, готовой убить за кружку, положенную не на своё место. На полу лежали коврики: раскрашенный под гранит – для Альберта, затканный золотом и серебром – для Хаалы. Шионе достался коврик, играющий бликами морских волн. Мне – с абстрактным орнаментом. Коврик, украшенный листвой и желудями, оставался пуст.

– Садитесь, злые люди с небес, – усмехнулся я. – Места уже приготовлены.

Мы расселись на ковриках. Откуда-то появился грозный мохнобровый старичок в белом переднике. За ним семенили насупленные дети лет одиннадцати-двенадцати. В белых передниках, с подносами в руках. Руководствуясь одними им известными правилами, дети расставили на матах чашки, чайники и тарелки с травой.

– Злые люди со звёзд. Отдыхать. Вы устать, мы – чай, травка. Хорошо!

Самый младший высыпал в глиняную плошку горсть сушёной травы. Высек искру. По комнате поплыл аромат нагретого солнцем камня, цветов дикого лука и молочая. Кланяясь, словно автоматы, слуги вышли в дверь. Дети попадали точно в такт со своим начальником, и от этого становилось жутко. Хаала вздохнула:

– Андрей, это всегда так бывает? Каждый новый человек круга воспринимается таким, – она огляделась, ища слово, – чудовищем?

– Да. Помнишь лионесцев на «Красотке Игрейн»? Вы превратили их в животных. Я не знаю, как вы живы. Почему вас не убили до сих пор.

– Мы хорошо притворяемся, – заметил Альберт. – Вот я, например: всего боюсь, однако же делаю что-то. Иногда получается, иногда нет… Я что-то не так сказал? – испуганно глянул он на нас.

– Всё так, – неожиданно мягко улыбнулась Хаала. Она повернулась ко мне: – Андрей, ты первый, кто принял меня такой, какая я есть. Пусть у тебя были на то свои причины и своя корысть – неважно. Господь не различает рек по истокам. Спасибо тебе.

Шиона терпеливо ждал, пока закончатся откровения. Затем, кряхтя, потянулся к чайнику. Наливал он чай на особенный манер: низко опуская пиалу, так что струя лилась с высоты.

– Униженный вот что скажет, – объявил он, раздавая чашки. – Вы рассеяли мрак моей души. Убогонький ведь кем был раньше? Мерзавцем. Сволочью. По делам, как говорится, и плеть. Вы же иное, храни вас будда Вайрочана.

Пока он говорил, я взял с блюда лист салата. От аромата курений голова стала лёгкой, как воздушный шарик. Я оторвал кусок и принялся жевать.

– Всё это, – Шиона неопределённо обвёл вокруг себя рукой, – есть отражение чаяний убогонького. Когда появился сын древа, он так сказал: соберите силу желаний своих, и да воплотятся они. По его слову и вышло.

Вкусно. Я схватил сразу огромный пучок травы. Сочная, кисловатая – её хотелось есть ещё и ещё. Такое со мной бывало лишь однажды. Я заболел, а Галча принесла мне лимон к чаю. Этот лимон я сжевал со шкурой – словно яблоко. До сих пор помню удивлённые глаза Галчи.

От ароматов ли гор, от пряного ли вкуса травы, но по телу прокатилась волна свежести и очищения. Я чувствовал себя на грани прорыва. Не хватало небольшого толчка, чтобы прийти к чему-то новому, неизведанному. Так беспокойно и тревожно приходит в город гроза.

Сумерки за окном сгущаются. Душно…

Хоть «Стремительный» и растопил тучи в небе Терры Савейдж, но ветер нагнал новых. На центральной площади селения запалили костёр. Его отблески проникали в комнату сквозь окно. На стене качалась тень повешенного; барабаны стучали всё громче.

– Не нравится мне всё это, – сказал Альберт. – Грохочут, грохочут…

От далёкого предгрозового рокота, вибрировали кости черепа. Было тревожно.

– На Лионессе, – начал я, без зазрения совести выдавая военную тайну, – местные так от нас защищались. Кострами и грохотом барабанов.

– А я одно время с «Языческим ковеном» тусовался. Только мы костры жгли, когда оргии устраивали.

– Ты участвовал в оргиях? – удивилась Хаала. – Господь с тобой, милый мальчик.

– А что такого? – насупился тот. – Все участвовали, и я тоже.

Разговор потихоньку налаживался. Как оказалось, костры и барабаны были не только у меня и Альберта. Шиона когда-то посещал подпольные соревнования по ушу. Хаале довелось участвовать в обряде экзорцизма.

– А давайте, может, вспомним у кого что было? Ну, страшного в жизни?..

Мне стало смешно. Тут Альберт мог заткнуть за пояс любого. Но идея мне понравилась.

– Давайте.

– Вы беду накличете. Это же чужой мир. Где ваша осторожность?

– Хаала, не нуди. – Я похлопал по рюкзаку, лежащему рядом: – У меня с собою генератор сторожевого поля. Жрецов с каменными ножами он не остановит, но задержать задержит.

– Жрецов не будет, – скупо заметил Шиона. – Приземлённенький ручается. Давайте рассказывать истории.

– Пусть Альберт начнёт. Он предложил, ему и слово.

Студент замялся:

– Ну, вряд ли я что-нибудь… Я ведь такой – своей тени боюсь. И вообще… Вот, однажды, помню, было… ещё в школе. Иду через кладбище. Ночью.

– Многообещающее начало, – засмеялась Хаала.

– Тс-с-с!

Генератор щёлкнул и загудел. На потолке появилось крохотное световое пятнышко. Оно растянулось, стало прозрачным и заполнило собой всё помещение. Я отыскал в углу подсвечник. Затрещал огонёк, и в комнате уютно запахло свечным воском. Тень повешенного качалась на стене.

– Так вот, – продолжал Альберт. – Иду я через кладбище, а там у свежевыкопанной могилы – человек. Сам без головы, а в руках – деревянный меч. И машет мне: проходи, мол.

– Вероятно, это был рокуро-кубай? – заметил Шиона. – Хотя, нет… Рокуро-кубай – нечто обратное. Одна голова без меча и тела. Вряд ли достойный муж мог так обмануться.

– Ты, наверное, куст за призрака принял, – предположила Хаала. – Такое случается. Ну и как, прошёл?

– Нет. Развернулся, и ну бежать!

Шиона не смог скрыть разочарования.

– Муж отважный идёт навстречу своим страхам, – назидательно заметил он. – Рубит их мечом ба-дао и расстреливает из нитевика. Иначе, как говорится, будут они сопутствовать ему во всех инкарнациях.

– Так ведь и сопутствовали, – вздохнул Альберт. – Это парень из моего дома оказался. Негр. У него тренировки по айкидо, а возвращаться ближе через кладбище. Он шёл, шёл, да и задумался. А тут я. Он думал меня пропустить, да забыл, что у него в руке этот… меч ихний. Бокен называется. И лица в темноте не видно. Он у меня потом денег взаймы брал. Глупая история, правда?

– Ну что ты, – Хаала потрепала его по волосам. – Мой ужас ещё позорнее. Я ведь потеряла веру в учителей.

– Расскажи.

Хаала замялась:

– Ну не знаю, стоит ли…

– Просим! Просим!

– Тогда слушайте. И не жалуйтесь. – Она вздохнула: – Такое бывает с юными девчонками. Надо уповать на милосердие Господне, но вы же знаете… На словах-то всё гладко. А копни поглубже – такое поднимется, хоть нос затыкай. Случилось это в годы моего послушничества. Было мне лет тринадцать, и была я редкостной оторвой. Честно. Мечтала с еретиками сражаться, естество им мужское отрывать. Я же говорю: молодая была, глупая.

Мать Зюбейда, наставница наша в рукопашном бою, люто меня ненавидела. Гонористых она вообще не любила. Я к ней раз как-то: мол, почему нас не учите? Только по пенькам прыгаем да воду для кухни таскаем! А она мне: хорошо. Сделаем тебе Марину рубашку – чтобы тело удар держало. Это, знаете, не сахар. Три круга по горам голышом – по терновнику да камням – а потом две девахи гранитным камушком всю обстучат с молитовкой. И так – много раз, пока тело не закалится. Спать на досках, ночью тоже молиться…

Я налил ей ещё чаю. Хаала с благодарностью приняла чашку.

– Мать Зюбейда думала, я сломаюсь. Виниться приду. Ну рано мне ещё рубашку было-то. Вогнали б в гроб девчонку – ни за что, ни про что. А я упрямая была! Глаза горят, сама худющая, исцарапанная, тело – сплошной синяк. И фигурой пацанка. Когда Фарида… ну, деваха, что меня камушком обхаживала, насмехаться стала, тут я не выдержала. Отлупила её. Я ведь всё переживала, что у меня вот здесь, – она показала на свою грудь, – мало. У других – вымя так вымя, а я доска доской. – Монахиня вздохнула: – До сих пор стыдно. Я ведь Фариде этой руку сломала и глаз выбила. Думала, всё: в мешке утопят или шлюхой храмовой сделают, магдалиной. Христос миловал. Выпороли до беспамятства, да в часовне заперли на десять дней. Молиться. Мать Зюбейда, оказывается, всё видела. Сказала потом: «Не за то наказываю, что сестру во Христе и Диане искалечила. А за то, что кичилась, о красоте телесной вперёд духовной думала. Перед Христом все равны: дурнушка и краса. Меч золочёный и глефа титанопластиковая».

Глаза Хаалы затуманились. Отблески пламени падали на её лицо, смягчая грубые черты:

– Там я все десять денёчков и провалялась. У-у-у! Страшно было. Часовня-то заброшенная, для наказаний. Девчонок там перемерло страсть сколько. И привидения шастают… А может, не шастают, показалось мне в горячке. Лежу и всхлипываю: жалко себя, просто ужас. У меня ведь под подушкой медовый коржик был припрятан. И так его захотелось – сдержаться не могу. Я всегда была сладкоежка. Тело горит, больно, а в бреду коржик этот мерещится. И о котятах думаю… Меня в детстве Кошачьей Мамой звали.

К концу четвёртого дня, когда я уже кончалась, явилась мне святая дева Диана. Коснулась моих ран… врать не буду – сразу не исцелились. Но стало полегче. И вот идёт она вверх по лестнице и ко мне оборачивается, манит за собой. И свет от неё исходит – белый, радостный. Я ползу по лестнице, больно… всё равно ползу. А наверху святая исчезла. Но перед этим указала в окно.

Я подтянулась, гляжу в окошко, а там – солнце. Деревья зелёные, лужайка. И на той лужайке – мать Зюбейда с охранником. Он её тискает, а та хохочет, заливается.

Хаала умолкла, вновь переживая постыдную сцену. Шиона заметил:

– Быть может, то не святая матушка вас посетила? Охальный демон Гуу пытался смутить неокрепший ум послушницы?

– Да нет, – поморщилась Хаала. – Святая была настоящая. Матриархиня потом всему монастырю объявила, что на мне благодать. Я ведь почему рассказываю? Святая не зря приходила. – В глазах монахини блеснули слёзы. – Она хотела, чтобы я… того… людей принимать училась. Со всеми их недостатками, ложью и несовершенством. Да только не впрок пошло. Я потом до-олго во сне эту сцену видела. Всё забыть не могла. Правда, о крестовых походах уж не мечтала, дурь из меня вышла. А то бы сгинула девчоночкой от ревностности. Раньше-то я на мать Зюбейду едва не молилась.

Фитиль одной из свечей затрещал, выдал струйку дыма.

– Ладно, – раздумчиво сказал Шиона. – Смысла в том большого нет, однако убогонький расскажет. – Он пожевал губами и продолжил: – Произошло это, когда мы карали колонистов Терры Савейдж. Весёлые были времена. Если что-то нам нравилось – брали. Если кто-то говорил «нет» – мы рубили его мечами «ба дао», расстреливали из нитевиков и всё равно брали, что хотели. Такие мы были безжалостные мерзавцы.

– Чай кончился, – сказал Альберт. – Весь выпили.

– Я принесу ещё, – сказал я. – Заодно осмотрюсь, что да как. Шиона, не рассказывай без меня, ладно?

Я убавил защитное поле до минимума, приладил на пояс кобуру нитевика и вышел наружу.

Ночь пахнула в лицо теплом, сыростью и пряным запахом джунглей. Где-то орали ночные птицы. Звуки барабанов стали глуше, их ритм действовал на меня гипнотически. Лихо отплясывали девушки в полосатых халатах. Парни в шароварах и медных масках прыгали через костёр. Хотелось бросить всё и присоединиться к ним. Давненько я не танцевал… Ох, давно.

– Куда, бачка? – высунулась из кустов сонная рожа, размалёванная белым и красным. – Мала-мала отдыхай. Ты есть, ты пить – мы пляска. Порядок, однако.

– Приспичило мне, братец. Извини. И чай совсем кончился, заварите новый.

Рожа заморгала, а потом исчезла среди листьев. Я успел заметить отблеск света на металлическом стволе. Винтовка «Рипли», модификация, рассчитанная на крупных инопланетных хищников. «Рипли» – это нехорошо. Если капля никотина убивает лошадь, то «Рипли» разрывает её на части.

Нас стерегут.

Я отошёл к кустам, не забывая прислушиваться к тому, что происходит за спиной. А там начались административные разборки.

– Чаю сюда! – рявкнула рожа. – Гости много мала пить. Гости бамбук отдыхать. Быстро!

Поднялась суета. Забегали поварята в передниках, у забора вспыхнул огненный глаз плиты. Хорошо у них дело поставлено. С понятием. И ждать пришлось недолго: прибежал чудо-ребёнок в шкурах, как шаман Ери. В руках – поднос с чайником и чашками.

– Господин хочет, чтобы я отнёс чай, следуя шагом Цу или шагом Иэ?

– Господин сам отнесёт чай. Благодарствую, отрок.

С «отроком» я загнул. Но уж больно они забавно выражаются.

Войдя в комнату, я обнаружил, что Шиона времени не терял:

– …и вот он говорит: «Я – сын древа. Обещайте, что не станете убивать туземцев. За то – исполню три желания».

Как ни старался я войти бесшумно, поднос звякнул.

– Тс-с-с! – прижала палец к губам Хаала. – Садись.

Я уселся, поставив чайник рядом с ней. Шиона рассказывал:

– И тогда Большой Хао схватил веточку и говорит: «Хочу золото! Много золота!» По слову его и сбылось. Засверкало в небе, жидкий огонь пролился. Прибегают люди И Пына: так, мол, и так, склад боеприпасов к небесной владычице Си Ван Му отправился. А на страже Игнисса стояла – дочь Большого Хао. И свёрток с собой пластиковый тащат, чёрный. Развернул Хао пластик, глянул, во что дочь его превратилась, – и умом тронулся. Кричит, бьётся. – Шиона вздохнул: – А несовершенный возьми да ляпни: «За погибшую волею Чёрного Чума страховка назначена. Ты, Хао, теперь богат».

– А он?

– Против дао пошёл. Сжал ветку до хруста, кричит: «Не нужно мне проклятого золота! Пусть доченька моя живёт».

Я взял чашку рассказчика, выплеснул старый чай и налил свежего.

– Благодарствую, – Шиона отхлебнул и продолжил будничным голосом: – Ожила она. Села, руками обугленными шарит вокруг себя. Четырнадцать лет деве было. Вся её красота в огне сгинула – живой труп остался. Криком заходится, кричит, а умереть не может – по велению отца.

– Я слышал похожую историю, – заявил Альберт. – Только там речь шла о высушенной руке обезьяны. И третье желание было, чтобы всё осталось по-прежнему?

– Благородный отрок ошибается. Прежде чем Большой Хао назвал третье желание, ничтожненький застрелил его из нитевика. Глупо тратить такую силу в угоду прихотям неразумного. Мы уложили Игниссу в робоэскулап и отправили к выжившим колонистам. И Пын клялся, что душу из них вытрясет, а заставит вылечить отроковицу. Так-то вот.

Случилось странное. Я точно помню, что зелёный коврик слева от меня был пуст. Но вот сидящий на нём человек вытянул обнажённые руки, похрустел пальцами:

– Отличная история, Шиона. Рад был её услышать.

Монахиня отчаянно завизжала. Туландер отреагировал правильно: без замаха пнул незнакомца в голову. Тот даже уходить не стал: рубанул летящую ногу ребром ладони. Что-то хрустнуло.

Я отпрыгнул к окну, целясь в голову незнакомца из нитевика. Альберт путался в ремнях кобуры. Хаала же стояла на коленях, вытянув руку. Вид у неё был сосредоточенный, как у ребёнка, кормящего лошадь сахаром. Но вместо кусочка сахара в руке звенело вибролезвие. Клинок расплывался скрипичной струной. Остриё плясало в миллиметре от кадыка гостя.

– М-мерзость какая, – фыркнула монахиня. – И не стыдно ему!

Хаала была шокирована. Незнакомец не носил одежды. Зелёный клетчатый шарф перехватывал волосы, на груди висела веточка дуба на сыромятном ремешке. Запястья и лодыжки были украшены кожаными браслетами. Вот и весь костюм.

– Уберите оружие, – попросил гость. – Я мирный. Да.

– Госсподи!.. – Хаала не знала, куда деваться от отвращения. – Ты – мирный? Да ты хоть рожу свою в зеркале видел?

Тут она преувеличивала. На бандита гость похож не был. Широкий в кости, мускулистый, загорелый. Лицо скуластое. Нос чуть с горбинкой, губы тонкие, нервные. Волосы до плеч, обрезаны неровно – как у Маугли в мультфильме. Симпатичный парень. Выражение лица, правда, злобное, но я бы тоже разозлился на его месте. Виброклинок у горла – это противно.

Шиона потёр ушибленную ногу, поклонился:

– Мастера боя видно издали. Если мои друзья не убьют вас, то ничтожненький готов вас им представить.

– Неужели? – Хаала чуть отвела клинок в сторону.

– Это Ориллас. Благородные называют его неправильным медитатором, а несовершенные – сыном древа.

Я бросил быстрый взгляд в окно. Виселица была пуста.

– Вы – гости, – быстро заговорил Ориллас. – Это хорошо по-вашему? На хозяина – с ножом? С пистолетом?

– Опусти лезвие, Хаала, – приказал я. – Он один из нас.

– А вы – одни из меня, – съехидничал Ориллас. Однако, когда Хаала выключила клинок, а я убрал пистолет в кобуру, нападать не стал.

– Чаю дайте. Я пить хочу. – Глаза Орилласа зыркали туда-сюда. Напряжённые плечи придавали ему вид нахохленной совы. – Хорошо устроились. Молодцы. Древо будет с вами.

Я налил ему чаю. Ориллас неловко принял чашку, отпил. По подбородку потекла блестящая струйка.

– Я так не могу. – Хаала чуть не плакала. – Прикройте же его чем-нибудь!

Туландер покопался среди своих вещей и протянул гостю плащ:

– Соблаговолите принять.

Тот с подозрением покосился на подарок:

– Шерсть?

– Лён.

– Не приму. Вегетарианское.

– Тогда это возьмите. Натуральный шёлк, о господин сын древа. Мой церемониальный халат. Для нижайшего это будет большой честью.

– Шёлк. – В лице Орилласа проступило сомнение. – Что такое?

Как мог, отшельник рассказал ему о тутовых шелкопрядах. Ориллас слушал благосклонно, только в конце поинтересовался, чем шелкопряды питаются. Туландер взялся объяснять, но я пнул его в лодыжку.

– Они хищники, – сказал я. – Мух жрут, ящериц. Могут кошку загрызть. Или даже овцу. На Инчжоу шелкопрядов заводят, чтобы те ловили мышей.

– А почему тутовые?

– Игра слов. Тутовый шелкопряд – тут прядёт, там нет. А тамовые – наоборот.

Шиона кивал, словно китайский божок. Я всё боялся, что он ляпнет правду, но обошлось.

– Я висел за окном. Всё слышал. Очень интересные истории. – Ориллас повернулся ко мне. – Ты расскажешь свою?

Я покачал головой:

– Нет, Ориллас. Не сейчас. Но тебя я выслушаю с удовольствием.

Сын древа закутался в халат. В отблесках костра он напоминал демона, какими их любят рисовать в лионесских храмах.

– Я? Да, могу. История Шионы не полна. Позволяешь? – Туландер кивнул, и Сын Древа продолжил: – Было третье желание. Шиона его высказал. Просил, чтобы древо навело порядок в мире. Сделало всех счастливыми.

Хаала и Альберт растерянно хлопали ресницами. Один Шиона сохранял спокойствие.

– С тех пор всё идёт своим чередом. Здесь, – сын древа развёл руками, словно обнимая весь мир, – единственный порядок, который может вообразить древо. Я строю его. По мере сил.

Всё ясно. Желания надо формулировать чётко. Горькая судьба Большого Хао ничему не научила Шиону. «Порядок», «счастье для всех» – что может быть неопределённей?

И вот результат. Древо принялось осчастливливать окружающих в меру своего деревянного разумения.

Я попытался представить, как всё могло происходить. Кроме мелких деревень на Терре есть город-колония – официально он принадлежит Чёрному Чуму. Вот база мафии погибает в катастрофе. Флот тоже. Колонисты трясутся, не зная, как быть. Страшный Шиона Туландер бродит где-то в джунглях, он всё ещё жив. Прилетает катер с И Пыном на борту и обгорелой девочкой. Хирурги, естественно, делают всё возможное, чтобы поставить её на ноги. Ведь иначе вернётся ужасный Шиона.

Время идёт. Шиона попросил счастья и порядка для всех и обрёл покой – как его понимает древо. Безвольным он живёт среди аборигенов. Те поклоняются ему, как пророку. Ориллас строит деревянный порядок вещей. Чёрт возьми! Мне всё было понятно, кроме одного: как Туландеру удалось попасть на Сигуну? Вряд ли он сам бежал с Терры.

– Теперь мы никогда не расстанемся, – Ориллас отпил из пиалы. – Я узнал, что есть ещё места. Они – в беспорядке. Но это ничего. Небо я уже заклинаю, летающих птиц – тоже. Селения подчинил. Остался город.

Пальцы Орилласа сжались на белом фарфоре. Чашка лопнула, и чай пролился на колени сына древа:

– Мы пройдём всюду. И везде установим порядок. – Он поднялся: – Отдыхайте. Завтра нам в путь.

Халат соскользнул с плеча Орилласа; Хаала зажмурилась. Зашлёпали по травяным матам босые ноги. Генератор силового поля беспорядочно запищал и умер. Порядок, нравившийся древу, технику исключал.

– Что это было? – спросил я, когда Ориллас ушёл.

– Ничтожненький просит извинить его, – вяло отозвался Туландер. – Будь у убогонького воля, он бы не возвращался на Терру Савейдж.

– Но ты знал, что он ждёт тебя? – спросила Хаала. – Почему не предупредил?

Туландер пожал плечами:

– Сила древа – странная сила. Я не властен над ней.

– Что же теперь с нами будет?

– Ориллас узнал о существовании города. Поселенцам придётся туго. Ничтожненький видел, как сын древа создавал порядок. Как учил местных своему языку. Он великий маг. Об одном молит ничтожненький: не говорите ему о… – Шиона указал глазами на потолок.

Я понял. Если неправильный медитатор узнает, что существуют другие планеты, начнётся кошмар. Ни земляне, ни рунархи не сумеют сдержать существо, знающее, как всё на самом деле.

Глава 2. Мы возвращаемся к цивилизации

Мои подозрения оправдались. «Стремительный» превратился в мёртвый кусок металла. Обычно, когда загибается ходовая часть корабля, хоть что-то да продолжает функционировать. Работает электроника, действуют мембраны входов, системы очистки воздуха и воды.

Но порядку не нужны космические корабли.

Когда я спускался по опоре корабля на землю (трап тоже не работал), внизу ждал шаман Ери.

– Сдохла? – лаконично спросил он.

Я кивнул.

– Ориллас – мужик. Ты, начальник, держи ухо востро. А то будешь в порядке.

Я вгляделся в лицо шамана. Грязь, краски – всё это не могло обмануть меня. Когда-то Ери жил в одном из миров Второго, а может, и Первого Неба. На местных он был похож не больше, чем садовая лилия на незабудки.

– Кто ты? – спросил я.

Шаман сплюнул:

– Я прилетел вместе с Шионой. Здесь ещё несколько человек найдётся из наших. Не всех джунгли сожрали.

– Джунгли? В смысле – древо?

– Да. Древо. Город жалко… Ориллас старается, порядок несёт. И принесёт. – Еремей огляделся: – О других планетах – ни слова. Понял?

– Я знаю.

– Не знаешь. Я десять лет живу в порядке – мне даже начало нравиться. Но если так станут жить все, то лучше удавиться. Ты Кампанеллу читал?

Я кивнул.

– Здесь – деревянная Кампанелла. Разумная и логичная. – Он вздохнул: – Мы с ребятами пытались Шиону с Терры сплавить. Думали, лучше будет… Но нет. Этого беса никто не образумит. Видишь, вы его нашли и вернули. Это судьба. Возвращайся. Если тебя долго не будет, сын древа с меня спросит.

Я вернулся в селение. Подготовка к «деревянному» походу шла полным ходом. Селение кипело, словно растревоженный муравейник. Ориллас сидел на центральной площади, скрестив ноги. Его лицо свело судорогой, мышцы окостенели. Глазные яблоки под зажмуренными веками трепетали. Сын древа грезил наяву. Когда я подошёл ближе, он объявил:

– Ты искал меня – там, за куполом неба. Зачем?

– За куполом?

Ориллас оскалился. Веки чуть приоткрылись; белым сверкнули глазные яблоки.

– Ты думал, я не знаю? Терра маленький мир. Есть другие – больше, красивей. Там живут рунархи, люди. Есть Чум, есть император… но нет древа. Знаешь, в чём парадокс? Все, кто живет здесь, так или иначе касались древа. Просили чего-нибудь. Требовали. Так древо постигает мир, иначе не умеет. Твои печали – иное. Кое-что я в них понимаю, кое-что – нет.

Я присел на корточки:

– Я действительно искал тебя, Ориллас. Ты мне нужен. Скажи, что ты видишь?

– Темноту. Звёзды… Ветер несёт стальные семена, наполненные жизнью. Чтобы засеять планеты. Ваши враги двинулись в путь. Я ощущаю их присутствие.

Я тоже чувствовал это. Сознания моих окраинников стали ближе, болью отдаваясь в затылке.

«Симба», – позвал я. Что-то шевельнулось – полуоформленная мысль, сгусток понимания. Протей искал меня. Будь у него столько же воли и целеустремлённости, как у бывших каторжников, мы бы встретились ещё у Сигуны. Но протей – ребёнок, отвлечь его очень легко. «Симба, лети на Терру Савейдж. Слышишь?»

Меня обдало волной обожания.

– Ты зовёшь своего зверя? – поинтересовался сын древа. – Зови. Он понадобится.

– Откуда ты знаешь о нём?

– Знаю. Я вижу. – Ориллас умолк. Тело его неестественно выгнулось, скрутилось. Воздух вырывался из лёгких со свистом и хрипом: – Уйди… Не стой здесь. Больно.

Ладно, с Орилласом мы ещё потолкуем. Пока надо отыскать моих спутников. Я шёл через деревню, и разметка дорог мало меня волновала. А зря. С крыльца одного из домов за мной наблюдал трёхлетний малыш. Когда я пересёк улицу под аккомпанемент хлопающих красных крыльев, он не выдержал и заревел. На его глазах рушился порядок. Этого детская душа стерпеть не могла.

Хаалу, Альберта и Туландера я нашёл на краю деревни. Взгляды их были полны надежды.

– Ну как?

– Пинасса мертва. Нам не улететь.

Они переглянулись. Альберт сообщил:

– Андрей, это дьявол. Он от залпа нитевика уворачивается!

Впервые я видел не-господина страха настолько обескураженным.

– Нам придётся последовать за ним, – подтвердила Хаала. – Это наша вина. Господь являл знамения, но мы оказались слепы. Видишь местных?

Я посмотрел туда, куда она указывала. Великан Коляшка, шаман Ери и ещё несколько аборигенов крутились возле побитого исследовательского антиграва. Модель «запорожец», старая и надёжная машинка.

От антиграва осталась лишь ходовая часть. Всё остальное – обшивку, вооружение, системы регенерации воздуха – селяне давно растащили. Вместо кабины они поставили шалаш. Из-за него машина выглядела горбатым великаном. Антиграв-подвеска работала: сломать или потерять шар компенсатора могли разве что либертианцы.

«Запорожец» парил в полутора метрах над землёй; от раскуроченного блистера в траву уходили поводки. Ездовых зверей я не сразу разглядел, а когда разглядел, удивился. Котов в упряжках не использовал никто. Жители Терры Савейдж отличились.

К нам подошли Коляшка и худощавый человек в очках и бесформенном свитере.

– Знакомьтесь, – представил своего спутника вождь. – Упенька. Лучший знаток ездовых котов. Он… как это сказать… профессор? А, профессионал.

Мы поздоровались с профессором. Тот тряхнул огненной гривой и сообщил:

– Животина – она чуткости требует. Это ездовой кот. Да. – И ушёл в себя.

Носильщики суетились вокруг «запорожца», загружая припасы, медикаменты, оружие. Ориллас готовился к роли колесничего Апокалипсиса.

– Где Шиона? – спросил я.

– Там, – Хаала махнула в сторону гостевого дома. – Переживает.

– Опять?

– Всё утро. И ноет, и ноет… Как будто мы в лучшем положении, чем он.

Я отправился в указанном направлении.

– Андрей, не опаздывай, – крикнул вдогонку Альберт. – Коляшка говорит, скоро отправляемся.

– Хорошо. Постараюсь побыстрее.

Как мне и обещали, Туландера я нашёл у виселицы. Отшельник сидел, привалившись к стене, и меланхолично курил трубку.

– Сбежал? – спросил я.

– Истинно так. Ничтожненький в ужасе, – ответил тот.

Ужаса в его голосе не чувствовалось. Вообще, за речами Туландера сложно разглядеть истинные чувства. Всё, что он говорит, звучит с одинаковым равнодушием. Но я уже научился различать его интонации.

– Что случилось, Шиона? Человеколюбие не даёт покоя?

– Благородный и чистый душой не понимает. В городе нас ждёт Игнисса-смерть.

– Та самая? Дочь Большого Хао?

– Коляшка поведал гугнивенькому. Жернова кармы мелют медленно, но верно. Агатовая дева жива. Она ненавидит гугнивенького.

– Ты думаешь, ей известно о нашем походе?

Шиона сделал неопределённое движение плечами:

– Может, да, может, нет… Глаза колонии открыты; проглядеть пинассу они не могли. Судьба лядащенького прискорбна. Все его деяния обречены на провал.

– Не каркай, Шиона. – Я придвинулся к отшельнику. – Лучше скажи: Игнисса может быть пятой?

– Круг велик. Он включает в себя всё на свете, и чаяния его предсказать невозможно.

Я вздохнул. Если мудрецы прошлого похожи на Шиону, странно, как люди вообще выжили.

– Пойдём, Шиона. Нам скоро отправляться.

– Она ненавидит убогонького, – покачал головой отшельник. – За что? Я ведь следовал своей природе.

– Пойдём, – повторил я. – Хватит ныть, Шиона.

Я помог ему подняться, и мы пошли к забору – туда, где над высокой травой покачивался терранский джаггернаут. Сытые коты блаженствовали в зарослях гигантской иван-да-марьи. Ещё несколько зверюг (видимо, сменные) дрыхли на корме антиграва. При взгляде на них я почувствовал острую тоску.

«Симба!» – позвал я.

«Здесь, хозяин», – отозвался протей.

«Здесь – это где?»

«В системе Терры, хозяин. Вокруг узла скапливаются корабли Первого Неба. Они ждут врага».

«Ты сможешь высадиться на Терру Савейдж?»

«Через несколько дней. Эскадра ждёт врага. Когда внимание караульных ослабнет, я высажусь на планету».

Значит, протей здесь. Хорошая новость! Насчёт нескольких дней он загнул: если мои соотечественники ожидают рунархов, сторожить они будут на совесть. Вряд ли мантикора останется незамеченной.

«Сколько кораблей в системе?»

«Один линкор, четыре крейсера, пятнадцать фрегатов. Число ялов, пинасс и катботов уточняется. Хозяин, я засёк ещё одного протея. Мы друзья, но будь настороже».

Вряд ли это основные ударные силы. Скорее вспомогательные войска со спецзаданием. Но то, что в системе Терры появились земляне, тревожный факт. Терра слишком близка к владениям Тевайза. Неужели началось?

– Садитесь, злые люди с неба, – церемонно поклонился Коляшка. – Колесница готова. Упенька готов везти вас.

Сын Древа уже шёл к нам. За забором мелькнул ствол «Рипли» – стрелки бдительно наблюдали, чтобы мы не выкинули какую-нибудь глупость. Я запрыгнул на борт «запорожца» и протянул руку Хаале. Монахиня с негодованием отвергла мою помощь. И тут же сделала выговор Альберту, что тот о ней не заботится. Не-господин страха лишь хлопал ресницами.

Наконец все разместились. Упенька достал из шалаша бамбуковое удилище, к которому была привязана бечёвка с бантиком из листьев. Бантик запрыгал перед носом у котов. Звери бросились за ним, пытаясь поймать, и колесница двинулась вперёд.

– Это уже не Кампанелла, – задумчиво пробормотал я. – Это Сирано де Бержерак.

Несмотря на всю фантасмагоричность конструкции, антиграв мчался довольно резво. Скоро Упенька спрятал удочку, а коты продолжали бежать безо всяких напоминаний.

– Умный зверь, – обернулся ко мне проводник. – Играть любит. А так – шибко бежит, не догонишь. К утру там будем. Или утру-утру-утру.

Я толкнул в бок Орилласа:

– Что он говорит? Когда будем на месте?

– Может, завтра. А может – через три дня.

Я кивнул. Примерно так я и понял. Неясно лишь, отчего такой разброс. Что может замедлить наше продвижение втрое?

Скоро я это узнал.

Тень антиграва скользила по траве, всё больше и больше нас опережая. Вот уже вторые сутки мы плыли над саванной. Бамбуковые джунгли кончились в первый же день путешествия. Селение Коляшки располагалось на самой границе чащи. Древо древом, а забираться глубоко в лес люди не отваживались.

Альберт забеспокоился. В последнее время случалось это всё реже и реже: тревожность не-господина страха уходила. На этот раз причины для волнения были. Джаггернаут приближался к выжженному пятну.

– Что это? – спросил я у сына древа.

– Не что, а кто. Те, кто шёл до нас. Провозвестники порядка, – равнодушно ответил тот.

Упенька прикрикнул на котов, вздумавших баловать. «Запорожец» плыл мимо насаженных на колья мумифицированных трупов. От жара лучевого оружия почва спеклась в стеклянистую корку; дух смерти витал над этим местом. Ни птицы, ни звери не смели приближаться сюда. Над краем выжженного пятна висела оплавленная капля антиграва – раза в полтора крупнее нашего. Пространство под ним было усеяно кошачьими костями.

Стараясь казаться спокойным, я поинтересовался:

– Сколько же ты отправил экспедиций во имя порядка, Ориллас? Пять? Десять?

– Семь. Семь великих древяных походов. Те, кто здесь, – он указал на обгорелые трупы, – оказались нечисты. Игнисса и её слуги перебили их.

Он задумался, а потом сказал:

– Ты думаешь, порядок – это нечто ужасное? Ты ошибаешься. Я плохо помню детские годы. Но древо воспитывало меня в строгости и любви.

…Древо воспитывало его в строгости. Иначе оно не умело. Ориллас получал еду и питьё, а вместе с ними и знания – бесформенные, интуитивные. Зачастую оформленные в виде неясных грез. Когда Орилласа подобрали древянники, он многое узнал заново. Не выучил, а скорее вспомнил.

Его договор был прост: в обмен на силу и знания, он обязывался служить древу глазами, ушами и пальцами. А ещё – исполнять чужие желания.

Древянники хотели малого: вкусно поесть, хмельно выпить, сладко поспать и красно одеться. Иногда желания разнообразились местью. Юноши и девушки искали любимых. Люди зрелые – достатка. Старикам было всё равно.

А потом на древо набрели поселенцы из города. Познания древа в человеческой природе оказались однобоки и неполны. Ориллас не мог даже понять, чего от него хотят странные пришельцы. Тем не менее он старательно исполнял все желания.

По Терре Савейдж поползли слухи. О мальчишке из джунглей рассказывали разное: и хорошее, и дурное. Древо щедро одаривало соискателей, одаривало, не понимая. Взамен же брало их представления о жизни.

Появление Туландера совпало с порой цветения древа. Его желание оказалось последним. Древо сочло, что постигло человеческую природу, и новых желаний не исполняло.

Что такое счастье, оно не знало. Хорошенько обдумав всё, чего в разное время люди, оно создало свою концепцию порядка.

Полосатые кошачьи хвосты мерно покачивались среди серебристых метёлок. Море ковыля расстилалось вокруг. Редкие деревья казались островами, затерянными среди его волн. Надоедливо трещали крохотные птички в жёлто-сером оперении. От их воплей звенело в ушах.

Листва деревьев болезненно сверкала серебром; саванна переживала атаку местного паразита. Мимо одного дерева мы проплыли на расстоянии вытянутой руки. Листья покрывал белый налёт, а на ветвях скопились комки пены. При виде их сын древа затрясся от бешенства.

Я дважды пробовал вызвать его на разговор о древе, но оба раза неудачно. Ориллас всячески избегал этой темы. Вот и сейчас он что-то яростно фыркнул и отправился на корму антиграва – к спящим котам. Я за ним не пошёл. Ездовые коты – животные опасные.

Вечерело. В небе вспыхнули первые звёзды. Упенька тормошил спящих котов, ласково уговаривая их проснуться и сменить тех, что бежали весь день. Мы слезли размять ноги – все, кроме Орилласа. Хаала и Альберт о чём-то шептались, Шиона безучастно стоял рядом. Вдруг он очнулся от размышлений:

– Звёзды… Мужи древности говорят: «Звёзды суть пылающие шары плазмы». Их речам внемлет сама мудрость.

Я устало покосился на него. В последнее время философское настроение нападало на Туландера слишком часто. Сказывалась близость города.

– Нижайший помнит рисунок созвездий на Савейдж, – пояснил он. – Звёзды вон там и там, – указал пальцем, – лишние. Ничтожнейший думает, что это корабли.

– Корабли?

Симба утверждал, что система Терры для земного флота – лишь перевалочный пункт. Эскадры шли волнами; война перешла в решающую фазу.

Я нащупал сознание протея.

«У меня хорошие новости, хозяин. Лангедок взят!»

Сердце радостно забилось. Чёрт возьми! Земля Злого Демиурга – наша!

– Чему ты так веселишься? – ревниво покосилась на меня Хаала. – Между прочим, я хочу сказать тебе одну вещь.

– Что, Хаала?

– Нас преследуют. Альберт ноет больше обычного. Его корёжит от дурных предчувствий.

– С ним всегда так.

– Упенька говорит, коты тоже что-то чувствуют.

– Это серьёзно. Надо его расспросить.

Поговорить с Упенькой мы не успели. Не-господин страха закричал и бросился к нам, тыча пальцем в небо:

– Там! Там!

Мы задрали головы. Одна из «лишних» звёзд мигнула и распалась на две. К земле протянулась тонкая, почти неразличимая глазом нить.

– Ориллас! – закричал я. – Эй, Ориллас! Уходи с антиграва!

Деятельные аборигены ободрали с «запорожца» обшивку и электронику. А значит, с орбиты нас засечь – плёвое дело. Колония на Терре Савейдж принадлежит Чуму, а мафиозные колонии у любых разведок на дурном счету. Как отреагируют военные, найдя невесть чей антиграв на подозрительной планете?

Взорвут. Или захватят. На тахиограмму мы всё равно не ответим – нечем.

– Ори-и-илла-а-ас! Беги!

Кошки забеспокоились, зарычали. Упенька взмахнул удилищем, и антиграв помчался навстречу падающей звезде. Этого я не ожидал. Схватив Шиону за руку, я потащил его в сторону – подальше из опасной зоны. Сжечь нас могли ещё с орбиты, но не сделали этого. Значит, будет охота. Краем глаза я отметил, что Хаала и Альберт тоже бегут прочь.

Радостно, взахлёб завизжал Упенька. Завыли коты. Медитатор воздел руки к небу.

И началось.

Тягучие волны пошли от рук Медитатора. Они причёсывали серебристые пряди ковыля, заставляя их лечь ровными дорожками. Ведьмины круги. Сейчас это кажется абсурдом, но тогда я был уверен: окажись в небе облака, они бы легли красивыми концентрическими кругами – древесными кольцами мироздания.

Пришёл порядок.

Гнев наполнил меня. Ярость вливалась извне. Я ненавидел упрямство природы и тупоумие людей, не понимающих элементарных вещей.

Как можно спать лёжа?

Зачем еда? Одежда? Корабли?

Ровные линии…

Пить солнце…

Ежедневная медитация…

Расти в порядке…

Хаотические, разрозненные мысли не давали сосредоточиться. Затрещал разряд парализатора. Ещё. И ещё. Катер выходил на крутой вираж, чтобы одним залпом накрыть нас всех. Порядок настиг его. Двигатели захлебнулись, и машина врезалась в землю.

Я рванул из кобуры нитевик. Конечно, от первого удара катеру ничего не будет: инерционные стоки никто не отменял. Сейчас те, кто летел на катере, выберутся наружу. Начнётся бой.

О том, как я буду сражаться против профессионалов-десантников, лучше не задумываться. Без тяжёлого вооружения, без доспехов… Трава почти достигала мне подмышек. Я пригнулся, чтобы спрятаться, и побежал к катеру.

Надо спешить. Первый же залп из армейского плазмера, вроде того, с которым я охотился на тварей Сигуны, выжжет траву на десятки метров вокруг. Мне надо оказаться как можно ближе к катеру. Подальше от огненного моря.

Травяная стена расступилась. Из неё выскользнул худой человек в лиловом узорчатом халате, за ним – ещё несколько. Вооружены они были короткоствольными кинетическими автоматами.

Не десантники. У тех вооружение и броня лучше. Скорее всего, патруль колонистов. Откуда они здесь взялись?

Я пришёл в себя первый. Двоих выкосил из нитевика, остальные нырнули в траву.

Ударил залп из плазмера. Над травой поднялось светящееся изнутри облако взрыва. В воздухе запахло «лавандой» – галлюциногеном из арсенала десантников. Стим-блокада успешно противостояла яду – я так и не потерял самоконтроля. А что толку? Когда выяснилось, что у меня пятьдесят шесть ног и я, хоть убей, не помню, как ими ходят, из ковыля вынырнула унылая слоновья морда. В руках я тоже запутался. Пока я перебирал руки, выискивая ту, в которой зажат пистолет, слономордый навалился на меня всем телом, не давая дышать. От солдата одуряюще несло жиром, чесноком и горячей резиной.

Голову резануло болью, и свет на мгновение померк.

Отключился я на несколько секунд, не больше – огненное пятно в воздухе не успело ещё погаснуть. Чесночная вонь сменилась хирургической стерильностью раскалённого воздуха. Слономордый валялся тут же. Вместо кислородной маски его лицо покрывал спёкшийся блин горелого пластика. Лучевой удар высушил его тело, словно плевок на сковороде.

Я стал на колени. Стим-блокада помогла – лишние руки и ноги никуда не делись, но я мог их отличить от настоящих. Трясущимися руками я принялся шарить по пеплу, отыскивая нитевик. Комбинезон сумел отразить большую часть жара, но всё равно лицо горело и чесалось. Навстречу мне мчались люди в коротких халатах и кислородных масках. Меня они не видели. Я перекатился в сторону, отыскивая убежище, и…

Мать честная! Понятно, почему они меня не замечали. Солдат преследовало зеркальное пятно. В нём в искажённой форме отражался весь мир. Вот пятно перелилось, приняв форму хищной кошки. Я вскочил на ноги.

Протей морф мантикора.

– Симба! – заорал я. – Си-и-имба-а-а! Я здесь!

Пасть протея раскрылась. От рёва задрожала земля. Разбегающиеся солдаты попадали в пепел, прикрывая головы руками.

«Хозяин, стой! – зазвучал в голове голос Симбы. – Я – в небе!»

Поздно. Меня вынесло прямиком на чужого протея.

Колонисты оказались смелыми людьми. Застучали автоматы. Пули вздыбили зеркальную шкуру дождевыми всплесками. Протей даже не обернулся в сторону стрелков.

Ему нужен был я.

– Капитан Андрей Перевал, – прозвенел он. – От имени командующего семнадцатой эскадрой третьего флота Земли приказываю вам сдать оружие. Известие о вашем предательстве дошло до императора. Вас ждёт трибунал.

Я ошибся в классе протея. Это не мантикора, а единорог. Тело протея укрупнилось, ноги стали длиннее и стройнее. Корабль вернулся к своему истинному облику.

Неужели этим и закончится? Поход к Граалю, собирание пяти? С каждым новым человеком круга моя неуязвимость снижается. Пророчество на то и пророчество, чтобы быть исполненным. Но вот я нашёл Альберта, Шиону, Хаалу, Орилласа. Осталась огненная демоница. Когда я встречусь с ней, защита, гарантированная мне Оком Моря, исчезнет. Никто не обещал, что я вернусь в Лонот.

– Ты слишком долго раздумываешь, капитан. – Морда зверя раскрылась причудливым зеркальным цветком. Портал во внутреннее пространство.

«Симба! Ты можешь помочь? Есть коды, блокирующие протеев?»

«Нет, хозяин. Если я выдам их, все морфы проклянут меня. И тебя тоже: ведь отныне мы перестанем доверять людям».

Понятно. Корабль не предаст своих. Я огляделся: солдаты в лиловом безмолвно стояли, опустив стволы автоматов.

– Я требую связь с командиром эскадры.

Протей покачал головой-порталом:

– Вряд ли это целесообразно.

– Так будет. Не спорь.

Протей подчинился. Из жерла портала выплеснулась зеленоватая пена. Она лилась плотной струёй, наполняя цилиндр терминала связи. Когда столб достиг высоты человеческого роста, пена собралась в человеческую фигуру.

– Капитан первого ранга Агон Вернер слушает.

Раньше, чем я открыл рот, ожила одна из фигур за моей спиной:

– Одну минуту, господин каперанг. Как я понимаю, вы представляете Первое Небо. И несёте ответственность за то непотребство, что только что здесь произошло.

Автоматчик достал голографический значок и показал призрачной фигуре командующего:

– Я – советник Марсель Пьяче. В данный момент говорю от лица владетельницы колонии Терры Савейдж, огнеликой Игниссы Хао. Только что войска Первого Неба атаковали форпост колонии. Расстреляли транспортное средство, принадлежащее колонии.

Вернер поморщился:

– Что за бредни? Вашей планеты нет в списках Второго Неба.

– Вы давно скачивали обновления списков? От имени Белой Управы – высшего законодательного органа колонии – я настоятельно требую проверки.

– Не много ли вы на себя берёте, господин Пьяче? Никаких директив из штаба не поступало.

Автоматчик расстегнул ремень и стянул маску. Под пластиком оказалось смуглое горбоносое лицо с насмешливо поблёскивающими чёрными глазками.

– Господин Вернер, оставим эти споры. Затребуйте недостающую информацию. Ознакомьтесь с нею. Выясните, кто санкционировал наше вступление во Второе Небо, и тогда – милости просим в нашу столицу. Госпожа Игнисса будет ждать ваших объяснений. Помните: ваше положение шатко. Вполне возможно, что трибунал грозит вам, а не капитану Перевалу.

Слова его звучали уверенно. Вернер заколебался:

– Хорошо. Подождите двадцать минут, я ознакомлюсь с недостающей информацией. – Каперанг повернулся ко мне: – Капитан Перевал, надеюсь, обойдёмся без глупостей? Мы следим за вашим протеем. В случае чего мы будем вынуждены атаковать его.

Зелёный цилиндр растаял в воздухе. Протей замер в позе ожидания.

– Всё к лучшему, господин капитан, – философски заметил Марсель, опускаясь на выгоревшую траву. – Будем ждать. Моя госпожа слов на ветер не бросает.

Он махнул рукой подчинённым. Те опустили оружие. Расселись на островке среди пучков уцелевшего ковыля, принялись переговариваться.

– Где мои спутники? – спросил я. – Они живы?

– Да. Не беспокойтесь. Все, кроме тех двух, что бежали на джаггернауте.

– Это вы нас преследовали?

– Нет. Ваша лоханка наткнулась на форпост случайно.

– Лукавите, господин Пьяче.

Марсель вздохнул:

– Лукавлю. Мы вас ждали. Локатор засёк пинассу, и госпожа поняла, что вернулся Шиона. А значит, следует ждать порядка.

– Вы знаете о порядке?

– Да. Пока Шиона жил на Терре Савейдж, войска древянников отправлялись к нам каждые несколько месяцев. На следующий день после вашей высадки, наши разведчики доложили об отправлении джаггернаута. Примерно в то же время поступило сообщение о кораблях Первого Неба. Я с отрядом разведчиков незаметно сопровождал вас. Мы собирались дождаться подкрепления из города и перебить вас. Дальнейшее вы знаете. Земляне обнаружили джаггернаут и выслали протея.

– Зачем?

– Они думают, что на Терре располагается пиратская база. В общем-то, так оно и есть.

Истекли положенные двадцать минут, и протей ожил. Вновь полилась зелёная пена, вынырнуло встревоженное лицо Вернера:

– Господин советник, мы приносим извинения. Ваша колония действительно числится в реестре, как сателлит Инчжоу. – Он провёл ладонью по лбу, стирая испарину: – Ничего не понимаю… Два дня назад мы смотрели списки. Терра Савейдж считалась ничейной. Кому могла потребоваться столь быстрая колонизация?

– Известно кому. Чёрному Чуму.

В глазах каперанга промелькнул страх. Марсель поднялся на ноги:

– Напоминаю: госпожа Игнисса ждёт вас. А капитана Перевала, если не возражаете, я заберу с собой.

Как оказалось, Вернер возражал. Но Марсель предусмотрел и этот случай:

– Тут вот какое дело, господин каперанг… Меж нами возникло недопонимание. Весьма сожалею. Капитан Перевал – гражданин колонии Терра Савейдж. Вы можете затребовать списки и проверить. Выдачу его придётся оформлять по дипломатическим каналам. А это, – он развёл руками, – совсем другая история.

Марсель блефовал. Но Вернер не стал проверять. Одно упоминание Чёрного Чума парализовало его волю.

– Победы вам, господин каперанг, и успешного продвижения по службе. – Марсель поклонился призраку. – За сим позвольте распрощаться.

Терминал погас. Зеркальный цветок портала провалился сам в себя. Сверкающий единорог расплылся сферической каплей и взмыл в небо.

– Ну вот, – Марсель энергично потёр ладони. – Дело сделано. Отправляемся в город.

Он обернулся к своим людям и что-то приказал на инчжоусском. Автоматчики забегали, засуетились. Привели пленников. У Альберта на носу появилась царапина, а Хаала обожгла щёку, но в целом они не пострадали. Сына древа нигде не было видно. Как Марсель и говорил, Ориллас и Упенька бежали на антиграве.

Послышался рёв моторов. Рассекая волны травяного моря, к нам мчались джипы. Один из автоматчиков бросился к ним навстречу, размахивая алой тряпкой.

– Господин Пьяче, как называется ваш город? – спросил я.

– Монт Савейдж. В этом смысле мы не оригинальны. – Он потянул меня за рукав: – Пойдёмте. Сюда джипам лучше не заезжать. Видите, трава закручена? Это порядок, проклятое место. Моторы заглохнут, придётся на руках машины вытаскивать. А нам ещё до Монта добираться.

Солдаты повели к вездеходам гостей.

Или всё-таки пленников? Игнисса ненавидит Шиону. Вряд ли за прошедшие годы её боль угасла. Я зашагал вслед за Марселем. Людей круга пошатывало. После шоковых гранат и парализующих галлюциногенов приходится некоторое время приходить в себя. Ощущения не из приятных.

Пьяче усадил меня в машину и кивнул водителю. Вездеходы помчались сквозь саванну.

– Орилласа искать не будем?

– Нет. Вы важнее. Огнеликая хочет побеседовать с монахиней. И с вами тоже.

Глава 3. Игнисса Огнеликая

Ночь опустилась на саванну. Мотор джипа гудел ровно, убаюкивающе, и я задремал. Проснулся я, когда мы въезжали в город. За окном мелькали неоновые огни реклам, пешеходы на улицах, автомобили.

Я протёр глаза. Вавилон никуда не делся. Даже по самым скромным прикидкам, население города составляло миллионов десять – двадцать.

– Господин Пьяче, я и подумать не мог, что колония Савейдж настолько развита. Шиона утверждал, что сжёг город дотла.

– Он и сжег, – меланхолично сообщил Марсель. – Госпожа Игнисса Хао сумела отстроить Монт Савейдж, но до былой славы нам далеко. А это – реконструкция. Стереатральные постановки. Если вы подольше задержитесь здесь, то заметите, что они повторяются. И вон там, – он махнул рукой в сторону гигантского шпиля гостиницы, – видны стыки между картинками.

– Но для чего вам эти потёмкинские деревни?

– Потё… как вы сказали?

– Это либертианский фольклор. Так говорят, когда видят декорации, создающие видимость реальных вещей. Или реальной работы.

– Рисовые солдаты хэшана-Яйцо, – задумчиво проговорил Марсель. – Так говорят переселенцы с Инчжоу. Терра Савейдж – удивительный мир. Думаю, он создан для того, чтобы смущать завзятых материалистов. – Советник окинул взглядом дорогу в гирляндах огней и добавил: – Скоро мы приедем в истинный Монт Савейдж. Огнеликую я предупредил. Она примет вас немедленно. Или почти немедленно – если офицеры эскадры нас опередят.

Последнее очень вероятно. Вернер напуган. Он постарается прислать своих людей как можно раньше. А то и сам заявится. Заварушку на сателлите Берники или Оркнея ему бы простили. Схватись он с войсками Лионессе, на его карьере можно было бы ставить крест. Эти обид не прощают. Либертианцы удовольствовались бы извинениями по тахиосвязи. Но Инчжоу… Чёрный Чум… Этим требуется личное присутствие.

Вежливое обращение, утончённость и дипломатичность – и казус пойдёт на пользу Вернеру. Каперанг обзаведётся влиятельными друзьями: ведь жители Инчжоу ставят случайности очень высоко. И наоборот – глупость, невежество приведут к беде. Среди политиков Первого Неба многие повязаны с Чумом. Неудачное слово, ошибка в цитате – и капитан покатится по нисходящей.

Сияние мегаполиса оборвалось, как полотнище старых обоев во время ремонта. Джип выскочил на узкую улочку заштатного городишки. Мы неслись среди маленьких опрятных домиков, среди палисадников и каменных молитвенных столбов с именами Будд. Начинался настоящий Монт Савейдж.

– Скоро, скоро, – успокаивающе пробормотал Марсель. – Ждите.

Я заёрзал на сиденье. Воздух ощущался удивительно лёгким и сухим. От него бежали мурашки по спине, а тело наполнялось радостью. Так бывает, если долго сидеть у костра, глядя в пляшущие языки пламени. Огонь перетекает в затылок, и кажется, будто весь мир, мысли, тело – лишь отражение огненного танца.

Понятно, почему они так быстро восстановились после рейда Шионы. Сила, разлитая в воздухе, побуждала к действию. Колонисты строили новые дома, ломали старые, перепланировали улицы – всё это буйно, торопливо, взахлёб. Монт Савейдж утопал в деятельном хаосе.

Проехав по мосту, тянущемуся сквозь хитросплетения домов (здания наслаивались друг на друга, словно потёки смолы на сливовой ветке), мы выехали на широкую площадь. Разноцветные фонари щедро заливали её светом. Лимонные, клубничные, изумрудные, индиговые полосы накладывались друг на друга, создавая вакханалию красок и узоров. Терряне строили свой город, как дети рисуют картины – ярко, броско, с душой и жизнью, но без мастерства.

Игнисса Хао ждала нас. Пятая. Недостающая. Глядя на её резиденцию, полную неуёмного стремления творить, я видел, как замыкается круг.

Пьяче распахнул дверцу джипа, выпуская меня на улицу.

Магия круга… Тревога Альберта станет восприимчивостью и надеждой. Хаала научится принимать людей такими, как они есть, и настанет время Шионы. Не равнодушие – но медитация покоя. Отступит безумное напряжение, рвущее тело Орилласа. Его творчество, его страсть к преобразованию мира оплодотворит бесцельную мощь Игниссы.

Круг станет цельным. И тогда… Мысли промчались, словно ураган бабочек. Прежнего Андрея Перевала больше не существовало.

Мы вступили в царство огня. Непоседливые дворецкие, застывшие в мучительно неподвижных позах. Стены, расписанные пляшущими феями и тюльпанами – слишком открытыми, слишком детскими для дома правительства. Белая лепнина под потолком. Я задрал голову: а вот и очередной барельеф. Девушка надевает на шею льва венок из роз. Цветы обхватывают морду животного, не давая раскрыть пасть, связывая его силу.

Я подмигнул льву и двинулся к лестнице.

– Срединник, подожди, – недовольно крикнула Хаала. – Куда ты несёшься?

После боя в саванне, она всё ещё не пришла в себя. Дворецкий бросился к ней, чтобы поддержать. Альберт отвесил ему плюху:

– Руки прочь от святой матушки, деревенщина! Инквизиции не боишься?

– Проситите, – залопотал тот, кланяясь. – Сама Сивотая Матусика.[5] Пороходзитте, позарусита.

Закрывавшая лестницу портьера откинулась. Появился человек в красно-белом клетчатом халате.

– Господа Андрей Перевал, Шиона Туландер и Альберт Леланд, – объявил он. – А с ними святая мать Хаала. Владетельница колонии Терры Савейдж, огнеликая Игнисса Хао ждёт вас. Дело спешное, отлагательств не терпит. Поторопитесь.

Клетчатый повёл нас в глубь дворца. Двери раскрывались, словно крылья огромных бабочек. Занавеси тянулись вслед, пытаясь сдержать наше продвижение. Нас ждала Игнисса, Игнисса ужасная, воплощение света и жара.

Среди орнаментов повторялся один и тот же сюжет: девушка, лев, венок. За волнистым оконным стеклом причудливо искажалась луна. Неверный свет галогеновых ламп указывал нам путь.

В большой зале, декорированной всеми оттенками алого, малинового, киновари и пурпура, мы остановились. Арку, ведущую к огнеликой, охраняли два стражника в экзоскелетах и силовой броне. Оружие не соответствовало защите: к силовой броне полагается как минимум энтропер, но никак не маломощная «Ветвь сливы» с фазовым подствольником. Огоньки примитивных лазерных прицелов таяли в кровавом разноцветье драпировки.

Молодая колония. Дворцы, стража в причудливых мундирах – чем меньше армия, тем вычурней униформа. Через это проходят все колонии. Терре Савейдж предстоит долгий путь к мудрости и простоте.

Наш провожатый стал в трёх метрах от арки. Его фигура оделась призрачной розовой аурой: в зале растекалось сигнальное поле, готовое в любой миг стать боевым.

«Опознание завершено» – вздохнул усталый женский голос. Клетчатый вытянулся, выслушивая приказ. У них тут и своя эфиросфера имеется. Молодцы.

– Андрей Перевал, капитан экзоразведки Первого Неба. Альберт Леланд, свободный гражданин Либерти. Мать Хаала, матриархиня ордена дианниток, – объявил он. – Вы можете войти. Шиона Туландер, куафу Чёрного Чума, преступник, обрекший народ Терры Савейдж на боль и страдания, должен остаться.

Мы переглянулись. Альберт сделал потянулся к арке, и я жестом остановил его.

– Передай госпоже Игниссе, – объявил я, – что мы пришли сюда вместе и вместе же продолжим путь. Мне слишком дороги мои спутники, чтобы я стал ими разбрасываться.

Туландер покачал головой:

– Благородный безумен. Вы ничем не поможете паршивенькому, а на себя навлечёте беду.

– Ты зря не доверяешь мне, Андрей. – Женский голос заполнил зал, заставляя дребезжать кости и наполняя барабанные перепонки болью. – Туландер останется цел и невредим, но присоединится к нам чуть позже. Даю слово. – Грохот становился всё тише и тише. Сервис-системы умеряли мощь динамиков в соответствии с удобством слушателей.

– Я принимаю твоё слово, Игнисса.

Мы вошли в арку. За яркой занавесью скрывалась простенькая мембрана входа, за ней – крохотный шлюз-предбанник, достаточно, впрочем, комфортный. Следующая мембрана вела в рабочий кабинет. Шкаф-струна для хранения документов, стол, несколько стульев. Бесформенная светящаяся амёба терминала посреди комнаты, ало-серый ковёр на полу. Окон не было – их заменяли голорепродукции «Небесной Управы» фотошопа Ту Син Лю. Из-за них казалось, что кабинет парит на облаке в уютном соседстве с увитыми плющом пагодами.

Игнисса сидела за столом, читая сводки сообщений, обновляющиеся на нотпаге. Едва мы вошли, она перевела нотпаг в режим «срочные дела» и отложила в сторону. Сама же поднялась нам навстречу.

Кимоно Игниссы переливалось алым. Лишнее напоминание того, насколько я приблизился к Граалю. Лицо девушки скрывала вуаль-проекция – струящиеся языки пламени. Создатель маскирующего поля прекрасно чувствовал душу огня. На левой руке огнеликой чернела перчатка. Правая – сильно укороченная культя – пряталась в широком рукаве кимоно.

Игнисса поклонилась:

– Здравствуйте, путешественники. Рада приветствовать гостей моего мира.

В её акценте и строе фраз чувствовалось сильное влияние Инчжоу. Я поклонился в ответ:

– Рад приветствовать вас, госпожа Игнисса. – Фразы давались с трудом. Трудно разговаривать с человеком, не видя его лица. – Поверьте, я был бы рад стать настоящим гостем Терры Савейдж. Особенно, произойди эта встреча в менее драматичных обстоятельствах.

Огнеликая прижала культю к груди и принялась мелко-мелко кланяться, словно трястись. Не сразу я сообразил, что она смеётся.

– Прошу простить меня, путники. Терра Савейдж – сателлит Инчжоу. Незарегистрированный урановый рудник. Вы, Андрей, однако, могли бы стать нашим гостем. Если бы рассорились с кем-либо из бонз и вас сослали бы под землю. Надеюсь, впрочем, что до этого не дойдёт. Это опечалит моё сердце.

Она махнула уцелевшей рукой в сторону кресел:

– Прошу садиться. Чувствуйте себя посвободнее: ведь Орилласа нет с вами. Он злодей и мироненавистник. Однако же я не прочь с ним познакомиться поближе.

Мы расселись.

– Я должен поблагодарить вас, Игнисса. Вы спасли меня из рук землян.

– Пустое. Я была сердита: вы застрелили двух моих солдат. Такое не прощается. Правда, Марсель сам виноват: напал первым. Он прямой человек, честный. Не стоило его посылать с разведчиками.

Мне вспомнилась плутовская рожа Марселя. Прямой? Честный?

– Советник Пьяче не мыслями прост, – объяснила Игнисса, – душой. Он выбирает цель и стремится к ней всем сердцем. Вы его заинтересовали, капитан Перевал.

– Чем же?

– Шиона боится Терры Савейдж. Древо разъело его душу, выпило соль, гниль оставило. Сам бы он нипочём сюда не вернулся. – Огнеликая положила подбородок на уцелевшую руку (кисть утонула в иллюзии): – Зачем вы его привезли?

– На то есть причины. Причины странные, боюсь, вы не поверите.

– Жизнь на Терре приучила меня к странному. Вы не посланник Чума и не спецагент. Тех Марсель за версту чует. Вам Ориллас зачем-то понадобился. Но желаний древу вы загадывать не стали. И потом, ваши сочаянники… В нас есть нечто общее.

Мы переглянулись.

– Вы правы, Игнисса. Я искал вас. А ещё Орилласа, Хаалу, Альберта и Шиону. Все мы звенья одной цепи.

– Хватит! – оборвала меня Игнисса. – Сейчас не время для откровений. – Рука её вцепилась в край нотпага, безжалостно сминая пластик. – Не напоминайте мне об этом дьяволе. Он отнял моё лицо.

– Он – человек круга.

– Хватит!!

От крика Игниссы зазвенело в ушах.

– Не хочу слышать! Убирайтесь!! Немедленно!!!

Монахиня шагнула вперёд:

– Позвольте мне переговорить с вами, госпожа.

Огнеликая сползла на пол. Хаала отчаянно махнула нам рукой: убирайтесь! И тут Игнисса закричала.

Я вытолкал Альберта в «предбанник». Зарастил мембрану, отсекая пространство шлюза от вопля искалеченной девушки. Руки дрожали.

– Что с ней? – растерянно спросил Альберт.

– Истерика.

– Но почему?

– Потому что она не хочет убивать Шиону. Потому что она принадлежит кругу.

Звукоизоляция в шлюзе оказалась великолепной. Те долгие минуты, что мы провели среди мягких кресел и комлистов с прессой метрополии показались нам вечностью. Дианнитка исповедовала Игниссу минут двадцать, но я был уверен, что прошли часы. Наконец мембрана раздвинулась. Послышался голос Хаалы:

– Всё в порядке, можете войти. Госпожа Игнисса приносит извинения за свою минутную слабость.

Когда я заглянул в кабинет, женщины стояли у окна обнявшись. Камуфляж-поле было снято, и я увидел затылок Игниссы – безволосый, в лиловых проплешинах сожжённой кожи. Хаала притянула девушку к себе, закрывая от чужих взглядов.

Вновь вспыхнуло маскирующее пламя.

Запах ванили – тот, что связывался у меня с монахиней – стал сильнее.

– Срединник Перевал. – Голос Игниссы звучал чуть хрипловато. – Ты примешь нас всех?

Я оглянулся на Хаалу. Та медленно опустила веки. Значит, Игнисса всё знает. Остался один Ориллас.

– Да.

– Ты отправишься в Лонот. Твоя избранница… – Игнисса мялась, не зная, с чего начать. – Она… красива?..

– Да. Я не видел девушки прекрасней.

– Хаала рассказала мне о твоём подвиге. Полжизни ты ищешь свою любимую, хоть вас и разделяет пропасть несуществования. – Игнисса шагнула ко мне, протягивая уцелевшую руку: – Я буду молиться за тебя будде Каннон. Я ведь обманула вас, – продолжила она с очаровательной непосредственностью. – Пока мы разговаривали, Туландера увели в пыточную камеру. Быть может, из его спины уже нарезали ремней. Но мать Хаала открыла бездну моих заблуждений.

Игнисса дважды хлопнула ладонью по бедру:

– Приведите Шиону! Немедленно!

Полотнище терминала раздулось, наполняясь красными и белыми клетками. Вынырнуло встревоженное лицо церемониймейстера.

– Госпожа Игнисса, – поклонился он. – Туландера сейчас приведут. Но есть ещё дела. Командир семнадцатой эскадры четвёртого флота Земли капитан первого ранга Агон Вернер настаивает на аудиенции. Вы отложили встречу, а его ждут дела.

– Сколько титулов у одного человека. Пусть явится. Одним ударом решим все дела.

Игнисса уселась на стол.

– Стравим этих двоих, – весело объявила она. – Два паука в одной банке, да! А затем в саванну, искать Орилласа. Я ведь Террой Савейдж зачем правила? Ради мести – Шиону убить, Орилласа отыскать. И пусть древо мою красоту вернёт! – Игнисса беззаботно постучала каблуком по ножке стола: – Но теперь всё в прошлом. Святая Матушка меня преобразила. Я знаю, зачем жить.

В «предбаннике» загремели шаги. Мембрана была всё ещё открыта, и мы услышали, как Шиона с Вернером ругаются за право войти первым. Агон победил.

– Что это значит?! – с порога закричал он. – Я офицер Первого Неба. От моего слова многое зависит в штабе.

– Осмелюсь поправить благородного, – заметил Шиона, входя следом. – Не очень многое. Это транзитный узел на пути к Тевайзу. Будь ваше слово первым, вам нашли бы достойное назначение.

Вернер побагровел:

– Позвольте! Вы!

– Капитан Вернер, зачем вы пришли? – холодно осведомилась Игнисса. – Оправдаться? Или ввергнуть себя в круги нечистых рождений?

– Вашей колонии не было в списках.

– А теперь есть. Чёрный Чум знает способы превратить ничейный мир в свою колонию. Это дорого. Не совсем законно. Мир, попавший в списки, теряет некоторые хм… преимущества. Видите, я с вами откровенна.

Вернер побледнел. Он только сейчас понял, что натворил. Необналоженные планеты-рудники – это хорошая статья дохода. С человеком, который вынудил Чум легализовать рудник, откровенничать можно. Потому что дальше утилизатора он эти тайны не унесёт.

– Прошу извинить, госпожа Игнисса. Нападение на колонию… было… несколько преждевременным, понимаете?.. – Вернер сообразил, что несёт чушь, но остановиться не мог. – Я готов со своей стороны… я…

Игнисса взяла его за подбородок и повернула лицом к Шионе:

– Хорошо. Перед вами куафу Чёрного Чума Шиона Туландер. Объясните ему, зачем вы напали на рудники Чума.

Вернер побагровел. Злой кашель бил его, не давая разогнуться. Этот кашель мне знаком: моя наставница на Элайне страдала от астмы. Я бросился к офицеру:

– Лекарство – где?

Трясущейся рукой он указал на карман кителя. Я вытащил медипак, сорвал упаковку и прижал липкий кругляшок к сизому горлу Вернера. Кашель отступил. Каперанг уселся на пол, обречённо свесив голову.

– Что вы со мной делаете? – пробормотал он.

Шиона уселся рядом:

– Успокойтесь, благородный воин. Плюгавенький не ставит целью вредить цветущему. Ошибки свойственны живым. Надеюсь, вы не откажетесь почтить закон симметрии? Милосердие к ближнему улучшает карму.

Агон закивал. Я только сейчас заметил, как много в его внешности восточных черт. Монгольская кровь или китайская – что-то определённо было.

– Да-да… Я готов.

– Помоги ему, – указал на меня Шиона. – Зачтётся.

– Да-да… я… немедленно… Всё, что нужно…

Я присел на корточки перед офицером:

– Господин каперанг, вы отправили на Терру Савейдж протея. Зачем? Откуда в вашей эскадре протей?

– Мы искали вас, господин капитан.

– Какие обвинения выдвигаются против меня?

– Сотрудничество с рунархами. Только…

– Это чушь! – горячо запротестовал Альберт. – «Новых рунархов» перебил цензор Витман! Он и его пираты!

– Что за «новые рунархи»? – удивился Вернер. – Вы живете в срединнической связи с рунархами. Из компетентных источников мы узнали, что вы продавали правительственные секреты врагам Первого Неба.

Почему-то я сразу понял, что «компетентные источники» – это Витман. Его почерк.

– Через срединническую связь? Господин каперанг, вы хоть представляете себе это?

Агон устало прикрыл веки:

– Нет. Я лишь исполняю приказ. Потом, ваши дела с рунархами ни для кого не новость. Ещё полковник Клавье допускал такую возможность.

Я с интересом посмотрел на Вернера. Для офицера армии он слишком хорошо осведомлён о делах разведок.

– Вы правы. Я действительно держу с ними связь. Но…

– Вам всё равно не выбраться отсюда, – перебил меня Вернер. – Шамиль не даст.

– Шамиль Богдараев? – Я вспомнил чернявого офицера с виброножом. Значит, начальник охраны «Красотки Игрейн» жив. Плохо.

– Да. Он – и Сабуро.

Ещё хуже. Помощник Витмана тоже здесь. Это не операция Первого Неба. Это диверсия лионесцев.

– Ваш отказ ничего не решает. Линкор «Копьё центуриона» держит под прицелом ту часть пояса астероидов, где предположительно скрывается ваш протей. В случае вашего неповиновения мантикора погибнет.

«Симба, – позвал я. – Можешь дать положение кораблей в системе?»

«Рассказать?»

«Нет времени. Давай напрямую».

«Хорошо. Здорово!»

Своим умением транслировать картинки Симба гордится. Система Терры развернулась перед моим внутренним взором. Не люблю этого… Мантикоре всё равно, а у меня космические масштабы вызывают дурноту.

Агон не соврал. Он даже преуменьшил опасность, нависшую над протеем. Кроме линкора, мою ездовую зверюшку стерегут оба фрегата.

«Они хотят напасть, – пожаловался Симба. – Хозяин, ты поговоришь со мной? Мне так одиноко. Ты всё время молчишь и молчишь».

«Хорошо, котёнок. Я буду с тобой разговаривать».

«Даже если не по делу? Просто так?!»

«Да».

«Ур-ра!»

«Симба, ты можешь бежать? Совсем?.. В свой мир, туда, где я тебя нашёл?»

«Нет. Я уже приручен. Я привык к тебе, хозяин. У меня никого ближе нет. Даже твои окраинники – они мне почти друзья. Не оставляй меня».

Не знаю, что отразилось в моём лице. Во взгляде Агона промелькнуло сочувствие:

– Вы ведь привязаны к своему протею? Чисто по-человечески…

– Заткнись чисто по-человечески, – без всякого выражения посоветовал я. – Не мешай.

Я прикоснулся к окраинникам. Симба, котёнок. Гибкая Тири, Джассер, Белая Ллиу-Лли. Том II, Асмика, Торнадя, Дмитрий Эстокович. Безымянное пустое существо…

Весенняя Онха?

Все окраинники находились на одном расстоянии от меня. Особенно хорошо это ощущалось после того, как Симба транслировал картинку звёздной системы. Но это невозможно: Симба прячется в окрестностях Терры, а остальные летят на «Восьмёрке Мечей».

– Что случилось? – тревожно спросила Игнисса. – Андрей, вы что-то узнали?

– Да, – помертвелыми губами ответил я. – Здесь скоро будут рунархи.

Агон забеспокоился:

– Это невозможно. Наши службы… дальнее обнаружение… Меня бы оповестили. Капитан Перевал, я понимаю – вы хотите избежать наказания, но подумайте о своём протее.

Глаза, глаза, глаза… Альберт смотрит с надеждой, Хаала – с молчаливым пониманием. Шиона спокоен, а Вернер даже не старается скрыть торжество. Стану я предателем или мертвецом – ему всё в радость.

Только глаз Игниссы я не вижу. Наверное, к лучшему. Потому что сейчас я приму решение, несовместимое с образом светлого рыцаря, который у неё возник.

Симба, Симба, мой зверь.

Предал я тебя…

– Я остаюсь, Агон. Господь, дьявол, будды, вселенская справедливость… – Горло перехватило. – Пусть кто-нибудь простит вас, неудачников. Вы стали марионетками лионесцев. Я вам не завидую.

Капитан поклонился:

– Принимаю ваш выбор. Отсюда до моего катера – десять минут ходьбы. Пока я не покину Терру Савейдж, вы можете изменить решение. Если нет, то сразу после моего взлёта «Копьё центуриона» будет вынуждено атаковать протея.

– Стой, мерзавец! – крикнула Игнисса. – Я не выпущу тебя с планеты.

Я помотал головой:

– Нет, госпожа Игнисса. Скоро здесь будут рунархские корабли. Если вы задержите капитана Вернера, Земля расценит это как мятеж. Хватит с нас крови и предательств.

Криво усмехнувшись, Агон двинулся к выходу.

Вот и всё…

Я опёрся о плечо Альберта. Мой голос стал чужим и страшным:

– Госпожа Игнисса, мне нужно место. Уединенное. Я останусь с протеем… на всё время, пока он будет жить.

Чуда не произошло. Огонь и смерть наполнили ту часть моей души, что принадлежала Симбе. Больше она не будет принадлежать никому.

Теперь я – срединник на восемь.

В поход за Граалем я отправляюсь чистым. У меня больше нет окраинников. Нет привязанностей и тревог. Лионесцы, каторжники, разведка, матриархини – все они в прошлом. В настоящем – четыре человека круга, мои последние паладины. Да ещё один ждёт в саванне.

Вести джип вызвалась Игнисса. Даже с одной рукой она управлялась виртуозно. Мы не ощущали ни толчков, ни ударов, когда машина мчалась в море травы.

Мир и покой царили между нами. Огненная демоница умерла – точно так же, как умер отшельник, которого она ненавидела. Как несколькими днями раньше скончались не-господин страха и обвиняющая монахиня.

Настала новая жизнь со своими законами. Камуфляж-вуаль больше не скрывала лица Игниссы. Когда-то врачи отчаянно сражались за жизнь изувеченной девчонки. Штопали-зашивали, резали-пластали… Призрак Шионы беспощадного не давал им отступить. И ведь молодцы, сотворили невозможное. В зеркальце над водительским сиденьем отражался кусочек лица Игниссы. Нечто багровое, перекрученное – словно мумия в бинтах из собственной кожи. Я поймал её взгляд и улыбнулся. Игнисса улыбнулась в ответ – неумело, одними глазами.

– Смотрите, ведьмины круги! – Альберт высунулся в окно, показывая пальцем. Ветер трепал его волосы, делая его похожим на всадника-крестоносца со средневековой гравюры. – Ориллас близко!

– Будем ехать, пока не заглохнет мотор, – с энтузиазмом поддержала монахиня. – А потом догоним пешим ходом.

Волнуются. Как мы будем искать блудного провозвестника порядка, было оговорено не раз. Но и у меня отчаянно забилось сердце, когда по траве зазмеились узоры.

Скоро. Скоро…

Небо над головой переливалось психоделическими красками. Всемирный салют, праздник весны. Рунархи громят земной флот, и потёки искажённого пространства пачкают черноту ночи. Словно ребёнок-неумёха перерисовывает гуашью картину мастера. Сознание не способно подобрать аналогов тому, что мы видим, и предлагает своё толкование.

– Возьми правее, – сказал я. – Там деревья. Орилласу одиноко, он отправится искать родичей.

Игнисса кивнула. Машина легко рассекала серебристые волны. Метёлки ковыля шуршали по обшивке, стуча по стёклам. Скоро… Очень скоро.

Я совсем не удивился, когда увидел застывшую среди травы человеческую фигурку. Ориллас вытянулся к небу, широко раскинув руки и запрокинув голову. Пляшущее в небе сияние раскрашивало его кожу шутовскими узорами. Нас он не замечал или же не хотел заметить.

Огнеликая заглушила мотор. Спутанные стебли ковыля пытались распрямиться. Трава носила следы яростной борьбы порядка с естественным ходом вещей. Ориллас сражался, не жалея себя, но одного человека не хватит, чтобы изменить мир. Мы вышли из джипа.

– Ориллас! – позвала Игнисса. – Очнись, Ориллас. Что с тобой?

Сын древа обернулся:

– Это… это хаос… – Он сжал кулаки: – Раньше я мог – вот так! И так, – он махнул рукой, словно отбрасывая что-то невидимое. В траве взвились вялые узоры порядка и тут же погасли. – Мир больше мне не подчиняется.

Он подошёл к Игниссе и осторожно коснулся ладонью её щеки:

– Ты – огнеликая, да? Мне рассказывали о тебе.

Сын древа и обожжённая девушка смотрели друг на друга. Впервые увидев огнеликую без вуали, все мы пережили шок. Даже я, хоть Морское Око и подготовило меня к тому, что я увижу. Хирурги, оперировавшие Игниссу, когда-то совершили подвиг – спасли ей глаза. На остальное не хватило ни сил, ни возможностей.

Ориллас не выказал ни жалости, ни отвращения. Воспитанный деревьями, он иначе понимал красоту и уродство.

– Где ты была? – бормотал он, неловко гладя Игниссу по щёке. – Зачем? Столько времени потеряно…

Он прижал её к себе, что-то шепча. Монахиня потянула меня за локоть:

– Пойдём. Мы тут лишние.

В глазах её застыли слёзы. Только сейчас я заметил, какая она маленькая, наша железная Хаала. Альберт и тот на голову выше неё.

Круг замкнулся. Энергия ходит, не надо ей мешать. Я отправился помогать Шионе. Отшельник расчистил от травы круг диаметром в несколько метров и сейчас собирал хворост – благо, среди деревьев его предостаточно. Виброклинком я срубил несколько тяжёлых сухих ветвей, и Шиона принялся разводить костёр.

Пламя затрещало, разгораясь. Мы сидели возле костра – тихие, умиротворённые. Хаала принесла из джипа мешок с продуктами, и мы жадно набросились на еду.

– Это что? – недовольно спросил Ориллас. – Я не буду это есть.

– Это пирожок с курицей, – ответила Игнисса. – Ешь.

– Хлеб. Вегетарианское.

– А курица – нет.

После еды нас разморило. Бой в ночном небе продолжался, и равнина расцветала всё новыми и новыми красками. Серебристый ковыль отражал сияние, льющееся сверху.

– Как в небесах, так и на земле, – сообщил Шиона. Я согласился. У бывшего мафиози на любой случай жизни имелась соответствующая мудрость.

Я лёг на спину, закинув руки за голову. От костра веяло жаром, опаляя лицо. Ночь со стороны саванны обдавала меня ледяным ветром. Пахло дымом и цветущими маками… если эти цветы имели с земными маками хоть что-то общее.

О чём-то шептались Игнисса и сын леса. Я прислушался:

– … всегда думала, что чем так – лучше умереть, понимаешь? Хотя нет, для тебя мы все одинаковы.

– Да, да, – отвечал Ориллас. – Я стоял среди деревьев. Ловил солнце. Ветвями, как обычно. И знаешь, мне показалось, что они шепчутся. Деревья.

– …так хотелось мстить! И у меня получалось…

– …рассказывали сказку когда-то. О черепашке, которую усыновили орлы. Она выпала из гнезда, потом лезла на дерево, пытаясь вернуться… Срывалась. Раз, другой, третий. А орлы сидели на ветке и думали: сказать ей правду, нет?.. Так и со мной.

– А я… а я…

Слова на самом деле не нужны. Зачем они, когда и так всё ясно? Ориллас и Игнисса разговаривали сердцами.

У меня оставался невысказанный вопрос. Хаала сидела у костра, глядя в пустоту, скрывающуюся за языками пламени. Я на четвереньках подобрался поближе:

– Хаала!

Она обернулась:

– Что, Андрей?

– Хаала, что ты сказала Игниссе?

– Ничего особенного. Знаешь, Андрей, мне столько приходилось убивать… Человек – очень прочное существо. И в то же время – очень хрупкое. Одна наша послушница сломала спину, поскользнувшись на куске мыла в бане. Как такое возможно? Не почувствовать скользкого под ногой, не найти равновесия… Напрячься – так, чтобы упасть наверняка. Ей хотелось бежать из монастыря. Пусть так – в увечие и неподвижность, но бежать. И она сумела. А вот Игнисса, наоборот, выжила вопреки всему. Я не верю в древо. Ориллас его зачем-то придумал.

– Что же произошло на самом деле?

– Когда взорвался склад, Игниссу накрыло огненной волной. Сгорающее тело молило о смерти, а что-то в душе звало: живи. Вопреки всему. Не тело и не разум решают, жить или умереть, но душа. Презреть её выбор – значит, плюнуть в лицо Господа.

– Ты ей это сказала?

– Нет. Игниссе потребовались другие слова. То, что я говорю сейчас, предназначено тебе.

– Спасибо, Хаала.

Я вернулся на своё место у костра и улёгся. Хорошо… Путешествие Хаалы закончилось.

Пора заканчивать и моё.

Глава 4. Долгая дорога в Лонот

Мостовая отозвалась на мои шаги гремящим эхом. Из сумрака двора тянуло прохладой. Я посмотрел вверх: окна на третьем этаже были распахнуты. За створками угадывалось строгое убранство кабинета – отсюда я когда-то отправился в путь. Мне захотелось подняться, цепляясь за плющ, к окнам, заглянуть внутрь. Вдруг я увижу знакомый суворовский силуэт с хохолком на макушке? И Рыбаков, с которым я так и не успел попрощаться, ждёт меня?

Нет. Не ждёт.

Старина Клавье сам не представлял, что за сила – круг бытия. Мне не потребовалось вбирать в себя души моих спутников. Моя воля, моё желание привели меня туда, куда я стремился.

А значит, оглядываться на прошлое нет смысла. Мальчишка Перевал остался в том чарующем «далёко», где море – только синее, а снег – белый. Где не существует оттенков и полутонов. Я без сожаления повернулся спиной к заветному двору и двинулся в глубь города.

Лонот оставался тем же. Тем же – и не тем. Праздник ушёл из его стен. Люди торопились по своим делам, смотрели прямо перед собой, поглощённые деловой суетой. Их камзолы, белые рубашки, шитые золотом юбки оставались теми же, но маскарадная яркость исчезла. Будничная одежда, не более. Ратуша, так поразившая меня когда-то, превратилась в просто высокое здание с часами.

Я шёл по улицам, присматриваясь к новому Лоноту. Мне было интересно сравнить свои впечатления с впечатлениями мальчишки, впервые прикоснувшегося к мифизическому плану. Тогда я был переполнен эмоциями. Всё восхищало меня, не давая задуматься. Я действовал рефлексивно, не понимая, что происходит. С тех пор прошло больше пятнадцати лет. Я изменился. Вместе со мной изменился и город моей мечты.

Улица сворачивала к морю. Где-то здесь я впервые встретил Иртанетту. Я нырнул под арку, прошёл мимо домов, опутанных виноградной лозой. Вот он – домик под черепичной крышей. Виноградные листья утратили свою глянцевую свежесть, да и солнце ушло из зенита. Я сорвал гроздь, пачкая пальцы прозрачным красноватым соком. Отщипнул ягодку, заранее морщась в предвкушении кислого, но виноград оказался сладким с примесью тревожной горчинки. Я попал в Лонот ближе к осени.

В задумчивости я шёл сквозь сад, держа виноградную кисть на ладони. Листва шелестела по-осеннему устало. Красные бока яблок проглядывали сквозь неё, словно любопытные детские рожицы. Я задрал голову.

Надо мной возвышалась башня. На крыше её стояла девушка – в широких полотняных брюках и блузке, завязанной узлом на животе. И брюки, и блузка были выпачканы краской. В руке девушка держала кисть, которой раскрашивала флюгер – железную мантикору. С каждым порывом ветра зверь норовил вырваться из рук, но девушка была упряма. На морде и передних лапах мантикоры краска почти высохла. Крылья тускло отсвечивали металлом.

– Эй! – позвал я. – Эй, наверху!

Незнакомка обернулась. На бедре её болталась шпага; оружие мешало работать, но я почувствовал, что лишней шпага не будет. Беззаботные времена закончились. Да и не было их никогда – беззаботных. Давно ли Красный рыцарь терроризировал страну?

– Тебе подержать зверя? – весело предложил я. – Чтоб не вырвался?

По крыше что-то загремело. Я едва успел отпрыгнуть в сторону. Кисть отскочила от плит дорожки, забрызгав краской мои брюки, и покатилась в траву. Ойкнув, незнакомка исчезла. Отчаянно застучали на лестнице её башмачки.

– Адвей!! Адвей, ты!

Иртанетта бросилась мне на шею. Я обнял её. Сильно-сильно, так, чтобы никогда не расставаться. Под тонкой тканью блузки часто колотилось сердце.

– Ты сумасшедший, Адвей! Где ты пропадал? Я так тебя ждала!

– Но я же вернулся.

Я подхватил её на руки, закружил. Иртанетта смеялась, запрокинув голову, закрыв глаза. На носу у неё белело пятнышко краски. На щеке тоже. Я поцеловал их.

– Иришка! Ты будешь моей дамой сердца?

Она открыла глаза. Посмотрела на меня чуть испуганно:

– Конечно! Ты ведь не передумал? Скажи – не передумал?

За прошедшие годы я научился определять возраст. Иртанетте было двадцать. С момента расставания для неё прошло шесть лет. Для меня – восемнадцать. Время в Лоноте течёт в три раза медленней, чем у нас.

Я поставил её на ноги и опустился перед нею на одно колено.

– Госпожа Иртанетта, – торжественно объявил я. – Примешь ли служение Адвея Перевала, срединника? Клянусь, я охраню тебя от всех бед, что могут встретиться на пути.

– Я принимаю твоё служение, срединник, – ответила она. И с неожиданной робостью попросила: – Встань, Адвей. Прошу тебя!.. Ко мне ещё никто так… понимаешь?.. – В глазах её блестели слёзы.

Я поднялся.

– Пойдём, – сказала она. – Мне надо дорисовать флюгер. Ты не представляешь, какая я счастливая! Я буду красить, а ты постой рядом со шпагой, ладно?.. А то мне страшно. Они всегда нападают внезапно.

Мы поднялись на крышу. Иртанетта отдала мне перевязь со шпагой, а сама взялась за жестяного зверя. Она работала, а я любовался ею. Иришка осталась всё такой же хрупкой и порывистой в движениях. Маленькая грудь, тонкие изящные запястья, лёгкая прядь, щекочущая шею. Я с волнением наблюдал за тем, как она привстаёт на носках, стараясь дотянуться до верхнего края крыла, как высовывает язык, прорисовывая тонкие жилки на перепонках.

– Они появились недавно, – рассказывала Иришка. Кисточка её так и сновала по спине мантикоры. – Месяца два назад. Ледяной ветер с гор принёс их. Мы решили, что это доброе предзнаменование: ведь мантикора – наш гербовый зверь. С тех пор, как ты увёл котёнка, мы их больше не видели. А потом начались нападения.

…Два месяца назад по времени Лонота я бежал из ледового плена. Именно тогда впервые появились признаки разлада между мною и протеем. Но то, что рассказывала Иртанетта, казалось мне совершенно невозможным:

– …ребёнка отыскали в заброшенном дымоходе. Голову найти так и не удалось. А руки зверь сбросил в другой дымоход, и они упали в котелок с похлёбкой одного нищего семейства. Марстерлин, отец несчастного малыша поклялся извести тварей, но у него не вышло. Мантикоры насадили его на шпиль ратуши, а потом разгромили его родовой замок. – Голос Иртанетты дрогнул: – Мой отец, сир Белэйн, погиб, спасая город. Тогда-то мы и начали ставить флюгера.

– Зачем?

– У мантикор плохое зрение. Они принимают их за своих сородичей. Думают, что территория уже занята. Трусливые улетают прочь, а те, кто посмелее, бросаются в драку. Пока они разберутся, что к чему, мы успеваем схватиться за арбалеты. Одну тварь уже удалось так убить.

– А мой зверь погиб, – сказал я. – Его сожгли.

– Правда? Мантикоры выли вчера утром. Словно сотни валторн, забывших, что такое музыка.

Она отошла на несколько шагов, критически разглядывая свою работу:

– Готово. Их надо тщательно раскрашивать. Зрение у мантикор плохое, зато чутьё – что надо. Обман они за милю чувствуют. Посмотри, на холке сепии не многовато ли?

Сепии было в самый раз. И охры, и киновари. Над морем, за спиной Иртанетты появилась чёрная точка. За ней ещё одна. И ещё.

– Иришка, смотри!

Девушка обернулась:

– Это они. Спускаемся скорее!

Мы бросились к окошку, ведущему на чердак. Принцесса торопливо скользнула в прохладный полумрак комнаты и протянула руку. Придерживая шпагу, я спрыгнул за ней.

На чердаке было тихо и просторно. Во всю стену тянулось зеркало, вдоль которого золотистым светом поблёскивал поручень. Кажется, у балерин это устройство называется «станком».

– Здесь меня учили танцам, – сообщила Иришка. – Как я его ненавидела, этот станок! Особенно в четырнадцать, когда только-только получаться стало. Ещё и учитель дурак был. Манерный напыщенный франт.

Наши отражения держались за руки. Словно Том Сойер и Бекки в тёмной пещере.

– Ты красивая, Иришка.

– Ты тоже стал красивый, – с обезоруживающей откровенностью ответила она. – А тогда был – сумрачный, лопоухий и тощий.

– И ты в меня влюбилась?

– Да… Лопоухих тоже любят. Иначе они бы давно повывелись.

Тень накрыла окно, и на чердаке стало темно. Могучие крылья хлопали на улице, и трубили трубы – громко-громко. Не сразу я сообразил, что так кричит мантикора.

– Пойдём! – Иришка потянула меня к двери. – У меня арбалет есть. Мы её пристрелим!

– Стой! Не надо.

– Почему? Это же враг.

– Это ваш символ.

– Да… – Иришка остановилась: – Знаешь, Адвей, я в восемь лет любила прятаться в статуе мантикоры. У нас за дворцом стояла. А теперь её снесли.

От удара лапы вылетели стёкла из окна. Иртанетта даже не оглянулась:

– Теперь у нас другой символ. Ничего с этим не поделаешь.

Мы сбежали на первый этаж, и никто не встретился на пути. Дом был пуст, но заброшенным не выглядел. Лупоглазая кукла на полке, детская соломенная шляпка, дракон на обоях, нарисованный неумелой детской рукой.

Здесь выросла Иртанетта. У меня никогда не было своего дома. Разве что в детстве, до Элейны. Но я почти забыл те времена. Чужая тайна, чужой мир… Чужой – и в то же время такой близкий мне и родной. Я буду сражаться за него.

Девушка отбросила рогожу, прикрывающую арбалет:

– Помогай! Ты сильнее, быстрее справишься!

Я схватился за рукоятки арбалета. Лонотские оружейники не любят сложных решений: как работает механизм, понял бы и ребёнок. Зарядив арбалет, я сунул его Иришке. Та приняла не глядя и сразу же бросилась к двери.

– Открывай!

Выхватив шпагу, я ударил в дверную створку плечом. Остановился, настороженно оглядывая небо. С виброклинком меня учили работать. Шпага отличается лишь тем, что она хрупче. Джассера или Хаалу я победить вряд ли смогу, а рядового десантника – запросто, даже рунарха. Вот только противостоят мне сейчас не люди – мантикоры.

– Жди… Жди, Адвей, – бормотала Ира. – Сейчас…

Она стояла, широко расставив ноги и уперев ложе арбалета в плечо. Весит оружие немало, я уже убедился. И как она с ним управляется?

На крыше загремела жесть. Крылатая тень махнула с крыши. Понеслась по дорожке, опережая своего хозяина. Я затылком чувствовал настороженность Иртанетты.

Сейчас! Ещё немножко!

Тетива зазвенела, как порванное силовое поле. Туша мантикоры врезалась в кусты снежной ягоды, безжалостно круша ветки. Крылья бестолково хлопали, и потоки воздуха сбивали испуганных бабочек, прятавшихся в траве.

Не слушая отчаянных криков Иртанетты, я бросился к поверженному зверю. Мантикора билась в кустах, пытаясь вырваться. Куда попала стрела, я не видел, но кровь хлестала широкой струёй, пачкая измятую листву.

– Адвей! – кричала Иртанетта. – Адвей, верни-ись! Она же не одна!

Мантикора вывернула шею, глядя на меня. В глазах её блестели слёзы. Я дважды предал её: в своём мире и здесь, позволив погибнуть.

– Прости меня! – крикнул я. – Прости!

Чудовище рванулось изо всех сил. В лицо мне полетели комья земли, вихрь взлохматил волосы. Мантикора сумела взлететь и висела теперь над деревьями, мучительно молотя крыльями. Кровавая морось оседала на рубашке, лице и волосах.

В нас нет никакого зла, – думал я, глядя на раненого зверя. Тьма в нас – это сила, которую мы предали. Загнали в угол, заставив бороться за выживание.

– Прости!! – закричал я. Печально затрубив, зверь сделал круг надо мной и полетел к морю. Две другие мантикоры, так и не решившиеся снизиться, летели следом, страхуя раненое чудовище.

Иртанетта мчалась ко мне. Тяжелый арбалет бил её по плечу. Добежав, она прицелилась вслед улетающим зверям.

– Нет… далеко… – Опустив арбалет, принцесса бессильно обвисла в моих руках. – Господи!.. – всхлипывала она. – Адвей, зачем ты… Они же твари!.. Без жалости и любви!

– Я виноват перед ними. Теперь уже дважды виноват.

Она не понимала. Искательно заглянув мне в глаза, она спросила:

– Может, пойдём отсюда?.. Во дворец. Я столько тебя ждала. – Торопливо, словно опасаясь, что я откажусь, она продолжала: – Мы праздник устроим. В Лоноте давно не было праздников. А, Адвей?.. О том, как ты Итера победил, уже легенды ходят.

Я кивнул. Иришка счастливо прошептала:

– Ура! В Лоноте будет праздник!

Весть о моём появлении разнеслась мгновенно. Горожане вытаскивали из сундуков пропахшие нафталином выходные кафтаны. Женщины рылись в шкатулках с драгоценностями, счастливо кричали дети.

Для радости и удачи все эти годы Лоноту не хватало одного – праздничного настроения. Я принёс его в город. Измученные лица женщин расцвели румянцем. Мужчины выпрямились, расправили плечи.

Несчастья Лонота не ограничивались одними набегами мантикор. С каждым годом поля родили хуже и хуже. Деревья в лесах болели, и сизые бороды лишайника душили ветви. Волки вырезали стада. Всё больше рождалось детей-уродов.

Анфортас, хромой король, уже не поднимался с постели. Смрад его язв отравлял страну, превращая Тиль, Лонот, Блэгиль и Аваниль в выморочные земли. Уже сейчас жители Лонота походили на призраков – столько горя им приходилось помнить. Что ждёт их дальше?

Полуденный покой наполнял дворец лонотских правителей. Мы с Иртанеттой сидели за столиком у распахнутого окна. Окно уходило высоко ввысь, витражи его украшала летящая среди звёзд обнажённая фигура. Я так и не смог определить – мужчина это или женщина. Скорее и то и то.

На столике стояли откупоренная бутылка вина и два бокала. А ещё – плетёное блюдо с виноградом и сливами. Лёгкий ветерок доносил с моря запахи водорослей, жасмина и яблок. Внизу бушевал праздничный город. Тут и там загорались масляные искры факелов, вспыхивали фейерверки. Играла музыка.

– Солнце не хочет закатываться, – сказала Иртанетта. – С тех пор как погиб отец, ночь не наступает. Адвей, ты прикажешь солнцу закатиться?

– Легко, – на меня напало бесшабашное веселье. Я отставил в сторону полупустой бокал и вытянул к окну руку: – Солнце! Приказываю тебе закатиться, ибо для праздника хорош вечер, день же – для трудов праведных. – Я повернулся к принцессе: – Так хорошо?

Она смотрела на меня с немым обожанием:

– Ты чудо, Адвей! Только это надо было сделать попозже. На главной площади, чтобы все видели.

– Они и так поймут, что пришёл новый король.

Я осторожно коснулся плеча Иришки – там, где по коже расползалось сине-багровое пятно. Иртанетта смутилась:

– Это синяк. След от арбалета. Не сходит, что с ним ни делай. И спрятать не удаётся…

Она вздохнула. Мои слова о новом короле придали ей смелости.

– Адвей, ты ведь не покинешь меня? Ты… навсегда вернулся?

Я опустил голову. Ну как объяснить, что это не от меня зависит?

– Скажи, зачем ты пришёл?

– Ради тебя, Иришка. Но мне придётся вернуться. В моём мире идёт война. И ещё – мне надо встретиться с Анфортасом.

– С Анфортасом? Так вот что тебе нужно… – протянула она. – В замке Короля-Рыбака хранится не только Грааль. Как я забыла! Ещё и копьё Лонгина. Абсолютное оружие, которым можно сокрушить любого врага.

В глазах её застыла боль. Я слишком хорошо её знаю – несмотря на то, что мы встретились впервые после долгой разлуки. Иртанетте двадцать, а она до сих пор одинока. И это в мире, где девушки в пятнадцать лет уже замужем. Где королевства не могут существовать отдельно от своих властителей.

А страна погибает. И никто не может их спасти – Иртанетту и Лонот. Никто, кроме меня.

– Я сейчас сплю, понимаешь? Сплю – и путешествую здесь, в Лоноте. Скорее всего, мой сон продлится часов восемь.

– Значит, у нас есть сутки, – задумчиво сказала она. – Там, где ты сейчас, очень опасно?

– Нет. Меня оберегают друзья.

Иришка грустно улыбается. Накрывает мою ладонь своей:

– Адвей, ты ведь совсем не умеешь лгать. И тогда тоже не умел. Прости меня. У тебя беда, а я… Ладно. Пойдём.

– А твои подданные?

– Пусть веселятся. У них праздник. – Она схватила меня за локоть, встряхнула легонько: – Улыбнись, Адвей! Сколько ни осталось времени – всё наше. Знаешь, ведь так даже лучше. Я по-настоящему буду с тобой. – Она наклонилась ко мне и шепнула на ухо: – Я живая. Живая и настоящая. А вовсе не воплощение этой… феми… мининной сущности. Как твои учителя говорят.

Она выплеснула остатки вина в бокал и выпила одним махом.

– Пойдём!..

Лицо её раскраснелось. Она схватила меня за руку и потащила по коридорам дворца. Несколько раз нам навстречу попадались слуги. Иришка что-то кричала им, весело хохоча, и они, почтительно кланяясь, уходили прочь. Мы отыскали Маллета – постаревшего и погрузневшего. Ворча, он выдал нам два фонаря и ключи от бестиария. Маллет так торопился вернуться к своим бутылкам, что даже не попрощался с нами.

Лонотский зверинец обеднел. У горожан не хватало ни сил, ни средств, чтобы содержать коллекцию чудовищ. Мы прошли под гулкими сводами пещеры, и свет фонарей увязал в кварцевом инее на потолке. Клетки были пусты, однако мускусный запах чудовищ никуда не делся. Ленивый сквознячок колыхал обрывки паутины. Борозды, оставленные когтями дракона, уныло темнели на стене.

Фонари горели тускло, и белый шёлк платья любимой освещал мне путь. Когда мы проходили мимо того места, где погиб Итер, я оглянулся. Бессмертный бретёр… Словно ледяной ладонью кто-то провёл по спине, и тени бестиария превратились в призраков.

Иришка обернулась:

– Не отставай, любимый! Река уже близко.

Её покачивало. Звонкая тишина подземелья пугала её, но принцесса скорее умерла бы, чем призналась в этом.

– Мы найдём лодку? – спросил я. – А дорогу?

– Река вынесет, – ответила Иртанетта и отвернулась. – Она не знает других путей.

Река действительно не знала других путей.

Мы сидели, обнявшись, на корме лодки, а вокруг бурлила чёрная вода. Слепые рыбины сотнями приплывали на свет фонаря, высовывая из воды уродливые морды. Что их привлекало, не знаю. Иришка дремала, уютно положив голову мне на колени.

Я вгляделся в её сонное лицо. От неулыбчивой девчонки, что я встретил когда-то, почти ничего не осталось. Иришка стала красавицей. Вот только эта скорбная складка на переносице… Я пригладил ладонью Иришкины волосы.

Могу ли я остаться здесь? Не так, урывками, по нескольку часов воровского присутствия, а навсегда? Внезапно я понял, что мы с ней в одинаковой ситуации. Она ждёт, а я – ищу. Она превращается в Грааль, а я его нахожу.

И наши земли в опасности. А кто их спасёт, одному богу известно.

– Я не брошу тебя, – прошептал я, гладя её по щеке. – Нет, не брошу. Не знаю как, но я постараюсь. Хватит. Каторжников предал, Асмику. Симбу – тоже. Слишком уж многих пришлось оставить позади.

Я наговаривал на себя. Под давящим сводом подземного русла, среди всплесков рыбьих хвостов. Но уж больно тяжело было сознавать, что судьба тащит меня, как лодку, а я ни грести не могу, ни увидеть, когда же река закончится.

Кусок скалы за поворотом спускался близко к воде – так, что мне пришлось пригнуться. А когда скала кончилась, я чуть не закричал от радости. Вдали показалось пятнышко света. Выход! Я нашел его – сам, без Короля-Рыбака!

Мы пристали к берегу. Воспоминаний о стране Анфортаса почти не сохранилось. Да и не помогли бы мне они. Вместо скрюченных больных деревьев чернели пеньки. Траву сменил мох в сизой паутине кукушкина льна. Сухими змеиными шкурками сверкали коробочки болотного мака.

Над страной Анфортаса расстилался туман. Гнилой, едко пахнущий – словно туберкулёзная мокрота. Платье Иртанетты пропиталось водой и липло к ногам. Скоро она устала и выбилась из сил. Я подхватил её на руки и понёс.

– А помнишь, когда-то мы бежали наперегонки? – спросила она. – Ты пыхтел как паровоз, но всё равно не сдавался.

– И мы хотели уплыть на яхте – далеко-далеко…

Воспоминания придали мне сил. Иришка лёгкая, но нести её на руках, да ещё по болоту, трудно. Тем не менее я шёл. Проламывался сквозь мох и бурелом, забыв, кто я, куда и зачем иду. Иногда в тумане мелькали крылатые тени – охотились мантикоры. Когда трубный рёв раздавался совсем рядом, я ставил Иртанетту на землю, а сам доставал шпагу и ждал. Рано или поздно мантикоры улетали прочь.

Тропинка, по которой мы с Анфортасом шли когда-то к замку, отыскалась случайно. Нашла её Иртанетта. Сам бы я так и остался среди болот, не заботясь о том, выйду ли куда-нибудь. Едва мы стали на дорожку, как Иришка почувствовала себя лучше. Скоро она смогла идти без моей помощи.

Через какую-то сотню шагов мы очутились возле подвесного моста. Изо рва поднимались горячие испарения и доносилось клокотание. Я так и не смог определить, был ли это голос живущих во рву чудовищ или бурлила кипящая вода.

На краю настила, сгорбившись, сидел человек. Подле него стояла корзинка с зеленью и копчёной рыбой. На коленях лежал вытертый бурдюк с водой.

Лицо незнакомца скрывала густая неряшливая борода, и я не сразу понял свою ошибку.

Он не был человеком.

Глава 5. Никто, кроме меня

– Счастливый день, душа гранд-ассасин, – помахал я ему рукой.

Лир поднял голову:

– А, это ты, человек Андрей… – В голосе его звучала усталость. – Хорошо, когда всё заканчивается.

Я сел рядом с ним. Воняло от рунарха невыносимо. Зная чистоплотность их расы, я терялся в догадках: как он сам себя терпит? Принцесса осталась стоять.

– Что с Джемитином? – спросил Лир. – Он должен был отыскать тебя.

– Джемитин погиб. Его сожрала симбионка.

– Этого я и боялся. Она слишком ответственно подходила к делу. А Весенняя Онха?

– Её коснулся душепийца.

– Всё одно к одному. Три рунарха знали, что происходит. И вот: Джемитин погиб, Видящая Кассиндра пропала на Казе, а Весенняя Онха… – Голос его прервался. По грязным щекам потекли слёзы. – Доченька моя. Всё пропало… – прошептал он. – Лучше умереть…

– Умереть? – не выдержала Иртанетта. – Где же твоё мужество, бродяга? Своей бабе под юбку засунул? Ты отравил все миры! Ты! Ты! Ты!

Иришка бросилась на рунарха и пнула его в бок:

– Убийца!!

– Стой! – Я схватил её и оттащил в сторону. – А ну прекрати. Не позорься.

– Он убийца! Он хотел похоронить тебя во льду!

– Нет. Выслушаем его, пусть расскажет.

Иртанетта затихла. Я обернулся к рунарху:

– Рассказывай. Всё, от начала и до конца. И ничего не упусти.

Рунарх растерянно пожевал губами.

– Ты не поймёшь, человек. Для понимания сути вещей начинать надо издалека. Открытие человека Роберта Донадью…

– Не оправдывайся. Рассказывай.

Что должно произойти с маленьким человеком, чтобы он бросился убивать драконов? Свергать тиранов и основывать государства? Какой вирус переносят старики в остроконечных колпаках, заставляя третьих сыновей захудалых лордов пускаться в путь?

Герои.

Победители.

Те, кто меняет.

Рунархов давно интересовал этот вопрос. Лир был уверен, что ответить на этот вопрос можно, лишь изучая человеческую психику. Рунархи – хищники-одиночки, они мыслят иначе.

Модель человеческой психики известна – это Лонот. Рано или поздно изыскания Лира должны были привести к замку Анфортаса.

И Граалю.

– Вот, – Лир вытянул руки. В ладонях его плескался жидкий алый свет, похожий на расплавленный металл. Чистоту его портили чёрные разводы.

– Что это?

Свет разломился надвое. Заблестело золото в кровавой дымке, превращаясь в драгоценную чаша и огненный наконечник на чёрном древке.

Грааль и Копьё Лонгина.

– Сир Анфортас отнёсся к нам с пониманием. Я попросился к нему в сыновья, чтобы понять, что чувствуете вы, люди. Он не отказал. На несколько часов мы, рунархи, стали его детьми. Я прикоснулся к Граалю. Ощутил биение силы, что гонит вас к новым завоеваниям.

Чёрное копьё в его ладони шевельнулось. Стало сверкающей шпагой, покрытой золотыми рунами. Каменным топором, забрызганным бурыми потёками. Абстрактной линией, уходящей в небеса.

– Всё имеет оборотную сторону. Прикоснувшись к Граалю, я должен был принять его антитезу – Клинок Каина. – Он погладил линию, и та отозвалась грозным звоном. – Это абсолютное оружие, срединник. Ничто не может противостоять ему. Окажись на том конце человек, звездолёт, планета или философское воззрение – всё погибнет в единый миг. Но всегда надо помнить, что есть второй конец оружия. Мы не знаем, что погибнет там и кто окажется под ударом.

– Ты говорил о нескольких часах, – напомнил я. – Почему же ты не отдал Грааль Анфортасу?

Рунарх горько усмехнулся:

– Как я мог? Копьё доставило мне абсолютную мощь. Я мог перебить всех уродов, выжечь всё убогое, глупое, приземлённое! Теперь я понимаю, почему ваши подростки так редко попадают к Анфортасу. Искушение слишком велико для неокрепших умов. Грааль наполнял меня радостью и спокойствием. Кассиндра Видящая убеждала меня вернуться – я находил отговорки. Слишком поздно она поняла, что происходит. Я коснулся Копьём и Граалем всех знаков Тевайза. Мне было интересно посмотреть, как они преобразятся. Затем я запечатал мифизический план от моих соотечественников. Расскажи, что происходит в мире?

Я рассказал. Лир сжал древко копья так, что побелели костяшки:

– Не может быть! Рунархи начали войну?

– Да. Вы превосходите нас в техническом развитии. Не будь за спиной людей многовекового опыта войн, всё закончилось бы в первый же год.

Лир задумался. Я не торопил его, хоть время и поджимало. Наконец он поднял голову:

– Я не отвечаю за свои мысли. Ты говоришь – война, а я думаю: хорошо. Не надо делиться с людьми хорошими вещами…

Иртанетта вскрикнула.

– Грааль и копьё рвут меня на части, – продолжал рунарх. Он резко сдвинул чашу и копьё – те слились в шар жидкого алого золота. – Заберите их.

Я кивнул в сторону моста:

– Нет уж. Ты сам отдашь Анфортасу.

– Я не могу. Проклятый мост! Я не в силах его пересечь.

– Иртанетта переведёт нас. Над нею эта сила не имеет власти.

Для пробы я попытался выйти на мост один. Как я и ожидал, ничего путного не получилось. На меня навалились изнуряющие мысли.

Мне уже тридцать три. Чего я достиг? Наполеон, Александр Македонский – они строили свои империи, побеждали. О них знают все – проклинают или превозносят, неважно. Мне же придётся погибнуть в безвестности…

Теплая ладошка коснулась моей руки. Иришка повела нас через мост, и пылающие угли мыслей покрылись пеплом. Нет сравнений, нет сопоставлений. Наполеон был низкоросл, это ранило его всю жизнь. Что толку с его завоеваний, когда он так и не перестал быть коротышкой?

Рунарх шёл за нами, и выражение его лица смягчалось. Крылатая тень промчалась над мостом. Открылась дверь в стене замка, и появилось полузнакомое лицо. Ах да! Это же тот самый солдат, что встретил меня при первом посещении замка.

Нам он не удивился:

– Поживей, ребятки! Старому королю совсем плохо. Пошевеливайтесь.

Впустив нас, он запер ворота, а ключи повесил на острие пики. Пику же прислонил к стене – на этом его обязанности охранника подошли к концу.

Сладковатая вонь разложения наполняла коридоры замка. Здесь рождается удушливый туман, плывущий над островом. Слуги, горничные, солдаты – все, завидев нас, останавливались и смотрели нам вслед. Умирание наполняло крепость. Неудивительно, что страна погибает.

На этот раз мы не пошли в большой зал. Караульный привёл нас к двери с облупившейся полировкой. Благоговейно постучав (ответа так и не последовало), он открыл дверь и впустил нас в комнату.

От ударившего в лицо смрада я зажмурился. Не думал я, что где-то может вонять страшнее, чем в коридоре…

– Добрый вечер, Ваше Величество, – услышал я голос Иртанетты.

Старческий тенор отозвался глухо и бессильно:

– Доброго вечера и тебе, девочка моя. Приветствую вас, господа.

Я открыл глаза. Окон в спальне Анфортаса не было. Тяжеловесная кровать с пыльным балдахином возвышалась посреди комнаты. Рядом, на белом столике, дымила свеча и валялись выпотрошенные пластиковые коробочки из-под лекарств. Приглядевшись, я понял, что ошибся: конечно же, пластика в Лоноте не знали. Мисочки с растерзанными мазями, поблёскивающие липкими боками глиняные горшочки, тряпицы, измазанные зелёным жиром. Под кроватью я заметил ночной горшок и посудину с комками окровавленного полотна. Анфортас умирал уже много лет.

Сам хозяин замка лежал, словно кукла, спеленатый удушающими перинами и рыхлыми одеялами. Лицо его напоминало переспелую тыкву.

– Здравствуйте, Ваше Величество, – поклонился я.

– Пришли всё-таки… – едва слышно прошептал он. – Не забыли… старика…

Чтобы расслышать его, пришлось наклониться к самому лицу. Рунарх зацепил ногой миску с кровавыми тряпками. Загремев, она покатилась к двери. Анфортас закашлялся. Появилась бесцветная девица в сером балахоне, подобрала миску и поднесла к лицу короля, чтобы он мог сплюнуть мокроту.

– Ваше Величество, – объявил Лир. – Я пришёл, чтобы вернуть вам Грааль. И Копьё.

– Наигрался, дитя моё? – Король усмехнулся. – Не каждому по силам эта ноша. Давай же сюда.

Тевайзец отдал ему золотой комок. В руках Анфортаса он немедленно разломился на чашу и копьё. Лир вздохнул с облегчением.

– Что ж. – Голос короля окреп. – Грааль вернулся в замок. Мы устроим пир. – Он обернулся к нам: – Есть ли у вас какие-нибудь желания, что не дают вам покоя? Грааль исполнит их. Он накормит вас лучшими яствами… – Король вновь закашлялся. Неприметная девица обтёрла ему губы полотном. Кровавый же комок бросила в миску. Увидев, что та полна, передала её кому-то за дверью.

Анфортас продолжал:

– Если вы больны – Грааль излечит любые болезни.

Я покачал головой:

– Ваше Величество, если эта чаша способна исцелять, отчего вы до сих пор больны? Прикажите ей вылечить вас!

Король смотрел на меня с надеждой. На лбу его выступили капли пота.

– Если же я не прав, – продолжал я, – если не может она справиться с вашей болезнью, то к чему были мои поиски? Скажите: кому служит Грааль?

Рука Анфортаса с чашей остановилась. Окровавленная посудина выскользнула из рук прислужницы.

Громовой удар разорвал тишину. И где-то вдали, отвечая ему, запели трубы. Ликующий ропот наполнил коридоры, переходы и покои дворца:

– Спросил! Он спросил!

Анфортас откинул одеяло, уселся. Грязная ночная рубашка сбилась, открывая худые волосатые ноги короля, но никто не обратил на это внимания.

– Мальчик мой! – прошептал король. – Наконец-то! Сколько лет я ждал этого мгновения!

Обернувшись к дверям, в которых толпились радостные придворные, он приказал:

– Немедленно! Готовьте пир, и пусть пир этот будет роскошен и обилен. Слово сказано. Отныне земли эти обречены процветать!

Грааль жил своей жизнью. Терпкий запах чайного дерева вытеснил вонь разложения. Краски вспыхнули ярко-ярко: синева – лазурью, зелень – синоплем. Незримый вихрь промчался по дворцу, обновляя и очищая. Распахнулись окна, и звёздный свет ворвался в залы. Впервые за долгие годы во дворце установилась лёгкая прохлада.

Мы стояли с Иртанеттой у алтаря, и Король-рыбак обвенчал нас. Лонот, страна моей души, обрёл наконец правителя, а Иртанетта – мужа. Тепло Иришкиной руки, тяжесть короны, радостные лица рыцарей и придворных дам – всё это сложилось в причудливый калейдоскоп красок и ощущений, из которых ярчайшим было присутствие Грааля.

А потом начался пир. Лёгкое игристое вино, танцы и счастливый взгляд моей возлюбленной. Улучив момент, я подошёл к старому королю:

– Скажите, Ваше Величество, каков же ответ на самом деле? Кому служит Грааль?

– На это каждый отвечает сам, – усмехнулся Анфортас. – Хочешь, я объявлю тебя королём Грааля? Это славный путь, Адвей. Правда, у него есть свои достоинства и недостатки. Тебе придётся навеки поселиться здесь.

– Благодарю, Ваше Величество. У меня есть дела в моём мире. Я пока не склонен предаваться самосозерцанию.

– Самосозерцанию? Ах, да. По вашим представлениям, мы все – отражение твоей психики. Что ж… Каждому по вере воздастся. И знаешь, что, Адвей?

– Что, Ваше Величество?

На лице короля появилось лукавое выражение.

– Мы могли бы поговорить о многом, но я вижу лицо твоей жёнушки. И оно не сулит ничего приятного тем, кто тебя задерживает. Иди же, добрый рыцарь. Поверь: никакая метафизика не стоит тех минут, что тебя ждут.

Анфортас смотрел на меня с отеческой нежностью. Мы раскланялись, и я пошёл к Иртанетте.

– Пойдём, – она потянула меня за руку. – Слуги приготовили нам покои. Этот рунарх так и сверлит тебя взглядом… Как я его ненавижу, мерзавца!

Мы двинулись к выходу. Придворные, попадавшиеся нам на пути, шутливо желали спокойной ночи. К Иртанетте подбежала горничная и принялась торопливо что-то шептать на ухо. Брови её двигались вверх-вниз с преувеличенным ужасом.

– Подожди меня, любимый, – со вздохом объявила Иртанетта. – Эти слуги ужасны. Подумать только: пододеяльники с пурпурной незабудкой! За кого они меня принимают?

Пока моя любимая разбиралась с перинами и простынями, я отправился к Граалю. Священная чаша и копьё лежали на столике посреди зала. Я попытался по примеру Лира соединить их воедино, но так и не сумел. Похоже, это искусство доступно лишь тевайзцам.

– Человек Перевал, можно поговорить?

Лёгок на помине.

– Да, Лир. Говорите.

– Вы ненавидите меня?

Вопрос заставил меня задуматься. Тевайзцев чужая ненависть мало волнует. Что-то случилось с Лиром за годы отшельничества у моста, раз его это озаботило.

– Нет. Я сожалею, что так получилось.

– Но ваша жена…

– Она молода. В её возрасте можно делить мир на чёрное и белое. Я же совершил много поступков, которые нельзя трактовать однозначно.

– Что ж. Значит, вы найдёте силы судить непредвзято. Дело в том, что война так просто не закончится. Рунархские знаки освободились от «аспекта императора», но сами рунархи пока что этого не почувствовали. Чтобы пробудить в них новое осознание, вы должны сделать следующее…

И, наклонившись к моему уху, он объяснил мне, что именно. Я покачал головой:

– Поэтично.

– Такова суть нашей цивилизации.

Сухо поклонившись, он удалился. Минутой позже подоспела Иришка:

– Ты здесь, Адвей! Я просто провидица. Сразу знала, где тебя искать. Пойдём же!

На этот раз нам никто не мешал. Слуги Анфортаса приготовили спальню, а Иртанетта позаботилась о том, чтобы её убранство оказалось достойным властителей Лонота.

Платье Иришки первым оказалось на полу. В застёжках моих джинсов она немножко запуталась, но скоро сообразила, что к чему. Тонкое сияние Грааля пронизывало мир, наполняя меня сладкой щемящей истомой.

Луна, заглядывающая в окна, спряталась за лёгким облачком. Этой галантности мы оценить не смогли. Кроме нас двоих в этот миг никого не существовало.

Время в обоих мирах выровнялось и пошло в такт. Два сердца бились удар в удар.

Проснувшись, я некоторое время лежал без движения. В сером утреннем небе расплывались цветные пятна. Если ночью они были похожи на гуашь, то сейчас я сравнил бы их с пастельными мелками. Вдали кричала одинокая птица.

– Плохонький говорит благородному доброе утро, – услышал я. – Ваш сон был особенным, верно? Что снилось величественному?

Я приподнялся на локте. Закутанный в одеяло Шиона сидел у костра, поджаривая на прутике сосиску.

– Ты не поверишь, друг Шиона, – улыбнулся я. – Сегодняшней ночью я был в Лоноте.

Он кивнул:

– Благородный движется к совершенству. Это хорошо. Ваша ци пробудилась и движется плавно и широко.

Это я и сам заметил. Тело ощущалось наполненным, и я чувствовал каждую его клеточку. Любое движение вызывало радость. Я уселся и с наслаждением потянулся.

– Всё спокойно, Шиона?

– Полчаса назад высадились рунархи. Вон там, – он махнул рукой в сторону рощицы, где мы вчера собирали хворост.

– И ты не разбудил нас?

– Зачем? Сон благородного вёл к внутренней трансформации. Я отбросил бы своё недеяние, лишь бы защитить ваш покой. А остальные неспособны изменить ход событий. Пусть отдыхают.

Все просто и ясно. Я вытащил из своих вещей виброклинок. Достал нитевик, проверил заряд. Если придётся сражаться, надо быть готовым ко всему.

Нет. Сражаться больше не придётся.

– Шиона, – сказал я. – Слушай меня внимательно. Сейчас я отправлюсь к рунархам. Один. Без оружия. Я знаю секрет, способный остановить войну. Если я погибну, ты пойдёшь вместо меня и скажешь им…

Я передал Туландеру то, что услышал от Лира.

– Воистину, пути небесные и земные неисповедимы, – развёл руками Шиона. – Плюгавенький запомнит ваши слова. Если понадобится, он воспользуется этим знанием.

Больше меня в лагере ничего не держало. Я отправился к рунархам. Трава обвивалась вокруг ног, словно напоминая о себе. Босыми ногами я чувствовал дрожь земли, а через неё – тонкое пение вселенной.

Хорошо!

Я живу здесь. Здесь – и одновременно в Лоноте.

Когда я проходил мимо зарослей лещины, воздух заколебался. Полимер-камуфляж растаял, открывая рунарха в боевых доспехах. Синхронно с ним в небе возник крест – силуэт гравиподвески.

– Ты срединник, – Рунарх отстегнул шлем, и я увидел лицо Джассера. – Ты пришёл сам, один. Без оружия. В чём твоя надежда?

– Я пришёл прекратить войну, брат Без Ножен.

Он склонил голову набок, прислушиваясь. Что с оружием, что без – я слабее. Но я знаю его тайну.

Братья Без Ножен… И у рунархов, и у людей подростки стремятся доказать свою взрослость. Силу, умение, властность. Суть братьев Без Ножен в том, что они вечно соревнуются – не ради победы, а ради самого процесса состязания.

Со мной же ему нечего делить. Я вышел из этих игр. Джассер предстал передо мной тем, кем он был по сути: большим ребёнком.

– Я видел Лира, Джассер. Гранд-ассасин передаёт тебе свою со-жизнь.

– Да? И что он говорит?

Я прикрыл веки. Знакомые слова поднимались в памяти, словно ил со дна старой реки:

Рунарх стоял приоткрыв рот. По лицу его пробежала судорога:

– Бог мой… Я же всегда помнил это, но вот сейчас…

Запинаясь, он продолжил вслед за мной:

Он провёл рукой по лицу, не замечая, как флексметалловая перчатка царапает кожу:

– Ты действительно поэт, Перевал. Это любимые стихи Лира. Он что-то вложил в них, не изменив ни строчки. И вот… Ну пойдём, пойдём же!

Хватка Джассера, усиленная рунархской экзобронёй, оказалась такова, что чуть не сломала мне руку.

– А Весенняя Онха до сих пор держится, – взахлёб рассказывал он. – Что-то мы ей передали, пока были твоими окраинниками. Вот только неорганики её мучают. Она не способна защищаться.

– Со мной монахиня дианниток. У неё огромный опыт экзорцизма. Уж с бесами Весенней Онхи она как-нибудь справится.

– Хорошо. Земляне хотели создать здесь искусственный узел гиперсети. Мы разрушили его.

Так вот чем занималась эскадра капитана Вернера. За время, проведённое на Лангедоке, я отстал от новостей науки. Наверняка этот узел связывался с узлами, находящимися вблизи Гавани и Камелота – крупнейших боевых станций обоих небес.

– Вы отсрочили бойню. Что ты будешь делать?

– Свяжусь с обер-федави и гранд-тугом. Ты сообщишь рунархам то, что рассказал мне. К счастью, корабли летят не мгновенно.

Да. Корабли летят не мгновенно. Счётчицы плетут сети из гиперузлов, и в их узорах нет лишнего. Гексеры и эннеры рунархов движутся в вымышленном пространстве – это тоже занимает время. Много времени.

Дни и недели.

Я не соревнуюсь и не проигрываю. Лонот живёт в моём сердце, и удача Иртанетты ведёт меня.

Я остановлю эту войну.