Грабеж

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Добросклонцев возвращался в Москву, оставив сына у матери — пусть парень, выросший среди асфальта и бетона, побегает по траве, узнает, что такое русское приволье, сердцем услышит песенность родной земли.

За время недолгого своего пребывания на родине Юрий Иванович успел свозить сына на Куликово поле и там, возле священных каждому русскому человеку святынь, ему, как бы «вынырнувшему» из омута суетливой городской жизни, жизни, полной грохота электронной музыки, гула улиц с их авто — и человеко-потоками, вдруг подумалось, что только в рациональной бестолковщине сгустков камня и стекла, бетона и стали еще могут существовать пришельцы, коньковы и им подобные… В чистом поле бой с ними был бы выигран. Будет ли этот бой победным там, в городе? Будет ли?

Сын обращался к нему с вопросами, что-то просил пояснить, а Юрий Иванович стоял, пораженный своей мыслью, и не мог сам себе твердо ответить: да, будут, поскольку по опыту знал: пришельцы пускают глубокие корни, их мораль сильнее Мамаева оружия.

Добросклонцев приехал в Москву под вечер. Кати дома не было, и по отключенному холодильнику он догадался, что жена на даче у отца и домой заглядывает редко: на полированной мебели лежал тонкий слой пыли. Юрий Иванович настежь распахнул окно, затем вошел в ванную, чтобы принять душ. Он любил воду, прохладная или горячая — смотря по погоде, — она всегда снимала усталость. А сегодня он изрядно устал — все-таки несколько часов за рулем.

Выйдя из ванной, он позвонил Мироновой.

…Антонина, устроившись поудобнее в кресле, читала книгу. «Русский народ не любит гоняться за внешностью: он больше всего ценит дух, мысль, суть дела». Прочитала, вздохнула и подумала: постепенно утрачивает наш народ это качество под влиянием… Чего или кого, она не знала и прочла дальше: «А уж выше позора, как служить искусству для искусства, в наше время не существует». Решила: хорошо бы так и в наше время. «Сила не нуждается в ругательствах». Прочла и улыбнулась, вспомнив одного начальника отдела. Выписать бы эту фразу и на дверь его кабинета повесить. Она читала дальше: «…все неудачи русского общества, вся бесхарактерность некоторых слоев русской народности происходит именно от разлагающего, ленивого и апатичного нашего космополитизма, доведшего нашу разобщенность с почвой до равнодушия к ней…» — «Только общечеловечность может жить полной жизнью. Но общечеловечность не иначе достигается, как упором в свои национальности каждого народа». Это Достоевский.

Она вздрогнула от телефонного звонка. Отложила книгу и взяла трубку.

— Тоня, прости, что звоню поздно, Добросклонцев…

— Ты где? — даже не поздоровавшись, спросила Миронова.

— В Москве, — ответил он. — Только что приехал.

— Ты очень здесь нужен. Происходит такое… Ну, словом, если можешь, то приезжай немедленно.

— Угостишь большой рыбой, которая попала в твои сети? — шутливо спросил он. — А то я голоден как волк. Катерина, по всей видимости, на даче.

— В наши сети. Ты даже не представляешь, какая ценная рыба. Ну так как?

— Еду. Готовь чай, — после некоторой паузы ответил он и положил трубку.

Звонок в двери раздался, когда Тоня заканчивала собирать на стол.

Но Добросклонцев, покосившись на еду, лишь с сожалением покачал головой, налил себе стакан минеральной и отошел в угол к журнальному столику, опустился в низкое кресло.

— Давай сначала о деле.

Тоня села напротив и начала свой рассказ о Павлове, о похищенном им кулоне, о том, как его хотели убить, о заграничном паспорте и марках, которые, между прочим, как позже выяснилось, оказались фальшивыми, о том, что Павлов чего-то явно недоговаривает. Рассказала о добровольном признании Алексея Соколова, который гранил фианиты Пришельца, а рекомендовал Соколова Ипполиту Исаевичу Бертулин.

— И что показал уважаемый Арсений Львович?

— С Бертулиным, к сожалению, поговорить не удалось: на днях скоропостижно скончался на лестничной площадке возле своей квартиры. Вскрытие показало: паралич сердца.

— Совпадение или?…

— Совпадение подозрительное. В день смерти Бертулина возле его дома соседи видели человека, по описанию похожего на Арвида, того, что намеревался отравить Павлова. Станислав считает, что Бертулина убили. При осмотре трупа на голени обнаружено маленькое, еле заметное пятнышко, похожее на след укола. Мне кажется, главное действующее лицо в этом спектакле Пришелец. Кстати, он исчез. Делом Павлова интересуется некто Зубров Михаил Михайлович. Импозантный мужчина, из центрального аппарата МВД. Даже удостоверение предъявил, хотя я и не спрашивала. Сказал, что хорошо знает Анатолия как человека чрезвычайно одаренного, с большим будущим, но неорганизованного, увлекающегося, слишком эмоционального и доверчивого. И, мол, эта доверчивость губит парня.

— И что же хочет этот Зубров?

— Взывает к моей человечности, гуманности, просит пожалеть заблудшего юношу, не губить талант, которому суждено большое будущее.

— Только и всего? — В голосе Добросклонцева прозвучала легкая ирония.

— Считает, что судьба несмышленыша Павлова зависит исключительно от меня.

— И как ты расцениваешь этот ход?

— Не очень умный, с немалой дозой нахальства. Я думаю, не судьба Павлова его интересует. Скорее всего он печется о Пришельце.

— Нужно установить связи Пришельца. И немедленно. Что Павлов? — спросил Добросклонцев.

— Павлов уклоняется, ускользает, как угорь, стоит только произнести имя Пришельца. Из знакомых Ипполита назвал лишь адвоката Шуба и его, супругу Анастасию Ивановну, или, как ее зовут в своем кругу, Асю Полушубок.

— Что ж, наступила пора подводить черту в этом деле. Завтра я выхожу на службу и встречаюсь с Павловым. Тебе же нужно будет заняться связями Пришельца и Зуброва. Но дело это деликатное, нужно все хорошо продумать и взвесить.

— Должна тебе доложить: Михаил Михайлович Зубров был со мной до неприличия любезен и мил, говорил топорные комплименты и предлагал встретиться на нейтральной почве, где-нибудь в театре, на стадионе или в ресторане, по моему выбору.

— Это уже интересно. И как ты?

— Отклонила.

— Зубров, Зубров… — попытался вспомнить, кому принадлежит эта знакомая фамилия Добросклонцев. — Любопытно.

— По поводу Зуброва у меня есть идея. Но это потом, завтра. А сейчас будем ужинать.

Зубров был в панике. Он понимал, что дело Павлова — Пришельца, если его вовремя не погасить, выльется в грандиозный скандал и многим поломает карьеру, в том числе и ему. После посещения Мироновой он связался с Пришельцем по телефону и пригласил его к себе домой на московскую квартиру.

Пришелец пришел, как и условились, точно в назначенный срок — девятнадцать ноль-ноль. В синем вельветовом костюме и светло-серой рубахе при галстуке он имел осанистый вид и совсем не был похож на преступника, преследуемого законом. В спокойном твердом взгляде его чувствовалась уверенность. Сунув в прихожей Зуброву горячую потную руку, он тихо буркнул:

— Один?

— Люба на даче, — сообщил Зубров и провел гостя в кабинет. Взглянув мимоходом на книжные полки, сверкающие новенькими корешками непрочитанных книг, Ипполит Исаевич, не садясь в предложенное кресло, спросил буднично:

— Как дела?

Беспечный тон гостя покоробил Зуброва.

— Хуже некуда, — ответил он также кратко, сел на стул у письменного стола и пояснил: — Рассчитывать на Миронову бессмысленно.

— А если продолжить деловой контакт?

— Пытался. Не получилось.

— Что значит не получилось? — поморщился Пришелец. — Неподкупных людей в природе не бывает. Время бессребреников прошло. Сейчас все хотят красиво жить. Просто нужно больше предложить: в рублях, а валюте, в металле или камешках. Пообещать повышение по службе, квартиру, машину, норковое манто.

Циничная прямота коробила Зуброва, хотелось указать обнаглевшему гостю на дверь, но страх за свое будущее удерживал от опрометчивого шага, и он почел за лучшее промолчать. В отличие от Пришельца Зубров прекрасно понимал: ни за какие блага Антонина Миронова не пойдет на служебное преступление и не сделает того, что нужно Ипполиту Исаевичу. Видел он и другое: растерянность Пришельца, которую тот пытался скрыть за внешней бравадой. Никаких козырей у него нет, и Зубров попробовал подсказать:

— Валюта, квартира, машина — все это пустое, потому как несерьезно, нереально. Надо смотреть на вещи трезво. Помочь нам может только один человек — Малярчик.

— Петр Михайлович отпадает: Малярчики неделю тому назад уехали в Карловы Вары. Не в Крым или на Кавказ, а в Чехословакию, за границу, — с ходу отмел предложение Зуброва Пришелец.

Обидно: в Крым или на Кавказ можно было бы слетать, попросить. А за границу… Да, Малярчик, к сожалению, исключается, размышлял Михаил Михайлович и не очень уверенно поправился:

— Тогда, может, Земцев?

Ипполит Исаевич раздраженно покачал головой и поморщился.

Он понимал: главная опасность для него — Арсений Львович Бертулин. В памяти возникла фигура Арвида, человека с обросшим шерстью сердцем. Арвид его должник, он не разделался с Павловым, а потому только по его вине дело с такой головокружительной быстротой начало принимать катастрофический характер. Сейчас дорога каждая минута. Выиграть время, не упустить. Он понял, что дальнейший разговор с Зубровым — бессмысленная трата драгоценного времени. На всякий случай сказал поникшим голосом:

— А все же попробуй предложить Мироновой или ее начальнику солидный куш.

Зубров уже не мог скрыть своего раздражения, а в душе уже давно проклинал тот день и час, когда так легкомысленно связался с Пришельцем.

Расстались они холодно, но вежливо. Пришелец не стал больше делать хорошую мину при плохой игре и не скрывал своего уныния, тревоги и скорби. Он чувствовал: Зубров попытается замести следы, дрожа за свою шкуру, и не сделает рискованного поступка, который может дать лишнюю улику против него. Договорились связь поддерживать по телефону, причем звонить из автомата будет Пришелец, и не домой к Зуброву, а в министерство. На прощанье Михаил Михайлович посоветовал Ипполиту Исаевичу подыскать себе на время новую квартиру, а может, даже уехать из Москвы.

Пришелец нашел совет разумным и сразу же отправился на квартиру своего адвоката Шуба.

Анастасия Ивановна, она же Полушубок, знала о «неприятностях» Ипполита Исаевича, искренне сочувствовала ему и, как женщина энергичная, обладающая деятельным и бесцеремонным нравом, предложила свою помощь и содействие.

— Мной ты можешь располагать, как самим собой, — клятвенно обещала Анастасия Ивановна, и Пришелец знал, что на нее можно положиться. То, что не решится сделать не очень-то щепетильный, но трусоватый Зубров, без зазрения совести сделает Полушубок,

Мятущиеся пугливые мысли терзали Павлова. Он пытался взять себя в руки, спокойно и хладнокровно разобраться во всем, что произошло. Времени на размышления было достаточно, он многое передумал, сидя в камере, где, кроме него, находились еще шесть подследственных, догадывался, что Миронова, к которой он относился с симпатией и доверием, пытается выяснить в разговорах с ним, какова роль Пришельца во всем этом деле. Павлов понимал, что судьба Пришельца сейчас в его руках, и чувство ненависти к человеку, фактически подписавшему ему смертный приговор, звало к отмщению.

Павлова вызвали к следователю, он надеялся увидеть Миронову. Но вместо нее за столом сидел подполковник милиции, крутолобый, с темными сердитыми глазами. Кивком головы он предложил Павлову сесть.

— Как чувствуете себя? — спросил Добросклонцев. В ответ Павлов лишь пожал плечами и улыбнулся вымученной улыбкой. — Понимаю. Но утешьтесь хоть тем, что могло быть хуже: ваш приятель Арвид действительно имел приказ убрать вас как нежелательного, опасного свидетеля. — Этой фразой Добросклонцев намеренно дал понять Павлову, что его несостоявшийся убийца задержан и дает показания, хотя на самом деле Арвид разгуливал на свободе. — Тот, кто отдавал приказ убить вас, пока еще не арестован и предпринимает отчаянные шаги, чтобы выгородить себя, уйти от возмездия. Матерый волк, он надеется на покровительство своих влиятельных дружков и на молчание своих трусливых пешек-лакеев, которых он презирает и уничтожает, когда они становятся для него ненужными. Но скамья подсудимых ждет его, и, возможно, вам, Павлов, придется выступать в качестве свидетеля на суде над ним.

Добросклонцев замолчал, давая Павлову время обдумать услышанное, достал из стола чистые бланки протоколов и взял авторучку:

— Итак, кто такой Пришелец Ипполит Исаевич? Что он, по вашему мнению, из себя представляет, кто он вам — друг или враг? — Он сделал ударение на последней фразе.

«Друг или враг?» — мысленно повторил Павлов. Он усиленно раздумывал над ответом, пауза затягивалась, и Анатоль понимал, что следователь заметил его смятение.

— Не знаю, друг или враг мне Ипполит Исаевич, — он печально посмотрел на Добросклонцева, — сам не могу понять, что он такое. Сложный человек, темный.

— Вы не искренни, Павлов, и мне за вас обидно. Кто-кто, а слуги лучше всех знают своих господ. По крайней мере, вы должны лучше знать Пришельца, чем знает его, скажем, тот же Зубров.

Приманка была несколько примитивна, и Павлов не клюнул, смолчал. Но Добросклонцев решил быть настойчивым.

— Они давно знакомы?

— Не знаю, — вполне искренне ответил Павлов.

— А вы давно знаете Зуброва?

— Я видел его один раз, — сорвалось у Анатолия, он смутился и прикусил язык.

— Когда встречались и где?

— С полгода тому назад. В прихожей квартиры Ипполита Исаевича. Я уходил, а он пришел.

— А еще кого вы встречали у Пришельца?

Павлов пожал плечами, нерешительно сказал:

— Пожалуй, никого. Разве что дочь однажды. Встреча с дочерью Пришельца Алей пришла ему на ум только потому, что он встретился с ней так же, как и с Зубровым, накоротке в прихожей квартиры Пришельца.

— Чья дочь? — спросил Добросклонцев.

— Ипполита Исаевича.

Об Але и тем более о ее матери Павлов, в сущности, ничего не знал, и Добросклонцев верил ему. Это доверие заставило Павлова сказать больше, чем ему хотелось: увлекшись описанием внешности Али и сказав, что она работает стюардессой на международной трассе, он обронил фразу, что должен был встретиться с ней по поручению Ипполита Исаевича. Добросклонцев заинтересовался этим фактом, впоследствии оказавшимся для следствия чрезвычайно существенным. Короче говоря, это была ниточка, уцепившись за которую следствие начало разматывать весь клубок.

— Итак, какое поручение давал вам Пришелец, предложив встретиться со своей дочерью?

— Ипполит Исаевич вручил мне сережки, колечко с изумрудом и пятьсот рублей, — пожал плечами Павлов. — Велел под любым предлогом в обмен на изумрудный комплект и деньги заполучить у нее кольцо, которое подарил ей.

— И что же дальше? Обмен состоялся?

— Нет. Я не смог встретиться с Алей: она дома почти не бывает. Такова жизнь стюардесс международных линий.

— И вы вернули Пришельцу изумруды и деньги?

— Конечно.

— А как вы думаете, зачем Пришельцу понадобился такой обмен?

— Ипполит Исаевич сказал, что изумрудный гарнитур больше ей к лицу и что изумруд — ее камень. Да и стоит он дороже бриллиантового кольца, потому как там алмаз ненатуральный, искусственный.

— Откуда вам это известно?

— Со слов Ипполита Исаевича. Он просил и Але так объяснить.

— А почему же Пришелец поручил вам совершить этот обмен, почему же сам не встретился с дочерью?

— Понятия не имею.

В душе Добросклонцева поднималось смутное ощущение большой удачи, нечто похожее на то, которое испытывает охотник в минуту, когда зверь уже видится через прорезь прицела и остается лишь чуть-чуть подправить мушку и нажать спусковой крючок. Фианиты, граненные Алексеем Соколовым для Пришельца, кольцо, которое Пришелец хочет любой ценой вернуть от дочери. Зачем? Боится, что оно может стать вещественным доказательством? Есть зацепка, сегодня разговор с Павловым надо кончать. (Догадывается ли он, какие ценные показания против Пришельца дал походя, между прочим?) Нужно немедленно отыскать дочь Пришельца Альбину и допросить. Сегодня же. И поручить это Тоне.

Когда Павлов подписал протокол допроса, Добросклонцев спрятал бумаги в кожаную папку и поднялся из-за стола. Встал и Павлов. Глядя на него, на его осунувшееся бледное лицо, тускло освещенное большими скорбно поблекшими глазами, на худые руки с мелкой дрожью пальцев, Юрий Иванович почему-то вспомнил своего сына Женю и, ощутив колкий холодок между лопаток, подумал: «А вдруг какой-нибудь Пришелец и его…» И чтоб оправиться от неприятного состояния, он, не заметив, как перешел на «ты», сказал:

— Вот. что, Анатолий, мы с тобой еще встретимся. Но я прошу поверить мне: Пришелец твой враг. Он изуродовал твою юность, сделал тебя своим рабом, подлым и порочным. А ведь ты, как нам сказали в институте, умен, даже талантлив. Много у тебя отнял мерзавец, много потеряно. Но не все. Ты молод. У тебя впереди есть шанс стать человеком честным и порядочным. Подумай обо всем, взвесь и помоги суду установить истину. И суд учтет это, решая твою судьбу.

Анатоль молчал. Он стоял ссутулившись, словно какой-то невидимый груз придавил его узкие плечи, и, казалось, он уже не в состоянии выдержать эту тяжесть.

Добросклонцев вызвал конвоира и, когда Павлова увели, поспешил в управление. Он находился в состоянии лихорадочного возбуждения, вызванного допросом Павлова. Нужно было быстро и точно распорядиться полученными сведениями, тщательно проанализировать их и дать им верный ход.

Не заходя к себе в кабинет, Юрий Иванович заглянул в комнату следователей. Мироновой не было.

Генерал Константинов встретил с некоторым удивлением:

— Что, кончился отпуск?

Пришлось объяснить, что дела потребовали его присутствия на службе.

— Правильно поступил, что вернулся, — одобрил Василий Кириллович. — Все равно пришлось бы мне тебя вызывать. — Предложив Добросклонцеву садиться, он по своему обыкновению сразу перешел к делу: — Тебе известно такое имя: Пришелец Ипполит Исаевич — искусствовед-коллекционер?

— Да, Не знаю, какой он искусствовед, а вот коллекционер-ворюга дипломированный. Мы заводим на него уголовное дело. Притом дело обещает быть громким, связано с бриллиантами.

— Даже с бриллиантами? — Константинов удивленно повел бровью: — Есть факты, доказательства?

— Есть и еще будут.

— Стран-н-оо, — раздумчиво протянул Константинов, постучав пальцами по столу. — Меня приглашали в обком. Просили обратить внимание на эту личность, к которой якобы наши сотрудники проявляют безосновательно повышенный интерес. Человека травят.

— Вот даже как! — Сообщение поразило Добросклонцева. — Боюсь, нам придется объявлять всесоюзный розыск, чтобы встретиться с этим затравленным волком. Завтра мы думаем произвести обыск на его квартире.

— Даже? Тогда давай выкладывай все по порядку. Дело в том, что мне звонил сейчас Сергей Иванович. Так он тоже советовал… в общем, положительно характеризовал этого человека.

— Так, может, и в обком звонил Сергей Иванович?

— Нет, другой человек.

Константинов не стал уточнять. Секретарь МК сказал Константинову, что на приеме в посольстве к нему подошел Борис Николаевич, заговорил о том, о сем и между прочим, к слову сказал о Пришельце, просил отнестись к нему с должным пониманием и оградить от неуместных подозрений.

Добросклонцев докладывал обстоятельно, неторопливо, и лишь когда назвал имя Анатолия Павлова, о деле которого генерал был информирован, Константинов перебил:

— Ты считаешь, что Пришелец повязан в этом деле — с валютой и загранпаспортом, взятыми у Павлова?

— Павлов — только видимая часть айсберга, главная подводная, самая опасная — Пришелец, — уверенно ответил Добросклонцев, — и иже с ним: Зубров и другие.

— А какова, по-твоему, роль Зуброва?

— Это нам предстоит выяснить. В общих чертах она та же, что и Сергея Ивановича: попытка оградить. Только один действует осторожно, соблюдая минимум такта, а другой идет напролом, возможно, чувствуя за своей спиной серьезную опору.

И Добросклонцев изложил генералу свою версию личности Пришельца. Намеченный Добросклонцевым план мероприятий по делу Константинов одобрил, но посоветовал действовать осторожно, строго в пределах закона, зная по опыту, что малейшее нарушение буквы закона даст в руки разного рода благодетельным сергеям ивановичам неотразимый козырь, и, казалось, уже попавший в сети правосудия преступник ускользнет. Добросклонцев и сам это понимал.

— Держи меня в курсе. О появлении новых материалов по этому делу докладывай, — сказал Константинов и отпустил Добросклонцева.

В приемной генерала секретарша сказала Юрию Ивановичу, что заглядывала Миронова, просила передать, что она у себя.

Так бывает в природе: постепенно, капля за каплей, незаметно накапливается вода у случайно образовавшейся запруды, и вдруг прорвет, и сразу в одночасье хлынет могучий поток и разметет — размоет преграду, снесет весь мусор, и снова потечет чистая и светлая вода. В практике Юрия Добросклонцева такое бывало и прежде: попадались сложные хитросплетенные дела, где опытный преступник постарался спрятать все концы, и не за что было уцепиться, чтоб размотать клубок следствия. По крупице, терпеливо работники УГРО собирали материал, иной раз приходя в отчаяние и теряя надежду на успех. Как вдруг дернули за какую-то ниточку, даже, может быть, случайно кто-то из свидетелей или преступников обронил словечко, и сразу все завертелось-закружилось, начало разматываться-раскручиваться. Так было и сейчас: хлынул поток новых материалов.

Миронова была не одна в узком прямоугольном кабинете: напротив нее стоял стол капитана Николая Ушанова — улыбчивого весельчака, общительного, приветливого, этакого простачка, умеющего завоевать доверие даже искушенных жуликов. Прежде чем Тоня успела доложить Добросклонцеву о новой «сенсации», Ушанов, весело сверкая небесного цвета глазами, опередил:

— Юрий Иванович, Антонина запустила руку в осиное гнездо и начала ворошить…

— Если в перчатках, то это не так страшно, — в тон ему ответил Добросклонцев. — Рассказывай, Тоня. — Он присел на угол стола.

— Я сделала рискованный шаг: встретилась с женой Зуброва на их квартире. Довольно милая женщина. Я сказала, что нас интересует Пришелец Ипполит Исаевич, и попросила ее сообщить все, что она о нем знает, давно ли знакомы. Люба — так зовут супругу Зуброва — как мне показалось, поначалу растерялась, но рассказывала вполне искренне. Встречалась она с Пришельцем всего два раза, и оба на даче. Первый раз в день рождения Зуброва, а второй совсем недавно. Пришелец приезжал к Михаилу Михайловичу по какому-то делу. Мне удалось узнать, кто был приглашен на день рождения. Оказывается, отмечали в узком кругу. И знаете, кто там был? Сам товарищ Малярчик с супругой.

— Петр Михайлович? — оживился Добросклонцев.

— Представь себе — он самый. Потом некто Земцев Яков Николаевич то ли из Внешторга, то ли из другого какого-то ведомства, связанного с заграничными командировками. По словам мадам Зубровой, этот Земцев занимает высокое положение. И еще супружеская чета Ященко. Антон Фомич — членкор и лауреат. Ну и среди них — Пришелец.

— И это все? Такой узкий круг?

— Был еще один гость, брат юбиляра, колхозник из Белоруссии.

— Однако… — неопределенно проговорил Добросклонцев, ненадолго задумался, потом встряхнулся: — Итак, подытожим: приглашен был узкий круг самых близких друзей. Так надо понимать? Так, выходит, Пришелец лучший друг Зуброва? Наша с тобой догадка подтвердилась. Но по законам элементарной логики получается, что и остальные гости, то есть Малярчик, Земцев и Ященко, суть друзья Пришельца. Следовательно, если Малярчик, Зубров и так далее — суть порядочные люди, значит, и Пришелец безупречен.

— А если Пришелец жулик и вор, — продолжала Тоня, — то Малярчик, Зубров и другие тоже…

— Молодец, Тонечка! — Добросклонцев встал. — Конечно же, о твоем визите уже знает Зубров, жена непременно известила его. Сейчас он должен что-то предпринять. И сгоряча может наделать глупостей, которые обернутся против него.

— Едва ли, он человек осмотрительный, — возразила Тоня.

— Ну не скажи: осмотрительный не стал бы лезть напролом. А он полез.

— Полез потому, что Малярчик его друг, — сказала Тоня.

— Да, Малярчик может осложнить ситуацию, — согласился Добросклонцев. — Как ты, Коля, считаешь, осложнит?

— Запросто. Затребует дело — и привет, — ответил Ушанов.

— Вот поэтому и нужно спешить, — решил Добросклонцев. — Надо прежде всего узнать, что за люди Земцев и Ященко, что связывает их с Зубровым и какие у них отношения с Пришельцем. Это раз. Этим я сам займусь. Для тебя же, Антонина Николаевна, есть задание особой важности. Во что бы то ни стало разыскать дочь Пришельца Альбину, встретиться с ней и изъять бриллиантовое кольцо, которое ей подарил отец, то есть Ипполит Исаевич.

— У Пришельца есть дочь? — удивилась Тоня.

Юрий Иванович в ответ лишь кивнул.

— Зайдем ко мне, ознакомишься с показаниями Павлова. Полагаю, что это кольцо с фианитом, одним из тех, что гранил Соколов.

Пока она читала показания Павлова, он исподволь наблюдал за ней, двигая ящиками стола и бесцельно перебирая какие-то бумаги.

Прочитав, Тоня положила протокол на стол.

— Я займусь сейчас же.

— Да, это очень важно. Пока не вмешался Малярчик. А если приплюсовать сюда Земцева и Ященко, то действительно мы с тобой начали ворошить осиное гнездо.

— Не обижай ос. Скорее гадюшник. Ну я пошла. Постараюсь сегодня связаться с Альбиной.

…Утром телефон Пришельца не отвечал. Как и было запланировано, в девять утра в присутствии понятых и представителя домоуправления оперативная группа вскрыла квартиру Ипполита Исаевича. Каково же было удивление: пол без ковров, голые стены, пустой сервант, за зеркальными стеклами которого некогда сверкали хрусталь и фарфор, никаких бра, даже вместо люстры с потолка печально свисала электрическая лампочка, подчеркивающая пустоту квартиры. Не было и знаменитого старинного гарнитура из мореного дуба, и стульев со спинками из икон. Вообще столовая имела нежилой вид. Печально выглядел и кабинет с пустым книжным шкафом и зловеще торчащими в стенах железными костылями, на которых раньше висели картины. Пустой холодильник был открыт и отключен от электросети. Из спальни исчезли скульптура обнаженной девушки и мраморный амур с хрустальным светильником в руке, а также гобелен с купальщицами и шкура белого медведя. Лишь в стенном шкафу висели костюмы, плащи и пальто, а широкая кровать была накрыта покрывалом.

То, что Пришелец освободился от ценных вещей, наводило на многие серьезные размышления, выдвигало вопросы, на которые надо было немедля искать ответ. Из показаний соседей выяснилось, что на неделе Ипполит Исаевич вывозил на грузовой крытой машине старинную мебель, картины, скульптуры. На вопрос любопытной лифтерши сказал, что решил обновить мебель, а потому освободиться от ненужного хлама. После грузовой машины в тот же день Ипполит Исаевич дважды приезжал на «Волге»-пикап, грузил более мелкие вещи — свертки и чемоданы.

— Не обратили внимания — грузовая и легковая машины были такси? — поинтересовался Ушанов, на что лифтерша ответила:

— Легковая не такси, серая «Волга». Это точно. А вот насчет грузовой не могу сказать. Ни к чему мне было.

Обыск квартиры, по сути дела, ничего не дал для следствия, за исключением «пустячка»: в письменном столе лежали два вызова из-за рубежа на имя Ипполита Исаевича Пришельца: из Израиля от двоюродного брата и из Уругвая — от дяди. Может быть, Ипполит Исаевич решил эмигрировать? Но почему же в таком случае он не подал заявление в ОВИР, к которому нужно приложить вызов от родственников? А может, был еще и третий вызов и выезд уже оформляют? Все это нужно выяснять, и немедленно.

Словом, как считал Юрий Иванович, рабочий день начинался удачно. После обыска, не заезжая в управление, Добросклонцев направился в следственный изолятор к Павлову, а Тоня, как и условились, должна была связаться с дочерью Пришельца Альбиной.

Вопреки ожиданиям Юрия Ивановича Павлов на этот раз был менее разговорчив, нежели при первой встрече. Взгляд холодный, ответы односложны, уклончивы. По поводу Пришельца ничего нового не сказал. По всему чувствовалось, что он опасается говорить лишнее. Добросклонцев снова попытался завоевать его доверие, сообщив, что час тому назад на квартире Пришельца произвели обыск и что квартира оказалась пустой: все ценные вещи Ипполит Исаевич позавчера вывез. Куда, в ближайшие день-два прояснится. Наблюдая за Павловым, он заметил, что сообщение о пустой квартире Пришельца как-то оживило Анатолия, что-то в нем встрепенулось, и решил этим воспользоваться.

— Вы, конечно, догадываетесь, почему Пришелец вывез ценные вещи? — спросил доверительно.

— А чего тут догадываться, когда я точно знаю, — сорвалось у Павлова. — На днях он уезжает за границу и там останется. — Анатоль, пытливо посмотрев на Добросклонцева, прибавил: — Если уже не уехал.

— И в какую же страну? — поинтересовался Добросклонцев, с трудом сохранив спокойствие: не хотел показывать Павлову, что ошарашен его сообщением.

— Может, в Гамбург, может, в Париж, а возможно, к брату в Австралию, — вяло ответил Павлов, пожалев о сказанном: пойдут новые вопросы, настойчивые, выматывающие душу.

— И вы вместе с ним должны были уехать в Париж?

Бледное лицо Павлова исказила мучительная гримаса. Мысленно он выругал себя и угрюмо ответил:

— Никуда я не должен. Что там делать, в Париже?

— Как что делать? В качестве слуги сопровождать своего барина. Пришельцы без слуг не могут.

Павлов молчал, и Добросклонцев понял, что на этот раз он не скажет больше того, что уже сказал. А за сказанное готов был обнять Павлова. Пришелец собрался бежать за границу. «Если уже не уехал».

И Добросклонцев, отправив Павлова в камеру, умчался на улицу Белинского.

Аля ждала Миронову дома, так они договорились по телефону. Это устраивало и Миронову и свидетеля, коим теперь именовалась Альбина. Поджидая Миронову, Аля перебирала в памяти последние годы недолгой своей жизни, пытаясь найти какое-нибудь темное пятнышко, которое могло бы заинтересовать милицию. Никакой вины за собой она не чувствовала. На работе ее ценили, за короткий срок службы в Аэрофлоте она имела три благодарности. Вспомнила своих близких друзей и знакомых, у которых могли быть конфликты с законом. Нет, ничего предосудительного не находила. И все же с напряженным волнением ждала капитана милиции.

Тоня была в милицейской форме, придававшей ей строго официальный вид. Они уединились в комнате отчима, которая служила ему и мастерской, и чтобы не испытывать терпение девушки, Тоня решила сразу же, без лишних вопросов, переходить к делу.

— Вы часто встречаетесь со своим отцом?.. Ипполитом Исаевичем Пришельцем?

Нет, не ожидала Аля такого вопроса. Вот, оказывается, кем интересуется милиция. Она нахмурилась, ответила, не глядя на Миронову:

— А мы вообще не встречаемся. Мы виделись всего один раз. — Подняла глаза, полные слез, прибавила негромко и отчужденно: — И вообще он мне не отец.

— Вот даже как, — с неподдельным недоумением произнесла Тоня. — Тогда расскажите о вашей единственной встрече.

— Зачем это вам? — как-то сразу насторожилась Аля.

Тоня почувствовала, что девушка может замкнуться. Нужно сразу же расположить ее, завоевать доверие прямым откровенным разговором.

— Ипполит Исаевич подозревается в совершении тяжкого преступления…

— А мне какое дело?! — перебила Аля.

— Вас никто ни в чем не обвиняет. Нас интересуют лишь некоторые детали. Скажите, Альбина, Ипполит Исаевич дарил вам бриллиантовое кольцо?

— — Ну, дарил. И что из этого? И бриллиант был не настоящий, искусственный — фианит.

— Почему вы так думаете? Как вы узнали, что он искусственный?

— Очень просто: пойдите в ювелирный магазин, посмотрите на настоящий и сравните.

— Да, кольцо было с фианитом, это верно, — согласилась Тоня. Она старалась вести разговор ровно, не пережимая. — А вы можете мне его показать?

— У меня нет кольца, — ответила Аля и залилась краской.

— А где оно?

— Я потеряла. Вернее, оставила в отеле.

— В отеле? То есть в гостинице? Это где же?

— В Шенноне, в Ирландии. Там у нас смена экипажа.

Слова ее звучали неубедительно и потому не внушали доверия.

— Потеряли или продали? — вопрос прозвучал почти утвердительно.

— Да вы что? — возмутилась Аля и протестующе посмотрела на Тоню. Тоня встретила ее оскорбленный взгляд с твердым, уверенным превосходством: я же знаю, что ты говоришь неправду, я все о тебе знаю. Аля отвела глаза в сторону, уши ее огнем горели. Наконец не выдержала: — Ну, продала, ну и что — разве я не имею права?

— Конечно, имеешь, — доброжелательно ответила Тоня и уточнила: — Здесь, в нашей стране, а не за границей, не в Ирландии.

— Я продала в Москве своей подруге Симе, — призналась Аля.

— Как-то нескладно у нас получается: в Ирландии кольцо утеряла, вернее, оставила в отеле и забыла, а потом продала его в Москве подруге по имени Сима, а фамилия ее, Серафимы?

— Пышная, — смущенно ответила Аля, немного погодя добавила: — Вы извините меня: я тогда сказала неправду, насчет Шеннона. Сама не знаю зачем и почему.

— Наверное, потому, что это был подарок отца, и лучше, конечно, потерять, чем продать, — в словах Тони звучала ирония. — Вам, очевидно, очень нужны были деньги.

— Совсем не поэтому, — поморщилась Аля. — Я не могу вам объяснить… И я действительно поначалу хотела его выбросить. И если б я его случайно потеряла или просто забыла в отеле, я нисколечко не расстроилась бы. Оно жгло мне палец. Понимаете?

Тоня не понимала: сейчас ей нужно было прежде всего и как можно быстрей заполучить это кольцо.

— А вы могли бы связать меня со своей подругой? Например, пригласить ее сюда, сейчас?

— Я могу, конечно, позвонить, но ее вряд ли отпустят с работы. Вам лучше встретиться с ней после семи.

— Это поздно, — озадаченно сказала Тоня, и на лице ее отразилась искренняя досада. — Послушайте, Альбина, вы могли бы оказать мне большую услугу, если бы согласились вместе со мной поехать к Серафиме на работу сейчас, не откладывая до вечера? Она, кстати, где работает?

— В ателье приемщицей. Здесь недалеко, всего четыре остановки на троллейбусе. А можно и на метро одну остановку проехать. Я позвоню ей, предупрежу.

— Не нужно. Приемщица всегда на месте. Так будет лучше. Поедем? — Тоня встала.

— А у Симы не будет никаких неприятностей?

— Совершенно. Я только посмотрю кольцо.

— Оно что — ворованное? — предположила Аля, и в глазах ее вспыхнул и тут же погас легкий испуг.

— Почти.

Сима Пышная, как и предполагала Миронова, оказалась на месте. К удивлению Тони, внешность ее соответствовала фамилии. Круглолицая полная блондинка со вздернутым носом и короткой шеей встретила Алю и Тоню широкой улыбкой, в которой отразились и радость, и удивление, и наивное любопытство. В первые же мгновения встречи Тоня обратила внимание на ее руки и, увидя на пальце впившееся в кожу кольцо с алмазом, облегченно вздохнула. Объясняться долго не пришлось. Аля дала показания о том, что это кольцо подарил ей Ипполит Исаевич Пришелец, что она потом уступила его своей подруге Серафиме Пышной, так как Але кольцо было великовато. Это же подтвердила и Сима. Тоня, выдав расписку Пышной, временно изъяла кольцо и, довольная, вернулась в управление. Добросклонцева не застала: Ушанов сказал, что Юрий Иванович поехал к Ященко.

— Тебе звонила какая-то женщина, — сказал Ушанов.

— Кто такая? — поинтересовалась Тоня.

— Она не назвалась. Сказала, что позвонит еще.

Тоня не стала думать-гадать: мало ли звонят. Но не прошло и четверти часа, как раздался телефонный звонок. Тоня взяла трубку:

— Миронова слушает.

— Антонина Николаевна? Здравствуйте. Я по делу Пришельца Ипполита Исаевича. Мне бы очень хотелось с вами встретиться. — Голос незнакомый, обволакивающе-мягкий.

— По делу Пришельца? — намеренно равнодушно переспросила Тоня. — Я такого дела не знаю.

— Ну, вернее… это связано с делом Анатолия Павлова, — в некотором замешательстве уточнила незнакомая.

— А вы кто будете Павлову — жена, родственница?

— Нет-нет, я человек для Павлова посторонний. Но я хочу сообщить сведения, которые должны вас заинтересовать.

— Ну что ж, давайте встретимся, — сдержанно сказала Тоня. — Вы когда можете к нам зайти?

— Видите ли… Мне не хотелось бы заходить в ваше учреждение. Желательно встретиться на нейтральной… Ну, например, в садике у Большого театра, у фонтана. Это рядом — удобно и вам и мне.

«Странно, — подумала Тоня. — А впрочем, ничего странного: человек не хочет, чтоб о ее сведениях в милицию знали те, кому не полагается знать».

— Хорошо, — согласилась она. — У фонтана, так у фонтана. В какое время для вас удобно?

— Желательно сейчас. Я звоню от Малого театра.

— Как я вас узнаю?

— Я сама к вам подойду: я вас знаю.

«Ничего себе — снова загадка. Она меня знает, а я — нет», — удивилась Тоня.

Фонтан у Большого театра — одно из многолюдных мест центра Москвы, особенно в летнюю пору. Очень удобное место свиданий. Здесь можно под яблонями и сиренью посидеть на скамеечке, поджидая товарища, здесь все под рукой — магазины, рестораны, метро, гостиницы.

Тоня остановилась у гранитного кольца фонтана. Струи воды распыляли приятную в такой жаркий день влагу. На скамейках не было свободных мест. Вокруг фонтана стояло человек десять, а может, и больше. Среди них было четыре женщины. Присматриваясь к ним, Тоня пыталась определить, которая из них ее незнакомца. Неожиданно сзади раздался негромкий спокойный голос:

— Здравствуйте, Антонина Николаевна. — Миронова резко повернулась. — Вот и я, Рита.

— Простите, а по отчеству?

— Ах, зачем отчество, оно старит, а я еще невеста. Вот собралась замуж, да видите, какая история получается. Она и привела меня к вам. — Деланная кокетливая улыбка уже немолодой женщины, украшенной большой копной седых волос, сменилась такой же неестественной скорбью. Ярко накрашенные губы, искусственные черные ресницы, подведенные синькой голубые глаза, густо нарумяненные щеки придавали ей вульгарный вид. Она демонстративно осмотрела Тоню с ног до головы и вдруг предложила:

— Вы не обедали? Может, зайдем в «Метрополь» или «Национала», закусим и за столом поговорим?

— Благодарю, я пообедала. Итак, я вас слушаю.

Женщина в нерешительности осмотрелась вокруг: место не очень подходящее для интимного разговора;

Тоня поняла ее, предложила:

— Может, пройдем к Большому театру, там посвободней.

Они шли медленно, и женщина, назвавшаяся Ритой, начала неторопливо свой рассказ:

— Видите ли, я невеста Ипполита Исаевича. Мы решили в августе оформить наш брак, как говорят, пожениться. Мы давно знаем друг друга и любим. Он очень порядочный человек, интеллигентный, воспитанный, тонкая натура, легко ранимая. Он остро на все реагирует, даже на пустяк, на мелочи. Наверно, наложил свой отпечаток печальный эпизод в его прошлом — я имею в виду судимость. Вы, конечно, знаете. Это оставило душевную рану, возможно, на всю жизнь. Такой уж он человек — беззащитный, как говорят, не от мира сего. И вот теперь нежданно-негаданно на нашу голову свалилось это неприятное дело — этот ублюдок Павлов. Говорила я Ипполиту — гони его прочь. Нет же, не послушал: жалел, пропадет, мол, а парень способный. А на что способный? На авантюры. Из-за его авантюр и на Ипполита пало подозрение. Вы представляете душевное состояние невинного человека, травмированного, которого подозревают… — Она не договорила фразу.

— В чем подозревают? — впервые подала голос Топя. Похоже, что вопрос несколько смутил «невесту» Пришельца.

— Я не знаю, вы должны знать. А подозрение, даже если и безосновательное, ошибочное, все равно оно оставляет на подозреваемом пятно. Самое неприятное, что накануне женитьбы. Если б не это обстоятельство, Ипполит, может, и не стал бы переживать.

— Я не совсем понимаю, при чем здесь женитьба, какая связь?

— Как при чем? Все осложняется. А наша семья? Как мои родные посмотрят на наш брак, на Ипполита, на зятя, который на подозрении? Мой брат занимает высокое положение, он известный человек в стране. И вдруг такой зять. Ужас. Я схожу с ума. Ипполит места себе не находит. Брат, конечно, мог бы вмешаться, его все уважают, с вашим министром они друзья, и дома у него бывает. Но я не хочу впутывать в это дело брата. Дело-то пустячное, выеденного яйца не стоит. Павлов натворил — пускай и отвечает. Я же знаю, Антонина Николаевна, вы женщина добрая, душевная, о вас все так отзываются. Помогите, все зависит от вас. Моя судьба в ваших руках. Я слезно вас умоляю.

В голосе ее звучали трагические ноты.

— В чем конкретно должна состоять моя помщь? Я что-то не совсем вас понимаю. — Нет, Тоня прекрасно понимала, куда клонит перезрелая «невеста».

— Я сама юрист, и хочу быть с вами откровенной. Вы же можете не обращать внимания на некоторые факты, которые не имеют отношения к делу Павлова и только уводят следствие черт знает куда. Например, зачем вам показания какого-то банщика. Ну, ходил Ипполит в баню, он обожает русскую баню. Может, ненароком обидел этого банщика. Или, может, мало заплатил ему за кольцо. Кольцо-то для меня делал, какое ж тут преступление? Да и сам этот Соколов уже жалеет о своем показании и готов взять его обратно. И на суде, говорит, я откажусь. Да и алмаз-то искусственный, фианит. Будь там натуральный, а то эрзац, теперь их тоннами в лабораториях делают. А из-за этого эрзаца может человек погибнуть.

И женщина, достав из сумочки платочек, промакнула глаза. Получилось это наигранно, и Тоня с иронией подумала: «Артистки из тебя не получается, однако ж осведомленность отменная. И расчет верный: самую большую угрозу для Пришельца на данном этапе представляют показания Соколова. Хотят, чтоб их не было». Тоня понимала, что Пришелец решил «смываться», и ему нужно быть «чистеньким», ох, как нужно. Ради этого он готов на все пойти. Она догадывалась, что женщина «липовая» невеста, и имя ее тоже «липовое», и никакого «государственного» брата у нее нет, Правда, она не могла знать, что настоящее имя Риты — Анастасия Ивановна, что она жена адвоката Бориса Шуба, Ася Полушубок, когда-то отчисленная со второго курса юрфака за неуспеваемость.

— Умоляю вас, дорогая, не погубите, войдите в наше положение, сжальтесь. Я отблагодарю вас, ни перед чем не постою, — продолжала всхлипывать «невеста», и эта явная фальшь начала, раздражать Тоню.

— Перестаньте, — резко оборвала ее Миронова. — Хватит. — И в ту же секунду решила: надо играть, надо пообещать: многое может проясниться. Продолжала уже спокойно: — Я не спрашиваю ни вашей фамилии, ни фамилии вашего брата. Для меня совершенно безразлично, кем вы доводитесь Пришельцу. Если я вас правильно поняла, то вы хотите, чтобы имя Ипполита Исаевича вообще не упоминалось в деле Павлова?

— Да, да, вы совершенно правильно меня поняли.

— Как юрист, вы должны знать, что это зависит не только от меня.

— Ну, я думаю, что вы сможете договориться с подполковником Добросклонцевым.

«Однако ж», — удивилась Тоня и спросила:

— Вы знаете Юрия Ивановича?

— Я всех знаю, — самоуверенно ответила «невеста» и прибавила: — Сначала вы получите небольшой аванс, десятую долю всего. А все остальное — когда дело Павлова закончится и приговор вступит в силу.

Тоня делала вид, что она крайне озадачена. Молчала, решая, как поступать дальше.

— Вы не сомневайтесь, не пожалеете. Отблагодарим сторицей.

Тоня решила: ну что ж, надо идти до конца.

— Это так все неожиданно, — произнесла, будто размышляя вслух. — Вы говорите, знаете Добросклонцева? А я думаю, что нет. Я не представляю, как с этим делом к нему подступиться. А может, лучше вам попробовать, коль вы знакомы?

— Нет, я лично с ним не знакома, мне Ипполит о нем рассказывал. Очень лестно отзывался. Я бы, конечно, могла попытаться, но… думаю, что лучше вам.

«Она должна поверить, — размышляла Тоня, — только бы не переиграть. Бестия наглая, бесцеремонная и самоуверенная. Сейчас она в полной безопасности. Не спугнуть бы неуместной фразой, лишним словом». Тоня вздохнула, вздох получился естественным, проговорила с чувством глубокой озадаченности:

— Я не могу так сразу. Надо все взвесить, продумать.

— Ну конечно, конечно, я вас понимаю, дело это щекотливое, — согласилась «невеста». — Только имейте в виду; если вы захотите использовать мою откровенность, злоупотребить моим доверием… вам это не удастся. Я — человек совершенно неуязвимый. А что касается Ипполита Исаевича, то за него есть кому заступиться.

— Хорошо, — решительно сказала, точно черту подвела, Тоня. — Я подумаю. И дам вам окончательный ответ. Лично или по телефону, как вам будет удобно, позвоните мне завтра к концу дня.

— Позвоню. Я очень надеюсь на вашу доброту и благоразумие.

Они разошлись в разные стороны. Тоня спешила в управление. Верно заметил Добросклонцев: «День большого улова». Откровенный цинизм «невесты» поразил ее — с подобным Миронова столкнулась впервые. Предлагать роль соучастницы преступления, разумеется, за плату — вот так просто, напрямую? Какое ж должно быть представление о нравственности людей? Такая особа считает, что за деньги можно все купить — совесть, честь, долг. На что она рассчитывала? Неужто найдутся такие, кто может «клюнуть», согласиться, хотя бы один из тысячи? Тоня не могла себе такого даже представить, хотя и знала, что бывает, когда даже должностное лицо позволяет себе в корыстных целях такое падение. Поражало ее и вызывающее нахальство, самоуверенность, чувство безнаказанности этой женщины. Кто она, кем доводится Пришельцу? Невеста? Сомнительно. Сожительница? Едва ли: Пришелец предпочитает помоложе. Разве что бывшая. А может, соучастница, из одной шайки. Если так, то выходит, что главная для них опасность — кольца, бриллианты, и опасен теперь уже не только Алексей Соколов, но и Аля.

Да, нужно срочно сравнить Алино кольцо с теми, что были подменены в ювелирном магазине на бриллиантовые. Тоня уже не сомневалась, что авантюра с подменой колец — дело рук Пришельца, и что «работает» он не в одиночку, действует шайка. Павлова пытались устранить, да вышла осечка. Но где гарантия, что не попытаются убрать других важных свидетелей — Соколова и Алю? Нет, Пришельца нужно немедленно арестовать. Но прежде надо его найти. Объявлять всесоюзный розыск? И еще: надо узнать, кто эта женщина. Это завтра. Но придет ли она, позвонит ли? С такими мыслями Миронова зашла в кабинет Добросклонцева.

— Ну? Докладывай, — сказал Юрий Иванович, как только Тоня закрыла за собой дверь.

Испытывая его терпение, Тоня не спеша взяла стул, поставила у письменного стола, чего она прежде не делала, степенно села и достала из своей сумочки колечко с фианитом. Потом начала спокойно со всеми подробностями рассказывать о встрече с Алей и ее подругой по фамилии Пышная. Добросклонцев рассматривал кольцо:

— Вот и улики пошли, серьезные улики, мистер Пришелец!

А когда Тоня рассказала о встрече с «невестой» Пришельца, предлагавшей крупную взятку, Юрий Иванович покачал головой:

— Значит, зверь, Тонечка, очень крупный. Возможно, крупнее, чем мы думаем. Личность «невесты» необходимо установить. Непременно. А теперь, Антонина Николаевна, хочу проинформировать тебя о новых открытиях сегодняшнего дня. Денек, Тонечка, как никогда! Таких у меня за всю мою службу в органах еще не было. Поработали мы хорошо, даже сверхотлично. Весельчак Ушанов тоже. Быстренько установил, что в ОВИР Ипполит Исаевич не обращался. Но… он числится в списке группы туристов, выезжающих во Францию. Поняла?..

— Но этот, как ты говоришь, крупный зверь пока еще не пойман, а он умеет обходить капканы и не бросится очертя голову в западню. Это раз, — охладила Тоня его пыл. — А и пойманный, он найдет много лазеек, чтоб выскользнуть из рук правосудия — это два, товарищ подполковник.

— И знаешь, с чьей помощью Пришелец включен в представительную группу туристов? — не обратил внимания на ее реплику Добросклонцев.

— Зубров или Малярчик посодействовали?

— Товарищ Земцев, Яков Николаевич изволил облагодетельствовать Ипполита Исаевича. И, между прочим, сам Земцев позавчера уехал в загранкомандировку.

— Два ноль в нашу пользу, — сказала Тоня.

— Это почему же?

— Два друга — покровители Пришельца — Земцев и Малярчик находятся за пределами нашей страны и не смогут помешать следствию.

— Нам они и так не смогли бы помешать: у нас факты, доказательства. Вот они! — Он повертел в руке колечко. Алмаз заиграл гранями.

— Давно известно, что, в принципе, все преступники — нравственные уроды, аморальные типы, — задумчиво сказала Тоня. — Ты же сам однажды говорил, что корни преступности настолько же социального происхождения, насколько и морального. Меня удивляет другое: почему нравственный прогресс так непростительно отстает от технического?

— Вот-вот — дипломированный, образованный, эрудированный уродец, — живо отозвался Добросклонцев. — Образование дали, а воспитать забыли. Хотя о воспитании мы трубим на всех перекрестках. Да и в воспитателях нет недостатка: семья воспитывает, школа, комсомол тоже воспитывают. Искусство, литература, средства массовой информации! Вот сколько их воспитателей-нянек. А, как говорят, у семи нянек дитя…

— Не в этом дело, — перебила Тоня. — Иногда няньки в разные стороны тянут, разнобой получается. Но вот что меня смущает: бывает, что в семье, в одной и той же семье два-три сына. Кажется, и живут и воспитываются в одинаковых условиях. Но один прекрасный парень, а другой подлец. Почему так получается?

— Разные характеры, разные интересы, наклонности. В силу своего характера один попал под дурное влияние. Тот же Павлов…

— Павлова мне искренне жаль. Я его понимаю. А вот психологию Пришельца понять не могу.

— Да, конечно, их нельзя мерить одним аршином. Кстати, я хочу завтра снова встретиться с Павловым. И завтра же мне предстоит свидание с мадам Ященко Натальей Максимовной. А сейчас я с этим колечком еду на Петровку. Сличим.

— А вдруг окажется не то? Бес, чтоб сбить твою самонадеянность, возьмет да и подставит тебе ножку. Бесы не любят самоуверенных, ты этой имей в виду,

— Поимею, — улыбнулся Добросклонцев.

Придя домой, Тоня извлекла из почтового ящика «Вечернюю Москву» и толстый конверт, на котором крупным размашистым почерком было написано: «Мироновой А. Н.» Ни марок, ни штемпеля, ни обратного адреса. Кто-то принес и опустил в ящик, не прибегая к услугам почты. Тоня ничего ни от кого не ждала. На ощупь определила, что в конверте бумаги, и почему-то подумала, что содержимое конверта имеет отношение к делу Пришельца. И не ошиблась. Она вскрыла пакет, едва переступив порог своей квартиры. В конверте лежали деньги — ровно две тысячи. Она не очень удивилась, была почти уверена, что деньги эти принесла и опустила в ее почтовый ящик «невеста» Пришельца.

За всю свою жизнь Тоне не приходилось владеть такой суммой денег, и деньги эти были предназначены ей, так сказать, небольшой подарок. А ведь это только аванс, одна десятая часть того, что ей обещано. Двадцать тысяч — с ума сойдешь — целое состояние. От кого эти деньги, кто он — анонимный благодетель? Конечно же, Пришелец — в этом Тоня не сомневалась. Какая щедрость! Похоже, что «благодетель» располагает миллионом, потому и не скупится. Тоня помнит, как в прошлом году они изъяли у группы вот таких же пришельцев семь килограммов золота и восемьсот тысяч рублей. Золото было предназначено для переправки за кордон, да вовремя успели задержать и обезвредить всю шайку. Похоже, что и здесь шайка, и возглавляет ее Ипполит. Он понимает, что «влип» по большому счету, чего-то не предусмотрел, самоуверенность подвела, возможно, слишком понадеялся на своих покровителей. А спохватившись, пошел ва-банк, на мокрое дело рискнул, хотел избавиться от Павлова. Тоня была уверена, что покушение на Павлова — дело рук Пришельца, хотя прямых улик пока нет. А будут ли потом? Ох, как они нужны.

Она стояла посреди комнаты с пачкой купюр, торопливо размышляя над новым, хотя и не совсем неожиданным аспектом дела: а что если они меченые и подброшены с провокационной целью? Сейчас заявятся товарищи из прокуратуры с заявлением о взятке. Чем тогда докажешь, что ты не получила взятку у фонтана Большого театра от той женщины? И фотография будет приложена. Тревожный холодок пробежал по спине. Она брезгливо бросила деньги на стол, сказала себе мысленно: спокойно, Антонина Николаевна, не суетись. Выдержка и хладнокровие — наше главное оружие — так говаривал Добросклонцев.

Она сняла трубку и набрала номер кабинета Юрия Ивановича. Телефон не отвечал. Тогда Тоня позвонила ему домой. В трубке слышались длинные, тягуче-равнодушные гудки. «Значит, он уехал на дачу, — решила Тоня и тут же вспомнила: — Нет, он сейчас на Петровке, кольцами занимается». А тревога в душе нарастала. Она взглянула на часы и набрала номер генерала Константинова.

— Василий Кириллович, извините меня за беспокойство, но дело неотложное, а Юрию Ивановичу я не могу дозвониться. Это Миронова. — Голос ее дрожал.

— Слушаю, Антонина Николаевна, — отозвался генерал и спросил: — Ты откуда звонишь?

— Я из дома… Я пришла домой и обнаружила в своем почтовом ящике деньги. Две тысячи.

Она замолчала, чтобы перевести дыхание. И Константинов, не сразу сообразив, о чем идет речь, переспросил

— Деньги? Чьи деньги?

— Наверно, преступника. Я думаю. Пришельца. Попытка подкупить следствие.

— И так много? — Генерал повеселел, он догадался, что Тоня взволнована, и хотел успокоить ее.

— Это только аванс, одна десятая того, что мне обещано. Юрий Иванович, наверное, вам докладывал. Василий Кириллович, вы разрешите мне привезти эти деньги в управление. Сейчас же. Я все объясню.

— Хорошо. Говори адрес, я вышлю машину.

Добросклонцев не смог доложить генералу о ходе следствия, хотел зайти к нему под вечер, перед тем как ехать на Петровку, но Константинов был в это время в обкоме, и Юрий Иванович решил доложить ему утром. Поэтому Тоне пришлось рассказать генералу все, что произошло в этот день: обыск на квартире Пришельца, встреча с Алей, о фианитовом кольце, которое Пришелец подарил дочери, а также о своей встрече с женой Зуброва, в результате которой удалось установить связи Пришельца. Константинов был немало удивлен связью Пришельца с Малярчиком, Земцевым и Зубровым. По крайней мере, считал генерал, Земцев и Малярчик случайно оказались в компании Пришельца на даче Зуброва. Он допускал, что Зубров и Пришелец в приятельских отношениях, а с другой стороны, у Зуброва могут быть дружеские отношения с Малярчиком и Земцевым. Размышляя таким образом, Василий Кириллович пришел к заключению, близкому к истине: Пришелец через Зуброва пытался втереться в доверие к Земцеву и Малярчику. Все это казалось бы логичным, если бы не одно обстоятельство: свой день рождения Зубров отмечал в узком кругу, следовательно, своих близких друзей, может, самых близких. Деликатный намек Мироновой, что это одна шайка, он решительно отметал, утверждая: простая случайность. Вместе с тем червячок сомнения поселился в нем. Его прежде всего возмущало поведение Зуброва. Что за наглость: используя свое служебное положение, вмешиваться в дела органов. Это нужно немедленно пресечь. Завтра же он потребует от Добросклонцева докладную записку о действиях Зуброва и затем даст ей официальный ход. Он поставит в известность секретаря МК, заместителя министра внутренних дел и в частном порядке проинформирует заместителя генерального прокурора.