Гранатовый дом

Глава 6

Старенький трамвай дребезжал по рельсам, и Емельянов с удовольствием рассматривал уличные сценки, мелькающие в немытых стеклах. Наблюдать за жизнью обыкновенных людей всегда доставляло ему небывалое удовольствие.

Только вот наблюдал он не так, как все остальные. Слишком уж необычен был его метод. Раньше Константин переживал, чувствовал себя неуютно, когда понимал, что обнажает перед самим собой такие грани своего циничного ума. Но потом привык. А в последние годы – вообще получал от этого удовольствие. И продолжал наблюдать за людьми по своему методу.

Вон молодая мамаша толкает коляску с ребенком лет двух, на переходе, через трамвайные рельсы. Все обычные люди увидели бы умилительную картинку: мать с ребенком, сплошные розовые сопли… Но только не Емельянов.

Он видел то, чего не замечал больше никто. Мамаша явно ненавидит ребенка – выражение лица у нее зверское. Ей абсолютно он не нужен – вон как подбрасывает, как резко толкает коляску на рельсах! У кого угодно спина разболелась бы, а тут младенец… Значит, явно ненавидит.

Судя по хитрости, застывшей в глазах, это жительница села, ребенка родила, чтобы остаться в городе. Муж наверняка старше – только существо с отшибленным возрастом умом способно размножаться с такой ушлой бабой. Мужа, а то и ребенка, вышвырнет при первой же возможности. Обязательно заведет любовника.

Судя по лицу, такая на первом же допросе расколется и будет сукой, согласится стучать на своих и чужих. А в зоне станет доносчицей, отчего с большой вероятностью ее начнут бить сокамерницы… А она подбрасывала бы им запрещенные предметы и делала бы все, чтобы их засадили в ШИЗО… Та еще шкура…

За три минуты, пока трамвай стоял на светофоре, Емельянов уже сделал окончательный вывод.

Вон перебегает дорогу в неположенном месте наркоман. Координации движений – никакой. Оттого и рискует жизнью, бросается под колеса. Все окружающие увидели бы в нем просто рассеянного молодого человека, может, уставшего, может, простуженного – потому, что у него явно заложен нос и скоро он будет чихать.

Но никому и в голову не пришло бы, что все эти признаки – от простого медицинского препарата, от которого в молодой и привлекательной оболочке человека больше и нет этого человека…

На дно он еще не опустился, но уже ворует по мелочам. Емельянов мог поклясться чем угодно, что у этого парня за плечами уже не один эпизод. Мелкие кражи. Может ночью вырвать из рук женщины сумку. Отобрать деньги у подгулявшего прохожего. Еще не конченый, но, раз денег на наркотики ему не хватает, прямой дорогой направляется в тюрьму. А это билет в один конец. Вполне возможно, что скоро они встретятся.

А вот и явный контингент Емельянова.

Трамвай снова остановился на светофоре, и Константин увидел, как по улице вразвалку идет зэк, вышедший из тюрьмы. Это вор. Освободился меньше месяца назад и уже неуютно чувствует себя на свободе.

Одеждой с чужого плеча снабдили дружки на воле. Они же, возможно, и жильем. Но деньги заканчиваются, и в глазах уже появился хищный волчий блеск. Идет не торопясь, вразвалочку, внимательно смотрит в окна. Подмечает. Профессиональный взгляд вора Емельянов не спутал бы в жизни ни с чем.

Возможно, для начала возьмет не квартиру. Он же хорош собой, коренастый рубаха-парень. Может познакомиться с женщиной и обчистить ее. Такие промышляют подобным. Но сколько там колечек и золотых сережек возьмешь у женщины? Не хватит. Поэтому… Так что ходит мимо окон. Смотрит.

Как же наивны окружающие, неспособные разглядеть такие вот очевидные вещи!

Этот вор – явно крепкий орешек. На зоне шел против режима, был в авторитете. Чтобы заставить такого стучать либо сотрудничать со следствием, действовать нужно не силой, а только умом. А еще лучше – устроить ловушку.

Сколько таких ловушек устроил Емельянов в своей жизни! Каких «неподдающихся» не спасла ни их хитрость, ни блатной опыт, когда ловушка умело играла на их гордыне и на воровских амбициях!

Попадись этот ушлый вор ему в руки, опер сумел бы устроить ловушку. Но зачем думать об этом сейчас?

Но Емельянов не мог не думать. Так он тренировал ум. Он видел то, чего не видели обычные люди – доносчиков и воров, скрытых проституток и мошенниц, безответственных разгильдяев и конченых шкурников, барыг, наркоманов, бандитов, стукачей…

Он видел их так, словно смотрел на человека под особым рентгеном, и лучи этого рентгена пронизывали того насквозь. Иногда ему бывало очень неуютно. Но Емельянов смирился с этим. Ему больше не хотелось быть таким, как остальные. Он ценил свой циничный ум.

И четко знал, что не существует людей, неспособных на подлый и циничный поступок. Человек способен на многие крайние поступки, если его задеть. Праведных людей не существует. А вот целиком порочные, без единой светлой и доброй черты – да, таких много, это реальность, их масса.

И, самое главное, благодаря своему циничному уму Емельянов понял одну простую и страшную вещь: не каждого, кто передвигается на двух ногах, разговаривает на понятном языке и имеет тело человека, можно таковым назвать. Иногда это просто биологический организм, в котором не существует ни единой человеческой черты. Лишь звериные инстинкты, хитрость, предательство и жестокость. И полное отсутствие всего того, что формирует человеческую личность. Он знал массу таких примеров.

Тот, кто говорил о том, что в каждом человеке можно найти что-то светлое и хорошее, никогда не работал в уголовном розыске. Емельянов знал другое правило: не каждый человек – человек.

Но вот зато каждый способен стру́сить, донести и предать – надави лишь на нужные точки. И каждый способен на жестокость и зло. Для этого нужно только трансформировать определенные обстоятельства, вот тут уж для каждого человека – свои. И Константин умел делать это виртуозно – подбирать такие обстоятельства, в которых человеческое существо становится трусом, доносчиком, предателем. В этом заключалась бóльшая часть его работы.

Обо всем этом Емельянов думал, сидя в стареньком, дребезжащем трамвае, который вез его в самое знаковое место на свете – в одесскую тюрьму на Люстдорфской дороге, старинный Тюремный замок, расположенный возле кладбища.

Наверное, в Одессе не существовало места, о котором ходило бы больше страшных рассказов, чем о кладбище и о Тюремном замке. Просто такое странное и страшное соседство вызывало самые мистические ассоциации.

К тому же тюрьма была старинной. С высоты птичьего полета она напоминала крест – была построена в форме знаменитых петербургских «Крестов». Большинство местных жителей верили, что тюрьма переполнена злыми духами и призраками.

Емельянов бывал по своей работе в этой тюрьме множество раз, но ни разу не видел ни единого призрака. Да он вообще не верил в призраков. Более того, Константин был твердо уверен, что никакой призрак, никакое привидение, никакой злой дух не способны причинить столько зла, сколько могли причинить каждый из живых обитателей этой тюрьмы – и в целом, и по отдельности. Ни один призрак и злой дух неспособен был натворить зла больше, чем реальные, живые люди.

Емельянов хорошо запомнил свой первый визит в тюрьму, когда он был еще молоденьким опером. Тогда его начальник, посмеиваясь, произнес фразу, смысл которой Емельянов понял только годы спустя. Начальник сказал следующее: «Тюрьма – это место, где сидят невиновные люди». Емельянов тогда обалдел: как так? Все же сплошные воры, насильники, убийцы, бандиты, вину которых доказал суд! А начальник, снова посмеиваясь, объяснил: ни один заключенный в тюрьме никогда не скажет, не признается, что он виновен. Все они с пеной у рта будут утверждать, что попали в тюрьму случайно, что их подставили, что обстоятельства так сложились, что его осудили за чужую вину, злой судья впаял огромный срок ни за что, в общем, дальше по схеме… И из этого надо сделать только один вывод: заключенным, то есть уголовникам, верить нельзя. Это люди, которые заведомо никогда не будут говорить правду. А раз так, никогда нельзя спрашивать заключенного: виновен он или нет. Нужно сразу понимать, что виновен.

Все это Емельянов понял лишь позже, насмотревшись на таких и наслушавшись тех, кто потом отправился отбывать наказание в одесскую тюрьму, да и в другие.

И вот сейчас он ехал в тюрьму, чтобы побеседовать с «абсолютно невиновным человеком» – бандитом, который должен был получить срок за разбойные нападения с телесными повреждениями средней тяжести. Звали этого бандита Крапива, ну как звали – такой была его кличка, и был он самым близким другом Кашалота, и предполагалось, что знает о нем все.

По многим эпизодам они проходили вместе, но Крапиву взяли раньше. Так как дел на него скопилось выше головы, его отправили не в СИЗО, а прямиком в тюрьму на Люстдорфской дороге, так как там охрана была лучше (иногда тайком практиковалось и такое). Светило ему от 5 до 10 лет.

На Люстдорфской дороге Крапива находился уже месяц, когда в руки Емельянову попался неуловимый Кашалот.

Его необъяснимая смерть настолько потрясла опера, что он решил разобраться в этом. Константин был настроен очень решительно – ему во что бы то ни стало надо было разгадать эту загадку.

Смерть Кашалота означала, что в его истории существовали какие-то обстоятельства, о которых Емельянов либо не знал, либо оставил их без внимания. А в оперативной работе это было хуже всего. Такой прокол не только мог нанести урон его профессиональной репутации, но и подрывал его веру в себя. А вот этого Емельянов уж никак не мог допустить.

Поэтому он понимал, что в его же интересах было выжать о Кашалоте всё до последней капли. А кто мог дать более точные ответы, чем его друг Крапива? Тот знал о жизни Кашалота очень многое, и Емельянов был готов получить эту информацию любым способом.

Обдумывая все это, Константин наконец очнулся и увидел, что трамвай поравнялся с кладбищем. Значит, скоро выходить.

Это кладбище было еще одним мистическим местом Одессы, которое рождало массу преданий и легенд. Сам Емельянов слушал их с интересом, однако всем любителям мистики кое-что рассказать и сам мог.

Однажды он четыре ночи подряд ночевал на кладбище – находился в засаде, дожидался вора, который устроил тайник в одной из старинных часовен как раз на этом Втором Христианском кладбище.

Емельянов устроился на могиле поблизости, прямо напротив склепа. В первую ночь ему было так страшно, что зуб на зуб не попадал. Однако ни одного призрака он не заметил, хоть и не заснул ни на секунду.

На вторую и уж тем более на третью ночь Константин бояться перестал. На кладбище было очень тихо, зато сыро и холодно. Холод шел от влажной земли, пронизывая все его тело до костей. Он сильно замерз, однако ничего страшнее бродячей собаки, которая рылась в мусорной куче и от страха зарычала, а затем убежала в неизвестном направлении, так никого и не встретил.

Ну а на четвертую ночь ничего не подозревающий вор был взят с поличным. Вот он-то как раз и остолбенел от ужаса, приняв прыгнувшего на него опера за призрака. Но тот быстро вернул ему дар речи, нацепив наручники и запихнув в служебную машину, которая отправилась прямиком в отделение.

Так что кладбища Емельянов не боялся, как не боялся и тюрьмы. За те четыре ночи он усвоил очень важный урок: бояться надо не тех, кто лежит под землей, а тех, кто по ней ходит. Бояться надо не мертвых, а живых. А вот мертвые неопасны: они тебе в спину не выстрелят.

Циничный ум Емельянова всегда старался найти во всем практический, здравый смысл. Но снова ночевать на кладбище Константин не стал бы из-за холода: тогда он очень сильно простудился. И в полной мере ощутил, что это гораздо страшней, чем привидения.

Вспомнив ту давнюю эпопею и поневоле улыбнувшись, Емельянов вышел из трамвая и направился к тюрьме.

Когда Крапиву вводили в комнату для допросов, он по привычке хорохорился, задирал охранников, но, увидев, кто сидит перед ним, враз погрустнел. Репутация Емельянова была хорошо ему известна, и, хоть поймал его не он, Крапива прекрасно знал, чего можно ожидать от этого опера. К тому же он сталкивался с Константином и по другим эпизодам.

– Приветики, гражданин начальник, – грустно поздоровался Крапива, с тоской в глазах глядя на Емельянова. Дерзкий его тон слетел, задирать охрану он перестал.

К удивлению опера, диалог у них завязался довольно быстро. Емельянов предложил Крапиве за информацию кое-какие поблажки в режиме, и тот довольно быстро согласился.

– Эх, Кашалот… Какая жизнь… – протянул он, и Константин, умеющий читать по лицам, увидел, что вор искренне тоскует по погибшему другу.

– Откуда узнал? – прищурился Емельянов и так прекрасно знающий ответ на этот вопрос, но желающий проверить искренность Крапивы.

– Гражданин начальник, судебная почта-то как работает? Вам ли не знать? – ответил Крапива без улыбки.

– Кто передал бритву? – в лоб спросил его Емельянов.

– Без понятий. Знал бы – все б сказал, шоб того суку вы за горло… Это ж какой падлой надо быть… – вздохнул Крапива.

– И кто эта падла? – усмехнулся Емельянов.

– Та, шо моего кореша убить задумала! Понятия не имею!

– Или та, что бритву передала? – додал в тон опер.

– Бритву передал тот, кто задумал кореша моего порешить, – вздохнув, мрачно произнес Крапива. – Выйду – найду и порву суку.

– А может, он сам надумал? – Константин не сводил с вора пристальных глаз. – Ну, может, причины какие были?

– Не было у него причин, – Крапива смело выдержал его взгляд. – Мне ли не знать! Он жить хотел. Тем более, причина у него была.

– Так. А вот с этого момента поподробнее, – насторожился Емельянов.

– Ладно, скажу, – кивнул вор. – Никому другому не сказал бы, но тебе скажу. Знаю, что не ты кореша моего довел. Ты мужик серьезный. Может, и раньше меня найдешь эту суку и заставишь ответить… Так вот… Баба у него была.

– Тю… Ну и что? – разочарованно протянул Константин, откинувшись на стуле. – Подумаешь, баба…

– Э нет, – закрутил головой Крапива. – Ты не знаешь. В этот раз все было у него серьезно. Чувства, все такое… А главное – баба ребенка от него родила. У Кашалота был маленький ребенок, понял?

Емельянов с изумлением уставился на вора. Вот это неожиданность! Этого он точно не знал. Уж слишком эта информация не вязалась с привычной ему уголовщиной и тем более с обликом вора…

– Ребенок? – переспросил Емельянов.

– Полгода, – кивнул Крапива. – Сын, пацан, это… Мальчик. Кашалот с этой бабой жил. И очень хотел завязать. Все говорил, что соберет денег и все бросит.

– Ты знаешь, кто она? – допытывался опер.

– Нет. – Константин понял, что вор не врет. – Он нас не знакомил и почти ничего не рассказывал.

– Как ее найти? Адрес, где жил Кашалот? – наступал Емельянов.

– Адреса я не знаю, честно. Но кое в чем помогу. Я знаю ее подругу. Однажды Кашалот сказал, что нужно заехать к подруге Евгении. Бабу эту его звали Евгенией, – пояснил Крапива.

– Так, дальше, – подбодрил его Емельянов.

– Ну что дальше? Мы поехали на Одесскую киностудию. Кашалот у охранника позвал эту подругу Алю. Вышла она. Я прямо обалдел – красотка! Никогда в жизни таких не видел. Думал, артистка. Но Кашалот сказал, что она в костюмерном цехе работает и шмотками фарцует. И очень дружит с этой Евгенией. Так что адрес ее должна знать.

– Киностудия… – поморщился Емельянов, погружаясь в воспоминания.

– Одесская киностудия, Аля зовут… – услужливо подсказал Крапива.