Граница. Таежный роман. Карты

ГЛАВА 2

Полночь застала игроков за столом. Удача по-прежнему сопутствовала Жгуту. Ворох мятых денег уже с горкой наполнял фуражку заведующего клубом. Отхватив такой куш, старший лейтенант нипочем не смог бы натянуть ее на голову.

Без одной минуты двенадцать клоун вытащил со дна чемодана последние несколько червонцев, поставил и проиграл. Он тупо, будто оглушенный взрывом, смотрел, как забирают его деньги, как утрамбовывают их в общую кучу.

— Закончили на этом, — решительно сказал Алексей, отодвигая табурет. Задерживаться дольше не было никакой возможности. Представление закончилось три часа назад, Галина, без сомнения, уже на взводе, мясо остыло, водка нагрелась.

Фокусник вновь склонился над плечом клоуна.

— Дорогой, — сказал он скучным тоном, — ты же все проиграл. Ты все, все проиграл!

Клоун попытался оттолкнуть его, но движение получилось неточным, как у пьяного.

— Бессовестная ты скотина! — сказал фокусник, без труда отбрасывая толкающую его руку.

Клоун вскочил и снова, уже сильнее, толкнул его в грудь. Потом принялся остервенело пинать ногами все, что подворачивалось. Он по-прежнему был в своих клоунских ботинках с огромными носами, которые дрожали после каждого удара, как рыбьи хвосты, и сцена ярости смотрелась бы комично, если бы кому-то из присутствующих хотелось посмеяться.

Алексей с сомнением взглянул на свой выигрыш. Радость как-то незаметно улетучилась. Осталось чувство вины. Два чувства вины: перед Галиной, с которой уже наверняка не обойтись без объяснений, и перед этими людьми, которых он нечаянно, негаданно раздел до нитки. Он уже хотел предложить разделить выигрыш пополам и вернуть половину циркачам. Или даже отдать сколько надо. Все одно у Галины не найдется лучшего применения для выигранных денег, чем спалить их в вазе. У Лешиной жены насчет карт строго.

Вдруг клоун перестал срывать злость на реквизите и мебели, повернулся на каблуках и решительно, быстрым шагом подошел вплотную к завклубом. Глаза его блестели от ярости и от проступивших помимо воли слез, ноздри шумно втягивали воздух и выдыхали его так, что Алексей чувствовал на щеках холодок. Циркач посмотрел на старлея снизу вверх и спросил почти спокойно:

— Ты что, меня раздеть хочешь?

Вместо ответа Алексей неуверенно улыбнулся и хотел положить руку на плечо разгоряченного соперника, хотел предложить мировую и дележ без обид, но артист лишь глянул на поднявшуюся руку, и Жгут передумал прикасаться к нему.

— Раздеть меня хочешь? — повторил свой вопрос клоун, и желваки заплясали по его скулам, как мышцы на спине гиревика.

Алексей растерялся. Ему показалось, что циркач сейчас бросится на него, вцепится в горло. Он не прочь был бы вернуть даже все деньги, но не хотел, чтобы все выглядело так, будто он испугался ярости проигравшего соперника.

Пока Жгут придумывал достойный ответ, клоун отошел от него и сел на свое место. Запустив руку куда-то в недра своего костюма, он порылся там некоторое время и извлек на свет часы «луковицу» на цепочке. Тускло поблескивающий желтый металл очень походил на золото.

— Ставлю часы! — торжественно объявил клоун, бросая «луковицу» на середину стола. И добавил, ткнув дрожащим пальцем: — Смотри пробу! Ценю в тысячу!

Это было уже чересчур. Алексей был совсем не против выиграть немного денег, чтобы купить Галке если не холодильник, то хоть духи или новое платье. Но дело зашло слишком далеко. Сидевший перед ним человек был на грани отчаяния. Жгут уже искренне желал ему отыграться, уже готов был просто вернуть весь выигрыш. Но было ясно, что никаких подачек тот от Алексея не примет.

Не имея времени на раздумья, Алексей подсел к столу, для вида взглянув на пробу:

— Согласен.

Клоун тотчас повернулся к нему, сдвинул колоду. Он выглядел абсолютно спокойным, он собрался, взял себя в руки, настроился на то, чтобы не упустить, использовать свой последний шанс.

Прежде чем взять первую сданную карту, клоун несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Потом, задержав на секунду дыхание, осторожно, одним пальцем сдвинул свою карту на край ящика, наклонился и посмотрел на нее снизу. Смотрел он довольно долго, гораздо дольше, чем требовалось, но никто из присутствующих его не торопил.

Резко выпрямившись, он махнул рукой:

— Еще.

Алексей сдал вторую карту.

Клоун положил ее поверх первой, тщательно совместил их края. Выдержав новую паузу, резким движением поднял карты и сдвинул их веером. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он увидел их. Он снова совместил карты и опустил их на ящик.

— Еще. Алексей сдал.

Третью карту клоун также уложил в стопку, но теперь он поднял свои карты медленно, обхватив обеими руками, поднес к самому лицу и начал медленно, очень медленно, шевеля большими пальцами, выдвигать из-за первой карты вторую.

Смысл этого ритуала был Алексею не вполне ясен: ведь вторая карта не могла измениться, сколько раз ни складывай ее, сколько не выдвигай и ни вытягивай. Судя по всему, это было своеобразной репетицией перед открытием третьей, возможно решающей, карты. Клоун открыл вторую карту, бросил на Алексея уничтожающий взгляд и стал еще медленнее, вдвое или даже втрое медленнее, вьщвигать третью карту. От напряжения он покраснел, лоб его сначала покрылся испариной, а потом по нему покатились крупные капли пота. Он высунул кончик языка и шевелил им, словно пытался помочь своим пальцам открыть именно то, что требовалось.

Минут пять, пока клоун в строгом соответствии со своими ритуалами переманивания удачи открывал карты, в клубе стояла гробовая тишина. Алексей подумал даже, что, крикни ему Галина из окна кухни, он непременно услышал бы ее голос. В чистом таежном воздухе звуки разносятся очень далеко, особенно ночью.

Когда показался край третьей карты, клоун натужно засопел, как будто поднимал настоящую гирю, а потом завопил, взорвав ночную тишину. Это был крик не человека, не зверя. Так мог кричать только облитый святой водой вурдалак, вкладывающий в свой предсмертный вопль всю накопленную за века ярость и злобу.

Клоун не вскочил, он взлетел над ящиком, неестественно высоко вскинув ногу в глупом гуттаперчевом ботинке, вцепившись в свои взлохмаченные волосы и с ходу вырвав клок.

— Перебор!!!

Фокусник предусмотрительно сиганул в сторону, не без оснований опасаясь, что на сей раз коллега сорвет свою злость не на мебели, а на нем.

Клоун же ничего пинать не стал. Замер на мгновение, полуприсев и разведя руки в стороны, как борец перед схваткой, стремительно развернулся, шагнул к столу, схватил себя за ворот рубашки и рванул в стороны. Яркая ткань разлетелась в клочья, открыв взорам присутствующих здоровенный крест, болтающийся на чахлой груди артиста.

— Никогда не проигрывал и сейчас не проиграю! — выкрикнул клоун, сдирая с себя крест. — На! — Он швырнул золотое распятие, едва не угодив по часам. — Пять тысяч! Играем по тысяче. Пошло?

Алексей бросил взгляд на двух других циркачей в надежде, что те вмешаются и остановят своего товарища. Увы.

Жонглер, переживая свой проигрыш, сидел у стены, тупо глядя в пространство. Он уже успел накатить стакан из принесенной бутылки и теперь медленно стекленел, как, должно быть, стекленел замерзающий в степи ямщик.

Фокусник же давно махнул рукой на пропавший вечер и лишь молча злился. То ли проигранные клоуном деньги были общими, то ли что-то другое ставило его в зависимость от бюджета клоуна. Так или иначе, он больше не призывал бросить карты и отправиться есть.

Тяжело вздохнув, Алексей осторожно переложил часы в фуражку и передал колоду клоуну.

— Сдавай!

Галина уже не находила себе места. От волнения ее даже знобило, и она кутала плечи в платок.

Когда стрелки часов сомкнулись на двенадцати, она решительно поднялась.

— Что-то случилось. Может, пойти в клуб? Альбина подняла на нее удивленный взгляд.

— Не переживай, — сказала она, проглатывая зевоту. — У мужчин свои игры, лучше не вмешиваться. Маринки тоже нет. Что ты теперь, будешь бегать по части и собирать публику?

— С Мариной дело понятное… — Галина прошлась взад-вперед вдоль стола. — Никита, Марина… они, в конце концов… — Не договорив, Галя подсела к столу. — Ладно, давай хоть салатиков попробуем, ага? — предложила она чуть бодрее. — На двоих нам хватит. Выпьем, поедим по-царски…

Альбина остановила ее руку, протянувшуюся к бутылке.

— Галь, ты не сердись, но я пойду, ладно? Поздно уже, бабуля нервничает, да и Вячеслав… Он мне еще полночи нотации читать будет, такое занудство!

Рука Галины соскользнула с гладкого горлышка поллитровки и безвольно упала на скатерть.

— Галя, не волнуйся. — Альбина встала из-за стола. — Ничего с ними не случилось. Там мужская компания, мужские разговоры. Леша твой никому отказать не может, потому и торчит с ними на правах хозяина. Вот увидишь, явится через час-другой…

— Еще. — Алексей приложил вторую карту к первой, подумал. — Еще.

Крылья его носа недовольно дернулись, он в который раз потянулся к фуражке, чтобы привычным движением надеть ее на голову, но вновь спохватился, увидев деньги — свой несметный выигрыш, придавленный сверху часами с пробой и гравировкой на крышке. Последние четверть часа не принесли успеха ни одному из игроков. Выигрывал то клоун, то заведующий клубом, никому фортуна не улыбалась достаточно широко, чтобы забрать с кона золотое распятие.

— Хватит, — кивнул Жгут, зажимая карты в руке. — Девятнадцать очков — неплохо.

Клоун уже открыл для себя десятку. Вторую карту он выхватил, точно шпагу из ножен, и быстро перевернул. Валет. Скверная штука. Следующую вытягивал медленнее, сантиметр за сантиметром, поглаживая ее снизу, словно стараясь на ощупь понять, что идет, или смахнуть лишние очки. Король. Теперь у него было шестнадцать. Слишком мало, чтобы рассчитывать на выигрыш, но, вытяни он из колоды мелочь или туза, — перебор. И прощай, крест! Только валет, король или дама могли спасти его.

Клоун вытер тыльной стороной ладони губы, сплюнул себе под ноги, потер шею.

— Шестнадцать? — спросил он Алексея, точно боялся ошибиться с подсчетом очков.

Жгут кивнул.

Клоун взял еще одну карту, положил на ящик. Отложив остальную колоду в сторону, он нагнулся, просунул левую руку под ногой, согнувшись еще больше, дотянулся до этой карты и трижды постучал по рубашке. Потом правой рукой перевернул ее, будто открывал маленькую дверцу. Король. Двадцать очков.

Вопреки ожиданиям, клоун не взревел, не подпрыгнул, не стал бурно выражать свою радость, а спокойно, неторопливо взял отыгранный крест и торжественно водрузил на шею.

— А? — спросил он своих приятелей, указывая на распятие, висящее на своем законном месте.

Артисты не ответили. Успевший прикончить бутылку жонглер неуклюже кивнул, фокусник зевнул и отвернулся.

Клоун снова стал сдавать.

Алексей взял карту, еще одну, еще одну.

— Перебор! — Он с досадой бросил карты. Конечно хорошо, что золото вернется к хозяину, но проигрывать было неприятно, тем более после нескольких часов сплошного везения.

— А? Есть Бог на свете! — Клоун двумя пальцами подхватил цепочку часов и вытянул их из фуражки.

— Да я бы тебе их все равно отдал! — признался Алексей.

Клоун пропустил его слова мимо ушей. Лицо его было теперь серьезно и мрачно. Прищуренные глазки с аппетитом смотрели в полную денег фуражку старлея.

— Игра сговорена, — сказал он глухо, снова тасуя колоду. — По тысяче.

В следующие пять минут весы судьбы дали крен в другую сторону. Всего каких-то три раздачи — и положение переменилось катастрофически. Пяти минут хватило на то, чтобы фуражка Алексея Жгута опустела. Пять минут кошмара, и три часа блестящих выигрышей пошли прахом.

К исходу шестой минуты Алексей снял с запястья свои «командирские» часы и, продемонстрировав сопернику, положил на пачку банкнот. Потом стянул сапоги и, аккуратно подогнув голенища, поставил их на ящик.

— Новые, хромовые, — сказал он с тоской и добавил со вздохом: — Дома еще есть триста.

— Так тащи! — кивнул клоун, деловито рассматривая часы и косясь на сапоги.

Алексей покачал головой:

— Жена оборется, не пустит.

Клоун осклабился, продемонстрировав, что, кроме золотых часов и креста обладает целой коллекцией золотых коронок, и взглянул на своих друзей. Те заметно оживились. Фокусник стоял теперь неподалеку, позади Алексея, и, сунув руки в карманы, внимательно наблюдал за игрой. Жонглер тоже наблюдал, но не вставая с пола.

— У тебя же целая кладовка инструментов! — Клоун дружески хлопнул старлея по колену. — Поставь трубу! Для смеху. Самую маленькую.

Алексей посмотрел в сторону кладовки и покачал головой:

— Она казенная.

— Ты же заведующий! — недоумевая по поводу Лешиной непрактичности, сказал клоун. — Все спишешь. А если выиграешь, все твое. Не гневи удачу! — Он брезгливо сбросил сапоги на пол. — Какой офицер без сапог? Не гневи удачу! У тебя же пруха!

Плохо понимая, что делает, Алексей встал, подошел к кладовой и достал трубу. Самую маленькую. Повесив замок на ручку двери, он на деревянных ногах вернулся к ящику и поставил трубу поверх денег.

Протягивая руку за третьей картой, Жгут едва удержался от соблазна повторить один из тех трюков, которыми клоун несколько часов подряд приманивал к себе удачу: постучать, пощелкать, взглянуть на карту снизу. Вряд ли это помогло бы.

Куда полезнее был бы надежный товарищ. Например, такой, каким оказался для клоуна фокусник, по-прежнему стоявший за спиной Алексея и втихаря поднимавший пальцы в зависимости от того, какую карту получал гостеприимный заведующий клубом.

Перебор. Еще перебор. Перебор…

* * *

Около часа ночи к клубу подъехал «уазик» капитана Голощекина. Как всегда подтянутый, в отутюженной форме, в начищенных сапогах, Никита выглядел так, словно прибыл на доклад к командующему округом. Ступив на бордюр, чтобы не поднимать с асфальта пыль, которая осядет потом на голенищах, он подошел к крыльцу клуба.

Дверь тотчас открылась. На пороге возник жонглер. Он совсем не походил на того вдрызг пьяного, полусонного и размякшего человека, который минуту назад поднялся с пола и поплелся, хватаясь за стену, на свежий воздух. Жонглер, вышедший навстречу Голощекину, выглядел бодрым и вполне трезвым.

Голощекин вопросительно взглянул на циркача. Тот улыбнулся и молча поднял руку, на запястье которой красовались «командирские» часы Алексея.

Голощекин довольно кивнул, быстро, по бордюру же, вернулся к машине, завел двигатель и, с визгом развернувшись на узкой дорожке, покатил в сторону военного городка.

Заведующий клубом Алексей Жгут тем временем доставал из кладовки очередную трубу. Медные начищенные бока инструмента блестели зеркальной гладью и отражали бледное осунувшееся лицо старшего лейтенанта и вышитый на свекольном бархате занавеса герб Советского Союза. Отражение растеклось по выпуклой меди, и зубастый серп хищно вытянулся, отчего символ солидарности рабочих и крестьян сделался похож на пасть кровожадного зверя.

Услышав стук в дверь, Галина вскочила с дивана и бросилась открывать. За минувший час ожидания она успела уже проклясть Алексея, дважды решала развестись, трижды обувалась, чтобы бежать в клуб, бессчетное число раз подходила к окну, выходила на лестничную клетку и запирала дверь, решая не пускать загулявшего муженька на порог. Но теперь, услышав дробный стук по бирке с номером квартиры, она бросилась в прихожую, позабыв злость и досаду. Конечно, Жгут получит свою порцию тумаков, она устроит ему головомойку и взыскание по всей строгости, но не сейчас, потом, когда станет ясно, что с ним все в порядке, что ничего не случилось.

Галя распахнула дверь и сразу сникла, увидев на пороге Голощекина. Если бы капитан не скалился в своей неподражаемой волчьей улыбке, впору было бы подумать, что он явился сообщить что-то страшное, что-то жуткое и непоправимое, например, что Алексея убили китайские шпионы или что его искусал бешеный тигр. Но Голощекин совсем не походил на гонца с плохой вестью за пазухой.

— Привет, Галчонок! — бодро козырнул капитан и, не дожидаясь приглашения, вошел.

— Ты один? — спросила Галина, выглядывая на лестницу в надежде увидеть там Алексея, притаившегося в ожидании, пока супруга выпустит хотя бы часть пара.

— Да. — Голощекин принял вопрос на свой счет. — Маринка что-то устала. Опять же завтра четверг…

Галина, не обнаружив на площадке мужа, молча отступила, пропуская гостя в дом.

— Ой! — Голощекин замер на пороге комнаты, театрально всплеснув руками. — Галчонок, а где же твои гости? — Не задержавшись на пороге, он вошел, подхватил с крайнего блюда бутерброд с семгой, прикусил, выхватил из середины стола бутылку водки, одним движением свернул крышку.

Галя остановилась у двери, прислонившись к крашеному косяку, и рассеянно смотрела на суетящегося Никиту.

— Так где же гости? Вороны где, Лешка? — Голощекин опрокинул в рот рюмку водки, дожевал бутерброд, выдернул из миски с оливье стрелку лука, исподлобья подмигнул хозяйке: — Что, факир был пьян и фокус не удался?

Галя молчала. Можно было попросить Голощекина съездить к клубу, узнать, в чем дело, но именно Никиту ей просить и не хотелось. Даже к Ворону она обратилась бы за помощью с большей охотой, чем к вездесущему, всемогущему капитану.

— Давай садись! — махнул Галине полуночный гость, разворачивая стул. — Садись, выпьем! Налить?

— Спасибо, не надо.

— Ох, неласковая ты, — покачал головой Го-лощекин, снова растянув свою волчью улыбку, — неласковая! — Он поднялся, с сожалением опуская наполненную рюмку, и двинулся к Галине. — Оттого твой Леха от тебя и бегает. Ха-ха-ха! Вышла кошка за кота, за Кота Котовича, Лешеньку Жгутовича… — Напевая эту немудреную песенку, капитан приблизился к Гале вплотную и полушутя, но крепко обхватил ее бедра.

Не раздумывая ни секунды, Галина сбросила его руки и, толкнув в грудь, опрокинула на стул.

— Заткнись! — резко сказала она. — Еще раз протянешь руки — протянешь ноги!

— Ух, какая ты! — Голощекин радостно осклабился и даже передернулся от удовольствия, словно человек, выскочивший из парилки и прыгнувший в пушистый сугроб. Он не обиделся, встретив отпор, не огорчился. Ситуация, скорее, забавляла его. — У-ух! — еще раз поежился капитан, тряхнув погонами, и добавил серьезно: — Ценю.

Галина отвернулась к окну, поправляя платье. Голощекин поднялся со стула, взял со стола два высоких бокала и бутылку шампанского.

— Ну, давай, неприступная моя, шампусику на брудершафт! — Он протянул бокалы Галине, но та отстранилась.

— Никит, ну что ты-то мне тут цирк устраиваешь? — взмолилась она. — И без тебя тошно!

Вздохнув, Голощекин поставил бокалы и шампанское обратно на стол.

— Хочешь, я сейчас в клуб сбегаю и приведу твоего единственного? А? — Встретив недоверчивый взгляд Галины, он уверенно кивнул: — Да! Приведу. И циркачей загоню!

Не дожидаясь ответа, он зашагал к дверям, по дороге подхватил свою рюмку и кусок лососины с блюда.

— Твое здоровье! — Голощекин одним махом вылил себе в рот содержимое рюмки и, впившись крепкими зубами в кусок рыбы, произнес с сожалением: — Такая снедь пропадает!