Граница. Таежный роман. Карты

ГЛАВА 9

Жора Жбан числился в Чанске первым парнем. И то, не было на сто верст вокруг второго такого богатыря, не водилось больше красавцев с такой примечательной внешностью. Правда, благородным профилем своим Жора обзавелся даже раньше, чем кличкой, и отнюдь не по рождению, а неуклюже ссыпавшись с железнодорожной насыпи мордой вниз, и все равно следовало признать, что приобретенная таким образом горбинка на его носу смотрелась очень даже импозантно, породисто, и совсем не походила на последствия перелома. Кроме того, никто из чанской молодежи не одевался по тогдашним меркам столь шикарно, не курил папирос из коробки и не определял время по собственным трофейным часам известной марки. Но, конечно, будь ты хоть трех метров от земли, отрасти себе какой угодно шнобель, разоденься, как Фред Астер, тебе никогда не обрести такого же авторитета и уважения, какими обладал и пользовался Жора Жбан. А объяснялось все просто: Жора приходился младшим сыном самому Васе Генералу и, соответственно, младшим же братом Мише Тюльпану.

Вася Генерал был, пожалуй, самой яркой личностью, когда-либо случавшейся в Чанске, не считая, конечно, Александра Сергеевича Пушкина, проезжавшего здесь в незапамятном каком-то году. Правда, поэт промчался сквозь город, не останавливаясь и, возможно, даже не просыпаясь, а потому не оставил в своем творческом наследии ни строчки, ни буковки о славном городе Чанске. Страшно сказать, но если бы не местный краевед с довольно неожиданной и опасной для советского человека фамилией Керенский, многие годы тщательно изучавший все документы и свидетельства о жизни гения, никто никогда и не узнал бы о том, что Чанск умудрился приобщиться к русской культуре и истории.

Вася Генерал стихов не писал, хотя в молодости охотно бренчал на потертой краснощековской гитаре. В городе его знали как потомственного медвежатника. Перед самой войной Вася с напарником залезли в контору местной потребкооперации и взломали тамошний сейф, прихватив так много наличности, что напарник, обалдев от счастья, оставил свою кепку на вешалке у двери. Кепка вышла подельникам боком. Но началась война, и обоих чанских медвежатников забрили в солдаты, в одну из маршевых рот Рокоссовского. Отчаянный по натуре, Вася Генерал остался таким и на фронте. За три года службы он добыл чуть не сотню «языков», добрая половина из которых была офицерами. За такую доблесть Васю, конечно, амнистировали и даже снабдили тремя медалями. Какое-то время о нем писала местная и областная пресса, ставя его в пример и демонстрируя как подтверждение каких-то там педагогических теорий. Краеведу Керенскому даже велели потеснить экспозицию Александра Сергеевича, чтобы выкроить место для знаменитого гражданина. Только вот Вася о теориях перевоспитания и перековки слыхом не слыхивал и знать не хотел, а в сорок шестом уже отправился по этапу за очередной грабеж.

За судьбу своих сыновей Вася не особенно беспокоился. Блатных в городе хватало, было кому о них позаботиться. Но после памятного указа сорок седьмого года уголовный мир раскололся надвое. Уголовники, проведшие военные годы на нарах, не приняли в свои ряды корешей-ветеранов, считая, что те нарушили воровской закон, взяв в руки оружие и сотрудничая с властью.

Рассчитывая разделаться с уголовниками старой формации руками бывших строевиков, правительство приняло решение закрыть глаза на то, как разрешится конфликт в криминальном мире. В местах заключения вспыхнула настоящая война, и «вояк» — сук — объявили вне закона. Ситуация почти сразу вышла из-под контроля, число убитых превысило даже показатели тридцатых годов, когда НКВД открыто разрешил уркам расправляться с политическими заключенными. Кровавые волны разошлись по всей стране и прокатились через Чанск. Жора и Миша оказались на стороне сук, ибо их отец числился ренегатом. По малолетству взрослые блатари оставили их в стороне от своих разборок, хотя и Миша, и Жора к тому времени уже успели принять участие в двух кражах. Непонятное благородство воров-ортодоксов в итоге обернулось против них. Легко взяв поначалу верх, они успокоились, позволив сукам перестроить поредевшие ряды и ответить на удар. За одну ночь в Чанске было убито сто тридцать два человека — все старые воры. Погибли также несколько участковых. После такого побоища город на какое-то время оказался на военном положении, был оцеплен войсками, вывернут наизнанку, и среди прочих отправился считать лагеря Миша Тюльпан.

Понятно, что при такой родословной и полном отсутствии иных авторитетов Жора Жбан в один миг проскочил в дамки. Ни один барыга, ни один ломовик, даже ни один страж порядка в Жорину сторону и плюнуть не решался. Жора подрос и как-то незаметно сделался, по существу, главой города. Он взял на себя функции мирового судьи, разрешая споры, унимая ссоры и одним только взглядом усмиряя зарвавшихся хулиганов. Хотя Вася Генерал и сгинул где-то на Колыме, никому и в голову не приходило покуситься на авторитет Жбана. Его уважали и боялись одновременно. С ним не водили дружбы. С ним все предпочитали быть в хороших отношениях, но держались от него подальше. И если Жора Жбан обращал свое внимание на какого-нибудь жителя города, тот прежде всего пугался и лишь затем пытался вникнуть, зачем же понадобилась его жалкая жизнь такому человеку.

Излишне объяснять, каким шоком стало для Галины приглашение Жоры Жбана на танец. Сердце ее от страха упало так стремительно и свободно, что, кажется, даже не задержалось в пятках, а полетело еще ниже, будто камень, брошенный в одну из закрытых шахт, которыми окрестности Чанска были истыканы безо всякой жалости и особого смысла.

Для Гали это был первый, если можно так сказать, выход в свет. Подруги притащили девушку в клуб «Железнодорожник», обещая чудесный вечер. И ведь не хотела Галина идти, не хотела! Вот и получила удовольствие!

Жора вошел в клуб, когда танцы только начались. Он остановился на пороге, обводя ленивым взглядом присутствующих, а немногочисленная его свита сгрудилась в дверях, невольно перекрыв выход. Публика рассосалась, освобождая вокруг них просторную площадку этак с половину зала. Оркестр колыхнулся, но выровнял ритм и продолжил вальс. Жора нашел взглядом цель и двинулся к ней, не обращая внимания ни на что. Он шел, глядя прямо на Галю, отчего девушка ощутила еще не страх, но смутное беспокойство.

Но в последний момент, уже подойдя вплотную, Жора обратился к кому-то за ее спиной:

— Спляшем, что ли?

Позади Гали произошло движение, и к Жоре вышла, лениво качая крутыми бедрами, рослая рыжеволосая девица. Обстановка в зале сразу как-то разрядилась, когда эта пара загарцевала по кругу.

Один из приятелей Жоры смерил оценивающим взглядом Галину подругу, перегнал спичку, которую жевал, из одного угла рта в другой и спросил сквозь зубы, явно копируя Жорину манеру:

— Спляшем?

— Не пляшу, — ответила та, фыркнув.

— Брось ломаться. — Парень был уязвлен. — Пошли! — Он протянул руку, намереваясь взять ее за локоть, но девушка увернулась.

— Не тяни руки, сучонок! — неожиданно зло огрызнулась она. — А то откушу нос, а брат мой уши тебе отрежет. Будешь в цирке выступать с номером «Поцелуй смерти».

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Длинный поджарый парень с выдающимргся скулами и острыми плечами, нависавший над подругами, и хрупкая девушка на тонких ножках, ощетинившаяся, как загнанный в угол котенок. Возможно, прозвучи угроза чуть громче, парень не спустил бы этой грубости, но мало кто слышал, какой отпор он получил, так что умнее было не связываться. И парень не стал связываться, тотчас найдя себе более сговорчивую пару.

— Пойдем подышим, — хрипло сказала подруга Гале, когда опасность миновала. — Фу! Перепугалась я! — выдохнула она, отойдя на безопасное расстояние.

— По тебе и не скажешь, — заметила Галина, семеня за ней, как цыпленок за курицей.

— Перепугалась, — махнула рукой та, и Галина заметила, как дрожат ее пальцы. — Шутка ли, с такой сволочью связаться! Но эти гады только силу и грубость и понимают— иначе нельзя с ними, Галка. Не покажешь когти сразу — никто тебе не поможет. Это ведь такая сволочь, что ни перед чем не остановятся, если почувствуют, что они тебя сильнее…

— А милиция? — глупо спросила Галя.

— Милиция? — Подруга внимательно посмотрела на нее. — Ты, Галка, или совсем идейная, или не в себе. — Она пожала плечами и пошла прочь, не оглядываясь, не прощаясь.

Галина посмотрела ей вслед, сама удивляясь, как ляпнула такое. Весь город ведь знает, кто такой Жора Жбан и где у него все местные участковые.

Из клуба послышался какой-то шум. Потом крики. Потом свист, и туда побежали, стуча пятками, дружинники.

Из клуба повалил народ. Люди выбегали из дверей и брызгали в разные стороны, как пойманные тараканы из опрокинутой коробки. Они толкали друг друга, визжали и забывали в панике о своих дамах и кавалерах. Потом появился человек, который никуда не бежал, которого никто не толкал. Он шел быстрой уверенной походкой, совсем как Ленин в исполнении Щукина, и эта энергия завораживала, как завораживают беззащитную дичь грациозные прыжки могучего хищника.

Это был Жора Жбан.

Сначала он не видел никого и ничего вокруг, погруженный в себя, в свои мысли, в клокотавшую внутри ярость. Потом замедлил ход и оглянулся. Сотни людей убегали от клуба, десятки в красных повязках и даже несколько человек в милицейской форме догоняли первых, подгоняемые заливавшимся в пустеющем зале свистком. И только одна фигурка выделялась в общей суматохе своей неподвижностью.

Это была стройная, немного еще угловатая девушка с черными, туго сплетенными косами. Это была Галя.

Жора смотрел на нее одну секунду, а потом решительно подошел.

— Давно тут стоишь? — спросил он, изучая Галину взглядом.

Галя пожала плечами, что могло означать всякое: мгновение, час, все лето. Она здорово перепугалась, оказавшись лицом к лицу с самим Жбаном, великим и ужасным, хозяином города и грозой всех, кто только мог чего-нибудь бояться.

— Запоминай! — сказал Жора грубо. — Мы с тобой тут стоим уже полчаса… Нет, четверть часа, понятно?

Галина опять пожала плечами, чувствуя, что если Жора сейчас крикнет на нее, или замахнется, или сделает еще что-то не менее ужасное, то она просто… просто напустит большущую лужу.

— Чего перепугалась, дура? — спросил Жора чуть мягче, чувствуя, что напугал девушку до полусмерти. — Ты меня слышишь или нет?

Галина кивнула. — Зовут тебя как?

— Галя. — Собственное имя выговорилось с таким трудом, с каким не выговаривались названия некоторых республик — Каракалпакской социалистической, например.

— Галя, — повторил Жора. — А я — Жора, запомнишь?

Девушка снова кивнула.

— Что у тебя голова-то не держится? Шея, что ли, болит? — снова начал сердиться Жбан. — Давно ты здесь стоишь?

Галина едва не брякнула, что совсем недавно вышла из клуба с подругой, но вовремя сообразила, в чем суть вопроса.

— Минут пятнадцать. Может, больше…

— Умница, — похвалил Жора, нервно оглядываясь по сторонам. Потом снял пиджак и накинул на плечи Галине.

— Мне не…

— Не копошись! Так надо. — Он бросил нервный взгляд в сторону клуба. — Так надо…

В дверях появился лейтенант милиции. Окинув взглядом площадь, он заметил две фигурки, не зараженные общей паникой, и поспешил к ним, придерживая за козырек свою фуражку.

— Жора! — свистящим шепотом воскликнул он.

— Чего? — Жбан лениво взглянул на милиционера через плечо.

— Ты… ты что же… — Лейтенант хватал ртом воздух, взмахивал руками и указывал на клуб.

— Случилось чего? — лениво спросил Жбан. Лейтенант только кивнул.

— Давно?

— Да только что! — пропыхтел сотрудник органов, размахивая руками, как ветряная мельница.

— Тогда ничего не знаю, — поджал нижнюю губу Жора. — Мы вот тут с Галюсей уже… — Он повернулся к девушке — Сколько мы тут стоим?

Внутри Галины что-то вскочило, выпрямилось, вытянулось в струнку по стойке «смирно» и стало порываться доложить сотруднику милиции, что означенный гражданин только что выбежал из клуба вместе со всеми. В прежней жизни, до переезда, она бы непременно так и поступила.

— Минут пятнадцать… или чуть больше, — ответила она, глядя милиционеру прямо в глаза.

Тот постоял, переводя испытующий взгляд то на ухмыляющегося Жору, то на девушку. Он принимал непростое решение, выбирал между… Бог ему судья, между чем он в тот момент выбирал. Между Богом и Коммунистической партией, может быть.

— А я и смотрю, народ брызнул, — как ни в чем не бывало заговорил Жора, похлопывая лейтенанта по плечу. — Так и сказал Галюсе, что, мол, случилось чего-то. Знать, люстру табуретом проредили? Или опять бюст опрокинули?

— Ладно, Жора, — сказал, наконец, милиционер, поправляя китель, — пойду я…

— Давай, Толя! — махнул ему Жора. — Дочке привет передавай!

Уже к вечеру Галина узнала о том, что в действительности произошло в клубе.

Жорина бывшая подруга решила то ли позлить его, то ли и впрямь запала на заезжего ухажера, но Жбан получил отставку по всей форме и на глазах многочисленных собравшихся в клубе чанцев. Чтобы закрепить разрыв, девушка демонстративно танцевала со своим новым кавалером. Жора не долго терпел такое безобразие. Слухи носили по залу разные версии — одни менее кровавые, другие более. Суть их сводилась к тому, что Жора подошел к танцующим и ударил свою неверную пассию по лицу. Ударил, судя по всему, кастетом, потому что таких разрушений на человеческом лице не смог бы произвести даже самый тяжелый кулак. Кровь, крики, паника. Быстрее всех среагировал на произошедшее заезжий кавалер. Он попытался сбежать, но судорожно сжавшиеся на лацкане его пиджака пальцы девушки не удалось оторвать раньше, чем Жора замахнулся для второго удара. Тот пришелся точно в переносицу трусливого ухажера.

Трудно сказать, почему Жора Жбан совершил преступление на глазах у стольких свидетелей.

Некоторые чанцы, особенно бабушки и соплюшки с бантиками, охотно приняли версию о том, что причиной расправы стала ревность. Конечно, роман Жоры и той девицы носил довольно бурный характер, и вроде как Жора питал к ней какие-то там чувства. Имея богатую фантазию, можно было представить себе, что местный король вспылил и в порыве гнева нанес два страшных удара своим обидчикам.

Но те, кто хоть немного знали Жору, никогда не поверили бы в эту сопливую историю. Судите сами. Жизнь научила потомственного блатаря уму-разуму. Он выжил во время сучьей войны, пережил шмоны и облавы, до него не добрались ни цепкие когти органов, ни перо обиженных им уркаганов. Жора Жбан умел держать себя в руках и просчитывать ситуации. То, что он на первой же минуте обзавелся свидетельницей, — лишнее тому подтверждение.

Тогда в чем же дело? Ради чего этот кровавый спектакль при таком стечении публики?

Жора Жбан был королем. И власть его опиралась в первую очередь на страх. На страх, который он внушал всем без исключения жителям города. В их глазах Жбан был велик и всемогущ, и любое неповиновение или противление ему наказывалось неотвратимо и жестоко. Жоре публично нанесли оскорбление, его отшили в присутствии полутора сотен горожан. Спусти он это оскорбление, он дал бы повод думать, что может быть иначе, что можно-таки ослушаться его и избежать кары. Расправа должна была произойти немедленно, на глазах тех, кто стал свидетелем этого маленького бунта, чтобы все видели, все запомнили и разнесли по городу.

Времени на подготовку не было, возможности выждать более удачный момент тоже. Жора просто ударил, не слишком еще представляя себе варианты для отступления. Ударил, потому что не видел для себя другого выхода.

Слухи быстро разлохматили эту историю, приписав Жориным рукам реки крови. Поговаривали, что из клуба вынесли и погрузили в закрытый фургон не то три, не то восемь мертвых тел и по меньшей мере один убитый был сотрудником милиции.

На самом деле трупов не было вовсе. Была сломана челюсть у своевольной девушки. А вот ухажер ее пострадал серьезно: сломанные кости лица его провалились внутрь, передние зубы были выбиты, но самое страшное — он ослеп.

Вследствие последнего обстоятельства он не мог быть привлечен в качестве свидетеля по делу, ибо не имел возможности опознать нападавшего, а имя Жоры знал лишь с чужих слов. Других свидетелей драки не нашлось. Многие вспоминали только лежащего на полу молодого мужчину и сидящую рядом девушку с залитым кровью лицом. Но ни один житель Чанска не рискнул сообщить, что лично видел, как Жора Жбан наносил удары. Не нашлось даже никого, кто мог бы засвидетельствовать его присутствие на этих танцах.

Напротив, нашлась свидетельница, которая утверждала, что в момент, когда из клуба побежали люди, означенный гражданин уже более десяти минут стоял рядом с ней.

Этой свидетельницей была Галина.

Поначалу роль спасительницы уголовника Гале не понравилась. Несколько оправившись от испуга, она порывалась даже обратиться в компетентные органы и рассказать, как все было на самом деле. И даже пошла. На следующий же день и пошла.

Но прошла мимо отделения, из дверей которого навстречу ей выскочил тот самый лейтенант, что лебезил перед преступником. Куда она идет? Кому собирается выкладывать свою правду? Да они скорее скрутят ей руки и отвезут к Жоре на расправу, чем арестуют его самого!

Словом, здравый смысл взял верх над высокими порывами. Кстати сказать, после переезда в Чанск это происходило все чаще и чаще. Галина менялась, менялось ее отношение к жизни, взгляд на вещи. Наверное, она просто взрослела.

Через два дня Жора встретил Галину на улице. К тому времени она только окончила школу и пошла работать на местный хлебозавод. Не бог весть что, но выбора в маленьком городке просто не оставалось. Мать ее к тому времени работала в библиотеке, и денег едва хватало на самое необходимое. Удивительно, как девушке школу-то удалось окончить. Да и зачем, почему мама так этого хотела? Какой прок в образовании?

— У этой жизни есть свои правила игры, — туманно отвечала мама на вопросы Галины. — Нужно вступить в комсомол не потому, что хочешь строить светлое будущее, и не для того, чтобы участвовать в мероприятиях. Просто так нужно. Нужно учиться, раз так велят партия и правительство. Не из любви к знаниям, а потому что так нужно.

— Не понимаю, — разводила руками Галина.

— Будь жив папа, все было бы по-другому…

— Как?

— Что теперь говорить об этом! — вздыхала мать. — По-другому, и все тут. Теперь нам приходится рассчитывать на собственные силы. И, коль скоро сил у меня почти уже не осталось, то тебе придется выживать самостоятельно, понимаешь?

— Нет, — честно мотала головой Галина.

— И слава богу! — кивала мать, чем окончательно сбивала с толку. — Но ты все-таки учись. Учись. И неплохо бы тебе чаще выступать на собраниях у вас на заводе, предлагать что-нибудь, ставить на голосование…

— Что предлагать? Что ставить на голосование?

— Не так важно, дочка. Главное, чтобы активно, чтобы всегда на виду… Ты уж постарайся…

Временами Галине казалось, что мать ее просто сходит с ума от переживаний. Но она обещала выступать и выступала иногда, предлагая что-нибудь дельное, но чаще какой-нибудь пустяк. Партсекретарь завода заметил активную девушку и стал давать ей комсомольские поручения: подготовить стенд, подобрать материалы для утренника в подшефном детском саду…

В тот день секретарь поручил ей новое дело. Сотрудница завода жаловалась, что мальчишки из их двора выбивают ей уже третье стекло. Дворничиха не успевает отлавливать юных футболистов, а значит, вставлять стекла женщине приходится самой.

— И что я должна сделать? — искренне удивилась Галина.

— Нужно собрать мальчишек, — невозмутимо объяснил секретарь, — поговорить с ними по-мужски… В смысле как комсомолка с пионерами, как старший товарищ. Объяснить, что…

— Они же не специально это делают, — напомнила Галина.

— Но тем не менее поговорить надо. Наш работник — ветеран, член партии, старший товарищ. Нужно помочь, Галина.

Отбиться Галине не удалось, пришлось отправляться по указанному адресу.

— Да ты не кисни, Галь, — напутствовал ее секретарь. — Надо только поговорить, понимаешь? А уж перестанут они бить стекла или нет — вопрос пятый. Главное, что мы не остались в стороне, попытались помочь, понимаешь?

Галина не понимала. Эти глупые игры оставались для нее неясными, правила — сложными и противоречивыми. Почему нельзя честно сказать заслуженной работнице, что не могут комсомольцы фабрики сторожить ее окна?

Она шла по адресу, даже не представляя, с какого конца взяться за порученное дело. Даже для «галочки»…

Галя засмеялась найденному каламбуру, и в голове сложился стишок:

Она шла, погруженная в свои мысли, и вновь негромко засмеялась, не обращая внимания на окружающих.

— Давай вместе посмеемся, — предложил вдруг кто-то.

Галина вздрогнула и повернула голову.

С другой стороны улицы наперерез ей шел своей широкой походкой Жора Жбан.

Галина ощутила в животе неприятный холод, но на сей раз она не испугалась так, как в первую их встречу.

— Привет, Галя. — Жора догнал ее и пошел рядом.

— Здравствуй, — сказала она, избегая смотреть на него.

— Хотел сказать тебе спасибо. Выручила ты меня, а то сгорел бы ни за грош…

— Так уж и ни за грош? — Галина сама удивилась, как с ее языка сорвалась такая дерзость.

— Каждый получил по заслугам, — сквозь зубы ответил Жора.

Десяток шагов они прошли молча, потом Жора снова заговорил:

— Слушай, я у тебя вроде как в долгу… — Он замялся, не зная, как закончить фразу. Обычно люди, слыша от Жоры слова благодарности, спешили заверить его, что оказанная услуга доставила им самим несказанное удовольствие. Галина эту традицию не поддержала, промолчав, чем поставила своего должника в тупик. — И у меня еще дело до тебя есть, — заговорил Жора после паузы. — Нам надо вроде как… погулять, что ли. Я ж ведь мусорам сказал, что на танцы с тобой пришел. Чудно ведь будет, если мы сразу же и разбежимся. Соображаешь? Чтобы никто не удивлялся, что мы в тот вечер вместе были.

— Что значит «погулять»? — спросила Галина, холодея от ужаса.

— Ну, танцульки там, мороженое-пирожное… — Жора сделал небрежный жест. — Да ты не дрожи, не трону!

— Я и не дрожу, — сказала Галина, снова поражаясь своей глупости.

— Ты куда шлепаешь-то теперь?

— У меня комсомольское поручение, — ответила Галина сухо.

— А ты чего, активистка, что ли? — удивился Жора.

— Просто поручение, — сказала Галина, чувствуя необъяснимое смущение, будто она признавалась достойному человеку в чем-то постыдном, нехорошем, а не болтала с местным уголовником.

— Ясно, — кивнул Жора, деловито доставая коробку «Герцеговины флор». — И что поручили?

— Нужно провести беседу с ребятами.

— И чего с ними беседовать?

— Разбили стекло бабушке. Мячом.

Жора присвистнул, словно услышал о нападении империалистической державы на другое государство. Галина чуть не засмеялась. Дело ее и впрямь выглядело полной ерундой.

— Третий раз уже разбили, — сказала она, разводя руками.

— Пахнет международным сионизмом, — сурово молвил Жбан, закуривая.

Галина испуганно взглянула на него, на сей раз поражаясь, как можно шутить подобными вещами.

Подойдя к нужному дому, они вошли в узкий дворик, середину которого занимали покосившиеся сараи. От сараев расходились в стороны бурые от времени бельевые веревки. Они опутывали весь двор, и тесное, неправильной формы пространство становилось похожим на упавший на землю, но еще не сложившийся парашютный купол.

«Где же они тут играют в футбол?» — подумала Галина, с недоумением оглядываясь по сторонам.

Раздался детский крик, и из-за сарая вылетел пацан лет десяти. За ним — еще двое. Увлеченные игрой, мальчишки не обратили на вошедших никакого внимания.

— Ребята! — окликнула их Галина. Пацаны, не сбавляя скорости, пронеслись по двору и исчезли за другим углом сарая. Не прошло и минуты, как троица вновь вырулила с противоположной стороны.

— Как проходит беседа? — спросил Жора, но Галина пропустила его колкость мимо ушей.

— Мальчики! — Галина попыталась поймать одного из них за рукав, но тот увернулся с ловкостью зайца. — Мальчик, стой! Подожди…

Убегающий и его погоня снова нырнули за сарай. Казалось, они будут бегать так до вечера, как фигурки в юле, но третий круг их забега был прерван самым неожиданным образом.

Галина собиралась уже преградить им дорогу и попытаться-таки схватить кого-то, когда за ее спиной раздался пронзительный свист, от которого у нее заложило уши, а мальчишки застыли как вкопанные, медленно округляющимися глазами пялясь на свистевшего. Не сам свист поверг их в шок, а человек, не потрудившийся затолкать в рот четыре пальца. Жору Жбана знал в Чанске каждый пацан.

— Сюда хромайте! — скомандовал Жора зло.

Мальчишки повиновались. Галина не без досады наблюдала, как они подходят к Жоре, совершенно игнорируя ее, комсомольскую активистку.

— Футбол, значит, любите? — спросил Жора, по очереди ощупывая всех троих колючим взглядом. Так как ответа не последовало, он продолжал: — Футбол — хорошо. Я тоже футбол люблю. И кто у вас тут самый шустрый?

— Я! — откликнулся старший из пацанов.

— Молодец, шкет, — похвалил Жора. — Как звать?

— Никита! — Тот расцвел от такого внимания к своей персоне.

— Так вот, Никита, — продолжал Жора, рассеянно разминая папиросу. — Ты знаешь, кто я, так? Я знаю, кто ты. И у меня к тебе просьба. Если хоть одна сопля в этом дворе кокнет еще хоть одно стекло, ты быстро бежишь ко мне и рассказываешь, кто это сделал. Чуешь? Чтобы через пять минут я уже знал, кто размундирил окно. Не успеешь— наплачешься. А вы, доходяги, — обратился он к двум другим мальчишкам, застывшим по бокам от не в меру шустрого приятеля, — будете ему помогать. Если его не окажется во дворе, то должен дежурить кто-то из вас. Все понятно? Я так и думал. А теперь брысь!

Пацанов как ветром сдуло.

— Беседа закончена, — сообщил Жора Галине и удовлетворенно закурил. — Можешь поставить галочку.

Галина побледнела от гнева.

— Да вы… ты… просто напугал их до полусмерти! — сжав кулаки, выкрикнула она в лицо Жбану.

— Конечно, — спокойно ответил тот. — А то стояла бы тут до полярной зимы и ловила бы своих… подшефных! Разве нет?

Галина не нашлась, что ответить. Конечно, мальчишки могли запросто плюнуть в нее в ответ на проникновенные речи да убежать по своим делам. И «галочка» «галочкой», но на деле она ничем не могла бы помочь пожилой женщине обезопасить окна. Метод Жоры Жбана был груб, непедагогичен, он совершенно не соответствовал нормам советского общежития, но… но можно было не сомневаться, что, не ровен час, пацаны грудью бросятся закрывать стекла от летящего мяча, камня, пули.

— Так чего? — Жора элегантно загасил окурок о стену дома, прежде чем бросить под ноги. — Теперь прогуляемся, мамзель комсомольская активистка?

— Не сегодня. — Галина развернулась и пошла прочь со двора.

Жора не стал ее останавливать.

— Тогда завтра, — то ли предложил, то ли назначил он встречу, не собираясь выслушивать возражения.