ГРАС. Компиляция. Книги 1-8

Глава 1

Веничка Лихачёв по вечерам бегая трусцой. Веничке было тридцать восемь лет, у него начало отрастать аккуратное округлое пузико, что при узких плечах и широковатом тазе создавало эффект и вовсе отвратный. Веничка перестал радоваться тому, что видел в зеркале, а поскольку человек он был системный и упорный и кроме того, любил нравиться людям – всяким людям, жене, дочке-старшекласснице, сотрудницам на работе, проходящим по улице мимо девушкам даже старушкам в метро — Веничка решил вести здоровый образ жизни и вот уже целых две недели вёл. Заставить себя встать утром на полтора часа раньше обычного времени Лихачёв был не в силах, и по этой причине вся спортивная часть здорового образа жизни автоматически перекочевала на вечер. Жил он очень удобно — по московским меркам — на улице Дружбы, неподалеку от китайского посольства. Кругом сплошная зелень и до Воробьевых гор рукой подать. Так что позаниматься гимнастикой и пробежаться было где. А потом вернуться домой к законному стакану ряженки, с медом, чтобы не перегружать желудок на ночь, и к ночному сеансу по видео.

12 сентября 1999 года Веничка Лихачёв вышел, как обычно, ровно в десять часов вечера из обшарпанного подъезда брежневской девятиэтажки и побежал к университетской высотке. У центральной, выходящей на смотровую площадку аллеи он свернул сначала на узкую боковую дорожку, добежал по ней до Университетского проспекта и пересек его, направившись к своему любимому скверику. Пробежал по знакомой аллейке, свернул поддеревья и принялся выполнять гимнастический комплекс.

Упражнялся он примерно минут двадцать. В это время в окрестностях университета народу почитай что и не было вовсе. Прошла какая-то бабушка, едва поспевая за подвизгивавшим от нетерпения при виде очередного дерева песиком. Потом быстрым шагом, чуть ли не бегом пропорхнули две студентки, и Веничка задвигался быстрее, оглядывая из темноты ритмично вспыхивающие под каждым фонарем обтянутые светлыми брючками попки. Потом минут десять никого не было.

Деревья приглушали шум изредка проскакивающих по улице Косыгина машин, пробежал, устало подвывая, троллейбус. Воздух был свеж и прозрачен. Потом стало совсем тихо. Веничка закончил упражнения для пресса и мышц спины и перешел к приседаниям. Картинка пустынной аллеи, скрываясь всякий раз, как Веничка приседал на пятках, за плотной невысокой стенкой стриженного под гоблина кустарника, замелькала отдельными, а впрочем совершенно неразличимыми кадрами. Потом в этом импровизированном стробоскопическом кино появился некий интерес. По другой стороне аллеи шел молодой человек в дешевой синтетической ветровке и легких брюках из того же материала, в белых запачканных грязью кроссовках и, судя по всему, изрядно выпивший. Его то и дело заносило влево, но направление он держал с потешной пьяной сосредоточенностью, ориентируясь, очевидно, по ярко-белой линии бордюра вдоль расположенной в центре аллеи клумбы, поматывая после каждого виража головой, пожимая плечами, выговаривая вслух отдельные, никак не связанные между собой слова — и всякий раз, уходя ниже линии видимости, Веничка уже предвкушал очередной забавный кадр.

Он присел в последний раз, и тут вдруг над аллеей что-то сухо и словно бы не по-живому щелкнуло как электрический разряд, успел подумать Веничка. Была ли вспышка, он ни сразу, ни потом точно вспомнить не мог. Или была вроде как и не вспышка, а даже слегка потемнело, как будто в фонарях ослабло на долю секунды и тут же выправилось напряжение. Но когда Веничка встал, никаких изменений в пейзаже заметно уже не было. За одним исключением. Подвыпивший молодой человек на другой стороне аллеи пропал. То есть совершенно.

Поначалу Лихачёв подумал — а что он, собственно, должен был в такой ситуации подумать? Шел пьяный человек, а потом его не стало. Значит, куда он делся? Ответ простой и однозначный —упал. И лежит, набирается сил для дальнейшей борьбы с земным тяготением. Но, во-первых, парень был не настолько пьян, чтобы упасть и остаться лежать на посыпанной красной гранитной крошкой аллее трупом. Шел он очень целеустремленно, на ногах, пусть не слишком твердо, но все- таки держался. А потому, упав, должен был как минимум выругаться, а как максимум, попытаться вернуться к прямо – ну пусть не очень прямо, но хождению. А во-вторых, даже если бы он упал и решил не вставать, а заночевать, где господь приложил, его должно было быть видно. Чахлые петунии, выпестованные садовниками на клумбе, поднимались от земли от силы сантиметров на пятнадцать и густыми зарослями не видели себя, наверное, даже в самых розовых снах. Плюс два сантиметра беленого известью бордюрчика. Будь молодой человек хоть краснокожий индеец, хоть пластун Второго Терского отдельного казачьего полка, спрятаться ему там было бы негде.

Был ещё вариант, что он упал через такие же точно, стриженые кусты на другой стороне и отлеживается теперь в засаде. Но тротуар за клумбой был широкий, а шел парень прямо вдоль бордюра и на резкие прыжки с перекатами был явно неспособен.

Лихачёв выбрался из-за кустов и пошел через аллею к тому месту, где в последний раз видел парня. Свет был неяркий, желтоватый, от деревьев по краям аллеи падали густые черные тени, и в воздухе пахло чем-то странным, вроде как озоном после грозы, но кроме озона —хотя какая гроза, не было никакой грозы — был и ещё какой-то запах, не слишком явный, но неотвязный, и Веничка на ходу мучительно соображал, чем это здесь пахнет.

Ещё издалека он заметил на том месте, где пропал молодой человек, тёмное пятно —причем не на земле. То есть на земле, конечно, но не плоское, а вроде как кучу тряпья. У Лихачёва отлегло было от сердца — значит, всё-таки он пьян сильнее, чем кажется. Значит, он всё-таки упал и даже дергаться не стал, чтобы подняться на ноги. Вот, зараза, пьянь подзаборная, а я-то из-за него чуть инфаркт не схлопотал. Но почему же я его с той стороны не заметил? Ведь должен же был...

И тут его словно пробило током. Потому что пятно на утрамбованной гранитной крошке, которое казалось издалека кучей тряпья, и в самом деле оказалось кучей тряпья. Причем даже не тряпья, а обычных, ничуть не испорченных, не обгорелых, не изрешеченных дырами и даже не испачканных вещей —тех самых, в которые был одет пьяный парень.

Ветровка, брюки, рубашка. Белые заляпанные грязью кроссовки. В. кроссовках — носки. Из кармана ветровки торчал бумажник. Веничка вынул его, открыл, автоматически пересчитал лежавшие там десятки — шестьдесят рублей. Ни визиток, ни карточки с фамилией и адресом владельца. Фотография девушки с роскошной перекинутой через плечо на грудь косой — странно, кто сейчас после седьмого класса носит косы?

А парень действительно исчез. Как в воздухе растворился. Веничка заглянул на всякий случай за кусты. Потом спохватился, что в руке у него все ещё зажаты фотография и бумажник покойного. Он почему-то сразу так и подумал —покойного, хотя в голове не умещалось, каким способом человека можно так вот запросто растворить безо всякого следа, да ещё чтобы вещи остались в целости и сохранности. Он сунул было бумажник на место, но потом подумал, огляделся и прямо как был. С бумажником в руках, побежал к подсвеченному прожекторами зданию МГУ звонить в милицию.

У него хватило ума не говорить дежурному сразу обо всем, что он видел. Приняли бы за сумасшедшего или, скорее всего, за телефонного хулигана. Набрал 02, сказал, что нашел бумажник и вещи, назвал себя. Потом добавил, что обнаружил весь набор одежды, вплоть до белья. Разложена она странным образом. Словно человека раздели прямо на аллее, вещи аккуратно разложили, а самого пустили дальше нагишом. Возможно, правонарушители ещё где-то рядом. Приезжайте, пожалуйста, посмотрите и разберитесь.

Веничка перевел дух и вернулся к куче тряпья как раз, когда возле неё остановилась та самая старушка с песиком. Видимо, возвращались с прогулки. Лихачёв подошел и тоже встал рядом.

— Вот, нашел вещи, позвонил в милицию. Сейчас подъедут, —объяснил он старушке свое присутствие. Та осуждающе проворчала что-то по поводу бесстыдства теперешней молодежи и волоком повела за собой любопытного фокстерьера, который все рвался обнюхать кроссовки, а может, и отметиться на них.

Мигалка показалась со стороны Ломоносовского проспекта. Сирену милиционеры не включали, немой маячок приблизился и остановился шагах в пятидесяти. Из машины вылезли двое амбалов-патрульных, озираясь, пошли по аллейке. Лихачёв поднял бумажник, как депутат, голосующий своим удостоверением. Милиционеры приблизились, поглядывая на кучу тряпья.

— Вот, нашел. Так все и лежало, —неуверенно начал Веничка, испытующе глядя на милиционеров. Сказать или не сказать? Интересно, здорово он смахивает на сумасшедшего?

Он подал ближнему патрульному, мордатому рослому сержанту, бумажник:

— Вот это лежало в заднем кармане брюк. Вот здесь. Я отходил позвонить и брал с собой, чтобы не пропало.

Сержант осторожно взял бумажник, внимательно рассмотрел фотокарточку, пересчитал деньги и так же пристально посмотрел на Лихачёва:

— А у вас, случайно, нет с собой документов?

Веничка мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Тревожная московская осень 1999 года приучила его брать с собой паспорт даже на вечернюю пробежку. Сержант заглянул в документ, перевернул несколько страниц и вернул Лихачёву со словами:

— Что ж, спасибо, Вениамин Павлович, за помощь. Мы заберём вещи, если Вы не возражаете, и покатаемся тут немножко. Может, владельца встретим, может, тех шутников. Вы тут спортом занимались? Понятно. Рашид, собери барахлишко.

Второй милиционер, раскосый, с острым подбородком, присел на корточки и начал небрежно складывать анорак (Лихачёв только в этот момент вспомнил, как называют такие куртки). Веничке вспомнились теледетективы, в которых эксперты обрисовывают мелом контуры тела, делают снимки, рассматривают место происшествия в лупу. Он с отчаянием подумал: заберут сейчас эти равнодушные мужики последние вещественные доказательства, и этим все закончится. Пропал парень, и искать его не будут. Ну, а ему, Веничке Лихачёву, какое дело до незнакомого пьяного парня? Что, ему больше всех надо? Чего ради выставлять себя на посмешище? Неужели они так ничего и не заподозрят, ни за что не зацепятся?

Рашид скатал в трубочку спортивные брюки. Достав из них модные мужские трусы, он показал их сержанту и хохотнул:

— Андрюх...

Сержант поощрительно гоготнул. Добравшись до обуви, милиционер уже протянул было руку —и вдруг замер в таком положении. Он бросил на Лихачёва какой-то дикий взгляд и спросил, показывая пальцем на торчащие из зашнурованных кроссовок носки:

— А это что, тоже так было?

У того сердце забилось чаще, но он только утвердительно мотнул головой: "Угу".

— Поприкалывались какие-то дураки, — объяснил недоразумение Андрюха.

Но скуластый Рашид не торопился притрагиваться к обуви. Он зачем-то посмотрел по сторонам, потом ещё раз на Лихачёва — и опять, нерешительно, на стоящие перед ним кроссовки. Милиционер был похож на животное, почуявшее близость нечистой силы.

— Андрей, посмотри внимательно, как они расправлены, — сказал он, указывая на резинки носков, прилипшие по окружности к верху обуви.

— А что? — сержант тоже присел.

— Так нельзя рукой расправить. Попробуй, если хочешь.

Андрюха расшнуровал одну из кроссовок, залез внутрь своей толстой ручищей. Как ни старался, достать он её мог только вместе с надетым носком.

— Конечно, у меня вон какая клешня... —неуверенно проговорил он, поглядывая на руки Лихачёва.

— Всё равно. Пусть даже тонкой рукой, — Рашид показал на вторую кроссовку с нетронутым, аккуратно приклеившимся к её внутренней поверхности носком. — Расправляй хоть сто лет, так не получится.

Теперь оба милиционера сидели на корточках возле перепачканной обуви и выжидательно смотрели на Веничку. Тот вздохнул, набрал полную грудь воздуха и произнес:

— Точно, ребята, я Вам не всё сказал. Боялся, не поверите...

Дежурный, длинноносый старший лейтенант со спокойным насмешливым взглядом, небрежно спросил:

— Письменной речью как владеете?

— Сносно, — в тон ему ответил Веничка.

— Тогда опишите всё, как запомнилось.

Лихачёв принял от него листок бумаги и ручку и спросил:

— Не знаю, как начать. Форма есть какая-нибудь?

— Форма, в принципе, свободная. Вы же не на соседа в суд подаете. Начните так: "Я, такой-то такой-то, проживающий там-то и там-то, занимаясь тем-то и тем-то тогда-то и тогда-то, стал свидетелем следующего..."

— Ага, спасибо, — вдохновленный Веничка начал строчить.

Когда он закончил, дежурный перечел его творение и со вздохом спросил:

— Вы отдаете себе отчёт, что следствие — если только оно начнется — отнесется к Вам с некоторым недоверием? Психэкспертизу придется пройти —это уж точно.

— Догадываюсь, —Веничка тоже вздохнул.

— А если к этому отнесутся серьезно и обнаружится, что человек пропал, — Вы же первый будете на подозрении. Я не пугаю вас, господи упаси, ничего подобного. Хотя нам Вы отчетность тоже портите. Думаете, мы его найдем?

— Не знаю.

— Скажу Вам по секрету: не найдем… А значит, процент раскрываемости снизится. Но дело не в этом. Поймите меня правильно. Я чисто по-человечески обязан предупредить вас, что Вы подвергаете себя риску, скажем, испытать неудобства —и наверняка без всякой пользы для кого бы то ни было.

— А что же Вы предлагаете?

— В первую очередь, хорошенько подумать. Не исключено, что Вам захочется забрать свое заявление.

— Это Вы говорите потому, что Вас там не было, — грустно сказал Веничка. — Вы не представляете себе, как это страшно. А единственный способ избавиться от страха —что-нибудь предпринять.

Дежурный понимающе покивал:

— Дело Ваше. Но и я обязан, со своей стороны, соблюсти все необходимые формальности... Раз уж Вы все понимаете, думаю, Вы не сочтете оскорблением... Прежде всего, старательно подышите вот сюда...

На столе со времени последней уборки уже успел образоваться тонюсенький слой пыли. Ирина провела пальцем по гладкой поверхности, взглянула на него и грустно вздохнула. Не так уж часто за последние три месяца хозяйке маленькой московской квартирки довелось ночевать дома. А времени для уборки, можно сказать, и совсем не оставалось. Вздохнула она все же преувеличенно грустно, рисуясь перед собой и по привычке актерствуя, словно кто-то мог видеть её или слышать её вздохи в этих четырех стенах. Грустить-то было не из-за чего. Начав три месяца назад самостоятельную трудовую жизнь, она неделями пропадала на службе и в командировке. Но у Ирины было ощущение, что именно тогда она и начала жить. А до этого...

Кажется, это были какие-то другие жизни. Глупая и беспомощная сирота из провинции, поверившая в доброту и бескорыстие своей московской тётки. Ещё раньше —детство, родители, ещё не погибшие в автокатастрофе — но это приходило к ней только во сне. Потом студентка — ох, такая же глупая — поверившая в любовь проходимца-фарцовщика. Потом вообще какое- то время жизни не было. Не было больше веры ни в себя, ни в кого-то еще.

А потом был Лесник. Добрый ангел, оказавшийся сотрудником ФСБ. Подобрал её, как дворняжку на улице, вылечил, откормил, отучил от наркотиков и наставил на путь истинный. И вместе с верой в этого человека возвращалась вера в себя.

Тогда ей казалось, что она вновь начала жить. Восстановилась в университете, закончила его с отличием, не раздумывая, выбрала ту дорогу, которую указал ей Лесник: службу в госбезопасности. Но всё это: школа ФСБ в России и тренировочные лагеря в Англии и Африке —оказалось лишь прелюдией к тому, что началось в минувшем июне здесь, в Москве. Началось совершенно неожиданно и произвело на нее, наверное, такое же впечатление, как на героев "Золотого ключика" давным-давно нарисованная на стене дверь, про которую все и думать-то забыли, но которая отворилась — и открыла Ирине новый мир, такой огромный и настоящий, что прежний стал казаться тесным маленьким ящиком, наподобие детского манежика.

Ну, сейчас или никогда. Лейтенант Рубцова переоделась в старенькую клетчатую рубашку и тренировочные брюки, бросила кокетливый взгляд в зеркало и, убедившись, что и в этой одежде выглядит замечательно, принялась за уборку. Усталость после затянувшегося рабочего дня только подгоняла Ирину.

Закончила она ближе к полуночи. Потом приняла ванну, и закутавшись в халатик, устроилась на кухне — пить чай отравами, составленный по рецептам Лесника... Пол и мебель блестели, пахло свежестью, но ощущения домашнего уюта не было. А в ней всегда жила любовь к уюту, желание смастерить себе этакое гнездышко.

Против всякого ожидания, ощущение гнездышка стало появляться на службе. В той самой библиотеке, которую майор Борисов выделил ей в качестве рабочего кабинета. Там, среди полок, забитых в основном периодикой и специальной технической литературой, стоял у окна такой удобный старый письменный стол. Вообще, это было непривычно и здорово: своя квартира, свой кабинет, свой стол. Хотя пару лет назад она не могла бы представить, что изнуряющая многочасовая работа над переводом, а иногда и расшифровкой старинных текстов окажется таким увлекательным делом — для нее-то, с её темпераментом!

Дело было не только в том, что службу пришлось нести в маленьком сплоченном подразделении, состоявшем, не считая её, из четырех мужиков. К тому же сплошь неженатых. Хотя, безусловно, это тонизировало.

Но она могла поклясться, что не только в этом была причина.

А в том, что называлось это подразделение Группа по Расследованию Аномальных Ситуаций и занималось в целях государственной безопасности вещами исключительно неизученными и таинственными. Волей случая и рукой провидения Ирина с первых дней была заброшена в самую гущу событий, которые поначалу представлялись ей бурным неуправляемым потоком, каким-то боевиком пополам с фантастикой. А потом оказалось, что это повседневная грасовская работа. По крайней мере, такое впечатление складывалось, глядя на поведение коллег. Могло показаться, что их в самом деле не потрясло то событие, участницей которого она была: живой контакт с цивилизацией йети, целое селение которых они обнаружили на заброшенных волжских островах...

Но теперь, после нескольких недель общения с загадочными снежными людьми, Ирина многое поняла и многому научилась. Одним из этих новых умений стал астом — граничащее с магией искусство общения мыслеобразами. Этот язык не требовал слов, а в его замысловатой символике Ирина довольно быстро разобралась. С помощью астома можно было даже управлять людьми, внушать им нужные идеи и желания. А ещё гораздо легче стало понимать состояние окружающих. Иногда практически читать мысли.

Это помогло ей почувствовать, что очень большой и не менее симпатичный капитан Ларькин относится ко всем аномальным явлениям с чисто научным интересом, не удивляется чудесам, просто изучает их. Благо, образование ему это позволяет: кандидат медицинских наук, биолог, химик.

Мрачноватый служака, строгий их начальник майор Борисов воспринимает все необычные происшествия с огромной долей скептицизма и недоверия. К очевидцам относится как к взятым в плен "языкам", перепроверяет все факты. В разговоре часто переспрашивает и вообще производит впечатление тугодума. Удостоверившись, что свидетели не лгут и явление действительно имело место, он тут же начинает думать, как с ним бороться. Но в целом ведет себя так, словно раз и навсегда получил приказ ничему сверхъестественному не удивляться.

Язвительный скептик Илюша Большаков, оказывается, давно жил с "окном, приоткрытым в астрал", как он сам выразился в одном из юношеских стихотворений. На данный же момент склад мышления у него был настолько похабный, что он, скорее-всего, прицепился бы к словосочетанию "жил с окном" и заявил по своему обыкновению, что это гнусная клевета. Удивляться чему-либо в принципе он считал неприличным.

Самая непосредственная реакция была всегда у прапорщика Рената Ахмерова. Он с нескрываемым восхищением слушал рассказ Рубцовой и Ларькина об их волжских приключениях. Но и у него, насколько смогла понять Ирина, мироощущение было интуитивно-мистическим, мир он принимал таким, каким он ему являлся, предоставляя разбираться в научно-философских тонкостях своим коллегам.

Служба службой, а дружба? Обычно женщина и без помощи всякого астома умеет выяснить, как к ней относятся окружающие мужчины. Ирине же тем более это было не сложно.

Майор Борисов почти с самого первого дня стал относиться к ней по-отечески благосклонно. Работой, правда, загрузил сверх всякой меры, но и за это Ирина была ему благодарна. Ей нравилось быть нужной. Ведь тексты, которые она переводила и расшифровывала вместе с компьютерщиком Большаковым, были не просто книгами, а древними манускриптами, содержащими крупицы тайных знаний прошлого. В их свете некоторые события современности представлялись совсем по-другому. Было приятно чувствовать себя причастной к этим тайнам и видеть, как открываются одна за другой завесы, хранящие их словно музейные сокровища.

Способностями Ирину Бог не обидел, и она так часто радовала Борисова удачными переводами, что обычно угрюмый Юрий Николаевич уже при одном виде молодой сотрудницы приходил в хорошее настроение.

Виталик Ларькин (после совместной командировки Ирина его про себя по-другому не называла) относился к ней со спокойным и ровным дружелюбием, как к боевой подруге. Дружеское расположение его было до того ровным, что это даже немного раздражало, тем более, что как мужчина он Ирине очень нравился. Непробиваемый мужик. Умен, хладнокровен, ироничен — и всегда весел. Просто беда.

А вот старший лейтенант Большаков, похоже, на неё запал, и всерьез. Да что там — втюрился мальчик по самые уши. Стихи пишет. Это ей то. Филологу по образованию. Не говоря уже обо всем прочем. А так тебе и надо, негодник, не будешь впредь относиться к товарищу по оружию, как к единственной жучке для четырех танкистов. Что, скажешь, не было поначалу такого? Было, и Ирина это почувствовала.

Ренатика она с самого начала поставила на место, решив, что в том курятнике, который этот темпераментный татарчонок развел вокруг себя, она никогда не окажется. Не по Сеньке шапка. Хотя солнышко —оно светит всем, почему бы и прапорщика иногда не порадовать ласковым взглядом? Тем более, что человек нужный, к нему за помощью по техническим вопросам частенько обращается даже Ларькин, а с Ильей так они вообще не разлей вода.

Сегодня утром Ирине довелось присутствовать при утренней церемонии майора Борисова: изучении сводки аномальных происшествий на Земле за истекшие сутки. Компьютерная сеть со страшненьким именем "Вампир" непрерывно собирала эти данные, считывая их с телетайпов информационных агентств, сообщений спутников, с компьютеров силовых министерств России и стран СНГ, и ещё бог знает откуда. Вся эта информация по неведомым Ирине каналам стекалась сюда, в большаковский "бункер", упорядочивалась и отсортировывалась, и каждое утро Илюша приходил к майору на доклад с папочкой для бумаг, которую он именовал на английский манер "файлом". Как говаривал сам Большаков: "с утра Юрий Николаевич занимается с-водкой".

Минувшее утро было исключением только в том смысле, что кроме Большакова майор пригласил и всех остальных грасовцев. По всем признакам, намечалось совещание. Борисов обожал совещания, а его "пацаны" говорили, что с появлением Ирины он стал проводить их чаще. Однако начало было традиционным: майор быстро просмотрел сводку, сделал несколько пометок карандашом и вернул Илье со словами:

— Что-то много сегодня... То ли день нехороший, то ли твоя машина некритично отнеслась к информации. А что сам скажешь?

Большаков, уже свыкшийся с ролью штатного авгура, с глубокомысленным видом поводил рукой над бумагой. Дела, на которые его интуиция указывала как на перспективные, не всегда удавалось раскрутить до конца, но уже если он сказал "нонсенс" — значит, ничего сверхъестественного там и близко не было.

— Номера второй, с четвертого по шестой и девятый — явный нонсенс, — уверенно заявил Илья. — Восьмой —воскрешение из мертвых —не наш профиль...

— А напрасно, —вмешался Ларькин. —Может, сделаем исключение, займемся?

Но Юрий Николаевич отрицательно покачал головой, и прения завершились.

— Некогда, — вполголоса объяснил майор своему заместителю.

Тем временем Ирина мысленно сотворила на письменном столе; за которым они все сидели, маленькую точную копию Ильи. Затем быстрыми мазками воображаемой кисти дорисовала этой фигурке платок, ярко накрашенные губы, большие золотые серьги, монисто... И вот уже на столе сидела, раскладывая карты, цыганка в цветастой юбке и большаковских очках.

Кроме Ильи эту мысленную скульптуру мог увидеть только Ларькин, с которым Ирина усердно занималась астомом все лето. Большаков освоил язык мыслеобразов на удивление быстро, за неделю-другую, и продвинулся даже дальше, научив, в свою очередь, Ирину передавать сами мысли, минуя как зрительный образ, так и словесно-знаковые коды. Это был "язык смыслов", до которого Илья додумался сам, но научить ему он смог только Рубцову.

Большаков заметил цыганку и, пригорюнившись, уставился на неё. Рядом с цыганкой появилась маленькая копия Ирины — но тоже карикатурно искаженная — этакая провинциалочка с наивно вытаращенными глазками, овца овцой. Цыганка бросила карты, подбежала к дурочке и стала что-то беззвучно говорить ей, размахивая флаконами из набора импортной косметики. Ирина закусила губу: старлей явно намекал на тот случай, когда он разыграл её в первый же день службы, прикинувшись бродячим коммивояжером. "Впаривая" ей вот такой же наборчик, он похитил все её документы. Как она тогда обтекала потом вот в этом кабинете... Посвящение в разведчики... Ладно, забудем.

— Илья, не отвлекайся... Так, а номер один? — вернул их к обыденной жизни голос майора.

— Номер один? Подумаешь, эка невидаль — экстрасенс! Мы ведь занимаемся совершенно не изученными явлениями, по возможности —новыми, а это?

— Ну, тогда подкорректируй программу, а то, что она такую ерунду гонит. Время идёт, требования меняются.

— Есть подкорректировать программу.

— Остались дела номер три и семь.

— Ничего ободряющего сказать не могу. То есть увы, придется работать. Эти дела имеют смысл.

— Ну-ка, — майор опять потянул к себе сводку и просмотрел её ещё раз. По наблюдениям Ирины, читал Борисов гораздо быстрее, чем соображал.

— Донского монстра мы отложим, —сказал он наконец. — Тем более, что появляется он, судя по информации, только в купальный сезон...

— Да, а в этом году Илья-пророк уже давно в воду...э-э-э... как говорится, — подхватил Ларькин. Он даже не взглянул на Большакова, но тот откликнулся мгновенно, с традиционной обидой в голосе.

— И опять клевета и наветы. Причем конкретно данный — я бы сказал, уже ветхий навет. Старо, господин ротмистр.

— Настолько старо, что уже стало народной приметой...

— Прекратить треп, — сказал майор. — Остаётся этот исчезновенец. Дело поручается капитану Ларькину, он старший группы. А в группу, кроме него, будут входить лейтенант Рубцова и старший лейтенант Большаков. Прошу отнестись серьезно.

Тут с лицом Борисова вдруг стали происходить странные вещи: нос заострился и загнулся хищным крючком, изо рта навстречу друг другу выползли две пары клыков, седеющая шевелюра почернела. Волосы удлиннились и легли на майорские плечи длинными прядями. Густые брови нависли над глазами, в которых засветились кроваво-красные огоньки. Весь этот кошмар можно было видеть невооруженным глазом, хотя глюки наводили явно из астома. Чьего это было ума дело, Ирина так и не поняла. Скорее всего, Илья. Хотя, поднатужившись, такое мог сделать и Виталик. Оба сидели как ни в чем не бывало, временами с приличествующим интересом поглядывая на начальника. Впрочем, творение могло быть коллективным. Ирина не удержалась и внесла свою лепту: приделала майору крылышки. Черные, формой —как у летучей мыши, общим размахом метра в четыре. Майор расправил крылья, задев ими стены кабинета, и аккуратно сложил их за спиной. Настоящий демон, медный загар ему очень к лицу. Не хватало какой-то мелочи.

— Исчезновение человека средь бела дня в центре Москвы... —говорил Юрий Николаевич.

— Вечером, — прошелестело с той стороны, где сидел Илья.

— Средь бела вечера, —с каменным лицом поправился Борисов, дернув крылом. — Но в центре столицы!

— Немного юго-западней... — послышалось со стороны Ларькина.

— Вот я и говорю! —повысил голос майор, и красные огоньки в его глазах разгорелись, как угли. — Надо отнестись серьезно. Дело относится к категории "дельта". А вы веселитесь. Я не понимаю, что смешного.

— Как же не смешно. Куда же он теперь — без штанов, без денег? — пробормотал Илья.

— Я бы тебе сказал, куда в таком виде отправляли людей те же фашисты. Но при дамах не буду. Смешно ему! Это страшно, а не смешно, — прорычал демон Борисов.

Впрочем, он знал, что в работе на его озорников можно положиться, и ворчал больше для вида. Спросив разрешения у Ирины, майор закурил, и, когда он выпускал дым из ноздрей, Рубцова поняла, чего ему не хватало для полноты образа. Коллеги тоже оценили удачный штрих: животом и грудной клеткой она почувствовала то удовольствие, которое излучали Виталий и Илья. А изумление, что доносилось от Ахмерова, было смешано со страхом: прапорщик никак не мог привыкнуть к шуткам продвинутых по астому товарищей. У Ирины всё не находилось времени заняться с ним как следует, хотя Ренат был, в общем, не настолько безнадежен, как Борисов.

Юрий Николаевич был наглухо закрыт для астома. Ирина, подстегиваемая профессиональным самолюбием, долго билась, пытаясь пробудить в нем хоть какие-то ассоциативные связи, но тщетно. В этой твердокаменной непроницаемости ей виделись одновременно и недостаток, и сила Борисова. Управлять им, пытаться внушить что-либо тоже было совершенно невозможно.

— А нам с Ренатом предстоит командировка, — вполголоса проговорил майор. —Ренат, слыхал? Что ты уставился на меня, как на тень отца Гамлета?

— Хорошо, — выдавил из себя зачарованно глядевший на начальника Ахмеров.

— Но это не донской монстр? — спросил Ларькин.

— Нет, пришла беда, откель не ждали. В Татарию поедем. Посему Ахмеров мне там будет нужнее всех, — майор на глазах терял свой устрашающий облик: заинтригованные новостью шутники все настроились на серьёзный лад.

— Начальство озадачило? —понимающе кивнул Виталий.

— Не совсем. Скорее, братская помощь дружественному отделу. Да ты, вероятно, знаешь заказчика. Некто Тимашов, подполковник. Он у вас наверняка появлялся.

— Знаю, —снова кивнул Ларькин. ГРАС существовал без малого два года, его сотрудники раньше служили в разных отделах.

Ирине вдруг вспомнился телефонный звонок, раздавшийся в кабинете Борисова накануне выходных. Вообще-то его телефон пробуждался от спячки крайне редко. Прямо сказать, почти никогда и не звонил, потому что борисовский номер был известен двоим-троим. Информация стекалась к Борисову другими путями, а от него она и вовсе не должна была никому поступать. Рубцова тогда принесла майору очередной расшифрованный текст, и тот приветливым жестом предложил ей сесть, но Ирина не спешила воспользоваться его приглашением. У неё было ощущение, что очень скоро её так же приветливо выпроводят. Так и вышло: Борисов едва успел, как он это делал, на пятой скорости, прочесть манускрипт, как раздался тот самый звонок, и майор сотрудницу отпустил. Почему этот эпизод вспомнился Ирине в связи с татарским делом, она не могла бы объяснить. Обострение интуиции. Вот только на те выходные Борисов отправился на охоту, а оставшийся в штабе дежурить Ларькин сказал Ирине недоуменно:

— Как-то он необычно подробно инструктировал меня на прощание. Словно опасался, что может не вернуться в понедельник.

— Слава Богу, —Борисов вывернулся благополучно, однако он был "слегка озадачен".

— Так вот... Взрыв на стоянке свежеизготовленных "КамАЗов". Там много у них неясностей, но нас пригласили разобраться с физикой взрыва. Не могут они понять, что там рвануло. Остатки детонировавшего вещества на месте отсутствуют. Предлагается изучить площадку на предмет... аномальности, — Борисов чуть запнулся, он не любил это слово. — ещё и поэтому мне нужен будет там именно Ренат. Инспектирование надо будет делать всерьез. Понял?

Прапорщик важно кивнул.

"Что же это за дружественный отдел, которого Юрий; Николаевич настолько опасается?"— подумала Ирина. После совещания она спросила у Виталия, где работает подполковник Тимашов.

— Твой коллега по борьбе с терроризмом, — был ответ.

Теперь стало более-менее понятно, почему Тимашов обратился к майору за помощью. По старой памяти. Борисов сам работал в антитеррористическом отделе с момента его создания. А до этого он занимался, насколько ей было известно, больше самим терроризмом, чем борьбой с ним. Служил в спецвойсках КГБ, прошёл Анголу, Афганистан, другие горячие точки. Уже было принял под командование батальон спецназа, когда из-за конфликтов с руководством его неожиданно перевели в отдел науки. Глядя на его толстые, казавшиеся от этого короткими, пальцы рук, Ирина ловила себя на мысли, сколько же на них крови. Но в душе она была рада, что с Борисовым ничего не случилось. Он сумел как-то разом заполнить ту пустоту, которая существовала в её душе после гибели родителей. Какое-то время за маму и за отца был Лесник, это верно. Спас, возродил, выходил... и использовал. Как пешку, как инструмент. Она была ему безгранично предана, но не могла этого не чувствовать.

К тому же, Лесник теперь далеко — хотя и не в географическом смысле. Он здесь, в Москве, но далеко. А Борисов всегда рядом и производит впечатление человека, который уже прошел свою "тропу войны" и начал думать о душе. А потому особенно внимателен к подрастающему поколению, в том числе и к ней, Ирине Рубцовой. Она нашла своего отца-командира и довольно неожиданно для себя самой почувствовала, как он ей дорог.

Ночью ей приснился Большаков. Они шли по морю, аки посуху. Ветер приятно холодил кожу, которую поджаривало утреннее солнце. Волны подбрасывали их вверх и сбивали с ног, но каким-то чудом ей удавалось сохранить вертикальное положение. Илюша был необычно красив —наверное, таким он хотел бы себя видеть. Клип, безусловно, подбросил ей Илья —в последнее время он продвинулся настолько, что научился программировать сны. Слава Богу, у него хватало такта не надоедать ей каждую ночь — и Ирина могла смотреть и собственные сновидения. Тогда ей нередко снился Ларькин.

"Непонятно всё-таки, почему Юрий Николаевич опасается старого боевого товарища," —это первое, о чем подумала Ирина, проснувшись утром. Видимо, эта мысль всерьез её беспокоила, раз прорвалась через навеянные грезы.

И был ещё один неприятный момент. Товарищи по работе оказались настолько симпатичными ребятами, что она очень редко вспоминала — сознание стремилось избавиться от этих мыслей, — зачем Лесник устроил её в ГРАС. Она должна была информировать его (и тех, кто за ним стоял) о том, чем занималось данное подразделение. Надо ли объяснять разведчику, что информация — это оружие? Нужно ли быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Лесник, очевидно, работает на того самого Тимашова? А значит, и она...

Рубцова понимала, что играет пусть не первую, но уже далеко не последнюю скрипку в ГРАСе. Ей нравилось чувствовать себя единственной женщиной в этом старом особняке в Хлебниковом переулке, заваленном антикварной мебелью и уютно обсаженном деревцами. Нравились её мужички, хозяйкой которых она уже себя ощущала. Она не испытывала ни малейшего желания им вредить и "сдавать" их кому бы то ни было. Даже самому близкому другу.

Глава 2

Юрий Александрович Караулов привстал, услышав в трубке покашливание своего начальника, полковника Горельцева.

— Капитан, срочно зайдите ко мне.

Юрий Александрович одернул китель и поторопился на зов начальства, гадая по дороге, что могло быть тому причиной. В кабинете полковника сидели двое незнакомцев: мужчина и женщина. Хмурясь, Горельцев сказал:

— Одно из порученных Вам дел заинтересовало смежников. Вот, познакомьтесь.

Капитан представился. Незнакомец — лицо у него было мужественное, черты правильные —сказал, что его зовут Грибовым Дмитрием Александровичем. В чине капитана. Женщина назвалась без отчества, просто Ольгой Лесниковой. В странном сочетании фамилий Юрию Александровичу почудился какой-то юмор, хотя вообще-то ему было не до смеха. Оказалось, что контрразведчиков интересует явный "висяк": безнадежное дело, возбужденное по настоянию какого-то занудного чудака, который утверждал, что некий алкаш прямо у него на глазах растворился в воздухе, оставив на земле всю одежду и шестьдесят рублей наличными.

Для ознакомления с бумагами и вещдоками требовалось перейти в кабинет Караулова Юрия Александровича. Так они и сделали, предварительно попрощавшись с полковником. Горельцев, в свою очередь, заверил, что его отдел, в лице капитана Караулова, будет оказывать смежникам всяческое содействие.

Грибов, встав со стула, оказался высоченным верзилой, Лесникова, наоборот, была ниже среднего роста.

Серенькая блузка и юбка форменного покроя подчеркивали приятные очертания фигуры.

С бумагами смежники ознакомились минут за пятнадцать. Причем знакомился, главным образом. Грибов, а Лесникова сидела в сторонке и с равнодушным видом посматривала в окошко. За окошком вступал в силу сентябрь. Колени у Лесниковой были круглые и такие эстетичные, что капитан с трудом подавил мужской, на грани конвульсии, вздох, который в переводе на язык слов звучал бы примерно так: "Эх, щас бы... Да где там."

— Ага... заключение психиатрической комиссии... Совершенно нормален, —бормотал верзила.

— Даже слишком, по нашим-то временам, —не без досады отозвался Караулов.

Грибов на секунду задумался, а потом сказал:

— А что, скоро такое поведение индивида в стрессовой ситуации будет расцениваться как девиантное...

Караулов заморгал глазами, вспоминая значение последнего слова. Вспомнил и спросил уважительно:

— Вы, очевидно, тоже психолог?

Тот махнул рукой.

— Я —всего понемножку. Так... Очень хорошо, что есть чертеж скверика. План места происшествия... и даже снимочки. Хотя на тот момент, как я понимаю, одежду уже побеспокоили.

Караулов виновато развел руками, извиняясь за коллег.

— А в целом прилично, с вниманием отнеслись к аномальному происшествию. Вполне в духе времени, — утешительно сказал Грибов.

"Лихачёву надо спасибо сказать, — подумал капитан. — Как знал, зануда чертов..."

— Мне кажется, у Вас ещё будет такая возможность, — вдруг, оторвавшись от окна, обратилась к нему Лесникова.

— Простите, что Вы сказали? — смысл неожиданно брошенной фразы ещё не дошел до сознания Юрия Александровича, а в груди уже забухало и челюсть непроизвольно поехала вниз. Инстинктивная реакция на невероятное и сверхъестественное. На то, во что не хочется верить.

— Ничего, — отрезала та и снова уставилась на желтеющие листья.

"Что же она такое сказала? Она мне ответила... Хотя я ничего не говорил... Нет, не может быть", — и вдруг к капитану вернулась уверенность, что Лесникова и впрямь ничего не говорила. Или всё-таки сказала? Да нет, конечно, померещилось.

— Так, а вот эта фотография из его бумажника... — бубнил себе под нос Грибов, — рассматривая снимок. — Угу... неординарная девочка.

— Ну, посмотри, —согласился он чуть позже, передавая фото напарнице, хотя та его об этом не просила — и это тоже выглядело странным. А ещё немного погодя Грибов вдруг удивленно переспросил у молчавшей женщины: —Да что ты говоришь? Эта девочка?

— Да. Беременна эта девочка от вашего исчезновенца! —вдруг зло ответила Лесникова, бросив фотографию на стол и почти неслышно прошептала: Все вы такие... Сделает ребенка и исчезает...

Грибов некоторое время смотрел на неё с укоризной и жалостью одновременно.

"Что тут происходит? —спросил себя следователь, и сам собой пришел ответ: — Да ничего. Забудем". И через несколько минут Караулову это удалось.

— Что Вы предприняли для установления личности пропавшего человека? —обратился капитан ФСБ к капитану МВД.

— Словесный портрет, — заговорил тот торопливо, — фоторобот разослали в отделения...

Караулов заметил, что теперь Грибов с такой же укоризной и жалостью смотрит на него, и почувствовал себя неловко. Он сам понимал, что перечисленные им действия были безнадежными.

— Отрабатываем версию, что он студент... —вспомнил Караулов.

Лесникова впервые за все время надолго отвернулась от окна и взглянула на Юрия Александровича с интересом.

— Составлен список студентов МГУ, не явившихся к началу занятий... —продолжал, приободрившись, капитан. —Сто двадцать два человека. Пока проверено двадцать три фамилии. Одного до сих пор не нашли, но под описание, которое дал Лихачёв, он не подходит...

— Шестьдесят рублей? —вдруг спросила женщина неожиданно спокойным тоном.

— Да, —сбившись, Караулов замолчал.

— Дайте, я их потрогаю, —попросила Лесникова.

Ошеломленный капитан полез в сейф за бумажником. Пошелестев десятирублевками, удивительная дамочка твердо сказала:

— Он студент. Учится в МГУ. Все остальные версии можете отбросить. Дорабатывайте список.

Положив свою теплую ладонь на руку Юрия Александровича, она нежно проворковала, глядя ему в глаза:

— Капитан, Вы его найдете. Я в этом уверена.

Ласковый голос женщины журчал, как ручеек. Глаза были словно выстланы коричневым бархатом и, глядя в них, капитан поверил, что найдет исчезнувшего студента даже под землей... Если только от него хоть что-нибудь осталось. Конечно, он доработает проклятый список. Сам, лично. Караулов ощутил пожатое мягкой ладони и почувствовал себя счастливым.

Рубцовой и Ларькину потребовалось около часа, чтобы обследовать место исчезновения. Им не хотелось привлекать к себе внимание, но терять время и дожидаться покрова ночи хотелось ещё меньше. Поэтому Виталий притворился художником, замаскировав часть аппаратуры в мольберте, а Ирине вручил по-грасовски навороченный фотоаппарат. Вдоволь "порисовав" и "нафотографировавшись", они уселись на скамейке в скверике. Ларькин купил даме мороженое: Ирина обожала столичное эскимо с детства.

— Что скажете, инспектор?

— А вы, коллега?

— У меня — ноль на палочке.

— А у меня отклонения. Я хочу сказать, небольшая магнитная аномалия в том самом месте, возле клумбы. Что интересно, пять шагов в сторону — и прибор уже ничего не фиксирует. Какая-то аномальная аномалия.

— Да, есть такое ощущение. А может, там просто кабель какой-нибудь проходит.

— Может быть. Их здесь до... и больше.

— А вообще-то само место, да и здание, — Ирина показала на громаду Московского университета, — слегка геопатогенное. Может, даже не слегка. У меня, конечно, с этими стенами и аллейками связаны самые разные воспоминания. И хорошие, и плохие. Но дело не только во мне. Все эти башни строились для того, чтобы подавлять человека мощью и величием империи. Чтобы рядовой обыватель чувствовал себя не просто маленьким человеком, а ничтожеством, тараканом, раздавить которого — раз плюнуть. На энергетике здания это, безусловно, сказалось. Сколько там нечисти водится, если бы ты знал! Я не про ворон и крыс, которых вокруг здания тоже полным-полно. Я про другое: домовые, барабашки какие-то, привидения... А сколько там вешались, выбрасывались из окон... Когда я училась, один студент зарезался в туалете. Насмерть.

— Кошмар на улице Ломов, —покачал головой капитан.

— Тебе смешно?

— Ни капельки. Могу добавить, что эту башню строили, как и все великие стройки в пятидесятых, да и в; прочие времена в России, заключенные. В каком-то смысле, здание стоит на человеческих костях.

— Тем более, на энергетике это не может не отражаться. Жизненная энергия любого существа, тем более человека, не исчезает бесследно. А когда она вот так грубо выбрасывается из его тела... Ну ладно, мы отвлеклись.

— Нет, отчего же. Не исключено, что МГУ напрямую связан с этим происшествием. Возможно, и место не случайно.

— Так каковы же будут наши дальнейшие действия? — казенная фраза в исполнении Рубцовой прозвучала довольно игриво, и Ларькин не мог не улыбнуться.

— Есть всего две кандидатуры для рандеву: исчезнувший и видевший. "Забить стрелку" исчезнувшему мы не можем по определению, ввиду его исчезновения. Остаётся только видевший. Судя по отзыву врачей, человек он эмоциональный. Если пробудить в нем какие-то воспоминания, не исключено, что тебе удастся установить с ним контакт —и воспринять его зрительные впечатления, сохранившиеся в памяти. А может быть, не только зрительные. Назовем это сканированием. Как тебе идейка?

— По-моему, это будет непросто. Надо бы мне взять с собой Илью. Вдвоем у нас лучше получится.

— Это обязательно?

— Ты не представляешь себе, как это "сканирование" выматывает. Я ведь не случайно сегодня психанула, это от перенапряжения. Я ещё не научилась все время быть такой выдержанной, прости, Виталик.

— Успокойся, я тоже сегодня лопухнулся. Но, похоже, всё обошлось благополучно.

— Очень трудно бывает пробиться в сознание к человеку, тем более — в память. Всплывает иногда такой мусор, такой бред. Совершенно ненужные воспоминания... С Ильей будет гораздо легче, он умеет вытягивать из человека информацию не хуже, чем его "Вампир" — из компьютерных сетей.

— Ну хорошо, пожалуйста. Я его подменю, завтра же и сходите. А я позвоню капитану, чтобы он вызвал свидетеля.

— Мы опять в милицию пойдем? Ах, да, понятно...

— Вот именно. Зачем светиться? Наше дело — из-за спины подсматривать. Если все получится, запомнишь внешность, лицо этого исчезнувшего парня. Я ведь помню твою реакцию на фоторобот...

Ирина даже фыркнула возмущенно.

— Я уверена, что он совершенно не похож. Вот только... тебе не кажется, что поиски студента —это тупиковый путь? Вряд ли он к чему-то нас приведет. Скорее всего, студент —человек случайный.

— Но мы должны отработать все версии.

— Насколько я понимаю специфику работы в ГРАСе, бредовых версий мы можем придумать бесчисленное множество. Все их не отработать никогда, —очень серьезно произнесла Рубцова. —Мне кажется, нам пора работать по-новому. Например, опираясь на твою идею сканирования. Ведь мы теперь имеем такую возможность.

— Ай да ну, — Ларькин посмотрел на Ирину с таким уважением, что та чуть не растаяла от удовольствия, словно вся состояла из эскимо.

Аэропорт обслуживал не только Набережные Челны, но и весь конгломерат промышленных городов, разросшихся к концу века на месте маленьких поселков: Нижнекамск, Менделеевск, Заинск и другие. Добравшись до здания аэропорта в тряской тележке, пассажиры расходились по машинам и автобусам. Но Борисов и Ахмеров не поехали вместе со всеми, остались возле самолета. Их встречали здесь. Крупный круглолицый человек в хорошем костюме подошел к ним у трапа, приветливо улыбаясь, представился: "Майор Николаев Анатолий Сергеевич". Пожимая руку Николаеву, Борисов понял, что перед ним человек на редкость сильный, но добродушный, не привыкший своей силой кичиться. Волосы у Анатолия Сергеевича были черные как смоль, да и лицом он на русского не походил нисколько. Впрочем, на татарина тоже.

Задав пару вежливых вопросов о том, как московские гости добрались и все ли у них на данный момент в порядке, Николаев проводил их к грузовому отсеку. Люк был уже открыт, и возле него, выжидательно глядя на офицеров, стояли два солдатика в теходежде. "Только аккуратненько. — Само собой", —кивнули друг другу майоры, и восемь увесистых коробок из плотного картона перекочевали из багажного отсека в пассажирский салон подъехавшего "Урала". Могучая машина, которую за ними прислали, произвела на Юрия Николаевича впечатление. Он не ожидал таких масштабов, привык всё больше к "пирожкам" да "уазикам". Поднялись по лесенке в салон и они... Недоверчивый Ренат пересчитал коробки, наудачу проверил содержимое одной из них: все было в порядке.

— Куда поедем — к нам, в Управление, на проспект Мира в МВД или сразу на место? —спросил Николаев.

— Не будем терять времени, —ответил Борисов.

Майор Николаев нажал кнопочку на стене салона и сказал в спрятанный возле неё микрофон:

— На Заинск.

"Урал", ворча, покинул территорию аэропорта.

— Спецмашина, — полувопросительно сказал Юрий Николаевич, указав взглядом на установленные в салоне воздушные фильтры.

— Да, — как-то сразу погрустнев ответил провожатый. —Тут обнаружилось одно неприятное обстоятельство.

— Радиация, —не удержался Ренат.

— Верно. Заражена небольшая площадь, там, где произошел взрыв. Но тем не менее...

— Что ж сразу-то не сообщили?

— Представляете, только вчера обнаружили.

— Представляю. Это по-нашему. Много людей успело облучиться?

— К счастью, не очень. Следственная бригада из пяти человек и четверо... местных жителей. Милиционеры благодарят Бога, что их не пустили на эту площадку в первый день. Тогда бы им точно была обеспечена досрочная повышенная пенсия. А сейчас уровень радиации во много раз меньше.

— Кто же их не пустил? Вы?

— Нет. Тут свой местный колорит, — уклончиво ответил майор. — Поначалу никто и подумать не мог. Мы, конечно, сразу взяли это дело на контроль, но вплотную только сейчас стали заниматься, когда всплыли всякие... нюансы. Как пишут в газетах, следствие зашло в тупик.

— По верному пути.

— Да, как ни странно. Вы будете лично осматривать место происшествия?

— Придётся.

— Тогда вот, мы Вам приготовили, — Николаев ловко переместился на другое сиденье и указал на лежавшие там две коробки. Он приоткрыл одну из них: серебром сверкнула металлизированная ткань костюмов радиационной защиты.

"Урал" свернул с шоссе на боковую, тоже хорошо заасфальтированную дорогу. Постоял немного у контрольно-пропускного пункта и въехал на огороженную колючей проволокой территорию площадью приблизительно два на два квадратных километра. Центральную её часть занимала площадка, бывшая когда-то стоянкой грузовых машин. Не доезжая до нее, "Урал" развернулся боком и встал поперёк дороги.

— Вот, —сказал майор Николаев. —Вот здесь, прямо перед нами, стояла большая часть машин: сто пятьдесят штук. Взрыв произошел в самой середине этой группы. Вон там, левее, стояло ещё пятьдесят "КамАЗов". От них ещё кое-что осталось.

В том месте, куда указал Николаев, хорошо была видна широкая, но не очень глубокая воронка. В самом глубоком месте она достигала метров двух. Дно её было черно-синим: цвет вызвал у Борисова в памяти слово "индиго". Вся площадка вокруг была усеяна искорёженными обломками, но ни один из них не лежал ближе двадцати метров от края воронки. Чуть в стороне, там, где находилась вторая группа машин, погнутые мосты, обгоревшие колеса и помятые кабины громоздились друг на друга бесформенной горой, а за ней теснилось десятка два почти совсем целых машин. В двух расположенных по диагонали углах стоянки лежали груды кирпича — очевидно, остатки помещений для охраны.

Когда грасовцы налюбовались этим зрелищем, "Урал" по команде Николаева завершил разворот и задним ходом приблизился к площадке. Майор помог москвичам облачиться в костюмы и выгрузить часть оборудования, сам он остался в салоне. Подойдя к воронке, Борисов и Ренат первым делом измерили уровень радиационного заражения.

— Не так уж и много, — проговорил майор, взглянув на Рената.

— Это смотря сколько мы здесь будем копаться, — возразил тот. — Не знаю как вы, а я ещё хочу когда-нибудь детьми обзавестись.

Борисов усмехнулся и стал спускаться в воронку. Черное дно её было покрыто мелким темным песочком, под которым обнаружилась прочная блестящая корка. Она состояла из какого-то сплава и оказалась настолько гладкой, что майор заскользил, как по льду, и очутился в самом центре воронки.

— Прямо ловушка какая-то, —проворчал он.

— Помочь вам? У меня есть рулетка, я брошу...

— Погоди, потом. Раз уж я всё равно тут...

Борисов присел, насколько ему это позволил жесткий костюм — получилось что-то вроде стойки борца сумо — и, набрав щепоть темной пыли, стал её рассматривать.

— Микросферулы, —пробормотал он.

— Что? — переговорное устройство работало отлично, и Ренату было слышно даже шепот.

— Да это я вычитал такое слово, когда мы с Виталием готовились к экспедиции в Сибирь. Помнишь? На место падения Тунгусского метеорита. Микросферулы. В тот раз я их так и не увидел. Хоть здесь посмотрю.

Они взяли немного этой пыли для анализа, отковырнули кусочек корки, уложили все это в контейнеры. Ренат помог Борисову выбраться из ямы, и они стали устанавливать свою аппаратуру.

— Пыль-то ветром разносит, надо будет дезактивировать, — сказал Борисов, зная, что Николаев их слышит.

— Как только Вы скажете, что закончили, мы займемся дезактивацией, — отозвался тот.

— Слышал, Ренатик? Хочешь не хочешь, надо как следует поработать, чтоб на потом ничего не оставлять.

Они расставили несколько фото- и видеокамер, которые производили съемку участков местности и неба в видимых и невидимых лучах спектра. Это была рутинная операция, и её следовало выполнять, хотя на памяти грасовцев был всего лишь один случай — да и тот сомнительный, — когда эта аппаратура зафиксировала присутствие неких "сущностей" в месте аномалии. Гораздо большие надежды они возлагали на свои локаторы, магнитометры, счетчики, походные анализаторы и прочее снаряжение. На всякий случай измерили толщину покрова пыли и глубину запекшейся корки, просверлив её в нескольких местах. Измерили величину воронки и площадь запыленной местности, замерили дальность разлета обломков. Они облазили всю оцепленную площадь со своими приборами и вернулись к машине, когда солнце уже клонилось к закату.

Майор Николаев вместе с угрюмым водителем вылезли из машины и помогли им упаковать аппаратуру в герметичные мешки. От своих коробок они теперь отгородились куском тяжелой металлизированной ткани. Костюмы, по совету Николаева, оставили прямо на дороге.

— Ими займутся, — кратко сказал тот.

Действительно, не успели они выехать за КПП, как на встречу им из ближайшей лесопосадки двинулась колонна автоцистерн и таких же пассажирских "Уралов".

— Ну как? — поинтересовался Анатолий Сергеевич, когда машина вышла на автодорогу, справа от которой дымили заводы КамАЗа, а слева возвышались многоэтажки Набережных Челнов.

Борисов взглядом переадресовал вопрос Ренату. Тот пожал плечами.

— Следствие все ещё на верном пути, — ответил Юрий Николаевич.

— Понятно.

"Мне надо с Ильей связаться, — одними губами сказал Ахмеров, дождавшись, когда Николаев отвернулся. — Обсчитать кое-что".

Борисов кивнул.

— Нам бы модемчик, — обратился он к провожатому.

— Сейчас устроим, — отозвался тот и нажал кнопку. — В Управление.

— Я заметил, там кто-то до нас уже ковырялся, — сказал Борисов.

— А как же...

— Неплохо бы сопоставить наши цифры. Да и выводы, когда мы обработаем свои данные.

— Без проблем. Мы —заинтересованная сторона, — согласился Николаев.

"Поскольку мы и так решили связаться с Ильей, нужно будет дать ему задание, чтобы поискал, как обычно, аналогичные случаи в своих базах данных, — подумал Борисов. — Однако параметры взрыва настолько нетипичные, что я, например, не припоминаю ничего хотя бы отдаленно напоминающего... Будем надеяться, что у "Вампира" память получше моей".

Прибыв в местное Управление ФСБ, они приняли приглашение "попить чайку с дороги" и с удовольствием убедились, что этот "файв-о-клок" совмещал в себе пропущенный обед с грядущим ужином. Отдав должное достоинствам татарской кухни, грасовцы расположились у компьютера в отведенном для этой цели кабинете и связались с Москвой. Ренат, как обычно, вышел на Хлебников переулок не напрямую, а через компьютер-посредник, однако связь была бесперебойной. Сперва Борисов отправил свое задание, а затем прапорщик, поглядывая в свои записи и в листок, полученный от Николаева, больше часа ставил задачи Большакову, дожидался решений и формулировал новые вопросы. Закончив, он выключил компьютер и перебрался на стоявший у окна диванчик, на котором уже сидел майор. День-таки выдался тяжелым.

Несколько минут Ахмеров собирался с мыслями, потом заговорил:

— Цифры наши совпадают с николаевскими, отклонения в пределах допустимой погрешности. Тем более странной получается картина. До сих пор непонятно, что взорвалось. Но можно уверенно сделать вывод — где. Получается, что "КамАЗы" сами больше, чем наполовину, состояли из взрывчатого вещества. Это если по традиции пересчитывать на тринитротолуол, хотя как взрывчатка он, конечно, устарел. Но ни одно вещество не сгорает так бесследно.

— Погоди, я не совсем уловил. Как это — машины из взрывчатки?

— Сам не знаю. Но вот та черная корка, которой покрыто дно воронки, состоит из измельченного и расплавленного металла, стекла, золы... А всё это первоначально входило в состав "КамАЗов" — те же сплавы. Понятно? Даже если обложить их со всех сторон динамитом, такого эффекта бы не было. Их словно изнутри разорвало и измельчило, одновременно всю центральную сотню машин. Остальные разбиты, оплавлены и разбросаны вполне естественным образом. Природа излучения тоже не ясна.

— Небольшой ядерный взрыв, — предположил майор.

— Если бы... Не сходится. Часть плутония или урана при взрыве тоже разбрасывается. В любом случае должны быть продукты распада. Существует несколько наборов изотопов, по которым можно было бы определить, из чего состоял заряд. Но ничего этого нет! Есть последствия сильного одномоментного излучения. Его источником, получается, были опять-таки сами "КамАЗы". Бета-частицы, немного нейтронов, немного протонов, которых при обычном взрыве, однако, бывает гораздо меньше. Обычно атомное ядро испускает альфа- частицу, оно не разваливается до такой степени, чтобы излучать протоны. Самым интенсивным было, конечно, электромагнитное излучение, по всему диапазону, но большая часть от инфракрасной до ультрафиолетовой части спектра.

— То есть свет.

Ренат кивнул.

— Он и вызвал то, что мы называем взрывом.

— Значит, в материалах, из которых состояли машины, началась ядерная реакция?

— Даже не ядерная, а не знаю какая. Да и не бывает таких реакций.

— Тогда, похоже, это наш размерчик. Это нам подойдёт. Берём это дело в разработку.

— Если машины состояли из обычного вещества, тогда получается неувязка. Даже с учетом испарившихся материалов, распыленных так или иначе, непонятно, куда делась значительная часть массы.

— Ну... превратилась в энергию, по Эйнштейну, — сказал Борисов.

Ахмеров улыбнулся.

— Если бы такая масса превратилась в энергию по Эйнштейну, воронка бы была от экватора до Северного полюса.

— Значит, нам крупно повезло, что великий Альберт здесь не при чем. Возможно, "КамАЗы" превратились не по Эйнштейну, а по какому-нибудь Габдуллаеву-Валиуллину. И не в энергию, а в доллары.

Ренат хотел было обидеться, но потом всё-таки улыбнулся.

— Может быть.

— Вот тут мы плавно переходим к основному вопросу бытия, — продолжал Борисов. — "Кому это выгодно?" Зададим этот вопрос майору Николаеву. А ещё он обещал поделиться своими —точнее, их —соображениями насчет природы взрыва.

Беседа с Анатолием Сергеевичем, однако, вышла на этот раз довольно дипломатичной. То есть каждая из сторон, демонстрируя показную откровенность, старалась утаить свои умозаключения, одновременно пытаясь выведать информацию у партнера. Если данные майор Николаев предоставил грасовцам охотно, то выводами он делиться не спешил. А может быть, в выводах он продвинулся не дальше их. Поговорили о вакуумной бомбе. Отдельные характеристики похожи, но —нет, не то. Обсудили ядерную взрывчатку. Отсутствуют продукты деления. Опять не то. Тупик.

На вопрос, кому этот взрыв мог быть выгоден, Анатолий Сергеевич ответил следующее:

— Конечно, мы предполагали, что Вы об этом спросите. Но на этот вопрос лучше Вам пусть отвечают сотрудники МВД, им это ближе. Мы сейчас отправимся к подполковнику Рамазанову, который занимается этим делом, и он Вам все расскажет. Только я предварительно позвоню, узнаю. Вообще-то он должен был задержаться на работе и ждать вас.

Когда Николаев ушел, Борисов проворчал:

— Непрост, оказывается, этот Анатолий Сергеевич, ох как непрост.

— Чуваши —они хитрые, —откликнулся Ахмеров.

— Так он чуваш?

— А Вы не поняли?

"Сколько же людей разных национальностей служат матушке-России и каким же болваном надо быть, чтобы требовать какого-то особого уважения к русским" — подумал майор. Борисов имел сейчас в виду соратников подполковника Тимашова. Сам Вячеслав Никитич не отличался особой нетерпимостью к инородцам — лишь бы служили укреплению государства Российского... Но вот тайная организация, которая за ним стояла... От неё можно было ожидать всякого. Юрий Николаевич, в самом деле, согласился помочь Тимашову чисто по-товарищески. В конце концов, в одной конторе служим... Майор надеялся, что дело не выйдет за официальные рамки, с конспиративным тимашовским "Братством" он старался дел не иметь.

Вернулся Николаев и сообщил, что все в порядке, подполковник Рамазанов ждет их.

...Седины в густой шевелюре Рамазанова было ещё больше, чем у Борисова. Форма лица подполковника тяготела к квадратуре, выражало оно мужество, мудрость и терпение. На вопрос, кому был выгоден этот взрыв, он, вздохнув, ответил:

— Никому. По крайней мере, по нашим сведениям.

— Кому принадлежит автостоянка?

— Акционерному обществу "Батыр".

— Сотрудники милиции прибыли на место происшествия сразу же?

Рамазанов пошевелил большими пальцами сложенных на столе рук.

— Нет, на второй день.

— Почему? Вы. знали, что это опасно?

— Ничего не знали. Потребовалось какое-то время, чтобы договориться с охраной предприятия.

— Так. Милицию просто не хотели пускать. Что, такая авторитетная фирма?

— "Батыр" — очень солидное акционерное общество.

— Вероятно, с хорошей "крышей"?

Подполковник ответил не сразу, и Борисов уточнил:

— У Вас есть информация о связях этого предприятия с организованной преступностью?

— Есть. Но... —Рамазанов развел руками. —Документы у них в порядке. Не так всё просто... Должен быть состав преступления.

— Это понятно. Я интересуюсь в рабочем порядке. У "Батыра" есть конкуренты?

— Нельзя сказать — конкуренты. Не одна эта фирма, конечно, занимается продажей грузовиков. По нашим сведениям, у них там введены квоты, распределены сферы влияния, рынки... Конфликтов не намечалось. По крайней мере; мне о них ничего не известно.

— Куда поставляло машины акционерное общество?

— В основном, в ближнее зарубежье: Казахстан, Беларусь, Украина... несколько стран Западной Европы.

— Все грузовики официально куплены на КамАЗе? Или есть "левые"?

Рамазанов опять вздохнул.

— По документам всё оформлено как надо. А как на самом деле — сказать сложно. Можно установить на том же заводе двигателей любую охрану... Вы же понимаете. Есть масса авторемонтных мастерских... Для некоторых умельцев номер на двигателе перевить — не проблема.

—Но собрать сотню машин?

— Говорят, при строительстве КамАЗа в окрестных оврагах зарыли столько оборудования, что можно было построить ещё один завод. Сейчас оно, конечно, устарело, но в умелых руках... После известного пожара сотрудникам выдавали премии кабинами от "КамАЗов"... В каком-то смысле нам выгодно, чтобы этот рынок упорядочился, самоорганизовался. Одного крупного торговца легче контролировать, чем массу мелких.

"Да, и отстегивает монополист гораздо больше, — подумал майор, —Ладно, моё дело —со взрывом разобраться".

— Неплохо бы нам встретиться с кем-нибудь из руководителей этого "Батыра". В неформальной обстановке, — сказал он вслух. — Не исключено, что они смогут что-нибудь добавить к имеющейся у нас информации. В конце концов, им нанесен ущерб.

— Мы предполагали, что Вы захотите с ним встретиться, — он протянул руку к селектору. — Капитана Тимербулатова ко мне.

Вскоре появился красивый подтянутый капитан. Движения его были по-кошачьи мягкими, манеры — вкрадчивыми.

— Капитан, нашим товарищам из Москвы нужно встретиться с кем-то из руководства "Батыра". Я знаю, Вы можете это устроить.

— Конечно. Только мне нужно созвониться...

— Хорошо, —подполковник обернулся к грасовцам. — Подождем немного.

Когда капитан вышел, Ренат извинился и, сказав, что он на минуточку, тоже выскользнул из кабинета. Вернулся он на несколько секунд раньше Тимербулатова.

— Вас ждут, — кивнул капитан грасовцам.

— А не поздновато? — взглянул на часы майор.

— Нет, сейчас самое время. Нас примет заместитель директора Дамир Нигметзянов.

Они спустились в огромный гараж Управления МВД, и капитан подвел их к изящному "мерседесу". Ренат с завистью окинул взглядом машину и тихо сказал:

— Да, это Вам не "копейка" и не автомобиль "Победа".

Автопарк ГРАСа был его больным местом.

Город Набережные Челны состоит из двух частей. Одна из них — поселок ГЭС и несколько других поселков. Другая, главная, называется Новым городом. Она расположена между рекой Камой и заводами КамАЗа и поделена широкими, пересекающимися под прямым углом проспектами. Сами челнинцы называют свой город "спальным", и этим словом выражается как неплохая бытовая благоустроенность, так и дефицит культурной жизни в нем.

Застройка Набережных Челнов напомнила Борисову некоторые московские окраины. Транспортные развязки тоже были под стать столичным — размашистые, многополосные, непростые, хотя движение нельзя было назвать интенсивным. Капитан Тимербулатов, пренебрегая многочисленными запретами, сворачивал и ехал там, где ему казалось удобнее.

Отчасти благодаря этому, отчасти потому, что Новый город состоит из четырех огромных кварталов, они очень быстро добрались до окраины. Миновали её и ещё через пару минут остановились перед стальными воротами, в обе стороны от которых тянулся забор, вычурно выложенный из разноцветных кирпичей. "Мерседес" остановился ненадолго, потому что при его приближении ворота начали медленно открываться. Видимо, работала автоматика, потому что никаких привратников Борисов не заметил. Пропустив машину, ворота так же неспешно закрылись,

— Пойдёмте, — сказал Тимербулатов и вышел из "мерседеса".

Перед ними возвышалась "скромная" трехэтажная дача, выстроенная в восточном стиле. Все —начиная с закругленных вверху оконных проемов и диагонально расположенных в них решеток и заканчивая куполом крыши —дышало Азией. Входная дверь из разноцветного мозаичного стекла открылась, на пороге показался крупногабаритный коротко подстриженный мужчина со светлыми усиками. По уверенной манере держаться Борисов догадался, что это и есть хозяин дома.

Глава 3

Почти всю первую половину дня Илья Большаков провел в мастерской —обычном обиталище Ахмерова. Проводив мрачным взглядом Виталия и Ирину (на мониторе охранной системы было хорошо видно, как Рубцова взяла капитана под руку, когда они шли по дорожке к чугунным воротцам), пока они не свернули в Хлебников переулок, он решил заняться чем-нибудь простым и полезным, не требующим больших умственных усилий. Недавно, начитавшись оккультно-компьютерной литературы, Илья решил сделать "Вампиру" деревянный корпус. Рената он заверил, что в деревянном корпусе будут обитать "положительные сущности", защищающие систему от сбоев и повышающие быстроту её действия.

Илья удивил всех не столько своим решением и объяснением, сколько неожиданным упорством и трудолюбием, которое он проявил, воплощая свою идею в жизнь. Обитатели особняка привыкли считать его лентяем, потому что Илья работал хотя и много, но крайне неохотно. И вдруг такая прыть. Где-то достал кедровые плашки и дубовые доски, обмерил все тумбы, в которых были установлены центральные системы "Вампира", начал усердно строгать и пилить. "Краснодеревщик!" — удивлялся Юрий Николаевич, глядя на аккуратные новые панели, отполированные и покрытые лаком. Он забыл, что маменькиным сынком Большаков никогда не был, с четырнадцати лет жил практически один. Он научился многое делать самостоятельно, в том числе неплохо владел рубанком и молотком. А уж если на Илью находило вдохновение...

Это был как раз тот самый случай. Настроив системы охраны, чтобы они дали ему сигнал в мастерскую о приближении посторонних, Большаков усердно трудился часа три. В половине первого в охранном помещении просигналил зуммер: вернулись Ларькин и Рубцова, принесли свежей ветчины и других вкусностей. Для солидности разогрели вчерашние щи, наскоро пообедали и ушли в МГУ, пообещав в виде утешения купить Большакову пива. "Бедняжка, — пожалела его на прощание Ирина. — Сидишь здесь один безвылазно целыми неделями".

Большаков посмотрел на неё удивленно: он никогда не чувствовал себя здесь одиноким. По крайней мере, до её появления в ГРАСе. Как можно чувствовать себя одиноким рядом с "Вампиром", в котором бьется информационный пульс всей планеты? Спустившись в -мастерскую, он покрыл лаком очередную панель, положил её сушиться и решил, что на сегодня трудов праведных хватит. Пора заняться неправедными. Взломать защиту какой-нибудь зарубежной компьютерной системы и посмотреть, чего это они там от нас прячут.

Но, посидев немного за пультом своего любимца, Илья пришел к выводу, что на данный момент он не в форме. Взлом — дело рискованное, требующее длительной подготовки, большой сосредоточенности, ясности ума и быстроты действий. Большаков решил отоспаться: бывали периоды, когда понятия дня и ночи для него не существовало. Разбудили Виталий и Ирина его уже вечером — и вовремя: не успел Илья сделать глоток пива, как "Вампир" возвестил о том, что Ахмерову в Набережных Челнах срочно нужна помощь.

Помогать Ренату пришлось долго, и ужин выдался поздний. Рубцова принялась на ночь глядя рассказывать страшилки про МГУ:

— Я жила в зоне "Г", она была ещё относительно спокойной. И вот был у нас на этаже котёночек. Черно-белый, маленький такой, забавный. Я специально для него творог покупала, сосисками делилась. Как возвращаюсь домой, так чем-нибудь его угощаю, поиграю с ним. Он меня никогда не боялся, да и никого вообще. Его все любили. А тут как-то раз выхожу из своей комнаты, иду по коридору —он у стеночки сидит. Подхожу к нему пообщаться, а он вдруг как зашипит! Глаза бешеные, круглые, шерсть дыбом, сам аж на задние лапы встал и боком, боком от меня вдоль стеночки. Я сама испугалась. Доскакал так до поворота, встал на все четыре — и драпать! Возвращаюсь в тот же день, специально подхожу —мурлычет, ласкается, как обычно. Самое главное, что смотрел он, когда шипел, не на мою руку, а куда-то да спину мне, через плечо. Но не было там никого! Я одна была в коридоре.

— Сущности, — кивнул Большаков.

— Те самые, которые в твоем "Вампире" жить будут? — спросил Ларькин.

— Ну, почему все биологи такие неверующие? — простонал Большаков. —Объясняю: в "Вампире" будут жить положительные сущности, которые будут защищать его от отрицательных. Вот, Ириш, ты хотя бы знаешь, что такое лярва?

— Матерщина какая-то, — неуверенно ответила она.

— Вот-вот. Юрий Николаевич тоже считает, что это синоним слова "курва", —вздохнул Илья.

— Лярва — это одна из стадий развития насекомого, — сказал Ларькин.

— Сам ты одна из стадий... Лярва — это негативная сущность, которая питается человеческими эмоциями, в основном отрицательными. А кроме того, может помешать работе компьютера.

— По-моему, он гонит, — Виталий вопросительно посмотрел на Ирину. — Он нас разыгрывает.

— Мне кажется, ему просто захотелось постолярничать, а признаться честно он стесняется, — Ирина пристально глядела на Большакова. —Он всё это выдумал, чтобы объяснить свою вспышку трудолюбия. Не стесняйся, Илюш, такое с каждым может случиться.

— А вот подсматривать в чужие карты нехорошо, — разозлился Илья.

— Значит, гонит, —успокоился Виталий. —То-то я смотрю... Ведь кто из нас больше Фома Неверующий, ещё неизвестно. Не обижайся на Ирину, Илья, в роли мифотворца ты на этот раз был неубедителен. В твои "сущности" поверил только Ренат.

— Ладно, тогда я расскажу Вам правдивую страшилку. Ирина не даст соврать. Дело было в том же самом здании, я тогда учился на мехмате МГУ. У меня была привычка класть ключ от комнаты на подставку настольной лампы, всегда на одно и то же место. Ну и вот, как-то раз надо было мне уйти. Хорошо, что я никуда не опаздывал. Шасть за ключом — а его там нет. Никто в комнату не входил, отвечаю. Ключ я положил на обычное место за полчаса до того. Именно на подставку, я это точно помнил. Да и сейчас не сомневаюсь. Дело было в обед, я удрал с последней пары и собирался спуститься в столовую, но из комнаты до этого не выходил. Куда же он делся? Меня до того это поразило, что я прямо остолбенел возле этой лампы. Стою у стола и шарю рукой по подставке, как будто не доверяю зрению. Потому что памяти доверял железно, на все сто. Именно потому так и удивился. Ну, не может этого быть! Стою и мысленно бубню куда-то в пустоту: "Здесь должен лежать ключ. Здесь должен лежать ключ". И он появился. Я только взгляд в сторону отвел, ни одного шага от стола не сделал. Смотрю на подставку —ключ на месте. Как Вам история?

— Я же говорю, там водится нечистая сила! —торжествующе подвела итог Рубцова.

— Полтергейст, —пожал плечами Виталий.

— Объяснил, да? — осклабился Большаков. —Тогда я тебе возражу: лярва!

— Барабашки, — куражился Ларькин.

— Сущности!

— Перестаньте Вы оба, —взмолилась Ирина. — В самом деле, попробовали бы что ли объяснить механику и причину явления, вместо того, чтобы-слова вспоминать.

— Механику? Пожалуйста. Это ко мне, — Большаков шутливо откашлялся, плеснул себе в стакан пива, с умным видом сложил руки на столе и начал лекторским голосом: — Я полагаю, коллеги, причину вышеупомянутых явлений следует искать в конструкции здания. Как известно, она уходит более чем на тридцать этажей вверх. Менее известно, что на столько же этажей оно уходит и вниз. Здание построено по принципу зеркальной симметрии, причем симметрично оно не относительно одной или двух, относительно всех трех взаимно перпендикулярных пересекающихся плоскостей. Зеркало, кстати, издавна считалось дверью в потусторонний мир. Но мы будем опираться на более современные примеры. В первых лазерах в частности, тоже использовалась пара зеркал, одно из них полупрозрачное. Световой импульс в таких лазерах нагнетался в кристалле рубина. Я это говорю к тому... Да-да, коллеги, не все из присутствующих —физики, постараюсь говорить проще... Я это к тому, что любая упорядоченная макроструктура является в определенном смысле квазикристаллом. Здание Московского университета в этом плане я сравнил бы с кристаллом рубина, который накапливает в себе энергетические импульсы нашей планеты и ближайших небесных тел, в первую очередь, конечно, Солнца и Луны. В определенных, узловых точках конструкции, возникает... та самая дверь. Возможно, это переход в параллельные миры. Возможно, это своеобразный лифт в более тонкие, более высокие материальные уровни, откуда и появляются эти загадочные существа. Думаю, дальнейшее изучение обсуждаемого феномена позволит нам точнее ответить на этот вопрос.

Илья ещё раз театрально откашлялся, опорожнил стакан и гордо посмотрел на Ларькина.

— Думаю, причина данного явления несколько иная, — ответил тот. — Как Вы уже указывали, коллега (Виталий отвесил поклон в сторону Рубцовой), энергетический потенциал живого человеческого существа не пропадает бесследно в момент его гибели. Так называемая душа даже имеет вес. Современными исследованиями установлено, что он составляет несколько граммов. Примерно три-четыре. Так что все гораздо проще. Здание населено душами, энергетическими останками погибших во время строительства каторжников... а также людей, умерших в здании позже. Мы знаем, что существовать долго в таком виде, не опираясь на процессы жизнедеятельности человеческого организма, эти существа не могут. Они получают некоторую долю энергии, только вступая в контакт с человеком. Наше внимание, страх, сочувствие, любые эмоции, как указал предыдущий докладчик (поклон в сторону Большакова), — все это энергия. Потому они продолжают беспокоить живущих в здании людей, продлевая тем самым свое существование. Не нужно забывать при этом, дорогие коллеги, что не все из умерших были людьми благородными. Не исключено, что дольше всего позволяют себе такое поведение самые эгоистичные и неразборчивые в средствах... души. Dixi, —Ларькин тоже потянулся за пивом.

Ирина несколько раз перевела взор с одного на другого.

— Гады, — изрекла она наконец. — В последней стадии развития. Ни одному не верю.

— Страшная ты женщина, —ответил Виталий с притворной опаской.

— И вовсе я не страшная. Просто мне врать —бесполезное занятие.

— А что делать? — отозвался Илья. — Все мы мифотворцы, кто-то искусней, кто-то попроще. Однако заболтался я тут с вами, а мне шеф задание дал, пойду взломаю кой-чего.

— А что, если не секрет?

— Вообще-то секрет. Но ведь она тебе всё равно скажет после моего ухода. У неё от тебя секретов нет. Раскулачу либо Моссад, либо Министерство обороны Израиля. Я к ним давно подбираюсь. А тут, как раз к случаю, Юрий Николаевич поручил кое-что узнать.

— В затруднении наш шеф?

— По данным Интерпола, подобные взрывы были на Ближнем Востоке, в Израиле — вернее сказать, в Палестине — и у побережья Персидского залива. Подробности надеюсь узнать сегодня ночью.

Ларькин пожал плечами:

— Да, тут не знаешь, что и подумать. Нужна дополнительная информация.

— Ой, Илюша, а можно я посмотрю, как ты будешь взламывать защиту их компьютера? — попросила Ирина.

— Никак нельзя. Дело это мужское, тяжкое и грязное.

— Ну пожалуйста!

Большаков помотал головой:

— Ты меня будешь отвлекать.

Рубцовой пришлось смириться. Илья уже поднялся из-за стола, когда Виталий задержал его:

— Только ты учти, что завтра Вы с Ириной идете сканировать очевидца.

— Это как?

Виталий и Ирина поделились с ним своей идеей. Илья засомневался:

— Если делать это не для прикола, а профессионально, то методика нужна. Это легко в компьютере: указал адрес, путь, ну, в крайнем случае, пароль. Задал программу, получил результат... А тут не знаешь, как и подступиться, все на озарениях. Жди его, то ли оно будет, толи нет...

— Верно. Надо будет Вам получше изучить нейро-, физиологию, —кивнул Ларькин. —Какие участки мозга за что отвечают, какие центры надо возбудить, чтобы получить заданный результат. Ладно, это я Вам расскажу.

— Попрактиковаться надо будет.

— Для начала на мне попрактикуетесь, — предложил Виталий. Увидев, что на их лицах появилось выражение хищного восторга, он самоотверженно добавил: — Такая уж у нас, у врачей, судьба.

После ухода Большакова, Виталий обнаружил, что вместе с ним исчезла последняя, почти полная бутылка пива.

— Как ему удалось это сделать незаметно? —удивлялся он, смеясь.

— Понятия не имею, — вытаращила глаза Ирина. — Мессинг какой-то. А ещё прибедняется...

— Если в "Вампире" и поселится какая-нибудь сущность, то могу уже сейчас сказать: она будет змеиная. Аналогично сущности программиста.

Заимствование чужой информации — дельце непыльное, но нервное. Поэтому, когда индикатор, отмечавший работу жестких дисков "Вампира", помигал отведенное ему время и погас, Илюша вздохнул облегченно и в виде вознаграждения выплеснул себе в бокал остатки пива. Машина доложила, что указанные каталоги скачаны ей в память, а сеть приведена в исходное состояние. Главное было сделано. Если они там, в Израиле, действительно такие умные, то может быть и зафиксировали следы его деятельности. Но в самом плохом для Большакова случае эти следы выведут их на какой-нибудь из подставных компьютеров, принадлежащих частным лицам за пределами России. Как будут отмазываться их хозяева от ответственности, какие на этот случай придуманы варианты прикрытия — это была уже не его, Илюши, головная боль. Вопросом его профессиональной чести было сработать так чисто, чтобы ни один вариант прикрытия не пригодился.

Он задал нужные параметры поиска и на пару с "Вампиром" просеял добытую информацию. Это была сводка террористических актов по всему миру с указанием места, даты, количества жертв и величины материального ущерба, названиями организаций, ответственных за их осуществление, и даже краткие досье исполнителей. Илья довольно быстро нашёл то, что искал. Взрывов, которые несколько напоминали произошедший в Набережных Челнах, в сводке было указано всего два.

Один из них грянул в июле 1994 года в долине Бекаа. Неожиданно взлетела на воздух израильская батарея дальнобойной артиллерии. Система охраны на ней была строжайшей, потому что батарея занимала стратегическое положение на господствующей высоте. Частенько она становилась для Израиля аргументом не только тактическим, но и политическим. Место взрыва тщательно обследовали эксперты. Тем не менее, до сих пор не было ответа на вопрос, какой тип заряда был использован и каким носителем он был доставлен на батарею.

Создавалось ощущение, что в центре батареи на небольшой глубине был зарыт очень большой термический или совсем маленький ядерный заряд. Разброс грунта был небольшим, почва оплавлена в форме огромной воронки. Много усилий и средств было потрачено на устранение радиоактивного заражения. Новая батарея, размещенная неподалеку от разрушенной — место все же было стратегическим —простояла недолго. На всякий случай её убрали, представив это действие как уступку Израиля в ходе ближневосточного урегулирования.

Большинство источников приписывало загадочный взрыв исламским фундаменталистам из числа непримиримых. Некоторые обвиняли Хусейна. Третью версию, ничем не подтвержденную, выдвинул работавший на Моссад израильский экстрасенс Хаим Файн. Он заявил, что нити диверсии тянутся в Москву. Эта точка зрения заинтересовала Илью больше остальных. Но с тех пор новых сведений о палестинском взрыве не поступало.

Два года спустя неожиданно взорвалась нефтяная вышка на территории Ирана, стоявшая в шестнадцати километрах от побережья Персидского залива. Объяснить произошедшее небрежностью персонала или нарушением правил эксплуатации можно было, если бы не знакомые следы радиоактивного облучения. А они были настолько характерными, что их трудно было спутать с чем-то другим. Пожары на нефтедобывающих промыслах имеют свои особенности. Следов после этого тоже никаких не осталось. Но Илья отважился предположить, что следов никаких и не было, и поставил это событие в один ряд с предыдущим.

"Вот и все, — размышлял он, откинувшись в своем удобном кресле на колесиках, — раз-два и обчёлся. На этом ряд кончается. Больше взрывов не было, если не считать челнинского. Попытаемся ответить на любимый вопрос Юрия Николаевича — в чьих это было интересах? Первому взрыву больше всех радовались исламские фундаменталисты, они праздновали его, как свою крупную победу. Ни в чем, однако, не признаваясь. Второму взрыву не радовался никто, если учесть, что одним из его последствий, было повышение цен на нефть. Впрочем, небольшое и непродолжительное. Однако, если предположить, что центр руководства террористами находится в одной из стран-экспортеров нефти, скажем, в Саудовской Аравии, то получается довольно складно. Интересно, что в перечень подозрительных попадают оба раза одни и те же страны. В том числе и Россия. И ответ на вопрос, кому это было выгодно, получается довольно расплывчатым. Даже, последняя, третья точка не позволяет сделать более конкретный вывод. Что ж, придётся докладывать как есть. Ломать над этим голову первым — почетное право нашего майора. А уж там, где бронепоезд не промчится…"

Узнав о том, что предстоит новый визит "смежников", капитан Караулов испытал целую смесь, настоящий коктейль разных чувств. Во-первых, любопытство пополам со страхом: он ещё не забыл их первое посещение. Во-вторых, досаду: дело было запутанное, а работать под контролем мало найдется желающих. В-третьих, облегчение и надежду на то, что эти двое примут под свою ответственность явный "висяк" или хотя бы помогут раскрутить этот бред. Он вызвал свидетеля на указанное время, хотя был уверен, что этот законопослушный гражданин, выложил всё, что знал, и на данный момент следствию помочь ничем не мог.

Контрразведчиков опять было двое, но это оказалась совершенно другая парочка. Молодой человек на этот раз был худощавым, хотя таким же высоким. Одет во все темное, оброс элегантной черной щетиной, да к тому же в черных очках. Удостоверение он предъявил по всей форме и назвался Ильей Ильиным. Отчество он тоже назвал, но капитан сразу же его запамятовал. Вообще, с памятью у него в тот день было неважно: после ухода чекистов он даже не мог с уверенностью сказать, действительно были названы какие-то имена или ему это примерещилось.

Дамочка тоже была другая, хотя отдаленно ту, первую, напоминала. Но была ещё ниже ростом, куда моложе — до такой степени, что казалась старшеклассницей — с веснушками, наивными голубыми глазками и шапкой мелких рыжих кудряшек на Голове. Одета она была в светлую обтягивающую кофточку и голубую мини-юбку и вообще выглядела как преждевременно оформившаяся пионерка. Она назвала себя Ириной Борисовой.

—- Вы сами- будете беседовать с Лихачёвым? — спросил Караулов у молодого человека. Пока у него ещё не вылетело из памяти, что тот представлялся старшим лейтенантом.

— Не хотелось бы, — лениво ответствовал тот. — Свидетель к Вам уже привык, а нам лишний раз светиться... нежелательно. Поговорите с ним вы.

— О чём? Что Вас в первую очередь интересует?!

— Детали. Проведите обычный повторный опрос, как всегда, когда сомневаетесь в показаниях. Нюансы, мелкие неточности, противоречия... Рутинная беседа, в общем. Одна просьба. Лейтенант... Борисова будет присутствовать, а мне бы желательно побыть в соседней комнате. Впрочем, не обязательно соседней, главное, чтобы я мог в нужный момент Вам позвонить. Не исключено, что мне захочется тоже задать пару вопросов.

— Сейчас я попрошу, чтобы нам предоставили спец-кабинет с аппаратурой. Вы сможете видеть и слышать процесс допроса.

— Не надо, —замахал руками длинный, —не стоит беспокоиться. Работайте в своем.

— А как же вы?..

— У меня всё с собой, — Ильин показал на нагрудный карман. — Достаточно будет простого телефона: служебного, городского —это безразлично.

— А-а... — уважительно сказал капитан и вопросов больше не задавал.

Устроив Ильина в соседнем пустом кабинете, он проводил Борисову к себе. Рыжая овечка с серьезным видом взглянула на часы и сказала:

— Надеюсь, Лихачёв не опоздает. Пусть расскажет всё с самого начала.

— С какого начала? — улыбнулся капитан.

— Ну, например, —захлопала ресницами Борисова, — с того момента, как он пришел в этот сквер.

— Хорошо, — снисходительно согласился Караулов.

Лихачёв не опоздал. Капитан забрал у него повестку и усадил перед собой чуть оправа, так, чтобы девушке, сидевшей у окна, было хорошо видно лицо свидетеля.

— Это наша сотрудница... практикантка. Она поприсутствует... если Вы не возражаете, — любезно добавил Караулов.

— Да нет, отчего же. Даже очень приятно, —не менее любезно раскланялся Веничка.

— Вернемся к событию, которое произошло 12 сентября. Давайте вспомним все, начиная с того момента, как Вы вышли из дома. Кстати, в котором часу это было?

На лице Лихачёва промелькнуло досадливое утомленное выражение, но он был человеком покладистым и быстро справился с собой.

— Ровно в десять.

— А когда Вы прибежали к той лужайке, где решили потренироваться?

— Минут через десять.

— Сколько времени Вы упражнялись?

— Около двадцати минут... — перезревшая пионерка у окна положила ногу на ногу. Веничка смущенно отвел взгляд и стал смотреть на сейф.

Капитану было скучно задавать вопросы, и он невольно украдкой взглянул в сторону окна. Увидел он такое, что заставило его сердце екнуть и забиться чаще. У окна, выставив на всеобщее обозрение красивые колени, сидела не Борисова, а Лесникова. Куда делась молоденькая суетливая овечка? Куда делись веснушки и кудряшки? Женщина встретила взгляд Караулова и посмотрела —глаза в глаза —так пристально, словно зажала его клещами. И цвет глаз... Не голубые у неё теперь были глаза, а темные, как каштаны. "Продолжай работать", — сказали эти глаза и мгновение спустя указали на телефон.

"Ведьма", —отчетливо осознал вдруг милиционер. Обливаясь холодным потом, он перевел дух и попытался сообразить, что говорить дальше. Потом Караулова вдруг осенило.

— А теперь вот такой вопрос... — начал было он, и тут раздался телефонный звонок. — Извините, одну секундочку...

— Все в порядке, Юрий Александрович, не обращайте внимание, —раздался в трубке сочувственный голос Ильина. — Это у нас молодая сотрудница, она любит похулиганить. Работаем дальше вместе. Попросите Лихачёва, чтобы он точнее назвал направление, в котором двигался тот молодой человек.

— Хорошо, —механически кивнул капитан и, положив трубку, в порыве вдохновения спросил сам у себя. — Так о чём я собирался? Ах, да, не могли бы Вы поточнее назвать направление, в котором шел этот юноша?

— Направление?.. В его состоянии ему трудно было придерживаться определенного направления, —задумался свидетель. — Но вообще-то он достаточно целеустремленно шёл по аллее, которая ведет... да, на северо-восток, к реке. Он как раз должен был пересечь другую, проходящую под прямым углом, соответственно с северо-запада на юго-восток...

— Так-так... — капитан мельком взглянул на Лесникову–Борисову, и та успокоительно стрельнула глазками "в угол — на нос — на телефон".

Караулов приободрился.

— Теперь у меня к Вам такая просьба...

Телефон не подвел.

— Тьфу, да что за напасть! Прошу прощения, —капитан взял трубку.

— Чудненько, —похвалил его невидимый Ильин. — Пусть восстановит в памяти всю эту ситуацию в скверике: он, вечер, прохожие, тот пьяный юноша. Все, начиная с картинки, как говорится, перед мысленным взором и заканчивая звуками, запахами, ощущениями... Пусть даже позанимается зарядкой, если ему так легче...

— Добро, — Караулов дал отбой и продублировал просьбу Лихачёву.

Делать упражнения перед дамой Веничка постеснялся, но к заданию в целом отнесся добросовестно.

— Аллея, мокрая трава, темное небо, старушка с пёсиком, — бормотал он, закрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться. — Что же ещё? Зеленью, листьями так хорошо пахнет... троллейбус проехал... ах, да, две девушки прошли, студентки, наверное... Потом никого. Потом этот юноша. Кустики постриженные закрывают его — а потом он снова появляется... А потом не появляется... Клумба эта... Не помню больше ничего.

— Не напрягайтесь, —тоненьким пионерским голосом сказала Лесникова. — Давайте ещё раз попробуем. Всё сначала, я Вам помогу.

Она встала со своего места и легкими шагами зашла за спину Лихачёва. Взяла его голову обеими руками, как баскетбольный мяч. Большие пальцы её оказались под ушами Венички, а остальные расположились поверх.

— Вслух ничего не говорите, — вновь раздался её хрустальный голосок. — Просто ощутите себя там, возле МГУ, в тени этих деревьев. Начали... 12 сентября, 22 часа, 11 минут, темп чуть ускоренный.

Караулову и в голову не пришло, что облик женщины изменился только для него. Для Венички она осталась такой же юной веснушчатой кнопкой. Но в данный момент свидетель не думал об этом. Едва мягкие мизинцы Ирины коснулись его висков, он вдруг оказался там, в темной аллее, у подсвеченного прожекторами высотного здания. Он даже задвигал тихонько руками, повторяя в пародийно уменьшенном виде тот комплекс упражнений, который тогда выполнял. Веничка чувствовал только любопытство, интерес к происходящему. Он как будто смотрел видеофильм, снятый его собственными глазами, испытывал те же ощущения, что и тогда, все остальные эмоции, а критическая оценка ситуации у него была словно блокирована. Но он знал, что в воображаемом кинозале, кроме него, находятся ещё два зрителя. Веничка ощущал их присутствие за плечами, слева и справа, там, где по поверью, полагается быть ангелу и черту. Зрители так же, как и он, внимательно смотрели фильм, время от времени перешептываясь у него за спиной, но слов их Лихачёв не слышал. Словно бы и не было никаких слов.

...Минут через десять, на протяжении которых капитан Караулов неустанно любовался этой сценой, Лесникова-Борисова отняла руки, ласково пригладила потревоженную редкую шевелюру Лихачёва и направилась к своему месту, на ходу бросив капитану:

— Всё, спасибо. Мы закончили.

Тот поднялся из-за стола:

— Спасибо, Вениамин Павлович. Вы очень помогли следствию.

Свидетель встрепенулся и открыл глаза.

— Что Вы говорите? Мне кажется, я задремал туту вас.

СЛОВА КОТОРЫХ НЕ БЫЛО, ИЛИ РАЗГОВОР ЧЕРЕЗ СТЕНУ

— Ну скажи пожалуйста, зачем тебе понадобилось называть себя Ириной Борисовой? Я буду ревновать.

— Не имеешь права! Отелло без допуска к телу. Сначала женись, потом ревнуй.

— Я хоть сейчас.

— Надо и моего согласия спросить.

— А внешность? Ты думаешь, так легче войти к Караулову в доверие? Голубые глазки веснушки... Всё понимаю, но зачем рыжие волосы? Это настораживает. Я как-то читал статью, называется "Рыжая — значит опасная". Об этом даже в газетах пишут. Может, капитан тоже читал.

— Ты ничего не соображаешь в психологии!

— Кстати, знаешь, о чём была статья?

— А вот за геморрагическую мышь ты ответишь. Вот тебе.

— Ух! Как ты умудряешься щипаться через стену? А знаешь, я тоже смогу...

— Ах ты, паршивец. А вот за это получишь по морде. И не через стену, а лично.

— Погоди-ка, я продублирую на астоме: "по морде лично"... На что это похоже? И это я услышал от дипломированного филолога?

— Не услышал, а интерпретировал. Сам виноват, что у тебя такой скудный словарный запас. Танкист озабоченный. Сам-то хорош — прибавил себе тридцать сантиметров роста, идешь, как на ходулях, щетину нарисовал, очки напялил. Знал бы ты, каким идиотом на самом деле выглядишь, когда пытаешься посмотреть на капитана сверху вниз.

— Это ты ничего не понимаешь в психологии. Он должен испытывать передо мной некоторую робость. Так мне легче будет с ним работать. Кстати, о работе...

— Да, Караулов уже беседует со свидетелем. Пора и нам подключаться.

— Ты там организуй взаимодействие. Я сейчас буду подсказывать вопросы, а ты сделай так, чтобы это выглядело естественно. Свидетель, похоже, парень не дурак. Вполне может прикинуть палец к носу и заподозрить нехорошее. Не надо его настораживать... Елки- палки, да что ж ты делаешь?! Ты же капитана совсем из колеи выбила!

— Не дрейфь, Илюша, всё в порядке. Я выбила, я и вобью. Ты же сам сказал — так с ним легче работать.

— Я сказал — робость, а ты что натворила? Бедняга чуть не обкакался.

— Перестань, все путем, он крепкий парень. Ну, успокой его эдак, помужчински... Да, так. Ну ты и гад. Я тебе это тоже припомню.

— Странно, я думал слово "молодая" женщине всегда приятно. Вас не поймёшь.

— Не спи, давай дальше. Переходи к главному.

— Сам знаю, без кудрявых.

— Капитан-то —орёл, прямо Ди Каприо какой-то.

— Ну поехали... Черт, он зажат как в тисках. Его коленки твои смущают.

— Подумаешь, какие мы нежные!

— Нет... Нет... Так ничего не выйдет. Надо ему помочь.

— Ладно, сама зажала, сама и разожму... Ой, бедненький, какая у него лысинка на макушке!

— А чего это ты его так жалеешь?

— Я же чувствую, как он хочет мне понравиться.

— Окей, не отвлекайся.

— ...Ой, я узнаю это место! Мы здесь с... Ну ладно, это неважно.

— С Олегом, с Олегом... Если бы я не знал, как ты к нему сейчас относишься, я бы расстроился... Ага, это у него дыхательный комплекс. Так себе упражнения, но для него сойдут и такие.

— Пижон... Ой, какой фоксик чудный! Я тоже такого хочу... Фу, ну ты и пошляк!

— Я же ничего не сказал.

— Научись не думать о таких вещах. Ну вот, теперь наклоны. Я же ничего не различаю. Трава и фонари вверх-вниз мелькают. Однако посмотреть на девочек у него время нашлось. Ой-ой, он их ещё взглядом провожает. Слушай, вот это класс! С такого расстояния, а видит мельчайшие подробности, как в телескоп! Я и не подозревала...

— Нормальная реакция здорового мужика на симпатичных девушек.

— Скажешь тоже —мужика! Это не мужик, это мужчинка.

— Какое гадкое слово. Знаем, каких Вы любите...

— Да, мужик должен быть ростом как минимум метр девяносто. Меньше уже не мужик, а так...

— По-моему это намёк.

— По-твоему это намёк?

— Ты права, это открытое хамство. Внимание, показался объект. Черт, угораздило же его приседать в это время. Одежду запомни.

— Зачем? Она вся лежит в шкафу у тебя за спиной.

— Вся?

— Вся.

— Тогда проехали. Какой честный народ попался. Стоп! Фонари притухли. Видела?

— И щелчок какой-то.

— Похоже на высоковольтный разряд. Поднимается... а мужичка-то и нет. Топчется... Пошел к дорожке. "Здесь любопытство побеждает страх". Запах озона...И ещё чего-то.

— Это озон? А вот этот горьковатый?

— Не знаю... Ну какой честный! Звонить побежал. Вот на таких и держится страна и наша Контора.

— Язвишь? А что бы ты сделал на его месте?

— Я не мог оказаться на его месте. Я знаю, что после десяти часов вечера организму бегать вредно. В это время организм должен либо спать, либо сидеть за компьютером. Бегать надо с утра.

— Слушай, у меня гениальная идея. Кто-нибудь из университетских сумасшедших физиков провел опыт. А это вот последствия... Давай проверим универ, а? Мне там все знакомо...

— Вот потому и не надо бы тебе там показываться.

— Да кто меня узнает? Я так всем глаза отведу...

— Других идей нет? Типа похищения из космоса гиперпространственным гравитационным лучом?

— Что-что? Повтори на астоме...

— Не смогу. Это я пошутил. Отпускай подопытного! А здорово, правда? Как я раньше с каждым контактёром бодался —врёт не врёт. А здесь —пришел, увидел, убедился. Легко стало работать.

— А кому за это надо не забыть спасибо сказать?

— Тебе, умница ты наша... Нет, умница ты моя... Да я не только спасибо, я могу за это тебя даже... поцеловать.

— Что-что ты подумал? Куда-куда? Ну ты у меня дождёшься!

...Однако, когда Илья с Ириной миновали дежурного и вышли из здания, они были настолько серьезны, насколько это вообще было возможно для каждого из них.

— А может быть, он уменьшился во много раз, этот парень? — предположила Рубцова.

Большаков посмотрел на неё с сожалением.

— Мультфильмов насмотрелась? Только филолог мог такое спросить. Предположим, он уменьшился до размеров мизинца. Куда девалась вся остальная масса? Уменьшился каждый атом? Но это уже за пределами разумного допуска. Уплотнилась масса тела? Он не смог бы жить с таким межатомным пространством. А просто став маленьким... он уже не смог бы остаться тем же человеком. Ларькин тебе лучше объяснит, я скажу только одну вещь. Если рост уменьшить в десять раз, площадь коры головного мозга уменьшится в сто раз. Довольно существенный фактор для живого существа.

— Ладно, убедил.

— Скорее я поверю, что он пришелец. Взял и перенесся куда-нибудь.

— Оставив штаны и кроссовки на память москвичам? — фыркнула Ирина. —Наверное, пришелец выбрал бы другое место для такой переброски.

— Кстати, местечко, по твоим же словам, непростое, — невозмутимо сказал Илья. —Тем более, скверик-то вы, как говорит наш дорогой шеф, проинспектировали. Показатели настораживают. Возможно, лучшего места он найти не мог.

— Тем более, надо ещё раз побывать там с инспекцией. Заодно в университет зайти.

— Соскучилась?

— Глупость спросил. Просто интуиция подсказывает, — Рубцова насмешливо прищурилась, глядя на старлея. — Ой, как Илюшеньке не нравится, что интуиция есть у кого-то еще, кроме него!

— Шутки шутками, —сказал, выслушав их, капитан Ларькин, — а мы ведь ни на шаг не продвинулись. Убедились только, что явление имело место. Вернется Юрий Николаевич — что я ему доложу? Кроме того, что на месте происшествия витал легкий запашок серы...

— Может быть, поищем пока этого студента? — предложила Ирина. — Хотя мне кажется, через пару дней Караулов нам его принесет на блюдечке с голубой каемочкой. Точнее не его, а известие о том, кто он такой.

— Кто он был такой, — хмуро поправил Илья.

— Да, — глаза у Рубцовой стали такими же тоскливыми, как в первый раз в кабинете Караулова. — Расти его дочке безотцовщиной. Не хочу я встречаться с этой женщиной. Какая же она дура...

— Мы тебе не будем этого поручать, — заверил капитан. — Поручим Илюхе. Он это любит.

— Спасибо, милок, — скрипучим голосом сказал Большаков.

— Если в этом вообще будет какая-то необходимость, — продолжал Ларькин. — Сама же говоришь, что этот путь —тупиковый. Ну да ладно... —Он встал и распростер над друзьями руки: —Выше головы, дети мои! Ибо я защищу их своими могучими ветвями. Придется мне принять начальственные громы на свою многострадальную крону.

Громов и молний по возвращению Борисова, однако, не последовало.

Глава 4

Хозяин дачи вел себя спокойно и уверенно. Первым делом он усадил гостей за стол, на котором стояли бутылки с водкой, французским вином и грузинским марочным коньяком, закуски из овощей и грибов, блюда с экзотическими фруктами. Тут же раздался негромкий приятный звук, похожий на аккорд ксилофона. Из-за бамбуковой занавески появилась красивая женщина в пестром платье, молча поставила на стол традиционное татарское горячее блюдо — манты — и исчезла под такое же мелодичное постукивание. Хозяин разлил по бокалам коньяк. Все делалось так солидно и убедительно, что противопоставить этому непререкаемому гостеприимству какие-то жалкие фразы, что, мол, они с Ренатом только недавно поужинали, было просто неудобно. Оставалось только принять этот доброжелательный вызов.

Капитан Тимербулатов представил их ещё внизу, в бело-красном роскошном холле. Сейчас они вели непринужденный разговор о еде и традициях, и Борисов решил пока подождать с деловыми материями. Но капитан сам нашел удобный момент для того, чтобы сменить тему. Когда Нигметзянов узнал, что Борисов курит, он показал гостям свою коллекцию табачных изделий (многоствольный арсенал сигар, сигарет и папирос разных стран и времен занимал две стены кабинета) и предложил майору угощаться. Сам бизнесмен, по его словам, с курением "завязал". Юрий Николаевич постеснялся искушать его лишний раз запахом дыма и отказался.

— У Ивана Тимофеевича (так назвал себя Борисов) есть к Вам несколько вопросов, —сказал капитан.

Дамир — хозяин просил обращаться к нему просто по имени по причине труднопроизносимого отчества — изъявил готовность на них ответить. С этого момента Тимербулатов не принимал участия в беседе, словно счел свою миссию выполненной. То, что говорилось, он слушал вполуха, а потом и вовсе отошел своей мягкой кошачьей походкой в сторону, к квадрафоническому музыкальному центру, и негромко включил какую-то бодрую татарскую песню. Было очевидно, что он здесь не впервые.

Для Нигметзянова, по его словам, взрыв на автостоянке оставался загадкой. Конкурентов, готовых пойти на открытый конфликт или вот так подложить свинью, на горизонте тоже не было видно. На прямой вопрос Борисова, не подозревает ли сам заместитель директора кого-нибудь конкретно, Дамир, по существу, не ответил.

— Разберёмся, я думаю, —Нигметзянов вытащил из одной, укрепленной на стене, пачки сигарету, понюхал её и с сожалением положил обратно. В его поведении Борисову чудилось некое ожидание, словно он решал про себя, можно ли доверять приезжему представителю власти. Чуть погодя Дамир сам высказался достаточно ясно: — Вы ведь понимаете, что мы такие вопросы решаем сами, без милиции.

— Мы и не из милиции.

— Я догадываюсь. Иначе и разговор был бы другим.

— Мы больше, пожалуй, ученые. Нас интересует чисто научная сторона этого дела. Согласитесь, происшествие из ряда вон. Если только представить себе такое оружие... Очень интересно.

Нигметзянов усмехнулся.

— Возможно. Но что интересного могу я Вам сказать?

— А разве нас, ученых, не интересует, в чьих руках это оружие? — для убедительности Борисов показал свои руки с толстыми пальцами и характерными мозолями на костяшках. — Вот тут-то Вы могли бы нам помочь.

— Яхшы, — кивнул Дамир. —Расскажу, что могу. В конце концов, я ничего не теряю.

Фирма "Батыр" была детищем нескольких местных и казанских "контор" и пользовалась их покровительством. Её процветание было выгодно многим группировкам, и само существование этого акционерного общества помогало соблюдать баланс интересов между ними. Два года АО постепенно, но непрерывно, расширяло срой бизнес. Месяц назад оно впервые столкнулось с такой неприятностью, которую могло считать для себя серьезной. Руководству "Батыра" предложено было перечислить очень солидную сумму в уставной фонд одной московской компании. На таких издевательских условиях, что думать об этом как о помещении капиталлов было смешно. Это был неприкрытый наезд. Сами люди, от которых поступило предложение, не представляли из себя ничего. Но за ними, как удалось выяснить коллегам Нигметзянова, стояла хорошо организованная и опасная московская контора, называвшая себя "Северо-Западной".

— Нам дали месяц срока, — рассказывал Нигметзянов. — Я позвонил, посоветовался с кем нужно. Спросил, как-быть. Мне сказали: "А пошли они... Не плати". И вот... На днях получили новый факс. Теперь мы должны отстегнуть в два раза больше. Самое главное, ответить аналогично мы не можем — эти гоблины занимаются только вот таким рэкетом. Ну, есть у них два-три офиса, пара кабаков, можно их сжечь, но это —копейки. Начать войну — так надо их всех перебить, причем на их территории. Это не так просто. А если у них есть вот такая фигня, они могут нам и бизнес, и дома порушить, не отходя от кассы. Вы хотя бы примерно представляете, что это такое? В Вооруженных Силах у нас этого нет, я так понял?

Майор покачал головой:

— Что-то новое. Иначе бы мы сюда не приехали. — Больше вариантов и предположений у Вас нет?

— Нет. По-любому выходит, что это они.

— Что Вы знаете про этих северо-западных?

Нигметзянов отлепил от пачки листок "для заметок" и записал на нём несколько фамилий, телефонов и названий. Борисов прочел листок и спрятал его.

— Теперь ещё один момент. На стоянке в первый день были только ваши люди?

— Да.

— Свидетели взрыва остались?

— Пока ещё... Двое спали, двое дежурили. Все обожжены, покалечены.

— Вы в курсе, что площадка облучена?

— Да. Вчера узнал. Много там? Использовать её больше нельзя, я так понимаю?

— Не Чернобыль, конечно, —сказал Ахмеров, —но я года полтора там лучше не появляться совсем. Да и после подолгу находиться не советую.

Дамир неожиданно выругался вполголоса —энергия вдруг хлестнула от него во все стороны, как взрывная волна. Борисов с удивлением понял, что внешне сдержанный и чуть флегматичный коммерсант на самом деле обладает бешеным темпераментом. Но Нигметзянов тут же взял себя в руки:

— Простите. Вы спрашивали про сторожей. Хотите с ними встретиться? Они сейчас в БСМП — больнице скорой медицинской помощи на Жданова. Но завтра в обед их должны отправить в радиологический центр в Казань. Лучше всего поговорить с ними с утра. Я Вас отвезу.

— Нет, мы сами доберемся. Спасибо за гостеприимство.

На обратном пути Ренат спросил у капитана:

— Вы хорошо знаете Нигметзянова?

— Мы учились в одном классе, —спокойно ответил Тимербулатов. — А что?

— Так, просто.

Новый город застраивался жилыми комплексами: разом возводились несколько многоэтажек, магазинов, детский сад. Местному жителю гораздо больше скажет номер комплекса, чем название улицы. Коллеги поселили Борисова и Ахмерова в уютной однокомнатной квартирке в глубине 39 комплекса, недалеко от Камы. Жилище выглядело так, словно из него кто-то наспех выселился, пошел переночевать на время к знакомым. В холодильнике, помимо продуктов, стояла початая бутылка водки. Утюг на гладильной доске возле одной из кроватей был ещё теплый. Над другой кроватью на полке среди книг — в основном детективов —стоял вполне приличный музыкальный центр. Даже кассету не вынули. Борисов нажал "play" —это оказалось незабвенное "Show Must Go On".

— Очень кстати, —сказал Ренат. —Прибавьте звук, а сами послушайте вот это. Правда, Вы вряд ли что-нибудь поймете, но я Вам потом переведу.

Борисов взял у прапорщика наушники, и Ахмеров включил маленький диктофон.

"Исянме, Дамир!" —услышал майор голос, в котором он узнал капитана Тимербулатова.

"Исянме", —отвечал бизнесмен, и дальше посыпалась татарская речь, в которой неожиданными находками вдруг всплывали слова: "эксперт", "спецотдел", "атом", "майор". Майор дослушал разговор до конца и снял наушники.

— Ну и что это было?

— Я записал разговор, когда капитан звонил Нигметзянову из Управления МВД, — Ренат перемотал пленку, сам надел наушники и стал переводить. —Значит, он говорит: те двое из Москвы наконец вернулись с твоей стоянки. Хотят тебя видеть. Какие-то эксперты, работают в спецотделе Государственной Безопасности. Старший из них — майор. Говорят, возможно, атомным оружием по тебе ударили. Точно не знаю.

Ахмеров пренебрежительно скривился.

— Дамир спрашивает, не работаем ли мы на ту московскую "контору". Капитан говорит: нет, вряд ли. Их интересует, что за оружие применяли. Нигметзянов говорит: хорошо, вези их ко мне домой, жду.

— А что, замдиректора "Батыра" был с самого начала о нас неплохо информирован. Для своего уровня. В противоречие с тем, что мы от него слышали, эта твоя запись не вступает. Вырисовываются два варианта. Либо нас, хорошо подготовившись, ведут по заданному пути, тщательно отфильтровывая информацию перед подачей... что маловероятно. Но учитывать эту вероятность нужно. Либо нигметзяновские интересы совпадают с нашими. В какой-то мере. Он очень заинтересован в том, чтобы мы добрались до его противников и изъяли у них отравленное жало. Нам бы тоже этого хотелось. Получается, он знал о нас с момента нашего прибытия и ждал. Думаю, он выложил нам все, что знал, и готов помогать и впредь. Во всяком случае, мы здесь на его территории, и есть надежда застать завтра утром очевидцев взрыва живыми.

Ахмеров обожал современную музыку. Борисов её терпеть не мог. Но у него было свое пристрастие: майор любил покурить в постели. Вообще-то, он курил почти круглосуточно, и это была единственная слабость, которую он не мог скрыть от окружающих. Ренат иногда мог и покурить в охотку, но умудрился не пристраститься к этому зелью, на зависть Юрию Николаевичу. По молчаливому соглашению, грасовцы развлеклись на сон грядущий каждый по-своему, помешав друг другу в равной мере. Ренат включил себе вместо колыбельной Фредди Меркури, и тот надрывался у них в комнате до глубокой ночи. А Борисов набивал пепельницу окурками ещё долго после того, как прапорщик заснул сном праведника.

"Если разрабатывать предлагаемую версию, —думал майор, — получается, что одна из новых, наиболее отвязных и крутых группировок получила в свое распоряжение какое-то сверхмощное оружие, про которое мы и знать ничего не знаем, и пользуется им для наказания непокорных. Что это за оружие и как оно к ним попало? Я привык, чуть что, сразу видеть врага за океаном... Стереотип мышления. Но почему бы и нет? Ещё один способ добить экономику России: вооружить банды наших придурков вот такими плюшками. Воюя между собой, они до конца разрушат то, что ещё осталось от промышленности.

Что-то с приходом нового премьера слишком часто у нас стало взрываться... Опять-таки от чеченской версии никуда не денешься. Может быть, Нигметзянов заговаривает нам зубы? Возможен такой вариант: на него нажали кавказцы, а за то, что он вовремя не отстегнул денег на джихад, наказали. Тогда поведение Дамира объясняется так: он уже заплатил им, на нашу помощь совершенно не рассчитывает и пытается направить нас по ложному следу. Теоретически такое возможно. Он мог и сыграть эту вспышку затаенной ненависти и жажды мщения. Тогда это было очень хорошо сыграно. Мог психануть и на самом деле.

Однако вряд ли воины ислама пошли бы на такое грубое давление. Учитывая некоторые национальные особенности татар, чеченцам пришлось бы свернуть весь свой бизнес во всем Поволжье. Невозможно себе представить такой идиотизм со стороны кавказцев. А вот со стороны Москвы представить можно все, что угодно. К чему же мы пришли? К тому, что надо возвращаться в столицу."

В отношении сторожей Борисов не ошибся: к тому моменту, когда они о Ренатом приехали в больницу скорой медицинской помощи, все четверо оказались живы.

— Недолго, — строго предупредил врач Юрия Николаевича.

— Постараемся, — майор просмотрел список. — Так... Джуренко Сергей... Так... Кушаев... Ша-ги-ах-мет... Тагирович... Это тебе, Ренат. Нафигов Джафар... это тоже тебе. А Дабижа Валерий Константинович — мне. Вот так, каждой твари по паре.

Голова у Сергея Джуренко была забинтована полностью, виднелись только несколько белокурых прядей. Говорить он мог, но очень тихо и таким сиплым голосом, словно обожжено у него было не только лицо, но и глотка. Майору приходилось прислушиваться, чтобы различить слова.

— Где Вы были в момент взрыва?

— На верхней площадке... приёмник слушал...

— Когда это произошло?

— Как раз рекламу передавали... до половины одиннадцатого оставалась минута, может быть, две.

— Так, значит, двадцать два часа двадцать восемь... или двадцать девять минут, —записал себе майор. На секунду его сознание задержалось на этих цифрах. Но он не смог сразу вспомнить, когда и где встречал их. На память Юрий Николаевич не жаловался, но она была перегружена результатами вчерашних измерений.

— Вы не заметили в тот вечер кого-нибудь подозрительного? — спросил Борисов. — Или что-нибудь?

— Нет. Всё в порядке было... И день перед этим спокойно прошел...

— Подумайте ещё. Ничего не приметили? Может быть, в окрестностях или в небе сверкнуло что-нибудь?

— День пасмурный был. Но ни грозы, ни дождя. Что там могло сверкнуть?

Сторож помолчал, вспоминая. В другом конце палаты Ахмеров тихо беседовал по-татарски о Шагиахметом Кушаевым.

— Нет... ничего такого. Тихо было... Потом эта вспышка. Обожгло всего и как мешком по голове.

— Где именно и какой произошел взрыв? Опишите его.

— Я не успел ничего увидеть... —тихо донеслось из-под повязки. —Ослеп моментально... Как солнце перед глазами... Последнее, что помню — площадка из-под ног уходит. Сдуло меня, как пушинку... В кустах, говорят, где-то нашли.

— А где был ваш напарник? Отдыхал?

— Валерка спал... Мы с ним на одной точке дежурили, а Женька с Ахметом на другой.

— Женька — это Джафар Нафигов?

— Да, мы его между собой так зовем. Он не обижается.

Неслышно приблизился Ренат. Разговор с Кушаевым ничего не дал. В момент взрыва тот спал и чудом остался жив после того, как его засыпало кирпичами – сторожка была непрочной и потому сразу развалилась.

— Выздоравливайте, — сказал Борисов Сергею Джуренко, вставая.

Валерий Дабижа тоже находился в отдыхающей смене и ничего добавить к рассказу Джуренко не смог. На помощь Нафигова рассчитывать, как оказалось, тоже не приходилось. Он был в очень тяжелом состоянии, и врачи запретили его беспокоить. "Да и вряд ли мы узнаем от него что-то новое", —подумал Борисов. Они вернулись в Управление ФСБ и обсудили ситуацию с майором Николаевым. По всему выходило, что искать причину загадочного взрыва нужно в Москве. Анатолий Сергеевич уверял их, что ни одна из местных официальных и неофициальных структур не смогла бы технически осуществить такую диверсию, даже если бы была в ней заинтересована.

После обеда они получили информацию от Большакова. Сообщение об аналогичных взрывах в долине Бекаа и на побережье Персидского залива привело майора в недоумение. "Ну хорошо, взорвать нефтяную вышку в Иране могли американцы. Хотя, если хорошо подумать, последовавшее повышение цен на нефть у них было выгодно только некоторым компаниям. У нас же полстраны с этого кормится. Опять-таки вектор интересов указывает на Москву. Глобальный получается аппетит у этих "северо-западных". Про израильскую дальнобойную батарею и говорить нечего. Это явно не "made in USA". Однако, с каких пор ближневосточные дела так интересуют наших гоблинов? В огороде бузина, в Киеве дядька. По чьему заказу это было сделано? И главное — кем? Я прекрасно могу себе представить Вятича как в роли заказчика, так и в роли исполнителя — но тогда зачем ему понадобилось привлекать меня к расследованию? Чтобы я его вывел на чистую воду? Или у Братства есть серьезные конкуренты на поприще квасного патриотизма? Есть ли смысл советоваться с Тимашовым обо всём этом сейчас? Может быть, он для того и втянул меня в эту историю, чтобы держать под контролем? По-дружески. После того оренбургского дела у него есть все основания опасаться, что я опять ненароком влезу в какую-нибудь из их операций. Но чем зря мудрить, мог бы просто предупредить. Он меня знает, я не любопытный. Если я могу объяснить какое-то загадочное происшествие вполне земными причинами, то никогда не стану им заниматься, а просто вычеркну его из списка как не входящее в мою компетенцию. Что у меня, других дел нет? Буду ловить Донского монстра или искать этого... как его там..."

Тут перед ним, словно неверный болотный огонек, замаячила догадка. Убедившись, что Ренат ещё на связи с Москвой, Борисов сказал:

— Попроси Илью, пусть напомнит точное время, когда исчез тот парень, которым они сейчас занимаются.

Ренат набрал сообщение, зашифровал его и отправил. Ответ пришел минут через двадцать. 12 сентября, 22 часа 28 минут плюс-минус минута.

"Вот так так, с точностью до минуты совпадает время двух совершенно разных необъяснимых событий, произошедших за сотни километров друг от друга. Случайность? Или что?" —размышлял Юрий Николаевич.

Он решил с Тимашовым пока не советоваться, а продолжать расследование самостоятельно, пока не придет к чему-нибудь более конкретному. Можно было попросить Николаева на всякий случай поискать исчезнувшего москвича здесь, в Челнах, но с этим Борисов решил подождать до установления личности исчезнувшего. На следующий день они с Ренатом вылетели в Москву.

— ...Вот и всё, чем мы располагаем, — закончил майор, вкратце пересказав своим сотрудникам результаты поездки в Татарстан. —Логично было бы предположить наличие какой-то связи между этими двумя событиями, провести, так сказать, некую связующую черту. Но пока характер этой связи не выяснен, к ним придется относиться как к разрозненным и обращаться с ними соответственно.

ГРАС вновь полным составом собрался в кабинете Борисова. Ларькин сидел по левую руку от майора, чуть ближе остальных, вертя в руках фотографии черно-синей воронки и листки с параметрами взрыва. Большаков слушал рассказ начальника с видом, который говорил о полном отсутствии Ильи в данном месте на данный момент. Тем не менее, на словах "вот и всё" он пошевелился, а после слов "провести черту" всё с тем же выражением лица медленно вытянул из своего "файла" чистый листок бумаги. Нарисовав окружность, он отметил на её верхней половине две точки, соединил их между собой отрезком и вновь застыл, созерцая этот нехитрый чертеж. Ренат сидел прямо напротив майора, очень серьезный и важный. Во взгляде его, однако, читалось некоторое ехидство: вот, мол, мы вам, господа офицеры, задали задачку, посмотрим-ка, выпутаетесь ли. Рубцова сидела по правую руку от Борисова, напротив Виталия и Ильи. Выглядела она, как всегда, замечательно. Каждый из присутствующих мужчин мог лишний раз в этом убедиться, окинув взглядом её ладную фигурку, которую только подчеркивали строгая блузка и юбка, скроенная на манер женской военной формы.

— Нам нужно выработать сейчас стратегию дальнейшего расследования, — продолжал Борисов. — Работу, видимо, придется вести по-прежнему в двух направлениях. Но попробуем поменяться. Ренат более детально проинспектирует ваш скверик, а ты, Виталий, займись выходами на московскую группировку. Тем более, что ты уже боролся с оргпреступностью, дело должно быть тебе знакомо. В помощь себе возьми кого-нибудь из наших колдунов, кого хочешь.

— Хочу Рубцову, — без колебаний ответил капитан, вызвав оживление присутствующих.

— То ль горевать мне, то ль вздохнуть облегченно? — пробормотал Илья. Ирина показала ему язык.

— Вот шалуны, слова при вас не скажи, — майор озадаченно почесал затылок. —Ладно, дальше. Значит, вы с Ириной входите в контакт — да прекрати ты ухмыляться! — в контакт с Северо-Западной группировкой и пытаетесь выяснить, насколько они в действительности причастны к челнинскому взрыву. Само собой, не раскрывая, кто вы такие. Надеюсь, вам объяснять не надо... придумаете что-нибудь.

Юрий Николаевич достал было очередную сигарету, но посмотрел на Рубцову и прикуривать не стал. Потом он вспомнил Нигметзянова и тоже решил ограничиться тем, что вдохнул запах своей "Явы".

"Глядишь, так вот и брошу. Прямо сейчас", — промелькнула мысль. Сигарету он, однако же, не выбросил и в пачку не вернул, а продолжал вертеть в руке.

— Так. Илья! Ты думаешь над вопросом, как связаны исчезновение парня и взрыв...

— Думаю, —согласился тот.

— Не понял... А, уже думаешь, молодец. Подумай, в особенности, над тем, как это было технически возможно: и то, и другое? По специальности вам с Ренатом это ближе всего. Но ты всё-таки больше теоретик, вот и подумай. О результатах докладывай. Это всех касается, между прочим. Ну, а я буду, как мне и полагается, координировать ваши действия. А также на подхвате и на стрёме. Для начала вот подстрахую прапорщика Ахмерова...

"Ибо какой с меня ещё прок", —самокритично подумал Борисов, жестом давая понять бойцам, что они свободны. Проводив взглядом Рубцову, он машинально щелкнул зажигалкой.

— Илюш, я слышал классный анекдот про ежика, новый, пойдём расскажу, —говорил, удаляясь, Ларькин.

Только после первой затяжки майор вспомнил, что собрался было бросить курить. Он с недоумением и досадой посмотрел на дымящуюся сигарету. Надо же, не получилось... Значит, в другой раз.

Рука набрала шифр цифрового замка совершенно машинально. Юрий Николаевич вошел в помещение компьютерного центра ГРАСа, как делал каждое утро. В половине случаев он заставал здесь Большакова, хотя тот обязан был оказываться на месте гораздо чаще. Но под утро сидячий образ жизни подвигал старшего лейтенанта на небольшой моцион по окрестностям. Он тоже делал пробежку: до Тверского и обратно. Но сегодня майору повезло. Илья приветствовал его из-за пульта хриплым фамильярным: "Хэллоу!" После долгого сидения за компьютером на него часто нападала хрипота.

— Доброе утро, мерзавец, —вздохнул Борисов, — Опять всю ночь играл?

— А вот и не угадали, шеф, — бодрым голосом ответил тот. — А вот и не угадали!

Юрий Николаевич окинул взором обклеенные фольгой стены, одна из которых была сплошь увешана листочками с надписью "FSB", сделанной разными шрифтами многоцветными буквами. Проходя мимо бывшего камина, установленного посередине одной из внутренних стен, майор покосился на него с опаской. Недавно Большаков и Ахмеров переделали старый камин в какой-то ужасающий аэродинамический механизм, который они называли пылепоглотителем. Илья уверял, что теперь проблема пыли решена и уборку в его "бункере" можно больше не проводить. "До чего ж людей лень доводит", —удивлялся Борисов, глядя на двух монстров: механического и очкастого.

— Что же ты ещё умеешь? — буркнул он, подходя к пульту. Многоглазый "Вампир" облучал Большакова восемью мониторами, пять из которых принадлежали охранной системе и днём могли бездействовать. Майор отключил их. Илья погасил ещё два. Теперь светился только один центральный экран.

— Я трудился, Юрий Николаевич, — в голосе старшего лейтенанта ещё звучали иронические нотки, но он уже больше, чем наполовину, был серьёзен. — Не покладая головы.

— Можешь чем-то порадовать?

— Меня навели на мысль ваши слова вчера: "провести между этими событиями связующую черту". Я просто представил себе: а что, если это сделать графически? Взял и провел. В самом деле, ведь события произошли одновременно...

— Так-так... —майор подкатил к пульту второе кресло, уселся рядом с Ильей и стал смотреть.

Непонятный сетчатый узор, занимавший весь экран, стал удаляться, уменьшаясь в масштабе, и вскоре стало ясно, что это была координатная сеть земного шара. На поверхности шара были отмечены две точки, через которые, пронизывая Землю насквозь, проходила и удалялась по обе стороны от него в бесконечность прямая линия.

— Я, как обычно, вначале искал где подальше. Думал: один из лучей, если не упрется в солнышко или какой-нибудь Марс, то хотя бы пройдет вблизи мало-мальски уважаемой звезды. Ан ничего подобного. Расстояния от них до прямой получаются такие, что даже нечего обсуждать. Тогда я стал искать ближе.

Большаков увеличил на экране размер шарика, так что он перестал помещаться целиком. Теперь весь экран занимала Европейская часть России, которую можно было узнать по очертаниям морей и озер. Города, реки и горы на этой схеме отсутствовали, обозначены были только параллели, меридианы да все та же прямая, уходившая в толщу земной коры в районе Москвы и выходившая близ Набережных Челнов. Илья продолжал увеличивать масштаб: линии координат, приближаясь, разбегались в разные стороны. Те, что были видны вначале, утолщались и уходили за пределы экрана, но между ними возникали новые, тонкие, с которыми происходило то же самое.

— Ну, в Челнах, там ничего особенного, это я Вам сразу скажу, — бормотал Большаков, постоянно удерживая в левой части экрана ту точку пересечения прямой и сферы, где должна была находиться Москва. Вскоре столица перестала быть точкой, а приняла знакомые очертания города, которому когда-то пытались придать форму пентаграммы. Ушла вправо и скрылась восточная половина Кольцевой дороги. Илья укрупнял масштаб, ориентируясь на юго-западную часть города. Пополз вверх и исчез Кутузовский проспект. Некоторое время маячили, утолщаясь, изгибы Москва-реки, но затем и они съехали вверх и вправо.

Вскоре после этого карта перестала быть плоской. Возникло объемное изображение Воробьевых гор, напоминавшее макет. Оно было очень схематичным, скверы, например, обозначались просто зелеными геометрическими фигурками, но многие здания и район в целом были вполне узнаваемыми. Сориентировавшись, майор понял, что Большаков держит в перекрестье невидимого прицела Университетский проспект, возле которого находился злополучный скверик. Ещё несколько раз "кликнули" клавиши — и макет повернулся под углом в сорок пять градусов, представив улицы и здания в соответствующей проекции. Теперь масштаб схемы стал очень крупным, и Юрию Николаевичу было хорошо видно, что знакомый луч, поднимавшийся под углом из точки пересечения двух аллей сквера, упирается в здание Московского университета на высоте... тринадцатого этажа.

— Вот что получается. Как говорится, все дороги ведут в одно место, — Большаков обожал двусмысленности. — Похоже, что Ирина была права. За этаж не ручаюсь, погрешность достаточно велика, но через здание линия точно проходит. Как-то оно связано с нашим делом. Зря мы ходим вокруг да около. Надо кому-то, туда наведаться, поразнюхать что да как.

Борисов, не говоря ни слова, посмотрел на программиста, и тот ухмыльнулся:

— Понял. Кому же ещё?

— Тем более, что ты там жил, — заговорил майор. — Конечно, прикинься соответственно, чтобы никто не узнал. Зачем это нам нужно? Отправляйся инкогнито. Тут разная зеленая молодёжь предлагает работать по-новому. В принципе, я не против. Давай, покажи ей, что старые кадры и здесь не ударят в грязь лицом. Про исчезнувшего не заикайся, зайди с другого боку. Мы тебе выправим документ, что ты приехал за консультацией из Набережных Челнов по поводу необъяснимого взрыва. Кем тебе больше хочется быть — казанским ментом аль с Челнов доцентом?

— Очевидно, более достоверно —следователем?

— А ты особо не заботься о достоверности. Положись на свои способности. Шепни собеседнику в извилины, чтобы он не удивлялся, а потом и вовсе забыл про тебя. Вам ведь главное, как я понял, в контакт вступить. Что-то Рубцова мне там чирикала о волшебной силе своего голоса?

— Да, звуковые колебания оказываются промодулированными какими-то ещё и выполняют роль носителя волевого импульса. Рубцова может отдавать мысленные приказы даже по телефону, на любом расстоянии. Ей только нужно поболтать с акцептором... с внушаемым о какой-нибудь чепухе, — Илья подумал и добавил. — Я понял, как она это делает, и пару раз попробовал сам. Получается. Даже Ирина слушается... Только не знаю, насколько осознанно она это делает. Вполне возможно, что она мне просто подыгрывает и водит вокруг пальца.

— Ты посмотри, какие страсти рядом со мной бурлят, а я и не ведаю, —удивился Борисов. —Так вот, пробейся к проректору по науке, к учёному секретарю или к кому там ещё... Спроси, кто мог бы дать такую консультацию. А пока будешь рассказывать о взрыве, прощупывай всех подряд. Авось наткнешься на что-нибудь интересное. Как это вы делаете-то... Ассоциативные связи вызываете в памяти, что ли...

— Понял, понял.

— Ну, вот и поройся, — майор поднялся с кресла. — Готовься пока, а я тебе бумаги оформлю. Так кем тебя сделать?

— Преподавателем Камского политеха. Только не доцентом, а старшим преподавателем. Бывают такие: не вылазят с сельхозработ, из командировок... Крайний такой, на побегушках, в каждой дырке затычка...

— Полегче, полегче, без намеков и ассоциативных связей...

Документы были в порядке, и Большаков без труда миновал милицейский пост, охранявший вход в здание. Вступив под знакомые мраморные своды, он стал подниматься по лестнице, чувствуя, что весь он словно уменьшился в тех масштабах, в которых возводился вестибюль. Проходя по коридорам, осматривая знакомые стены, Илья вспоминал годы учёбы. Во многих местах его взгляд уже не находил знакомых лепных украшений. Здание ветшало, но продолжало давить на психику своим величием. "Своей физической величиной", — как всегда, пытаясь выразить впечатление словами, Илья не смог обойтись без каламбура.

В учебной части ему посоветовали обратиться на кафедру физики твердого тела, куда он и сам собирался зайти. Охотно выполнили словесную и мысленную просьбу Большакова и созвонились с кафедрой, предупредив о его приходе и попросив дать коллеге из провинции подробную консультацию.

На месте-оказался доцент Радий Евгеньевич Осокин, востроносый суетливый человечек со светлыми маленькими глазками, почти не заметными на лице, обширной лысиной, выпуклым лбом и маленькой академической бородкой, которой он пытался хоть как-то облагородить свой некрасивой формы подбородок. Студентом Большаков прослушал как-то по случаю пару его лекций. Молодой Осокин — волос у него было тогда на несколько штук больше—замещал у них заболевшего преподавателя и запомнился Илье как мужичонка въедливый, педантичный, но неглупый. Большакова Радий Евгеньевич, конечно, в толпе студентов не запомнил, а если и запомнил, то сегодня не узнал бы: внешность Илья изменил до неузнаваемости.

Осокин провел его в относительно небольшую комнату — что-то вроде лаборантской — и усадил за стол у окна. Сам сел напротив и объявил, что готов выслушать и споспешествовать. Илья достал таблицы и фотографии и принялся излагать дело, стараясь, чтобы в голосе его прозвучало побольше заискивающих и простодушных ноток. Смотрел он большей частью на морщины, то набегавшие на высокий огромный лоб Радия Евгеньевича, то до некоторой степени расправлявшиеся. Смотрел и, вспоминая лекцию Ларькина, представлял себе, как сейчас работает мозг Осокина, на какие мысли наводит его рассказ о происшествии близ КамАЗа. Доцент внимательно разглядывал фотографии, слушал и время от времени набрасывал карандашиком на бумажке несколько цифр и символов.

"Температура порядка десять в пятой —десять в шестой степени градусов, — думал Осокин. — Электромагнитное излучение на девяносто процентов в видимом диапазоне. Мощность взрыва сравнительно небольшая. Это не цепная реакция, хотя некоторые признаки ядерного распада налицо. Воронка... ни о чём не говорит. Что-то произошло с веществом, из которого состояла часть машин. Что-то внезапно раскачало нуклоны, но не на уровне мезонных связей. Не на уровне сильных взаимодействий и, уж конечно, не на уровне слабых. Абсолютно точно можно сказать, что это не химическая реакция, взрывчатка здесь не при чём. Что он лепечет, какой вакуумный взрыв? А в каком-то смысле, может, и вакуумный. Но не в том, в каком его запустили в обывательский оборот средства массовой информации. Вакуум, братцы мои, это нечто совсем другое…"

"Так-так, лапуся, объясни мне, что ты понимаешь под словом "вакуум". Ага, то же самое, что и я. Значит, говоришь, раскачка произошла не за счет бомбардировки ядер другими частицами, а изнутри? Не микроуровень, а субмикро-, так сказать, наноуровень. Думай дальше, радость моя, думай. Значит, назовем эти взаимодействия сверхсильными. Но так далеко современная наука ещё не зашла. Что-что? Батеньки мои, а это ещё что за картинки в твоей многомудрой лысой башке? Ты-то откуда это знаешь? А вот на эти циферки, на циферки как ты отреагируешь? Вот я тебе сейчас табличку подсуну. Что ты мне на это окажешь?"

"Ну, это ерунда, этого и обычным плутониевым зарядом можно добиться. А вот это... как это напоминает те результаты, которые когда-то рассчитал Серж... Неужели кто-то всё-таки подобрался вплотную, нашел ключ ко всей цепочке? Больше того: смог построить установку. Как нам тогда хорошо работалось в восемьдесят первом. Хорошо, но недолго. В восемьдесят третьем перебрехались, как последние сволочи. Может быть, и лаборатория не случайно сгорела. Всё, что было потом — это агония, бессмысленные и безуспешные попытки восстановить то, что восстановить невозможно... Невозможно?"

— А может быть, съездить туда, на место? —предложил Радий Евгеньевич.

— Боюсь, что бесполезно, — с искренним сожалением сказал Илья. — Место пришлось дезактивировать. Сами понимаете, там уже ничего не осталось. Почва на несколько метров срыта, упакована и захоронена.

— Очень жаль.

— Да, ничего не поделаешь. Но ведь основные данные у нас есть? Может быть, Вы знаете каких-то других, более узких специалистов, которым эта тема ближе по профилю? Подскажите, кто мог бы дать консультацию?

— Вряд ли Вы найдете хорошего специалиста именно в данной области. Это какая-то аномалия, —задумчиво произнес доцент.

"Да уж кто больше меня мог бы тебе сказать? Дима Иванов? Вряд ли. А уж этот прохиндей Шаттл навешал бы тебе лапши на уши, да ещё и деньги б с тебя содрал за это. Да не рублями, а зелёными! Как он меня тогда достал своей меркантильностью! Провинциальный гений. С отклонениями в психике. Постоянно норовил "зашибить бабки" на Большой Науке. А когда я ему препятствовал, обзывал меня лысым гондоном. А Кись как-то назвал его вечным подростком. Наверное, он таким и остался. Если его до сих пор не убили по причине авантюризма. А ведь надо признать, что идейки в голове у этого... лохматого... водились. Неужели это он? Не может быть. Просто быть не может. Официальная наука подойдет к решению этой головоломки не раньше, чем лет через сто. Это мы тогда, пять юных гениев-аспирантов, добились "лазерного эффекта" в своих головах постоянными мозговыми штурмами. Мы тогда жили наукой и других проблем для нас не существовало. Только строение вещества и Мироздание".

"Лицо, лицо! Вспомни этого Шаттла! Фамилию хотя бы! Я понимаю, что он тебе противен, но попытайся! Господи, как же намекнуть-то, не могу ж я попросить его об этом прямо... Ключевое слово —«вспомните».

— Может быть, всё-таки кого-нибудь вспомните?

"Светлые, длинные... и очень жирные волосы. Высокий рост... прыщи... а лицо-то где, дорогой?!"

"Ненавижу эту рожу",

— Нет, к сожалению, тут я ничем не могу Вам помочь.

"А ты постоянен в своих симпатиях. А что ты там говорил об установке?"

— Тогда, может быть, Вы сами что-нибудь подскажете нам, дадите, так сказать, начальную установку?

"Были, были попытки построить и установку. Серж тогда выдвинул идею нейтринного лазера. Черт знает, пригодился бы он когда-нибудь для практических надобностей... Я не прикладник. Но какой это был бы прорыв в науке! Да на этом можно было не одну докторскую диссертацию защитить. Глядишь, кто-нибудь со временем и Нобелевку отхватил бы. Я или, например, Серж. Скорее всё-таки я. Обидно получилось. Главное, в теории-то у нас все складно выходило. Двадцать пять процентов массы мишени должно было превращаться в нейтринный поток и уходить дальше по лучу. Остальная часть должна была просто рассыпаться на разных уровнях. Вот примерно так, как в таблицах у этого очкарика. Часть нуклонов обратилась бы в гамма-лучи или просто разлетелась. Зафиксировать выходной нейтринный поток такой мощности современная технология позволяет. Добиться бы только результата…"

"Давай, давай, моя лапонька, смотри на фотографии и вспоминай, вспоминай! Мне и эти твои воспоминания тоже очень интересны. Видишь, я тебе не мешаю, не беспокою тебя. Терпеливо сижу и благоговейно жду, пока ты тут ковыряешься в своем заду... мчивом состоянии. Валяй, валяй, вспоминай, дружок!"

"Оставалось только инициировать процесс, подобрать ключи к реакции в исходном объекте. А дальше энергетические импульсы перебрасывались от исходного объекта к мишени по принципу... нет, лучше сказать: по принципу лазера — пока вся масса исходного объекта (Шаттл все норовил называть его взрывателем) не уходила на то, чтобы превратить мишень в нейтринный поток. Этот ублюдок больше интересовался побочными эффектами, которые происходили в мишени... Неужели это всё-таки его работа? Неужели ему это удалось? Но этого просто не может быть. Черт, заговорил мне зубы этот пермяк, а у меня сейчас кафедра".

Осокин помахал большаковскими бумагами:

— Во всём этом в один присест не разобраться, простите великодушно. Вы не могли бы мне их оставить на какое-то время? Я сейчас опаздываю на заседание кафедры...

— Конечно, конечно! —чуть не застонав от досады, почтительно закивал головой Илья. — Я ещё несколько дней пробуду в Москве. И хотя я не местный, своего телефона у меня нет, но вот у моего друга есть пейджер... Я Вам оставлю номер, на всякий случай. Пожалуйста, если вдруг окажется, что Вы можете чем-то нам помочь, позвоните. Я получу вашу информацию очень быстро.

— Хорошо, хорошо... А сейчас ещё раз прошу меня извинить.

— Ради бога, я всё понимаю.

— Мы ещё обязательно встретимся. Все это нужно как следует обмозговать.

— Через пару дней я с вами непременно созвонюсь.

В роли пейджера у Ильи выступал, конечно, все тот же "Вампир", а ячейка с указанным номером была предназначена для сбора самой экстренной информации.

Глава 5

Вскоре после совещания у майора Виталий зашел в библиотеку к Ирине.

— Ну что, леди, поедемте в кабак?

Ларькин почувствовал, что у той в голове словно включилась программа, вычисляющая ходы на десяток вперед.

— Виталик, — сказала Рубцова через несколько секунд, на протяжении которых она строила глазки, кокетливо поводила плечами и, наморщив лобик, театрально раздумывала, — мы ведь идем к бандитам, да? Ты, наверное, уже придумал легенду, правда? Ты — бизнесмен, а я —твоя дама, угадала? Мы идём, как ты сказал, в ресторан, а значит, дама должна быть одета соответственно?

— Какие мелочи для такой незаурядной женщины, с такими способностями...

— А скажите мне, капитан, если с Вас потребуют денег за услугу, просто за то, чтобы познакомить с нужным человеком, а способностей вашей незаурядной женщины не хватит на то, чтобы убедить их сделать это на халяву —что тогда? Что Вы будете делать?

— На этот случай я собирался попросить у Юрия Николаевича пачку зеленых из летней добычи.

— Виталик, ты просто гений... но неужели нельзя сделать так, чтобы эта пачка была потолще? Почему у твоей дамы должна раскалываться голова от того, что она одновременно "сканирует" твоего собеседника, внушает ему, чтобы он тебя послушался, а потом ещё и забыл о твоей просьбе, да плюс к тому кидает гипнотические понты, что она одета, как королева? Не кажется ли тебе разумным избавить меня хотя бы от одной мороки — конечно, для того, чтобы я могла лучше выполнить задание?

Кусая губы, чтобы не рассмеяться, Ларькин вынужден был признать её правоту.

— Заначка-то была вполне приличная, а запросы у меня скромные... — торжествовала Рубцова, а потом вздохнула с видом, будто покорялась судьбе. — Но, конечно, бриллианты должны быть настоящими.

Летняя неподотчетная добыча грасовцев состояла из большой сумки, битком набитой долларами, и пригоршни алмазов. Ларькин привез всё это из саратовской командировки, "раскулачив" по счастливой случайности тамошнюю мафию. Но вернулся живым он из той поездки во многом благодаря Ирине, и прав на эту заначку у неё было не меньше. Остаток дня они провели в модных бутиках и ювелирных магазинах. К вечеру Ирина выглядела действительно как принцесса Диана на великосветском рауте. Разве что ростом не вышла, но Рубцову это не портило.

К ресторану, расположенному где-то в Химках, — Ирина не настолько хорошо знала этот район, чтобы сориентироваться точнее —они подкатили на "ауди", взятом Ларькиным на время у знакомого. Заведение располагалось на двух уровнях: по одной лестнице нужно было подниматься на полэтажа вверх, по другой — спускаться в полуподвальное помещение. Путь наверх сверкал полированными поручнями, зеркальными тонированными стеклами и белой пластмассой, путь вниз был отделан не менее роскошно и стильно, под старину, ценными породами дерева с инкрустациями, золотыми светильниками в виде подсвечников. Ирина почему-то думала, что Виталий выберет путь вниз, но она ошиблась. Ларькин помог ей подняться по мраморной лестнице, дождался, когда швейцар откроет перед ними дверь, и повел дальше с таким видом, словно ужинал тут по крайней мере еженедельно. Название ресторана подкупило Ирину своей интимностью: когда-то светящаяся надпись над входом гласила, очевидно: "Савой", но вторая буква теперь не горела. Возможно, не чинили её нарочно.

Пока Рубцова отвлеклась на зеркало: "Обалдеть, неужели это я?!", Виталий шепнул что-то дородному детине, чудом умещавшемуся в своем смокинге. Всего лишь одно слово, Ирина потом смогла только уловить, что это была фамилия. Детина кивнул утвердительно и указал дорогу к одному из столиков, за которым сидел долговязый, как жердь, коротко стриженный человек. Он заметно горбился за столом, словно стеснялся распрямиться в полный рост.

— Разрешите? —говоря это, Ларькин уже пододвигал Ирине стул, чтобы она могла удобнее усесться.

Долговязый ничего не ответил, глядя на Виталия вопросительно и слегка удивленно. Только когда Ларькин сел и непринужденно сказал: "добрый вечер", мужчина, не отрывая от него спокойного и чуть ироничного взгляда, ответил:

— Добрый... Не могу сказать, чтобы я был особенно рад встрече.

— Неужели? — Виталий с интересом осмотрелся.

— Охотнее встретился бы с зубным врачом.

— А я в каком-то смысле и есть... Даже во многих смыслах.

— Я уловил три... Вы неплохо выглядите, Виталий Юрьевич. Только одеты Вы сегодня, простите меня, как провинциальный жлоб на понтах.

— Спасибо, Сан Саныч, Вы меня очень порадовали. Сегодня я и есть провинциальный жлоб.

Длинный Сан Саныч поднял брови, но ничего не ответил. Подошел официант и подал Виталию меню.

— Ты смотри, что творится, — удивленно сказал Ларькин.

— У них сейчас месяц японской кухни, —объяснил Сан Саныч, по-прежнему с легкой иронией глядя на капитана. — Еле допросился у них обычной смирновской водки, терпеть не могу сакэ, а они его всюду льют. Возьмите тираси-дзуси или, как у меня, удон.

Кажется, он впервые посмотрел на Рубцову и почти сразу же отвел взгляд. "Агент, — почудились Ирине чуть ли не вслух сказанные слова. — Какая-нибудь мурка из МУРа. Цацки, небось, ртом зарабатывала…" Она с трудом подавила в себе желание ткнуть его физиономией прямо в стоявшую перед ним лапшу — Ирина могла это сделать, не притрагиваясь к его голове. Вместо этого она подумала философски: "От самого мужика зависит, что он видит в женщине. Вот Юрий Николаевич, например, так меня идеализирует, что мне даже самой при нем курить неловко".

Виталий сделал заказ и, дождавшись, когда официант ушел, поинтересовался:

— Сан Саныч, а что же Вы не спросите, что же нужно в Москве провинциальному жлобу?

Длинный с тоской оглядел зал, сверкавший уютной роскошью, и Рубцовой передался тот почти физический приступ тошноты, который он испытал. Но потом он как ни в чем не бывало повернулся к Виталию;

— Так что ж тебе, жлобина, нужно в столице?

Виталий рассмеялся так добродушно, словно хозяин, на которого огрызнулся, отстаивая свои права, притесняемый им верный пес. Ирина поняла, что Сан Саныч был не просто знакомый Ларькина, а стукач, завербованный им давно и накрепко.

— Крыша нужна бедному белорусскому крестьянину. Обижают меня, и заступиться некому. Но вот дошло до моей земляной башки, что есть в Москве такой Семенчук... У-у, говорят, сила.

Сан Саныч болезненно скривился:

— Угораздило же Вас именно ко мне обратиться. Это всё равно, что просить Монтекки познакомить Вас с кем-нибудь из Капулетти...

— Как, разве Вы в разных группировках?

— Да какие тут группировки... когда одна банда придурков поставила себе целью поиметь всех. Заявить им, что ты из другой группировки —это всё равно что подойти к очереди в газовую камеру и спрашивать, кто последний. Скажу по-другому: идти от меня к Семенчуку, а точнее, к его заму по безопасности Афоне Цыкину — то же, что вступать в родную сталинскую партию с рекомендацией товарища Троцкого. Дело в том, что я одно время даже был заместителем Семенчука по инвестициям... — Сан Саныч отточенным движением опрокинул полстопки водки и закусил заморской лапшой. — Да только какой там бизнес. Одна сплошная безопасность. Поэтому всё теперь в руках у Афони, а я вот не у дел — и благодарю судьбу, что пока ещё жив.

Официант принес заказ: тираси-дзуси оказались ракушками, приправленными рисом с измельченными креветками, кусочками омлета и зеленым горошком. Все было красиво разложено на глиняных тарелочках, но когда Сан Саныч объяснил им, как это едят, Ирина убедилась, что рис японцы просто портят. В поедании устриц она уже практиковалась в Англии, но полюбить это блюдо так и не смогла. Поэтому она с завистью смотрела на Виталия, который поедал филиппинские ракушки так, словно это были сибирские пельмени.

— Очень жаль. Но расскажите хотя бы, что это за контора, чем кормятся, чем живы...

— Такие долго живы не бывают. Я с "северо-западными" уже давно дел не имею. Конечно, готовность жизнь на карту поставить — дело святое, но кроме того и другие понятия всегда были. Надо уметь другого человека понять, у всякой козявки есть свой предел. А этим безразлично, есть перед ними кто или нет никого. Они нарушают основной закон биологического равновесия: "Живи и давай жить другим". Прямо я им этого, конечно, не говорил. Был рад, что удалось разрулить с ними вот так. Афоня, конечно, большой души человек, мог бы и убить. А Семенчук — вообще патологический субъект. Какие там инвестиции, сплошной рэкет. Какое отмывание денег? Гребут все под себя...

— Сан Саныч, но ведь и среди Монтекки и Капулетти были исключения. Может, подыщете человечка — поводыря слепенькому?

— Может, и найду. Поводырем у Вас будет человечек по фамилии Баум. Я Вам дам его телефон. Звонить ему можно после десяти вечера, раньше не имеет смысла.

— Вот спасибо. А как этого Баума по имени-отчеству?

— Зовите Федором Федоровичем. Вообще-то по имени он Теодор, но Вы его так не зовите. До того стесняется, что заболеть может.

— И кем он там?

— Вроде бухгалтера у Афони. То, чем я не захотел быть.

— Однако ж с вами в хороших отношениях.

— Я ж его туда и пристроил. Не впрямую, конечно.

За спокойными глазами Сан Саныча осталась невысказанной мысль: "Люблю быть в курсе. На всякий случай. По старой памяти".

Позже долговязый не произнес ещё одну фразу, которую сказал мысленно. Прощаясь, он поблагодарил Ларькина за то, что тот его не забывает. Подумал он другое: "Спасибо, что ты не показывался так долго".

— Виктория, команданте! Чиф, гочча! Точнее, простите, шеф, айв гот хим!

— Что ты там бормочешь? Фу, как от тебя пивом-то несет! А это что? Дай сюда.

— Юрий Николаевич, я же должен был наградить себя за успех. Редкая удача...

— Награждать, а также наказывать — это прерогатива начальства. Докладывай о своих успехах, а я подумаю, чем тебя наградить: содержанием этой бутылки или её формой — по затылку.

— Слушайте. Послали меня, значит. На кафедру физики твердого пещеристого... пардон, просто твердого тела. Встретил я там этакого жука-долгоносика по имени Осокин Радий Евгеньевич, в должности доцента вышеупомянутой кафедры.

— Радий? Я помню одного врача, его звали Литий.

— А у меня был знакомый Гелий, тоже врач. Вообще; в таблице Менделеева можно найти много замечательных имен: Полоний, Ванадий, Теллур, Ксенон...

— Прости, я тебя отвлек.

— Так вот, сунул я под нос этому Радию свои бумаги и стал жалиться на жизнь. Бомбят, мол, не знаю откуда, и все такое прочее. Ничегошеньки мне этот высоколобый не сказал, но документы с фотографиями забрал. Заинтересовался, значит. Хотя ни словечка вразумительного...

— Так.

— Но мысли, Юрий Николаевич, мысли! Как в том анекдоте, знаете...

— Анекдот потом.

— Потом забуду, но хрен с ним. Шеф, он врубился с ходу. Но сам себе не поверил. Сложный психологический момент. Человек не смог себя убедить в том, что две половинки одной и той же купюры подходят друг к другу. На том основании, что одну из них когда-то сожгли у него на глазах. Он с ней внутренне давным-давно распрощался.

— Илья, переходи к делу.

— Есть. В 1981 году группа молодых аспирантов МГУ — если не ошибаюсь, их было пятеро —занялась проблемами строения материи. Самостоятельно. У них была лаборатория в одной частной квартире. Там стоял сравнительно современный для тех лет компьютер, на котором они делали расчеты, моделировали процессы и хранили данные. Программистом был некий Серж, квартира принадлежала ему, а вернее, его родственникам. Больше я о нём пока ничего не знаю, кроме того, что он был редкий умница. А может, и до сих пор умница. Сам Осокин тоже, я Вам скажу, не дурак. Третий, как я понял, предоставил в общественное пользование дедушкин гараж. Почему-то с ним, а звали его Дима Иванов, в памяти Осокина ассоциировался именно гараж. Там проводились опыты и хранилась часть аппаратуры. О Диме тоже пока всё. Были ещё некие Кись и Шаттл. Самые загадочные фигуры. Радий их про себя называл по кличкам, так что больше я о них ничего пока не знаю. Но я его вытрясу, шеф, мне с ним ещё хотя бы разок поговорить! Но одному всё-таки тяжело. Была бы Ирка — мы бы из него все выколотили. Один держит, другой бьёт. А так тяжело.

— Дальше. Успеешь поплакать.

— В восемьдесят третьем году они перегрызлись, вдрызг... то есть передрызлись вгрызд... Нет, правильно вначале было. Возможно, они не смогли бы дальше работать, даже если б квартира с компьютером не сгорела. Очень серьезные были разногласия, особенно у Осокина — как я понял, он был лидером группы — и этого патлатого Шаттла. Может, ему потому такое прозвище и дали? — Патл — Шаттл... У нас в классе был парень по фамилии Волосовский, так у него была кликуха Склиф. Волосовский — Склифосовский — Склиф...

— Дальше, пьяная твоя морда.

— Пардон, шеф. Вы должны меня простить...

— Знаю-знаю. Ты должен восстановить свои энергетические ресурсы. А сколько я трачу на тебя, ты знаешь? Мне кто возместит?

— Шеф, я не жадный. Емкость постоянного конденсатора перед вами. Только оставьте хоть немножко. Так вот, у Осокина перед мысленным взором эта картинка то и дело всплывала: многоэтажка, дым и пламя из окна, пожарные, звон стекла. Горе, в общем. Они примчались туда все пятеро, кто откуда, но поздно, и спасти ничего не смогли. Так, это ещё не все в зрительной памяти, а ещё там была принципиальная схема нейтринного лазера — I smelt! Я чуял, что без лазера тут не обошлось. Два материальных объекта должны были выполнять роль зеркал для накачки энергетического импульса... Они каким-то образом обменивались лептонными пучками. Естественно, со скоростью света. Один из объектов — они называли его то исходным, то взрывателем —-тратился весь на то, чтобы второй преодолел некий критический порог и превратился в нейтринный поток чудовищной силы. Промодулировать его, так можно было бы посылать сигналы в другие галактики. А вообще-то, это я загнул. То есть нейтрино, конечно, долетит до другой галактики, но его же ни поймать, ни промодулировать... Ну, это у Осокина надо спросить. А часть энергии уходила на разрушение второго объекта. Осокин называл его про себя мишенью. Юрий Николаевич, Вам это ничего не напоминает?

— Дальше.

— До практического воплощения дело не дошло. По трем причинам. Первая: перегрызлись. Осокина тянуло в теорию. Рыцарь чистой науки без страха и т.д. Шаттл жаждал прикладного коммерческого эффекта. Радий даже сейчас до такой степени его ненавидит, через столько-то лет, что даже не захотел вспомнить его лица.

— Может, забыл?

— Что вы! Он прекрасно всё помнит. Он же уверен, что тот тип его жизнь под откос пустил. Я думаю, что и Шаттл Осокина прекрасно помнит. Таких говнистых не забывают.

— Вторая причина?

— Какая вторая? А, вторая... Пожар, конечно. А третья — самая главная: они не смогли решить, как запустить свой лазер. Хотя по расчетам выходило, что теоретически всё правильно.

— Получается, Рубцова опять угадала? Сумасшедшие физики из МГУ?

— Получается так. Юрий Николаевич, нам надо в следующий раз пойти туда вдвоём.

—Пусть сначала вернется с предыдущего задания.

Афоня Цыкин назначил им встречу на двенадцать дня. К указанному часу Виталий с Ириной, миновав охранника, поднялись на третий этаж элитарного дома. На лестничной площадке их ожидал шкафообразный гоблин в бронежилете. Жестом попросив Ларькина поднять руки вверх, он лениво охлопал его с четырех сторон, принял заранее оговоренную мзду и пропустил их в квартиру. Квартира была обставлена без излишней роскоши, по-простому. В гостиной их ждал, сидя в кресле, высокий худощавый человек. Ирине его лицо показалось молодым и красивым. Она ожидала увидеть перед собой монстра, а Цыкин был похож на киноактера, который всю жизнь играл героев-любовников. Продолговатое, мужественных очертаний лицо такого типа, который называют нервным, обрамляли длинные, до плеч, волосы, ухоженные и слегка влажные. Афоня по-домашнему был одет в огромный махровый халат зелено-голубого цвета. Казалось, он только недавно проснулся: лицо его было немного сонным, глаза тусклыми. Он издалека благоухал дорогим лосьоном.

Цыкин не сразу предложил им сесть, внимательно рассмотрев прежде в стоячем положении. Затем всё же указал лениво в сторону дивана. Поинтересовался, какие у приезжих проблемы. Ларькин на наречии "новых русских" стал рассказывать свою басню про то, как фирма "Батыр" взяла с него, бедного белорусского бизнесмена, предоплату за десять "КамАЗов". Каковые он уже собрался перегнать в Минск, но пришлось ему обломиться, машин он не получил. "А у меня под эти грузовики договора заключены, бартера," — грустно сетовал Виталий. Провинциального дельца он играл, на взгляд Рубцовой, убедительно, лавируя между жалобно-заискивающими интонациями и грубоватой озлобленностью крутого мужика, который вынужден идти к кому- то на поклон. Мол, ты не воображай особенно, вообще- то я орёл, только сегодня болею. Ирина начала выполнять своё задание.

Первое, что она почувствовала, настроившись "сканировать" Цыкина, был сильный нездоровый интерес к собственной персоне. Афоня недоумевал, к чему этот лоб привел с собой телку и не собирается ли он расплатиться ею за услуги. Если так, размышлял бандит, неплохо бы сразу получить небольшой аванс. Ирина с большим трудом отвлекла его от этих мыслей и заставила успокоиться.

"А может, он подослан из Челнов? — думал Цыкин. — Но зачем, коли он до сих пор меня не убил? Натравить нас на них самих? Ловушка, что ли, такая страшно хитрая? Бессмыслица... А может, и правда его кинули. Точнее, обломили. Пришлось. Какие у них теперь "КамАЗы"? Им теперь вагон бабок в Москву готовить надо. Хорошо, что мы им второй срок после самарского назначили. Вот как увидят послезавтра, что так бывает со всеми, кто старших не слушает, так и перестанут сомневаться. Что ж мне с этим ходоком делать? А взять с него капусты за беспокойство, да и пусть идёт себе дальше... Если мы ещё эти грузовики ко всему пристегнем, ему это дороже обойдется".

— Вряд ли Ваш вопрос быстро решится, —сказал он вслух. — А время, как известно, —деньги. —Ларькин достал бумажник, но Афоня сделал протестующий жест. — Мы ж с Вами не в Кремле. Здесь по-другому заведено. Перечислите Вашу сумму вот на этот благотворительный счет. Скорость решения вашей проблемы будет зависеть от величины взноса. Видите, у нас всё по закону.

...Когда они садились в машину, Ирина сказала в ответ на немой вопрос Виталия:

— Это он отдавал приказ взорвать автостоянку. Но кому — я пока не знаю. У него сложная система сигналов для связи с исполнителем заказов причем, по инициативе исполнителя. И ещё: послезавтра, наверное, будет ещё один взрыв, на этот раз в Самаре. У него несколько секунд в зрительном центре держалась картинка конвейера, а в центре речи, там, где абстракции, было активизировано понятие: "автомобильный бизнес России".

— С размахом работают. Нас-то интересует не столько Цыкин, сколько исполнитель заказов. Хотя... если, например, взрыв на конвейере... Послезавтра, говоришь? Западпо будет нам остаться сторонними наблюдателями.

— Если бы ты знал, какая мразь этот Афоня... — вздохнула Рубцова.

— Ну, уж что-что, а это я понял.

— Какая же это развратная и гнусная б... — у Ирины была странная манера именовать морально неустойчивых мужчин вот так, в женском роде. — По степени испорченности в сравнении с ним Илюша— просто агнец.

—- А вот этого ты Большакову никогда не говори. — И последнее: когда ты говорил про Челны, Цыкин иногда думал про МГУ. У него это в мыслях как-то взаимосвязано. За кем-то они там следят. — Она облегченно вздохнула и откинулась на спинку сиденья: — Слушай, ну что бы Юрий Николаевич без нас делал?

Ларькин на секунду отвлекся от дороги, и насмешливо посмотрел на лейтенанта Рубцову.

— Думаю, что если бы вместо нас с Цыкиным разговаривал Борисов, то он сумел бы "просканировать" его не хуже тебя. А может, и лучше.

—- Это каким же образом?

—Посредством обыкновенного ножа, —объяснил капитан, и Ирина содрогнулась:

— Б-р-р...

— Я несколько раз был свидетелем и заверяю, что наш майор проводит допрос очень эффективно. А я в некоторых случаях пользовался шприцем... Так что ты не очень-то зазнавайся.

— А я и не думала.

По указанию майора, чтобы не терять времени до следующей встречи с Осокиным, Илюша поздней ночью проверял списки аспирантов МГУ восемнадцатилетней давности. "Они вовсе не обязательно все с одного курса, вот в чем беда-то, —бормотал про себя Большаков. — В третий раз закинул старик невод... Вышел невод с дерьмом собачьим вместо золотой рыбки".

Фамилию Осокина он выудил сразу. А ещё в списке аспирантов-физиков было два Сергея, среди математиков —тоже два. "Слишком много для такого ленивого существа, как я", — некоторое время Илья пытался интуитивно, по звучанию фамилии угадать, кто из четырех кандидатур —тот самый Серж. Но у него ничего не получилось. Иванова Дмитрия Афанасьевича он нашел относительно быстро. В 1981 году тот был студентом пятого курса физфака. А вот Кись... Подозрение падало на индивидуума с фамилией Кисьмережкин, но полной уверенности не было.

Еще хуже обстояло дело с патлатым Шаттлом. Ни одного намека и ничего похожего на намек не обнаружил Илья в списке фамилий. Увлекшись своим ассоциативным расследованием, он не сразу обратил внимание на сигнал, появившийся на одном из боковых мониторов. Только окончательно отчаявшись и даже погасив от огорчения центральный экран, старлей увидел, что в ячейку, номер которой он давал Осокину, поступило сообщение. В принципе, информация могла быть не обязательно от него, но Илья не сомневался, что звонил именно Осокин. Так и оказалось. Сообщение гласило: "Нам нужно встретиться. Позвоните мне срочно. Радий Евгеньевич". Большаков с сомнением взглянул на электронные часы. Час пятьдесят пять. "Может, он ещё не спит?" Он подкатился в своем кресле к аппарату, шнур которого уходил в недра "Вампира". Пытаться определить номер этого телефона было бы пустой тратой времени. Глядя на визитную карточку доцента, Илья набрал нужное сочетание цифр. Послышалась стандартная фраза автоответчика, записанная голосом Осокина. Илья не стал ничего говорить, положил трубку и спросил у себя: зачем на ночь глядя передавать такое сообщение на пейджер, а затем включать автоответчик?

Может быть, это в порядке вещей для такого человека, как Радий Евгеньевич? "Что-то не так", — вдруг понял Илья. Ощущение пришло изнутри, откуда-то из желудка, и прошибло холодком до самых рук, мурашки побежали по всей коже.

— Уау, — произнес вслух Большаков, —кажется, я опозорился. Хорошо, что есть кому заменить обмаранного товарища.

Обычно грасовцы дежурили ночью по одному, но когда майор находил нужным, он назначал двоих. Сегодня Юрий Николаевич решил сам быть напарником дежурного Большакова.

Спускаясь в мастерскую Рената, Илья уже отчетливо осознавал: произошло что-то непоправимое. Они упустили золотую рыбку, которая уже была почти в руках. Он чувствовал себя настолько неуютно, что слова, произнесенные им вслух, были не так уж далеки от истины в самом буквальном смысле.

Борисов спал на жестком, но, по его мнению, вполне удобном топчане в мастерской.

— Юрий Николаевич, — шепотом произнес Илья. Майор перестал посапывать и открыл глаза. — Что-то случилось с Осокиным. Боюсь, что самое плохое. Он не подходит к телефону. А от него пришло тревожное сообщение.

Майор сел, сделал замедленный вдох и резкий выдох. Узнав, что за сообщение и когда оно поступило, он решил:

— Я сам пойду. Будь на связи на всякий случай. Ларькина разбуди. Пусть выбирается на проспект. Я за ним сейчас заеду.

Борисов взял лежавший в изголовье тяжелый пистолет, с которым никогда не расставался.

Доцент Осокин жил в девятиэтажке неподалеку от Варшавского шоссе. При большом желании можно было считать, что ларькинское Выхино находится в той же стороне. Конечно, это была потеря времени, но Борисов по лицу Илюши понял, что заехать за бывшим судмедэкспертом будет не лишним. Майор выжимал из "копейки" все, что она могла дать, а заботами Ахмерова она могла дать много. Через двадцать минут зевающий Ларькин уже сидел рядом, а "жигуленок" миновал Нагатино и подбирался к месту.

Цифровой замок на подъезде не мог быть для них серьезным препятствием. Дверь в квартиру Осокина была заперта, в подъезде стояла тишина.

— Оставайся здесь, а я посмотрю под окнами.

Доцент жил на пятом этаже, света в его окнах не было. Подойдя ближе к стене дома, Борисов убедился, что по решетке, которой забрана лоджия первого этажа, можно легко забраться на второй и выше. Залезть таким способом на пятый этаж для любого из грасовцев было все равно, что прогуляться по бульвару. Перед тем, как начать подъем, майор огляделся. Его внимание привлек тусклый металлический блеск в середине полузатоптанной клумбы. Лежавший там предмет напоминал большой старый почтовый ящик. Он был разбит, а между разошедшимися фанерными листами виднелись плоские ленты соединительных кабелей и электронные платы. Борисов ещё раз осмотрелся и достал рацию.

— Виталий, тут у Осокина под окном лежит разбитый ящик. Иди посмотри, — сказал он и стал быстро подниматься по балконам, решив, что за столь короткое время, из квартиры все равно никто выйти не успеет.

Балконная дверь на пятом этаже была открыта, сквозняк доносил из комнаты запах чего-то знакомого, напомнившего майору прошлое: джунгли, шорох осколков, кислая пороховая гарь, кровь... Кровь. Он осторожно вошел в темную комнату, обошел то, что лежало в центре старомодного ковра и педантично обследовал всю квартиру, начиная со входной двери.

Дверь была на цепочке. Впрочем, гадать не приходилось: убийца проник в квартиру тем же путем, что и Борисов. Майор включил свет. Вид такого количества крови давно не вызывал у него содрогания. Всё же ему было не по себе: Юрию Николаевичу казалось, что он в чем-то виноват, навлек на человека беду и не смог предостеречь. И было досадно, что его обставили.

Тело бывшего доцента МГУ лежало на ковре спиной вверх. Некрасивые черты лица Осокина были искажены предсмертным ужасом и болью. На лбу виднелись кровоподтеки, словно по нему били чем-то тяжелым. Тело было ещё теплым, но ни о какой реанимации не могло быть и речи: повернутая вбок голова лежала отдельно.

Майор осмотрел комнату. В книжном шкафу и письменном столе кто-то рылся, бумаги и книги были разбросаны. На столе стоял далеко не новый самсунговский монитор, к тому же разбитый вдребезги. Потемневшая от времени клавиатура валялась на полу, а системный блок компьютера вообще отсутствовал. Борисов снова потянулся за рацией и, включив её, услышал обрывок разговора между Ильей и Виталием.

— Я сам в молодости так прикалывался. А вспомни Ренатову "Победу"... —говорил Большаков.

— Это о чем ты, старче? — вмешался майор.

— Это мы обсуждаем ящик, который был у Осокина вместо компьютера, —ответил Илья. —Если Виталик мне не соврал, машинка была на уровне "Целерона", хотя внешний вид имела убогий. Наверное, нарочно убогий, чтобы не украли. Я думаю, Осокин его сам собрал из деталей. Я тоже люблю такие приколы. Как там Осокин?

— Ты угадал. Осокин уже больше ничего не соберет. Его самого слегка разобрали.

Послышалось хмыканье Ларькина, шутка была в его вкусе.

— Виталий, поднимись сюда.

— Секундочку, Юрий Николаевич, мне тут пару винтиков осталось открутить.

—- А чем ты занят?

— Илья попросил забрать с собой "винчестер".

— На обратном пути возьмем весь этот хлам. А вообще-то ты прав, бери сейчас, мало ли что, —сказал майор и переключил рацию на "stand by".

Через пару минут Виталий появился в комнате. Достав из кармана старенькой штормовки небольшой жесткий диск, он показал его майору:

— Вот. Большаков говорит, что, судя по маркировке, "винчестер" ноутбуковский и вряд ли пострадал при падении. К тому же, там внизу клумба, хоть и чахлая.

Борисов молча кивнул на труп, а сам стал с любопытством дилетанта осматривать красивую деталь. Виталий же обследовал место происшествия профессионально и пришел к следующим выводам:

— Очевидно, Осокин сидел у окна за компьютером, но не сразу заметил, как преступник забрался на балкон. Возможно, заметил, бросился бежать, но не смог уйти от преследователя, споткнулся, например. Убийца действовал, вероятнее всего, молотком, а затем для верности отрезал жертве голову. Тем же молотком он разбил монитор, инструмент забрал с собой. Хозяйственный мужик. И сильный. Но глупый. Совершенно не понятно зачем угробил хорошую вещь. Если он пытался уничтожить компьютер, то ему надо было разбить именно ту деталь, которая у Вас в руках. Или забрать с собой. Следы ограбления тоже имитированы небрежно и неумело. Исполнитель, очевидно, был не из самых умных и опытных.

— Всё? Не густо. Однако милиции будет ещё сложнее работать. Потому что мы с тобой сейчас тщательно подотрем за собой все, что натоптали. Чтобы не сбивать их с толку.

Перед тем, как забраться в "жигуленок", майор ещё раз достал рацию:

— Илья. Найди в этом доме подходящую квартиру с телефоном: двадцать третью, двадцать восьмую или тридцатую, посмотри там по своему справочнику. Позвони в местную дежурную часть, конечно так, чтобы их определитель номера указал на эту квартиру.

— Понимаю.

— Если у них, конечно, есть определитель. Скажи, так мол и так, шум борьбы, крики в соседней квартире, звон стекла. Уяснил?

— Окей.

— Если уж они тут так крепко спят, придется нам проявить бдительность за них.

Текстовых файлов на "винчестере" у Осокина оказалось очень много: статьи, письма, доклады к научным конференциям. Но, упорядочив их по дате и времени создания, Илья обнаружил, что один из файлов Радий Евгеньевич записал за четыре минуты до того, как отправил ему тревожное сообщение. Естественно, что этот текстовик, сделанный в формате RTF, Большаков стал читать первым.

"В последнее время я стал замечать рядом с собой следы чьего-то присутствия. Вещи, особенно бумаги, оказываются не на месте. Без меня дважды включали домашний компьютер. Я даже начал было думать, что здесь завелся домовой. Но потом понял, что все это — просто слежка, неумелая и грубая. За мной следят. Кто и зачем — не знаю. На некоторые предположения наводит только сегодняшний визит преподавателя Степанова из Набережных Челнов. Он пытается найти причину произошедшего у них взрыва, но квалификации ему не хватает. Но главное — то, что вслед за этим произошло Пока длилось заседание кафедры, в моем портфеле кто-то копался. Такого ещё не было. Бумаги и фотографии, которые мне оставил Степанов, лежали не так, как я их положил. Возле дома один субъект показался мне подозрительным. Может быть, все это связано с нашей работой в начале восьмидесятых? А может быть, у меня начинается мания преследования. Но если я прав, опасность угрожает не только мне. В опасности и мой друг Сергей Карапетян, да и Володя Кисьмережкин, и Дима Иванов. А вот в том, что опасность грозит Челнокову, сомневаюсь. Скорее всего, она от него исходит. Может быть, я сужу предвзято. Но только теперь я начал думать, что пожар, уничтоживший наши расчеты, модели и аппаратуру, был не случайным. Челноков после этого куда-то пропал. Возможно, он похитил результаты наших общих трудов, а пожар имитировал. То, что он сумел самостоятельно доработать нейтринный лазер и превратить его в оружие, о котором он постоянно толковал ("девастатор"), представляется мне невероятным. Но эту возможность нельзя сбрасывать со счетов. Побочные эффекты, происходящие с "мишенью", когда-то рассчитывал Карапетян. Они полностью совпадают с теми, о которых рассказывал сегодня Степанов. Возможно, мы все, авторы этого проекта, в опасности. Наши знания представляют теперь угрозу, для нас самих. А "девастатор", судя по всему, угрожает жизням многих людей. Если я прав, это только начало, Шаттл не остановится ни перед чем.

Не знаю, зачем я все это написал. Может быть, только для того, чтобы избавиться от гнетущей меня тяжести и тревоги".

Одна лишь мысль о том, чтобы набрать знакомый номер, приводила Борисова в раздражение. С одной стороны, Вятич — коллега, сам втянул его в это дело и должен бы помочь. С другой стороны, хрен редьки не слаще. Взрыв на заводском конвейере завтра — на одной чаше весов. На другой —дать Тимашову, а значит и Братству, которое не признает за собой никакого контроля со стороны общества, шанс заполучить супероружие. А "братья" такие игрушки ой как любят, размышлял майор. На что они могут ради них пойти, я по Оренбургу помню. Человек уходит на работу —и просто не возвращается уже никогда. У меня перед ними было преимущество, я держал в руках вторую ниточку к этому делу, смог сопоставить одно с другим. А теперь сдавать все козыри Вятичу? Нет. Сейчас без пятнадцати четыре утра. Подожду до вечера, там видно будет.

Он взглянул на подчиненных. Виталий и Илья сидели теперь по разные стороны стола. Сидели тихо, прислушиваясь к знакомому гневному сопению майора.

— Ты нашел адреса и анкетные данные? — спросил Борисов у Ильи. Тот потрогал лежащие перед ним бумаги.

— Всех, кроме Челнокова. Двое живут в Москве, Кисьмережкин — в Туле. А Челноков куда-то скрылся.

— Но хотя бы прошлое выяснил?

Большаков виновато опустил глаза.

— Да, оказалось, он учился в заочной аспирантуре. А жил в Москве.

— Так. На Челнокова нас может вывести Цыкин. Итого, по-прежнему, четыре фамилии в списке людей, с которыми нужно срочно поработать. Четыре свободных агента, считая меня и не считая Рената, который будет дежурить здесь. Казалось бы, четыре легко делится на четыре. Но мы не пойдем на поводу у арифметики. Тут одна молодая пара очень просилась работать вместе. Но девочка хотела вдвоем обработать Цыкина, а мальчик — Осокина. Одна кандидатура естественным образом отпала. Не вполне естественным, но так получилось. В итоге имеем следующее: я занимаюсь Карапетяном, Ларькин едет в Тулу, а Рубцова и Большаков работают с Цыкиным и Ивановым. Как Вы их поделите, это уже ваши проблемы. Основная задача: найти Челнокова и не дать убить остальных. Вряд ли убийца Осокина и Челноков —это одно и то же лицо, не будем упрощать себе задачу. Напоследок вот что. Мягко говоря, нам утерли нос. Не будем уточнять, чем именно. И главное, кто? Существа, которые ещё не вполне произошли от обезьяны. Ну есть у них пара светлых голов, так ведь у нас больше. Я, конечно, не про нас с Ахмеровым сейчас говорю. Но, кажется, среди нас есть молодые образованные специалисты, чуть ли не экстрасенсы... Короче, достойный, быстрый и эффективный ответ —вопрос нашей с вами профессиональной чести.

Глава 6

Сергей Валерьевич Карапетян был интеллигентным, мягким и немного рассеянным человеком. Прочитав первокурсникам лекцию по матанализу и проведя семинар со студентами третьего курса, он зашел на кафедру и узнал, что его дожидается какой-то человек. Незнакомец был на вид старше Сергея Валерьевича, одного с ним роста, но гораздо шире в плечах. В короткой армейской стрижке пробивалась седина. Лицо мужчины —он представился Николаем Юрьевичем и показал удостоверение сотрудника ФСБ — показалось Карапетяну знакомым. Несмотря на всю свою рассеянность, Карапетян смог вспомнить, где он его видел: сегодня в метро, когда случайно оглянулся. Нельзя сказать, что внешность незнакомца была очень приметной, но, забывая имена, даты и телефонные номера, Карапетян хорошо запоминал лица. Небольшая аудитория, смежная с кафедрой, пустовала, и Сергей Валерьевич повел гостя туда.

— Чем могу быть полезен? — спросил он с интересом.

— Скажите, часто ли Вы видите своих друзей молодости: Иванова, Кисьмережкина, Челнокова, Осокина?

— Иванова видел примерно с месяц назад. Или два. Осокина встречаю регулярно. А остальных не видел очень давно.

— Как поживает Иванов? О чём Вы с ним беседовали?

— Да ничего особенного, на бегу поздоровались. Работает в какой-то фирме, зарплата хорошая. Нормально.

— Сергей Валерьевич, Вы не могли бы вкратце, доступными словами рассказать о принципе работы изобретенного вами нейтринного лазера?

Преподаватель печально улыбнулся.

— Какая давняя история... Как положено, обросла легендами. Во-первых, нельзя сказать, что было что-то изобретено. Чисто теоретические выкладки, особенно с моей стороны. Действительно, много технических решений предложил Алеша Челноков. Ему, наверное, больше всех хотелось увидеть прибор в действии. Но до конца работу довести не удалось.

— Я знаю, тот пожар был для Вас большим потрясением. Вы даже отошли от науки.

— Не только в пожаре дело. Хотя и это тоже. Лежал в больнице —вы, наверное, знаете. Нервы не выдержали. Пять лет ни за что не брался. Да и меня никуда не брали. Десять лет потихоньку преподавал. Про науку даже думать боялся... Вот только год назад решил завершить кандидатскую. Наука не стоит на месте. Конечно, тему пришлось сформулировать иначе. Ученый совет пошел навстречу, — он слабо взмахнул рукой, заканчивая разговор об этом. —Ну, а во-вторых, вашу просьбу очень сложно выполнить. Как правило, "доступные слова", как Вы изволили выразиться, обозначают вещи знакомые, обыденные, а наука имеет дело с явлениями неисследованными, новыми. Мы обязаны обозначать вновь открытые, не освоенные ранее вещи новыми словами, ведь это правомерно? Опираясь же на предыдущие представления и понятия, объяснить их бывает сложно. Но я попробую...

Послушав Карапетяна несколько минут, Николай Юрьевич со вздохом остановил его:

— Нет, этого с моим образованием не понять. Пока Вы говорили о принципе фрактального строения материи, да ещё нарисовали фракталы на листочке, я ещё мог себе это представить. Межуровневый резонанс как-то могу попытаться вообразить. Но дальше... Пептоны... барионы... в общем, я потерял ход мысли.

— Наверное, я плохо объяснил, —огорчился Карапетян.

— Вряд ли дело в этом. Просто надо будет Вам поговорить с моим более подготовленным сотрудником, но позже. А сегодня — в крайнем случае, завтра утром, но лучше сегодня — Вам нужно уехать, Сергей Валерьевич.

— Куда и почему?

— Куда — это Вы решите сами и скажете только мне. Только мне, понимаете? Друзьям и руководству Вы тоже что-нибудь скажете. Но правду —только мне. Есть у Вас родственники или знакомые, у которых Вы могли бы провести в безопасности, скажем, месяц?

— У какого армянина нет таких друзей? —улыбнулся преподаватель. — Есть дальние, но хорошие родственники в Сочи и в Армении.

— Выбирайте сами. То и другое по-своему хорошо и по-своему плохо. Пожалуй, для Сочи не сезон.

— Тогда Армения, поселок Гало.

— Гало? Это в горах?

— Конечно. Вы спросили так, словно были там.

— Не имеет значения. Подыщите себе уединенное место в горах, скажите родственникам, что врач посоветовал Вам отдохнуть, полечить нервы.

— Может быть, Вы всё-таки скажете, почему я должен скрываться? Если это страшный секрет, то хотя бы намекните, я пойму.

— Ах, да... —чекист недовольно посмотрел на Карапетяна. —Ей богу, Сергей Валерьевич, вдаваться в подробности лучше не стоит. Но чтобы Вам не теряться в догадках, я скажу: это связано с девастатором.

— Девастатором? Так называл наш будущий прибор Челноков. Он все хотел сделать из него оружие.

— Вот-вот. Кто-то из вашей пятерки—скорее всего, именно он — заинтересован в том, чтобы остальные уже ничего не смогли рассказать, даже самыми мудреными терминами.

— Понимаю.

— Постарайтесь пройти все формальности сегодня. Дело хлопотное, воспользуйтесь вот этим.

— Да что вы...

— Берите, не стесняйтесь, это подъёмные. Вам же лететь в другое государство. Никаких расписок не нужно. Главное, ни с кем без необходимости не вступайте в контакт, никого не предупреждайте о своем отъезде. Самый минимум формальностей. Сумеете?

— Думаю, да. На кафедре ко мне хорошо относятся, с пониманием.

— Как Вас найти в Гало? Там много Карапетянов.

— Спросите Левона. Того Левона, который живет у ручья.

— Хорошо, через месяц или раньше, если все благополучно закончится, я Вам дам знать. Постарайтесь уехать сегодня. Счастливого Вам пути.

В половине одиннадцатого утра Афоню разбудил помощник:

— Это тебя. Какая-то женщина.

— Какая женщина? — возмутился спросонок Цыкин. — Пошли её на х...

— Пошли сам, чтобы потом на меня не орал. Она говорит, что ты непременно захочешь её увидеть.

— Черт... — Афоня взял из рук помощника изящный аппарат. — Алло, слушаю.

Услышав певучий голосок спутницы давешнего белоруса, он подумал с насмешкой и удовлетворением: "Я так и знал…" Тёлка прямо ничего не предлагала, плела какую-то чушь про Москву и настоящих мужчин, но чего она хотела, было и так ясно. Окончательно проснувшись, Цыкин пригласил её в гости. Как и в прошлый раз, в полдень.

Закончив разговор и нажав кнопочку на трубке, он направился было в ванную, насвистывая —день начинался неплохо, — как вдруг остановился озадаченно.

— А с чего это я вдруг разбежался с ней встречаться? У меня ж принцип: непроверенных баб не трахать. Почему я про него забыл? Послать её надо было...

В юности у него случился очень неприятный сексуально-больничный опыт, и к своим тридцати четырем годам Афоня стал осторожным. Берёг здоровье. "Но ведь ежу понятно, если она заразная, им обоим не жить, —уговаривал себя Цыкин и тут же возражал. — А если её всё-таки подослали? Чтобы меня заразить СПИДом... Есть такие ВИЧ-инфицированные, которым и смерть не страшна. Вдруг она из таких? Да ну, на фиг; чего это я так испугался? Баба как баба".

Он поколебался ещё немного и разрешил свои сомнения фразой из анекдота: "Ладно, лучше умереть джигитом, чем засранцем". И снова сам себе удивился — такая дурацкая лихость была ему в последнее время не свойственна.

Дамочка опоздала всего на пять минут. Таинственно блестя глазками, нараспев сказала: "Хэллоу!" Афоня намеревался было без долгих предисловий поставить её перед собой прямо тут, в коридоре, на колени и дать ей в рот. Иногда он начинал так и пришёл к выводу, что показав бабе с самого начала её место, с ней легче иметь дело. Но он не смог высказать свое намерение ни словами, ни действиями. Несмотря на то, что женщина на этот раз была без спутника, у Афони возникло странное ощущение, что вместе с ней в квартире появился кто-то ещё. И эта бредовая фантазия его смутила. Он сбился с заготовленного сценария и, не зная, что дальше делать, приглашающе махнул рукой в сторону гостиной: там на столике стояла бутылка шампанского. Запить, так сказать, любовь.

Дамочка восхищенно ойкнула, прошмыгнула в гостиную и устроилась в Афонином кресле. Слегка улыбаясь, она смотрела на Цыкина очень откровенным взглядом и кокетливо гримасничала, словно ежесекундно примеряла новую изящную маску, каждая из которых ей очень шла. Она и в самом деле была очень недурна: свежее, какое-то девчачье лицо, наивные глаза, широко посаженные, как у Бритни Спирс. Это было единственное, что Афоне не понравилось: странное расположение глаз, едва ли не по разные стороны головы. Бриллиантов на ней не было, но косметикой она поработала старательно, раскрасив себя в стиле этакой женщины-вамп. Ярко-красное платье в обтяжку было настолько интригующей длины, что ей приходилось все время поправлять его чуть ниже ягодиц.

— Изумительное шампанское, — весело сказала женщина, взглянув на этикетку, —а может быть, у Вас есть виски? С тех пор, как побывала в Англии, я обожаю скотч.

У Афони в спальне был шотландский виски, и он поплелся за бутылкой, упуская второй удачный повод перейти к делу. Вернувшись, Цыкин слегка обалдел: женщина сидела все в той же позе, но одежды на ней уже не было. И непонятно было, куда она её дела. Но об этом Афоне было совершенно нечем подумать: все его внимание было приковано к её телу. Она была не то что ослепительно, а скорее, оглушительно красива.

По-прежнему глядя на него призывным взглядом, она улыбнулась ещё откровеннее и дразняще провела по полураскрытым губам кончиком розового языка. Сердце у Афони билось учащенно, воздуха не хватало. Давно уже он не был так возбужден. Но вместе с тем он чувствовал, что возбуждение испытывает какое-то не такое, какого хотелось бы. В нем было не столько желания, сколько страха. И чем больше он это осознавал, тем больше становилось его беспокойство, подстегивая цепную реакцию страха. Представив, что сейчас надо будет развязать пояс халата и продемонстрировать себя во всем великолепии, он испытал просто панику.

— Ну? —поощрительно спросила женщина, улыбнувшись.

Афоня смотрел в её смеющиеся глаза и не мог оторваться. Он стоял, словно парализованный, с бутылкой шотландского виски в руке и ощущал, как страх его разрастается снежной лавиной и переходит в ужас. Сам не зная отчего, он боялся эту дамочку до крика, до ступора, до обморока, со всеми готовыми вытечь отсюда последствиями. Он давным-давно забыл, что "ну" в последние годы говорил женщинам он, а не женщины ему. Цыкин уже не думал о сексе, ему хотелось только одного: оказаться где-нибудь далеко отсюда. Он чувствовал, что дело вообще не в его сексуальной состоятельности или несостоятельности. Речь идёт о чем-то другом, гораздо более страшном.

Вслед за этим пришло понимание, что дамочка знает всё, что он испытывает, видит его насквозь. И не улыбалась она ему, она смеялась над ним, наверное, с самого начала. А теперь уже хохотала во всю глотку, откровенно и страшно.

Глаза её разъехались ещё шире и оказались где-то возле ушей, теперь уже точно по разные стороны головы, как у рыбы. На их месте оказалась уродливо утолщенная переносица. Афоня хрипло вскрикнул и неловко запустил в женщину бутылкой. В ту же секунду ведьма исчезла.

Цыкин затравленно озирался. Пятясь, он шагнул было к двери, но внезапно почувствовал, что за спиной у него кто-то есть. Отскочив, резко повернулся и успел заметить, что это был мужчина. Но тот мгновенно раздвоился, разделившись на два полупрозрачных призрака. Один остался перед дверью, а другой с небольшим запозданием вновь оказался у Афони за спиной, словно прикрепленный к его лопаткам длинным гибким стержнем. Одновременно кто-то сильно ударил Цыкина сзади ногой в левый бок, по почке.

Боль не оставляла места спасительной мысли, что все это происходит в кошмарном сне. По своей дикости и, одновременно, пронзительной реальности события походили на жуткий наркотический глюк. Но наркотиками Цыкин баловался только в ранней молодости и сумел не перешагнуть опасную черту. Тогда что это было? Почему это страшное творилось именно с ним?

Цыкин вспомнил про пистолет. Дед у него был героем Гражданской войны, в семнадцать лет командовал партизанским отрядом. Старый дедов "маузер", ухоженный и всегда готовый к работе, лежал за диванной подушкой. Шарахаясь из стороны в сторону, Афоня добрался до противоположной стены комнаты и обессиленно рухнул на диван. Приваливаться к спинке он, однако, не стал. "Маузер" был здесь, недалеко, стоило только отвести назад правую руку. Но призраки исчезли, и он не спешил. Пусть только какая-нибудь из этих тварей покажется...

Но в комнате было тихо, слышался только мирный городской шум за окном. Цыкин унял задрожавшую нижнюю челюсть. Сумасшествие... Белая горячка... Не может быть, не так уж много он пил. Неужели вот так сходят с ума?

Неожиданно кто-то завозился в шифоньере. Цыкин вздрогнул, сдерживая желание схватить "маузер". Щелкнули задвижки, и обе дверцы шкафа широко распахнулись. Раздвигая в стороны Афонины вечерние костюмы, из шифоньера вышел человек, которого бандит сразу же узнал. Это был первый в его жизни убитый.

Цыкин никогда не был самым сильным в школьно-дворовых подростковых стаях. Никогда не был признанным вожаком. Но всегда был самым задиристым. Афоня очень любил натравить всю компанию на какого-нибудь случайного прохожего. Просто так, чтобы ощутить свою власть, своё умение управлять событиями. Кореша-бугаи подсмеивались над ним, вожак презирал, но он-то, Цыкин, знал, кто верховодит в стае на самом деле.

Так было и в тот раз. Поймали в переулке какого-то немолодого очкарика, разбили стекляшки ему прямо на физиономии. Тот, дурак, всё никак не хотел покориться, перейти на униженный тон. Попросил бы сразу пожалобнее, чтобы отпустили, отделался бы от силы одним пинком. Но он всё рыпался, и унизить его потому требовалось по-настоящему, чтобы знал, по чьей земле ходит. Память отказывалась восстанавливать, что же требовал от него тогда распалившийся Афоня. Что-то гадкое, грязное. А потом, когда вся стая забивала очкарика ногами, его животные крики и хруст ломаемых костей уже не могли их остановить.

Вожаку дали восемь лет, Афоня отделался тремя годами условно. Но он отдавал себе отчет, кто на самом деле отвечает за эту смерть.

Мертвый очкарик стоял молча, глядя на Цыкина с насмешкой и презрением. Волосы его были измазаны влажной рыжей глиной. Почерневшая кожа на щеке лопнула, и было видно, что во рту у него копошатся черви. На нем был один из лучших Афониных костюмов. Постояв так немного, он медленно двинулся по направлению к дивану.

Также медленно, как в страшном сне, Афонина рука потянулась к оружию. Бесконечно медленно она доставала из-за подушки "маузер", наводила его на приближавшийся ужас и снимала оружие с предохранителя. Уже совсем отрешенно Цыкин смотрел, как пляшет от сильной отдачи кисть, как пули вырывают из мертвеца куски зеленоватого мяса, не причиняя ему, по всем законам жанра, никакого вреда...

С этого момента его уши словно заложило ватой, он перестал слышать и воспринимать звуки. В его сознании вместо этого включился иной слуховой канал, словно абонент, которому долго звонили, наконец снял трубку. Поначалу Афоня не разобрал никаких слов, слышалось только дыхание и ещё почему-то позевывание.

Дверь отворилась, и в комнату вбежали помощник и охранник. Они что-то говорили, испуганно глядя на Афоню и лежавший посреди комнаты костюм, продырявленный в четырех местах. Мертвец исчез из квартиры и из сознания Цыкина. Но не насовсем, а словно спрятался в подсознании, дожидаясь удобного момента. Цыкин ещё чувствовал его близость.

А в ушах у Афони зазвучали слова.

— Долго же я спала, — с удовольствием произнес мужской голос, чем-то похожий на голос самого Цыкина.

— Кто ты? Л испуганно прошептал он вслух.

— Я —твоя совесть, —с милицейскими интонациями произнес голос. — Хватит, браток, теперь ты от меня не отделаешься. Будем жить вместе. Только боюсь, что недолго. Уж очень много ты нашалил без моего контроля.

Помощник о чем-то спрашивал, беззвучно шевеля губами.

— Взгляни на этих ублюдков, — сказала совесть. — Каждый из них в отдельности заслужил пулю. Давай их пристрелим?

Афоня хотел запротестовать, но остекленевшими от ужаса глазами увидел, как рука с "маузером" помимо его воли поднимается. У охранника в руках был автомат. Наверное, поэтому сметливая совесть бандита убила его первым. Помощник бросился бежать, но следующая пуля догнала его в коридоре, разбив затылок.

— Ну вот, молодец. Теперь нам никто не мешает, — удовлетворенно сказала совесть. —Теперь займемся тобой. Подойди-ка к зеркалу. Посмотри на себя хорошенько.

В зеркале перед ним предстало бледное до синевы лицо, безумные глаза... Это был лик сумасшедшего, буйного и смертельно опасного.

— Эх, Афоня, Афоня, — по-хозяйски вздохнула взявшая бразды правления совесть. -— Ну что с таким делать, а? Угадай с трех раз. Для самых одаренных подсказываю: "маузер" в правой руке.

— Нет, — прошептал Цыкин.

— Ты должен помочь обществу, Афоня. Общество парализовано демократическими свободами и не скоро поймет, что таких, как ты, надо пристреливать, как бешеных собак. Будь человеком, возьми этот труд на себя. Ведь тебе не надо доказывать, что ты виноват? Смотри, это делается вот так.

Афонино отражение в зеркале встретилось глазами с Цыкиным, кивнуло ему, словно прощаясь, приставило тяжелый "маузер" к виску и нажало спусковой крючок. Бандит увидел, как брызнула на руку кровь, как на мгновение наполовину вылезли глаза от повысившегося внутричерепного давления, как с другой стороны вместе с пулей вылетела добрая половина черепа... Отражение опустило оружие и продолжало стоять перед Цыкиным с разбитой головой и помертвевшими глазами. По зелёно-голубому халату текла, впитываясь, темно-красная кровь.

Но сам Афоня был ещё жив. Его собственная рука с оружием была опущена вниз, ствол смотрел в импортный линолеум. Он был жив и, странное дело, ещё хотел жить. Поэтому, когда не подчиняющаяся ему более рука стала поднимать оружие к виску точь-в точь так, как это только что сделало отражение, Афоня заплакал и взмолился:

— Нет! Нет!!!

— В чем дело? Ты боишься?! — гневно спросила совесть теперь уже почему-то женским голосом. —Да будь же ты мужиком!

— Нет. Не надо... —осипнув, шептал Афоня.

— Неужели ты хочешь отдать себя в руки правосудия? — в женском голосе звучало презрение. — Ты выбираешь это? Предпочитаешь тюрьму?

— Да! —не колеблясь, заверил Цыкин.

Совесть недовольно хмыкнула и замолкла, видимо, размышляя. Правая рука, подрагивая, держала "маузер" у виска, обжигая горячим стволом кожу. Оставалось только слегка согнуть указательный палец... Афоня закрыл глаза, чтобы не смотреть на жуткое отражение.

— Ладно, договоримся, —буркнула, наконец, совесть мужским голосом и опустила оружие. — Решено. Значит, пойдешь сдаваться. Давай подумаем, как это сделать, чтобы хоть как-то искупить вину. Кому ты велел убить Осокина?

— Перёпе.

— Это маленький такой, курчавый? Антон Перепелицын, бывший форточник?

— Да. На цыганенка похож. Да он и есть наполовину цыган.

— А по-моему, на Пушкина, — неожиданно заявила совесть женским голосом, и Афоня лишний разубедился, как плохо быть сумасшедшим. Пока совесть молчала, Цыкин успел подумать, как же он раньше не заметил, что их маленький, ловкий как обезьяна и глуповатый киллер Перёпа внешне, действительно, отдаленно напоминает Пушкина.

— Вспомни, что ты ему ещё приказал? — продолжил допрос мужской голос.

— Сегодня ночью он должен убрать Карапетяна. Ротор, Кейб и Мокрый работают днем того физика, что в Туле, а завтра они замочат четвертого, Иванова.

— Какие заказы ты можешь отменить?

— Только завтрашний. Перёпу вряд ли до завтра кто найдет. Но он если обещал, то сделает. А в Туле, наверное, закончили уже.

— Жаль. Это будет меня тяготить. А значит, и тебя. На который час назначен взрыв конвейера?

— На десять утра.

— Каким способом ты можешь его предотвратить?

— Есть только один способ: позвонить на радио-станцию "Эхо Москвы" и попросить запустить в полночь вместо рекламы нашего казино другую нашу рекламу. Это будет сигнал Шаттлу, что тольяттинцы уплатили бабки, взрыв отменяется. По-другому с ним связаться нельзя. Но по любому ему надо будет платить.

— Как Вы будете рассчитываться?

— Баум снимает деньги со счета, мы с ним приезжаем на дачу к Семенчуку. Туда же должен подъехать Шаттл. Баум отслюнивает ему грины, Семенчук следит, чтобы все ништяк было, я отвечаю за безопасность Семенчука.

— Сколько берет Шаттл?

— Двадцать пять процентов.

— Не западло Вам платить ему столько? Он доверяет Семенчуку?

— Черт знает, чего они так спелись. Маньяк маньяка видит издалека. Потом, он же не один, у них же какая- то секретная шарага при ФСБ. Как говорит Шаттл: "Мы —Физики-Секретчики-Бизнесмены". Я его девастатор ни разу в глаза не видел, ты ведь знаешь...

— Не забывай, что я спала. Он — представитель секретной лаборатории? Значит, их много, которые решили подзаработать вот таким способом?

— Да, но мы эту контору до сих пор не вычислили, так что трогать его нет смысла.

— Точнее, до сей поры не было смысла. Пора прекращать вашу игру в громовержцев. Рекламу заменишь. Баума предупредишь, запугаешь, что хочешь с ним сделай, но чтобы он подтвердил перед кем угодно, что деньги действительно получены. Снимете, сколько надо, и заплатите Шаттлу. Наверняка не последние. Главное, чтобы взрыва не было, понял? А потом подумаем, как лучше сдаться милиции. Но главное, устрой эту встречу на даче, чтобы на твоей совести, на мне то есть, новых человеческих жертв не было.

— Семенчук меня и в тюрьме достанет.

— А тебе никто не велит его сдавать. Ты за свои старые грехи ответь. Тогда я оставлю тебя в покое. Пока, на первый раз, даю тебе испытательный срок. Не буду тебя донимать. Но если ты передумаешь...

Правая рука Афони самопроизвольно поднялась и рукояткой "маузера'' разбила зеркало. Отшвырнув оружие, она взяла один из острых осколков и крепко прижала к шее, в том месте, где проходит сонная артерия. Афоня выпучил глаза.

— Не передумаю.

— Когда назначена встреча с Шаттлом?

— Не знаю. Договариваться будем послезавтра.

— Ну, это не важно. Я теперь всегда с тобой. Сделаешь так, как совесть велит. Сейчас ложись спать, но не забудь вечером отдать приказ насчет рекламы.

Цыкин выронил осколок зеркала, непритворно шатаясь, подошел к дивану, рухнул на него и проспал до вечера. Проснувшись, он не смог вспомнить, зачем убил двух подручных, а про утреннюю посетительницу забыл начисто. Но того, что он помнил, хватило ему, чтобы до конца своей жизни — а жить ему оставалось совсем немного — не знать ни секунды покоя...

Ларькин свернул в подворотню, проехал через проходной двор, впритирку миновав опять припарковавшуюся здесь "тойоту" ("сколько раз им говорили... опять, что ли, штраф хотят заплатить?") и загнал "жигулёнок" в автоматически открывшиеся ему навстречу ворота грасовского гаража. Он вернулся из Тулы усталый и недовольный. Он опоздал. Инженер оружейного завода Кисьмережкин был сегодня утром по дороге на работу сбит "джипом" без номеров. "Скорая помощь", на которой его везли в реанимацию с сиреной и мигалкой, тоже попала в аварию: тяжелый старый "ЗИЛ" с номерами, заляпанными грязью, не захотел уступить ей дорогу. Вся бригада получила ранения, а инженер скончался. Нарушителей правил дорожного движения найти пока не удалось, да никто и не верил, что удастся.

В мастерской, которую Виталий не мог миновать, проходя из гаража в другие помещения особняка, его встретил Ренат.

— Привет. Ну, как дела?

— Плохо, — махнул рукой капитан.

— Пошли, расскажешь. Все сейчас у Ильи собрались. Стихийное совещание за чашкой кофе. Майор велел тебя позвать.

— Пошли.

В "бункере" Большакова было только три кресла, поэтому они захватили себе по дороге пару стульев из ларькинской лаборатории.

— С возвращением, — Борисов, похоже, к вечеру остыл и был настроен миролюбиво. — Говорят, ты должен был опоздать.

— Я и опоздал, — с досадой ответил Виталий. — Где-то на полчаса всего, но... Хер бы они его сбили, если б я вовремя доехал до Тулы.

— Теперь уж не переиграешь, —сочувственно произнес майор, вручая ему чашку горячего кофе. —А мы тут отмечаем Илюшино боевое крещение.

— Да Вы что? —удивился Ларькин и посмотрел на Большакова, — Как это ты сумел поступиться принципами?

— Перед Ириной неудобно было, — тот сидел за пультом сам не свой. — Хоть и чужими руками, и ситуация того требовала, а всё-таки... Не видать мне теперь царствия небесного.

— Ерунда, —утешительно сказал Борисов. Главное — работа над собой. Создатель айкидо Уэсиба воевал с нами в тридцать девятом, участвовал в диверсионных операциях, а достиг же, говорят, просветления. Даже умер не по-людски, вроде как тоже в воздухе растворился. Но это уже враки. В общем, у тебя ещё есть шанс.

Виталий коротко доложил о поездке, затем Рубцова и Большаков повторили свой рассказ о визите к Цыкину.

— ...Иришка в боевой обстановке бешеной становится, сказал в завершение старлей. — Просто берсерк какой-то.

— Сомнительный комплимент, — отозвалась та. — Но кого бы я с удовольствием пристрелила, так это Афоню. Редкостная дрянь.

— Возможно, мы тебе дадим отдохнуть от общения с ним, — решил Борисов. Он взглянул на Ахмерова, который сидел в уголке и слушал рассказы товарищей с некоторой завистью. — В ближайшее время Цыкина будет опекать Ренат. Все переговоры, радио, телефон, устные беседы — взять на прослушивание.

— Есть, — повеселел прапорщик.

— В случае необходимости — а я думаю, что она появится, — Большаков тебе поможет. День и час предполагаемой встречи Цыкина, Семенчука и Шаттла на их загородной вилле мы должны узнать непременно. У кого какие соображения по поводу Челнокова? Он действительно работает в "почтовом ящике"?

— В тех списках, до которых пока что смог дотянуться "Вампир", его нет. Вряд ли он смог бы устроиться под чужой фамилией. Там хорошо проверяют кадры. Скорее всего, он блефовал перед бандитами. Подстраховывался от несчастного случая.

— Может быть. А что Иванов?

— Обещал затеряться так, что ни одна собака не сыщет. Сообразительный мужик, сразу понял, что дело пахнет керосином.

— Проверь. Позвони ему.

Большаков набрал номер, с минуту послушал длинные гудки и удовлетворенно кивнул:

— Никто не отвечает. Я же говорю, сообразительный.

— Что он рассказал о Челнокове?

— Говорит, что знал его лучше всех. Взаимопонимание, говорит, у них было. И совместимость по уровню быстродействия систем. Поэтому он так быстро и смотался. По его словам, Алексей Челноков — человек творческий, сметливый, но беспринципный. В работе упорный. Эгоист и эгоцентрик, неврастеник с ущемленным самолюбием. Родом из Мариуполя, из рабочей, естественно, семьи. Поставил себе целью жизни выбиться в большие люди любым способом. Их с Ивановым объединяла, кроме прочего, близость специализаций, оба занимались биофизикой.

То состояние, в котором молодые тогда ребята сделали большинство своих открытий, называется "лазерным эффектом". Термин взят из физики, но обозначает психологическое явление, когда люди, занимающиеся совместным научным творчеством, начинают фонтанировать идеями, подзаряжая, подстегивая друг друга. Достигается оно всяческими бризовскими штучками: мозговыми штурмами, деловыми играми. Так что кто из них больше автор, сказать трудно, изобретение общее. Иванов сказал, что лучше всего "лазерный эффект" получался, когда собирались Осокин, Челноков и Карапетян. Кстати, треугольник — идеальная структура для такой работы. В нем давным-давно расписаны роли: Генератор Идей, Эксперт и Скептик. Я это говорю к тому, что они всё время менялись ролями: то один — Генератор, другой —Скептик, то наоборот. Но чаще всего всё-таки менялись Осокин и Челноков, а Карапетян делал расчеты и выступал в роли — Эксперта.

Кое-что получалось и у Челнокова с Ивановым. Они пришли к выводу, что биологическая энергия — может быть, и та самая душа, о которой говорил Виталик —состоит из квантов, которые они назвали инфралептонами. Потому что эти частицы проявили такие свойства, на основании которых можно было сказать, что они-то и являются первокирпичиками материи. Во всяком случае, Иванов уверял, что их инфралептонная теория гораздо удачнее кварковой...

— Илюш, не увлекайся. Не все тут физики, —сказал майор.

— Хорошо. Так вот, пожар, два года расчетов коту под хвост, склоки, группа перестала существовать. Но Челноков работал с Ивановым уже после этого. Всё искал тот ключ, которым можно было бы запустить реакцию инфралептонного распада. Они начали экспериментировать с биополем. А потом внезапно Челноков куда-то уехал, даже не предупредив товарища. С тех пор он появился всего один раз, три года назад.

Сам разыскал Иванова. Разговор у них шёл всё больше о жизни. Шаттл говорил, что забросил все прошлые дела, занялся бизнесом и для убедительности выпендривался, как мог, сорил деньгами. С насмешкой спрашивал, занимается ли Иванов по-прежнему нейтринным лазером. Но тот забросил науку, женился и искал работу с достойным жалованьем. С тех пор о Челнокове Иванов ничего не слышал.

— Понятно. А я побеседовал с Карапетяном, предупредил его об опасности. А потом между делом выяснил, кто из сотрудников кафедры шпионил за Осокиным по заданию людей Цыкина. Вы в курсе, Ирина?

— Какая-то лаборантка.

— Так точно. Это Челноков попросил Афоню присмотреть за своими старыми друзьями, а потом всех убрать?

— Приказ Семенчука, но инициатива Челнокова. Юрий Николаевич, если не секрет, как Вы вычислили эту лаборантку?

— Ну, я не умею так, как вы. Но это было несложно. Их там всего две. Я побеседовал с ними по отдельности и каждой сказал, что вторая видела, как она лазила в портфель Осокина. Предложил объясниться. Одна зашипела и сказала, что та... э-э, не при дамах будь оказано... в общем, обманывает. А вторая расплакалась и во всем созналась. Запугали, велели следить за доцентом, а с документов снять ксерокопию. Там, на кафедре, есть ксерокс, у неё это заняло не меньше пяти минут.

"Так просто!" — подумала Ирина, вспоминая, что они с Большаковым вытворяли на квартире у Афони. В памяти всплыла такая картинка: они приближаются к дивану, держа между собой пиджак и брюки Цыкина, как когда-то носили транспаранты и портреты вождей на первомайской демонстрации, а одуревший бандит стреляет в свой костюм из "маузера"... Рубцова покраснела и встретилась глазами с Ларькиным. Капитан заговорщицки ей подмигнул.

— Тут надо ещё уметь убедительно сказать, — произнес он вслух.

— А кстати, как там мой подопечный —спохватился Борисов. — Илья, набери номер Карапетяна. Угу, спасибо. Сергей Валерьевич? Это Николай Юрьевич Вас беспокоит. Вы ещё дома? А когда Вы сделаете то, о чем мы с вами договорились? Завтра? Ну что же вы... Никак раньше нельзя было? Понятно... Знаете что, я к Вам сейчас подъеду, Вы не возражаете? Ненадолго. Возле двери будьте осторожны. До скорого свидания.

Майор положил трубку и повернулся к Большакову:

— Что там за Перёпа, ещё разок?

— Перепелицын Антон Эдуардович, тридцать лет. Бывший форточник, переквалифицировался в киллеры. Подозревается в совершении ещё двух убийств. Привлекался к суду, оправдан за отсутствием улик, — отчеканил Илья.

— За отсутствием телохранителей у судей, —мрачно заметил Борисов: — Физические данные?

— Занимался ли единоборствами —неизвестно, но по Афониным сведениям, силен и ловок, как шимпанзе.

— Учтём.

— Юрий Николаевич, — спросил Ларькин, —а какой у Вас план на тот случай, когда мы узнаем время и место встречи Шаттла и "северо-западных"?

— Не знаю. Даже думать пока не хочу. Давайте сначала узнаем время и место. Кто дежурит сегодня?

— Ренат? Виталий, побудешь сменным дежурным, Ренат мне может пригодиться. Проследите в полночь, будет ли реклама этого казино.

— Не будет, —твердо сказала Рубцова.

Глава 7

Карапетян, как и Осокин, жил один. Но если бездетный склочный Радий Евгеньевич, не ужившись с супругой, просто-напросто выгнал её из дома, то от Карапетяна жена ушла сама, забрав с собой трехлетнюю дочь. Не выдержала того периода, когда он после психушки мыкался без работы. Странное дело, после её ухода жизнь как-то быстро наладилась. Сергей Валерьевич устроился, наконец, преподавателем в МГУ. В доме теперь всегда был порядок. Исчезли жуткие вонючие завалы из грязной посуды вперемежку с картофельной кожурой, которые Карапетян никогда не устраивал, но которые ему три года приходилось выгребать из кухонной раковины. Были, конечно, и свои неудобства. Но удобств оказалось больше. В дорогу, например, Сергей Валерьевич собрался легко и быстро.

Вечерний гость был для него в радость, отвлек от тяжелых недоуменных размышлений. От ужина отказался, но согласился выпить немного кофейку. Разговор постепенно опять перешел на инфралептоны. Сергей Валерьевич ещё раз попытался объяснить смысл их старой работы. Николай Юрьевич продержался несколько дольше, чем в первый раз, но потом снова сдался. Узнав из подробного рассказа Карапетяна, что уехать сегодня у того никакие получалось, он кивнул и сказал не очень понятно:

— Может, оно и к лучшему. Хотя проще, наверное, было Вам переночевать сегодня не дома. Но раз так, то придется мне подежурить эту ночь у вас. Заодно за прошлый раз рассчитаюсь.

Дежурить он захотел почему-то непременно на балконе. Балкон у Карапетяна служил вместо сарая, к тому же был открытым, неблагоустроенным, и ему было крайне неловко пускать туда гостя. Но чекист настоял на своем. Проводив его на балкон, минут сорок Сергей Валерьевич пытался что-то почитать и законспектировать, но потом не выдержал и решил проверить, как там гость. Николай Юрьевич лежал на бетонном полу, подстелив себе деревянную стенку от старого разобранного шкафа, которую он нашел здесь, на балконе. Привыкнув к темноте, преподаватель увидел, что чекист смотрит на него снизу-вверх спокойно и вопросительно.

— Вам же так неудобно. Да и сентябрь на дворе. Я принесу Вам матрац, — суетливо предложил Карапетян.

— Ни за что на свете, — шепотом ответил тот. —Ни о чём не беспокойтесь и ложитесь спать. Вам завтра на самолет не опоздать бы.

Судя по голосу, гость не испытывал никаких неудобств. Физик вернулся в квартиру и ближе к полуночи, наконец, уснул. Проснувшись, он первым делом отправился на балкон. Николай Юрьевич там уже отсутствовал, стенка от шкафа была по-прежнему аккуратно упакована в полиэтилен вместе с другими и прислонена под окном. Гостя он нашел на кухне. Тот заваривал чай в пакетике, выглядел отдохнувшим и свежим, несмотря на отросшую за сутки щетину. Наскоро позавтракав, он пожелал Карапетяну счастливого пути и посоветовал выйти из дома пораньше.

— Соседи у Вас бдительные оказались, — загадочно сказал он. — Вообще-то это хорошо, но на данный момент уже лишнее.

Кое-что прояснилось для Сергея Валерьевича, когда он с чемоданом в руках вышел из двери подъезда и встретил соседку тетю Клаву — старушку, жившую этажом ниже. Тетя Клава рассказала, что ночью заметила какого-то человека, который быстро пролез по её балкону вверх, к Карапетяну или ещё выше.

— Вор, наверное. А может, спьяну ключ потерял. Наверное, пьяный, потому что сорвался и упал. Вы ничего не слыхали? Нет? Чегой-то повозился, постучал он, не знаю уж на каком этаже, не приметила. А потом молча так упал, как мешок, даже не крикнул. Я в милицию сразу позвонила. Но у него, видать, дружки были недалеко: не успела милиция подъехать, его на "Победе" увезли. Да быстро-так, как на гоночной скоростной машине. Милиция меня обругала, не поверили, думали, к старости из ума выжила. Но обещали с утра жильцов опросить. Так что и к вам, наверное, зайдут. Али Вы уезжаете? — покосилась старушка на чемодан.

— В командировку, — сказал Карапетян и едва не покраснел. Он терпеть не мог врать.

Через несколько дней команда ГРАС получила новый щелчок по носу. Мощность щелчка составляла примерно две с половиной тонны тротилового эквивалента, а прозвучал он на загородной вилле Семенчука в районе Долгопрудного. Несмотря на то, что дачный участок главаря мафиозной группировки охватывал примерно три гектара, пострадала не только его вилла, но и расположенные вблизи фешенебельные дачи, не говоря уже о выбитых во всей округе стеклах. На месте особняка образовалась знакомая зловещая воронка. Находившиеся в доме Семенчук, Баум, Цыкин и несколько человек обслуги в буквальном смысле превратились в пар. На 13.00 в тот день была назначена встреча мафиози с Шаттлом. Взрыв прозвучал в пятнадцать минут второго, Челноков, конечно, на даче так и не появился.

Ахмеровская "Победа", начиненная радиоаппаратурой, стояла в четырехстах метрах от виллы. Громоздкая обтекаемая машина защитила от взрывной волны и рентгеновского излучения находившихся в ней Рената и Илью и не пострадала сама. Единственным ущербом было то, что мощный электромагнитный импульс сжег часть подслушивающей аппаратуры. Всё же Ахмеров и Большаков вернулись в Хлебников переулок слегка ошалелые, а у впечатлительного Ильи обнаружилось расстройство желудка. Когда ему сказали, что это один из признаков лучевой болезни, старлею стало ещё хуже.

Но это маленькое развлечение не могло заслонить чувства, владевшего всеми грасовцами: горечи поражения. Их обыграли. Шаттла выследить не удалось, и единственная ниточка, которая к нему вела, была обрублена жестко. Способом, не оставлявшим сомнений в том, кто это сделал.

Однако новость внешне никак не подействовала на Борисова. Отдав несколько самых необходимых указаний, он поехал домой и лёг спать. Он решил дать нервам отдохнуть: внешнее спокойствие далось ему дорогой ценой. Однако проницательные подчиненные авгуры, не умевшие заглянуть в глубь его души, были успокоены невозмутимостью начальника, не впали в уныние и продолжали трудиться с удвоенной энергией.

На этот вечер у Юрия Николаевича была назначена тренировка: он вёл для молодых офицеров ФСБ занятия рукопашным боем. Когда майор пропускал тренировки, его, как и положено, заменял старший из учеников. Но такое случалось очень редко. А сегодня тем более он не захотел пропустить занятия: знакомые физические упражнения стали для него прекрасной терапией. Вернувшись поздно вечером в Хлебников переулок, он обнаружил, что никто из бойцов не ушел домой. ГРАС словно перешел добровольно на казарменное положение. Вероятно, они ждали, что Юрий Николаевич, вернувшись, соберет их на очередной военный совет. Борисов не стал этого делать именно потому, что посоветоваться с кем-нибудь ему сейчас очень хотелось, но свои соображения он пока не решался доверить никому из подчиненных.

Через полчаса после того, как Борисов, рассеянно обойдя помещения особняка, скрылся в своем кабинете, к нему постучался Ларькин. Начальник, едва видневшийся из-за табачной дымовой завесы, был приветлив и невозмутим.

— Капитан Караулов премного благодарен, что мы забрали у него дело Шкердина.

— Кого?

— Шкердин —фамилия исчезнувшего студента. — Звали его Юрий, тезка Ваш. Проживал в Люберцах. Девушку на фотографии Караулов тоже разыскал. Наша Иринка милиционера так очаровала, что он намерен и Шкердина найти.

— Не найдет. Спецы говорят, что человека тоже превратили в инфралептонный луч и его останки удаляются от Земли минимум со скоростью света. Я тут посчитал на досуге: то, что было студентом, уже за четыреста миллиардов километров отсюда. Скажи ему, пусть займется чем-нибудь другим.

— Уже сказал. Он обещал помочь в поисках второй кучи тряпок. -Правда, подконтрольный ему участок небольшой, но у него есть связи.

— Хорошо. Хотя я до сих пор не понимаю, почему взрывателем в этой адской машине служит человек, а не кролик или, например, корова. Или просто кусок мяса. Кстати, Караулову никто не препятствует? Не мешают работать, не вставляют палки в колеса? Если только заметит хоть что-то подобное, пусть сразу же сообщит. Надо будет поразнюхать там обстановку вокруг него. Как это вы называете — "сканирование"?

— Понял. Илья закончил проверять списки сотрудников "почтовых ящиков". Обнаружился один Челноков, но тот родом из Омска. В общем, проверили, это совершенно другой человек.

— А что на месте происшествия?

— "Радон" заканчивает дезактивацию. Все параметры взрыва у нас есть. — Капитан, выжидая, помолчал немного и сказал: — Похоже, Челнокова кто-то предупредил. Не мог же он сам выследить ребят, они очень аккуратно работали.

— Похоже, —согласился майор. —И какая сволочь его предупредила —это самый интересный вопрос.

— Мне кажется, у Вас есть какие-то предположения.

— Есть. Но пока только предположения. И я не хочу ими забивать ваши светлые головы. Может, ваши предположения окажутся более удачными.

"Одно дело, —думал Борисов, — когда эти умники, вспоминая наши весенне-летние дела, решат, что игру ведёт руководство ФСБ или военные. Теряться в догадках можно сколько угодно, правилами не возбраняется. Правилами, установленными Братством для нас, смертных. Совсем другое дело —если майор Борисов, которому было предложено вступить в Братство и доверена часть информации, развяжет язык и произнесет хотя бы одно слово. Мало того, что своим отказом присоединиться к "братьям" он сделал себя кандидатом в покойники. Он превратит в таких кандидатов и своих подчиненных. Учитывая их способности, проболтайся я хотя бы одному, лишние знания появятся как минимум у троих. За себя я не боюсь, а за этих ребятишек отвечаю. Так что фиг я поделюсь с тобой своими предположениями, Виталик.

А стиль Братства я после Оренбурга, кажется, научился различать. Взрыв в Долгопрудном мне очень напоминает их манеру работать. Они обожают работать чужими руками. Например, моими. Нетрудно предположить, что на этот раз им удалось незаметно следить за нашими действиями и выйти на Афоню и Шаттла. Мы сами их вывели. А потом они решили перехватить инициативу. Не исключено, что когда Челноков наводил свой девастатор на виллу Семенчука, он действовал уже по приказу "братьев". А это значит, дело сделано. Майора Борисова, в который раз обвели вокруг пальца, а Братство с его помощью обзавелось новой игрушкой. Как бы мне не было обидно, борьба с конспиративными организациями в мою компетенцию не входит. Заговоры в России —это не аномалия. Скорее, наоборот, норма жизни".

Так Виталий от него ничего в тот раз и не добился. Проходили дни, Большаков каждое утро приносил майору листочки с отчетами о новых интересных аномалиях. Борисов не давал никаких новых указаний по делу Челнокова, и история с девастатором стала постепенно заслоняться новыми делами.

На одной из утренних планерок об этом деле заговорил Ларькин, сообщив, что капитан Караулов разыскал-таки одежду второй жертвы девастатора. Личность пострадавшего установить не удалось. Судя по одежде, обнаруженной на окраине парка "Лосиный остров", это был пожилой нищий бомж. Возле тряпок нашли сумку с грибами и пустыми бутылками.

— Давайте уточним координаты второй точки. Я построю прямую, как в прошлый раз, —оживился Илья.

— Давайте, —вздохнул Борисов. —Только что это даст?

— Товарищ майор, Караулов говорит, что на него оказывают давление, вынуждают прекратить заниматься следами девастатора. Плюс к тому загрузили работой сверх всякой меры.

— Конечно, пусть прекращает. Он достаточно поработал, — майор поразмышлял несколько секунд. —Как его начальника зовут? Горельцев? Сходите ещё раз к этому Горельцеву с Ириной. Ты побеседуй с ним, найди нужные слова и дай понять ему как-нибудь обиняком, что дело закрыто. А тебе, Ирина, два задания: внуши полковнику, чтобы он Караулова оставил в покое, и постарайся выяснить, откуда на него идёт давление, кто дал указание замять всю историю. Но сделать все нужно так, чтобы самим не засветиться.

Вздыхал Борисов не напрасно. Большаков угробил на свои построения целый день, но результат и впрямь оказался нулевым. Импульс был пущен с небольшой возвышенности в парке "Лосиный остров". Луч девастатора прошел у поверхности земли, пронзив сотню зданий Бабушкина, Медведкова и Биберева. "Никакой полезной конкретики не прибавилось", — подвел итоги своей работы Илья. Из нескольких формул, которыми поделился Карапетян, они уже знали, что чем дальше находится "взрыватель" от мишени, тем меньший процент массы мишени превращается в нейтринный поток. А значит, тем больше энергии рассеивается в виде тепла и света. Зависимость была такой: при удалении мишени в четыре раза сила взрыва увеличивалась в два. "Взрыватель" же должен находиться в пределах видимости, чтобы попасть в прицел аппарата... Скорее всего, в тот момент Челноков сам был в парке "Лосиный остров".

На следующий день Рубцова доложила результаты "сканирования" полковника Горельцева: он получил указание угомонить своего любопытного сотрудника сверху, из Московского Управления.

"Это Братство показало ушки, —сделал вывод майор. — Оружие у них в руках, и дальнейшее расследование не в их интересах. Не хочу я совать нос в их дела. Перебьют мне хлопцев почем зря. Хорошо идти, когда огневые точки засечены, цели пристреляны, а в тыл противника уже вышла твоя диверсионная группа. А сейчас мы в полном неведении, как щенки слепые. Лезть в такой ситуации на врага —только зря бойцов положить".

В поисках хоть какой-то информации он позвонил подполковнику Тимашову и сказал, что готов отчитаться о проделанной работе. Добавил, что зашел в тупик и не надеется выбраться из него своими силами. "Все равно терять нечего," —думал Юрий Николаевич.

На встречу с Тимашовым он взял Большакова, а бывшему коллеге предложил пригласить любое количество экспертов-физиков, которые смогли бы понять объяснения старлея. Вячеслав Никитич согласился, встреча состоялась в одном из кабинетов на Лубянке. Но едва Илья начал свой доклад, Тимашов со скучающим видом подошел к Борисову и шепотом предложил потолковать с глазу на глаз. Если не считать той части, когда Юрий Николаевич рассказывал о расследовании дела Челнокова, разговор получился довольно бестолковым. Битый час Вятич рассказывал охотничьи истории.

— Мы с тобой всё равно в ядерной физике ни бум-бум,—сказал подполковник, махнув ладонью в сторону двери, — чего ради мы будем там сидеть?

Прощаясь, он пообещал поставить Борисова в известность, если ему что-то удастся найти. Но Юрий Николаевич знал цену этому обещанию.

Илья за время доклада "просканировал" всех экспертов и всё-таки успел кое-что почерпнуть из головы самого подполковника. Рассказал он об этом Борисову только у себя в компьютерном центре.

— Только здесь я чувствую, что могу говорить вслух спокойно, —объяснил он, сняв очки. — Как Ваши коллеги нас обложили, если б Вы знали! В смысле, прослушивалось все: кабинет, коридоры. Даже наша машина, пока мы ехали сюда. С привлечением новейшей техники. А вот эксперты у них в большинстве своем дубовые. Даже тот парень из Питера... Только начинать надо с подполковника. Я не в том смысле, что он дуб. Удалось узнать кое-что интересное. Его люди "пасли" нас все время, но особенно тщательно — Рената и меня, когда мы прослушивали Цыкина. Они вышли на Челнокова через пахана -— засекли физика, когда он созванивался с Семенчуком — и организовали утечку информации. Челноков действовал самостоятельно, но сработал точно по их плану: убрал ненужных свидетелей. После этого они собирались его взять на выходе из парка, но он каким-то образом от них ушёл. Почуял, наверное, слежку. Спрятал девастатор в специальном подземном хранилище, которое у него там было, и скрылся. Прибор они нашли, а Челнокова —нет. Девастатор сейчас, очевидно находится в Питере, потому что тот парень, эксперт, видел его и пытался в нем разобраться.

— Где находится прибор?

— В том-то и беда, что он не знает. Его от самого дома возили с закрытыми глазами, потом долго вели пешком, спускались на лифтах... Можно предположить, что под землёй. Надо сказать, продвинулись они не очень-то далеко. Но после моей лекции, наверное, дела у них пойдут получше. Всё-таки головастые ребята были эти аспиранты. Хотя на данный момент, вот на сегодня, восстановить аппарат, если бы он был утерян или взорван, смог бы только один человек: сам Шаттл. Ни я, ни тимашовские эксперты, ни Карапетян с Ивановым не в состоянии этого сделать, даже если мы соберемся все вместе. Он использовал всех остальных, как первую и вторую ступень ракеты, а сам вышел на орбиту. Кстати, странные интересы и методы работы у подполковника из Управления по борьбе с терроризмом...

— А вот это не твоя печаль. Много ты ещё у него наскрёб?

— Практически ничего. Он так быстро убежал...

— Твоё счастье.

— Не знаю, смог бы я узнать что-то, чего Вы так опасаетесь. У него очень сложная структура личности. Мне она показалась знакомой, мы пришли к такому принципу с Виталием, когда обсуждали кое-какие мои проблемы...

В ту же ночь лейтенанта Рубцову разбудил телефонный звонок.

— Алло, девонька, это гостиница "Орехово"? —спросил незнакомый мужской голос. Судя по нему, его обладатель был сильно нетрезв.

— Нет, Вы ошиблись номером.

— Простите, пожалуйста... Что ж такое, седьмой раз набираю... и никак не могу попасть... — чертыхаясь, незнакомец дал отбой.

Ирина, улыбаясь, свалилась обратно в постель с мыслью, что завтра в семь утра ей нужно будет непременно подъехать к упомянутой гостинице. Таким способом вызывал её на связь Лесник.

Ровно в семь, позевывая, но гордясь своей пунктуальностью, она была на месте. Небо с утра хмурилось, сырой ветер раскачивал желто-зелёные верхушки деревьев. Лесник появился из-за ближнего корпуса гостиницы. Прошёл мимо Ирины, не обращая никакого внимания, к станции метро. Ирина последовала за ним на некотором удалении.

Проехали они всего лишь до "Домодедовской" и быстрым шагом двинулись вдоль Каширского шоссе по направлению к центру. "Хвоста" не было, но они ещё некоторое время петляли между многоэтажками и лесонасаждениями Орехова-Борисова. Лесник дал ей знак приблизиться, только когда они зашли в парк возле Борисовского пруда. Он уселся на неудобную полукруглую скамеечку, сделанную из ствола старого дерева.

— Здравствуй, девонька, — повторил он слово, сигнальное при телефонном контакте. Он действительно часто называл её так, когда выхаживал и отпаивал своими травами, растил её и возвращал ей человеческий облик и смысл жизни. —Давненько не видались.

Он очень гармонично вписался: неприметный, невзрачно одетый мужичок-лесовичок. Не самая модная кепочка на русых волосах, светло-серые глаза, физиономия тоже простецкая. Но вот взгляд необычный, пристальный, даже порой леденящий.

— Ну, как твои соратники? Одолевают нечисть али она их? — улыбка была грустной. Да чувствовалась в ней крохотная доля беспокойства — наверное, максимум, на который он вообще был способен. Что-то случилось. Из ряда вон. Иначе не стал бы он вытаскивать её сюда в такую рань, встретились бы по пути на работу.

— Боремся помаленьку.

— Как у тебя с ними отношения складываются?

— Нормальные. И деловые, и дружеские. Боевая подруга понимай как хочешь.

— Да я не об этом. Помнишь, что тебе объясняли про лидеров и ведомых? Сумеешь ты повлиять на них так, чтобы они выполнили одну твою просьбу? Сделать им надо то, о чем они и сами, наверное, мечтают. Но поскольку инициатива будет исходить от тебя... Они доверяют тебе? Речь-то, как всегда, идёт о том, чтобы сунуть голову в пекло. А мы с тобой помним, как они тебя приняли. Все просекли и закрылись от тебя наглухо. Ну, а как сейчас обстоят наши делишки?

— Хорошо, Лесник, правда.

— А сможешь ты, боевая подруга, назвать хоть одного из них, кто верит тебе безусловно?

— Илья, например. Мы просто видим друг друга насквозь. Мысли, желания читаем. Как одно целое... в мысленном контакте.

— Так.

— Ахмеров мне верит. Ларькин —не очень. Чувствуется все время какая-то отстраненность. Подковырки постоянные. Все тычет меня носом в то, из какого я отдела. А у них к нашему Управлению настороженное отношение.

— У них есть основания, — кивнул Лесник. — Ну а сам Борисов?

— Юрий Николаевич прекрасно ко мне относится. По-моему, лучше всех. И доверяет.

— А может быть, это ты к нему лучше всех относишься? — вновь улыбнулся Лесник. И улыбка опять получилась грустноватой. — Я почему такой нудный сегодня? Для начала объясню и посмотрю, как ты будешь потеть и оправдываться, а потом изложу свою просьбу. Потому что обратиться мне, если хорошенько подумать, больше не к кому. Любой другой расклад повлечет за собой лишние человеческие жертвы. Лес рубят — щепки летят, это верно. Но зачем зря валить деревья в лесу?

Он быстро взглянул на нее, вскинул, как двустволку, свой ледяной взор.

— Так вот, объясняю. Заколочка у тебя сегодня очень хорошая в прическе.

Она не сразу, к последующему стыду своему, сообразила. А когда вспомнила, действительно вспотела от неловкости и стала оправдываться:

— Да, это Большаков с Ахмеровым придумали. Ренат начинил её каким-то маячком, а Илья подарил мне. Чтобы, если со мной что-то случится, знать, где меня искать. Я могу и не надевать её, если не захочу.

Лесник сидел на бревнышке и смотрел в сторону пруда. Лицо у него было скучающее.

— Так, ладно. А сегодня зачем надела? Чтобы одним махом пустить коту под хвост всю нашу с тобой конспирацию? Вот приходишь ты сейчас на работу, а там спрашивают: что за черти носили тебя в Орехово-Борисово?

Ирина открыла было рот, намереваясь что-то ответить, но сказать было нечего, и рот пришлось закрыть. Редчайший случай. Но ведь Лесник был прав на все сто. Он всегда был прав на все сто.

— Теперь объясню, зачем я тебя пропарил. Мне нужно, чтобы ты сама поняла, какое-место занимаешь в этой группе — реально! Реально, а не в своих фантазиях. Ведь мне нужно их доверие, я не хочу, чтоб ты все испортила. Время не терпит. Переделывать будет некогда. Осознай вначале, кто ты — ведущий или ведомый? Почему ты надела эту заколку сегодня? Кто тебе это сказал?

— Никто. Сама решила.

— А раньше? — с унизительным сочувствием допытывался Лесник.

— Илья... Сказал, чтобы я надевала брошь, когда иду на задание, на ответственные встречи... Лесник, да он же сам меня слушается! Я ведь иногда ему такие приказы отдаю! Он всё выполняет, даже человека убить может по моей воле. Хотя давал себе зарок соблюдать заповедь "не убий". Я уже это проверила. Он под контролем!

— Илья Большаков несколько сложнее, чем ты думаешь. Значит, указание насчет заколки давал он, понятно. Как-нибудь на досуге спроси у него, что такое "револьверная структура". Ладно, девонька, всё это я говорил для того, чтобы ты смогла выбрать верный тон, когда будешь излагать мою просьбу. Подчеркиваю — просьбу. Подчеркнул. Теперь излагаю. Ты, конечно, помнишь дело Челнокова. Последнее действие, по нему ваш майор предпринял буквально вчера. Я понимаю, что он надеялся получить таким образом новую информацию. Но то, что он получил, не идёт ни в какое сравнение с тем, что он сдал. Одно дело, когда секрет девастатора знает один, пусть даже невыдержанный, с отклонениями в психике человек. Он один. И он никогда не построит, скажем, сотню таких установок. Хотя накуролесить может много и с одной.

Совсем другое дело — когда секрет попадает в руки тайной и достаточно сильной организации, стоящей не у власти, а как бы под властью в стране. А значит, теперешняя власть стоит исключительно на ней, иначе удельные князья растащили бы Россию на ещё более мелкие кусочки. Организация — не буду говорить тебе хотя бы её название, я и так сказал слишком много — играет свою стабилизирующую роль в геополитическом раскладе сил. Но люди в ней собрались достаточно амбициозные, чтобы сыграть и по-другому.

Всё зависит от средств, которыми человек располагает, даже его способность к рефлексии. Зачем ставить под сомнение свои цели, если они сравнительно легко достижимы? Надо их достичь, а потом можно и подумать, нужно ли тебе это было, правильно? Человек во всем и всегда такой, в особенности, когда входит в структуры авторитарного типа. А объединяются люди только для того, чтобы бороться и выжить в этой борьбе. Любая организация предполагает наличие противника. Зачем, спрашивается, думать, если в руке автомат, палец на спусковом крючке, а враг на мушке? Надо стрелять, потом разберемся, кто был прав. А прав всегда тот, кто выжил.

А когда у врага тоже автомат и шансы равны, появляется возможность думать и договариваться. Забавное существо — человек. Сколько я за ним наблюдаю, столько убеждаюсь: рассчитывать отдаленные последствия своих действий он начинает, только если в результате ошибки ему грозит немедленная гибель. А осмысливает предыдущие поступки только после того, как крепко получит по морде. Лишний аргумент, кстати, в пользу того, что все эти ваши разговоры о духе, об искре божьей, которая якобы в вас есть — глупости, самоидеализация. В вас не больше божественного, чем вот в этой траве. Из земли растете, плоть от плоти её.

— Ты говоришь так...

— ...Словно сам —не человек? — глаза у Лесника, л как затягивающиеся льдом морозные лунки. — Да нет, человек, конечно. Тоже плоть от плоти Земли. Можешь унять свою грасовскую бдительность. Сегодня — так даже слишком разговорчивый человек. Но могу я себе позволить хоть раз с тобой поговорить?

Так вот, о девастаторе. Ты уже знаешь: на расстоянии двух метров он превращает объект почти целиком в ничто, в неощутимое излучение, которое не только воздух не ионизирует, а вообще с материей никак не взаимодействует. Утечка энергии в виде квантов света и при этом примерно равна взрыву снаряда. Большого, но не самого крупного из существующих. А вот если выбрать цель на другой стороне земного шара, такой же точно объект взорвется как пятьдесят тонн тротила. Плюс радиоактивное заражение.

А если ударить по атомной электростанции, по пусковой установке стратегической ракеты, по складу боеприпасов? По объектам связи и радионавигации? Такие мелочи, как небоскребы, я уже не обсуждаю. Если построить сто, пятьсот девастаторов и нанести одновременный удар? Думаешь, эта организация не найдет пятьсот смертников? Соблазнительно, правда?

Плюсы этого оружия тебе не надо описывать, ты ведь спец по борьбе с терроризмом. Компактен, стреляет из любого положения, в том числе из подземного и подводного, стреляет сравнительно незаметно, мгновенно доставляя заряд к мишени сквозь толщу земной коры. Заслониться от него ничем нельзя по определению. От девастатора нет и не может быть защиты, именно поэтому я и всполошился, девонька. После того, как твой майор выложил все или почти все добытые им теоретические выкладки тем людям, которые смогли захватить установку...

Он-то думал, что Челноков тоже у них, что теперь уже всё равно. А Челноков гуляет на воле. Твой начальник, пытаясь оценить ситуацию, нечаянно толкнул чашу весов —да так, что ситуация вышла из-под контроля. Или вот-вот выйдет. Того, что узнали ваши оппоненты, всё равно мало, но имея в руках саму установку, они довольно скоро разберутся в принципе её действия и смогут настроить сколько угодно девастаторов.

— А может, пусть она будет не только у России? Например, у двух-трех стран?

— Это слишком мощное оружие, чтобы сдавать его кому бы то ни было. Слишком велик будет соблазн остаться безнаказанным. Ни одно из существующих правительств крупных держав такого соблазна не выдержит. А попади оно в руки к экстремистам...

— А оно непременно им достанется, если пойдет в массовое производство в России, — проговорила Ирина.

— Тут ещё есть нюансы, о которых я не могу тебе сказать прямо. Скажу обобщенно. Политика —это борьба за выживание больших групп людей. Каждая группа надеется в результате подчинить, построить и переделать всех остальных по своему образу и подобию, поставить под контроль весь мир. Однако, старая мудрость матери-Земли заключается в том, что ни одна из групп на протяжении нескольких тысяч лет не могла победить до конца. В результате человечество развивалось хаотически, рывками, как группа рабочих муравьев тащит свой тяжелый груз. Но именно таким способом груз оказывается в конце концов в муравейнике, а не упирается в случайную травинку. Сравнение старое, но очень точное... Упрётся в тупик один социум —его обгоняет другой, начинает стажировать он — выходит вперед третий. И так до бесконечности — в обозримом будущем. Не надо нарушать этот баланс. Девастатор его нарушит, я это знаю точно, девонька, здесь не может быть никаких "наверное". Он должен быть уничтожен. ГРАС может это сделать быстрее, точнее и чище любых других структур, поэтому я обращаюсь к вам. Вот поэтому и разбудил тебя среди ночи.

— Что мы должны сделать?

— Поехать в Питер, проникнуть в секретную подземную лабораторию и уничтожить девастатор. План места, чертежи ключей и коды замков — вот на этих двух дискетках. На одной — зашифрованная программа с данными, на другой — ключ к шифру. Большакову не нужно объяснять, что и как, — разберется. Возьмите Челнокова. Он здесь, в Москве. Живет в Нагатино, работает слесарем в Южной Гавани. Под фамилией Чесноков. Немудреная мимикрия, однако спасла его от ваших сетей. Вы должны спешить, теперь рассекречивание технологии аппарата —вопрос одного-двух дней. Если тамошние инженеры разгадают принцип его работы, для сохранения тайны нужно будет перебить и их. Меня такая перспектива совершенно не греет.

— Я всё сделаю, Лесник. Сегодня же. Как мне с ним разговаривать, что можно сказать?

— Как интуиция подскажет, —усмехнулся тот.

— Я хочу тебя спросить. Ты ведь тоже... из той организации?

— В одной из ипостасей своих — да, — сверкнул глазами Лесник.

— Значит, ты не во всем с ними согласен?

— Понимаю. Ты хочешь спросить, на какое ведомство я работаю. Чей я ведомый.

— Я не так хотела спросить...

— Но именно это имела в виду. Ничей, поверь мне на слово. Работаю сам на себя. Это моя высшая ипостась.

Ирине вдруг опять стало стыдно.

— Лесник, прости меня, пожалуйста... за заколку.

— Ничего. Помнишь, ты вначале тоже очень часто не хотела меня слушаться, —он улыбался, но по-прежнему чуть печально.

— Это в последний раз!

— Знаю. Тебе пора, на работу опоздаешь. Я посижу ещё немножко.

Шумел осенний парк. Пахло листвой и озером. Лесник встал со своей скамеечки и поцеловал Рубцову на прощание. Та с притворной улыбкой смотрела на него испытующе, но Лесник, как и Борисов, оставался для неё непроницаем. Она повернулась и быстро пошла прочь! Лесник снова опустился на неудобную скамеечку. Сейчас она выполняет его поручение и думает только об этом, заслонившись от неприятных чувств и мыслей. Гораздо позже она поймет, почему Лесник пригласил её на последнее свидание именно в Орехово-Борисово, провел по Борисовскому проезду и беседовал с ней возле Борисовского пруда, что он хотел всем этим сказать. Но это будет позже.

Лесник поднял голову и подмигнул вслед удалявшейся маленькой фигурке.

— Прощай, девонька. Возрадуемся, —проговорил он чуть слышно.

Глава 8

Майор Борисов выслушал её внимательно, не перебивая, но и не оставаясь безучастным: когда кивал слегка, когда задавал уточняющие вопросы. В поддержание эмоционального контакта во время беседы он умудрялся вкладывать ровно столько энергии, чтобы собеседнику было всегда тепло, не отпугивая его излишним жаром и не замораживая его равнодушием. Во всяком случае, с Ириной он умел общаться именно так. Она позже попробовала сама следить за собой и убедилась, что ровный тон — большое искусство и овладеть им не просто.

Борисов потянулся к нераспечатанной пачке "Явы" и стал вертеть её в руках.

— Хорошо, что ты подняла эту тему. Пусть даже по заданию Лесника. Не думаю, что тебе было комфортно играть за два клуба сразу. Команды ведь могли встретиться и на одном поле... Прямо скажем, не футбольном.

Ирина вдруг словно заново увидела сидящего перед ней человека, без привычных клише и кривых призм, через которые воспринимает собеседника всякое сознание: "начальник", "отец-командир", "железный спецназовец", "тормоз"... Пожилой человек, живая душа, пережившая такое, что не дай бог никому — почему-то все слова, которыми она могла бы выразить своё восприятие Борисова сейчас, имели в корне слово "живой". Обычный смертный человек, прошедший через ад и лишь немного уставший. Простой майор, от которого сейчас в немалой степени зависят судьбы миллионов людей. А он и не думает об этом, словно ему не впервой. Привычно обыгрывает в голове варианты. Примеривается, как воин — где рубануть мечом.

— Одно мне непонятно. Я не удивляюсь, что твой Лесник прекрасно осведомлен о наших делах, — Борисов сделал неопределенное движение рукой в сторону Рубцовой. — Меня не удивляет, что он в курсе дел... э-э, противной, в некотором смысле, стороны. Непонятно, откуда он знает о местонахождении Челнокова. Впрочем, подобрать объяснение, конечно, можно: по поручению командиров выследил физика, но ведя свою личную игру, не сдал его, а оставил про запас. Для нас. Но найти объяснение можно чему угодно. У нас Илья большой специалист по этому делу. А вот как Лесник раздобыл эту информацию в действительности?

— Значит, для астома и "сканирования" он тоже недоступен? Опять приятно. Знаешь, мы с ним как-то выполняли сходные задания: я — в Армении, он —в Азербайджане. Союз разваливался, надо было вывезти в Россию кое-какое оборудование. Тогда ещё война в Нагорном Карабахе шла, но мы поддерживали контакт. В общем, горячие деньки были. Что-то мы с ним все время в равном статусе, но по разные стороны...

"Такой бесплатный сыр может оказаться ловушкой Братства, — размышлял Борисов. — Заманят в укромное место, убедятся, что, несмотря на уговор, мы играем против них, — и шлепнут. Могут даже не сразу. Просто: приедем, спустимся, а там вместо девастатора —старый кинопроектор. Или просто куча дерьма в виде намека. А они проследят за нами и сделают выводы. Под эту операцию они могут и Челнокова в расход пустить, и даже Рубцову. В Ирине я не сомневаюсь, да и Илья сказал бы, что она наша. Тем более: сдать её они вполне в состоянии.

С другой стороны, аргументация у Лесника железная. Получается, я сам подтолкнул телегу с горы, полагая, что изобретатель у них и теперь уж всё равно... Кстати, о Челнокове. Додумать я всегда успею, займемся для начала Шаттлом. Тем более, что время, говорят, дорого".

С самого утра Шаттла донимало нехорошее предчувствие. Был у него какой-то ангел-хранитель, позволявший выпутываться из гибельных ситуаций. Как тогда, в парке, почувствовал внезапно вот такую же тоску. Спрятал аппарат, прибился к какой-то отдыхающей компании, сумел так понравиться, что его даже подбросили до Сокольников на машине. Хотя он терпеть не мог людей, веселые сборища обычно использовал для того, чтобы наплевать всем в душу. Но нужно было как-то выбраться из "Лосиного острова", появилась уверенность, что если он будет один, его обязательно схватят. Пришлось преодолеть отвращение и прикинуться весельчаком.

В тот же вечер датчик, установленный в схроне, дал сигнал: хранилище вскрыто, девастатор похищен. Прав оказался тот продажный мент: он под колпаком. Умом Алексей понимал, что надо скрываться, строить новый девастатор. Возле схрона он, конечно, так и не появился. Ждут, наверное, до сих пор. А может быть, разобрались в его технике и поняли, что ждать бессмысленно. Так же бессмысленно, как ему туда идти.

Умом можно понять всё. Но решимости не было. Как-то не заладилось всё, усилия многих лет обернулись прахом. Труды, мытарства, предательства, взлеты и падения... И вот очередной обвал. Надо было сразу строить два девастатора, тогда сейчас не было бы так паршиво. С другой стороны, два арбуза в одной руке не удержишь, увеличивался риск, что один из аппаратов будет обнаружен.

Хорошо хоть валюта цела. У него оставались ещё шестьсот тринадцать тысяч долларов. Для рядового российского слесаря он был достаточно богат. Но Челноков привык мерить себя другими масштабами. Хотя шум речного порта, лязг железа, вой, гудки и звон механических монстров были с детства ему знакомы. Его родной город был зажат между тремя заводами. Алексей на всю жизнь запомнил, как они определяли направление ветра по запаху, стоявшему над Мариуполем.

Почему он не уехал из Москвы немедленно? Так, наверное, собака, зарывшая в землю кусок "на черный день", вернувшись и не обнаружив его, долго вертится на месте, обнюхивая все вокруг. Он был слишком привязан к своему детищу. Они составляли как бы единое целое. Челнокову теперь казалось, что без девастатора он — ничто, потерянный и жалкий человечишко.

Чувство опасности стало невыносимым. "Будь что будет!" Улизнув от мастера, он выбрался из слесарного цеха и направился к невысокому кирпичному участку стены между котельной и неприступным забором, собранным из бетонных плит. Начальство то и дело затягивало этот неофициальный служебный вход колючей проволокой, но через неделю-другую неутомимые портовые рабочие вновь проделывали дыру в заграждении. Челноков, не оглядываясь, перемахнул через стену и пошел по проезду подальше от гавани. Людей здесь было мало, машин —и того меньше. Поэтому "Победа", которая вскоре остановилась в двадцати шагах от него прямо по курсу, Алексею сразу не понравилась. Из неё вылезли двое. На вид не очень сильные, но зловещего вида мужики в черных очках. Челноков повернулся было назад, но оттуда подкатывала стоявшая ранее возле проходной светлая "копейка" с двумя такими шкафами, что шансов прорваться впереди показалось всё-таки больше.

Алексей давно ждал чего-то подобного, и единственное, что его удивило — так это марки машин. Некрутые какие-то, несолидные. Разумеется, удивлялся он недолго. Некогда было. Двое в черных очках метнулись было к нему, но он давно был готов к этой встрече. Пусть "макаров" и не самое грозное оружие, а бывалые люди знают: попасть, так мало не покажется. Челноков выхватил на бегу пистолет и выстрелил в дальнего —тот пригнулся, потерял скорость и уже не успевал к моменту предположительной встречи Шаттла с его напарником. Алексей выстрелил бы и в напарника, но тот куда-то исчез. Челноков даже оглянулся по сторонам.

Двое шкафов уже здесь. Чернявый, похожий на итальянского мафиозо, тоже на месте, достает что-то из кармана. "Не стрелять!" — кричит ему один из бугаев, тот, что пониже, видимо, старший. Четвертый как сквозь землю провалился. А молодой бык бежит гораздо быстрее остальных и уже совсем рядом. Надо бы в него пальнуть...

И тут Шаттл обо что-то споткнулся. Он был уверен, что на дороге ничего нет, но вот поди ж ты, оказалось. Похоже на то, как в детстве они подсекали бегущему ту ногу, на которую он должен был приземлиться — и приземлялся он на руки... Алексей кувырком полетел на тротуар, ободрался, больно прищемил палец пистолетом, но оружие из рук не выпустил. Мгновенно вскочил на ноги и, слыша мягкий топот за спиной, повернулся, поднимая "макаров" на уровень груди. Но амбал был уже совсем рядом, Челноков успел заметить, как дернулось его плечо, но удара не зафиксировал — только зажглись огоньки в глазах, и сознание померкло.

— Ну и лажа, — сказал Ларькин и сплюнул. — Надо же было обогнать его подальше, выйти из машины и спросить закурить. Дальше — по накатанной схеме.

-—-Пулю бы ты получил вместо сигареты, — ответил, появляясь ниоткуда, Илья. — В бронежилет в районе живота. Не смертельно, но приятного мало. Твои накатанные схемы тут не срабатывают. У этого типа обострённая интуиция.

Допрашивал его тот самый бугай. Теперь он был в форме капитана ФСБ. "Что ж так мелко, — презрительно подумал Шаттл, —неужели я не заслужил большего?" Сбежать от такого медведя нечего было и думать. "Всё равно ничего не скажу, — злился Челноков. — Пошли вы все..."

— Побеседуем, гражданин Челноков?

— А пошел ты в жопу, и закончим на этом беседу, — огрызнулся Шаттл.

— А вот грубить не надо. Грубить я тоже умею. Не хотите отвечать — пожалуйста. Это ваше право. Но вопросы Вам придется выслушать. Неужели Вас не интересует, отчего вас, честного российского гражданина, к тому же вооруженного, в разгар рабочего дня схватили по дороге домой сотрудники правоохранительных органов?

Челноков молчал. Кабинет был маленький и прокуренный, половину его занимали два старых стола, сдвинутых в виде буквы Т.

— Вас ничего не интересует, как видим. А мне и моим товарищам не дают покоя некоторые неясности. Вот, например, правда ли, что это Вы подожгли квартиру родственников Сергея Карапетяна в 1983 году? Для того чтобы уничтожить плоды совместного труда? Не отвечаете. Тогда предположим, что плоды труда не сгорели, а были предварительно похищены. Затем Вы работали, так сказать, сепаратно с Ивановым над более узкой проблемой. Потому что в основном всё для Вас было ясно, оставались технические вопросы. Затем, когда Вы уяснили для себя все, Вы бросили и Иванова и стали строить свой девастатор. А можно сказать: ваш нейтринный лазер.

— Нельзя, — пробудился от каталепсии Челноков.

— Почему?

— Потому что это не нейтринный лазер, а девастатор. Мое изобретение, как хочу, так и называю.

— Чудесно. Начнем с того, что интересно лично мне. Что же служит ключом к реакции инфралептонного распада? Почему именно человек выполняет роль взрывателя? Насколько я понимаю, честь данного открытия принадлежит действительно вам. Подумайте, может быть, имеет смысл доверить нам этот ключ?

Шаттл только усмехнулся.

— Ну, хорошо. Тогда сменим тему. Немножко истории. На кой черт Вам понадобилось взрывать израильскую батарею в долине Бекаа? — капитан вдруг фыркнул, словно его что-то насмешило, а следующий вопрос поразил Челнокова. — Сколько Вам заплатило арабское сопротивление? Полмиллиона? А просили Вы с них миллион? Сторговались, значит. —он что-то записал себе в блокнотик и продолжал: — Кто заказывал следующий взрыв? Тот, который был в Иране. Сколько Вы запросили с заказчика? Хорошо, понятно. Не хотите отвечать. Тогда такой вопрос. Кто Вас предупредил о готовящейся засаде на даче Семенчука? Так, играем в молчанку. Кстати, должен Вас успокоить: никакой засады там и не было. Слежка была, но брать Вас на вилле никто не собирался. В наши обязанности это не входит, мы не столько оперативный, сколько следственный орган, а те, кто должен был это сделать, предпочли поступить по-другому. Но об этом после. А пока советую вам: привыкайте к новой ситуации и начинайте говорить понемножку. Может, у Вас нервный шок? Валерьяночки?

— А пошёл ты... —равнодушно ответил Шаттл.

— А то ещё есть такие соединения брома, которые прекрасно развязывают язык, — мстительно обронил капитан и удовлетворенно улыбнулся, поймав озлобленно-испуганный взгляд. Впрочем, вставая из-за майорского стола, он был так доволен, словно получил ответы на все вопросы.

"Какой он всё-таки псих, а? Он Виталика презирает, представляешь, за то, что тот капитан. Ему надо, чтобы допрос вёл как минимум подполковник".

"Мания величия. Она часто сопутствует комплексу неполноценности. Представляю, как его бросает из крайности в крайность. Ущербный человечишко. Какие-то блоки и конструкты отсутствуют начисто. Некоторые чувства и эмоции его душа не генерирует вовсе. Про таких говорят: моральный урод".

"Плохо ему. Злой сильный дядька больно дерется: Головушка бо-бо у маленького".

"Это он поджёг квартиру Карапетяна. Правильно, скопировал "винчестер" на такой же диск, поставил "жучки" и устроил короткое замыкание. А в квартире был почти килограмм магния и прочие химикаты".

"Ой, а я что нашла у него!"

"Что? Сейчас мы узнаем…"

"Не смей во мне рыться, поганец! Это я нашла! Мне полагается двадцать пять процентов".

"Какая ж ты всё-таки... Кладоискательница".

"Ой-ой, как он меня презирает. Торговкой меня в душе обозвал. Да и пожалуйста, подавитесь. Можешь сам Борисову сказать про эти шестьсот тринадцать тысяч баксов. Только всё равно это я нашла!"

"Да ладно тебе, Ир. Ты нашла, ты и скажешь".

"И нечего меня презирать! Может, у меня было трудное детство! Может, мне стыдно, что я грасовские деньги на побрякушки пустила. Так радовалась, что смогу возместить. А он всё испортил".

"Не сердись. Я не хотел тебя обидеть. Давай дальше работать. Мы вот пропустили с тобой самое интересное из-за этих несчастных баксов. Схемка какая-то промелькнула у него, когда Виталик о деле спрашивал. Взаимосвязь психического-биологического-инфралептонного. Да ещё через ДНК все это как-то завязано. Какие же мы дураки".

"Да ладно, потом ещё раз допросим. Я больше не буду дурить. Работаем... Ты понял, у него со словом "девастатор" ассоциируется он сам. Челноков себя в душе называет Девастатором!"

"Больной, что с него взять. И лазерный принцип он настойчиво именует "челночным". Во даёт мужик... А "взрыватель" для него не больше, чем взрыватель".

"Больной-больной, а батарею взорвал. Только я никак не пойму: миллион он с арабов за это потянул или полмиллиона? Давай нарисуем Виталику картинку в астоме, пусть уточнит. Только я не знаю, как нарисовать слова: «движение палестинского сопротивления»…."

"Нарисуй араба, который тянет за собой сопротивляющегося ишака".

"…Ох, уморил. Виталию тоже понравилось. Напиши ему сумму: просил миллион, а сторговались на пятистах тысячах"

"А я не помню, какими рыбами в астоме сотни тысяч обозначаются".

"Да напиши нашими цифрами, он же не снежный человек. А лучше нарисуй лимон и половинку".

"И правда... А с нефтяной компании он содрал-таки свой миллион. Прямо Остап Бендер какой-то".

"Не трожь святое имя. Бендер совсем по-другому зарабатывал. Во-первых, никого не убивал. Во-вторых, способов отъема денег знал гораздо больше, чем этот убогий".

"Так, теперь история о том, как его предупредили. Позвонил, якобы, какой-то мент, сказал, что Шаттл под колпаком у УБОПа, и предложил за деньги назвать место и время засады. Информацию Челноков из него выудил, а денег не заплатил. Но вряд ли тот, кто звонил, на них рассчитывал. Ему главное было —дезу толкнуть, чтобы Шаттл подельников замочил... А что это Ларькин так быстро закончил?"

"Ему Юрий Николаевич сказал не рассусоливать, времени очень мало. Пойдём и мы докладывать".

— "И улыбка познанья играла на счастливом лице дурака", — произнес майор, выслушав отчет о допросе физика. — Про ключ он так и не раскололся?

Рубцова потупилась, Большаков тоже ответил не сразу.

— Мельком как-то... Я успел понять, что девастатор первым делом, так сказать, вышибает дух из человека. Энергия биополя, состоящего из инфралептонов, расходуется на раскачку реакции в атомах человеческого тела. Эта энергия и служит ключом. Запустить межуровневый резонанс можно только с самой верхней ступени — психической энергии человека. Но как это происходит конкретно, нам не удалось пока узнать. Давайте допросим его ещё разок.

— Не сегодня. Вы хорошо запомнили зрительный образ девастатора? Сумеете отличить его от подделки?

"Экстрасенсы" переглянулись, ответил снова Илья:

— Стопроцентной уверенности нет.

— Ну хоть бы в чем-нибудь одном есть стопроцентная уверенность, —с горечью сказал Борисов. — Кстати, лейтенант Рубцова, давайте перемолвимся словечком- другим у Вас в библиотеке.

Пройдя между книжными полками, майор остановился у зарешеченного окна. Оно выходило в скверик, внизу виднелась крыша беседки. Ирина тоже осталась стоять.

— Мы рискнём, —сказал майор. —Мы просто обязаны это сделать. Но сработать надо так, чтобы сохранить группу. Даже если это ловушка, постараться выйти из неё с минимальными потерями. Поэтому нам, очевидно, пригодятся ваши с Ильей способности. Но расходовать их придется на полную мощность. Я хочу знать ответ на первый вопрос: вчетвером или впятером? Ты можешь держать невидимыми одновременно себя и ещё двух человек?

— Вряд ли меня надолго хватит. Полминуты-минута, не дольше.

— Большаков про себя то же самое сказал. Этого мало, даже если Вы будете прикрывать пятого по очереди. Мне нужна уверенность хоть в чём-то, раз нет уверенности в главном. Тогда поедем вчетвером: ты, я, Илюшка и Челноков. Виталия придется оставить, хотя бойцы там тоже будут нужны. Но "отводить глаза" так, как вы с Большаковым, насколько я понимаю, он не умеет.

Ирина отрицательно покачала головой.

— Итак, четверо. Ларькин и Ахмеров прикроют наши действия, будут "бросать камни по кустам". Но... главное сейчас для меня — понять, наконец, сколько людей в ГРАСе: четверо или пятеро? Поэтому формулируется второй вопрос так же, как и первый. По-моему, тебе пора определиться, на кого ты дальше будешь работать. Не исключено, что это уже решили за тебя, но ситуация не снимает с тебя проблемы выбора. Если всё закончится благополучно, думаю, мы сможем перевести тебя в твой родной отдел. С самыми похвальными отзывами, разумеется. Но если ты решишь остаться у нас...

— Да, — решительно сказала Ирина. — Кто бы я была...

Она не закончила своей фразы. Тогда Борисов закончил свою:

— ...тогда больше не звони Леснику.

— А... если он мне позвонит?

Впервые за всё время разговора майор взглянул ей в глаза. У него вообще была странная манера смотреть в рот собеседнику.

— Он не позвонит, —сказал Борисов, и Ирина сразу же поняла, что он прав.

— Так, с этим решено, — Рубцова услышала в голосе майора удовлетворение.— Сейчас разберемся со всем прочим.

Юрий Николаевич устроился за своим столом и несколько секунд внимательно рассматривал физика. Выше среднего роста, сухощавый. Лицо удлиненное, мужественное, нос с едва заметной горбинкой, волосы светлые, длинные. На лице видны следы юношеских угрей. Сильно, видать, парень смолоду намучился. Кожа до сих пор в буграх и ямках. Лоб низкий и широкий, брови прямые, нависают над глазами. Глаза маленькие, серо-зеленого цвета. Подбородок заметно выдается вперед. В профиль, несмотря на светлые волосы, Челноков напоминал американского индейца. Сильно портило его благородные черты выражение лица: озлобленно-высокомерное и, одновременно, несчастное.

Майор предложил задержанному сигарету. Челноков отказался, заявив, что курит только "Кент". Борисов пожал плечами и закурил сам, вглядываясь в резко обрывающиеся скептическим изгибом книзу уголки рта Челнокова.

— В детстве каждый мечтает стать великим человеком, — сказал, наконец, майор. —Наверное, и Вам тоже этого хотелось. Не поверю, если скажете, что нет.

Физик неопределенно хмыкнул и продолжал поглядывать на него подозрительно.

— Хотелось, —ответил сам себе майор. —И в юности, наверное, тоже мечтали?

— Вам-то что? —буркнул Челноков и попросил тоном неуверенно-повелительным. —Давайте вашу "Яву".

Борисов спокойно пододвинул ему пачку и щелкнул зажигалкой.

— Чего Вам от меня нужно? — спросил Челноков.

— Подождите, —улыбнулся Юрий Николаевич. — Слушайте дальше. В какой-то мере Вам это удалось: стать если не великим— об этом будут судить наши потомки —то большим человеком. Значительным. Заметным. Говорю это без всякого намерения к Вам подольститься. Просто хочу указать Вам на одну ошибку. Вы сами её чувствуете и, думаю, согласитесь со мной. Беда в том, что, став большим, заметным человеком, Вы пытаетесь одновременно остаться маленьким и незаметным. Мне нужно от вас, чтобы Вы поняли: у Вас это не получится. В той сфере, которую Вы для себя избрали, остаться большим, но незаметным, можно только в рамках масштабной общественной структуры. Тайной организации, спецслужбы, военного ведомства... Но это означает неизбежную потерю независимости. Вы не случайно отрекомендовались Семенчуку и его людям представителем секретной лаборатории. Ощущали свою слабость, балансировали между выдуманной и реальной организацией. Больше у Вас это не получится. Вас нашли. Вы стали добычей одной организации, а ваш аппарат достался другой. Да, вот такое положение. Думаю, что победа будет на стороне одной из организаций. Но не на вашей это уж точно. Потому что в этой драке не на вашей стороне сила.

Убедившись, что Шаттл внимательно слушает, Борисов продолжал:

— Поэтому ваши планы и намерения мы обсуждать не будем. Я ведь предупреждал, что не собираюсь подлизываться. Обсудим намерения той структуры, которая завладела девастатором. Она гораздо многочисленнее и оснащеннее, поэтому она сумела перехватить у нас инициативу. И Вас тоже, Алексей. Вы, сами того не зная, уже выполнили один их план: убрали Семенчука и его людей. "Он слишком много знал". Вас разыграли втемную, а нас сбили с вашего следа. Вопрос стоит так: будете ли Вы дальше выполнять их планы или они будут выполнять их без вас? Bo втором случае Вы должны умереть, у них такие правила.

Осмелюсь заявить о наших планах, поскольку мы тоже кое-что можем. В наших планах —уничтожить девастатор. "Так не доставайся ж ты никому". Ну а вам... видимо, придется забыть всё. Полечиться специальными лекарствами и стать... простым россиянином.

— Лучше смерть, — пробормотал физик, и по его переменившемуся лицу майор понял, насколько всерьёз это было сказано. У Юрия Николаевича был некоторый опыт в вопросах жизни и смерти.

— Бывает и такое, — кивнул он. — Поскольку тут Вы определились, давайте обсудим судьбу вашего изобретения. Намерения той организации, у которой сейчас хранится девастатор, я Вам доложил. Насколько я был правдив —предоставляю судить вам. Как Вы сами считаете, мне есть смысл врать?

— Я Вам верю, — произнес Челноков после недолгого размышления.

— Наши планы Вы тоже знаете. Больше выбирать Вам не из чего. Так что Вам больше по душе?

У Шаттла дрогнули, расширившись, ноздри:

— Уничтожить.

— Значит, договорились. Тогда я в праве рассчитывать на вашу сознательную помощь. Мне нужно, чтобы Вы как создатель опознали свое детище. Чтобы мы знали, что действуем наверняка. Вам придется поехать с нами в Питер. Само собой, в дороге и на месте за вами присмотрят. Если Вы вдруг передумаете, мы немедленно приведём в исполнение вашу первую резолюцию. Мой долг — предупредить.

Физик кивнул.

— Илья, смени Рената, присмотри за Челноковым. Ты ведь можешь поддерживать с нами контакт из другого помещения?

— Если Виталий и Ирина будут обо мне помнить, — как всегда, двусмысленно, ответил старлей и удалился.

Дождавшись прихода Ахмерова, майор сказал:

— Что ж, давайте готовиться в путь-дорожку. Нас, конечно, "пасут" со всех сторон очень старательно. Нужно сымитировать бурную активность. Виталий, возьмешь три билета до Мариуполя, а сам на "жигулёнке" сгоняешь в Смоленск. Можешь с полдороги вернуться. Что, тот жлоб так и ставит свою "тойоту" в проходном дворе?

Ларькин и Ахмеров дружно закивали.

— Он точно не подставной?

— Нет, мы проверяли, —сказал капитан. —Бизнесмен средней руки, дама сердца у него в этом дворе проживает.

— В какое время он обычно приезжает?

— С двух до четырех плюс иногда с восьми до двенадцати.

— Сейчас два десять, самое время. Придется ему отвезти нас на вокзал. Ренат, поедешь с Ильей сразу после Ларькина и "сломаешься" в проходном дворе. Проверишь, нет ли чужой аппаратуры. А Илья, этак скучая, пока ты чинишься, сломает кайф этой парочке и припряжет мужика, чтобы он через полчасика был за рулем.

— Давайте я, — предложила Рубцова, — у меня с мужчинами хорошо получается.

— Не возражаю, — сказал майор. — Вы один другого стоите. Даже в смысле двусмысленностей. Ренат, ты ключи выточил?

— Ещё две штуки осталось, —ответил Ахмеров.

— Доделывай и начнем, помолясь.

На перроне они поделились на две пары и разошлись по разным вагонам. Ирина попросилась ехать с Борисовым, Илье достался Челноков. Шаттл с изумлением смотрел на две старые визитные карточки с незнакомыми фамилиями, которые Илья вручил ему со словами: "Вот это ваш билет, а это паспорт". Такой же набор был у каждого, потому что настоящие билеты им покупать было никак нельзя. Пришлось заморочить голову проводникам. Всё обошлось благополучно, кое- как устроились.

— Отдохни пока, — тихо сказал майор. — Соберись с силами.

Ирина склонила голову набок, посмотрела на его мужественное загорелое лицо, откинулась в кресле и прикрыла глаза. Через десять минут её стала одолевать дрема, Ирина проваливалась в неё —и выплывала, как будто купалась в ласковом, но бурном море.

Вынырнув в очередной раз, она вдруг вспомнила разговор с Большаковым. К тому времени Ларькин уехал, а майор отправился сторожить физика. Ренат, сыграв на пару с Ириной спектакль в проходном дворе, спустился в мастерскую дотачивать отмычки. Рубцова воспользовалась моментом и приперла Илью к стенке, в буквальном смысле:

— Илюша, будь добр, объясни мне, что такое "револьверная структура"?

Тому было некуда деваться: Ирина просвечивала его, как рентгеном.

— Есть такая техника работы с подсознанием. Для противодействия зомбированию. Подсознание структурируется, как бы делится на изолированные друг от друга участки. Причём, каждый из них ущемлен в правах, он не может распространить свой контроль на всю личность. Попадая под зомбирование, человек со структурированным подсознанием имеет возможность выйти из-под контроля сразу же после окончания контакта. Может и в процессе, но только если запрограммирует на это заранее защищенные участки своего подсознания. "Револьвер" —термин образный, неточный. Но по принципу действия немного похоже: барабан проворачивается, достается "заряженный" участок и разряжается, а на его место вставляется новый, не зомбированный...

— Поганец, значит ты обыгрывал меня?

— Я же не защищен от тебя так, как Борисов, например. Приходилось как-то выкручиваться. Люблю, знаешь ли, иногда свободу и независимость...

"Негодяй, — улыбнулась в полудреме Ирина. —Свободу он любит…" И опять провалилась в сон. Очнувшись в следующий раз, подумала: "Но об этих большаковских приёмчиках Лесник узнал не от меня. Значит, у него есть другой источник информации, гораздо более надежный. Кто, если не я? И зачем тогда я была нужна? Не для того же, чтобы сорвать всех в эту поездку? А если не информировать, то для какой цели?"

По Питеру их вёл Борисов, это был его родной город. До станции метро "Садовая" добрались быстро.

Невидимыми прошли по пустынному перрону мимо дежурного. Пропустили поезд, обдавший их воздушной волной, и вошли в тоннель. Освещение казалось тусклым после залитой светом платформы. Пройти нужно было двести метров. Первая дверь. Цифровой замок, круглые наборные ручки со стрелками, как на сейфе. Борисову не нужно было доставать листок, он на память не жаловался. С тихим пощелкиванием установилась последняя стрелка. Майор потянул рукоятку, засовы открылись. Вторая дверь. Большой плоский ключ, длинный, как гарпун. Коридор. Стоять. Ни шагу вперёд. Невидимые лазерные лучи сигнализации отключаются пультом, утопленным в стене справа от двери. Он заперт на цифровой замок, кнопочный. Тоже пять знаков. Сработало. Четыре рубильника слева—вниз. Можно идти. Поворот. Бронированная дверь. Открывается треугольным ключом, гнездо в стене. За этой дверью охранник.

Борисов вопросительно обернулся: "Готовы?" Получив в ответ утвердительные кивки, вставил в гнездо ключ. Неслышно заработали электромоторы, дверь плавно пошла в сторону. "Ты видишь пустой дверной проём. Никого", — сказала Ирина тому неизвестному, кто должен был там стоять, и вслед за майором шагнула в открывшийся проем.

Неизвестный оказался некрасивым круглолицым парнем с вытаращенными глазами. Он бы долго простоял так, выставив вперед автоматическую винтовку с подствольным гранатометом. Достаточно долго, чтобы Борисов мог к нему бесшумно подойти. Но Челноков зацепился ногой за высокий порог и едва не упал. Илья подхватил его, но часовой услышал возню и без предупреждения начал стрелять в дверной проем. Невидимые пришельцы шарахнулись в разные стороны на пол: старлей с физиком вправо, Рубцова — влево. Майор, чуть подавшись влево, пригнулся и побежал прямо на часового. Ирина никогда раньше не видела, чтобы можно было бежать в такой позе, не опираясь руками об пол и не падая на него. С грохотом разорвалась граната — к счастью, за дверью, в том коридоре. Выпустив гранату, часовой на секунду перестал стрелять, и Борисов прыгнул. Удар, лязг падающего на бетонный пол оружия и животный хрип.

Лифт заперт. Третий ключ. Спускаться приходится долго, хотя, судя по тому, сколько длилось уменьшавшее их вес ускорение: скорость приличная. Часовой в коридоре, похоже, ничего о судьбе коллеги не знает. Пока он с испугом и любопытством осматривает пустую кабинку лифта, матерясь для бодрости шепотом, невидимки проскальзывают мимо него и бесшумно открывают очередную дверь четвертым ключом. Так же тихо закрывают дверь, и после этого им остаётся набрать последний код на последней двери.

"Ну как? Это он?" — беззвучно спросил майор, повернувшись к Челнокову. Тот понял, несмотря на то, что, в отличие от Борисова и других грасовцев, не обучался искусству понимать слова по артикуляции губ. Шаттл приблизился к установке, снял с неё мягкий чехол, быстро осмотрел и утвердительно кивнул. В помещении могла быть и выполнять роль сигнализации подслушивающая аппаратура, поэтому они старались не говорить вслух.

Девастатор выглядел совсем не так, как представляла себе Ирина. Она ожидала увидеть что-нибудь вроде телескопа или гиперболоида из фильма. Но единственной стеклосодержащей (и единственной знакомой Ирине) деталью оказался оптический прицел от снайперской винтовки. Все остальное было металлическим: стержни и рамки, шины и трубки сплетались в замысловатую ажурную конструкцию, в которой, впрочем, можно было различить "ствол" и панель управления.

Майор планировал забрать установку и уничтожить её где-нибудь в другом месте, чтобы не оставлять "братьям" даже обломков. Но его ждал неприятный сюрприз: станина девастатора оказалась намертво приваренной к металлическому верстаку. "Ай да они!" — подумала Рубцова, ещё не поняв до конца, с кем же они воюют.

Борисов стал выкладывать приготовленные на этот случай гранаты и пластиковые мины, с сомнением посматривая на металлические стержни девастатора. Где- то недалеко взвыла сирена. Несмотря на их ухищрения, тревога всё-таки охватила подземелье.

— Боюсь, взрывчатки не хватит, —сквозь зубы проворчал майор.

— Хватит, — спокойным голосом сказал Челноков. —Прибор в отличном состоянии. Давайте, я его сам взорву. Обещаю, что обломков не останется.

Грасовцы одновременно повернулись к Шаттлу. Тот старался сохранять спокойствие, но блестевшие глаза и нервно подергивающиеся губы выдавали волнение. Майор повернулся к Илье. Тот покивал и неслышно сказал, испуганно глядя на изобретателя: "Он это сделает".

Рубцова молча подтвердила его слова. Майор показал пальцем на часы, сопроводив этот жест вопросительным взглядом.

— Две минуты, —ответил Челноков.

Борисов посмотрел в отрешенное лицо физика так, словно хотел что-то сказать, но, не произнеся ни одного слова, пошел к выходу.

Илья с Ириной тоже напоследок взглянули на Шаттла: Большаков со страхом, Рубцова —почти с восхищением. Напоследок она подкрепила своим волевым усилием его решимость довести дело до конца, хотя и чувствовала, что он в такой поддержке не нуждается.

Часовой на этот раз оказался лицом к открывшейся двери, и это решило его участь. Ударом ноги в прыжке Борисов проломил ему переносицу, и парень, потеряв сознание, распластался на полу. Майор запер дверь, подобрал с пола автомат и двумя страшными ударами приклада отломал ручку оставленного в замочной скважине ключа. Но решив, что этого мало, выпустил в замочную скважину длинную очередь, вбив туда остаток ключа. Убедившись, что Шаттл надежно замурован, метнулся за Ильей и Ириной к лифту.

…Вверх лифт шел медленно, словно нехотя.

"Выскочим, — шепотом подбодрил Ирину Борисов. — Не из таких передряг выскакивали".

Лифт не прошел и половины пути, как снизу из шахты донесся гул — эхо далекого взрыва. Девастатор перестал существовать.