Глава 9 Дай мне сил


Джай


Я не новичок в убийстве.

Я убивал... чувствуя липкое тепло жизни на своей коже.

Я убийца... точно такой же, как и Череп, и не отрицаю этого. Различие только одно: он убивает ради удовольствия, а я только ради убийства его самого. Я убиваю целенаправленно, избавляя Нью-Йорк от отбросов, чтобы сделать это место более безопасным.

Я хладнокровно убил четырех мужчин только ради того, чтобы оказаться здесь. Чтобы доказать готовность завоевывать доверие Черепа и его головорезов не самым добродетельным путем. Все они были осужденными преступниками и получили возмездие, которого заслуживали. Я удостоверился в этом.

Череп знает, кто я, и из-за этого не доверяет мне. Удивительно, что он сразу не пустил пулю мне в голову, когда я появился в тоннеле. Либо он был уверен, что я дам задний ход, либо ему любопытно увидеть, являюсь ли я таким же хорошим бойцом, как и мой брат.

Дело в том, что на Черепа заведены уголовные дела в каждом полицейском управлении нашей замечательной страны. Конечно, у правительства уйдут годы на то, чтобы внести необходимые изменения в политику, законы, права, и сделать хоть что-то с теми, кто, прикрываясь бредовыми формулировками, помогает преступникам избегать наказания. Я так и не понял, каким образом дело Черепа покинуло наш отдел и ушло «наверх». Я хотел поймать Черепа. Я хотел быть тем копом, который наденет на него наручники и превратит его чертову жизнь в Ад.

Но нет.

Меня отстранили, потому что ФБР посчитало дело Черепа слишком сложным для NYPD. (Примеч. NYPD/New-York Police Deportment — управление полиции Нью-Йорка). Очень. Блядь. Сложным. Они обращаются с нами, как с детьми. Несмышлеными детьми.

Я никому не доверяю в этом деле, кроме себя. Мне не нужен бумажник Черепа. Мне нужно то, что не купишь за деньги. Я хочу мести. Хочу крови. Хочу вернуть своего брата назад.

Все верно. Объективно говоря, я коп-новобранец, потому что приличный промежуток времени не исполняю своих обязанностей. Как только дело Черепа было проиграно ФБР, я ударил в челюсть детектива Луиса Баллеуна, заработав себе прекрасное временное отстранение без сохранения зарплаты. Это не сильно обеспокоило меня, потому что дало мне все свободное время мира, чтобы самому преследовать Черепа. Я знал, что мое временное отстранение сыграет мне на руку, когда решил выследить Черепа. И даже попытался сделать это законным путем, но система правосудия не оставила мне выбора. Зато, когда он сдохнет, ни один судья или присяжный не признает меня виновным.

Удивлен, что Череп не разболтал Котенку о моей профессии. Напротив, он воспользовался этим, чтобы уничтожить те нити доверия, которые мы умело соткали. Она думает, что я что-то скрываю от нее — это читается в ее глазах. Можно, конечно, рассказать ей — я этого не стыжусь, но не могу рисковать. Если кто-то еще прознает, что я коп, то я — труп. Семьдесят процентов здешнего населения — преступники — мужчины и женщины, которые когда-то проходили через мой полицейский участок. Я могу бросить вызов Черепу, но сотне других крепких бойцов? Это равносильно самоубийству.

Интересно, как Котенок воспримет это, когда узнает. Возможно, зауважает немного больше и перестанет смотреть на меня, как на монстра... или, может быть, руководствуясь принципами морали, возненавидит, потому что я позорю саму систему правосудия, законы которой поклялся соблюдать. Действия Котенка трудно предугадать.

— Ты можешь ударить ее еще жестче? Не думаю, что у тебя получилось разбудить весь левый тоннель.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Позади меня груша, по которой я бил. Эмили сидит на своей раскладушке и вытягивает руки над головой, выгибая спину.

— Уже полдень, — говорю я ей, неспособный скрыть свою одышку. — Ты единственная, кто все еще дрыхнет.

— Ух, правда? — она проводит рукой по лицу и зевает. — Почему у меня такое чувство, что все еще раннее утро?

Я обхватываю свое запястье и сжимаю кулак. Должно быть, отлежал его, пока спал. Оно болит все утро.

— Это все твои биологические часы, — говорю я без эмоций в голосе. — Они противоречивы.

Ее лицо немного омрачается, послав укол вины мне в грудь. Не хочу быть мудаком, но не могу ничего поделать с этим. Я просто открываю рот, и слова сами собой вырываются. Никогда не был хорош в притворстве и фальши. Злость во мне не проходит просто так, я должен сам с этим что-то сделать. Согласен, вчера вечером я зашел слишком далеко, но в этом виноват дерьмовый виски, который плескался в моем теле. Никогда больше. Я собираюсь относиться ко всему, как к работе. Здесь нужна трезвая голова, особенно теперь, когда затронуты мои чувства. Ощущаю себя идиотом, только подумав об этом, но так и есть. Я сам подсунул Эмили прямо под нос Черепу. И мне будет трудно вытащить ее, если он будет использовать ее в своих интересах. А он будет.

Я пытаюсь размотать руки, но узел на левом запястье отказывается уступать. Эмили наблюдает за тем, как я тяну бинт, проклиная свои толстые бесполезные пальцы.

— Помощь нужна?

Я пытаюсь справиться еще минуту, прежде чем сдаюсь и киваю. Раскладушка скрипит, когда Котенок спрыгивает с нее. Невольно мой взгляд перемещается на ее голый животик. У нее красивая мягкая молочная кожа... которой я касался. Проводил губами и пробовал на вкус языком. Я жажду этих ощущений. Желаю с того момента, как увидел скрытое тенью лицо и запретные губы, с той самой ночи, когда она последовала за мной от метро. На свету она выглядела такой печальной... такой потерянной, но я упустил время для ее спасения. Прожекторы были направлены на нас, и она прижималась ко мне, как маленький брошенный котенок.

Хрупкий.

Невинный.

Напуганный.

Такого не случалось со мной, пока мы не оказались здесь. Так, может быть, она не нуждалась в спасении. Может быть, она нуждалась в том, чтобы быть найденной. Ее прежняя жизнь была жалкой, и я удивлен, как она так долго продержалась. Мне знакома статистика: такие люди, как она, ну, в общем, они недолго задерживаются в этом мире. Или она сильнее, чем я думаю.

— Думаю, ты помнишь прошлую ночь? — спрашивает она, не поднимая глаз, и тянет синий бинт, туго обмотанный вокруг моего запястья.

Даже при этом освещении я вижу румянец, появившийся на ее щеках. Помню, как сказал ей, что она приятно пахнет. Помню, она сказала мне, что Череп напал на нее своим грязным ртом. Я проглатываю гнев, обжигающий горло, и отправляю его кипеть в моем животе.

— Да.

Ее худенькие плечи опадают, и от этого я чувствую себя дерьмово.

— Послушай, мне не хочется, чтобы между нами все запуталось из-за вчерашней ночи. Я делаю все, о чем ты просил. Если это так сильно раздражает тебя, то зачем я это делаю?

— Это не имеет отношения к тебе, — мне ненавистна мысль, что из-за меня она чувствует свою вину.

Она поднимает свои светло-карие глаза.

— Череп именно такой, как ты и описывал его: грубый, безнравственный, кровожадный и абсолютно ужасный. Я не могу бороться с ним, и ты это знаешь.

Я открываю рот, но она поднимает худенький указательный палец, затыкая меня.

— Не так давно ты сказал мне, что легко попасть под чью-то власть, а я сказала, что это не сработает подобным образом.

Она с трудом сглатывает. От этого я начинаю нервничать еще сильнее, что накатывает тошнота. Противный приступ начинает закручиваться у меня в животе. Я медленно киваю.

— Теперь я тебе верю…

Эмили делает паузу, оставляя меня в подвешено-болезненном ожидании. К чему она ведет? Кого она имеет в виду? Я терпеливо наблюдаю, пока она притягивает мое запястье к своим губам и тянет бинт белыми зубами. Ее небольшие нежные руки накрывают мои, и она с легкостью развязывает узел. Воздух касается влажной кожи моей руки, когда она разматывает бинт.

Разбинтовав с ее помощью вторую руку, я возвращаюсь к массажу мышц своего запястья, теперь свободного от повязки.

— Череп…

Я подаюсь вперед, сердито запускаю все десять пальцев в ее волосы и обрушиваю свой рот на ее губы. Если я услышу оставшуюся часть фразы, то разнесу это гребаное место: плиту за плитой, кирпичик за кирпичиком. Не нужно быть телепатом, чтобы узнать окончание. «Я принадлежу Черепу».

Типа, блядь, это возможно.

Череп забрал у меня слишком многое — мою сестру, родителей, брата. Но он не заберет ее. Не Котенка. Это не жест великой любви и не намек на нее. Я обещал защищать. Это то, что я делаю — защищаю людей — хороших людей. Эмили хорошая от макушки головы до кончиков пальцев ног, и я не позволю Черепу погубить ее.

Впервые за все эти годы у меня случился приступ озарения. Череп не собирается впускать меня в свою банду. Я «экс-чертов-коп». Почему, блядь, я не додумался до этого раньше? Что не так со мной? Резкая боль и горечь ударяют в меня. Даже одна мысль об этом убивает, но я смогу найти брата с той стороны. Крайне тяжело пытаться осуществить неосуществимое, но я не могу рисковать жизнью Эмили. Это несправедливо.

Мы должны выбираться отсюда.

По крайней мере, ее я должен вытащить.

Она отстраняется, наши взгляды встречаются. Ее светло-розовые губки гармонируют с румянцем на щеках. Я скольжу руками по ее волосам и опускаюсь к пояснице. Она отлично ощущается в моих руках. Я никогда не испытывал такого с женщиной. Ее постоянная близость все время сводит меня с ума. Страх, страсть, вся, блядь, эта ситуация разжигает меня — разжигает мои эмоции, мои желания.

А желаю я ее.

Она — «не вписывающаяся в систему» девушка, но теперь я не смогу избавиться от нее, даже если захочу. Она уже проникла в меня, согревая мою кровь и сводя с ума. Я теряю голову от ее аромата, кровь несется по венам с бешеной скоростью. Я хочу ее, и не желаю умирать, не попробовав еще раз.

С момента прибытия сюда она цепляется за меня, ее большие глаза блестят от страха. Независимо от того, что сделал или сказал Череп, он испугал ее.

— Я не хочу умирать, — бормочет она, моргая, чтобы сдержать слезы. — Мне нужна твоя помощь.

— Черт, Котенок, — я притягиваю ее ближе, уткнувшись носом в ее шею. — С тобой ничего не случится. Ничего, пока я здесь.

Я держу ее, пока тело в моих объятиях не становится горячим. Пока дыхание, касающееся моей кожи, не становится частым. Я обнимаю ее, а она поворачивает голову и прижимает теплые губы к изображению черепа на моей ключице. Я напрягаюсь. Татуировка еще не до конца зажила и чертовски чешется.

— Я доверяю тебе, — вздыхает она, оставляя еще один поцелуй. — Верю, что ты позаботишься обо мне.

Эмили утыкается носом мне в шею и глубоко вдыхает, словно наслаждается моим запахом и запахом моего пота. Для меня много значит то, что она сказала. Мягкими руками она скользит к моему прессу и талии, пока ее губы прижимаются к шее, а затем путешествуют вдоль моей челюсти. Напряженный стон срывается с моих губ, и она дрожит у меня в руках.

Блядский.

Ад.

В прошлый раз, когда она касалась меня так, мы были пьяны в стельку. Я много чего помню. Помню, как отлично она ощущалась, как быстро заставила меня кончить. Но не припоминаю, чтобы моя кожа покрывалась мурашками, как сейчас. Или чтобы так сильно напрягались мои мышцы с каждым прикосновением ее губ. В прошлый раз я не думал о том, что мы не одни. Возможно, мимо нас прошло человек десять, а я и понятия не имел. Но на сей раз звук каждой упавшей капельки воды эхом отдается в моей голове. Когда она снова отстраняется, я оборачиваюсь через плечо, но она прижимает ладонь к моей щеке. Эмили поворачивает меня назад, пока мы едва не соприкасаемся носами.

— Ты сказал, что уже полдень. Все будут заняты едой.

Она часто пропускает прием пищи, и ее не за что винить. Я точно не стремлюсь быть первым в очереди за черствым хлебом и жидким бульоном, но мне позволительно потерять немного массы тела. А ей — нет. Эмили худенькая, но у нее все равно есть изгибы, хотя и небольшие. В последние дни я заметил, что эти изгибы сглаживаются, а жирок исчезает. Я хочу ее. Господь знает, насколько, но я не дикарь, руководствующийся исключительно примитивными инстинктами. Сперва я забочусь о том, что требует внимания в первую очередь.

— Тебе нужно поесть.

Она оборачивает руки вокруг моей шеи, ее глаза сверкают и словно говорят: «Еда — это не то, чего я хочу».

Эмили вплотную придвигается, прижимаясь ко мне грудью и бедрами. Одна секунда — и ее губы прижимаются к моим, и в этот момент остатки моего самообладания сгорают в огне. Она открывает рот, и я стону в него прежде, чем облизать ее язычок. Блядь, она хороша на вкус: как сахарная вата и мята. Я не любитель ни того, ни другого, но, смешавшись вместе у нее во рту, они образуют предел моих мечтаний.

Я все еще не могу привыкнуть к этой женщине. Часть меня хочет использовать ее для своей личной выгоды, и, если она хочет, чтобы я трахнул ее, прекрасно — я могу сделать это. У меня нет никаких проблем с моим членом.

Но тут есть и другая часть меня... часть, которая хочет защитить ее. И эта часть сперва удовлетворит ее эмоциональные потребности, а затем уже физические. Прямо сейчас две эти стороны ведут бой внутри меня. Когда я прижимаю ее к стене, эти стороны смешиваются во мне, и руки не знают, должны ли они ущипнуть и сжать, или погладить и приласкать. Мой язык приходит в замешательство, не зная, что делать.

И тут же у меня возникает еще один приступ гребаного озарения, после чего мой самоконтроль берет на себя бразды правления. Его появлению сейчас не рады, но это не мешает ему стучаться в лоб, требуя, чтобы его выслушали. Он просит меня прислушаться к себе изнутри.

И я прислушиваюсь.

Звук каждой падающей капли воды отчетливо воспринимается моими ушами, и чья-то беседа достаточно близка, чтобы ее расслышать. Сейчас не время и место. Я помню то, что однажды сказал мой отец: «Женщина прекрасна. Женщина особенна. Никогда не относись к ней так, как ты не хотел бы, чтобы мужчина относился к твоей дочери». Он сказал мне это, когда поймал за чтением порножурнала после моего пятнадцатого дня рождения. Разговаривать о сексе было неловко. Я всегда винил в этом Джоэла. Именно он впервые дал мне журнал. Короче, как бы сильно мне ни хотелось похоронить себя глубоко в киске Эмили и вдалбливаться в нее, пока она не кончит, я не должен так поступать. Для меня она особенная. Даже не зная собственных родителей, она все еще остается чьей-то маленькой девочкой.

Однажды я уже сделал это: трахал возле этой самой стены до тех пор, пока ее ноги не подкосились. Но тогда я был пьян… и понятно, что в таком состоянии принимаю не самые лучшие решения. Когда все это закончится — либо смертью Черепа, либо нашей — я не хочу, чтобы она, оглянувшись назад, увидела во мне просто парня, трахнувшего ее у стены. Я хочу, чтобы она уважала и видела во мне парня, который сначала разрушил ее жизнь, притащив сюда, а затем спас, сделав эту жизнь еще лучше, чем прежде. Этого будет достаточно, чтобы простить меня. Если она выберется отсюда свободной и уверенной в себе, а не использованной и изнасилованной, то я буду счастлив.

Когда я замедляю поцелуй и оттягиваю зубами ее нижнюю губу, окончательно останавливаясь, пальцами Эмили впивается мне в спину. Котенок стонет и прислоняется головой к стене.

— Ух. Ты не можешь сделать этого.

Изображая невинность, я поворачиваю голову.

— Что?

— Целовать меня… — она закрывает глаза и выдыхает. Большими пальцами она цепляется за край моей майки и притягивает меня ближе. — Целовать меня так, а потом взять и остановиться. Ты не можешь.

Эмили делает небольшой шаг вправо, и моя нога оказывается между ее бедер. У нее перехватывает дыхание, она зажимает мою ногу между своими гладкими, стройными бедрами. Черт, да она просто горит. Ее тепло проходит сквозь крошечные черные шортики и греет мою кожу через штаны. Могу только представить, насколько она мокрая. Мой ствол твердый, яйца болят, и я уверен, что кончик члена истекает от предвкушения, но принятое мной решение сильнее.

— Джай… пожалуйста.

Не в силах сдержаться, я провожу кончиком носа вдоль ее челюсти, пока не достигаю мочки уха. Эмили дрожит, поглаживая ладонями мои руки, и слегка трется своей киской о мое бедро.

— Чего ты хочешь, Котенок?

Сдержаться и не трахнуть ее — это одно, но оставить возбужденной и жаждущей — совсем другое. По моему опыту, женщины слишком много думают. Если касаешься их слишком много, они думают, что ты используешь их. Если же касаешься слишком мало — они думают, что ты не увлечен ими. Я увлечен Эмили. Чертовски увлечен.

Я сжимаю челюсть, ощущая мучительную пульсацию в члене.

— Тебя. Я хочу тебя, — она почти умоляет.

Чеееерт. Я зажмуриваюсь и вдыхаю ягодный аромат ее шампуня, пока она продолжает тереться о мое бедро. Легкий стон слетает с ее губ и посылает мурашки по коже, каскадом спускающиеся по моей спине.

Мне нужно прикоснуться к ней. Мне нужно попробовать ее.

Господи, дай мне сил вынести это, потому что я в секунде от взрыва.

Загрузка...