Грэхард (СИ)

639 год

Грэхард помедлил, прежде чем открыть шершавую папку, в которой лежал очередной отчёт внешней разведки.

Он позволял себе эти несколько секунд слабости — за время которой его сердцем овладевала мучительная и бешеная надежда — потому что у него не было больше ничего, кроме этих нескольких секунд.

В который раз позволив себе их, он медленно открыл папку — сразу на последней странице.

Там на сероватой бумаге привычно и лаконично значилось: «По интересующему лицу — ничего».

Ещё получая папку, Грэхард знал, что отчёт будет закончен именно этой безжалостной фразой; если бы какая-то информация появилась бы — ему доложили бы тотчас.

И всё же он ничего не мог с собой поделать: он отчаянно верил, что каким-то чудом прочтёт там что-то иное.

«По интересующему лицу — ничего», — смотрело на него сухо и строго, как и всегда.

Отложив папку, Грэхард встал и подошёл к окну, наблюдая, как над заливом догорает закат. Свинцовые тучи затопляли собой небо, вторя безнадёжным мыслям.

Его агенты обшарили, кажется, каждое поселение в Анджелии — возможно, кроме северных деревень, — но не нашли никаких следов Дерека и двинулись дальше.

Рациональная часть Грэхарда полагала, что шансов найти что-то у них нет. Возможно, Дерек в Аньтье пересел на другой корабль — который мог идти куда угодно. Он мог теперь уже быть в любой стране, и у него было достаточно времени, чтобы спрятаться там и замаскироваться, либо обзавестись покровителями при королевских дворах.

Разведка отдельно отслеживала, нет ли свидетельств того, что через Дерека произошла какая-то утечка тайных сведений — но тот прокол с древесиной был единственным. Возможно, Дерек никому ничего не сообщил, потому что… умер.

Его корабль мог затонуть, или он мог попасть в руки разбойников, или он мог заболеть… десятки, сотни случайностей, на которые Грэхард никак не мог повлиять, но которые вполне был способен вообразить.

Он решительно гнал от себя те страшные картины, которое рисовало его воображение, но каждый раз эта проклятая строчка «По интересующему лицу — ничего» как лезвием вскрывала нарыв его страхов.

Что, если искать уже некого?

Прижмурившись на закат, Грэхард вообразил, что Дерек сейчас здесь, как обычно, как всегда. Закопался в документы на столе, зачитался одним из них — поэтому так тихо.

Тишина такого рода была неправдоподобна — Дерек обычно работал шумно, с бормотанием, с восклицаниями, с мелкой суетой, которая создавала целый ворох шорохов. Но мог же он зачитаться, правда?

Фантазия не срасталась. Грэхард не обладал должным умением создавать иллюзии и погружаться в них. Он знал, что Дерека сзади нет — и никогда уже не будет. И это знание впивалось в сердце мерзкой пиявкой, высасывая из него силы.

«И как мне с этим?..» — досадливо думал Грэхард, пытаясь взять себя в руки и вернуться, наконец, к работе.

В голове его с дерековскими интонациями возник ответ: «Просто живи».

Очевидный в своей простоте ответ, который Дерек наверняка озвучил бы первым, если бы и впрямь был сейчас здесь.

Грэхард не желал углубляться в беседы с воображаемым Дереком — по опыту знал, что возвращаться от них в реальность было мучительно, как просыпаться с тяжкого похмелья. Но Дерек, тем не менее, так долго был частью его жизни, что он не мог совсем избавиться от того, чтобы время от времени в его голове формировались дерековские реплики.

«Просто отпусти уже и живи» — настаивал знакомый голос внутри его мыслей.

Тяжко вздохнув и приняв тот факт, что сегодня ему никак не отделаться от призрака Дерека, Грэхард зашарил в одном из ящиков своего секретера. Туда он когда-то запрятал ключ от комнаты Дерека — и с тех пор так и не нашёл в себе сил в неё зайти.

Выудив из завалов хлама искомое, Грэхард, резким жестом велев страже оставаться на месте, прошёл к запертой комнате.

Ключ повернулся легко; должно быть, Дерек следил за исправностью замка, поэтому тот был в хорошем состоянии даже после столь длительного простоя.

Отперев дверь, Грэхард некоторое время стоял перед нею — ему казалось, что он собирается вступить в склеп.

Наконец, решившись, он переступил порог.

В комнате отчего-то пахло сухими травами, а совсем не склепом, и Грэхард почувствовал себя спокойнее.

Тёмное тесное помещение слегка освещалось лишь догорающим закатом, и он пожалел, что не захватил свечу — возвращаться теперь не хотелось. Однако почти тут же он вспомнил, что у Дерека должны были быть и свеча, и огниво; нашарив нужное, он сумел разжечь огонёк, мерцающим отсветом озаривший предметы вокруг.

Комната выглядела пустой и необжитой. В ней было всего три предмета мебели — скромная кровать, средних размеров сундук и огромный стол со стулом.

На столе теперь наблюдались только письменные принадлежности и всякие мелочи; документы сгребли кипой непосредственно после побега, чтобы разобрать и пустить в ход.

Глядя на эту почти нищенскую пустоту, Грэхард впервые осознал, что у Дерека ничего не было. Вообще ничего — кроме одежды и необходимых для его работы вещей.

Грэхард никогда не задумывался об этом, потому что внутри своего сердца полагал, что всё, что принадлежит ему, принадлежит и Дереку тоже.

«Но я никогда ему об этом не говорил», — с щемящей тоской осознал он.

Он вообще никогда ни о чём ему не говорил, считая сотни вещей слишком очевидными и по умолчанию полагая, что Дерек и сам всё это прекрасно знает.

Сев за стол, Грэхард окинул взглядом пыльные заброшенные мелочи — они не вызвали в нём ни капли узнавания. Он обычно не приходил в комнату Дерека — это Дерек приходил к нему.

Не зацепившись ни за что взглядом, Грэхард стал дёргать ящики стола — они покорно обнажали пустое нутро. Отсюда тоже всё выгребли в своё время.

Нижний ящик, однако, не поддался: он был с замком. По непонятным причинам выламывать его никто не стал — то ли поленились, то ли на попытку получить от владыки разрешение на это нарвались на гнев и приняли его за запрет.

Грэхард задумался: где искать ключ, он не знал, а звать людей для взлома — не желал.

Решив свою дилемму в пользу «попробовать выломать замок ножом», он преуспел: слабый замочек явно не был рассчитан на силу мрачного владыки. Ящик выломался так легко, что Грэхард даже удивился.

Неизвестно, на что рассчитывал Грэхард, но внутри обнаружилось только три предмета: небольшая книжечка, стопка листков и камешек.

Грэхард взял и раскрыл книжечку, и с большим удивлением обнаружил в своих руках даркийский молитвенник. В Ньоне они были запрещены, поэтому логично, что Дерек предпочёл его спрятать.

Находка была удивительной; у Грэхарда были смутные подозрения, что Дерек сохранил некоторую симпатию к вере своих предков, но все они основывались скорее на параноидальных допущениях. Сам Дерек никогда этих симпатий не демонстрировал, и вполне исправно вникал в постулаты ньонской веры и сопровождал владыку на всех религиозных мероприятиях.

Они никогда не обсуждали даркийскую веру; и Грэхарду было странно и больно осознавать, что Дерек хранил от него в тайне эту часть своих убеждений.

«Я вообще хоть что-то о нём знал?» — в который раз с тоской подумал Грэхард, открывая молитвенник и вчитываясь в отдельные строчки, не очень, впрочем, понимая их смысл.

Книжечка выглядела потрёпанной; кажется, Дерек читал её часто. Со вздохом Грэхард спрятал её в карман, решив на досуге изучить более детально.

В стопке исписанных листиков Грэхард с удивлением признал открытки в честь новолетия — эту традицию священники Небесного заимствовали как раз у ниийцев и даркийцев. Каждый год уличные художники с удовольствием продавали маленькие листочки, на которых было нарисовано что-то красивое. Рисунки было принято сдабривать благопожеланиями и дарить близким — Грэхард, конечно, никогда ничего подобного не делал, хотя вот уже третий год получал такую открытку от Эсны. Та, правда, мастерила её сама, искусно вырезая любопытные сюжеты на тонких дощечках.

На том листочке, который лежал верхним, был изображён большой корабль с белоснежными парусами; он нёсся по волнам, озаряемым солнцем.

Грэхард перевернул листок; рука его дрогнула.

«С новолетием, старина! — было написано на ней знакомым почерком. — Знаю, что ты не любишь эти глупые традиции, но не могу удержаться и не пожелать тебе всех благ. Пусть корабль твоих замыслов, подгоняемый ветром твоей воли, несётся по житейскому морю навстречу солнцу! Уверен, что ты сможешь добиться любых высот, которых пожелаешь, а уж я, в меру своих сил, постараюсь тебе в этом помочь»

Внизу стояла совершенно неуместная в своей лживости подпись: «Всегда твой Дерек».

Несколько секунд Грэхард пялился на эту обманувшую его подпись; гнев вскипал в его висках болезненно-тугими ударами пульса.

Он чуть не разорвал эту открытку на ошмётки; но в последний момент остановился.

У него больше не осталось от Дерека ничего — ничего личного, ни писем, ни записок. Они всегда были неразлучны; Дереку было незачем ему писать. Да, в Цитадели хранилось огромное количество созданных им бумаг — но все они касались рабочих дел.

Ни одной личной записи — кроме этих нечаянно обнаруженных так и не подаренных в своё время открыток.

Дерек знал, что Грэхарда бесит эта традиция; поэтому он просто подписывал каждый год новую открытку, чтобы выразить свои чувства, — и оставлял у себя.

Гнев слетел с Грэхарда в один момент, словно он попал под поток ледяной воды. Он остро осознал, каким уникальным сокровищем владеет теперь: целой стопкой подписанных для него открыток.

Хотелось немедленно перечитать их все, но Грэхард волевым усилием решил, что отложит их, и будет читать в год по одной — как маленький подарок самому себе.

Это было горько и иронично: пятнадцать лет он игнорировал чувства Дерека и не желал ничего о них слышать — а теперь у него не осталось ничего, кроме этих отвергнутых им когда-то открыток.

…камушек Грэхард чуть не выбросил, потому что, кажется, тот ничего из себя не представлял. Обычная прибрежная галька, которой и у подножья Цитадели — целые залежи.

Лишь спустя несколько дней он вспомнил, что гальку эту Дерек подобрал во время их поездки по Даркии — с побережья, на котором когда-то стоял его родной посёлок, а теперь осталось лишь пепелище и заброшенный крест над общей могилой.

Грэхард подумал, что это был очень важный для Дерека предмет, и то, что он не забрал его с собой, могло свидетельствовать о том, что он собирался вернуться в Даркию.

Почувствовав прилив воодушевления, Грэхард вызвал главу сыска и велел обратить особое внимание именно на даркийское направление, особенно — на интересующее его побережье.