Греховные тайны

Глава 1

1985 год

Изабель Уинн сидела на грязных ступеньках большого многоквартирного дома и жевала яблоко. На ней были очень короткие, плотно облегающие шорты из джинсовки, расшитые ковбойские ботинки с высокими каблуками и ярко-красный топ-бикини, едва вмещавший роскошную грудь. Вообще весь костюм скорее безжалостно обнажал, чем скрывал ее пышные формы. Приходилось постоянно помнить о том, что надо втягивать живот, и сейчас ее мучил голод, но ничего, кроме яблока, на ленч она себе позволить не могла.

Шли натурные съемки в заброшенном местечке к югу от Лос-Анджелеса. Снимался фильм под названием «Война Роупера», в котором Изабель играла крутую, но сексапильную женщину-полицейского, пытающуюся под видом проститутки внедриться в банду торговцев наркотиками. Изабель с самого начала не хотела сниматься в этом фильме. Ни роль, ни сценарий ей не нравились. И в довершение ко всему ее партнером был Карло Норт — король среди актеров, создававших образы насильников и головорезов.

Но самое ужасное — это то, что она согласилась сниматься в этом фильме ради Харта, а в результате их отношения безнадежно испортились.

Изабель откусила от яблока, обратив отсутствующий взгляд на толпу, которая все увеличивалась, достигнув уже нескольких сотен человек. По округе прокатилась весть о том, что с минуты на минуту ожидается нечто потрясающее.

Этот квартал находился недалеко от проезжей части.

По обеим сторонам улицы толпились люди в синей полицейской форме. Однако лишь половина из них на самом деле были полицейскими, остальные — актеры.

Им, по-видимому, тоже надоело бесконечное ожидание. Подготовки к съемкам, казалось, длились уже целую вечность. Когда все будет готово и режиссер наконец рявкнет «Мотор!», автомобиль, припаркованный за углом, рванет вниз по улице, так что шины завизжат. Не успеют зрители разглядеть водителя — пышную черноволосую женщину, похожую на Изабель, — как автомобиль с грохотом врежется в стеклянную витрину углового магазина спиртных напитков. Конечно, стекло на самом деле вовсе не стекло, а сахарная пластина. Так же как и кирпичная стена — всего лишь разрисованный под кирпич пластик. Но на экране все будет выглядеть вполне достоверно. Женщина-каскадерша, «потеряв сознание», уронит голову прямо на руль, потом после соответствующей команды выберется из разбитой машины, а ее место займет Изабель и примет то же положение. После очередной команды ее «в бессознательном состоянии» вытащат из развалин. Ну и так далее.

Изабель понятия не имела, в какой части фильма происходит этот эпизод, и не потрудилась перечитать сценарий. Она подозревала, что он появится в фильме позже, для того чтобы занять те несколько минут, когда нет ни стрельбы, ни поножовщины, ни насилия.

Нет, «Война Роупера» ей не просто не нравится. Она ненавидит этот фильм. И Харт Джэрроу с самого начала его возненавидел.

Харт — сценарист, завоевавший первую премию Национальной академии, безусловно, был не только очень талантливым человеком, но к тому же и здравомыслящим — сочетание исключительно редкое в Голливуде.

К его советам Изабель всегда прислушивалась.

Они с Хартом соединились в апреле. Впервые в жизни независимая Изабель, всегда гордившаяся тем, что не нуждается в мужчине, по крайней мере в каком-либо конкретном мужчине, начала осторожно подумывать о замужестве.

Услышав о «Войне Роупера», Харт недоверчиво поднял брови.

— Не может быть, чтобы они думали об этом всерьез.

Дешевка, рассчитанная на дураков.

С этими словами он швырнул сценарий в другой конец комнаты, да так, что тот угодил прямо в корзинку для мусора.

— Что, это в самом деле так плохо?

— Просто дрянь. Забудь о нем. Ты не можешь себе позволить в этом участвовать.

На следующий день за ленчем в ресторане «Ма Мэзон» Изабель так и сказала своему агенту:

— Ничего не выйдет. Это не для меня. И не так уж мне нужна еще одна роль в этом году.

Последнее было сущей правдой. Она работала без передышки восемнадцать месяцев и теперь нуждалась в отдыхе, в настоящем, длительном отдыхе. Она подумывала о поездке в Южную Америку. Никогда там не была.

В последнее время ей вообще некогда было ездить.

Между тем она давно мечтала увидеть Рио-де-Жанейро.

Может быть, осенью они поедут вместе с Хартом.

Однако ее агент считал иначе:

— Подумай еще. «Война Роупера» произведет настоящий фурор. Не стоит упускать такую возможность.

С этим согласился и ее менеджер.

— Действительно, — сказал он. — Ты просто не можешь себе позволить упустить такую возможность.

— Что значит не могу себе позволить?! — взорвалась Изабель.

В минувшем году она заработала больше четырех миллионов долларов.

— Ну… я, конечно, не хочу сказать, что ты разорена, Изабель, но в последнее время у тебя были значительные расходы. И потом, я предупреждал тебя насчет покупки «феррари».

— Только не говори, что я не могу купить себе паршивый автомобиль!

— Ну и всякие другие вещи. — Он помахал перед ее носом какими-то бумагами.

— Что еще за другие вещи?

— Вот, например, лошадки от Тэкера и Фрайбурга, двадцать две тысячи четыреста семьдесят долларов.

— Пони Паломино. Это на день рождения близнецам. Цена включает сбрую и все оборудование.

— А вот еще. Счета от Магнин, Сакс, с Пятой авеню, и от Нейман-Маркуса в Сан-Франциско. Общей стоимостью сорок шесть тысяч долларов. Ну в самом деле, Изабель! Неужели тебе уже недостаточно магазинов на Родео-драйв?

— Это не для меня. Это для сестры.

— Но на твои деньги! Не могу поверить, что такая популярная писательница, как Арран Уинтер, не в состоянии сама купить себе одежду.

— Да, разумеется, но…

Как объяснить ему, что без вмешательства Изабель Арран вполне может появиться на премьере или на каком-нибудь торжественном приеме в затрапезном свитере и выцветших джинсах? Что она, Изабель, безумно гордится сестрой и хочет, чтобы та всегда выглядела элегантно.

— Понимаешь, ей всегда нечего надеть, а по магазинам ходить она терпеть не может.

Последовал тяжелый вздох:

— Понятно… Ну а как насчет галереи Ардмора в Беверли-Хиллз? Такой пустячок стоимостью в двести пятьдесят тысяч долларов…

Выражение лица Изабель сразу смягчилось.

— Ах, это…

Бронзовая статуэтка работы Гвидо Ло Веччио. Это для Харта. Сюрприз ко дню рождения. Великолепная фигура лошади. Сплошные мышцы, раздувающиеся ноздри, огромные копыта. В первый же момент, едва увидев статуэтку, Изабель поняла — она просто создана для Харта. Он обожает лошадей.

— Это же сувенир. — Внезапно ее охватил гнев. — Надеюсь, я имею право покупать подарки для родных и друзей?!

— Ты просто неисправимая мотовка, Изабель. Должен предупредить, что дела твои далеко не блестящи.

— Но мне нужен отдых. Мне просто необходимо уехать.

— Поезжай обязательно. После съемок.

Когда Изабель наконец решилась рассказать Харту, что все-таки согласилась сниматься в «Войне Роупера», он вышел из себя и не хотел ничего слушать. Она именно этого и ожидала. В тот раз они впервые всерьез поссорились.

— Ты что, идешь на это только из-за денег, будь они прокляты?!

Как бы ей хотелось рассказать ему о статуэтке Ло Веччио! Но она прекрасно знала, что он ответит. «Это же безумие, Изабель. Рисковать собственной карьерой из-за какой-то там статуэтки!» Все будет испорчено. Конечно, когда он увидит эту скульптурку, он сразу поймет. Может быть, даже согласится с ней.

— Да, мне нужны деньги.

— Но ведь не до такой же степени.

Изабель вздохнула. Харт, чистая душа, не в состоянии понять, что для нее актерское мастерство еще не вся жизнь и что возможность быть щедрой, осуществлять желания родных и близких людей значит в ее жизни едва ли не столько же. Своеобразная компенсация за все годы нужды и лишений в мрачных, закопченных городах Центральной и Северной Англии, где она выросла.

Она уже рассказывала Харту о своем детстве. Конечно, это была ее собственная, отредактированная версия.

Его это не слишком тронуло. Возможно, в один прекрасный день она расскажет ему всю правду. Когда-нибудь… но не теперь.

— Изабель, — настойчиво продолжал Харт, — ты ведь не какая-нибудь глупенькая старлетка, которая не может устоять перед большими деньгами. Ты покупаешь себе нарядов больше, чем в состоянии износить за всю жизнь. У тебя такое количество машин, что в пору открывать европейский салон. А детей ты просто портишь бесконечными подарками, игрушками, лошадками, на которых они все равно не могут кататься.

— Харт, мне просто хочется, чтобы у них было все то, чего никогда не было у меня.

— А этот претенциозный белый дом! Он съедает денег больше, чем…

Это замечание оказалось последней каплей. Нервы у Изабель были на пределе, к тому же адски болела голова, и она сорвалась:

— Если тебе не нравится мой дом, можешь убираться отсюда! Давай, давай, уматывай!

Она могла стерпеть, когда критиковали ее платья, ее машины, детских пони. Кое с чем она даже могла согласиться. Но никому не позволялось ругать ее прекрасный белый дом. Даже Харту. Дом был воплощением самой давней, самой заветной мечты. Все здесь подбиралось с особой тщательностью, от старинного индийского сундука, окованного медью, до тканых ковров ручной работы в комнатах Марка и Мелиссы и картин кисти Дэвида Хокни над мраморным камином.

И все же ни у картин, ни у ковров, ни у старинного сундука не было теплых рук, которые бы обнимали ее по ночам.

Харт ушел и не объявлялся с тех пор. Никогда в жизни Изабель не чувствовала себя такой несчастной.

Тщетно пыталась она убедить себя, что без него ей даже лучше. Да кто он такой в конце концов! Какое право он имеет учить ее, как тратить деньги! Это ведь ее собственные деньги! Как смеет он утверждать, что она торгует собой! «А впрочем, чего еще от него ждать, — язвительно напомнила себе Изабель. — Хоть он и завоевал первую премию Академии, но вышел-то он из фермеров. Да что ему вообще известно о жизни! Пусть только вернется, — думала Изабель, — я ему покажу!»

Однако ей так и не представилась эта возможность.

Харт, с его гордостью фермера из штата Айдахо, не вернулся. Целых три недели она его не видела. И тосковала невероятно. Ей не хватало его мощного глубокого голоса, внезапных раскатов его смеха, бьющей через край энергии, его большого сильного тела, прикосновений его рук.

Без Харта дом стал огромным, холодным и пустым. Бездушным… А может быть, он и всегда был таким. Не дом, а какой-то музей.

Зато теперь здесь всегда было чисто. Никаких следов от грязных ботинок. И мокрые полотенца больше не валяются на полу в ванной. И нет пустых банок из-под пива на кухне. Всюду блеск и стерильная чистота. Как на журнальных фотографиях. Однако не только пустота разрывала ей душу. Исчезло ощущение защищенности, пропало чувство, что она нужна кому-то.

Каждый день одиннадцатилетние близнецы Марк и Мелисса спрашивали, где Харт. На их глазах в жизни Изабель сменилось немало мужчин, однако к нему они особенно привязались. С ним они вели себя как нормальные человеческие существа, а не как маленькие террористы.

— Мам, а где Харт? Он скоро вернется?

Изабель отвечала им, что Харт работает.

— Но ведь он всегда приезжает на выходные.

— Ему скоро сдавать работу.

Однако они, по-видимому, все поняли, и глаза у них погрустнели. Изабель не решалась думать о том, что будет, если Харт не вернется. Даже прислуга казалась расстроенной.

Изабель в ярости решила, что не станет звать его. Ни за что на свете, будь она проклята! Руки сами собой сжались в кулаки, длинные наманикюренные ногти впились в ладони. Она никогда в жизни не ползала перед мужчиной на коленях. И теперь не станет.

Сейчас она с сумрачной усмешкой думала об иронии судьбы. Вот она, Изабель Уинн, кумир восьмидесятых, богиня, у которой, как считает публика, есть все, сидит на грязных ступеньках, раздраженная, несчастная, одинокая… и голодная.

— Мисс Уинн! Извините, мисс Уинн…

Изабель взглянула на взволнованное лицо молодой девчушки, по-видимому, только что окончившей киноинститут и с благоговением смотревшей на звезду экрана Изабель Уинн, которая, конечно, когда-нибудь станет знаменитым кинорежиссером. От этой почтительности Изабель, в свои тридцать три года, почувствовала себя древней старухой.

— Вас к телефону, мисс Уинн. Звонят из Англии, ваша мать миссис Уинтер. Она говорит, это срочно.

И действительно, Элизабет Уинтер сообщила новость, которая должна была бы потрясти дочь:

— Изабель, твой отец умер.

Но Изабель не ощутила ровным счетом никаких эмоций. Как будто со стороны, она услышала свой собственный голос:

— О, мама, я так огорчена! Это ужасно!

Ее слова прозвучали так, как будто она говорила о каком-нибудь дальнем родственнике или случайном знакомом.

Изабель не виделась с родителями уже много лет.

Постепенно под влиянием времени и расстояния их образы стерлись из памяти, как старые фотографии. Одновременно стирались и горечь, и память о старых обидах.

Теперь она писала им лишь на Рождество, посылая вместе с письмом дорогие, тщательно выбранные подарки.

Через некоторое время получала короткие туманные ответы со словами благодарности от матери. Изабель давно уже решила, что так лучше для всех.

— Ты слышишь меня, Изабель? Он умер!

— Да, мама, я слышу.

С другого конца провода донесся шепот:

— Я не знаю, что мне делать.

Изабель чувствовала, что не в состоянии воспринять чью-либо смерть всерьез. Только сегодня утром актер, падавший на тротуар от смертельного выстрела, несчетное число раз поднимался и снова падал в повторных дублях. Вчера Джулио Санчеса, характерного актера из Мексики, облили бензином и подожгли. На глазах Изабель он умирал с душераздирающими криками, а немного позже сидел в здании комиссариата, жуя булочку и перелистывая иллюстрированный журнал. Торопился домой на день рождения дочери, которой исполнилось семь лет.

«Она ни за что не станет задувать свечи, пока папа не придет», — говорил он Изабель, покатываясь со смеху.

Не стоит маме так расстраиваться, неожиданно для самой себя подумала Изабель. Папа тоже встанет и пойдет по своим делам.

— Тебе больше нечего мне сказать? Ты даже не хочешь знать, как он умер? — Голос матери дрогнул. — Он ведь такой молодой. Ему еще шестидесяти не было.

Изабель попыталась осознать, что произошло. Умер ее отец…

— Да, мама. Мне так жаль. А что произошло? Несчастный случай?

Шепот матери был едва слышен в трубке:

— Нет, Изабель, он покончил с собой. Наложил на себя руки. А перед этим напился. Около него нашли пустую бутылку. Наверное, был не в себе.

Рядом с Изабель заведующий реквизитом раздавал автоматы молодым людям в итальянских костюмах и темных очках. Ассистент режиссера делал пометки на доске.

— О Боже! Он… он застрелился?

— Застрелился?! Нет, он отравился газом. С помощью выхлопной трубы от моей машины. Той самой, что ты мне подарила. — Это прозвучало так, будто на Изабель теперь лежала часть вины. — Это все ужасно! Разговоры, пересуды и все эти репортеры. Они, конечно, все знают о тебе, и о Кристиан, и об Арран. Все это так недостойно. Он терпеть этого не мог. Я не знаю что делать. Не могу разговаривать с ними. Изабель, ты должна приехать! Ты мне нужна. Я знаю, ты страшно занята, но… пожалуйста…

— Я понимаю, мама.

Уехать в самом разгаре съемок фильма стоимостью в тридцать миллионов долларов!.. С другой стороны, завтра пятница. Она постарается обернуться как можно быстрее, а они пока могут отснять другие эпизоды.

— Я постараюсь приехать как можно скорее. Надеюсь вылететь завтра с первым утренним рейсом.

— Слава Богу! И еще, Изабель, пожалуйста, позвони остальным. Я даже не знаю, где Кристиан сейчас живет.

— Хорошо, мама.

— Скажи им, пусть приедут. Я хочу видеть вас троих.

Есть кое-что такое, о чем вы все должны знать.

«Слишком поздно, — подумала Изабель. — Ты уже не можешь сказать мне ничего нового».

Она позвонила Арран в Сан-Франциско и оставила сообщение на автоответчике. Когда Арран работала — писала очередной роман, — она до пяти вечера не снимала трубку.

Потом Изабель попыталась связаться с Кристиан.

В последнее время ни она, ни Арран не могли дозвониться до средней сестры. Изредка та звонила им из каких-нибудь отдаленных мест с экзотическими названиями.

Год назад Кристиан внезапно оставила блестящее общество светских бездельников, готовых в любую минуту сесть в самолет и мчаться за развлечениями на другой конец света. Исчезновение Кристиан произошло за день до ее свадьбы с Сэмом Старком — миллиардером, многообещающим яхтсменом, победителем многочисленных гонок, надеявшимся завоевать кубок Америки. Кристиан исчезла, оставив Сэму лишь короткую записку с вежливыми сожалениями. Вместе с запиской в конверт был вложен обручальный перстень с огромным бриллиантом, подаренный ей Старком. Кристиан покинула блестящее светское общество ради полуцыганской бродячей жизни на корабле с неизвестным и загадочным человеком по имени Лудо Корей, и с тех пор ни Изабель, ни Арран не видели сестру. Они ничего не знали о Лудо, за исключением того, что Кристиан в него безумно влюблена и счастлива от этого.

Теперь Изабель оставила для сестры сообщение в каком-то спортивном клубе в западной части Пуэрто-Рико. Она передала сообщение человеку, с трудом говорившему по-английски и, судя по голосу, пьяному вдрызг.

О Кристиан, Кристиан, думала Изабель, что же ты сделала со своей жизнью! Она все больше укреплялась в мысли, что сестра связалась с каким-нибудь торговцем наркотиками. «А что же еще можно предположить?» — не раз с тревогой спрашивала она Арран.

Но сейчас Изабель решительно прогнала эти мысли.

Она вновь стала холодной и практичной. Позвонила своему агенту, занимавшемуся путешествиями, и попросила заказать билет первого класса до Лондона и номер-люкс в отеле «Дорчестер». Потом вернулась к работе.

Оставшаяся часть дня прошла очень продуктивно.

Она почти без проблем закончила свою сцену, затем просмотрела вместе с режиссером отснятый за день материал.

Вернувшись домой, Изабель дала указания прислуге на время своего отсутствия, пообещала француженке-гувернантке отпуск, как только вернется из Англии, и сказала близнецам, что на этот раз не сможет взять их с собой. После чего начались долгие, утомительные споры.

К вечеру в ответ на ее сообщение позвонила Кристиан. Она, видимо, была потрясена новостью. Еще через полчаса последовал звонок от Арран, которая казалась такой же отстраненной и равнодушной, как и сама Изабель, когда утром разговаривала с матерью. Однако, к величайшему облегчению Изабель, обе сестры в конце концов согласились поехать в Лондон. Как здорово будет снова увидеть их. Прошло столько времени, столько изменилось в их жизни…

Только когда Изабель упаковывала чемодан, до нее наконец дошел смысл случившегося. Она выложила одежду на кровать и неожиданно поняла, что не может решить, какие вещи взять с собой. Она бессмысленно глядела на разбросанную одежду, непроизвольно сотрясаясь всем телом.

Джордж Уинтер умер. Ее отец мертв.

Инстинктивно она потянулась к фотографии в массивной золотой рамке, стоявшей на ночном столике.

В трудные минуты она всегда служила ей поддержкой, вселяла чувство уверенности. Как напоминание о том, что она не одна на свете. На фотографии три сестренки Уинтер в возрасте семи, девяти и десяти лет, чисто вымытые и причесанные, смущенно позировали на фоне большого универсального магазина. Подарок отцу ко дню рождения. Изабель — с черными кудряшками, голубыми глазами, розовыми щечками и потешными ямочками.

Кристиан — слишком рослая для своего возраста, стесняющаяся своего роста, больших рук и ног. Арран — с широко раскрытыми глазами, выглядывающими из-под прямой челки. Один носок на ноге спущен. Мама так расстраивалась из-за этого носка. Говорила, что он портит всю фотографию.

Изабель нашла эту фотографию в мусорном ведре под раковиной, куда ее выкинул отец. Она достала ее, разгладила и с тех пор берегла, как драгоценность. Она всегда любила эту фотографию. Гораздо больше, чем все последующие снимки знаменитых сестер Уинтер в журнале «Люди». Там их лица благополучно скрывались за профессиональными улыбками.

Что же означает для них троих смерть отца? Для нее самой, в частности? И что теперь будет?

Она наконец поняла, как погиб Джордж Уинтер.

Нахлынувшее чувство не было горем. Ранняя любовь Изабель к отцу, так же как и сменившая ее впоследствии ненависть, давно изжили себя. Все перегорело. Не испытывала она и сочувствия. В любом случае смерть для Джорджа Уинтера была избавлением.

Не было и потрясения. Известие это не явилось столь уж неожиданным. Можно лишь удивляться, что он протянул так долго. Чувство, которое она сейчас испытывала, было не чем иным, как внезапным и сокрушительным страхом.

Сильная, волевая, здравомыслящая и прагматичная Изабель никогда в жизни не ощущала такого ужаса.

Глава 2

Кристиан Уинтер-Петрочелли сидела рядом с Лудо Кореем за столиком ресторана, в западной части Пуэрто-Рико, в шести милях к югу от Маягуэса. Ресторан нельзя было назвать шикарным, поэтому американские туристы сюда не ходили. Яркие флуоресцентные лампы, линолеум на полу, пластмассовые столики, и на каждом — пластиковый цветок в банке из-под пива. Сейчас ресторан переполняли пуэрто-риканские семьи — папы, мамы, бабушки, дети и даже младенцы. Шум стоял невероятный. Все кругом кричали. Радиоприемник надрывался в бравурной музыке. Однако кормили здесь отлично, а цены были по меньшей мере втрое ниже, чем в шикарных ресторанах по соседству, обслуживавших туристов.

Кристиан и Лудо ели жаренную в масле свежую рыбу корифену с чесноком и пили пиво «Корона». Столик стоял у окна, обращенного к океану, точнее, к проливу Мона. Гладкая бледно-лиловая поверхность воды с редкими мягкими волнами местами отливала ярко-красным под розовым закатным небом. Вдалеке, у самой линии горизонта, там, где сейчас заходило кроваво-красное солнце, виднелись острые пики гор Доминиканской Республики.

Кристиан думала о том, что никогда в жизни не была так счастлива. Две минуты назад Лудо пообещал, что определенно завяжет, что больше не будет этих рискованных поездок и что пришло время начать безопасный чартерный бизнес. При его связях в больших отелях, при том что у них есть две яхты — вторую водил его друг Мигель — они могут начать бизнес хоть сейчас.

— В конце концов, я ведь не молодею, — говорил Лудо. — Пора подумать о постоянной работе, о доме, ну и все такое.

Кристиан откинула густые каштановые волосы с гладкого загорелого лба. Пытливо взглянула на Лудо, не решаясь поверить.

— Ты это серьезно?! Действительно серьезно?

Он кивнул:

— Да. Время пришло.

Лицо Кристиан озарилось улыбкой, глаза сверкнули золотом.

— О, Лудо! Это чудесно!

Она вспомнила длинные одинокие дни и еще более одинокие бессонные ночи, проведенные в ожидании, в опасениях за его жизнь. Он никогда не рассказывал, куда едет или что собирается делать. Просто исчезал, испарялся, как дымка над Карибским морем. В такие периоды он как бы надевал на себя другую кожу — становился латиноамериканцом. Перекрашивал густые светлые волосы в черный цвет, снова начинал говорить на том трущобном испанском языке, к которому привык в детстве. Все это — в особенности испанский язык — настолько меняло его, что Кристиан с трудом узнавала своего Лудо.

Изменялись даже черты лица, фигура, походка — другие мышцы вступали в игру. Он казался более худощавым, более напряженным. И более опасным. Лудо Корей больше не существовал. Его место занимал Лудовико Гименес — так назвали его тридцать восемь лет назад. Лудовико Гименес носил оружие.

Кристиан никогда не спрашивала, куда он отправляется и зачем. Она не хотела об этом знать. Из какого-то необъяснимого суеверия она считала, что, если начнет задавать вопросы, это будет означать конец для них обоих.

Итак, Лудо исчезал, а Кристиан пыталась выбросить из головы этого незнакомца с суровыми, жесткими глазами. Говорила себе, что Лудо просто уехал по делам, как другие люди, и ничего особенного в этом нет.

Но теперь все будет по-другому. Она сможет спокойно спать по ночам. Он будет в безопасности.

Солнце скрылось за горизонтом. Воды пролива Мона, такие обманчиво спокойные сегодня вечером, окрасились в темно-фиолетовый бархатный цвет. Лудо сидел напротив и улыбался Кристиан ослепительной улыбкой. Так он не улыбался больше никому. Лицо чудесным образом смягчалось, глаза, порой сверкавшие, как стальные клинки, сейчас светились любовью. Потому что он действительно любил ее. Он, конечно, никогда этого не говорил — просто не знал, как сказать. Но Кристиан знала, что он ее любит, и сама любила его до самозабвения. Она чувствовала, что обязана ему всем на свете.

Он вернул ее самой себе. До встречи с ним она постоянно куда-то бежала. Теперь же, найдя Лудо, она поняла, что больше никуда бежать не надо.

Может быть, сказать ему о ребенке прямо сейчас?

Нет, решила Кристиан, лучше сделать это позже, когда они вернутся на корабль и будут сидеть за стаканом вина, глядя в ночное небо, усеянное яркими звездами, слушая плеск волн, бьющихся о борт. Там у них где-то есть даже бутылка шампанского, вспомнила Кристиан. Можно будет выпить за рождение новой семьи — благополучной семьи. Сердце ее затрепетало от счастья. Как она молила Бога, чтобы новость о ребенке обрадовала Лудо… Но, конечно же, он обрадуется. Обязательно обрадуется.

Держась за руки, они медленно шли по темной дороге к маленькому спортивно-рыболовецкому клубу, где стояло на причале их судно. Кристиан думала о будущем ребенке. Он будет похож на Лудо, с таким же сильным, крепким телом и жестким лицом, способным мгновенно преображаться в озорной улыбке, со светлыми, выгоревшими от солнца волосами и ясными серыми глазами.

А может, глаза будут такие, как у нее. Или у мальчика будут темные, как у нее, волосы и светлые глаза. Может быть, родится девочка, белокурая, с…

Кристиан, улыбаясь, смотрела в темноту, представляя свое будущее сокровище. Исподтишка погладила плоский живот. Пока ничего еще не видно, но скоро, наверное, станет заметно. Уже больше трех месяцев.

Они подошли к воротам клуба. В маленьком домике охранника горел свет. Сторож, по-видимому, дремал там, внутри. В воздухе разносилось оглушительное пение цикад и древесных лягушек. Лудо нежно потянул Кристиан в темноту, к огромному кусту олеандра. Не торопясь расстегнул на ней блузку, спустил с плеч. Провел руками по обнаженной груди. Кристиан не носила бюстгальтера — он ей был попросту не нужен при такой высокой, упругой, прекрасной груди. Лудо наклонил светловолосую голову, сладострастно лизнул сначала один напрягшийся сосок, потом другой.

— О Боже, Лудо! — выдохнула Кристиан. — Не надо… не здесь…

Все тело ее обдало жаром, каждая клеточка тянулась к Лудо, жаждала его прикосновений. Грудь горела больше, чем когда-либо. Может быть, это из-за ребенка.

— О, Лудо! — простонала она.

Кристиан не знала другого такого притягательного человека. Она прожила с Лудо уже год и весь этот год провела в постоянном возбуждении. Стоило ей лишь взглянуть на него — на его крепкие ноги, на изгиб широких плеч, на мускулистые руки, покрытые золотистыми волосами, — как она тут же ощущала жаркий прилив желания.

— Не застегивай блузку. Я хочу смотреть на тебя, когда ты идешь. Твоя грудь так прекрасна в движении.

— Нет, Лудо.

Она подняла руку, чтобы застегнуть блузку, но он не дал. Перехватил ее руку, крепко прижал к себе. Усмехнулся:

— Кроме меня, никто тебя здесь не увидит.

Это была сущая правда. Охранник крепко спал в своей хижине. Здание клуба давно опустело, лишь в одном окне горел свет. Они медленно прошли мимо двух теннисных кортов, с их светившимися в темноте белыми линиями, мимо площадки для барбекю, мимо бассейна и дальше, через лужайку к гавани, где на причале стояли спортивно-рыболовецкие суда и несколько яхт. Одно из них водоизмещением в тридцать футов под названием «Эспириту либре» — «Свободный дух» принадлежало Лудо.

Он наклонился к самому ее уху:

— Надеюсь, ты не собираешься спать сегодняшней ночью?

Намеренно чувственным жестом он потер ладонью ее твердые соски.

Кристиан задохнулась:

— Я… — Внезапно она замерла на месте и схватила его за руку. — Там на корабле кто-то есть!

Лудо потянул ее назад, прикрыл собой. В один момент он преобразился. Перешел в другое состояние, словно кто-то повернул выключатель. Кристиан услышала его тяжелое дыхание. Так бывало всегда, когда он злился на себя за то, что забыл об осторожности.

На палубе мелькнул и погас огонек. Кто-то кашлянул.

Кристиан почувствовала, что напрягшиеся мышцы Лудо немного расслабились.

— Кто здесь? — позвал он негромко все еще напряженным голосом.

— Эй, Лудо, привет. Это я, Бето.

Дрожащими руками Кристиан застегнула блузку и пошла вслед за Лудо. На корабле их ждал Альберто Торрес — клубный менеджер, приятель Лудо. Как оказалось, ничего страшного не произошло. Он явился, чтобы сообщить о срочном телефонном звонке для сеньоры.

— Я подумал, что вы скоро вернетесь, поэтому решил подождать. Вы подошли так тихо… напугали меня до смерти. Не откажусь от кружки пива.

Он подал Кристиан бумажку с сообщением от Изабель из Лос-Анджелеса.

День оказался безнадежно испорчен. Изабель настаивала, чтобы Кристиан тотчас же вылетела в Англию.

Отец умер. Ее ждут.

— Я не могу, Иза. — Кристиан говорила по телефону из клуба. — Просто не могу.

Как странно, что она все еще испытывает страх перед отцом, даже после его смерти. Она всегда его боялась. Его и того немыслимого напряжения, которое он приносил с собой, когда появлялся в доме. Атмосфера в маленьких темных комнатах сгущалась настолько, что становилось нечем дышать. Кристиан в такие минуты в панике выбегала из дома, мчалась по длинным пустым улицам с одинаковыми домами по обеим сторонам. Их окна смотрели на улицу пустыми глазами. Она бежала и бежала, пока в конце концов не садилась в автобус — не важно какой, лишь бы уехать подальше от дома.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Крис, — услышала она голос сестры.

Нет! Этого никто не может знать, особенно Изабель, которая никогда в жизни никого и ничего не боялась.

— Крис, — снова заговорила Изабель, — мы с Арран там тоже будем. Все будет хорошо. Мы же не можем оставить маму наедине с этим. И кроме того, она сказала, что хочет нам что-то сообщить.

«Ничего больше она не может рассказать мне об отце», — тупо подумала Кристиан. Ей почудилось, будто стены смыкаются над ней и становится нечем дышать.

Однако неожиданно для самой себя она нехотя согласилась приехать. Иза и Арран будут с ней.

Завтра рано утром Бето отвезет ее в аэропорт в Маягуэс. Потом получасовой перелет через остров до Сан-Хуана, а оттуда — до Лондона, где Изабель забронировала для них номер в отеле «Дорчестер».

Зато теперь у нее есть ребенок. Мысли о Лудо, о ребенке, об их будущей жизни придадут ей сил. Кристиан напомнила себе, что теперь она не одинока. У нее есть своя семья. Внезапно она ощутила теплоту и прилив уверенности. Она будет думать о них, и все будет хорошо.

Когда она сказала Лудо о ребенке, наступила мертвая тишина. Он молча смотрел на нее, а когда наконец заговорил, в голосе его звучало лишь холодное удивление.

— Ребенок?! Как это?

Кристиан показалось, будто между ними опустился стальной занавес.

— Наверное, виновата моя небрежность, — пробормотала она.

Сердце у нее упало. Она не могла этого вынести.

Значит, он все-таки не хочет ребенка. Он выглядел рассерженным. Разъяренным.

— Ты уверена? Какой срок?

— Три месяца.

— Наверное, еще можно…

Он замолчал, почувствовав, что у нее перехватило дыхание, но невысказанные слова висели над ними в воздухе, как смертоносное оружие.

— Нет, — произнесла Кристиан.

Лудо пожал плечами:

— Ну что ж… Тогда мне больше нечего сказать.

— Да, наверное…

Кристиан было невыносимо больно. Они легли в постель, стараясь не касаться друг друга. Сейчас Лудо спал, лежа рядом с ней, очень тихо, как всегда.

Кристиан лежала на спине, глядя через открытый люк на звездное небо. Внезапно звезды показались ей слишком яркими, слишком крупными, беспокойными, словно смеялись над ней. Слезы катились по ее лицу и высыхали на щеках.

— Когда ты собираешься вернуться? — спросил Лудо перед тем, как заснуть.

— Думаю, через неделю. Может, через две.

Воцарилось молчание.

— Лучше забронируй себе номер в отеле. Я не знаю, где буду в это время.

Кристиан сразу поняла, что это означает. Он собирается нарушить свое обещание. Неизвестно, что послужило тому причиной — смерть ее отца, известие о ребенке, а может, что-то другое.

На следующее утро она улетела в Англию с ужасным предчувствием, что никогда больше не увидит Лудо.

Глава 3

Известная писательница Арран Уинтер провела первую половину дня за беседой с начальником Управления пожарной охраны Сан-Франциско Руфусом Махоуни в гриль-баре на площади Вашингтона.

Сорокапятилетний Руфус Махоуни весил больше двухсот фунтов при росте шесть футов и пять дюймов.

Сейчас он поглощал пищу с нескрываемым наслаждением и точно так же, по-видимому, наслаждался беседой.

Арран пристально смотрела на него своими большими серьезными глазами.

— Если жильцы находятся на верхнем этаже в задней части здания, а тремя этажами ниже бушует пожар и нет доступа ни к пожарной лестнице, ни к обычной, как вы сможете их спасти?., Они уже обсудили почти все аспекты борьбы с пожаром на примере конкретного случая — старого деревянного четырехэтажного здания многоквартирного дома.

Арран успела записать несколько профессиональных выражений типа «вентилировать крышу», «перегретые газы». Сейчас Махоуни объяснял механизм использования специальной пожарной лестницы. Он даже нарисовал ее в записной книжке Арран.

— Это такое длинное устройство в форме рыбьей кости. Оно закрепляется за край крыши. Вот так.

Махоуни пообещал ей организовать посещение пожарной станции, где Арран сама сможет осмотреть оборудование и почувствовать атмосферу.

— Мне это доставит удовольствие. Помогу вам, чем смогу.

Он отечески похлопал ее по плечу.

Арран вздохнула. Он уже восхищался тем, какая она умная, что написала столько книг. А ведь, наверное, не намного старше его дочери Морин, которая сейчас еще учится в школе. Услышав эти слова, Арран в который раз испытала чувство, близкое к отчаянию. Она ненавидела свою внешность. Этот ясный гладкий лоб без единой морщинки, чистый, типично английский цвет лица, большие выразительные глаза цвета дождя, мягкие, как у ребенка, волосы, с которыми невозможно ничего сделать. Ей уже исполнилось тридцать, но можно дать и шестнадцать. Такая задумчивая, немного застенчивая девочка-студентка… Для того чтобы выглядеть хоть немного старше, она купила очки с простыми стеклами в тяжелой черепаховой оправе. Но это ничего не изменило. Теперь она выглядела застенчивой девочкой-студенткой в очках. Циничные бармены не раз просили ее предъявить документы. Однако в очках она чувствовала себя увереннее, разговаривая с людьми старшего возраста, такими, как, например, этот огромный пожарник-ветеран, сидящий напротив и широко улыбающийся ей.

Арран до сих пор все еще поражалась тому, что серьезные люди, специалисты своего дела, охотно уделяют ей время и внимание, отвечают на ее дурацкие вопросы только для того, чтобы она во всем разобралась. Но еще больше ее изумляло то, что они сами, кажется, получают от этого удовольствие.

Руфус Махоуни отвез ее домой в своем начальственном красном пожарном автомобиле. Арран чисто по-детски радовалась этому. Хорошо бы он еще включил сирену и красные мигалки.

Он исчез, крепко пожав ей руку и дружески помахав вслед. Арран поднялась по грязным ступеням к себе на четвертый этаж. Остальную часть дня она проведет за машинкой, печатая сегодняшние заметки.

Арран снимала верхний этаж старого викторианского дома в конце улицы Телеграф-Хилл. На первом этаже размещался темный, но уютный бар, где по пятницам и субботам вечерами играл джаз. На высоких табуретах со стаканами в руках сидели постаревшие битники пятидесятых годов, которые до глубокой ночи предавались воспоминаниям о прошедших днях.

Второй этаж занимали миссис Джанкаччио — старуха с бакенбардами — и восьмидесятилетний Роури Галэйн по кличке «кролик», в прошлом букмекер. На третьем этаже в одной квартире жили пять серьезно настроенных студентов из Азии, другую занимал человек, работавший зазывалой в одном из клубов Норт-Бич, в котором показывали стриптиз. В дневное время он посещал местный колледж, где изучал программирование на компьютере.

Вначале Арран жила на верхнем этаже не одна, но со временем, когда пришел успех, а с ним и благосостояние, после выезда прежних жильцов она заняла и вторую квартиру и уговорила хозяина пробить между ними дверь.

Здание явно пришло в упадок. Срочно требовался ремонт, замена сантехники и электропроводки. Окна выходили на шумную улицу, и вид из них открывался соответствующий. Арран могла бы позволить себе снять квартиру получше. На самом деле она могла бы даже купить особняк на «Тихоокеанских высотах». Но ей и в голову не приходило, что можно переехать. Этот дом был ее приютом и убежищем и в хорошие времена, и в плохие. По ночам в баре она с удовольствием выслушивала истории о Ленни Брюсе, Морте Зале и Джеке Керуаке. Ей нравилось пить виски из пластмассовых стаканов в компании с «кроликом» Галэйном, слушая, как тот разливается соловьем, вспоминая скачки из давнего прошлого. Она даже не возражала против того, чтобы приносить для миссис Джанкаччио лекарства из аптеки, хотя вместо благодарности чаще всего слышала в ответ маразматическую ругань.

Все эти люди стали для Арран почти семьей, а старое здание было ее домом.

Сейчас она жила именно так, как ей хотелось, — среди разрозненных предметов мебели и беспорядочных гор книг, наваленных повсюду. Много работала. Лишь раз в неделю в квартире устанавливалась видимость какого-то порядка. Происходило это благодаря уборщице Рите, менявшей постельное белье, стиравшей, отчищавшей кухню и ванную, покупавшей необходимые вещи, о которых Арран без нее и не вспомнила бы. Рита появилась в квартире против желания Арран, лишь по настоянию Изабель, не раз ужасавшейся по поводу беспорядочного образа жизни сестры.

Здесь Арран чувствовала себя в безопасности. Ей было хорошо и спокойно. Наконец-то ее жизнь потекла гладко, и все благодаря неустанному труду. И еще благодаря неслыханной удаче: она встретила Дэлвина, который принес умиротворение в ее душу, избавил ее от этих ужасных приступов унизительной потребности, что налетали на нее, словно фурии, в периоды стресса и требовали немедленного удовлетворения.

В пять часов вечера Арран закончила печатать заметки о борьбе с пожаром. Внезапно, по-видимому, от непривычно плотного ленча с вином она почувствовала сонливость и решила прилечь. Дважды звонил телефон, но она не брала трубку.

В начале восьмого Арран встала, выпила кофе и включила автоответчик. Услышав голос Изабель, почувствовала, что мир вокруг нее рушится. Когда перестали дрожать руки, позвонила Дэлвину.

Дэлвин был стержнем ее существования. «Звони мне в любое время», — повторял он, улыбаясь своей особенной улыбкой, говорившей, что он видит людей насквозь, видит и хорошее и плохое в них. Еще эта улыбка говорила, что больше его уже ничем не удивить и что, если поискать хорошенько, можно найти радость в самых неожиданных местах, в самых неожиданных ситуациях. Для Арран Дэлвин был единственной надеждой. «Я не шучу, — говорил он, — звони в любое время дня и ночи».

Он дал ей номер своего личного телефона.

Арран знала, что разыскать его в это время практически невозможно. Она попыталась вызвать в памяти его образ. Как он выглядел в тот первый вечер, который они провели вместе. Пили пиво в мексиканском ресторанчике, где рождественские украшения не снимались со стен, наверное, круглый год. Дэв поглядывал на нее с озорной, чуть насмешливой улыбкой, и лицо его выглядело таким мальчишеским, таким гладким под шапкой густых, почти белых волос. А темные, мудрые, какие-то древние глаза смотрели так по-доброму.

Арран ему нравилась. Она в этом не сомневалась. Ей казалось, что по-своему он даже увлечен ею. Позже в его обшарпанном «фольксвагене» она кинулась ему на шею, прижалась всем телом, впилась в него жадными губами.

Когда прошел первый шок, он отстранился, сжал ее руки с силой, неожиданной для такого не слишком крупного мужчины.

— Ты прекрасная девушка, Арран, — произнес он абсолютно спокойно. — Невероятно привлекательная девушка. И совсем-совсем пьяная. Сейчас я отвезу тебя домой. Ты хорошенько выспишься. А завтра или в какой-нибудь другой день, когда тебе захочется, мы встретимся и поговорим.

В голосе его не было ни отвращения, ни осуждения.

Только доброта, забота и понимание. Он как будто знал по опыту, какие дьявольские эмоции ее обуревают. Знал всех ее демонов.

В ту ночь Арран хорошо спала, потому что Дэв так велел.

Если бы только удалось найти его сейчас. Он ей так нужен! «Мне страшно, Дэв, — мысленно говорила она ему. — Я боюсь самой себя. Я надеялась, что все изменилось, что я изменилась. Но нет, все по-прежнему. Хуже, чем когда-либо… — Руки ее снова начали дрожать, жар охватил все тело. В голове появились знакомые образы, привычные и ненавистные. — Дэв, помоги мне!»

Но его нигде не было. Ни в офисе, ни в клинике, ни в управлении. Она оставила экстренные сообщения на всех автоответчиках, с каждым звонком чувствуя, как растет отчаяние.

Когда телефон наконец зазвонил, Арран вскочила с чувством невероятного облегчения. Но это снова была Изабель. Она сообщила о том, что заказала билеты и забронировала номер в отеле. Изабель не в состоянии помочь, даже если бы Арран и решилась признаться ей, чего она, конечно же, никогда не сделает. Как может она открыть постыдную тайну своей прекрасной, знаменитой, всеми обожаемой старшей сестре! Она представила себе презрительное выражение лица Изабель, отвращение в ее великолепных голубых глазах. Ей даже в голову не приходило, что Изабель могла бы понять ее лучше, чем кто-либо другой, что и у Изабель тоже могут быть свои постыдные тайны.

В смятении Арран расхаживала по комнате. Мысли путались. «Где же ты, Дэв? Я больше не могу ждать». Она физически ощущала, как внутри поднимается гигантская волна. Сейчас ее накроет с головой.

Конечно, она всегда знала, что отец закончит жизнь именно так. Для него это закономерный конец. Но как же это ужасно — убедиться, что ты оказалась права. Тоска и отчаяние поднимались из глубины ее существа. Какая-то темная сила, грозившая завладеть ею, поглотить всю целиком, увлечь вниз, в преисподнюю.

Да, она обречена. Ничего другого не остается.

Арран даже не стала переодеваться. Кинула в сумочку все наличные деньги, какие у нее были. Потом, повинуясь какому-то импульсу, сунула паспорт и выбежала из дома в своем лучшем сером костюме, купленном для нее Изабель в прошлом месяце у Сен-Лорана. В нем она ходила на встречу с начальником управления пожарной охраны.

Арран пробежала по аллее, вывела из гаража машину, безуспешно пытаясь уговорить себя ехать осторожнее. Рывком обогнула угол и понеслась вниз по Бродвею, по направлению к Эмбаркадеро. Осторожнее, говорил слабый голос благоразумия, не будь идиоткой, попадешь в аварию. Погибнешь.

К тому времени как Арран миновала спуск на Сэнсом-стрит, ей уже хотелось умереть. Похоже, это единственный выход для нее. Единственный способ удержать себя от того, что она собирается сделать. Не ехать туда, куда она направляется. Плача от ярости, от собственной беспомощности, Арран резко свернула направо, на Эмбаркадеро, к Южному рынку.

Как посмел отец так поступить с ней! Она сама убила бы его, если бы он не поторопился это сделать. В следующий момент до нее дошла злая ирония этих мыслей.

Когда Арран припарковала свою побитую «тойоту» на свободной площадке на Одиннадцатой улице, она была почти в истерике.

Дрожащими пальцами она нажала скрытую в стене кнопку звонка, к которой не прикасалась уже год. Она знала, что холодные изучающие глаза рассматривают ее сейчас на видеоэкране.

Прямо над головой прозвучал металлический голос:

— Извините, у нас закрыто на ремонт.

— Да бросьте вы!

В панике Арран почувствовала, что из-за сумятицы в голове не может вспомнить свой членский номер.

— Это я! Арран…

— Ничем не могу помочь. Сожалею. Закрыто на…

— Да заткнись ты! Это я! Номер… 576!

Господи, сделай так, чтобы она не ошиблась.

— Ну, открывай же свою дерьмовую дверь!

Наступило молчание. Арран думала о том, что же ей делать, если дверь не откроют. Однако уже в следующую секунду раздался звук зуммера, и Арран почти упала в маленький темный холл. Чуть впереди крутые каменные ступени вели в подвал, откуда виднелся красноватый свет. В этом подвале, расположенном под двумя примыкающими друг к другу складами размещалось много комнат. Арран хорошо знала, что происходит в каждой из них. Ниже находился еще один подвал со звуконепроницаемой дверью. Там Арран еще ни разу не бывала. То, что могло происходить за той дверью, одновременно и завораживало ее воображение и вселяло ужас.

Широкоплечий человек, сидевший за столом, поднял на нее взгляд.

— А, это ты! Давненько же ты у нас не была.

— Да.

Арран кивнула и почувствовала, что немного успокаивается. Дыхание стало ровнее. Она стояла неподвижно, впитывая атмосферу этого заведения. Все точно так же, как и раньше. Нереальный фантастический мир с блуждающими огнями, тяжеловатым запахом, приглушенными звуками — отдаленной пульсирующей музыкой, бормотанием, шорохами, шепотом, невнятными стонами. Обнаженная плоть в момент совокупления…

Мимо прошел огромный мужчина, абсолютно голый, если не считать узкой черной кожаной полоски и лошадиной упряжи. Мышцы перекатывались, как у борца, под блестящей, будто смазанной жиром кожей. Голова побрита наголо.

Арран обернулась.

— Да, — произнес человек за столом. — Гас все еще здесь. Хочешь Гаса? Ты его еще помнишь?

Арран кивнула. Облизала пересохшие губы.

Он взглянул на список, лежавший перед ним.

— У нас появился новый парень — мексиканец.

Знает массу всяких трюков. Настоящий сукин сын. Как раз то, что ты любишь. Хочешь попробовать его после Гаса? А я пока подберу кого-нибудь еще.

— Хорошо.

Арран почувствовала, как напряжение постепенно спадает, уступая место знакомому всепоглощающему ощущению предвкушения. Она возьмет их всех. Одного за другим…

— Для начала пятьсот. Можно кредитной карточкой. Подойдет «Виза» или «Мастер-кард».

Арран пошла раздеваться. Он провожал ее взглядом, качая головой. Боже правый, кто только этим не занимается!

Глава 4

Лондон задыхался от зноя. Стоял один из недолгих периодов жары, характерных для позднего лета.

Изабель из окна своего номера смотрела на Парк-лейн с мчащимся и ревущим потоком машин. Внизу можно было разглядеть высохшую траву на газонах парка и деревья с сухими обвисшими листьями.

Она-то ожидала прохлады. Мягкой прохлады и зелени английского лета. Теперь она жалела, что не выбрала другой отель, окнами на реку. Там по крайней мере вода давала бы ощущение свежести.

Изабель потерла воспаленные глаза и прошла к холодильнику, искусно скрытому за букетами орхидей и роз.

Там охлаждалась бутылка французского шампанского, еще лежало полфунта черной икры, которой всегда потчевали Изабель в отеле «Дорчестер». Сегодня, однако, ей не хотелось ни икры, ни шампанского. Лучше выпить водки, чтобы снова почувствовать себя человеком.

Она положила льда в стакан и до краев наполнила его «Столичной», привезенной из Лос-Анджелеса. С удовольствием потягивая водку, она ощущала, как стихает переполнявший ее страх. Хорошо бы сестры поскорее приехали. Хотя… сейчас всего только одиннадцать утра.

Придется ждать еще целый день.

Изабель наблюдала, как тают кубики льда в стакане.

Заснуть, конечно, не удастся, несмотря на то что она страшно устала. Внезапно, повинуясь мгновенному импульсу, она потянулась за кожаной дорожной сумкой и вывалила содержимое на кровать. Среди беспорядочной горы белья, туалетных принадлежностей, косметики и непрочитанных книжек в мягких обложках отыскала фотографию в золотой рамке и аккуратно поставила на ночной столик. От одного вида этой фотографии ей стало легче.

«Арран, Кристиан, — беззвучно молилась она, — приезжайте поскорее. Вы мне нужны».

Кристиан прилетела уже к вечеру. Сначала маленьким местным самолетом она летела от Маягуэса до Сан-Хуана, потом «Боингом-727» до Нью-Йорка, потом в эконом-классе огромного реактивного лайнера до Лондона, в переполненном салоне, в компании шумных туристов и плачущих детей. Это она-то, раньше всегда летавшая лишь лучшими самолетами мира. Однако сейчас, поглощенная своей душевной мукой, Кристиан не замечала ничего вокруг и даже не вспоминала свой последний перелет до Лондона на «конкорде».

— Боже мой, Иза! Как давно мы не виделись! Просто не могу поверить. Я так тосковала по тебе и Арран! — Плача и смеясь одновременно, Кристиан кинулась на шею Изабель. — Как это здорово… как здорово снова увидеть… — Она отстранилась от сестры, закрыла лицо дрожащими руками. — Прости. Наверное, я просто переутомилась.

— Садись, Крис, расслабься. Выпей и сразу почувствуешь себя лучше. А потом поговорим.

Изабель отметила, что, хотя сестра стала еще красивее, чем прежде, с этим ровным оливковым загаром, с длинными роскошными волосами, ниспадающими на плечи, под глазами залегли темные тени, лицо напряжено. Ну что ж, кажется, Изабель понимала, что сейчас испытывает ее сестра.

Кристиан нерешительно улыбнулась:

— А ты знаешь, здесь даже жарче, чем в Пуэрто-Рико.

Она присела на краешек роскошного кресла, скинула поношенные сандалии и зарылась босыми ногами в ковер с облегчением человека, не привыкшего ходить в обуви.

Быстрым нервным жестом, какого Изабель раньше никогда не замечала, откинула волосы и с благодарностью приняла из рук сестры бокал. Отпила, резко поставила бокал на столик, сцепила длинные изящные руки на коленях.

— Ты уже говорила с мамой?

Ей просто необходимо было слышать спокойный, уверенный голос сестры. Изабель всегда такая практичная, такая благоразумная. Кристиан почти успокоилась, обсуждая сейчас с сестрой, как лучше добраться до Шеффилда — взять ли напрокат автомобиль и стоит ли нанимать водителя.

Без Изабель и Арран, думала Кристиан, она была бы совсем одинока на этом свете.

Арран прилетела около к полуночи. Она бы могла приехать раньше, если бы не отключилась там, в подвале дома на Одиннадцатой улице, и не опоздала на самолет.

В Национальном аэропорту Сан-Франциско она внезапно обнаружила, что паспорт ее уже три месяца как просрочен. Арран всегда забывала о таких вещах. После многочисленных и утомительных переговоров, когда она уже готова была визжать и биться в истерике, ей наконец удалось убедить несговорчивых чиновников иммиграционной службы позволить ей сесть в самолет. А потом были новые нескончаемые переговоры и новые задержки в аэропорту Хитроу, в Англии.

— Прости меня, Иза. Я чувствую себя такой идиоткой…

Арран даже не успела принять душ перед отъездом.

Сразу после того как самолет поднялся в воздух, она провела полчаса в туалете, пытаясь соскрести с себя грязь бумажными полотенцами, и все равно сейчас чувствовала себя замаранной, отвратительной. Ей казалось, весь мир знает, чем она занималась, и осуждает ее.

Растрепанная, в измятом костюме от Сен-Лорана, она опустилась на ковер в своей обычной позе — скрестив ноги.

Теперь по крайней мере она в безопасности. Она вместе с сестрами. Теперь Иза позаботится обо всем. Вот только… Черт бы побрал отца! Ну почему он это сделал?

— Он был пьян, — устало произнесла Изабель. — Мама сказала, он перед этим выпил целую бутылку джина.

— Да он все время пил! — воскликнула Кристиан. — Мы все это знаем.

— Он сделал это не из-за пьянства, — вмешалась Арран. — Пьянство послужило лишь толчком.

Наступило напряженное молчание. Каждая из сестер вспоминала о своем. И ни одна не знала что сказать.

Арран заметила фотографию на ночном столике. С отсутствующим видом взяла в руки, долго смотрела на себя, на Изабель, на Кристиан. На бедных маленьких девочек Уинтер, которые вопреки всему добились такого потрясающего успеха в жизни. История Золушки в тройном варианте…

А потом ее начала бить дрожь. В первый раз сестры не могли дать ей утешение. Наверное, и она не может принести умиротворение в их души, подумала Арран.

Профессиональная писательница в ней пыталась анализировать, что происходило сейчас в этой комнате. Здесь уживались самые различные чувства: горе, гнев, ощущение вины — все, чем неизбежно сопровождается внезапная насильственная смерть. Но у каждой из них было и нечто свое, личное. Арран отчетливо чувствовала, что Кристиан и Изабель пытаются преодолеть это. Так же как и она сама. Здесь присутствовало что-то тайное, невысказанное. Но что?

— Может, кто-нибудь из вас объяснит мне, — резко произнесла она в полной тишине, — чего мы все так боимся?