Греховный поцелуй

Глава 5

Слуги, разносившие чай в гостиной, где собрались одни леди, были, как всегда, вездесущими и ненавязчивыми, но возникало ощущение, что они выполняют свои обычные дела слишком долго. Они бросали украдкой быстрые взгляды на Эванджелину и обменивались между собой многозначительными взглядами, будто не могли противиться непристойному и неуместному любопытству.

У Эванджелины возникло подозрение, что она представляет собой нечто курьезное и заслуживающее изучения. Как случилось, что она забыла попросить Джинни не распространяться насчет той помощи, что она оказала ей?

— Я так и знала, — зашептала Сьюзен, увлекая ее в тихий уголок.

— Что вы знали?

Эванджелина огляделась, чтобы убедиться, что они одни. Только слуги все еще наблюдали за ней.

— Что Лайонкрофт намерен поколотить Хедерингтона. Это ясно без слов. Я всегда слышала, что он груб и невоздержан. За ним тянется дурная слава из-за его вспыльчивости с тех самых пор, когда он был еще в Итоне и Кембридже. — Сьюзен помолчала, потом продолжила зловещим шепотом: — А что ты думаешь о следе пощечины на лице леди Хедерингтон? — Глаза Сьюзен блестели от предвкушения скандала. — Не могу себе представить большего позора, чем расхаживать с таким украшением на лице. Да еще на званом вечере. Как вы думаете, чем она это заслужила?

— Почему вы вообразили, что она это заслужила? — резковато произнесла Эванджелина, внезапно проявив особую чувствительность ввиду собственных синяков и царапин, скрытых под одеждой. У нее не было желания любоваться чужой болью.

Сьюзен покачала головой:

— Не говорите глупостей. Мужья не бьют своих жен без причины.

Эванджелина почувствовала, что ее душит ярость, и подавила возмущенный ответ.

— Шш, вот она идет.

Сьюзен вскочила на ноги. Эванджелина последовала ее примеру.

Графиня приблизилась к ним с неуверенной улыбкой. Она заново попудрилась, и до известной степени ей удалось замаскировать красный след пощечины.

— Вы, леди, примете участие в танцах немного позже?

— О да, — захлебнулась от восторга Сьюзен и сжала руки. — Я так люблю танцевать!

— Боюсь, что мне предстоит подпирать стены, — сказала Эванджелина. Менее чем через неделю после похорон матери о танцах не могло быть и речи.

— Не важно, — сказала леди Хедерингтон с облегчением. — Нас неполная дюжина, а точнее, одиннадцать, но десять человек вполне подходят для такого развлечения.

— Прошу меня извинить, — пробормотала Эванджелина, приняв отсутствующее выражение лица, которое, как она надеялась, они могли интерпретировать как «не принимайте меня во внимание — я иду на поиски ночного горшка».

— Разумеется.

Эванджелина, привыкшая к тому, что на нее не обращают внимания, поспешила выйти.

Двое слуг поторопились открыть для нее дверь, будто она была особой королевской крови, а не сбежавшей из дома сиротой. Дома она бы не имела ничего против такого внимания со стороны слуг, хотя и предпочитала уединение, но свет был слишком опасным местом, чтобы открыто демонстрировать ему свой дар.

Выйдя в холл, Эванджелина обернулась поблагодарить слуг, потому что подобная любезность вряд ли причиталась такой особе, как она. И, поскольку голова ее была повернута к двери, а ноги несли в противоположном направлении, она не видела, куда ступает.

И всего в двух шагах от двери Эванджелина нос к носу столкнулась с Гэвином Лайонкрофтом.

— Давненько женщина не бросалась в мои объятия, — пророкотал низкий глубокий голос.

Лицо Эванджелины оказалось прижатым к его груди, и потому каждое произносимое им слово впечатывалось в нее и рокотало в ее ушах, посылая странные ощущения по всему ее телу. Жар его дыхания щекотал ее кожу и заставлял шевелиться волосы на темени. Она впитывала его дыхание, и легкие ее наполнялись воздухом, полным пьянящего аромата дорогого портвейна и какого-то особенного мужского запаха. На мгновение глаза ее закрылись, чтобы позволить чувствам впитать это сочетание ароматов и близость мужчины.

И тут Эванджелина осознала рядом с кем находится.

Она отшатнулась, но его теплые сильные руки все еще крепко обвивали ее, будто оберегая от падения. Но поскольку падение ей больше не грозило, он должен был бы ее отпустить.

Но он не отпускал.

— Что вы делаете? — спросила она, и голос ее звучал глухо и едва слышно, потому что она прижималась к его твердой груди и лицо ее тонуло в его мягком галстуке.

— Обнимаю вас, — ответил он насмешливо, как будто нелепость и смехотворность ситуации были очевидны. — А что делаете здесь, вы?

Прежде чем Эванджелина сумела придумать хлесткий ответ, что ей трудно что-либо делать, будучи вплотную прижатой к нему, он внезапно ослабил хватку. Лишившись его поддержки, она потеряла равновесие и, пытаясь восстановить его, споткнулась. И он снова поймал ее и удержал.

Но на этот раз все было иначе.

Вместо того чтобы заключить ее в надежные объятия, он позволил своим рукам свободно повиснуть вдоль тела, а плечам расслабиться, в то время как пальцы слегка касались ее бедер. Ноги его соприкоснулись с ногами Эванджелины. Опираясь спиной о стену, он согнул колени так, что она оказалась сидящей верхом насильном и крепком мускулистом бедре.

Теперь все его тело прижималось к ней самым нелепым, скандальным и непристойным образом.

Ее лицо оказалось поднятым к его лицу, а губы в нескольких дюймах or его рта. И вместо того чтобы овевать своим отдающим портвейном дыханием ее макушку, он дохнул на ее щеку, нос, губы, и губы сами по себе непроизвольно раскрылись.

— Возможно, — произнес он тихо, все еще не сводя с нее жаркого взгляда, — вы здесь для того, чтобы вас поцеловали.

— Я, — пробормотала Эванджелина, запинаясь и отчаянно качая головой. По крайней мере, она надеялась, что трясет головой. Возможно, она просто смотрела на него не отрываясь и боясь вздохнуть в ожидании его следующих действий.

Это продолжалось до тех пор, пока он не поднял темную бровь и не пробормотал:

— Нет?

И тут Эванджелина уверилась, что она и в самом деле качает головой.

И, более того, она вдруг осознала, что он вовсе не удерживает ее и не прижимает к себе. Кончики его пальцев прожигали шелк ее платья, хлопковую нижнюю сорочку и трепетную плоть под ними, но он никоим образом не мешал ей вырваться из его объятий.

И именно ее пальцы сжимали его мускулистые предплечья. Это она льнула и клонилась к нему в бесстыдном самозабвении, превращая его расслабленную позу в нечто иное, сладострастное и постыдное. Ее лицо все еще было поднято и обращено к нему — ресницы опущены, губы приоткрыты.

Боже ее сохрани, если она тотчас же не вырвется, не отстранится от него в эту же самую секунду, потому что именно ее усилие сократило расстояние между их ртами и именно она провела языком по его губам так, как ей представлялось в мечтах, и оказалось, что его губы так же горячи, а сам он обольстителен и порочен, как ей и думалось.

Эванджелина сделала резкое движение, отстраняясь от него, и с трудом выпрямилась, ухватившись рукой за стену. Все еще цепляясь за деревянную панель, она посмотрела на него через плечо, боясь того, что может увидеть.

Он стоял там, где она его оставила, утопая в тени и опираясь плечами о стену. Большие пальцы его рук были заткнуты за пояс, и вся его поза выражала беспечность.

Потом ее глаза отметили темные волосы, одежду изящного покроя и надменность манер. На этот раз она не могла не заметить, как загорелся его взгляд, остановившись на ней, а также то, как его грудь вздымается при каждом вздохе, и то, как его пальцы изгибаются и с безошибочным интересом указывают на плотно облегающие его брюки.

Эванджелина отвернулась, мгновенно вспыхнув и подавившись воздухом, она притворилась, что не видела того, что, как им обоим было известно, она не видеть не могла.

«Господи, умоляю, — молча просила она, — пусть он не заговорит об этом. Иначе я просто умру».

— Я буду здесь, — послышался обольстительный и греховный голос Лайонкрофта, — на случай если вы передумаете насчет поцелуев.

Она вздрогнула и, вопреки собственному желанию, повернулась к нему лицом. Почему эта мысль казалась ей такой прельстительной? Может быть, этот человек сам дьявол?

— Что вы в самом деле здесь делаете? — спросила она, запинаясь в надежде сменить тему на более безопасную и не говорить больше о поцелуях.

Он пожал плечами, резким движением отделился от стены и сделал шаг к ней. Она вздрогнула, но не отступила. Он улыбнулся.

— Я здесь, — сказал он, — указывая на открытую дверь в шести или семи ярдах, ведущую в коридор, — потому что, не будь я здесь, съездил бы Хедерингтону по физиономии.

Отлично. Эванджелина сглотнула. Это был поистине откровенный ответ. И, кстати, это напомнило ей, что он вовсе не темноволосый загадочный принц, с которым приятно целоваться, но волк, способный в гневе быть беспощадным.

— К тому же, — продолжал он с удивительной мальчишеской улыбкой, — теперь очередь Эдмунда.

— Очередь Эдмунда? — эхом откликнулась Эванджелина, напоминая себе, что улыбка, от которой тает сердце, не делает Лайонкрофта достойным доверия.

— Мы не пробыли в библиотеке и двух секунд, когда брат Хедерингтона повлек его в сторону. Между приступами кашля Бенедикт ухитрился устроить перебранку с Хедерингтоном длительностью в добрых десять минут, когда между ними появился Эдмунд, едва держась на ногах, чертыхаясь и спотыкаясь, и не переставая хлестать мое лучшее шотландское виски как воду. — Он поморщился. — Все это было вполне терпимо по сравнению с последующими действиями Тисдейла, поймавшего меня в западню.

— Мистер Тисдейл устроил вам западню? — Эванджелина с трудом подавила неподобающий смех. — Как такое возможно?

— Нэнси, — сказал Лайонкрофт с мелодраматическим вздохом. — По словам сестры, он рассматривает предложение, а я должен облегчить им дело и помочь устроить этот брак. Но я не вижу способа, который мог бы использовать, чтобы приговорить мою племянницу к браку с Дедушкой Временем, особенно теперь, когда знаю, что он не видел ее до нынешнего вечера. Все, что требуется этой девушке, — один-два сезона в свете. И она наверняка найдет кучу подходящих соискателей ее руки.

— Согласна, — медленно выговорила Эванджелина. — Но почему вы говорите об этом мне?

— Потому что вы кажетесь другой, — ответил он, потратив минуту на размышления. Его пытливый взгляд все еще был направлен на ее лицо: — Умной. Самодостаточной. Одинокой. — Он с шумом втянул воздух, потом медленно выдохнул: — Такой, как я.

— Я не похожа на вас, — в ужасе пробормотала Эванджелина и отшатнулась. — Я ничуть не похожа на вас.

По его лицу скользнула какая-то тень, смысл которой она понять не могла, но отступила подальше от него, прежде чем сумела понять, какие чувства им владеют. Как он посмел сравнивать ее с собой? Она не была необузданным мужчиной, зверем, каким, вероятно, был он. Она обладала душой. У нее был талант. Она использовала свой дар, чтобы помогать людям. А это означало, что она добра. Она ничуть и ничем не была похожа на него.

Он успел догнать ее прежде, чем она скрылась за углом коридора. Не важно, как быстро она двигалась или сколько углов успела бы обогнуть, он оказался рядом с ней — молчаливый, задумчивый, мрачный.

Она отвернулась от него и хотела направиться обратно тем же путем, каким пришла, но не успела уйти, потому что вдруг оказалась прижатой спиной к деревянной панели и дыхание со свистом вырвалось у нее из легких, когда сильные руки Лайонкрофта пригвоздили ее обтянутые перчатками запястья к стене над головой.

Когда она попыталась вырваться, он склонился ближе, прижавшись грудью к ее груди, а бедрами — к ее бедрам, и она оказалась в полной его власти, как в ловушке, лишенная возможности сдвинуться с места. И тут он сказал нечто совершенно неожиданное и удивительное.

— Прошу прощения, — пробормотал он, и слова вырывались из его рта жаркие, влажные, произносимые с напряжением. — Прошу прощения за то, что обнимал вас.

— За то, что набросились на меня? — задыхаясь, спросила она, глядя на него с яростью.

— Да, я сожалею, — произнес он тихо. — Мне пришло в голову, что вы другая.

Его губы презрительно изогнулись — как показалось Эванджелине, даже, с отвращением. — Право же, я ошибся.

Он выпустил ее и оттолкнулся одним сильным движением, и на ее запястьях остались следы его хватки. Плоть ее была разгоряченной, и она снова, потеряла равновесие и зашаталась. Но она изо всех сил постаралась устоять и дышать спокойно и ровно.

На этот раз он не попытался помочь ей. Он ушел от нее по коридору, не прибавив больше ни слова и не бросив на нее взгляда.