Гремучий Коктейль 7

Глава 22

— Мы им когда-нибудь расскажем? — тихо спросила Кристина, глядя в окно на фехтующих Пиату и Красовского. К груди она прижимала беззаботно спящую дочь, хотя это и было уже несколько неудобно.

— Зачем? — спросил я, подходя к жене, — Чтобы они совершенно напрасно мучились угрызениями совести? Что они могли сделать против магии?

— Действительно… голова кругом идёт, — вздохнула моя брюнетка, — Это уже чересчур.

— Скоро всё закончится, — мрачно посулил я, — Очень скоро.

— Я буду ждать, слышишь? — внезапно мне подарили поцелуй, нервный и горячечный, — Ты выживал и хранил нас до сих пор, так позаботься и о себе!

— Скорее, подвергал вас риску, — печально улыбнулся я, — Ты этим от меня заразилась.

— Уже вылечилась, — жена боднула меня в бок, — Лет на пять, не меньше.

— Ничего, через два дня будешь уже думать, кого бы пристрелить, — погладил я её по голове, — Или разорить.

— Готовы? — в дверь сунул нос Константин.

— Что нам готовиться, — откликнулась Кристина, разворачиваясь к моему другу, — Живем на чемоданах. Ведите, прекрасный хозяин.

— Ага, пора в далекое путешествие… — добродушно пробурчал Азов.

Граф Лонгбрук «отвечает» за Чикаго, борьба с Синдикатом завершена, разговорник Кристины мной разломан на две части и покоится в вазе, наполненной водой. Сама она, вместе с Анной Эбигейловной, Курвом, Мишленом и Мао Ханом с его женами, со всеми нашими близкими и родными, кроме Пиаты и господина Красовского, уходит на Ларинен.

Поцеловав на прощание дочь, я добился удара по носу от разбуженного ребенка. Шмыгая пострадавшим органом, потрепал Курва по загривку, кивнул китайцам, обнял жену, осторожно покосившись на вновь задремавшую дочь. Короткое прощание, в котором куда больше облегчения, чем каких-либо других эмоций. Ну разумеется, сам-то Константин остается здесь. За главную в его прекрасном дворце будет Её Тернейшество… а если смотреть правде в глаза, то Её Тернейшество-младшая.

Дом опустел, в нём остались только я, Пиата, Красовский, Константин, да несколько наемных слуг, пребывающих сейчас в довольно растерянном настроении. Самое бы время как следует отпраздновать свалившийся с моей души камень, но нет. Займемся делами. Пусть жена празднует. Она говорила, что спустя пятнадцать минут после личного знакомства с притащенной мной итальянкой, синьорой Лимьери, отчаянно возмечтала напиться. Вот теперь всё… а, стоп, нет. Беременность. А ведь счастье было так возможно.

Что же, выдохнули? Едем в мэрию, где, скорее всего, и заночуем. Перед самым своим отъездом Кристина топнула ногой, намекнув мне, что паркет в нашей спальне внезапно стал бронзовым, сменить локацию будет разумно. Не хотелось бы, чтобы фундамент внезапно стал мятным желе или чем-то вроде, хватило пары взорванных домов за жизнь. Не князь прямо, а мечта риэлтора.

Дракарис появился, как я и предугадывал, тогда, когда в я остался один в захваченной каморке, бывшей чем-то вроде персональной комнаты отдыха мэра, с уже расстегнутой рубашкой и снятыми с себя кобурами. Гад волшебством открыл окно и аккуратно ввинтился в комнату тогда, когда я умывался.

— Уж извини за такую форму визита, князь, — с почти виноватой рожей родил этот многоликий тип, — но ты один из очень немногих, кого можно опасаться. Не совсем тебя самого, а скорее пуль в твоих пистолетах, так что не вини меня за такой визит, хорошо?

— Сейчас ты скажешь, что всё прошло идеально, что твой гениальный план увенчался полным успехом, что, соблазнив самого принципиального из всех членов Общества, ты добился того, что нам обоим нужно… — проворчал я, вытирая лицо полотенцем, — но мы же оба понимаем, что ты — сволочь, не так ли?

— Давненько не был врачом, но могу диагностировать у тебя манию величия, — парировал расслабившийся телокрад, воруя у меня в баре выпивку, — Ты мышь, князь, гордая мышь, шмыгающая под ногами у сцепившихся в драке титанов. Мышь, у которой теперь, благодаря мне, есть шансы увидеть рассвет, не заслоняемый их тенями. Конечно, если наш план сработает, и Книга себя мне явит… потому что если последнего не произойдет, то я, вполне вероятно, убью тебя.

— За что? — удивился я, не особо пугаясь.

— Из зависти? Чувства справедливости? От разочарования и обиды? — задумчиво и слегка дурашливо начал перечислять псевдоволшебник, — Может быть, из-за того, чтобы убедиться, что именно я остался последним Игроком? Даже не знаю, Кейн… поводы вспыхивают в моем разуме буквально один за другим! А вдруг Игрок не ты, а тот, внутренний «ты»? Мы сможем узнать ответ на этот вопрос только одним способом!

— То ты меня опасаешься, а то вдруг грозишься убить, — хмыкнул я, — Будь последовательным.

— Будь разумным, мой маленький и почти смертный друг, — скривился лжеДмитрий, допивая бутылку, — Никто не позволит тебе приблизиться к Обществу с каваром. Ты поведешь нас безоружным. И да, я, кстати, только что оттуда… Отбил себе запах, так что можно не опасаться Акстамелеха, но это к слову. Даже не думай о том, чтобы съездить туда и спрятать пистолет, прикрепив к измазанной смолой стене! Те, кого ты поведешь, смогут заметить подобное от самого входа…

— Еще скажи, что указующая мышь должна быть полностью нагой, а в заднице иметь плотную деревянную затычку. Ну и намордник, пожалуй, а то вдруг укушу высшее существо… — мрачно пробормотал я. Оставаться без оружия категорически не хотелось.

Телокрад погрозил пальцем.

— Не соблазняй меня, Кейн!

— Не искушай меня, Дракарис…

План придётся доработать.

Последние приготовления с моей стороны были завершены. Оставался лишь ход Дракариса, чего он рекомендовал мне ждать, никуда не отлучаясь из Чикаго. По сведениям этого типа, Акстамелех не укатил за тридевять земель, а с кучей молодых продажных девок забурился в одно из арендуемых загородных поместий, куда специально обработанный человек (запуганный до усрачки секретарь мэра) отправлял всё, что ящеру заблагорассудится. У бедолаги был уже непрекращающийся нервный тик, даже во сне.

На этом моменте телокрад исчез, оставив меня планировать то, как буду убивать время.

Первым делом я выспался. Впервые за много дней получилось проспать чуть ли не до обеда, причем, даже заснув без алкоголя. Отметив факт, что в последнее время каждый вечер поглощал порцию виски, чтобы побыстрее уснуть, поднялся с постели. Дом был пуст, сердце грелось пониманием, что все близкие люди (и нелюди) сейчас под ласковыми лучами солнца Ларинена.

А затем оно согрелось еще сильнее, когда я вспомнил о стоящей передо мной сложности.

Драконье пламя.

Называть эту термоядерную отрыжку колоссального ящера «сложностью» — это надо иметь манию величия размером с Эйфелеву башню. Дракарис подробно объяснил мне, чем является данная дрянь, и это впечатляло. Крылатые ящеры с незапамятных времен были вынуждены развиваться через задницу, потому как с их размерами, аппетитом, кое-какой физикой и анатомией иначе было нельзя. К примеру, у драконов были ощутимые трудности со взлетом и посадкой, это требовало серьезных усилий, а к такой вещи как дефекация в воздухе они себя приучить не смогли. Смешно, но именно необходимость гадить при дальних перелетах и привела их к величию, так сказать.

Они научились шаманить с измерениями, создав в своем теле полости с измененным пространством. Дерьмо, необходимая для долгой спячки пища, чуть ли не защечный мешок общего назначения (для добычи и хрен знает еще чего), всё это, как и целиковая драконья туша (у того же Акстамелеха) хранилось в внутренних пространственных карманах. Один из них был приспособлен и под оружие дальнего действия — вспененную смесь из воздуха, желудочного сока и, что самое опасное, маны гребаного дракона. Не простой, а самой что ни на есть ядерной, пропитывающей потроха этой скотины.

Эта штука, выходя из пасти ящера под большим давлением, самовоспламенялась, начиная быстро и бурно сгорать, но процесс был не моментальным. Жидкость успевала облепить всё, чего касалась, быстро меняя агрегатное состояние на «парообразное», а вот потом (у Дракариса аж садистские нотки в голосе прорезались), следовал финальный акт — перенасыщенное огненной магией дракона пространство пропекалось ей некоторое время дополнительно. Чем-то это напоминало моё «согревание Таффильда», брошенное на область после огнеметного залпа. Самое интригующее, что вся эта огненная дрянь разъедала всё. Энергию, материю и магию.

Но лишь на третьем этапе, наступающем приблизительно через три секунды после того, как струя вспененной жидкости покинет пасть дракона. В случае же с подземной сокровищницей это будет выглядеть так — Акстамелех приземлится, изрыгнет в земляную нору свой полный залп, после чего всё под землей минимум на несколько часов превратится в ад. Экономить дракон не будет, тут я и без уверений Дракариса понимал, выдаст на полную.

Этого я не переживу, никак, даже с моей задумкой. Скорее всего, даже будь я Истинным, и открой портал, это бы не спасло. Даже если успеть запрыгнуть, пламя дестабилизирует портал, причем последствия такой дестабилизации просчитать не взялся даже мой советчик… Ну ладно, это уже досужие размышления.

— Дамы и господа, нам решительно срочно нужно ехать на пикник, — оповестил я совсем не сладкую парочку убийц, играющих в карты в зале, — Втроем.

— Это нельзя отложить на завтра, князь? — с досадой скривился Красовский, — Ты бы раньше предупредил. Мы сильно выложились сегодня на тренировке.

— Напрягаться не потребуется, — качнул я головой, — Мне будут нужны лишь ваши глаза и мозги.

— Захвачу нам плед, — кивнула Пиата.

— И бинокли возьми, — сказал я ей вслед, — Те, из театра.

Бинокли им потребовались, чтобы, выехав на природу за город, смотреть на мою обнаженную натуру. Раздевшись полностью, я отошел от наблюдателей метров на сто, а затем, прикрыв глаза, сосредоточился.

Проявление, Лимит, Метода. Я никогда им не уделял особого внимания. Молнии и лед, что в этом такого? Даже виски в бокале не охладишь по-человечески, проще достать их холодильника. Боевое применение? Смеху подобно. Либо коснуться, либо выложиться полностью, поразив цель на расстоянии трех-пяти метров. Пуля гораздо лучше. Надежнее, дальше, точнее, без каких-либо затрат организма. Мастерство посылания пуль в цель давно уже стало для меня родным и естественным.

Но здесь пули помочь не могли.

Легкий волевой посыл и их кончиков моих пальцев начинает сочиться белый хлад, похожий на слегка светящийся туман, разбрасывающий искорки инея Сильверхеймов. Еще немного волевого посыла/желания, и им окутаны уже кисти рук. Дальше я не заходил. Когда было нужно, то просто увеличивал поток холода, проходящий через эти самые кисти. Правильно, а зачем может потребоваться нечто иное? Дотронуться и заморозить, разрушить, сломать, превратить в хрупкую бесполезную материю, которая потом расплывется лужей однообразной массы.

Но не сейчас.

Ледяной покров медленно и неохотно полез выше, к локтям. Я сосредоточенно корректировал его рост, стараясь тратить как можно меньше маны на этот эксперимент. Могло не получиться, могло не сработать, не хватить.

Он рос. Добравшись до локтей, замедлился почти до точки остановки. Я стоял с белыми предплечьями, активно представляя, как родовая магия покрывает меня всего, с ног до головы, делает таким вот белым и парящим, прямо вот, как левая рука. Видимо, этого хватило, чтобы процесс возобновился. Второй раз он застрял, причем куда надежнее, когда начал покрывать тело сверху вниз. «Забрав» голову, руки и грудь (глаза начали чувствовать прохладу), лёд Сильверхеймов уперся перед самым сокровенным — мужской гордостью своего носителя.

Ага, психосоматика. Тут уговаривать пришлось подольше. Вокруг меня уже на несколько метров ничего не росло, всё было покрытое переливающимся инеем, пар от промораживаемой земли мешал увидеть Пиату и Красовского. Пришлось мне переходить на другое место, я же их не просто привез полюбоваться своей задницей?

Это усложнило задачу. Теперь приходилось не только уговаривать свой пах побелеть, но при этом еще и на ходу, оставляя после себя клубы тяжелого белого тумана и промороженную землю. Это мне надоело еще до того, как я совершил полный круг почета вокруг наблюдателей и мобиля, так что внезапно вышло, да еще как! Вместо того, чтобы просто «пройти» спорную зону, магия Сильверхеймов окутала меня целиком сразу! Я превратился в настоящего человека-снеговика!

Прекрасно!

///

— Что он делает? — прошептала не отрывающаяся от бинокля высокая блондинка, чувствующая себя довольно неловко здесь и сейчас.

— Ходит голым по полю, — недовольным голосом откликнулся её спутник, жгучий брюнет, закованный в изящную силовую броню, — Топчет его и замораживает.

— Кажется, Кейн пытается целиком покрыться этой заморозкой.

— Именно. А еще не болтать у нас на глазах своим прибором.

— Тоже мне, стеснительный… — проворчала Пиата, движением головы откидывая за спину тяжелую копну собственных волос, — Но мы-то тут зачем?

— Видела так много голых мужчин, а? — в голосе Петра просквозила необидная насмешка, — А зачем мы здесь, он скажет, когда закончит. Кейн не делает глупостей.

— Немного видела, я же была служанкой у графа с одиннадцатью сыновьями, — чему-то улыбнулась Пиата, а затем с фальшивым беспокойством и даже некоторым восхищением в голосе уточнила, — Так он не просто так тот столб оживил? В газетах писали, что этого «Братоубийцу» сломали аж в районе Вест-Тауна! Чудовищная резня столбов, бойня века…

— Пиата, — с легкой укоризной отозвался её друг и любовник, — Поговорим потом. Нужно следить за Кейном.

— Надо же, меня уговаривают смотреть на голую мужскую задницу… — со вздохом отозвалась блондинка, не отрывавшая глаз от бинокля, — Хотя…

В этот момент шагающая в сумерках мужская фигура полностью стала белой. Оба наблюдателя замолчали, не зная, чего ожидать в дальнейшем, но продолжая выполнять просьбу товарища. Они смотрели.

Белая фигура шла, распространяя вокруг себя густой, лениво рассеивающийся пар. Каждый её шаг оставлял после себя «лужи» белого на земле, продолжающие разрастаться. И, что-то было еще. Сперва ни он, ни она не поняли, но когда полностью ставший белым Кейн сделал с десяток шагов, то…

— Он, кажется, светиться начинает, — неуверенно предположила девушка.

— Выдает всё больше и больше холода, — со знанием дела заметил мужчина, которому неоднократно в своей жизни приходилось иметь дело с Истинными, — Ищет лимит у Лимита.

Что бы это еще могло быть?

Кейн продолжал шагать, светясь всё ярче и ярче. Туман за ним уже перестал оставаться вальяжно расползающейся ленивой завесью, а начал закручиваться, как какое-то неведомое животное. Вскоре, наблюдатели услышали треск и вой ветра, верно предположив, что эти явления, как и поведение пара, вызывает резкий перепад температур, который устроил их друг. Трещала земля…

Становилось всё холоднее. Когда порыв ветра зло цапнул Пиату за лицо вполне арктическим холодом, то она тут же шмыгнула за руль мобиля, и поехала от голого князя подальше. Петр следовал рядом с машиной, не упуская друга из виду. Отъехав на пару сотен метров, они вновь приникли к биноклям. Кейн виднелся маленькой белой искоркой, вокруг которой закручивается буря.

— Если он потратится весь, то мы его быстро не вытащим… — сквозь зубы процедил мужчина, — Даже в шлеме я там не выживу.

— А зачем быстро вытаскивать? — удивилась высшая эйна, — Ему от этого холода ничего не будет. Полежит и встанет.

— Действительно…

Так, в сущности, и произошло. Через десяток минут искорка, еле светящая в закручиваемом узлами тумане, погасла, оставив после себя нечто, похожее на ураган без дождя. Мужчина и женщина, благоразумно прождавшие еще десяток минут, сунулись туда, где лежал их товарищ, но благоразумно отступили назад. Было слишком холодно. Еще через полчаса князь, уставший, потрепанный и истощенный, вышел к ним сам. Его зеленые глаза, обычно ярко сияющие из-под надбровных дуг, потухли. Он выложился.

— Сейчас часик подремлю, — прохрипел он, падая уже одетым на заднее сидение мобиля, — А потом мы туда вернемся. Посмотрите, что выходит. Нужен… сове…

И засопел, вырубившись на полуслове.