Гренада моя

Глава 1 И один в поле воин

Четверо! Ч-черт! А у него еще и с ногой проблемы. Они с Лукьяновым и механиками поработали на славу, и машина за все это время ни разу не подвела. Мало того, он только что уложил двух «Крестоносцев». Двух! Причем вышедших против него одновременно. Но в ходе короткого боя правая опора получила какое-то повреждение, слушалась не в полной мере, и бронеход захромал.

Именно в этот миг над гребнем, который еще несколько минут назад республиканцы уже считали своим, появился взвод «Тарантулов». Паукообразные шестилапые машины, вооруженные короткоствольной семидесятипятимиллиметровой пушкой и тремя пулеметами.

Конечно, бронепробиваемость у ее снарядов довольно посредственная, и «Крестоносец» им не по зубам даже в случае стрельбы в упор. Но зато у них есть осколочно-фугасные снаряды с зарядом в восемьсот граммов тротила. Мало точно не покажется.

При мысли об этом по телу невольно пробежал озноб, и заломило затылок. Буквально пару минут назад в Григория попали реактивным снарядом и, похоже, контузили. Во всяком случае, в ушах все еще звенело, а голова отзывалась тупой ноющей болью.

Вот только уйти он не мог. Не смог оставить интернационалистов, залегших в чистом поле, когда еще имел возможность ретироваться вместе с уже находящимися в безопасности «Сороками». И уж тем более не сможет сейчас. А раз так, то и гадать нечего.

Григорий двинул хромающую машину вдоль фронта, одновременно вскидывая автоматическую пушку. Все четыре «Тарантула» открыли по нему огонь. И судя по оставляемым за снарядами трассерам, били бронебойными. Вот уж глупость так глупость. На что они надеялись? Возможно, на то, что он подставит бок. Однако Григорий вновь вел машину вполоборота, обращая к противнику хорошо бронированную грудь. Попасть в движущиеся опоры шансы более чем малы.

Воспользовавшись заминкой противника, вызванной перезарядкой орудий, Григорий замер. Прицелился и нажал на рычаг спуска. Резкое и хлесткое «б-банг». Лязг перезарядки совпал с первым шагом «Крестоносца».

На губах подпоручика появилась злорадная усмешка. Он четко рассмотрел, как росчерк трассера уперся в лобовую броню второго слева «Тарантула». И то, что он не срикошетил, улетев в неизвестность, означало одно: снаряд проломился сквозь броню.

Даже если он не взорвался, а такое вполне вероятно, пройти бесследно подобное не могло по определению. В боевом отсеке в любом случае должна была полететь окалина, поражающая экипаж не хуже осколков мины. Стальная же болванка, проследовав дальше, пробьет переборку и ворвется в машинный отсек, однозначно выведя из строя паровую машину.

И снова загрохотали пушки противника. Ожидаемо их было три. И на этот раз трассеры отсутствовали. Командиры машин приняли верное решение. Вернее, взводный. Несмотря на стремительно развивающиеся события и лихорадочную работу с педалями и манипуляторами, Азаров явственно рассмотрел сигнал флажкового семафора над крайней справа машиной.

Два снаряда прошли мимо. Один рванул рядом с левой ногой. Хорошо, что не перед ней. Воронка от семидесятипятимиллиметрового фугаса, да еще и в каменистой почве, так себе, меньше полуметра. Но если с ходу угодить в такую яму, к тому же с поврежденной опорой, можно и завалиться. Хотя-а… Если взрыватель выставлен на осколочный, то и воронки не будет.

Ну да не суть важно. Продолжая двигаться вправо по фронту, Григорий рванул тросы взвода реактивных снарядов, приводя к бою по ряду в каждом из блоков. Еще секунда – и из направляющих труб начали срываться ракеты. Азаров выбрал в качестве цели второго справа: он и поближе, и как раз отвлечет внимание экипажа все еще наполовину скрытой машины. Дымный же шлейф снарядов должен хоть как-то укрыть «Крестоносца» от крайней левой машины.

Расчет оправдался целиком и полностью. Левый «Тарантул» безбожно промазал. Средний и вовсе не стал стрелять, скрывшись из виду в пыли и в дыму беспрестанных разрывов. А вот правый очень даже отметился. И на этот раз попал. Фугас ударил в уже пострадавшую правую ногу. Наколенный щиток без труда поглотил ударную волну и отразил облако осколков.

Но случилось то, что называется случаем на миллион. Ну, может, поменьше. Один из осколков умудрился попасть в небольшую щель обратной стороны сочленения левой ноги, как раз выставленной вперед. Попытка привести ногу в движение – и металл закусило, напрочь заклинивая механизм. Судьба многотонной машины сейчас зависела от куска весом менее десяти граммов.

Хм. Вообще-то, не только от него. Машина, какой бы громадиной она ни была, машина и есть. Главное – это тот, кто заставляет ее двигаться. Разумеется, это не значит, что пилот всесилен. Но порой все же способен совершать невозможное.

Едва ощутив неладное, Азаров тут же скользнул взглядом по многочисленным манометрам и выхватил отвечающий за давление в сервоприводе левой ноги. Стрелка, дрожа, замерла в желтом секторе, едва не доходя до красного. Будь у него сейчас все в порядке со слухом, и непременно услышал бы завывание предохранительного гидравлического клапана.

Благодаря невероятному чутью Григорию удалось удержать равновесие и под вой гидросистемы выпрямиться на негнущейся ноге. «Крестоносец» на секунду замер истуканом с наведенной на цель пушкой. Хлесткий выстрел. Очередной трассер скрылся в утробе машины. Пусть с расстояния около сотни метров и видно не больше метра корпуса с торчащей из него пушкой, это не имеет значения. Во всяком случае, для Азарова.

Покончив с командирской машиной, Григорий вновь привел свой бронеход в движение. На этот раз шел, выставляя вперед не выпрямляющуюся до конца правую ногу и подтягивая левую, заклиненную в распрямленном положении. Представить себе инвалида с загипсованной ногой, и картина будет один в один.

Следующий выстрел, и на этот раз снаряд угодил точно в грудную пластину. Взрыватель сработал штатно, и Григория словно приложили по голове дубинкой. В глазах поплыли радужные круги. Второй снаряд ударил в ногу. На этот раз без последствий, если не считать вновь откликнувшуюся болью голову.

Действуя скорее по наитию, подпоручик дернул тросы, взводя курки на очередной паре рядов реактивных снарядов, а миг спустя отправил один за другим все двенадцать в ближайшего «Тарантула». И вновь военное счастье не обошло его своей щедростью.

Один из снарядов ударил в крышку технического люка, едва выступающего над машинным отделением. Заряда оказалось достаточно, чтобы пробить восьмимиллиметровую броню и добраться до бака с горючим. Машину сразу же охватило жирное оранжевое пламя.

Черный дым, стелясь низко над землей, поплыл в сторону, скрывая Григория от последнего противника. Это позволило прийти в себя, и к тому моменту, когда из-за завесы появился последний «Тарантул», встретить его прицельным выстрелом из пушки.

Все. Это последний. Григорий отказывался поверить, что сумел вывернуться из этой передряги. Еще несколько минут назад он принимал свой последний и решительный бой. Но факт оставался фактом. Все шесть машин либо горели, либо замерли безмолвными стальными изваяниями. Он сделал все, что мог, и даже более того. И теперь уж точно пора отходить.

Подволакивая ногу и гудя сервоприводами, «Крестоносец» двинулся к позициям интербригады. Туда же отползали уцелевшие интернационалисты. Кто-то уже скатился в траншеи, другие только подтягивались. Артобстрел сместился в глубину, на ничейной полосе рвались редкие запоздалые снаряды.

И тут из-за уреза появилась дюжина «Муравьев». Германская новинка. Шагающие шестиногие бронетранспортеры, предназначенные как раз для гористой местности. Ну и для преодоления водных потоков глубиной до двух с половиной метров. Ясное дело, при наличии твердого дна. Григорий не ожидал, что эти машины появятся здесь. Насколько ему известно, это новейшая разработка, которая едва начала поступать на вооружение германской армии. Но, похоже, немцы решили с ходу обкатать ее в боевых условиях.

Вооружение несерьезное. Один пулемет МГ-34 за щитом. Но зато в своем просторном брюхе «Муравей» способен перемещать по полю боя двадцать солдат, то есть два полных отделения. А вот это уже серьезно.

Пусть и не ко времени, но Азаров все же припомнил свои мысли по поводу защиты десанта на «тридцать третьих». Тогда он жалел об отсутствии броневых щитов. И они это кое-как компенсировали в сегодняшней наступательной операции на «Громобоях» и «Сороках». А вот немцы подошли к вопросу куда более основательно.

Хм. А ведь по всему выходит, это спланированная атака, и пехота действует в связке с броненосниками. А тогда получается, что времени с начала схватки прошло всего ничего. Не может быть разрыв между подразделениями столь уж большим. Они ведь в бою должны поддерживать друг друга.

Только националисты, ну или их германские инструкторы и советники, подошли к делу более основательно. Задача «Муравьев» – в относительной безопасности переправить личный состав через ничейную землю. Четыре же «Тарантула» в их рядах уже служили поддержкой.

При виде этих машин в боевых порядках наступающих Григорий даже заскрежетал зубами. Казалось бы, он вышел победителем, и вот все повторяется снова. Для полного счастья сюда бы еще полную роту, то есть еще два «Крестоносца».

«Тарантулы» открыли огонь, едва Григорий попал в их поле зрения. Машина Азарова изрядно перепачкалась и подкоптилась, но индивидуальные особенности расцветки угадывались легко. Им с Лукьяновым пришлось пожертвовать маскировкой в пользу узнаваемости машины своими. Иначе ведь можно и под дружественный огонь угодить. А между тем ему бы сейчас сойти за своего никак не помешало.

Два бронебойных трассера проскочили мимо. Два других попали в цель. Григорий не успел развернуть машину грудью к противнику, поэтому удары пришлись в спину. Там броня потоньше, с близкого расстояния по зубам даже короткоствольной пушке. Противник же всего лишь чуть дальше сотни метров. Но, к его везению, получившийся наклон брони оказался очень кстати. Оба снаряда, отрикошетив, умчались куда-то вдаль.

Два гулких удара отозвались острой головной болью. Слух, начавший было возвращаться, вновь уступил место нескончаемому монотонному звону. Григорий часто и сипло задышал, брызжа слюной, походя на предохранительный клапан, из которого вырывается перегретый пар с успевающей конденсироваться на выходе водой.

Пару раз с силой моргнул, чтобы восстановить поплывшее зрение. Вперил взгляд в приборную панель с множеством выведенных на нее манометров. Насколько ему сейчас было плохо, настолько же четко работали его выработавшиеся рефлексы. А может, сознание просто пыталось сосредоточиться на сражении, чтобы отвлечься от всепоглощающей головной боли. Вот чего на этот раз не было и в помине, так это испуга. Вообще. Ни капли. Он просто механически выполнял действия, которые повторял не то что сотни, а тысячи раз.

Стрелка манометра, отвечающего за показатели главной магистрали на выходе из котла, дрожит в левом оранжевом секторе. Значит, появился прорыв. Может, как результат отлетевшей в заброневом пространстве окалины. Пока потери пара некритичные. Давления для работы насоса все еще хватает. Но его производительность упала, реакция сервоприводов уменьшилась едва ли не вдвое. С учетом же того, что бронеход и так превратился в тридцатипятитонного паралитика, картина безрадостная. Он стал еще медленней и неповоротливей.

Используя все свои умения, Азаров все же умудрился удержать машину на ногах. Ему удалось даже развернуть ее настолько, чтобы в секторе пушки появился крайний правый «Тарантул». Нажал на спусковой рычаг. Выстрел донесся как сквозь толстый слой ваты и на фоне все того же нескончаемого звона. А вот как вздрогнул стальной гигант, выплюнувший двухкилограммовый снаряд, он очень даже почувствовал. Как и увидел устремившийся к цели трассер. Правда, тот прошел мимо.

Пока противник перезаряжался, его пушка успела выплюнуть еще два снаряда. И оба промазали. И только третий ударил точно в борт. Экипажу этого хватило. «Тарантул» сразу завихлял, припадая то на одну, то на другую конечность. Окончательно он вышел из боя или нет, непонятно. Но в ближайшее время не боец однозначно.

В этот раз в «Крестоносца» угодило сразу три снаряда. Малая дистанция и неповоротливость бронехода играли против Азарова. Как и использование противником осколочных снарядов. Казалось, он уже дошел до онемения и больше голова болеть просто не может. Как выяснилось, это не так. Болит, и еще как. Новая волна боли вырвала из горла самый настоящий рев.

Шумно дыша сквозь стиснутые зубы, Григорий поймал в прицел следующего «Тарантула» и нажал на спуск. На этот раз для разнообразия попал с первого выстрела. Причем снаряд, пробив лобовую броню, угодил в боеукладку с приготовленными выстрелами. Ничем иным тот факт, что машина вдруг вспухла и с жутким грохотом разметала обломки, он объяснить не мог.

Одна из сорванных плит ударила «Крестоносца» в грудь, заставив его покачнуться. Вторая перебила у находившегося рядом «Муравья» сразу две опоры с правого борта. Машина тут же практически лишилась хода. Она, конечно, еще сохраняла подвижность, но относительную. Сейчас ее мог обогнать даже неспешно прогуливающийся пешеход.

Поймал в прицел следующую машину. Потянул спусковой рычаг. Ничего. Даже если Григорий и оглох, то в любом случае должен был почувствовать выстрел. Пятидесятимиллиметровое орудие – это не легкий карабин, энергия выстрела распределяется по всему стальному телу.

Разбираться, как там и что с пушкой, попросту нет времени. Правая рука поспешно задействовала манипулятор со спаркой пулеметов, приводя к бою крупнокалиберный. Левая дернула трос взвода последнего ряда ракет в блоке на левом плече.

Как ни странно, но последовавшие с небольшим интервалом выстрелы обоих «Тарантулов» не достигли цели. А вот шесть реактивных снарядов, с громким шелестом покинувших направляющие, оказались куда более удачливыми. Попал только один, и в этот раз он не сумел пробить броню. Ему не по зубам даже бортовая в десять миллиметров, что уж говорить о лобовой в сорок пять. Зато ошеломил водителя, и членистоногую машину повело в сторону.

Десять миллиметров? Даже на дистанции в три сотни метров для тринадцатимиллиметрового пулемета – что лист писчей бумаги. А здесь было куда как меньше. Главное, попасть. И Григорий попал. Очередь на десяток патронов прошлась по борту, выбивая в нем аккуратные, круглые дырочки. Ну и заодно неся в заброневое пространство не только бронебойные пули, но и осколки их рубашек с отбившейся окалиной. Если в корпус проникает одна пуля, то вред от нее не столь уж и существенный. Пять – уже весьма и весьма серьезные проблемы. И судя по тому, что передние ноги машины подломились и она уперлась коротким стволом пушки в землю, в данном конкретном случае – необратимые.

На сей раз снаряд противника угодил в ногу. Непонятно, по какой случайности, но факт остается фактом. Причем ударил сбоку, где броня существенно слабее. Но она там все же была, и толщина ее четырнадцать миллиметров. Был бы бронебойный – и крупных неприятностей не избежать, фугас же оставил на металле небольшие царапины, которые с легкостью прикроются обычной краской.

Азаров решил идти на сближение, расстрелять противника в упор ракетами и добить из пулемета. Иного способа попросту нет. Вот только франкист не собирался предоставлять такую возможность паралитику и пятился назад, сохраняя дистанцию. Открыть огонь по конечностям? Но они прикрыты сорокапятимиллиметровыми щитками. Если бы сбоку… Если бы сбоку, то тогда уж по корпусу.

«Тарантул» выпустил еще один снаряд. И не промахнулся, гад такой. Намерен вымотать пилота и тогда уж прикончить. Хм. Или помочь пехоте подкинуть на «Крестоносца» магнитную мину. Не в силах что-либо поделать с «Тарантулом», Григорий прицелился в одного из «Муравьев». Очередь на десяток патронов, и машина обильно задымила, запарила, ее повело вбок, и она рухнула, смешно дернув конечностями.

Воодушевленный успехом, он расстрелял еще одну машину. И коль скоро оказался практически безоружным, а левая рука свободна, одновременно с этим начал вращать маховик ручной перезарядки пушки. Судя по прилагаемому усилию, тросики и тяги в исправности и сейчас приводят в движение затвор. Сначала нужно извлечь либо гильзу, либо несработавший снаряд. И только потом загнать в ствол новый.

Воодушевившись, Григорий взвел курки у последнего ряда блока реактивных снарядов на правом плече и выпустил их один за другим с небольшим интервалом. С «Тарантулом» ему все одно не сблизиться. А так есть шанс. Если не попасть, так хотя бы прикрыться дымным шлейфом и облаками пыли от разрывов снарядов.

Когда вылетела последняя ракета, механизм взведения дошел до упора, отскочил стопор, катушка с намотанным на нее тросиком размоталась, и затвор встал на место, заглотив очередной снаряд. Во всяком случае, правильный порядок работы механизмов говорил именно об этом. Азаров поспешно навел свою пушку. Поймал в прицел пулемета следующего «Муравья». Короткая, на пять патронов, очередь. И следом рявкнуло орудие.

«Муравей» привычно повело в сторону, окутало облаком пара и завалило набок. «Тарантул» присел на задние конечности, буквально выбросив в вентиляционную решетку черное облако, которое очень быстро осело. Видимо, снаряд раскурочил масляный насос. Только в отличие от подбитого русского «Громобоя», у этого штатно сработали клапана сервоприводов, и он не рухнул на брюхо.

Ну, нет так нет. Еще один снаряд в днище. Броня там тонкая, а потому острый угол не помог. Григорий четко рассмотрел, как трассер скрылся в утробе машины. Все. Готов. Без вариантов. Пусть и замер изваянием сюрреалиста на неподвижных ногах.

А вот теперь без суеты можно осмотреть бронетранспортеры. Ошибочка. Нечего тут осматривать. Нужно срочно принимать меры. Нашлись-таки смельчаки – выскочили из десантного отсека и с минами наперевес бросились на бронеход. Ну или смертники. Поди вот так с ходу разбери. Левая рука легла на манипулятор нижнего пулемета, приводя башенку в движение.

Бойцы приметили оживший ствол пулемета и поспешили сместиться вправо, уходя в мертвую зону опоры стального монстра. Развернуться не так чтобы и сложно. Но не в его ситуации. Одна конечность заклинена в коленном суставе. Другая работает не в полной мере. Давление в котле на минимальном пределе, подвижность машины аховая. Плюс голова гудит, как перегретый чайник. Хорошо хоть слух вернулся и в глазах не темнеет.

Не успевая развернуться, полоснул из пулемета, выбив на земле строчку фонтанчиков. Бесполезно. Все четверо в мертвом пространстве. Двое уже сокращают дистанцию, вторая пара решила забежать еще дальше. Эдак, чего доброго, и доберутся!

Григорий развернул торс вправо, заодно блокируя спусковой рычаг крупнокалиберного и сбрасывая предохранитель с обычного МГ-34. На раструбе ствола расцвел оранжевый цветок, а навстречу подбегающей паре выплеснулся целый ливень пуль. Тысяча выстрелов в минуту, шестнадцать в секунду, стрельба с жесткой стальной турели. Плотность огня просто невероятная.

Обоих бойцов в касках срезало как косой. Еще немного довернуть торс бронехода, не отпуская спусковой рычаг и вычерчивая веером трассеров смертельную дугу. Один из оставшихся нелепо взмахнул руками и опрокинулся на спину. Второй упал на землю и скатился в воронку. Не иначе как от стапятидесятимиллиметрового гостинца, что еще недавно тут падали довольно густо.

Григорий вновь переключил спуск на крупнокалиберный и вогнал очередь в бронетранспортер. Искры. Косая строчка отверстий. Струя перегретого пара. Машина вздрогнула и замерла на месте. Остальные уже поспешно отходят, поливая Азарова из пулеметов. Безрезультатно, ясное дело. Он и удары-то пуль о броню слабо различал. А уж о том, чтобы они вред какой нанесли, нечего и думать.

Одновременно с этим развернул бронеход так, чтобы укрывшийся в воронке боец оказался под прицелом нижнего пулемета. Им управляет левая рука, так что нормально. Главное, не прозевать и успеть переключиться на его управление, если этот смертник ринется в атаку. Ну и чтобы не терять драгоценных секунд – взять в прицел пушки очередного «Муравья». Расстояние так себе. Мишень вполне крупная. Б-банг! О! Выстрел почти нормально различается. И реакция головы вроде уже не такая болезненная.

Выпустить очередь из пулемета. И к только что подбитой машине добавляется следующая. А вот и солдатик в воронке засуетился. И туда очередь на пару десятков патронов. Чтобы не думал о себе много. Ну и отходить понемногу в сторонку, разрывая с ним дистанцию. Мало ли что учудит этот ненормальный.

Пока противник не спрятался за урез, успел подбить еще две машины. И все. Три оставшиеся скрылись из виду. Значит, и ему пора уходить. Тем более что едва подумал об этом, как на ничейную полосу упал первый снаряд. Затем второй, третий – и наконец целый шквал огня.

Полнейший идиотизм. Что с того, что тут остались одни подбитые машины? Не погиб же весь десант, находившийся в «Муравьях». Кстати, еще одна причина убраться отсюда немедленно. Не то, неровен час, обложат и подбросят-таки магнитный гостинец.

Не иначе как корректировщик старается. «Кастилия», не жалея снарядов, принялась утюжить заданный квадрат. И если только она одна. Вот ничуть не удивится, если к Сигуэнсе подтянули еще пару-тройку бронепоездов. Разозлил он мятежников славно. По броне усиленно забарабанили комья земли, камни и осколки. Но совсем уж близких разрывов пока не случалось. Григорий же упрямо тянул к позициям республиканцев. Ему бы добраться до стены деревьев, а там уже никакие корректировщики не помогут. Ч-черт. Знать бы, где эти ублюдки засели, и накрыть от души.

Похоже, сегодня светит его счастливая звезда. Израненная машина все же сумела скрыться меж деревьев. Пройти еще сотню метров… и только тут раздался резкий свист, а из вентиляционной решетки вырвалось облако пара. Манометр давления в главной магистрали упал на ограничительный пенек в крайнем левом положении.

Последние крохи давления и работы масляного насоса Азаров затратил на то, чтобы придать машине более или менее устойчивое положение. Вроде получилось. Хотя, конечно, учитывая ситуацию, уверенности в этом никакой. Как бы «Крестоносец» все же не грохнулся оземь всей своей многотонной махиной. Но тут уж он ничего не мог поделать.

Как и с обстрелом. Все же сомнительно, чтобы тут расстарался один-единственный бронепоезд. Больно уж густо и часто падают снаряды. Парочка рванула настолько близко, что бронеход даже покачнулся. Рвани еще ближе – и однозначно опрокинуло бы. По броне грохочут осколки, камни, комья земли и куски перемалываемых артиллерией деревьев.

Покидать машину в подобной ситуации – полное безумие. Остается сидеть и выжидать окончания артподготовки. А ничем иным это не могло быть по определению. И что тогда это означает? Предательство и заранее подготовленный контрудар франкистов?

Н-да. Все же его контузило. Горячка боя сходит на нет, и голова буквально разламывается. Начинает подташнивать. Перед глазами разноцветные круги. И нарастающая апатия. Хочется на все наплевать, рухнуть в постель и поспать часов двадцать кряду. А лучше тридцать.

Вскоре обстрел все же прекратился, и навалилась гнетущая, вязкая тишина. Ему даже показалось, что он оглох и теперь до конца своих дней будет слышать лишь вот этот заунывный, монотонный и выматывающий звон.

Потянул за ручку запора. Услышал приглушенный лязг металла и невольно улыбнулся. Толкнул переделанную дверь, впуская в рубку солнечный свет. Отстегнул ремни подвесной, особым образом поведя ногами, отщелкнул замки на специальных бронеходных ботинках. Подхватил из зажима карабин и с трудом спустился по наваренным скобам. Правда, пришлось перебираться через одну отсутствующую. Снесло либо снарядом, либо взрывом.

Наконец ноги ступили на землю и, плюхнувшись на пятую точку, он устало привалился к огромной стальной опорной плите боевой машины. Ее изрядная площадь помогает распределять огромный вес машины. Впрочем, несмотря на это, у гиганта хватает ограничений. Разработка каждой операции с участием бронеходов начинается с выяснения характера грунта местности.

Григорий стянул с головы шлемофон и вдруг услышал пение птиц. Да-да, никакой ошибки. Только что вокруг рвались снаряды, сеющие смерть и разрушение. Выкорчевывались деревья, одно из них удерживалось лишь благодаря тому, что упало на «Крестоносца». А эти пичуги уже заливаются переливами словно ни в чем не бывало.

Радовался он скорее тому, что вообще может различить их щебет. По поводу ушей у него возникли серьезные опасения. Идиллия длилась недолго. Птахи поспешили замолкнуть, едва только задудукал крупнокалиберный пулемет. ЕКПБ, никаких сомнений. Сложно с чем-либо спутать четырнадцать с половиной миллиметров. Получается, «Сороки» ушли не особо далеко. Просто решили не влезать в противостояние Григория с противником.

Хм. С одной стороны, обидно. С другой… Да правильно все, чего уж там. Коль скоро франкисты уже начали контратаковать, то отойдя, вновь ринутся в атаку. И, разумеется, на «Муравьях». А значит, можно будет разделать их под орех, даже если машин окажется вдвое против прежнего. Броня там всего лишь противопульная.

Ну и если бы Азарова прибили на том поле – они тоже поступили верно. Обнаружить себя раньше времени – подставиться под огонь «Тарантулов», лобовая броня которых пулеметам не по зубам. А так пропустили бы в боевые порядки и расстреляли в борта. Потом уж и с наступающей пехотой разобрались бы. Так что верно все.

– Живой! Живой, дьявол! – Рауль буквально рухнул перед ним на колени.

Вгляделся в изможденное и чумазое с разводами лицо. Схватил за виски, от души тряхнул, чем вызвал болезненный спазм, и, резко подтянув Азарова к себе, заключил в крепкие объятия. Какая уж тут субординация, когда, наблюдая за схваткой, испанец успел несколько раз похоронить своего пилота.

– Р-рауль, т-тише. Т-тише, ч-чертяка, – отчего-то заикаясь, произнес Григорий.

– Что? Что не так? Ты ранен? – тут же отстранился механик.

– Г-го-олова болит. С-сильно.

С переднего края донеслись винтовочные выстрелы и пулеметные очереди. Не иначе как противник осознал, что броня сейчас для них, по сути, ловушка, и солдаты поспешили десантироваться, атакуя обороняющихся в пешем порядке. Не такая уж и глупая идея. Тем более если экипажи додумаются опустить свои машины пониже, а десант станет наступать, укрываясь за ними, как за бронетягами.

– Что с головой? У тебя кровь! – заметив кровотечение из ушей, едва не выкрикнул молодой человек.

– Д-да т-тихо ты. Ме-эня, похоже, к-контузило.

– Ага. Хорошо, – проговорил Рауль уже значительно тише.

Как следствие, пропали и болезненные ощущения. В смысле от его воплей, конечно. Какофония боя неизменно вносила свою лепту. Но это все же куда менее болезненно, чем от криков испанца.

– Вы ложитесь, – все же вспомнив о субординации, перешел на «вы» Рауль.

Старший механик помог ему улечься, подложил под голову шлемофон. Хм. И впрямь так полегче. А ведь помнится, еще в рубке Азарову хотелось отдохнуть. Похоже, его тело, и больная голова в частности, чувствует, в чем он сейчас нуждается больше всего.

– Знаете, господин подпоручик, я вот смотрю, как русские сражаются у нас в Испании, и даже не могу представить, как же вы тогда будете драться за свою родину. Ненавидите друг друга, обзываетесь, грозитесь, но всегда деретесь как никто другой.

– Не-э з-знаю, Рауль. Н-наверное, это и й-есть русский характер. Любить – так без остатка, не-энавидеть – т-так всей душой, а сражаться – та-ак д-до последней к-капли крови.

– Красиво сказали.

– Это да. С-со-обрал в кучу все самое вы-ыс-соко-опарное, что п-пришло на ум.

– Как вы сказали?

– Не-э забивай себе голову, – вслушиваясь в перестрелку, ответил Григорий. – П-похоже, пальба затихает. А, Р-рауль?

– Да, похоже.

– Тогда помоги-ка м-мне. Н-нужно уходить отсюда. Н-наверняка сейчас опять начнут у-ут-тюжить артиллерией. А эт-то еще что такое? Го-осподи, зан-няться же нечем.

Азаров вперил удивленный взгляд в кинооператора. Будь у него все в порядке с ушами, то уже давно услышал бы стрекот работающей камеры. Военный корреспондент, приникнув к видоискателю, снимал происходящее. И судя по его улыбке, он чрезмерно доволен самим собой и той картинкой, которую успел ухватить.

Впрочем, каким бы фанатиком своего дела он ни был, отсняв момент, когда испанец, подставив плечо, повел прочь изможденного пилота, корреспондент выключил аппарат, закрыл крышками все три объектива и поспешил на помощь механику. В том, что вот-вот вновь начнется артобстрел, он тоже не сомневался. И лучше бы побыстрее отдалиться от передовой. Вот пристроит отснятый материал в безопасном месте, а тогда уж и вернуться можно.

Глава 2 Пасаремос

Снаряд разорвался настолько близко, что бронированный вагон ощутимо тряхнуло. Стоявший на столе стакан в подстаканнике наконец добрался до края столешницы и свалился на пол, огласив помещение звоном битого стекла. На фоне творящегося вокруг форменного ада этот довольно мирный звук воспринимался как инородный.

Станция в настоящий момент подверглась массированному артиллерийскому обстрелу. Наличие крупных калибров и интенсивность обстрела указывали на участие нескольких бронепоездов со стапятидесятимиллиметровыми орудиями. Наверняка подтянули и гаубичные батареи.

– Лев Давидович, прибыл вестовой с позиций бронепоездов! – вбежав в вагон, выкрикнул мужчина с красной звездой политработника на обшлаге.

– Что там? – не ожидая ничего хорошего, спросил Троцкий.

– Налет штурмовой авиации. Зенитным огнем сбили четыре самолета. Но противнику удалось разбомбить железнодорожное полотно в трех местах. Все пять бронепоездов отрезаны и практически лишены возможности маневра.

– Та-ак, – недовольно выдал Троцкий.

Меж тем обстрел вдруг прекратился. Идеолог мировой революции вперил вопросительный взгляд в генерала Миаху главнокомандующего вооруженными силами Центрального фронта. Тот сохранял удивительное спокойствие и присутствие духа. Да и можно ли ожидать иного от человека, одним своим видом внушавшего уверенность бойцам, когда год назад националисты уже копошились на окраинах Мадрида?

Миаха был посредственным военачальником, но отличался беспримерной личной храбростью. А еще имел хорошее чутье, что позволило ему сделать максимально возможную политическую карьеру. Выше только кресло премьер-министра. Но генерал считался ярым сторонником занимавшего этот пост Негрина и оставался предан ему даже в самых сложных ситуациях.

Однако нельзя отрицать того, что положение главы республики еще никогда не было столь шатким, как с появлением в Испании Троцкого. Этот человек обладал таким авторитетом и харизмой, что… Нет. Возглавить правительство ему все же не светит. Подобное не примут не только партии, но и народ. А потому ему понадобится тот, при ком он займет место серого кардинала. Негрин слишком сблизился с Российской империей и отдалился от левых партий. Не только в личном плане, но и потянул за собой своих соратников из Испанской социалистической рабочей партии.

В такой ситуации нужна была новая политическая фигура, которая бы устроила всех. Образ генерала Миахи померк, но его роль в обороне Мадрида и разгроме итальянцев у Гвадалахары, пусть и преувеличенная, не забыта. Один, даже незначительный, успех, и его образ удастся раздуть до размеров, достаточных для смещения Негрина.

Наступление на город Брунете в конечном итоге привело к победе. Но та стала возможна лишь благодаря решительным действиям Русского добровольческого корпуса. И замолчать этот факт не получилось. Слащев и Негрин подобающе к этому подготовились. Пусть в их частях и нет политработников, с агитацией и пропагандой у них все в порядке. А главное, акция была спланирована настолько хорошо и имела столь крупные масштабы, что о роли Миахи и интербригад лучше было не упоминать вовсе. Ибо от этого мог приключиться только вред.

Требуется новое достижение. Причем непременно с интернационалистами на острие удара. Да так, чтобы не оставить белогвардейцам и шанса приписать себе хотя бы часть триумфа. Помнится, при обороне Мадрида, когда над городом нависла опасность захвата, родился лозунг: «Но пасаран!» «Они не пройдут!» После того как столицу удалось удержать, среди интернационалистов взвился новый лозунг: «Пасаремос!», – что означало: «Мы пройдем!»

Этот призыв зазвучал с новой силой, когда началось наступление на Брунете. Но по мере того как интербригады и другие части республиканцев откатывались назад, этот лозунг быстро стих. С вступлением же в дело добровольческого корпуса все громче звучал другой: «Русские идут!» Но сейчас Троцкий решил, что пришло время во всеуслышание вновь выкрикнуть в лицо врагам по обе стороны фронта гордое «пасаремос». И на фоне проведенной подготовки к наступательной операции это должно зазвучать особенно весомо.

С этой целью Троцкий решил перенять опыт Слащева и привлек в войска множество кинохроникеров, фоторепортеров и журналистов. Были предприняты небывалые меры секретности. О плане предстоящей операции проинформировали ограниченное число людей. Даже в ближайшем окружении Негрина не знали о грядущем наступлении.

К линии фронта подтягивались ударные части с соблюдением всех мер предосторожности и секретности. Пехота, артиллерия, броненосный полк, бронепоезда – просто небывалая концентрация войск, вплоть до ослабления на некоторых участках. Подготовлены тщательно замаскированные полевые аэродромы со всей необходимой инфраструктурой.

И все это в самые сжатые сроки. Месяц. Им понадобился всего лишь месяц, чтобы спланировать операцию невиданных для этой войны масштабов. Работа проделана колоссальная. На ответственных участках задействованы лучшие и самые преданные делу мировой революции кадры.

Сам Миаха сохранял преданность премьер-министру ровно до той минуты, пока не уловил суть задуманного. Вместе с генералом согласился участвовать и его извечный помощник полковник Рохо.

Пусть об этом и не распространялись, но все операции Миахи разработал именно он. Если генерал был знаменем, то полковник, без сомнения, являлся мозгами. Заслуги Рохо, конечно, высоко оценили, и сегодня он возглавлял генеральный штаб. Но кто сказал, что это предел его мечтаний? Должность военного министра выглядит куда заманчивей.

План наступления был проработан и воплощался в жизнь именно полковником Рохо. Он вложил в него все свои умения, задействовал все имеющиеся резервы. Да что там, при имеющихся перспективах он по-настоящему превзошел самого себя! И поначалу все складывалось просто замечательно. Но… Всегда есть пресловутое «но».

– Что означает это прекращение обстрела? – обратился Троцкий к Миахе.

– Предполагаю, что согласно замыслу противника сейчас должна быть на подходе волна штурмовиков, – вместо генерала ответил полковник Роха.

При этом он, как и генерал, сохранял олимпийское спокойствие. Коли не можешь повлиять на ситуацию, то не стоит нервничать и понапрасну сотрясать воздух.

– Вы ничего не путаете? Здесь и сейчас все должно было происходить по нашему плану, а не согласно задумкам мятежников!

Прежде чем ответить идеологу мировой революции, полковник отдал распоряжение своему адъютанту. Надлежало в кратчайшие сроки привести в полную боевую готовность зенитные посты. Это куда важнее.

– Полностью с вами согласен, Лев Давидович. Но отчего сторонники Франко должны быть глупцами? На его стороне большая часть офицерского корпуса и генералитета Испании. Не растеряли же они все свои умения, – наконец обернувшись к Троцкому, произнес полковник.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что каким-то образом противнику удалось вскрыть наши намерения и принять контрмеры. Их разведка, даже на уровне полковой, вполне могла обнаружить скопления войск.

– Но как они могли узнать о месте основного удара, если наши части уже начали действовать значительно южнее? Причем им неизвестно о том, что их действия являются лишь отвлекающим маневром. А потому и сражаются они не за страх, а за совесть.

– Намекаете на предательство? – вскинул бровь генерал.

– А вы считаете, это не так? – парировал Троцкий.

– Причина может крыться в одной-единственной разведгруппе, упущенной нами перед наступлением. Сосредоточение близ фронта больших сил, тогда как с началом действий на юге здесь продолжает сохраняться затишье. Очевидно, что это неспроста, – выдвинул свою версию полковник.

– И как же вы тогда могли допустить, чтобы разведчики противника шастали по вашим тылам как у себя дома?! – возмутился Троцкий.

– Мы сделали все возможное. Но, повторюсь, не следует считать мятежников дураками и никчемным неумехами. Военное счастье переменчиво.

– То есть вы хотите сказать, что все кончено?

– Все только начинается, – возразил как всегда невозмутимый генерал, вслушиваясь в сирену воздушной тревоги. – Просто давайте каждый будет заниматься своим делом. Вы – моральным духом и решимостью интернационалистов идти до конца. Мы с господином полковником – военным руководством войсками.

Миаха и без того позволял Троцкому слишком многое. И тот возомнил, что способен диктовать генералу свою волю. Миаха нуждался в нем, не возражал против все возрастающей роли политработников, но всему есть предел. И в корне неверно то, что сведения сначала поступают в политотдел и только потом – к командованию. Еще немного, и Троцкий начнет принимать решения военного характера. Вот уж чего допускать никак нельзя.

Полковник Рохо оказался прав. Вслед за артиллерийским обстрелом последовал воздушный налет. Но тут уже должна была сказать свое слово республиканская авиация.

Германские и итальянские летчики, проходившие обкатку в испанском небе, – это серьезные противники. Но на стороне республиканцев, помимо испанских пилотов, сражались и представители других стран. Русские, англичане, французы, американцы, поляки, мексиканцы и прочие. Уж куда-куда, а в авиацию набирали лучших, и недостатка в кадрах не было. Куда чаще не хватало машин, но только не пилотов.

Несмотря на яростное противодействие, бомбардировка все же вышла довольно болезненной. Хадраке пылал. Хватало пожаров и на станции. Рвались снаряды в горящем эшелоне. Один либо невероятно храбрый, либо безумный машинист подцепил охваченные огнем вагоны и отталкивал их в отстойник.

С чисто технической стороны, сами снаряды не взрывались. Срабатывали заряды, разбрасывавшие в разные стороны болванки, лишенные запалов. Но это ничуть не умаляло подвига храбреца, буквально бросившегося в пасть смерти. Благодаря его самоотверженности удалось спасти не меньше половины состава.

Наконец вздрогнул и их бронированный вагон. Штабной состав потянулся со станции дальше в тыл. Не дело командованию руководить сражением, находясь под обстрелом. Их дело думать, принимать решения и отдавать приказы. Выверенные, вдумчивые и самое главное – своевременные. А уж воплотить их в жизнь найдется кому. Как достанет и храбрости, и решимости, и умений. Каждый должен быть на своем месте.

– Товарищ генерал, разрешите доложить! – в вагоне появился подпоручик с шевроном штабного вестового.

– Слушаю вас. – Вид молодого офицера возбужденный, но генерал совершенно спокоен.

– Противник предпринял артиллерийский обстрел мест сосредоточения девятой, четырнадцатой и шестнадцатой интербригад. Ураганным огнем противника части приведены в расстройство. Командиры бригад приняли решение об отводе и перегруппировке частей.

– Что значит «отвод»?! – вклинился в доклад Троцкий.

– У вас все, товарищ подпоручик? – спросил Миаха, не обращая внимания на выходку идеолога.

– Так точно, товарищ генерал.

– Сведениями относительно состояния дел у тринадцатой интербригады не обладаете?

– Только на уровне слухов, товарищ генерал.

– И каковы они?

– Бригада продолжает занимать свои позиции и с успехом отбила массированную контратаку противника. Прошу прощения, но больше мне ничего не известно. Как не могу и поручиться за достоверность этих сведений.

– Я понимаю, товарищ подпоручик. Можете идти. Лев Давидович, я уже просил вас оставить военные вопросы нам, – едва закрылась дверь за вестовым, устало вздохнул генерал.

– Мне следовало все же настоять на том, чтобы на острие удара были русские и латышская бригады. А не эта сборная солянка.

– Эта, как вы выражаетесь, сборная солянка на семьдесят процентов состоит из испанцев, и их успех будет иметь больший политический вес. Русские же полки, будь они трижды коммунистическими, станут в первую очередь ассоциировать с добровольческим корпусом. Мы с вами это уже обсуждали.

– Но тем не менее они бегут. В то время как немецкие антифашисты, польские и французские коммунисты стоят на своих позициях насмерть!

– Они не бегут. Командиры выводят свои части из-под сосредоточенного контрартиллерийского удара. И действуют совершенно правильно. Относительно же тринадцатой бригады сведения недостоверные.

Эти сомнения были рассеяны буквально через десять минут, когда прибыл следующий ординарец. Молодой офицер с горячечным блеском во взгляде на бледном лице нес руку на перевязи, но был полон решимости непременно выполнить свой воинский долг. Мальчишка не старше девятнадцати лет.

Из его доклада следовало: несмотря на серьезные потери из-за переизбытка личного состава на переднем крае ввиду планировавшегося наступления, бригада продолжает удерживать занимаемые позиции. Уже отбито две контратаки франкистов, уничтожено большое количество живой силы и техники. Артиллерия противника продолжает обрабатывать позиции республиканцев, в то время как их пушки по большей части молчат.

Паренек держался из последних сил, а потому доклад его был довольно сумбурным. Немногим подробней оказалось и поспешно составленное письменное донесение, отражавшее лишь главные моменты и опускающее частности. Что вполне объяснимо, когда вокруг кипит бой.

– Ну что я говорил! Держится интернационал! Несмотря ни на что, держится! – с апломбом заявил Троцкий, едва молодой офицер покинул штабной вагон.

– Ничего удивительного. Они лишь надлежащим образом выполняют свой воинский долг, – пожал плечами генерал. – К тому же находятся не в чистом поле, а на хорошо подготовленных позициях. Так что сравнение по меньшей мере некорректное.

Миаха переглянулся с Рохо. Троцкий выделил только то, что хотел выделить и в чем разбирался. Генерал как военачальник уступал полковнику, но даже он осознавал, что сведения относительно слабой артиллерийской поддержки не могут не вызывать опасений. Уж о чем, о чем, а о достаточной концентрации орудийных и минометных стволов они позаботились.

Чуть позже выяснилось, что артиллерийские и минометные батареи подверглись массированному обстрелу. Минимум треть была либо утрачена безвозвратно, либо нуждалась в ремонте. Сильно пострадал личный состав.

Командиры были вынуждены менять дислокацию, дабы вывести подразделения из-под накрытия. Однако вскоре попадали под обстрел и на запасных позициях. И вновь смена позиций, на этот раз в незапланированные точки. И это вроде как помогло. Но урон, нанесенный личному составу, орудиям и боезапасу, весьма существенный.

Обстрел бригад в местах сосредоточения близ линии фронта еще можно было объяснить сведениями, полученными противником от разведгруппы. Но данные о конкретном расположении батарей, причем с координатами запасных позиций, в эту схему уже не вписывались. Это могло свидетельствовать только о предательстве. Причем на довольно высоком уровне.

Миаха внимательно посмотрел на Рохо, и тот, поняв его без слов, вышел в тамбур. Ему необходимо срочно переговорить с начальником контрразведки. А еще они оба подумали об одном и том же. Примерно с месяц назад при штабе интербригад появился некий капитан из Русского добровольческого корпуса. Официально он был здесь, чтобы отработать версию с агентами абвера, затесавшимися в ряды интернационалистов. Но-о… Все одно к одному. Как-то странно это.

Глава 3 Бойцы невидимого фронта

– Ну что скажешь, твое благородие? – оглаживая густые усы, поинтересовался высокий и плечистый мужчина.

– Скажу, что нужно ждать, товарищ комиссар, – ответил Егоров.

При этом он вглядывался сквозь кусты в отдельно стоящее крестьянское подворье. Расположилось оно на окраине большого селения Уэрмесес-дель-Сорро.

– Издеваешься? Ты слышишь, что сейчас происходит на фронте, или тебе уши напрочь заложило?

– Предлагаешь мне отправиться в окопы? Могу. Да только наша задача иного характера.

– А я тебя и не агитирую бежать на фронт. Но пресечь деятельность шпионской сети мы обязаны.

– Здесь только мелкие винтики.

– Вывинтим эти, и машина встанет.

– Если они не дураки, а они не дураки, то этот канал связи у них не единственный. Уймись уже, Василий Иванович. И вообще, говорил же я, не надо тебе идти со мной. Хватило бы и троих помощников. Это тебе не в ЧК гоняться за офицерами и интеллигенцией, которые в оперативной работе полные профаны.

– У вас в контрразведке кадры были поопытней.

– Да, опытные. И хватит уже. Крови пролили обе стороны изрядно. Только мы, в отличие от вас, это признали, и каждый, в отношении кого вина в военных преступлениях была доказана, понес заслуженное наказание.

– Это тюрьмы-то и ссылки? Что же вы их постеснялись повесить? – зло бросил майор.

Впрочем, его знаков различия сейчас не видно. Как и капитан Егоров, вместе с тремя помощниками Кочанов был обряжен в маскировочный комбинезон. А то как же, все в лучших традициях разведывательно-диверсионных групп. Оно ведь в этом деле звероловы от дичи мало чем отличаются. И у тех и у других скрытность в чести.

– Василий Иванович, ты не поверишь, но даже если ты и не сам вернешься в Россию, а тебя притащит туда команда охотников, то максимум, что тебе светит, – это пятнадцать лет каторги. А уж ты-то народу к стенке поставил изрядно, – покачал головой Егоров.

– И что же ваши охотники сюда не припожалуют? Брали бы здесь нас пачками.

– В Испании мы на одной стороне, устраивать тут охоту – все равно что себе же руки рубить.

Император вовсе не собирался спускать бунт семнадцатого года, пролитую кровь и гибель своей семьи. Созданная специальная комиссия занималась расследованием как военных преступлений, так и против государственности. В ходе того или иного следствия всплывали новые факты, выделялись отдельные уголовные дела, появлялись дополнительные фигуранты. Если они проживали на территории империи, в дело вступала полиция. Случись преступнику оказаться за границей, и по его следу выдвигалась группа охотников.

Поначалу-то министерство иностранных дел еще пыталось добиться экстрадиции на дипломатическом уровне. Но в большинстве случаев понимание в этом вопросе достигнуто так и не было. Вот и решили никого и ни о чем не просить, а проводить тайные операции. Секретность соблюсти получалось не всегда. Порой подобные факты всплывали наружу, и не обходилось без дипломатических скандалов. Но Алексей Второй и не думал отступаться.

– Вот, значит, как. Не станет на меня охотиться царь-батюшка. Вот радости-то. Да только я и не боюсь. Вот оно какое дело.

– Гражданская война закончилась, и вы проиграли. Смирись с этим, Василий Иванович. Пообщайся с прибывшими из России, узнай, как оно сегодня при царе-батюшке. И пойми наконец, что для достижения своих целей вовсе не обязательно поднимать вооруженное восстание и лить кровь.

Игнат вновь отвернулся от собеседника и поднес бинокль к глазам. Оптика исправно приблизила панораму, и стали различимы детали крестьянского подворья. И надо сказать, довольно зажиточного.

Сравнительно большой дом, конюшня, коровник на шесть коров, трактор русской выделки, что поставляются в Испанию в счет кредитов. Бесплатно эта техника крестьянам не раздается. Те ее выкупают – опять же, в кредит. Средств на единовременную выплату у людей зачастую попросту нет.

Если франкисты в полосе ответственности войск запрещают возделывать поля, то республиканцы вовсе не противятся этому. Даже наоборот: у крестьян в прифронтовой полосе есть серьезные льготы в кредитовании. Зато нет проблем с поставками в войска продовольствия, которое по настоятельному совету русской стороны республиканцы ни в коем случае не изымали.

Мало того, правительство приняло решение о заморозке цен на продовольственные и промышленные товары. Схожее решение принял и Франко. Именно поэтому в своих взаиморасчетах российская сторона не смотрела на курс испанской песеты, отдавая предпочтение драгоценным металлам.

Вопрос с продовольствием полностью решен все одно не был. Если войска обеспечивали согласно нормам довольствия, то гражданское население испытывало кое-какую недостачу. Она, конечно, компенсировалась за счет поставок из России, но это ведь не дело. Однако запуск реформ и вкладывающиеся в сельское хозяйство средства уже к следующему году непременно должны дать положительный результат.

– Это значит, ты мне, старому большевику, предлагаешь принять сторону меньшевиков, окопавшихся в вашей Думе? Так тебя понимать, твое благородие? – хмуро бросил Кочанов.

– Вот что, Василий Иванович, я вообще не собираюсь тебя агитировать. Ни за советскую власть, ни за царя-батюшку. Здесь мы оба за тем, чтобы помочь республиканцам. Вы хотите установления мирового господства коммунизма и делаете ставку на Испанию. Мы – не хотим, чтобы Германия, противница России, заполучила ее в свои союзницы. И нас в одинаковой мере не устраивает победа Франко. Мы сейчас по одну сторону, как бы ни щелкали друг на друга зубками.

– А когда с Франко покончим, то…

– Мы кровь лить не собираемся. Нам есть что предложить испанцам на бескровном пути. И личный пример в том числе. Сегодня в России каждая крестьянская семья имеет свой земельный надел, и молодожены не остаются обделенными. Каждый, кто готов возделывать большие угодья, может арендовать государственные или помещичьи земли. У рабочих восьмичасовой рабочий день. Создаются артели, есть даже артельные заводы и фабрики с выборным или нанимаемым управлением, с рабочими комитетами, регламентирующими жизнь предприятий. И заметь, все это на основе принятых законов и без вооруженного противостояния.

– Ишь, какие заботливые. Прямо до тошноты.

– Отрицать тот факт, что такое стало возможным благодаря рекам пролитой крови, глупо. Но к чему повторять ошибку? И вообще, я уверен, если бы большевики избрали мирный путь, то этого можно было избежать. Не так уж и плохо жил народ в закабаленной России. Уж получше, чем во многих странах, которыми нам все время тычут в глаза.

– А ничего, что не мы устроили февральскую революцию?

– В феврале, по сути, имел место переворот. Сменилась бы абсолютная монархия конституционной, как оно сейчас и есть. Не было бы интервенции, и потери случились бы куда меньшие, а мы бы оказались в числе стран-победительниц.

– Гражданскую войну начали не мы. И отрицать это глупо.

– Глупо, конечно. Как и то, что вы-то как раз устроили настоящую революцию с ломкой всех старых устоев и изменением всего и вся. А такое без крови попросту невозможно. Да и Ленин ваш еще в четырнадцатом призывал превратить войну империалистическую в войну гражданскую. Не дурак, понимал, что вот так, без жертв, ничего не получится. Так что неважно, кто первым начал, эта война была неизбежна. Давай на этом и закончим. И хватит меня называть благородием. Я казак. Офицерский чин получил, отучившись в военном училище, и вместе со мной учились выходцы из крестьян и рабочих. Нет благородий. Уймись.

– Ну так и я тебе не товарищ, – огрызнулся мужчина.

– Договорились, Василий Иванович.

– Вот и ладно, капитан.

Угу. Расставили, что говорится, точки над ё. Ох и тяжко Егорову работать в такой обстановке. Но что поделаешь. Кто-то же должен разгребать это дерьмо. Ну и подкидывать новое, а то как же. Иначе никак. Это еще хорошо, что Кочанов в своем недоверии увязался за Игнатом, а не остался при штабе интернационалистов.

Хотя выбора ему капитан не оставил. Всячески и по любому поводу подогревал к себе недоверие. Оно, конечно, выдержать ту самую грань, за которую лучше не заступать, сложно. Но ведь окажись сейчас майор рядом с Троцким, и к гадалке не ходить – уже охотился бы на Егорова. При имеющихся раскладах Игнат первым подумал бы на свою причастность к бедам, свалившимся на интербригады.

Но начальник контрразведки сейчас вне штаба. Связи у него нет. В целях соблюдения секретности конкретное место, куда он выдвинулся, никому не озвучивалось. Так что пускай Егорова объявляют хоть трижды агентом Франко, добраться до него у них пока нет никаких шансов. А потом, бог даст, не будет и оснований. Во всяком случае, он на это сильно надеялся. Иначе уже был бы на пути в корпус Слащева, где до него не добраться.

Но пока он полностью уверен в успехе. Если только этот старый чекист не испортит всю обедню. То рвется всех хватать и трясти как грушу, то начинает подозревать капитана во всех смертных грехах. Просто невозможные условия работы!

– Ну так как, капитан, может, сейчас скажешь, откуда у тебя информация по этой девке? – поинтересовался Кочанов.

– Я уже отвечал на этот вопрос. И повторюсь, это мой источник, и называть его я не буду.

– Надо бы проверить твой источник. А то мало ли.

– Уже проверен, и не единожды. Врать ему нет смысла.

– И откуда он только взялся? Ты же только месяц как появился.

– Появляются чирьи.

– Да ты как тот чирей и есть, – отмахнулся майор.

– Я прибыл по служебной надобности, и не высиживал яйца по кабинетам, а все время работал, – окинув Кочанова недовольным взглядом, ответил капитан.

– Пока мы типа ерундой маялись.

– Заметьте, Василий Иванович, это сказал не я.

– Да ты… – задохнулся от возмущения чекист.

– Я знаю, кто я, – легонько пожал плечами Игнат.

Чекист вперил в него злой взгляд, наливаясь краской, словно паровой котел, готовый вот-вот взорваться. Осознавая, что может случиться нечто непоправимое, Егоров приложил палец к губам, скосил взгляд в сторону подворья и укоризненно посмотрел на майора. Тот, так и не проронив ни единого слова, шумно выдохнул и погрозил капитану пальцем. Мол, погоди твое благородие, еще ничего не закончилось. Вот и ладушки.

Последующие пятнадцать минут они провели в тишине. Но чекист все же не выдержал и вновь заговорил. По его тону было заметно, что он уже взял себя в руки и готов к конструктивному диалогу. Вот такое общение с контрой ему давалось с трудом. Искренне предан делу партии и идеалам революции, пусть и не отличается талантами оперативника. Ему приходится прилагать усилия, чтобы проявлять революционную сознательность и выдержку. Тяжко. Но пока справляется.

– Отчего ты хочешь непременно проследить за ней? Почему не взять ее сразу? Надавим – расскажет как миленькая.

– Угу. А если поставим к стенке перед пулеметом всю семью, так и вовсе соловьем зальется. Так вы работали, Василий Иванович?

– Ты… – вновь налился краской чекист.

– Прошу прощения. Зарвался, – желая пресечь очередную ссору на корню, произнес капитан. – Я не о вас конкретно, но работа ЧК всегда отличалась топорностью. Вот и вы хотите одним махом всех побидяхом.

– Порой простые способы самые действенные, – оглаживая усы и сверля собеседника злым взглядом, ответил майор.

– Ладно. Заняться нам пока нечем. Давайте порассуждаем. Итак, мы берем девицу и давим на нее. Но она молчит, как немая, тогда мы грозим ей карами ее семье. Приставляем к башке родителей пистолет и вышибаем им мозги. Девочка лишается рассудка, но молчит. Потому что предана своему делу ничуть не меньше, чем вы – своей мировой революции. Может быть такое?

– Она не может быть предана Франко.

– Да откуда вам знать? Но это и неважно. Допустим, она сразу же все расскажет. Нормальный резидент не станет доверяться чувству преданности и долга. Он обязательно будет присматривать за своим связным. И как только у него появятся малейшие подозрения, оборвет ниточку, тянущуюся к нему. И для этого ему вовсе не нужно избавляться от нее или ее родных. Он просто не выйдет на связь. Я более чем уверен, она понятия не имеет, на кого конкретно работает. Просто оставляет сведения в тайнике и там же их забирает, чтобы передать дальше по цепочке.

– И каков порядок действий?

– Ждем, когда она двинется по какому-либо из направлений, выслеживаем ее звено цепочки и садимся в засаду в ключевых точках. Там подхватываем следующего и ведем до нового узелка. И так далее, пока не выходим на резидента.

– И вот его уже можно будет брать, потому что к нему сходятся все нити, – подытожил Кочанов.

– В идеале и его нужно брать только под наблюдение. Но чувствую, что вас это не устроит, а удержать от подобной глупости вас не получится.

– Меня не устраивает уже то, что мы тут топчемся, пока наши товарищи гибнут от рук фашистов.

– Понимаю. Но, как я уже говорил раньше, ничего с этим поделать не могу. Стоп. А вот и наша девица. А теперь, господа, я попрошу вас аккуратно.

Как ни опасался Егоров, им удалось проследить за девушкой-связной и при этом не засветиться. Во многом благодаря тому, что он приказал Кочанову и двоим помощникам удерживать его в поле зрения. Непосредственно связную вел уже сам капитан.

– Что этот ур-род делает? – проскрежетал зубами майор.

Угу. Кто бы сомневался. Хватать и не пущать. Иной реакции от чекиста ожидать не приходилось. Вот не верилось, что там были одни такие дуболомы. Но конкретно вот этот в оперативной работе интеллектом не блещет. Явный образчик принципа «нам умные не нужны, нам потребны преданные».

Покинув свою деревню, девушка направилась прямиком в горы. Оно, конечно, патрули здесь вовсе не редкость. И кстати, их группе пришлось постараться, чтобы избежать с ними встречи. Но она была местной, и ее тут прекрасно знали. Хозяйство у них, в том числе и живность. Так что девушка с корзинкой со снедью подозрений не вызвала. И действительно, она направлялась к работнику, глухонемому пареньку, что пас стадо их коз.

Вовсе не факт, что он тот самый, кто им нужен. Ну прибился глухонемой паренек к крестьянской семье. Сколько сегодня таких. А глава семейства не дурак от рабочих рук отказываться. Парень ведь крепок, вот только для армии не годится. Куда его, глухонемого. Даже в тылу такому занятие не сыскать.

Все сомнения пропали, как только девушка передала ему записку. Парень тут же поспешил к тайнику и извлек из него треногу, на которую установил мощную оптическую трубу. Игнат подозревал, что это небольшой телескоп, какие родители нередко покупают подросткам. Для серьезных наблюдений – одно баловство. А вот если, к примеру, глянуть на расстояние в десяток километров, то уже вполне нормально. Можно рассмотреть многие подробности.

Глухонемой прикрепил к трубе листок бумаги, переданный ему девушкой. Пару минут вглядывался в окуляр. Наконец выпрямился и поднял вверх руки, в которых сжимал флажки. Постоял так какое-то время, и вновь к трубе. Удовлетворенно кивнул и, заглядывая в листок, принялся махать руками, как ветряная мельница, передавая флажковый код.

Вот именно это действо и возмутило чекиста, рванувшегося было в его сторону. Высок, крепок, не без того. Но Игнат пусть сложением и пожиже, зато не уступит в росте, а главное, в мастерстве. Мгновение, и, не поднимаясь, он провернулся на спине, подбивая ноги майора. Еще одно – и он уже навалился на Кочанова, заткнув рот и вперив в него злой взгляд.

– Ты белены объелся, майор? – прошипел капитан прямо ему в лицо. – Уймись. На полянку сейчас направлена не менее мощная оптика. У них сеанс связи. И любые наши действия будут замечены.

Потом отпустил чекиста и вновь откатился к своему месту. Глухонемой и девушка так ничего и не заподозрили. Капитан вскинул к глазам бинокль и начал выискивать тех, с кем вел переговоры их клиент. Ага. Вот они, красавцы. Видно так себе, все же четырехкратный полевой бинокль – это сущая безделица для наблюдения на дистанции в несколько километров.

Даже отличное зрение Игната тут бессильно. Так, различимы какие-то фигурки, которые можно идентифицировать как человеческие. Но одно точно: это не может быть стационарный пост. Что радовало.

– Он передает сведения. Возможно, жизненно важные, – не зная, как поступить, прошептал майор.

– Василий Иванович, как я уже говорил, ни один уважающий себя резидент не станет пользоваться единственным каналом связи. Так что не сомневайтесь, сведения в любом случае дойдут до адресата. У нас задача – не пресечь передачу разведданных, а вскрыть шпионскую сеть. И если ради этого придется чем-то пожертвовать, это нормально.

– Там на фронте гибнут наши товарищи!

– Их погибнет куда больше, если мы сейчас все испортим.

Разговаривали они тихо, укрывшись в кустах примерно в сотне метров от сигнальщика и связной. Не будь те столь беспечны, то сумели бы обнаружить слежку. Очень уж глупо вел себя чекист. Но по счастью, эта парочка успела расслабиться и уверовать в собственную неуязвимость, а потому не дергалась.

Закончив передачу, парень пристроился у оптики и начал спешно записывать в блокнот передачу с той стороны. Наконец закончил. Распрямился, встал, подняв руки с флажками вверх. Развел их в стороны. Замер. И опустил. Вновь взгляд в окуляр, после чего начал сворачиваться.

Егоров посмотрел на склон горы, с которой велась передача франкистами. Деталей вновь не видно. Но зато явственно различил, что три человеческие фигурки пришли в движение. Следовательно, наблюдение за полянкой уже сняли и сворачиваются. Вот и ладушки. Подал знак Кочанову, и они отползли в глубь леса.

– Значит, так. Сбрасываем комбинезоны, надеваем повязки патруля и выходим на полянку. Ведем себя спокойно, держимся уверенно. На парня не смотреть. Хуан, держишь левый сектор. Василий Иванович – правый. Карлос, стараешься контролировать тыл. Крути головой, оборачивайся вокруг, это твое дело. Я за начальника патруля. Подходим и тихо вяжем его.

– А девка? – всполошился майор.

– Никуда она не денется. Вы уж извините, Василий Иванович, но мне придется оставить на вас пленника. Вы его под белы рученьки препроводите к машине. А я с Хуаном пробегусь вслед за ней и прослежу. Он помоложе и на ногу полегче будет. Вопросы?

– А ты чего тут раскомандовался? – вскинул бровь майор, наблюдая за тем, как капитан и оба рядовых разоблачаются.

– Потому что лучше знаю, как нужно действовать. И вообще, ненавижу, когда командиры путаются под ногами. Ваше дело в кабинете сидеть и прикрывать наши задницы от штабного начальства, а не по горам бегать.

– Кхм, – лишь легонько кашлянул майор и начал стягивать с себя пятнистый комбинезон.

Выждав, пока девушка отдалится на приемлемое расстояние, «патруль» направился на полянку. Шли бодрым, уверенным шагом, не скрываясь, в полный рост, огибая деревья и кустарники. Словом, всем своим видом показывали, что они у себя дома. Вышли на полянку. Приметили паренька и направились к нему.

Игнат едва сдержался, чтобы не обернуться и не посмотреть, насколько спутники прилежно следуют его приказам. Оставалось надеяться, что обойдется без самодеятельности, и они не таращатся на объект, а старательно держат свой сектор.

Паренек расположился на пятой точке, расправляясь с принесенной ему снедью, разложенной на чистой тряпице. А что такого? Агент он там или нет, голод не тетка. Нормально. Как и то, что при виде республиканцев со знаками патруля паренек поднялся на ноги. После сеанса связи прошло достаточно времени, чтобы он не сомневался, что его не заметили. Поэтому относительно спокоен. Не переигрывает. Взволнован ровно настолько, насколько оно и положено при подобной встрече.

– Стоять! Руки вверх! – выкрикнул Хуан, словно перетянув Игната плетью поперек спины.

Егоров еще попытался спасти положение, обернувшись к ретивому контрразведчику, чтобы одернуть его и успокоить всполошившегося паренька. Вот только Хуан, сволочь такая, уже вскинул свой автомат. И тут раздался выстрел.

Краем глаза капитан разобрал, что стрелял глухонемой. А вот как он извлек оружие, приметить не успел. Ловок, шельма. Хуан переломился, поймав пулю в живот. Отличный выстрел, учитывая, что расстояние метров пятьдесят, ну, может, чуть меньше.

Недолго думая Игнат сунул сапог в бок уже вскидывающему автомат Кочанову. Тот крякнул и повалился в траву. Капитан же пулей сорвался с места и понесся на глухонемого, успевшего выстрелить в него дважды. Но контрразведчик бежал не по прямой, а бросаясь из стороны в сторону. Причем делал это в непредсказуемом рисунке, стремительно сокращая дистанцию.

Сзади прогрохотала короткая очередь. Левое плечо обожгло, словно туда приложили раскаленный прут. Выкрикивая всю ненормативную лексику, какую только мог припомнить, капитан продолжал сокращать дистанцию. Когда оставалось не больше десятка шагов, отчаявшийся в него попасть франкист вскинул пистолет к своему виску.

Десяток шагов! Много! Чертовски много! Проклиная все и вся на свете, капитан запустил в противника автоматом. Тяжелое оружие ударило глухонемого в грудь, заставив дернуться. Выстрел! Сигнальщик рухнул на землю.

– Ах ты ж паскудник! – падая перед ним на колени, выкрикнул капитан.

Левая рука потянулась к сонной артерии. Правая повернула голову. Есть! Есть пульс! И пуля прошла мимо. Только газами опалило кожу. Это контузия! Егоров тут же перевернул обеспамятевшего на спину, заламывая правую руку. Потом одним резким движением рванул ворот его рубашки. Мало ли что там спрятано. И только после этого заломил вторую руку и потянул из кармана конец веревки.

– Живой?! – выкрикнул подбежавший майор.

– Не вашими, вперехлест через колено, стараниями. Это что вообще было? Какого за автомат хватались, господин товарищ майор? – желчно поинтересовался Игнат.

– Кхм. По ногам хотел, – явно чувствуя за собой вину, растерянно ответил Кочанов.

– Когда стреляют по ногам, всегда… Запомните, Василий Иванович, всегда валят наповал. А нам эти сволочи живыми нужны. Карлос, что там с Хуаном?

– Мертв!

– Повезло. Иначе сам его прибил бы. А ты свою пилюлю за стрельбу еще получишь, умник, – пообещал капитан.

– У тебя кровь, – заметил Кочанов.

– Царапина, – заканчивая вязать пленника, ответил Игнат. – Забираете этого со всем его хозяйством и двигайте к машине.

Говоря это, он уже поднимался, подхватывая свой автомат. Вот некогда ему сейчас рассусоливать. События понеслись вразнос. И теперь лишь быстрота принятия решений и стремительность действий помогут сделать так, чтобы все не пошло прахом.

Игнат сорвался с места и побежал настолько быстро, насколько мог. Девчонка. Сейчас главное – успеть нагнать девчонку, которая не могла не слышать выстрелов. И уж она-то из кожи вон вылезет, чтобы оповестить своих нанимателей о случившейся беде. Он это знал доподлинно.

Умная девочка. Не побеги он точно по ее следу, а понадейся на направление, не имей он опыта следопытства, спасибо деду и отцу, – и ей удалось бы сбежать. Опасаясь выходить из леса, обрывающегося у подножия горы, беглянка повернула вправо и бросилась вдоль по склону. Но тщетно. Егоров нагнал ее довольно скоро.

– Где листок, что тебе отдал глухонемой? – тяжело дыша, спросил капитан у пленницы, заканчивая вязать ей руки.

– О каком листке говорит господин? Господин, отпустите меня! Меня дома ждут родители, и они поднимут всю округу, если я не вернусь домой к указанному часу!

– Тебя как зовут, девочка? – устало выдохнул Игнат.

– Изабелла, – растерявшись из-за перемены, произошедшей с контрразведчиком, ответила девушка.

Лет двадцать, смуглая, брюнетка с собранными в узел густыми черными волосами, прикрытыми легким платком. В какой-то момент Игнату даже стало совестно. Но… Совесть – это то самое чувство, которое он никак не может себе позволить. Не при его роде деятельности задумываться о совести, чести, справедливости. Есть дело, которое нужно сделать, и для его выполнения хороши все средства. Остальное неважно.

– Значит, так, Изабелла. Времени у меня нет. Я даю тебе слово офицера: если ты прямо сейчас и со всей откровенностью начнешь сотрудничать со мной, я сделаю все, что в моих силах, чтобы смягчить твою участь. И уж точно сделаю так, чтобы твои близкие не пострадали. Все твои близкие, – с нажимом произнес Игнат. – И еще. Я сам видел, как ты принесла донесение глухонемому, как он передал флажковый код, потом принял сообщение и вручил листок с посланием тебе. Ты все равно заговоришь.

– Я ничего не скажу, – решительно покачала головой девушка. – Иначе они убьют моего сына. Игнасио нет еще и годика, он грудничок.

Игнат без лишних слов склонился над лежащей возле его ног молодой матерью и сжал левую грудь. На светлом лифе тут же появилось пятно от грудного молока. В доме младенцев не наблюдалось. Но у нее ребенок есть однозначно, иначе молоко уже перегорело бы.

– Я дал тебе слово офицера, что ни один из твоих близких не пострадает. И я сдержу его. Даже если меня самого убьют. И лучше тебе мне поверить, Изабелла. Потому что если я начну из тебя вытягивать сведения пытками, мое обещание уже не будет иметь никакого значения. Рано или поздно все начинают говорить. Но своим упрямством ты погубишь и родных.

Егоров не врал. Он знал, что действительно вытащит и родных Изабеллы, и ее сына. Совесть, честь, справедливость – все это мимо него. Такая работа. Но вот слово контрразведчика дорогого стоит. И речь тут даже не о чести в понимании дворянства, офицерского корпуса или юнцов, начитавшихся рыцарских романов. Репутация. Она для контрразведчика важна не меньше, чем способности в оперативной работе. А ее можно только заработать.

– Вы спасете Игнасио и мою семью?

– Если они неповинны, да. Если оказывали пособничество врагу, обещаю, что их не казнят.

– Они невиновны, – тут же выдала Изабелла.

– Мы теряем время. – Капитан рывком поставил ее на ноги. – Где листок?

– Тот листок я съела, – понурившись, ответила девушка.

– Ясно, – извлекая из кармана индивидуальный пакет, спокойно констатировал он.

А чего нервничать по этому поводу? Коль скоро она так старательно убегала, то и о шифровке должна была позаботиться. Так что это нормально. Да и не суть важно. Какое бы задание агенту ни поручили, выполнить его он уже не успеет.

– Развяжите меня.

– С чего бы это? – сплюнув оторванный кусок оберточной бумаги индпакета, удивился Игнат.

– Помогу.

Прикинул перспективы перевязки левого плеча без посторонней помощи и освободил девушке руки. Потом отстегнул плечевые ремни портупеи, расстегнул комбинезон и оголился по пояс. Нечего маяться ерундой и накладывать повязку поверх рукава. Тем более что кровь уже остановилась, и нужна нормальная перевязка. Кто знает, когда еще доведется попасть в руки медика.

– Сына где держат?

– Не знаю. Мне его разрешают увидеть раз в неделю. В тайнике записку для меня оставляют, а там адрес. Каждый раз новый. Всегда заброшенные дома и один и тот же мужчина. Кормлю Игнасио, тетешкаюсь немного, а потом он его забирает.

– Отец где?

– Мой муж погиб за республику.

– Женаты были?

– Нет. Родила в городе. Меня тогда один господин подобрал, помог. А потом мне дали мертвого младенца, сказали, чтобы я выдала его за сына, отвезла домой и похоронила. Иначе они убьют моего мальчика.

– Что за господин? Что за дом?

– Не помню. Мне плохо стало прямо на улице.

– Ясно. Немого этого ты в дом привела?

– Я. Тот господин сказал, чтобы я выдала его за своего жениха. Отец только обрадовался.

– В лицо того господина видела?

– Нет. У меня всегда глаза были завязаны.

– А голос узнаешь?

– Узнаю. Но мне показалось, что он все время что-то во рту держал, шепелявил смешно.

– Когда ребенка видела в последний раз?

– Сегодня должна была опять повидаться.

– Увидишься, – убежденно пообещал Игнат.

Как и предполагал Егоров, он встретил своих вместе с пленником на тропе. Им попросту нет смысла двигаться другим маршрутом. Учитывая же их медлительность, ему еще и подождать пришлось.

Кочанов, не стесняясь, нагрузил пленника как его пожитками, так и маскировочными комбинезонами контрразведчиков. Оружие досталось на долю Карлоса. Сам майор двигался налегке, присматривая за сигнальщиком. Мало ли что учудит.

– Ну и как у тебя? – спросил бывший чекист.

– Листок она съела.

– Плохо.

– Да без разницы, в общем-то.

– Этот не зря хотел себя порешить.

– Напрасные надежды, Василий Иванович, – отмахнулся капитан. – Он просто гнал полученные цифры, получал другие и передавал их по цепочке. В воротнике нет ампулы с ядом. А она куда надежней пули. Значит, задача не даваться в плен не стоит. Что же до «застрелиться»… Ну кому охота подвергаться пыткам с закономерным исходом? Уж лучше сразу.

– Думаешь?

– Уверен.

– Нет, ну каковы наглецы! Средь бела дня, – хмыкнув, невольно восхитился майор.

– Это не наглость, а трезвый расчет, – возразил Егоров. – Сами посудите, на полянке его можно рассмотреть либо в упор, как мы, либо с расстояния километров шесть-семь, да и то с возвышенности. Ближе и ниже прикрывают деревья. Ну увидит кто-то человека. Даже попытается изучить его в бинокль. На выходе ноль. Кратность оптики недостаточная. Ночью же световой код ни с чем не перепутаешь, пусть даже и не поймешь.

– А ловок ты, казак. Эка на пистолет пошел. Из пластунов будешь или специально учили?

– Это от деда с батей, но и учили, чего уж. Блокнот его у вас?

– Вот, – протянул Кочанов.

– А ну-ка, дайте-ка, я малость поколдую.

Игнат присел на корточки, откинул обложку и, вооружившись простым карандашом, начал быстро заштриховывать верхний листок. И тут же проступили столбцы цифр. Полминуты работы – и он протянул блокнот обратно:

– А вот и шифровка.

– Кхм. Н-да.

– Согласен. Все гениальное просто. Если вас это успокоит, то этому меня в контрразведке не учили. Это мы еще в гимназии так забавлялись.

Оторвал листок и переписал набело, стараясь подражать почерку глухонемого. Но майору передал только заштрихованный листок и блокнот. Чистовик сложил вчетверо и засунул под лиф Изабеллы.

– Положишь куда следует.

– Поняла.

– Вот и умница.

– Х-хм. А то сообщение, что он сжег, тоже можешь восстановить? – поинтересовался Кочанов.

– Только записать знаки семафора по международному коду. А там уж пускай ваши шифровальщики голову ломают. Ну или вот этого пытайте.

– Хочешь сказать, что ты запомнил передачу? Но ты же отвлекался – и со мной беседовал, и в бинокль пялился.

– А вот этому нас уже учили, – разведя руками, сообщил капитан.

– Пиши, – решительно рубанул майор.

– В машине. Не хочу время терять.

– Добро.

До «стенли» Егорова добрались за неполный час. После чего Карлоса отрядили заняться телом Хуана. Все одно возвращаться в Хадраке, а там при контрразведке целый взвод бойцов. Жаль, не волкодавов из добровольческого корпуса. Не разрешили Егорову прихватить с собой парочку ребят. Вот уж не помешали бы. Но…

Игнат по факту должен рядом постоять, оказывать посильную помощь, опираясь непременно на кадры самих интернационалистов. Н-да. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Вот не получается рядом постоять. Приходится самому тащить, да еще и обеспечивать присутствие местных спецов, если их можно так назвать. Чтобы каждый его шаг засвидетельствовать могли. А то ведь пока будут разбираться, могут успеть и к стенке поставить.

Правда, и так приходится самому под пули бросаться. Причем под дружественный, мать его, огонь. Хорошо хоть Мигель умеет водить автомобиль. А то еще и баранку крутить с больной рукой. Рана-то несерьезная, считай, порезался. Но неудобства доставляет, а начни ее напрягать, так опять откроется и станет кровоточить.

С тайником все прошло штатно. Егоров настоял на том, чтобы приглядывать за ним поставили контрразведчика из бывших полицейских. Тут без вариантов. Либо самому, либо человека с реальным опытом топтуна. Иначе эти бойцы наворотят столько, что потом весь штаб не разгребет.

Сам он не мог. Потому как в тайнике и впрямь был указан адрес, где молодая мать должна повидаться с сыном. Ему однозначно нужно идти с ней и вызволять мальца.

– Слышь, благородие. Я в штаб, его из-за артобстрела и бомбежек за город вывели. Вот тебе Кротов, нагружай задачами, – проинформировал выглядевший озадаченным майор.

– Задача одна. Страховать агента и известить о действиях клиента, что явится к тайнику. И ради бога, не хватайте его раньше времени. Только если будете уверены, что это не очередное передаточное звено. Впрочем, думаю, я успею к этому времени обернуться.

– Пойдешь за дитем? – удивился Кочанов.

– Я дал слово, – просто пояснил капитан.

– Не ходил бы ты один.

– Извините, но я обещал вытащить ребенка. А с вашими дуболомами – только в атаку. Если из-за них что-то пойдет не так, пришью и глазом не моргну. Слово даю, Василий Иванович. Так что не посылайте за мной никого.

– Добро. Делай как знаешь.

Встреча была назначена в давно пустующем, полуразрушенном доме. Со слов Изабеллы, они здесь уже виделись. Ну да чего удивляться. Хадраке – небольшой городок, заброшенных домов не напасешься. Игнат сильно сомневался, что неизвестный будет с подстраховкой, засевшей где-то на наблюдательном пункте. Места всякий раз разные, дома вокруг вполне обитаемые. Ну и где тут размещать наблюдателя? Опять же, они имели дело с обычной крестьянской девкой.

Выждав пару минут, чтобы молодая мать успела заполучить в свои руки ребенка, капитан прошелся мимо дома, и уже миновав его, скользнул между каменным забором и зданием. Прошелся вдоль стены, вышел с обратной стороны.

Небольшой внутренний дворик, плотно поросший сорняком чуть выше колена. Легкая изломанная ограда, и дальше сад, вот уж где заросли репейника удались на славу, эдаким сводом нависают над стежкой. Она тянется из сада через покосившуюся калитку прямиком к дверному проему дома. Получается, часто пользуются этим маршрутом. Но тут уж скорее всего вездесущие мальчишки.

Бесшумно скользнул к двери. Из дома донеслась приглушенная возня и нежное женское воркование. С ребенком управляется. Молодец девка, не забыла, чему он ее учил. Полностью сосредоточилась на сыне. Самый верный способ не выдать себя.

Извлек ТТ, аккуратно взвел курок и вошел в сумрак давно пустующего помещения. Оно лучше бы не стрелять. Но тут дело такое. Нельзя никого упускать. И если придется, в самом крайнем случае будет действовать радикально.

Выстрел!

Игнат упал на колено и дважды нажал на спусковой крючок, целясь в противоположную стену. Да еще и задрав ствол так, чтобы случись рикошет – и пуля ушла в прогнивший потолок. И как он себя выдал?!

Многострадальная левая рука повисла плетью. На этот раз в плечо прилетело качественно. В глазах зарябило. Вот только сознание это фиксирует как-то отстраненно. А тело между тем действует на рефлексах.

Едва отстрелявшись, перекатился по сумрачному коридору. Еще выстрел с ослепительной вспышкой. Пуля ударила в каменную стену и с визгом ушла в рикошет. Игнат, вскочив на ноги, снова выстрелил, стараясь бить в направлении противника и вверх. По нервам. Только по нервам.

И еще выстрел. Егоров был уже в трех шагах от поворота. Пробегая мимо одного из пустующих дверных проемов, успел выхватить взглядом Изабеллу, забившуюся в угол и прижимающую к себе младенца. Живы! Вот и слава богу. Не будет дурой – не сбежит. Иначе подведет под монастырь всю семью.

Когда приблизился к окну, в которое выскочил неизвестный, тот уже проломился сквозь густой бурьян и был у калитки в сад. Еще несколько секунд, и скроется из виду в зарослях репейника. Егоров вскинул пистолет. Нежелательно. Но он скоро начнет слабеть, и за беглецом ему не угнаться.

Выстрел!

Есть! Нога неизвестного подломилась, и он упал в шаге от ограды. Игнат перемахнул через подоконник и помчался к раненому. Тот перевернулся на спину и вновь выстрелил. Капитан успел броситься в сторону. Еще несколько бросков в непредсказуемом направлении, одновременно сокращая дистанцию. Два выстрела. И нога ударила по руке, выбивая из нее оружие. Еще мгновение, и обратным ходом каблук врезался в челюсть. Сломать не сломал, но в нокаут отправил с гарантией.

Присел рядом с пленником, извлек конец веревки. Вот не нравились ему наручники. А зря. Удобная штука. Сейчас не пришлось бы мучиться. Но зато при минимуме навыков от наручников избавиться проще простого. А ты поди совладай с дедовским узлом. Казачьи ухватки передаются из поколения в поколение. Теми узлами вязали невольников и невольниц еще в старину седую. Хм. Нет, пожалуй, куда как раньше.

– Господин капитан, вы живы? – выглянула в пустую глазницу окна Изабелла, прижимающая к груди младенца.

– Жив. А вы с малым в порядке?

– Да.

– Ну вот видишь, пока я свое слово держу. Ты это… Не могла бы опять поработать сестрой милосердия? Трудно в это поверить, но в меня снова попали.

И тут во двор вбежали двое парней в форменных комбинезонах и с пистолетами наперевес. Егоров конечно же удивился данному обстоятельству, но не настолько, чтобы растеряться. Он перекатился назад через левое плечо, которое тут же прострелила боль, и выхватил из открытой кобуры пистолет. Плевать, что ТТ без самовзвода. Оружие еще только покидало кобуру, как курок был уже в боевом положении. А когда он закончил свой кульбит, ствол уже смотрел на новых персонажей этой бурной сцены.

– Товарищ Егоров, мы свои, – благоразумно задрав руки с оружием вверх, чуть ли не хором выкрикнули парни.

– Какого… – процедил Игнат, припоминая, что видел этих ребят во взводе.

Ну точно. Так и есть. А то, что в форме… Хм. Вот были бы они в гражданской одежде, тогда бы он их точно приметил. А форма лучше всего подходит, чтобы раствориться в этом городке. Ну надо же. Оказывается, у Кочанова есть-таки кадры, способные нормально отработать.

– Майор приказал? – все же поинтересовался он.

– Так точно. Но велел вмешаться, только если стрельба начнется.

– Что-то подзадержались вы, при таких-то делах.

– Так товарищ майор сказал, что если вы нас обнаружите, он нас лично расстреляет за саботаж. Ну мы, значит, и держались подальше.

– Ясно. Ладно. Хорошо все то, что хорошо кончается. Перевяжите этого и тащите в контрразведку.

Глава 4 Покой нам только снится

– Ну что, Аника-воин, жив? – бодро и вовсе не вполголоса произнес ввалившийся в палату капитан Ермилов.

– А ч-что мне сдел-лается, – отмечая, что голова на громкие звуки реагирует уже безболезненно, ответил оживившийся Григорий.

Лежать в госпитале просто невыносимо. Скука несусветная. Санитарки все сплошь такого возраста или статей, что не вызывали интереса. Собеседники… Поди найди их, если у него постельный режим, и, проявляя о нем заботу, его положили в палату с русскими. Угу. А кто он для них, как не «благородие», «золотопогонник» или «беляк». И плевать им, что он там со страху вытворял на передовой. Даже книгу не почитать. Доктор строго-настрого запретил.

За прошедшие четыре дня Азаров готов был повеситься. Ну или сбежать на передовую. А что, кровь из ушей не идет, слух вроде восстановился, громкие звуки не отдаются головной болью. Доктор нарадоваться не может на крепкий организм гиганта бронеходчика.

– О как. Заикаться стал, – заметил капитан.

– В-вра-ачи говорят, речь восстановится. Я-а н-не-э в-всегда заикаюсь. Иногда прямо хорошо говорю. В-во-от к-ка-ак сейчас, – сбрасывая ноги с кровати и обувая тапочки, ответил больной.

– Угу. Я заметил. Ну да нам не разговоры разговаривать.

– Что-о-то случилось?

– А вы тут что же, ничего не знаете?

– А ну-ка, поведай, благородие, что там в мире творится, – так же меняя горизонтальное положение на сидячее, проговорил один из раненых.

– Пасть захлопни, пока в зубы не прилетело, – не оборачиваясь, буднично, но весомо, бросил капитан наглецу.

– Ты за словесами-то следи, – подал голос другой.

В ответ капитан тяжко вздохнул. Ввиду начавшихся боевых действий небольшая комната плотно заставлена койками. Хорошо хоть не в два яруса. Хотя это госпиталь, кто же будет здесь такое устраивать.

Ермилову недавно исполнилось тридцать. Невысок, русоволос, крепок в сложении. Несмотря на свой возраст, в российской армии он был всего лишь поручиком и настоящим чирьем для начальства. Прямолинейный, задиристый, ничуть не стесняющийся пройтись по сусалам и встать к барьеру. Такой человек не мог сделать карьеру.

Впрочем, Игорь к этому и не стремился. Он как тот герой песни лихого гусара Давыдова: «Я люблю кровавый бой, я рожден для службы царской». Иные тяготились службой в дальнем гарнизоне, да еще и при случающихся боевых столкновениях. Ермилов сам напросился в Монголию, на сегодняшний день наиболее горячую точку для бронеходчиков.

Но вот на карте появилось место погорячее, и он тут же бросился писать рапорт на бессрочный отпуск с отправкой в Испанию. В основном офицеры ехали сюда за льготами, в надежде на карьерный рост или по молодой горячности. Ермилов оказался здесь из-за желания воевать.

Едва прибыл, как его сразу же направили в интербригаду. По обыкновению интернационалисты вручили ему роту и присвоили капитанское звание. Вот только в ротных он проходил недолго. Местное командование обладало не менее тонкой душевной организацией. Добавить сюда еще и тот факт, что Ермилов являлся офицером российской императорской армии, оказавшимся в кругу представителей левых партий, и картина будет полной.

Избавляться от дельного командира руководство посчитало излишним. Тем более что боевая подготовка в роте существенно улучшилась. Понизили до командира взвода. Но и тут ему не сиделось спокойно. Набил морду ротному из-за идиотского приказа, в результате которого погиб боец во время регламентных работ. И это еще хорошо, что не в его взводе. Впрочем, к себе он никого не допускал.

Провели расследование. Как результат Ермилова поставили командовать отдельным взводом, куда свели всех неугодных бойцов. Ну не расстреливать же хороших парней, имеющих проблемы с дисциплиной. А чтобы совсем уж не было скучно, подбросили самые разболтанные бронеходы. Эдакая сборная солянка из «возьми, боже, что нам не гоже».

Однако удивительное дело. Где внушением и добрым словом, где тумаками и словом матерным, но вскоре капитан привел в порядок и подразделение, и машины. А там и по боевой подготовке вывел парней на должный уровень.

Ну и слава за ним закрепилась особенная. Он, пожалуй, единственный офицер, по поводу которого не прохаживались шутники коммунисты, анархисты, эсеры и иже с ними. Вот непростой у него характер, что тут поделать.

– Значит, так, господа товарищи раненые. Я клал вприсядку, раненные вы или нет. Еще кто-то позволит себе пренебрежение по отношению ко мне, морду набью качественно и вдумчиво. Придется – так и всем скопом. Уж поверьте, мне терять нечего. Это понятно?

– Уж не Ермилова ли к нам занесло? – поинтересовался третий раненый, из противоположного угла.

Пехотный поручик. Его неудачно накрыло снарядом. И что самое обидное, ни единой царапины. Зато прилетело в глаза. Он очень надеялся, что зрение все же не потеряет. Но… В общем, надежда умирает последней.

– Капитан Ермилов, Игорь Степанович, – ровным тоном подтвердил он.

– Понятно. Ребят, слышал я о нем. Этот морду набьет без вопросов. Есть желание – испытайте судьбу. Ладно, Игорь Степанович, не сочти за труд, поведай, что там вообще творится. И впрямь сидим тут без новостей.

– А плохо все, – пожал плечами капитан. – Но, признаться, могло быть и хуже. Как ни секретничало наше командование, как ни лютовала контрразведка, а шпионы Франко все же свое дело сделали. Для начала на атакованном участке выставили приговоренных к смертной казни. Приковали их к позициям и оставили.

– З-значит, не показалось мне т-тогда, – заметил Азаров.

– Не показалось. Выманили на открытое место передовые части и раскатали артиллерией. Под это дело на Одинокой развернули минометную батарею, пригнали сразу три бронепоезда, ну и бронеходы. Не дурнее нас. Потом накрыли артогнем и авиацией части, сосредоточившиеся для ввода в прорыв. Досталось и нашим бронепоездам, и здесь, в Хадраке, покуражились. Наша авиация не отмалчивалась, но все же небо осталось за франкистами.

– Это мы и так знаем, – вновь подал голос раненый с перевязанными глазами.

– Ну, тогда то, чего вы не знаете. Вчера под вечер противник прорвал линию фронта на участке почти в полсотни километров и продвинулся в глубину на расстояние от четырех до двенадцати километров. Но главное – в районе ущелья у Карденьонса, в результате чего их бронетяги вышли в долину Ангон.

– Это же прямая дорога сюда, на Хандраке, – всполошился первый, успев позабыть о своем желании задеть офицера.

– Есть такое дело. Но наши успели выслать им навстречу латышскую бригаду, усиленную бронебойными батареями. Словом, остановили франкистов у Торемочи.

– Километров двенадцать от нас.

– Именно. Это крайняя точка их продвижения на сегодняшний день. На линии Матильянс-Мандайона намертво встали десятая и одиннадцатая русские бригады. Кусок франкисты отхватили изрядный, но мы их все же остановили. Пусть и с большими потерями. Сейчас они собираются с силами. И где ударят, неизвестно. Как-то так.

– А что же, ваш хваленый Слащев не поможет нам своей авиацией? Уж за четыре-то дня могли бы расстараться, – недовольно заметил первый раненый.

– Д-добровольческий корпус во время н-недавнего на-аступления понес сущест-твенные потери. И в-вообще, оголять фронт д-для затык-кания дыр – не-э лучшая идея, – высказал свое мнение Григорий.

– Согласен. Идея не из лучших, – поддержал его поручик с перевязанными глазами. – Ермилов, ты говоришь, потери большие. А к нам что-то раненых не везут.

– Потому что их грузят в санитарные поезда и отправляют прямиком в Мадрид. Используют даже товарные вагоны. И насчет вашего госпиталя вроде как решается вопрос об эвакуации.

– Настолько все плохо?

– Хорошего мало, но дела не так уж безнадежны. Это я вам точно говорю. За тем и сюда пришел. Нужен ты мне, Гриша. Как, готов снова влезть в рубку?

– В-вытащили мо-оего «К-крестоносца»?

– Тяжко пришлось, но выволокли. И оживили. Как ты понимаешь, после таких боев пилотов у нас слегка больше, чем машин. Но эту громилу переделывали специально под тебя. Нет среди бронеходчиков таких гигантов, – потешно разведя руками, констатировал капитан.

– Д-доктор-то отпустит?

– Уже не отпустил. Но тут дело такое. Если ты согласен, то его никто спрашивать не будет.

– В-вот оно как. Детали н-не поведаешь?

– Не могу.

– Хоть не на убой посылают?

– Все в наших руках, Гриша. И вечный бой, покой нам только снится, – припомнил Ермилов строчки из стихотворения Блока.

– Я-асно. То-огда п-пошли за моими вещами.

– Вот это по-нашему, – хлопнув его по плечу, задорно произнес капитан, поднимаясь с койки вместе с Азаровым.

Начальник госпиталя косился, кряхтел и высказал свое неодобрение. Однако, как и обещал капитан, выписал без лишних вопросов. Разве что взял-таки расписку, что Азаров осознаёт все риски и сам стремится покинуть стены лечебного заведения. И молодой человек с готовностью написал все, что от него требовали.

– Итак, Гриша. Дела у нас и впрямь хреновые. Если не сказать больше, – когда они сели в поджидающий их автомобиль и тронулись с места, начал пояснять Ермилов. – Потери среди личного состава сопоставимы даже не с поражением, а с разгромом. В особенности досталось тринадцатой бригаде на ничейной земле. Уж больно скучился там народ. Ну и частям в местах сосредоточения близ линии фронта. По сути, все держится только на злости латышской и русских бригад. Остальных отвели в тыл и сейчас спешно перегруппировывают. Бронепоезд «Республиканец» раскатали под орех. Пока сбрасывали его под откос, чтобы освободить путь для отхода остальных, серьезно досталось и «Интернационалисту». В строю осталось только два статридцатимиллиметровых орудия. Из девяти двухсоттрехмиллиметровых морских монстров, «Гвадалахары» и «Мадрида», в строю осталось только четыре. Два потеряны безвозвратно, три нуждаются в ремонте. Платформы свели в один четырехорудийный бронепоезд «Гвадалахара». Зато на легком «Ленинце», считай, ни царапины.

– Игорь, а что п-по нашей б-броненосной б-бригаде?

– Ошметки, – безнадежно махнул рукой тот. – Мой взвод ссадили с «Сорок», всучили нам четыре подбитых «Тарантула». Ну, мы покорпели над ними, поставили страдальцев на ноги. Парни уж гундеть начали, мол, машины отобрали и определили в ремонтников. Они же у меня те еще ухари. Мы на двух «Сороках» три дня давали франкистам прикурить. И тут уж и бронеходы целы, и на мужиках ни царапины. Кстати, пару «Тарантулов» как раз мы и выволокли прямо с поля боя. И этих бойцов – гайки крутить.

– Но, я так п-понимаю, не-эспроста?

– Это да. Тут в светлых штабных умах созрел отчаянный план. Я так разумею, готовятся к контрудару. Если не вперед, так хоть свое вернуть. А тут твой «Крестоносец» стоит сирота сиротой.

– П-по-озволь повторить вопрос. Н-нас не-э н-на убой отправляют?

– Наша задача – разобраться с тремя бронепоездами противника. Уж больно они кровь портят.

– Это л-легко. Они же б-беззубые, – с нескрываемой иронией произнес Григорий.

– Зубы у них есть. Но если взять из засады, то мы им их в глотки вобьем.

– С-согласен. Цель крупная, м-малоподвижная. Но…

– Ты свой бронеход получишь в любом случае. Потери слишком большие, и простаивать этому монстру не дадут, а загнать в рубку некого. Со мной идут только добровольцы.

– Б-без «К-крестоносца» в-вам с б-бронепоездами кисло п-придется, – покачал головой Азаров.

– Твоя правда. Там хорошая бронебойка не помешает. «Кастилия» и «Арагон» – по сути, подвижные батареи, в каждой по шесть стапятидесятимиллиметровых орудий да по паре площадок с зенитными установками и пулеметами. А вот «Наварра» – это уже серьезно. Два броневагона по паре башен с семидесятипятимиллиметровыми пушками. Причем не те огрызки, что будут у нас. Они и фугас подальше забросят, и бронебойными не постесняются врезать. И находятся за броней не чета нашей. Пятьдесят миллиметров под углом сорок пять градусов.

– Г-германские б-бронеходы, к-как я понимаю, – чтобы за с-своих посчитали?

– Правильно понимаешь.

– Если в-возьмут, то п-повесят, – заметил Григорий.

– Веревка или пуля, невелика разница, – хмыкнул Игорь. – Главное, чтобы марокканцам не отдали. Вот уж кто покуражится от души.

– И т-то верно, – вынужден был согласиться подпоручик. – Я с т-тобой, Игорь.

С одной стороны, они разменная монета. С другой… Война – она и есть война. И здесь, чтобы достигнуть успеха, приходится кем-то жертвовать. Что же до риска и смерти… Пусть у Азарова не столь огромный опыт, но, признаться, он как-то уже привык к тому, что они все время рядом. Как бы банально это ни звучало. Человек быстро ко всему приспосабливается.

К удивлению Григория, автомобиль привез их не в расположение батальона, а в селение Хироэке в пяти километрах к северо-востоку от Хадраке. Проскочил населенный пункт насквозь и свернул к довольно обширной территории, где располагался ремонтный батальон. Техники в войсках немало, а вот с ремонтными мощностями так себе.

С этим порядок только у броненосников. У них и личный состав проходит обучение, и обязателен штат механиков. Поэтому расположение взвода Ермилова у черта на куличках объяснялось сугубо соображениями секретности. Иной причины Григорий попросту не видел.

Едва автомобиль замер во дворе, окутавшись пыльным облаком, как Рауль сорвался с места и побежал к Азарову с докладом. Раньше он строевой выправкой не блистал. Да и Григорий не особо требовал. Одно дело – соблюдение субординации и совсем иное – строевые приемы с отданием чести. А тут за пять метров парень перешел на строевой шаг. Печатает так, словно на параде. Пыль облачками вылетает из-под подошв. Вот уж не подозревал за ним такой выправки. Двое его подчиненных, устроившихся в курилке, вскочили и вытянулись в струнку, бросив руки по швам и поедая начальство преданным взглядом. Пришлось соответствовать. Азаров расправил плечи и вскинул ладонь к обрезу пилотки.

А вот Ермилов, чтобы не ставить никого в неловкое положение, едва осознал, что собирается сделать испанец, поспешил ретироваться по своим делам. А то получится как бы обращение не по команде, и вся торжественность момента псу под хвост. Так что он лучше в сторонке постоит. Ну или навестит административный корпус рембата, выход уже в эту ночь, и забот хватает.

– Господин подпоручик, бронеход полностью исправлен, снаряжен, заправлен и готов к бою. Старший механик премьер-сержант Гонсалес.

– В-вольно, премьер-сержант, – почти без запинки произнес Григорий. – Где м-машина?

– Погружена на трал, там, за теми постройками, – указал Рауль на длинную деревянную времянку, выполняющую роль мастерских.

– К-как уд-далось так быстро п-починить бронеход?

– Да там мелочи, господин подпоручик. От удара снаряда отлетела окалина и воткнулась в трубу змеевика. Пока осколок торчал внутри, пар сифонил, но давление еще держалось. А потом трещина расширилась, и трубка окончательно лопнула.

– А с опорами что?

К мастерским Азаров шел впереди, Гонсалес – отстав ровно на два шага. Обычно Григорий к подобному относился отрицательно. Для субординации особого значения не имеет, а общаться несколько неудобно. Но решил, коль скоро подыгрывать, так до конца. Ведь видно, что парень все делает демонстративно, напоказ. Чтобы все видели – вот он, его командир и пилот. Герой, в одиночку остановивший наступление противника и уничтоживший в одном бою девятнадцать машин.

Это да. Из песни слов не вычеркнешь. И пусть девять – это беззащитные «Муравьи», восемь – серьезно уступающие «Тарантулы», но два-то были «Крестоносцами». А это уже не шутка. Да и четыре «Тарантула», наваливающихся разом, – не фунт изюма. Будь ты хоть величайшим скромником вселенной, но тут и впрямь есть чем гордиться.

– Правая опора исправна. Снаряд пробил наколенный щиток и выворотил броню. Вот этот выворот и не давал опоре полностью распрямиться. Срезали излишки пневматической циркулярной пилой, и порядок. Дырка на щитке осталась, но тут уж ничего не поделать. Заварить такое можно только на заводе.

Что есть, то есть. Согласно договоренностям так называемой «Большой пятерки» в районе расположения алюминиевых заводов нельзя иметь никаких иных производств. Да и глупо сосредотачивать их на небольшом пятачке. Один удар, и огромные убытки. Однако без электросварки при создании тех же бронеходов и бронетягов не обойтись. Это серьезно облегчает конструкцию.

Поэтому на заводах используются автономные генераторы. Конечно, периодически случаются диверсии. Любят конкуренты друг дружке кровь попортить. Но тут уж ничего не поделаешь. Приходится каждый раз восстанавливать все оборудование. Вроде и ведут беспрестанные переговоры и до чего-то там договариваются, но… Кто же будет спокойно смотреть на успехи противной стороны?

О том, чтобы иметь генераторы в армейских рембатах, нечего и думать. Эдак никаких средств не напасешься. Словом, походит с дыркой. Невелика беда.

– А с л-левой что?

– И левая исправна, – удивил Рауль.

Григорий даже остановился, вперив в премьер-сержанта удивленный взгляд.

– В сочленение попал осколок снаряда, и его закусило в суставе, так что ни вперед, ни назад, – пояснил механик.

– И к-как же вы его извлекли?

– Ну так это гидравлике бронехода с ним не управиться. При слишком большой нагрузке срабатывают предохранительные перепускные клапана, и масло перегоняется по закольцованному контуру. Иначе ведь от избытка давления шланги полопаются. А если использовать гидравлический домкрат, то проблем почти никаких. Расклинили сустав, и он заработал как новенький. Даже царапины не осталось.

– Хм. И п-последний вопрос: вы к-как его с п-передовой-то вытащили?

– Это было еще легче. Господина капитана Ермилова попросили, он и вывел. Правда, ругался на вас и на ваш рост. Несколько раз чуть не упал, пока прошел три сотни метров и усадил машину на трал.

Ну что тут скажешь, машина у него и впрямь специфическая. Подогнана под конкретного пилота. Офицеры, переводившиеся на паукообразные машины, – по сути своей бронеходчики, прошедшие отбраковку.

Управление двуногим бронеходом – это совсем не одно и то же, что и шестиногим. Дается далеко не каждому. Научиться ходить по прямой – еще ладно. Но при движении по пересеченной местности начинаются проблемы. Машину нужно чувствовать, слиться с ней. И как бы ни был хорош Ермилов, он все же был вынужден сменить боевую рубку на боевое отделение. И то и другое вроде как бронеход, но, как говорится, есть нюанс. А тут еще и специфика конкретного «Крестоносца». Словом, ничего удивительного, что Игорю пришлось изрядно помучиться.

Как и докладывал Рауль, бронеход находился на трале, расположившемся под кронами высоких и раскидистых орехов. Кто бы сомневался. Еще и маскировочную сеть задействовали. Мера предосторожности от возможной воздушной разведки. И уж кто-кто, а Григорий был только за эту самую секретность. Ведь от нее зависит выполнение приказа, ну и их жизнь, чего уж там.

Гигант сидел на специальной подставке, задрав колени. Но все одно высота получалась изрядной. Тут и без растяжек не обойтись. Иначе завалится эдакая громила. Если перевозить его в лежачем положении, то из-за распределения массы и конструкция трала была бы проще.

Но дело в том, что эта машина неспособна подняться самостоятельно. Существует только три способа придать ей вертикальное положение. Первый – мощный подъемный кран. Второй – целый комплекс мероприятий, в которых задействована далеко не одна единица техники. Ну и третий – неполная разборка машины и вывоз по частям. Последний – самый муторный, трудный и длительный. Поэтому когда речь идет о подбитой машине, при первой же возможности ремонтники выдвигаются на место и выясняют, есть ли шанс произвести ремонт прямо в поле.

Григорий замер, вглядываясь в облик «Крестоносца» едва ли не влюбленным взглядом. Единственная возможность для него ощутить всю силу и мощь этого достижения научной мысли человечества. Даже в «паука» ему ход заказан, так как, в отличие от тех же бронетягов, они имели куда меньшую высоту корпуса и гораздо теснее.

«Крестоносец» уже выкрасили в цвета франкистов. Один в один с теми, что подбил Григорий. Только номера отличаются. Что они означают, Азаров не в курсе. Но наверняка нанесены на основании имевшихся у разведки сведений.

Конечно, были и другие отличия. К примеру, дыра в наколеннике. Аккуратное круглое отверстие порядка шестидесяти миллиметров. Несколько закрашенных шрамов-борозд, оставленных на броне ушедшими в рикошет снарядами. Хм. Вот же. Отчего-то припомнилось – шрамы украшают мужчину. Бронеход они так же делали еще более брутальным и грозным, придавая ему облик прожженного ветерана.

Григорий даже украдкой покосился на сопровождавших его механиков – не приметил ли кто в его глазах гордости за своего красавца. Ну и за себя любимого, ибо это именно он вел в бой такую грозную боевую единицу. Однако парни сделали вид, что смотрят исключительно на «Крестоносца». Правда, при этом на лицах подчиненных явственно наблюдались улыбки и чувство удовлетворенности. Ну и пусть их. Ему не жалко.

– К-когда выступаем, уже з-знаете? – наконец совладав с собой, спросил Григорий у Рауля.

– Нас не информировали. Из контрразведки прибыл офицер и четверо солдат. Выходить за территорию строго запрещено. Но приказано, чтобы машины были заправлены и укомплектованы под завязку и с двойным боекомплектом. На фронте все плохо, так что сегодня и выступите. В смысле до линии фронта, конечно, мы вас довезем.

– Йа-асно. А что это на спине «К-крестоносца» з-закреплено?

– Мы его назвали «Тизона», – задрав подбородок, уведомил Гонсалес.

– А п-почему «Тизона»? – искренне удивился Григорий, опуская момент с присвоением имени.

– Это имя меча испанского героя Эль Сида. Не легенда какая, этот рыцарь был в реальности, это он захватил Валенсию.

– П-понял. Ну, х-хорошо хоть не самим Э-эль Сидом п-прозвали.

Едва сказал, как понял, что замечание легло на благодатную почву. Поэтому поспешил тут же обуздать премьер-сержанта:

– Т-та-ак, все, Рауль, уй-мись. «Т-тизона» так «Т-тизона». И без того громко, и к-каждому испанцу понятно, что б-бронеход очень даже непростой. Д-давай по делу. Что это за б-бочка?

– Дополнительный бак. По мере выработки топлива оно самотеком будет перетекать в основной, и когда опустеет, можно легко отсоединить. Там две защелки откинуть, и все. Если останется на месте, тоже ничего страшного. Расположили с толком, на обзор не влияет.

– Ну что ж, д-дополнительное т-топливо не помешает. Г-глядишь, еще и в-вернуться сумею. Кстати, Р-рауль, а г-где м-мой карабин?

– В рубке в зажимах и стоит. Чистенький и готовый к бою.

– Эт-то х-хорошо, – удовлетворенно кивнул Григорий. – А эт-то еще ч-что такое?

Азаров расслышал стрекот кинокамеры и с нескрываемым изумлением посмотрел на оператора. Тому, как видно, изумленное выражение лица бронеходчика было совершенно без надобности, и он поспешил отвести камеру в сторону. Взял панораму могучего теперь уже «Тизона» и с чувством выполненного долга выключил аппарат.

– В-вы кто? – ошалев от подобной наглости, спросил Григорий.

– Не помните? Я снимал тот бой под Сигуэнсой, когда вы совершили свой неподражаемый подвиг. Кинохроникер политического отдела Бенито Кампос.

– Д-допустим, я вас п-помню. Н-но что в-вы делаете здесь?

– Я буду освещать ваш рейд на станцию Байдес. Допуск у меня имеется, можете уточнить у капитана Егорова, – с ленцой ответил корреспондент.

– Иг-гнат П-пантелеевич?

– Собственной персоной, Гриша, – появляясь из-за угла, отозвался Егоров, неся левую руку на перевязи.

– З-здравствуй.

– И тебе поздорову. Ты чего заикаешься?

– К-контузило. А т-ты? – указывая кивком на раненную руку, поинтересовался в свою очередь подпоручик.

– Не повезло. Причем за один день дважды. И оба раза на левую руку.

– Эт-то точно.

– А на Бенито ты не косись. Он, можно сказать, поклонник твоего воинского таланта. Как начал снимать атаку с самого начала, так едва и успевал менять бобины. А потом еще и трясся над отснятыми, пока не проявил. Я видел твою эпическую битву. И знаешь, впечатлился. Ну прямо богатырь былинный.

– Б-богатырь не я, а он, – обернувшись к бронеходу, смущенно произнес подпоручик.

– Ага. Я гляжу, твои ребятки уже поведали. Они ведь не успокоились и выписали название. Мелко так, чтобы можно было рассмотреть только с близкого расстояния, но зато белой краской. Если обойдешь, то увидишь на левой стороне груди.

– А ч-что это, оп-ператор г-говорит об освещении р-рейда?

– Кинохроникер. Не обижай, – со значением воздев палец, уточнил Игнат. – Его определили в один из экипажей Ермилова. Рвется человек увековечить подвиги республиканцев. Ну как такому откажешь? Стоять! Бенито, ты такой проныра, куда тем шпионам. Вот что ты собрался делать?

– Но вы так удачно стоите на фоне машины. Я хочу заснять. Просто беседуйте как беседуете.

– Я тебе сейчас руки поотрываю. И это я еще добрый. Потому как если мое начальство увидит мою рожу на экране, оторвет уже голову. И заметь, не тебе. Вот отойду, тогда и снимешь. Гриша, окажите с механиками содействие этому неугомонному. Сделайте все, о чем попросит. Это важно. И да, у него с допуском все в порядке. Тем более что отснятый материал сразу же попадет ко мне.

– Д-да я…

– Все, Гриша. Ну так уж случилось, что приходится тебе драться не только на поле боя, но и на пропагандистском фронте. Так сказать, за умы и сердца.

– Д-да ну т-тебя, – покраснел Азаров.

– Ну ты прямо как девица на выданье. Вот ей-богу. Лучше скажи, тебе как, по рюмашке опрокинуть не возбраняется?

– Д-доктор не рек-комендовал. Н-не с моей головой пьянеть.

– Ясно. Тогда как закончишь здесь, подходи чайком побалуемся.

– Я к-как тут закончу, х-хочу угол найти и п-поспать для начала. П-после контузии постоянно в сон к-клонит. А т-тут предстоит бессонная ночь.

– Скучный ты человек, Гриша. Но все одно подходи. Я тебе свою койку уступлю. Меня после ранения сюда определили. Оно вроде и при деле, и в то же время чисто санаторий. Грызу орехи, хрумкаю яблоки. Вот будешь смеяться, но испанцы отчего-то не любят яблоки. Варят из них варенье, делают джемы и тому подобную хрень, а так чтобы по-людски просто съесть, ни-ни. Темные люди, скажу я тебе.

Глава 5 Бой у полустанка

Это были не горы, а скорее высокие холмы с крутыми склонами, густо поросшими лесом, по которым нужно не то что подниматься, а буквально карабкаться. Удержать – проще простого, атаковать – мало того что сложно, так еще и бесполезно. Никакого тактического смысла в обладании этими высотами нет. Маневрировать большими силами нереально, и широкомасштабное наступление на этом направлении не развить. Даже если удастся перебросить какие-то части, поди обеспечь их снабжение. А голыми руками много не навоюешь.

Но командир десятой интербригады товарищ Сталин так не думал. Именно его стараниями было принято решение использовать данное направление. Он считал ключом контрудара атаку в стык между франкистскими бригадами полковника Гарсиа Валиньо, части которого находились на пути к Матильянсу, и полковника Алонсо Веги у Негредо.

По планам комбрига, его отдельная рота пластунов должна бесшумно уничтожить редкие и слабые заслоны на холмах. В образовавшуюся брешь войдут бронеходы и один из батальонов его бригады. Далее бронеходчикам предстояло углубиться в тыл противника и атаковать бронепоезда франкистов. Тем самым они обеспечивали прикрытие наступления батальона, одновременно расстраивали тылы противника и оттягивали на себя его силы. Плохо закрепившиеся части националистов должны быть снесены и опрокинуты.

Все бы ничего, но одним взводом «Тарантулов» при поддержке единственного «Крестоносца» атаковать три бронепоезда – это верх наглости. Тут уж остается уповать только на маскировку и внезапность. Только на них и никак иначе. Если дать время «Наварре», то он один раскатает весь взвод.

В то, что с заслонами на холмах удастся разобраться бесшумно, никто не верил. И командир бронеходчиков – в первую очередь. Но казаки, пусть и объявленные на родине преступниками, все же оставались воинской элитой. Да еще и не молодь какая, а зрелые, умудренные жизнью и прошедшие не одну войну мужики. Они ловко просочились в разрывы между опорными пунктами и с легкостью расправились с ними. Действовали весьма жестко, так что в плен попала лишь небольшая часть солдат противника. Но, возможно, именно этим и объяснялся тот факт, что затея вообще выгорела…

О том, чего стоили ему подъемы и спуски по склонам холмов, Григорий даже вспоминать не хотел. Не раз и не два его «Тизона» едва не опрокидывался. Упади эта махина, и скорее всего она тут так и осталась бы. Ну разве что пригнать сюда дирижабль, чтобы поднять гиганта и перенести его на менее пересеченную местность.

«Тарантулам» в плане крутизны склонов было проще. Все же шесть конечностей – это не две. Но густой лес, покрывающий холмы, представлял определенные трудности ввиду потребности в большем просторе. Машины не столь массивные, и способны игнорировать далеко не все деревья. И кстати, только благодаря тому, что две из них взяли «Тизону» на буксир, ему удалось избегнуть опрокидывания.

Если смотреть по карте, по прямой путь составит около шести километров. Для бронехода это меньше получаса ходу по относительно ровной местности. И чуть больше – по пересеченной, изрезанной неглубокими оврагами. Но вот на преодоление этих холмов им пришлось затратить три часа.

Каково приходилось пехоте, Григорий не хотел и думать. Ведь им предстояло совершить обходной маневр по этим самым холмам. И хотя маршруты разные, у пехоты он никак не короче.

Как бы то ни было, но перед рассветом взвод Ермилова стоял у подножия холмов к северо-западу от Байдаса. Небольшой полустанок местного значения активно использовался сначала республиканцами, теперь же он оказался востребованным у националистов. К тому же ввиду расположения близ линии фронта на него добавили еще две нитки и несколько ответвлений тупиков.

Эти нередко применялись для использования артиллерии бронепоездов. Статридцати– и стапятидесятимиллиметровые орудия отсюда вполне могли накрыть Сигуэнсу. А при необходимости, практически на переделе дальности, – укрепрайон на памятной горе Одинокой. Впрочем, для ее обстрела все же подъехали бы поближе, и направление дороги вполне обеспечивало необходимый сектор огня.

– Ну и какие мысли, господин подпоручик? – холодно поинтересовался Ермилов.

Они сейчас лежали в кустах примерно в километре от полустанка. Сразу за их укрытием начиналось вспаханное поле. Сентябрь, и крестьяне успели управиться с осенними полевыми работами. Во всяком случае, в этом районе. За полем, на расстоянии от сотни до трехсот метров от железнодорожного полотна, хорошо просматривается полоса все еще сохранившей зелень травы.

Местность им известная. Там протекает ручей с каменистым дном. Сам поток – ничего сложного, но вьется по промоине с покатыми берегами высотой порядка двух метров.

Два бронепоезда, «Кастилия» и «Арагон» с крупнокалиберными орудиями, расположились в тупиках. Оттуда удобно вести огонь по позициям республиканцев, запирающим выход из ущелья в районе Матильянса. Тяжелый «Наварра» выдвинулся чуть ближе к фронту и находился на основной ветке. Его задача – прикрытие двух других.

С одной стороны, вооружение у него куда скромнее. Четыре трехдюймовки против шести шестидюймовок в каждой из подвижных батарей. Но никакой ошибки. Это тяжелый бронепоезд. И вооружение тут ни при чем. Главное – броня. Если «Кастилия» и «Арагон» прикрыты лишь противопульными бортами, то «Наварра» защищен пятидесятимиллиметровой броней. И именно эта защита переводила его в класс тяжелых.

Бронеплощадки представляли собой приземистые вагоны с бортами, расположенными под углом. Сверху и по краям – две башни с семидесятипятимиллиметровыми пушками. Первая платформа стоит прямо за бронепаровозом. Далее идет зенитная, с высокими опускающимися бортами, позволяющими вести огонь и по наземным целям. Потом еще одна артиллерийская и вновь зенитная. Перед паровозом – так же зенитная, и открытая платформа с запасными рельсами и шпалами на случай ремонта путей.

– Пя-атью машинами атаковать т-три бронепоезда – с-самоубийство. А еще ч-части на полустанке. Думаю, н-не меньше полка. И й-а вижу минимум одну б-бронебойную батарею. П-пусть пушки и н-на передках, изготовить д-для стрельбы п-прямой наводкой м-много времени не займет.

– Согласен. Но через пятнадцать минут наши начнут наступление на фронте. Если не они, то, по словам Егорова, через тридцать минут пойдут в наступление мятежники. Наша задача – сделать так, чтобы ни одно орудие с бронепоездов не открыло огонь. Сомневаться поздно. Давай по существу.

– В-выходим на дорогу и отк-крыто идем к п-полустанку. У самого ручья ра-асходимся. Й-а вп-право, на «Н-наварру». Вы – влево, н-на т-тех двоих. П-перво-наперво бьем по паровозам. Чтобы сразу же их обездвижить. С-сумеем мы р-разобраться с бронепоездами или н-нет, н-не важно, они п-превратятся в мишень. А т-там и б-батареи накрыть с-смогут, и ав-виация, случись, доберется. В-вот, собственно, и в-все, что приходит мне на ум.

– Мне, признаться, тоже. И самое слабое в этом плане то, что нам придется двигаться по открытой местности. И таки да, бронебойных средств у них более чем достаточно. Но главное – это все же «Наварра». До пушек мы худо-бедно еще дотянуться сможем. А вот этот нам точно не по зубам.

– Й-а в лоб расшибусь, а с-сделаю.

– Придерживайся ручья. Хоть частично тебя сумеет прикрыть. А присядешь, так и вовсе хорошо получится.

– Т-тогда й-а л-лишаюсь маневра. Н-не пойдет. А в-вот вам – вполне. Т-только если п-пойдете по нему, имей в виду, что п-подставишься п-под огонь «Наварры».

– В любом случае подставлюсь, если ты не разберешься с ним быстро.

– Й-а п-постараюсь. Только т-ты уж распредели ц-цели между с-своими. А то н-начнут лупить в одну т-точку.

– Своему «Тизоне» ума вставляй. Я уж как-нибудь, – задорно подмигнул капитан.

– Н-ну, эт-то я т-так, н-на всякий с-случай, – нарочито буднично отозвался Азаров.

Переглянулись понимающими озорными взглядами, словно и не им сейчас идти в неравный бой, и отползли назад. Пора ставить задачу. И в идеале неплохо бы начать одновременно с бригадой Сталина.

Кстати, поговаривали, будто было предложение назвать ее «стальной». Но сам же комбриг и отказался. В Великую войну так прозывалась дивизия, которой командовал генерал Корнилов. В гражданскую он отметился как ярый противник республики Советов и один из руководителей белого движения. Ну и каково старому большевику уподобляться своему врагу? Да он скорее себе мозги вышибет.

– Ну что, братцы, красные, белые, бунтари и верные слуги царя, все мы одним миром мазаны, потому как русские люди. Там, – Ермилов кивнул, указывая куцему строю бронеходчиков на полустанок, – франкистов до одного интересного места. Выйти из этого дела живыми шансов мало. Но там, – капитан махнул на запад, – вот-вот пойдут в атаку такие же русские люди, и только от нас зависит, полягут они все или намылят холку врагу. Лично для меня выбор не стоит. Но каждый из вас может выйти из дела. Я лично составлю бумагу о том, что машина оказалась неисправной и вы вынуждены были остаться.

Ермилов окинул строй внимательным взглядом, всматриваясь в суровые лица мужчин со сложным характером. Неугодные начальству, не терпящие над собой командиров. Ермилов сумел сбить их в подразделение. Прошел с ними через горнило не одного боя. И вот сейчас…

Положа руку на сердце, лично Григорий не стал бы скрывать от подчиненных сложность их ситуации. Но и выбирать не позволил бы. Просто отдал бы приказ, добился его выполнения и, разумеется, сам разделил бы судьбу своего подразделения. Но Игорь поступил по-своему, и…

Бойцы переглянулись и, не дожидаясь команды, разошлись по машинам. При этом они тихо переговаривались, уточняя последние детали по состоянию машин или вооружения. Экипаж одного из «Тарантулов» дружно задымил довольно дорогими папиросами. Не иначе как на черный день береглись. Один из мехводов многозначительно тряхнул перед товарищами подозрительно булькнувшей фляжкой. Вот так. Их никто не заставлял. Они дрались сейчас не за свою родину. Но вопрос о том, чтобы уйти, не стоял.

– Господин капитан, я попросил бы вас ссадить меня во-он там. Видите у дороги небольшой холмик, поросший кустами? – на ходу надевая колпаки на объективы камеры, подошел к Ермилову кинохроникер.

– С нами, стало быть, уже не желаете? – с легкой подначкой, но все же явно не желая задеть, спросил взводный.

– Я не трус, Игорь Степанович.

– А я не сказал, что вы трус, Бенито.

– Я хочу, чтобы вы понимали. От того, что я героически погибну в бою, не будет никакого толку. Потому что с высокой долей вероятности погибнет и весь отснятый мною материал. А как бы вы ни относились к кино, это важно. Очень важно.

– Именно об этом я и подумал, – уже серьезно заметил Ермилов. – Бенито, мы оставим вас здесь. Если пройдете чуть дальше по нашим следам, выберетесь на взгорок с кустами. Вас там не заметят и с трех десятков шагов. Зато все поле боя будет у вас как на ладони.

– До полустанка не меньше километра. И что я сниму? Что-то там вдалеке?

– Ваша камера имеет три объектива и, соответственно, сменную кратность.

– Приближение, безусловно, будет, но только трехкратное. А вот с позиции, указанной мной, до бронепоездов уже не больше трех сотен метров. Причем я оказываюсь посредине и, чередуя панораму, смогу заснять атаку всех трех бронепоездов.

– Бенито, но там и шансов остаться незамеченным куда меньше.

– Я это осознаю.

– Там они могут до тебя дотянуться.

– Зато материалы не сгорят в подбитой машине.

– Хм. Твоя правда. Ладно. Сделаем, как просишь. Но тогда сразу устраивайся на броне замыкающей машины.

– Хорошо.

– Ну что, Гриша, знать, не одних русских отличает храбрость.

– А й-а об-братного и не ут-тверждал.

– Знаю. Держи лапу, друг Гриша. И если что, не поминай лихом.

– П-прощай, Иг-горь.

Григорий взобрался по скобам в рубку «Тизоны». Защелкнул крепления ботинок в замках педалей. Пристегнул карабины подвесной и подтянул ремни. Затем извлек из внутреннего кармана специально приготовленную вату. Скатал шарики, засунув их в уши, наложил сверху большие тампоны и прикрыл их клапанами шлемофона.

Эти меры возымели свое действие. Теперь он практически ничего не слышал. Так, едва различал особенно громкие звуки. К примеру, свист предохранительного клапана котла до него уже не долетал. Пусть он и ощущал его через легкую вибрацию машины. Он вообще чувствовал бронеход, как свою вторую кожу, ну или собственный скелет.

В любом случае лучше положиться на зрение, чем в какой-то момент заполучить целую гамму неприятных ощущений. Головные боли стали реже, о тяжелых последствиях от громких звуков он практически позабыл. Но ведь все познается в сравнении. Лучше не рисковать. Не хватало еще потерять боеспособность от близкого разрыва снаряда или рикошета от брони.

Бросил взгляд на панель с манометрами. Она все еще освещена ацетиленовым фонарем. После ночного перехода он так и не погасил его. Мелькнула мысль сделать это сейчас, но все же передумал. Азаров и без того полностью будет полагаться на зрение, так что лучше, если ему не придется вглядываться в показания приборов.

Наконец изготовившись, он поднял флажковый сигнал «готов к движению» и посмотрел на машину Ермилова. С самого начала было определено, что на территории противника Григорий двигается головным. Игорь запросил готовность у других экипажей.

Молодцы мужики. Понятно, что принцип работы у всех машин схожий. Но в то же время и отличий хватает. Однако они с успехом освоили трофейные «Тарантулы». Или Ермилов, кроме всего прочего, гонял их и по этому материалу? С него станется. Служил и воевал он с огоньком. Любил называть себя человеком войны.

Наконец Григорий получил добро на движение и налег на педаль левой ноги. Привычно, не отдавая себе отчета, поймал баланс. И машина сдвинулась с места. Первый шаг, второй, третий, и вот уже бронеход набрал крейсерскую скорость.

Выйдя из леса и все еще оставаясь невидимыми со стороны полустанка, дошли до дороги и дальше уже двинулись по ней. Вот так взглянешь со стороны, движется усиленный взвод бронеходов, что в условиях холмистой местности не выглядит таким уж неуместным и необычным.

Связь осуществляется посредством гелиографа, посыльных или голубей. То есть все происходит достаточно медленно. Не то что во времена Великой войны, когда повсеместно использовались телефоны, проводные и беспроволочные телеграфы. Даже если кто-то и проявит любопытство, раньше времени бить тревогу не станет.

До русла ручья добрались без проблем. Нагло и совершенно открыто. Не вызвав особых подозрений и беспокойства. Никто не подхватился, даже когда Григорий отвернул вправо, двинувшись вдоль берега ручья. «Тарантулы» повернули налево, вошли в русло и гуськом потянулись вверх по нему, частично прикрываясь берегами.

Момент истины. До «Наварры» не больше ста пятидесяти метров. До бронепаровоза – около двухсот пятидесяти. Угол атаки приемлемый. Запас по бронепробиваемости – миллиметров тридцать. Столь острых углов атаки для снарядов, чтобы обеспечить гарантированный рикошет, попросту нет. Все как раз наоборот. Главное, попасть в цель, и пробитие будет.

Как видно, командир второй артиллерийской платформы не дремал. Обе башни вдруг пришли в движение, наводя стволы своих орудий на «Тизону». Григорий как раз уже начал выводить орудие для поражения бронепаровоза. Но вынужден был на ходу пересмотреть приоритеты. Причем в прямом смысле ни на мгновение не останавливаясь.

Когда артиллерийская платформа оказалась на линии огня, он нажал на спусковой рычаг. Выстрел долетел до слуха довольно слабым отзвуком, мягко толкнувшись в уши. Зато в дрогнувшую панораму прицела было явственно видно, как трассер уткнулся в боковой броневой лист. Обе башни тут же замерли.

Пока вел стволом вдоль состава, орудие успело перезарядиться, и он, не прекращая движения, вновь нажал на спуск. И снова приглушенное эхо выстрела. Трассер, уткнувшийся в стену второй артиллерийской бронеплатформы. Но на сей раз без видимого эффекта. Ну и ладно. Если там кто-то был, то ему сейчас не до взбесившегося бронехода.

Наконец в прицеле появился угловатая защита паровоза. Прицелился в район котла и выстрелил. Этот выстрел порадовал струей пара, вырвавшейся из недр трудяги. Всегда приятно наблюдать результат своей деятельности. Все, эта цель ему теперь неинтересна. Состав полностью обездвижен. Если только не подгонят другой паровоз.

И в этот миг в поле зрения как раз обнаружился искомый объект. Вообще-то, его в их планах не было. Но проигнорировать мощный паровоз Азаров попросту не мог. Довернул орудие и выпустил один-единственный снаряд. Дистанция порядка трехсот метров, а потому для более точного прицела он предпочел сделать короткую остановку. И вновь струя пара, ударившая вбок и обварившая несколько человек. Хм. Может, и пару десятков. Пар – опасная и коварная штука.

Возвращая в панораму прицела орудийную платформу, довернул корпус, а заодно сменил направление движения. Выпустил в первую еще один снаряд. И вновь никакого видимого эффекта, ни единой струйки дыма.

Зато «Тизона» вдруг вздрогнул, получив могучий удар в грудь. Как и предполагал Григорий, на слухе это никак не отразилось. Да, звук сильнее, чем выстрел собственного орудия. Но никакого дискомфорта, кроме вдруг взмокшего от испуга тела, он не почувствовал.

И тут второй удар. Третий. Четвертый. Пятый. Он потерял счет и был вынужден сосредоточиться на управлении бронеходом, а как следствие, сделать шаг назад, дабы не опрокинуться на спину. Причина его трудностей обнаружилась довольно быстро. Расчеты автоматических зенитных орудий находились на боевых постах. Они успели откинуть броневые щиты, освобождая сектор для стрельбы по наземным целям.

На каждой платформе по два орудия, всего шесть стволов. Разумеется, причинить сколь-нибудь видимый вред «Тизоне» они не сумеют. На дистанции более двухсот метров он для них неуязвим даже со спины.

Но это они не могли пробить броневой панцирь. А вот сосредоточив на бронеходе огонь нескольких орудий, вполне способны не просто его остановить, но и опрокинуть. А тогда уж машине конец. Как уже говорилось, подняться самостоятельно у «Крестоносца» попросту нет никаких шансов.

Чувствуя, что теряет баланс, Григорий отступил еще на шаг. Сумел прицелиться в платформу посредине. Выстрел! Снаряд прошел мимо орудия, ударил в броню за спинами расчета, благополучно прошил ее и улетел дальше. Франкисты даже испугаться не успели. Если вообще сообразили, что произошло. Потому как работа автоматов не замедлилась ни на секунду. Ну, разве что, израсходовав магазин с патронами, прислуга начала перезаряжать орудия.

Григорий рванул тросы, взводя по одному ряду реактивных снарядов в обоих плечевых пусковых установках. Нажал на спуск, посылая первую серию в среднюю платформу. Затем довернул корпус и выпустил следующую в головную, перед паровозом.

В среднюю добиться попаданий не получилось, снаряды ударили в насыпь. Зато вторая приняла две ракеты точно на платформу. Пролетев над опущенными щитами правого борта, они врезались в левый и, ясное дело, не сумев преодолеть эту преграду, рванули внутри, накрыв весь личный состав. Кто там погиб, кто выжил, не суть важно. Главное, что они сейчас не представляют опасности.

Пока корпус разворачивался обратно, Григорий бросил взгляд в боковой перископический триплекс. Расчеты быстро приходят в себя и вот-вот будут готовы вновь открыть огонь. Но Азарова куда больше привлекло то, что вторая артиллерийская платформа, с самого начала не проявлявшая никаких признаков жизни, вдруг ожила, и ее башни начали поворачиваться, нащупывая «Тизону». Вот уж теперь не до зениток.

Хотя-а-а, чего это он? Сыграл свою роль стереотип борьбы с бронированными целями артиллерийским и ракетным огнем. Но тут-то все иначе. Доворачивая корпус, он провел ствол орудия мимо распластавшихся на платформе солдат. Едва осознав это, они подхватились и вновь бросились к автоматам.

В этот момент рявкнуло орудие, посылая в утробу платформы третий снаряд. Одновременно затарахтел МГ-34, спаренный с хранящим молчание крупнокалиберным пулеметом. Оба расчета смело ливнем пуль. Кого достало насмерть, кто получил рану, а кто и просто поспешил распластаться, спасаясь от обстрела, так сразу и не разберешь.

Стальной гроб артиллерийской платформы наконец подал первые признаки попаданий. Из пробоин и щелей потянулись струйки дыма, с каждой секундой становясь все гуще и темнее. Эти орудия окончательно выведены из боя.

Вновь ударили в грудь двадцатимиллиметровые снаряды. Это автоматы с пока еще не обработанной им первой платформы. Но это уже мелочи. Грохот раздражает, но вреда от него приключиться не может. Если только не попадут в триплекс. До Григория не дотянутся, но обзор у бронехода и без того не блещет, и сокращать его еще больше нежелательно. И вообще, зенитки тут лишние. Вдруг республиканцы изыщут-таки возможность для нанесения воздушного удара? Поэтому он решил совместить избиение расчета пулеметом с добиванием второй артиллерийской платформы.

Удар был такой силы, что Азаров буквально затрепетал в подвесной системе, словно колышущийся на ветру лист в паутине, не в состоянии ни упасть, ни приложиться телом о бронированные стены. Разве что руки, которыми он невольно взмахнул, задели едва ли не все, до чего смогли дотянуться.

По голове словно приложились дубиной. Несмотря ни на какие предосторожности, в ушах знакомо зазвенело на одной протяжной, нескончаемой ноте. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Но сознания он не потерял, как и присутствия духа.

«Тизона» начал заваливаться на правый бок. Григорий попытался противиться этому, усиленно заработав педалями и манипулируя ногами. Но машина отказывалась слушаться. Левая нога словно отсутствовала. Правая подломилась, и бронеход грузно упал на пашню, вздымая облако пыли, оглашая окрестности грохотом, скрежетом сминаемого и выворачиваемого металла. Подпоручик кожей чувствовал, как от машины отрываются целые куски.

Дверь в рубку выгнуло вовнутрь так, что она практически выворотила правый манипулятор из крепления, уничтожая тонкий механизм управления вооружением. Азаров едва успел убрать руку, чтобы не лишиться ее. Ну и, к его счастью, искореженный метал до него не дотянулся. Самую малость. Но все же не достал.

Наконец в рубке повисла звенящая тишина. Хм. Ну или это у него в ушах звенело. Как ни странно, сам офицер об этом мало думал.

Едва осознав, что машина замерла, он поспешил оценить обстановку. Паровая машина – весьма коварный движитель. Конечно, котел новой системы уже не уподобляется заряду взрывчатки. Но вырвавшийся из него пар не менее опасен. Григорию доводилось видеть обваренных людей, которые молили прекратить их мучения и добить. Одна мысль о возможности испытать это на себе заставила его вздрогнуть.

Прошелся взглядом по приборной панели. Несмотря ни на какие перипетии, ацетиленовый фонарик продолжал гореть, и отражатель исправно отбрасывал свет на целый ряд манометров. Стрелка показаний котла отмечала нормальное рабочее давление. Получается, он исправен. Со слухом у Григория, конечно, имеются проблемы, но он чувствует легкую вибрацию от работающей паровой машины и масляного насоса.

Взгляд скользит дальше по манометрам. Показания приводов всех трех пулеметов и правой пусковой установки реактивных снарядов на нуле. Ну да это и понятно. Возникли проблемы и с левой ногой. На нее заведено несколько манометров, но давление – только на первом из них, в тазовом сочленении. Стрелка в рабочем диапазоне, но при этом дрожит так, как это бывает при работе предохранительного перепускного клапана. Однозначно повреждение масляной магистрали от таза до колена.

В остальном вроде все нормально. К тому же и пыль начала оседать, открывая обзор. Триплексы правой стороны и центра выведены из строя. Один разбит, остальные зарылись в землю. Но часть слева сохранилась и, находясь на высоте чуть больше метра над землей, предоставляет кое-какой обзор. И увиденное Азарову совершенно не понравилось.

Первая бронеплатформа «Наварры» все же ожила. Бдительный экипаж оказался еще и везучим. Сомнительно, чтобы в бронепоезд прибежали посторонние. Или в момент попаданий там был не весь экипаж? Не важно. Главное, что именно в этот момент одно из орудий рявкнуло, выпуская снаряд по «Тарантулам» Ермилова.

Капитан повел свои машины по руслу ручья, прикрываясь от «Кастилии» и «Арагона» довольно высоким берегом. Попасть в едва возвышающиеся над ним машины, да еще и пребывающие в движении, не так чтобы и просто. К тому же поди выстрели из стопятидесятого калибра, развернув орудие поперек платформы. Да ее от такого попросту опрокинет.

Трудная мишень и для обнаружившейся на полустанке батареи бронебоек. Пусть она там даже и не одна. Подвижная мишень высотой менее метра и шириной три – та еще задачка. Опять же, со стороны станции бронеходы должна прикрывать еще и железнодорожная насыпь, если не скрыть полностью.

Но вот для «Наварры» взвод капитана как на ладони. Русло ручья как раз проходило под таким углом, что попадало в сектор наблюдения и стрельбы бронепоезда. Ну и артиллеристы конечно же этим воспользовались. И не только они, а еще и оставшиеся на хвостовой платформе зенитчики. Это Григорию их огонь что слону дробина. А вот у «Тарантулов» на бортах и корме броня всего лишь противопульная.

В подтверждение этих мыслей очередной автомат, завершивший перезарядку, открыл огонь, и Азаров заметил, как вокруг одного из бронеходов пробежала строчка земляных и водяных фонтанчиков. Явственно различил два или три попадания по корпусу. Машина накренилась на правый борт и замерла, уткнувшись в берег.

«Тарантул» следовавший впереди подбитого, сместился вправо, уходя под защиту корпуса обездвиженного товарища. Второй бронеход уже укрылся за другим, так же подбитым. Из выведенной из строя техники полез экипаж с личным оружием наперевес. Григорий заметил троих. Сколько выбралось из перовой, он не видел, хотя и наблюдал возле нее какое-то движение.

Рявкнули оба оставшихся орудия «Наварры». Один трассер бронебойного снаряда ударил в уже подбитую машину, скрывшись в ее утробе. Никаких сомнений, до укрывающегося за этой преградой бронехода он не добрался. Второй прошел выше цели. Достать укрывшихся сейчас весьма проблематично. Однако остатки взвода Ермилова прижаты наглухо. Стоит им попытаться высунуться, как они тут же будут расстреляны. Отсиживаться до бесконечности не получится. Сейчас их обойдет батарея бронебоек и попросту расстреляет.

Вновь взгляд скользнул по приборной панели. Манометры орудия показывают полную исправность системы привода. Вися на правом боку, положил руку на манипулятор, мысленно помолился и повел рукоятью. Стальное тело тут же отозвалось привычной легкой дрожью пришедшей в движение пушки.

Взгляд в панораму прицела. Она исправно меняется, двигаясь вместе со стволом. Вот в ней оказалась та самая артиллерийская платформа со столь опасными семидесятипятимиллиметровыми орудиями. Вновь мысленная молитва, и пальцы потянули спусковой рычаг.

Б-банг!

Трассер уткнулся в наклонную броню бронепоезда и исчез в утробе стального монстра. Еще выстрел. И еще. Теперь перевести прицел на автомат. Один отчаянный наводчик разворачивает зенитку, собираясь открыть огонь по вдруг ожившему бронеходу. Остальные, осознавая бесполезность этого, начали прыгать на землю.

Не обращая внимания на застучавшие по броне малокалиберные снаряды, Григорий тщательно прицелился и выстрелил. Снаряд ударил точно в зенитку, буквально выворотив ее и задрав стволы куда-то в небо. Наводчика отбросило в сторону, как тряпичную куклу. Перевел прицел и вновь нажал на спуск. Второй автомат от прямого попадания клюнул стволом вниз. Все. Оба теперь годятся только на переплавку.

И напоследок еще два снаряда в уже пораженную артиллерийскую платформу. Так чтобы с гарантией. Взгляд в направлении затаившихся машин Ермилова. Капитан заметил изменения и вернулся к своей первоочередной задаче. Два оставшихся бронехода вновь двинулись по руслу ручья, расстреливая платформы с установленными орудиями. После одного из выстрелов рвануло так, что не просто разворотило саму платформу, но и опрокинуло сразу три.

Серьезная сила. Более чем. Но совершенно беспомощная при таком обстреле сбоку. Пулеметы и зенитки – вот и все, что могли использовать франкисты. Но против лобовой брони «Тарантулов» это попросту бесполезно. Даже сосредоточение огня сразу нескольких орудий тут не поможет. Паукообразная машина – это не человекоподобная. Она не опрокинется, так как имеет отличную опору в виде шести лап. Если только акцентировать огонь именно на конечностях. Но Ермилов не собирался предоставлять им такую возможность.

А вот и гости. Пехота оживилась. Боятся невероятно. Но в то же время упорно ползут в сторону подбитого «Тизоны». Как видно, страх быть расстрелянными перевешивает. Вот и ползут. Вперед не вырываются, каждый из солдат старается оказаться за спиной своего товарища. Но бесконечно это продолжаться не может. Офицеры и сержанты поторапливают, и приходится ползти вперед, всячески изыскивая возможность, чтобы вновь оказаться за спинами товарищей.

Но как ни силен был страх, они все же медленно, но верно сокращают расстояние. Еще немного, и доберутся до русла ручья буквально в двадцати метрах от подбитой машины, где смогут перевести дух. А там и до ненавистного бронехода недалеко. И его пилоту не позавидуешь. Устроившему такое лучше бы погибнуть в бою. Потому как рвать будут долго и вдумчиво.

И это Григория категорически не устраивало. Все, что мог, и даже больше того, он сделал. Пора и честь знать. Жаль, конечно, терять столь удачно обретенный бронеход. Но не погибать же теперь вместе с ним. Он не капитан корабля, чтобы отправляться на дно вместе со своим судном.

Руки быстро и привычно заскользили по застежкам подвесной, высвобождая его из плена ременной паутины. Лежать на боку без поддержки не так удобно. Металл больно врезается в тело. Но это не беда. Можно и потерпеть малость.

Дернул за рукоять аварийного люка над головой, рассчитанного как раз на случай эвакуации из упавшей машины. Порядок. Рычаг с легкостью провернулся, и появился просвет между корпусом и чуть приоткрывшейся крышкой. Все работает.

Вновь провернул рычаг, запирая люк. Потянулся к тросику взведения курков реактивной установки на левом плече. Трижды дернул, изготавливая к бою все восемнадцать реактивных снарядов. Используя вертикальную наводку как горизонтальную, навел блок в нужную сторону. И наконец потянул за спусковой рычаг.

С гулким шелестом снаряды начали срываться с направляющих и устремляться в сторону противника. Удачно упала машина, чего уж там. Вряд ли получилось накрыть подбирающуюся пехоту. Скорее всего ракеты пройдут над их головами и рванут где-то за железнодорожным полотном. Даже, возможно, нанесут кое-какие потери. Но это неважно. Главное, что они нагонят страху на атакующих. Ревущие над головой реактивные снаряды – то еще удовольствие.

Едва последняя ракета покинула направляющую, как Азаров открыл люк и поспешно начал покидать машину, проклиная на чем свет стоит мелких, плюгавых бронеходчиков и конструкторов, не озаботившихся диаметром отверстия побольше. Не будь на руках кожаных перчаток, то посбивал бы руки в рубке, когда размахивал ими, как ветряная мельница, а вот здесь пообжигал бы к нехорошей маме. Реактивная струя неплохо разогревает металл.

Прикрываясь все еще висящим дымным следом ракет, добежал до берега ручья и, скользнув в поток, побежал вверх по течению. У него есть и карабин, и маузер, и подсумки с четырьмя гранатами, но вот желания вступать в последний и решительный пока нет. Ясное дело, если придется, то-о… Но отчего это нужно делать обязательно там, где до него добраться куда как проще? Ведь можно найти и более удобную позицию.

Опять же, там, метрах в трехстах, должны быть выжившие из экипажей подбитых машин. Заниматься их спасением Ермилову было некогда. Для него главное – добить бронепоезда. Вот Григорий и объединится с выжившими. Ну и командование примет, благо кое-какой опыт в подобных переделках у него имеется. А там, глядишь, вместе и выбираться из этой передряги будет проще.

Глава 6 Точки над «ё»

– Разрешите, господин полковник? – Егоров прикрыл дверь и вытянулся в струнку, вскинув ладонь к обрезу пилотки.

Ну чисто образец строевой выправки, если бы только не левая рука, висящая на перевязи. Это несколько смазывало образ военного с агитационного плаката. Хотя-а… если подумать, то так даже лучше. Черная косынка, переброшенная через шею, добавляла ему героичности, указывала на тяжелую ситуацию, в которой находится республика, и в то же время на непреклонность ее защитников. Да. Надо будет подбросить эту идею в агитационный отдел. Правда, капитану на том плакате делать нечего.

– Проходите, Игнат Пантелеевич. Присаживайтесь, – откладывая документ, который в этот момент изучал, пригласил полковник Сухарев.

Сергей Демьянович к своим сорока пяти дослужился до звания полковника и, в отличие от подавляющего большинства, прибыл в Испанию вовсе не за карьерным ростом. Любая война – это в первую очередь новый опыт, новые методы работы и практика. Самое главное – реальная практика, которую не заменить никакими академическими знаниями. Так что он здесь трудился на благо контрразведки Российской империи. Ни много ни мало.

– Игнат Пантелеевич, вы ведь прибыли три часа назад, не так ли?

– Так точно, господин полковник.

– Экий вы. Входите в кабинет, демонстрируя выправку, коей обзавидуются гвардейские офицеры. Да еще и придерживаетесь столь официального тона. К чему бы это?

– Ну так три недели как по минному полю ходил, Сергей Демьянович.

– А-а-а. Вон оно что. А с докладом тогда отчего задержались? Или от этого мина не рванет?

– Хотел сначала закончить с отчетом и потом уж доложиться по всей форме.

– Или успеть тихонько отправить Изабеллу с сыном? Господи, да не смотрите на меня так. Думаете, я не знаю, что ваша задержка вызвана переносом времени отлета дирижабля в Россию? Что за блажь, господин капитан?

– Знать бы самому, господин полковник, – виновато улыбнулся Егоров. – Сначала я дал слово, что сумею защитить как ее, так и близких. Родных удалось вывести из-под удара без труда. А с ней…

– Я в курсе, что ей грозила смертная казнь. Но не обязательно же жениться.

– Угу. Не обязательно. Но… Нет у меня объяснений, господин полковник. Просто влип, вот и все.

– Н-да-а, Игнат Пантелеевич, не ожидал я от вас. Не ожидал. Жениться на вражеской пособнице. Абсурд какой-то, – покачав головой, заключил Сухарев.

– Она стала пособницей нашими стараниями, господин полковник. Да и выбора у Изабеллы не было. Она мать и защищала своего ребенка. Как могла, так и защищала.

– Н-да. Давайте в общих чертах, что там и как?

– В общих чертах: она и ребенок погибли при задержании связного. Данный факт подтвержден двумя оперативниками и начальником контрразведки интернационалистов.

– И как вам удалось снюхаться с Кочановым? – удивился полковник.

– Да как-то так вышло. Он ведь получил приказ на мой арест и дознание по факту моей работы на противника. Но к тому моменту мы уже начали раскручивать шпионскую сеть. Старый чекист и предположил, что кому-то очень хочется избавиться от меня. Повременил с арестом, даже лично катался к Троцкому, убеждать в ошибочности принятого решения. Когда же я уперся, заявив, что расправы над девушкой не допущу, плюнул на все и пошел на подлог.

– Ясно. Слушайте, вот мне интересно, а как ваши родители примут испанскую невестку-то? – все не унимался Сухарев.

– Нормально примут, – пожал плечами Игнат. – Вы на Дону бывали?

– Разумеется.

– Казачек видели?

– Ну так, – полковник даже подкрутил ус.

– Согласитесь, красавицы?

– Спорить не буду.

– И не надо. Потому как это правда. А все оттого, что казаки нередко себе жен воровали или приводили полонянок из походов. Ну и кто станет так-то возиться с дурнушками? Вот и выходит, что мало красавицы, так еще и кровь свежая. У Изабеллы и того и другого в избытке.

– Ну-ну. Главное, чтобы у вас это был не синдром вины.

– Ни в коем случае. Лично я к ее вербовке отношения не имею и до поры не знал даже о ее существовании. Так что никакой вины. Скорее уж счастливый случай.

История эта началась несколько лет назад, когда ничто не предвещало войны в Испании. Разведывательному отделу генерального штаба удалось внедрить в абвер офицера. Не лишенный талантов молодой человек быстро преуспел в карьерном росте. С началом войны по собственному желанию, а также по приказу из Петрограда был направлен в Испанию.

Успехи добровольческого корпуса, в которых у русского командования не было никаких сомнений, обязательно должны были повлечь за собой активное противостояние левых партий. Только наивный глупец мог полагать, что они смирятся с ростом авторитета России. В свою очередь, российская сторона была готова к союзу с ними. В конце концов, именно этим путем и пошел император Алексей Второй.

Но договариваться он намеревался только на своих условиях. А значит, на фоне преуспевающего добровольческого корпуса интернационалистов должны были преследовать неудачи, отчего неминуемо поползет вниз и авторитет левых партий. Опять же, не помешало бы немного проредить наиболее радикально настроенную и активную их часть.

Русская контрразведка обеспечила своего агента в абвере шпионской сетью. И далее регулярно снабжала достоверными сведениями. Разумеется, относительно положения дел там, где нужно было подгадить противникам Негрина.

В идеале интернационалисты должны были обжечься без участия контрразведки корпуса. Но с покушением на Слащева ситуация изменилась. Оставлять без ответа подобный выпад было нельзя. Вот только обвинения, исходящие от царских прихвостней, воспринялись бы в штыки. Тем более что на генерала уже косились. Ходили упорные слухи относительно его переговоров с противником.

Вообще-то, сущая правда. Но не вся. Подобный ход преследовал сразу несколько целей. Кроме усыпления бдительности, насыщения дезинформацией, следовало еще и подгадить сопернику русского агента в абвере, непонятно с чего вдруг назначившего его в свои личные враги. Тот как раз курировал направление добровольческого корпуса.

Пока Слащев в течение месяца вел беспрестанные бои на северном направлении, полковник Сухарев развернул активную деятельность по созданию дублирующей шпионской сети, которой было не жалко пожертвовать. Подобрали и главу сети, на связи у которого якобы находились двое офицеров генерального штаба и лица, причастные к покушению на Слащева в том числе. Лица далеко не последние в партийной элите левых.

Взятый республиканцами немецкий шпион умел проигрывать. Он без лишних препирательств сдал на белом глазу всю свою агентурную сеть и каналы связи. Благодаря чему сумел избегнуть пыток. А к чему пытать, если все предоставляемые им сведения раз от разу подтверждаются и укладываются в стройную картину.

Игра велась настолько тонкая, что бросала тень даже на товарища Троцкого. А вот в отношении русского генерала не было даже намека. Это уже господа-товарищи сами пускай додумывают в ходе допроса ничего не понимающих, а потому и упорствующих подозреваемых. Если судить по применяемым методам и неопытности дознавателей, те вскоре станут сознаваться во всех смертных грехах и даже больше.

А вот тот, кто подвел их под молотки, сбежал. Усыпил бдительность контрразведчиков и, в какой-то момент перебив охрану, ушел. Не сам, конечно. Ему помогли. Но обставили все самым наилучшим образом, и сомнений в том, что он управился своими силами, не возникло. Арестованным по его делу это обстоятельство помочь никак не могло. Сам же он перешел линию фронта и явился к своему куратору.

Старая агентурная сеть продолжала исправно работать по сей день и будет функционировать еще долго. Поэтому агент в абвере не утратил доверия. Вскрытая сеть – это не повод для наказания. Тем более если сведения очень даже достоверные. Так бывает. Контрразведка противника тоже не дремлет. Плюсом к тому рядом с ним легализовался верный товарищ и помощник. А это ох как немало. Ну да, все верно. Немецким шпионом был русский разведчик.

– Оговоренные товарищи не вывернутся? – поинтересовался полковник.

– Слишком много фактов, указывающих на них. Так что им не позволят отвертеться. А вот те, кто стоял над ними, будут точно знать, откуда дует ветер, и впредь хорошенько подумают, прежде чем пакостить, – заверил капитан.

– Что Лев Давидович? – спросил о насущном Сухарев.

– Его непреложный авторитет сильно пошатнулся, – усмехнулся Егоров. – Зря он сунулся в Испанию. Лучше бы и дальше оставался теоретиком. А так… Не удивлюсь, если господин товарищ Сталин притянет его за бороду к ответу. У этого особо не забалуешь. И зол как черт. В ходе этой бестолковой операции стороны остались на прежних позициях, потери в русских бригадах – до шестидесяти процентов, из них почти половина – безвозвратные.

– Вот и ладушки. Пусть уж лучше сами друг дружку в банке грызут. Кстати, а как вы оцениваете Иосифа Виссарионовича?

– Если вы хотите убедить его вернуться в Россию заниматься коммунистическим движением на легальной основе, то не советую.

– Откажется?

– Еще как согласится. Но только он из непримиримых и ярых большевиков. Лично ему легальное положение будет только на руку. Нам же – лишняя головная боль. Свои выкладки я изложил самым подробнейшим образом в донесении.

– Ясно. Кстати, Игнат Пантелеевич, а как супруга доберется до ваших родителей?

– Я уже позаботился об этом.

– Хм. Понятно. Вот что, пишите-ка рапорт на отпуск по ранению.

– Но-о…

– Устраивайте семейные дела и приводите свое здоровье в порядок.

– Да у меня в мягкие ткани…

– Вот через месяц и вернетесь. Я вас не отсылаю, Игнат Пантелеевич, – ободряюще улыбнулся полковник. – Война в Испании закончится не сегодня и не завтра. Так что потребность в знатоке местных реалий и специфики исчезнет еще нескоро.

Сухарев не лукавил. Масштабы поставок вооружения из России впечатляли. И то, что на виду, являлось лишь верхушкой айсберга. Кроме того, на территории, занимаемой правительством, налаживалось производство боеприпасов, объемы которого обещали уже в ближайшем будущем полностью обеспечить потребности армии.

Словом, все указывало на то, что в скором времени республиканцы перейдут в наступление. Но на деле это было далеко не так. Активность сохранится на северном направлении Центрального фронта, где в основном заправляли интернационалисты. На Восточном фронте в провинции Арагон. На Северном фронте, в который входили Страна басков, Кантабрия и Астурия.

Летом мятежники попытались провести наступление в Стране басков, но благодаря трем обстоятельствам обломали зубы. Первое – это внушительные поставки вооружения, авиации и броненосных сил. Кроме инструкторов, там была развернута отдельная добровольческая бригада из двух пехотных и одного броненосного полков. Второе – это наступление Слащева, оттянувшее на себя изрядные силы противника и нанесшее серьезные потери. Ну и третье – едва минувшие события в районе Сигуэнсы.

Все лето и сентябрь на Южном фронте проходило формирование, насыщение техникой и вооружением, а также обучение армии. Узнай кто о реальных затратах на эти мероприятия, о том, сколько переведено боеприпасов всего лишь на обучение, и бури не избежать. А уж если станет известно о численности войск под командованием генерала Посаса, тут и вовсе может случиться невообразимое.

Левые непременно подняли бы шумиху насчет предательства и пособничества врагу. Причем не остановились бы и перед открытым вооруженным выступлением. Подобное случилось несколько месяцев назад в Барселоне. Но мятеж удалось задавить, не дав разгореться.

Но южная армия не сдвинется с места, продолжая удерживать и укреплять занимаемые позиции. А еще пополняться личным составом и заниматься обучением. Бойцы будут скрипеть зубами, но останутся на месте.

Мало захватить территорию. Ее еще нужно удержать. А сделать это можно лишь при условии, что население этих земель само захочет остаться в республике. При существующих же реалиях это попросту невозможно. На сегодняшний день народ на территории, занимаемой законным правительством, живет хуже, чем это было при свергнутом короле. Смешно сказать, но, несмотря на обилие сельскохозяйственных угодий, у республиканцев ощущается постоянная нехватка продовольствия. Да что там говорить. На территориях, контролируемых мятежниками, уровень жизни гораздо выше. А ведь они вовсе не декларируют свободу, равенство и братство.

Гражданскую войну невозможно выиграть одной силой оружия. Здесь в первую очередь идет борьба за умы людей. Все просто. Сумеешь убедить, что ты стоишь за лучшую долю, – победишь. Нет – проиграешь. И вот именно этим и предстояло заняться правительству. Сделать так, чтобы людям было что терять, чтобы при случае они с вилами в руках вставали на защиту своих интересов.

Так оно и вышло вначале, когда у мятежников не получилось осуществить переворот. У них на пути встали обычные люди, рабочие, крестьяне, студенты, интеллигенция. Именно они в первые месяцы умудрились выстоять не благодаря бестолковому правительству, а вопреки ему. Но сегодня вера в светлое будущее утрачена. Народ живет с оглядкой на репрессии. И это неправильно.

Именно поэтому основу сегодняшних поставок составляют мирные грузы. В республику прибывает множество гражданских специалистов. В том числе внушительная группа, которая поможет осуществлять реформы по образу и подобию Российской империи, но адаптируя под местные реалии. Была проделана огромная теоретическая работа. Пришла пора воплощать это на практике.

Двигаться нужно шаг за шагом, методично и без излишней спешки. Не совершить переворот в сознании людей сию минуту. Но указать путь, по которому следует двигаться. Причем с конкретными примерами, первыми результатами и внушением веры в то, что это движение не прекратится, а только набирает обороты…

– Кстати, Игнат Пантелеевич! – Сухарев остановил капитана уже в дверях.

– Да, господин полковник?

– Как вы можете охарактеризовать подпоручика Азарова? Я сейчас не о его подвигах на поле боя. За это его по достоинству отметят испанцы и император не забудет.

– Хотите привлечь его к тайным операциям? – усомнился Егоров. – Не его профиль. Он солдат, и этим все сказано. Выполнить приказ, проявить разумную инициативу в бою, прикрыть собой товарища, в конце концов. Но на нашей кухне ему делать нечего.

– Есть намерение привлечь его к работе по одному секретному проекту.

– Сохранение военной тайны, – догадался капитан. – Тут все нормально. Кремень. Даже если с него не брать подписку. Только…

– Что не так, Игнат Пантелеевич?

– Сергей Демьянович, а почему именно он? Я так понимаю, нужен бронеходчик. Ну так есть с куда большим боевым опытом и практикой. Сомневаюсь, что в работе над секретным проектом нужна лихость.

– Участие этого молодого человека – непреложное условие руководителя проекта.

– Дайте-ка догадаюсь. Уж не инженер ли Полянский?

– Он.

– Решил отблагодарить своего спасителя? Ну, тогда он подложил Григорию большую такую свинью. Парень просто на седьмом небе от счастья. Несмотря на контузию, носится с идеей восстановить своего «Тизону». А тут его вдруг выдергивают из боевой рубки – и в Россию.

– Понятия не имею, что там разрабатывает Полянский, но коль скоро к Азарову нет претензий по факту сохранения тайны, значит, он отправится прямиком в Россию. Все, Игнат Пантелеевич, пишите рапорт, собирайтесь и на аэродром. Вы уже внесены в списки, и через два часа дирижабль отчалит, с вами или без. Глупо терять сутки. Их всего-то тридцать. Причем с учетом дороги. Не забывайте.

– Так точно, господин полковник! – задорно ответил капитан и поспешил скрыться за дверью.

Глава 7 Гренада моя

– Юнкер Дробышева!

– Я!

– Выйти из строя!

– Есть!

Рука привычно легонько толкнула в правое плечо Травиной. Та сделала шаг вперед и сместилась вправо, освобождая путь Алине из второй шеренги. Три четких строевых шага. Разворот кругом. И, вздернув подбородок, замереть, наблюдая за тем, как Татьяна занимает свое место в первой шеренге.

– За успехи в обучении и образцовое выполнение учебного задания юнкеру Дробышевой… – поручик Ольховская сделала паузу.

– Я! – тут же звонко выкрикнула девушка.

– Объявляется внеочередное увольнение.

– Служу Царю и Отечеству!

– Встать в строй.

– Есть!

В душе Алины сейчас пели птицы. И причина вовсе не во внеочередном увольнении. В конце концов, их не держат в черном теле. И если не было провинностей, задолженностей по учебе или не выпадал очередной наряд, то увольнение в воскресенье случалось непременно. В ее случае ситуация несколько отличалась.

Сегодня суббота, и после обеда весь взвод будет задействован на паркохозяйственном дне. То есть драить и скоблить казарму, мести закрепленную территорию на улице, затем баня, смена постельного и нательного белья. Правда, последнее скорее уж к парням. Девчата следили за собой куда тщательней, но распорядок есть распорядок.

Алина же сразу после обеда может убыть в город, причем с ночевкой, и вернуться только к завтрашнему вечеру. Больше суток обычной гражданской жизни, без беспрестанной муштры и изучения многочисленных учебных предметов.

Но ее хорошее настроение было обусловлено даже не этим. Сегодня они впервые попробовали управлять настоящим шагоходом. Броня на нем отсутствовала, как и боевая рубка. Эдакая платформа с подпружиненным креслом и ремнями безопасности. Педали управления четырьмя опорами, приборная панель. Сзади паровой котел, машина и масляный насос.

Со стороны кажется, что управлять шагоходом не так чтобы и сложно. Все же четыре опоры. Поди урони такую машину. Но трудности присутствовали. И Алина с однокашницами прочувствовали это на себе. Однако ей все же удалось ни разу не клюнуть носом, не просесть на корму и не дать серьезного крена на один из бортов. Более того, она единственная смогла преодолеть полосу препятствий для начинающих с первого раза. Инструктор даже поинтересовался, не доводилось ли ей раньше управлять подобной машиной. А это показатель!

Вообще-то, она сбежала бы и до обеда. Но Ольховская не станет потакать прихотям юнкера. Есть определенный порядок, которого она и придерживается. Кстати, за прошедшие месяцы они потеряли еще двух однокашниц. И на этот раз именно тех, что так и не смогли до конца принять воинскую дисциплину и уклад.

Едва оказалась за коваными воротами училища, как тут же вдохнула полной грудью. Представила себе два едва заметных несуразных холмика, которые не идут ни в какое сравнение со статями ее товарок, и невольно улыбнулась. Не дал ей боженька высокую грудь. Подумала об этом и с легкостью отмахнулась.

Одернула парадно-выходной китель. И направилась к трамвайной остановке, ловя на себе заинтересованные взгляды двух гимназистов. Вообще-то, Вика, ее мачеха, говорила, что у нее очень соблазнительная точеная фигурка, и пошитая на заказ форма ее хорошо подчеркивает. Но верилось в это с трудом.

Каждый раз ловя на себе взгляды юношей и мужчин, она думала о том, что им всем известно о традиции Павловского училища. Едва удавалось сдерживаться, чтобы не сорваться на ком-нибудь. Причем подобное происходило и с остальными ее однокашницами. Старшие товарки только отмахивались, мол, ничего, девчата, привыкнете еще. А к чему привыкать? Ладно остальные, но она-то…

С перестуком колес на стыках рельс и скрежетом на повороте подъехал трамвай. Два вагона. Впереди головного возвышается чадящая труба дымохода. Серая форма – она, конечно, не белая, но все же запачкать ее в копоти проще простого. Поэтому девушка поспешила занять место поближе к машинисту. Дым в основном задувает в хвост.

Когда трамвай проезжал мимо кинотеатра «Россия», она приметила большую афишу с германским «Крестоносцем», шагающим сквозь дым и пламя сражения. Разве что цвета на нем – республиканского флага. Художнику удалось передать всю несокрушимую мощь бронехода в соответствующем антураже. Взор не отвести. А еще выписанное красной краской, широкими мазками, название – «Гренада моя». Она знала это стихотворение Михаила Светлова. А значит, это фильм об Испании. Вне всяких сомнений. И знак в углу афиши в виде стилизованного граммофона, указывающий на то, что это звуковое кино.

На такую картину попасть довольно сложно. Звук ворвался в мир кино совсем недавно, и сразу же его популярность взлетела до небес. Билеты на сеанс нужно покупать едва ли не за три-четыре часа до начала. Если бы продажи начинались за сутки, то, пожалуй, и тогда бы они расходились с поразительной быстротой.

Несмотря на это, Алина сошла на остановке близ кинотеатра и направилась к большому зданию с колоннами и треугольным фронтоном в греческом стиле. Народу там хватало. Обладатели билетов проходили между колоннами через контроль и скрывались за парадными дверями. В стороне, у билетных касс, творился настоящий ажиотаж. Народу скопилось столько, что Алина сразу же осознала несостоятельность своего желания.

Купить билет на поздний сеанс и обождать, пока суд да дело, в кафе? Папа не знает, что она должна появиться дома, и сам еще пребывает на службе. Вика, конечно, дома и будет безмерно рада ее видеть. Опять же, сидеть в четырех стенах – скука несусветная. Беременность протекает нормально, но она все же опасается гулять по городу в одиночку. Мало ли что может приключиться. Рядом с сильным мужским плечом все же чувствуешь себя уверенней и спокойней. Но Алине очень хотелось попасть на картину.

Девушка тяжко вздохнула и перевела взгляд на огромную афишу, закрепленную между двумя колоннами. Бронеход был изображен схематично, со смазанными деталями, но художнику все же удалось передать всю грозность этой машины, пусть и не русской конструкции. На левой стороне груди красуется надпись кириллицей: «Тизона». Кто сегодня не зачитывался историей Испании? Вот и она читала много и разное. А потому ей даже вспоминать не пришлось, что может означать это имя бронехода.

И только теперь рассмотрела приписку ниже названия. «Документальная съемка». Этот факт вырвал из ее груди повторный горестный вздох. Она бредила бронеходами. Вот только надежды на то, что удастся купить билет на ближайший сеанс, никакой. В лучшем случае – на вечерний. Скорее всего сейчас идет битва именно за эти места. И шансы, что она сумеет в этом деле преуспеть, ничтожно малы.

– Что, красавица, хочется в кино?

Алина обернулась на незнакомый голос, прозвучавший нарочито вальяжно и по-босяцки. При этом непринужденно сунула руку за полу кителя. Юнкерам не возбранялось иметь личное оружие. Правда, носить его можно только в увольнении. Все остальное время оружие хранилось в оружейной комнате подразделения. Она же не расставалась с вальтером, доставшимся ей от погибшей мамы.

– Вы ко мне обращаетесь? – сухо уточнила Алина, окидывая оценивающим взглядом представшего перед ней молодого человека.

Года двадцать два. Весь подвижный, как на шарнирах, словно у него в одном месте паровая машина, приводящая его в беспрестанное движение. Шмыгает носом, хотя и старается строить из себя делового.

Правда, вальяжности поубавилось, едва он уловил движение девушки. На груди «Георгий» со знаком участника Хасанских боев. Ну и что-то такое стальное мелькнуло в ее взгляде. Словно она примеривается, куда всадить пулю. Непроизвольная реакция на мужчин после двух подонков, по иронии судьбы оказавшихся бронеходчиками.

– Спокойно, барышня, – выставив перед собой руки в примирительном жесте, произнес парень. – Просто у меня завалялся лишний билетик. Если есть желание…

– Хочешь меня пригласить, касатик? Утрись и смотри в другую сторону.

– Да нужна ты мне была, – нервно хмыкнул парень, не отрывая взгляда от руки под полой кителя.

Правильно нервничает. Потому что она не только ухватила рукоять вальтера, так еще и сбросила предохранитель.

– Если нужно я продам тебе билет. Не хочешь, ходи своей дорогой.

Господи. Да это обычный спекулянт. Эти ребятки обычно состоят в сговоре с кассирами, и вот такие премьеры для них – настоящая страда. Их периодически отлавливают и штрафуют. Но случается это не так чтобы и часто – когда эти ребятки теряют берега. У полиции хватает других забот.

– На этот сеанс есть? – спросила Алина.

– Общий зал, двойная цена. Есть последний в ложу. Этот по тройной.

– Не перегибаешь? Он и без того вдвое против общего.

– Я вас, барышня, не заставляю, берете – берите, нет – прощевайте.

Опасаться-то опасается, но в то же время от своего не отступится. Он не сам по себе, и у каждого тут своя доля. Ну и деньги у нее есть. Тетушка время от времени подбрасывает своей наследнице. И поди еще разбери, о чем она при этом печется больше, о своем авторитете или об Алине, затянутой в военный мундир.

– Давай ложу.

– Три рубля.

– Да ты… – даже задохнулась от возмущения девушка.

– Барышня, так премьера. Пятьдесят копеек в общий стоит, рубь – в ложу.

– Держи, – сунула она в руку парня трехрублевую купюру.

Вот не хотелось ей сидеть в общем зале, и все тут. Помимо того, что там хватает нечистоплотного народа, так еще и тихо смотреть никто не может. Кто-то охает, кто-то сопит, другие ржут, как кони на выпасе, третьи просто ерзают. Ну и какой тогда смысл идти на звуковое кино, если едва ли что сумеешь расслышать?

Этот феномен появился всего год назад. И пока еще не стал повсеместным. Уж больно дорогое и тонкое требовалось оборудование. Человеческая мысль не стоит на месте, и попыток создать звуковое кино было несколько. Пытались синхронизировать изображение и граммофонную пластинку, но из этого ничего не вышло. Пока один немецкий инженер не изобрел свой метод.

Звук записывался прямо на целлулоид кинопленки и снимался оттуда, как на граммофоне. Вибрация со съемной головки передавалась по струне на передающий диск, который усиливал ее и по струнам же, заключенным в трубы, посылал дальше к следующим мембранам. Модель подобного способа была известна детворе с самого детства. Простейший телефон из двух спичечных коробков и натянутой между ними обычной нитки.

Схема оказалась вполне рабочей и набирала все большую популярность. Вот только громкой передача звука не могла быть по определению. Поэтому для клиентов, готовых заплатить дополнительно, предусмотрены ложи с выведенными специально под них граммофонными трубами. Не сказать, что звук получался чище, чем доступный в общем зале, но слышимость не в пример лучше. Да и публика чище.

В первом ряду из четырех кресел сидел грузный отец семейства с супругой, девицей примерно Алининого возраста и мальчиком лет двенадцати. Во втором – два пехотных офицера с дамами. Рядом с ней оказался студент в явно пошитой на заказ форме.

– Алина?! – искренне удивился, войдя в ложу, Кондратьев.

– З-здравствуй, Клим, – невольно запнулась она и тут же перевела взгляд на особу, сопровождавшую друга детства: – Здравствуй, Катя.

– Здравствуй, Алиночка. Как твои дела? Чем занимаешься? – собственнически вцепившись в руку супруга, поинтересовалась она.

– Дела превосходно. Как видишь, учусь в Павловском училище, сегодня получила увольнительную. А вы, я слышала, поженились. Поздравляю.

– Спасибо, – смущенно покраснев, пролепетал Клим.

– Благодарю, – а вот в голосе его жены прозвучали победные нотки. – Дорогой, можно тебя на секундочку? – повиснув на руке мужа и почти касаясь губами уха, тихо попросила Катя.

Тот, извиняясь, кивнул подруге, мол, я сейчас вернусь, и направился на выход из ложи. Девушке оставалось лишь ответить ободряющей улыбкой, означающей, что она все понимает. И странное дело, словно что-то царапнуло по душе. То ли сожаление, то ли раздражение. Вот не взялась бы определить, что творится с ней. Но в итоге списала все на обиду. Ведь расстались они к Кондратьевым далеко не лучшим образом.

– Дорогой, я не желаю сидеть рядом с лейб-гвардии потаскухой, – едва не топнув ножкой, требовательным тоном произнесла Катя, когда они вышли на балкон, опоясывающий фойе и ведущий к ложам.

– Катя, я, кажется, уже просил не называть ее так. А еще, если мне не изменяет память, ты говорила, что мой друг – это твой друг.

– Прости, но это оказалось выше моих сил, – горестно вздохнула Катя.

Сегодня она уже не видела смысла заигрывать с Климом и с каждым днем все больше подминала его под себя. И уж потакать ему в общении с этой… она не собиралась. От дружбы до любви меньше шага. А ей соперницы без надобности. Пропадает благоверный в университете и на своей станции, вот пусть и дальше пропадает. Что же до шашней на стороне, это ни в коей мере не приемлемо. Даром она, что ли, ластилась к его тетке и в угоду ей, ну и чтобы покрепче привязать Кондратьева, так рано забеременела?

– То есть общению с лейб-гвардии потаскухами ты предпочитаешь великосветских шлюх?

– Клим, как ты смеешь…

– Катенька, тихо. Ни к чему поднимать ненужный шум. Я, конечно, недавно появился в светском обществе, но поверь, чем оно дышит, уже успел узнать.

– Я имела в виду вовсе не то, о чем ты подумал, – надула губки Катя. – Ведь это ты из-за нее дрался с князем? Это она повинна в том, что я едва не потеряла тебя? Как только представлю, что могло случиться, окажись та рана смертельной…

Катя даже задохнулась от охватившего ее отчаяния. И да. Риск потерять Клима был второй причиной, побудившей ее поторопиться с рождением ребенка и объявлением об этом во всеуслышание. Не она наследница графини Аничковой, а Клим и его потомки. Так что она рискует остаться у разбитого корыта.

– Я дрался с Бабичевым, потому что он подлец. Алина тут ни при чем.

– Но все толкуют…

– Поменьше слушай разные сплетни, дорогая. И еще. Не называй Бабичева князем. Коль скоро есть желание титуловать его, то делай это правильно, он пока только княжич. Нам пора. Уже второй звонок.

Катя в удивлении посмотрела на мужа, который после той дуэли все чаще открывался с совершенно другой, незнакомой ей стороны. И пусть проявлялось это редко, а по большей части он оставался все тем же подкаблучником, это не могло не настораживать.

Пока занимали места, прозвучал второй звонок, и начали гаснуть газовые фонари. Клим виновато улыбнулся Алине, мол, извини, не получилось поболтать. Она же в свою очередь только пожала плечами, мол, ничего страшного, и тут же устремила взгляд в сторону большого белого экрана.

Голос зазвучал над головой из граммофонного или весьма похожего на него раструба. Одновременно с ним на экране появилось дымящееся поле боя, с сотнями тел погибших, подбитыми машинами. И поверх этой панорамы вдруг возникло написанное жирными мазками название. «Гренада моя». Картина была черно-белой, но кровавый цвет этих двух слов буквально стоял перед глазами.

С этого момента девушка уже не могла думать о Климе. Тот вроде не терял надежды перекинуться с ней словом. Но… Картина захлестнула ее с головой. Не игровое кино, но сама жизнь. Как она хотела сейчас оказаться там, чтобы помочь гордым испанцам в противостоянии с фашистами! Подспудно стало немного стыдно. Ведь у них в училище набрали роту юнкеров из Испании, а она даже не удосужилась с ними пообщаться. Но легкое чувство вины мелькнуло и тут же пропало.

Хорошо поставленный голос диктора сопровождал вполне себе уже не страшные кадры. Улыбающиеся интернационалисты из разных стран. Много русских из числа эмигрировавших после гражданской войны. И ни слова обвинения в их адрес. Наоборот, гордость за соотечественников, вставших грудью за правое дело, сражающихся плечом к плечу с солдатами и офицерами российской императорской армии.

А потом были кадры начала наступления. Интернационалисты атаковали без артиллерийской подготовки. Без излишнего шума. С небольшим десантом на четырех «Громобоях» и «Сороках». В сопровождении того самого «Крестоносца». Алина сразу узнала машину.

Для непосвященного ничего примечательного. Она, конечно, не мастер вождения боевых машин. Но даже ей понятно, что примечательного тут как раз хватает. Слишком крутой склон, тяжелые машины, высокая вероятность опрокидывания, что равносильно выводу техники из строя и длительной спасательной операции.

А потом пошло-поехало. Глазом моргнуть не успела, как начался ураганный артиллерийский обстрел, сотни погибших и раненых. «Крестоносец» в одиночестве против целой своры франкистов. Алина буквально впилась в экран взглядом, восхищаясь тем, как действует неизвестный экипаж. Механик-водитель был просто виртуозом. Совершенно непонятно, как он умудрялся вести машину, несмотря на полученные повреждения опор. Да и командир машины не дремал. Если оператор захватил все поле боя, то получалось, что один-единственный бронеход сумел подбить девятнадцать машин. Благодаря своим способностям Алина сумела без труда провести подсчет. Заставил откатиться первую волну наступающих. И пусть израненный, но сквозь вздымающиеся султаны от крупнокалиберных снарядов уковылял за свои позиции и скрылся среди деревьев.

Когда картинка сменилась, Алина увидела эту же самую машину, но уже поближе. Хм. Она неплохо знакома с германской техникой. Юнкера изучали ее основные характеристики. И Дробышева точно помнила, что с правого бока находится два люка, для механика-водителя и для командира машины. Но тут на их месте одна скорее уж небольшая дверь.

Вот она распахнулась, и из рубки почти вывалился измученный пилот. Именно пилот, а не командир и не механик-водитель. Вместе с таким богатырем внутри больше никто не поместится. С трудом он спустился по скобам и устало привалился к опоре замершей и окутанной паром машины. Устало стащил с головы шлемофон.

Вид изможденный. Сквозь грязные разводы на лице отчетливо проступает бледность, над верхней губой тонкая полоска темных усиков. Из ушей тянутся две темные струйки, и что это, гадать не приходится. От этой сцены буквально защемило сердце. Он сражался, как витязь с сонмом врагов, и вышел победителем. И вот расплата за беспримерный подвиг. Но то, что творилось сейчас у Алины в душе, описать просто невозможно.

С одной стороны, она сопереживала пилоту-бронеходчику, проявившему невероятное мастерство, хотя едва только окончил училище. С другой – отметила, что он ничуть не врал, когда говорил, что, будучи в рубке, буквально срастается с машиной. С третьей – испытала чувство удовлетворения, потому как получается, что не зря в свое время возвела его едва ли не в свои идолы.

Но примешивалось и еще одно чувство. Алина была готова его убить. И это вовсе не фигура речи. Она уже столько раз мысленно вызывала его на поединок и вгоняла в него пулю, что эта идея стала едва ли не навязчивой. Правда, с недавнего времени появился еще один персонаж, до которого она жаждала добраться ничуть не меньше.

– Григорий! – резко подавшись вперед, едва ли не выкрикнул Клим.

– Ты его знаешь? – удивилась Алина.

– Знаком. Контузия. Хорошо если слух не потеряет, – на основе кадров поставил диагноз будущий доктор.

– Подпоручик Азаров, – между тем слышался голос диктора, – герой июльских боев у Талаверы, представленный к Георгиевскому кресту четвертой степени. Молодой бронеходчик, едва окончивший училище и отправившийся сражаться за свободу испанского народа. И в этом бою он не просто не посрамил отечества, но совершил невероятный подвиг!

Кадры удаляющегося пилота, поддерживаемого механиком, сменились другими. Фильм продолжался. А диктор вещал о контратаке франкистов. О том, что враг каким-то непостижимым образом узнал о наступлении интернационалистов и подготовил контрудар. Две русские и одна латышская бригады остановили продвижение противника, зубами вцепившись в испанскую землю и обильно орошая ее своей кровью.

Затем вновь появился знакомый «Крестоносец». Но на этот раз с именем «Тизона» на груди. И Азаров тут как тут. Жив-здоров. Чего ему сделается? Дерьмо – оно такое. Его не утопишь, сколько ни старайся. Ну да ничего. Это она еще не бралась за дело.

И снова атака. На этот раз под вражеской личиной. Сидевшие впереди офицеры не удержались от презрительной реплики. Чистоплюи! А как по ней, так отлично проведенная операция. Одно попадание следует за другим. Бронепаровозы окутываются паром. Бронеплощадки и орудия выходят из строя.

Кадры раз за разом возвращаются к «Тизоне», и Алина в который раз скрепя сердце вынуждена восхищаться мастерством ненавистного Азарова, в одиночку умудряющегося управлять машиной, в принципе не готовившейся под одного пилота. И вдруг…

Это не могла быть бронебойка. Однозначно крупнокалиберный снаряд. Левую ногу «Тизоны» оторвало и отбросило в сторону, как спичку. Гигант покачнулся и, не в состоянии устоять на одной опоре, как подрубленный упал на правый бок.

Кадры боя продолжались, Алина же вдруг поймала себя на том, что забыла, как дышать. Вроде смотрит на экран, а в то же время не видит происходящего. Лишь мутную пелену. Наряду с возникшей горечью отчего-то промелькнула мысль о несправедливости, об украденной возможности посчитаться с обидчиком.

А потом в центре экрана вновь появился поверженный гигант, который так и не стал могилой для своего пилота.

– Русский витязь, – между тем комментировал диктор. – Он сражался. Был подбит и обездвижен. Искорежен. И все же подпоручик Азаров продолжает драться.

Между тем «Тизона» заставил замолчать зенитные автоматы. Разнес артиллерийскую платформу. Запустил серию реактивных снарядов, окутавшись дымом.

А вот что там было дальше, неизвестно. На экране вновь появились кадры того, как два оставшихся «Тарантула» продолжили добивать бронепоезда. А там и вовсе картинка сменилась заставкой пылающего полустанка. И голос диктора за кадром, вещавший о подвиге, способствовавшем контратаке интербригад. Ну и кадры этого самого контрудара.

Как ни странно, Азаров и командовавший этой безумной операцией капитан Ермилов выжили. Оба офицера, являвшиеся достойным примером для подражания, представлены к награждению орденом Святого Эрменегильдо. Григорий так и вовсе дважды. Не высшая награда, но лишь на ступень ниже, и вручается за военные подвиги.

Значит, жив. Вот трудно сказать, что испытала Алина, узнав об этом. Да, облегчение и даже радость. Но и мрачное удовлетворение ввиду собственной уверенности в том, что его жизнь принадлежит ей. Вот так. Вроде и переживала за него, и вынуждена это признать сама. Но в то же время хотела убить. Только непременно собственноручно.

– Нет, ну ты видел, каков этот, на «Тизоне»! Вот это да-ал!

– Однозначно к кресту представят.

– Так представили, причем дважды. Чем ты слушал?

– Нормально я слушал. Но то испанская награда. А я про нашего «Георгия» говорю.

– Нет. Сомнительно. Вот когда с нашим корпусом бился, тогда да, а так-то император каким боком? А вообще…

– Что?

– Да ну их, эти награды. Ты видал, что там на поле боя было? Эдак скорее заполучишь деревянный крест на могилку.

Алина слушала разговор двух парней со смешанным чувством. Она была восхищена и потрясена отснятым фильмом. Война без прикрас, с грязью, гарью, копотью и кровью. И в то же время дух захватывало от отваги и стойкости соотечественников, сражавшихся на стороне республиканцев. Смелых – подтолкнет вперед. Трусливых – оттолкнет. Гениальная картина.

Вот только никто не обратил внимания на титры в конце, где писалось о том, что большая часть материалов, легших в основу фильма, отснята испанским кинохроникером Бенито Кампосом, погибшим на боевом посту с кинокамерой в руках. Титры. Они ведь никому не интересны.

– Алина, так ты знакома с Григорием? – нагнав ее, спросил Клим.

– Скажем так, знакомство с ним приятным я назвать не могу.

– А вы познакомились случайно не на балу в доме графа Денисова?

– Случайно именно там. А ты откуда знаешь?

– Просто так уж вышло, что наутро я присутствовал на его тройном поединке. И пока ехали, он упоминал о девушке, которую обидел и из-за которой, собственно, дерется. Получается, это была ты.

– При чем тут я и его поединок? Тем более тройной.

– Да там все запутано и нелепо. Моего товарища, инженера Полянского, вызвали на дуэль по совершенно надуманному поводу. А Сергей, он ведь понятия не имеет, с какой стороны браться за пистолет, о сабле или шпаге и вовсе умолчу. Видя такое дело, Григорий пожелал представлять интересы Полянского. И вызвал еще двух его обидчиков. Когда мы ехали к месту дуэли и спросили, отчего тот поступил именно так, пояснил, что обидел замечательную девушку и теперь нет ему прощения. А коли дурная кровь бьет в голову, то ее не грех и пролить. Странный какой-то. Но, признаться, мне понравился.

– Клим, вот зачем ты мне все это рассказал?

– Вообще-то, ты сама спросила, – растерялся Кондратьев.

– Ладно. Извини. Рада была тебя повидать. Но мне пора бежать, папенька и Вика ждут. До свидания! – помахав ему ручкой, поспешила она.

– До свидания, – сам не зная, сожалеет он о факте очередного расставания с подругой или нет, произнес Клим.

Его тут же взяла под руку супруга, и они направились к стоявшему на обочине автомобилю. Затея с его покупкой принадлежала Кате. Клим же просто согласился, потому как мог себе позволить подобные траты. Как и содержание собственного шофера. Супруга вовсе не собиралась отказывать себе в подобном удобстве, пока муж пропадает в университете или на станции скорой помощи. И вообще, транспорт по большей части для нее и покупался. Кстати, с одобрения графини Аничковой.

Алина же дошла до остановки и, запрыгнув на подножку трамвая, покатила в сторону дома. В ней продолжали бурлить противоречивые чувства. Так кто же он, этот клятый Азаров? Что он собой представляет? До сего момента она держала его за подонка, но, как выяснилось, совесть ему не чужда. Кроме того, он человек чести и… Ну да, герой.

Ну и как она теперь к нему относится? Ненавидит? Хм. А вот нет в этом полной уверенности. Ведь говорят же, что самый строгий судья – это сам человек. И получается, он сам себя осудил, в течение суток трижды встав к барьеру.

Сто-о-оп! Да какого черта! Может, и герой, но уж точно подонок. Где он должен был проходить службу? В училище. И как он мог оказаться в Испании? Генерал Шатилов ни за что не отпустил бы своего офицера. Азаров же хотел непременно попасть в боевую рубку бронехода. Ни один командир не пожелает иметь в своей части бретера. Это был рискованный, но продуманный ход к заветной цели. Нельзя не признать, своего господин подпоручик добиваться умеет. Но с ней такой номер не пройдет.

Так что ничего не изменилось. У Алины были и остаются два человека, к которым у нее открыт большой счет. И заплатят они своей кровью. Только так и никак иначе.