Грешная и святая

Глава 10

Трис задумался.

– Жаль, что у нас нет той статуэтки, которую взял твой отец. Мы могли бы подменить ее.

– Я должна была об этом подумать… Но не догадалась.

– Ты надеялась, что у тебя будет время добыть драгоценности.

– Верно. Что теперь?

– Уходим отсюда.

Он обнял ее и повел прочь от сокровищ.

В холле было немноголюдно, и входная дверь заперта. Низкий звук боя часов заставил девушку вздрогнуть – ее нервы были натянуты как струны. Солидные дорогие часы в холле, которые, наверное, пришли в ужас от всего происходящего в доме, били одиннадцать раз.

Один час оставался до состязания. Чем заняться? Крессида не хотела участвовать в еще одном развратном спектакле – она скорее прыгнула бы в огонь. Но как добыть статуэтку? Она знала, что не сможет принять участие в публичном представлении ради того, чтобы выиграть статуэтку, но она знала и то, что не позволит себе уехать отсюда без нее. Проделать такой путь и повернуть назад? Никогда!

Пока что она шла туда, куда ее вел Сент-Рейвен, в заднюю часть дома. Если он искал уединения, то напрасно. Люди были везде – парами и группами. В коридорах и в комнатах все предавались разгулу.

Крессида была поражена числом людей, которые целовались, ласкали друг друга прямо в коридорах. Неожиданно для себя самой она осознала, что ее бросало в жар, как только она видела движущиеся тела и слышала вздохи.

Девушка быстро шла за Сент-Рейвеном, стараясь ничего не видеть и не слышать.

Но это ей не удавалось. Вот тихий шепот мужчины, а теперь легкий стон женщины. А вот какое-то сплетение тел. Здесь одна из девочек-шлюх стояла на коленях и целовала… Нет, это невозможно! Сент-Рейвен силой протащил ее мимо. А вдруг она сейчас упадет в обморок, и герцог воспользуется этим? Ведь, он – распутник.

Трис остановился в тихом углу.

– Я не хочу, чтобы ты наблюдала эти картины. Есть ли в доме укромное место? Погреб? Чердак?

Казалось, он был в отчаянии.

Возбуждение прошло по ее нервам, по ее разгоряченному телу. На этот раз она повела его. Она тоже стремилась к уединению и вместе с ним была готова на любой поступок, даже если бы это стало прыжком в ад.

Когда они вышли из дома, он вздохнул с облегчением.

– Слава Богу, тишина.

Свежий ветерок пробежал по горячей коже Крессиды, и ее сознание немного прояснилось. Грешные мысли все еще бурлили в ней, но теперь она могла бороться с ними. «Помни! – приказала она себе, взглянув на полную белую луну. – Ты не можешь отдать свою девственность распутнику на пьяной вечеринке!»

– Веди меня, – сказал Трис. – Ты знаешь место, где мы можем подождать до полуночи и не спотыкаться о людей?

– До полуночи? До состязания? Но ты сказал, что мы не будем принимать участие в состязании?

– Конечно, нет, но у нас будет шанс – мы заберем драгоценности, если не до состязания, то после. Победители вряд ли будут настолько трезвыми, чтобы заметить это.

Да, это могло сработать. А пока что у них был час…

– Итак, куда? – напомнил он ей.

– Конюшня? Нет. Там будут конюхи. Пивоварня?..

– Нет, если можно. Не люблю этот запах.

– Склады… Они могут быть заперты. Прачечная… – Она старалась вспомнить. – Пекарня! Нет ничего плохого в запахе хлеба.

– Абсолютно ничего плохого. Веди, Рокселана.

Трис взял девушку за руку, ожидая, что она поведет его, и она так и сделала, наслаждаясь теплом его руки, как голодный нищий наслаждается крошками. Ее сердце колотилось, во рту у нее пересохло. Она вела его вокруг пламенеющего адским огнем дома.

Кое-кто из гостей тоже вышел наружу. Из каждого темного угла, из-под каждого куста доносились непристойное хихиканье и стоны. Крессида представила себе грязь, крапиву, муравьев…

В конюшне было так же шумно, как и в доме. Повсюду стояли экипажи, распряженные лошади бродили по полю, кучера и конюхи пьянствовали в компании женщин.

– Я понимаю теперь, почему ты отослал свою карету в деревню. Но разве твои люди не расстроятся, что ты лишил их развлечения?

– Не так, как я, если обнаружу, что они пьяны. Пекарня рядом с кухней?

Они дошли до двери пекарни. Крессида робко открыла ее. Благословенная тишина и теплый запах свежего хлеба встретили их. Этот чистый запах казался противоядием против того безнравственного безумия, которое царило повсюду этой ночью. Это было слишком неподходящее место для грехопадения. Крессида отпустила руку Триса и отошла от него подальше, в безопасность темной комнаты.

Она могла различить только его силуэт. Он ходил вдоль дальней стены, возможно, ощупывая ее. Крессида оглядела комнату, пытаясь вспомнить то, что с ней было связано. Большой стол для того, чтобы месить и раскатывать тесто. Шкаф со скалками, мисками и маленькими формами.

– Твой отец – любитель приключений, – произнес Трис. – Но он не из тех, кто рискует всем. Не могу понять, почему он так ошибся со статуэткой.

– Он близорук, как и я.

– Люди часто получают то, что хотят, даже если пытаются изменить жизнь. Может, твой отец почувствовал, что попал в ловушку спокойной английской жизни, и пытался бежать от нее единственным способом, который он знал, – игрой в карты.

– Но почему он не думал о том, что случится с нами? С моей матерью?

– Возможно, драгоценности предназначались для тебя и твоей матери. Наверное, он решил подергать тигра за хвост и обнаружил, что тигр сожрал тех, кого он любил.

Крессида закрыла лицо руками и наткнулась на маску и чадру. Она сорвала их и уронила. Слова Сент-Рейвена звучали правдоподобно. Девушка не так долго знала своего отца, но она чувствовала в последнее время, что он не в себе.

Наверное, он хотел вернуться в Англию, воссоединиться с женой и ребенком, вращаться в высшем свете. Но возможно, через год новизна этой жизни поблекла. Отцу стало тоскливо.

– Все его рискованные поступки – выигрывать и терять состояния, ходить на грани нищеты. Думаешь, он понимал, что делает? Почему он не остановился?

– Кто знает? Я видел таких людей. Они жаловались на судьбу, но продолжали делать то, что приносило им и их близким несчастье. – Он задел что-то с громким скрежетом. – Что в этой огромной кадушке?

Она обрадовалась перемене темы.

– Это квашня для теста. Я иногда приходила сюда посмотреть, как выпекают хлеб. Это завораживало меня. В Мэтлоке мы просто покупали хлеб в лавке.

Крессида вспомнила о своей провинциальной жизни. Она была уверена, что герцог Сент-Рейвен никогда не покупал каравай хлеба в лавке.

– Мне нравилась пекарня в Ли-Парке, – сказал он, словно подтверждая ее догадку. – Я не видел, как пекут хлеб, но там всегда было тепло, пахло свежей выпечкой и обычно там находился лакомый кусочек для голодного мальчика.

– Ли-Парк – это твой дом?

– Что такое дом?

Она задумалась над этим странным вопросом.

– Дом там, где живет твоя семья.

– Твой отец жил в Индии, но Индия не была твоим домом.

– Тогда там, где прошло детство.

– Если только семья не переезжает.

Девушка поняла, что разговор не получается. Трис не любит говорить о себе. Его голос звучал так просто и искренне, что ей хотелось коснуться его, прижаться лицом к его груди, вдохнуть запах сандалового дерева – она чувствовала его даже среди запахов выпечки…

– Так твой дом – Ли-Парк? Там ты вырос?

– Нет, я вырос в Сомерсете, в доме, который называется Корихоллоус. Небольшое поместье, похожее на это. Там не было своей пекарни – рядом была деревня, а в деревне был пекарь.

– Значит, ты в самом деле покупал хлеб в лавке?

Он не ответил сразу, и она почувствовала, что он удивлен.

– Наверное, тебе было там хорошо? – спросила Крессида.

– Да, пока не умерли мои родители.

Грусть в его голосе тронула ее сердце.

– Как это случилось?

– Они утонули, переправляясь через Северн.

– Оба? – Она не могла поверить в это.

– Я хотел остаться в Корнхоллоусе, но, конечно, никто не обращает внимания на желания двенадцатилетнего мальчика. Мы только снимали этот дом, сейчас там живут другие люди.

Крессида вдохнула, чувствуя комок в горле. Двенадцатилетний ребенок остался сиротой. Неудивительно, что он спросил, что такое дом.

– Но разве твой отец не герцог?

– Мой дядя был герцогом, а я был его наследником и имел большие шансы унаследовать титул.

– Значит, ты уехал к нему? В Ли-Парк?

Внезапно на нее нахлынули воспоминания. Герцог Сент-Рейвен в театре, на балу, на светском рауте… Улыбающийся, уверенный в себе, полный энергии, он, казалось, был в центре каждого события.

– Ли-Парк – это усадьба герцога Аррана. Он был другом моего отца и взял меня на воспитание. Я рос вместе с его наследником и получил такое же образование.

У Крессиды возникла новая безумная идея. Теперь ей было необходимо узнать этого человека, понять его. Ей так хотелось облегчить его боль.

– Почему ты не поехал жить со старым герцогом Сент-Рейвеном?

Она услышала его смешок.

– Меня там никто не ждал. Мой отец и его брат были соперниками почти с рождения. Герцог – в нашем доме его называли только так – был старше на десять лет и, очевидно, отличался высокомерием. Мой отец отказывался склониться перед своим братом. Кроме того, у них были разные политические взгляды. Двенадцатилетний мальчик мало в этом смыслил, но отец оставил дневник, в котором одобрял французскую революцию. Он, несомненно, радовался бы, если бы герцогу отрубили голову на гильотине.

– Не может быть!

– Кто знает! Тебе не скучно слушать эту отвратительную историю моей семьи?

– Вся Англия с радостью слушала бы вашу семейную историю, милорд.

Он рассмеялся.

– Что ж, хорошо. Мой отец и его брат герцог ненавидели друг друга, и эта ненависть сказалась и на наследовании титула. Герцог считал своим священным долгом не дать своему безумному брату возможности унаследовать титул. Мой отец слишком неосторожно выставлял напоказ свои революционные убеждения. Рождение каждой дочери, наверное, приводило герцога в ярость, и он вымешал ее на жене. Она становилась суровой и ожесточенной. За это я благодарен ей, потому что из-за нее меня не отправили в Сент-Рейвенз-Маунт. Она поклялась, что не будет жить под одной крышей со мной.

– Как глупо! Если бы она была добра, то ты мог бы стать ей сыном.

Он снова засмеялся.

– Дорогая Крессида… Ты ошибаешься!

Она съежилась, не веря своим ушам.

– Неужели ты думаешь о ней как о любящей матери? Даже герцогиня Арран видела своих детей всего один час в день, пока они не повзрослели настолько, чтобы быть ей интересными. Полагаю, моя тетя уделяла своим детям еще меньше времени. Ее дочери воспитывались в отдельном доме – с рождения и до того момента, когда они пройдут курс обучения. После этого они переезжали в Сент-Рейвенз-Маунт, где каждый день представали перед матерью, чтобы она могла оценить их успехи в постижении хороших манер. Думаю, это не похоже на жизнь в Мэтлоке.

– Не стоит насмехаться. Это, должно быть, не похоже и на жизнь в Корнхоллоусе.

– Да. Но мой отец был безумным республиканцем.

– Твой отец кажется мне более разумным, чем его брат.

– Возможно. Мне говорили, что у моего дяди шла пена изо рта, когда ему сообщили о моем рождении. Подозреваю, что мой отец хотел бы продемонстрировать герцогу шестерых сыновей, чтобы тот от зависти сошел в могилу, но он женился поздно. Моей матери было тридцать пять, когда она выходила замуж. О ней говорили как об умной, независимой женщине.

В его словах Крессида почувствовала глубокую скорбь. Неужели под цинизмом этого человека скрывается перенесенная в детстве боль от потери родителей и страшных унижений?

– Она больше не могла иметь детей?

– Очевидно, нет. После меня у нее было два выкидыша. Мой отец, возможно, позаботился о том, чтобы она не забеременела снова, – жена была дороже для него, чем успех в соперничестве с братом. В конце концов он ведь достиг своей цели – имел сына. Ранняя смерть моего отца, должно быть, стала утешением для герцога и герцогини, но небольшим.

Крессиде хотелось коснуться его, утешить.

– Неужели это была такая ненависть?

– О да. Я однажды встретился с ними в Лондоне. Мне было восемнадцать, и я помню это ужасное ощущение ненависти. Герцог просто смотрел сквозь меня, но герцогиня… Я думаю, она бы вонзила клинок мне в сердце, если бы не боялась виселицы.

Это было настолько чудовищно, что Крессида могла только покачать головой.

– Но у тебя был дом в Ли-Парке?

– Спасибо Пекуортам, эти добрые люди стали моей семьей.

Пекуорты. Крессида вспомнила.

– Леди Энн Пекуорт! Дочь герцога Аррана!

– Ты знаешь ее?

Крессида чуть было не рассмеялась. Она полагала, что могла встречаться с дочерью герцога на каком-нибудь благотворительном мероприятии. Но запомнила она ее именно из-за Сент-Рейвена.

– Я видела тебя с ней в «Друри-Лейн». На премьере «Смелой леди».

«Ты поцеловал ей руку так, что это разбило бы мое сердце, если бы я была настолько глупа, чтобы влюбиться в тебя», – подумала девушка.

Крессида представила перед собой леди Энн и герцога, смотрящих друг другу в глаза, связанных друг с другом, близких. Если у нее до сих пор оставались хоть малейшие мечты об этом мужчине, то теперь она знала, что он уже не свободен.

Она искала в себе жалость к бедной леди Энн, связанной с этим неисправимым распутником. Но не находила.

– Забавная пьеса, не так ли?

Слова герцога вывели ее из задумчивости.

– Забавная? Шокирующая! Моя мать не одобрила ее, а мой отец громко смеялся.

– А ты?

Вспоминая о том вечере, она посетовала, что слишком увлеклась пьесой, когда могла бы смотреть на него.

– Честно говоря, я не поняла некоторых острот.

По его голосу и звуку шагов Крессида поняла, что он двинулся с места и идет к ней по темной комнате.

– Теперь ты чувствуешь себя более просвещенной?

У нее перехватило дыхание.

– Немного.

Она вспомнила, что в пьесе была шутка о гордых петушках, – сейчас она слишком хорошо понимала ее. В ней снова росло возбуждение, а он был почти рядом.

«Думай о своей цели, Крессида! Не поддавайся чувствам!» – твердила себе девушка.

В комнате раздавалось тиканье часов – по часам пекари узнавали, сколько времени хлеб сидел в печи, – но в тусклом свете невозможно было разглядеть стрелки. Им придется ждать еще долго, а он так близко. Всего в нескольких футах.

Крессида повернулась, пытаясь уклониться от герцога, не показывая этого, и ее рука коснулась железной дверцы печи. Она отдернула руку, боясь обжечься, но поняла, что дверца была всего лишь теплой. Девушка открыла ее. Горячий ароматный воздух вырвался наружу. Теперь дверца разделяла их.

– Наверное, днем пекли пироги и булочки.

Сочные пироги. Продолговатые булочки…

«Не думай об этом!»

Сент-Рейвен обошел дверцу и подошел ближе к Крессиде.

Ей был нужен новый барьер.

– А что же леди Энн?

– Что тебя интересует?

– Ходят слухи, что ты женишься на ней.

Он был всего в нескольких дюймах.

– Слухи, как обычно, неверны. Она моя сводная сестра и к тому же влюблена в другого.

Ее безумное сердце подпрыгнуло от радости. Затем он спросил:

– Ревнуешь?

– Нет! – Крессида отступила, оказалось, что она загнана в угол, – ее спина прижалась к другой стенке печи.

– Сегодня мы братья по оружию, Крессида. Ни больше ни меньше. И мне нравится держать тебя в объятиях.

Трис сделал еще шаг, и она оказалась между его теплом и теплом печи. Он обнял ее, наклонился, чтобы поцеловать.

Это было неправильно. Хуже того, это было глупо. Все эти разговоры о его семье, несчастном детстве – все это могло быть хитростью распутника, рассчитанной на то, чтобы ослабить ее волю.

И все же он сказал ей правду. «Братья по оружию – ни больше и ни меньше». У них была эта ночь, и только эта ночь. Но его близость уже зажгла в ней огонь.

– Что ты делаешь?

– Доставляю тебе удовольствие, – прошептал он. – Доверься мне! Отдайся удовольствию!

– Я не должна. Мы не должны. Что мы делаем?..

– Иди со мной, мы познаем вместе все удовольствия мира. Он немного отодвинулся, но она по-прежнему была в плену его рук.

– Не беги от этого, Крессида. У тебя имя и сердце исследователя. Исследуй меня, Крессида Мэндевилл. – Он прикоснулся к ее губам своими губами – это была скорее пытка, нежели поцелуй. – Ну же, милая. Не бойся! В путь! Обещаю, что ты вернешься в гавань невредимой.

Его руки скользнули вниз, взяли ее ладони, он прижал их к своей груди.

– Расстегни мою рубашку.

Хорошо, что она опиралась о стенку печи, иначе соскользнула бы на пол. Водя ее руками, он вытащил свою атласную рубашку из-за пояса дюйм за дюймом и – о Боже! – прижал ее руки к своей горячей коже.

На секунду Трис прижал ее ладони к своему телу, а затем стал гладить ее руки, плечи, ласкать шею.

Крессида не могла ничего поделать, только бессильно прислонить голову к стенке печи, только прижать пальцы к его коже, такой гладкой и мягкой.

Его опытные руки гладили ее шею, подобрались к выбившимся волосам. Эти нежные ласки были подобны волшебным искрам.

Она притянула его к себе. Когда его губы снова стали искать ее губы, она нерешительно подставила их Трису.