Грешная одержимость

16

ЕФРЕМ

— Прости, — хрипло говорю я, быстро заправляя штаны и застегивая ремень. — Мне не следовало обращаться с тобой так грубо.

Дани хрипло смеется, наклоняется, чтобы поднять испорченные трусики, а затем выпрямляется, чтобы поправить платье.

— Уверяю тебя, ты можешь обращаться со мной так в любое время.

Ее глаза светятся возможностями, заставляя мой пульс учащаться и соблазняя меня поцеловать ее.

Затем ее юмор пропадает, ее обычно игривое выражение лица становится более серьезным, чем я когда-либо видел.

— А если серьезно, Ефрем, между мной и Михаилом ничего не происходит. Мой брат привел его на ужин, а потом Михаил попросил поговорить со мной на улице. Я не ожидала…

Лицо Дани краснеет, и она переводит взгляд, чтобы посмотреть вдаль. Ее гладкие брови смущенно нахмурены, и я молчу, желая набраться терпения и позволить ей объяснить.

— Он подошел ко мне, и я не знала, что делать. Он дружит с Беном, а теперь и с моими родителями, и я просто… на мгновение я замерла. Но я отвергла его. Я клянусь. А когда он не отступил, я оттолкнула его… — Круглые глаза Дани умоляют меня поверить ей.

Тяжелое чувство вины скатывается у меня в животе, когда я вижу правду на ее лице. Я чувствую себя ужасно из-за того, что не только не смог оценить ситуацию, но и не вмешался, когда нужен был ей, и вместо того, чтобы разобраться с Михаилом в одиночку, я налетел на нее и вышел из себя.

Но в глубине моего сознания остается вопрос, и я хмурюсь, пытаясь понять его смысл во всем уравнении.

— Но тогда почему ты не звонила мне? Я подумал, что, возможно, ты потеряла интерес и пошла дальше.

К моему удивлению, Дани краснеет еще сильнее, причем цвет настолько глубокий, что его можно заметить даже в темных тенях. Возможно, я был не так уж далек от истины.

— Меня… наказали за то, что я покинула город без разрешения родителей, — заканчивает она после долгой паузы, заканчивая предложение так, как я совершенно не ожидал.

Занята — это то, что я ожидал. Что-то, что указывало бы на то, что я для нее меньший приоритет, но наказана?

Возможно, в Америке принято заземлять своих взрослых детей, но я не могу припомнить, чтобы кто-либо из моих родителей когда-либо пытался наказать меня. И хотя теперь я знаю, что она краснеет от смущения, я не могу не улыбнуться объяснениям Дани.

— Ты смеешься надо мной! — Дуется она, слегка ударяя меня в грудь.

— Нет, нет, конечно нет, — возражаю я, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица. Но как бы я ни старался, я не могу. — Хорошо, может быть, немного. Но согласись, это довольно забавно.

— Не тогда, когда я провела здесь всю неделю в стрессе. Я имею в виду, что мои родители отобрали у меня телефон и не отпускали меня никуда, кроме школы и дома. И как бы смешно, это не звучало, я пыталась телепатически сказать тебе, чтобы ты пришел ко мне в гости. Потому что я не хотела, чтобы ты думал, что я игнорирую тебя или не интересуюсь тобой, или просто хочу, чтобы секс с тобой был разовым занятием, особенно после того, как мы провели такие замечательные выходные. Ты мне очень нравишься, и такое ощущение, что мы наконец… знаешь… на одной волне. И потом, конечно, когда ты наконец появляешься, ты не идешь в мою школу, как в прошлый раз, когда я не смогла с тобой связаться. Нет, тебе нужно было зайти ко мне домой и увидеть, как этот жуткий старикан пускает на меня слюни, когда все, чего я хотела с тех пор, как мы вернулись в город, это чтобы ты просто пришел и нашел меня, чтобы я могла рассказать тебе, что я чувствую и сказал бы мне что «все будет хорошо».

Слова Дани выливаются в многословную тираду, и какой бы очаровательной ни была ее речь, я могу сказать, что ей действительно нужно было выговориться. Как бы плохо я ни чувствовал себя последние пять дней, не получая от нее известий, похоже, что Дани разозлилась гораздо сильнее. И хотя слухи о ее тревоге из-за того, что мне пришлось пережить, меня как-то утешают, я хочу сделать что-нибудь, чтобы облегчить стресс, который отражается на ее прекрасном лице.

— Знаешь, Михаил ненамного старше меня, — отмечаю я в шутку, пытаясь поднять настроение.

Дани останавливается, ее испуганное выражение лица вызывает у меня тихий смех.

— Во-первых, из всего, что я только что сказала, это был твой вывод? И во-вторых, я думаю, тебе придется объяснить мне математику. Потому что с того места, где я стою, в моем мозгу вы находитесь в двух совершенно разных категориях.

— Ну, во-первых, — отвечаю я, поддразнивая ее, бросая ей ее фразу, — это был не единственный мой вывод, — заканчиваю я, наклоняясь ближе, чтобы украсть быстрый, дразнящий поцелуй. — И во-вторых, я думаю, тебе девятнадцать, верно?

Дани приподнимает бровь и медленно кивает мне.

— А мне двадцать восемь. — Это делает меня на девять лет старше тебя, если мои расчеты верны.

— Да… — медленно говорит она с сомнением на лице.

— Михаилу Сидорову, по-моему, тридцать пять — не то чтобы я вообще внимательно отслеживал его возраст, но я должен быть примерно прав — что означает, что технически я ближе к его возрасту, чем к твоему.

— Да, но тебе все равно будет за двадцать, когда мне самой будет 20, — рассуждает она. — А Михаил почти вдвое старше меня. — Она выглядит почти возмущенной такой перспективой.

Я смеюсь низко и глубоко.

— Что ж, я рад слышать, что ты не считаешь меня стариканом.

— Может быть, дело в том, что у тебя хорошее чувство юмора, — предполагает она, игриво танцуя глазами.

— Когда меня не полностью одолевает ревность, я отвечаю требованиям. Серьезно, Дани, мне очень жаль. Мне не следовало так с тобой говорить. И мне ужасно жаль, что ты была в беде, а я этого не заметил.

Лицо Дани смягчается, ее глаза нагреваются, когда ее пальцы расчесывают волосы, падающие мне на лицо.

— Мне не нужно, чтобы ты меня спасал, Ефрем. У тебя достаточно людей, которых нужно защитить. Я просто хочу, чтобы ты верил в то, что у нас есть. Ты единственный, кто мне нравится. У тебя нет причин ревновать. — Ее губы дергаются от юмора. — Но я бы не возражала, если бы ты в гневе трахал меня чаще, — игриво говорит она.

Из моей груди вырывается гул признательности.

— Тебя это возбудило?

— Как будто ты не знаешь, — стонет она одобрительно.

— Если тебе нравится, когда я тебя так беру, тогда я могу показать тебе, что такое грубая игра, — предлагаю я, волнение сжимает мой желудок, когда я представляю, как связываю Дани и заставляю ее кончать, пока она не умоляет меня остановиться.

Дыхание Дани становится более быстрым, а ее губы приоткрываются в сексуальном предвкушении.

— Звучит интересно, — соглашается она.

Тяжелые шаги приближаются с другой стороны лестницы, и мы бесшумно стоим, когда наконец возвращается охрана Дани. Говоря тихим голосом, он подтверждает, что периметр выглядит чистым. Затем он снова останавливается возле входной двери.

Осторожно выглянув через край лестницы, я дважды проверяю, что он все еще не подозревает о нашем присутствии. Дани не сможет проскользнуть внутрь без предупреждения, но сейчас мы ничего не можем с этим поделать.

Я смотрю вниз и встречаюсь с ее глубокими голубыми глазами, и Дани прижимает палец к своим губам, прежде чем нежно обхватить мои руки. Я молча следую за ней, пока она тащит меня дальше от лестницы и за угол кирпичного дома, цепляясь за тень, пока мы не оказываемся в безопасности на дальней стороне здания.

Она хрипло смеется, когда ее напряжение спадет, и, кажется, она расслабляется теперь, когда мы в безопасности вне пределов слышимости.

— Надеюсь, тебе не слишком хотелось домой. — Говорит она, переплетая свои пальцы с моими, пока мы отправляемся на легкую прогулку.

— Я намеревался преследовать тебя на расстоянии, по крайней мере, час или около того, — поддразниваю я.

— Я думала, ты отказался от этих способов и вместо этого планировал поцеловать меня, — возражает она, переходя к нашему знакомому подшучиванию.

Я усмехнулся.

— Это было до того, как ты начала меня игнорировать. Теперь я вспомнил, почему преследование иногда полезно.

Дани хихикает, обхватив свободной рукой мой бицепс и кладя голову мне на плечо.

— Итак, чем ты заполняла свое время на этой неделе? — Спрашиваю я, глядя на нее краем глаза.

— По большей части? Честно говоря, просто школьная работа. Я провела много времени в темной комнате в школе. Ой! — Дани оживляется, делает резкий шаг, поворачивается ко мне лицом и на ходу пятится назад. — На самом деле я хотела тебе сказать: один из моих профессоров считает, что я сделала фотографию, которая достаточно хороша, чтобы претендовать на место в витрине галереи.

Головокружительное волнение, исходящее от Дани, говорит мне о том, что она одновременно удивлена и польщена таким комплиментом, но я не удивлен. Из того немногого, что я видел, я знаю, что она талантливый фотограф.

— Это та, которую ты сделала с Ислой и Сильвией? Те фото получились очень хорошо.

— Спасибо. — Дани сияет, ее щеки слегка краснеют. — Но нет, на самом деле. — Она застенчиво откашливается. — На фотографии ты.

— Серьезно? — Усмехаюсь я, думая о том, что может быть примечательного в фотографии, на которой я изображен. Я могу только вообразить.

— Ага. Помнишь, как я сделала несколько штук, пока мы были на севере штата? Перед тем…

Я слишком хорошо помню момент, о котором она говорит, и мой член дергается в штанах, когда я думаю об этом дне.

— Как я могу забыть, когда ты почти ослепила меня? — Дразню я.

Дани хихикает.

— Эй, это была такая же твоя вина, как и моя. Я запаниковала. Что еще мне оставалось делать?

Притянув ее к себе, я сжимаю крошечное тело Дани в своих руках.

— Знай, когда сопротивление бесполезно, ты должна уступить мне, — мурлычу я, прежде чем поймать ее губы своими.

Дани тает рядом со мной, ее сладкий поцелуй вызывает привыкание. Наши языки сплетаются в соблазнительном танце, и я, кажется, не могу насытиться ее медовым вкусом. Мы стоим там, потерянные в данный момент, наши губы шевелятся и соединяются во что-то мягкое, страстное и резонирующее.

И когда мы наконец расстаемся, мне очень хочется забрать ее с собой к себе домой, и держать в объятиях всю ночь напролет.

— Ты не дал мне закончить, — шепчет она, ее губы расплываются в сияющей улыбке.

— Мои извинения. Я отвлекся. — Говорю я, позволяя ей отойти, хотя это почти убивает меня.

Но Дани не отпускает меня далеко, шагнув вперед и обняв меня за талию. Она игриво хихикает.

— Нет! Я не это имела в виду.

— Нет? — Спрашиваю я, изогнув бровь, и снова обнимаю ее.

— Я только хотела спросить тебя, не будешь ли ты против, если я отправлю фотографию в галерею. Я знаю, что и сама хотела бы, чтобы кто-то получил мое разрешение, прежде, чем использовать мои фото и я не хочу, чтобы у тебя возникло ощущение, что я перешла какую-то границу или что-то в этом роде. Но… оно очень, очень хорошее, Ефрем, — смиренно говорит она, ее щеки краснеют от скромности.

— Что ж, тогда, я полагаю, мир заслуживает того, чтобы это увидеть, — тихо заявляю я. — Конечно, ты можешь делать с фотографией все, что захочешь. Для меня большая честь, что ты спросила меня.

Глаза Дани блестят, и когда она приподнимается на цыпочках, я встречаю ее на полпути и глубоко целую.

— Я должен вернуть тебя, прежде чем тебя хватятся, — шепчу я, хотя мне хочется оставить ее здесь, со мной.

Дани тяжело вздыхает.

— Еще два дня, и тогда я приду к тебе, — обещает она.

— Если нет, я знаю, где тебя найти, — мрачно угрожаю я, вызывая еще один очаровательный смешок. — Давай. Я провожу тебя домой.