Гром над пионерским лагерем

Глава 2

Снова та же почта, только людей прибавилось и внутри, и снаружи. На улице волновался народ, в основном пенсионеры и свободные трудящиеся, желающие переправить деньжата родичам в условную Тьмутаракань. Внутрь никого не пускали.

Капитан Волин, прибыв, первым делом отправил Яковлева прочесать лесопарк. Яковлев унесся со своей командой по кровавым следам. Волин принялся за дело. Медик из ближайшей больницы завершил свою скорбную работу, сказал:

– Пулевое ранение в голову, пуля попала в переносицу, смерть наступила сразу. Сама пуля внутри, что-то об оружии можно сказать после вскрытия.

– «Вальтер» это был, – сказала почтальон Мила.

– Спасибо, Самохина, – сказал Волин.

Само собой «вальтер», с первого раза узнала. А когда прибыла группа, то долго пыталась вспомнить, куда дела Семеновский пистолет, из которого стреляла по налетчикам, причем сам пистолет держала в руках.

Яковлев еле сумел отобрать у девушки оружие, медик дал ей нюхнуть нашатырю, и только тогда товарищ Мила пришла в себя, и то не до конца. Ни с того ни с сего начинала что-то болтать и, даже вымыв руки, продолжала принюхиваться. Голосом густым и низким, как у молодой коровы, причитала:

– Порохом пахнет.

– Перестань, – приказала начальник отделения Фокина, Зинаида Ивановна.

Она держалась куда спокойнее Милы, но и это было показное, судя по тому, что к моменту прибытия опергруппы покойный Семенов был ею аккуратно и очень умело перевязан.

– Успокоились? Продолжать можем? – спросил Волин и, получив заверение, что да, пригласил Фокину в ее собственный кабинет.

Тут было образцово простенько, одно окно с фикусом, репродукция картины с изображением двух вождей после дождей. Плакат «Связь – нерв страны», причем телефонные провода, уходящие в светлую даль, порядком засижены мухами. График дежурств на стене, начерченный от руки, с пометками красным карандашом.

– Присаживайтесь, – пригласила Фокина, машинально протирая стол.

Виктор Михайлович указал ей на стул:

– Вы ж хозяйка, не тушуйтесь. – И, заняв табурет для посетителей, достал ручку, бланк, принялся заполнять протокол.

Из-за двери были слышны приглушенные голоса, щелканье фотозатвора, скрипели половицы. Фокина спросила, не желает ли он чаю, Волин поблагодарил, отказался, пригласил:

– Приступим.

Он уточнил по минутам, кто что делал, выяснил пропавшую сумму, далее перешли на личности. Волин уточнял, как долго Фокина на этом посту, расспрашивал о сотрудниках и прочем, задавал необходимые вопросы, в том числе и стандартный:

– Подозреваете кого-нибудь?

Фокина открестилась:

– Боже упаси. У нас все люди порядочные, вот разве что Самохина эта. Новенькая. Из жалости ее оформили.

Волин уже встречался с упоминаемой особой, способности ее представлял, признал, что да, Самохина человек оригинальный.

– Оригинальный – это вы очень мягко сказали, – пробормотала Фокина.

– Раньше она была куда хуже, – сообщил капитан.

– Уж не знаю, как можно хуже.

– А что не так? Недостатки по работе? Нескромность в быту?

– Скорее первое. Хотя и второе, знаете ли… до мужиков прямо бесстыжая.

– Аморальное поведение?

– Нет, но…

– Тогда давайте по сути.

– По сути, по работе то есть, претензий к ней нет. Хотя вот что запишите: этот, главный у разбойников, сцапал ее, как колбасу с прилавка, и что-то ей интимно нашептывал.

– Когда это?

– А вот когда опоздавший, Гаврилов… я говорила.

– Помню.

– Вот он дверь дергал, я решила крикнуть, а бандит Самохину эдак к себе притянул…

– Схватил?

– Да какой схватил, ее обхватишь! Притащил к себе, как на танцах. Приставил пистолет, а мне головой покачал: не надо, мол. Она смирно так стоит, а он ей что-то нашептывает, а она отвечает.

– Что он говорил? Что отвечала?

– Я не слышала. Как будто все в тумане было.

Волин, которому дамские «коли да кабы» порядком надоели, резюмировал:

– То есть вы без особых оснований утверждаете, что ваша сотрудница Самохина и эти бандиты были заодно.

– Нет! – возмутилась Фокина, но тотчас поправилась: – Хотя да.

– Что заодно?

– Вам виднее.

– Но мне надо понимать ваше мнение. Вот, например, то, что она пыталась задержать преступников – это как к вашим словам пристегнуть?

Фокина решительно заявила:

– Это режьте меня на куски – не знаю к чему.

Пора закругляться, решил Волин, выставил Фокину из кабинета и позвал Самохину.

Мила держалась смирно, памятуя о прошлых их встречах, но ногу на ногу все-таки заложила и папироску попросила. Волин сурово отказал:

– Вредно для здоровья. – И предписал заодно: – Сядьте прилично. Начнем.

Задавая общие вопросы, уточняя уже услышанное, Волин нет-нет да поглядывал на девицу. В целом социальная педагогика работает, но не до конца. Конечно, краски на лице нет, и волосы зачесаны гладко, и одета скромно, но душок прежней бесстыжей гулены все же ощущается. Само собой, это не повод для подозрений, но взять на заметку стоит.

Мила толково, без запинки и вполне складно поведала, как было дело. Причем вроде бы говорила спокойно, но, закончив повествование на том, как выстрелила в убегающих, начала уже по второму кругу, далее по третьему описывать то же происшествие, придумывая какие-то новые детали. Волин ее остановил:

– Хватит. А вы что же, хорошо стреляете?

– Раньше не жаловались.

– Где научились?

– На хуторе заведовала заготовками харчей. Пришлось популять.

– Понятно. Начальница сказала, что…

– Врет.

– Я про другое, – успокоил капитан. – Опишите внешность разбойников.

– Один, в которого я попала, был небритый, с чулком на роже.

Она замолчала. Волин спросил:

– Это все, что ли?

– Хороший чулок, розовый. Дорогой.

– А рост, приметы, может, что-то говорил…

– С ним мы не говорили, – сказала Мила, но тут спохватилась и поправилась: – Только я его голос слышала! Вот я овца. Когда в него пуля попала, он крикнул: «Князь!»

– Кому это?

– А второму, который его утащил.

«Интересно. Крайне интересно» – Волин записал и обвел это слово.

Мила между тем поежилась, принялась тереть запястье.

– Разрешите?

Не дожидаясь позволения, Виктор Михайлович взял ее за руку, развернул на свет. На розовой свежей коже проступали, чернея, синяки.

– Второй вас захватил и угрожал оружием, все верно?

– Да.

– Пишу?

Мила почему-то заупрямилась:

– Ну а это не получится, что я с ним заодно?

«Однако она стала соображать куда быстрее», – отметил Волин и возразил:

– Почему же заодно?

– Так вы сами раньше говорили про это… как это. Что жертва тоже виновата.

Капитан успокоил:

– Не всегда, не волнуйся. Я тебе верю. Не вижу оснований не верить. Говори смело.

Мила, чуть хмуря белый лоб, с сомнением поддакнула:

– Да, он меня схватил и в подзубальник дуло упер.

– Это куда?

Она ткнула пальцем под челюсть.

– Записал. Продолжай.

– Ну вот, пока Иваныч ломился, так и держал.

– Так вы говорили или нет?

– Было дело. Называл «мадам», и какие-то листья падают, осень в чем-то там…

– Смертельном бреду?

– Во-во. Я еще подумала: скаженный какой-то, весна ж на дворе.

«Опять фантазии», – подумал Волин и, чуть подтрунивая, спросил:

– Так, а может, он еще и картавил?

Мила обрадовалась:

– Ну вы как будто рядом стояли! Пишите – картавил.

– Это вот так? – Волин, картавя, воспроизвел фразы из песни, содержащие звук «р».

Но Мила не согласилась с этой трактовкой:

– Нет же! Вот так. – И повторила слова, только совершенно другим образом.

Волин, вздохнув, заметил:

– Значит, гнусавил.

– Ну пусть так.

– Хорошо. Как он выглядел?

Мила немедленно набычилась и забормотала:

– Что мне за него, замуж выходить? Не всматривалась я.

– Я не сомневаюсь, – успокоил Волин, – так как выглядел?

И Мила, которая не всматривалась, вывалила, как самосвал:

– Высокий, ладный, блондин, волосы короткие, но волнистые…

Волин поднял бровь, Самохина спросила:

– Что? Из-под кепки виделись.

– Ничего, ничего. Продолжай.

– Книзу лицо узкое. Глаза не разглядела, но такие… большие. Руки – вот, – она взмахнула лапками, точно пытаясь вытянуть свои коротковатые пальцы, – как у музыканта. Одет уж очень аккуратно. И сапоги такие прекрасные.

Волин качнул рукой:

– Это последнее что означает?

– Не кирза тупоносая, а кожа, и носы острые. И начищены уж очень хорошо.

– Чистые то есть.

Мила поправила:

– Начищенные! Отдраенные! Вот у того, второго, ужасно грязные чоботы были.

Она замолчала, потому что за дверью послышались громкие разговоры, возгласы, началась какая-то возня.

Там посреди зала пылал сигнальным фонарем Яковлев. Мокрый, грязный – на галифе коркой стыл ил, сапоги в грязи, – он нежно прижимал к груди брезентовую сумку. И сам лейтенант, и сумка распространяли густейший запах сырости, тины и тухлых яиц.

Лейтенант начал было, как следует:

– Товарищ капитан, разрешите обратиться. – Но сбился и восторженно отрапортовал: – Нашли, Виктор Михайлович!

– Кого нашли, лейтенант?

– Сумку! Деньги! Ни синь пороху не тронуто!

Фокина взвизгнула, подалась вперед, чтобы броситься, выхватить драгоценную сумочку, пересчитать, перещупать, – но не посмела. Капитан сам отобрал торбу у подчиненного, унес обратно в кабинет, поставил на стол, который Фокина невесть как успела застелить газетой.

– Дверь закройте, – приказал Волин, женщина подчинилась. – Сумка та самая?

– Его, его сумка, ворюги. Брезент из вещмешков, а пряжки трофейные, немецкие.

Все пачки были свежими, чистыми, лишь некоторые чуть влажные, и одна заляпана пальцами. Похоже, на радостях кто-то из оперов схватил, скорее всего Яковлев.

Фокина чуть не стонала:

– Разрешите пересчитать?

Волин сделал успокаивающий знак, кликнул в коридор:

– Понятых, живо. – И лишь потом ответил: – Сейчас пересчитаем.

Фокина любовно пересчитывала купюры, понятые стояли и внимательно смотрели. Заведующая оживала на глазах: все тридцать пять тысяч рублей семьдесят пять копеек были налицо.

Волин отвел Яковлева в сторону:

– Докладывай.

– Прошли в лес, к болоту. Шли по следу крови. Снег выпал ночью, так что хорошо сначала было видно. Потом, как углубились в лес, туман стал гуще, грязь началась, следа уже не стало, может, раненого и перевязали. Ну, думаю, сбились со следу, а потом глядь – у Чертова Зыбунчика черное видно…

– У кого чего видно?

– Зыбунчик Чертов. Это местные рассказали – топь страшная. Шагнешь – и все, мигом утянет, не выберешься. Деревьев вокруг нет, уцепиться не за что, проваливаешься, как к черту в преисподнюю. Я ж, Виктор Михайлович, потому и следы увидел, что они там одни были, нет там тропы…

– Поподробнее.

– Болото вскрылось, лед хлипкий, ну оба туда и ухнули. Сумка только плавала ближе к берегу, где только-только топь начиналась. Наверное, как тонуть начали, бросили или пытались опереться о нее.

– Так, а почему решили, что оба утонули? Выходных следов не было?

– Н-нет. А вот еще. Разрешите? – И Яковлев, получив позволение, позвал одного из тех, с кем бегал по болотам.

Тот подал сапог.

– Вот его и выловили.

– Годный сапог, – одобрил Волин, рассматривая его, – кожа, тонкая, нос острый… Гражданка Самохина!

Мила отозвалась:

– Тут я.

Волин поднял сапог:

– Похож?

– Он, гражданин капитан, – сказала она и отвернулась.

Волин вернулся к Яковлеву:

– Где он был?

– В аккурат там же и торчал, как поплавок, утопший. Рядом с сумкой.

– А второго не было?

– Всплывет, – уверенно пообещал Яковлев, – местные так говорят, что все, что в Зыбунчик попало, обязательно вылезет. Последний раз фриц с парашютом всплыл.

– Это-то откуда?

– Не могу знать.

– А раз не можешь, то нечего и болтать… Все у тебя?

Тут налетела чайкой Фокина – сияющая, растрепанная, ликующая, – кинулась Яковлеву на шею. Тот обалдел, а женщина тормошила, целовала, жала руки и снова лезла обниматься.

– Все цело, все! – причитала она. – Спасибо, родненький, дай Бог тебе всего-всего, жены хорошей и детей побольше. – И прочее в том же духе.

Яковлев, фронтовик и бывший особист, засмущался и стал безуспешно отстраняться. Капитан, улучив момент, хлопнул подчиненного по плечу и ободрил:

– Заслужил – получай почести.

И пока все прочие отвлеклись на чествование героя, капитан сам пересчитал деньги, заодно и осматривая.

Ну, положим, сумма на месте. К семидесяти пяти копейкам вопросов нет, а вот с купюрами что-то не так. Волин взял один червонец, потер между пальцами, понюхал, поднес один червонец к глазам, ловя косой свет: «Бумага вроде правильная, водяные знаки на месте, серия, номер… ну “р” бледновата, хотя, может, и кажется. А вот Ильич…»

Покосившись на ликующий народ – никто не смотрел, – он достал маленькую лупу. Вроде правильный вождь, но не вполне. Всем известно, что Ленин живее всех живых, а тут лицо как посмертная маска, зрачки без бликов, плоские. И казалось, что Ильич косит – вроде бы его прищур, но как-то чрезмерно запанибрата, что ли.

Тут Фокина, отлепившись от Яковлева, подобралась к столу и даже протянула бледную лапку к сумке.

– Мы же все формальности уладили? Можно открывать? А то там на улице уже очередь волнуется.

Волин руку женщины вежливо отвел:

– Придется повременить. Деньги изымаются.

Начальница отделения побелела, позеленела, казалось, слилась с крашеными стенами. Шелестя губами, прошептала:

– Как же, товарищ капитан? Вот же деньги… все в порядке?

– Не в порядке.

Фокина, жалко улыбаясь, пролепетала:

– Народ волнуется. Почту разнесут.

Может, это и было преувеличение, но за окнами в самом деле назревал стихийный митинг. Какие-то кликуши завывали в голос: «Почтарье! Отдайте наши деньги!», «Внуки голодают» и прочее.

– Разнесут – отстроим, – ободрил Волин, спокойный, как могила, снял трубку, назвал номер телефона и, ожидая соединения, удивленно спросил: – Яковлев, что ожидаете? Восстановите общественный порядок.

Багровый до черноты лейтенант, который мысленно явно видел себя героем и благодетелем, четко повернулся на каблуках и вышел к народу. Не так он собирался предстать перед ним. Но хоть душу отведет. Был слышен на улице его мощный рев, который без труда перекрывал неорганизованные выкрики из толпы.

Капитан, снова позвав понятых, зачитал им акт изъятия денег, а после того, как они проставили свои подписи, протянул Фокиной. Та с готовностью заявила:

– Не стану подписывать.

– А что станете? – с живым интересом спросил Волин.

– Жалобу на вас подам. У нас люди без денег…

– То есть предлагаете раздать, – уточнил капитан, – ага. Вы, Зинаида Ивановна, вроде бы не похожи на круглую дуру. Или жить надоело?

– Что вы…

– То, что совершено разбойное нападение, погиб милиционер – ну это так, по-вашему, мелочи. А вот насчет того, что вы настаиваете на том, чтобы запустить в оборот фальшивые деньги, – это как понимать? Глупость или диверсия?

– Настоящие они!

– Вот как только эксперты подтвердят – тотчас раздадим и нищим, и бедным, и убогим. – И, видя, что она снова что-то хочет сказать, Волин встал, показывая тем самым, что разговор окончен.

– Через двадцать минут прибудут из седьмого отдела[8]. К этому времени надо все заактировать. Спрашиваю прямо: да или нет?

Разумеется, Фокина сдалась и все, что требуется, подписала.

К тому времени, как прибыл транспорт седьмого отдела МГБ и из него выбрался уполномоченный и двое в сопровождении, вокруг почты уже никого из демонстрантов не было.