Груз-500

В ДОРОГУ НА «МЕДВЕЖИЙ КУТ»

Для служебного пользования

РАДИОГРАММА

Начальнику горного участка «Большая Северная»

Во исполнение решения правления артели об открытии нового горного участка

Откомандировать горного мастера Савченко Василия Николаевича, а с ним два экипажа бульдозеров Т-130 и необходимое количество лесников для расчистки зимних дорог сроком на 20 дней в район распадка Иннокентьевского перевала. Задание: продолжая движение строго на север по правому берегу этого ключа до его разлива, достичь окончания распадка, выйти в верховье Тимохова ключа в пади «Березовая» и, согласно горному отводу, определить параметры земельного участка на местности с привязкой строений, необходимых для эксплуатационных работ и проживания людей. Определить самые короткие дорожные линии для проезда на горный участок как в зимнем, так и в летнем варианте. Обозначить в документах создание нового горного участка с названием «Медвежий Кут», установить за ним позывной для пользования радиоэфиром «Синий Камень».

Имеется договоренность с геологической экспедицией, в связи с отдаленностью, входить с ней в радиообмен с последующей передачей всей информации в наш адрес. Позывные геологов вам известны. Режим выхода в эфир - один раз в три дня, в 8 часов утра, на 30 минут.

По имеющимся приблизительным данным, температура воздуха 30-37 градусов ниже нуля, постоянно идет снег, заносы глубиной от одного до полутора метров, постоянные ветры переменного направления. Местность лесная, 20-25% сухостоя, множество быстротечных ключей. Возможны очаговые мари. Больших рек с выходом к морю нет. Полное отсутствие дорог и заметных троп в округе 150 км.

Выделить всем командированным карабины и по 50 патронов, изъяв временно табельное оружие - пистолеты Макарова - и патроны к нему.

В течение обозначенного времени под вашу ответственность провести комплекс разведочных работ для подтверждения наличия золота, согласно информации, имеющейся у нас.

Регулярно информируйте меня лично.

Председатель правления артели «РОССИЯ»

Самохвалов.

Идущий впереди тяжелый бульдозер с поднятой лопатой вдруг остановился. Привязанные сзади тросом три бревна сухостоя по инерции еще двигались, а потом, как растопыренные пальцы, уперлись в крепкое железо корпуса разгоряченной машины. Почти одновременно открылись ее боковые дверцы, и выскочившие в глубокий снег горный мастер Василий Николаевич Савченко и бульдозерист Валентин Степанович Поляков, показывая длинными рукавицами куда-то вверх, стали что-то громко обсуждать. Шум двигателей и сильный ветер заглушали их голоса. Однако, следуя взглядом за взмахами рук в сторону раскидистых крон горных пихтачей, можно было понять: именно там находится то необычное, что заставило их остановить движение небольшой колонны и осмотреться.

Механизатор Роман Константинович Николаенко, ведущий второй бульдозер с балком, ускорив шаг, подошел к возбужденным собеседникам и увидел: на толстой ветке ясеня, в тени молодого разнолесья, примерно на высоте пяти метров, висело ружье, от которого тянулась размочаленная на длинные белые нити веревка. Она бросилась в глаза, привлекая внимание к висевшему повыше охотничьему ружью.

- Вот так находка! - воскликнул Валентин. - Давайте снимем! Кажется, оно Красавина. У него такое же было.

Бульдозерист имел в виду своего товарища, который ещё летом ушел на охоту, да так и не вернулся.

С трудом двигаясь по глубокому снегу, продираясь сквозь мелкий кустарник, раздвигая телами заросли подгонного леса, мужики подошли к деревьям и оторопели, почти одновременно увидев сквозь переплетение молодых веток: с пятиметровой высоты дерева взыскательно смотрел на них пустыми глазницами человеческий череп. Оскал почерневших зубов, потемневшая костная поверхность того, что когда-то было головой, и молодые побеги, проросшие из всех отверстий, придавали картине еще более мрачный вид. В воздухе, казалось, растворился запах смерти и угрозы. Ошеломленные люди невольно застыли в сугробе, испытывая замешательство. Роман непроизвольно обламывал в недоумении кончики мерзлых веток окружающего густого кустарника. Механизаторы, стоя как вкопанные, растерянно переглядывались между собой. Откуда здесь, на таком удалении от населенных пунктов, в этой глухомани, где давно не ступала нога человека, столь неожиданная и жуткая находка?

Горный мастер, посмотрев на товарищей, резко махнул рукой: «По машинам!». Таежный опыт и интуиция подсказывали: тут ничего трогать нельзя! Мужики медленно, вытирая со лба пот замасленными рукавицами, развернулись и, ступая точно по своим следам, вернулись к колонне. Они еще не успели успокоиться, как Савченко, пройдя мимо переднего бульдозера, стоящего почти под кронами деревьев, подошел ко второму и зашел в балок, где уже сидели вернувшиеся с поверхностного осмотра места трагедии звеньевой вальщиков леса Николай Юрьевич Ивлев и раскрыжовщик Виктор Сергеевич Куприн. Не говоря ни слова, руководитель их маленькой экспедиции взял топор, поправил висевший на шее бинокль и быстрым шагом по только что протоптанной в сугробе рыхлой тропе вернулся к месту страшной находки. Было ясно, что ему необходимо время, дабы во всем разобраться и осмыслить увиденное. Все внимательно следили за его высоченной фигурой, стать которой не портила мешковатая, видавшая виды телогрейка. Большая лисья шапка на голове начальника выделялась на темном фоне пихтачей ярким пятном.

Возвращаясь стремительным шагом к месту обнаруженного знака смерти, Савченко перебирал в уме все события последнего времени, начиная с создания его небольшого отряда. Находка была им воспринята как недобрая примета, предвещающая неприятности удачно начатому походу. «Ничего себе чёрная метка! - подумалось ему. - Ведь первые дни нам везло, двигались в соответствии с графиком, хотя часто приходилось останавливаться из-за таежных завалов…» Лесорубы Ивлев и Куприн с привычной ловкостью и мастерством расчищали будущий зимник от сухостоя и мелких деревьев. После того, как проходил ведущий бульдозер, второй, с балком, следуя точно по уже пробитому следу, как бы закреплял отвоеванную у тайги узкую просеку, расширяя ее то ударами только передней лопаты, а то и всем тяжелым корпусом тросовой «сотки». Какое-то время пробитая дорога «дымила» клубами поднятых снежинок, вспыхивающих огоньками на солнце, а потом успокаивалась, готовая принять на себя машины, которые пойдут по ней вслед железному каравану.

Вчера с раннего утра начали искать переход через Третьяковский перевал, который, казалось, стоял неприступной стеной на пути механизированной колонны. После нескольких маневренных проходов по подножию сопки и большому распадку с наглухо закованными льдом быстротечными ключами нашли проушину между отвесными скалами и, проделав четыре оборота серпантинного изгиба, поднялись почти на семисотметровую высоту - высшую точку Третьяковского перевала. Отсюда, несмотря на обжигающий ветер, выбивающий слезы из глаз, как на ладони, далеко просматривалась окрестность. Кругом, куда ни глянь, простирались таежные дебри, крутые сопки, черные, не принявшие на себя снега, скалы. Хотя для Савченко в этой картине и не было ничего необычного, - за годы работы на Дальнем Востоке горный мастер привык к подобным пейзажам, - он, не признаваясь себе в этом, всегда невольно любовался открывающейся его взору мощью и красотой природы.

Декабрь здесь - самый холодный и снежный месяц. Уже в ноябре наступают сильные морозы, сковываются льдом все ключи и реки, которые разрезают сопки, образуя ущелья с нависающими черными утесами. При свете дня в дымке облаков угрюмые скалы преображаются, переливаясь то белым, то голубым светом, переходящим в золотисто-желтые и коричневые тона. Раскидистый кедр уже в зимнем покрове, и его лапы пружинисто раскачиваются под тяжестью снега. Только ясень да пихтачи, кажется, стоят с недовольным и даже грустным видом на общем белом фоне, не сумев одеться в снежную шубу. Кустарник еще не полностью спрятался под сугробами, и его голые ветки чутко вздрагивают при малейшем порыве ветра. Горит рябина громадными кистями ягод, с вершины перевала сразу бросаясь в глаза. Ее красные плоды кажутся еще ярче на ослепительно белом фоне, украшая и оживляя пейзаж. Рядом с воспетой многими поэтами, да и самим народом рябиной человек отдыхает душой и набирается сил для дальнейших странствий по таежным тропам.

А разливы по весне малых рек с бессчетными миниатюрными озерами, разбросанными среди сопок! Их часто называют мертвыми. Но это напрасно. Они дарят прохладу и хрустальной чистоты влагу. Рыбаку на них приволье - редко где его может ожидать такой бойкий клев и такие богатые уловы. Всё в тайге на месте, и нет ничего лишнего, думал Савченко. И в любое время года она манит человека. Вот болотина, столь коварная летом, смотрится под сугробами безобидно. Вся она оконтурена стройными березами и густыми зарослями ивняка и шиповника с крупными, будто глянцевыми ягодами. Это природа создала свои кладовые для птиц и зверушек. И на зиму хватит, и к весне кое-что останется. Снег сойдет - и ягода опять в распоряжении обитателей тайги. Пернатые хорошо знают про эти природные запасы. Уже сейчас, в декабре, они слетаются большими стаями к зарослям шиповника и своими цепкими лапками пытаются докопаться до подснежного лакомства. Но удается это немногим, и, оставив свои следы на снегу под раскидистыми кустами шиповника, они улетают на болотные кочки.

Чуть повыше, у самой кромки сопок, почти в одном ряду с ивами и стройными берёзами, стоят заросли крушины. Плодов на них почти не осталось, и лишь на самых верхних ветках в лучах солнца горят желто-оранжевые ягоды. Крупные ветки обломаны давно, еще до снега. По рассказам промысловиков-охотников мужики знали, что это бурый медведь, прежде чем залечь на зимовку, для очистки желудка налегает на лечебную ягоду. Он забирается на самый верх деревьев и, удобно расположившись на их сучьях, пытается наломать как можно больше ягодных веток, подкладывая их себе под зад как бы для удобства. Но подходит момент, когда такое «сидение» не выдерживает - и все нагромождение вместе со зверем шумно падает вниз. И косолапый начинает все сначала, пока не наберет нужного количества вкусных ягод.

Но напрасно думают, что медведь своими хулиганскими действиями наносит вред природе. В животном и растительном мире все устроено мудро. Ломая верхние побеги, мишка дает возможность дереву разрастаться вширь, укреплять корневую систему и благодаря этому дарить еще больший урожай ягод. Так и будет стоять до весны обломанное дерево. Зато к осени его молодые окрепшие ветви дадут новый оранжево-золотистый урожай.

Погода портилась на глазах. Темнота наступила так быстро, что механизаторы даже не успели пополнить баки топливом. Решили, что завтра утром при осмотре двигателей дольют и горючее. Собравшись в теплом балке, делились своими впечатлениями о настоящей зимней тайге с высоты перевала. Все лето и осень артельщики работали на юге края. Когда они уезжали, там еще стояла теплая бесснежная погода, и вот, удалившись на несколько сотен километров от обжитых мест, они впервые в этом году оказались в совсем другой обстановке. После теплого лета в Пограничном районе особенно досаждали сильный сырой ветер и постоянный снег. Да и мороз сковывал одежду.

Кожа на теплых сапогах становилась как бы железной и сжималась, больно давя на ногу.

На перевале дул такой ветер, что даже густой кустарник вперемешку с пихтовыми и кедровыми великанами не создавал затишья. Мощные течения воздуха мгновенно разметали обильно падающий снег и вместе с колючей пылью уносили его вниз, в распадки. Плотные белесые туманы, поднимающиеся по низинам, цеплялись за мелкие сопки и полностью закрывали обзор. В бинокль где-то далеко, за туманной пеленой, еле просматривалась широкая и ровная, как взлетная полоса большого аэродрома, река Костен. Она шла на север параллельно их маршруту и служила ориентиром в ясную погоду.

В балке Василий Николаевич разложил на столе карту и с карандашом в руке стал рассказывать о завтрашнем, как он сказал, важном участке маршрута. Он особо подчеркнул, что если они сумеют преодолеть его за один день перехода, то окажутся совсем близко от того клочка земли, который отведен им для разработки месторождения золота.

- Завтра с рассветом пойдем на Иннокентьевский перевал. Я знаю, у Валентина на «130-м» все в порядке, а у тебя старенькая «сотка» - смотри, не подкачай.

Николаенко, парень крепкого сложения, заерзал, хотел даже встать, да низкий потолок балка не позволил ему выпрямиться во весь рост, и запальчиво ответил…

- Валентину, конечно, проще. Впереди лопата с гидравликой, сзади - два клыка. Он как подшпоренный петух - на любую кучу заберется. А мне ее объезжать надо. Но и он без меня долго не протянет. Ведь все необходимое у меня в балке: продукты, горючее, запчасти. Я как ходячий склад, и пока меня никто на буксире не таскает.

- Ну не горячись, Роман, - миролюбиво сказал Савченко. - Я понимаю, тебе надоело балок таскать. А куда деваться - ведь это наш таежный дом.

- А зачем вы так говорите, Василий Николаевич, почему во мне сомневаетесь? Ведь вы меня знаете. Я когда еду с балком по крутякам так, что боковые тросовые направляющие начинают играть, как гитарные струны, мне кажется, я такую большую скорость развиваю, что если бы сани вдруг отцепились, то бульдозер пошел бы в лёт и только на Тимоховом ключе посадку сделал.

Все дружно рассмеялись, и даже Роман повеселел. А Савченко предупредил…

- Смех смехом, мужики, но ухо надо держать востро. Это вам не по зимним болотам да по марям на юге ходить. Здесь сплошные крутяки, завалы и камни, которые, наверно, тут черт повсюду разбросал.

Артельщики еще долго смеялись, делились впечатлениями, только ребята из бригады лесников помалкивали. Хозяйственный Ивлев готовил ужин, а Куприн что-то подкручивал у пилы, от которой в тесном помещении остро пахло бензином.

- Ну что, будем отдыхать? - поднимаясь из-за стола, произнес Савченко. - Завтра одеться всем потеплее. Сегодня погоду на перевале сами прочувствовали. А там может быть еще холодней, так как подниматься будем метров на двести выше. К тому же на север идем. Знать бы, какая там погода. Ведь это основной водораздельный перевал. Он как бы рассек всю эту громадную лесную территорию на две части: правая пошла к морю, а левая - к суше. Мы находимся почти в центре между городом Вяземским и Адмиральской Гаванью. После перевала сделаем отдых, а потом сутки хода по Филаретовскому ключу с поворотом к морю и выходом на Березовую падь. Как раз там, где набирает свою силу Тимохов ключ, Роман про это место говорил. Вот это верховье нас и интересует. Правая заболоченная сторона ключа - это наш будущий участок. Что он из себя представляет, посмотрим на месте, а пока приятного сна. Дежурного назначать не будем. Печь хорошо раскалилась, балок тепла набрал, до утра хватит. После ужина всем хорошо отдохнуть.

Ребята быстро заснули. Шумно храпел уставший Николаенко, тихо посапывал в дреме Куприн. Пуховые домашние одеяла свисали вниз с двухэтажных полатей. Они были разных цветов, именные, чтобы с чужим не перепутать. На некоторых скромно, на уголке, на других, наоборот, по центру красиво вышито…

«Привет, мой любимый П. Твоя Лариса». А то и просто: «Целую. Люблю. Наташа». Это создавало атмосферу домашнего уюта и напоминало о семейном очаге, от которого они были далеко, но куда скоро собирались вернуться.

Василию Николаевичу эта обстановка походного быта была хорошо знакома. Сколько за свою старательскую жизнь в артели провел он таких ночей в тесном бревенчатом домике на санях. И, хотя на его одеяле не было вышито никаких слов, он не сомневался, что на Украине его ждут верная жена, сын и маленькая дочка. А трогательные пожелания из материнского письма хранила душа.

Савченко долго ворочался. То ему было слишком жарко, а то и просто сон не шел. Да и мысли о возможных завтрашних проблемах не выходили из головы. Он не сказал мужикам, что его сильно беспокоили погодные условия на перевале и низкие туманы. Только ему да Валентину известно (вместе по карте обсуждали маршрут движения), что найти на Иннокентьевском перевале проушину будет нелегко. Там нет таких рассечений сплошных горных пород, как на пройденном перевале. Ну ничего, завтра разберемся, подумал, засыпая.

Утром все шло по плану. Хоть и не хотелось, но было необходимо пораньше отправиться в путь, чтобы до полного рассвета подобраться к основанию перевала, хорошо осмотреться и решить, как поступить дальше. Возможно, стоит на «130-м» проскочить, как бы разведать, где удобнее и безопаснее проехать. А может, лучше обойти по крутым скатам перевала, не поднимаясь на его вершину. Или проехать по не нанесенным на карту малым ручьям, а потом вернуться на маршрутную линию.

С такими мыслями Савченко сидел в кабине «130-го» рядом с Поляковым. Трудности его не пугали, но в то же время постоянно напоминали о необходимости серьезно подготовиться к преодолению такой сложной преграды, как Иннокентьевский перевал. То ли дело на юге края - любое место легко найти. Приедешь в маленькую деревушку, а там все мужики либо лесорубы, либо охотники, которых тайга круглый год кормит. Про все тропы расскажут и запасные варианты дадут - ни карт, ни биноклей не надо. А здесь иначе: нет сел и подсказать некому. Вся надежда на себя да на удачу.

Погода стояла не самая худшая: ветер стихал. Только снег с темного неба все сыпал и сыпал. И чем ближе были они к основанию сопки, тем сильнее снежные заряды ударяли в смотровые окна бульдозеров. Однако туман поднялся повыше, видимость улучшилась. Перед рассветом выбрались уже на подъем к перевалу. Горный мастер ударил рукавицей по колену Валентина. Тот сбросил обороты и остановился. Николаенко, взяв правее, поставил свой бульдозер чуть выше относительно балка. Все вышли из машин и обступили Савченко. Его поднявшееся настроение передавалось всем окружающим.

- Погода, хоть и немного, но благоприятствует нам, - заметил Савченко. - Сейчас необходимо разведать подножие. Я с Валентином пойду в эту сторону. Роман, отцепив балок, пойдет вправо. Не может быть, что нет возможности преодолеть перевал. Это на вид он грозный. А мы по ступенькам да по ключикам - так и перевалим через него. Сейчас 8. 30 утра. Даю два часа на разведку: час - туда, час - обратно. Сбор у балка в 10. 30. Звеньевой лесников пойдет с Романом. На хозяйстве останется Куприн. Пусть к нашему приходу чай приготовит. Обедать будем за перевалом.

Бульдозеры разошлись от балка в разные стороны: один вправо, другой - влево. Куприн открыл двери балка, хорошо проветрил маленькое теплое помещение, убрал посуду со стола, оставив только кружки. В кастрюлю плотно утрамбовал снег. Время подходило к десяти. «Наверно, мужики уже назад идут», - подумал Куприн. Обошел свое походное жилище, заглянул под сани, посмотрел на отцепленные хлысты «130-го».

Виктор впервые видел такой балок. В нем все для сносной жизни предусмотрено. По центру около передней стенки намертво прикреплен маленький столик, а над ним - три иконки. Видимо, из дома взятые, семейные, почти одинаковые, только рамочки разные. Куприн не видел, чтобы кто-то из артельщиков молился. Да, видимо, не это главное. Можно просто душу облегчить, находясь наедине со светлым образом, и домашних вспомнить. Им ведь тоже нелегко постоянно о всяких страстях с Дальнего Востока слушать и читать.

Вот уже и вода для чая закипела. Как и просил горный мастер, из чистого снега. Виктор высыпал в кастрюлю заварку и пол-литровую банку сахара. Теперь чай готов. «Мне-то хорошо, здесь, в тепле, - подумал Куприн. - А мужикам-то сейчас каково. Такой сильный ветер со снегом поднялся. Одна сторона балка уже по крышу свежим снегом завалена, а что на перевале творится - страшно представить».

Но все вернулись к назначенному времени. Бульдозеры подъехали почти одновременно. Первым из машины вылез Савченко. Он поднял вверх скрещенные руки и отрицательно покачал головой. Подойдя ближе, пояснил…

- Ничего подходящего в этой стороне мы не увидели. Проехали два собирающих крупных ключа: один на Бикин идет, другой - на Уссури. Под снегом лед крепкий; где чистый и прозрачный - там сквозь него видно, как на глубине ленок стоит, точно как дрова на дворе у плохого хозяина. А у тебя что? - спросил он у Романа.

Роман поднял вверх оттопыренный большой палец правой руки и улыбнулся. Присев на сани балка, сказал:

- Когда туда ехал - ничего не заметил. А обратно возвращаюсь, смотрю - вроде развалина вершины, даже деревья на правую сторону накренились. Дай, думаю, попробую, как машина пойдет и что там дальше. И моя «сотка» так хорошо пошла! Снега на боках оказалось совсем мало. Специально буксанул - гусеница выбросила коричневую породную россыпь. Выше скалы висят. Подумал, что от них отвалилось. Чуть дальше проехал - оказывается, скалы тут ни при чем, а просто большая площадка на крутом распадке сползла и образовала что-то похожее на террасу. Я еще проехал вперед, вошел в зигзаг перевала, а терраса все продолжается. Насколько далеко в километрах, я увидеть не смог. Спокойно развернулся, спустился вниз и поехал сюда. Думал, вы, Василий Николаевич, что-то толковое нашли. Оказывается, нет. Конечно, крутизна там приличная. Сухостои крестами стоят, кустарник вроде орешника с шиповником очень густой. Он может нам помочь. Когда наверх карабкаться будем, есть за что гусеницам бульдозеров зацепиться.

- Ну что? - решительно рубанул рукой Савченко. - Балок цепляем - и вперед?

Он даже попить чаю не захотел, так торопился. Похоже, другого пути нет. Надо посмотреть, что Роман нашел. Если по этому маршруту можно хотя бы до половины перевала дойти, то нужно этим воспользоваться. А далее - ориентироваться по обстановке.

И вот они на месте, о котором говорил Роман. Савченко прошел по развалу метров двести и вернулся.

- Трогаемся, - сказал он. - Видимо, лучшего нам не найти, да и времени уже три часа потеряли.

Ведущий бульдозер и «сотка» с балком медленно тронулись. Но не проехали и километра, как понадобилась помощь лесников. Те быстро похватали пилы - и в одних свитерах бегом к желтому бульдозеру. Визг пил, треск падающих деревьев - и опять вперед.

Лесники в балок не вернулись. Они с Савченко пошли пешком, а по их следу медленно ехал «130-ый» Валентина. Потом начались повороты, подъемы и спуски: бульдозеры то вверх ползли, то вниз съезжали. Роман уже и ориентиры потерял. Но впереди идущая машина и путь прокладывала, и дорогу от деревьев расчищала. Его бульдозер, что называется, врезался в колонну. А это значит: двигаться только вперед, задний ход дать, тем более с балком, невозможно.

Савченко видел, что рассыпная горная порода, заваленная еще первым снегом, пока хорошо дробится под гусеницами бульдозеров. Одно беспокоило: куда выведет эта дорога. «Ну ничего, - думал он про себя. - Надо будет - корректировку маршрута сделаем. Не впервой перевалы прощупывать. Мы всегда находим такие проезды, по которым потом машины круглый год ходят.

Лесники подкладывали под гусеницы бульдозеров сваленные деревья, так как в любой момент из-под них могла выскочить горная порода. А это опасно. Механизаторы знали особенности движения по таким участкам, но обостренное чувство тревоги их не оставляло: не всегда можно предвидеть опасность и вовремя подстраховаться. Все понимали, что идут наугад, а что впереди - неизвестно. Вдруг россыпь закончится и техника выйдет на скалистые бока сопки - как развернуться? При сильном крене бульдозер может не устоять или балок завалится - тогда беда: он вместе с «соткой» уйдет в пропасть. Правда, крупные деревья, стоящие по обе стороны пути, могли хоть как-то помочь. Но чем дальше, тем реже они росли.

Почти два часа колонна медленно ползла вверх, и звон в ушах давал понять, что атмосферное давление меняется, а значит, высота довольно большая. Всем было жарко, пот лил градом. Люди сбросили телогрейки и остались лишь в теплых комбинезонах.

Вдруг Роман почувствовал сильнейший удар: это балок выскочил из колеи и пошел вниз, заваливаясь вправо. Он, бледный, выскочил из бульдозера. Проехав боком несколько метров по разрыхленной горной породе, домик на полозьях остановился. Его движение вниз прервали два растущих на склоне мощных дерева. Савченко слышал звук удара, поэтому остановил первый бульдозер и побежал на помощь Роману. Остальные последовали за ним.

Ситуация была довольно сложной. Решили срочно перераспределить груз - а это несколько тонн. Лесники подтаскивали бревна и заводили их под балок, чтобы он не мог двигаться вбок. С трудом поставили его на свою колею, приняв решение закрепить всю кладь только на левой стороне домика. Валентин клыком своего бульдозера сделал желоб для левого полоза саней, чтобы уменьшить крен вправо.

С каждым метром все труднее давался подъем. Валентин, загнав клык бульдозера слишком глубоко, чуть не соскочил с россыпи. Лопнул трос боковой растяжки балка. Хорошо, что Роман предвидел такую вероятность и заранее подготовил запасной, поэтому быстро сделали замену. Люди от перепада давления почти ничего не слышали.

Боковой хвост перевала постепенно оставался позади. Савченко уже несколько раз влезал на крышу бульдозера, чтобы посмотреть в бинокль, что внизу. Туман плотной пеленой скрывал нижнюю часть перевала. Не видно было заснеженного русла Филаретовского ключа - главного ориентира для дальнейшего движения на север. Где-то там, далеко за перевалом, нужно было найти линию разлива этой крупной водной преграды. Ключ, сейчас застывший, по весне своими бурными водами глубоко врезался в Иннокентьевский перевал и разливался на большую часть его правой стороны.

Василий Николаевич тоже терял силы. Все чаще приходила мысль: на ночь здесь оставаться нельзя: крен стоящей техники предельный. Нужно как можно быстрее уезжать отсюда. Пусть очень медленно, но все же двигаться вперед, чтобы уйти от перепадов давления и, спустившись вниз, дать хотя бы короткий отдых людям.

Погода менялась к худшему. Снег крупными хлопьями кружился в воздухе, ветер набирал силу. Лес почти закончился, и перед артельщиками открылся большой распадок с крутым спуском, видимо, к Филаретовскому ключу.

Тревога не оставляла людей. Деревья остались позади. Больше ничто не могло их подстраховать, если бы машины начали валиться в пропасть. Двигаться было почти невозможно. Они оказались в длинной и узкой седловине, которую, видимо, создала осевшая часть породной массы громадного перевала. С годами сыпучие грунты вместе с мелкой частью породных образований «сконструировали» почти незаметную террасу шириной в четыре метра. Остается только догадываться, как Роман сумел заметить ее.

Можно было спускаться и делать остановку. Горный мастер понимал, что слишком поторопился: надо было покормить людей обедом, хотя об этом никто даже не вспомнил. Они продолжили путь. Поляков, стоящий за рычагами ведущего бульдозера, видел, как горный мастер идет без устали впереди колонны вместе с лесниками. Как только они поднялись на «козырек» большой горной «шляпы», Савченко замахал рукавицей и дважды выстрелил из карабина. Проехав еще метров десять, бульдозер забрался на верхушку, и Валентин почувствовал, что под ним твердый грунт и больше не нужно карабкаться вверх. Он дивился чутью горного мастера, безошибочно определившего твердую каменную опору под толстым слоем снега.

Спуск с высоты всегда таит в себе трудности. Глядя с вершины вниз, артельщики увидели, как на белом снежном фоне чернеют огромные валуны, похожие на железобетонные надолбы. Возвышающиеся над поверхностью распадка глыбы представляли серьезную опасность: они могли, как говорят механизаторы, поставить на дыбы бульдозер или завалить балок вместе с машиной. Внизу по центру распадка, как бы рассекая его на две равные части, начала вырисовываться группа черных пихтачей. Чем ниже они спускались, тем заметнее становилась эта маленькая роща. Горный мастер подумал, что она станет лучшим временным пристанищем уставшим и измученным людям, но до нее еще далеко…

Погода заставила поторопиться. Все вокруг плотно окутал туман. Даже резкий ветер был не в силах разогнать его большие, то светлые, то темно-синие клубы, похожие на висящие снежные сугробы. Казалось, что вот-вот они спустятся и целиком накроют распадок и сопки, вершины которых еще высились над пеленой тумана.

Савченко рукой в рукавице показал курс на еле заметную рощу. А сам, как и раньше, пошел вместе с лесниками впереди колонны, проверяя метр за метром дорогу вниз. Объехать каждый валун не представлялось возможным. Порой не только лопата, но и весь бульдозер наваливался на торчащие из-под снега острые углы камней, и если удавалось сорвать их с векового лежбища, то они, поднимая клубы снежной пыли и набирая скорость, с шумом уносились вниз по крутому склону. Спустя несколько минут доносилось эхо их мощных ударов о землю. А куда они падали - видно не было.

Зима только вступала по-настоящему в свои права, но на поверхности снег уже схватился морозом, создавая дополнительные трудности для прохода техники. Ведущий бульдозер с неимоверным усилием раздвигал большие снежные пласты, затвердевшие, как бетон. Порой они переваливали за блестящее железо лопаты и ложились прямо на моторную часть машины - так низко садилась его ходовая часть в раздробленную белую массу. Казалось, двигатель вот-вот заглохнет, тяжелый трактор зароется в сугробы, и свирепый ветер, обдувая со всех сторон, через несколько часов превратит его в неподвижную глыбу.

Все чаще и чаще стрелял горный мастер из карабина, давая знать о замаскированных снегом и жестким кустарником валунах и огромных камнях; порой вскарабкивался на их скользкую поверхность, пытаясь увидеть в бинокль заснеженную гладь ключа. Во что бы то ни стало нужно было подкрепить уверенность людей в том, что выбранная ими роща близка, а там - долгожданный и так необходимый привал. Прекратится шум в ушах, дышать станет легче, спадет напряжение и будет возможность хорошо поужинать и отдохнуть. А на следующий день не спеша двинуться по каньону Филаретовского ключа до самого его разлива на север.

Пробивая зимние дороги в южной части края, Савченко прошел много перевалов с этими механизаторами. Там шли как-то поуверенней. Конечно, те высоты поменьше, чем на Иннокентьевском, и быстрый подъем и спуск легче переносились людьми. Здесь все иначе. Даже остроконечные сопки, порой совершенно лишенные растительности, кажутся чужими. В этом нагромождении отвесных скал и глубоких каньонов почти невозможно найти разлом, и приходится выстраивать многоэтажные ходовые серпантины. Да и многокилометровые распадки встречают людей по-другому - огромными, часто в рост человека, труднопроходимыми завалами камней, что, как стражники, день и ночь стерегут территорию, наглухо закрывая дорогу технике.

Но вот ведущий бульдозер вошел под раскидистые ветки долгожданной рощи - и, казалось, конец изматывающему и опасному переходу… А тут эта неожиданная и грозная находка. Его товарищи, кто сидя в кабине, а кто в балке, каждый посвоему переживали случившееся. Но у всех зрела невысказанная мысль: оставаться на ночевку здесь, на месте чьей-то трагедии, нельзя.

О том же подумал и Савченко, обходя кругом деревья и вглядываясь в заросли кустарника. Он обнаруживал все новые и новые части скелета, задержанные переплетением ветвей и невидимые с того места, на котором артельщики вначале остановились, рассматривая висящее на суку ружье. Зайдя с южной стороны, горный мастер заметил в огромной кроне дерева какие-то выцветшие лохмотья, фиолетовые и синие пряди, видимо, остатки истлевшей одежды. Непрерывный стук дятлов и надрывные крики каких-то черных бесхвостых птиц, унылое завывание верхового ветра действовали на измотанные нервы и делали настроение еще мрачнее. При виде того, как сыплется со сухостоев древесная щепа из-под птичьих клювов, у Савченко мелькнула мысль: а может, это вовсе не кости, может быть, изза усталости они приняли за останки человека крупные куски древесины с пробитыми насквозь круглыми отверстиями. Но нет, череп, медленно раскачивающийся на дереве, как какая-то жуткая игрушка на бесовской елке, заставил горного мастера тут же отказаться от утешительной мысли. Он было хотел повнимательнее рассмотреть находки, но решил не делать этого. Ведь механизаторы рядом, они увидят, как испуганно мечется их начальник. Василий Николаевич с силой, зло ударил топором по толстому стволу, грубо, по-мужицки, выругался, махнул рукавицей и стал, не торопясь, возвращаться к колонне, где невольный страх закрался в души участников экспедиции, напряженно и с затаенной надеждой ждавших, когда горный мастер появится из зарослей.

Савченко, стряхивая снег с одежды и валенок, медленно подошел к «130-му» и снова оглянулся на темные деревья. В ушах все еще звучали крики неприятных черных птиц и звонкая дробь дятлов по сухостою. На миг ему даже показалось, что валуны, разбросанные по распадку, вдруг зашевелились и, как сгорбившиеся люди, стали приближаться, и их становилось все больше и больше. Казалось, они тянутся именно к дереву с черепом, тяжело переваливаясь своими большими горбатыми туловищами.

- Нет-нет, - громко сам себе сказал Савченко, приходя в себя от увиденного, - надо быстрее покинуть это проклятое место.

Но куда ехать после столь сложного перехода через Иннокентьевский перевал? Нужно было хоть какое-то время, чтобы успокоиться и все трезво обдумать. Открыв кабину, он забросил в нее топор, отошел на несколько шагов, взял сухую ветку и, разровняв в затишье снег, стал рисовать на снежной поверхности одному ему понятную карту. Ехать на север по обговоренному с руководством маршруту, ориентируясь на глубокий каньон Филаретовского ключа, - это опять затяжной спуск по крутякам в неизвестность. Туман закрывает низину каньона, и не видно, что там впереди. Сколько же потребуется времени для нахождения места разлива? А вдруг что-то случится с людьми или техникой? Ведь дело идет к ночи, а у всех силы на пределе. Мороз усилился, уплотнился туман.

Горный мастер стер снежный рисунок, подозвал бульдозериста ведущей «стотридцатки» Валентина Полякова, и они уже вдвоем стали намечать маршрут движения. Николаенко, сидевший во втором бульдозере, хорошо видел, как два человека, энергично жестикулируя, обсуждают создавшуюся ситуацию. Но когда Савченко разворачивался и махал рукой в сторону горного перевала, откуда они только что спустились с таким трудом, у Романа екало сердце: неужели ошиблись и снова придется ехать по крутизне еще несколько километров? Шевельнулась мимолетная обида на горного мастера, который не дал им хорошо рассмотреть останки погибшего человека. Парень не сомневался, что трагическая находка - это все, что осталось от бульдозериста Никиты Красавина, ушедшего с участка пострелять рябчиков. Тогда все поиски милицией и артельщиками участка даже с использованием вертолета не дали результатов.

Роману не хотелось смотреть в сторону глубокого каньона, откуда сейчас поднимались клубы тумана. Он подумал, что если бы Никита спустился к каньону на сто-двести метров ниже, то наверняка свалился бы в эту бездонную пропасть, в бушующее русло Филаретовского ключа. И уж тогда никто и костей его не нашел бы. А здесь, в лесу, деревья приняли его на себя, сохранили хоть что-то. «Надо бы все собрать, сообщить жене в Харьков да похоронить по-человечески, как у нас полагается. Вот где Красавин нашел свою смерть, видимо, так на роду было написано… Такой толковый мужик был! Закончил сельскохозяйственный институт, инженер-механик, работал на Украине на заводе, где запасные части для техники производят. Чего-то с руководством не поладил и ушел с должности главного механика завода. Ему и в артели большую должность предлагали: нет, говорит, по стопам отца пойду, а тот при узловой железнодорожной станции на угольном складе бульдозеристом был. Никита рассказывал, что когда он приходил к отцу на работу, то любил смотреть, как заправляют углем паровозы, а потом любовался ровными, как по линеечке уложенными буртами угля, а по верху каждого по всей территории склада проходы из досок, обложенные белыми камешками. Красиво смотрелось! А когда приходили вагоны с углем, отец снимал переднюю лопату с бульдозера и цеплял ковш, чтобы черную массу через себя в бурт перебрасывать. На работе его уважали за трудолюбие и порядок. И доплату к окладу двадцать процентов вручали.

Да и у Никиты в артели был особый статус. Обычно бульдозеристы изо дня в день грубой работой занимаются - толкают породу к промприбору. А он особо тонкие операции выполнял. Как говорят горняки, зачистку отработанного блока производил. Лучше него в этом деле никого не было. Однажды на полигон приехал сам председатель артели вместе с начальником участка. Они залюбовались работой Красавина и даже азартно советовали: «Давай вот здесь еще поцарапай, жми на лопату, не берет полностью - давай наполовину. Вот в этих уже отшлифованных, как монолит, блестящих черных камнях, в их порах и невидимых расщелинах и лежит золото!». Забрать его можно только умением и опытом. Из-под лопаты дым идет, а механизатор направляет бульдозер все ниже и ниже. Потом все, что нацарапал, толкает в прибор, да так осторожно - ни один грамм не потеряет. Через прибор прошло совсем мало мелкой массы, а заметно весь коврик в желтый цвет окрасило. До полутора килограммов в день намывали.

Удача всегда сопутствовала Никите. В артели даже такой разговор ходил: начальник участка докладывает по рации, что блок отработан и техника переходит на очередной. А председатель ему: «Давай-ка еще денек-другой покружимся, еще глубже царапнем, клычком порежем, примазочку взъерошим. Я Красавина пришлю, тот все расшевелит». Смотришь, два-три дня еще работают - и граммов по восемьсот, а то и поболе в сутки снимают. А так бросили бы все вместе с золотым припаем, а трудов-то сколько вложили, пока до него добрались! И по тайге нашарахаешься, потом горный отвод от леса и кустарника очищаешь. А попробуй поднять болотину на три-четыре метра при трескучем морозе и постоянном снегопаде! Так думал Роман, поминая своего друга, теперь уже ясно, погибшего.

Закончив разговор с Романом, горный мастер отбросил сухую ветку и скомандовал: «По машинам!». Валентин залез в бульдозер и сразу тронулся в путь. Проводив его взглядом, Савченко махнул рукой Роману, чтобы тот подъезжал. Затем сел в его бульдозер, и маленький караван двинулся на подъем. Роман только собирался спросить у горного мастера, почему они опять двигаются к перевалу, к сыпучей породе, как ведущий бульдозер резко повернул влево. Валентин продолжил движение на юг, все больше удаляясь от намеченной маршрутной линии. Николаенко с удивлением следил за ведущим: почему не на север? Ведь нужно ехать в противоположную сторону. Неужели страшная находка смогла повлиять на маршрут движения? Ведь, казалось, они же были совсем близко от разлива Филаретовского ключа. Спросить у рядом сидевшего горного мастера как-то неудобно. Да и угрюмый вид того не располагал к разговорам. Значит, они с Валентином новый путь наметили. Видимо, так нужно для общего дела. Но почему Савченко сел в его бульдозер - вот вопрос, который действительно тревожил Романа и на который он не находил ответа. Ну ничего, решил он. Остановимся на ночлег - тогда во всем разберемся.

А Валентин уверенно шел по распадку, который выходил на гряду сопок, виднеющихся в нескольких километрах. Они были несколько ниже тех, которые маленькая колонна ранее уже миновала. Уже вовсю смеркалось, а они еще не выбрали место для привала. Направляющий бульдозер, объехав крупные деревья, вошел в лесной молодой подгон, который был настолько густ, что почти не пропускал света. Приходилось ехать вслепую. Ветки и крупные обломки деревьев опять застучали по бокам бульдозеров.

Хорошо, когда просматривается весь маршрут. Знаешь, что нужно дойти, например, вон до той сопки, затем спуститься, а там уже по болотам добраться до равнины. А здесь гораздо сложнее: не видно конечного пункта следования. Можно днями колесить по лесу в поисках нужного пути, а потом окажется, что ты ни на метр не приблизился к цели, а, наоборот, отдалился. А развал сопки, служащий ориентиром, тянется на многие десятки километров, вместе с крупными ключами, воды которых врезаются с большой силой, как кроты, все глубже и глубже в землю.

А потом случилось неожиданное. Как рассказывал Валентин, сначала он увидел два почти белых старых сухостоя, прямых, как свечи. Поляков еще подумал: завалить их или объехать, - и вдруг бульдозер с оглушительным треском провалился в какую-то яму. Не успел сбросить обороты, как бульдозер буксанул и пошел еще ниже. «Ну все, отколесился!» - пронеслось в голове. Механизатор перешел на пониженную передачу, непроизвольно подбавил газу. Лопата пошла вверх, а выхлопная труба будто в кабину вошла. Сразу жарко стало. Машина натужно загудела, задрожала всем корпусом и стала медленно выезжать на твердую почву. «Слава Богу, проскочил!» - обрадовался Поляков. Но в этот момент бульдозер опять резко пошел вниз и, не сбавляя скорости, выскочил из ямы. Валентин даже не понял, как это получилось. Все чудилось, что «130-ый» снова начнет клевать и заваливаться. А ведь на вид распадок казался ровным - и вдруг какие-то глубокие провалы, да так засыпаны снегом, что их и не видно.

«Сразу же после первого падения, - вспоминал он позднее, - я поглядел в заднее стекло и не увидел балка. Вроде только задняя часть торчит, и клубами дым валит. А бульдозер все продолжал идти, и выхлопушка опять заваливалась на меня. Я буквально висел на поручнях, когда почувствовал сильный удар лопатой о снег и увидел, как черные комья мерзлой земли разлетелись на несколько метров. Лопата спасла бульдозер, ведь на выходе из канавы сильный крен влево, а высота метров двадцать. Кидало из стороны в сторону так, что не мог ни за что ухватиться. Слева одна чернота. Заглушил мотор, вывалился боком из кабины и упал прямо в снег. В голове промелькнуло…

«Жив, жив!». Ноги совсем не слушались. Это жара и страх от неожиданности так повлияли. Потом с трудом поднялся, снял фуфайку, стал растираться снегом. Брошенная на землю телогрейка была вся мокрая от пота, от нее даже пар шел. А в воздухе стоял дым…

Я понял, что загорелся балок. Он ведь в сцепке с «соткой», а значит, и гореть будут вместе. Хотел бежать, но ноги не шли и за грудиной давило так, будто кто-то кол туда колотушкой забивал. Потоптался на месте, смотрю, Савченко возле балка крутится, пытаясь открыть дверь. Ее заклинило, а там Ивлев и Куприн с бензопилами сидят. Первая мысль: разбить окна. Но они такие маленькие, что все равно человек не пролезет. Подошел к оконцу, а мужики внутри с замотанными полотенцами ртами стоят и знаками показывают, чтобы не вздумал стекло бить: сразу сильнее запылает. А горный мастер, стараясь спасти горящих лесников, стал загонять сук ясеня между порогом и дверью, используя вместо кувалды бинокль. Я отвел его в сторону и сказал, что мужики с огнем сами справятся. У них воды - хоть залейся, они сами через окно только что объяснили.

- А дым почему из-под саней валит? - испуганно спросил Савченко.

- Так у них же все перевернулось и теперь валяется на полу. Поэтому пар и дым от уже потушенных очагов пожара уходят понизу.

Потом, опустившись в воронку, я попытался открыть кабину сотки, где за рычагами сидел Роман. У меня ничего не вышло. Обошел бульдозер и увидел открытую дверь, через которую от сильного удара выбросило Савченко. Я потрогал голову Романа. «Ничего, - пробормотал он, - мне уже получше». Он при падении бульдозера грудью налетел на торчащие рычаги. Бульдозер уже шел на подъем, но тут заглох мотор. Сани с балком всем весом с грохотом обрушились на заднюю часть «сотки». Раскаленная печка, хотя и хорошо была прикреплена, от такого удара сорвалась с места. А в ней дровишки ясеневые горели. Конечно, она завалилась в переднюю часть балка. А там лежали матрацы, другое имущество, которое тут же вспыхнуло. Но ребята после такого потрясения не растерялись. Вот только на печку очень много воды ушло. Плотные клубы пара заполнили помещение…

Я сначала даже не понял за что. А потом сообразил. Это просто чудо, что лесники остались живы. Ведь они должны были неминуемо погибнуть под многотонными грудами содержимого балка. Десять бочек горючего, две бочки воды, бочка бензина, запчасти, бензопилы, инструменты, продукты питания - все это должно было мгновенно рухнуть на них, сидевших у раскаленной печки, и сгореть вместе с санями и трактором. А что тогда делать оставшимся в живых - мне и Савченко? До ближайшего населенного пункта около ста километров. Горючего в баке - на пятнадцать километров, ни питания, ни одежды. А тут такие морозы стоят, да еще снежные бураны. Видимо, все одновременно об этом подумали. И потом, глядя в растерянные глаза друг друга, мы в едином порыве крепко, по-мужски обнялись. И так стояли еще какое-то время на фоне торчащих из-под снега машин, почерневшего балка и одиноких сухостоев. И у каждого в голове была одна мысль: слава Богу, все живы остались! Ивлев тихо сказал: «Этот череп - чертова примета. Так и знал, что дороги не будет, что-нибудь произойдет, - и вот, пожалуйста!».

Колонна снова тронулась в путь. Проехав немного, остановились на ночлег в липовой роще. Едва расположившись, сразу занялись делами: механизаторы начали с помощью фонариков двигатели машин осматривать, лесники - походный ужин готовить, а горный мастер, вооружившись карандашами и картами, - вести какие-то подсчеты.

Закончив дела, все собрались в балке. Сначала обсудили дневное происшествие, а потом разговор зашел о неожиданной лесной находке. Роман Николаенко, друживший с Никитой Красавиным, высказал то, что его постоянно беспокоило…

- Как Никита попал сюда? Какая нечистая сила затащила его в эти дебри? Наверно, никогда об этом не узнаем. Хотя если напрямую, через перевал, а не так, как мы колесили, горные проушины по вершинам перевалов искали, то километров пятьдесят будет. А что такое расстояние для крепкого, закаленного старателя? Максимум два дня хода… - Парень помолчал, потом грустно продолжил: - Так и стоит перед моими глазами Никита с фотографией в руках. А на ней жена и двое детишек. О них рассказывает, вспоминает и весело смеется. «Вон какая у меня жена - красавица. На железно-дорожной станции экономистом работает. А какая она хозяйка! Порядок в доме - залюбуешься. А это сын Сашка, двенадцати лет. А вот дочь Марина, ей девять. Она так хорошо на пианино играет! Вот закончу сезон, домой с деньгами приеду, в первую очередь Маришке хороший инструмент купим, а уж потом все остальное. Жена пишет, что этот сезон для меня будет последним. Больше она меня в дальневосточные сопки не пустит. Говорит: не обещай друзьям, что опять в артель вернешься». Я, как в артель по весне еду, - рассуждал Роман, - всегда думаю, с кем мне в одной комнате жить предстоит. Вдруг какой «сухарь» попадется. Тогда пиши пропало. Ни поговорить, ни посмеяться, а то и посоветоваться по серьезным делам нельзя. Ведь здесь родственников нет, а хочется иногда перед близким человеком душу излить. И как жаль, что нет больше Никиты. Душевным был человеком.

Такого же мнения были и другие механизаторы, хорошо знавшие Красавина. Долго еще продолжался невеселый разговор…

Звеньевой лесников Ивлев, чья жизнь сегодня зависела от прочности балка, спросил у Романа:

- А кто тебе такой удачный балок сделал?

- Да у вас же на пилораме всем миром мастерили. Тут все закреплено и имеет свое место. Даже при переворачивании балка груз не падает. Горючее отдельно. Дубовые перегородки все закрывают, а между ними тросами прошито. Вроде качается на крутяках, а не валится. Скажи, что испытания сам лично проводил и живым и невредимым остался. И я по весне к ним загляну, ковать полозья буду.

Горный мастер поглядывал на часы: пора ложиться спать, но его душа не находила покоя, уж больно тяжелым и рискованным выдался день. Неотвязно сверлила мысль: а была ли необходимость заезжать на Лесную косу и что это за провалы, из-за которых чуть не погибли люди?

После тяжелого дня какая-то душевная грусть одолевать стала, в голове у Савченко много вопросов без ответа теснилось…

«В такой глухомани вдруг труп человека на дереве висит, не успели отъехать и успокоиться - наскочили на громадные подземелья, да такие глубокие - чуть сами там не остались, и, как назло, вьюга в ночь разыгралась, глаза снегом забивает. Похоже, в этих подземельях когда-то люди жили. Кто они, откуда, чем занимались? Возможно, об этих диких местах мне так убедительно рассказывал старовер-пасечник Юрий Васильевич Родимцев, когда мы на Кабардинке в его омшанике допоздна просидели.Он человек трудолюбивый, добросовестный, я о нем много хорошего слышал, а тут общие дела свели на горном участке. Он вспоминал, что, будучи в здешних местах, видел подземелья, в которых жили русские возвращенцы из Маньчжурии, объединявшиеся в военный вооруженный отряд для борьбы за Единую Россию; на его глазах они из-за куска хлеба стреляли друг в друга, цинга, тиф, сильные морозы всех обитателей подземелий и староверческого хутора прибрали подчистую. «Трупов, - вспоминал Родимцев, - было столько вниз по склону разбросано, что могло показаться, будто идут военные учения и пехотинцы залегли в ожидании команды и вот-вот поднимутся и побегут с криками «ура!», забрасывая гранатами только им известного противника. Но нет, никто уже не встанет, так они и останутся навечно лежать вперемежку с валунами и коричневыми болотными кочками, - с грустью договорил старик. - А ведь там находились и китайские топографы, япоские специалисты, немецкие разведчики. Ведь в этой местности проводилась рекогносцировка стратегического прохода японских войск из Маньчжурии через лесные массивы до Японского моря, отрезая от России Приморье… Только мерные рейки, буссоли и теодолиты остались да короткие японские карабины без патронов. Рассказывали те, кто остался в живых, что часть составленных карт в Японию переправили. А большую часть да иностранные деньги мы с группой староверов забрали вместе с истощенными больными, которые ждали голодной смерти. На отдельной карте даже были обозначены все золотые месторождения с подробным описанием всей этой таежной зоны. Японцы ведь не дураки, знали, что ищут и за что воевать собираются. Долго слухи ходили, что все это через знакомых китайцев оказалось у нашего старца Нектария, - он давно с ними дружил и по-ихнему разговаривал». Упоминал пасечник и название хутора и ключа, возле которого он располагался, да только запамятовалось… Да нет, вряд ли это то самое место».

Савченко пытался отвлечься, уйти от этих страшных воспоминаний. Он убрал топографическую карту и снова стал перечитывать разрешительную документацию с приложениями на тридцати пяти листах, которую знал почти наизусть. Рыбнадзор - разрешил, охотнадзор - разрешил, санинспекция - разрешила, да и «Водные ресурсы» поставили свою подпись. Пожарные, лесные, земельные и другие управления природопользования дали согласие, везде стояли синие печати, а то и две сразу. Район и область ставили свои - красные. Но самое главное - нет пока никаких официальных подтверждений наличия здесь золота.

Завтра он, конечно, задаст вопрос по радиообмену и геологам, и руководству артели: где подтверждение и где проект на добычу хотя бы двадцати, а минимум пяти килограммов металла? Савченко ежегодно ездил бить зимники и всегда знал по документам, на что можно рассчитывать на том или ином участке, где предстояли работы. Это и беспокоило опытного горного мастера. В который раз доставая из вещмешка сложенную в гармошку топографическую карту и внимательно изучая ее, он как будто видел маршрут: все углы срезаны, перевалы отмечены, обозначены ручьи и распадки и нет преград на пути техники.

«Завтра к концу дня, по темноте, должны быть на будущем горном участке, а все остальное - дело привычное. Привязку, согласно выкопировке, обозначим, знаки поставим и лесников загрузим: пусть строят конторку и склад. А про таежную находку доложу как есть: нашли случайно, пусть не думают, что специально искали земляка. Ребята увидели на дереве ружье - точь-в-точь как у Красавина. Доложу об этом в конце радиообмена».

Мужики тем временем готовились ко сну. Приглядывать за печкой выпало Куприну.

- Ивлев, слышишь, как скрипит сухостой и на все грустные голоса подвывает? Надо бы срубить, а то не уснем, - тихо проговорил Савченко.

- Кому как. А для меня это просто колыбельная. Под этот шум снятся мне сны светлые, и все из детства. Будто я качаюсь на качелях, и они уносят меня все выше и выше.

- Сейчас не до воспоминаний о приятных снах, - повысил голос горный мастер. - Слышишь, ветер крепчает. Завтра выезжаем затемно.

Ивлев и Куприн, взяв пилу и топор, нехотя шагнули в темноту из теплого помещения. Вскоре раздался треск и звук падающих деревьев. Вернувшись, они погасили свет, и обитатели затерянного в лесной чаще домика погрузились в сон.

Лишь Куприн, как солдат на посту, все время был начеку. Он хорошо знал, что значит приглядывать за печкой: и дровишек вовремя подбрось, и задвижку приоткрой, чтобы не угореть, но и тепло сохранить. Хотя балок сколочен из бруса и пол двойной, но морозы берут свое. Оно конечно, мужики не изнеженные, не привыкли к пуховым одеялам. Работа на морозе закалила их. Иной раз в одном комбинезоне - и все нипочем. Постоянно в движении. Однако в тепле-то уютнее.

Подбросив дровишек в загудевшую с новой силой печку, Виктор прилег. Но стоило закрыть глаза, как перед ним вновь всплывал тот ужас, который пришлось пережить, когда балок неожиданно провалился в чертову яму. Огонь и пар от пролитой воды, скрежет деревянной перегородки, за которой хранилось горючее и запчасти, и они со звеньевым возле раскаленной печки, бессильные сделать что-либо для своего спасения, - все это мелькало в сознании, как картинки калейдоскопа. Лесники сначала не поняли, что случилось, лишь почувствовали сильный удар о переднюю стенку балка и увидели сноп искр от раскаленных углей, высыпавшихся из сорванной с пола печки. Только сейчас Виктор осознал, насколько им повезло: две бочки перевернулись одновременно, и вода хлынула в тот же угол, куда упала раскаленная печь. На какой-то миг сильный поток подбросил людей, и они оказались как бы на плаву, в плотной завесе дыма и пара. Вода привела их в чувство, и мужики, держась за прикрепленный к боковой стене столик, смогли подняться. Не будь воды - по их понятиям, смерть была бы неминуема.

Куприн открыл печку, и блики на стене от огня вновь напомнили ему о пожаре. Чтобы отогнать навязчивые мысли, он вышел наружу, обтерся снегом и, стараясь не шуметь, на ощупь вернулся на свою кровать. Часы показывали два ночи. Еще есть время вздремнуть, а в шесть утра уже надо разводить костер и греть воду для заливки в радиаторы и для завтрака. Не проспать бы, подумал он и, обняв подушку, провалился в глубокий сон.

Еще было совсем темно, но в домике уже чувствовалось приближение утра. Мужики заворочались, начали покашливать. Чья-то рука легла на плечо Куприна, и голос звеньевого сказал в самое ухо: «Пора». Виктор вскочил, быстро растопил печь, и отсветы огня весело запрыгали по стенам балка.

- Виктор, посмотри, как там температура, да свет включай. Через тридцать минут выходим в эфир, - приглушенно сказал горный мастер.

Четыре лампочки вспыхнули одновременно, осветив стоящие рядом с походным жилищем, как на страже, высокие раскидистые ели, припорошенные снегом. Виктор невольно залюбовался их мощью. Не страшны им непрерывные изматывающие ветра, лютые морозы, и деревья-красавцы, как хозяева тайги, оберегают ее покой. Не хотелось думать о том, что через час придется покинуть это место, давшее им приют и сгладившее впечатление от вчерашнего дурного дня.

Механизаторы уже позавтракали и деловито сновали возле своих машин. Пар медленно струился из отверстий радиаторов. Звеньевой лесорубов, закутавшись в большое синее полотенце, рассматривал сваленное им вчера старое дерево, расколовшееся при ударе о землю.

Зайдя в балок, Куприн доложил горному мастеру:

- Температура минус 34 градуса, ветер утих.

- Скажи бульдозеристам, пусть не запускают пока двигатели, а то сейчас выходим на связь, можем геологов не услышать.

Горный мастер взял микрофон:

- 224, я - Синий Камень, я - Синий Камень.

Пока никто не отвечал, но стрелки приборов показывали, что радиостанция готова к работе и находится в режиме приема и передачи.

- Я - Синий Камень, я - Синий камень, 224, ответьте, как поняли, прием.

- Я - 224, слышу вас хорошо, Синий Камень. Доложите обстановку, где вы находитесь, какие ваши планы на сегодня, как люди, техника, какие проблемы. Слушаю вас внимательно. Прием.

- Нахожусь у высоты-304 горы Медвежья Лапа, в распадке по оконечности третьего «пальца». Прошли две трети пути, иду в верховье Тимохова ключа, огибая вершины горы. Правая сторона распадка - Березовая падь. К ночи доберемся, проблем на пути следования не вижу, если не наткнемся на болотные мари. Температура минус 34 градуса, ветер слабый, идет небольшой снег. От первоначального варианта, согласованного с председателем артели, отказался: уж больно затяжной каньон Филаретовского ключа. Новый маршрут на десять-пятнадцать километров дальше, но удобнее. Техника исправна, люди обеспечены всем необходимым. Если можно, пусть подойдет к микрофону главный геолог. Я - Синий Камень. Прием.

- Пока главный геолог работает с картой вашего движения, сообщите, что нужно передать в артель, у нас прямая связь с ними.

- Передайте: все в порядке, идем по тыловому варианту, сегодня к ночи будем на месте. Люди, техника - все в сохранности… Да, вот еще… Вчера примерно в шестнадцать часов бульдозеристы заметили на ветке дерева ружье. Остановились, подошли поближе и опознали одностволку Красавина. Когда стали обходить деревья, обнаружили еще одну находку на дереве: останки человека - череп, кости и клочки истлевшей одежды. Место это находится на высоте-711 ниже оконечности Лесной косы (по карте), примерно двести-двести пятьдесят метров не доходя до правого берега Филаретовского ключа. Проведя внешний осмотр, мы прошли мимо кромки этого леса и в 16 часов 15 минут вышли на маршрут, согласно тыловому варианту. Все. Прием.

- Синий Камень, передаю микрофон Михаилу Илларионовичу Дубинину. Прием.

- Михаил Илларионович, это Савченко. У меня к вам несколько вопросов, если позволите.

- Вначале дай ответ на мои вопросы и возьми карту. Сверим маршрут твоего движения.

- Карта рядом. Слушаю вас, Михаил Илларионович.

- Василий Николаевич, мы заинтересованы в этом зимнике, и первыми, как всегда, войдем мы для проведения разведочных работ сроком на три месяца. Контракт наш генерал подписал с твоим председателем на второй день, как ты выехал на трассу. Правда, деньжат маловато, но, надеемся, Владивосток отзовется, тысяч двести подбросит, да и объединение в Хабаровске обещало помочь. Совершенно неожиданно в последние дни Москва отозвала запланированные вложения по разведке золота, значительно срезала производство работ по углю, полиметаллам, воде и капитальному строительству. Все остановилось, но об этом потом, при встрече поговорим. Должен отметить, что ты в очень удачном месте преодолел два перевала. Лучшего и более удобного пути, по-видимому, не найти. Потом почему-то пошел вниз, дошел до Филаретовского ключа и повернул на юг, а не на север, следуя прямо по берегу ключа. Синий Камень, прием.

- Михаил Илларионович, объясняю. Филаретовский ключ в этом месте идет в сильный сток воды, шириной десять-пятнадцать метров. А водозабор у него громадный, вы это видите по карте, разрезал распадок на глубину до двадцати метров и параллельно с высотами идет на север, видимо, на большое расстояние. И я прибросил, что правильнее будет от окончания Лесной косы уйти на юг, как бы с тыла Тимохова ключа, свободно выйдя в Березовую падь. Прием.

- Василий Николаевич, ты сейчас идешь от подошвы Медвежьей Лапы, режешь выступы, как бы выравнивая зимник. Ты делаешь все правильно. Документ по согласованию маршрутов есть, но, в связи с тем, что мы входим туда работать, а это будет поэтапно, площади солидные, с перспективой, я на стороне первого варианта, по которому ты почти прошел самые сложные участки. Мне удалось на вертолете вместе со специалистами дважды вылетать в этот район, и поэтому я представляю ситуацию. Мы сажали вертолет севернее того места, где ты повернул: в трех-четырех километрах по течению Филаретовского ключа, как раз у проушины, где хорошо можно вписаться с нашим дорожным хозяйством. Кстати, там раньше небольшой хутор староверов располагался, наши поисковики около десяти фундаментов под дома обнаружили. Старики рассказывают, что этот хутор Медниками называли. Вот видишь, Василий Николаевич, это место когда-то обжитым было и народ какими-то дорогами пользовался, вот там мы и сядем. Зато это будет на круглый год, весной сопки разделаем, в самом узком месте, возможно, мостик бросим - и катай, не боясь ни весны, ни лета, ни проливных дождей и наводнений. А Филаретовский ключ и сейчас с этой работой отлично справляется: собрал на свои берега столько валунов, сколько их смыло водой с крутых распадков. Такому опытному человеку, как вам, Василий Николаевич, похвально было бы учесть это. Да и механизаторы добрым словом вспомнят. Где пути не размывает - и мостков много не надо, а серпантинчик порой бывает и для украшения данной нам Богом природы.

- Михаил Илларионович, я с вашими советами согласен, и у меня будет время после оконтуривания участка выйти с тыла и прорезаться в том направлении, о котором вы говорите. Я вижу перспективность зимника по тем распадкам, но меня уж больно удивляет большое количество валунов и сухостоя, и затяжные туманы с влажным ветром, аж спецовка солью покрывается. У меня возникает опасение, как бы это не привело к гололеду, особенно ранней весной и поздней осенью. Прием.

- Василий Николаевич, твои сомнения и доводы мне понятны, и высоты сопок это подтверждают. Но, коль все это есть и нас с тобой окружает, надо искать то место, как говорят военные, чтобы «оседлать» эти высоты, у тебя это получается неплохо. Желаю успеха! Сейчас я уточню, какая связь с председателем. Мои помощники сообщают, что его на месте нет: он выехал в «Распашное», и его не будет два дня. О твоей информации и местонахождении будет доложено, к тебе вопросов у меня больше нет. Что касается твоей лесной находки, я бы рассудил так: мы с тобой таежные люди, чего мы только не видели и не находили. Многое оставалось при нас, вспомни заповедь: золото всегда лежит рядом с костями и загубленными человеческими душами. До связи.

Быстрым движением горный мастер выключил рацию, положил микрофон в походный ящик, посмотрел на часы. Радиообмен с геологической экспедицией длился 26 минут, хотя ему показалось, что прошло часа два. Все-таки опытен главный геолог и сразу заметил необъяснимость смены направления движения их маленькой колоны. Но и Василий Николаевич знает, как ответить на заданные вопросы. Все, кажется, убедительно, а по существу никто точно сказать не может, почему, пройдя такой сложный путь, опытный таежник сробел и не пошел дальше. В его сознании ярко запечатлелась картина: тяжелый морской туман, поднявшийся колючий ветер, разбросанные огромные валуны с торчащими между ними кочками и дерево, держащее на своих ветвях останки человеческого скелета. А тут еще навязчивая дробь сотен, а ему казалось - тысяч дятлов, которые как бы твердили: ты должен развернуться и навсегда покинуть это место.

Погода позволяла двигаться дальше. Снег почти прекратился, ветер гнал легкую поземку, термометр показывал 38 градусов ниже нуля, прояснилось. Горный мастер взял вещмешок с немудреным скарбом и бумагами, за сохранность которых отвечал, подписал несколько документов под грифом «Секретно» и подошел к первому бульдозеру.

- Ну что, Валентин Степанович, поехали?

- Да, поехали.

- Ну, с Богом.

И маленькая колонна двинулась по широкому распадку, придерживаясь густого ивняка да зарослей шиповника, окруженных орешником, и редких березок, растущих по обоим берегам небольшого ключа.

Когда ведущий бульдозер оставлял «сотку» далеко позади, горный мастер дергал Валентина за карман большого пиджака. Тот утвердительно кивал головой и приговаривал: «Понял, понял», а сам, почти не сбавляя скорости, шел по бескрайнему снежному покрову. Здесь снег уже не покрывал громадные хлысты старых деревьев и не торчали большие кочки с валунами, тут было самое обыкновенное болото, с его растительностью и волнообразной зимней поверхностью. Василий Николаевич опять достал карту, проверил маршрут, покачал головой, сложил карту в гармошку и сунул ее за пазуху.

Просторная кабина «130-го» давала возможность расслабиться, и ничто не мешало думать. Они так хорошо поговорили с главным геологом экспедиции. Теперь горный мастер многое знал о будущем освоении горного участка. Савченко не стал задавать вопрос в лоб о наличии хотя бы прогнозов по золоту. Лиха беда начало: А если еще первые пробы на большое золото покажут, то это ускорит подготовку к промывочному сезону - главному времени артельщиков, когда есть надежда на крупную удачу. «А вдруг все обернется пустышкой? - подумал горный мастер, - ведь старатели всегда ходят по краю пропасти, постоянно рискуют заработком, свободой, а то и жизнью».

Когда Савченко был горным мастером на только что открывающемся участке «Соболиная Падь», геологи долго не давали окончательного результата по разведочным работам, и проект был подготовлен только на десять килограммов золота по левому борту ключа, где уже до них кто-то его отработал и основное содержание недр было уже забрано. Артельщики с большой неохотой начинали эксплуатационные работы: то техники не хватало, то подготовленных механизаторов. Они почти месяц жили в балках и ждали, когда закончится комплектация всех золотодобычных участков. А их в артели было пятеро, и им отправляли только то, что оставалось от других, как «неперспективным».

Целыми днями ходил мастер по полигону, думая, с чего начать, и принял решение изменить согласованный с геологами план - сместиться на двести метров по правому борту ключа, где стояли высоченные тополя вперемешку с дубняком и плакучими ивами. Это был целик, и почему его не отработали - до сих пор остается загадкой. Геологи, видимо, пожалели рубить Соболиную рощу, да и их базовый лагерь стоял в этом месте, а, возможно, с пнями не хотели возиться: раскорчевка старого леса - это довольно хлопотное дело. Горный отвод позволял ему расширить полигон с учетом отработки и этой зоны, однако в последующем, при наличии проекта горных работ. Но он решил с него начать, а не ждать, вопреки проекту. Его беспокоило, что покажет оставленный целик. Экскаваторщик на «Беларуси» день и ночь, не вылезая из кабины, бил продольную траншею для отвода водных стоков, и одновременно брались пробы на золото. Как только прошли первые сто метров по целику, он не поверил геологам: в совсем неглубоком залегании обнаружили граммовое золото. Савченко впал в раздумье: как быть? Работа без проекта строго наказывается, гортехнадзор имеет право закрыть участок, наложив громадный штраф на руководство артели. Он опять перебросил всю технику только на исполнение проекта левого борта, вскрытые площади по правому борту распорядился завалить кустарником и пнями, оставшимися после раскорчевки. А сам в растрепанных чувствах ушел в лес, лег на траву и проспал два часа, пока не проснулся от холода. Бегом на участок, а там его уже потеряли.

Зашел в свой балок, а мужики за ним, обе смены - и дневная, и ночная. Все стоят. Он говорит: «Ну что стоите? Заходите, располагайтесь». А ни табуреток, ни лавок нет, еще как следует не устроились. Мужики садятся на пол, а кто и ложится, и все молча глядят на него и ждут, как будто он что-то им должен объяснить. Человек тридцать собралось в тесном походном помещении. Горный мастер оказался не готов к разговору, а сказать надо было, но что - он и сам не знал.

Бригадир бульдозеристов, старый артельщик Василий Васильевич Багрянцев, мужик расчетливый и обстоятельный, поинтересовался:

- Как будем строить режим работы сегодняшней ночной смены?

- А зачем строить? Работаем по плану, как всегда.

- Да нет, так не пойдет, - возразил Багрянцев, намекая на заваленный пнями и срубленным кустарником целик. - Я уже несколько дней назад убедился: золотая россыпь здесь почти на поверхность выходит. Пришло время ее брать, но как?

- Да-да. Надо прикинуть, - дипломатично ответил Савченко, думая о том же, что и бригадир.

- А что тут думать и прикидывать? Мы-то уже сориентировались. Как решишь, так и будет. Что пни катать по полигону? Горнадзор все равно обнаружит, но это будет потом. Ты здесь генерал всему, копанем, а там видно будет, рассыпушка с видимым золотом сама так и просится, такое не часто бывает, - настаивал бригадир.

Горный мастер объяснил рабочим, что нужно выполнять проектные работы, десять килограммов золота с блочка надо забирать - они в плане стоят, килограмм уже намыт.

- А целик пускай будет в нашем резерве, он еще пригодится, да и разведку до конца еще не закончили, - успокаивал Василий Николаевич собравшихся и себя, помня, какие кары грозят ему за вторжение на не предусмотренный документами участок.

Закашляли мужики, зашевелились, некоторые с недовольным видом подниматься стали, как вдруг Багрянцев, которого не оставляла мысль о возможной старательской удаче на запрещенном всеми геологическими и артельными правилами, но лежавшем совсем рядом куске земли, совершенно спокойно предложил:

- А давайте, Василий Николаевич, на пробу ночку на целике поработаем в две смены, а пару подменных бульдозеров я поставлю на проект?

Савченко, все еще колеблясь, неуверенно возразил:

- Далековато толкать горную массу к промприбору, бортовые загубим. Техника такой нагрузки не выдержит. А подтянуть к целику промприбор - слишком заметно, да и время потеряем, людей расхолодим.

Механизаторы опять загудели:

- И не на такое расстояние пустую массу растаскиваем, а толку, а тут на каких-то пятьдесят метров больше. А тракторы какнибудь сохраним, это наша забота, пока все в исправности.

Василий Николаевич, видя, что у бригады такое же, как у него настроение, вроде бы нехотя согласился:

- Ладно, коль просите и бригадир согласен, давайте под его личную ответственность попробуем ночь поработать, а завтра в светлое время все на основной блочок навалимся. С проверкойто днем наверняка могут приехать, а ночью мы тут хозяева.

Все закивали головами, заулыбались и начали прощаться с горным мастером. Он спросил у Багрянцева:

- Во сколько съем золота?

- В пять утра, - ответил Василий Васильевич.

- Хорошо. Разбуди меня в полпятого, крышку вместе поднимать будем. Предупреди съемщиков и проследи, чтобы пока все на пломбах стояло, без меня не вскрывать, - закончил разговор Савченко.

Механизаторы ушли, в балке стало тихо. Документы смотреть не хотелось. На связь тоже не выходил. На душе было неспокойно. Необъяснимая тревога за работу ночной смены не покидала мастера. Хотел было позвать снова бригадира, но раздумал, ведь Багрянцев при всех предложил этот рискованный вариант и мужики с ним согласились. Теперь мешать бригадиру не стоит. Пусть сам людей расставляет, ведь две смены одновременно на работу выйдут.

В дверь постучали. Вошли геолог участка Константин Максимович Романенко и пробщик Антон Павлович Маслов.

- Ну что, Василий Николаевич, все-таки решились целик разрабатывать? - начал ничего хорошего не сулящий разговор Романенко, которого за длинную и тощую фигуру рабочие за глаза называли «Коломенской верстой». - Убедил вас Багрянцев, а надо бы не поддаваться!

- Да, такое общее мнение: Надо попробовать.

- А я считаю, что рановато. Нам бы проследить, куда рассыпушка продвинулась. Начало ее понятно, а куда дальше она идет и какие зигзаги делает - загадка. И почему этот целичок нетронутым остался? У меня до сих пор из головы не выходит: кто мог граммовое золото бросить? Ведь в то время там деревьев не было, и техника всегда в наличии - три доски из грушевого или липового распила. Вот как у него, - геолог показал на лоток, удобно привязанный к спине пробщика, - по тем временам для работ этого было достаточно. Смотри, Василий Николаевич, загремишь, как говорят, под фанфары. Хотя и видимое золото упустить не хочется, но и торопиться не надо. Проект вот-вот подойдет.

В балке наступило тягостное молчание. «Нет, добром моя затея с целиком не кончится, - подумал Савченко. - Вот и геолог возражает»: Романенко ссутулился и выглядел мрачным. Но тут пробщик Маслов, человек мирный, решил разрядить обстановку:

- Василий Николаевич, в прошлом месяце еду через Уссурийск, купил газету «Коммунар», а там объявление: «Создано общество по поиску спрятанного золота чжурчженей. Клад находится в крупных расщелинах сопок, где-то в районе Кондратеновки и Каменушки». И знаете, кто это общество возглавляет? Наш пробщик Валерка Савочкин.

- А, помню такого, - отозвался Романенко. - Вместе работали сначала на Бикине, потом на Аскольде. Вот слушаю Антона и думаю: не тем парень занялся. Каким-то кладоискательством увлекся, ищи теперь ветра в поле. А ведь он у нас в кадрах числится.

- А что он за мужик? - спросил Василий Николаевич. - Работать с ним можно?

- Ну я же с ним два года отбухал. За это время я привык к его особенностям, да и он многому научился. Парень-то грамотный, с высшим образованием, правда, не по нашему профилю. Чего он ввязался в эту авантюру - ума не приложу. Хотя слухи о чжур-чженьском золоте не первый год в наших краях ходят. А Валера большой чудак, но к нашему делу способный. С ним со скуки не помрешь. Жили в балке вместе. Помню, наберет он проб и копается часами в этих дробленых породных кусочках. А как золотинку найдет - сразу бежит ко мне. А я его спрашиваю:

«Валера, откуда породу подняли, с какой глубины и есть ли там еще что-нибудь стоящее?». А он мне в ответ: «Ну вы и вопросы задаете! Я ж не в траншее работаю, а геологией в свободное время занимаюсь». Савочкин, как он себя называет, - народный геолог-самоучка. Но дело свое знает и черновой работы не гнушается. Может сутками по глубоким сырым траншеям лазить. К тому же весельчак, анекдотов много знает. Над ним посмеивались, но по-доброму, - улыбнулся Романенко. - Но славу ему принесла другая его страсть - писать письма. Он у нас был почтовым Дон Жуаном. Выходило, что этот закоренелый холостяк со всеми российскими девчатами переписывается. Бывало, в день до тридцати писем получал. Иной раз идет с недовольным видом, а я его спрашиваю: «Валера, что такой грустный? Может, заболел или дома что случилось?» - «Да нет, - говорит, - с этим все в порядке. Только опять на базе артели кто-то мои письма вскрывал». - «Кто ж такую пачку осилит?» - сомневался я. Но он только махал рукой. Кстати, позже я узнал, что и дома-то у него не было.

- Письма-то о чем? - заинтересовался Савченко.

- Да все одинаковые: люблю, целую и так далее. Девчонки восторгались его романтическим описанием тайги, золота, дивились его удачливости и богатству, готовы были связать с ним свою жизнь. Савочкин находил в этой переписке неизъяснимое удовольствие. Но вот что удивительно. Получит пачку писем, ляжет на кровать и внимательно одно за другим читает. Где хмыкнет, где прокомментирует, а где и просто расхохочется до слез. А потом конверты с любовными посланиями на пол бросает. Они его больше не интересуют. Как-то, убирая в комнате, я целое ведро писем из-под его кровати выгреб. И на каждом конверте: «Главному геологу экспедиции Валерию Андреевичу Савочкину» - так он девчонкам представлялся. Я его спросил:

«Валера, зачем ты, сменный пробщик, так представляешься? Не высоко ли берешь?» - Савочкин рассмеялся и говорит: «Так ведь скука такая. А большому человеку и письма пишут поинтереснее, и предложения конкретные делают - хоть завтра на самолет и со мной под венец».

- Что он за мужик? - спросил Савченко. - Небось красавец писаный?

- Да какой красавец, - отмахнулся Романенко, - маленький, плюгавенький, физиономия типично чалдонская: глаза навыкате, нос курносый, весь в веснушках. Любая статная девка через него перешагнет и не оглянется.

Мужики засмеялись, живо представив портрет этого «Дон Жуана».

- А раз было, привез я срезы липы, - продолжал геолог. - За ними аж в Марьяновку ездил. И дал ему задание сделать для себя рабочий инструмент - лоток. Всегда так делается. Если пробщик может себе лоток сделать - это настоящий профессионал. И его лоток настолько руками отшлифован, что от сотни других с закрытыми глазами отличить можно. А потом у каждого лотка свои секреты, и только хозяин о них знает. Я встречал именные лотки, которым по семьдесят-сто лет. Они настолько изящны, аж просвечивают. Их можно прямо в музей сдавать.

- Так он сделал для себя лоток?

- Да где там. Так моим и пользовался. Из-за любовной писанины и «народной геологии» так и не нашел времени. А срезы до сих пор где-то в кладовке валяются. Так вот, когда Антон про объявление в «Коммунаре» сказал, я сразу про городище чжурчженей вспомнил. А дело было так, - с увлечением начал новый рассказ Романенко. - Приехал я в Марьяновку, а главного лесничего нет, отлучился на время. Мне его помощник говорит: «Давай в городище к чжурчженям в гости проскочим, здесь недалеко». Мы с ним на мотоцикл - и через пятнадцать минут подъехали к большому земляному валу, несколько метров высотой. А как поднялись на самый верх, то увидели внизу примерно с десяток гектаров земли, окруженных этой земляной стеной. Рядом Уссури. Она ежегодно разливается, затапливая все вокруг. А тут сухо. Столько лет дамбе, а будто недавно построена. На огороженном зеленом массиве несколько сот уликов стоит. Пчеловоды в это время как раз мед качали. И все в один голос чжурчженей благодарили за удобное угодье. Лучшего места для пасеки не найти, пожалуй, во всей большой Марьяновской округе. И пчеле всегда работа есть, и кочевать особо никуда не надо. Каждый пчеловод свои владения помечает: аккуратно древними алюминиевыми монетами межу обозначает. Как черепок найдешь - копай дальше, обязательно отыщешь деньги древнего государства, что здесь когда-то располагалось. Конечно, о золотых речи не идет, а серебряные попадались.

- Что-то с трудом верится, что пчеловоды даже межи размечали старинными монетами, - засомневался Савченко. - Как-никак это археологические находки.

- Да я своими глазами видел, - убеждал Романенко. - Мне алюминиевых денег отвалили почти полведра. Я их на шайбы отдал ремонтникам. Наверное, тут у чжурчженей хранилище крупное было. Вот где Савочкин со своим обществом должен золото искать! Видимо, в этом месте его немало закопано, и все было продумано так, чтобы его охранять как с суши, так и с реки.

Каждый пчеловод хотел меня медом угостить: кто липовым, кто гречишным, а кто и простым цветочным. Хорошие, щедрые люди! Они, как и мы, месяцев семь по тайге кочуют. Я пожалел, что никакой емкости с собой не взял. А мед на участок все-таки привез. Я уже на мотоцикл садился, вижу: бегут навстречу два пчеловода, несут какое-то колесо. Оказывается, они в камеру мотоцикла самодельным деревянным насосом мед накачали и колпачок потуже закрутили. Вот так я килограммов тридцать липового меда доставил на участок. Мужики долго марьяновских пчеловодов добрым словом вспоминали. Ну как после этого отказаться от приглашения главного лесничего побывать на его личной пасеке - рядом с местом, где Уссури формирует воды! Там соединяются две реки в одну. Они до соединения идут почти параллельно: с правой стороны - Улахе, с левой

- Даубихе. Кстати, Василий Николаевич, на наших топографических картах они обозначены именно так, хотя их давно уже переименовали. Но в памяти у людей так и остались - Улахе и Даубихе. Там даже знак стоит: от этой соединительной косы берет начало река Уссури.

До сих пор не забыл тех мест. Какая нетронутая и роскошная природа кругом! Песчаная коса омывается прохладными ключами, так и пышет ароматами черемухи и шипорвника, пионов и ландышей. А ты стоишь на косе, и навстречу тебе несутся чистейшие воды двух рек. В такие моменты забываешь обо всем и только зачарованно смотришь на бурлящий поток. Земля как бы напоминает: здесь начинается величественная Уссури…

Вечерело, мы закончили погрузку срезов и уликов с пчелами, купленных для артели. А когда возвращались на участок, еще раз проехали через Владимировку. Эта деревушка удобно расположилась на самой верхушке небольшой сопочки. Мне показалось, что вся она состоит из одной улицы. Но я ошибся. Еще много добротных домов с большими приусадебными участками и личными пасеками разбежались в разные стороны по горушке. Ведь каждый хозяин старался выбрать для своей усадьбы место покрасивее да поближе к реке. Поэтому наши деревни такие живописные. Была бы возможность, еще не раз бы там побывал. И тебя, Василий Николаевич, с собой бы взял. Думаю, тебе бы понравилось и в памяти бы осталось.

- Для разнообразия почему бы и не съездить. Да дела не пускают, - сказал Савченко. - Кстати, давайте решим: будем сменного пробщика ждать или откажемся от этого чудака?

- Подождать надо. Как закончит золото в уссурийских сопках искать - все равно к нам приедет. Да и письма опять начали поступать на имя главного геолога Савочкина.

- Я еще удивлялся, думал - ошибка какая-то, - смеясь, заметил Савченко. - С таким мужиком жить на участке веселее. А про золото чжурчженей, хотя история эта и интересная, сейчас не время вспоминать, - посуровел он. - Нам важнее знать, кто на нашем участке взял золото и почему оставил такой богатый целик. У кого из старожилов ни спросишь - никто ничего не знает. Я на днях повстречал сына бывшего шамана всей этой округи. Ему за семьдесят, отцу - около ста. Родились в этих местах. Одну на двоих трубку с ядреным табаком раскуривают. Питаются рыбой из Соболиного ключа, говорят, что в него когда-то кета заходила. До сих пор в верховье ручья бревна с берега на берег переброшены, мхом да дерном поросли. Думаете, природа это сотворила? Нет. То старые охотники из рода в род передают охотничьи угодья с постоянной приманкой для соболей. Как только снежок выпадет, соболь тут как тут - начинает кататься по этим мосткам. Пробежится, а тут ему и петля на шею. И если бы посторонний пришел и стал ручей разрушать, охотники, пожалуй, взялись бы за ружья, и, конечно, тревогу бы подняли. А так никто в их владения лет сто не входил. Не помнит шаман, чтобы чужаки при его жизни сюда наведывались, но ведь кто-то здесь уже золото мыл, а этот целик почему-то не тронул.

Все задумались о том, какое древнее их дело. Куда-то в глубину веков ушло начало добычи золота на этой земле, которую они взламывают своими бульдозерами, чтобы получить драгоценный металл.

- Кстати, Константин Максимович, а вы откуда сюда приехали? - спросил Савченко геолога.

- Из Сибири. В Новосибирске живут мои родители.

- А я с Украины. И часто думаю о том, что местные жители, аборигены, вдруг спросят: зачем приехал в чужие края, вместе с пробщиком и лотком таскаешься по ключам, ищешь, где можно хапнуть золото? Мы-то ведь не едем к вам в Сибирь или на Украину, не роем вашу землю, не уничтожаем леса и не разрушаем огород, который вас кормит.

Романенко распрямил свою тощую фигуру и с жаром возразил:

- Ну, если так рассуждать, то нам вместе с вами нужно все бросить и по темноте выходить на большую дорогу да проситься на попутный транспорт, чтобы нас домой подбросили. Нам ведь эти двадцать гектаров в громадной тайге власть дала.

- Да какая власть в этой глухомани? - махнул рукой Василий Николаевич. - О чем мы говорим, кто первый стрельнет в спину - того и власть. Просто люди, живущие здесь, на все махнули рукой, промыслы забросили, выращивают коз да молоко пьют. А то и покрепче чего принимают. Не до промыслов стариковских. Нам с этим просто нужно считаться, а то мы так далеко зайти можем, и остановить нас в этой дремучести некому. Ну ладно, Константин Максимович, давай по существу, - вернул разговор к наболевшей теме Савченко. - По первому блочку мы сможем взять десять килограммов или это просто на бумаге у геологов?

- Василий Николаевич, я вам уже докладывал о результатах наших апробаций, да и первые промывочные дни показали, что левый борт ключа неперспективен, это старые выработки, что будет дальше - посмотрим. С теми тридцатью сотыми грамма на кубе, которые прогнозируют геологи, пока можно согласиться. О правом целике вы в курсе не хуже меня, сами на апробации присутствовали.

Как только геолог сказал про целик, Савченко сразу изменился в лице. «Неужели не подтвердятся даже скромные прогнозы геологов относительно левого борта? - пронеслось у него в голове. - Такого я еще не встречал, а план-то делать надо».

- Ну что, пойдем отдыхать, если к нам нет вопросов, - сказал геолог.

- Да-да, вопросов нет. А разговор был полезен. Пойдем в столовую, перекусим.

- А мы уже ели. А вам надо поторопиться, а то ужин остынет. Ну а мы сейчас лоток с соскребушками положим и в баньку париться пойдем. День сегодня был удачный. Такие богатые пробы взяли!

Савченко усмехнулся, вспомнив, как сегодня утром геолог собирал пробы на целике. Он зацепился длинными худыми руками за приподнятый ковш экскаватора, пробивающего поперечную траншею, которая рассекала правый борт ключа. Она захватывала почти весь целик, с которого еще ночная смена убрала последние остатки крупных деревьев Соболиной рощи. Болотные сапоги с подвернутыми голенищами были явно геологу не по размеру, подчеркивали его высокий рост при очень узких плечах. Синяя куртка висела на нем, как на вешалке, сильно оттягиваясь под весом набитых доверху какими-то разноцветными породными камешками, перемазанных желтой глиной карманов. Он что-то сказал экскаваторщику Макару Петровичу Хижинскому. Тот достал из-под сидения кабины старую, испачканную рубаху и передал геологу. Тот разорвал ее на лоскуты и, выбравшись на место посуше, стал вытирать ими сапоги, к поверхности которых прилипло много золотинок. Затем аккуратно свернул лоскутки с золотинками и положил к себе в карманы. Очистив обувь, он еще раз осмотрелся и направился в сторону ровно стоящих на участке балков. Хижинского заинтересовала процедура собирания грязи с сапог. Он внимательно смотрел на висевший над трехметровой траншеей ковш, из всех щелей которого еще стекала мутная вода вместе с тускло блестевшими золотинками.

Макар Петрович не первый год вместе с геологами бил разведочные траншеи. Он знал: сейчас нельзя менять положение ковша, дабы засечь место, где нашлись первые золотинки. Это нужно геологам для точного подсчета содержания драгметалла.

Через несколько минут подошли геолог и горный мастер. Они остановились, не дойдя до экскаватора, разложили какие-то коричневые карты прямо на проезжей части старой дороги. Горный мастер на что-то показывал, а потом опять склонялся над длинной узкой картой. Хижинский видел, что мужики так увлечены своим делом, что, кажется, кроме траншеи и карт, забыли про все на свете. Геолог с какой-то синей бумагой пошел к заболоченной лужайке с яркими лилиями, остановился там и показал Савченко на какую-то выбранную им точку. Закончив осмотр болотины, собеседники свернули карты в рулон и направились в сторону экскаватора.

Горный мастер по-дружески улыбнулся и громко сказал:

- Ну что, Макар, повеселее стало, как ушел с левого борта? Здесь только начал копать - и уже поднял хорошие пробы. Надо было нам с тобой, Константин Максимович, его еще в мае на эту рощу поставить. Он бы нас золотом завалил, а сам бы на лет десять помолодел, жена его по осени не узнала бы.

Горный мастер и геолог спустились в траншею, где уже хлюпала вода, а в некоторых местах с боковых стенок отслаивалась порода и падала вниз. Макар, сидя в кабине, подальше от начальства, наблюдал за их действиями. Они делали какие-то замеры своими импортными самовыкидывающимися рулетками, записывали результаты в записные книжки. Что-то обсуждали, показывая друг другу на скопление золотых частиц. Пройдя в сторону рощи метров сто, стали возвращаться. Перед экскаватором остановились, Савченко, сказав что-то напоследок, стал выбираться из канавы. Макар, увидев это, вышел из кабины и по очереди подал им руку, помогая выйти на сухое место. Горный мастер в знак благодарности похлопал его по плечу.

- Молодец, хорошую тропу пробил. Теперь мы займемся, а тебе денек отдыха дадим, и так весь полигон траншеями изрисовал.

- Ну, это как Константин Максимыч скажет.

Геолог, не дожидаясь, пока Савченко полюбезничает с Макаром, широким шагом пошел, по обочине дороги к своему балку. Через несколько минут Савченко тоже ушел. Хижинский остался один около экскаватора, забыв уточнить, что делать дальше.

Василий Николаевич пытался нагнать геолога, но это было трудно. Он знал особенность этого крепкого и опытного таежника - быстро ходить. На участке не было человека, способного идти рядом с ним. Некоторые пытались, но больше трехсот метров не выдерживали, просили его притормозить. А тот лишь улыбался и приговаривал: «И так тихо идем». Он всегда считает, что, когда идет с кем-нибудь рядом и разговаривает, собеседник находится рядом на протяжении всего пути. Задаст какой-нибудь вопрос, а ответа нет; повернув голову, удивленно смотрит на товарища, который метрах в десяти от него, запыхавшись, телепает. Постоит, подождет, а когда его нагонят, все начинается сначала. По первости мужики обижались на эту манеру ходьбы, но потом перестали. Даже стали подшучивать:

«Большому кораблю - большое плавание».

Макару надоело сидеть в машине и рассматривать серые балки. Он вылез и по пробитым уже свежим следам спустился в траншею по еще не сильно залитому водой дну. Он увидел сотни, а может быть, и тысячи светящихся золотинок. Хотел идти дальше, но взгляд возвращался к маленьким желтым точкам, окружавшим его со всех сторон. Макар попытался рукавицей как бы смахнуть их с земляной стенки, но на их месте появлялись все новые и новые желтые пятнышки. За всю бытность работы вместе с геологами, а он пробил не один десяток километров разведочных траншей, ему еще не встречалось такое щедрое месторождение, притом на столь маленькой глубине. Глаза разбегались от этакого богатства. «Здесь грунт какой-то другой, не такой, как в траншее по левому борту ключа, - подумал Хижинский, - где я вчера закончил копать такую же траншею, а сегодня - верная примета старательского счастья», - и экскаваторщик поспешно вернулся к машине - в артели было не принято ходить по разведочным траншеям в одиночку. Там могли встретиться самородки золота. Бывало, граммов по двести находили.

Пришел пробщик, большим скребком он соскреб со стенок в чистое ведро породу с золотинками, набирая пробу грунта из разных мест. Через некоторое время появился сам Романенко. Еще издалека он подал условный сигнал - две поднятые вверх руки. Это означало: «Дальше копать траншею не будем, возвращайся с техникой к геологам».

Подойдя к мастерской, похожей на старый сарай, Василий Николаевич обратил внимание, что еще позавчера там стояло несколько бульдозеров, разобранных на отдельные узлы, а сейчас их нет. Вероятно, на полигоне. Значит, техника в рабочем состоянии. Подумал, что не одного его притягивает своим нетронутым золотом тот маленький участок, вон с каким азартом взялись мужики. Видимо, не один день готовились. Когда все разошлись, он, изрядно проголодавшись, решил зайти в столовую с черного хода, полагая, что уже поздно и главная дверь закрыта. И тут услышал голосок повара-стажера Анатолия Кравченко:

- Василий Николаевич, а входную дверь не закрывали - вас ждем. Ужин давно на столе.

- А что у тебя на печи жарится и шкворчит, аж дымок приятный на весь участок?

- Да это Багрянцев потребовал в два часа ночи поплотней ребят накормить. Сразу на две смены готовлю.

- Ну что ж. Раз наказал - надо делать. А с продуктами как?

- Пока все есть. Свиней подвезли, бараны и куры свои. Трех коров скоро доставят. Все дойные. А вот кто доить будет, не знаю.

- А ты что, трех коров не подоишь? Вот и будешь одновременно и на повара учиться, и практику дояра пройдешь, оно в жизни пригодится. Все, что умеешь делать, всегда при тебе будет и на тебя поработает. Ну ладно, ужин хороший. Спасибо. Не проспи время на полигон ехать.

Он отошел от мастерской, была половина первого ночи. В балках находились только геолог и пробщик, да поваренок возился с ужином, который в два часа ночи понесет на полигон. Все остальные были там, на запретном участке. Оттуда доносился рокот множества машин, и видны были отблески фар. Пройдя еще несколько десятков метров, Савченко подошел к месту остановленных вскрышных работ. Все деревья здесь были спилены, их стволы темным валом чернели по краям участка, только, как зеленый островок, сохранилось семейство плакучих ив. Они раньше терялись среди крупных тополей и сплошного кустарника. Опущенные ветки склонялись до самой земли, словно взывая к защите. Зайдя под ивовые кроны, Василий Николаевич оказался как бы в зеленом саду, окруженный со всех сторон молодыми побегами, которые еще не успели затвердеть и были так мягки и податливы, что хотелось их потрогать. Прикосновение руки к маленьким зеленым листикам вызывало приятное и светлое чувство, а на руке оставались бусинки прозрачной росы. Савченко не считал себя сентиментальным человеком, стыдился этого чувства, если оно вдруг охватывало его, но сейчас по душе его прошла какая-то теплая волна, и он невольно вспомнил Украину, где родился и рос, свой дом, жену и маленькую дочурку:

Он выключил фонарик, и ночная темнота полностью поглотила все вокруг. Слышно было, как совсем рядом работали бульдозеры. Горный мастер хорошо представлял картину происходящего на полигоне. Вот мощные машины, выстроившись веером, двигают перед собой ленту все время перемешиваемой горной массы. Удаляясь, они превращаются в сплошную черную линию с электрическими зайчиками боковых огней, а затем и совсем исчезают. За ними следует другая группа тяжелых механических великанов, которая, на ходу перестраиваясь, гонит и гонит впереди себя под самый верх отшлифованных до блеска лопат черную массу грунта. Вот и «Беларуси» идут, своими боковыми лопатами подчищая с обеих сторон поднятую земляную массу, как бы сужая дорогу и показывая крупным машинам, что проезд только в этом направлении. А расширять путь запрещено по технологическим соображениям, принятым бригадиром и всеми механизаторами. В шуме моторов не слышно никаких команд. Техника не останавливается ни на минуту, оставляя после себя незаметные в темноте клубы выхлопных газов и резкий запах соляра. Под ярким светом прожекторов на промывочном приборе издалека видно, как мониторщик, ловко управляясь с большой оглоблей, к которой прикреплен шланг, мотает упругую хрустальную струю то влево, то вправо. Мощная струя поднимает камни и бросает их в железные боковины направляющих промприбора.

Покинув зеленый островок, подаривший ему несколько минут душевного покоя, Савченко еще раз обернулся, но, включив фонарик, уже не увидел ив. Ему вдруг стало грустно, что он отдал на растерзание украшенный самой природой кусочек земли, и недобрым словом вспомнил геолога и пробщика, которые так вяло пытались остановить его расправу над этим уголком первозданной красоты. Не надо золота, не надо дорог, пусть бы оставалось все как есть: и маленький целичок, и деревья, которые на нем росли многие десятилетия, - весь этот крохотный мир, что так дорог человеку.

Усталость брала свое. Зайдя в балок, не включая света, он снял сапоги и лег на пуховое одеяло. Но спал недолго. Настойчивый стук в окно заставил мгновенно вскочить. Это был бригадир. Он тяжело дышал, как будто за ним гналась свора собак.

- Василий Николаевич, как договорились: - и, не переводя дыхания, выпалил: - Колода плачет!

Это профессиональное выражение знают все артельщики, но очень мало кому довелось видеть наяву такое зрелище. Сон улетучился мгновенно. Быстро натягивая сапоги, горный мастер сыпал вопросами о пломбах, гидравлике, об исправности оборудования, и, конечно, задал главный:

- А когда это случилось?

- Минут двадцать назад, - ответил Багрянцев.

- А почему меня сразу не поднял?

- Да все проверял, думал, может, перехлест давления. Но нет, все в порядке. И сразу пошел за вами.

- А сколько сейчас времени?

- Четыре часа утра.

Чуть не бегом они направились к промприбору. Когда осветили верхнюю эстакаду, место, где накапливается золото, так называемую колоду, то увидели, что боковая стенка направленного водяного желоба вся разрисована тонкими желтыми подтеками, которые в лучах прожекторов излучали какое-то удивительное мерцание, казавшееся особенно ярким на фоне черного неба. О таком редком зрелище мечтают все приискатели: этот блеск на приборе - верный признак настоящей удачи.

В голове Савченко промелькнула осторожная мысль: может, что-то случилось и галерею забило отработанной породой? Он еще никогда не видел, чтобы золото вместе с водой выплескивалось через борт эстакады. А выше них все так же натужно гудели бульдозеры, гремя своими неуклюжими лопатами. Рев двигателей и насосов, удары струй воды и грохот падающих с промприбора камней, - все сливалось в неимоверный гул и отдавалось непрерывным эхом по распадку.

Горный мастер хотел было дать команду о становить работу и разобраться в ситуации, однако еще раз решил все взвесить. В свете огня фонарика было видно, как вода по лицевой стороне собиралась в мелкие ручейки и длинными струйками медленно падала вместе с золотым песком. Изпод верхней крышки колоды пробивалась густо замешанная масса и под тяжестью своего веса крупными желтыми подтеками скатывалась вниз, оставляя на ограждении передней части эстакады мерцающие следы. Да, несомненно, это было золото, промприбор действовал исправно. Савченко скрестил над головой руки, как сигнал о прекращении всех операций. Багрянцев выключил гидравлические насосы, помахал бульдозеристам, чтобы они остановили машины.

Стало тихо. Наступал рассвет. Просыпались птицы: в лесу закуковала кукушка, и, радуясь утру, засвистела китайская иволга.

Надо было производить съем золота, и горный мастер вместе с тремя съемщиками поднялся на эстакаду. Руководитель группы - ветеран артели Волков, которого трудно было чем-либо удивить, тоже заметно волновался. Он снял большой замок, сорвал две пломбы, поднял тяжелую крышку накопителя шлихового золота, и все увидели заваленные желтым песком и мелкой породой три звена первых железных трафаретов для лучшей осадки драгоценного металла. В его массе хорошо были заметны разной величины и причудливой конфигурации желтые самородки. Под своим весом и напором воды они плотно утрамбовались и придавали жесткость всей скопившейся золотой массе, а боковыми неровностями хорошо прикрывали ее от водяных потоков. Аккуратно разложенные под трафаретами резиновые коврики уже не могли отбирать и задерживать тяжелые частицы драгоценного металла. Образовавшийся выше трафаретов пласт своими шероховатыми поверхностями стал служить накопителем все новых и новых лучистых молекул, поступающих из огромной трубы гидроподъемника. Масса золота занимала все большее пространство в желобе сброса воды. Она не могла изменить своего направления и вынуждена была выталкивать из своего русла все, что сдерживало ее движение. Добытый тяжелый песок вместе с отмытой породой шел в отвал и выплескивался на боковые стенки эстакады.

Старатели как по команде «смирно» стояли возле промприбора. Никто не проявлял видимой радости или восторга от увиденного. Скорее всеми владела растерянность, а может, даже благоговейный страх: столько золота сразу?!. У бывалых старателей возникло сомнение: не слюда ли это? Она порой идет в паре с металлом и на рассыпных месторождениях встречается довольно часто. Но сомнения сразу же отпали, как только Волков, уняв дрожь рук, дотронулся пинцетом до верхнего слоя желтого песка.

Сразу возник вопрос: куда деть такую массу шлихового золота? Ведь доводочное помещение еще не было готово для очистки такого большого количества шлихов. Все случилось так неожиданно, да и короткая, узкая галерея промывочного прибора не была приспособлена к сбору такой огромной массы драгоценного металла. Этот устаревший скрубер рассчитан на пятьсот-восемьсот граммов его в сутки.

…Савченко оторвался от воспоминаний о своей рисковой жизни на «Соболиной Пади». Пора подумать о сегодняшнем заканчивающемся дне движения их колонны.

Маленький караван уверенно шел по распадкам Медвежьей Лапы, добрался до ее локтевой части. Поражала высота мощной поросли осоки и камыша, поднявшихся на благодатной болотистой почве. Метровый снег не скрывал побуревшие остяки и наполовину, и они, сгибаясь под напором резкого ветра и буранов, так и остались стоять, как бы ожидая весеннего тепла.

Колонна старалась держаться кромки леса, опасаясь попасть на коварные зимой мари. Замаскированные стерником и сугробами, они неожиданно возникали на пути, и обнаружить их было довольно сложно. Хотя опытные механизаторы знают верную примету: там, где больше стерни и рыхлого снега, да еще если в низинке - ожидай неприятностей. Для подстраховки у артельщиков имелся бульдозер «Т-100», он более устойчив в болотной почве. Хоть и заваливается на бок, а идет. А бывает - передок наверху, а задняя часть на метр увязнет в трясине, только грязь летит из-под гусениц. Но ничего - выкарабкивается.

Снег прекратился, ветер чуть колыхал верхушки деревьев. Редкий лес проглядывался насквозь, виднелись сопки с разбросанными по склонам огромными валунами. Грозно нависшие камни держались прочно, словно какая-то сила удерживала их на крутизне. Можно было увидеть и такое: на огромной отточенной временем глыбе, как на природном фундаменте, покрытом землей, стоит пихта или кедр. Корни дерева вросли в твердь, и оно гордо возвышается над окружающей флорой вопреки ветрам и проливным дождям.

Ландшафт постепенно менялся. Глубокие ключи с каньонами уступили место широким болотистым равнинам, окаймленным грядами отвесных скал, но уже пониже прежних. Воздух становился все более влажным, а растительность беднее, сказывалось соседство холодного моря. Все распадки, насколько было видно глазу, истоптаны дикими животными: едешь, а следы идут рядом, потом резко сворачивают в камыши или в лесную чащу. Уж слишком громко ревут моторы и гремят трущиеся лопаты. Как ни закрепляй их, они все равно на кочках бьются о станину трактора. Часто из-под гусениц неожиданно с шумом и уханьем, видимо, с обиды, что побеспокоили, вылетали болотные совы и, пролетев десять - двадцать метров, падали в сыпучий снег, исчезая из виду, как северные куропатки.

Савченко, сидя в теплой кабине, все время подгонял бульдозериста, не давая тому осмотреть охотничьим взглядом окрестности. Перекусить в обеденное время остановились всего минут на тридцать. Горный мастер велел приготовить легкий обед, без первого, мол, на участок приедем - там и борщами баловаться будем. А это значит - кусок мяса в горячем бульоне да чай с шиповником, а кто хочет - пусть добавит сгущенного молока, так вкуснее будет. Уж больно погода стояла хорошая, следовало этим воспользоваться. Видимость почти неограниченная. В лесу застыла такая пронзительная тишина, что можно было услышать, как с кедров, вздымавшихся вблизи, падают комья снега.

Сзади идущий трактор с балком явно не поспевал за направляющим. Приходилось притормаживать и сбавлять ход. С бокового обзорного зеркала бульдозер порой исчезал, а потом снова появлялся: другой дороги не имелось.

Валентин уверенно вел «стотридцатку», хотя и был не в настроении, - переживал вчерашнее ЧП, про себя думая: «Василий Николаевич, видимо, считает, что это я просмотрел те подземелья, в которые мы вчера забурились. Но ведь я их совершенно не видел. Стоят сухостои - и вдруг провалы. Жаль, что он ехал не со мной, а с Романом, а то бы сам убедился, что заметить занесенные снегом пустоты было невозможно. Не зря начальник вчера за ужином, да при всех, поддел меня: «Ну, танкист!» - да еще покосился и, казалось, пальцем хотел погрозить, да ложка помешала. Я, конечно, не стал перечить.

А что, действительно в прошлом я - танкист, и сам об этом Василию Николаевичу рассказывал. И отец мой был военным, четверть века старшиной прослужил. Его дивизия была расквартирована в Днепропетровске, прямо в центре города в черных от времени царских казармах. Но мы там мало жили, хотя имели квартиру в центре. Только зимой мы обретались в городе, а с приходом весны переезжали в летние Новомосковские лагеря. Они представляли собой как бы большой полигон. Много воинских частей Киевского военного округа туда съезжалось. Жили все в камышовых летних квартирах. А мы, детвора, днями на реке Самарке пропадали.

Часто отец меня в свою роту брал, солдатским борщом да кашей угощал, а они на зубах скрипели. Кругом ведь пески. Мы так и называли это место - маленькая Сахара. Хорошие времена были. Столько друзей завел я среди солдат отцовской роты! Не помню такого дня, чтобы отец на подъем в роту не пошел или вечернюю поверку кому-то поручил проводить. Это был узаконенный порядок. Вся жизнь в доме начиналась с раннего ухода отца на подъем, потом приход днем на дватри часа - и опять в роту. Только к одиннадцати часам вечера он домой возвращался. Когда мать спрашивала, почему так поздно, он с недовольным видом сурово отвечал: «Ротным хозяйством занимался».

Видимо, он строгим старшиной был, но мои ротные друзья никогда плохо о нем не говорили, все батей звали. Рота на хорошем счету числилась. В казарму придешь - кругом чистота, все подбелено, подкрашено, кровати так хорошо и ровно заправлены, что мне казалось, будто это один человек мастерски делает. Я всегда восхищался и сомневался, смогу ли сам так кровать заправить, подворотничок подшить, сапоги и форму в порядке содержать, не опаздывать в строй, - за это отец строго взыскивал. Нет-нет, думал, я так не смогу. Хотя солдаты научили меня полы мыть, туалет драить, на кухне с посудой управляться.

Батя приветствовал то, что солдаты меня порядку учили, и я до сих пор с благодарностью их вспоминаю. Никакой дедовщины тогда не было. Да и откуда ей взяться, когда у отца в роте двадцать пять сержантов было, все они командиры отделений, заместители командиров взводов, да и находились в одной казарме с солдатами.

У отца с сержантами были особые отношения. Он с ними отдельно занимался. Выпросил у командира роты специальное помещение. Бывало, соберутся вместе и по-мужски вопросы обсуждают. Пошумят, поругаются, поматерятся - и опять за дело. Никакой «дед» перед ними устоять не мог. Я так понимал: офицер держит дистанцию от солдат, а сержант ближе к рядовому находится. Я даже считал, что в дивизии своеобразная сержантская каста есть, очень дружная. Уж больно сержанты мне нравились. Я даже подшучивал над отцом, что дома он не старшина, потому что у нас сержантов нет. А вообще-то на них многое держалось. И если старшина смог найти подход и наладить дружную работу с сержантами - любое дело по плечу. Командиры рот всегда подчеркивали и даже гордились тем, что в роте такой порядок сложился. И офицерам легче служилось. Когда я стал командиром роты, только тогда понял, почему отец самых слабых ребят или парней из многодетных семей своими друзьями считал и всегда защищал и поддерживал. Об этом вся рота знала, и никто не смел их обидеть. Мне всегда не хватало такого помощника-старшины, как мой отец.

Я достойно продолжил дело отца. А что, мне есть чем гордиться. Был командиром танка. Отбарабанил три года нелегкой службы и по собственной просьбе поехал учиться в Москву, где успешно закончил Высшее командное училище бронетанковых войск. Много времени в службе занимали не только тренажеры да парковые дни, но и занятия непосредственно на полигонах, среди траншей и окопов. Сколько танков прошло через мои руки, когда я обучал молодых ребят! Был участником многих армейских учений и, как правило, привозил с них похвальные листы да грамоты от высшего командования, даже от министра обороны. Командовал танковой ротой, любил водить грозные машины. На полигоне понастроят разные ловушки, а ты не знаешь, где они, и на большой скорости даешь команду «Огонь!», а танк валится, как в бездну, и попробуй его не удержать. А пушка свое дело знает. Она фиксируется по твоей команде и бьет по явным или скрытым целям. Если бы я служил в пехоте или артиллерии, было бы не так обидно, а здесь за живое хватает. Почему-то среди гражданского населения слово «танкист», как правило, воспринимается с юмором.

И хоть порядки в артели близки к военным, но в армии-то посуровее. И ответственности больше, особенно у офицерского состава. Да и зарплата уж больно низкая. Ну вот если рассудить: я сегодня зарабатываю на уровне командира дивизии в звании генерал-майора, а ведь он отвечает за четыре-пять тысяч человек, примерно за тысячу единиц боевой техники. Быт, учеба, питание, обмундирование личного состава - все на его ответственности. Да еще пару академий надо закончить, в том числе Генерального штаба. А так на должность назначат, а звание генерала не дадут.

Мы с женой и двумя детьми побывали в разных гарнизонах. И хотя супруга не жалуется, дети уже требуют городской жизни. Институты, техникумы в городах, и все туда тянутся.

Я всегда свою жену добрым словом вспоминаю, какая она у меня молодец. За все в ответе, и меня иной раз так прищучит за домашние дела, что мало не покажется. А что с меня возьмешь? По молодости полигоны утюжил, а сейчас с тайгой дело имею, три сезона уже отработал. В основном с Василием Николаевичем в одной кабине езжу. Долго не мог отвыкнуть мыслить по-военному. До сих пор себе представляю: артель - это отдельный полк, золотодобывающие участки - его батальоны со всей своей амуницией, а мы с Савченко - разведвзвод, дорогу войскам полка прокладываем. Он командир взвода, я - его заместитель по технической части. Всегда в боевой готовности. И не случайно пистолеты у нас забрали и карабины выдали с боевыми патронами. Все как у военных. А в Хабаровске, в «Приморзолоте», сидит наш генерал, он так и называется - генеральный директор, комдив по-военному.

Напрасно Василий Николаевич обиду на меня держит. Взял бы и сказал один на один прямо в кабине, если я не прав. Возражать бы я не стал, так как где-то в душе согласен с ним. И конфликт помягче разрешился бы и для него, и для меня.

Вчера, когда сделали поворот на девяносто градусов на перевал и пошли на запасной южный маршрут, он мне на снегу всю ситуацию разложил - и давай, Валентин, вперед! А сам не сел в мой бульдозер и даже вещмешок с бумагами забрал. С одной стороны, это можно объяснить какой-то необходимостью, а с другой - недоверием ко мне как к своему заместителю. Обидно% я на этих провалах все бока обломал, до сих пор под правым ребром болит, может, печень повредил при ударе. А что касается ружья, так это он первым его увидел, я на дорогу смотрел, того и гляди «на попа» встанешь, валуны кругом да лес сплошной стеной. А он по сторонам смотрел, тогда и крикнул мне: «Смотри, Валентин, что на дереве висит!». Я и остановился. И он принял правильное решение: не идти по краю Филаретовского ключа, уж больно место труднопроходимое, того и смотри в пропасть завалишься, да и погода не благоприятствовала - туман, ветер, мороз, а от высоты уши закладывало».

Горный мастер, оглянувшись, неожиданно дернул Валентина за карман фуфайки: трактор Романа опять отстал. Пришлось сбросить скорость и держаться левее. Так потихоньку малым ходом и до наклонной сопки добрались, а Медвежья Лапа медленно отходила к недалекому морю, защищая их своими сопками от ветра и сырых туманов.

- Давай, Валентин Степанович, остановку сделаем да на карту глянем: может, мы рановато от Медвежьей Лапы отрываемся? Она ведь и распадок, и болото забирает, а нам придется на сопки лезть, не хотелось бы опять по сопкам прыгать, - сказал Савченко.

Развернули карту, а рядом схему на снегу нарисовали, на ней понятнее будет. Такая уж привычка была у Василия Николаевича, и о ней хорошо знали его подчиненные.

- Искать надо обходные пути и повыше подняться, - решил Савченко. - Как только весна отпустит, мы тут как тут: летнюю дорогу по высотам проложим, даже если она длиннее будет нашего запасного варианта. Да так, чтобы на много лет дорога была. Видишь, какой нам большой кусок земли выделили, тут не один год работать придется и геологам, и артельщикам, и лесникам. А возможно, и центр по золотодобыче сюда перейдет, всякое может быть. Вот только узнать бы, что этот болотный угол от нас прячет, и какова глубина, на которой лежит золото. Этого пока никто не знает.

Горный мастер походил немного вокруг балка, остановился около снежной карты и задумался. Вот если бы это место было как Соболиная падь, большое золото можно было бы взять. Да и чем-то похожи эти земли. Так же по центру небольшой ключ идет, его можно отвести вправо под самый край, где начинается лес. И пусть всю водичку собирает, а здесь накопитель как бы в замкнутом цикле сделать. Чтобы чистую воду не трогать и грязную далеко не выпускать, а то власти и экологи шум сразу поднимут - не отобьешься. На этой плешинке можно контору и общежитие поставить. А здесь столовую и склад. А в этом месте доводочную, а здесь - промприбор. Место незатапливаемое, наискосок большой ключ проходит. Он будет нас оберегать от наводнений, всю влагу заберет, а мы ему еще поможем да русло почистим.

Уточнение по карте было закончено. Через несколько километров сделали левый поворот и вошли по очень узкому распадку в Березовую падь. Засветло остановились на ночлег. Небольшая экспедиция была уже на земле своего будущего производственного участка. Выпрыгнув из кабины «130-го», Василий Николаевич подошел к машинисту «сотки» и пожал ему руку:

- Молодец, Роман. Такой сложный маршрут успешно прошел. Очень я опасался за твою машину-старушку, - и, обращаясь ко всем, объявил: - Переход закончен. Мы на землях нового участка. Располагайтесь на отдых, чувствуйте себя как дома. Завтра рассиживать не будем, сделаем разметки, знаки поставим и пойдем вкруговую искать летний объездной путь. Сами видели, болота на всем сегодняшнем переходе. Весна подойдет - и от нашей дороги лишь вешки останутся торчать. Вода захлестнет, а там и болотина себя покажет.

А сам невольно подумал, что с радостью пошел бы начальником нового участка, но нет, не направят его сюда. Когда он с горного мастера «Соболиной Пади» на повышение пошел, на новом месте как-то дело не заладилось, хотя и план по золоту участок выполнял, на первое место по артели вышел.

Однажды в разгар сезона приехали председатель артели и парторг. Побывали на съеме золота, которого тогда почти по два килограмма в сутки получали. Потом на собрании с народом переговорили. Особых претензий к начальнику не было. Парторг собрал отдельно коммунистов (их на участке работало человек пятнадцать) и полтора часа с ними беседовал. Плохого о Василии Николаевиче никто ничего не сказал. Закончился день славным ужином и баней с ядреным паром. Такой уж обычай сложился на участке. Утром председатель пригласил Савченко на беседу:

- Василий Николаевич, у нас с парторгом к тебе нет никаких претензий. Сам знаешь, мы с тобой в нормальных человеческих отношениях. И мы по достоинству тебя оцениваем, как опытного начальника участка. Но мы не хотим потерять тебя как руководителя, а, наоборот, стараемся защитить и поэтому решили отправить на время с глаз подальше, дороги в тайге прокладывать к месторождениям. Нам не безразлична твоя судьба, но не хотелось бы вступать в противостояние с верхами. Вопросов не задавай. Мы знаем то, чего ты знать не можешь. И на этом закончим. Завтра по рации приказ получишь.

И Василий Николаевич сразу подумал о том, что опять ему аукается старая история, когда он ушел из первой семьи и поплатился за это руководящей должностью и партбилетом. И, хотя он уже давно вступил в новый брак и детьми успел обзавестись, его моральный облик до сих пор не дает кое-кому покоя.

А потом, после ухода Савченко с «Соболиной Пади», случилась криминальная история. Хотя следователи и прокуроры ничего конкретного предъявить ему не могли, какая-то тень на Савченко пала.

Вот так и стал начальник участка «Кабардинка» опять горным мастером. Теперь он уже не имел прямого отношения к добыче золота, а обеспечивал только подступы к ней. Но обиды на руководителей артели и парторга, ее «комиссара», он не держал. Савченко понимал, что они делают доброе дело, их старания все горняки видят. Обустроили быт людей, переселили их из балков в уютные дома, заменили сухой паек на нормальную пищу. В артели завели дойных коров, свиней, овец. Теперь на каждом участке есть огороды. Пасека на сто ульев в прошлом году восемь тонн меда дала. Для артельщиков дома стали строить, лечебный профилакторий на берегу моря открыли.

Бывало, придет парторг на участок, переоденется в спецовку, а на полигон не идет, говорит, там есть кому распорядиться. Пойдет в общежитие, с людьми поговорит, в столовую заглянет, посмотрит, чем народ кормят, наличие продуктов проверит. Как-то заходит на склад, а там женщины сидят и карманы с новых спецовок отпарывают. Спрашивает: «Что это вы делаете?». А ему отвечают: «Спецовки на участок готовим, карманы надо отпороть, а то мужики в них могут золотой песок прятать». Покачал головой, ушел и договорился с председателем о том, чтобы отменить обидный для людей приказ. С тех пор спецовки с карманами на участке появились. Рабочие даже удивлялись: столько лет без карманов ходили, курево, спички в головном уборе или в сапогах носили. А парторг только посмеивался:

«Если узнаю, что какой-нибудь начальник к старому вернулся, я у него сам лично карманы отпорю».

Когда об этом узнали контрольные органы и стали жаловаться на председателя, комиссар опять вмешался, и все затихло. Видимо, разная номенклатура его побаивалась.

Парторг быстро нашел общий язык с руководством, специалистами из объединения «Приморзолото». Он не заискивал перед ними, а старался сообща найти пути увеличения объемов добычи золота в крае. Все это шло на пользу коллективу. Эх, не оказалось рядом с Савченко такого комиссара, когда разыгралась его семейная катастрофа!

…Горный мастер сломал большую камышину, разровнял снег и опять начал что-то рисовать, бормоча себе под нос. Подозвал Валентина, и уже вдвоем они чертили на снегу, тыча прутьями в какую-то точку. Вроде бы примут решение, договорятся, отойдут на несколько шагов в сторону, затем возвращаются - и снова за свой чертеж. Потом зашли в балок. Василий Николаевич достал карту, и опять они что-то измеряли, подсчитывали и обсуждали - намечали завтрашний маршрут, определяли, как спрямить дорогу, чтобы летом посуху можно было ехать.

Роман Николаенко не вмешивался в разговор, устал, разогрелся у печки, разомлел, даже свитер снял. А лесники уже и картошку с мясом приготовили, осталось только миски да кружки на стол поставить.

- Ну что, соловьи, когда ужинать будем?

- Да все готово.

- Так скоро управились? - удивился Василий Николаевич.

- Ну ладно, Валентин, сегодня в балке дежурить будешь ты. Ночь в твоем распоряжении, можешь всю карту исчертить и обмерить, но чтобы к утру маршрут был готов. Вопросы возникнут - к Роману или лесникам обратись, они тебе помогут, все мужики бывалые. Хоть ты их вчера покувыркал немного, они уже отошли и не боятся в балке находиться. И анекдоты Роману они все уже рассказали, считай, весь световой день, как зайцы, в холодной клетке просидели.

Слегка обидевшись, Ивлев сказал:

- Василий Николаевич, если мы Роману мешаем, пусть он скажет, пойдем пешком за балком. А если потребуется - бежать будем, мы народ закаленный: с пилами, по пояс в снегу, так за день намаемся, к ночи только б до стана дойти да на топчан завалиться, а холод нам нипочем, да и в еде непривередливы. Я несколько раз ночевал в лесу - нормально. Как-то по рации начальник строительства говорит мне: «Ты сходи и посчитай, сколько примерно на гектаре мы валим кедрача и ясеня, видимо, лесники с нас лишнее берут. Убедись и доложи». Ну, я, значит, после обеда пошел на делянку нетронутый лес считать. Считал-считал и с тропы сбился, а тут и снежок по осени неожиданно пошел. Я пометался-пометался, кричать бесполезно, думаю: чтоб далеко не уйти, нужно остановиться. А завтра мужики пилы запустят, я на их звук выйду. Хотя надежда была: может, кто-нибудь уже сегодня на мое счастье пилой задребезжит. Но молчит лес, темень день сменила. Нашел два сухостоя, крест-накрест лежат, вот, думаю, здесь и дремать буду. Оружие, курево, спички - все при мне. Запалил костер, обогрелся, веселее стало. Чувствую, в сон клонит. Я пистолет вытащил, снял с предохранителя, положил рядом на валежину. Поднял воротник и заснул, видать, крепко. Не знаю, сколько проспал, но вдруг слышу треск и чувствую: кто-то дышит мне в лицо. С перепугу пистолет хотел схватить, а за этой лесиной сидит медведь, рядом с пистолетом морду положил и на меня смотрит. Я зашевелился, возле меня упал кусок сухой коры, зверь спокойно поднялся и ушел. Я даже страха по-настоящему не испытал, но больше так и не уснул, промучился до утра. А как рассвело, увидел на снегу следы медведя, который около меня покружил, обнюхал мою физиономию и лег почти рядом. А треск, который разбудил меня, был от упавшего сухостоя. Его по неосторожности завалил другой медведь, я потом по следам понял.

- А не охотничья ли это байка, Николай? - рассмеялся Савченко. - В таких рассказах каких только чудес не бывает.

- Ей-богу, не соврал, - стал уверять развеселившихся товарищей Ивлев. - С нами, лесниками, разные чудеса приключаются, - и серьезно добавил: - А неожиданностей больше не надо, они могут большой вред принести. Лучше выбирай, Валентин, дорогу как ехать.

- Маршрут выберем подходящий, не беспокойтесь, - сказал Валентин. - Я пойду первым. Но пусть Роман держит дистанцию метров двести. Тогда все будет в порядке, даже если я завалюсь на своем «Т-130». При таком раскладе вы, лесники, завтра можете ехать в балке, хотя, вероятно, придется завалы разбирать.

Все улеглись, стало тихо. Погас свет в балке, только искры из трубы вылетали. Валентин обошел все хозяйство. Осветил фонариком бульдозеры, которые сразу подернулись изморозью, как будто кто-то сверху их мукой посыпал. А балок по швам стужей разрисован, и не слышно даже, как деревья скрипят.

«Мы на голой болотине остановились. Ветерок гонит снежок, камыши да осоку покачивает. Подождем утра - и опять в дорогу. Но главное - участок найден, и сразу здесь стройка начнется. Только бревна подтаскивай. У нас уже подготовлены два мешка гвоздей и целый рулон светлой пленки, которая на первых порах заменит окна и двери. Да и крышу можно закрыть от сквозняков и снега».

Раньше всех проснулся звеньевой лесников Ивлев, вышел на улицу, чтобы дать возможность другим еще понежиться в теплом балке. Стал разводить костер для подогрева воды. Огонь осветил темные окна их походного жилища, и отблески замелькали по его стенам. Начинался новый день, и нужно было многое сделать.

Ивлев потянулся к ящикам, встроенным в крышу балка, покопался в замороженных свертках и вытянул полный вещмешок пельменей. Через полчаса завтрак был готов. Усевшись за стол, механизаторы молча поели пельменей, запили их чаем и через несколько минут уже крутились возле тракторов, заливая воду в радиаторы. Валентин разжег паяльную лампу, которая создавала шум на весь участок, и полез под бульдозер, греть масло в картере.

Горный мастер поинтересовался температурой и начал ходить, как бы протаптывая тропинку, гребя за собой валенком снег и разбрасывая его по обочинам. Он знал, что эта дорожка никому не нужна, но просто давал время ребятам без суеты завести и прогреть моторы, залить горючее, осмотреть узлы машин после вчерашнего перехода. День предстоит нелегкий. Шум готовых к дороге бульдозеров разорвал звонкую тишину болотной поляны.

Когда все собрались в балке, Василий Николаевич дал Валентину приготовленные бумаги и обратился к мужикам:

- Ну вот, сегодня ночевали на нашем новом участке. Правление артели дало ему название «Медвежий Кут». Так что мы первые, кто сегодня установит его ориентиры. Поручим эту работу Роману. Надо несколько раз проехать по границам участка и по углам расставить пустые бочки из-под горючего. Да и в балке посвободнее будет. Выкопировку из проекта земель я вам дал. Проутюжьте как следует, а можно еще и вешки из осинника поставить. Да повыше на их концы портянки из запаса привяжите. А то снегами завалит, и кто приедет - не сможет найти участок. И знак наш поставьте: «Запретная зона». Это работа для всех: одни лес рубят, а другие вешки из тонких стволов делают. По строительным делам подождем команды из артели. Выйдем на связь с геологами через два дня. К этому времени будет готова программа на будущее. Последний раз, когда мы разговаривали по рации, вроде решили, что геологи первыми зайдут со своей разведочной техникой и людьми. Но это пока неточно. Мы же с Поляковым сейчас отправимся на поиски летней дороги. Ночевать будем там, где позавчера ночевали. Это конечный пункт нашего сбора. А вы объезжайте участок по нашему следу. Сегодня мороз 38 градусов, ветра и снега пока нет, видимость хорошая. Надо хорошей погодой воспользоваться.

Валентин с горным мастером тут же уехали, а Николаенко с двумя лесниками остались в балке, на месте. Вглядываясь в бумагу, Роман подозвал звеньевого лесников, и они вдвоем уточнили места, где надо поставить запретительные знаки.

- Сейчас перекурим и двинемся, а пока бочки да портянки готовьте, - сказал он Ивлеву.

Не успели отъехать, как бульдозер сделал неожиданную остановку. Впереди лопаты снег был весь красный от клюквы. Она, еще полностью не схваченная первыми морозами, лежала сплошным слоем. Так вот почему птицы вылетали из-под колес и тут же падали в рыхлый снег! В такие холода ягода для них - спасение.

Здесь же видны следы диких животных. Они раскапывают глубокий снег, чтобы тоже добраться до клюквы. Все болото изрыто множеством больших и маленьких воронок: оказывается, маленький отряд вторгся в угодья диких свиней. Трактор шел, а они, совершенно не боясь шума мотора, большие и маленькие, чуть ли не из-под лопаты вскакивали и, пробежав несколько метров, останавливались и удивленно рассматривали появившиеся чудища, с грохотом двигающиеся по их вековым пастбищам. А невдалеке паслись козы. Увидев машину, они отбегали к кромке леса и испуганно смотрели в сторону нарушителей таежного покоя.

Березовый распадок дает пищу и зверям покрупнее. Вот следы одного тигра, а вот еще две гигантские кошки вышли из леса по льду ключа. За поворот заехали - и сразу наткнулись на две туши задранных кабанов. Тигры ночью тащили их, кровь только что схватилась, и снегом еще не замело. Их след вел в молодой подлесок, который скрывал в себе множество валунов и сухих деревьев, хаотично поваленных постоянно дующим ветром. Здесь пестрого хищника почти невозможно заметить: он выходит только ночью, потому что днем в долине полосато-рыжая кошка на снегу далеко видна.

Несколько раз проехался Роман вокруг помеченного на карте участка. Бочки поставили в два яруса: снег глубокий, одна под снег уходит, вторая на ней стоит, очень хорошо видно. А между ними высокие вешки, метра по полтора каждая, с черными портянками наверху. Подъехав к ночной стоянке как бы попрощаться, Николаенко зашел в балок, а там лесники уже с ягодой чай пьют. И Роману кружку с клюквой пододвинули.

- Оставьте ягод. Надо всех мужиков угостить.

- Если бы я знал вчера, столько насобирал бы, что и в артель захватить можно было. Только совочек деревянный нужно сделать, греби - и в сумку, - заметил Куприн.

- Ну что, поехали? Да вы не бойтесь, располагайтесь в балке. Ям больше не будет, я вас доставлю куда надо - по следу еду. А вы пока борщ с мясом сварите, делать-то все равно нечего.

Распадок заканчивался, переходя в густой кустарник, с которым бульдозер легко справлялся. Все дальше уходил «130-й» от только что открытого участка. В такие моменты всегда хочется пожелать добра тем, кто будет здесь работать многие годы, принесет сюда жизнь, благоустроит эту суровую землю, спрятанную в таежной глухомани.

Бульдозер с балком упорно двигался вперед, покидая места, где ключи берут свое начало и, огибая со всех сторон распадки, болотины и малые сопки, собирают воду, которую сбрасывают громадные лесные массивы.

А горный мастер в этот момент вспоминал совет, полученный им по рации от главного геолога экспедиции, как лучше и удобнее проложить дорогу и где построить мост. Ему казалось, что во время радиообмена Дубинин находился не в маленьком лесном поселке за сотни верст, а был где-то рядом на вершине громадной сопки, с которой все видно. И что это он вел их те первые дни, когда колонна миновала два перевала и остановилась у Лесной косы. Что это он ощущал плотные туманы и сильный холодный ветер, преодолевал вместе с ними валуны вперемешку с лесными завалами. Крупный знаток и опытный таежник и дальше прокладывал бы им маршрут, но Савченко предпочел ехать более легким маршрутом на юг. А вот сейчас, находясь в сплетении ключей и сопок, он должен проложить тот путь, о котором говорил главный геолог.

Задуматься было над чем. Маленькие незаметные ключи быстро набирали силу, превращаясь в быстрые и полноводные, которые уходили то влево, то вправо от маршрута. Снежный покров ясно показывал их движение. Большие распадки, переходящие в малые каньоны, заросли болотной растительностью, и на фоне белого наста высоко поднимались полынно-камышовые острова. Горный мастер чувствовал, как незнакомая местность все больше и больше противостояла его расчетам. Вчера перед сном, обсуждая с Валентином предстоящий путь, Савченко понял, что главное - успешно пройти эту болотную равнину, а дальше совсем легко будет. Обогнув несколько сопок, они выйдут к уже знакомому Филаретовскому ключу.

Валентин, повернув влево, выехал на разлив большого ключа, посреди которого блестел маленький островок чистого льда. Поляков хотел отвлечь горного мастера от его тягостных раздумий, поэтому остановил бульдозер и предложил Василию Николаевичу пройтись, чтобы размять ноги. Ступив на лед, они увидели под его прозрачным панцирем совершенно неподвижных ленков и какую-то мелкую рыбешку, которая, шевеля плавниками, поднимала ил и тем самым привлекала внимание.

- Вот закончим эту командировку, будем в следующий раз ехать по дорожным делам, возьмем с собой снасти да и остановимся на ночевку у этого разлива. Глубина здесь, видимо, приличная. Смотрите, какие ленки стоят. Знатная будет рыбалка, - сказал бульдозерист, чтобы как-то развеять мрачное настроение начальника.

Однако по выражению лица горного мастера Поляков понял, что у того нет желания разговаривать. Какие-то мысли его одолевали.

- Так, Валентин: где карта, которую я тебе на ночь давал? Давай посмотрим, где мы очутились.

- А что смотреть, сейчас ехать надо. Вот остановимся на обед - и сориентируемся окончательно. Видимо, корректировочку сделаем: или на вершину полезем, или по боковине ключа проскочим - там видно будет. Вот у нас на Алтае такие, как на Дальнем Востоке, ключи называются реками. И чемто похожа на Филаретовский ключ горная река Алей. Когда она выходит на степные просторы, несколько успокаивается и образует тихие озера и заводи. Ведь какое хорошее место для утиной охоты, лучше Грязнухи во всей Барнаульской зоне нет. Там и рыбка водится. Я как в отпуск приезжаю, всей семьей на Алей уходим. И ухи наедимся, и покупаемся вдоволь. А хочешь в совсем тихое место забраться - езжай на речку Чистюньку. Уж такая тихая и прозрачная речушка, и окунь и щука там водятся. И что особенно приятно - нет комаров и мошки. Они в других местах порой заедают до такой степени, что и рыбачить не захочешь.

Василию Николаевичу не хотелось слушать: горного мастера заботило, что он не знал, куда ехать дальше, отвлекшись от маршрута, оказался как бы на перекрестке всех зимних дорог и потерял ориентиры. Беспокоило: а что если сейчас Валентин скажет: «Ну, поехали. Показывай дорогу». Василий Николаевич заблудился в глухой тайге, изрезанной ключами и реками, озерами и множеством проток. Он не мог применить свой излюбленный метод - начертить карту на снегу и пригласить Полякова к разбору, так как не представлял, где они находятся.

- Ну что, по коням, Василий Николаевич? Поехали не спеша, - сказал Валентин. - Часика через полтора будем в точке А. Вы вчера мне поставили задачу поработать с картой, вот мы и идем по моему маршруту. Мы все правильно делаем. А этот продольный ключ называется Мертвый.

Наконец-то Василий Николаевич услышал знакомое название, которое вчера мелькало на карте. Но как они так быстро оказались здесь, он не мог понять. Значит, Валентин сразу пошел по заранее избранному пути. А ведь Савченко, давая задание разработать маршрут, не думал, что тот успешно с ним справится. Поскольку это обязанность горного мастера, и только он ведет колонну.

- Когда я еще был командиром танка, очень любил топографию, - продолжал Поляков. - Бывало, ночью завезут на трейлерах в лес, каждому экипажу по карте дадут и определенное направление укажут, а ты как штурман должен вести машину. Здесь ошибиться нельзя, на тебя целое отделение солдат смотрит. Бывают такие маршруты, что заднего хода сделать невозможно, лесная дорога как раз по ширине машины. А сломать кустарники на обочине или завалить крупное дерево - это большой позор. И в Академии этому предмету много времени уделяется. Три года с картами занимаешься. Потом экзамен на местности сдаешь, это требует большой внимательности. А карту читать нужно как художественную литературу про любовь. Мне стоит только раз взглянуть на карту и выбрать точку, куда надо ехать, - я сразу определяю самый короткий путь. Ведь за мной, как правило, еще пять-шесть машин идут. И ошибиться здесь нельзя, иначе спросят: «Ты - командир. Зачем тебе высшее образование давали? Чему тебя учили, если даже по карте ориентироваться не умеешь?».

Савченко, чуть повеселев, внутренне порадовался скрытому от него прежде таланту своего товарища, с которым, можно сказать, пуд соли съел. А Валентин продолжал, помолчав:

- Названия высот, ключей, речушек тоже многое могут подсказать. Вот, например, Медвежья Лапа с пятью пальцами и предплечьем. Это значит - громадная сопка, которая придавила все водные артерии на большой территории и перекрыла им выход к морю. А на восток сброс воды идет к единственной реке. Вот и рождаются «мертвые» протоки, разливные озера, как бы каналы для временного отстоя. А когда основная вода сойдет из этих накопителей, как бы заглушки откупориваются. Дождей давно нет, а реки и ключи бушуют - вот это и есть вода с отстойников. Так как нам лучше сделать, Василий Николаевич? Может, остановить бульдозер, а самим повыше подняться, чтобы лучше рассмотреть эту самую точку А, показанную вчера вами на карте?

Горный мастер вылез из кабины и поднялся несколько выше по распадку, откуда ясно просматривалось то место, о котором говорил главный геолог экспедиции. Здесь самое узкое место Филаретовского ключа, и он идет в разлив. Вот то место, где нужно ставить мост, а к нему и от него бить дороги. Склоны сопок пологие, позволяют это делать. И отсюда рукой подать до Медвежьего Кута.

Не теряя времени, вернулись в кабину и пошли дальше на подъем, поравнявшись на высоте с Лесной косой. Валентин поднялся выше и пошел по своему следу, который он сделал два дня тому назад. Им обоим не хотелось смотреть в сторону больших деревьев, где по-прежнему висело ружье и человеческие останки.

Перевалили сопку и поехали вниз. Бульдозер, как на хороших санях, съезжал все ниже и ниже по знакомому следу, хотя внизу было больше снега и кое-где следы уже замело. Но примятые два дня назад гусеницами кустарники и молодые деревца служили им четким ориентиром.

- Давай-ка, Валентин, доберемся до тех воронок, которые чуть не стали нашей могилой, и сделаем остановку. А возможно, в этом месте и заночуем.

Поляков кивнул, продолжая внимательно вглядываться в следы, ведущие в большой распадок. Посреди него по растущему кустарнику можно было определить, что здесь проходит неширокий ключ, берущий свое начало где-то повыше горы Медвежья Лапа. Бульдозер шел без остановок. Мотор надрывно гудел, выбрасывая клубы черного дыма. «Вот сейчас можно и подремать, - подумал горный мастер, когда уже миновали Лесную косу. - И зачем я тогда повернул на юг? Ведь совсем рядом был спуск. А тут и разлив ключа, та самая проушина, которую я искал в этой таежной неразберихе. И почему Валентин поддержал такое решение? Видимо, он тогда тоже считал, что южное направление предпочтительнее. А, возможно, не решался идти на север из-за плохой погоды и усталости. Третьи сутки в движении дают о себе знать. Нужда в отдыхе заставляла спускаться вниз, натыкаясь на продольный каньон Филаретовского ключа. Моя настойчивость и трудности в продвижении техники по крутым склонам нервировали людей. И Валентин это почувствовал. В тот момент хоть к черту на кулички, лишь бы с этих высот вниз, в распадок, на ночной привал. Да и что греха таить, белый отполированный череп и какая-то жуткая тайна, которую хранит Лесная коса, гнали нас прочь оттуда.

Как же удалось Полякову, несмотря на такой сложный переход, вывести бульдозер из зарослей нетронутой тайги? Чем это могло закончиться, нетрудно предсказать. Хорошо, что Валентин был рядом. Он оказался очень грамотным и опытным. Ничего, что сегодня он бульдозерист. А завтра может и мое место занять. Я бы только приветствовал такое назначение».

Вечерело. Мороз усилился. Все время шел снег, но сильного ветра, переходящего в буран, как наверху, не было.

«Вот и те сухостои стоят, которые я объезжал и попал в западню», - подумал Валентин и обратился к горному мастеру:

- Василий Николаевич, давайте-ка выйдем и посмотрим, где мы тут падали и бултыхались.

Постояв у первой ямы, они пошли к следующей, а когда повернули налево, как бы в сторону подъема; перед ними вдруг открылся бункер из бревен. Таких подземных сооружений насчитывалось двенадцать, и все располагались на одной линии с боковыми дверями, с глубоким подкопом под корнями кедрачей и ясеня, служивших крышей подземным камерам, которые внутри были аккуратно выложены уже подгнившими стругаными бревнами и укреплены несущими перегородками. Эти неведомо чьи жилища соединялись подземным ходом в рост человека. Когда закрывалась входная дверь, то все как бы схоранивалось от глаз, сливаясь с общим фоном леса и кустарника.

Подъехал Роман с лесниками. Они тут же с удивлением принялись рассматривать кое-где обвалившиеся бункеры. Горный мастер сказал, что ночевать будут здесь. Время еще было, поэтому, вооружившись фонариками и взяв на всякий случай карабин, мужики стали входить в подземелье, пытаясь детально рассмотреть его. Было опасение, как бы медведь не нашел себе здесь пристанище. Поэтому, отрывая дверь от снега, они сначала стреляли, а затем, светя фонариками, осторожно ступали на подгнивший пол.

Снег завалил только вход, а дальше, похоже, все оставалось на своих местах: люди, видно, давно покинули это пристанище. Корни деревьев насквозь пробили помещения, и в свете фонариков они казались свинцовыми кабелями, со всех сторон стягивающими и держащими стены помещения. Подземные спруты уже не питали вверху стоящие деревья влагой, зато препятствовали проникновению воды внутрь, что делало эти просторные вместилища пригодными для жилья и не давало им разрушиться.

Привлекали внимание экспедиции тонкие, ровные линии крепления бревен: это оказалась кора, аккуратно срезанная с деревьев. Благодаря гибкости и прочности она плотно прилегала к ошкуренным стволам, крепко связывая их. Ни одной железной скобы, ни одного гвоздя не было использовано в этом сооружении. В центре каждого жилища стояли печи, вылепленные из глины с примесью продолговатых камешков с бугристой поверхностью, видимо, для большего сцепления массы. Они от огня покраснели, как и печные трубы, вросшие в потолок между крупными камнями, обвитыми корнями деревьев.

Выделялось просторное помещение с солидной печью. Похоже, то была столовая и место общего сбора. Этот бункер больше других пострадал от времени. Печь разрушилась, камни упали в ее основание, куски дымовых труб превратились в труху.

Продолжая знакомиться с заброшенным подземным поселком, Савченко и его товарищи обнаружили колодец и длинную тропку, почти заросшую и скрытую под снегом. Найти гильзы от патронов или какие-либо другие боеприпасы им не удалось. Возможно, здесь жили мирные люди, заготавливали древесину. Но куда ее отправляли? Ни дорог, ни троп, такая глушь. А лесные массивы есть и поближе к населенным пунктам. Да и пней нигде не видать. Зато целые завалы сухостоя и старого леса тянутся на многие километры.

Стало совсем темно, и мужики пошли ужинать. К ночи мороз усилился. Балок и два трактора угрюмо стояли недалеко от двух разрушенных подземных сооружений.

Едва рассвело, лесники, прихватив с собой фонарики, ушли опять осматривать потайные подземелья. День был свободный. В балке остался горный мастер. Он не стал возвращаться в занесенные снегом, промерзшие подземелья, ему не хотелось разглядывать расположение землянок, где раньше жили русские возвращенцы, японцы, китайцы, немцы, как это рассказывал Родимцев. Исчезло желание вспоминать расположение старообрядческого хутора с трагической судьбой его обитателей. Ясно было одно: здесь, в этой непроходимой глухомани, в сырых и холодных подземельях, ютились люди. У всех были разные причины прихода в эти скрытые от человеческого глаза места. Все поровну несли лишения, голод, холод, болезни, а возможно, и издевательства. Большинство остались здесь навсегда. Нет ни могил, ни крестов, ни памятных знаков. Пройдет какое-то время - и равнодушная к человеческим страданиям природа окончательно разрушит земляные сооружения, упрятав их в вечные таежные схроны. Останется только сожалеть об этих натерпевшихся людях, независимо от их национальности. То, что они вершили в таких глухих местах, не востребовано новыми поколениями…

Разве мог тогда подумать Василий Николаевич, что вторичный заезд на законспирированные подземелья принесет ему и его семье столько бед и сыграет роковую роль в его карьере золотопромышленника?…

Шла подготовка к выходу в эфир, хотя по плану это следовало делать на следующий день. Но вся работа была выполнена. Включили радиостанцию, и тут же послышался голос:

- Синий Камень, я - 224-й. Здравствуйте, Василий Николаевич! У аппарата дежурный Никоненко. Дайте координаты вашего нахождения и сообщите, все ли у вас в порядке. Что вы считаете нужным доложить руководству артели? Самохвалов уже выходил на связь с нами и просил вас вызвать, но нам это только сейчас удалось. Карта лежит рядом. Говорите, я нанесу координаты.

- Нахожусь на высоте-234 между горным распадком и сопкой Осиновая, ключ Сквозной. От левого борта на изгибе ключа двести метров вверх, прошел по ключу Сквозной, у подошвы Медвежьей Лапы. На последнем изгибе ушел влево на высоту-314. Обогнув ее, зашел в березовый распадок с юга и обозначил местность, согласно выкопировке, ориентирами в виде бочек из-под горючего по углам, а по бокам высокими вешками с кусками крепкой черной материи. Там остановились на ночлег. Утром от участка вышел в северном направлении к сопке Горелая, высота-413, прошел по ключам и поднялся вверх до высоты-520. Возможность пробить дорогу для постоянного сообщения имеется. Техника в порядке, запасами продуктов и горючего обеспечены. Мороз 34 градуса, ветер незначительный, но на высотах сопок - сильный. Постоянно стоит туман. У меня все. Жду указаний по дальнейшему движению. Савченко.

- Синий Камень, это - 224-й. Я пошел передавать ваше сообщение в артель. Связь не покидаю.

Наступила пауза.

- Синий Камень. Я - 224-й, ответьте.

- Я Синий Камень, слушаю.

- Ваше сообщение передано лично председателю артели Самохвалову. Он просил вас возвратиться на участок, через три дня на место вашей погрузки пойдут трейлеры. Он сказал, что об этом месте вы знаете. Вы на «130-м» бульдозере с балком поезжайте на участок, бульдозер Николаенко погрузите на трейлер и следуйте на нижний перевал. Так как два участка из-за сильных снегопадов оказались отрезанными, а местных силенок маловато, Николаенко пускай там и работает - чистит дороги. Балок для ночевки имеется на верхней части перевала.

И последнее. Вашу лесную находку прокуратура просит подтвердить телеграммой, сообщить подробности. Должны расписаться все пять человек. Следователи ждут вашу телеграмму в кабинете у Самохвалова. Василий Николаевич, готовь ее текст, а мы эфир выключать не будем. Ждем вашего сообщения.

Василий Николаевич подумал: «Значит, следствие началось. Вот и хорошо, что мы больше туда не заезжали».

- Валентин, зови людей. Пусть заканчивают в железяках копаться и срочно идут в балок.

Все собрались. Горный мастер, объяснив, что от них требует начальство, посоветовавшись с присутствующими о деталях, не торопясь, написал:

«Районному прокурору

Мы, нижеподписавшиеся, при движении по маршруту по высоте 711, на оконечности Лесной косы увидели на дереве висящее ружье, похожее на то, с которым Никита Красавин пошел охотиться и, как вам известно, до сих пор не вернулся. Когда прошли в глубь рощи, то обнаружили череп и другие останки человека с клочками одежды на ветвях деревьев.

Подписали: Савченко В.Н., Поляков В.С., Николаенко р.К., Ивлев Н.Ю., Куприн В.С.».

- 224, 224. Я - Синий Камень. Примите телеграмму.

- 224. Слушаю.

Савченко зачитал подписанный всеми текст и ушел из эфира.

…Председатель комиссии по сбору золота закрыл тяжелую крышку колоды, все спустились с эстакады и подошли к основанию промприбора. Под ним лежали крупные куски породы, на которые вместе с водой отходило порошковое золото. Было несколько видимых желтых углублений на черном фоне горной массы.

- Что будем делать? Как поднять потерянное шлиховое золото? - спросил член комиссии.

Савченко посоветовался с бригадиром Багрянцевым и предложил загрузить всю эту массу металла, крупной породы и мелкого песка в обыкновенные ведра. Чтобы носить шлихи в доводочную, нет емкостей. Василий Николаевич понимал, какие трудности ожидают участок. Помещение еще не готово. Один доводочный стол не сможет пропустить через себя сотни килограммов шлихов. Нет должного весового и лабораторного оборудования.

Три человека, которые напрямую подчинялись заместителю председателя артели по сохранности, работали в так называемой доводочной. Это отдельно стоящий неказистый домик, окруженный несколькими рядами колючей проволоки. Никто не имел права выйти оттуда или войти туда, чтобы поинтересоваться, как идут дела, без разрешения съемочной комиссии. Никто не знал, сколько намыто. И вот теперь дело за теми, кто должен довести до нужной кондиции большое количество шлихового золота.

Решили всех рабочих ночной смены срочно накормить завтраком и отправить на отдых. Оставить только вооруженного мониторщика, чтобы охранял подходы к промприбору.

Глава комиссии Волков попросил горного мастера выделить пару рабочих, чтобы носить тяжелые емкости со шлихами. Савченко, жалея обитателей доводочной, вынужден был отказать: он хорошо помнил установленные в артели порядки:

- Ты же, Ефимыч, сам отлично знаешь, что лишние люди тут не нужны. Право заниматься сбором намытого золота имеете только вы, члены комиссии. Внешнюю усиленную охрану я обеспечу. А собрать шлиховое золото, довести его до кондиции и сохранить в доводочной - твоя задача. Пойми мое положение: я дам тебе мужиков с полигона, а вдруг что-то случится и невинные люди попадут под подозрение? Потом будут нас проклинать. Лучше своими людьми обходитесь. Ну а в чем носить шлихи, я сейчас разберусь. Так что не обессудь.

Горный мастер, подозвав бригадира, распорядился метров за двести до территории участка перегородить дорогу бульдозером. Багрянцев отогнал грузную машину, вывернул из мотора свечу зажигания и, положив ее в карман комбинезона, зашел в балок к Савченко. Они со своей стороны сделали все, что могли, для организации сбора и транспортировки шлихового золота от промприбора: выделили из столовой борщевые кастрюли, бидоны, ведра, поставили дополнительную охрану, перекрыли единственную дорогу, напомнили рабочим о существующих на этот счет инструкциях и правилах. Теперь можно и передохнуть.

Обо всем договорившись, Савченко отправил бригадира спать до обеда, а после обеда настанет и его очередь отдыхать. Но осторожный и рассудительный Багрянцев не согласился: ему надо побывать в столовой, чтобы понаблюдать за общим настроем людей. Скрыть вести о золотых делах на полигоне невозможно, и, хотя народ на «Соболиной» дисциплинированный, порядок знает, не было случая, чтобы кто-то, вопреки правилам, интересовался, сколько добыли золота или сколько его находится в доводочном помещении, однако оба они, и Савченко и Багрянцев, были проинформированы об имевших место в стране фактах вооруженного нападения на участки, при которых грабителям удавалось захватить кое-какую добычу. Случалось, что при этом гибли люди.

Проверили пистолеты, загнали патроны в патронники, поставили на предохранители и пошли на завтрак. Есть не хотелось. Попили чаю и разошлись.

…На полигоне, словно окаменевшие, застыли бульдозеры. Их хозяева отдыхали в своих балках. Только служба по съему золота продолжала носить в борщевых кастрюлях шлиховое золото. Членам комиссии никто не мешал. А они старались побыстрее перенести горную массу в помещение для доводки. Там работали бывшие опытные артельщики. Их все хорошо знали и не завидовали их ответственной, но монотонной работе, жизни, полной ограничений, запретов, постоянного беспокойства за сохранность каждого миллиграмма драгоценного металла.

После обеда Багрянцев опять зашел к горному мастеру. Надо было обсудить, как организовать ночную смену. Савченко, подумав, сказал:

- Ну что, Василий Васильевич, по твоей инициативе мы сделали заход на целичок. Пока мы здесь вдвоем, давай подумаем, что предпринять, чтобы не получить по шее за добытое без проекта золото. Сам знаешь, как больно бьют за такое грубейшее нарушение горного законодательства. Вот как конфискуют наше золото (а его на редкость много) в пользу государства, тогда сами заплачем вслед за колодой. Я здесь главный и ни за чью спину прятаться не стану, но и лишнего получать на свою голову не хочу. Подготовь документ вместе с геологом на мое имя с просьбой разрешить в качестве эксперимента на целичке произвести пробное вскрытие и промыть горную массу через промприбор. Поставь свою подпись, и пусть геолог участка распишется. Это будет хоть какой-то документ для прикрытия.

Багрянцев долго не раздумывал:

- Я согласен. Нарушали вместе, и отвечать будем вместе. А как геолог отреагирует - я не знаю. Но если вы хорошо все ему объясните, думаю, он пойдет навстречу. Ведь не только о своей выгоде печемся, но и об артели думаем.

Сидя в балке, горный мастер с бригадиром работали с документами. Выглянув в окно, Василий Николаевич увидел, как со стороны доводочной к их домику решительным шагом направляется повар-стажер Кравченко, а рядом, едва поспевая, семенит незнакомая женщина. Савченко попросил Багрянцева узнать, что это за гостья и как она сюда, в запретную зону, добралась. Василий Васильевич поговорил с незнакомкой, она осталась на улице, а он вернулся в балок.

- Это Екатерина Васильевна Павлова из села Карновка, - сказал бригадир. - Работает овощеводом в местном хозяйстве в шестидесяти километрах отсюда. Она сначала на попутках добиралась, потом двадцать четыре километра на лодке до Ильичевки, прямо до парома доехала. А последние километры уже лесными тропами шла. Рассказывает, что здесь недалеко столько черемши да папоротника на ключевых болотах растет, а как мороз ударит - клюква пойдет. Ее до самых больших снегов собирать можно. Раньше люди выезжали на несколько дней большими группами, ночевали на сопке, в деревне Николаевке. Сейчас ее нет, одни фундаменты да печки от избушек о стались. Нам эти места знакомы. Приехала «к самому главному, по очень важному делу. «Может быть, вначале ее покормить, а потом уже расспрашивать? А то как-то не по-нашему», - предложил бригадир.

- Конечно, веди ее в столовую. А я подожду. Тем более такой редкий гость. Ведь к нам, кажется, на участок еще никогда женщина не заходила.

Василий Васильевич вышел и опять заговорил с Павловой. Та что-то ответила, отрицательно покачав головой, и пошла мимо бригадира к балку. Багрянцев махнул рукой и последовал за ней. Они вместе зашли в помещение.

Савченко усадил женщину на лавку и спросил:

- Ну, что вас в наши запретные места завело? По какому делу к нам?

Женщина как будто не слышала его вопросов. «Что ж, - подумал горный мастер, - ей собраться с мыслями надо. Видимо, растерялась, что сразу к главному попала». Через несколько минут Екатерина Васильевна оценила обстановку, справилась с волнением и начала рассказывать:

- Я из села Карновка. Всю жизнь там прожила, и свое хозяйство имеется. Все бы ничего, но производство встало. Новое начальство совхоз не признает, уже и по-другому его назвали. Какое-то ООО создали, которое ни сеять, ни пахать не хочет. Работы нет. Людей лишают последнего куска хлеба. Моему мужу-механизатору еще, можно сказать, повезло. Он в дорожное хозяйство устроился, обкашивать дороги от бурьяна. Но даже при таком развале хозяйства за счет собственного огорода прожить можно. А вот что с сыновьями делать - ума не приложу. У меня их трое. Старший, слава Богу, в порядке. На железной дороге работает. А недавно два сына-двойняшки из армии вернулись. В Забайкалье служили. Похвальные листы от командования привезли. А до армии с отцом возле тракторов день-ночь пропадали. Мы так и думали, что они механизаторами будут, здесь же, в деревне, свои семьи создадут. Все вместе весело жить будем. А тут эта перестройка началась. Пока парни в строю ходили, деревни уже почти не стало. И пахать не надо. Со всех сторон поля брошенные, сорняки в рост человека. Страшно за забор выйти.

Парни уже три месяца без дела. Сейчас тепло, так они на чердаке живут, от родительского глаза подальше. Магнитофон с собой взяли, который командир за хорошую службу подарил. В несколько драк уже ввязались. Они ведь тоже не святые, с кемто что-то не поделили. Милиция приезжала. До прокурора дело дошло. Хорошо, что он мужа давно знает, поэтому так и сказал: на первый раз простим, а будут еще нарушения, так обоих посажу. Даже статья уже есть на пять-семь лет тюрьмы. И вообще, говорит, магнитофон, с которым твои парни по деревне ходят и кур громким звуком пугают, - ворованный. Не верю, чтобы в армии сейчас такие дорогие подарки раздавали. Солдат нечем кормить, госпиталя исхудавшими парнями забиты, а твоим такой подарок! Так что, если они на воле работать не хотят, то в тюрьме под охраной землю лопатить будут. А магнитофон мы вернем туда, откуда они его взяли.

На днях отец полез на чердак, чтобы им выволочку дать. Их не застал, куда-то рыбачить ушли. Сверху кричит мне: поднимись и посмотри, чем твои любимые дети занимаются. Я залезла - а там на растянутых веревочках конопля сушится и тут же готовое курево лежит. Не помню даже, как с чердака спустилась. Всю ночь проплакала.

Утром пошла в магазин, смотрю - навстречу окружной шаман. Он в наш аптечный киоск за лекарствами приехал. Спрашивает: «Как сыновья, еще не пристроила? А то я в районе недобрые вести про них слышал. Совсем ведь молодые, только что из армии. Жалко стало тебя и Тимофея. Дай, думаю, зайду, по-шамански грехи на костях от скотины отстучу. А недавно я был на Беднотинских болотах. Туда много техники съехалось, народ толпился. Я с самым главным повстречался. И он мне признался, что в этих болотах по Дарьину ключу золото копать будут. Я аж рот от удивления открыл. Кто бы мог подумать, что в таком закочкаренном ключе золото есть! У начальника того документы на землю, данные нашими властями, имеются.

Главный меня хорошо встретил. Мы, наверно, с час с ним поговорили, а потом он меня на обед пригласил. Таким хорошим борщом угостил! А какой вкусный хлеб они у себя пекут! Я принес домой две буханки как гостинец, и до сих пор от сумки хлебом пахнет. Давно не ел такого хлеба. А потом он говорит: хочешь в баню с березовым веничком из свежих веток? Я ему, конечно, ничего не сказал. Он ведь не знает, что мы это дело отродясь не признаем.

Никогда не думал, что в наших болотах новое производство развернется и такой хороший человек его возглавит. Редко таких людей в нашей глухомани встретишь. С ним, наверно, всегда приятно поговорить. Видно, что образованный, а нашего брата не чурается. И я даже подумал, уж не нашей ли, шаманской веры он. И вроде в барабан не бьет, а слова такие понятные, что сильнее барабана звучат. Пригласил меня на свой участок. Я раскланялся, думаю, меру знать надо. Такой большой человек с каким-то стариком возится, время тратит. А когда в районе про твоих сыновей плохие вести услышал, сразу подумал: расскажу Катерине о том начальнике. Пусть своих ребят к нему на работу устроит. Ведь неплохие парни. Всегда к работе тянулись, вечно у них руки в солидоле или черном масле были измазаны, как у отца. Хотя они меня всегда десятой дорогой обходят, огородами от меня скрываются. Поезжай к Василию Николаевичу, скажи - от меня. Пусть ребят на работу возьмет и от ядовитой соломы отучит. И расскажи, что, когда мы с ним расстались, я окропил его дело и на молодом пне ивняка заклинание сделал от черных духов. Пусть он знает, что с суши, то есть из наших деревень, беды ему ждать не надо. У нас там много спасительных венков повязано. А больше зла от реки, ведь там столько черноты проплывает, что все заклинанию не поддается. А часто ездить - уже сил нет. А окропленная земля шаманов шести поколений что-то да значит. И пусть эта Беднотинская болотина открывает свои секреты и отдает золото доброму человеку. Они не только болоту принадлежат, а всем нам, коль мы его до сих пор сохранили. Удачи и благополучия от меня ему передай. Езжай и не затягивай. И ребят сразу с собой бери».

Вот я вас и прошу помочь нам. Если нужна расписка, что вам сыновей отдаю, - я напишу. Возьмите их на работу и на проживание. Повлияйте на них, пожалуйста, чтобы не курили солому и хоть какую работу делали!

Катерина говорила, не поднимая мокрых глаз на главного. Ей казалось, что сидящий напротив молодой симпатичный мужчина вот-вот скажет: «Ну ладно, хватит слезы лить. Кто в этом виноват? Дети твои - сама с ними разбирайся». Но Василий Николаевич не останавливал ее. Павловой даже показалось, что он думает о чем-то другом и не все ее слова до него доходят. А ей хотелось рассказать все подробно, как оно есть в действительности. И она не просто отправилась в такую даль, а по совету и поручению шамана, который даже дал на время свою лодку. Мать чаяла, что, только узнав все из первых уст, главный сможет принять правильное решение и не отказать в ее просьбе. И еще хотелось, чтобы он душой почувствовал ее беду и понял, что у нее другого выхода нет: в родной деревне парням заняться нечем. Душевная боль, как считала Катерина, сильней любой другой, она не сможет оставить начальника равнодушным, и, чем больше рассказывала, тем сильнее по-матерински болело сердце за своих детей. Она могла прямо в присутствии главного разрыдаться, лишь бы он пристроил ее ребят. Только бы никогда больше не слышать о них плохих слов, не думать о том, что, может, завтра прокурор оформит бумаги и их, сразу обоих, заберут в тюрьму. Невозможно представить, как после этого они с Тимофеем будут жить. А тут и деревня прямо на глазах разваливается. Уже до самой последней черты дошли, и что дальше - неизвестно…

Женщина закончила рассказ и, опустив голову, исподлобья бросила взгляд на Василия Николаевича. И почему-то поверилось ей вдруг, что понял он ее материнскую боль и найдет как помочь беде этой неутолимой. А он продолжал пристально смотреть на гостью, и ему хотелось, чтобы она и дальше говорила про сыновей, про Тимофея, про свое хозяйство, про деревню и ее жителей. Все, о чем рассказывала Катерина, он не ставил под сомнение, а только мысленно задавал себе вопрос: за что этой сельской женщине такие напасти? Она старается, бьется, но никак не может решить вопрос трудоустройства своих кровиночек. Разве когда отправляла их в армию, душа не болела? Ведь, конечно, скучала по ним, порой даже слезы проливала. Но тогда она мирилась с такой долей и, уж конечно, не думала, что после будет еще хуже. А хорошие парни маются без дела, на глазах портятся. Рушатся семейные планы. Все сильнее затягивается гордиев узел проблем. Необходимо быстрее его разрубить, иначе тюрьма грозит надолго разлучить мать с сыновьями.

Савченко встал и подошел к маленькому окошку балка, за которым виделась привычная картина: двигались трактора, сновали люди. Слышались гулкие удары камней, падающих с промприбора - за окном кипела обычная жизнь горного участка. Он даже сравнил свое сложное хозяйство, которое только становилось на ноги, с дружной семьей Тимофея. Отличие было в том, что участок имел добрую перспективу, а семья ее потеряла. Поэтому-то Катерина не видит выхода и ей нужно помочь. Но как это сделать? Ему надо было подумать. Он и к окну подошел, чтобы оторваться от разговора и решить, как использовать этих двух парней, какую доверить работу, чтобы она поставила их на ноги, дала возможность осмотреться и понять: еще ничего не потеряно. Уверенный, что коллектив участка поддержит его решение, Василий Николаевич вернулся к столу и спросил:

- А что умеют ваши сыновья?

- Как «что»? Они же механизаторы. Один БТР водил, другой тоже на какой-то технике ездил, большие пушки по полигону таскал. А так - куда пошлете и что поручите - сделают как положено.

- Ну ладно, что-нибудь придумаем. Пусть подъезжают. Но без соломы, у нас своей хватает. Только ее здесь никто не курит.

- Неужели вы думаете так быстро их отучить? - удивилась гостья.

- Да они сами ее бросят, хотя ходить по ней будут.

Наконец-то Катерина убедилась, что Василий Николаевич действительно правильно ее понял и решил помочь. Ее душа радовалась, она с благодарностью вспомнила шамана. Как он верно говорил об этом человеке! Потому-то так настойчиво направлял ее на Беднотинские болота. Приедет домой - отблагодарит. Пусть и Тимофей к нему поласковее относится.

Савченко в конце разговора пригласил женщину в столовую пообедать и, если есть желание, подсобное крестьянское хозяйство посмотреть. Катерина слегка смутилась. Разговор уже окончен, теперь надо, чтобы он с сыновьями повстречался. А как сказать об этом? Женщина поднялась с лавки:

- Василий Николаевич, мои ребята-то здесь, в кустах прячутся. Я их сейчас позову. Побеседуйте с ними.

- Ну раз приехали, давай их сюда. Что они, как дети, в кустах сидят.

Катерина вышла и позвала парней. Они все вместе зашли в балок.

- Не ожидал, что вы здесь. Тогда давайте напрямую, без вступительных речей. Дисциплина жесткая. Работа по двенадцать часов, без выходных. А какие у вас специальности?

- Я - тракторист, - сказал один.

- А я - водитель, - откликнулся другой.

- Хорошо, что у вас нужные для нас специальности. Но пока побудете в карантине, как в армии. Вы знаете, что это такое. Пока присмотримся, что вы за люди и как у вас с дисциплиной, поработаете на подсобном хозяйстве. А там видно будет. Вопросы есть?

- Нет. Мы согласны.

- Тогда проводите мать - и к бригадиру. Он документы на работу оформит. Сразу предупреждаю: у нас солому никто не курит. Такой у нас жесткий порядок. Со всем остальным познакомитесь позже. А сейчас все в столовую. Обедать будем… - и обратился к Багрянцеву: - С тобой мы после обеда встретимся на полигоне. Как только доберетесь до материковых пород, сразу зови меня. Попробуем с них металл потрясти. Как это делается, мы знаем, не впервой. Ну, жду к перекличке.

Шаман все чаще и чаще выходил из своего маленького летнего домика, который располагался на возвышенной песчаной косе. Ее передняя часть достигала почти середины реки Уссури.

Старик подошел к палочным часам, установленным на песке рядом с домиком. Тень от вертикально поставленной ровной осиновой рейки показывала шесть часов вечера. Он почувствовал тревогу: неужели что-то на реке случилось? Лодочник, десятиклассник Николка, сосед по зимней квартире, хорошо знает водные пути с многочисленными широкими и узкими протоками, думал беспокойный дед. Уж он не перепутает, тем более в те края ходит не впервые. Выехали рано, и если прибросить по времени, то получится, что часам к десяти утра должны быть у парома. Там два часа хода пешком через Беднотинские болота, и к двенадцати часам Катерина должна быть у главного. Потом примерно тридцать минут разговора с передачей моих пожеланий. Если Василий Николаевич все такой же добрый, каким я его запомнил, то обязательно обедом всех накормит и наверняка после этого хозяйство Катерине и сыновьям покажет, как мне предлагал. Я, ради приличия, отказался. А Катерина, если он пригласит, наверняка согласится. На это еще час уйдет. Когда обратно пойдет - Николка у парома наготове стоит, и горючее в запасе имеется. К шести-семи вечера должны быть вон на этой косе. Но река тихо несла свои воды, только блики слепили глаза и мешали смотреть. Звука мотора слышно не было.

Неужели главного не оказалось на месте? А может, он просто не захотел встречаться с Катериной или она всякую чепуху говорить стала? Ведь и растеряться могла. Шутка ли, с такими большими людьми беседовать. Прокурор да судья - не мудрено испугаться. Да и Тимофей, говорят, грубей стал. Конечно, женщина переживает. Вон даже завтракать отказалась. Только выпила стакан козьего молока, а к лепешке и не притронулась. Но сердце подсказывает: не беспокойся, старик. Ведь когда я там был, все сделал, чтобы и семена оставить, и зарубки на пнях. А главный как хорошо меня принял: Опять мелькнула мысль: а не шаманских ли он кровей? Уж больно по-доброму он к старому шаману отнесся. А этот взгляд, быстрый и ясный, придающий особенную выразительность его голубым глазам. Он говорит о его живости, здоровье и силе. Веришь, что такому человеку любые таежные дела по плечу.

Ну ладно, лишь бы Катерина поскорей вернулась, даже если главный ее не принял. Видимо, так суждено, что Беднотинские болота золото не нам, а другим отдадут. Конечно, жаль, хотя жили наши люди без этого золота столько веков и дальше так жить будут.

Старик зашел в домик, набил трубку сушеным доморощенным табаком и уже собирался лечь на топчан, как вдруг до него издалека донесся шум мотора, похожего на его «Вихрь». Значит, Николка едет, подумал шаман. Сделав наспех несколько затяжек едкого табака, он опустил трубку с содержимым в банку с водой и, не оборачиваясь на палочные часы, пошел по косе к месту, куда должен был причалить Николка.

Через несколько минут лодка, царапая днищем о камни, остановилась. Подросток быстро спрыгнул на берег и почти на полкорпуса вытащил лодку вместе с сидевшей в ней Катериной на песчаную косу.

- Пока Катерина Васильевна по делам ходила, я столько карасей на удочку наловил, - хвастался Николка, показывая старику почти полное ведро живой рыбы.

Но не это сейчас интересовало шамана.

- А почему Катерина не сходит? - задал он вопрос Николе.

- А я не знаю. Пока шли, она все время плакала. Со мной совсем не разговаривала.

Старик шагнул в лодку и сел рядом с Катериной:

- Ну, рассказывай, как тебя встретили, где парни остались.

У него было много вопросов, и он хотел как можно быстрее получить на них ответы. Неожиданно плачущая Катерина схватила шамана за руку и стала прижимать ее к груди, а затем крепко обняла старика. У него сразу от души отлегло: значит, все прошло, как задумывали. Павлова горячо, скороговоркой стала благодарить:

- Спасибо, Николай Николаевич, от меня и Тимофея! Все получилось: ребят взяли на хорошую работу, сразу место для ночевки определили. Я передала твои пожелания самому главному. Он тебя помнит и хорошо о тебе отзывается. Говорит, как благословение от шамана получил, так дела в гору пошли. Передай, пусть приходит, всегда желанным гостем будет. Он и гостинцы тебе передал, - Катерина, быстро развязав солдатский вещмешок, стала вытаскивать аккуратно завернутые в твердую бумагу отдельные свертки:

- Это - сигареты «Прима», а вот в маленьком пакете - два мундштука - тебе и отцу. Вот две кепки. В них золотодобытчики ходят, они часть их спецодежды, чтобы издалека было видно. На них выше козырька красиво большими буквами вышито: «РОССИЯ». Такие кепки только у золотарей есть.

«Пускай, - сказал главный, - шаман носит и всем показывает, что ему артельщики за добрую дружбу подарили». Обедом накормил. Все за одним столом с главным сидели. Рядом с ним бригадир, механик и еще какие-то здоровые мужики. Весь обед от нас не отходил, гостями нас почитал. Такой внимательный! Он хоть и моложе, но так точно понял, что в душе у меня творится, будто в открытой книге прочитал. И когда уже прощаться стали, то, видимо, специально, чтобы я не переживала, пригласил бригадира и наказал ему разместить моих сыновей в балке, где живет геолог и его помощник. Там как раз две кровати свободны. «А от резервного пробщика откажемся, - сказал он. Если и приедет - пусть живет с дизелистами. Там места хватит. А за парнями присматривать не надо. Они люди, прошедшие армию, к дисциплине приученные. А что запрещенным куревом балуются - давай в секрете оставим. Если мужики узнают - того и гляди, начнут подкладывать им мешок отрубей вместо подушки под голову. Мне ребята пообещали, что больше этого не будет». Много о тебе спрашивал. Даже фамилию твою в записную книжку занес. Я сказала, что ты - Николай Николаевич Аркыев, очень уважаемый в нашей Константиновской округе человек. И скот, и людей лечишь, в большом почете у нашего районного начальства. Они с твоим мнением всегда считаются.

Старик разложил все подарки у себя на коленях. Видно было, что такое внимание его очень тронуло и взволновало. Руки его стали сильнее трястись, и он даже не смог прикурить сигарету, положил ее снова на колени.

- Видишь, Катерина, какие у меня друзья с Беднотинских болот! Таких ограждать от зла надо, цены им нет. Не то что наши, деревенские. Расскажи об этом Тимофею, пусть и он знает, какие у меня связи с новыми людьми. Они понимают, с кем дело имеют, и не зря приехали меня пригласить.

Шаман был доволен, что по его рекомендации сыновей Павловой определили. Особенно понравилось, что Василий Николаевич так уважительно к нему отнесся и Катерина удачно представила старика, сказав о его авторитете не только в округе, но даже в районе. «Так-так, - думал он. - Правильно Катерина обо мне так рассказывала. Василий Николаевич - человек новый, пока-а людей в районе узнает. А тут сам шаман уже на его участке побывал и «золотые» дела от нечистых демонов заговорил. Хотя это больше подходило для христианской церкви в момент открытия участка. Мог бы поп приехать, освятить доброе дело. Но они в больших городах мирскими делам занимаются, в такие села никто ехать не хочет. А мы никого и не приглашали, обходились своими силами».

Зашли в домик. Шаман раскурил трубку и прилег на топчан, а Катерина продолжала рассказывать, как ей понравилось и что правильно она поступила, послушавшись мудрого совета Николая Николаевича, и сама с парнями поехала на горный участок. Теперь никто не скажет, что по ее сыновьям тюрьма плачет. Они ведь на хорошую работу определены. А главное, передала их в добрые руки. А так как эти места знакомы ей еще с детства, то это тоже как-то успокаивало. Увидев, что старик устал, женщина засобиралась в путь. Приеду домой, - думала она, - расскажу Тимофею, он доволен будет. А вот как сказать директору совхоза, председателю сельсовета, парторгу, куда парней девала? - ума не приложу. Они ведь здесь нужны, свои, деревенские. Авось еще производство возродится.

- Что посоветуешь, Николай Николаевич?

- А что тут советовать, - поднялся с топчана старик. - Директору совхоза сейчас не до твоих парней. Землю в аренду никто брать не хочет, а у самих уже сил нет содержать такое хозяйство. У парторга о другом душа болит. Хвори партии его сильно беспокоят. Я вот на днях в райкоме был и случайно с большим партийным руководителем повстречался. Так он меня спросил: «Как ты считаешь, когда мы лучше жить станем?» - А я ему ответил: «О каком улучшении можно говорить, ведь партия сильно больна, и выздороветь, видимо, ей не удастся. Надо о другом думать - чтобы ее недуг не сильно на наших людях отразился. Пусть там, в Москве, его лечат. Хотя как шаман говорю - это бесполезно. А нас пусть это не касается». Покачал головой партийный руководитель, на том и разошлись. Думаю, в душе он со мной согласился. Видишь, какие времена настали: раньше бы шамана и близко к райкому не допустили, а сегодня и советом моим не брезгуют.

На том они и расстались.

…В маленьком помещении доводочной содержимое колоды разложили на три кучи. Спустя несколько часов шлих своим весом вытеснил воду, и она вместе с золотоносным песком тонкими ручейками стала сползать вниз и искать углубления в полу. Там скапливалась черно-коричневая влажная масса, в которой, казалось, двигались жирные блестящие черви и в поисках щели в полу огибали кучи, оставляя после себя темно-желтые полосы, исчезая через невидимые отверстия.

Было жарко. Мужики разделись до трусов и, стоя в напряженных позах, добавляли воду для первичной калибровки и отделения крупных фракций породы от золотого песка. Надо быстрее избавиться от ненужной массы шлихов, а все остальное, более мелкое и тяжелое, оставить на последующий заход. То же с лотком, но уже с меньшей массой, меньшей потребностью воды и человеческих усилий.

Еще одна партия шлиха, с кусками породы значительно большего размера, лежала прямо под открытым небом, но за забором и колючей проволокой. Ее сняли с нижней части, изпод галереи. На каменистых кусках породы как будто кто-то умышленно желтой краской подмазал неровности. Эти комья породы тоже нужно было промыть и отделить порошок, который покрывал все изломы природного материала.

Чтобы не провоцировать людей на лишние вопросы, члены комиссии, перетащив шлиховое золото в доводочную, закрылись на глухие замки и обедали сухим пайком. Помещение на несколько дней забаррикадировали. Никто не должен видеть и знать, что здесь происходит. Много таинственного и загадочного скрывает в себе этот домик. Здесь всю ночь за черной драпировкой горит свет. На всех дверях номерные замки. И самое интересное, конечно, - доводка золота до концентрации, требуемой строгим ГОСТом. Здесь при высоких температурах оно плавится и становится похожим на желтый водный раствор. С помощью серной и азотной кислот на большой газовой сковородке выжигают примеси и остатки породы. Потом используют ртуть, которая вбирает в себя все, что полегче. И, наконец, добавив химические компоненты, все это опять подвергают воздействию высоких температур, как бы выпаривая. В результате оставшиеся примеси улетучиваются, а чистое золото остается на сковороде.

В то время как в домике за колючей проволокой специалисты занимались своей «алхимией», ночная смена готовилась к отъезду на полигон. Бригадир окончательно согласовал сменное задание с горным мастером. Он еще раз получил подтверждение, что нужно вернуть снятую с поверхности горную массу на прежнее место, как они и договаривались. Кивнув головой и положив на стол вчетверо сложенную бумагу, Василий Васильевич вышел из балка. Машина с людьми ушла на участок.

Савченко развернул листок и прочитал:

«Горному мастеру участка

«Соболиная Падь»

ДОКЛАДНАЯ

В связи с отсутствием должных запасов золота по левому борту, просим Вас дать согласие на проведение экспериментальных работ по правому борту, с целью углубления разведочных работ, согласно горному отводу.

Бригадир механизаторов горного участка «Соболиная Падь»

Багрянцев В.В. геолог участка…»

Подпись бригадира, размашистая, крупная, стоит на положенном месте. А вот что написал Романенко: «До осмысления и полного изучения ситуации от подписи воздерживаюсь».

«Ох уж этот длинный черт, - в сердцах подумал Василий Николаевич, - испугался подстраховать меня от конфискации добытого золота. Самое главное - пока ни с кем не встречаться и не пороть горячку. Дело спорится, техника в деле, мужики вошли в режим работы. Теперь надо приложить максимум усилий, чтобы увеличить суточные объемы промывки. А наш трусоватый геолог пусть целенаправленно работает по левому борту и ждет проекта на правый. Я сегодня на селекторном совещании скажу о затягивании проектировки. Пусть подстегнут геологов. Ведь мы давно дали свои подробные соображения по отработке правого борта ключа».

Тревога, как острая зубная боль, мешала горному мастеру думать о многочисленных делах. В мыслях постоянно мелькали слова: «колода», «инструкция», «гортехнадзор», «проект». Он понимал, какая угроза нависла над его карьерой золотодобытчика.

Начался радиообмен с общей информации главного инженера артели. Он сказал, что в целом артель - а это пять добычных участков, в том числе и «Соболиная Падь», - вышла на пять килограммов металла в сутки. Затем начали опрашивать участки. В первую очередь заслушивались крупные, с вероятным потенциалом до килограмма в сутки. Савченко сидел как на иголках. Сто пятьде сят граммов золота в сутки, что давала «Соболиная Падь», - очень мало. Он решил, что будет требовать проект, а других вопро сов поднимать не станет.

Уже заслушали четырех начальников участков. Дошла очередь и до «Соболиной Пади». Василий Николаевич не поверил своим ушам. Вместо того, чтобы отругать их, главный инженер спокойно сказал, что «Соболиная Падь» запустилась в работу, и хоть мала еще суточная добыча, но он располагает сведениями, что в ближайшее время участок наберет мощность и пойдет хорошее золото. Техникой артель поддержит. Два тяжелых бульдозера на днях выйдут из капремонта и будут туда направлены.

В конце своего сообщения главный инженер объявил:

- Дачке-пять (позывной «Соболиной Пади») выйти завтра в 9.20 на связь. С вами будет говорить председатель артели.

Выключив рацию, все продолжали молча сидеть в конторском балке. А Савченко подумал: «О чем же завтра поведет речь Самохвалов?». На полигоне вроде все нормально. В ночную смену выйдут одиннадцать бульдозеров, и к утру все будет улажено. В доводочной кипит работа. Мужики надежные.

Бульдозеры работали в конце полигона по правому борту ключа. Шум моторов и скрежет железа не оглушал людей, как прошлой ночью. Промывочный прибор простаивал. И эта непривычная обстановка вызывала уныние в душе горного мастера. Не хватало громкого стука падающих камней, ударов водяных струй о железные бока направляющего шлюза, не подавалась порода. Обычно по шуму двигателей можно было, сидя у стола, определить, что происходит: поднимает ли бульдозер горную массу или пятится с пустой лопатой за очередной порцией. Низкие звуки холостых оборотов сменялись слишком высокими, надрывными. Иногда казалось, что еще мгновение - и машина не справится с тяжелой ношей и мотор заглохнет. Но нет, бульдозер успевает сбросить груду камней в бурлящую воду промприбора, и тут же его мотор начинает гудеть ровно. И следующая машина занимает его место. Даже по звуку падающих камней можно определить, какая машина работает. Засыпая, слышишь канонаду ударов с промприбора и шум моторов с центра полигона, а это совсем рядом с балками. Иногда от этого общего гула чуть-чуть позвякивают окна, как бы вторя надрывным голосам двигателей. К уставшим от дневной работы людям приходит крепкий сон. И, просыпаясь, теряешься во времени, так оно быстро пролетает.

Савченко долго не мог уснуть. Он все думал: «О чем со мной будет говорить председатель? Неужели кто-то доложил о большом ночном золоте? Вряд ли. С участка никто никуда не выезжал. Бульдозер до сих пор стоит, перекрывая дорогу. А что делается сейчас в доводочной, хоть и касается меня, но в меньшей степени, чем председателя комиссии. Главное не суетиться, не лезть туда, куда не положено по инструкции. Нужно строго этого придерживаться. И я не материально подотчетное лицо. Я всего лишь горный мастер и даже не уполномочен временно исполнять обязанности начальника участка. А если есть какие-то вопросы у доводчиков - пусть приходят. Я готов дать им все, чем располагаю. Но сам к ним не пойду. Есть порядок, и я его придерживаюсь. Хотя меня беспокоит: все ли там в порядке, есть ли там реактивы? Мужикам там нелегко: пропустить через плохо подготовленное доводочное помещение столько шлихового золота:

На участке жизнь начинается рано. В шесть утра все уже в движении: бегают бригадир и механик, повара заканчивают последние приготовления к завтраку, идет пересменка.

Задолго до начала дневной смены, когда геолог участка Романенко и пробщик Маслов уже собрались идти в столовую, открылась дверь балка и в ее проеме возникла тщедушная фигура.

«Ба-а, - раздались возгласы, - к нам пожаловал сам народный геолог!». Савочкин заулыбался, тепло поздоровался с обитателями балка, снял с плеча новенькую спортивную сумку с массой наклеек, расстегнул красивый коричневый жилет и сел, все время искоса с ухмылкой поглядывая на геолога.

- Ну как дела, Валерий Андреевич? - спросил Романенко.

- Работать приехал или проконсультироваться насчет золота чжурчженей?

Савочкин рассмеялся:

- Да о чем вы говорите, Константин Максимович! Это мы только попытались его найти, лазая по уссурийским горным расщелинам. Думали, вдруг повезет. Ведь в случае удачного исхода дела мы получили бы двести тонн чистейшего золота. Это не те крохи, которые мы с таким трудом добываем. Такое раз в жизни бывает. Но не тут-то было. Идей много, а денег мало, практически совсем нет. Мы даже общество создали, в основном из молодежи, студентов. Народ хоть и активный, с задором, но безденежный. А на одном энтузиазме далеко не уедешь. Тем более молодежи развлечения подавай. А тут одно из двух: или спрятанное золото в скалах искать, или песни да танцы до утра у костра устраивать. А совмещать эти два дела не следует, и я в этом убедился. Первое серьезной организации требует, а мы как-то вторым увлеклись. Поколесили по сопкам, повеселились и разошлись. Ориентиров нет, карт тоже, люди неопытные. Хотя я о потраченном времени не жалею. Столько хороших дней в памяти, новых друзей. Все время смех, шутки. Вы, конечно, меня понимаете, Константин Максимович.

- Ну теперь, когда у тебя такие друзья появились, к тебе просто так и не подойдешь, - со смехом проговорил Романенко. Видишь, сколько почты пришло тебе за последний месяц.

Он вытащил из стола объемистую пачку писем. Савочкин оживился, быстро пересчитал конверты и с досадой сказал:

- Опять семи писем не хватает. Наверное, на базе лежат и вахтеры их по ночам читают. Ладно, позже разберемся, узнаем, кто мою корреспонденцию разбазаривает. Константин Максимович, я ведь на работу приехал. Я знаю, что у вас основной пробщик есть, ну а я подменным согласен, возьмете?

- Да понятно, что ты согласен. Только вот что я тебе скажу. Вокруг Уссурийска сопок много - и все с расщелинами. Чтобы все облазить, не один год нужен. Может, тебе все-таки продолжить поиск золота чжурчженей?

- Нет-нет. Все это в прошлом. Я чувствую, что должен быть с вами, это мое призвание. Мне бы даже раньше прийти, и так, кажется, задержался. Очень я по вас соскучился. Ведь за два года привык и по траншеям вместе лазить, и кашу гречневую есть.

- Знаешь, Валера, пока ты со студентами песни да танцы под гитару устраивал, на твое место молодежь прибыла. Видишь, все полати заняты. Сельские парни на работу приехали, только что из армии демобилизовались. Один на подсобном хозяйстве, другой на бульдозере работают. Мы им помогаем, моральную поддержку оказываем. Василий Николаевич буквально несколько дней назад насчет них распорядился. Он ведь не знал, что ты приедешь, уже июнь на исходе. А так место твое свободным было.

- Ну и правильно он распорядился. Чего месту пустовать. Участок развивается, а значит - новый народ нужен.

- Перед самым твоим приездом мы с Савченко разговаривали и решили, что если ты появишься, то будешь жить в балке вместе с дизелистом. Там свободно, кроме вас никого не будет.

Но Савочкин вдруг запротестовал:

- Нет-нет. Я лучше у вас на раскладушке спать буду. А у старого дизелиста я жить не могу, уж больно скучный он человек. Разговоры у него одни: про железо да про горючее. А вообще, Константин Максимович, мне наш балок часто снится. И вы знаете, даже тогда, когда я сплю на мягкой постели в уютном номере хорошей гостиницы с телевизором и видеомагнитофоном. Бывает, поешь вкусно в ресторане, покрутишься под музыку с симпатичными молодыми девчатами, вернешься в свой номер, примешь душ - и такие сладкие сны тебе снятся. А иной раз только заснешь - кошмар в голове, будто едешь в балке, а потом проваливаешься в какую-то глубокую траншею вместе с вашим лотком да соскребушкой. Просыпаешься весь в холодном поту. Ну, думаешь, недобрым словом тебя на участке вспоминают. Надо быстрее туда возвращаться. Кроме того, и денег подзаработать не мешало бы.

- Ладно, Савочкин, пошли к горному мастеру. Как он скажет - так и будет. А место в балке для раскладушки найдется. Все равно днем не спим, все на полигоне с пробами занимаемся. Да и ребята против твоего соседства возражать не будут.

Они вышли из балка, а навстречу им мужики отдыхающей смены идут. Увидев Савочкина, обрадовались, зашумели. Подошли, стали по плечу хлопать и руку жать. Один из них приветливо сказал:

- Все-таки вернулся. Значит, не нравится уссурийские сопки прочесывать? Что ж, опять вместе работать будем.

Зашли к горному мастеру. Василий Николаевич немного удивился возвращению Савочкина. Посмотрев на него, он проговорил:

- А я считал, что ты где-то в крупном городе недалеко от Москвы обосновался, богатых невест обслуживаешь и в ус себе не дуешь.

- Нет-нет. Я артельщик со стажем, далеко от вас не могу уехать. Здесь мой дом, да и все вы мне как семья, да и женщины на ум не идут, грусть напала, - ответил Савочкин.

- А что ты не переодеваешься? Так и ходишь одетым попраздничному, как кавалер на балу. И откуда у тебя такие модные брюки с бахромой, и ремень широченный прямо-таки с натуральными камнями? Видно, на заказ сделан? А какая рубашка! Ослепительно белая, без воротничка! Никогда таких в продаже не видел. А руки-то все в наколках! Когда жестикулируешь, кажется, что вытатуированные змеи оживают. Ну, Савочкин, тебя прямо не узнают на полигоне. И как только такого симпатичного богатого мужика, да еще с высшим библиотечным образованием, твои женщины отпустили?

- Ну, Василий Николаевич, вы такими вопросами меня прямо в краску вгоняете, - с деланным смущением ответил Савочкин.

Все вокруг улыбались, слушая этот шутливый диалог. Савочкин видел общее веселое настроение и продолжал, как бы играя роль:

- Это вы зимой и летом в тайге сидите, деньги копите. А Савочкин не может отставать от мировой моды. Он уже с августа планирует, куда поехать, где хорошо отдохнуть, погулять можно. Василий Николаевич, я вам покажу фотографии тех райских мест, где я бывал. Будет свободное время - посмотрите, полюбуетесь, - Он полез в задний карман узких брюк и вытащил маленькую раскладную книжку. А в ней столько всяких визиток, адресов, фотографий!…

- Это я с моими друзьями. Видите, сколько их? Ну ладно. Поездил, посмотрел, повеселился и хватит. Пора за работу. Берете, Василий Николаевич?

Савченко потушил сигарету и с улыбкой посмотрел на Савочкина:

- Ну что ж, Валерий Андреевич, как ни крути, а вы наш пробщик, до сих пор в штате участка числитесь. Единственное, я недавно распорядился отдать твое место молодым парням из соседней деревни. Жить будешь с дизелистом. Правда, там шумновато, но другого места пока не предвидится. Участок идет на расширение. Мы уже не подготовительный, а добычной. Вот и делай выводы.

- Нет, к дизелисту я не пойду. Мы с ним не уживемся. А в своем балке я и на раскладушке спать согласен. И Константин Максимович не против, и с парнями, думаю, общий язык найдем.

- Ну, коль так, тогда размещайся - и завтра на работу. Савочкин с геологом вышли из балка горного мастера, о чем-то оживленно беседуя. Со стороны казалось, что разговаривают два приятеля, которые долго вместе колесили по стране, потом разъехались и вот снова встретились. Будто они договариваются о новой совместной работе, интересных встречах, а может, - о переписке с новыми симпатичными женщинами.

А из окон балков, мимо которых они проходили, то и дело доносилось: «Савочкин, наш Савочкин приехал!». Это мужики передавали друг другу последнюю новость. Все хотели с ним поговорить. Конечно, не о работе, не о том, как добывать пробы из сырых и глубоких траншей. Они хотели услышать от него рассказ о веселых похождениях, о свободной холостяцкой жизни. Только он может так про это рассказать, что все будут смеяться и говорить друг другу: «Хорошо, что Савочкин вернулся, сразу веселее стало».

Разобравшись с неотложными вопросами, горный мастер отправился на полигон. Теперь можно и технику в работе посмотреть, и обсудить дела с бригадиром. Как и договорились еще вчера вечером, всю технику дневной смены поставили на левый борт ключа. Савченко посмотрел, как свернули работы на целике. Издали увидел разбросанные пни, по уровню даже немножко выше породы нагребли. Это ничего, через пару дней галечный грунт осядет. Но все равно видно, что это разработанный кусок земли, и опытный горняк всегда поймет: здесь уже все взяли. А на самом деле как раз наоборот - тут еще много золота можно добыть. Василий Николаевич не сомневался, что время этого целика еще придет. А пока - пусть все так останется.

А вот и знакомая плакучая ива стоит, как зеленый островок. Но уже не среди вскрышных траншей и глубоких следов бульдозеров, а на старательно разровненной земле. Даже похорошела. И, наверно, за это время появились новые листочки, а другие подросли. И уже не липкие, но все еще просвечивающие под лучами солнца. Но рассматривать ему лесную красавицу уже было некогда, пора включать рацию.

Ровно в девять послышался голос дежурного:

- Пятый, пятый, ответьте.

- Пятый на связи, - отозвался горный мастер.

- Будете говорить с первым.

Председатель тут же взял микрофон, поздоровался и спросил, как идут дела.

- Участок запущен в работу, все на полигоне на первом блоке левого борта ключа.

Дальнейшие объяснения председатель не стал слушать.

- Ну что, Василий Николаевич, дело, на которое мы вас посылали в феврале, выполнено, добычной участок на новом месторождении создан, и, хотя сегодня показатели низкие, мы предполагаем, что в ближайшее время вскрытый полигон начнет давать золото.

Теперь лично о вас. Еще позавчера я подписал приказ о вашем переводе на другую работу. Вы назначены начальником уже работающего крупного участка с большим потенциалом. Это «Кабардинка». Там уже знают о назначении и ждут вас. Специалисты участка, партийная организация, объединение поддерживают такое перемещение, и мы считаем, что это пойдет на пользу нашему общему делу. Сегодня в шесть утра на

«Урале» к вам выехал вновь назначенный начальник «Соболиной Пади» Петр Викторович Васильев. Это бывший главный инженер шахты на «Дачке-3». С ним едет горный мастер Алексей Павлович Топорков. Согласно приказу, с 15 июня подготовительный период участка закончился, и он переходит в группу золотодобывающих.

Кстати, Васильев везет проект по отработке правой стороны ключа до разделительной линии горного отвода. Проект был подписан еще десятого числа, но из-за бездорожья вам не был доставлен: под рукой не оказалось «Уралов». А коль едет новый начальник с горным мастером, то, как говорится, им и карты в руки. Соберешь народ, представишь новое начальство. Поблагодари людей от моего имени за хорошую работу. Часам к трем отправь к переправе «130-ый» бульдозер. А «Урал» не отпускай, выезжай на нем в ночь или рано утром. Водитель доставит тебя ко мне на беседу и напутствие. И в этот же день, но на машине твоего участка уедешь на место дальнейшей работы. Завтра к одиннадцати утра я тебя жду на базе. Вопросы есть?

- Нет.

- До свидания.

Выключив рацию, Савченко закрыл дверь на большую защелку и в задумчивости сел за стол. Разговор, которого он так опасался, состоялся, и Василий Николаевич почувствовал облегчение. Наконец-то его оставят тревоги о целике, не дававшие ему покоя ни днем, ни ночью в последние дни! Теперь уже можно не бояться горнадзора, долгих разборок, конфискации драгоценного металла - проект подписан. Он, горный мастер, оказался прав. Добытое золото, которое лежит в доводочной, сегодня уже законное. Душа радовалась: тревоги остались позадисвалился с плеч тяжелый груз ответственности, и мысль о том, что он уподобился таежному хищнику, рыскающему по тайге в погоне за легкой добычей, перестала его терзать. Он не хотел ни у кого ничего отбирать, не хотел вырубать деревья, губить рыбу, наносить вред аборигенам, веками живущим здесь. Однако как не хочется покидать эти глухие, но уже обжитые и такие красивые места!

Василий Николаевич услышал тихое позвякивание стекол балка, вызванное гудением моторов работающей на полигоне техники. Этот звук, сливаясь с шумом ветра и дождя, создавал неповторимую музыку, оценить которую способны только люди, работающие здесь. Жаль, что сегодня нужно уезжать. Он много сил отдал этому участку - сначала бил к нему зимник, потом принимал технику и людей, запускал «Соболиную» в работу, наконец, добрался до большого золота. «А может, мне еще одну ночь провести здесь? - подумал он. - Нет, надо уезжать сегодня же». Василий Николаевич, не признаваясь себе в честолюбии, все-таки был доволен, что его старание, упорство и знания заметили - и вот он назначен начальником участка - а это престижная среди старателей должность.

Работа, о которой он постоянно думал все последнее время, отошла на второй план. Василий Николаевич вспомнил семью: жену Татьяну, дочь Ларису и сына Валентина. Он мысленно представил, как они стоят, улыбаются, машут ему рукой. Встал, прошелся по комнате и подумал, как бы оправдывая себя: «Ведь сделано все верно. Квартиру в Лозовом обменяли на большую в Харькове. Да, доплатили, зато детям будет где учиться. Пусть в театры ходят, пока отец в тайге золото добывает. А где сегодня еще заработаешь? Перестройка все порушила. Вот закончится сезон, приеду домой - мебель купим. А пока можно и на раскладушках перекантоваться. Жена пишет, что маленькая Лариска все время просит, чтобы отец ей привез немножко золота: «Я им украшу гребешок красного петушка, как в сказке, которую нам в садике читали».

Переживания последних дней и горечь одиночества от разлуки с семьей удушливой волной подкатили к горлу. Радость от повышения в должности и увеличения зарплаты не могли заглушить щемящую сердце грусть. Она порой захватывает тебя целиком, остаешься с ней один на один. И тогда тебе кажется, что ты никогда не вернешься из этой глухомани к жене, детям, близким, что тайга, как водоворот, затянет тебя в какую-то бездну. И единственным спасением становятся окружающие люди. И ты идешь в мастерскую, где жизнь бьет ключом: стучат молотки, гудят станки, ремонтники спорят, смеются, и ты тоже начинаешь ощущать себя причастным к их жизни и делам. Или отправляешься на полигон к механизаторам. Здесь, перекрикивая шум, грохот и лязг механизмов, с ходу включаешься в общий ритм работы. Ты не имеешь права расслабиться: от тебя ждут четких указаний и взвешенных решений. Но сейчас ты один на один в собственном балке, идти уже некуда, через час-другой прибудет новый начальник участка, а ты навсегда покинешь обжитое место. Становилось еще грустнее.

Поборов минутную слабость, Савченко поднялся, натянул сапоги и вышел из балка, чтобы дать последние указания бригадиру. Подошли механик, геолог и бригадир. Горный мастер сообщил им о новых назначениях, передал просьбу председателя правления артели поблагодарить коллектив за то, что он смог в короткие сроки запустить участок в работу, в результате чего «Соболиная Падь» из подготовительных переходит в разряд добычных.

- А от своего имени, - продолжал он, - я тоже хочу сказать всем спасибо за совместную работу, и коль меня назначили начальником участка «Кабардинка», то приглашаю всех туда в гости. А пока прошу находиться на своих рабочих местах, чтобы новое начальство смогло ознакомиться с участком и поговорить с людьми. Сразу после обеда в мастерской собираем весь коллектив и зачитаем приказ руководства артели. Василий Васильевич, я вас прошу подъехать к часу дня на бульдозере к переправе и встретить ваше новое начальство. И передайте водителю «Урала», на котором они приедут, чтобы он отдыхал. Сегодня в ночь мы выезжаем с ним в обратную дорогу.

Все разошлись, только геолог остался.

- Василий Николаевич, я бы не хотел расставаться с вами с тяжелым осадком на душе, не выяснив до конца наших взаимоотношений. Поверьте, я вас очень высоко ценю как специалиста. Но я до сих пор уверен, что написал все правильно. Ведь вы сами сказали: давай еще посмотрим левый борт, что мы и делаем. Хорошо, что свернули все незаконно развороченное, - Романенко все больше горячился. - Разработка без проекта вам ни к чему, это вас не красит как опытного горного инженера, а повод для разговоров дает. Я и подумать не мог, что вы навалитесь такой мощью на этот маленький целик. Мы в тайгу работать приехали, и, как вы правильно позавчера говорили, нельзя забывать, что мы наносим ущерб природе. Вот поэтому в проекте заложены культурно-технические работы, восстановление лесонасаждений. Конечно, после того, как мы возьмем золото, природа сама залечит нанесенные ей раны. А с другой стороны, вы пытаетесь взять то, чего не должны брать. Ведь золото, которое там лежит, еще даже не стоит на балансе у государства.

- Проект подготовлен и уже неделю как подписан, - перебил его Савченко. - Так что ваши упреки напрасны.

Романенко, на миг оторопев, быстро собрался с мыслями и обрадовано произнес:

- Вот это хорошо. Ведь всему коллективу участка известно, что получено больше обычного шлихового золота, а коли это узаконено, то будьте спокойны, все будет в порядке. Василий Николаевич, вы не хуже меня знаете, что опытный старатель, если и найдет где-нибудь самородок золота, то он его лучше забросит подальше от дороги, чтоб на него никто не наткнулся. Что такое сказать: «Я нашел самородок»? Спросят: где взял, как он лежал, а так ли это? Может, он с промприбора? Отпечатки пальцев, объяснительные, докладные, оправдательные характеристики - устанешь оправдываться. Органы подозревают в хищении, а доказать этого не могут. И будут еще много лет по пятам ходить.

Я работал на Амуре на прииске, так там один наш работник нашел на обочине дороги самородок, плашечку граммов в сто пятьдесят. И вот, зная, чем это ему грозит, забросил его, да неудачно. Самородок скоро нашли, сняли отпечатки пальцев, так оказалось, что эта плашечка побывала в руках еще двух человек, и все оставили свои природные автографы. Нашли всех троих и посадили. Эти порядки и сейчас сохраняются. Но это я так, Василий Николаевич, к слову,- спохватился Романенко, возвращаясь к началу разговора. - Мы с вами открывали это месторождение, у нас не было принципиальных разногласий, мы понимали друг друга и попрощаться должны по-хорошему. Возможно, на каком-нибудь участке вместе еще поработаем, чего в жизни не бывает. А сейчас отдайте мне эту бумагу, пусть у нового начальства в папке не мелькает. Ведь новая соскребушка всегда скребет по-новому, а это сугубо наши дела, и, как говорится, все, что было между нами, пусть с нами и останется.

Василий Николаевич протянул ему докладную. Тот положил ее на дно своего походного чемоданчика, защелкнул замок и, прощаясь, тепло взглянул в глаза горному мастеру, крепко пожал ему руку.

К обеду подъехал Васильев с новым горным мастером. Их сразу повели в столовую. Повар расстарался, и обед вышел на славу. Вот только спиртного не хватало - нельзя, в полевых условиях сухой закон. Начальник участка вручил отъезжающему Савченко решение правления артели.

Тот зачитал приказ вслух, сказал слова благодарности коллективу от лица председателя правления и себя лично. Все дружно подняли кружки с компотом и выпили за нового руководителя участка. После обеда пошли на полигон, в мастерские, потом в доводочную. Там кипела работа, стоял сильных запах серной кислоты и еще каких-то реактивов. Доводчики еще колдовали над шлиховым золотом той ночи, в разговор особенно не вступали, да никто им и не докучал вопросами.

Надо было торопиться. Обойдя все хозяйство, горный мастер с Васильевым ушли на берег ключа, где когда-то в траве он проспал время выхода на связь. Посмеялись, пошутили. Петр Викторович начал задавать вопросы, которые его могут беспокоить в первые дни работы. Василий Николаевич пытался его успокоить:

- Люди у нас подобрались хорошие, новичков мало. Плохо, что нет нормального общения с внешним миром, шесть месяцев не были на Большой земле. С местным населением живем мирно. По просьбе сельсовета несколько раз давал трактор для ремонта дороги в селе. Помогали горючим для автобуса, школьников возить в школу. Делали это безвозмездно. Земля-то их, а мы временно сюда приехали. Если вы проект привезли, то на пару лет работы можно рассчитывать.

Настало время рассказать начальнику участка о запасах:

- Левый борт уже ранее неизвестно кем отработан, мы вскрыли два блочка. Геологи дали подтверждение только на 35 сотых грамма на кубе, а фактически 20-25 получается. Тем не менее, объемы промывочного грунта наращиваем, принимаем и другие меры, ведь в сутки надо давать хотя бы полкилограмма. А правый показал граммовое золото. Мы немножко там поработали, всего одну ночь. Ну а дальше вы сами разберетесь, как без потерь и грамотно отработать эту зону.

- Ну и сколько взяли?

- А я пока и сам не знаю. Мы с вами были в доводочной, сами видели, что там творится. Мужикам ни поесть, ни поспать некогда. А подключить людей в помощь не имеем права.

- А доводочная техника?

- Да никакой. Трехлитровая ступа с набалдашником да газовая сковородка. Хотя мужики опытные, свое дело хорошо знают. Но если, как по расчетам, триста граммов золота в сутки, то 15-20 килограммов шлихов можно перемолоть, но когда их

200, 300, 500 килограммов, то здесь нужна маленькая мельница, как на нашей обогатительной фабрике, шлиха вмиг в пыль превращаются. А мы все в ступе долбаем.

Петр Викторович встал, подошел к ручью, бросил несколько камешков в воду. Постоял, подумал и пошел назад.

- Вот скажи мне, Василий Николаевич, как ты сюда забрел, как сумел таких серпантинов понастроить? Зимой, наверное, не так красиво, а сейчас прямо как в Швейцарских Альпах. Пока поднимались на «Урале» на перевал, я как-то не замечал, а как вниз поехали, глянул - дух захватило. И участочек как картинка смотрится, весь в зелени утопает, даже полигона не видно. И ключ извивается замысловатыми зигзагами, а вода в нем прямо серебром сверкает. Как горняк, могу засвидетельствовать, что участок посажен очень грамотно. Я понимаю, сколько сил потребовалось, чтобы в наших дальневосточных зимних наледях пробиться и так аккуратно и бережно вписаться в красивую природу.

- Сейчас даже руководители артели не жалуют. По зимнику, бывало, заглядывали, а весна пришла, все расквасилось, так никто не заезжает. Ведь никому не хочется на «130-ом» бульдозере бока бить.

- Ну ладно, Василий Николаевич, полигон показал, технику я видел, с народом по ходу работы познакомлюсь. А что касается шлихового золота с правого борта - это дело стоящее. Постараюсь побыстрее вникнуть, да и мужикам надо помочь. Если и дальше так пойдет, никто не скажет, что хлеб зря едим.

Потом Савченко предложил:

- Давай в наш балок зайдем. Глянешь, что ребята в проекте накрутили с целиком. Может, какие свои соображения выскажешь, они нелишними будут.

- Хорошо, сейчас заглянем. Так ты сегодня едешь в ночь, а завтра в 12 уже встреча с председателем. Он хорошего мнения о тебе, да и я, хоть и бегло, но оценил твою работу. Вижу, что дело организовал ты неплохо, для себя участок готовил. Весь полигон разведочными траншеями опутал, а это о многом говорит.

Последний раз Василий Николаевич зашел в свой балок, который был ему пристанищем почти шесть месяцев. Он так сжился с обстановкой, что ему казалось: уложить и расставить все по-другому просто нельзя. А самое главное - это четыре маленьких окошечка, которые давали полный обзор того, что делается на полигоне, в мастерской и на промывочном приборе. Просмотрев проект, горный мастер одобрительно кивнул:

- Предложения, которые мы с геологом давали, учтены, - подчеркнул он, - проект позволяет ведение экспериментальных работ и маневрирование площадями. Есть возможность поставить для промывки еще один промприбор, - вытащив записную книжку, Василий Николаевич записал число, когда был подписан проект. - Ну что, пора в дорогу.

Все вышли попрощаться. «130-й» бульдозер стоял рядом, и два солдатских вещмешка уже лежали в кабине. Помахав рукой, Савченко забрался в бульдозер. Ему предстоял долгий путь длиной в четыреста километров до центральной базы, где его ждал председатель, и еще шестьсот километров до «Кабардинки», на которой его тоже ждали - люди еще неизвестного новому назначенцу горного участка.

Сам полигон находился в нижней части маленького ключа Светлый, а вокруг громадные сопки, некоторые высотой почти девятьсот метров, и два перевала. Дорога проходила почти по высотам. Справа и слева такие пропасти, что даже страшно вниз смотреть. С высоты не просматривались деревья, все сливалось в сплошной зеленый ковер, разукрашенный голубыми нитями мелких ключей с громкими названиями Бодрый, Сильный, Богатый.

В сутки намывали до полутора килограммов металла, было задействовано два промприбора, но участок шел на выработку. По проектам работы хватало только до осени. Геологи старались продлить жизнь участку, пятьдесят лет исправно дававшему золото, но прирезать было уже нечего: на десятки километров вокруг все ключи отработаны, и в ряде мест закончено рекультивирование земель. Все шло к закрытию. Часто приезжали специалисты из артели и из объединения в Хабаровске, но никто радикального решения предложить не мог. И куда перебрасывать участок, с его большим парком техники, мастерскими, общежитием? Старатели переживали за ставшую родной «Кабардинку», и это сказывалось на общем настрое. А Савченко мучил вопрос: зачем его перебросили с «Соболиной Пади», если работы здесь сворачиваются? А тут и геологи уехали. Сразу возникла проблема: как можно намыть четыреста килограммов золота в сезон?

Вернулся как-то бригадир Петр Крайнов из командировки с центральной базы и во время разговора об артельных новостях заметил:

- Василий Николаевич, вы допускаете ошибку. Уже месяц в должности, а все нашего крестного отца не посетили. Надо ехать представляться. Все начальники участков, которые до вас работали, обязательно к нему заглядывали и по делам советовались. Часто у него бывают начальники участков «Большая Северная», «Каменка», «Комсомолец», «Щедринка». Даже сам председатель нередко к нему заезжает. Что ни говори, а это он и месторождению жизнь дал, и поселки создал. Несколько тысяч людей здесь проживало. Видите, какие дома еще от тех времен остались.

- Что за крестный отец? - встрепенулся Савченко. Петр Васильевич удивился:

- Так вы не знаете? Старый маркшейдер тут неподалеку живет. Он эту землю всю исходил и знает, как свои пять пальцев. Работал еще в тридцатых-сороковых годах в разных должностях. Звать его Кривицкий Василий Моисеевич. Я с ним лет двадцать знаком. Сосед его нынешний всю жизнь пробщиком у него был. Он и сейчас любого геолога за пояс заткнет. Они с Кривицким почти одновременно сюда приехали. Только первый по направлению объединения «Приморзолото», с академическим образованием, а пробщик в наши таежные места по вербовке с Урала прибыл.. Зовут его Григорий Николаевич, фамилия Ткачук. Только вы, если с ним встретитесь, не вздумайте любопытствовать, откуда у него взялась кличка «цыганский барон», да и вообще не употребляйте при нем слово «цыган». До сих пор обижается на это прозвище, хотя получил его еще в 36-м году.

- А в самом деле, откуда у него это почетное звание? - улыбаясь, спросил Савченко.

- Длинная история! Он спас жизни более тысячи беглых цыган, уберег их от магаданских лагерей и расстрелов, помог создать цыганский колхоз в деревне Таборово - она и сегодня существует. Как раз по дороге на «Кабардинку» находится. Сейчас Ткачуку за восемьдесят, но он хорошо помнит дела прошлых лет. Живет рядом с Кривицким, он его давний помощник. Если доведется встретиться - поделитесь впечатлениями. Оба специалисты и личности незаурядные.

- Конечно, с такими легендарными людьми нужно обязательно познакомиться, - решил Василий Николаевич. - Посоветуюсь с ними, может быть, подскажут, как продлить жизнь «Кабардинки».

- Обязательно! - воскликнул Крайнов. - Я сегодня по дороге домой заезжал к Кривицкому, так старик мне сказал: «Что-то ваш начальник ко мне глаз не кажет. Он что, известной фамилии? Такие бывают очень высокомерными и даже заносчивыми. Мнят о себе как о больших специалистах. Если он и впрямь такой, тогда мне с ним встречаться ни к чему. Одному говоришь - он тебя понимает, а другой только вид делает. Хотя сам делами управлять не может. Людям один вред от такого начальника».

Савченко подумал: «Строг, видать, старик. Я тоже мало что читал, еще даст от ворот поворот».

- Ну так что, Василий Николаевич, как мне в такой ситуации быть? - отвлек Крайнов от раздумий Савченко. - Писать записку, чтобы Кривицкий вас принял или пока повременить?

- А удобно будет передавать через кого-то? Ну ладно, садись и пиши, а я диктовать буду.

Потом Савченко дважды прочитал сочиненный текст. Он был кратким:

«Василий Моисеевич!

Вас беспокоит начальник горного участка «Кабардинка» Савченко Василий Николаевич. Я много слышал о Вас. Если сможете, примите меня на следующей неделе в понедельник или вторник.

Заранее вам благодарен.

С уважением, Савченко».

- Вот, отдай шоферам. Пусть завтра же завезут. А мне на понедельник бензовоз занаряди под соляр. До Вострецова довезет, оставит, а обратным рейсом из Зареченска заберет на участок. Ну что, договорились?

- Да-да, вопросов нет, - Петр бережно свернул письмо вчетверо и вышел.

Первое время на новом участке как-то скучновато было. Много незнакомого, даже природа другая, неприветливая. То ли дело «Соболиная Падь»: полигон весь в зелени, кругом цветет черемуха, дикие сливы и груши, целые островки благоухающего шиповника. А сколько вокруг разноцветных пионов! И запах такой успокаивающий. Почти незаметно течет ключ, а как прелестны его заводи! Так бы и сидел целыми днями с удочкой. Пусть бы даже рыба не клевала, просто хорошо побыть в окружении такой красоты.

А как удачно все на полигоне расположено! Все службы рядом. Промприбор можно передвигать параллельно с отработанными блочками, не нанося ущерба постройкам и соблюдая природоохранные меры. Подача воды и ее использование в промывочных целях происходит в замкнутом режиме с целой сетью отстойников.

А какие хорошие люди остались на том участке! Они понимали горного мастера с полуслова. Савченко никогда не повышал на них голос и не возвышал себя над простыми механизаторами. А что рановато копанул целик - ну что ж, виноват. А с другой стороны, он приехал в тайгу работать. Добывать золото - это его профессия.

Савченко узнал, что у его предшественника имелись особо приближенные люди, а остальное большинство было для него просто плохими работниками, и поэтому обращение с ними было соответствующее. Непонятно даже, как не произошла перестрелка между этими группами. Ведь все к тому шло. Случалось, во время жарких споров мужики выхватывали пистолеты. Все это происходило на почве унижения одних и незаслуженного возвышения других, которым даже оплата трудодня была увеличена.

Механизаторы написали коллективное письмо с просьбой отменить приказы, по которым они наказывались рублем. Савченко объяснил, что сам отменять приказы не имеет права, но считает их требования законными и сделает все, чтобы справедливость восторжествовала. Спустя десять дней по рации председатель артели сказал:

- Расскажи мужикам, что сегодня было правление и по вашему ходатайству все тридцать два человека на участке освобождаются от необъективных наказаний со стороны бывшего начальника. Мы подсчитали сумму вычетов. Это 127 тысяч рублей. Бухгалтерия их разнесет по счетам рабочих.

Окружающие территорию терриконы отработанной породы свидетельствовали о том, что золото здесь уже взято. Но новый начальник никак не мог понять замысел своего предшественника, который, не закончив первый блок, переходил сразу на третий. Постоянно мучила мысль: как поправить дело, ведь в оставшиеся четыре месяца участок должен дать еще 250 килограммов золота. А где оно лежит, как его взять? «Нет, надо обязательно посоветоваться с Кривицким, - подумал Савченко.

- Он ведь всю геологию этих мест в динамике знает».

И вот в понедельник Василий Николаевич пришел в дом старого маркшейдера. На пороге его радушно встретил сам хозяин. Они обменялись рукопожатием, и гостеприимная внучка бывшего маркшейдера Лариса Павловна, женщина лет сорока, провела их на летнюю веранду, обсаженную сиренью, черемухой и рябиной. Подальше, как бы на возвышенности, не отбрасывая тени на веранду, стояли два роскошных, но колючих дерева крушины. Рядом с крыльцом несколько разработанных грядок со всякой зеленью. А остальное отдано под плодовый сад. Яблони, сливы, несколько кустов алтайской облепихи и крыжовника. Малина уже дала урожай, а маленькая грядка клубники оправилась после сбора урожая и опять стоит зеленая.

Савченко разложил старые, истертые папки на большом столе. Он думал, что Кривицкий подойдет и поинтересуется, что это за бумаги и для чего привезены. В папках же были наброски проектов, которые давали возможность поработать на истощившемся полигоне хотя бы пару сезонов. Василий Моисеевич сидел в кресле и внимательно смотрел на Савченко. Тот тем временем, закончив свое дело, положил поверх разложенных листов карандаш и сел в гостевое кресло за маленький столик, покрытый белой скатертью, на которой Лариса уже расставила нехитрое угощение.

- Ну ладно, - сказал Кривицкий, - давай просто поговорим, не касаясь бумаг, лежащих на столе. Мне хочется знать, с кем я имею дело. Вот ты даже в записке пишешь, что много обо мне слышал, а я о тебе - совсем ничего. Уж больно далеко в южной зоне ты работал. Хотя геологические условия там почти не отличаются от условий севера. Разница в том, что у нас зимы холоднее, да перевалы уж больно опасные. Иной раз аж за облака уходят, и как едешь по таким высотам, всегда неприятно становится: уши закладывает, и кровь носом может пойти: Ты, Василий Николаевич, не обижайся, что я такой дотошный. Но хотя бы вкратце расскажи, откуда ты, что делать умеешь и нравится ли тебе твое дело. А я тихо посижу, тебя послушаю. Не бойся, ты же не на экзамене, говори все как есть. Мне всегда интересны такие рассказы.

Старик заерзал в кресле, усаживаясь поудобнее. Василий Николаевич начал рассказывать:

- Мои отец и мать - шахтеры. По окончании горного института я работал горным мастером, а затем начальником участка на шахте имени Дзержинского в Донбассе. Суточная добыча была пятьсот тонн, но добывали и больше. Мощность пласта - девяносто сантиметров. Весь уголь на оборонку шел. Военные представители на всех разнарядках бывали, а порой даже генералы в забой спускались. И, если мы план не выполняли, такой шум подымался!… Несколько последних лет я в артели. Немножко на «Соболиной пади» поработал. Начал ещё зимой дороги бить, да так до запуска и остался. Конечно, жалко было готовый участок передавать, коллектив хороший подобрался.

Тяжело уходить, когда с людьми сработался. Был женат, но развелся. Полюбил другую женщину.

Долго рассказывал Савченко о делах на «Кабардинке». Он знал особое отношение Кривицкого к этому месторождению. Совсем недавно пятьдесят лет участку отметили. Двадцать пять тонн золота добыто за полвека. Все знали, что Кривицкий - открыватель месторождения. Но все равно он не хотел, чтобы Савченко как-то особо отмечал его роль в долголетии предприятия и в тоннах добытого золота.

- Хорошо, Василий Николаевич, - продолжил разговор Кривицкий, - что ты инженерную мысль развиваешь и тем самым участку жизнь хочешь продлить. И в этом ты всегда можешь рассчитывать на меня, я тебя поддержу. А пока мы одни и мой помощник Ткачук еще не подошел, хочу высказать свое мнение по поводу «Соболиной Пади». Меня удивляет, как ты, горный инженер, без проекта целичок решил тронуть. Я хорошо знаю это месторождение, мы еще до войны хотели его отработать. Там ведь еще по тем нашим пробам двадцать граммов золота на кубометр выходило. Но мы не сделали того, что наметили, только левый борт частично тронули и ключ в разливе на сто метров расширили. Старатели через лоток с особой осторожностью породу пропустили. И тут же рекультивацию сделали и правый борт укрепили. А деревья, которые ты срубил, мы специально сажали. Вы, когда за этот целичок взялись, небось гадали: как можно было менее продуктивный левый борт отработать, а правый кому-то оставить? А никакой загадки тут нет. Горизонтальные уровни воды не позволяли в то время трогать правый борт. Если бы мы, погнавшись за большим золотом, начали там работы, то изменили бы русло крупного ручья и подвергли затоплению всю долину. А там двенадцать деревень. Куда людям со своим скотом деваться? Да и ключ этот их рыбой кормил, что тогда было важно, народ-то жил бедно. Потом пришли мелиораторы, понастроили своих систем, и, конечно, уровень воды упал почти на метр. Но все такие системы не вечны, их ведь содержать нужно. Пройдут годы, и природа постепенно свое возьмет - ключ снова станет полноводным. А что дальше? Вот вам и отгадка. Трудно было, плохо жили, но природу не обижали. Ты еще молодой специалист. Я хочу, чтобы ты не позволял себе небрежно относиться к горному делу. В нашем деле одна ошибка ведет к другой, в природе все взаимосвязано.

Савченко опустил голову: легко ли услышать от такого уважаемого специалиста обоснованные упреки! Он ответил:

- Вы правы, я виноват и признаю, что ваши замечания справедливы.

Василий Николаевич впервые оказался в такой ситуации и про себя подумал: «Правду люди говорят: большое золото без беды не бывает».

Пришел помощник Кривицкого, энергичный седой старичок Григорий Николаевич Ткачук. Они долго вместе обсуждали, как продлить жизнь «Кабардинке». На полу в чертежах и на больших картах была представлена вся геология золотого месторождения за многие десятилетия. Они втроем долго ходили вокруг различных карт, спорили, делали подсчеты и снова вглядывались в начертания на ватмане.

Довольный результатом встречи, Савченко возвращался на участок. Решение с перспективой было найдено неожиданно. Жизнь участка определилась на многие годы. Он был удивлен, насколько велики знания и богат опыт старых специалистов.

«Нужно ценить этих людей, открывших месторождения золота, на которых мы сейчас работаем, их жизнь прошла не зря, - думал Василий Николаевич. - Они много знают и щедро делятся этими знаниями».

Большое золото без беды не ходит.

Пословица.