Грязные игры

Глава 2

На следующее утро Джорджина и Шэрон подкатили к Трибюн-Тауэр одновременно, хотя и с противоположных сторон. Джорджину шофер подвез со стороны Ноттинг-Хилла,[4] где располагалась ее квартира. Она, как обычно, устроилась на переднем сиденье темно-синего, в тон ее глаз, «ягуара». Шэрон приехала с запада, из Фулема,[5] где у нее был собственный дом. В отличие от Джорджины она сидела сзади и, едва докуривая очередную сигарету, тут же принималась за следующую. Водителю категорически возбранялось заговаривать с ней.

Обе женщины были со всех сторон обложены свежими выпусками газет и без конца общались по мобильным телефонам со своими службами новостей, на ходу раздавая задания репортерам.

– Майкл, можем мы подкопаться к депутату-гомику, который вчера добровольно ушел в отставку из парламента? – спросила Джорджина, просматривая статью, которую только что выдрала из утреннего выпуска «Гардиан».[6] – Очень уж загадочны обстоятельства, связанные с его отставкой. Не исключено, что дело пахнет жареным, тем более что у него жена и трое детей.

– Похоже, от жены он ушел несколько лет назад, – поведал ей Майкл. – Мы уже достали адрес его дружка, и я только что отрядил туда Стоупа.

– Только осторожнее, – предупредила его Джорджина. – Если его родственники в курсе дела, то нам особенно разгуляться негде. Раз он оставил жену, то о супружеской измене речи быть не может. Ну ладно, через десять минут я подъеду, тогда все и обсудим.

– Алленби, мать твою! – завопила Шэрон в свой мобильник. – Сколько наших людей занимаются этим педерастом из парламента?

– Со вчерашнего вечера у его дверей постоянно дежурит наш фотограф, – нервозно ответил ей редактор отдела новостей.

– Я хочу знать про этого гребаного хрена все! – Шэрон так орала, что ее слышала вся редакция. – Когда он чихает и когда задницу чешет. Педерасты все одинаковые. Наведите справки во всех притонах, барах и забегаловках, где тусуются голубые. Распустите слух, что мы заплатим кучу денег за информацию о продажных мальчиках. Я хочу знать, кого он трахал, как часто и каким способом. Нужно вывести эту свинью на чистую воду!

У обеих женщин было кое-что общее. И та и другая пробивались наверх из самых низов. Шэрон начала работать очень рано. Уже в шестнадцать лет, сразу по окончании школы, она устроилась в редакцию местной газеты. Поначалу роль ей досталась довольно скромная: репортажи для колонок с информацией о салонах красоты и распродажах. Однако прошло не так много времени, и ее перевели в престижный отдел новостей. Ради сенсационного репортажа Шэрон была готова на все. И журналистка из нее получилась блистательная: она отличалась не только непревзойденным нюхом на сенсации, но и врожденным чутьем на перспективный источник информации.

В юности, еще не успев пристраститься к спиртному и табаку, Шэрон была совершенно неотразима. Внешне, во всяком случае. Она легко очаровывала людей и выведывала самые сокровенные тайны как у сварливых старушенций, так и у начинающих честолюбивых политиков.

В отделе новостей ее готовы были на руках носить и ласково звали Баллистической Ракетой. На Шэрон обратили внимание, и вскоре она уже печаталась в газетах национального масштаба. Любимым коньком ее был секс, в особенности сексуальные извращения.

Но однажды в три часа ночи, когда Шэрон несла вахту напротив дома любовницы одного из членов правительства, она вдруг поняла, что занимается ерундой. Грязь раскапывала она, а лавры пожинал редактор. Нет, в профессии репортера властью и не пахло – власть была сосредоточена в кабинете редактора. Главного редактора, если на то пошло.

Шэрон мгновенно сориентировалась и в считанные недели выведала сокровенные тайны нескольких коллег по отделу. Один из них оказался наркоманом, а второй – алкоголиком. И вскоре коричневые конверты, содержащие эти сведения наряду с компрометирующими фотографиями, загадочным образом оказались на столе главного редактора. Обоих сотрудников тут же уволили, а Шэрон получила повышение, заняв кресло одного из них.

Джорджина по окончании университета пробарахталась целый год, не в силах решить, чем заняться и где жить. Одно она знала наверняка: из Южной Африки нужно уезжать во что бы то ни стало.

Она перебралась в Австралию, где после двух лет стажировки в «Сидней морнинг геральд» влюбилась и вышла замуж. Брак продлился примерно столько же, сколько учеба в университете, однако о мужчинах и жизненных трудностях Джорджина узнала столько, что больше ей и не требовалось.

Когда заболел отец, она вернулась в Йоханнесбург и устроилась на работу в «Стар».

Год, который Джорджина провела на родине, выхаживая отца после не слишком серьезного инфаркта, окончательно и бесповоротно убедил ее: из Африки нужно уносить ноги, причем навсегда.

После того как с апартеидом в стране было покончено, оставаться здесь белой женщине с современными взглядами стало небезопасно. Джорджина попыталась устроиться на службу в «Соуэттен», политическую газету, ориентированную на темнокожего читателя, но ее не приняли.

Откровенное хамство, которым встретил ее помощник редактора, навсегда врезалось ей в память. «С какой стати я должен взять на это место вас, когда столько наших сидит без работы?»

Впрочем, вспомнив, с какой дискриминацией этому человеку пришлось столкнуться прежде, Джорджина не смогла судить его слишком строго. Кто знает, как она сама поступила бы на его месте, если бы роли вдруг переменились.

Джорджина упаковала свои нехитрые пожитки в чемодан и вылетела в Лондон. В конце концов, всю сознательную жизнь она мечтала попробовать свои силы на Флит-стрит.

Влиятельных друзей у Джорджины не было, да и акцент очень мешал, так что ей ничего не оставалось, кроме как с головой окунуться в работу. Сейчас, оглядываясь на прошлое, она не могла уразуметь, каким образом ей удалось сделать столь завидную карьеру. Трудолюбие, журналистское чутье, готовность соблюдать правила «честной игры» – все это, конечно, тоже имело определенное значение. Однако главную роль сыграли уникальная способность Джорджины объединять вокруг себя людей и ее яркие организаторские способности, отмеченные еще в ее школьной характеристике.

Вдобавок время появления в Лондоне, самый конец восьмидесятых, совпало с почти повсеместной модой на женщин-руководителей. Газетные магнаты, осознав, что стремительно теряют читательниц, смекнули, что могут вновь завоевать их, если доверят самые ответственные посты в своих изданиях женщинам.

Яркая, привлекательная внешность Джорджины тоже не повредила.

Она подъехала к Трибюн-Тауэр в восемь тридцать. Хотя здание это, расположенное в самом сердце Сити, уже не было самым высоким в Лондоне (пальму первенства давно перехватил Канэри-Уорф[7]), оно по-прежнему оставалось одним из наиболее современных. Конструкция из стекла и стали, возведенная тридцать лет назад, благодаря мягким линиям казалась выше, чем была.

Окна кабинета Джорджины выходили на юг, и из них открывался замечательный вид на Тауэрский мост и величественную цитадель Тауэра.

Сегодня Джорджина облачилась в свой любимый костюм, который, как она полагала, приносил ей удачу. Она вообще считала, что красный – ее счастливый цвет. Джорджина верила в свою счастливую звезду. Она твердо знала: одного ума и трудолюбия не хватит, чтобы добиться в жизни успеха и обрести счастье. В глубине души Джорджина была довольно суеверна, что, по-видимому, унаследовала от матери-католички.

Стоя перед огромным – от пола до потолка – окном, она задумчиво вертела в руках крохотное золотое распятие, подаренное ей матерью в далеком детстве. В размытых бликах ранних солнечных лучей она разглядела собственное отражение. Да, получив этот пост, Джорджина поправилась на несколько фунтов, и это ее вовсе не вдохновляло. «Ты женщина в теле», – ляпнул ночью ее любовник в порыве страсти.

«А все эти чертовы чипсы поздними вечерами, будь они неладны!» – подумала она, зарекаясь впредь прикасаться к этой дряни. Майкл вечно угощал ее ими, и она никак не могла отказаться. Майкл Гордон заведовал отделом новостей в ее газете. Джорджина подумала, что нужно первым делом позвонить ему и положить конец слухам об уходе. А обсудить все подробно можно и позже.

Лишь об одном Джорджина сожалела: поместив заметку о своей отставке в «Телеграф», она не только запугала Дугласа, но и ввела в заблуждение собственных подчиненных, заставила их волноваться. Впрочем, утешила она себя, порой цель оправдывает средства.

Да, она внесла в работу своих людей нервозность и сумятицу, и теперь ей предстояло собрать всех сотрудников редакции и успокоить их. Однако говорить им о том, что настоящая сеча только начинается, тоже не стоит.

К половине одиннадцатого все были в сборе. Джорджина вздохнула и, покинув кабинет, остановилась перед столом своего секретаря Стива. Как обычно, она успела ввести его в курс дела. Стив встал из-за стола и теперь жался за ее спиной.

– Внимание! – громко выкрикнула Джорджина. – Прошу всех сюда!

Все дружно повернулись к ней, но многие остались сидеть. На лицах читались страх и отчуждение.

По традиции главреды собирали персонал по одной-единственной причине: возвестить о своем «уходе». Этим словом извечно пользовались «уходящие», не желавшие объяснять, что их уволили или даже вышибли коленкой под зад. Подобно премьер-министру любой главред твердо знал: рано или поздно ему придется уйти.

– Всем меня слышно?! – крикнула Джорджина.

В ответ послышался нестройный хор утвердительных возгласов.

– Все вы, наверное, слышали сплетни о моем якобы неминуемом уходе из «Санди трибюн». Так вот я хочу, чтобы вы знали: эти слухи напрочь лишены оснований. В отставку я не подавала. Никуда я не ухожу. А теперь – прошу всех вернуться к своей работе.

Закончив эту тираду, она повернулась, чтобы вернуться в кабинет, и тут же за ее спиной грохнуло громовое «ур-ра!». Джорджина вошла в кабинет, закрыла за собой дверь и, приблизившись к окну, уставилась на величественный Тауэр. Затем услышала, как дверь ее кабинета приоткрылась. Вошел Майкл Гордон.

– Блестяще сработано, Джорджи! Ты почти всех провела. Не знаю, что ты задумала, и пытать тебя не стану, но одно скажу: я очень рад, что ты остаешься.

Майкл был настоящий профессионал, который в своем деле собаку съел. В первое время он воспринял Джорджину с недоверием, да и она не питала к нему дружеских чувств. Выходец из Северной Англии, он относился к уроженке ЮАР с явным предубеждением. Однако мало-помалу отношения между ними стали налаживаться, а взаимное уважение постепенно переросло в теплую и искреннюю привязанность.

Джорджина была уверена: Майкл ее в беде не бросит. Да и сама она всегда была готова прийти ему на выручку в трудную минуту.

Не успела она вернуться в свой кабинет, как Пит Феретти, генеральный менеджер «Трибюн» по маркетингу, позвонил Шэрон.

– Ну как там эта стерва? – прошипела Шэрон. – Объявила об уходе?

– Нет! Я спущусь через пару минут. – Феретти быстро сбежал с этажа, который занимала редакция «Санди», и ровно через минуту влетел к Шэрон.

В «Трибюн» его прозвали Хорьком за «непревзойденную верткость, с которой он вылизывал задницу Шэрон».

Между тем Шэрон бушевала с самого утра, ее визги и проклятия разносились по всей редакции. Вообще-то для Шэрон такое поведение было нормальным, однако наметанный глаз Феретти уловил признаки, указывавшие на то, что она взбешена не на шутку: и без того далекая от идеала, кожа Шэрон пошла багровыми пятнами, местами под ней вздулись изжелта-бурые желваки.

Как всегда, изо рта ее торчала зажженная сигарета, а в пепельнице едко дымился незагашенный окурок. Рукава ярко-синего жакета были закатаны по локоть, огромный бюст, стиснутый узким, не по размеру, чудо-бюстгальтером, воинственно торчал и при малейшем движении колыхался, как маятник.

– Скажи мне, дерьмо, что она уволилась, скажи мне, говнюк, что она сдохла, скажи мне, старый потаскун, что ее ноги тут больше не будет! – проорала Шэрон, барабаня по столу кулаками.

Феретти провел пятерней по черным вьющимся волосам и начал излагать события трехминутной давности. Шэрон при этом продолжала не переставая колотить по столу.

– Значит, они кричали «ура»? – зловеще переспросила она, когда Феретти замолчал.

Одно радовало Феретти: к нему лично вспышки ярости Шэрон, как правило, отношения не имели. Зато преимущества в себе таили более чем весомые. Воспользовавшись ситуацией, например, он мог легко свести счеты с кем угодно из своих противников. Он прекрасно понимал, что Шэрон сумеет тем или иным способом избавиться от любого, кто симпатизирует Джорджине, сколько бы времени на это ни потребовалось.

Беда была лишь в том, что «ура» кричали все. И Шэрон это не могло понравиться. С этой мыслью Феретти извлек из кармана заранее приготовленный список врагов и вручил Шэрон.

– Рокси! – громогласно завопила она.

Феретти давно уразумел, что, вызывая свою доверенную помощницу, Шэрон тем самым давала понять, что аудиенция закончена. Что ж, он свое дело сделал. Феретти засеменил прочь, мелко перебирая ногами, словно ожидая пинка под зад.

– Спасибо, зайчик, – бросила ему вслед Шэрон. – Налей мне водки – живее!

Роксанна поставила на стол чашку и, вынув из холодильника термос с водкой, налила большую порцию. Она верой и правдой служила Шэрон уже два года – никто из предыдущих помощников не продержался так долго – и отлично знала, какую дозу требует душа хозяйки в минуту кризиса.

– И вызови сюда эту стерву Джорджину, как только я вернусь от Холлоуэя.

Оставшись одна, Шэрон позвонила по внутреннему телефону Эндрю Карсону, исполнительному директору группы «Трибюн»:

– Встретимся сегодня вечером у тебя, в обычное время. Ничего не вышло. Она остается.

Десять минут спустя Шэрон сидела лицом к лицу с Холлоуэем, и ядовитая синева ее жакета была единственным ярким пятном в его спартанском кабинете. Шэрон выложила перед Дугласом наспех скрепленную копию своего доклада толщиной с телефонную книгу. Поздно, слишком поздно она поняла, что переплести такой фолиант попросту невозможно. На титульном листе значилось:

СКРОМНЫЙ ШАЖОК ДЛЯ ШЭРОН – ГИГАНТСКИЙ СКАЧОК ДЛЯ «ТРИБЮН»

Дуглас принялся нетерпеливо листать ее увесистый труд.

– Где основные выкладки? – спросил он, не поднимая головы.

– Дуглас, я хочу, чтобы вы детально ознакомились с моим планом перехода на ежедневный выпуск, – сказала Шэрон, неожиданно для себя начиная заводиться. – Я корпела над этим проектом денно и нощно, и мы должны проработать все детали. Это очень важно. – Она заерзала в кресле, и казалось, ее огромные груди вот-вот вывалятся из жакета. Вслед за щеками, покрытыми несколькими слоями косметики, покраснели ее шея и грудь. Сначала пунцовая сыпь, очертаниями напоминающая карту Италии, выступила в ложбинке между дынями грудей, затем краска распространилась дальше.

– Подробности меня не интересуют, – отрезал Дуглас. Затем, приподняв голову, спросил: – Сколько мы экономим, сокращая штат?

– Это написано на пятнадцатой странице, там, где речь идет о реструктуризации двух газет…

– А в целом сколько мы выигрываем? – перебил он.

– Я сокращу штат на пятнадцать процентов, – ответила Шэрон, лихорадочно перелистывая фолиант. – Подробно это расписано в третьем разделе на шестнадцатой странице…

– На сколько возрастет тираж? – вновь прервал ее Дуглас.

– В первый же год – на пятнадцать процентов, но это только начало…

– Ни одной британской газете еще не удавалось так значительно увеличить тираж за год. Тираж твоего «Дейли», между прочим, падает. Как же ты рассчитываешь добиться такого роста?

– Дуглас, я все продумала. Новые разделы, новые журналы, активизация рекламы на телевидении…

– И как, по-твоему, это отразится на годовых доходах? – язвительно поинтересовался он. – Не забывай, Шэрон, это наш бизнес, и мы должны делать на нем деньги. Вижу, ты не успела как следует проработать этот вопрос. Джорджина представила мне куда более впечатляющие предложения. Я должен четко видеть, из чего ты намереваешься извлечь доход и в каком размере. Встретимся снова, когда ты подготовишься. – Дуглас отодвинул от себя фолиант и снял трубку телефонного аппарата, давая Шэрон понять, что говорить им больше не о чем.

Тяжелые шаги, громогласная брань и сочные проклятия, которыми Шэрон щедро угощала своих подчиненных, известили Роксанну о приходе ее босса задолго до приближения последней.

– Хватит бездельничать, вы, засранцы! – рявкнула Шэрон на двух молодых репортеров, которые болтали возле кофейного автомата. – Если на этой неделе ни один из вас не раздобудет мне настоящую сенсацию, я вас обоих уволю! Поняли? И тебя, Эдвардс, заодно с ними! Когда ты видел свою гребаную подпись под статьей в последний раз?

Эдвардс вздрогнул и привычно втянул голову в плечи. Так случалось всегда, когда Шэрон набрасывалась на него с бранью.

– Шэрон, разве мой сегодняшний репортаж не тянул на сенсацию? – робко осведомился он.

– На сенсацию? – взвилась Шэрон. – Да это было дерьмо собачье! Вонючее дерьмо, отрыжка шакалья! И на первую полосу я поставила его лишь потому, что все остальное воняло еще хуже!

Шэрон наклонилась к нему так, что их лица разделяли считанные дюймы. В ноздри Эдвардса шибанул спертый табачный дух, смешанный с еще более стойким запахом перегара. Шэрон утопила недокуренную сигарету в почти нетронутой чашке кофе Эдвардса и, громко топая, влетела в свой кабинет, захлопнув за собой дверь. Однако не успела она опустить свой внушительный зад на стул, как вновь вскочила, пулей вылетела из кабинета и устремилась к какому-то юнцу, который сосредоточенно пялился на экран монитора.

На вид лет пятнадцати, тощий, угловатый подросток был облачен в мешковатые брюки, дешевую старую рубашку и галстук, наверняка позаимствованный у отца. Стоя спиной к креслу главреда, он не заметил разразившейся бури.

Шэрон на цыпочках подкралась к нему, взглянула на монитор и гаркнула:

– Кто ты такой, мать твою? И какого хрена игрушками забавляешься? Это редакция газеты, а не геймерский клуб.

Подросток, вздрогнув, обернулся, и на Шэрон уставились два испуганных глаза за толстенными линзами.

– С другой стороны, можешь и не отвечать, – сказала, чуть поразмыслив, Шэрон. – Кто бы ты ни был, ты уволен. Пошел отсюда, засранец!

И Шэрон решительно затопала в свой кабинет, но на сей раз Роксанна сама подскочила к ней с вытаращенными глазами.

– Шэрон, – испуганно пролепетала она, – это же Питер, сын близкого друга председателя совета директоров. Сейчас у школьников каникулы, и по просьбе сэра Филипа его взяли к нам на практику.

Шэрон, что было для нее абсолютно несвойственно, растерялась. Сэр Филип, председатель совета директоров «Трибюн», был человеком не только весьма уважаемым, но и влиятельным. Даже Дуглас Холлоуэй прислушивался к его мнению.

– Почему, мать твою, ты мне сразу не сказала? – процедила она. – Ты обязана информировать меня обо всем, что здесь происходит. Приведи его сюда, живо!

Через несколько минут она полностью овладела собой.

– Заходи, Питер, – проворковала Шэрон, когда паренек, вконец смущенный, вошел в ее кабинет. – Присаживайся. Надеюсь, моя шутка тебя не напугала? Ну как, нравится тебе у нас?

Питер провалился в глубокое кресло, а Шэрон уселась на край стола напротив и наклонилась вперед, пытаясь заглянуть в глаза мальчику.

Он робко приподнял голову и уставился на глубокий каньон между двумя холмами. Еще несколько дюймов, и он мог бы зарыться носом в эти фантастические груди. Шэрон нависала в такой близости от Питера, что в ноздри его шибанул ее запах, неповторимый солоновато-терпкий запах женщины, о котором он столько читал. Не раз он мастурбировал, представляя себе нечто подобное. Он ощутил знакомый волнующий жар в паху.

– П-простите, не понял, мисс… – растерянно пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от захватывающего зрелища.

– Чем ты тут занимался? – игриво спросила Шэрон, наклоняясь еще ближе к подростку и с удовлетворением замечая, как его щеки заливает румянец, а под ширинкой тонких брюк вырастает внушительный бугор.

– Серфингом, мэм, – пробормотал юнец.

– Да? Какая прелесть! И пожалуйста, зови меня Шэрон. Не представляю, однако, как можно заниматься серфингом в такую погоду.

– Это компьютерный термин, – пояснил Питер. – Он означает «рыться в паутинке». Или – Интернет прочесывать.

– Ах, так ты, значит, компьютерный вундеркинд, да? – спросила она.

Вместо ответа мальчик вдруг затараторил:

– Прошу вас, позвольте мне продолжить. Я понимаю, что нарушаю ваши правила, но это ведь вовсе не игрушки. Я просто пытался взломать пароль вашей системы. У меня к этому тяга похлеще наркотиков. В школе меня давно Питером Хакером прозвали.

– Почему?

– Потому что мне ничего не стоит взломать код любой компьютерной системы, – с гордостью ответил подросток, оседлав наконец любимого конька.

– Ах, как занятно! – пропела Шэрон. – Ну-ка иди сюда, продемонстрируй мне свое мастерство.

Усевшись за компьютер, Питер вмиг преобразился. Монитор запестрел калейдоскопом картинок, надерганных отовсюду.

– Вот гороскопы на вторник, – сказал Питер, пальцы которого, словно у заправского пианиста, так и порхали над клавиатурой. – А вот запрос в финансовое управление, который послал кто-то из ваших репортеров. А тут еще что-то, адресованное министру образования. – Питер обернулся и вопросительно взглянул на Шэрон. Она внимательно всматривалась в монитор через его плечо.

– Да ты просто умница, Питер! – воскликнула она. – Хотя это, наверное, и не очень сложно. Ты открыл файлы, к которым имеют доступ все сотрудники нашей газеты. Скажи, а можешь ты выловить что-нибудь из «Санди трибюн»?

– Конечно, – уверенно ответил мальчик. – Никаких проблем. – И его пальцы вновь забегали по клавиатуре. – Как насчет их колонки «Здоровый образ жизни»? – спросил он буквально минуту спустя.

– Это тоже несложно. Попробуй найти что-нибудь из их закрытой информации. Если, конечно, это тебе по силам, – не удержалась Шэрон.

– Чтобы запустить программу, нужен пароль. Какое-нибудь ключевое слово, – сказал Питер.

– Попробуй набрать «бомба», малыш, – посоветовала Шэрон. – На журналистском жаргоне это означает офигительно шикарный материальчик.

– Ну вот, как насчет этого? – пять минут спустя горделиво осведомился Питер. Он вывел на экран ударный материал «Санди трибюн», подготовленный к выпуску для ближайшего уик-энда. – Хотя ума не приложу, чего они нашли сенсационного в участии правительства в организации садового фестиваля.

У Шэрон захватило дух.

– Да ты просто гений! – выдавила она. – Послушай, а ведь можно, наверное, засечь, что ты взламываешь чужие файлы?

– Вторая моя кличка – Одинокий Рейнджер, – высокомерно ответил Питер. – Я следов не оставляю.

– Здорово, – улыбнулась Шэрон, ласково гладя мальчика по плечам и глядя, как под его ширинкой вновь растет бугор. – Прошу тебя, сделай мне маленькое одолжение. Покажи этот свой фокус моему другу. Вы с ним тезки – его тоже зовут Питер. Питер Феретти. Он не журналист, так что это вполне нормально. В семь часов в моем кабинете, тебя устраивает?

Питер просиял.

– Значит ли это, что я могу остаться в редакции? – уточнил он.

– Если будешь помалкивать о том, чем мы тут занимались, можешь оставаться здесь сколько душе угодно.

Шэрон была настолько взбудоражена, что на время совершенно забыла о жестоком унижении, которому подверг ее Дуглас Холлоуэй. Но теперь, когда Питер ушел, болезненные воспоминания нахлынули с новой силой. Наконец, устав хандрить, она вызвала Роксанну.

– Мне нужен Феретти, – коротко бросила она, закуривая очередную сигарету.

Прошло несколько минут, и Феретти прошмыгнул в ее кабинет, улыбаясь во весь рот. Но стоило ему взглянуть на лицо Шэрон, как улыбка исчезла с его губ.

– Эта стерва побывала у Холлоуэя раньше меня, – процедила Шэрон.

– Ну и что? – с недоумением спросил Феретти.

– Мерзавка опередила меня с планом перехода на ежедневный выпуск!

Узкая мордочка Феретти вытянулась.

– О нет! Откуда она пронюхала о твоих замыслах?

Шэрон склонилась над столом и свирепо прищурилась. Щеки ее угрожающе побагровели.

– Этого я пока не знаю. Но в одном сомневаться не приходится: необходимо уничтожить эту гадину.

Феретти скользнул в кресло напротив и с серьезным видом кивнул:

– Ваше желание – закон, босс. Какие будут указания?

– Я хочу установить за ней круглосуточную слежку, – процедила Шэрон. – Мне нужно знать об этой дряни все: кто ее трахает, с кем она трахалась раньше. Нужно раскопать ее прошлое, поднять все архивы, посмотреть медицинскую карту, проверить банковские счета. Я должна собрать на нее полное досье: фотографии, записи переговоров. Хорошо бы установить микрофоны в ее кабинете. Мне плевать, сколько это стоит – никакие расходы меня не остановят. Отныне и впредь она чихнуть не посмеет без моего ведома. Но заруби себе на носу, Хорек: ни одна живая душа не должна знать о нашем плане. Усек?

– Да, – ответил Феретти. – У меня есть человек, который располагает нужными связями. Расходы я спишу на бюджет новостей, но вам придется поставить свою подпись.

Бюджет газеты на добычу новостей превышал два миллиона фунтов стерлингов. Многие публикации основывались на источниках, раскрывать которые было нельзя. Обычным делом было списывать расходы на журналистское расследование, результаты которого так и не были опубликованы. Самые сенсационные слухи, не подкрепленные фотографиями, документами или иными неопровержимыми доказательствами, на газетные полосы не попадали. Порой добрый месяц уходил на добычу материала, однако кончалось дело лишь списанием внушительной суммы в расходной статье бюджета.

– И все-таки дела идут не так уж плохо, – закончила Шэрон. – Будь у меня ровно в семь вечера. Хочу познакомить тебя с молоденьким компьютерным чудиком.

– О, Шэрон, ты мастерица мальчиков совращать! – радостно пропел Феретти. – Хорошенький он, да? Молоденький? Член приличный?

– Грязный развратник, ему, наверное, еще и шестнадцати нет. И еще, – мстительно добавила она, – к несчастью для тебя, он натурал.

– Натуралы мне еще больше нравятся. – Хорек осклабился. – Если брать по фунту стерлингов за каждый раз, что я отсасывал у натурала, я мог бы свою газету выпускать. И чем они моложе, тем слаще. Я просто трепещу от нетерпения. Заметано, вечером увидимся.