Грязный Гарри [другой перевод]

— Давай!

Прожектор вспыхнул, ослепительный белый свет разорвал туман. Луч промахнулся на добрых два фута, чиркнул по углу будки и высветил на поверхности крыши яркую, почти «лунную» дорожку.

БУМ!

Гарри стрелял чуть левее светового пятна, и пуля разнесла угол вентиляционной будки.

— Левее! — крикнул он. — Левее!

Чико плавно сместил луч прожектора, и он на мгновение выхватил из темноты ноги убийцы, который зигзагом мчался по крыше, продираясь сквозь лабиринт развешанного белья.

БУМ!

Разрывная пуля с пронзительным визгом вошла в покрытие крыши у самых ног человека, оставив после себя каверну диаметром никак не менее десяти футов. Человек полуобернулся на бегу и выстрелил с бедра, почти не целясь, в направлении прожектора. Пуля попала в ограждение крыши, где-то посередине между Гарри и прожектором. Осколки кирпича и не уступающего ему в твердости строительного раствора со свистом ушли в небо, словно шрапнель.

БУМ!

Издав глухой хлопок, лопнула бельевая веревка, один конец ее с полощущейся на ветру одеждой взметнулся вверх, словно хвост воздушного змея.

— Черт возьми! — Гарри был вне себя от ярости.

Убийца нырнул за кирпичное ограждение лифтовой шахты и бросился навзничь. Гарри видел ствол его винтовки и тщательно прицелился в оштукатуренный угол.

БУМ!

Угол ограждения скрылся из вида в клубах каменной крошки, и убийца снова бросился бежать — низко пригнувшись, он, тем не менее, продолжал стрелять с бедра, из навинченного на дуло глушителя вырывались длинные языки пламени. Пуля, словно рассерженная пчела, прожужжала рядом с головой Гарри, другая вырвала из рук Чико прожектор, засыпав его с ног до головы битым стеклом.

— С тобой все в порядке, Чико? — окликнул его Гарри.

Чико сидел на гудроновом покрытии и тупо таращился на искореженный прожектор:

— По-моему… по-моему… да.

Гарри проклинал темноту. На противоположной крыше он ничего не видел, кроме слившихся неподвижных теней, — Гарри внимательно вглядывался в каждую из этих теней и молил Бога, чтобы одна из них двинулась с места.

— Ну же, ублюдок, — шептал он, — беги, спасайся!

И молитва его была услышана. Убийца несколько раз выстрелил на бегу — винтовка его закашлялась, плюнула языками пламени, и пули пронзили вращающуюся конструкцию. Неоновая труба взорвалась, осколки ее дождем посыпались вниз. Замкнувшиеся провода ощетинились каскадом синих искр. Часть перебитой металлической решетки рухнула с высоты семи этажей на мостовую, предав забвению розового ИИСУСА.

— Мы упустили его! — это был вопль отчаяния. Человек мчался к аварийной лестнице, траекторию его движения можно было проследить лишь по тонким струйкам пламени огрызающейся винтовки. И прежде чем у Гарри появилась наконец возможность ответного выстрела, человек уже скрылся из вида.

— Вперед! — держа «винчестер» двумя руками, Гарри рванулся к двери и провалился в темноту — он стремительно бежал вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Черным ходом выскочил в переулок. За спиной со взведенным револьвером в руке сопел Чико.

— Прикрой перекресток, Чико!

Увидев, как Чико рванулся в сторону ярко освещенной улицы, Гарри нырнул в темный проход между двумя зданиями — винтовка плотно прижата к бедру, указательный палец на спусковом крючке. Он двигался медленно, тщательно соизмеряя шаги, глаза ощупывали каждый дверной проем, каждую груду мусора. Он завернул за угол и оказался в следующем проулке, еще более узком, темном и зловещем. Ладони его вспотели от напряжения: в столь ограниченном пространстве тяжелый и громоздкий «винчестер» представлялся не вполне уместным. Гарри отдавал себе отчет, что если сейчас что-то и произойдет, то все будет окончено в долю секунды. Размышляя, не бросить ли ему «винчестер» и продолжить поиск с более удобным пистолетом, Гарри на чем-то поскользнулся и пребольно стукнулся коленом об асфальт. Грубо выругавшись, вскочил на ноги. Немного тянуло запястье левой руки, которой он подстраховал падение, а через дырку на правой штанине холодный ночной воздух приятно обдувал ссадину. Пальцы его были в чем-то липком, в чем-то, что напоминало бензин… или кровь.

— Что за черт, — пробормотал Гарри и поглядел вниз. Под ногами его медленно растекалась маленькая черная лужица, в которую впадал тонкий ручеек, начинавшийся где-то среди мусорных баков на противоположной стороне проулка. Между двумя из них лежало что-то, издали напоминавшее кучу тряпок. Гарри сделал шаг в том направлении, и в ту же секунду из-за угла выбежали инспектор Ди Джорджио и три офицера полиции с пистолетами наготове и включенными фонарями.

— Сюда! — крикнул Гарри. — Посветите сюда!

Полицейские бросились к Гарри, лучи фонарей, как безумные, скакали по стенам, выхватывали из темноты горки мусора. Наконец все они слились в один мощный пучок света, и тонкий черный ручеек превратился в багровую полосу… А куча старой одежды — в распростертое окровавленное тело инспектора Джо Уэстона.

Фрэнк Ди Джорджио положил пистолет на землю и опустился на колени. Остальные стояли рядом, в круге света были отчетливо видны две фигуры на асфальте, одна полусогнутая, другая распластанная и неподвижная. Фрэнк Ди Джорджио провел освидетельствование быстро, как по учебнику для выпускного курса полицейской академии, хотя одного взгляда на Джо Уэстона было достаточно, чтобы сказать: никаких признаков жизни, пульс не прощупывается. Фрэнк повернул голову и посмотрел на молчавшего Гарри Каллахэна.

— Он мертв. Один выстрел… в грудь.

Гарри кивнул. В горле першило, как будто туда насыпали сухой золы, тяжело оттягивал руку бесполезный «винчестер».

— Должно быть, он выскочил прямо на этого негодяя, — торопливо заговорил Ди Джорджио. — Он даже не успел вытащить пистолет из кобуры. Ты предупреждал его, Гарри, ты сказал, что этот тип очень опасен.

— Это я упустил сукиного сына, Фрэнк, — безжизненным голосом сказал Гарри. — Этой пушкой можно остановить слона, а я промахнулся.

Ди Джорджио отвернулся и медленно поднялся на ноги.

— Вот как. Ты промахнулся, — он наклонился и поднял пистолет. — И все же Джо не следовало разгуливать здесь с пистолетом в кобуре. Ты предупреждал его, Гарри.

— Да.

Гарри резко повернулся и пошел обратно, к огням Вашингтон-сквер и ревущим сиренам.

Масштабное мероприятие. Сложнейшая операция, которая обязана была завершиться захватом человека на крыше. Но в результате они получили лишь промелькнувшую тень — и смерть.

Глава 5

Стоит мне появиться, и всех притягивает сила моей личности. Человек, который ходил по Луне, — тоже Скорпион… Вице-президент Америки — Скорпион. Скорпионы вершат великие дела… Они притягивают людей. Они обладают магнетизмом.

— А ты красивая, — сказал он, — очень красивая.

Девушка на заднем сиденье хихикнула и смущенно заерзала:

— Ой, ну вы скажете!

— Я видел, как ты вышла из кино и пошла к автобусной остановке. Я сказал себе: какая красивая девушка. Красивая и очень славная.

— Вы так смешно говорите. Ой, даже не смешно, а… мило.

— Я очень милый человек, я Скорпион.

— A, это из астрологии.

Она снова хихикнула и мотнула головой, отбрасывая назад длинные прямые волосы.

Он вел машину и искоса поглядывал на девушку. Он мог разглядеть ее только в те моменты, когда машина проезжала под уличными фонарями. Поэтому образ ее, казалось, вспыхивает и гаснет, как в каком-то древнем немом фильме, но она была молода, очень молода, с гладким овальным лицом в обрамлении светлых волос. На ней был свободный красный свитер и короткая юбка, почти не прикрывавшая полные белые бедра.

— Подвезти?

— А куда вы едете?

— Куда угодно…. Просто катаюсь.

— А вы можете подбросить меня до Портола и Слоут?

— Ну конечно… запрыгивай.

— Ой, как здорово!

— Хочешь есть?

— Вот это да!

— Как насчет славного гамбургера и пива?

— Ух ты!

— Или пицца с кока-колой?

Он протянул руку и положил на ее бедро, пальцы нежно поглаживали упругую прохладную кожу. Девушка напряглась и испуганно посмотрела на него.

— Скажи мне, — мягко спросил он, — ты когда-нибудь смотрела в лицо Богу?

Море холодное, оно движется над холодными камнями. Вода плещется над скалами, и скалы эти черны. Если я брошу камень, он взмоет в воздух и полетит сквозь тьму ко дну моря.

Человек бросил камень вверх, но в темноте не было видно, как он падает. Он прислушался и уловил приглушенный всплеск.

— Ко дну моря, — повторил он.

Он сидел на четвереньках, положив руки на худые колени, и качался на каблуках взад и вперед. В темноте. Дул ветер, и на мысе было холодно, но тело его горело и покрывалось потом. Через час начнет светать. Так говорили звезды. Он многое знал о звездах и о путях их. Где должна быть каждая звезда в определенное время дня и ночи, в определенное время года — это он тоже знал. Звезды были постоянны. Они никогда не разочаровывали его. Их имена-названия он помнил сердцем и мог повторить их наизусть, как литанию.

Альтаир… Сириус… Вега…

Они были его друзьями, эти звезды. Особенно Альтаир и несколько других в созвездии Скорпиона. Он посмотрел на небо, но громада моста Золотые Ворота закрывала почти весь небосклон. По мосту ехала машина, в безмолвии ночи гул ее двигателя казался особенно громким.

— Ублюдки, — проговорил человек. — Грязные ублюдки.

Гнев возвращался, он разрывал тело и наполнял его острой, горячей болью. Теперь пот лился ручьями, он задыхался.

— Мерзкие ублюдки!

Ветер в клочья изорвал его слова. Вздрагивая всем телом, человек вскочил и по узкой крутой тропинке стал подниматься к автомобилю. Скоро рассвет, а ему еще столько надо сделать.

Это было паршивое утро, серое и промозглое, над городом грязной простыней полз туман. Через пропыленное стекло круглосуточной забегаловки на Филберт-стрит Гарри мрачно обозревал пейзаж. И погода, и улица не нравились Гарри категорически, хотя, учитывая настроение, в котором он пребывал, его вряд ли обрадовал бы и погожий весенний денек. Он отхлебнул полуостывшего кофе и снова принялся разглядывать пустынную улицу.

— Просто не повезло, — сказал Чико Гонзалес.

Он делился этой мыслью, наверное, раз пятнадцатый, но от многократного повторения она пока так и не стала весомей. Во всяком случае, Гарри этого не чувствовал.

— Сукин сын был у меня в руках, — пробормотал он и сделал еще один глоток.

Нельзя сказать, чтобы Гарри сильно терзался, хотя воспоминания о неудачной операции оставляли неприятный осадок на сердце. У него же был «винчестер», следовало просто отстрелить ублюдку голову! Но и Джо Уэстону следовало бы как следует подумать, прежде чем отправляться в темный проулок без напарника. И уж что точно следовало сделать, так это хотя бы достать из кобуры пистолет. Но он совершил ошибку и поплатился за это жизнью. Теперь его имя будет выгравировано на маленькой золотой звезде, которую вмонтируют в мемориальную доску в холле Дворца правосудия. На этой доске уже много таких звезд с именами, Джо Уэстон будет одним из них.

— Куда теперь? — устало спросил Чико.

Гарри пожал плечами и одним глотком допил кофе:

— Туда же… И заниматься тем же.

На лице Чико отражалось сомнение:

— След уже остыл, Гарри.

— Может быть… а может, и нет.

След действительно был уже холодный, и Гарри понимал это. И все же кто-то мог что-то заметить, все равно что. Убийца вошел в здание, потом покинул его. На чем он приехал? Автобусом? Такси? Машиной? Если на машине, где он ее припарковал? Прямо на улице? На стоянке? В переулке? Они выясняли это всю ночь, допросили всех, кто во время перестрелки был на Вашингтон-сквер или поблизости. Все слышали выстрелы, но никто ничего не видел.

Человек с сумкой? Коричневые брюки? Светло-коричневая ветровка? Нет… нет… по-моему, я никого не видел с такими приметами.

Человек с незапоминающейся внешностью. Человек-тень. Один из толпы. Безликий. Его видели сотни, но с какой стати его запоминать? Любой горожанин каждый день видит тысячи новых лиц, которые тут же забывает. И зачем их помнить? С какой стати кто-то должен был запоминать этого человека? И все же…

— Придется снова начинать издалека. Так… Русский холм и Потреро. Что-то должно проясниться. Этот тип крутится где-то поблизости, Чико. И я подозреваю, что у него есть машина. Надо поработать в этом направлении. Шансов у нас немного, но, кто знает, иногда люди запоминают автомобиль, а не водителя. Например, помятое крыло, просто старая модель — понимаешь, что-то, что бросается в глаза и откладывается в памяти. Если нам удастся связать автомобиль с двумя убийствами, считай, это уже кое-что.

— Шансы по-прежнему невелики, — покачал головой Чико.

Гарри сделал вид, что не заметил пессимизма напарника.

— Начнем с убийства Рассела. Мальчишки с Потреро-хилл любят глазеть на машины. Пройдемся веером от Сьерры и Тексас и посмотрим, что это нам даст. Тем временем Ди Джорджио и Бейкер будут работать на Вашингтон-сквер, а Сильверо и Маркус займутся районом Карлтон-тауэр. Потом сравним наблюдения. Если хотя бы два описания совпадут, у нас появится нить.

Чико выразительно поднял брови, но Гарри избегал смотреть на него. Он хватался за самую тонкую соломинку. Он прекрасно понимал это и знал, что Чико тоже прекрасно понимает, что Гарри это знает. Гарри тяжело вздохнул и полез в карман за мелочью. Чико опередил его, бросив на стойку несколько монет.

— Может, это глупый вопрос, амиго, — лукаво прищурившись, сказал он, — но мы когда-нибудь будем спать?

— Спать? — удивился Гарри. — А ты что, устал?

Они рыскали к востоку от Центральной больницы, колесили по улицам Потреро-хилл, которые носили названия всевозможных штатов — Техас и Каролина, Висконсин и Арканзас, Миссисипи и Пенсильвания. Чернокожие подростки отрывались от своих игр и отвечали на вопросы — вначале осторожно и недоверчиво, потом все более охотно и откровенно, по мере того как им становилось интересно.

Машина? Какая машина? У меня нет машины. Я катаюсь на скейтборде. Люблю свежий воздух, а все эти коптящие штуковины… нет, это не по мне.

Вообще-то, болтался тут голубой «шевроле»…

Черный «форд»… «форд-торино»… классная штучка!

«Ягуар».

«Мерседес»…

Старинный «эдсель»! Клянусь Богом!

Красный «пинто» с хромированными колпаками на колесах.

— Вот бездельники! — восхищенно покрутил головой Чико.

Была половина одиннадцатого утра, солнце постепенно начинало разгонять туман, и небо теперь напоминало изъеденное молью одеяло.

— Вернемся на Двадцать вторую улицу, а потом узнаем, как дела у Ди Джорджио и…

В динамике послышался треск, и голос оператора прервал Гарри:

— Группа семьдесят один… Группа семьдесят один.

Чико наклонился вперед и взял микрофон:

— Группа семьдесят один.

— Немедленно прибыть к лейтенанту Бресслеру. Код «два».

— Есть, — сказал Чико и повернулся к Гарри. — В чем дело?

Гарри стиснул зубы и до упора вдавил педаль газа. Ведущие колеса дико взвизгнули на асфальте, что несказанно обрадовало местных ребятишек, и машина, как пришпоренная лошадь, рванулась по Двадцать второй улице к шоссе, рев сирены прижимал прохожих к стенам домов. Когда Бресслер объявлял «двойку», следовало пошевеливаться.

В комнате инспектора атмосфера была накалена до предела, Гарри почувствовал это, едва открыв дверь: перекошенное лицо Фрэнка Ди Джорджио, напряженные фигуры офицеров. А за стеклянной перегородкой нервно ходил по своему кабинету лейтенант Бресслер. Гарри направился прямо к нему.

— Итак?

Щеки Бресслера покрывала двухдневная щетина, глаза запали. Он молча разглядывал Гарри.

— Все круто переменилось, Гарри, — произнес наконец лейтенант. — Он захватил четырнадцатилетнюю девочку.

— Когда?

— Прошлой ночью. Ее зовут Мэри Энн Дикон. Она пошла в кино и не вернулась домой. Родители не слишком беспокоятся, если она не приходит к полуночи, — крупная, хорошо развитая девчонка, у который полным-полно ухажеров. Поэтому они решили, что она с кем-то любезничает, или, черт его знает, чем сейчас занимаются с парнями крупные, хорошо развитые девчонки! В три утра они позвонили в полицию, на ее поиски бросили отдел по борьбе с подростковой преступностью. С таким же успехом они могли этого не делать.

Бресслер резко отвернулся и взял со стола коробку из-под обуви. Она была обернута в плотную коричневую бумагу, один край которой оказался уже надорванным.

— Это было адресовано мэру. Вначале ее изучили люди из отдела по борьбе с терроризмом, а потом направили нам… После того, как увидели, что внутри.

Он сбросил крышку и вручил Гарри сложенный лист бумаги:

— Прочти.

Это была записка, написанная мягким черным карандашом, каждая буква тщательно выписана, словно по школьным прописям для каллиграфии. Гарри прочитал ее вслух, чтобы было слышно и Чико, который стоял в дверях кабинета:

— «Мэри Энн Дикон. Похоронена заживо».

Гарри показалось, что ему за шиворот бросили кусок льда. Он слышал прерывистое дыхание Чико и удары собственного сердца.

— Похоронена заживо?

— Читай дальше, — хриплым голосом сказал Бресслер.

Гарри снова опустил взгляд на неестественно белый лист.

— «Грязная игра полицейских ублюдков заставила меня пойти на это. Поблагодарите за это свои тупые свинячьи головы. Выкуп за эту сучку — двести тысяч долларов старыми купюрами по десять и двадцать долларов. Деньги принесет один, в сумке. Эспланада у Дивизидарио. В девять часов вечера. Ей хватит воздуха до трех утра. Красный лифчик и трусики. Большие сиськи. Родинка на левом бедре». Вот ублюдок!

— Без комментариев, Гарри… Читай!

Гарри с такой силой сжал бумагу, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Он продолжал читать, с трудом выговаривая слова, голос его звенел, как натянутая струна:

— «Если все будет в порядке, вы доберетесь до девушки к двум часам ночи. Начнете хитрить — она умрет. Медленно задохнется». Подписано: «Скорпион».

Гарри двумя пальцами передал записку Бресслеру:

— Продезинфицируй.

Бресслер аккуратно сложил бумагу и опустил в плотный конверт.

— Отпечатков нет. Он очень осторожный, этот Скорпион. Очень осторожный и очень скрупулезный. И не шутит. Загляни в коробку.

Гарри подошел к столу и вывалил содержимое коробки на полированную крышку. Красный лифчик большого размера, красные нейлоновые трусики, завязанная тугим узлом длинная прядь светлых волос — и коренной зуб с запекшейся почерневшей кровью.

— Школьный дантист идентифицировал зуб, — голос Бресслера звучал подозрительно спокойно. — Он говорит, что его вырвали каким-то грубым инструментом, чем-то вроде пассатижей.

— Она мертва, — сказал Гарри. — Ты же понимаешь это, Эл!

— Мне известно лишь то, что написано в письме. Она будет жива до трех часов утра.

— Она мертва, — Гарри аккуратно, один за одним, убрал предметы со стола в коробку.

Побагровевший от гнева Бресслер бросил на Гарри испепеляющий взгляд:

— Мы больше не будем вникать в психологию этого типа, Гарри! Понятно?! Мы сделаем в точности то, что он требует, в точности, и никаких фокусов! Мы достаточно наигрались в разные игры прошлой ночью, и что мы можем предъявить? Погиб отличный полицейский, а теперь еще и Мэри Энн Дикон. Мэр собирает деньги из своих собственных… частных фондов, привлекает для этого частных лиц. Он готов на все, Гарри. Он заплатит. Все, что ему сейчас нужно, — это посредник.

В кабинете вдруг стало очень тихо, было слышно, как жужжит спрятанный в стене кондиционер. Лицо Бресслера превратилось в непроницаемую маску.

— Дерьмовая работенка, — Гарри смотрел прямо в глаза лейтенанту.

Бресслер кивнул:

— Он подкараулит посредника в темном месте, проломит голову и спокойно заберет деньги. Ты прав, работа дерьмовая. Берешься?

Гарри оглянулся, бросил взгляд на коробку с окровавленным зубом и аккуратно сложенными красными трусиками.

— А как же, — проворчал он, — пошло бы все это к чертям.

— Хорошо, — Бресслер решительно подошел к столу. — К шести вечера тебе надо быть в кабинете шефа. В шесть ноль-ноль, Гарри!

Все это время Чико молча стоял в дверях кабинета — увидев, что разговор окончен, он направился к Бресслеру:

— На каком этапе я подключаюсь к операции?

— Ни на каком. Ты в ней не участвуешь, — отвернувшись, ответил Бресслер.

Ни один предок в могучей ветви рода, к которой принадлежал Чико Гонзалес, не мог похвастаться хладнокровием и кротостью нрава — Чико обладал способностью закипать в совершенно безобидных ситуациях, а сейчас в его венах бушевала кровь древних хозяев континента.

— Не пойдет!

Бресслер вздрогнул, словно от пощечины:

— Повтори, что ты сказал, Гонзалес?

— Я сказал, не пойдет. Гарри один, без прикрытия — вы уверены, что это удачная мысль?

— Нет, — ледяным тоном сказал Бресслер, — не уверен, но мы будем действовать именно так.

— Значит, вы будете иметь еще одного покойника.

Лицо лейтенанта приобрело цвет домашнего клубничного вина — он ткнул пальцем в сторону Чико и рявкнул:

— А ну задержись на минутку, Гонзалес!

— Нет, я не задержусь здесь ни на секунду. Может, я и новичок, но не идиот. Теперь я понимаю, почему его называют Грязный Гарри… Да, теперь я это понимаю. Потому что ему поручают самую грязную, самую рискованную работу! Гарри прав, это дерьмовая работа, и вы не имеете права посылать его в одиночку!

— Ты сейчас договоришься у меня, Гонзалес! Я отстраняю тебя от операции, будешь патрулировать порт!

Бресслер протянул руку к телефону, но Гарри опередил его:

— Успокойся, Эл. Парень просто вымотался. Не надо ссориться, лучше дай ему как следует выспаться.

Бресслер помотал головой, словно собака, отряхивающаяся после купания:

— Проваливайте отсюда, оба!

Гарри усмехнулся и крепко схватил Чико за руку. Они вышли из кабинета лейтенанта, около своего рабочего стола Гарри остановился:

— Что это на тебя нашло, Панчо Виллья[6]? За такие разговорчики лейтенант может дать пинка под зад. Ты, видно, хороший человек, Чико, но папа Бресслер выступает в другой весовой категории.

— И все равно это несправедливо, — Чико исподлобья смотрел на Гарри.

— Мячик по-другому прыгать не умеет.

Гарри сел за стол, открыл боковой ящик и достал телефонную книгу.

— Отправляйся домой. У тебя же есть жена! Доставь ей такое удовольствие — или ты и с ней задираешься?

— Я не задираюсь, — буркнул Чико. — Имею я право на собственное мнение или нет?

— Нет. Ты расстался с этим правом, как только нацепил полицейский значок. Быть полицейским — все равно что служить в пехоте. Тебе приказывают взять высоту, ты идешь и берешь ее.

Чико криво усмехнулся:

— Да, но какие у нашего начальства основания…

— Я тебе уже все объяснил, Чико. Хочу надеяться, что ты понял.

Чико обиженно плюхнулся на соседний стул. На душе было гадостно и тоскливо. Он внимательно наблюдал, как Гарри перелистывает телефонную книгу.

— Что ты ищешь?

Гарри искоса поглядел на него:

— Иди домой. Твое дежурство закончилось.

— Но ты же что-то ищешь.

— Ты абсолютно прав. Я что-то ищу. Может, я и Грязный Гарри, но еще никто не называл меня Глупым Гарри.

Он с грохотом захлопнул справочник, снял трубку и резкими движениями стал набирать номер.

— Тебе понадобится прикрытие? — Чико жевал нижнюю губу.

Гарри утвердительно кивнул:

— Фрэнк Ди Джорджио болтается без дела.

— А я твой партнер.

— Твоя смена окончилась — и ты устал.

— Я неделю могу обходиться без сна.

— Ты уже большой мальчик, и я не могу указывать, что тебе делать, а что нет. Если хочешь остаться со мной, это твое личное дело.

— Я хочу остаться с тобой.

— О’кей, я тебя нанимаю.

На противоположном конце сняли трубку. Гарри прикрыл ладонью микрофон:

— Сид? Это Гарри Каллахэн… да… ну конечно… да. А как ты? Отлично… Слушай, Сид, требуется твоя помощь. О’кей? Замечательно… сейчас приеду.

Он повесил трубку.

— Выгодно иметь друзей, — Гарри встал и направился к выходу.

— Куда мы едем?

— Никаких вопросов, Чико, — наставительно поднял палец Гарри. — Иди за мной, делай то, что тебе говорят, и помалкивай.

Гарри быстро сбежал по лестнице, сзади, словно на веревочке, прыгал через ступеньки Чико. Он был рад, что может наконец-то двигаться, хоть что-то делать. А перед уходом он обернулся и улыбнулся. В ответ Бресслер еще больше насупился.

Магазинчик профессиональной радиоэлектроники Сида Кляйнмана размещался в уютном местечке на Гроув-стрит, неподалеку от Аламо-сквер. Сид не торговал бытовыми приборами, в его магазине бессмысленно было искать замену севшей телевизионной трубке или новый радиоприемник. Но если вас интересовало, о чем по частной телефонной линии за закрытыми дверями говорит тот или иной сенатор, следовало обращаться к Сиду Кляйнману. Одно время ходили слухи, что он поставил подслушивающее устройство на международную правительственную линию, но это же только слухи, не так ли?

Гарри и Чико с трудом протиснулись в комнату, до потолка заставленную электронными приборами. Кляйнман — гном в просторных серых брюках и грязных шлепанцах — возился у стенда, занимавшего добрую часть стены. Он повернулся на вращающемся стуле, вынул из глаза ювелирную лупу и протянул Гарри небольшую черную коробку.

— Гарантия сто процентов.

Гарри бросил огрызок дымящейся сигары на пол и движением каблука превратил его в труху.

— Я не собираюсь покупать эту штуковину.

Кляйнман изобразил на лице притворное возмущение:

— Гарри! Я прошу у тебя деньги? Сид Кляйнман брал когда-нибудь с друзей деньги? Нет! Просишь в данном случае ты. А я хочу, чтобы ты получил самую лучшую вещь… Лучшую из лучших! Если ты вернешь ее в целости и сохранности, Сид Кляйнман будет счастливейшим из смертных!

— Как это работает?

— Справится даже ребенок, можешь поверить. Прикрепляешь коробочку с внутренней стороны плаща. Твой друг вставляет в ухо наушник. Никаких проводов… никакой антенны… вообще ничего. Миниатюрный пластиковый наушник, как в слуховых аппаратах. Ты говоришь, он тебя слышит. Только не ори, а то он оглохнет.

— А в туннеле? — спросил Гарри.

Сид Кляйнман слегка приподнял плечо:

— Такие миниатюрные электронные чудеса имеют свой предел. Гуляй по открытой местности, и все будет по первому классу.

— По первому классу, — кислым голосом повторил Гарри.

На улице они испытали приборчик. Он прекрасно действовал в радиусе до четырех кварталов, особенно если поблизости не было больших зданий.

— Подождем до шести вечера, — Гарри убрал передатчик в отделение для перчаток. — Поезжай домой и ложись спать. Будь у эспланады к девяти. Поедешь на своей машине. Надень джинсы, свитер, кроссовки. Постарайся не привлекать к себе внимания. Этот тип чувствует полицейских за милю, поэтому веди себя естественно, но предельно осторожно. О’кей?

Чико задумчиво кивнул:

— Должен ли я иметь при себе пистолет?

Гарри раскурил сигару и пустил струйку дыма в небо:

— В управлении не любят, когда не при исполнении болтаются с оружием. Нет, при себе пистолет иметь не надо… Оставь его под сиденьем машины.

Двести тысяч долларов «десятками» и «двадцатками» выглядели внушительно. Двести тысяч долларов походили на изящные зеленые кирпичики — оказалось, что их не так-то просто упаковать в сумку, которая сейчас покоилась на столе шефа полиции. Очкастый молодой человек из аппарата мэра тихо чертыхался над ней и более всего походил на дамочку, которая пытается утискать в чемодан барахло мужа и при этом, не дай Бог, не помять сорочки.

— Готово! — торжественно объявил очкарик, втиснув последнюю пачку.

Шеф повернулся к Гарри:

— Очень большая сумма. Хорошо бы вас не ограбили.

— Я буду упорно работать над этим, — сухо ответил Гарри.

— Вам предстоит все сделать в одиночку. Этот человек войдет с вами в контакт. Видимо, он будет «вести» вас через весь город, чтобы убедиться, что вас никто не прикрывает. Идите туда, куда он вам скажет. Играйте по его правилам. И никаких сюрпризов. Вы имеете право на самозащиту, но не на агрессивность. Это понятно?

— Это понятно.

— Отдадите выкуп и возвращайтесь. Все. Если у вас есть вопросы, сейчас самое время их задать.

— Всего один.

— Слушаю.

— У вас есть клейкая лента?

— Да, по-моему, в верхнем ящике, — шеф озадаченно смотрел на Гарри.

Гарри обошел стол, открыл ящик и достал рулон липкой ленты. Закатав правую штанину, он достал из кармана куртки нож с шестидюймовым выбрасывающимся лезвием и накрепко примотал его к икре. Шеф поморщился:

— Как же это отвратительно, когда полицейский офицер нашего города умеет обращаться с подобного рода оружием!

Гарри зловеще усмехнулся:

— Я вырос в хулиганском районе.

Он опустил штанину, несколько раз топнув ногой, проверил нож, взял со стола сумку и вышел из кабинета. Сейчас он был похож на бродячего коммивояжера с образцами товаров.

Человек из аппарата мэра прищелкнул языком:

— По-моему, он довольно легкомысленно отнесся к двумстам тысячам долларов.

— Возможно, — согласился шеф полиции, — но лично я не хотел бы оказаться на месте того, кто позарится на эту сумку.

Теперь он был совершенно один. Порывы холодного ветра с залива веселили хрупкие белые яхты, выстроившиеся вдоль эспланады, и они то и дело пускались в пляс. Но противные якорные цепи не давали порезвиться как следует, и потому суденышки лишь раскачивались на волнах, словно резиновые утята в ванной. Гарри поднял воротник плаща и присел на скамейку напротив яхт-клуба. Сумка стояла между ног, и Гарри время от времени поглядывал на нее. Мимо прошли пожилой мужчина и мальчик, старик держал ребенка за руку. Малыш капризно надул губы и что-то сварливо бормотал себе под нос.

— Смотри, Алберт, это кеч[7], вон там… видишь, белый.

— Они все белые, — огрызнулся мальчик. — Все лодки белые.

— Верно, Алберт, но у этого синяя рубка. Увидел? Я показываю прямо на него.

— Хочу домой, — захныкал мальчишка, — есть хочу.

Они пошли прочь, старик неторопливо, наслаждаясь вечерней прогулкой, мальчик же норовил забежать вперед и нетерпеливо тянул деда за руку. Вскоре они скрылись из вида, снова стало тихо. Гарри поглядел на часы. Без десяти девять. Он прикурил сигару, взял сумку и неторопливо пошел вдоль эспланады. В конце ее виднелась телефонная будка — большой пластиковый пузырь на металлической стойке. Гарри снова сел на скамейку, ту, что неподалеку от телефона. Сунув руку за пазуху, нажал кнопку переговорного устройства.

— Жду, — негромко проговорил он. — Надеюсь, черт возьми, что ты меня слышишь, Чико. Ты же ведь не проспал, Чико, правда же?

В трех кварталах от эспланады Чико улыбнулся, услышав голос Гарри Каллахэна. Он сидел в машине, припаркованной напротив входа в гриль-бар.

— Я больше не могу говорить, Чико. Сюда идет какой-то рыболов. По крайней мере, он выглядит как рыболов. У него удочка… Но это еще ничего не доказывает.

— Правильно, Гарри, — пробормотал вслух Чико, — не верь никому.

Это действительно был рыболов. Он не обращал на Гарри ни малейшего внимания — закончив сложный ритуал прилаживания крючка, он некоторое время колдовал над наживкой, передвигал по леске грузило и поплавок и, наконец, забросил снасть в воду.

Было ровно девять вечера.

Глава 6

ДЗИНЬ…

ДЗИНЬ…

Гарри схватил трубку, не дожидаясь нового звонка.

— Алло?

На том конце была тишина, но Гарри слышал чье-то тяжелое дыхание. Наконец спокойный голос дружелюбно произнес:

— Сумка при вас?

— У меня в руках.

— Как вас зовут, мистер?

— Каллахэн.

— Просто Каллахэн?

— Гарри Фрэнсис.

— Вам нравится это имя, Гарри Фрэнсис Каллахэн?

— Привык, знаете ли.

После некоторой паузы тот сказал:

— А у меня нет имени. Вам не кажется, что так удобнее? Разве вам не хотелось бы не иметь имени?

Гарри начал потихоньку покрываться потом. Господи, подумал он, ну надо же так влипнуть!

— Не знаю, — натянутым голосом ответил Гарри, – никогда не думал об этом.

— Кто вы? Я имею в виду, чем вы занимаетесь?

— Я офицер полиции.

Из воцарившейся в трубке тишины повеяло ледяным холодом. Когда же человек заговорил снова, голос его был значительно жестче. Теперь в нем звучала неприкрытая ненависть:

— Ну ладно, полицейский. Слушай внимательно. Я не буду повторять дважды. A поступим мы с тобой так. Вначале я немного повожу тебя — надо убедиться, что за тобой нет хвоста. У тебя будет строго ограниченное время, чтобы добраться от одной телефонной будки до другой. Будет четыре звонка. Если ты не отвечаешь, я вешаю трубку, и конец игры. Тогда все, полицейский, девчонка умрет.

— С девушкой все в порядке?

— Ты тупица. Ты знаешь об этом, полицейский? Тупой ублюдок. «С девушкой все в порядке?» Что за идиотский вопрос!

Гарри с трудом поборол в себе желание рявкнуть в ответ.

— За труп мы не заплатим ни цента, — спокойно сказал он.

— Заткнись! Заткнись и слушай. Девчонка дышит. И будет дышать до трех утра. Запомни это, полицейский. Вбей это в свои поросячьи мозги. Теперь ты будешь делать, что я тебе скажу. Если мне даже покажется, что твои свинячьи друзья следят за тобой, девчонке конец. Если ты заговоришь с кем-нибудь, девчонке конец. Даже если ты нагнешься и погладишь бродячего пса, девчонке конец. Ты понял?

— Я понял.

— Это хорошо. Это очень хорошо. Слушай меня. Я буду следить за тобой. Не все время, но когда и где — ты не будешь знать. Машиной пользоваться нельзя. Будешь идти… бежать… ползти… но через десять минут ты должен быть на причале Скотт-энд, у бензоколонки… Четыре звонка или прощай девчонка. Понял?

— Да.

— Полицейский… Надеюсь, ты все же не законченный кретин.

Раздался мягкий щелчок, и в трубке послышались короткие гудки. Гарри швырнул трубку на рычаг, подхватил сумку и побежал.

— Причал Скотт-энд, Чико!

Оставалось только молить Бога, чтобы Чико услышал этот адрес.

Гарри бежал изо всех сил, распугивая парочки на бульваре. Оставив позади эспланаду, он повернул в направлении Скотт-стрит. Пересекая Джефферсон-авеню, он сбил с ног прохожего, и тот сердито прокричал ему что-то вслед. Пробежка до угла Скотт-энд действительно заняла десять минут — оказавшись под яркими фонарями станции техобслуживания, Гарри тяжело дышал, как марафонец в конце дистанции. Телефонная будка была в самом конце стоянки, и звонок раздался в тот самый момент, когда Гарри подошел к ней.

— Каллахэн! — выдохнул он в трубку.

— Спортплощадка в Фонстоне, на углу Лагуны… Пятнадцать минут.

ЩЕЛК…

Гарри бросил трубку и побежал.

— Эй, приятель! — крикнул один из рабочих. — Куда ты так торопишься?

Но Гарри уже ничего не слышал. Он различал лишь один-единственный звук, и это был шум крови, пульсирующей у него в голове. Сумка оттягивала руку, словно в ней лежали булыжники. Двести тысяч долларов. Если б ему дали всего десять центов, он с удовольствием выбросил бы ее. Каждая мышца, каждый нерв правой руки молили об отдыхе. Но такового не предвиделось. К тому времени, когда Гарри добежал до облупленной, исписанной непристойностями телефонной будки у спортплощадки в Фонстоне, пот заливал лицо и щипал глаза. Телефон уже прозвонил три раза, но Гарри успел поднять трубку до четвертого.

— Каллахэн! — это был вопль боли.

— Как ты себя чувствуешь, полицейский?

— Чудесно.

— Ты чувствуешь себя как покойник, жирная свинья! Снова беги… Водный парк, через туннель в восточной части Форт-Мейсон… Двадцать минут.

ЩЕЛК!

Гарри перехватил сумку в левую руку и побежал через Лагуну к светящимся вдалеке кварталам Форт-Мейсон.

— Чико, — прохрипел он на бегу, — у тебя не получится… перехватить меня… в туннеле… поэтому… поезжай… на побережье… в Ларкин…

Он обругал последними словами Сида Кляйнмана: не мог подобрать систему двусторонней связи, старый поц! Он бежал в темноте, жалуясь ветру на Сида. Торопливо пересекавшая темную спортплощадку женщина в ужасе обернулась, услышав приближающееся хриплое дыхание и тяжелые шаги, — лицо ее исказила гримаса страха, рот открылся, она что-то бормотала себе под нос. Гарри снова перебросил сумку в правую руку. Мышцы возмутились, и он едва не выронил ее. Гарри стиснул зубы, вцепился в ручку и продолжал бежать — теперь заныла левая нога, едва затянувшиеся раны грозили снова открыться. Гарри попытался перераспределить нагрузку, в результате чего со стороны стал похож на пытающегося бежать калеку. Легкие его превратились в духовой оркестр. Убийца был прав, Гарри чувствовал себя как покойник.

Впереди появилась разверстая пасть туннеля Форт-Мейсон — длинная, темная и безлюдная. Пробегая под фонарем, Гарри бросил взгляд на часы. У него было еще десять минут.

— О Господи!

Тело отказывалось повиноваться, и Гарри перешел на быстрый шаг — едва войдя в туннель, он почувствовал приятную прохладу, которую нес ветер с противоположного конца туннеля, где находился Водный парк. Ветер высушил пот на лице, но майка постепенно становилась деревянной и вскоре начала греметь при каждом шаге, словно панцирь. Становилось по-настоящему холодно, и Гарри поежился.

— Беги, — приказал он себе, — беги, скотина.

Он еще крепче сжал кожаную ручку и побежал, вначале трусцой, потом все быстрее и быстрее — при каждом шаге сумка колотила по ноге. Он уже больше не нес ее — скорее, это был бег каторжника с ядром, которое, в нарушение всех правил, почему-то приковали к руке.

В нишах стен горели фонари, их мутновато-желтый свет грязными пятнами ложился на бетонный пол. Между этими пятнами ничего не было, только густые черные тени. Туннель поворачивал в сторону, и, выбежав на новый прямой участок, Гарри уловил какое-то движение в этих тенях. В мерцающем свете возникли расплывчатые фигуры — они перемещались и, наконец, расположились таким образом, что блокировали Гарри путь. Вскоре фигуры приобрели отчетливые очертания, и Гарри замедлил шаг: четверо крупных парней, широко расставив ноги, поджидали его.

— Что это у тебя в сумке, папаша? — один из них вышел вперед.

На нем были обтягивающие джинсы, майка не первой свежести и высокие армейские ботинки. На пышущих юношеским румянцем щеках пробивалась скудная растительность.

— Я спросил: что в сумке?

— Да к чертям сумку, — сказал второй, медленно обходя Гарри справа. — Не нужна нам твоя сумка, папаша. Покажи-ка лучше свой бумажник.

Гарри отпустил ручку, и сумка упала к его ногам.

— Не обижайте меня, — расстегивая куртку, жалобным тоном попросил Гарри и медленно сунул правую руку за пазуху.

Парни захохотали, эхо голосов гулко прокатилось по туннелю.

— Бумажник, папаша… Давай сюда свой бумажник!

— Как скажешь, сынок!

Огромный «магнум» выскользнул из кобуры и оказался в руке Гарри быстрее, чем парни успели моргнуть глазом. Он приставил дуло к лицу юного грабителя.

— Остынь, малыш, — насмешливо проговорил Гарри.

Парни отступили назад, но пистолет в руке Гарри не двинулся ни на миллиметр.

— Ну его к черту, — пробормотал один из них и бросился бежать. Остальные последовали его примеру, и вскоре их топот исчез во тьме — наверное, пробегут без остановки до Форт-Мейсон, подумал Гарри.

Он спрятал «магнум» в кобуру и выругался: драгоценные минуты были безвозвратно потеряны. Время работало против него. Он схватил сумку и как безумный рванулся к ярко освещенному выходу в Водный парк.

ДЗИНЬ…

ДЗИНЬ…

ДЗИНЬ…

Он услышал звонок сразу же, как только выбежал из туннеля. Телефонный аппарат был прикреплен к боковой стенке стойки с гамбургерами, у самого волнолома. Пожилой продавец гамбургеров закрыл кассу и направился к телефону, явно намереваясь поднять трубку.

— Нет! — крикнул Гарри. — Не сметь!

Старик не обращал внимания на его крики:

— Алло, что вы хотите?

Гарри вырвал трубку из руки старика:

— Каллахэн!

В трубке была тишина, прерываемая только раздраженными восклицаниями продавца.

— Я сказал, Каллахэн!

— Я слышал, — голос в трубке не предвещал ничего хорошего. — Кто подошел к телефону?

— Какой-то старик. Первый раз его вижу.

— Ты лжешь.

ЩЕЛК.

Гарри бессильно прислонился к стойке.

— Боже праведный… Чико… он повесил трубку, — Гарри нажал на рычаг телефона и подставил лицо ветру.

Старик продолжал изрыгать проклятия, шамкая беззубым ртом. Он был похож на полоумного вымокшего филина.

— Не бери в голову, — посоветовал ему Гарри, — дольше проживешь.

ДЗИНЬ…

Гарри сорвал трубку:

— КАЛЛАХЭН!

— Не ори, — сказал убийца. — Никогда не смей повышать на меня голос.

— Прости, — Гарри извинился совершенно искренне, и человек это понял.

— Хорошо, я верю тебе. Лоток закрывается, не так ли? Старик сворачивает лавочку. Не трудись глазеть по сторонам, сейчас я за тобой не слежу. У старика свои собственные привычки, а мое хобби — изучать привычки других. Ты же полицейский. Ты бываешь в разных местах. И этот лоток с гамбургерами ты уже видел раньше. Ты солгал мне про старика, потому что должен был видеть его сотни раз. Просто тебе незачем было обращать на него внимание.

— Вы правы, я действительно видел его.

— Так-то лучше. Мы должны быть честны. Я Скорпион, ты это уже знаешь. Я доверяю людям и жду от них того же по отношению к себе.

— Я честен… поверьте мне.

— Я верю тебе. Ты знаешь парк Маунт-Дэвидсон?

— Конечно, знаю.

— Отправляйся туда. Иди к кресту.

— Но это очень далеко.

— Поезжай на трамвае. Сойдешь на остановке Форест-хилл. Оттуда пешком недалеко. Прогулка тебя не убьет.

Скорпион мягко положил трубку.

Похоже, путешествие заканчивается, подумал Гарри. Парк Маунт-Дэвидсон. Гарри не знал, с чем — или, скорее, с кем — ему придется иметь дело у гигантского креста на холме, но пистолет очень удобно скользил в кобуре, и это придавало ему уверенности.

Поездка оказалась долгой, но Гарри был рад уже хотя бы тому, что сидит. Трамвай катился через город, нырял в туннели. Гарри смотрел в окно и видел в пыльном стекле свое отражение — мрачное, изможденное лицо, усталый взгляд.

Все это время он размышлял:

Господи, кто же этот парень? За кем я, черт возьми, гоняюсь? Мягкий вежливый голос… в котором сразу же начинают звучать стальные нотки и ненависть. Кто он такой, черт бы его побрал? Человек без имени. Скорпион. О Боже!

Но эти мысли перебивали другие:

Что, если там не окажется Чико? Что, если все пойдет наперекосяк? Этот тип вооружен. Он элементарно может уложить меня, как только я поднимусь на холм. У него винтовка с глушителем. Даже в двадцати ярдах Чико не услышит ни звука… Ни единого, мать его, звука.

На соседнее сиденье плюхнулся подвыпивший морячок. Он остекленевшими глазами посмотрел на Гарри:

— Через полчаса я должен прибыть в Хантер-пойнт. О’кей, браток? Сделай одолжение, нажми на кнопку, когда приедем.

— Ты сел не на тот трамвай, приятель.

— В самом деле? — равнодушно пробормотал моряк, веки его смежились, и он тут же заснул. Голова его моталась из стороны в сторону, ноги, словно резиновые шланги, ерзали по полу, и вообще он очень напоминал одетую в матросскую форму куклу, которую забыли в углу.

— Остановка Форест-хилл, — объявил кондуктор. — Форест-хилл.

Гарри прошел через парк и глянул на часы. Было пять минут двенадцатого. Впереди маячила темная громадина Дэвидсон-хилл, с вершины которого в ночное небо вздымался залитый светом стофутовый крест.

— Чико, я на Хуаните, между Рекс и Дель Сур. Иду кратчайшим путем к кресту. В следующий раз выйду на связь, только когда увижу что-нибудь подозрительное. Не приближайся ко мне, держи дистанцию. И вообще, переходи на противоположную сторону… Займи позицию где-нибудь между Молимо-драйв и Ковентри-лейн. И будь начеку, любитель сиесты.

Он пересек дорогу и пошел между деревьями к вершине холма — пехотинец, штурмующий высоту.

Тропинки разбегались во все стороны, как паучья сеть, зыбкий свет звезд окрашивал их в ровный серый цвет. За каждым кустом был убийца, каждая ветка дерева могла быть стволом его винтовки. Сзади послышался звук быстрых шагов. Гарри обернулся: на фоне городских огней четко вырисовывалась высокая мужская фигура. Мужчина какое-то мгновение колебался и потом медленно пошел к Гарри.

Гарри перехватил левой рукой сумку, правая рука непроизвольно напряглась, готовая в любую секунду рвануть из кобуры «магнум».

— Я Каллахэн, — отчеканил Гарри.

Мужчина негромко хихикнул:

— Друзья зовут меня Алисой. Я рискну принять твое предложение.

Гарри усмехнулся и расслабился:

— Когда тебя в последний раз арестовывали, Алиса?

— О, черт, — человек поежился и всплеснул тоненькими ручками. — Если вы из полиции нравов, я покончу жизнь самоубийством.

— Валяй.

Мужчина мгновенно растворился в темноте. Гарри дождался, пока его шаги окончательно не затихли. Он, снова перейдя на бег, продолжал подниматься по крутой тропинке. Он двигался к кресту, приближаясь к тому, что пока было ведомо одному только Богу.

Здесь, в самой верхней точке города, на вершине мира, было излюбленное место влюбленных, их привлекало уединение под сенью креста. Для занятий любовью это место не годилось, секс здесь был столь же неуместен, как и в церкви. Теплыми летними ночами под крестом звучали томные вздохи, здесь обычно обменивались обручальными кольцами и клялись в вечной любви. Сейчас здесь никого не было, за исключением едва дышавшего Гарри Каллахэна, прислонившегося к шершавому бетонному цоколю креста. Один лишь Гарри Каллахэн на вершине мира — и тот, кто все это время следил за ним.

— Не двигаться.

Голос доносился из темноты, в которой, как гренки в бульоне, плавали рваные клочья ночного тумана. Звук был внезапным, как порыв холодного ветра.

— Замри, сукин сын. Замри как статуя. Посмей только глазом моргнуть, и я сделаю из тебя решето.

Из кустов вышел человек без имени, он крался, словно кот за мышью. Коричневые брюки, коричневая ветровка, на руках белые хлопчатобумажные перчатки. Голова была закрыта нейлоновым чулком — эластичная синтетика расплющивала черты лица и делала их неузнаваемыми. В руках у него был девятимиллиметровый автомат — немецкий «шмайсер», определил Гарри, — дуло которого сейчас было направлено ему в пах.

— Гарри Фрэнсис Каллахэн?

Гарри промолчал, и автомат в руках убийцы резко дернулся.

— Отвечай, свинья!

— Гарри Фрэнсис Каллахэн, — Гарри не узнал свой голос.

— Так-то лучше. Будешь делать то, что я тебе скажу. Понятно?

— Да.

— Поставь сумку на землю… медленно.

Гарри медленно опустил сумку.

— Теперь подними левую руку, медленно и плавно. Покажи мне свой пистолет — только не надо говорить, что у тебя его нет.

Гарри расстегнул левой рукой куртку и отвернул полу, так, чтобы была видна кобура и массивная черная рукоятка «магнума».

— Надо же, какой большой. Подцепи его мизинцем и отбрось в сторону.

Гарри просунул палец за скобу и неловко дернул рукой. Пистолет упал в траву примерно в шести футах от креста, и Гарри автоматически отметил место.

— Теперь подними руки… Выше, еще выше.

Гарри послушно поднял руки. Он играл по его правилам.

— Повернись лицом к кресту, руки подняты, ноги раздвинуты. Ты же знаешь, как это делается.

Гарри подчинился. Он повернулся лицом к кресту и прислонил голову к шершавому бетону. Руки упирались в подножие креста, ноги широко расставлены в стороны — словно на занятии утренней гимнастики в школе, подумал Гарри. Он был образцом сотрудничества, никаких проблем для убийцы. И у того не было ни малейших оснований подкрадываться к Гарри и изо всех сил бить его в шею стволом «шмайсера» — никаких оснований, но он, тем не менее, это сделал. Гарри рухнул на траву, тяжело перекатился на спину и затих, лежа лицом к небу, к звездам, которых он уже не видел.

Чико проклинал пластиковый наушник с того самого момента, как только вставил его в ухо. Он гудел и жужжал, как рассерженный шмель. Он действовал на нервы, доводил до бешенства, но Чико не смел даже подумать, чтобы вытащить его хотя бы на секунду. Он действительно улавливал все слова, вот только звучали они глуховато и словно издали. Например, вместо «Скотт-энд, Чико», ему послышалось «Дотен-дей, Бико».

Но он понял, о чем идет речь. Он постоянно держался не далее чем в четырех кварталах от Гарри. Когда Гарри сообщил, что начинает подниматься к кресту, он уже занял позицию на Портола-драйв. Он едва не спалил покрышки, когда пришлось свернуть с автострады. В парк он попал через служебный вход, бросив машину в эвкалиптовой роще, достал из-под сиденья револьвер и дальше уже двигался своим ходом.

Сейчас Чико, стараясь избегать пешеходных тропинок, пробирался на обратную сторону холма. Колючие ветки цеплялись за одежду, но ему удалось продраться через кустарник, и теперь он осторожно шел сквозь чернильную темноту, в которой тонкими голосами пели какие-то насекомые. Его ориентиром был ярко освещенный крест, который почему-то упорно не хотел приближаться.

Наушник вдруг ожил, из него полилась неразборчивая речь. Чико ничего не понял, кроме одного: Гарри где-то близко, не более чем в пятистах ярдах выше по холму. Впереди послышалось журчание ручья! Пятьсот ярдов! Пятьсот миль через непролазные заросли.

Убийца сидел на корточках, автомат лежал у него на коленях, ствол смотрел в лицо Гарри Фрэнсиса Каллахэна.

— Просыпайся, сукин сын.

Голос его был мягкий и до странного ласковый. Он лениво поднял правую руку и наотмашь ударил Гарри по лицу. Гарри вздрогнул и, застонав от боли, открыл глаза.

Человек неторопливо встал на ноги, критически оглядел Гарри и затем с размаху ударил его ногой в пах. От пронзившей все тело боли Гарри сложился, как перочинный нож, из горла его вырвался приглушенный крик. Казалось, от пояса до пяток в теле его не осталось ни одной целой кости. Он прикрыл ладонями пах, и человек ударил его по рукам.

— Посмей только пикнуть, и я снесу тебе башку! Заткни свою свинячью пасть и слушай меня! Мне есть что сказать тебе, полицейский, а ты не обращаешь внимания. Я прав? Отвечай, черт возьми!

Гарри поднял голову и посмотрел на него: глаза убийцы светились в темноте, как два мраморных шарика. Человек наклонился над Гарри и ткнул его стволом автомата в горло, чуть ниже адамова яблока. Гарри стошнило — он повернул голову в сторону, чтобы не испачкаться.

Человек поморщился от отвращения. Он схватил Гарри за волосы и принялся трясти, словно пес — крысу.

— Свинья! Грязный, мерзкий ублюдок! Закрой свою вонючую пасть и слушай меня, я еще не закончил! Мне надо кое-что сказать тебе. Ты меня слышишь?

В ответ он услышал лишь какое-то бульканье в горле Гарри. Убийца отпустил его волосы и ударил кулаком в темя.

— Я спросил… ты меня слышишь?

— Да, — еле слышно прошептал Гарри, на губах его выступила желтоватая пена.

— Так-то лучше, потому что прежде чем я отобью тебе почки, ты должен узнать кое-что еще. Мои планы немного изменились. Девчонка умрет.

В сердце каждого мужчины есть один, очень надежно скрытый обнаженный нерв, к которому нельзя прикасаться ни при каких обстоятельствах, ибо в противном случае мужчина на ваших глазах превратится в страшное, жестокое существо, совершенно неуправляемое и ведомое одними лишь первобытными звериными инстинктами.

Из груди Гарри Каллахэна вырвался страшный крик — вой загнанного в угол, обезумевшего зверя, который готов к смерти и желает лишь одного: подороже продать свою жизнь. Гарри выбросил вверх руку и вцепился убийце в горло, разрывая его ногтями до крови. Что-то громадное, багровое и безобразное заволокло его сознание, уничтожив все следы цивилизации, частью которой все это время был Гарри Фрэнсис Каллахэн. Он хотел впиться в сонную артерию убийцы и вырвать ее из гортани. Он хотел рвать его плоть. Он хотел напиться его крови. Много еще чего хотел Гарри, но силы его были на исходе, и потому одеревеневшие пальцы лишь слабо коснулись шеи убийцы.

— На тебя противно смотреть, — сказал убийца.

Стволом автомата он сбросил руку Гарри со своей шеи, выпрямился и передернул затвор, посылая патрон в ствол. Он медленно попятился назад и приложил приклад «шмайсера» к плечу. Он тщательно прицелился в грудь Гарри.

— Сейчас я пущу тебе кровь, полицейский. Ты истечешь кровью, как свинья.

БУМ… БУМ…

Выстрелы раздались один за другим — кто-то с такой скоростью дважды нажал на курок, что два выстрела почти слились в один. Пули ушли в небо, никому персонально они и не предназначались, однако этого было достаточно, чтобы убийца резко повернулся в сторону и затем бросился навзничь в высокий мокрый папоротник, которым зарос цоколь креста. Упав на землю, он развернул ствол в ту сторону, откуда прозвучали выстрелы, и перевел оружие в режим полуавтоматической стрельбы. Он лежал в траве и проклинал свет, который заливал его позицию. Взгляд его не отрывался от границы света и тьмы в той стороне, откуда только что раздались выстрелы. Он потерял всякий интерес к распластанной в траве фигуре Гарри Каллахэна. Он прицелился в куст и четыре раза нажал на курок. Автомат слабо дернулся в его руках, пули сбили несколько листьев и со свистом умчались за ручей.

Выстрелы заставили Чико покинуть кусты. Он выскочил из-за своего укрытия и бросился к серому камню, в верхней части которого был устроен фонтанчик питьевой воды. Он продолжал стрелять на бегу, с бедра, но пули угодили в бетонный цоколь креста и с воем срикошетили вбок.

Убийца перевел рычаг на автоматическую стрельбу и очередью выпустил девять оставшихся в обойме патронов по бегущей фигуре. Ливень пуль вырвал куски грунта, оставил крупные оспины на сером граните, но ни одна из них не настигла Чико Гонзалеса.

— Ублюдок, — выкрикнул убийца.

Во внутреннем кармане ветровки у него оставалась еще одна обойма, но перезаряжать автомат, лежа на свету, под прикрытием одних лишь стеблей папоротника было рискованно. Он по-крабьи отполз назад и стал смещаться за бетонный цоколь. Пистолет Чико тут же среагировал на это движение, пуля взвизгнула всего в дюйме от головы убийцы.

— Чико! Не надо, не убивай его! — в этот крик Гарри вложил все оставшиеся у него силы.

Он едва не потерял сознание от обрушившейся на него боли, легкие его разрывал свистящий кашель.

— О’кей, компадре! — крикнул ему Чико.

Он удобно устроился под надежной защитой гранитного постамента фонтанчика. Он отчетливо видел, как убийца заползает за цоколь креста. Еще несколько секунд, и он скроется из вида. Чико успевал выстрелить всего лишь раз, но слишком велико было расстояние, он не мог ничего гарантировать. Он опустил пистолет и тихо выругался. Теперь придется пробираться через аллею с северной стороны креста и оттуда пробовать выкурить этого типа. Это было чертовски рискованно, но другого выхода не оставалось.

Преодолевая боль, Гарри полз через траву — он на ощупь, словно слепой, широко выбрасывал руки и шарил в траве. Под пальцами то и дело оказывались стебли папоротника, мелкие ветки, камешки — все что угодно, только не рифленая рукоятка верного «магнума». Он лежал где-то здесь, но где? Гарри чувствовал, что теряет ориентацию. Он потряс головой, расслабился, несколько раз глубоко вдохнул холодный влажный воздух, и сознание его немного прояснилось.

— Ну его к черту, — пробормотал он сквозь зубы.

Приподняв штанину, он снял с голени нож, с щелчком выбросил лезвие и довольно ухмыльнулся, увидев блеснувшую в ярком свете сталь.

Убийца отбросил пустой магазин и вставил в автомат новую обойму. Положив ствол на сгиб левой руки, он быстро пополз вокруг цоколя к Каллахэну и его сумке. Сейчас его прежде всего занимали деньги. Каллахэна он убьет одним выстрелом в голову. Надо подобрать сумку, а потом — один бросок в высокие кусты. Если полицейский окажется полным идиотом и бросится за ним — что ж, такова его судьба.

БУМ, БУМ, БУМ!

Стреляя на бегу, Чико выскочил со стороны аллеи — пули прошли впритирку к голове убийцы. Посередине лужайки он остановился, двумя руками поднял пистолет и навел его на лежащего в траве человека.

— Брось оружие! Быстро! Я взял тебя на мушку, не играй с огнем!

Убийца резко перекатился вбок, выбросил автомат перед собой и выстрелил. Пуля попала Чико в правое плечо, переломив ключицу, как сухой прут. Удар оказался такой силы, что Чико упал, выронив из руки пистолет, и все же он успел нажать на курок. Но пуля лишь прочертила длинную полосу у самых ног убийцы.

— Прощай, полицейский! — торжествующе крикнул убийца.

Быстро поднявшись, он двинулся к Чико, который уже отползал под прикрытие кустов. Ползти ему оставалось еще по меньшей мере ярдов двадцать, времени было предостаточно, и убийца решил повеселиться: выбрав точку в том направлении, он прицелился и стал ждать, когда голова Чико пересечет линию прицела.

Ему не хватило всего секунды.

Гарри Каллахэн беззвучно преодолел лужайку, поднял руку и изо всех сил вонзил нож по самую рукоятку в левую ногу убийцы, под самый тазобедренный сустав.

— Пресвятая Дева Мария!

Гарри вцепился в рукоятку и попытался вытащить нож, чтобы нанести еще один удар, но рука его соскользнула, и нож с силой провернулся в ране.

— Помогите!

Мир исчез, осталась только боль. Человек схватился за нож, автомат выпал из его рук. Приволакивая раненую ногу, он побежал к кустам. Он проковылял рядом с сумкой, не обратив на нее внимания. Так, не останавливаясь, он добрался до непроходимых зарослей в нижнем течении ручья. Он прислонился спиной к глыбе скальной породы и дрожащими руками потянул нож. Нож вышел из раны на удивление легко, и сразу же ногу его залил горячий поток липкой крови.

— Ублюдок, — проговорил он заплетающимся языком. — Поганый грязный ублюдок.

Перед ним на вершине холма возвышался крест. Он видел лишь верхнюю часть креста, которая ослепительно сверкала в свете прожекторов. Он проклял крест, и сквозь густые заросли пустился в путь, к лежащему внизу городу.

Глава 7

Час пятнадцать ночи.

Гарри лежал на обтрепанном кожаном диване в кабинете лейтенанта Бресслера и не сводил глаз с настенных часов за стеклянной перегородкой.

Час шестнадцать.

Лейтенант разговаривал по телефону, зажав рукой микрофон и понизив голос, отчего он звучал почти торжественно:

— Все могло бы быть намного хуже, шеф… да… конечно, я понимаю, каково сейчас мэру… да… да… безусловно, это первое, что я сделаю утром.

Он повесил трубку и стал медленно раскачиваться в кресле.

Час семнадцать.

— Вся мэрия стоит на ушах.

— Надо же, — Гарри наконец отвел взгляд от часов.

— Ты знаешь, как это бывает… Мэр валит на шефа, шеф валит на меня.

— Только ты не вали на меня, Эл. Я не в настроении, — зловеще прошептал Гарри.

Кресло Бресслера скрипнуло:

— Тебя надо было бы отправить в больницу. Господи, ты выглядишь так, словно тебя переехал грузовик.

— Давай сменим тему, Эл. Что это ты собираешься сделать первым делом утром? Позвонить его высочеству мэру?

— Да. Он хочет выяснить, кто в департаменте полиции не понял его четкий и ясный приказ. Имеется в виду, мы либо по-идиотски спланировали операцию, либо сознательно не выполнили его распоряжение. Его также интересует, как там очутился Гонзалес, — кстати, мне тоже это небезынтересно. Короче, он хочет знать, почему мы обделались, Гарри.

— Это не мы. Скорпион нас обделал. Это с самого начала была «подставка».

— Мы знаем лишь то, что рассказал ты.

— Ты в этом сомневаешься?

— Нет. Ты же меня знаешь. А я, черт возьми, знаю тебя. Но с точки зрения мэра все это выглядит паршиво. И попахивает топорной работой. Кроме того, создается впечатление, что операцию запорол Гонзалес. Какого черта он там болтался?

— Если бы Чико там, как ты изволил выразиться, не болтался, ты бы сейчас беседовал со стеной.

Безнадежно, подумал Гарри и посмотрел на часы.

Час девятнадцать.

— Ты за это время случайно не дал обет трезвости, Эл?

Бресслер тяжело вздохнул и неохотно покинул кресло. В углу его кабинета стоял портативный холодильник — новогодний подарок от департамента. Бресслер открыл его и достал запотевшую бутылку водки.

— Может, добавить вермута?

— Я просто хочу выпить, Эл. Не надо устраивать вечеринку.

Бресслер взял с подноса стакан, плеснул на три пальца водки и протянул Гарри.

Гарри сел и сделал изрядный глоток — водка приятно обожгла пересохшее горло.

— Скажи мэру, что это была моя идея. И это я приказал Гонзалесу быть там — по-моему, я все-таки старший по званию. А ты об этом ни черта не знал. Можешь сказать ему, что я готов сдать свой полицейский значок в любую секунду.

— Право же, Гарри…

— Я серьезно, Эл. Он может получить его приколотым к красной розе. Я доставлю ему этот подарок лично. Кстати, это будет прекрасным поводом сказать ему пару ласковых слов. Вся эта его затея с самого начала была идиотизмом. Мэр запаниковал, и паника покатилась по служебной лестнице вниз, цепляя его подчиненных. Киднэппинг — федеральное преступление, Эл. Или его светлость не знал об этом? Агентов федеральной полиции в том парке должно было быть, как белок.

— Ну, в общем-то…

— Не придумывай оправданий. Для этого ты слишком хороший полицейский.

Час двадцать три.

Пронзительный телефонный звонок разорвал тишину. Бресслер поднял трубку:

— Да, слушаю. Кто? О’кей… соедините, — он мрачно поглядел на Гарри. — Какой-то врач из отделения травматологии больницы Золотые ворота… Похоже, мы приближаемся к финалу.

Сразу же после того, как его и Чико подобрала патрульная машина полиции парка, Гарри передал по рации описание убийцы и характер его ранения. Ножевой удар в ногу — это не пустяк, и Бресслер справедливо рассудил, что человек непременно обратится к врачу. Были предупреждены все больницы, а также ночные аптеки и около полудюжины хирургов, которые, по сведениям полиции, имели контакты с преступным миром. И вот теперь, в час двадцать пять, превентивные меры начинали давать свои результаты: врач из круглосуточной больницы неподалеку от Хейт-Эшбери звонил по поводу пациента… Около тридцати лет, среднего роста, болезненно бледный, коричневые брюки и коричневая ветровка, глубокая проникающая рана в верхней части левого бедра.

Через десять минут Гарри и Фрэнк Ди Джорджио уже были в больнице.

Врач оказался пожилым человеком. Он производил впечатление философа поневоле, ибо большую часть жизни провел в созерцании чужих несчастий. В его глазах отражались воспоминания об этих несчастьях.

— У нас полно поножовщины, — устало говорил врач. В голосе его чувствовался европейский акцент. — Наркоманы, рокеры… Они не любят друг друга и чуть что пускают в дело ножи… Они не понимают, что творят. Тот человек не был наркоманом, это видно по глазам. Он пришел один, сказал, что произошел несчастный случай. Я взглянул на рану и понял, что он лжет. Подобные ранения не бывают в результате несчастного случая, это ясно как божий день. Я сразу же понял, что он меня обманывает. Я попросил его немного обождать и позвонил из соседнего кабинета в полицию. Когда я вернулся, его уже не было.

— Он назвал вам свое имя? — спросил Гарри.

— Нет, — врач слегка улыбнулся, — но это абсолютно неважно. Если они и говорят имя, можете быть уверены, это не их имя. Но… было в этом человеке что-то примечательное.

— Нам важна любая информация, доктор. Очень важно разыскать этого человека до трех часов ночи.

— Понятно… А я ведь видел его раньше, я абсолютно в этом уверен. Но где?

Он задумчиво поглядел в потолок, пальцы его выстукивали еле слышную дробь на исцарапанной крышке стола. Секундная стрелка больших настенных часов неумолимо совершала свои круги.

Без пятнадцати секунд два.

— Ради Бога, доктор, постарайтесь вспомнить!

— Я пытаюсь… кажется… Да! Да! — он встал и показал пальцем в окно. — Футбол, это был футбольный матч. Он продавал на стадионе программки. Кажется, он жил прямо там, у сторожа. Может, он до сих пор там.

— Где там? — спросил Ди Джорджио.

— Там! — крикнул врач и снова ткнул рукой в сторону окна. — На стадионе Кизер.

Ди Джорджио до отказа выжал педаль газа, и машина пулей промчалась через пустую автостоянку. В свете фар возникла проволочная сетка ограждения, Ди Джорджио нажал на тормоза, машина замерла перед западным входом на стадион. За воротами, в полутьме, виднелась овальная чаша стадиона.

— А замок-то на воротах размером с бочонок, — заметил Ди Джорджио.

— Черт с ним. Перелезем.

Ди Джорджио нахмурился:

— Но у нас нет ордера, Гарри.

— А время у нас есть? — раздраженно огрызнулся Гарри. Он выбрался из машины и поглядел на забор. — Сумеешь перелезть, Фрэнк?

— Никогда, — Ди Джорджио похлопал себя по брюху. — Я, пожалуй, подъеду к восточным воротам. Может, там открыто.

Гарри полез по проволочной сетке, вставляя острые мыски башмаков между звеньями. Каждое движение отзывалось тупой болью в паху. Казалось, забор в высоту никак не меньше трех миль, но Гарри в конце концов перелез и быстро спустился, спрыгнув где-то с середины. Он двинулся к длинному туннелю, который вел к игровому полю. Двери по обе стороны туннеля вели в лабиринт коридоров и служебных помещений. В одной из комнат жил сторож, и Гарри обязан был найти эту комнату.

Вытащив пистолет, он вошел в туннель. Эхо здесь было, как в горах, каждый шаг Гарри с гулом уносился в зловещую тишину туннеля. Он выругался и пошел на цыпочках. Маломощные лампочки за ржавыми решетками отбрасывали слабый свет, которого в общем-то было вполне достаточно, чтобы читать таблички на дверях:

ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ СКЛАД № 12

КЛАДОВАЯ

ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН

ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО ФИРМЫ «АКМЕ»

и, наконец, в самом конце туннеля:

СТОРОЖ — ЧАСТНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ

Гарри остановился. Некрашеная деревянная дверь, из-под которой пробивалась тонкая полоска света. Может, открыта, а может, и нет — Гарри даже не пытался повернуть ручку. Ом поднял правую ногу и изо всех сил нанес удар каблуком. Раздался страшный грохот, дверь распахнулась, и Гарри с пистолетом в руке ворвался в комнату.

В ней никого не было, и спрятаться здесь невозможно. Это даже была не комната, а что-то вроде карцера: холодное безликое помещение, приспособленное лишь для сна и приема пищи. На одной стене висела старая циновка, у другой стоял стол и два стула. На полке над столом стояла включенная электроплитка — металлический круг раскалился докрасна, на нем подпрыгивал кипящий кофейник. Гарри выдернул вилку из розетки и огляделся. Если у убийцы и была какая-то одежда, то он всю ее носил на себе: ни одного шкафчика, ни единой вешалки, ничего. Единственный предмет, связывавший жильца с этим помещением, — дешевая коричневая сумка, стоящая на полу под циновкой.

Гарри поднял сумку и поставил на стол. Щелкнул замками, открыл крышку. Внутри лежала разобранная автоматическая винтовка тридцать третьего калибра, каждая деталь покоилась в своем отделении из литого полистирола.

— Аккуратный, сукин сын, — пробормотал Гарри.

Как раненый пес, приполз он в свою конуру. Поставил разогреваться кофе, но выпить не успел: шаги Гарри в туннеле, должно быть, вспугнули его. Гарри замер и прислушался к тишине, стараясь уловить посторонний звук. И услышал, почти прямо над головой — отчетливый звук шагов по бетонному перекрытию.

Гарри выскочил из комнаты и бросился в туннель. В полутьме перед ним появился лестничный пролет, ведущий на верхний ярус. Не обращая внимания на боль, Гарри в несколько прыжков преодолел ступени и оказался на первом уровне. Вдоль стены стояли ряды киосков фирмы «Акме», с другой стороны начинались сиденья для зрителей, круто спускающиеся к темному овалу игрового поля. Пустой стадион казался воплощением ночного кошмара. Сооружение вмещало пятьдесят девять тысяч зрителей. И сейчас где-то среди всех этих сидений прятался один не очень крупный мужчина.

Гарри продолжал двигаться, прижимаясь к киоскам. Тяжелый «магнум» удобно устроился в правой руке — Гарри держал пистолет у самой груди, подставив снизу для опоры левую ладонь. Что-то мелькнуло между сидений, и в воздух взмыла белая тень — послышались хлопки крыльев, птица медленно набирала высоту.

Гарри сквозь зубы обругал глупую чайку. Он прислонился к решетке магазинчика, сердце явно пыталось выскочить из груди. Автоматическая винтовка тридцать третьего калибра осталась в каморке сторожа, нацистский «шмайсер» убийца потерял в парке Маунт Дэвидсон. Что еще есть в его арсенале? Ручные гранаты?

Гарри напряженно вглядывался в бесконечные ряды сидений и темные провалы проходов. Ублюдок где-то там, но где? Гарри нырнул под ближайший ряд и, прячась за деревянные спинки, опустился на холодный цементный пол.

— Ты у меня на прицеле! Не двигаться!

Голос Гарри громыхнул над стадионом, раздаваясь одновременно сразу со всех сторон. В районе пятидесятого ряда, далеко внизу, возникло какое-то движение. По боковому проходу к полю, заметно приволакивая левую ногу, быстро спускался человек. Гарри выстрелил, сознательно целясь значительно выше. Пуля весело свистнула в темноте. Но человек даже не замедлил шага. Гарри бросился за ним, прыгая через скамейки. Со всего размаха налетел на спинку сиденья, но продолжал бежать, не обращая внимания на пронзившую раненое бедро боль. Убийца тем временем уже перелез через заборчик, отделяющий зрителей от поля. Теперь он неуклюже двигался по беговой дорожке, белесая тень на чернильном тартановом покрытии.

Инспектор Ди Джорджио нашел, наконец, в проволочной сетке дыру, которая оказалась достаточно просторной для его, как он любил говорить, нестандартной фигуры. Шумно отдуваясь, он побежал к административному сектору, разбил окно и забрался внутрь. Уже здесь Ди Джорджио услышал выстрел, эхо которого гулко прокатилось по бетонным казематам. Фрэнк принялся тыкаться во все двери, словно крыса в лабиринте. Нашел коридор, в конце которого была зеленая дверь с табличкой:

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ЭЛЕКТРОПУЛЬТ

ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН

Дверь была заперта на большой висячий замок. Ди Джорджио разбил его двумя выстрелами, опасливо озираясь, вошел в плохо освещенную комнату и повернул рубильник главного выключателя. На всем стадионе вспыхнули огромные прожекторы.

Стало светло как днем, и убийца замер на центральной отметке двадцатиярдовой зоны. Ослепительный свет парализовал его. А Гарри Каллахэн вел себя так, словно ничего особенного не произошло: перескочил через низкое ограждение и неторопливо зашагал по мокрой траве, сжимая двумя руками пистолет. Убийца по-прежнему стоял на месте. В его скрюченных, словно сведенных судорогой пальцах оружия не было. Он стоял неподвижно и ждал. Загнанное в угол дикое животное… Гарри опустился на колено, аккуратно прицелился в неподвижную цель и послал пулю в левую ногу, двумя дюймами ниже ножевой раны. Удар оказался настолько сильным, что убийца потерял равновесие и тяжело упал, тело его судорожно дергалось в траве.

Гарри подошел ближе и равнодушно поглядел на корчащегося человека. Он не испытывал никаких чувств.

— Где она?

Убийца поднял на него затравленный взгляд:

— Мне нужен врач… Господи… Пресвятая Мадонна… мне нужен врач!

— Где она, отвечай, тварь!

— Я истекаю кровью!

— Где девушка?

— Врача… пожалуйста… приведите мне врача.

— Где она?

Убийца с ужасом смотрел в холодное лицо Гарри:

— Я требую адвоката, — бормотал он, — я имею право на адвоката.

— А я буду снова и снова задавать тот же вопрос: где девушка? И знаешь, что, тварь? Ты мне ответишь.

Убийца скривил губы и попытался плюнуть Гарри в лицо. Это был последний жест презрения. Гарри поднял ногу, с силой вдавил каблук в свежую рану и повернул, как если бы гасил окурок. Убийца зашелся в крике. Тело его несколько раз выгнулось, он бессильно распластался на траве и устремил взор к звездам, лицо его приобрело цвет влажного мела.

Гарри еще раз поднял ногу и занес каблук над ножевой раной. Убийца взвизгнул.

— Ну? — голос Гарри был резким, как удар хлыста. — Теперь ты готов говорить? Или мне еще раз сплясать на твоих костях?

День обещал быть изумительным, в такие дни даже у чиновников торговой палаты учащается пульс, а легенды северян о погоде в Сан-Франциско уже не кажутся легендами. Но никого из находившихся сейчас на мысе погода не интересовала. Несколько человек стояли у переносных прожекторов и наблюдали, как команда пожарных остервенело копает мягкий грунт на оконечности Форт-пойнт.

— Нашли! — крикнул один из них.

Он отбросил лопату и принялся руками выгребать землю из ямы. Показался угол картонного ящика. В верхней крышке было пробито аккуратное отверстие, через которое проходил гибкий резиновый шланг от кислородного баллона.

— Через пару минут поднимем! — взволнованно прокричал тот же голос.

Гарри Каллахэн стоял в стороне от основной группы, он прислонился к открытой двери полицейской машины и жевал потухшую сигару. Прожекторы отбрасывали причудливые длинные тени, отчего пожарные напоминали вурдалаков у разверстой могилы.

Что ж, подумал Гарри, похоже, так оно и есть.

Вскоре верхняя часть ящика была очищена, и пожарные осторожно сняли крышку. Внутри, свернувшись, как эмбрион, лежало окровавленное тело юной девушки, тело Мэри Энн Дикон — уже давно мертвой.

Лейтенант Бресслер со скорбным ликом шел за покрытыми одеялом носилками к машине «скорой помощи». Он видел, как молодой врач из Центральной больницы осторожно, почти с благоговением опустил тело на откидную койку и дал сигнал водителю. Бресслер еще долго стоял на свежем предрассветном ветру и смотрел вслед «скорой помощи», которая медленно поползла по грязной узкой дороге в сторону Президио. Потом вздрогнул и зашагал к машине, у которой его ждал Гарри Каллахэн.

— Он с самого начала врал, — мягко произнес Гарри. — Так, Эл?

Лейтенант внимательно поглядел на Гарри, потом полез в карман, выудил серебряную зажигалку и поднес пламя к сигаре Каллахэна.

— Врач сказал, что она умерла по меньшей мере двадцать часов назад. Когда он впихнул ее в ящик, может, она еще и дышала, но после… Мерзкое дело.

— У нас других не бывает, — Гарри в последний раз пыхнул сигарой и затоптал окурок. — Поехали в участок, Эл. Пора кончать с этим подонком.

Весь день Гарри трудился над рапортом об аресте, он держался на ногах исключительно благодаря лошадиным дозам черного кофе, вонючим сигарам из кабинета Бресслера и бутербродам с арахисовым маслом. Потом соснул часок на диване в благословенном богами кабинете лейтенанта и десять минут провел в больнице с Чико.

Перелом ключицы? Чепуха. Осколок кости вышел через спину? Теперь о тебе все будут говорить, малыш. Это уже похоже на славу!

Но Чико на шутки не реагировал. Попав в ключицу, пуля расплющилась и раздробила лопатку, словно молоток тыкву. Тело Чико разрывалось от боли, которую он уже был не в силах скрывать.

Ну что ж, придется немного полежать здесь, малыш.

Разговор с Чико не получился. Гарри накликивал на своих партнеров беду. Фандуччи мертв… Сэм выбыл из игры с дыркой в легком… Тот мальчишка Джо — какая же у него была фамилия? — вообще был его партнером всего сутки. Не везет… Он с трудом заставил себя не думать о Чико и окунулся в работу. К трем часам дня рапорт об аресте Скорпиона — Джона До, который произвел инспектор отдела по расследованию убийств полицейского управления Сан-Франциско Гарри Фрэнсис Каллахэн, был отпечатан, подписан и отправлен с нарочным в офис окружного прокурора Уильяма Ти Ротко.

На следующее утро Гарри разбудил телефонный звонок. Девять часов. Бресслер дал ему выходной, и Гарри решил: пусть эта чертова штука надрывается, пока тому, кто набрал его номер, не надоест. Однако после десятого звонка Гарри слез с постели и поднял трубку.

— Инспектор Каллахэн? — женский голос, решительный, но не лишенный приятности.

— Слушаю.

— Это мисс Уиллис из секретариата окружного прокурора. Мистер Ротко хотел бы встретиться с вами немедленно. Он сказал, что это очень важно. В какое время вы можете прибыть, инспектор?

Гарри сдержал стон.

— После того, как побреюсь. Скажем, через час.

— Прекрасно, — сказала женщина. — То есть в десять. До свидания.

Самоуверенная дамочка, подумал Гарри, швырнув трубку. Самоуверенная, как регистраторша в приемной дантиста. Окружной прокурор Ротко любит таких.

Уильям Ти Ротко имел репутацию многообещающего молодого человека. Всего тридцать пять лет, а он уже бросил доходную юридическую практику и, победив на выборах, возглавил окружную прокуратуру. Высокий, стройный, представительный, он с блеском провел избирательную кампанию, но за мальчишеской внешностью мистера Ротко скрывались несгибаемая воля и честолюбие. Окружной прокурор встал из-за стола и демонстративно холодно поздоровался с Гарри:

— Прошу садиться, инспектор.

В отделанном мореным дубом кабинете Ротко был еще один человек — тучный седой джентльмен в пенсне. Он сидел в дальнем углу и, беззвучно шевеля губами, изучал какие-то бумаги. Казалось, он не замечает присутствия Гарри.

Ротко снова опустился в кресло и стал перебирать лежащие на столе документы.

— Я изучил ваш рапорт об аресте, Каллахэн. Крайне необычный пример работы полицейского. Весьма впечатляюще.

— Мне просто повезло.

Ротко внимательно посмотрел на Гарри.

— Именно так вы называете случившееся? «Повезло»? Единственное, в чем вам повезло, Каллахэн, так это в том, что прокуратура не выдвигает против вас обвинения в покушении на убийство!

Гарри вздрогнул, словно от пощечины.

— О чем это вы?

Ротко взял со стола лист бумаги и помахал им перед Гарри:

— Вот об этом. Кто, черт возьми, дал вам право врываться в частное помещение, пытать подозреваемых, отказывать им в медицинской и юридической помощи? Где вы были последние пять лет? Вы что-нибудь слышали о деле Эскобедо? А процесс над Мирандо вам о чем-нибудь говорит? А известно ли вам о существовании Четвертой поправки к Конституции Америки? Неужели вы не понимаете, что у этого человека есть определенные права?

— Еще бы. Я ужасно расстроен, — насмешливо парировал Гарри. Он был немного смущен, ибо чувствовал уязвимость своей позиции, но при этом не вполне понимал, почему прокурор так разошелся.

— Я расстрою вас еще больше, — резко бросил Ротко. — Хочу сообщить вам небольшую новость: как только подозреваемый встанет на ноги, он немедленно покинет больницу.

Гарри почувствовал, как в нем поднимается волна гнева:

— Что это вы пытаетесь мне доказать, Ротко?

— Элементарные вещи, Каллахэн. Он будет освобожден. Мы не можем передать дело в суд присяжных, у нас нет ни одной даже самой паршивой улики.

Гарри рывком поднялся из кресла.

— Улики? Доказательства? Да что вам еще надо, черт побери? Вы что, не видели винтовку? Или автомат?

— Я видел их, — сухо ответил Ротко. — Прекрасное оружие, за ним хорошо ухаживали, но как вещественные доказательства они ни черта не стоят.

— Вы хотите сказать, что баллистическая экспертиза не в состоянии доказать, что пули, которые мы извлекли из тела Сандры Бенсон и этого мальчика, Рассела, были выпущены из этой винтовки?

— Нет, этого я не говорю. Пули действительно совпадают, но винтовка не может служить уликой, а на автомате нет отпечатков пальцев… Нет ничего, что можно было бы связать с подозреваемым. В сумке были обнаружены две обоймы с девятимиллиметровыми патронами, но в качестве доказательства они также неприемлемы. У меня нет оснований для возбуждения дела, Каллахэн, а то, что вы пытаетесь мне всучить, рухнет в суде, как карточный домик. Против этого человека нет ни одного по-настоящему весомого вещественного доказательства. Нет ничего.

— Кто, черт возьми, так решил? — крикнул Гарри, лицо его приобрело кирпичный оттенок.

— Закон! — рявкнул в ответ Ротко.

— Значит, закон спятил!

Они пожирали друг друга глазами, словно бульдоги перед дракой.

Пожилой человек поднялся на ноги:

— Я понимаю ваше негодование, мистер Каллахэн. Позвольте мне объяснить ситуацию.

«Это что еще за старая перечница?» — читалось в сердитом взгляде Гарри. Ротко заметил это выражение и быстро вмешался, дабы избежать дальнейшего скандала.

— Каллахэн, позвольте мне представить вам судью Баннермана из апелляционного суда. Кроме того, в университете Беркли его честь ведет курс конституционного права. Я попросил его зайти в прокуратуру, потому что очень ценю мнение мистера Баннермана. Мне бы хотелось, чтобы вы выслушали его, инспектор.

— Выслушаю, — мрачно пообещал Гарри.

Судья Баннерман изящным движением снял с носа пенсне и убрал в нагрудный карман.

— Естественно, это мое неофициальное мнение. С точки зрения права, обыск жилища подозреваемого был незаконным и, следовательно, полученные в его результате доказательства и улики — например, винтовка, о которой вы говорили, — не могут быть представлены в суде. Вам не следовало так торопиться, инспектор, вначале надо было получить ордер на обыск. Странно, что мне приходится объяснять вам такие простые вещи.

— Девушка умирала, — сдавленным голосом сказал Гарри.

— Она уже была мертва, — спокойно заметил Ротко.

— В то время я этого не знал. Счет шел уже на минуты… Я знал, сколько ей отмерил убийца.

Судья Баннерман согласно кивнул.

— Суд безусловно принял бы во внимание ваше вполне законное беспокойство за жизнь девушки, но ни при каких обстоятельствах не простил бы применение полицией пыток с целью выбить из подозреваемого то, что может быть расценено как признание. Нет, мистер Каллахэн, о признании подозреваемого и имеющихся вещественных доказательствах можно забыть. Были явно нарушены права подозреваемого, которые оговорены в Четвертой и Пятой поправках к Конституции и, видимо, отдельные пункты Шестой и Четырнадцатой поправок.

Неожиданно для себя Гарри успокоился. Когда он наконец заговорил, ему показалось, что это не его голос, что говорит кто-то другой:

— А как насчет прав Мэри Энн Дикон? Она подверглась пыткам, насилию, ее затолкали в ящик и бросили умирать. Кто вступится за нее, какая поправка защитит ее?

— Иногда закон может казаться несправедливым, — дружелюбно произнес судья Баннерман. — Но он обязан быть справедливым. Его невозможно приспособить под обстоятельства, неважно, сколь ужасающими могут быть эти обстоятельства.

— Послушайте, Каллахэн, — с горечью проговорил Ротко. — Неужели вы думаете, что я испытываю радость, давая этой скотине смыться? У меня жена и две маленькие дочери. Я не больше вашего жажду снова увидеть этого типа на улицах города, уверен, то же скажет вам и судья Баннерман. Но факты остаются фактами. У меня нет оснований выдвинуть против него обвинение.

— Значит, все было напрасно, — голос Гарри был лишен всяких интонаций.

— Увы.

— Но ему недолго ходить по улицам.

Ротко вопросительно поднял бровь:

— Что это значит?

— Он обязательно обо что-нибудь споткнется. А я буду неподалеку.

— Прокуратура не потерпит правонарушений, запомните это, Каллахэн.

Тонкие губы Гарри побелели от ярости:

— Этот парень еще не сказал своего последнего слова. Он будет продолжать убивать.

— Почему вы в этом уверены?

Гарри удивленно посмотрел на окружного прокурора — причина его уверенности была настолько очевидной, что не требовала комментариев.

— Потому что ему это нравится, Ротко. Потому что он любит убивать.

Глава 8

Женщины ощущают силу моей чувственности. Это интригует и возбуждает их. Скорпионы сексуальны… Они удовлетворяют женщин. Женщины знают это, чувствуют. Это инстинкт.

— Привет, — сказал он. — Хочешь пойти со мной?

Девушка не обратила на него внимания. Надменно подняв голову, она прошествовала мимо стойки бара — ягодицы мерно раскачивались под тонким шелком красных трусиков, напудренная обнаженная грудь с большими напряженными сосками плавно колыхалась в такт шагам.

— Сучка, — сказал он в шапку пивной пены в своем стакане.

Он пил медленно, растягивая удовольствие. На высоком помосте напротив стойки извивалась еще одна девушка. Она была совершенно обнаженной, в лучах прожекторов кожа ее отливала розовато-лиловым, потом зеленым, оранжевым… и снова розовым. Соски казались иссиня-черными. Она призывно раздвинула ноги и начала имитировать половой акт.

— Сучка.

Его бросило в жар, высокий стул вдруг показался очень неудобным. Крохотный бар был полон мужчин. Они сбивались в тесные группы, тянулись за стаканами с пивом. Каждый норовил пустить ему в лицо струю табачного дыма, он отчетливо слышал все их игривые разговоры.

— Ублюдки.

Он допил пиво и стал пробираться через толпу к выходу. Краем глаза он заметил, как из-за дальнего столика поднялся человек и двинулся следом за ним — высокий худой мужчина в серых брюках и кожаной куртке.

— Сукин сын!

Дрожа от ярости, он захромал из бара и попытался смешаться с толпой, валившей по Гринвичу. Он знал, что тот идет по пятам, держась на одной и той же дистанции, не приближаясь, но и не удаляясь… Все время за спиной, все время следом, куда бы он ни шел. Он на красный свет перебежал Гринвич и мысленно обругал себя за то, что подарил Гарри Фрэнсису Каллахэну жизнь. Это была большая ошибка. Вместо того чтобы забавляться с ублюдком, надо было сразу же убить его. Не надо было пускаться в разговоры. Просто следовало дождаться в кустах у креста и выпустить в Гарри Фрэнсиса Каллахэна всю обойму. Он мог бы развалить его пополам, как спелый арбуз.

— Свинья!

Он нырнул в переулок, но шаги не отставали. Каллахэна трудно сбить со следа. Он пытался сделать это целую неделю, с тех пор как покинул больницу. Но каждый вечер все повторялось вновь. Неважно, куда он шёл, Каллахэн следовал за ним, как хвост за воздушным змеем.

Он остановился у лотка и купил апельсинового напитка. Четверть двенадцатого, как раз время предпринять ряд действий, которые раз и навсегда решат проблему Гарри Фрэнсиса Каллахэна, — он бы предпочел иное решение, но это, по крайней мере, было хитрым и талантливым. Скорпионы находчивы.

Припадая на левую ногу, он двинулся вдоль по улице, вокруг бурлила толпа любителей вечерних прогулок. Перед входом в кинотеатр он остановился и стал рассматривать выставленные за стеклом фотографии. Обнимающиеся на смятых простынях обнаженные парочки с черными полосками на месте гениталий.

СВОБОДНАЯ ЛЮБОВЬ!

ШВЕДСКИЕ ДЕВСТВЕННИЦЫ ВО ВСЕЙ СВОЕЙ КРАСЕ.

ОДОБРЕНО ВЕРХОВНЫМ СУДОМ США.

Он протянул кассиру пять долларов и вошел. Миновал фойе, повернул налево и оказался в зале. Фильм уже начался, но его не интересовало происходящее на экране. Он быстро прошел по пустому заднему ряду, немного постоял у противоположной двери и снова вышел в фойе. С другой стороны мелькнули серые брюки и кожаная куртка. Он довольно ухмыльнулся. Продолжая улыбаться, он остановил такси и быстро юркнул в машину.

У въезда на Кэтхей-бейзин он расплатился с водителем. Шофер подозрительно обвел взглядом темную пустынную улицу, по обе стороны которой возвышались давно заброшенные склады.

— А вы уверены, мистер, что вам надо именно сюда?

— У меня здесь назначена встреча… с мистером Гарри Каллахэном. Он просил меня подождать его на углу Кэтхей-бейзин и Берри-стрит.

— Все верно, это здесь. Вообще-то, довольно странное место для свидания. Может, мне подождать вас, вдруг он не придет?

— Ну что вы, обязательно придет. Он работает в управлении полиции. Очень пунктуален.

— Как скажешь, дружище.

Машина развернулась и умчалась прочь, а он быстро пошел по улице. Через несколько минут он уже стоял у входа в обветшалое здание, на фронтоне которого красовалась давно выцветшая вывеска «Тихоокеанские грузоперевозки». Крошечная обитая жестью дверь была полуоткрыта и тихо поскрипывала проржавевшими петлями. Он осторожно ступил в темноту.

— А я уже собирался уходить, — низкий голос звучал словно со дна колодца.

В центре склада стоял негр. Через запыленные окна на него падал серебристый лунный свет. При таком освещении лица его не было видно, бросались в глаза лишь габариты: безусловно, негр был поменьше амбара для зерна, но лишь ненамного.

— Наконец-то сумел от него отделаться.

— От Каллахэна? Не смеши меня.

— Но я же здесь.

Негр только хмыкнул.

— Сколько у тебя при себе?

— Две сотни.

Негр присвистнул.

— И ты хочешь на все?

— До последнего цента.

— Смелый ты парень, должен тебе сказать.

— Меня совершенно не интересует твое мнение. Бери деньги и делай свое дело.

— Как скажешь, приятель. Сегодня твой праздник, — он протянул похожую на лопату ладонь. — Сыпь сюда, дружок.

Человек вытащил четыре пятидесятидолларовые банкноты. Великан удовлетворенно кивнул и убрал деньги в карман.

— Значит, заказываешь на всю сумму, дружок. Видишь вон ту корзину? Пойди сядь на нее. Устраивайся поудобнее. Ни к чему валять тебя по полу.

Он сел на корзину. Его маленькие глазки сейчас превратились в две голубые бусинки — негр неторопливо вытащил из-за пояса пару кожаных перчаток и, любовно поглаживая их, стал натягивать на руки, медленно, палец за пальцем, покручивая мощными запястьями.

— Ты и вправду смелый малый, — проговорил негр. — Интересная штучка.

— Заткнись, — прошипел он. — Ты получил свои поганые деньги? Теперь за дело.

Негр встал в низкую боксерскую стойку и двинулся к замершей на корзине фигуре. Он двигался плавными толчками, подошвы высоких ботинок слегка шуршали по цементу.

— Я иду, масса Джек… Я иду, и голова моя опущена низко…

Правая рука его неуловимым движением ушла назад и затем выстрелила от плеча — туго натянутая кожа перчатки смяла тонкий белый нос, словно молот спичечных коробок. Голова сидящего качнулась в сторону, послышался хруст костей, из расплющенного носа потоком хлынула кровь.

Он не произнес ни звука.

— Матерь Божья, — прошептал негр.

— Продолжай, черный сукин сын!

— О’кей, дружок. Ты заказываешь музыку.

Снова ударил — удары сыпались с хирургической точностью, негр мастерски чередовал короткие крюки слева и справа, поэтому человек не падал с корзины, а только раскачивался из стороны в сторону. Но один раз негр все же не рассчитал, и прямой удар в челюсть сбил клиента с корзины. Негр нагнулся и легко, как тряпичную куклу, вернул человека на место.

— Как дела, дружок?

Человек что-то пробормотал, но разобрать было невозможно, ибо рот его был полон крови. Негр тяжело вздохнул и выпрямился. Кулак в промокшей от крови перчатке обрушился на скулу, послышался глухой хлопок, как от мокрого полотенца. Он отступил назад, сидевший на корзине согнулся и сполз к его ногам.

— Этого достаточно, приятель? — негр тяжело дышал, грудь и спину его заливал пот. Он весил двести восемьдесят фунтов, но теперь уже не все эти фунты были мышцами.

— Продолжай… мать твою…

Боксер пожал плечами:

— Ты сказал, две сотни. Значит, две сотни.

И ударил под ребра, потом еще раз, и еще. Это был вызов — ботинки против костей. Негр уверенно приближался к победе.

Крик, прорезавший пустое помещение склада, ударил по нервам, словно электрический разряд. Негр снова отошел от корчащейся на полу фигуры и снял пропитанные кровью перчатки.

— Две сотни… до последнего цента.

Он со вздохом наклонился, поднял клиента и понес к двери.

— Ты доставил мне удовольствие, — сказал он, бросив окровавленное тело на середину проезжей части. — Белый ублюдок.

Пресса, всегда неохотно расстающаяся с выигрышными темами, вцепилась в инцидент, как только о нем стало известно дежурившим в центральной больнице Сан-Франциско репортерам. Все издания начали судорожно рыться в своих архивах.

ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК «СКОРПИОН»?

ДА ИЛИ НЕТ?

МОЖЕТ ЛИ ПОЛИЦИЯ ОПРЕДЕЛЕННО ОТВЕТИТЬ НА ЭТОТ ВОПРОС?

КТО ЭТОТ ЧЕЛОВЕК?

Он не называет своего имени. Кто этот безымянный незнакомец, этот несчастный отшельник?

ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР ЗАЯВИЛ, ЧТО ОТПЕЧАТКИ ПАЛЬЦЕВ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА НЕ ЗАРЕГИСТРИРОВАНЫ.

Уильям Ти Ротко признал сегодня, что обширные поиски, которые предприняли сотрудники ФБР в надежде обнаружить в своих архивах отпечатки пальцев этого человека, успехом не увенчались…

НА НЕГО НЕТ УГОЛОВНОГО ДЕЛА, ПРИЗНАЛ РОТКО.

ЧЛЕН ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЙ ПАЛАТЫ СОВЕТУЕТ ПРОВЕСТИ СПЕЦИАЛЬНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ ДЕЙСТВИЙ ПОЛИЦИИ

В действиях полиции наблюдаются некоторые странности, отметил сенатор штата Элвин У.

— Займись этим делом, Берт, — посоветовал редактор «Пост-эдвокит» своему лучшему очеркисту. — Санитары «скорой помощи», которая его подобрала, говорят, что он все время бормочет имя какого-то полицейского, якобы тот его избил. Дело с душком. Вот ты и выясни, откуда исходит вонь.

Лучи утреннего солнца били в высокие окна коридора. Солнце и яркий свет телевизионных прожекторов действовали на нервы, и те, кому не посчастливилось пробиться в тесную приемную главного врача, вполголоса переругивались на площадке у лифта. Главный врач Деннис Джей Купер вышел из кабинета и тут же попал под софиты телевизионщиков.

— В данный момент я еще не готов сделать заявление.

— Прошу вас, доктор, всего один вопрос. Вы можете сказать, что этот человек подвергся избиению?

— У него множественные переломы лицевых костей, шесть сломанных ребер, два из них я назвал бы осложненными переломами. Пока я могу лишь сказать, что он серьезно пострадал. Но что или кто был тому причиной, я с уверенностью сказать не могу.

— Вы позволите представителям прессы задать ему несколько вопросов?

— Не сейчас. Ему только что зафиксировали сломанные челюсти. Нет, я не могу дать такого разрешения.

— Когда его можно будет увидеть?

— Прошу прощения, джентльмены. У меня очень много дел, и в данный момент никакого заявления для прессы не будет. Позвольте пройти… прошу вас… позвольте пройти.

— Прилипни к двери его палаты, Берт. Чем-то воняет. Чем-то очень крепко воняет.

Журналисты ждали до полудня и наконец получили разрешение на короткое интервью с пострадавшим, правда, на корпоративной основе — было решено, что репортаж будут вести один телевизионщик и один представитель пишущих.

Он был забинтован с ног до головы. Но даже так было видно, что лицо его изуродовано, он с большим трудом шевелил распухшими синюшными губами. Репортер сел на стул рядом с постелью, оператор поставил свою камеру у двери так, чтобы в кадр попал и журналист. Представители прессы старались не шуметь и опасливо поглядывали на забинтованную фигуру, словно им позволили присутствовать на похоронах.

— Пронесся слух, что вы обвиняете полицейское управление Сан-Франциско в жестоком обращении с вами. Это так, сэр?

Губы человека шевельнулись. Речь его была неясной, слова едва различимы:

— Я клянусь в этом. И да будет Господь моим свидетелем.

— Но почему они так поступили с вами? Какую цель они преследовали?

— Я… не знаю. Они пытались подставить меня… по делу Дикон. И вот теперь решили убить. Полицейские следили за мной… Повсюду… Ходили по пятам… Избили меня.

— Вы видели того, кто это сделал?

— Да. Он подошел ко мне в кинотеатре, в Стоктоне… Сказал, что хочет встретиться со мной на складе… по очень важному делу.

— И вы пришли туда?

— Я поверил ему. Как же я был… наивен.

— И кто этот человек?

— Инспектор… из отдела по расследованию убийств… Очень высокий… По имени Каллахэн.

В тот солнечный день в центральной больнице был еще один человек, но газетчиков он не интересовал. Стройный, атлетически сложенный Чико Гонзалес в коротких шортах и тенниске стоял в кабинете физиотерапии и тщетно пытался дотянуться левой рукой до носа. Ему снова это не удалось, но прогресс был очевиден.

— Неплохо, Чико. Действительно очень неплохо, — ворковала терапевт.

Эта молодая, очень миленькая негритянка двигалась с грацией и изяществом профессиональной теннисистки.

— А теперь вы будете пятнадцать минут разрабатывать кисть вот этим мячиком, а после — полчаса на душ «шарко». О’кей?

— О’кей, — равнодушно ответил Чико. — Как скажете.

Норма Гонзалес, элегантная блондинка на восьмом месяце беременности, сидела в углу светлой, красиво обставленной комнаты, вязала детский свитер и беседовала с Гарри Каллахэном.

— Он быстро идет на поправку, — лгал Гарри.

Норма покачала головой:

— Ему следовало бы быть более упорным. В таком состоянии… А ведь он всегда был очень энергичным.

— На все требуется время.

— По-моему, он просто нетерпелив, — она наклонилась над вязанием и спокойным будничным тоном добавила:

— Он собирается оставить эту работу.

— Пусть и думать об этом забудет. Он отличный полицейский, мне такие люди по душе.

Она печально поглядела на Гарри.

— Мне тоже, мистер Каллахэн. Это я виновата, что он уходит от вас. Думала, что сумею совладать с собой, но мне не хватает выдержки.

— Вы только не нервничайте.

— Я не нервничаю, — она резко дернула головой. — У меня нет тех качеств, которыми должна обладать жена полицейского. У него диплом с правом преподавания. Пусть лучше будет учителем в какой-нибудь спокойной, не очень большой школе. Каждый день, когда он выходит из дома, я не знаю, увижу ли я его снова. Не знаю… Я не права? Я единственная, кто испытывает подобные чувства? Ваша жена не сходит с ума от этих мыслей?

— Одно время так оно и было.

— То есть вы хотите сказать, что сейчас она привыкла?

— Она погибла в автомобильной катастрофе, так и не успев в этом разобраться. Мы недолго были женаты.

Она отвела глаза и принялась теребить моток шерсти:

— Простите меня.

— Ничего страшного. Это было очень давно, — он поглядел на часы. — Что ж, мне, пожалуй, пора. Передайте Чико, что он поступает правильно. Я благословляю его на отставку. Это все равно не жизнь.

Она благодарно улыбнулась ему:

— Почему же вы продолжаете работать в полиции, мистер Каллахэн?

Гарри неопределенно махнул рукой:

— Не знаю. Правда, не знаю.

Вечерние издания появились на прилавках одновременно с выходом в эфир программы новостей. Двойной удар оказался весьма эффективным, и телефоны в мэрии звонили, не переставая. В тот момент, когда разразилась буря, Гарри Каллахэн и Фрэнк Ди Джорджио вдвоем навалились на чудовищный сэндвич, посланный им щедрой рукой Бресслера. Голос дежурного, раздавшийся из динамика коммутационной связи, потребовал Гарри в кабинет шефа полиции, и в голосе этом Гарри не уловил ничего, что могло бы предвещать беду.

В кабинете шефа было душно и, садясь, Гарри расстегнул куртку. Шеф пристально посмотрел на Гарри, его светло-голубые глаза были тверды как кремень.

— Чем вы занимаетесь в свободное время, Гарри?

— Водил подозреваемого по делу Дикон, — не моргнув глазом ответил Гарри.

— Бывшего подозреваемого, Гарри, бывшего.

— О’кей… водил бывшего подозреваемого по делу Дикон.

— Вы знаете, что произошло с ним прошлой ночью?

— Ходят слухи, что кто-то крепко его отделал.

— Он утверждает, что это были вы.

— Он может утверждать все, что ему угодно, но я и пальцем до него не дотрагивался.

— Вы видели его вчера вечером? И видел ли он вас?

— Да, он меня видел. Я потерял его в Стоктоне, в кинотеатре, где крутят порнофильмы. Кассирша сказала, что он вышел сразу же после того, как я туда зашел. Сел в такси.

Шеф задумчиво постучал карандашом о край стола:

— Все верно, Гарри. Он взял такси и поехал на угол Кэтхей-бейзин и Берри-стрит. Как пишут вечерние газеты, таксист вспомнил, что тот человек говорил ему о встрече с полицейским инспектором по имени Каллахэн. Вы с ним встретились, Гарри?

— Нет. Я же сказал, что он ускользнул от меня.

Карандаш продолжал барабанить по столу.

— Ротко в ярости… Мэр тоже.

— Вы действительно верите, что я отделал этого типа?

— Нет… не думаю, что и они в это верят. Пресса всегда не прочь порезвиться, но это еще и вопрос политики. Не забывайте, до выборов остается всего два месяца. Окружной прокурор, если говорить честно, бесится потому, что это стопроцентное нарушение прав человека. Вы следили за этим парнем. Это невозможно отрицать.

— Я и не пытаюсь.

— Бресслер дал вам санкцию?

— Я не спрашиваю лейтенанта, что мне делать в свободное от работы время.

Шеф поджал губы и заерзал в кресле:

— Собственно говоря, ничего другого я и не ожидал. Просто Гарри Каллахэн проводит свое маленькое частное расследование.

— Мне сдать вам мою звезду?

— Не надо. Какой от этого толк. Я хочу самой малости: чтобы вы прекратили наружное наблюдение за невиновным человеком.

Гарри презрительно фыркнул:

— Вот этого-то он и добивается.

Шеф придвинулся к столу и бросил карандаш в стакан:

— Почему вы так думаете?

— Потому что он замышляет новое убийство. Я чувствую это, шеф. Он сжат как пружина. Он снова убьет. Только кого, где и как?

Глава 9

Звезды побуждают к действию, но никогда не принуждают. Это факт… это логика. Звезды управляют нашими судьбами, моей и его. И если в бездонной тьме пути наших звезд пересекутся, что ж, так тому и быть. Я не могу на это повлиять. Это судьба. Наши жизни переплелись среди звезд… Моя жизнь, его жизнь, все наши жизни. Они скользят рядом с Козерогом… Весами… Львом… Скорпионом. Они пересекаются в звездах… Моя… его…

Он с непокрытой головой стоял под моросящим дождем и разглядывал аккуратные ряды бутылок в витрине ночного магазина. Из дверей вышла женщина — в одной руке она держала пакет с двумя пластиковыми бутылками содовой, в другой — сумку, из которой выгладывало витое горлышко «шерри». Других покупателей в магазинчике не было, улица тоже опустела, лишь вдалеке проехала машина, покрышки мягко прошелестели по влажному асфальту, и снова стало тихо.

Он поднял воротник плаща и, войдя в лавку, неуверенно двинулся вдоль длинных рядов. Мужчина за прилавком отодвинул газету с результатами скачек и внимательно посмотрел на него. Это был крупный человек с большим отвисшим животом и маленькими недоверчивыми глазками.

— Чем могу помочь, приятель?

— Даже не знаю, — он подошел к прилавку и принялся изучать бутылки. Брови его были сплошным синяком, который угрожающе нависал над глубоко запавшими глазами, вокруг носа и распухших губ виднелись маленькие черные точки — следы недавно снятых швов. — Даже не знаю, что выбрать.

— Тебя никто не торопит, выбирай, — владелец лавки не мог отвести взгляда от разбитого лица. — Извини, дружище, но что с тобой произошло?

Он печально улыбнулся:

— Проиграл бой в Денвере. Я боксер… второй полусредний вес. Не повезло.

— Заметно. Он что, огрел тебя стулом?

— Это был очень сильный противник. Мексиканец. Мексиканцы очень сильны.

— Это точно, сильнее не бывает. О Господи, — хозяин пожал плечами. — Что ж, выбирай. Если понадобится моя помощь, позовешь.

— Непременно. Понимаете… я боксер и потому не пью. Ни разу в жизни не пил. Меня сегодня пригласили на вечеринку, и я хотел бы прийти с чем-нибудь необычным, по-настоящему хорошим. Понимаете, что-нибудь в пределах девяти-десяти долларов.

Хозяин задумчиво поднял голову:

— А как насчет бутылки французского коньяка? Импорт, прямо из Франции. Отличный подарок, и стоит всего восемь долларов. Это шикарно, понимаешь? Производит хорошее впечатление.

— Прекрасно, беру.

Хозяин снял с нижней полки бутылку коньяка и поставил на прилавок.

— «Реми-Мартин». Отличная выдержка. Хочешь, заверну? У меня есть очень красивая оберточная бумага.

— Спасибо, не надо, — человек вертел в руках бутылку сухого красного вина и смотрел, как хозяин осторожно ставит коньяк в бумажный пакет. — Это случайно не тот самый магазин, про который писали в газетах? Это вас грабили несколько раз подряд?

— Тот самый, приятель, — хозяин мрачно усмехнулся. — За три года четырнадцать раз. Правда, последние два раза грабителей вынесли вперед ногами — я стал отменным стрелком и теперь полностью контролирую ситуацию.

Он поставил пакет на прилавок и задрал свитер. За поясом, глубоко врезавшись в толстое брюхо, торчала безобразная черная рукоятка громадного «люгера».

— Я могу выхватить эту пушку быстрее, чем это делает в своих фильмах Мэтт Ди…

Он не успел договорить фамилию актера — человек наотмашь ударил его в лицо бутылкой. Хозяин попятился назад, еще не веря в реальность происходящего; по лицу его текла кровь.

— Нет… — вырвался короткий крик, но новый удар бутылкой — на этот раз по скуле — заставил его замолчать. Бутылка не разбилась, человек орудовал ею так, словно это была стеклянная бита. Скуля от боли и страха, хозяин грузно повалился между прилавком и стеллажами.

— Бери… бери деньги… все бери.

— К черту твои деньги.

Человек стоял над ним, на покрытых шрамами губах играла нехорошая улыбка. Он выдернул из-под свитера хозяина пистолет, взвесил в руке и сунул за пояс.

— Где ты хранишь патроны?

— Патроны? — изумленно переспросил хозяин. — Патроны?

Человек ударил его ногой в голову, чуть выше уха:

— Патроны, пули! Толстый скот! Пули! Где ты их держишь?

— Под прилавком. Не убивайте меня, пожалуйста, не убивайте!

— Убивать тебя? — удивился человек. — Что за глупость. Зачем это я буду тебя убивать?

А где-то есть одни лишь звезды. Вакханалия звезд. Только звезды и никаких людей. Только звезды и никаких зданий… никаких других огней. Ничего, кроме неба. Но где это место? В Африке? Азии? Где?

— В самом сердце Техаса, — произнес он вслух, и сидевший рядом с ним человек странно на него поглядел, встал и пересел в дальний конец автобуса.

Ложь, подумал он, чудовищная, наглая ложь. Он бывал в Далласе. По ночам там дул крепкий ветер вперемешку с песком, и ни единого огонька на черном, как свежая могила, небе. Где-то. Но где?

— Вы не скажете, который час, леди? — он полуобернулся к обвешанной пакетами женщине, которая только что села в автобус.

— Точно не знаю… около полудня, наверное, — она испуганно смотрела на его лицо.

— Благодарю вас, — он с трудом улыбнулся. — Я разбился на мотоцикле. А мой брат погиб.

— О Боже… Мне очень жаль.

— Ничего, все в порядке.

Старая сука.

Полдень. А звезды на своих местах, только их не видно. Их выжигает солнце. Но они там, наверху… ждут, когда наступит ночь. Сейчас темнеет рано. Очень многим покажется, что ночь наступила слишком рано.

Он вышел из автобуса на углу Норьеги и Шестнадцатой авеню и пешком пошел в направлении Пятнадцатой. Дождь кончился, выглянуло солнце, влажный асфальт парил. Дорога поднималась вверх, и он не торопился. Судя по тому, что на углу стояла небольшая группа женщин, времени у него было еще достаточно. Вскоре он смешался с ними и, переводя дух, прислонился к кирпичной стене. Женщины лениво переговаривались, некоторые бросили взгляд в его сторону. Было ровно двенадцать тридцать, когда аккуратный желтый школьный автобус, следующий по маршруту Лотон — Пятнадцатая авеню, подрулил к тротуару. Дюжина первоклашек вопила во все горло и прыгала по сиденьям. Двери открылись, и половина из них высыпала на улицу, стараясь по двое протиснуться в узкий проем, — они толкались и пихали друг друга локтями, борясь за честь быть первым.

— Дэви! Не смей толкать Мириам!

— Мама! У нас сегодня на обед тако[8]?

— Можно Мэри пойдет к нам? Можно, мамочка?

Крики детей громоздились один на другой, превращаясь в какофонию пронзительных звуков. Через несколько мгновений женщины и дети разошлись, щебеча на все лады, как стайка веселых пестрых птичек.

Прежде чем водитель — крупная пожилая женщина в просторных синих брюках и куртке военного образца, к шапке густых курчавых волос была аккуратно приколота кепка с эмблемой школы — успела закрыть дверь, он уже был в автобусе. Она недоуменно смотрела на него.

— Эй, мистер, сюда нельзя!

— Инспектор пассажирских автобусов, леди, — увидев незнакомца, оставшиеся в автобусе дети на какое-то мгновение прекратили возню, и он широко улыбнулся. — Привет, ребята!