Гулли

V

Солнце уже стояло высоко, когда она проснулась. Голова её переполнена сном. Сердце замирает и трепещет. Ей кажется, что ещё над ушами её кто-то шепчет тихо всё одно и то же слово: свобода! свобода! свобода!

— Но что же мы будем делать на свободе? — думает Гулли. — Летать, порхать! Но куда же?

И ей становится скучно при одной мысли, что она должна вечно порхать и летать.

— Что не встаёшь, дорогой мой, черноглазый. Все уже чай отпили давно, только ты спишь, — говорит ей её толстая, дорогая няня.

— Что же сегодня заспался, мой Гулёк, — говорит сама баронесса, и входит в детскую, и смотрит на заспанные глаза Гулли. — Вставай, мой Гулёнок. — И она щупает ей пульс и смотрит, не горяча ли у ней голова, и так нежно целует её.

— Муттерхен, — говорит Гулли (она знает, что баронесса любит, когда она зовёт её муттерхен. Ведь у баронессы нет никого: ни детей, ни внучек. Всех она давно схоронила, и только и есть у ней одна она названая дочка, татарочка Гулли). — Муттерхен, — говорит она, — мне снятся всё странные сны… А что мой росток Божьего дерева? Муттерхен, ты не видала его, моя милая…

— Нет, не видала. Вставай, одевайся скорее и иди сама.

И Гулли бойко одевается, умывается и бежит — бежит к ростку Божьего дерева.

— Ну! как он вдруг вырос большим стволом…

Но на пути ей попадается весёлая Груша.

— Ах! Гулён — встала… Милая моя! — и целует её.

Но только что Гулли высвободилась и бежит в сад, как перед ней встаёт добрая хохотушка Соня.

— Ах! барышня, барышня дорогая моя. Дай поцелую ясные глазыньки.

И много, много их целой толпой окружают Гулли, и для всех она милая, дорогая, ясная, ненаглядная.

— И за что они все меня так любят? — думает Гулли и бежит, опрометью бежит к ростку.

Он поднялся, значительно поднялся со вчерашнего дня. Но увы! Это был всход зелёной маленькой травки, а никак не большого дерева.

Гулли уселась прямо на землю и смотрит на этот всход, и она верит, крепко верит, что он разрастётся большим, большим деревом.

А за ней уже бегут целой толпой, гурьбой — и Даша, и Глаша, и Саша, и Соня, и Дуня, и все кричат:

— Барышня, чай кушать! Барышня, дорогая, чай простыл!..

Солнце спряталось за тучки. Серенький туманный денёк; но такой тёплый, ласковый. Нет шума, крика, как вчера, но Гулли кажется, что все травки так сильно любят птичек, а птички и бабочки так нежно, любовно ластятся к нарядным цветам. И цветы от радости и любви так нежно, любовно пахнут. И аромат их носится во всём воздухе. Всё напоено их чудным сладким запахом.

— Муттерхен, — говорит Гулли баронессе, — ведь все и цветы, и кусты, и бабочки, и птички любят друг друга, и все радуются жизни, потому что жизнь и есть благо.

— Да, — говорит баронесса. — Только злые и недовольные не любят жизни. Только для них она тяжела и неприятна.

Целый день бродит Гулли тихая и радостная. И за что она ни возьмётся — всё у ней валится из рук. Так бы всё она сидела и слушала тихую любовную песню целой природы.