Гуру и зомби

3

Прилетела.

Упитанный «боинг» приземлился в Шереметьеве не в семь пятнадцать, а ровно в семь. На четверть часа раньше расписания. Попутный вечерний ветер. Казалось бы – бонус.

Вера убеждала себя, что теперь-то можно не торопиться. Нужно. Это же удовольствие – медленно идти по круговой прозрачной галерее… Не в толпе… Слева за стеклом – забетонированное поле, зовущее в путешествие, справа – то пустующие, то полные накопители, собирающие пассажиров перед посадкой.

Удовольствие…

А шаг сам собой убыстряется. Густав отстал. Ничего, тут одна дорога – муж не заблудится. На верхней ступеньке широкой лестницы, ниспадающей к залу паспортного контроля, Вера стала высматривать-вычислять, какая змейка короче и тоньше… Глупо. Как угадаешь, не подвалит ли к стоящей перед тобой спине бесцеремонная толпа путешествующих вместе сослуживцев…

И снова повезло. Очередь подтаивала так быстро, что Густаву пришлось подтолкнуть жену к окошку, только-только она успела оглядеться и встретиться с парой-тройкой внимательных глаз.

Незнакомых?

Да откуда тут взяться знакомцам…

Вместо того чтобы сосредоточиться и припомнить, где она встречалась с одним из направленных на нее взглядов, Верина мысль упорхнула в неэмпирические, вроде бы бесполезные дали. Непредсказуемая мысль художника…

Что значит – знать? Даже она сама не так уж разбирается в своем внутреннем устройстве. Часто, очень часто не может себе объяснить, почему сказала или сделала то, а не это. Непонятность лишает спокойствия, раздражает, как «хор.» в зачетке отличницы.

И когда у мольберта стоит, тоже не знает. Пишет, чтобы узнать…

Но по внешности может ее кто-то опознать? Вряд ли… Почти два года не была в России. За меньший срок забывают человека. Даже того, кого когда-то страшно, самозабвенно любили…

А то, что посматривают… Ну, заприметили ее найковскую бейсболку. Кто там, в малиновом кепоне… то есть берете. Для того и надеваем. Головной убор летом – самый простой способ не слиться с массой никому не знакомых людей. Зачем выделяться? Чтобы подзаправиться чужой энергией. Всякий взгляд – питание.

Сложнее, когда толпа состоит в основном из знакомцев. В арт-тусовке надежнее действует элегантность. Она организует все пространство вокруг. Силовые линии постороннего внимания, направленного на тебя, как бы поднимают над полом. Взмываешь. Но тогда приходится заботиться о весе. Тушу от земли не оторвать…

Смотрят… Может, кто-нибудь из женщин заметил ее почти девичью худобу, за которую она борется каждодневно, начиная с первого курса истфака… Четверть века ведет сражение, а победа никак не закрепляется. Чуток расслабишься, и наутро весы обязательно испортят настроение.

– Снимите головной убор! – отрывает от размышлений приказ суровой тети-моти.

Одета в защитного цвета рубашку, пуговички еле-еле удерживают набухающую опару ее телес. На мужской вкус – очень даже аппетитно, а на женский – фу, противно…

– Цель приезда? – полоснула контролерша военным взглядом по открытому теперь лицу Веры.

От меня защищают мою же страну, блин!

Мелькнуло негодование и пропало, не успев повысить градус обычного дорожного напряжения. Рутинный вопрос вроде бы перестал вызывать у Веры какие-либо чувства. Домой я прилетела, домой! – хотелось возмущенно выкрикнуть только в первые разы, когда паспорт с немецким гражданством еще не ощущался как бронежилет, который защищает основные органы ее… черт, как это по-русски? Органы ее личности. Уязвимых мест все равно остается предостаточно.

– У меня персональная выставка в галерее «Ривендж», – прозвучало и хвастливо, и надменно. – Приходите, приглашаю, – суетливо добавляет Вера, растянув в улыбке тонкие губы.

Получилось заискивающе. Робеет советский человек перед властью. Бывший советский перед любой властью.

Вера чертыхается про себя, когда багажная змейка никак не хочет вытащить из аэропортовского чрева тугой рулон с десятью полотнами, развеской которых придется заниматься всю ночь.

Прилетели раньше, но выигрыш во времени оборачивается дополнительной нервотрепкой. Герки возле табло, естественно, нет. Хотя теплилось: а вдруг? Вдруг он подумал о попутном ветре, предусмотрел досрочное приземление и приехал пораньше? Нелогичная надежда – сын в пику пунктуальному отцу давно сделался раззвездяем. Еще до того, как родители развелись.

Но чем больше времени Вера не виделась с сыном, тем сильнее реальный Георгий с его хмурой молчаливостью и вспышками гнева преображался в ее сознании: понурые плечи расправлялись, лицо светлело, а сам он становился добрым, внимательным рыцарем, в заботе о матери обретающим и свое счастье.

Как легко изменять мир человеку с воображением!

Но ведь ничего тут несбыточного нет. Вот Густав посвятил ей свою жизнь – и ничуть же не жалеет…

– Вера… Вы – Вера, – слышит она из-за спины.

Знакомый вроде бы голос. Не спрашивает, а вслух рассуждает. Обернулась. Мгновенно охватила фигуру.

Высокий мужчина в серых фланелевых брюках и глухо застегнутом сером пиджаке-кителе. Похожие носят католические священники и офицеры высших рангов. Небольшая сумка из хорошей, мягкой кожи с длинным ремнем ничуть не оттягивает плечо, не портит выправку. Пропорциональное тело. Стоит спокойно. Сильная мужская харизма… Похож на статую Давида, только бородатого, похудевшего и заматеревшего.

– Нестик! Господи, Нестик! – Вера кидается на шею опознанному приятелю. – Узнал! Значит, я не изменилась! – Обнимает, ощутив под пальцами напрягшиеся мускулы предплечья и притягивающий запах свежести. – Как ты тут очутился? Где живешь? Чем занимаешься? У меня завтра выставка открывается. Придешь?

Вопросы набегают один на другой. Как волны, смывающие друг друга.

Нестор сразу улавливает, что Веру совсем не занимает типичная женская заморочка насчет «постарела – не постарела». Понятно, что она обрадовалась встрече, ухватилась за возможность отвлечься от дорожной нервотрепки, от неприкаянности первых минут на новом месте… Но какой она стала? Получится ли с ней контакт?

– Веду занятия по духовному совершенствованию… – Многоточием в конце фразы Нестор прощупывает собеседницу. И привлекает, конечно. Незаконченность – она всегда притягивает. – Курс начинается послезавтра…

– Ой! Как интересно! А кто к тебе приходит? Как народ собираешь?

Нестор не успевает ответить – Вера уже отвернулась от него и лобызает высокого сутуловатого парня лет двадцати, точно так же засыпая его вопросами.

– Мам, я попал в пробку, – отстраняется он сердито. – Авария. Байкер на «харлее» подрезал синий «форд». Смылся, конечно. А двухдверная «букашка» шарахнулась от него. Естественно, впечаталась в автобус. – Отрывистые, короткие фразы, как нервные мазки, рисуют подробную и четкую картину. Хотя говорится, чтобы освободиться от испуга. Чужая трагедия притягивает и ужасает. – В мой автобус. Сбоку. За рулем разбитой машины – женщина… От удара ее голова мотнулась и пробила боковое окно… Рот открыт, глаза распахнуты. Ноль движения… После скрежета – полная тишина. Вдруг бряк – заколка выпала на асфальт. Серебристый лев… И волосы… Длинные, белые… рассыпались… Как живые…

Парень воспроизвел то, что описывал. Жестами. Непроизвольно. Так тряхнул головой, что с волос, стянутых в хвост, слетела аптекарская резинка.

«Форд», лев, блондинка… Нестор где-то на периферии сознания отмечает знакомые детали. Тропинка, обозначенная ими, отчетливо ведет к… Леля? Погибла Леля? Но ум его давно и настойчиво отучен от мысленного достраивания вероятных несчастий.

Да и Вера тут же отвлекает:

– Господи, Герочка, выкинь ты из головы этот кошмар! Лучше познакомься. Мой старый друг Нестор… Нестик, как тебя по отчеству? Да ладно, давай по-европейски, без этих причиндалов. Сынуля мой, Георгий. Победоносец. Экономист. Будущий. – Она снова приобнимает юношу, который насупился и уставился вниз, на свои ботинки. – Ты институт-то, надеюсь, не бросил?

Последний вопрос явно риторический. В материнской голове не нашлось бы места такой неприятности. Да и все остальное – вопросы, советы – она роняет так просто, для разговора. Художник слишком много времени проводит, одушевляя безмолвие бумаги, картона, холста. Услышать другого, вступить в диалог – это умение нужно поддерживать, развивать, а без должного ухода оно вянет и исчезает.

Нестор протягивает руку парнишке, сжимает его пальцы и не отпускает до тех пор, пока вялая ладошка не встрепенулась и карий взгляд не вырвался из угрюмости. Когда глаза посмотрели в глаза – только это называется встречей, знакомством.

– Приходите ко мне… – Из грудного кармана кителя Нестор несуетливо достает пару афишек, извещающих о его выступлениях, и, протягивая одну сыну, другую – матери, уже чувствует, знает: Георгий придет. Не спугнул юношу.

Это умение – не просить, по-булгаковски никогда ничего ни у кого не просить, а лишь информировать, поджидая или даже собственными руками создавая подходящий момент, – очень пригодилось Нестору в новой жизни. Собственно, благодаря ему он и нащупал теперешнюю свою стезю.

Сперва-то, как те редкие интеллигенты советского рождения, которым претило жаловаться на новые перестроечные времена с их усохшими зарплатами, он всего лишь озаботился приработком. Исходя из того, что нормальный мужик должен иметь средства на нормальную жизнь. (Тоталитарное постсоветское кредо.)

Искал и нашел факультатив в частном лицее. Сразу усек: если мало или вовсе нет желающих послушать о происхождении искусства – нет и денег. Сумел использовать родительские собрания в старших группах. Агитировал, завлекал…

Поработал и получил результат: молодые ухоженные мамаши привозили великовозрастных сынков и дочек на его лекции и сами оставались в аудитории.

Мировая культура, мировые религии…

Появилась практическая цель – и он врубился в Хайдеггера, Делёза, Мамардашвили. Не читал урывками, а отвлекался от книг, только чтобы физиологически обеспечить функции мозга. Изучал философов с потребительским азартом даже в метро – и на эскалаторе, и стоя, если женщинам не хватало сидячих мест.

Несколько красавиц, скучающих в своих золотых клетках, объединились и предложили продолжить штудии уже не с детьми, а с ними. Сами арендовали заброшенную контору в Крылатском, отремонтировали и так обставили, что хотелось бывать там почаще и подольше. И ему, и им. Получилось что-то вроде аристократического прихода…

Нестора потянуло дать этой элитной массе опору, соединив изысканное образование и не всем доступную веру… Тайная светская религия. Без устаревших ритуалов. В любом месте и в любое время – контакт с высшей силой.

Нестор – всего лишь проводник.

– Могу подвезти, – предложил он Вере с мужем и сыном, заметив через прозрачную вертушку, как шофер, которого он держал на зарплате, вылезает на тротуар из черного джипа и, профессионально цепким взглядом окинув суетящихся вокруг пассажиров, пружинисто двигается к входу в аэропорт.

Пока троица пристраивает свои саквояжи, рулоны и тела на заднее сиденье, Нестор расслабленно вытягивает ноги, пристегнувшись ремнем на своем переднем. В сознании промелькнул перечень приятных и нужных дел, ради которых он прилетел из Парижа. Но какая-то неясность, как рытвина на ровной дороге, портит спокойную, гармоничную картину.

Блондинка в «букашке»… Дорожная трагедия что-то не выходит из головы.

– Ну-с, куда вам? – с лукаво-ласковой улыбкой (ширма для посторонних, то есть для всех) оборачивается он к своим пассажирам.

Завтра надо будет позвонить Леле, если сама не объявится. А пока… пока будем наслаждаться…