Маленькая неприятность на большом торжестве

В начале апреля 1908 года шведское акционерное общество «Сепаратор» торжественно справляло двадцатипятилетие своего существования. К этому времени деятельность общества распространялась на весь земной шар; оно обладало собственными заводами в Швеции, Германии, Австро-Венгрии, Англии, Франции, в Соединенных штатах; сепараторы «Альфа — Лаваль» по лицензиям общества строились также в Дании, Норвегии, Финляндии, России, во всех Балканских государствах, в Голландии, Бельгии, в Швейцарии, Италии, Испании и даже в Канаде, Аргентине, Новой Зеландии и Южной Австралии. Не оставалось уже буквально ни одного самого глухого уголка на земном шаре, где не было бы представителя общества, который мог продемонстрировать в любой момент любому покупателю сепаратор Лаваля и принять от него задаток и заказ. Сорок две страны в течение этих двадцати пяти лет выражали свое восхищение машиной Лаваля, осыпая общество всевозможными наградами. В парадном зале стокгольмской конторы «Сепаратор» в специальных витринах можно было видеть двести семь золотых и двести шестьдесят серебряных медалей, присужденных сепаратору Лаваля; в рамках по стенам кроме того было развешано сто десять почетных дипломов и сто одиннадцать аттестатов на присужденные всякого рода иные награды. Общее число наград, полученных обществом в виде медалей, премий, дипломов и похвальных отзывов, достигало восемьсот семидесяти восьми.

Распухнув от прибылей в этот юбилейный год своего существования, акционерное общество «Сепаратор» выдавало своим акционерам 3 миллиона марок дивиденда. Число рабочих и служащих, занятых на предприятиях общества, достигало семидесяти пяти тысяч человек; вместе с рабочими и служащими предприятий, работавших по лицензиям общества, и представителями, распространявшими по земному шару маленькую машину, сепаратор Лаваля располагал армией, равной армии Наполеона, с которой он явился в Россию.

Управление этой огромной армией было сосредоточено в руках правления общества, состоявшего из шести человек; раз в год оно отчитывалось перед небольшим количеством пайщиков, с которыми делилось своими прибылями. Главную роль во всем этом грандиозном предприятии играл наделенный диктаторскими полномочиями директор общества Иона Бернстрем. Это был небольшой, лысый, бородатый человек в золотых очках, очень живой и проворный. Ничего общего с Наполеоном он не имел. На его сереньком пиджачке не красовалось ни единого ордена, он никогда не держал в руках ни шпаги, ни подзорной трубы; в манерах и жестах его не было ни величия, ни значительности; за всю свою долголетнюю службу в обществе он не изрек ни одной фразы, которую могли бы занести современники в историю развития промышленного капитализма. И тем не менее это был талантливейший человек своего времени, и если читатель впервые слышит это имя, то, разумеется, только потому, что до сего времени история развития отдельных капиталистических предприятий не являлась предметом изучения и исследования, предметом, достойным самого широкого и глубокого общественного внимания.

В тот вечер, когда акционеры общества с торжественной важностью наполняли парадный зал главной конторы, чтобы в двадцать пятый раз прослушать годовой отчет правления, и над Стокгольмом, прозванным «северной Венецией» за его каналы, реки, озера и острова, угасал розовый весенний закат, Иона Бернстрем принимал в своем огромном дубовом кабинете избранных друзей общества, членов правления и виднейших шведских промышленников. Капиталистический мир не велик. В маленькой Швеции свои люди были все на счету, и в дубовом кабинете Бернстрема не было слишком тесно.

Бернстрем собрал в этот торжественный вечер всех оставшихся в живых основателей и главных деятелей «Сепаратора». Здесь был Тюко Робсам, двоюродный брат и первый сотрудник Лаваля; здесь был Оскар Ламм, первый компаньон Лаваля, инициатор и организатор «Сепаратора»; здесь был Карл Янсон, один из многолетних директоров общества, теперь возглавлявший общество «Паровая турбина де Лаваля». К величайшему изумлению собравшихся отсутствовал только сам Лаваль.

Представитель английского синдиката «Густав де Лаваль — Фергюссон» в Лондоне, беседовавший с директором анонимного общества «Металлургические предприятия де Лаваля» в Брюсселе, несколько раз уже справлялся у своего собеседника о здоровье знаменитого изобретателя. Председатель правления общества «Лаваль — цинк» с подобным же вопросом обратился к представителю общества «Электрическая печь де Лаваля». Однако никто из всех этих господ, руководивших предприятиями, связанными с именем Лаваля и эксплуатировавшими его изобретательский гений, ровно ничего не мог сказать о нем самом.

От проницательного взора Бернстрема не могло укрыться ничто: пододвигая собеседникам дорогие сигары, он вскользь упомянул о прекрасном здоровье и неиссякающей энергии изобретателя, которого он надеялся сейчас увидеть здесь; в то же время он вызвал слугу и распорядился прислать к нему управляющего делами.

— Я очень удивлен, — сухо сказал он ему, как только тот явился и почтительно остановился в дверях, — отсутствием господина де Лаваля, который, как мне известно, находится в Стокгольме. Я не могу допустить мысли, чтобы именно ему вы забыли послать приглашение.

Управляющий, наклонив голову, ответил спокойно:

— Мы рассылали приглашения только пайщикам общества.

— Но, — смеясь, и очень громко, так, чтобы обратить общее внимание на свой разговор с подчиненным, заметил Бернстрем, — если вы ознакомились с только что выпущенной нами к двадцатипятилетию общества брошюрой, вы, вероятно, знаете, что господин де Лаваль получил при организации «Сепаратора» половину всех акций.

— Совершенно верно, — ответил управляющий, еще ниже склонив голову, и затем прибавил, разводя руками и оглядывая гостей, молча смотревших на него, — но в настоящее время господин де Лаваль не имеет ни одной акции «Сепаратора»·

— Желал бы я знать, что он вообще имеет в настоящее время, этот несчастный Лаваль!.. — с досадой воскликнул Робсам.

Бернстрем выпроводил управляющего и пожал плечами.

— Такого сюрприза только и можно было ждать от нашего милого Густава… — брюзгливо сказал он.

Карл Янсон, огромный и тучный, похожий на викинга со своей длинной, седой бородой, пробормотал сердито:

— Этого нельзя допустить, господа! Бернстрем, — прибавил он, — правление здесь в сборе. Я предлагаю сейчас же принять постановление и объявить его акционерам: в ознаменование заслуг де Лаваля перед обществом мы назначаем ему ежегодную пенсию в 12 тысяч крон до конца жизни, с передачей жене после его смерти.

Этим людям не надо было объяснять каждый ход в сложной игре. Они все были равными по проницательности игроками. Бернстрем обвел глазами членов правления и резюмировал:

— Принято единогласно.

— Но для нынешнего собрания, — продолжал Янсон, — Густава нам добыть надо во что бы то ни стало. Слушайте, Бернстрем, поедемте сейчас же к нему, поздравим его с назначением пенсии и привезем сюда.

— Едем…

Не привыкшие ни медлить, ни собираться, они встали разом, готовые улыбнуться, извиниться, кивнуть и выйти, но в этот момент дежуривший за дверью курьер, блистая галунами и пуговицами с вытисненными на них марками фирмы, широко раскрыл портьеры и объявил:

— Господин де Лаваль.

В тот же миг из-за портьер показался высокий, плотный человек, очень легко несший и свои шестьдесят лет и полноту и солидность. С некоторого времени он начал брить усы и бороду, зачесывать гладко назад седые, поредевшие волосы и теперь имел вид добродушного деревенского пастора, спокойно разглядывающего мир сквозь стекла своих очков. Манеры его отличались живостью, и внешняя солидность никак не вязалась со стремительностью и легкостью его движений. Он вошел просто, как в свой собственный кабинет или мастерские, не остановился в дверях осмотреться, не улыбнулся, не поклонился. Он стал пожимать всем подряд руки, несколько торопливо, с привычным чувствам человека, спешащего взяться за дело. Несомненно в небрежности обращения Лаваля с этими людьми была некоторая доля высокомерия, рожденного бессознательным ощущением своего превосходства, однако никто никогда не успевал этого заметить. Еще не выпустив руки своего собеседника, Лаваль уже обращался к нему с двумя-тремя словами; они мгновенно включали внимание обоих в какой-нибудь сложный деловой интерес и заставляли забывать окружающее.

Янсону он сказал:

— Реверс в турбине я осуществил.

И руководитель «Общества паровых турбин» готов был, не выпуская руки этого изумительного человека, увлечь его в угол, подальше от шума, чтобы немедленно засесть за расчеты и чертежи.

Председателю правления общества «Лаваль — цинк» Лаваль вместо приветствия буркнул:

— Переходите на новую конструкцию моих печей и объединяйтесь с «Заля — цинком».

Но третьим по порядку был Бернстрем, и тут уже Лаваль сам должен был выслушать сообщение о постановлении правления.

— Вот как!.. — воскликнул он, точно услышал новость, совершенно его не касающуюся. — Благодарю. Впрочем, это как нельзя более кстати… Господа, — обратился он тотчас же ко всем, забывая о необходимости продолжать обряд пожимания рук. — Господа, наша опытная установка по обезвоживанию торфа скоро начнет работать. Я напал на счастливую идею, и то, что не удалось Ларсону, удастся мне… Вот когда перед нашей промышленностью раскрываются поистине блестящие перспективы…

Даже теперь, когда за спиной этого человека стояли тысячи неудач и ошибок, десятки разорившихся предприятий, невозможно было противостоять отчетливой самоуверенности и непоколебимой вере, которыми дышала его речь. И неудивительно, что все эти люди, пятнадцать минут назад с презрительным великодушием назначавшие пенсию незадачливому человеку, не имевшему ни единой акции «Сепаратора», того самого «Сепаратора», который всецело мог бы ему принадлежать, теперь смотрели на него, как на оракула, и слушали, как жреца. Остановившись на пышном ковре среди огромного кабинета и обводя близорукими глазами, мерцавшими под стеклами очков, внимательное собрание, Лаваль готов уже был развернуть перед слушателями грандиозный план полного переворота торфяной промышленности, но Бернстрем, знавший всю силу речи этого человека, напомнил об акционерах, толкавшихся в парадном зале.

— Пойдемте, господа. Пора начинать, Густав. Мы очень долго ждали тебя…

Лаваль улыбнулся и повернулся к двери. Все встали, немножко спеша, чтобы завладеть вниманием Лаваля. Удалось это прежде других Янсону.

— Так ты можешь дать нам реверс в турбину, милый Густав? — спросил он, беря под руку пенсионера.

— Опытные экземпляры у меня в мастерских готовы. Я нашел простое решение вопроса… Но у меня нет денег, мой друг!

— И ни одной акции «Сепаратора».

— О, давно уже. Сейчас для меня это просто трагично.

Этот человек, с чьей деятельностью в течение двадцати лет был связан необычайный подъем и расцвет шведской промышленности, только что разменял чуть ли не последние десять крон, для того, чтобы расплатиться с извозчиком.

Янсон пожал плечами. Он относил все денежные затруднения изобретателя за счет его неумения вести свои дела.

— Мне кажется, милый Густав, что ты слишком много тратишь на свои эксперименты… — осторожно сказал он.

— Мои эксперименты стоят тех средств, которые я на них трачу… — высокомерно ответил Лаваль.

Янсон должен был смолчать. Сделав несколько шагов, в дверях пылающего электрическими люстрами зала, он заметил:

— Завтра я пришлю к тебе в мастерские нашего главного инженера.

Так же легко и просто, как в кабинет Бернстрема, Лаваль вошел в парадный зал. Когда он проходил вперед к высоким резным креслам, переполненный акционерами зал шумно приветствовал его. Лаваль шел, кланяясь и улыбаясь, наспех пожимая протянутые руки, но мысли его были заняты всецело торфом.

Он уселся среди старых друзей: справа был Ламм и слева — Тюко Робсам. Пока Бернстрем суетился за столом, собираясь открыть собрание, Лаваль, дотрагиваясь до рук друзей, говорил:

— Дорогой Оскар! Дорогой Тюко… вы не поверите, как я занят сейчас своей идеей. Торфяная промышленность в Швеции накануне необычайного расцвета. Дело почти сделано, и если взяться сейчас за организацию акционерного общества по разработке торфяников, в год-два мы составим себе состояние и дадим нашей промышленности новую отрасль, где работы будут производиться круглый год. Я разбужу эти дремлющие в земле миллионы, друзья…

Бернстрем предупредительно позвонил в литой серебряный колокольчик. Тюко Робсам, не скрывая досады, напомнил старому приятелю:

— Ты неисправим, Густав… Помнишь ли, как тридцать лет назад с такими же надеждами ты явился ко мне просить денег и я сказал тебе: ты никогда не сможешь разбогатеть. Ну, разве я не оказался прав?.. Оказывается, у тебя нет уже ни одной акции «Сепаратора», а ведь ты мог бы быть сейчас миллионером…

Лаваль засмеялся и замолчал.

В этот момент он вспомнил и своего молодого кузена и тот вечер перед рождественскими праздниками, когда он униженно просил у него денег, и всю свою долгую, необыкновенную, взволнованную жизнь.

Загрузка...