Гвардия тревоги

Глава 13 Новый год с камином

— Михаил, объясни мне все еще раз, с самого начала и так, чтобы я поняла, — попросила Александра Сергеевна.

Пожилая дама стояла у окна, отвернувшись от сына. Ее пальцы, вытянутые на чисто вымытом подоконнике, слегка дрожали. В крупном александрите кольца играли бирюзовые и розовые блики. Вольфганг твердо касался веткой плеча хозяйки, обеспечивая необходимую ей поддержку. Дима прятался в противоположном углу гостиной, но на него никто не обращал внимания. Фаина расчетливо сидела на коленях у Димы и, шевеля черным носом, пыталась всунуть мордочку в карман его толстовки. Там лежало забытое кокосовое печенье, которым угостила Диму на перемене Тая Коровина.

— Дима оказался самым молодым из победителей. Двое других ребят существенно старше — один уже учится в Москве на первом курсе МИФИ, а другой — в этом году заканчивает математическую спецшколу в Новосибирске. Поэтому их сертификат проще — оплата высшего образования за рубежом, в выбранной ими стране. Новосибирский школьник и его родители уже выбрали Японию. Это понятно — помимо всего прочего, в его внешности явно проглядывают азиатские мотивы. Москвич пока колеблется…

— Меня интересует наш Дима, — сухо напомнила Александра Сергеевна.

— С Димой, которому всего тринадцать, конечно, ситуация сложнее. Но здесь надо учесть и то, что те двое юношей победили, решив больше двух третей представленных в их возрастной группе заданий. И только Дима, единственный, решил все задачи. К тому же не своей, а более старшей возрастной группы, соответствующей 10 классу…

— И что же из всего этого проистекает?

— Пока мы были в Москве, мне сделали несколько предложений.

— Тебе? Или все-таки Диме?

— Дима — несовершеннолетний по законам любой из участвующих в происходящем стран. Разумеется, его интересы представляю я, отец и опекун. Но я дважды не оговорился. Узнав из Диминой анкеты мое имя и специальность, деловые люди быстро навели справки. Как ты знаешь, я участвовал в нескольких международных конгрессах, у меня довольно много печатных работ в зарубежных источниках, еще больше ссылок… Так что предложения поступили и мне лично.

— Эти предложения подразумевают ваш с Димой немедленный отъезд… куда?

— В первую очередь, конечно, речь идет о Штатах. Конкретно — Калифорния. Мне там обещан трехгодичный контракт, который подразумевает возможность и преподавательской, и научной деятельности. Дима же будет учиться в специальном колледже. Потом — университет по выбору. Здесь-то и вступит в силу выигранный им сертификат…

— Это все сыр, — презрительно фыркнула Александра Сергеевна. — А где же мышеловка?

— Мышеловка, если тебе угодно так выразиться, заключается в том, что после окончания образования Дима остается в той стране и заключает трудовой контракт с той фирмой, которая оплатила его образование. Все прозрачно и вполне логично. Государство и даже отдельные фирмы, которые думают о своем будущем и смотрят достаточно далеко вперед. Тебе это чем-то не нравится? Да, кстати, я забыл, есть еще весьма существенный бонус, который мы с ним получим, если…

— Ты уже все решил, Михаил? — спросила Александра Сергеевна. — Ты думаешь, что чем дальше ты успеешь убежать…

— В первую очередь я забочусь о сыне! — повысил голос Михаил Дмитриевич. — И о его будущем. Согласись, что стабильность нынешнего режима, целиком выстроенная на высоких ценах на нефть и газ, всем здравомыслящим людям кажется… скажем, несколько сомнительной. Никто не поручится, что через год-два не упадет новый железный занавес…

— Что ж — все повторяется, — пожала плечами Александра Сергеевна. — Так устроен мир. И твои слова — знакомая песня. В 1919 году родственники умоляли твоего прапрадеда и полного тезку Михаила Дмитриевича Дмитриевского навсегда покинуть советскую Россию и уплыть в прекрасный, свободный мир на одном из последних пароходов. Они убеждали его, что, несмотря на всю славную историю рода, теперь наступает конец всему и служить дальше этому кровавому и подлому режиму, поддержанному восставшей чернью, он все равно больше не сможет. Знаешь, что он им ответил?

— И что же он ответил, бабушка? — подал голос из своего угла Дима. Впервые в жизни ему вдруг стало интересно, как поступил и объяснил свой поступок один из Дмитриевских-предков.

Александра Сергеевна торжественно выпрямилась. Рядом с ней согласно шевельнулся и выпрямил ветви Вольфганг.

— Он сказал: «Дмитриевские не служат режиму — Дмитриевские служат России!»

— Демагогия! — вскрикнул Михаил Дмитриевич и вцепился обеими руками в волосы. — Это же демагогия, мама!

— За эту «демагогию» твой предок и тезка заплатил своей жизнью, — тихо сказала Александра Сергеевна и вышла из комнаты.

Отец и сын молча глядели друг на друга.

Под стулом деликатно хрустела уворованным печеньем престарелая болонка.

На свой день рождения тетя Зина решила пригласить сестру и племянницу в ресторан с концертной программой.

— Ну зачем это, Зиночка? — пыталась увещевать старшую сестру Марина. — Прекрасно посидели бы дома, и приготовили бы не хуже, чем в твоих ресторанах. А концерт можно и по телевизору посмотреть…

— А то я не знаю! — саркастически усмехалась Зина. — Конечно, приготовили бы. Только скажи точнее: ты приготовила! Провозилась бы два дня на кухне: мясо, тесто, начинки, салатики — туда, сюда. А потом нас с Таиской угощала бы да бегала от стола в нашу коммунальную кухню: поглядеть, не пригорело ли, не перекипело ли, не перестоялось. Да где-то подмазать, да где-то приправки в последнюю очередь добавить, где-то помешать, где-то пенку снять… И весь концерт! Нет уж, Мариша, я все решила: идем в ресторан. Там ты будешь смирно нарядная сидеть за столом и кушать, что подадут.

— Но ведь, Зиночка, это же бешеные деньги тратить…

— Деньги — мои, — отрезала Зина. — На что хочу, на то и трачу.

После этого Марина смирилась и переключилась на другие проблемы: что надеть в ресторан, как причесаться, какие выбрать украшения. Устроившись с помощью сестры на работу по специальности, Марина вот уже четыре месяца трудилась бухгалтером в маленьком коллективе, состоящем из пяти женщин в возрасте от тридцати до шестидесяти лет. Поэтому предстоящий ресторанный выход «в люди» в столичном городе Санкт-Петербурге ее радостно нервировал. Тая принимала в обсуждении материных проблем самое деятельное участие.

Когда наконец наряд, украшения и прическа были выбраны, Тая радостно заверила Марину: «Мамочка, ты у меня самая красивая!»

— В день своего рождения самая красивая у нас будет Зиночка, — тут же возразила дочери польщенная, но справедливая Марина.

В ресторане Тае нравилось абсолютно все, кроме размеров порций. «Я и распробовать-то не успеваю, а оно уже кончилось!» — шепотом пожаловалась она матери. «У нас дома целая латка баранины с зеленой фасолью и запеканка с изюмом, — также шепотом ответила Марина. — Придем домой — и наешься от пуза. А здесь тебе ресторан — культурное место. Знаешь, сколько каждая такая крошечная порция стоит? Лучше тебе и не знать!» — «Да, конечно, мамочка!» — послушно ответила Тая и съела украшение — веточку петрушки из тети-Зининой тарелки.

Потом, поскольку есть было пока решительно нечего, девочка огляделась по сторонам. На всех занятых людьми столах очень красиво горели свечи и стояли цветы. На небольшой сцене негромко играл скрипичный квартет. Две пары танцевали перед сценой, на специальной площадке, окаймленной по углам керамическими вазами с живыми растениями, вьющимися вокруг бамбуковых подставок. На стенах висели картины — по большей части абстрактные, которые никаких чувств у Таи не вызывали.

Внезапно небольшого роста, но очень упитанный мужчина с усами приблизился к их столику и вежливо поклонился.

— Позвольте пригласить вас на танец? — обратился он к Марине. Марина зарделась и отрицательно замотала головой.

— Мариша, в чем дело?! — строго прошипела Зина.

— То есть, да, конечно, спасибо… — тут же согласилась женщина.

Маленький толстячок восточного вида церемонно подал Марине руку, вывел ее к площадке перед сценой и коротко переговорил о чем-то с музыкантами. Квартет заиграл легкий и прозрачный вальс.

— Слушай, племянница, а Маришка вальс умеет? — с некоторой тревогой спросила девочку тетя Зина.

— Конечно, умеет! — уверенно кивнула Тая. — У нас в гарнизоне часто танцы были, на каждый праздник. Мама со всеми танцевала, даже с сержантами, а папа потом ругался.

Действительно, Марина и толстячок кружились весьма грациозно для их совместной комплекции.

— Вот и хорошо, — с облегчением вздохнула тетя Зина. — Пусть развлечется немного.

Тая закрутила головой, запоздало пытаясь сообразить, откуда появился мужчина с усами. Наконец она заметила два сдвинутых столика у самого входа на кухню. За столиками сидели такие же усатые брюнеты, пили вино и мирно что-то обсуждали.

— Вон, теть Зина, смотрите, наверное, это его друзья! — громко сказала Тая и указала пальцем. — Того, который маму пригласил.

— Возможно, — глядя в сторону, чуть поморщилась Зина. — И что с того?

Марина и толстячок с видимым удовольствием протанцевали три танца. Последний носил явно восточный характер, и, исполняя его, низенький мужчина забавно, но вместе с тем весьма ловко кружил вокруг женщины, привставал на носки и даже лихо подкручивал усы. По окончании танца танцорам хлопали не только Тая, Зина и друзья восточного человека, но и многие сидящие за ближайшими к сцене столиками. Проводив Марину к ее столику, толстячок церемонно поцеловал своей даме руку и, еще раз поклонившись, поблагодарил за доставленное удовольствие.

— Сейчас бутылку вина пришлет, — сказала Зина, когда толстячок снова присоединился к своим друзьям.

— Зачем? — удивилась Тая.

— Такой у них обычай, — объяснила Зина.

— А может, наоборот, цветы? — предположила романтичная Марина и добавила: — Вон у того, который самый старший, во главе стола сидит, на родине сегодня утром внук родился. Сын сына. Вот они и отмечают.

— Хорошее дело — внук, — согласилась Зина.

Возле столика с улыбкой возник официант, держащий на подносе бутылку белого вина и большую вазочку на ножке с фруктами в желе, сливками и шоколадом.

— Вино для дам, фрукты для девочки, — объяснил он. — От мужчин мирного Кавказа.

Тая предвкушающее облизнулась и с искренней благодарностью взглянула на толстячка. Тот шевельнул усами в улыбке и помахал ей рукой.

К вечеру в ресторане стало более шумно и многолюдно. Свободных столиков почти не осталось. Компания кавказцев как-то незаметно увеличилась в числе, присоединив к себе еще один столик. Тая наконец-то наелась и захотела спать. Сестры же, напротив, выпив почти две бутылки вина (от Зины и от мужчин мирного Кавказа), оживились, раскраснелись, со смехом вспоминали какие-то истории из детства, рассказывали, перебивая друг друга, и еще несколько раз выходили танцевать. Звали и Таю, но она застеснялась. Высокая тонкая Зина замечательно танцевала быстрые танцы. Ее партнером на площадке оказался молодой человек в блестящем пиджаке со стразами, тоже весьма высокий и похожий на экзотического угря. Вместе они зажигательно исполнили несколько танцев. Марина, глядя на веселящуюся сестру, даже всплакнула от умиления.

В девять часов вечера началось что-то вроде варьете. Длинноногие, похожие друг на друга девушки в исчезающе коротких юбочках танцевали, еще одна девушка пела мяукающим, время от времени куда-то пропадающим голосом, не слишком молодой человек в голубом смокинге вел программу и веселил публику своими шутками. Марина, подперев ладонью румяную щеку, печально смотрела на ноги девушек-танцорок. По приблизительным прикидкам, каждая нога ресторанных артисток была высотой ровно с ее дочь Таю. Тая зевала украдкой и без всякого удовольствия ковырялась ложкой в растаявшем мороженом.

— А теперь со своим зажигательным танцем перед вами выступит несравненная Анастасия! — совершенно киношным, из прошлого века голосом возгласил ведущий в голубом смокинге. — Встречайте!

Кавказцы и прочие гости послушно и приветливо захлопали. Тетя Зина, которая в юности занималась бальными танцами, скривила тонкие губы.

Несравненная Анастасия вынеслась на сцену в вихре сложной, почти концертной музыки. Ее движения так не походили на ритмичное подрагивание недавнего кордебалета, что в первый момент многим в зале стало просто неловко. Казалось, что девушка не видит и не слышит ничего, кроме музыки. Да и с музыкой было непросто… танец то нагонял, то опережал ее, словно в каком-то страстном, почти мучительном соревновании. Марина округлила глаза. Зина выпрямилась и приподнялась на стуле. Кавказцы перестали есть мясо. Дед новорожденного внука блестел глазами-маслинами и напряженно шевелил усами.

— Она что, с ума сошла?! — прошептала старшая сестра. — Танцевать так… в ресторане?

— Посмотри, Зиночка, она же совсем девочка, правда? — откликнулась Марина. — Ей от силы лет семнадцать-восемнадцать… И какая красавица!

— А я ее знаю! — вдруг громко сказала Тая.

— Знаешь… эту девушку? Которая танцует? — изумилась Марина. — Но откуда?

— Мы с ней познакомились однажды поздним вечером, — объяснила девочка. — На набережной. Она была в светлом плаще. Мы долго говорили…

— Господи, еще одна фантазерка на мою голову… — тихо вздохнула тетя Зина, но, подумав, решила не разрушать грезу племянницы.

Ну нравится ее сестре Марине думать, что толстый кавказец, потанцевав с ней, пришлет цветы вместо бутылки. А Тае нравится представлять, как она беседовала на питерской набережной с этой изумительно красивой девушкой, одетой в светлый плащ… Пускай…

— Она называла меня Таис, — вспомнила Тая, подробно описав сестрам свою встречу с красавицей. — И говорила, что это из греческой истории. Кстати, тетя Зина, я все хотела вас спросить, кто она была, эта Таис?

— Афинская проститутка, — безжалостно сообщила тетя Зина, наконец выведенная из себя фантазиями племянницы. — Очень высокооплачиваемая. По легенде она потом еще целый город сожгла…

Тая некоторое время молчала.

Танец несравненной Анастасии закончился. Люди вернулись к еде с некоторым облегчением, покачивая головами. Дед внука о чем-то темпераментно дискутировал с официантом.

— А все равно! — твердо сказала Тая и вскинула подбородок.

Марина промокнула платочком глаза и погладила дочку по голове.

— Ах, как все-таки хочется праздника! — темпераментно воскликнула на телевизионном экране белокурая девушка из старого фильма, чем-то неуловимо похожая на Фаину.

Дима отвел взгляд от телевизора и пожал плечами, не соглашаясь с актрисой. Ему лично праздника совершенно не хотелось. Он вообще искренне не понимал, чем, собственно, новогодняя ночь отличается от всех прочих. Запросто лег бы вечером в постель с любимой книжкой и старенькой болонкой под боком и проснулся утром. В новом, свеженьком, если пожелаете, году.

Но, разумеется, всеобщие традиции, помноженные на традиции семьи Дмитриевских, не давали даже подумать о таком варианте.

До сих пор в семье Димы и его брата все поздравляли друг друга под бой курантов, выпивали шампанского (мама не возражала, чтобы и сыновьям наливали по чуть-чуть), обменивались подарками около небольшой искусственной елочки, которую Дима каждый год собирал, а потом разбирал и аккуратно укладывал в коробку на антресоли. После детей укладывали в постель, а взрослые уезжали праздновать в гости, в театр или в ресторан. Дима с братом, конечно, в постель не торопились, но это, собственно, никого не волновало. К приезду родителей сыновья давно спали.

В этом году все складывалось иначе.

Ель была трехметровая, широкая, дикая, похожая на армейскую палатку. Ее принес дворник. Из кладовки достали грубо сколоченный деревянный крест. При виде его Дима поежился и захотел убежать. С тоской вспомнилась безыскусная домашняя елочка из коробки. Александра Сергеевна принесла молоток. Дворник переодел поданные Димой тапки и приладился устанавливать ель в гостиной. На нем были разные носки — черный и синий. Он взял гвозди в рот, широкие шляпки торчали из светлых усов. Александра Сергеевна что-то говорила. Дима ужасно боялся, что дворник забудется, ответит и проглотит гвоздь. После окончания процедуры Александра Сергеевна заплатила дворнику и угостила его водкой и шоколадными конфетами из коробки. Дворник усмехался в усы и был похож на циркового моржа. Запах холода и хвои создавал атмосферу. Михаил Дмитриевич с лицом христианского мученика наматывал на дерево погонные метры гирлянд. Дима с Александрой Сергеевной вешали хрупкие немецкие шары, вынимая их из ваты, и сажали на ветви удивительных сияющих птичек колибри с длинными шелковыми хвостами. Диме казалось, что он читает какую-то книгу из фондов немолодой детской библиотеки. Михаилу Дмитриевичу, по всей видимости, казалось то же самое. Устанавливая светящуюся звезду на верхушку ели, Дима с трудом балансировал на табуретке и локтем отгонял Голубя, который никак не хотел смириться с потерей такой замечательной точки обзора. «Ты же голубь, а не ворона, чтоб на верхушке сидеть!» — ворчал Дима. Глубоко уязвленный появлением другого дерева, Вольфганг замкнулся в своем обычном высокомерии.

Домработница на кухне в деревянной миске рубила мясо для холодца.

— Дима, Михаил, кого вы планируете пригласить на праздник? — спросила Александра Сергеевна.

— Никого! — хором ответили сын и внук.

Пожилая дама тяжело вздохнула, но стоически приняла это известие.

Тая дернула Тимку за рукав:

— Представляешь, они все будут Новый год у классного дома отмечать! — возбужденно сказала она. — Я подслушала, как Света с Викой говорили. А нас не пригласили…

— Да и черт с ними! — равнодушно отмахнулся от девочки Тимка. — Больно хотелось!

Тимка в последние дни казался безразличным ко всему происходящему вокруг и имел такое выражение лица, словно постоянно жевал прокисшую жвачку.

— Тим! — озабоченно позвала Тая, помахав растопыренными пальцами перед лицом мальчика. — Тим, у тебя ничего не случилось, а? Может, я могу чем-нибудь помочь?

— Нет, Тайка, не можешь, — серьезно ответил Тимка. — Ты отстань от меня сейчас, ладно?

— Ну и пожалуйста! — обиделась Тая и угрожающе шмыгнула носом.

— Только не реви, — вздохнул Тимка и постарался объяснить: — Понимаешь, Тайка, есть вещи, которые люди делают сами по себе, в одиночку. Ну, например, в сортир ходят, козявки из носа выковыривают или, к примеру, думают о том, какие они идиоты. Так издавна ведется, и не надо в это кому-нибудь лезть или знать. Понимаешь?

— Больно-то надо! — фыркнула Тая, отвернулась от мальчика и вскоре действительно забыла о Тимкиных проблемах.

Больше всего на данный момент ее тревожила мысль, что дурацкие одноклассники пригласят-таки на свой праздник Диму Дмитриевского, потому что он устраивал для них вечеринку. А ее так и не пригласят. Как бы это узнать, не напрашиваясь, но наверняка? Ничего в голову не приходило.

Тетя Зина по традиции встречала Новый год за городом, со своими сокурсниками по институту.

Марина пригласила коллегу с работы — сорокалетнюю вдову-бухгалтера, которая тоже оставалась на новогоднюю ночь одна — ее восемнадцатилетний сын праздновал с друзьями. «Нам будет, о чем поговорить, — со светлой улыбкой заявила дочери Марина, готовя опару для теста. — И еще Валечка мясной рулет для запекания сделает…» Представив свой праздник, Тая едва не взвыла от тоски. Ее мысль заметалась в поисках выхода.

«Не надо ждать, что в жизни тебе хоть что-нибудь подадут на блюдечке, — вспомнила девочка слова отца. — Счастье каждого — это блюдо, приготовленное его собственными руками».

«А ведь действительно так!» — решила Тая. Встречать Новый год с мамой и ее приятельницей-вдовой не хотелось категорически. Значит, надо подсуетиться самой.

— Мама, — сказала Тая. — Раз ты на Новый год будешь не одна, так я как раз ухожу.

— Куда же? — удивленно спросила Марина.

— Наш класс отмечает у классного руководителя, — осторожно сформулировала девочка.

— Ну надо же! — еще больше удивилась Марина. — Подумать только — у классного руководителя! Какие же они все-таки у тебя… коллективистские…

— Угу, — подтвердила Тая. — Они такие.

— Ну что ж, если хочешь, иди, конечно, — легко согласилась Марина. — И то — с детишками-то тебе все веселее будет, чем с нами. Только оставь мне на всякий случай телефон Николая Павловича…

Отчего-то Тае стало даже обидно, что мама так просто ее отпустила. Как будто бы она и вовсе ей не нужна! «Но ведь она не знает… — урезонила себя девочка. — И хочет, чтобы мне было весело!»

От Тимки Тая знала дом и парадную, в которой жила Маша Новицкая. Знала даже окна двух их комнат. В комнатах горел свет и переливалась елочная гирлянда.

Тая ходила взад-вперед по протоптанной дорожке и слушала, как хрустит снег. Снег каждый раз хрустел по-разному. Если идти, как обычно, то он говорил: «Фри-фри, фри-фри». А если наступать на пятки, отчетливо выговаривал: «А-хрусть, а-хрусть!»

«Неужели они и накануне Нового года все своими чип-и-дейловскими штучками развлекаются? — думала Тая. — А вдруг она не из дома в гости пойдет? Тогда все напрасно…»

Девочка замерзла, но твердо сказала себе, что домой не вернется. Вот пусть будет даже еще хуже! Тая представила себе, как мама звонит Николаю Павловичу. Там все празднуют, смех, веселье в разгаре. «Какая Таисия?! — удивляется классный руководитель. — Нету ее и не было». «Ка-ак?!! — в ужасе кричит Марина. — Разве вы ее не приглашали?!» И тут им всем становится та-а-ак стыдно!

Руки постепенно коченели. Тая прятала их в карманы, сжимала и разжимала кулаки. С тоской посмотрела на освещенные окна, где довольные и счастливые люди готовились встретить Новый год. Потом взглянула на небо. В обрамлении рваных облаков, как будто язык из разбитых губ, торчала яркая розовая луна.

Бегущая по дорожке Маша в куртке с пушистой оторочкой буквально налетела на Таю. Девочка торопилась домой, а вовсе не из дома, как предполагала Тая.

— Тая Коровина! — изумилась Маша. — Что ты тут делаешь?

— Гуляю, — независимо ответила Тая.

— Но… — Маше явно хотелось пробежать дальше, по своим делам, но ситуация как-то определенно требовала ее участия. — Но как… где ты встречаешь Новый год?

— Да не знаю, — Тая безразлично пожала плечами, как будто такая мелочь не имела никакого значения. — А ты?

— Я на конюшне была, Дине помогала, — быстро ответила Маша. — Мы там отметили. А теперь вот бегу к своим, домой. Я вот тут живу, вон в той парадной…

— А разве вы все… — удивилась Тая.

— Мы потом все, кто сможет, договорились к Николаю Павловичу пойти, поздравить, — не стала скрывать Маша. — Ему грустно одному с Полиной…

Тая почувствовала себя в ловушке. Как будто вышла утром из дома и оказалась на краю обрыва. Что делать? Боже, какая же она все-таки дура! Может, ей уединиться теперь по совету Тимки Игнатьева и подумать об этом?

— Раз так, пошли к нам! — решила между тем Маша.

Размышлять накануне Нового года и выпытывать у толстой Таи, что, собственно, у нее случилось, ей не хотелось, но и оставить все так, как есть, она не могла.

— Но как же… — застеснялась Тая.

— У нас все равно много народа. Не бойся, ты никак не помешаешь, — отмела Таины возражения Маша Новицкая.

Первым, кого Тая увидела в квартире, был Вадим. Он смотрел на нее и чуть шевелил широкими плечами, как будто плечами же и улыбался. Она заволновалась и хотела тут же уйти, но вдруг как-то поняла, что сейчас увидит загадочную красавицу с вечерней набережной и из ресторана. Накануне Нового года любые чудеса казались возможными. И правда, красавица вышла в коридор в коротком халатике, шлепках на босу ногу и с чайником в руках. Волосы строго заплетены в короткую, но знакомую косу, и Тая уже обо всем догадалась, когда Маша обернулась от вешалки, взяла Таю за руку и сказала:

— Познакомься, это моя старшая сестра Ася.

— А мы уже знакомы. Правда, Таис?

Маша удивилась и хотела спросить, но красавица Ася одной улыбкой показала, что у них с Таей есть общая тайна, а потом взглянула на Вадима и поднесла палец к губам. Вадим кивнул, а Маша как будто бы обиделась, сказала: «Ну ладно, проходи тогда в комнату», — и убежала.

Тая стояла в коридоре, как тумбочка. А Ася даже в халатике была так же красива, как и в светлом плаще и концертном наряде. «Так не бывает», — подумала Тая и почему-то вспомнила, как мама по утрам перед работой почти целый час «наводит марафет».

— Как ты живешь, Таис? — спросила Ася. — Ты сумела постичь Город, как собиралась?

Тая молча помотала головой, сразу же поняла, что это невежливо, и попробовала объяснить:

— Наверное, нет. Скорее, это он меня… — она поискала, но не нашла глагола. — Да еще и туманы здесь… Этот город как камень у меня на шее! Упал навзничь в болото и смотрит в небо… Я бы домой поехала, в Сибирь, — неожиданно призналась в том, о чем никогда и никому не говорила.

Ася осторожно передала Вадиму чайник и совершенно тем же движением, что и младшая сестра незадолго до того, взяла Таю за руку:

— Пойдем.

Вадим с чайником двинулся за ними.

В заставленной мебелью комнате стояла маленькая пушистая елка, обмотанная гирляндой с лампочками. Лампочки неравномерно мигали, как будто заикались. Таю отчего-то затошнило. Ася выдвинула ящик большого стола, поискала там, достала простую тетрадь в коричневой клеенчатой обложке, перелистала ее и протянула Тае, указывая пальцем:

— Прочти.

Тая прочла: «Петербурга не люблю, рыжий туман ненавижу, не могу справиться с этой осенью, вижу, что в мире тоска, брожу по островам часами и почти наверное знаю, что Бога нет».

Тая вздрогнула и прочла написанное еще раз. Вгляделась. Весь абзац заключен в кавычки, значит это цитата.

— Кто это, Ася? — трудно проталкивая слова, спросила Тая.

— Это в 1913 году писала в своем дневнике девочка Лиза, влюбленная в поэта Александра Блока. Много лет спустя в оккупированном немцами Париже она была известна как монахиня мать Мария. Она помогала всем нуждающимся, многим спасла жизнь, сотрудничала с движением французского Сопротивления и погибла в фашистском лагере в 1943 году.

Все вместе было настолько неожиданным, что как будто сдавило что-то посередине груди. Слезы вскипели на глазах сами собой.

Ася отошла далеко, а Вадим неожиданно оказался рядом, положил тяжелую руку на плечо и спрашивал настойчиво и тревожно:

— Что ты плачешь? Что ты плачешь? Не плачь! Скажи, скажи, что?

Голос Аси:

— Тебе не понять, Вадим, потому что ты — мужчина. Таис понимает. Есть такие чувства, о которых нельзя сказать словами. О них можно только плакать.

И внезапный взгляд Вадима на Асю. Такой, который — девочка знала об этом наверняка — она, Тая, будет помнить всю свою жизнь. Ася права: о многом не скажешь словами. Например, о мучительной, сладкой — почти до обморока — зависти девочки-подростка к чужим чувствам. Вадим, которого Ася (впервые?) назвала мужчиной, смотрел на женщину, которую он любит и будет любить всегда…

За длинным разложенным столом, к которому присоединили еще и маленький кухонный столик, сидело столько народу, что Тая никак не могла всех пересчитать. Сбивалась и начинала сначала. Ася переоделась в простое короткое платье цвета бирюзы, зачесала наверх волосы и повесила на шею нитку жемчуга. Никто на нее не смотрел, кроме Вадима. «Привыкли!» — решила Тая. Маша всех Тае быстренько представила. Но Тая же не Дмитриевский — феноменальной памятью не обладает. Несколько маленьких чирикающих девочек — приятельницы младшей сестры Новицких, Люды. Две аккуратные бабушки — одна родственница, другая — одинокая соседка по квартире. А вот эта молодая женщина с разноцветными волосами-перьями — кто? А пожилой мужчина, который беседует с отцом Маши? А молодой человек с маленьким мальчиком на коленях, сидящий рядом с Вадимом?

Тая бросила свое бесполезное занятие и стала есть. Это ее всегда успокаивало. Блюд на столе было немного, но зато каждого — ешь сколько влезет. И все — вкусное.

— Вот тот салат — Асенька готовила, — с гордостью объявила гостям мама Новицкая. — А вот этот винегрет — Люда с девочками. А Маша еще вчера лимонный торт испекла.

Тая вздохнула. Она любила готовить, особенно сладкие блюда, но фанатичная кулинарка Марина практически не подпускала ее к плите. «Учись, доченька, чтобы в люди выйти! Вот твоя задача! — говорила она. — А сготовить мне и самой не труд…»

«Ну выйду я в люди, — подумала Тая и почему-то представила себя в чистом поле — колосящаяся пшеница и небо от края до края. — И что, скажите, мне там делать?»

— Проводить, проводить Старый год! — шумел отец сестер Новицких, чем-то похожий на большое лиственное дерево. — Кушайте, налегайте, гости дорогие! Последний раз в этом году угощаемся! Не жалейте выпивки и закуски, на кухне еще гусь с яблоками доходит и винегрета полный таз…

«Наш человек!» — подумала Тая, улыбнулась папе Новицкому и налегла на изумительно вкусный печеночный паштет с яйцами и морковью.

Тимка, сгорбившись, сидел в углу на коврике, подняв худые колени выше ушей. Дружок с недоумением на морде вертелся рядом и то нюхал, то лизал его пальцы.

Папаша не просыхал со вчерашнего дня, когда на работе распустили народ на праздники, и сейчас вполне мирно посапывал на тахте, распространяя вокруг себя облако знакомых до боли ароматов.

Во включенном телевизоре со слегка ошалелым видом, в блестках и брызгах, скакали эстрадные звезды, сменяемые красочными призывами есть, пить, стирать, лечиться, мыть голову и сохранять после всего этого кислотно-щелочной баланс — не то во рту, не то в кишках, не то под ободком унитаза.

Борька куда-то исчез еще днем, никого ни о чем не предупредив.

Мать расфасовала по полиэтиленовым пакетикам с новогодней символикой подарки для всей семьи (Тимка уже подглядел, что ему причитались новые кроссовки взамен развалившихся старых) и теперь на кухне резала картошку для праздничного салата оливье, роняя в миску привычные слезы.

«Интересно, знает ли она, что Борьку отчислили из лицея, или еще нет?» — подумал Тимка. Лично он сообщать матери об этом не собирался. Пусть Борька сам вопросы решает. У Тимки своих дел и своих вопросов навалом. Впрочем, если быть точным, текущий вопрос у него всего один.

— Где взять деньги?! — вслух спросил самого себя Тимка, обхватил пальцами лодыжки и глубоко задумался.

Дружок покрутился на коврике и, свернувшись клубком, улегся рядом с хозяином.

Уже выходя из дома вместе с Таей, Маша вдруг спохватилась:

— Послушай, Тая, я ведь совсем забыла: у тебя же подарка нет!

— Как нет? — удивилась Тая. — Есть, конечно, вот он! Спасибо еще раз.

Когда после боя курантов папа Новицкий, нацепивший красный колпак и дурацкую бороду из старой мочалки, принес откуда-то мешок с подарками и стал с шутками и прибаутками раздавать их гостям, Тае захотелось залезть под праздничный стол. Куда как кстати вспомнилась одна из любимых поговорок отца: «Незваный гость хуже татарина!» Мало того, что сама явилась в гости на Новый год без подарков, так еще и хозяев в неловкое положение поставила. Ясно, что мешок с подписанными сюрпризами Новицкие готовили заранее, ориентируясь на список приглашенных. Откуда они могли знать, что им на голову свалится еще и Тая Коровина?..

— Таис Петербургская! — возгласил между тем папа Новицкий и закрутил головой, соображая, кто же из многочисленных гостей его семьи существует под такой звучной кличкой. После некоторых колебаний с места поднялась кругленькая девочка с пунцовыми щеками.

— Получи, Таис, свой подарок и будь счастлива в Новом году! — громко сказал Новицкий.

Тая с недоумением смотрела на аккуратный сверточек, перевязанный фирменным голубым с золотом бантиком. На сверточке красовалась наклеенная этикетка, подписанная каллиграфическим почерком: «Таис Петербургской — наши лучшие пожелания!»

Осторожно оглядываясь по сторонам, Тая не удержалась и тут же, за столом, на коленях развернула подарочную, в серебряных звездах, бумагу.

Внутри находилась маленькая коробочка в ромашках, явный футляр от флакончика духов или иной парфюмерной мелочи. Тае показалось, что она даже чувствует тонкий цветочный аромат. Открыв коробочку, девочка заглянула внутрь, а потом наклонила ее. На ладонь выскользнул крошечный кулончик из темного нефрита в виде древнегреческой амфоры и тоненькая цепочка, которая крепилась к ручкам сосудика.

— Ах! — сказала Тая.

Сидящая рядом Маша с любопытством заглянула ей в ладонь.

— Гляди-ка, как ты ей понравилась… Это когда-то Аськин любимый был, — объяснила она. — Она сама-то уже давно не носит, а я выпрашивала — не отдавала. Хотя вообще-то Аська не жадная совсем…

Тая покраснела и сжала кулончик в кулаке.

— Да я не про тот подарок, — с досадой сказала Маша. — Я про другое. Полина у Николая Павловича — она же как ребенок совсем: радоваться радуется, но первым делом подарка к Новому году ждет. Новый год-то она хорошо понимает… А у тебя ведь нет ничего?

Тая отрицательно помотала головой и поняла, что скорее умрет, чем отдаст несчастной Полине полученный от красавицы Аси кулончик.

— Сейчас, — сказала Маша и убежала по коридору.

Вернулась с красивой фирменной коробкой печенья — в шоколаде и с абрикосовым мармеладом.

— Вот, это Людке Вадим подарил. Она сладкоежка, но давно мой старый альбом с лошадьми хотела, — скороговоркой выпалила Маша. — Я ей не давала, потому что они с Нинкой на них сверху принцесс пририсовывают и Бритни Спирс клеют, но потом все равно бы пришлось, вот я с ней сейчас и поменялась на печенье. Держи, отдашь Полине.

— Ох, Маша, нет! Нельзя же так! — выдохнула окончательно сконфуженная Тая. — Твой альбом! Давай… давай я лучше потом Люде такое же печенье куплю!

— Да ладно! — махнула рукой Маша и улыбнулась. — Что мне теперь! Пускай их принцессы с Бритни скачут — куда же деваться!.. Ну пошли скорее, и так опаздываем уже!

Маша подхватила явно тяжелую клетчатую сумку.

— Давай помогу! — предложила Тая.

— Давай, — согласилась Маша.

Девочки взяли сумку за ручки с двух сторон и согласно понесли вниз по лестнице.

— Мария, не забудь, передай там учителю поздравления от всей нашей семьи! — крикнул вслед уходящим папа Новицкий.

— Обязательно передам! — кивнула Маша.

На улице падал легкий, сухой снежок, как будто где-то высоко в небе распотрошили большую подушку. Куда-то стайками, словно яркие снегири, бежали веселые, хохочущие люди. На всех газонах с оглушительным треском рвались петарды и фейерверки. Над Овсянниковским садом стояло разноцветное зарево. При каждом близком взрыве Тая останавливалась, приседала, зажмуривала глаза и закрывала ухо — свободной рукой. Маша от взрывов даже не вздрагивала. «Как старая боевая лошадь!» — почему-то подумала Тая.

Когда на Исполкомовской улице проходили мимо большого дома, празднично сияющего огнями елок и телевизоров, Маша вдруг остановилась.

— Слушай, а ведь здесь Дима Дмитриевский живет, — сказала она. — Мы сюда к нему приходили. Ты квартиру помнишь?

— Конечно, помню, — ответила Тая. — Я у него дома сто раз была. А что?

— Может, давай, раз уж ты здесь, и его заодно позовем, а? — предложила Маша. — Он с Николаем Павловичем о математике поговорит…

— Не знаю как-то, — нерешительно сказала Тая. Ей и хотелось увидеть Диму, и в то же время форма Машиного предложения царапнула, не понравилась. — Может, у них гости?

— Ну гости, так гости, — пожала плечами Маша. — Поздравим с Новым годом, извинимся и уйдем. Пошли! Вон тот ведь подъезд, да?

Она решительно потащила свой край сумки к парадной, и Тае ничего не оставалось, как последовать за ней.

Звонок прозвучал, когда Дмитриевские чинно смотрели телевизор и обсуждали достоинства и недостатки новогодней эстрадной программы. Фаина залаяла и выбежала в коридор. Дима вышел за ней.

— Наверное, кто-нибудь ошибся адресом, — сказал ему вслед Михаил Дмитриевич. — Или мальчишки балуются.

Диме было все равно. Он наелся и хотел спать. Сидеть ночью за столом и смотреть по телевизору песни и пляски казалось ему по меньшей мере странным занятием. Но не хотелось обижать Александру Сергеевну — и он сидел.

Зевая во весь рот, Дима открыл дверь. Фаина крутилась под ногами.

Маша, откинув капюшон, стояла перед ним в облаке белого меха. В ее волосах еще не растаяли снежинки и, словно корона, блестела елочная мишура. Глаза, опушенные длинными мокрыми ресницами, сияли как звезды.

Дима вспомнил, что, согласно Машиному мнению, у звезд есть запах. Сейчас он подумал о том, что тогда у звезд, наверное, есть и вкус. Желание, которое пришло вслед за этой мыслью, было таким диким и абсурдным, что Дима даже присел от ужаса и зажмурился, словно желая спрятаться от неумолимой реальности.

— Что, испугался? — засмеялась Маша Новицкая. — Не бойся, ничего страшного не будет. Мы с Таей просто хотели тебя с нами к Николаю Павловичу позвать. Пойдешь?

— Я… это…

— Дима, поздравляю тебя с Новым годом!

С большим трудом Дима сосредоточился и только тогда заметил Таю Коровину, которая тоже стояла на площадке, придерживая за ручку клеенчатую сумку.

— Спасибо. И вас, девочки, я тоже поздравляю. Я…

— Что тут у вас происходит? — послышался сзади голос Александры Сергеевны. — Дима, что ты стоишь столбом, как жена Лота? Почему не приглашаешь гостей в дом? Мне стыдно за тебя! Здравствуй, Таечка! Здравствуй… Мария?

— Здравствуйте, Александра Сергеевна! С Новым годом вас! — хором сказали девочки, а Тая, по-прежнему держась за ручку сумки, присела в каком-то подобии книксена.

Выяснив ситуацию, Александра Сергеевна решила все за три минуты.

— Разумеется, надо идти! — безапелляционным тоном сказала она. — Поздравить учителя, который отдает вам все силы своей души, — это святое. Дима пойдет. Но дети — одни на улице в новогоднюю ночь — это непорядок. Много пьяных и прочее. Поэтому ты, Михаил, их проводишь. Убедишься, что дети благополучно добрались, засвидетельствуешь свое почтение учителю (это нелишне!) и вернешься назад… Таисия, что в этой сумке, за которую ты так цепляешься?

Тая беспомощно оглянулась на Машу. Александра Сергеевна возвышалась над ней, как памятник Екатерине II в одноименном садике. Маша весело улыбнулась: «Я сама толком не знаю. Думаю, что винегрет в банках, паштет, мой лимонный пирог… и еще что-нибудь!»

— Разумно! — одобрила Александра Сергеевна. — Очень разумно. Там, у учителя, насколько я понимаю, соберется много прожорливых молодых организмов… Девочки, подождите минутку. Михаил, пойдем со мной, ты поможешь мне упаковать провизию. Дима, иди одевайся. Я думаю, что твой наличный костюм можно освежить платком или галстуком-бабочкой в горошек…

— Уволь, бабушка! — решительно сказал Дима и пропал в недрах квартиры.

Маша спокойно присела на корточки под вешалкой. Тае показалось, что в ее тонких пальцах прекрасно смотрелась бы папироса.

«Злая! Человек тебя, можно сказать, на улице подобрал, а ты…» — обругала Тая саму себя и стала мучиться угрызениями совести. Целая ночь неловкостей! Вот, пожалуйста, — последняя. Все приносят к Николаю Павловичу еду, и это правильно. Не готовить же хромому учителю на всех! Но ведь у Таи-то дома тоже всего навалом! И Марина наверняка стряпает куда лучше всей семьи Новицких и домработницы Дмитриевских. Так, может быть, зайти? Но… Тая живо представила себе недоуменные лица Марины и ее гостьи. «Таечка? Дать тебе еды? Конечно, конечно, дам… Но… куда вы идете? К Николаю Павловичу?! А раньше-то вы где были? У Маши? Но почему ты меня не предупредила?!!»

Нет, уж пусть лучше будет как будет!

— Откуда у вас взялось это чудо? — спросил Михаил Дмитриевич, указывая на настоящий, выложенный белыми и голубыми изразцами камин, в котором весело плясал огонь.

— О, это очень просто, — ответил Николай Павлович. — Камин был здесь всегда, со времен постройки дома, но, естественно, много лет находился в нерабочем состоянии. Лет пять назад коммунальную квартиру на третьем этаже купил и расселил новый русский. Ему захотелось иметь работающий камин, и он заказал очистку много лет не прочищавшихся труб. Соседи говорят, долго искал специалиста — трубочисты, понимаете ли, перевелись. Но в конце концов своего добился. Я, как вы, наверное, заметили, живу на пятом этаже и с тех пор имею возможность при желании совершенно бесплатно пользоваться этой роскошью. Новый год — прекрасный повод, вы не находите? Тем более что уже наколотые дрова мои ученики принесли с собой…

Из просторной комнаты с высокими потолками и арочным трехстворчатым окном была вынесена фактически вся мебель. Или ее здесь и не было? На натянутых наискосок и поперек комнаты веревках висели пахучие еловые лапы с розово-золотыми шишками, приглушенно сверкающие гирлянды и разноцветная мишура. У стен на полу лежали большие и маленькие подушки и два полосатых матраца. Все вокруг было увито серпантином, а весь пол усыпан толстым слоем конфетти. Елка стояла в углу, на ее ветках горели свечи, висели мандарины, поздравительные открытки и шоколадные конфеты. Внизу на взбитых клочьях ваты стоял румяный дед-мороз из папье-маше, одетый в красную бумажную шубу. Одна из створок окна была открыта настежь, и в нее виден был задумчиво пролетающий мимо окна снег. Пляшущий в камине огонь прогонял ночную прохладу.

Вика Стогова и Лина Колногуз разносили для желающих мороженое с тертым шоколадом и мелко нарезанными яблоками, выложенное в разномастные чашки. Антон Каратаев, по-турецки сидя на матрасе, ел Машин винегрет. Дочь Николая Павловича Полина рассматривала свои подарки на другом матрасе вместе со Светой Громовой и одновременно жевала лимонный пирог.

Музыка звучала, как бархат и барабан. Какие-то с трудом узнаваемые люди из восьмого «А» танцевали посреди комнаты, вскидывая руки и отбрасывая тени, причудливо изгибающиеся и мелькающие на стенах, как эльфы на своем загадочном лесном празднике.

Тая, претерпев все трудности, достигла своей цели, согрелась и блаженствовала, медленно поглощая с тарелки фаршированные грибами яйца. Само существование в мире было для нее в этот момент чувственно приятным. Неодиночество обволакивало, как легкое, теплое и пушистое одеяло. «Если они… если они всегда себя так чувствуют, — медленно думала Тая. — Тогда я тоже… я тоже хочу… научиться игрушки шить — разве сложно? В люк я, правда, не пролезу… Но ведь можно было бы что-нибудь другое, к примеру, благотворительные пироги печь. Мама бы меня научила… Тоже кому-нибудь наверняка пригодится… И пускай был бы значок… как Тимка сказал бы — Чип и Дейл всегда на проводе… пускай…»

— Рискуя показаться бестактным, все же осмелюсь потешить свое любопытство и спросить: вы уже приняли какое-нибудь решение, уважаемый Михаил Дмитриевич?.. Я имею в виду последствия блестяще выигранной Димой олимпиады, — уточнил Николай Павлович.

— Еще нет, еще, к сожалению, нет, — ответил Михаил Дмитриевич.

— Но ваши планы…

— Все складывается странно. Если бы все зависело от меня, я бы уехал работать в Штаты и увез туда Диму. Но моя мама за короткий срок сильно привязалась к внуку и решительно противится нашему отъезду. А поскольку она человек пожилой и не очень здоровый… Кроме того, вдруг выяснилось, что против нашего отъезда из страны возражает моя бывшая жена, которая живет в Москве, но, тем не менее, является Диминой матерью. Возможно, она делает это назло мне…

— А что думает по поводу всего этого сам Дима?

— Сам Дима тоже занял довольно странную позицию. С одной стороны, он говорит, что ничего не имеет против того, чтобы продолжать учиться в вашей школе…

— Разумеется, мне, как учителю математики, лестно иметь такого талантливого ученика, но надо признать, что это просто нерационально. У нас в школе даже нет специализированного математического класса…

— А с другой стороны, вчера нам домой позвонили из консульства Германии и пригласили к телефону лично Диму. Мама слышала разговор. Похоже на то, что еще в Москве он вел какие-то переговоры с представителем немецкой фирмы фактически за моей спиной… Дело в том, что, в отличие от меня самого, Дима говорит по-немецки…

— Дима знает немецкий язык? — удивился Николай Павлович. — Вот уж никогда бы не подумал…

— Он занимался с преподавателем с раннего детства. Его бабушка настояла на этом, а Дима, в отличие от меня и Диминого младшего брата, не противился.

Дело в том, что моя мать сама свободно читает и пишет на немецком и почему-то уверена, что именно немецкий, а вовсе не английский, — язык образованных и культурных людей. Английский кажется ей слишком профанированным…

— Что ж, в этом мнении вашей матушки что-то есть… Но Дима… немецкий язык… Признаюсь вам честно, я почти полгода наблюдал его на своих уроках и все-таки был крайне удивлен его победой на олимпиаде. А вы — ожидали?

— Вообще-то да, — кивнул Михаил Дмитриевич. — Я преподаватель и отец в одном лице. Заваривая всю эту кашу, я серьезно рассматривал именно этот вариант… А что касается того, что вы, Николай Павлович, не предполагали в моем сыне ничего особенного, — это неудивительно. Он ведь и в прошлой, математической, школе отнюдь в звездах не ходил. Дима в принципе не демонстративен…

— А вот и не скажите! — улыбнулся Николай Павлович. — Едва появившись в классе, ваш Дима достаточно демонстративно оказывал покровительство Тае Коровиной, вон той толстенькой девочке, которая приехала откуда-то из Сибири и испытывала определенные трудности при адаптации в нашем непростом коллективе…

— Да, я знаком с Таей. Она не раз бывала у нас дома и трогательно подружилась с моей матерью. Но, может быть, Дима в нее просто… э-э-э…

— Ах, бросьте! — махнул рукой Николай Павлович. — Это было благородное покровительство в чистом виде. Достоинства таких девочек, как Тая Коровина, начинают ценить гораздо позже. Иногда, к сожалению, даже слишком поздно… В Димином же возрасте влюбляются совершенно в других. Вот, к примеру, в таких, как наша Маша… Или Света…

— Возможно. Возможно, вы правы, — с улыбкой качнул головой Михаил Дмитриевич. — Только сейчас я вспомнил, что, когда я учился в школе (это было здесь, в Ленинграде, на Петроградской стороне), в меня самого была влюблена девочка, очень похожая на Таю. Она специально дома с вечера пекла пирожки с капустой и с вареньем, а потом приносила их в сумке и угощала меня. А я отказывался и тем доводил ее до слез… Хотя теперь я понимаю, что пирожки были просто отчаянно вкусные…

— И что же — вы могли оценить тогда ее любовь и преданность?

— Конечно, нет! Я был таким классическим очкариком-заучкой (операцию на глазах в клинике Федорова я сделал, уже когда вырос), тощим и слабым, и откровенная влюбленность в меня этой толстой девочки почему-то только еще ниже роняла меня в собственных глазах. И мне действительно нравились тогда совсем другие девочки. Яркие, звонкие… Интересно, что с ней теперь стало? Кажется, ее звали Олей… или Ларисой?

— Что ж, наведите справки о ее судьбе, — с улыбкой посоветовал Николай Павлович. — Думаю, это несложно. Кто знает… Ведь, насколько я сумел понять, ваша погоня за звонкой жар-птицей уже в прошлом?

— Да уж… — вздохнул Михаил Дмитриевич. — Дети возвращают нас в наше прошлое вернее всего… Как-то я сказал Диме, что ваши ребята похожи на профессоров из романов братьев Стругацких…

— Из творчества Стругацких, скорее, уместно было бы вспомнить «Гадких лебедей»…

— Мне не слишком нравилась эта вещь, она какая-то надуманная, но не в этом дело… Теперь, сейчас, Димины одноклассники кажутся мне больше похожими на эльфов…

— И это тоже правильно, — подтвердил Николай Павлович.

— Ваша дочь с ними… искренне сочувствую… но нет ли для нее лечения? Где-нибудь?

— К сожалению, нет. Органическое поражение головного мозга… Впрочем, сейчас Полина совершенно не страдает. Со мной и моими учениками она чувствует себя вполне комфортно. Интеллектуальную недостаточность отчасти компенсирует развитие эмоциональности. Она много рисует, танцует, поет, у нее легкий характер… Пока я жив и работаю в школе… А кто может сказать наверняка, что знает, как будет дальше?

— Никто не знает! — энергически качнул головой Михаил Дмитриевич. — Совершенно никто! Тут вы абсолютно правы, коллега!

Математики посмотрели друг на друга с печальной симпатией. Потом Михаил Дмитриевич перевел взгляд в комнату. Языки пламени переплетались в камине, и скрещивались тени на стенах и потолке. Разноцветным мерцающим взглядом многоглазо и необидно смотрел на него восьмой «А» класс.

За окном падал медленный снег. Ему навстречу взлетали фейерверки.

Где-то в Городе женщина по имени Оля или Лариса резала пирог с капустой…