Гвиневера: Королева Летних Звезд

ГЛАВА 12 ЛОНДОН

Мы выехали, из Каэрлеона в теплый весенний день. И горожане, и крестьяне пришли проводить нас; принесли припасы и добрые пожелания на дорогу, как будто мы были их родственниками, а не правителями. Слышались веселье шутки там, где расставались друзья, и шепотом сказанные прощальные слова там, где расставались влюбленные, потому что зима, благоприятствовала и сердечным увлечениям, и исполнению задуманных дел.

Дочь хозяина трактира преподнесла Гавейну рог для вина, на котором сама выполнила резьбу и оправила его в серебро. Гавейну понравился подарок, и он поднял за нее тост, но потом я видела, как девушка плакала, и подумала, что оркнейский принц дал ей какие-нибудь обещания, которые не мог выполнить. Он был человеком, в которого можно легко влюбиться, но нельзя и мечтать о браке с ним, а я не была уверена, что она достаточно взрослая, чтобы понять эту разницу.

Девушки, которые сшили кошелек Ламораку, висевший у него на поясе, теперь подзадоривали его, чтобы он наполнял кошелек деньгами. Дети красильщика сплели гирлянды из цветов, и надели их на шеи волкодавам, а Дагонету тоже подарили букетик цветов. Даже у Кэя на мизинце левой руки теперь поблескивало новенькое кольцо. Но когда я спросила про него, сенешаль сердито – буркнул что-то и отвернулся. Я огорчилась, потому что надеялась, что оно означает какую-нибудь любовную интрижку. Сенешаль королевства слишком часто бывал в плохом настроении, и, любовь была бы ему полезной.

Кэй был молчалив и скрытен, но лондонцы были открыты, дружелюбны и взволнованы тем, что мы собирались созвать Круглый Стол в их городе. Они выстроились вдоль дороги, которая вела к двойным воротам, и, перегнувшись через парапеты стен, осыпали нас цветами и выкрикивали добрые пожелания.

Линнет, дочь смотрителя, вызвалась сопровождать меня к имперскому дворцу.

– Моя семья постаралась сделать все возможное, госпожа, – усмехнулась десятилетняя девочка с испачканным лицом. – Трудно представить, сколько грязи мы вывезли отсюда. – Она рукой обвела самую просторную комнату, которую мне когда-либо доводилось видеть.

На полу остались дыры там, где рыли ямы для очагов, стены были черными от сажи десятилетиями коптящих факелов, а от беспорядочной груды мебели в одном из углов комната казалась еще более заброшенной. Но я не сомневалась, что Кэй сумеет превратить ее в нарядный зал.

– Пойдем в парк, – попросила Линнет, – мы расчистили заросли ежевики и даже посадили кое-что на старом огороде.

И в самом деле, хотя дальние углы сада все еще украшали заросли плюща и вьюнка, в огороде на аккуратных грядках буйно росли капуста и репа, молодой салат и свекла. Шалфей, чабрец и розмарин переплелись вместе у сломанного фонтана, а бархатцы заполнили бассейны. Наперстянка росла вдоль дорожки во фруктовый сад.

– Смотри, вот епископская черешня! – Во взгляде Линнет блеснул лукавый огонек, когда она указала на огромное старое дерево. – Старик очень дорожил им, посылал мальчишек гонять птиц и не позволял никому есть ягоды. Но когда мы узнали, что вы приезжаете, мой отец объявил, что этот сад принадлежит королю и что никто, кроме тебя, не имеет права рвать ягоды, значит, черешня твоя.

Я усмехнулась про себя, подумав о старом священнослужителе, дорожившем своим деревом и отдавшем его королеве, которой, по его мнению, и вовсе не существовало.

Линнет по-прежнему болтала, показывая мне то мушмулу и грушу, то яблони и тутовник, и вдруг она стала серьезной.

– Мой отец говорит, что городской совет будет просить его светлость сделать Лондон частью Логриса. Как ты думаешь, он согласится?

Я улыбнулась детской непосредственности Линнет и не ответила на се вопрос, но заверила ее, что Артур рассмотрит все предложения, поданные ему этим летом.

Как и предсказывала Линнет, лондонцы оказались настойчивы в своих желаниях, и несколько дней спустя за завтраком Артур огорченно посмотрел на меня.

– Похоже, что мы станем правителями Лондона, – признался он. – Взять лондонцев под нашу защиту – мысль совсем не плохая. Лагери, разбитые мной после Линкольнского похода, расположены удачно, чтобы охранять места возможных нападений. И сам Лондон станет клином между северными саксами и саксами Кента и Сассекса. Это помешает им объединить силы. Кроме того, народ хочет власти короля, да и мне ненавистна мысль, что наши подданные снова станут опасаться за свое будущее.

– Похоже, что выбор у нас невелик, – усмехнулась я. – Какими бы бедными они ни были, они настойчивы в своем желании владеть нашими землями.

Артур кивнул и жестом показал мне, чтобы я шла за ним.

– Пойдем, посмотрим на шатер, который ставит Ланс на развалинах башни Цезаря. – Он широкими шагами пошел к выходу, прежде чем я успела встать на ноги, и мне пришлось, подобрав юбки, бежать по коридору, чтобы догнать его.

Тяжелые одежды мешали движениям Артура.

Когда мы подошли к башне, со своих мест с карканьем поднялась стая воронов. Судя по количеству гнезд, разместившихся среди разрушенных стен, птицы уже давно облюбовали это место. Они кружились и парили над нашими головами, и я с удовольствием наблюдала за ними, когда к нам подошел бретонец.

– Святилище старого бога Брана. – Ланселот указал на холм, теперь загроможденный и развалинами, и шатрами. – Именно здесь они похоронили его голову, чтобы охранить Британию от вторжения. Интересно, знали ли это римляне, когда строили башню?

Мы с Артуром посмеялись над этой шуткой, но я остановилась и торопливо прочла, молитву – я надеялась, что после всех трудов по подготовке этого собрания Бран заметит разницу между саксонскими варварами и королями Британии.

Через лондонские ворота один за другим проезжали военные вожди. Их имена выкрикивал недавно назначенный глашатай, Он шел впереди них, звоня в колокольчик и объявляя имя и звание вождя, чтобы люди на улицах знали, какой знатный человек проходит перед ними. Его крики также предупреждали нас о приближении очередного гостя.

Мы размещали знать, где только могли – в основном в шатрах или в каменных зданиях, которые еще были пригодны для жилья. Остальные устроились в трактирах и на постоялых дворах, а воины спали в парке.

Некоторые короли не смогли приехать. Например, мой кузен Маэлгон не приехал из-за болезни жены, а король Марк, который никогда не любил путешествовать, говорил, что его молодая жена желает остаться дома. Он, правда, прислал Тристана и Динадана в качестве своих представителей, и мы были очень рады встретиться с ними.

Мой отец не мог приехать из-за плохого самочувствия, но он прислал Бедивера, которого встретили шумными приветствиями. Первый рыцарь выздоровел, и к нему снова, вернулось хорошее настроение, и сейчас он уже наловчился пользоваться своей рукой с крючками. Когда я сказала Бедиверу, что Бригит уехала в монастырь, он ласково улыбнулся.

– Пусть благословят ее все боги.

Уриен пришел поздороваться с нами и сказал, что Моргана очень сожалеет, что не может приехать.

– Вы же знаете, сейчас она очень занята – многие ирландцы принимают новую веру.

Я рассматривала короля Нортумбрии, гадая, знает ли он, как враждебно его жена относится ко мне. Я полагала, что он был человеком, который предпочитал не разбираться в сути вещей; жизнь с развлечениями, воинскими турнирами, охотой и пирами, похоже, устраивала его, и я была уверена, что он постарается ничего не менять в своем укладе жизни. По крайней мере, отсутствие Морганы означало, что у меня будет одной проблемой меньше. И без нее хватало хлопот.

Многие вожди привезли с собой сыновей и дочерей: мальчики должны были обучаться под руководством Ланселота или Паломида, а девушки – служить фрейлинами у меня. Это укрепляло наши связи с их родителями, но и означало, что я несу ответственность за этих юных женщин. Я передала заботу о них Винни, надеясь, что умение матроны обращаться с фрейлинами убережет их от неприятностей, а меня избавит от забот.

Винни восстановила обычай пить чай во второй половине дня, приказав подавать настои трав и печенье, как это было прежде, когда верховной королевой была Игрейна. Это была славная традиция, и иногда, когда у меня было время, я присоединялась к женщинам.

Оглядывая комнату, я поражалась, Как много в ней женщин и что я знаю только немногих. Здесь были девушки с севера Уэльса, получившие в наследство такую же невзрачную внешность и такие же рыжие волосы, как у меня; крупные девушки, выросшие в долинах Пеннин; изящные девушки-цветки из корнуэльских усадеб. Не было только Эниды и Фриды – они были слишком заняты, помогая мне, и не могли служить фрейлинами.

– О боже! – прошептала Винни, когда еще одна новенькая девушка присела передо мной в поклоне. – Я сказала, чтобы Элейна заколола этой брошью свой лиф, а не украшала ею волосы.

Я с любопытством рассматривала эту девушку из Астолата. Ее отец, Бернард, описывал ее как набожную робкую девушку, которой нужна материнская ласка – ее мать умерла несколько лет назад. Я ожидала встречи с застенчивой девушкой-подростком, но увидела взрослую женщину со взбитыми локонами, падающими на ее открытый лиф, и двигающуюся с томной грацией. Глаза Элейны были опущены, и она отошла со скромным видом недотроги.

– Не знаю, что с ней, – вздохнула матрона, наливая мне первую чашку чая. – Она не глухая, потому что вздрагивает, когда хлопают в ладоши. Но она ходит с таким отрешенным видом, как будто слышит голоса, которых не слышат другие. От одного этого по телу бегут мурашки.

– Мне кажется, – вступила в разговор Августа, – у нее не в порядке с головой. – Римлянка из центральной части страны протянула свою ухоженную руку за печеньем, но Винни резко напомнила ей, чтобы сначала она подала поднос мне. – А в следующем году при дворе будут праздновать Белтейн? – спросила Августа, резко переводя разговор на другую тему и протягивая мне поднос. – Одни говорят, что придворные верховного короля христиане, а другие утверждают обратное.

– Мы позволяем, людям поклоняться любым богам, которых они выбирают. Епископов и жрецов, монахов и жриц – всех при нашем дворе принимают радушно, – ответила я, стараясь не смотреть на Винни.

Матрона уже давно оставила попытки обратить меня в свою веру, но к жрецам и их древним силам испытывала сильное недоверие.

– Белтейн – мой любимый праздник, – продолжала Августа, и некоторые девушки захихикали, потому что многие любовные истории начинаются во время весеннего праздника костров.

Красавица из центра страны стала обсуждать любовные сплетни и начала поддразнивать Эттарду, к которой Пеллеас проявлял особый интерес.

– Мне кажется, он довольно мил. – Девушка из монастыря пожала плечами и, разломав печенье, мазала кусачки медом. – Но беден, как церковная мышь, и в храбрости уступает Гавейну и Ланселоту. Теперь, когда королева-мать оставила мне землю, я должна принимать во внимание свое положение.

Августа рассмеялась над словами Эттарды.

– Да, именно так, как я говорю, – настаивала Эттарда, – меня не интересует мужчина, который не является рыцарем.

Меня подмывало напомнить ей, что когда-то она сама была бездомным ребенком, но по голосу Эттарды было понятно, что она вот-вот расплачется, и я прикусила язык и посмотрела на Элейну, думая о том, что девушка из Астолата была не единственной, кто плохо понимал истинное положение вещей.

Августа уже вела речь о мужчинах, которые ей нравились больше всего, и, хотя каждая девушка призналась, что кокетничает с Ламораком, самым романтическим и таинственным мужчиной оказался Ланселот.

– Ты знаешь его лучше всего, госпожа, – неожиданно сказала Эттарда, – какой же он, этот бретонец?

Вопрос застал меня врасплох, и я молчала, не зная, что ответить. Ланс был забавным и ласковым, умным и серьезным и имел обыкновение так плутовски смотреть на меня, как будто существовала какая-то удивительная тайна, известная только нам двоим. Посмотрев на меня таким взглядом, Ланселот мог поднять мое настроение, как он сделал это у ворот Витгара, но иногда, поглощенный какой-то мыслью, он даже не слышал, если, я окликала его. Я понимала, что это был самый обворожительный мужчина из всех, которых я знала, но делиться этим со своими женщинами не собиралась.

– Бретонец много работает и так увлечен делами Артура, что ему некогда думать о любовных романах, – ответила я, надеясь, что прозвучало это не так напыщенно, как мне казалось.

Раздался смущенный шум голосов, и беседа продолжалась, но разговор о Ланселоте не выходил у меня из головы.

До начала праздника Артур и я ждали Мерлина и надеялись, что его появление будет таким же необычным, как бывало всегда. Было бы замечательно показать ему, как мы воплощали его идеи, и, наконец, появление Мерлина положит конец слухам о нем, которые возникали повсюду. Но ни маг, ни Нимю не приехали.

Утром в первый день праздника я поднялась на стену, выходящую к реке. Это было единственное место, где я могла укрыться от суеты, которая не прекращалась во дворце, и, глядя на Темзу, я с облегчением вздохнула.

Лондонцы починили римский мост, и через ворота тек постоянный поток сельских жителей, которых вело в город любопытство. Всю реку заполнили плоты, долбленые челноки и всевозможные лодки. К причалу подошла барка, высадив на берег двух разносчиков и какого-то человека с сумкой врача. Молодой крестьянин поднимал на берег клетки с домашней птицей. Кэй пришел принять кудахчущих птиц, а за ним целая процессия пажей, которые потащили их на кухню.

Приехавшие спустились по Темзе, и человеку, стоящему на носу первой лодки, махала с края причала белокурая девушка. Это Фрида пришла встречать отца, который торжественно прибыл к нам, помня честь, оказанную ему Артуром, когда он приехал на погребальную церемонию старейшины. Когда сакс увидел дочь, его лицо засияло радостью.

Внезапно возникла суматоха у Колчестерских ворот, где группа варваров требовала, чтобы их пропустили. Пройдя через ворота, они шли по улице в своем первобытном великолепии. Впереди шел раб, который высоко держал железную палку, украшенную перьями и развевающимися лентами. За ним шел гофмейстер, неся с важным видом символ власти. Сам король был в волчьих шкурах и важно возглавлял свой военный отряд, а женщины и дети молча шли позади.

Городской глашатай объявил о появлении Вехи-шведа из Восточной Англии, а я развернулась и помчалась вниз по ступенькам, едва успев добежать до дворца, – чтобы вовремя занять свое место рядом с Артуром, прежде чем они войдут в парадный зал. Пока они шли по комнате, я успела оправить юбки и причесаться – чтобы выглядеть изысканно, нужно гораздо больше времени, чем я думала.

– Тебе нравится мой флаг? – спросил Веха, указывая рукой на железную палку с нелепым пучком перьев. – Он похож на римский, разве нет?

Артур сказал «удивительно», а я старалась сохранять невозмутимость. Мысль о том, что эти варвары могут использовать атрибуты римских воинов, забавляла меня.

Артур пригласил Веху и его подданных на пир завтра вечером.

– Мы ждем тебя с женой, – сказала я на смеси шведского, саксонского и латыни. – Когда мы у вас в гостях, мы следуем вашим обычаям. Теперь ты мой гость и должен уважать наши обычаи.

– Все обстоит так, как говорит верховная королева, – заверил его мой муж. – Наши женщины имеют равный голос, и к ним относятся с таким же уважением.

– Какая глупость, – пробормотал варвар. – Надеюсь, не римляне научили вас этому.

– Нет, – отпарировала я, – как установилось в Британии еще до легионеров.

Качая головами от удивления, подданные Вехи ушли за Кэем, а Артур искоса взглянул на меня. – Я надеюсь, что он сумеет пройти через это, не допустив домашнего бунта.

– А я надеюсь, что мы сумеем пережить его визит, – усмехнулась я, не понимая, какое безумие толкнуло нас на такую рискованную затею.

Неделя пролетела в пестрой круговерти. Блюда были великолепными: подавали устриц, разнообразную речную рыбу, птицу, дичь… овощи, собранные со всех ближайших огородов и полей. Каждый вечер было какое-то особое блюдо – улитки из Сайренсестера, где римляне когда-то разводили их для угощения на таких пирах, или фрукты, только что собранные в королевском саду. Я не видела выражения лица епископа, когда подали черешню. Вино и сидр, пиво и эль были в изобилии, и даже одна или две, чаши ирландской живой воды, хотя давали ее далеко не всем. Кэй действительно превзошел себя.

Жена Вехи выглядела несчастной, весь вечер рассматривала свои руки и едва поднимала глаза, когда я пыталась говорить с ней на ее родном языке. На следующий же день я сказала ей, что она может остаться дома, потому что участие в пире явно лишило ее душевного равновесия. Это могло быть и со мной, если бы я не участвовала в празднике.

Элейна из Астолата обратила на себя внимание, когда в первый раз легкой походкой прошла в круг внутри круглого стола, чтобы налить нам вина. Мужчины следили за девушкой оценивающими взглядами, и даже Артур обратил на нее внимание. Пока она наполняла наши кубки, на ее губах играла мягкая, приветливая улыбка, хотя глаза ее были опущены и на нас она даже не взглянула.

Артур повернулся ко мне и тихонько присвистнул.

– Откуда она? – спросил он, и, когда я ответила, медленно покачал головой. – Надеюсь, что со своими неприятностями она справится сама.

Девушка заметила, что ее появление вызвало оживление, но продолжала свое дело. Ланс рассматривал изогнутые лепестки лилии, которую он вынул из букета, но бросил это занятие и поднял свой кубок, когда Элейна дошла до него. Их пальцы нечаянно встретились, Девушка подняла глаза, вздрогнув, как человек, которого внезапно разбудили. Она смотрела на бретонца, и краска залила ей лицо. Наполнив кубок Ланса, она вернула его ему. Он улыбнулся и взамен вручил ей цветок.

Элейна молча вставила его в вырез своего платья, а потом пошла дальше.

– Мне кажется, ты выиграл состязание, – поддразнила его я.

– О нет, надеюсь, что нет. – Первый рыцарь вздохнул. – И не собирался делать этого.

Шли дни, и люди были очень довольны турнирами, которые, устраивал Ланс, а Бедивер временно занял его место рядом с Артуром, который вел переговоры со знатью. В большинстве своем это были члены местных магистратов и потомки римских трибунов, которые захватили власть после легионеров. Это были люди, больше склонные к переговорам, чем к противоборству, и мы стремились привлечь их на свою сторону. Артур с Бедивером встречались с ними либо один на один, либо группами, изо всех сил стараясь развлекать их и всегда возвращаясь к обсуждению программы Круглого Стола. Многим из них льстила мысль быть нашими союзниками, и Братство, которое когда-то насчитывало всего лишь четыре десятка членов, могло увеличиться до сотни человек.

Тристан большую часть времени проводил в парке, отсыпаясь после пиршества или наигрывая грустные песни на арфе. Я встретила его однажды утром, когда пошла собирать мяту к вечернему пиру. Рыцарь сидел на обломках колонны, глядя в пространство. Когда я спросила, как идут дела в Корнуолле, он грустно посмотрел на меня.

– Что, на самом деле так плохо? – спросила я Динадана, когда Трис взял свою арфу и пошел к скамье под дальней ивой, которая почти полностью скрывала его от посторонних глаз.

– Да, – вздохнул его приятель, – и боюсь, что не только для него, госпожа. – Я удивленно подняла бровь, а Динадан продолжал: – Может быть, если бы я поехал с ним в Ирландию за девушкой, все было бы по-другому. Ты же знаешь, что он не очень… искушен в делах житейских. И до того его мало интересовали женщины, Тристан только иногда проводил с ними ночь. Но сейчас, похоже, он не может думать ни о чем, кроме этой девушки, а это вызывает тоску, боль и мысль об украденном счастье. Не представляю, как они могут получать удовольствие от своих встреч – ведь христиане дают обет супружеской верности.

– Значит, его любовь не осталась безответной?

– Если бы это было так, госпожа! Маленькая распутница сводит его с ума, он сгорает от желания и ревности.

– О! – пробормотала я, начиная понимать, почему Тристан так удручен.

– Эта девица из королевской семьи язычников. – Динадан горестно пожал плечами. – Изольда привыкла пользоваться правами кельтских королев, и, хотя она молится Белому Христу своего мужа, ей непонятно, почему ее связь с Трисом раздражает старого короля.

– Марк знает?

– Не думаю. Он так счастлив, что у него есть его маленькая хорошенькая игрушка, что он не хочет замечать, что происходит. Но если он застанет их вдвоем… я не знаю, чем это может кончиться. – Рыцарь уныло покачал головой и тяжело вздохнул. Потом он ушел, а я снова принялась собирать, мяту.

Но не только Тристан страдал от любви. Ланс заметил, что за ним постоянно ходит Элейна. Каждый день она рвала в саду лилии и вставляла цветок в вырез своего платья, а потом шла на площадку, где проходили турниры, и искала бретонца. Если он был там, Элейна садилась рядом с его вещами, как преданная собака. Когда Ланс, разгоряченный приходил после поединка, девушка терпеливо ждала, пока он соберет свои вещи и пойдет во дворец. Элейна всегда предлагала ему понести что-нибудь, и каждый раз он любезно благодарил ее и отказывался от помощи, и она молча плелась следом за своим возлюбленным и за его спутниками.

Если Элейна не находила Ланса на турнирах, она медленно ходила по городу, настойчиво разыскивая его среди торговцев или в распивочных, сооруженных саксами. Пока девушка искала рыцаря, она ни с кем не вступала в разговор.

– Откровенно говоря, – признался Ланс однажды вечером, – она ставит меня в неловкое положение. Этот ребенок невольно может попасть в беду, она не должна ходить одна. На твоем месте, Гвен, я бы сказал Лавинии, чтобы она обращалась с ней построже для ее же собственной безопасности.

Я кивнула, соглашаясь с бретонцем, и решила после заседания Круглого Стола поговорить с Лавинией об Элейне. Но беда пришла в последний день праздника, еще до того, как я успела поговорить с матроной. Передо мной внезапно вырос отец Элейны, в отчаянии заламывая руки.

– Ее пытались изнасиловать, – говорил, плача, Бернард, – если бы не Ланселот, мою дочь изнасиловали бы здесь, при дворе короля Артура. Так не подобает поступать рыцарю. Я не могу представить, что король одобряет подобное. – Я быстро кивнула ему, но Бернард не смотрел на меня. – Элейна всегда была такой хорошей девочкой. Такое благочестивое дитя… всегда ходила к мессе. Только застенчива… слишком застенчива. И доверчива.

Вошли Ланс с Артуром, и мой муж сразу же подошел к обезумевшему от горя отцу Элейны.

– Это были бродяги, господин, а не члены Круглого Стола. Тот, кого поймал Ланс, сказал, что они пришли в Лондон раздобыть еду и получить какую-нибудь работу. Мне кажется, – добавил он, повернувшись ко мне, – девушка пришла в себя?

Я кивнула, заверив его, что девушка испугана, но не пострадала.

– Но, – сказала я, в упор глядя на Бернарда, – вам нужно найти для девушки компаньонку.

– Я сделаю даже больше. – Бернард стучал кулаком одной руки об ладонь другой. – Я отвезу ее обратно в Астолат и запру ее в башне на острове, пока не найду ей мужа.

– Это скорее похоже на наказание, а не на защиту, – выпалила я, потрясенная его поведением.

– Вовсе нет. Я люблю свою дочь и хочу, чтобы она была в безопасности. Элейна привыкла проводить в одиночестве многие часы, и я не думаю, что она будет возражать. Конечно, – он бросил косой взгляд на Ланселота, – это лучше, чем видеть, как она преследует мужчину, который не обращает на нее внимания. Я не позволю, чтобы из нее делали посмешище, или надругались над ней. Она хорошая девочка, благочестивое и очень робкое дитя… – Он оглядел нас таким взглядом, как будто подзадоривал поспорить с ним.

Итак, отец Элейны увез свою прекрасную дочь. Мне было ужасно жаль, бедную девушку, которую заключали в башню на острове, и я надеялась, что притуплённое сознание Элейны не позволит ей понять, что с ней делают.

В тот день закончилось заседание Круглого Стола, на котором было достигнуто все, чего желал Артур, и после этого Уриен пригласил нас к себе в Йорк.

– Насколько мне помнится, – небрежно сказал Артур, когда, наконец, разъехались последние гости и мы с ним, оставшись вдвоем, собирались что-нибудь поесть, – я обещал тебе в качестве свадебного подарка поездку по Британии. Похоже, что самое время сделать это сейчас, когда южные соседи под контролем. Как ты думаешь? – Артур многозначительно посмотрел на меня, и я бросилась в его объятия, радуясь, что он не забыл о своем обещании. – Ничего особенного, – добавил он, – просто поедем на север, а потом, может быть, навестим и твоего отца.

И это будет частная поездка, без сопровождения двора? – спросила я, и Артур посмотрел на меня с усмешкой.

– Да, именно так.

Он не мог сделать меня более счастливой. На следующий же день я упаковала все свои нарядные одежды и отослала их с Винни и другими молодыми женщинами на виллу в Кунецио. После случая с Элейной мне не хотелось брать с собой в поездку по незнакомым местам девушек, которых я плохо знала.

Артур приказал Паломиду забрать с собой в Силчестер новобранцев для обучения, и когда мы выезжали из города через епископские ворота, я снова была в дорожном костюме. Меня сопровождали только Энида и Фрида, и я увлеклась романтическими надеждами.