Гвиневера. Осенняя легенда

13 СТОУНХЕНДЖ[14]

Артур уехал, и я держала двор в Лондоне: занималась местными делами, разрешала споры между буйными соседями и взбалмошными лавочниками. Именно это я и делала, когда привратник Лукан объявил, что какой-то вождь со шведским акцентом просит его принять.

– С волчьей шкурой через плечо? – Было не трудно догадаться, что это Вехха из Восточной Англии, потому что он был единственным шведом, которого мы знали.

– Он самый, – Лукан выразительно кивнул, и его круглое лицо внезапно посерьезнело. – Не хотите, чтобы я позвал Бедивера, прежде чем его впустить? Вы ведь знаете, он человек со странностями.

Я рассмеялась и заверила привратника, что в таких предосторожностях нет необходимости. Мы знали Вехху много лет, и я находила его высокопарную латынь и неестественность поведения скорее забавными, чем впечатляющими. Но он доказал свою верность Артуру в битве при горе Бадон и, несмотря на его эксцентричность, я сомневалась, что он способен на предательство.

Когда Лукан объявил о прибытии Веххи и его сына Вуффы из Восточной Англии, все в зале повернули к дверям головы.

Швед путешествовал со всем окружением и явился в полном вооружении. Сначала в дверях появился герольд, держащий высоко в руках странный металлический предмет, к концу которого были прикреплены перья и ленты. «Не хуже любого римского штандарта», – объяснил Вехха, когда в первый раз мы увидели эту штуку. Затем в зал торжественно вступил советник вождя с бруском странной формы, который варвар использовал в качестве скипетра. Он был тонким и длинным, и на сужающихся концах я разглядела вырезанные лики богов и предков. Советник покачивал им, точно священник, благословляющий паству. Когда он проходил, придворные уважительно склоняли головы, а потом снова выжидательно поднимали глаза на дверь. Герольд приблизился к моему креслу, сделал шаг в сторону и трижды ударил штандартом в пол. Только тогда в зал прошествовал Вехха.

Он был таким же высоким и поджарым, каким я его запомнила, с копной светлых волос и голубыми глазами. Рядом с ним шла его юная копия – худощавее Веххи, державшаяся еще более отчужденно, но с таким же высокомерным видом. Через минуту я уже поняла, что это его возмужавший сын – последний раз я видела Вуффу еще мальчишкой.

По мере того как они шли через зал, черты Веххи все более омрачало раздражение. И когда он остановился перед пустующим стулом Артура, я поняла, что меня ждут неприятности. Мужчине, который не впускал своих женщин даже в зал пиршеств, было невероятно трудно оказать почести верховной королеве.

– Я приехал, чтобы иметь дело с Артуром Пендрагоном, – объявил швед. – Где он?

Придав голосу как можно больше сердечности, я объяснила, что Артур наносит визиты монархам на континенте.

– Так его здесь нет? – Слова оглушили меня, как гром, в то время как варвар оглядывал каждый уголок зала.

– Я с удовольствием заменю вам его, – предложила я.

– Я не обсуждаю с женщинами государственные дела, – ужасная латынь Веххи делала его презрительное замечание почти смешным. – Когда вернется король Артур, сообщите ему, что я его приглашаю посетить мои владения.

На этом Вехха повернулся и пошел прочь с таким возмущенным видом, как будто обидели именно его. Я смотрела ему вслед, изумленная его притязаниями и в ярости от того, что он не проявил ко мне должного уважения. Вуффа же уходить не спешил. Если его отец был до невероятности напыщен, то сам он представлял собой образчик наглости. Он уставился на меня пронзительным взглядом мужчины, подыскивающего себе для постели женщину. От ярости у меня зашевелились волосы на голове, руки сжались в кулаки, и я медленно поднялась с трона.

Молодой воин последний раз окинул меня взглядом, попятился и, повернувшись, последовал за отцом. Я глядела ему в спину и думала, что приходится самой ставить на место наглого щенка, раз Артур в отъезде.

Когда дел в Лондоне больше не осталось, я переехала со своей свитой обратно в крепость над Кэдбери, остановившись по пути на вилле в Кунецио. Там, поскольку в Камелоте для них просто не было места, проживало множество девиц, которые хотели стать фрейлинами. Я намеревалась сказать этим юным леди, что со смертью Винни им придется вернуться в семьи. Но большинство из них стали проситься со мной в Камелот, и я в конце концов с некоторой досадой пошла им навстречу – ведь теперь, без Винни, заниматься ими придется мне самой.

Первую неделю в Камелоте мы разбирали, какой кому принадлежал сундук, искали кровати, разворачивали любой пригодный матрас. Некоторые из них оказались не в лучшем состоянии, и я отметила, что во время уборки урожая нужно будет набрать ячменной соломы, чтобы набить их снова. «По крайней мере, – думала я, – можно будет провести лето в простых заботах: присматривая, чтобы мои дамы были заняты и наблюдали за работниками, когда подоспеет урожай. Если все пойдет как надо, Артур, вернувшись, застанет отдохнувшую жену и обеспеченный провизией Камелот».

Поэтому я не ожидала никаких серьезных новостей. Когда меня разыскала Линетта, я выдергивала сорняки в маленьком садике, ставшем моим убежищем.

– Какой-то друид просит встречи с вами, – доложила она. – Он говорит, что его имя Катбад и что он не скажет ни слова никому, кроме вас.

Имя всплыло из далекого прошлого, и я резко вскочила на ноги.

– Я думала, все друиды старые и сердитые, – продолжала девица. – Но этот как будто в расцвете лет и даже симпатичный.

Я согласно кивнула и, отряхнув грязь с рук, полная воспоминаний, направилась к залу. В каком-то отношении я верила друидам не больше, чем христианским священникам. Но Катбад был моим наставником в Регеде. Я недоумевала, что привело его в Камелот. Несколько лет назад он ушел, чтобы служить госпоже в святилище, и я не была уверена, не настроила ли его против меня верховная жрица.

Катбад стоял в дальнем конце зала, изучая вышитого Красного Дракона. Его спина была по-прежнему прямой, волосы такими же густыми, и, когда он повернулся, чтобы рассмотреть зал, я заметила в его глазах то же настойчивое любопытство, с каким он рассекал цветок или вглядывался с учениками в новое насекомое. Волна ностальгической нежности прокатилась по мне.

– Добро пожаловать, мой друг, – пригласила я.

Он оторвал глаза от потолочных балок, оценивающе посмотрел на меня, и его лицо осветилось гордой отеческой улыбкой. Он радушно протянул руки, и я подбежала к нему, встала на колени и приняла благословение.

– Как давно мы не виделись.

– Давно, – согласился он и возложил ладони мне на голову. – Но ты здесь королева, и поэтому тебе лучше встать, маленькая госпожа.

Так он звал меня в детстве, и от этого мне стало еще теплее на душе. К тому времени, когда нам подали чай, я снова почувствовала себя ученицей, а он – наставником. За чашкой мятного чая он и сообщил цель своего визита: на рассвете дня летнего солнцестояния фея Моргана собиралась совершить у Стоунхенджа особый обряд, чтобы окончательно очистить от скверны Агравейна.

– Что?! – воскликнула я, вновь становясь верховной королевой. – Моргана едет в Логрис? В самое сердце королевства Артура? И это после того, как король под страхом смерти запретил покидать ей святилище? Ты, безусловно, ошибаешься.

– Боюсь, что нет. Кажется, она решила, что может действовать безнаказанно, раз ее брат пересек Канал. – Катбад взглянул на чай и вдохнул аромат напитка. – Меня самого послали сообщить об этом другим друидам, хранителям святых колодцев и тем из крестьян, которые захотят меня выслушать.

Пораженная, я смотрела на друида. Десятки вопросов роились в голове. «Что с Агравейном? Что она собирается с ним делать?»

– Моргана полагает, что обряд, который она задумала, очистит Агравейна от вины за убийство матери и вместе с тем низведет на нас всех благословение Богини.

– Как?

Легенды эпохи, когда кельты и боги жили рядом, передавались из поколения в поколение. Я слышала их еще девчонкой и видела вблизи, но считала, что такое уже никогда не повторится.

– Она что, планирует принести его в качестве жертвы?

– Не думаю, – возразил Катбад. – Не знаю, что она затеяла – наверное, как-то хочет помочь Агравейну. В конце концов, он ее племянник.

Я кивнула, все еще не находя объяснения происходящему, и спросила друида, почему он рассказал мне об этом. Он повернулся к одному из окон, и выражение его лица стало бесконечно печальным.

– Фея Моргана была благочестивой жрицей, женщиной твердых убеждений… Но в последние шесть лет произошли изменения. Молящиеся в святилище обращаются только к Великой Матери. Боги-мужчины не только не почитаются, их имена даже не произносятся вслух. Из-за этого мужчины перестали допускаться к обрядам. Моргана утверждает, что в древние времена лишь жрица и девять ее прислужниц признавались святыми, и собирается возродить старый порядок, – Катбад вздохнул и снова посмотрел на меня. – Она стала фанатичкой и в силу этого потеряла многих сторонников. Простой люд будет и дальше ее почитать, но знать уже не посылает учиться к ней своих подающих надежды детей.

Друид помолчал, а я вспомнила, какое прекрасное образование получил в святилище Ланселот. Именно там он изучал науки и историю, искусство медицины и войны, что сделало его бесценным на посту помощника короля.

– Быть может, такой несносной фею Моргану сделал ее страх перед христианским Богом-Отцом, – продолжал Катбад. – Она не терпит споров, не переносит возражений… Особенно, если они исходят от мужчин. Она даже хочет добиться того, чтобы все люди почитали только Богиню. Все люди, – медленно повторил друид. – Независимо от их желаний.

Слух об этом доходил до нас и раньше. Но мы понимали, что без поддержки верховного короля жрице в своих планах преуспеть никак не удастся.

– Артур этого никогда не позволит, – перебила я Катбада. – Больше всего муж ценит право каждого человека выбирать, с какими богами жить и умирать.

– Поэтому я ищу пристанища у тебя и у короля, – друид говорил так, будто для него было чрезвычайно болезненно облекать свою мысль в слова. – Для меня нет больше места на Черном озере, но я слышал, что здесь принимают святых людей.

Я изучала лицо наставника и думала, не является ли все это хитроумным планом Морганы навязать Артуру религиозную войну. Но Катбад выдержал мой взгляд, и в его глазах я увидела глубокую печаль от того, что рушилось все, чему он посвятил свою жизнь. Не было причин не доверять его искренности, и я улыбнулась и положила ему на руку свою ладонь.

– Конечно, оставайся здесь. Во всяком случае, до тех пор, пока не поговоришь с Артуром.

Катбад смиренно склонил голову, и его голос прозвучал тихо и покорно:

– Я знал, что не зря люди называют тебя самой милостивой королевой.

– Это оттого, что у меня были лучшие учителя, – насмешливо заметила я. Мне очень не хотелось слезливой сцены. Он рассмеялся и поднял голову, смешливый огонек вновь оживил его глаза.

Я занялась подготовкой комнаты для друида, а мысли по-прежнему вертелись вокруг обряда. Что замышляла жрица? Какую роль в ее планах должен сыграть Агравейн? И как отнесутся ко всему этому люди? Наконец я решила сама тайно присутствовать при обряде и посмотреть, что на уме у сестры Артура.

– Мне это совсем не нравится, Гвен, – возразил Бедивер, когда я призналась ему, что собираюсь сделать. – Совсем не нравится. Кто знает, какую интригу она затевает против вас с Артуром. А ведь она способна внушить что угодно. Если обман будет раскрыт, она взвинтит толпу и направит ее безумство против тебя.

Его доводы были убедительными, но с моей долговязой фигурой и простым лицом легко сойти за мужчину, стоило только надеть брюки и прикрыть волосы. И поскольку при обряде кто-то должен был присутствовать, однорукий воин в конце концов сдался и обещал снабдить меня крестьянским плащом с капюшоном, но лишь в том случае, если я позволю пойти со мной Грифлету. Псарь уже однажды спас мне жизнь, а поскольку он не числился среди известных соратников короля, его не так-то просто было узнать.

– Но ты должен поклясться молчать, – предупредил псаря Бедивер, после того как тот согласился меня сопровождать.

Грифлет торжественно посмотрел на меня.

– Во имя безопасности королевы я не раскрою рот даже жене, – пообещал он. Вспомнив, какие близкие отношения у них были с Фридой, я поняла, что клятва вовсе нешуточна.

Весть об обряде прокатилась среди крестьян, и вскоре о нем заговорили и наши домашние. Мордред тут же попросил разрешения взять туда Синрика.

– Хоть вы и друзья, сакс по-прежнему остается заложником и не смеет покидать двор, – ответила я приемному сыну, подыскивая причину, как бы удержать их обоих подальше от Стоунхенджа. Если кто-нибудь не поверит в мой маскарад, это может стоить мне жизни. – Артур оставил его на попечение Бедивера. И я не хочу идти против воли короля.

Приемный сын смирился с моим решением, но бросил на меня один из своих загадочных взглядов. Как его отец и тетя Моргана, Мордред умел скрывать свои чувства под маской непроницаемости, если хотел отгородиться от людей. У них это, кажется, было семейной чертой. Моя молочная сестра Бригита недавно обосновалась в монастыре в Амсбери, расположенном невдалеке от Стоунхенджа. Я сообщила домашним в Камелоте, что собираюсь ее навестить и несколько дней буду отсутствовать. Мы выехали с Грифлетом рано утром без всякой пышности и фанфар и еще до полудня сменили дорожные костюмы на грубую крестьянскую одежду.

Моя старая кобыла Фезерфут сама выбрала шаг, и, добравшись до Амсбери, мы представляли собой пару странников, слившихся с людским потоком. Уже наступил вечер, когда Грифлет поставил лошадей в конюшню и вместе с другими паломниками мы пешком направились к дольменам.

Боги по всей Британии оставили камни, стоящие вкруг, но самым святым из всех мест был Стоунхендж. Огромные грубые глыбы возвышались в три человеческих роста, а внешний их ряд связывали наверху горизонтальные камни, образуя кольцо. Греки считали его храмом их солнечного бога Аполлона, но мы, британцы, называем его Танцем Гиганта и не допускаем мысли, чтобы его мог построить один-единственный бог. Даже самое могущественное божество не способно без помощи соорудить такой храм.

В юности Мерлина отправили поставить на место несколько упавших камней. Когда маг справился с задачей, его отец уже умер и был погребен под каменным алтарем, который Мерлин задумал как памятник кельтским героям прошлого. Через несколько лет там похоронили отца Артура, и место стало своеобразной гробницей верховных королей. Когда-нибудь и самого Артура погребут во внутреннем святилище.

Преодолев последний некрутой подъем, мы увидели камни, громоздившиеся над нами на фоне вечернего неба. Зрелище было захватывающим, но я остановилась как вкопанная еще и от того, что вся местность вокруг Стоунхенджа мерцала огнями костров. Сотни, а может быть, тысячи паломников толпились у общих котлов с кипящим мясным варевом, танцевали у костров, наполняли воздух своим пением и смехом. Здесь было гораздо больше людей, чем я предполагала, и холодок дурного предчувствия прошел у меня по спине.

Натянув капюшон на лоб, я шла вслед за Гриф летом и не раскрывала рта, когда он говорил за нас двоих. Он сердечно приветствовал каждого и как бы нечаянно сообщал, что мы братья и пришли из деревни, чтобы встретить восход и посмотреть, какое чудо сотворит жрица. Поскольку и все остальные пришли сюда с той же целью, его рассказ с готовностью принимали.

Вокруг только и говорили о том, что должно было произойти, и бросали быстрые взгляды на факельщиков, которых Моргана расставила в каждом проеме внешнего каменного кольца. То ли чтобы удерживать снаружи толпу, то ли чтобы не выпускать неведомые силы изнутри, они в окаменевшем молчании застыли в ночи. Некоторые из наших спутников творили знаки против зла, другие почтительно кланялись святилищу, но я не заметила, чтобы кто-нибудь перекрестился. Наверное, христиане не имели желания противиться Моргане во время ее страшного обряда.

Ни Грифлет, ни я не хотели принимать участия в пирушке, которая обещала продлиться всю ночь, и, раскатав постели, заснули у одного из монолитов.

В самые холодные предрассветные часы нас разбудил заунывный звон, словно от большого колокола. Все ринулись к огромным камням, и, как только мы поднялись на ноги, нас подхватила толпа. На бегу я потеряла Грифлета и оказалась в первом ряду зрителей, прорвавшихся внутрь внешнего круга. Факельщики отошли и обступили ограждение алтаря, чтобы люди не подходили к нему слишком близко. Они были рослые, наверное, из тех телохранителей, которых Моргана везде брала с собой, и мои соседи, толкаясь, выбирали место, чтобы можно было смотреть между ними и изогнутыми камнями алтарной ограды.

По паре факелов поместили в каждом конце алтаря, а посередине, в пятне их света, ритмично и размеренно карлик бил молотком с двумя ручками в гонг, который висел над его головой.

Его вид заставил меня содрогнуться. Помощник Морганы имел могучую, как у кузнеца, верхнюю часть тела: широкие плечи, бычью шею, но ноги были настолько коротки, что он едва доставал нормальному человеку до груди. Мрачный и преданный, он всегда был рядом со жрицей озера, и поговаривали, что любил ее безнадежной любовью.

Когда верующие собрались, карлик опустил молот, и последние отзвуки гонга замерли в ночи. Несмотря на свой рост, он имел зычный голос и объявил появление феи Морганы, верховной жрицы Богини и госпожи озера. Толпа притихла и подалась вперед, чтобы лучше все разглядеть, потом удивленно зашумела, когда сестра моего мужа вынырнула из тени и прыгнула на плоский камень алтаря. Как и раньше, изящная и красивая, она стояла неподвижно, как статуя, и блики от факелов играли на ее белом платье. Черные, точно ночная туча, волосы, как у девочки, разметались по лицу, массивный золотой обруч обвивал шею. Сложив руки для благословения, она медленно поворачивалась, обращаясь к стоящим вкруг верующим. Когда всеобщее внимание было приковано к ней одной, она воздела руки к звездному небу, молчаливо приветствуя Богиню. Рукава ее платья упали, и я увидела на одной руке золотую змейку, на запястье другой сверкнули тяжелые с эмалью браслеты.

Напряженная, как натянутая тетива лука, верховная жрица ждала появления божества. Я подумала, что есть единственная цель, которая связывает священнослужителей и королей: и те и другие должны быть готовы предложить свои жизни в качестве мостика между богами и людьми. А взамен они ждут верности и готовности к сотрудничеству. Здесь толпа отвечала на призыв в полной мере, посылая госпоже озера волну за волной почтение. Наконец Моргана все сметающим жестом уронила руки и, призвав Богиню со всех сторон горизонта, приступила к молитве.

Голос ее завораживал: то падал вниз, то взмывал вверх и с небес снова низвергался на землю, пока она звала Мать. Онемевшая толпа следила за ее действиями. Окропив алтарь водой из особого сосуда, жрица бросила крупинки фимиама на угли кадила. Более часа в ожидании рассвета она очищала святилище и возводила магические стены защиты.

Когда небо на востоке посветлело, огромные камни словно слились в темноте в призрачную неясную форму. Наверху между начинающим серебриться небом и темнеющей землей парили перемычки. И мы, смертные, внизу жались друг к другу под арками, дрожа от надежды и страха.

Верховная жрица пустилась в медленный танец под музыку, слышимую ей одной. По мере того как она впадала в транс, зеленые глаза стекленели, ноги двигались все быстрее и быстрее. Она отдавалась танцу, пока не принялась бешено вращаться, капли пота заблестели на коже, волосы на голове разметались нитями, словно змеи.

– О, Утроба Жизни, ниспошли нам свое благословение, – молила Моргана. – Ниспошли нам свое милосердие, свою силу, свое всепрощение! – Она трясла головой, закидывала ее назад, всецело предаваясь силе Великого: тело и дух сливались в одном могучем крещендо. – Прости своего сына, своего недостойного сына, который в припадке отчаяния отнял жизнь у той, которая его родила. Очисти его от неистовства, сделай цельным и обнови. Подними его, о Мать, подними, как ты поднимаешь солнце!

С громким рыданием она распростерлась на алтаре, вытянув руки в сторону входа висящих камней. Все обратили свои взоры туда, куда указывали ее руки. Там на фоне показавшегося над горизонтом летнего солнца чернел Подошвенный камень, который, точно палец, указывал в небо. Медленно, неумолимо ослепительный солнечный диск полз вверх по небосклону, и камень отбрасывал длинную тень прямо на верховную жрицу. Вокруг нас повисло гробовое молчание, как будто весь мир затаил дыхание и следил за тем, как съеживается тень по мере того, как светило поднималось к зениту. А потом произошло чудо: из тьмы у основания Подошвенного камня развернулась и медленно поднялась фигура человека и встала в потоке благостного света.

– Агравейн! – выкрикнула Моргана, толпа, как один человек, выдохнула, и в это время высоко над головой запел жаворонок. – Ступай к своим братьям, и они простят тебе смерть своей матери.

Сын Моргаузы шагнул по проходу от Подошвенного камня к алтарю, и шепоток среди собравшихся превратился в пение.

– Агравейн! Агравейн! – выкликали они, и все их внимание было приковано к кающемуся. В этот миг я бросила мимолетный взгляд на верховную жрицу, и у меня в жилах застыла кровь. Гарет, Гахерис и Мордред стояли рядом с ней на алтаре.

Не веря своим глазам, я чуть не вскрикнула. Разве я не запретила ему ехать сюда? Или он понял, что запрет касается одного Синрика? Сколько времени Мордред и его братья провели с Морганой, и о чем она им рассказывала? От одной мысли, что люди могут узнать, как Артур возлежал со своей сестрой, мне стало дурно, и слезы подступили к глазам… кровосмешение – один из самых древних запретов. И кто знает, какого наказания может потребовать народ?

Агравейн подошел к алтарю и с униженным смирением встал на колени среди братьев. Первым к нему приблизился Гарет, и они вдвоем с Мордредом подняли его на ноги. В свете нового дня на лицах всех троих блестели слезы.

Когда братья заключили друг друга в родственные объятия, толпа заревела. Облегчение и радость, изливающиеся из каждого рта, переросли в торжествующий крик. Благодаря Богиню, люди падали на колени, и вместе со всеми опустилась и я, склонив голову так низко, чтобы капюшон совершенно закрыл мне лицо. Я опасалась поднять глаза, боясь, чтобы кто-нибудь из оркнейцев меня не узнал, и глядела в темную землю в страхе от того, что готова была сотворить Моргана.

Толпа выжидательно притихла, и вот верховная жрица произнесла слова, которые закружились над нашими головами:

– Где же ваша королева? Я, верховная жрица, представляю богов, а Гвиневера, – она сделала паузу, чтобы мое древнее имя растворилось в воздухе, – Гвиневера представляет вас, людей. Она должна быть здесь. Ее приглашали, но она не пришла.

Толпа начала роптать, и у меня екнуло в груди. Я беспокоилась за Артура и совсем упустила из виду, что Моргана может использовать обряд против меня.

Голоса вокруг сделались сердитыми, а я клонилась все ниже и ниже, пока лоб не коснулся колен. Я уже видела, как однажды бесновалась толпа, как она неистово требовала жизни моего отца, знала, какой она может быть кровожадной.

Волна недовольства нарастала, потом начала стихать, и тогда жрица потребовала тишины.

– Нам, по крайней мере, повезло в том, что с нами отпрыски дома Лота. Все, кроме одного.

«Вот теперь она говорит истинную правду», – подумала я, и у меня перехватило горло.

– А Гавейн, светловолосый наследник трона, уехал, чтобы вступить в спор с варварами во Франции!

Возгласы одобрения пронеслись надо мной, а я лежала, сжав кулаки, и по моему телу катился пот. Я не могла поверить в то, что Моргана привлекает внимание толпы к Гавейну, а не к Мордреду. Почему она не выбирает легкий путь – ведь Мордред ее главное оружие?

Я сглотнула ком в горле. Разве возможно, чтобы она не знала, кто отец Мордреда? Или жрица затеяла куда более сложную и гнусную игру: настроить впоследствии сына против отца?

Наконец, вдоволь поприветствовав сыновей Лота, толпа зашевелилась, выражая явное желание разойтись. И тогда Моргана в последний раз благословила людей и отпустила по домам.

Люди сновали мимо, а я по-прежнему в изнеможении лежала на земле, в ужасе от того, что могло произойти. Почти тут же ко мне подошел Грифлет и, слабую, пошатывающуюся, поднял меня на ноги.

– Говорил ведь тебе не присасываться так к бурдюку с вином, – гудел он, закидывая мою руку к себе на плечо. – Ну что ты за человек – напиться во время святого обряда! Ну, если бы ты не был моим братом…

Я свесила голову и позволила себя волочить, то и дело пошатываясь, как будто была измождена физически так же сильно, как и духовно. Когда мы взяли из конюшни лошадей, Грифлет настоял, чтобы мы направились прямо в монастырь Бригиты.

– Господи помилуй! Что ты с собой наделала? – воскликнула, увидев меня, моя молочная сестра. – Королева ты или нет, но от тебя никому никакого проку, когда ты в таком состоянии. – Она сноровисто меня раздела и уложила в кровать, а Грифлету сказала, что нечего и думать отправляться в путь до следующего утра.

Я откинулась на подушки гостевой кровати, благодарная за заботу женщине, ближе которой у меня, кроме матери, никого не было. Сколько раз она приходила мне на помощь в детстве, перевязывая ссадины, а потом, после изнасилования, поддерживала во мне жизнь. Бригита всегда знала, что делать, и делала все хорошо.

Я устроилась в кровати, молочная сестра села рядом, и я рассказала ей о своем приключении, умолчав лишь о том, что Мордред был сыном короля Артура.

Когда я кончила, Бригита нахмурилась:

– Моргана всегда тебя недолюбливала, особенно после того, как ты вышла замуж за Артура. Как ее, наверное, бесило, что собственная мать больше благоволит к тебе, чем к своим дочерям. О, – продолжала она, когда я попыталась ее перебить, – я знаю, долгие годы они жили отчужденно, и не твоя это вина. Но подумай, если бы не Артур, муж Морганы мог бы стать верховным королем, этого вполне достаточно, чтобы желать тебе зла.

Ирландка взглянула на меня и покачала головой.

– Кажется, ты никогда не престанешь испытывать судьбу, которую дали тебе боги.

Я скривила какое-то подобие улыбки, а сама подумала, уж не забыла ли сестра, что ей, как христианке, не пристало верить в древних богов. Завиток ярко-рыжих волос выбился у нее из-под покрова. Я протянула руку и заправила его обратно.

– Ты всегда в любом темном закоулке видишь домовых или чертенят.

– Будь что будет, – ответила она и поспешно перекрестилась. – Но мы обе знаем, как хитроумна Моргана. Обещай мне, если придется трудно или почувствуешь опасность, ты приедешь ко мне, где бы я ни была.

– Конечно, – заверила я молочную сестру, нисколько не веря, что такое может случиться. – Но если и ты пообещаешь мне то же самое. Если потребуется, мы тоже можем предоставить тебе убежище.

Итак, мы заключили соглашение и, когда на следующее утро я уже была готова к отъезду, скрепили его теплым объятием.

– Не забудь передать привет Артуру, когда он вернется, – наставляла она меня, когда я вскочила в седло. – Знаешь, я каждый день молюсь о его благополучии.

Я улыбнулась ее веснушчатому лицу и зеленым глазам и подумала, насколько я счастлива, что имею такую близкую подругу. И по дороге сама немного помолилась Христу – в конце концов, ведь не могло же повредить Артуру, если просить о его благополучном возвращении знакомых и незнакомых богов.