Гвиневера. Осенняя легенда

21 ПОЛОЖЕНИЕ В КОРОЛЕВСТВЕ

Наш маршрут привел нас в Винчестер, а по пути мы провели ночь в горной крепости Сарум – месте нашей свадьбы с Артуром.

Пока верховный король встречался с дорсетскими военачальниками, я пошла побродить по развалинам древней крепости. Часовые были еще совсем юнцами и не могли знать меня в лицо. Не один спросил, имею ли я право взойти на стену. Потом следовали сбивчивые извинения, а кто-то даже поспешно объяснил:

– Так близко от саксов нельзя ни на минуту терять бдительность.

Я поинтересовалась, была ли какая-то особая причина для беспокойства, и получила ответ, что это просто предосторожность, хотя с появлением верховного короля число стражников на стенах удвоилось. Меня заверили, что эта мера необходимая.

Я прошла дальний поворот после перелеска, где Грифлет впервые встретил свою саксонскую коровницу Фриду. Впереди возникла одинокая фигура: человек, опираясь на парапет, вглядывался в дымку, застилавшую земли к югу.

– Ах, Гвен, вспоминается прошлое? – спросил Бедивер, когда я подошла и встала рядом.

– Конечно… – Присутствие моего первого настоящего друга при дворе согревало. – Как будто снова вижу, что леса и луга полны шатров; простолюдины, знать и короли – все перемешались вместе. Все пробовали стремена, которые привез Паломид, и оценивали верховного короля и его невесту. А ты, – я улыбнулась знакомому угловатому лицу, – ты бежал на рассвете через площадь, стараясь собрать достаточно свидетелей на нашу поспешную свадьбу, а кругом били военные барабаны. Вот это было время!

– Да, – согласился однорукий помощник короля. – Войну мы выиграли, и ирландцы больше не осмеливались нам угрожать; стремена в каждой кампании давали нашей кавалерии огромное преимущество; люди узнали и полюбили своих монархов; брак удался, и это подтвердили десятилетия. – Бедивер поднял одну бровь. – Хоть начало было и скомканным, зато основа доброй.

– Даже тень над Артуром рассеялась, – сказала я, потому что именно Мордред и его происхождение, по мнению Бедивера, отравляли жизнь королю. – Мордред знает, и Артур больше его не сторонится.

– Я так и подумал. Удачно придумано: дать ему такую должность у союзников. Их нужно, наконец, признать уважаемыми членами королевства. Артуру следует быть в курсе их проблем, а Мордреду необходимо ответственное поручение, чтобы дать выход его энергии. Иногда мне кажется, что король не осознает, насколько талантлив его сын. Если все сложится удачно, его новое назначение принесет пользу всем.

«Пользу всем» – эта фраза снова и снова приходила мне на ум, пока мы двигались по земле саксов. И Мордред, и Синрик сидели подле короля, когда местные вожди пришли выразить ему свое почтение в Винчестере. Когда-то обнесенный стенами город слыл бастионом римской власти, крепостью на пути захватчиков-саксов. Теперь он был британским островом среди моря союзных племен, и саксы не могли не заметить важного положения, которое среди нас занимал Синрик. То и дело до нас долетал шепот:

– Ты заметил того парня, что сидит рядом с королевским посланником?

– Да, сын Седрика. Того самого, который чуть не отхватил у Пендрагона весь юг. Удивляюсь, как Артур может ему настолько доверять, что привез сюда, где так много сторонников его отца?

– Демонстрирует, как уверен в себе король. Держал мальчишку в заложниках, а теперь использует, чтобы укрепить мир. Что ни говори, Пендрагон – человек слова.

Везде было одно и то же: представители дружественных племен с осторожностью взирали на необычную сцену, повсюду светлая и темная головы оказывались вместе, потому что Мордред и Синрик во время всего путешествия были поистине неразлучны. На базарной площади, за столом совета, даже на празднествах, которые устраивали для нас хозяева, юные брит и германец бок о бок представали перед людьми.

Видели это и наиболее воинственные из наших сторонников, качали головами, и их руки тянулись к рукоятям мечей.

– Разве можно так доверять саксам? Ведь сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит.

– Верховный король уж слишком подобрел. Мне говорили, он собирается принять христианство. Не уйдет ли он в монахи, как некоторые из этих новообращенных?

– Не похоже. Ведь его наставником был сам Мерлин. – Последние слова принадлежали Иронсиду, который так же крепко придерживался старых традиций, как Гавейн заветов Христа. – Я слышал, верховный друид по-прежнему хранит его царство, хоть и разговаривает через жрицу, которая вышла замуж за Пеллеаса.

Здесь все закивали головами и суеверно стали творить знаки против зла, потому что Нимю вызывала почти такое же уважение, как и сам Мерлин.

– Артур – человек хороший, лучший король, которого за долгие века знала Британия, – заявил кто-то, и вокруг возник одобрительный гул.

– И будет знать вовеки, – выкрикнул другой, вспомнив предсказание Мерлина о монархе вне времени.

Послышались одобрительные возгласы и аплодисменты в честь Пендрагона. Люди спешили поддержать наше правление.

Иногда к ним присоединялись и саксы, захваченные порывом людей, готовых с надеждой следовать за справедливым правителем. Но я заметила, как много было среди них юнцов, мальчишек, еще не родившихся тогда, когда Артур побил их отцов в битве при горе Бадон. И какая-то часть моего разума не могла не усомниться: уж не поджидают ли они момента, когда король размякнет и потеряет бдительность, чтобы вцепиться в его мягкий, незащищенный живот. Если мы не привлечем их к нашему делу, они создадут свое собственное.

По мере того как мы углублялись на территорию саксов, изменения в пейзаже становились все более очевидными. Тяжелыми плугами с металлическими наконечниками, впряженными в несколько быков, дружественные племена превратили плотную глину в поймах рек в цветущие фермы. Поселения, которые изначально представляли собой уединенные хутора, одинокие, как форпост Веххи, превратились в деревни, где на краю общего поля ремесленники выставляли свои изделия: деревянные короба и бочки, глиняные кувшины, красивые корзины, аккуратно выгнутые колеса, поразительно крепкие сошники с металлическими накладками. Мое внимание приковали драгоценности из самой Саксонии: резные броши и изделия из золота и стекло из мастерских с берегов Рейна. Я восхищалась разнообразием вещей и желала, чтобы они были доступны и нашим людям. Артур мог бы положить конец запрету, согласно которому корабли саксов не могли заходить в британские порты.

Среди саксонцев я не заметила никаких перемен в отношениях к женщинам и, хоть и являлась верховной королевой, была вынуждена подчиняться порядкам хозяев. Даже в Кентербери я со своими дамами оставалась при кухне, пока мужчины хвастались друг перед другом, бражничали и напивались до бесчувствия в специальном зале для трапез.

– Не волнуйтесь, добрая госпожа, – успокаивала меня саксонская королева. – Наш зал – лучший во всем Кенте, величавый и удобный, как знаменитый Хеорот, построенный Хротгаром. Изумительный очаг, добротные столы, крепкие скамьи и факелы, прогоняющие тьму, когда скальды воспевают наших великих героев, – в общем, все, что необходимо мужчине, чтобы отдохнуть. За вашим господином будут хорошо ухаживать.

Я глядела на женщину и думала, что ее мозги, должно быть, состоят из каши. Как еще можно объяснить, что королева восседает на кухне, а не занимается вместе с мужем управлением страной.

Мы пробыли в Кенте долгие три дня, во время которых мужчины разговаривали, пили, охотились и играли в разные игры. В последнее утро наши рыцари устроили для хозяев представление, во время которого продемонстрировали искусство верховой езды.

Хотя саксы и почитают белую лошадь, верхом они ездят не часто, поэтому люди так шумно встретили появление на поле рыцарей на черных конях, масть которых являлась символом нашей кавалерии. И воины, и животные были в великолепной форме. Резвые, сильные и богато украшенные. Даже сбруя казалась элегантной: бронзовые розетки на переплете удил сверкали, колокольчики на уздечке позвякивали, красные с эмалью шишечки на оголовье показывали, что все всадники состоят на службе у Артура. Я удовлетворенно кивнула, когда увидела, как четко и одновременно они выполняли маневры. Совсем не помешает дать понять дружественным племенам, что нас стоит уважать.

Артур заранее объявил, что Мордред будет нашим посланником и останется в Кентербери, когда мы покинем город. Саксы были так этим довольны, что пожелали поднести юноше золотой наголовный обруч, который оказался изысканным образцом их изумительного искусства. И когда он увенчал темноволосую голову молодого посланника, все поняли, каким особым положением был наделен Мордред.

В последний день перед нашим отъездом мы с приемным сыном не спеша прогуливались по рыночной площади: мимо прилавков горшечников, клеток с цыплятами и груд только что собранной зелени. Как ни странно, здесь было единственное место, где мы могли попрощаться наедине, вдали от суеты двора.

– Я ценю возможность послужить его величеству… – начал Мордред. Я почувствовала, каким напряженным был его голос, и бросила на юношу быстрый взгляд. Он крепко стиснул челюсти, как часто делал его отец, но, встретившись со мной глазами, приемный сын лукаво улыбнулся: – Я не спрашиваю, какова в этом ваша роль, но я вам глубоко признателен.

– Это его идея, и он сам так решил, – быстро перебила я, но Мордред лишь недоверчиво посмотрел на меня и отвернулся. – Мордред, – я взяла его за руку и потянула в тень римского храма, подальше от людного рынка. – Ты можешь думать о короле Артуре все что угодно, но он справедливый человек. Он был поражен твоими успехами на Бристольском побережье и оценит твою хорошую работу здесь. Просто держи уши и глаза открытыми и регулярно шли ему доклады. Он никогда не отказывал человеку в признании.

– Но не признал собственного сына. – Мордред опустил глаза и, по-моему, не понимал, что говорит вслух, но его слова жалили, как шершни.

– Взгляни на меня, – потребовала я и, взяв рукой за подбородок, повернула его лицо к себе. – Нельзя желать невозможного. И замыкаться в жалости к себе. В жизни столько всего предстоит сделать, что нельзя ей позволить одолеть себя. Пусть король видит в тебе прежде всего личность. Так он будет сильнее тебя уважать. И ты можешь заслужить его восхищение. Я знаю, ты можешь.

В темных глазах засветился мрачный огонь, в котором была и строптивость, и боль, но наконец он кивнул и по-мальчишески улыбнулся:

– Ну, если вы думаете, что могу, миледи, тогда… наверное, могу.

– Конечно, можешь, – подтвердила я, и мы снова влились в поток покупателей. – Иначе на что я потратила все эти годы?

На следующее утро мы покидали город. Мордред и Синрик провожали нас вместе с хозяевами до ворот. Процессия показалась мне величественной. Развернутый Красный Дракон и белые лошадиные хвосты на штандартах саксов сияли на солнце. Последовали обычные официальные заверения в дружбе и прощальные речи, и Мордред первым отсалютовал нашей кавалькаде, когда мы тронулись в путь. Я подарила ему не просто королевский кивок, а приветственно подняла вверх большие пальцы и всем своим видом показала, как я ему доверяю, хотя тогда я еще не знала, какое невероятное будущее он вскоре принесет всем нам.

Остаток лета мы провели в пути. Лондон встретил нас радостно, и мы поспели как раз вовремя, чтобы отведать вишен со старого дерева из парка рядом с императорским дворцом. По дороге в Кембридж останавливались в заброшенном имении в Челмсфорде, переоборудованном под приют для королевских гонцов. Задержались в местном храме, изысканном восьмиугольном здании в несколько этажей вышиной, чтобы почтить римских и британских богов, которым здесь поклонялись столетиями.

Я взглянула вдоль римской дороги, ведущей в Восточную Англию, и подумала, как там дела в поселении Веххи, когда вместо него теперь правит Вуффа. К сожалению, он уехал в один из своих регулярных вояжей на родину и не сможет принять нас в качестве хозяина.

За последние годы Кембридж совсем не разросся, но остался военным форпостом, каких множество основал Утер Пендрагон, чтобы сдерживать саксов в пределах согласованных границ. Мы остановились лагерем на ближайшем гребне и наблюдали, как из туманных болот в теплую июльскую ночь поднималась бледная луна.

В Линкольне нас убедили, что вокруг все спокойно, поскольку все местные саксы сразу же после сражения у горы Бадон поклялись в верности верховному королю.

– Они помнят, как вы их заковали в цепи и освободили только тогда, когда они коленопреклоненно дали клятву, – сказал капитан укрепления. – Ничто не держит их так в узде, как изрядное проявление власти.

– И немного гуманности, – мягко вставил Ланселот, памятуя о том, что, если бы в тот год Артур не освободил людей, многие сакские поселения тогда пострадали бы от голода.

Йорк стал заметно тише с тех пор, как Уриен перевел на север многих своих воинов, но Увейн неплохо управлял крепостью и принял нас в одной из многогранных башен, выходивших на реку Уз. В помещении было светло и много воздуха, как обычно в башнях. Из мебели стоял лишь стол и несколько стульев, а на стене на раму была натянута воловья кожа с картой страны Уриена от Йорка до реки Твид.

– Отец решил сделать Иверинг своей северной ставкой, – объяснил Увейн, чертя по карте остроконечной указкой из слоновой кости. – Это старое укрепление на холме над рекой Глен. Немного в стороне от дорог, но зато с прекрасным обзором во всех направлениях. Дел там хватает: нужно укреплять округу, сдерживать захватчиков и охранять деревни по северному побережью. Отец думает восстановить римские сигнальные башни, а гранитный обрыв – лучшее место для морского форта.

Артур подкрутил усы и насупился, но заговорил Ланс:

– А что с землями вокруг Уоркворта?

– Насколько мне известно, там пока никто не беспокоит, – Увейн повел вниз указкой и посмотрел на бретонца. – А вот здесь, если не ошибаюсь, Джойс Гард? В петле, которую образует река? Вам стоило бы подумать о том, чтобы возвести стены, если вы еще этого не сделали.

– А что, возможно нападение?

Увейн уклончиво приподнял одно плечо.

– Учитывая то, что я видел и слышал на континенте, в ближайшие годы Британию захлестнет поток саксов, фризов, англов и ютов. Многочисленные готские племена распространились по всей Европе, а эти народы оттеснены к самому берегу. И, если от Британии их отделяет всего день пути по воде, они решатся попробовать перебраться сюда.

Слова Увейна заставили меня вспомнить о Теодорике, который повел свои орды через горы в Италию – исторический поток, который никто не в силах остановить. От этих мыслей у меня мороз пробежал по коже.

– Я не хочу превращать Джойс Гард в крепость, – заметил Ланс, когда мы вернулись в причудливый дом с террасой, который Увейн предоставил в наше распоряжение. – Но, может быть, придется соорудить что-нибудь вокруг двора фермы…

Артур согласился, и, когда мы подъехали к Портгейту, там, где римская дорога проходит сквозь Стену, Ланселот попрощался с нами и направился дальше на север к своим владениям, взяв Гарета и некоторых из своих воинов. Я смотрела, как они скачут по широкой мостовой, и думала, что ему повезло, потому что юноша, которого он когда-то взял в оруженосцы, вырос в настоящего друга.

Мы повернули на запад по примыкающей дороге, вьющейся у подножия Стены. Катбад утверждал, что эту Стену и мощеный путь поперек Британии от Ньюкасла до Карлайла построил в древности один из цезарей. Он проходил мимо обращенных на север отрогов и склонов, на которых располагались форты, возведенные, чтобы ограждать плодородные южные земли от набегов пиктов и шотландцев. Сама Стена имела угрожающий вид – от основания до вершины в три человеческих роста, – и мне не пришло бы в голову пытаться на нее забраться.

Башни, возведенные на равном расстоянии друг от друга в пределах досягаемости человеческого крика, стояли, в основном, покинутыми и заброшенными, хотя несколько мелких укреплений все еще использовались для защиты фермеров, пастухов и случайных путников из Карлайла. Деревни разрослись и слились в большие поселения, и хотя они сократились в размерах после того, как ушли легионы, однако по-прежнему поставляли местным вождям людей для обороны Стены.

Римляне славились тем, что их люди и грузы всегда шли прямо, не отклоняясь в сторону из-за оврагов и рек. Там, где было слишком круто, они перебрасывали через каньоны мосты, как, например, у Винчестера. Но у самой Стены мосты возводили лишь через большие реки. Пока Стена шла по широкой долине в пойме нижнего Тайна, дорога была достаточно удобной, но когда местность сделалась пересеченной, стала для лошадей крутой, и нам пришлось спешиться.

– Можно забраться на парапет и идти по верху Стены, – предложил Артур, поскольку мы все равно не могли воспользоваться лошадьми. Мысль показалась мне замечательной. И, пока оруженосцы выводили коней на более ровную дорогу, известную под названием Стоун Гейт, мы вышагивали, как римские легионеры, обозревая окрестности по обеим сторонам Стены. У подножия тянулось расчищенное пространство и рвы, где едва ли мог укрыться какой-нибудь враг, и я не позавидовала бы любому, кто попытался бы тайно подобраться к Стене.

– Римляне даже под арками мостов крепили решетки, – заметил муж, когда Стена чуть ли не по воздуху перелетала Северный Тайн в Честере. – Они хотели быть уверены, что никто не проберется сюда ни вплавь, ни на лодке.

Мы стояли у башни, прикрывавшей восточный береговой устой моста, а стража пришла в страшное смятение, потому что среди них внезапно оказался сам верховный король. Один из часовых нырнул вниз по лестнице, чтобы разыскать кого-нибудь, кто бы мог нас подобающим образом поприветствовать.

Пока он совершал эту маленькую формальность – ведь ни один кельтский правитель не пойдет без приглашения в город или крепость, если они ему не принадлежат, – я облокотилась на ограждение моста и смотрела на бурлящий поток. Темная от торфяников, через которые она где-то просачивалась, река ластилась к каменному ложу и падала с его уступов, и, перегнувшись, я заметила тень решетки, о которой говорил Артур. «Наверное, из вяза», – решила я, потому что он, как никакое другое дерево, выдерживает время, а римляне строили свои оборонительные сооружения на всю жизнь.

В любом отношении Тайн был прелестной рекой – широкий и буйный там, где он устремлялся к морю, прозрачный и быстрый в верховьях, где с пеной проносился в каменных ущельях и попадал в заросшее папоротниками русло. За годы своей жизни с Артуром я полюбила реки Логриса и центральной части Британии, Карлиона, Лондона, Йорка. Но ни одна не несла в себе музыки горного потока и не напоминала так о детстве. Голос Тайна стоял у меня в ушах, я посмотрела на Артура и рассмеялась просто от того, что мне сделалось весело.

Жители Честера были шумным народом. Громко и грубовато поприветствовав нас, они кормили и развлекали людей короля по-северному. Может быть, они были горды и капризны, но их восхищение Пендрагоном не вызывало сомнений.

С таким же энтузиазмом нас встретили и в Карлайле, где от всей общины приветственную речь произнес грузный епископ. Похоже было на то, что христианский священник сумел обратить в свою веру большинство местных жителей и его храм процветал. Поэтому я не удивилась, когда через неделю в большом доме у реки нас попросил об аудиенции монах Гилдас.

В молодости отец отказал Гилдасу, когда тот просил моей руки. И теперь, глядя на худощавого низкорослого мужчину с надменным выражением лица и прищуренными глазами, я поблагодарила судьбу за то, что не стала его женой. Церковь оказалась для него лучшим пристанищем. Недавно он виделся с Маэлгоном в монастыре в Бангоре, и я нахмурилась, решив, что он пришел рассказывать о моем отвратительном племяннике. Но оказалось, что у него на уме другое.

– Королю вашего ранга требуется кто-нибудь, чтобы вести архивы, – заявил Артуру за ужином в тот вечер монах и поджал губы, протягивая руку за добавкой форели.

– Архивы? – муж удивленно вскинул голову, и святоша виновато отдернул руку. – А зачем мне архивы? У меня есть превосходный бард, чтобы слагать песни о моих победах, и шут – напоминать всем, кто о них забудет.

– Кроме того, – вмешалась я, тихонько подталкивая к гостю тарелку с рыбой, – один старик из Оксфорда уже собирался ими заняться.

– Я знаю, – самодовольно улыбнулся монах. – Я был в Оксфорде, когда он умирал, и совершил над ним последние обряды. Он был очень расстроен, что нет никого, кто бы осуществил его дело, и я обещал сам им заняться. Его свитки у меня в багаже. И если я перееду к вам, то смогу внести в них недостающее. К тому же, – Гилдас одарил Артура чарующей улыбкой, – при вашем дворе ведь нужен святой человек.

– О, у нас уже есть несколько, – заверила я его. – Друид Катбад, Лионель, который знает, как совершать обряды Митры, и, конечно, для христиан отец Болдуин. Полагаю, среди наших домашних достаточно представителей различных вероисповеданий.

Монах неодобрительно посмотрел на меня и потыкал вилкой в форель.

– Вы вольны жить с нами столько, сколько хотите, – перебил меня Артур и потихоньку подтолкнул под столом. Он явно придавал важное значение поддержке церкви. – Мы еще много времени проведем в дороге. До Самхейна я не рассчитываю вернуться в Камелот, но если вы ничего не имеете против путешествий…

Гилдас почтительно поклонился королю, старательно избегая встречаться со мной глазами.

Таким образом, самолюбивый монах оказался в нашей свите. Поначалу я думала, что своими надоеданиями он станет причинять беспокойство, но была настолько занята, что совершенно забыла о его присутствии, пока ко двору не приволокли его брата Хейла, которого обвиняли в краже скота из поселения по эту сторону Стены.

– Я был в твоих лесистых долинах в Троссаче, – кипятился Артур, испепеляя каледонца взглядом. – Какой смысл покушаться на чужие стада, когда в твоих землях полно оленей, кабанов и дичи?

– Так мы развлекаемся в безлунные ночи, – ревел в ответ Хейл. Он был крепким мужчиной с бугристыми мышцами и толстой шей и явно прикидывал, сможет ли он побить в поединке Артура. Я скосила глаза на Гавейна, рука которого опустилась на рукоять меча.

– Но когда придет зима, ты будешь есть мое мясо, – горячо возразил обиженный фермер. – Во имя короля требую справедливости: вернуть скот и возместить убытки за хлопоты.

Артур старался сохранить серьезное лицо – ведь, не окажись мы здесь, фермер никогда бы не осмелился вести себя так воинственно. С другой стороны, представился прекрасный случай опробовать новую правовую систему, поэтому Артур убедил обе заинтересованные стороны дать рассмотреть дело присяжным во главе с королем, который будет выполнять роль судьи и арбитра.

Улики против Хейла были явные, да он и сам с горделивой заносчивостью хвастался содеянным. Присяжные из местных фермеров не только признали шотландца виновным в том, что он украл еду у другого человека, но потребовали отрубить ему голову.

– Кровожадный народец твои подданные в Регеде, – заметил вечером Артур.

Фермер и его соседи признали новую систему великолепной и собрались на площади, где должна была состояться казнь. Но сам Артур отправился на охоту.

– Думаешь, я останусь, чтобы послушать свист топора?

Гилдас дождался, пока он не вернулся, и, горько упрекнув в случившемся, собрал вещи и ушел. Его горе и гнев были мне понятны, но меня покоробила мысль, что союз с христианским Богом дает ему право упрекать монархов. Потом я обнаружила кучку пепла: на этом месте Гилдас сжег свитки с историей короля Артура. Я смела их и помолилась, чтобы коротышка никогда больше не попадался на нашем пути.

Созревал урожай, и мы вышли из Карлайла в свой последний переход и повернули к Честеру. Здесь нас оставили Гавейн и Гингалин, которые решили навестить Берсилака в Уиррале. По дороге мы остановились в охотничьем домике, который Артур распорядился построить у стены базилики во Вроксетере. Здание оказалось симпатичным, но из-за того, что неподалеку погиб Пелли, и из-за воспоминаний о Маэлгоне я знала, что мне никогда не будет в нем спокойно.

И вот мы наконец снова дома – морозным октябрьским вечером, предвещающим звездную ночь, поднимаемся по крутой мощеной дороге. Бедивер выслал слуг вперед, поэтому факелы уже зажжены, в небо поднимается дым из очага, и после скромного ужина мы со вздохом облегчения падаем с Артуром в кровать. Ни у меня, ни у него нет сил заниматься любовью, и мы просто прижимаемся друг к другу, довольные, что снова оказались под собственной крышей.

– Несмотря на все чудеса Британии, я не знаю другого такого прекрасного места, как Камелот, – проговорил муж.

– И я тоже, – прошептала я. Давным-давно я поняла, что Артур не способен сказать, что любит меня, и неохотно выслушивает мои признания в любви. Но когда мы лежали вот так на грани сна, полотно нашего брака с переплетением общих нитей и чудесным шитьем совместной жизни, хотя на нем кое-где и виднелись испорченные узелки, согревало нас не меньше покрывала. Быть может, я и не познала прелести романтической любви, как мои родители, но была довольна судьбой.

Ночь тревожил настойчивый шорох крыльев кроншнепа, летающего над нашими головами, и я тихонько улыбнулась про себя, вовсе не ведая о сгущающихся над горизонтом тучах.