Вся в черном,—
Все в прошлом
И тихой печали,—
УШЛИ все живые
И дни замолчали.
Чуть сгорбившись,
Медленно в церковь заходит
И плачет,
И смотрит на образ святой,
И молится истово,—
Просит у Бога:
— Помилуй их души и упокой!
Ведь были чисты они, Родину чтили.
За что же их. Господи,
В чем их вина ?!!
Скажи мне, о Господи, где их убили?
За что их убили?
Зачем я жива? —
Подходит к ней батюшка
В горе утешить,—
И плачет с ней вместе, и ищет слова...
А утром чекисты писали неспешно:
— Молилась на встрече с попом та вдова
И был разговор у них там же за сына:
— Он пал за Россию, — сказала она!
И поп помолился потом за Россию!
И были о КАРЕ !
В молитве слова. —
Бумаги летели как злые борзые,
Ужасен был троек кровавый террор.
Вели приговоров ступени крутые
На нары тюремные, смерть и позор
Я видел на севере кости святые.
Разбросаны в диких, безлюдных местах.
Неужто мы их имена позабыли?
И некому плакать о них, о Вдове?
И некому плакать теперь о России?
Простите, Я плачу!
Простительно мне?!
Хазары, обры
В жажде куража,
Рабынь впрягали вместо кобылиц.
И скрип забытых этих колесниц
В моей груди — как лезвие ножа!