В дверь колотили громко, уверенно и настойчиво — стучавший, видно, наверняка знал, что хозяин у себя дома. Зих выругался матерно, накрыл голову подушкой, потому как каждый удар в дверь болью отзывался в мозгу, и без того истерзанном похмельем. Нет его дома, нет, и пускай все идут… Нет его, и все тут.
Несколько секунд было тихо, и Зих было подумал, что неведомый утренний гость убрался к черту, но потом вновь раздался стук. Они знают, что он дома, и что он рано или поздно откроет. Ну хорошо, сейчас он им скажет…
В несколько шагов Зих заковылял до двери, лязгнул засовом. За порогом стояла капитан Гернер. На этот раз не в форме сборщиков пепла, в обычном и не очень чистом общевойсковом защитном обмундировании, но со своим любимым пистолетом «Гриссом-Уайлдкэт» в набедренной кобуре.
— О-о-о! — протянула она. — Теперь понятно, почему…
— Чего тебе надо? — прохрипел Зих, жмурясь от невыносимо яркого света.
— Поговорить. М-да, запашок от тебя…
— Проваливай. Не о чем нам говорить. Тошнит смотреть на вас, вояки затраханные. Чего ухмыляешься?
— Ты не очень вежлив, Зих. Пускай я стерва и клон, рожденный из пробирки, но я не заслужила такого обращения. Но это неважно. Может, все-таки выслушаешь меня? А потом решай, что делать — продолжать запой, или вспомнить, что ты мужчина.
— Тебе чего надо? — Зих встал в дверях, закрывая вход. — Не хочу я никого видеть, а тебя в первую очередь.
— Понимаю. Я никогда бы не пришла сюда, если бы не обстоятельства. Так можно войти, или будем стоять на холоде?
Зих промолчал, просто отошел в сторону, освобождая вход. Капитан Гернер вошла, бросила на стол меховые перчатки. Несколько секунд они смотрели друг на друга.
— Ну, чего молчишь? — Зих сунул закоченевшие ноги в войлочные чуни, сел на кровати. — Чего вы там опять удумали? Если опять насчет меня что-то, лучше сразу иди отсюда. Никаких дел я с вами больше не веду.
— Вот, все думаю, как начать.
— Начни как-нибудь, и давай побыстрее. Башка болит, опохмелиться надо.
— Хорошо. Позавчера наши разведчики инспектировали район между Дальними озерами и вашим городком и встретили на дороге группу Наследников из пятнадцати человек — понимаешь, куда они шли. Наши предложили их проводить сюда, в город, но сектанты отказались, а вот помочь попросили — у них вода и провизия подошли к концу. Ребята довели паломников до Выселок — знаешь, там старая котельная есть. Оставили им свои пайки и поехали на базу за водой. Вернулись в Выселки к утру.
— Ну и что?
— А то, что ночью там побывали две мартихоры. Понимаешь, что случилось с паломниками?
— Догадываюсь. Но я сейчас не в настроении охотиться. Так что обойдетесь без меня.
— Не беспокойся, мартихор наши ребята пристрелили. Так что от тебя не твое охотничье искусство требуется.
— Тогда какого хрена нужно? Не пойму я что-то.
— Оденься, и давай выйдем на пару минут.
Недалеко от дома Зиха стоял древний тентованный УАЗ469, раскрашенный в цвета зимнего камуфляжа. А возле машины стояли военный и ребенок. Девочка лет пятнадцати.
— Она догадалась забраться внутрь котла, когда появились эти твари, — сказала Елена Зиху. — Мартихоры всю обшивку исполосовали когтями, но добраться до нее не смогли. Потому и выжила. Одна из всей группы.
Девушка подняла голову, посмотрела на Зиха. Лицо у нее было бледное, осунувшееся, глаза серые, как небо зимой — и полные тяжелой взрослой усталости, будто прожила эта девчушка на свете полсотни лет как минимум. Одета была девочка хорошо, как и все сектанты, даже слишком хорошо, хоть и была ее одежда в пятнах ржавчины и сажи: утепленный ярко-красный лыжный костюм, поверх него камуфлированный армейский бушлат, меховые сапожки-унты, теплый платок. Но Зиху почему-то в первую секунду бросились в глаза варежки на руках девушки — хорошие шерстяные варежки домашней вязки, синие с белым. Конечно, какой-то очень близкий, родной этой девочке человек их вязал — мать ли, бабушка, сестра, да какая разница кто? И внезапно Зих подумал, что тот, кто связал эти варежки, возможно, погиб этой ночью, разодранный мартихорами в Выселках, а варежки — вот, остались…
— Ты что? — Елена заглянула в лицо охотнику.
— А? — Зих очнулся, мотнул головой. — Чего?
— Хочу попросить тебя — пусть девочка пока у тебя поживет. На базу мы ее не можем взять, не положено.
— Чего? — Зих не поверил своим ушам. — Взять ее к себе? А не пойти ли вам к ебеням с вашими мартихорами, детьми и всем прочим?
— Тихо, она может услышать… Я тебя очень прошу, Зих.
— Вы даже горя моего не хотите уважить! Всего четыре недели прошло, как Лиза… как один я остался, а ты мне такое…
— Горе? Да, горе. Тяжелое горе, Зих. Но от того, что ты будешь пьянствовать в одиночестве, оно не станет легче. Я сказала этой девочке, что ты лучший в мире охотник на мутантов. Кажется, она мне поверила.
— И что мне с ней делать? Подкладывать себе под бочок? Или сбагрить какому-нибудь торговцу заезжему — цинк патронов за нее дадут, это точно!
— Зих, не старайся казаться хуже, чем ты есть, — спокойно сказала Елена. — Я ее тебе не удочерить предлагаю, и не насовсем оставляю, не бойся. Я договорюсь, чтобы девочку взяли в госпиталь, но надо соблюсти все формальности, у нас с этим строго. Неделю потерпишь?
— А ты ее спросила, захочет она у чужого мужика в доме жить?
— Вот сейчас и спросим. — Елена направилась к машине, Зих, выматерившись, пошел за ней. Ситуация была такая, что охотник забыл о муках похмелья, да и вообще обо всем забыл.
— Это Егор Антонович, — сказала Елена девочке, показав на охотника. — Он очень хороший человек и мой друг. Пока поживешь у него, а потом я придумаю, как тебе помочь.
— Мне в город надо, — сказала девушка, даже не глянув на Зиха.
— Сейчас тебе идти никуда нельзя. Надо отдохнуть немного, а потом видно будет. У Егора Антоновича тебе будет хорошо, правда? — тут Елена выразительно посмотрела на охотника.
— Чем богаты, — сказал Зих, толком не зная, что ему говорить. — Тебя как зовут?
— Надя, — ответила та, пряча взгляд. — Я… я не могу. Меня мама, наверное, ищет.
— Ее мать, бабушка и младший брат погибли в Выселках, — шепнула Елена. — Мы вывели ее из шока, но она еще немного не в себе. Скажи что-нибудь, не молчи!
— Надежда, значит? — Зих лихорадочно соображал, что ему говорить. — А меня Зих. Так и зови — Зих.
— Ты охотник на мутантов? — В серых глазах Надежды, казалось, промелькнула живая искра. — И сколько мутантов ты убил?
— Много. Очень много. Наверное, штук семьдесят, может больше.
— А не врешь?
Зих даже опешил от такого вопроса. Елена между тем достала из машины небольшой брезентовый мешок, протянула Зиху.
— Вот, вам на первое время хватит, — сказала она. — Здесь немного еды и кое-какая одежда. Если что понадобится, дай знать через Усача, он в курсе.
— Меня родные ищут, — всхлипнула девчонка, глядя в землю.
— Конечно, ищут. — Елена ласково потрепала девочку за плечо, прижала к себе. — А мы их будем искать и найдем, тогда сразу тебя к ним доставим, не сомневайся. А пока ты у Егора Антоновича будешь в полной безопасности. Так ведь, Егор Антонович?
— Я… — промямлил Зих и осекся, поймав на себе пристальный изучающий взгляд серых глаз девчонки. Взял мешок, растерянно посмотрел на Елену. — Хоромы у меня неважные, сразу говорю. Хозяйка моя… ушла. Да ладно, идем!
Он взял девочку за рукав бушлата — осторожно, кончиками пальцев, — потянул к себе. Потом, отвернувшись, пошел к дому. Ноги у него почему-то ослабли, в животе появилась противная дрожь. Страшно захотелось закурить, но сигареты остались в доме. Он услышал, как завелся двигатель автомобиля, но не оглянулся — до самой входной двери. И только тут, повернувшись, он увидел, что Надя стоит в метре от него.
— Входи, — выдохнул охотник, распахивая дверь. Пропустил девочку в дом, вошел сам. Краем глаза заметил, как сморщилась гостья, вдохнув смрадный прокуренный воздух в его жилище. Ничего, пусть привыкает к запаху одиночества…
— Чего топчешься? — буркнул он, увидев, что девочка стоит у порога. — Входи, располагайся. Сейчас печку затоплю.
Про печку он вспомнил не только из-за Надежды — в доме было холодно, даже после улицы это чувствовалось. Положив мешок на лавку, Зих подошел к печи, открыл вентиль газового баллона и зажег запальник. Хлопок — зажглась горелка. Прикурив от догорающей спички, охотник закрыл дверцу топки и повернулся к гостье. Девушка стояла посреди хижины, не сняв платка и варежек, и смотрела на Зиха.
— Скоро будет тепло, — сказал Зих. — Чего не раздеваешься?
Девочка молча стянула с головы платок. Волосы у нее были светлые, тяжелые, с красивым золотистым отливом. Зих заметил, что она ищет глазами, куда положить платок.
— Вон кровать, — сказал он, показывая на койку Лизы. — Там можешь шобонки свои сложить. Вообще-то, погоди.
Он вспомнил, что в самодельной тумбочке у кровати еще остались вещи Лизы — у Зиха не хватило духу от них избавиться. Нет, лучше по-другому сделать…
Зих быстро поменял тюфяки — свой перетащил на кровать Лизы, а Лизин (он и чище, и новее!) на свою. И тут заметил, что Надежда еле заметно улыбается.
— Чего лыбишься? — буркнул он.
— Вспомнила притчу, которую наш пастырь Максим рассказывал, — ответила Надя. — Про человека, который мечтал увидеть ангела.
— И что там ваш пастырь рассказал? — осведомился Зих, раскладывая на койке тюфяк.
— Жил-был один человек, который с детства мечтал увидеть настоящего ангела. Много-много лет он ждал, когда ангел к нему придет, но так и не дождался. Он состарился, поседел, и вера его покинула. И вот однажды он сидел дома, в тепле и безопасности, а на дворе была ужасная метель. Человек поужинал и собрался лечь спать, и вдруг в дверь постучали. Когда человек открыл дверь, он увидел странника, застигнутого бурей в дороге — замерзшего, голодного и едва живого. Человеку стало жаль странника, он впустил его, затопил для него печь, сварил вкусный суп и приготовил ему постель. И странник, видя все это, заплакал и сказал: «Слава Богу, сегодня, наконец, сбылась моя давняя мечта!» Хозяин дома удивился и спросил: «О чем это ты?» И странник сказал ему: «Я всю жизнь мечтал увидеть святого человека. Я много ходил по свету, но нигде не встречал его, и оттого моя вера в людей покинула меня. Спасибо тебе, ты вернул мне мою веру». Тогда хозяин дома горько рассмеялся и ответил: «Ты безумец, если говоришь такие вещи! Я тоже мечтал увидеть ангела, но моя жизнь прошла напрасно — ангелов просто не бывает. Не говори глупостей. То, что я делаю для тебя, я сделал бы для любого бродяги, потому что не люблю, когда люди умирают на пороге моего дома». Утром, когда хозяин дома проснулся, он увидел, что его гостя больше нет, по полу хижины рассыпаны белоснежные перья из ангельских крыльев, а на стене блистает надпись, сделанная огненными письменами: «Наши мечты сбываются».
— И что было дальше? — спросил Зих.
— Все, — девушка улыбнулась. — Это же притча.
— Глупая притча. Я не святой, и ты не ангел. А вашего отца Максима, небось, мартихоры загрызли.
— Я там, в котельной, голос услышала, — задумчиво сказала Надежда. — Он мне шепнул: «В топку лезь!» Так бы не догадалась, наверное. Я знаю, это мой ангел мне помог. Я верю в ангелов.
Зих пожал плечами. Нечего спорить с девчонкой, по всему видно, что у нее мозги набекрень. Лучше посмотреть, что в мешке, который дала ему капитан Гернер.
— А неплохо совсем, — сказал он, выкладывая из мешка на стол коробки и пакеты. — Заботливые у нас друзья. Мясной порошок, белковое пюре, вермишель, витаминайзер… Ишь ты, даже курева подкинули! Все, сволоты, предусмотрели… Чего мнешься?
— Дяденька, а где у тебя туалет?
— За перегородкой ведро с крышкой стоит, туда и ходи. Как сделаешь, на улицу вынеси, чтобы не воняло потом. — Зих замолчал, увидев, что у девочки в глазах заблестели слезы. — Привыкай, милая, тут теплых сортиров и чистых постелей нет. Это не ваши подземные бункеры со всеми удобствами, это Внешний мир. Не знаю, каким местом ваши пастыри думают, когда таких вот детей сюда ведут.
— Они все правильно думают, потому что…
— Что потому что? — Зих махнул рукой. — Хотя, мой собственный батя когда-то тоже думал…Короче, располагайся, обживайся, ешь, пей, спи, а я выйду ненадолго. Надо мне.
Он быстро надел комбинезон, взял винтовку из шкафа, подхватил с пола пустой рюкзак и вышел из дома.
На улице уже начало темнеть. Люди, которых он встречал по дороге в заведение Усача, приветствовали его и смотрели с любопытством — весть о том, что у охотника Зиха появилась малолетняя жиличка, уже облетела весь городок. Некоторые пытались заговаривать, но Зих не останавливался, шел дальше, думая о своем.
Усач просто просиял, когда увидел его.
— Слава Богу! — вздохнул он. — Подняли-таки старого медведя из берлоги!
— Похмели, — сказал Зих, усаживаясь за стол. — Болит у меня все.
— Лишку ты запил, родимый. Пора за ум браться.
— За ум? — Зих, превозмогая отвращение, влил в себя полстакана разведенного спирта, ахнул, задержал дыхание, пытаясь подавить накативший рвотный спазм. Когда пришел в себя, увидел, что Усач смотрит на него с сочувствием. — Чего, дошел я до ручки?
— Другой ты стал после того, как Лизу схоронил, — сказал Усач. — Не узнаю я тебя.
— А меняются люди, — прохрипел Зих, вытирая слюну. — Да и жить мне теперь не для кого. И незачем.
— Ты это брось! Ты людям нужен, всем нам. Слышал бы ты, что про тебя по радио говорят. Герой просто.
— Сколько я тебе должен, Усач?
— А, оставь! Мелочь, потом сочтемся.
— Тогда дай выпивки. Хоть пару литров.
— Слушай, ты только не ори, а послушай меня, я от души говорю, как самому родному и близкому человеку — бросай бухать. Лизу ты не вернешь, горя не зальешь, только себе навредишь. Возьмись за ум. И девочка, которая у тебя поселилась — ей каково на твои пьянки смотреть?
— Уже слышал про девчонку?
— Все слышали, весь город знает. Переживают все за тебя, Зих. И радуются, что ты теперь не один в своей берлоге сидишь. Может, хоть ребенок этот заставит тебя к жизни вернуться.
— Дашь или нет?
— Не дам. Лучше вот, посмотри, я тут собрал тебе… вам кое-что, — Усач вытащил из-за прилавка объемистый пластиковый пакет. — Тут сахар настоящий, довоенный еще, яичный порошок, синтетическое молоко, картофельная мука, сало, витаминизированные концентраты, хорошей воды бутылка. Возьми, от меня, все бесплатно. Вам теперь…
— Спирта дай. А это все в жопу себе засунь. Обойдусь без твоих благодеяний.
— Нет, ну какое же ты говно! — взорвался Усач. — Я к нему как к человеку, а он… Себя не жалко, ребенка пожалей! У нее на глазах мартихоры родителей разорвали, а тут еще ты со своим гонором поганым! Не хочешь, не бери, хер с тобой, я девочку буду у себя бесплатно кормить, а тебе пусть стыдно будет.
— Не ори, — сказал Зих, подперев голову руками. — Башка болит от твоего крика.
— А у меня тут болит, — Усач постучал себя по левой стороне груди. — Не по-мужски ты себя ведешь, Зих. Не думал я, что ты…
— Еще налей, пожалуйста.
— Последнюю, — заявил Усач, беря бутылку. — И больше даже под дулом твоей винтовки не налью.
— Прости, плохо мне, — Зих вцепился пальцами в кружку, поднял глаза на Усача. — Мне Лиза каждую ночь снится. Улыбается, веселая такая, красивая. Просыпаюсь, и плачу. В груди все болит. Выпью, вроде легче.
— Она теперь в лучшем мире, и ей хорошо, потому и улыбается тебе. А ты, дурак, не поймешь, что ей неприятно твой запой оттуда видеть. Не такого она тебя любила, понятно?
— Ты как наш покойный Снигирь заговорил, — Зих жахнул спирт: опять поднялась тошнота, но голова стала яснее, боль утихла, и даже дикая злоба на весь мир и самого себя стала понемногу проходить. — Или как эти сектанты засратые. Говоришь, у девчонки родителей коты порвали? И правильно сделали. На то они и коты, чтобы рвать и жрать. А у человека мозги должны быть в голове — знали, куда шли, что их ждет. Но без оружия поперлись, да еще и детей с собой взяли. Я бы этих родителей сам бы порвал голыми руками. Самим подохнуть захотелось — подыхайте, но чего детей на смерть ведете?
— Мы их не поймем, Зих. Вера — это вера.
— Вера должна с головой дружить, а это не вера, дурь, — заплетающимся языком ответил Зих. Спирт ударил в голову, стало совсем тепло и хорошо, только головокружение мешало сосредоточиться. — Надо этой капитанше сказать, пусть поскорее девчонку заберет. Не нужен мне никто. Не хочу больше никого хоронить.
— Эх, Зих, Зих! — Усач покачал головой, налил себе полстакана и залпом выпил. — Зря ты так с собой обращаешься. Тут опять зверье одолевает. У старых стоков какая-то тварь объявилась, мартихора не мартихора, крылатка не крылатка, черте что и сбоку бантик, так люди теперь туда боятся ходить. Все ждут, когда Зих из запоя выйдет, чтобы со зверем разобраться, а ты…
— А коли помру я? — Зих поднял на собеседника расфокусированный спиртом взгляд. — Вот возьму и уйду к Лизе? Что будете делать? Раскопаете меня на второй день, скажете: «Вставай, мать твою, покойничек хренов, иди, стреляй, спасай!» Так не встану, Арсеньтич. Мертвые не встают. Они как этот засратый мир, их к жизни уже не вернешь.
— Решил поплакаться на пьяную голову? Поплачь, выговорись, полегчает. Всем плохо, не только тебе. У всех близкие умирают.
— Да мне насрать на других. Все, надоело, — Зих засопел, уперся кулаком в стол, вставая. — Слушай, ты винтовку мою хотел. Покупай, продаю. Другого раза не будет, так что спеши. За двести банкнот и флягу спирта отдам.
— Не куплю. Вот когда протрезвеешь, на человека станешь похож, тогда и поговорим. А сейчас иди, проспись. Хватит глупости говорить.
— Глупости, — сказал Зих. — Вся наша жизнь одна большая глупость. Тут отца своего вспоминал как-то. Тоже вытащил меня ребенком в этот мир. Жаль, что я малым не помер.
— Ты еще на отца своего наговори, ага! Правильно он все сделал. Ты им гордиться должен. Мой ведь тоже первые двадцать семь лет жизни под землей прожил. А потом вышли они на солнышко — и слепли от такого света. И плакали от счастья, потому что небо и солнце до той поры только в старых фильмах видели. А как зрение к ним возвращалось, только тогда они замечали, куда попали, что это за Внешний мир и сколько в нем опасностей. Но первое ощущение оставалось на всю жизнь. Мне отец говорил — он себя в тот момент чувствовал как мертвец, который воскрес и из могилы восстал. Мы-то с тобой этого не поймем, а он всю жизнь об этом помнил. И ни секунды не жалел, что из убежища ушел. Так-то. Тебя довести до дому?
— Сам дойду.
— А то смотри, могу Ланку позвать, она тобой займется.
— Не до Ланки мне сейчас и не до ее дырок. Меня такого самого можно…Пойду я.
Усач ничего не сказал, только развел руками. Преодолев новый приступ тошноты, Зих дошел до двери, толкнул ее и выбрался на улицу. Холодный воздух слегка протрезвил его, но вот ноги определенно не слушались. И винтовку он зачем с собой взял?
Стоп, что там Усач про мутанта у стоков говорил?
Домой идти совершенно не хочется. Там навсегда поселилась пустота, и даже нежданно появившаяся жиличка не сделает его лачугу местом, куда так хочется возвращаться после тяжелого дня, проведенного во Внешнем мире.
Постояв немного, Зих шумно высморкался в лужу у дверей забегаловки Усача и направился в ту сторону, где в сгустившихся сумерках горели два тепло-золотистых фонаря — к городским воротам. К хлипкой и непрочной границе, разделяющую относительную безопасность и грозную тьму, поджидающую там, за пределами городка.