Глава III Илья Лагутенко

Если задаться целью, можно завалить мир любой группой. И “Мумий Троллем”. Все говорят: русской музыке сейчас не пробиться. Ерунда… Я знаю, как это сделать. Нужно устроить грандиозное шоу и выпускать нас на сцену надо вместе с медведями. Это все поймут – типа русский рок и русский цирк! Плюс запустить наш балет, а в конце шоу —ракету: у-ух, привет, мол, от Юрия Гагарина! Вместо салюта. И весь мир пойдет смотреть это. Гарантирую. В дуэте – Майкл Джексон. Одну строчку подпоет Бритни Спирс – думаю, она не откажется от больших денег... Потом романов каких-нибудь сварганить быстренько, между мной и Бритни… И все. Мы уже вышли на мировой уровень. Да, чуть не забыл: еще нужно будет открыть новогвинейское отделение Мумийленда.

Илья Лагутенко, 2003 год

Илья Лагутенко пришел в Россию победителем. Появился ниоткуда – чуть ли не с Луны. Пришел с экранов телевизоров, с кассетных магнитофонов, с FM-радиостанций. Сошел с обложки “ОМа” босоногим мальчишкой-дразнилкой. С лукавым взглядом и зелеными ногтями, в зеленой водолазке и зеленых джинсах. В саду повеяло весной. Настолько, что порой захватывало дух.

В 97-м году мы воочию столкнулись с новой, никому неведомой степенью свободы. Все, что творилось тогда вокруг группы “Мумий Тролль”, наглядно продемонстрировало, что в эпоху шальных доходов и пуль никаких правил не существует. Что успеха могут добиваться не только заслуженные мастера спорта. Что балом правит не только химическое вдохновение “Агаты Кристи” или математические расчеты Макса Фадеева. Что “Серьга” и Чиж – это уже вчерашний день, а модные “Мечтать” и “Свинцовый туман” – всего лишь группы-однодневки.

Новая волна накатывала на нас с Дальнего Востока. И везде обретала постоянную прописку. Население одиннадцати часовых поясов было повержено странными, что называется, брутальными видеоклипами. Безумного вида юноша корчил с экрана наглые рожи, заговорщицки подмигивал и мурлыкал себе под нос что-то откровенно порочное. Это было так ново, провокационно и неожиданно, что многих поклонников волновал только один вопрос: “Этот парень – голубой? Или не голубой?”

Выпущенный умелой рукой снаряд попал точно в цель. Футболки с лицом Ильи стайками расхаживали по Невскому и Красной площади, Крещатику и Гурзуфу, Академгородку и Владивостоку. Фраза “в подворотне нас ждет маниак” стала для поколения 90-х чем-то вроде пароля. Тинейджеры ломились на концерты “Троллей” и песни с “Морской” пели хором – вне зависимости от темпа и ритма.

Всей своей последующей деятельностью Лагутенко и Ко подтвердили тезис о том, что актуальное ранее “поколение дворников и сторожей” перестало быть движущей силой истории. Ему на смену пришло новое поколение – поколение победителей.

1. Сказка сказок

Наш единственный долг перед историей – постоянно ее переписывать.

Оскар Уайльд

Я отчетливо помню первые впечатления от “Морской”. Оперативно ознакомившись с привезенной из Лондонакассетой, я с первого раза мало что понял. Подобная музыка в духе Pulp не вызвала во мне бурных эмоций. Слишком много эклектики: тут и брит-поп, и новая волна, и неоромантика, и, я извиняюсь, русский рок...

Но чем больше я слушал “Морскую”, тем больше она мне нравилась. Какие-то интригующие напевы про “ожерелье голых поп”, стрекочущая гитарка во “Вдруг ушли поезда”, старинные клавиши в “Утекай”, циничный текст “Скорости” и мечтательность “Всецело всем” начали будоражить воображение. В “Морской” оказались замаскированы такие запретные конфетки и такие порочные “ла-ла-ла”, которые могли привлечь к себе и богемную публику, и читателя кислотного журнала “Птюч”, и пока еще невинную десятиклассницу. Этим можно и нужно было пользоваться.

Незадолго до этого у меня с Леонидом Бурлаковым был заключен джентльменский договор о систематизированной пресс-поддержке молодой команды из Владивостока. Что именно делать, мне было не до конца понятно, но действовать приходилось решительно. Через пару недель мне надо было сдавать в журнал “Harper’s Bazaar” материал о лучших пластинках 96 года. Идеологически обработав в полумраке кафе молодую редакторшу издательского дома “Independent Media”, я поставил рецензию на “Морскую” в гущу актуальных достижений сезона: аккурат между рок-мантрами Kula Shaker и новым диском Марианны Фэйтфул.

Рецензия на владивостокские рок-хроники заканчивалась на восторженных нотках: “Каждая вторая песня „Мумий Тролля“ – потенциальный хит. Если составители плей-листов на FM-радиостанциях наконец станут объективны, вы еще услышите эротичных „Девочку“ и „Розу Люксембург“, акустические „Забавы“ и „Утекай“ или датированную 84-м годом „Новую Луну Апреля“”.

Лагутенко, с которым мы в тот момент были знакомы лишь заочно, рецензия в “Harper’s Bazaar” понравилась. Это был отличный повод пообщаться. Мы обменялись мнениями по телефону. Илья находился в Лондоне, я – в Москве. Прорвавшись сквозь автоответчик с записью группы Texas, я услышал в трубке мяукающий голос.

В процессе общения Илья показался мне каким-то несерьезным – все время шутил, смеялся и валял дурака. Со страшной силой коверкал и рифмовал все слова подряд, демонстрируя совершенно ассоциативное мышление. Он был себе на уме и производил впечатление Мальчика Бананана из кинофильма “Асса”, который придет в квартиру прямо с пластинки “Банановые острова”. О чем я Илье тут же сказал.

“Я не могу отрицать, что во время школьных путешествий в Москву слышал „Банановые острова“ и любил этот альбом, – ответил Лагутенко. – И, наверное, хотел сделать для себя что-то подобное”.

В это мгновение Илья показался мне откровенным. Но уже в следующую секунду он внезапно заявил: “А вообще-то мы никогда не делали музыку для танцев. Ведь я всегда хотел играть, как Deep Purple!”

Наобщавшись с непрогнозируемым Лагутенко, я начал сочувствовать продюсеру “Троллей” Лене Бурлакову, который бабахнул в эту авантюру свои сбережения. И только потом вспомнил его предостережение: “Учти, я в течение пятнадцати лет пытался найти в Илье хоть какие-нибудь логические блоки. Но так и не нашел. Они у него отсутствуют”.

…В ожидании выпуска “Морской” я провел социологический опрос среди знакомых журналистов. Мониторинг мнений происходил в здании “Известий”, где я трудился музыкальным редактором газеты “Неделя”. В самый разгар очередной алкогольной фиесты я поставил в магнитофон кассету “Троллей”. Дело было в пятницу вечером.

“Это группа из Владивостока, – пытался перекричать я звон битой посуды. – Существуют уже лет десять. На днях в Лондоне альбом записали…”

Договорить речь новому Цицерону не дали. “Морская” подверглась глобальной обструкции. Больше всего “Мумий Тролль” упрекали во вторичности. Для каждой композиции опытные журналисты легко находили сравнения и аналоги. “Ну это же вылитый „ЧайФ“”, – уверенно говорили они, заслышав первые аккорды “Делай меня точно”. Композицию “Скорость” сравнивали с Duran Duran, “Воспитанник упавшей звезды” – с “Аквариумом”, “Владивосток 2000” – с “Алисой”. Названия мелькали друг за другом – как известно, в музыке, медицине и спорте в России разбираются все. Короче, никакой сенсации “Мумий Тролль” не произвел. По крайней мере, в радиусе Садового кольца.

Твердолобую позицию своих коллег я гипотетически понимал – напомню, что лучшим альбомом 95 года был признан диск Чижа “Перекресток”. С точки зрения актуальной рок-музыки это был, конечно, каменный век. Печально, но факт: половина акул пера в то время слушала Pink Floyd и Doors, а вторая половина об их существовании не догадывалась. Лидеры брит-попа Oasis и Kula Shaker считались гомункулами, а саундтрек к “Криминальному чтиву” – эстетской забавой. Такие вот были времена.

…Я прекрасно помню, какой восторг у меня вызвала первая положительная рецензия на “Морскую”. С музыкальным редактором газеты “Сегодня” Игорем Стадником мне пришлось договариваться следующим образом. У себя в “Неделе” я ставил положительную рецензию на уебищную группу “Ромин Стон”, а Стадник, в свою очередь, закрывая глаза на собственное мнение, хвалил в газете “Сегодня” дебютный альбом “Троллей”. Это была ювелирная работа. Поскольку рецензия на пластинку никому не известной группы “Мумий Тролль” была написана максимально доброжелательно, и Бурлаков, и Лагутенко остались довольны…

Глазами сегодняшнего дня становится заметно, что из доброй сотни кассет, розданных прессе, цели достигли лишь несколько. Среди журналистов группу поддержали Андрей Бухарин из “ОМа”, Коля Табашников c канала ТВ-6, Дима Умецкий с “Эха Москвы”, Володя Полупанов из “Аргументов и фактов”. Все они дали позитивные отзывы на альбом задолго до того, как “Морская” шарахнула по мозгам всей стране.

Одна из кассет – к слову, без оригинальной обложки – дошла до Лени Захарова, ведущего музыкальной рубрики газеты “Комсомольская правда”. Подводя итоги 96-го года, он выделил три главных мировых дебюта: Kula Shaker в Англии, Eeels в Америке и “Мумий Тролль” в России.

“Очень симпатичную пластинку выпустила (кажется, в Англии) владивостокская группа „Мумий Тролль“, – писал Захаров в своей музыкальной рубрике. – Но, естественно, у нас проще добыть любую информацию о зарубежном исполнителе, чем об отечественном. Поэтому рецензию на этот альбом мы отложим до той поры, когда будем располагать хоть какими-нибудь сведениями о его авторах. Кстати, если им в руки попадет этот номер, просьба связаться с нами для дачи показаний”.

На следующий вечер я давал Захарову первые свидетельские показания. За чашкой душистого коньяка в баре “Вудсток” мною была озвучена извилистая и непростая история “Троллей”. Не помню: то ли коньяк нам попался качественный, то ли я оказался красноречив, но ближе к полуночи первая победа была одержана. Чуткий Захаров, который слушал практически ту же музыку, что и я, искренне проникся нашими небывальщинами. А это значило, что “Комсомольская правда” теперь была на нашей стороне. Целиком и полностью.

Единственное, о чем я не сказал опытному журналисту, – это о стратегии “Троллей”. Поскольку говорить тогда было не о чем. Ни стратегии, ни тактики у нас не существовало. Все делалось на ощупь, методом проб и ошибок…

Опыта глобальных полетов в шоу-космос у нас с Бурлаковым не было, поэтому Леня планировал издавать “Морскую” у знакомых пиратов. Выпустить тысяч пятнадцать компактов на подпольном болгарском заводе, а там “будем посмотреть”. Вот такая серьезная была стратегия продвижения группы “Мумий Тролль” на музыкальный рынок.

Слава богу, через несколько месяцев у группы начал вырисовываться контракт с крупным звукозаписывающим лейблом “Rec Records”, возглавляемым Александром Шульгиным. Надо отдать ему должное. Продюсер Валерии ни капельки не сомневался в успехе “Троллей” и поэтому сразу же решил сделать фильм про грядущее восхождение владивостокской рок-звезды. По сценарию там планировалась сцена с условным названием “музыкант дает первое интервью в жизни”. Меня почему-то пригласили сыграть роль рок-журналиста. Все выглядело настолько нелепо, что я с легкостью согласился.

Интервью с выписанным из Лондона Лагутенко происходило в декабре 96-го года – в моей студии на Преображенке. В это время там вовсю кипела работа над книгой “100 магнитоальбомов советского рока”. Я только-только закончил писать главу про группу “Вежливый отказ”, как в дверь негромко постучали.

В квартиру шумно ввалились какие-то бородатые мужики – в телогрейках и со стационарными телекамерами. Не спрашивая разрешения, они сразу же стали курить. За этим татаро-монгольским нашествием, аккуратно вытерев ноги, вошел Лагутенко, осветив пространство нереально лучезарной улыбкой.

Пока устанавливали камеры и свет, я предложил своему другу – опытному рок-фотографу Сергею Бабенко – сделать несколько снимков Ильи. 35-летний фотохудожник внимательно посмотрел на главного “Тролля” и… неожиданно отказался. Будучи поклонником “Аквариума” и группы “Аукцыон”, он каким-то нюхом учуял чужого. “Пришел постоянно улыбающийся мальчик, – вспоминает Бабенко. – Я не стал его фотографировать, подумав: „Мало ли кто там к Кушниру ходит?“ И ушел на кухню бухать”.

Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, я по законам московского гостеприимства предложил Илье устроить после съемок “небольшую групповуху”. Скажу честно: что это такое, я знал весьма приблизительно. Скорее всего – по пиратским видеокассетам. Или по песне “Кот кота”, в которой пелось про это самое “ожерелье голых поп”. И только потом я пришел к мысли, что, наверное, при виде Ильи многих тянет продемонстрировать всю степень своей развратности. Порой – несуществующей.

“Девушка-то хоть красивая?” – учтиво поинтересовался Илья. “Где-то на четыре с плюсом”, – не чувствуя подвоха, гордо заявил я. “Не, меньше пяти не устраивает”, – начал имитировать торги новоявленный рок-стар. “А, понятно… Если трахаться, то с королевой”, – обиделась принимающая сторона. Я действительно любил продавать воздух, но на этот раз сделка не состоялась…

Мы сели на палас, поджав под себя ноги, и начали готовиться к интервью. Каждый играл соответствующую роль. Я изображал ушлого корреспондента, а Илья вошел в образ успешной рок-звезды. Он был одет в модную темно-рыжую жилетку, в глазах – голубые линзы. На правой руке болтались часы, на большом пальце – толстое кольцо. Как выяснилось впоследствии – в память об отце.

Не успели мы расслабиться, как нам вручили по тяжелому микрофону и направили в лицо яркий свет. Прозвучала команда: “Мотор!” – и игра началась.

“Мы были спокойные мальчики и ни с кем не дрались… – На вопрос про ранние 80-е Лагутенко отвечал с какой-то грустной улыбкой, странным образом растягивая гласные. – Спокойствие пришло к нам с моря, поскольку штормы бывали не часто… Мы жили в закрытой бухте, а близость моря каким-то образом успокаивает. Владивосток – город очень легкий, и там всегда хотелось чувствовать себя легко. Возможно, поэтому нам не хватало терпения заниматься чем-то одним. Например, во время концертов нам нравилось делать шоу. Но мы – очень несерьезная группа, поэтому на сцене все скатывалось к импровизации”.

Насколько мне известно, фильм про восхождение молодой рок-звезды так в прокат и не вышел. Наша беседа сохранилась лишь чудом – кто-то из друзей не поленился включить цифровую камеру. Это было первое интервью лидера “Троллей” в Москве.

Кроме вышеприведенного высказывания мне запомнилась еще одна фраза Ильи: “Всегда хочется что-то поменять в жизни. Но я такой человек, который активных попыток не предпринимает. Я плыву по течению и знаю, что рано или поздно меня обязательно прибьет к берегу”.

…Следующий этап популяризации “Троллей” в России в каком-то смысле был связан с Лондоном. После того как Кula Shaker с моей рецензией возглавили список “альбомов года” российского “Harper’s Bazaar”, московские редакторы обнаружили в свежем номере американского издания “Harper’s Bazaar” крупный материал про новых звезд кришнаитского брит-попа. Странным образом получалось, что в своей оперативности русские критики обогнали американцев. Кредит доверия ко мне возрос до бесконечности. Не воспользоваться подобным стечением обстоятельств было большим грехом.

На очередной редколлегии я предложил сразу две темы: большой материал про Kula Shaker и наглухо мифологический сюжет про группу “Мумий Тролль”. Статья называлась “Сказка сказок”: “Говорят, что песнями „Троллей“ заинтересовался легендарный саундпродюсер Джон Леки. Говорят, что их новый клип будет сниматься в одном из лондонских пабов – в окружении трансвеститов, целующихся парней и скучающих проституток. Говорят, что леди Диана сбилась с ног, разыскивая записи русской группы со смешным и непонятным названием”.

Публиковать этот поток сознания в полном объеме было безумием. Диск “Морская” еще не вышел, по ТВ-6 только-только пошел “Кот кота” (который радиостанции панически боялись ставить в эфир), и “Троллей” в России знали еще хуже, чем Kula Shaker. А Kula Shaker не знал никто – их кассеты в культовом ларьке на “Соколе” не продавались и вовсе.

Но все было не так уж безнадежно. Главное – точно манипулировать желанием редакции модного журнала быть модным. Под мою энергичную жестикуляцию сотрудники “Harper’s Bazaar” начали врубаться в актуальность текста про Kula Shaker. А затем – и про “Мумий Тролль”. Мне нравилось завоевывать города оптом.

Единственный вопрос, который возник у опытного литературного редактора, был прост, как фанера: “Но ведь этот, как его, Лагутенко, никому не известен?! И что ты в нем нашел? Гнусавая сволочь фальшиво воет какие-то наркоманские напевы…”

Обвинение выглядело серьезным. Делать было нечего, и я стал перед редактором на колени: “Он будет известен! Клянусь вам, он будет известен! Через пару месяцев у них выйдет „альбом года“… Мы просто играем на опережение. Другие журналы и пикнуть не успеют, а мы – тут как тут. Поверьте моей интуиции! Мы будем самые первые из глянца, кто оперативно отреагирует на это культурологическое событие. Пока мы с вами тут спорим, серьезные люди уже подписали контракт с „Троллями“ на 49 лет!”

Это была дурная привычка. Когда у меня в споре иссякали аргументы, я вспоминал про “контракты на 49 лет”. Хотя, надо признаться, этот прием работал безотказно. Так впоследствии мне удавалось поставить в разные солидные издания тексты про Земфиру, Butch, “Сегодня ночью”, группу “ГДР” и еще с добрый десяток молодых артистов.

“А какой эксклюзив будет у нас в материале про Kula Shaker?” – не унимался редактор. “О, никаких проблем, – бойко отрапортовал я. – У меня в Лондоне есть знакомый. Он нам все устроит”.

Знакомого звали Илья Лагутенко. Мы были еще не настолько дружны, чтобы я мог клянчить у владивостокской рок-звезды зарисовки про новых британских героев. Выручил Бурлаков, предложивший легкий бартер.

Смысл этой навороченной комбинации заключался в следующем. Илья пишет текст про Kula Shaker, Леня платит ему гонорар. В свою очередь Кушнир пишет небольшой текст про новый диск “Наутилуса Помпилиуса” – чтобы Бурлакову легче было его продавать в своем дальневосточном магазине. В обмен на свой текст я получал текст Лагутенко.

У этой литературной биржи существовала некая предыстория. В тот период Илья сидел в Лондоне почти без денег – консалтинговая фирма из Владивостока, которая его туда командировала, успешно разорилась. В итоге Лагутенко был вынужден подрабатывать случайными переводами и эпизодическими съемками в кино.

Чтобы помочь другу, Бурлаков заказывал Илье новости, которые затем отправлялись на владивостокские радиостанции. Это был чистой воды бартер, и Леня мог в любой момент получить на родине существенную медиа-поддержку. А Илья – худо-бедно поправить материальное положение. Одним из пунктов его шального англо-русского бюджета и стала пресловутая статья про Kula Shaker.

Писал Илья неплохо – чуть расхлябанно, но с даром божьим у него все было в порядке. Слово он чувствовал не только в поэзии, но и в прозе. Короче, статья про Kula Shaker, высланная факсом в Москву, послужила неким гарантом выхода большого материала про “Мумий Тролль” в “Harper’s Bazaar”.

Я позвонил в Лондон и сделал с Лагутенко большое интервью для имиджевой статьи. У Ильи было лишь одно пожелание – чтобы текст не напоминал набор голых фактов. Или анкету. “Чтобы материал не был похож на статьи владивостокских журналистов”, – выдал он мне поздно ночью какие-то свои мысли вслух. В свою очередь, получив такую неограниченную степень свободы, я окончательно успокоился. Меньше всего мне хотелось перечислять голые факты.

Начало текста нарисовалось само: “Существует семейная легенда о том, что 10-летний Лагутенко заинтересовался рок-музыкой после домашнего просмотра любительского фильма, в котором банда головорезов в белых рубашках и узких галстуках играла ногами на разбитом пианино дикий свинг. Черно-белые кадры демонстрировались дедушкой Анатолием Ивановичем – ректором одного из владивостокских институтов. Неожиданно дед кивнул в сторону экрана и задумчиво спросил у внука: „Узнал? Крайний справа – это я“”.

Поскольку Илья находился в Лондоне, редакции пришлось договориться с дружественным журналом “The Face” о фотосессии с новой русской рок-звездой. Прямо “по месту жительства”. Надо заметить, что четкого визуального образа у Лагутенко в тот момент не было. От фотографий, сделанных для буклета “Морской”, за версту веяло подражательством обложкам альбомов Pink Floyd. Впоследствии Илье даже приходилось на эту тему отшучиваться: “Мы – Pink Floyd XXI века”.

Во время лондонской съемки фотографу “The Face” Джейсону Фунари удалось вынуть из будущего “императора рокапопса” самую суть. Слайды непоседливого и смазливого чертенка прибыли в “Harper’s Bazaar” накануне старта “мумиймании”. Наиболее хулиганское изображение Ильи нам удалось поставить на главную страницу “Harper’s Bazaar”, открывающую раздел “Музыка, книги, кино, театр, искусство, дизайн”. Другими словами, материал “Сказка сказок”, посвященный “Троллям”, был признан центральным в разделе “Культура”.

Текст заканчивался небольшим разрушением мозгов – анонсами новогоднего шоу Лагутенко в Лужниках и чуть ли не грядущим концертом на Уэмбли через год. Не больше и не меньше.

Очерк о грядущем восхождении “прекрасных дилетантов” появился накануне крупномасштабной раскрутки “Морской”. Сознательно нарушая журналистскую этику, я задолго до выхода публикации отдал верстку “Сказки сказок” Бурлакову. Леня переправил текст “по назначению” – Мише Козыреву, который летел в Лондон по важному делу: взять интервью у Дэвида Гэхена из Depeche Mode. Читая в самолете “Сказку сказок”, программный директор “Радио Максимум” морально уже был готов общаться с Лагутенко.

“На мой взгляд, „Мумий Тролль“ воплощает в себе удивительно органичный симбиоз разнузданной дальневосточной приблатненности с декадентским брит-попом, – заявил Козырев сразу после возвращения из Лондона. – Этот проект обречен на успех в России”.

2. Beautiful Freak

Мы хотели поп-группу, которая нравится всем? Мы ее получили!

“Комсомольская правда”, 1997 год

Вскоре Лагутенко надо было выезжать в тур по 80 городам. Состав концертирующих музыкантов набирался в последний момент, но меня не покидало ощущение, что все будет хорошо. Что Илья все вытянет, не подведет. Так в итоге и произошло.

Когда начался тур, у меня была возможность путешествовать вместе с “Троллями” и наблюдать их концертную эволюцию воочию. На сцене Илья смотрелся выше всяких похвал – пластичный, с неподражаемой мимикой и великолепной физподготовкой, он мастерски транслировал свои чары в духе спортивного сексапила. Он мог прыгать на полуметровую высоту, принимать позы из арсенала восточных единоборств, отжиматься от пола, маршировать на месте или имитировать с перевернутой микрофонной стойкой позу “распятие Христа”. Когда он успел этому научиться, было непонятно.

“Я вряд ли экономлю себя на концертах”, – признался как-то раз лидер “Троллей”. И это была чистая правда. Традиционный дебют концерта “Троллей” модели осени-97 – угарный инструментал “На яды”, где Илья играл на ритм-гитаре, Денис Транский – на клавишах, Сдвиг – на басу, Олег Пунгин – на барабанах, Юра Цалер – на гитаре, а бэк-вокалистка Олеся била в бубен и исполняла половецкие пляски. Затем начинались “Кот кота”, “Скорость” и вся классическая обойма хитов из “Морской”.

Знакомые журналисты, вернувшиеся с пражского концерта U2, сравнивали Лагутенко с Боно. Точно можно сказать лишь одно – практически каждое выступление “Троллей” становилось событием. Кроме тех случаев, когда Илье мешали так называемые технические причины.

“У меня были концерты, о которых я до сих пор вспоминаю с ужасом, – откровенничал Лагутенко впоследствии. – Так, в первый месяц активных гастролей вся группа где-то в Сибири слегла с гриппом, и пару концертов я хрипел из последних сил. Потом меня пришлось вывезти в Москву и положить в хорошую больницу. Как-то во Владивостоке вся пиротехника, которую приготовили для концерта, почему-то взорвалась на первой же песне. Вокруг нас все полыхало, и ничего не было видно из-за дыма. Мне это не очень понравилось. Еще мы застревали в снегопадах где-то в северном Казахстане…”

Неудивительно, что со временем Лагутенко превратился из ухоженного лондонского денди в опытного скифского кочевника. С луком, колчаном и стрелами. Порой Илья брал на гастроли мой диктофон, который приносил на пресс-конференции и… начинал пугать им журналистов. Показывал пальцем на диктофон и строго говорил, что будет сверять тексты вопросов-ответов. Лично. На самом деле функции диктофона были иными. Лагутенко наговаривал на пленку “дорожные впечатления”, чтобы я был в курсе происходящих с группой событий. Выглядела эта односторонняя переписка следующим образом:

“Дорогой Александр! Пишет тебе звуковое письмо группа „Мумий Тролль“. Сегодня 21 декабря 1997 года. Время – полшестого утра. В полном составе мы приехали на станцию Миасс, если ты знаешь – это где-то в районе Челябинской губернии… Вышли мы из поезда, обдуваемые всеми ветрами. Мороз – минус тридцать. Никого не встретили, как обычно. Зашли в подземелье, вышли на вокзале. На доме надпись: “Дешево – не значит плохо”… Тут мы вспомнили, что Сдвиг забыл в поезде рыжий пиджак, известный по его выступлениям на крупнейших концертных площадках России. В пиджаке Сдвига лежал его паспорт. Так что это уже второй минус – после того, как нас никто не встретил. В-третьих, мы здесь ни разу не были. Зато наш клавишник Денис помнит этот город, поскольку именно здесь пять лет назад в одном из подвалов впервые курил анашу… Такие вот, Александр, новости – наверное, не самые хорошие. Сейчас пойдем изучать расписание… Сегодня воскресенье, и рыбаки со своими снастями в красивых теплых валенках и ватных штанах отправляются на рыбалку. А мы стоим со своими снастями, скушав новогодние мандарины. До Рождества остается четыре дня, до Нового года – десять дней. Мимо проходят девушки в шубах, а мы передаем тебе привет из Миасса”.

Подобных дорожных заметок, запечатленных на аудиокассетах, было великое множество. Все я бережно храню: тут и психоделические репортажи с саундчеков, и фрагменты региональных пресс-конференций, и совершенно безумные монологи, осуществляемые музыкантами “Троллей” в прямых эфирах радиостанций… В процессе подобного панк-рока местные журналистки теряли голову и влюблялись в Лагутенко по полной программе. Он уезжал, а они оставались. Одни. Без крыши и чердака, которые унесло теплым “троллевским” ветром. Возможно, по мотивам подобных коллизий Ильей впоследствии и была написана пронзительная баллада “Ему не взять тебя с собой”.

В паузах между концертами Илье чуть ли не ежедневно приходилось участвовать во всевозможных пресс-конференциях, теле– и радиоэфирах. Нельзя сказать, что Лагутенко моментально стал выдающимся спикером. Первоначально он не всегда импровизировал, ставя репортерам защитные блоки. На съемках клипа “Утекай” к нему подошел тележурналист Коля Табашников и задал прямой вопрос: “Илья, о чем твои песни?” “А вы послушайте, я и сам не знаю”, – честно ответил Лагутенко.

Вскоре выпускающий лейбл организовал для “Троллей” некое подобие брифинга. Процесс общения с журналистами происходил в танцевальном клубе “Пропаганда”. Юные акулы сели напротив мудрого дельфина и, заметно волнуясь, приготовились задавать вопросы.

“Илья, как вы думаете, мне стоит постричься налысо, или оставаться с длинными волосами?” – лихо дебютировала рыжая заочница журфака МГУ. Остальные вопросы были ненамного лучше. На десерт популярный журнал “Дилижанс” поинтересовался у артиста: “Скажите, вы специально делаете столь эротичный голос, который провоцирует не только женщин, но и мужчин?” – “Вас провоцирует? – искренне удивился Илья. – Ну тогда есть смысл заканчивать пресс-конференцию”. Более достойное завершение брифинга в “Пропаганде” придумать было сложно.

Через несколько дней в Минске журналисты пытали Илью на тему: “Как вы представляете себе конец света?” Лидер “Троллей” включил серьезное выражение лица и медленно произнес: “На трех больших нолях. Затем откуда-то возникает четвертый ноль. А когда появляется пятый ноль, это уже будет Олимпиада”. Помнится, после этого ответа прогрессивные белорусские корреспонденты устроили музыканту настоящую овацию.

В процессе тура Лагутенко набрал неплохую форму спикера, сопровождая свои ответы вдохновенной мифологией. Илья внимательно изучил опыт коллег – начиная от Гребенщикова и заканчивая Криспианом Миллзом из Kula Shaker. Предельно естественный внешне, Илья закатывал глаза к небу и начинал впаривать: “Деньги за концерты переводятся нам в „Утекай-банк“. Вы видели его офис, блистающий всеми цветами стекла и бетона, посреди Москвы, конечно же, посреди этой, как ее, Тверской. Посреди Тверской стоит огромное здание „Утекай-банка“, которое больше, чем здания „Лукойл“ и „Газпром“, вместе взятые. Здание с часами, красное. В общем, туда-то все деньги и уходят, это я вам точно говорю”.

Когда у меня была возможность, я эту игру с удовольствием подхватывал. Поскольку у нас не было не только банка, но даже собственного офиса, часть интервью происходила в моей квартире на Шаболовке. Небольшая хитрость состояла в том, что журналисты приглашались в гости на час раньше. Они, как правило, опаздывали. Прибегали – все в мыле, громко извинялись. По всему чувствовалось, что им крайне неловко. Я их успокаивал и говорил, что волноваться не стоит, поскольку Илья уже уехал. Они искренне страдали и переживали. В ответ слышали грубое – мол, нехуй опаздывать. Тогда журналисты начинали оправдываться и жаловаться на жизнь. Я их искренне жалел и говорил, что сейчас позвоню Илье и попрошу его вернуться. Мне верили. К моменту приезда Лагутенко представители СМИ выглядели, как шелковые, и на сто процентов были готовы к популяризации группы.

…Вдоволь наигравшись в интервью и пресс-конференции, мы с Бурлаковым и Лагутенко начали всерьез задумываться про книгу, посвященную взлету “Троллей”. Незадолго до этого Лагутенко привез из Лондона фотоальбом Kula Shaker. “Какие наглые! – подумал я, держа в руках этот красочный фолиант. – Выпустили один-единственный диск, а уже столько пафоса!” Но идея популяризации группы через книжный бизнес мне нравилась – очень захотелось увековечить “Мумий Тролль”, который взлетел на вершину пьедестала всего за несколько месяцев.

Гвоздь в крышку гроба моего сознания вбил другой Илья – Кормильцев. После записи альбома “Яблокитай” он привез из Англии свежие выпуски “Melody Maker” и “New Musical Express”. С группой Kula Shaker на обложках и огромными интервью Криспиана Миллза внутри.

Что мне нравилось в вокалисте Kula Shaker – как мастерски он умел делать из мухи слона. Темы его интервью всегда отличались оригинальностью и не пересекались между собой. Он мог часами рассказывать байки про тибетские мантры и путешествия в Гоа, Cтивена Кинга и Робина Гуда, Священный камень Грааля и “Звездные войны”, а также про мифы и легенды о короле Артуре. “Наш человек”, – подумал я. Почему-то сразу же захотелось оформить подобную мифологию для “Троллей”, красиво представив ее в виде роскошного фотоальбома, отпечатанного где-нибудь в Финляндии.

На импровизированной редколлегии с участием Лагутенко, Бурлакова и фотографа Кирилла Попова все это полиграфическое чудо было решено назвать “Правда о Мумиях и Троллях”. Для полноты образа мне надо было взять несколько эксклюзивных интервью с музыкантами “Троллей”.

Сказано – сделано. Большинство бесед происходили в “Мумий Доме” – подмосковной резиденции “Троллей”. В паузах между концертами мы общались прямо во дворе. Рядом бродил веселый Бурлаков, бегали дети… Кто-то играл в настольный теннис, кто-то жарил шашлыки, кто-то наяривал на гитаре блюзы. Тут же перепродавались концерты – свободных дат с каждым днем становилось все меньше и меньше.

Написанные главы Илья просматривал по диагонали, не оказывая никакого давления на авторскую позицию. Принципиальная стычка случилась лишь однажды. Расспрашивая Лагутенко про лондонский период 95–96 годов, я попытался вывести его на откровенный монолог про былые финансовые неурядицы. Мне хотелось воссоздать истинную картину восхождения Ильи – начиная именно с того места, в котором он оказался за год до записи “Морской”. Но Лагутенко молчал, как партизан.

“Это что, интервью или допрос?” – повысил голос Илья. Говорить на скользкую тему он отказывался категорически. Это было понятно даже серому коню, который пасся поблизости. Коню, но не мне. Я упрямо пытался добиться правды: “Но ты ведь сам говорил в нескольких интервью – цитирую: „музыки мне не хватало, чтобы оплачивать счета, и поэтому порой приходилось выполнять всякую работу“. И чего, спрашивается, этого стесняться?” “Следующий вопрос”, – сухо отрезал Илья. Я наконец-то отстал – и проблем коммуникационного плана у нас больше не было. Мы действительно работали душа в душу.

…“Правду о Мумиях и Троллях” было решено закончить рассказом о предстоящем выступлении группы на “Максидроме-98”. Книга уже была написана и практически смакетирована. Финальную главу планировалось дописать ночью после выступления “Троллей” в “Олимпийском”. На следующий день эти страницы макетировались, сбрасывались на пленку и уезжали на поезде в одну из типографий города Хельсинки. Мы планировали выпустить книгу к летним концертам “Троллей” в Лужниках и в родном Владивостоке. Счет шел на минуты.

Закончить работу в спокойной обстановке, увы, не получилось. Концерту в “Олимпийском” предшествовала безумная ночь в “Мумий Доме”. Почти до самого утра менеджмент в лице Бурлакова вел телефонную войну с оргкомитетом фестиваля, шаг за шагом отвоевывая разные привилегии – от комфортабельного транспорта до рекламных баннеров.

Мы вместе с Ильей следили за этими баталиями не без тревоги. В течение ночи группа несколько раз оказывалась за бортом фестиваля и столько же раз туда возвращалась. Под утро стало понятно: “Тролли” на “Максидроме” все-таки играют! Непонятным оставалось только одно – как после стольких эмоциональных катаклизмов группа найдет силы, чтобы взорвать “Олимпийский”.

Поспать перед фестивалем толком не удалось – вместо пропущенного накануне саундчека музыкантам пришлось отстраиваться ранним утром. Потом мы всем скопом поехали ко мне домой – убить время до начала акции. Илюха тут же завалился спать, включив в качестве саундтрека божественную музыку группы “Хуй забей”.

Музыканты расположились в гостиной, превратив ее в съемочную площадку для условного кинофильма “Табор уходит в небо”. Сдвиг и Цалер дислоцировались в третьей комнате, наигрывая на фортепиано какие-то легкомысленные фокстроты.

Счастье длилось недолго. С работы вернулись родственники, увидели этот балаган и тихо озверели. Последовала короткая, но жаркая стычка, победителей не определившая. Пришлось разбудить Илью – мы отступали, но с минимальными потерями. Приехал автобус – пора было выдвигаться в “Олимпийский”.

Московское время 20 часов 30 минут. “Сейчас здесь появится группа, которую я ждала всю жизнь!” – бодро анонсировала выход “Троллей” на сцену диджей Рита Митрофанова. Разогретая пивом и предыдущими рок-группами, 18-тысячная толпа ответила ей дружным ревом.

Выступление “Троллей” началось с новой концертной версии “Дельфинов”: “Мне под кожу бы, под кожу мне... запустить... дельфинов стаю”, – чуть ли не с моэмовскими паузами принялся плести вокальные интриги Лагутенко. Залом он дирижировал в одиночку. У всех, кто в тот момент мог трезво мыслить, создавалось одно абсолютно четкое ощущение: полового акта, умышленно замедленного для достижения полного оргазма.

К этому моменту публика наглухо забыла о том, что находится на рок-концерте. Все происходящее напоминало если не секс, то наверняка – массовую молитву в стенах тибетского монастыря. В этот момент стоявший за микшерным пультом Козырев удивленно сказал своей свите: “О, смотрите: кажется, крутняки пошли!”

Продюсер фестиваля Володя Месхи медленно повернулся к Козыреву и, претендуя на цитирование, многозначительно произнес: “Смотри, как они друг перед другом выебываются”. Речь, по-видимому, шла о противостоянии дебютантов – “Троллей” и “Сплина”, – о котором накануне активно говорилось в кулуарах. Конечно же никакого противостояния не было. Игра шла в одни ворота.

“Мы пришли к вам с миром”, – раскинув руки, обратился Лагутенко к залу, из которого уже после первой композиции можно было вить веревки. После “Кот кота” настал черед “Утекай”, во время которого лидер “Троллей” имитировал разрезание “на меха” и, аки Мик Джаггер с Тиной Тернер, начал облизывать обнаженное плечо хорошенькой бэк-вокалистки Олеси. Затем последовал “Владивосток 2000”, в припеве которого нежданно-негаданно бабахнула вся пиротехника “Олимпийского”. Я отчетливо помню, как огненный столп взвился под самые своды стадиона, а Илью в результате подобных светоэкспериментов отбросило от микрофона метра на два.

“В тот момент я только чудом не потерял дар речи”, – вспоминал впоследствии гитарист Юра Цалер.

Стоявшая за сценой Наталья Ветлицкая, которая собиралась выступать вместе с “Ногу свело”, увидев, как взрывная волна отбросила Лагутенко, взмолилась: “У меня тоже такое будет? Предупредите меня заранее, пожалуйста!”

Неизвестно, как остальные “Тролли”, но Илья от этого гиперфейерверка не на шутку рассвирепел. На хард-роковой “Доле риска” он сорвал с себя куртку и устроил на сцене фирменную деструкцию. Падающие микрофоны, скрежещущая гитара, рваная ритм-секция, параноидальные клавиши, свирепый вокал: “Скорей, е-е-е-ей!”

Публика: бьется родная, в экстазе пылая, – в очередной раз.

Казалось, что в этот вечер королевство Лагутенко начиналось там, где заканчивалась энергия Кинчева. Остается лишь сожалеть, что в телевизионную версию “Максидрома” эту “Анархию в „Олимпийском“” режиссеры включить так и не рискнули. По-видимому, из-за отсутствия позитива. Правда, уже через несколько минут после завершения этого хаоса в гримерку к “Троллям” ворвался Гарик Сукачев. “Я ни разу не видел ваших выступлений, только слушал записи, – взволнованно сказал он. – То, что произошло сейчас... Я просто потрясен... Сегодня вы в этой стране – номер один”.

3. Император рокапопса

Когда на руках выигрышные карты, играть следует честно.

Оскар Уайльд

Осенью на абонентский почтовый ящик “Троллей” пришло письмо из Архангельска. “Если бы я была волшебницей, я бы подарила вам в золотом ведре золотую яблоньку, – писала 14-летняя Света. – И вы бы поставили ее перед своим „Мумий Домом“. И яблонька обязательно бы прижилась”.

Яблонька, как один из дополнительных продуктов питания, нам в тот момент явно не помешала бы. Грянул лютый кризис августа 98 года. Доллар как-то резко перестал стоить шесть рублей, а компакт-диски на “Горбушке” – двадцать. Жизнь вокруг стремительно менялась, но группа каким-то чудом умудрялась оставаться на плаву.

В октябре 98 года мы собрали журналистов в клубе “Республика Beefeater”, чтобы сделать ряд заявлений. Одно из них касалось грядущих сольников “Троллей” в ДК Горбунова, второе – концептуальной творческой паузы на целый 1999 год, во время которой группа планировала записывать новый альбом.

В полуподвальном клубе на Никольской собрались чуть ли не все музыкальные перья Москвы. В непривычной тишине я передал микрофон Илье, который сказал: “Сейчас мы хотим полностью посвятить себя творческой работе… Мы отправляемся на целый год в творческую командировку – для того чтобы открыть для себя что-то новое. Или в чем-то новом себя попробовать”.

Понять Лагутенко было несложно. Напряжение, которое испытывали музыканты за последний год, можно сравнить лишь с нагрузкой вышедших на орбиту космонавтов. “Пора прекратить эту бешеную гонку”, – как-то раз обмолвился Илья, устало развалившись в кресле после одного из стадионных выступлений.

В итоге сольники “Троллей” в “Горбушке” были объявлены “последними концертами десятилетия”. Все произошло на высшем уровне. Как писали “Московские новости”, “пара лагутенковских концертов – двойной удар по психике поклонниц, двойной обгон всего русского поп-рока вообще”.

После “Горбушки” был аншлаг в “Юбилейном”. Затем состоялся пресловутый перерыв. Антракт. Конец первого действия.

Накануне отъезда в Англию мы встретились с Лагутенко с целью сделать некое финальное интервью, подвести итоги года. Совершенно офигевший от немыслимых перегрузок Илья наконец-то расслабился, и нам удалось поговорить по душам. Мы поехали ко мне домой, отключили телефон и расселись на огромном диване. Передо мной сидел 30-летний человек, который за два года сумел добиться, наверное, всего. Всего, о чем мечтал со времен владивостокского рок-андерграунда. Он явно возмужал, но, как мне казалось, не сильно изменился по сути. Такой вот слегка уставший секс-магнит, который растягивает гласные и которому есть что сказать.

Александр Кушнир: Я сейчас готовлю большой материал, связанный с итогами года. Несколько слов про эволюцию “Троллей” в этом сезоне... Что изменилось в группе по сравнению с прошлым годом?

Илья Лагутенко: Как ни странно, для нас основное событие 98 года – это альбом “Икра”, который реально дошел до слушателей только сейчас. Мы не сразу для себя поняли, как именно должна звучать “Икра” в концертном варианте. У нас, наверное, случился уход от популяризации. В отличие, к примеру, от группы Tequillajazzz, которая на альбоме “Целлулоид” переключила тумблер в сторону поп-звучания… Я даже не знаю, почему так получилось, – наверное, подсознательно нам так хотелось. И мы этого добились. Возможно, с точки зрения слушателей мы иногда перегибали палку. Но себе, по крайней мере, мы никогда не изменяли.

А. К.: Напомню, что в этом году у “Троллей” также вышел двойной альбом “Шамора”…

И. Л. (дипломатично) : Я не был активным сторонником идеи включения песен из “Шаморы” в наши концертные выступления. Хотя бы потому, что у “Шаморы” не было особой рекламной кампании – не было снято ни одного клипа, по радио не крутились хиты.

А. К.: Это был первый альбом “Троллей”, который писался не в Англии…

И. Л.: Да, на этот раз мы писались в русской студии. Вначале хотели это делать в Питере на “Добролете”, потом решили в Москве, с нашим звукорежиссером Крисом Бэнди. В итоге я не могу сказать, что мне очень понравилось. Значительно больше стрессов, чем во время записи в Англии, – одни пробки по дороге на студию чего стоят! Я по-прежнему считаю, что расходы на русские студии неоправданно завышены. Я могу по пальцам одной руки пересчитать наших звукорежиссеров, которым эта работа действительно интересна.

А. К.: Какие группы и альбомы ты бы выделил для себя в этом году? Давай поговорим про такой условный топ-5: “Алиса”, “Агата Кристи”, “Аквариум”, “ДДТ”, “Сплин”.

И. Л.: Ну, “Сплин”, по-моему, был занят поисками собственного лица. И это их личное дело – на что им ориентироваться. На концертах “ДДТ” я не был, а мнения прессы полярно противоположные. Хотя песня “Осень” – реально очень хорошая. Мне кажется, что радиоротации не отражают лицо этой группы… Гребенщиков записал “Лилит” – напел на нем какие-то мантры. Мне – как поклоннику группы “Аквариум” времен альбомов “Табу” и “Дети декабря” – их последние работы сложно воспринимать. “Агата Кристи” – наверное, тяжелые бытовые и моральные условия сильно давят на ребят. Хотя мне нравится, что на “Ковре-самолете” они не изменили себе. Теперь “Алиса”, альбом “Пляс Сибири”. Мне определенно не импонирует, как им записывают концерты. Как не умели в России писать концерты, так и не умеют. Проще диктофон включить в зале – и то больше дух группы отразит. В свое время мы планировали сделать концертную запись своего тура, но поняли, что необходима большая техническая поддержка. И от этой идеи отказались – надеюсь, временно… Мы недавно встречались с Кинчевым – пользуясь возможностью, желаю ему (и себе) не сдаваться!

А. К.: А что ты скажешь про яркий прорыв белорусских и украинских рок-групп?

И. Л.: “Ляпис Трубецкой” и “Вопли Видоплясова”, если мы говорим именно про них, – не новички. Среди десятков других команд эти люди были наиболее подготовлены к вторжению. Делов том, что “группа-вторжение” должна пройти через очень много испытаний… Только те люди, которые не первый год существуют, имеют сильную концертную программу, опыт общения с прессой, опыт каких-никаких гастролей, и у них есть желание и решимость – только тогда у музыкантов есть возможность пройти сквозь такие испытания, сквозь атмосферные слои. Иначе ты разбиваешься о какие-то трудности. Или не выдерживаешь морально, физически, финансово, творчески. И так далее. Совсем молодой группе сразу тяжело подняться на какую-то высоту, потому что они морально и физически могут оказаться к этому не готовы.

А. К.:Пока всё. Спасибо за интервью.

…Мы не виделись с Ильей больше полугода. Все эти месяцы Лагутенко “отмокал” в Лондоне, продюсировал диск Земфиры, рисовал фантастические картины, а также писал песни. Информацию про новый альбом я получал обрывочную – от Бурлакова и музыкантов “Троллей”, которые периодически вырывались в Англию на пробные записи. И если Цалер и Сдвиг о новых песнях дипломатически помалкивали, то Олег Пунгин был более категоричен: “Он там, кажется, совсем сошел с ума. Мне не нравится”.

Рассуждая методом “от противного”, я сразу же воспрянул духом. Во-первых, меня жутко впечатлила мифология. В частности, образ сошедшего с ума Лагутенко. Мне сразу же представилась Третьяковская галерея и картина Врубеля “Демон”. Или что-нибудь в этом духе. Во-вторых, я прекрасно знал, что наш барабанщик Олег Пунгин воспитан исключительно на традиционном роке. А это значит, что у нас все в порядке. Это значит, что на досуге Илюха придумал что-то действительно кайфовое и нестандартное.

…Возникшая противоречивость взглядов внутри группы – реально важный и показательный момент. Впервые “Мумий Тролль” писал альбом при равноправном участии всех музыкантов. Это вам не “Икра” и не “Морская” – Илья + Алик Краснов из Владивостока + приглашенные сессионники. Новая студийная работа создавалась силами людей, сыгравших вместе сотни концертов. “Я перестал быть диктатором, – вспоминал впоследствии Лагутенко. – Мы постоянно экспериментировали, хотя остальные члены группы воспринимали весь этот авангард с некоторым недоверием”.

…Как ни странно, в процессе ожидания альбома работы по популяризации группы-фантома было выше крыши. Если Лагутенко целый год находится в Лондоне и никаких событий нет, их надо брать из воздуха. Из лабиринтов памяти. Из обрывков слухов и сплетен. Из фантиков жвачки и осколков монет. Другого пути не было.

В прессе мы продолжали писать о серьезных вещах и всякой ерунде. О том, что группа покинула “Мумий Дом” – поскольку фанаты запеленговали местонахождение репетиционной базы “Троллей”. Мол, в двухэтажном здании в районе Балашихи поклонники исписали все стены и хором пели по ночам “троллевские” хиты. Короче, жить там стало невозможно – пришлось всем улететь в Лондон. Срочно.

Затем в прессу была запущена телега о том, что Лагутенко купил во Владивостоке списанную субмарину. Недорого – всего за миллион долларов. Чтобы побыстрее ездить из Лондона во Владик. И наоборот. Новость имела немалый успех в англоязычных средствах массовой информации. Что-то из серии “русские идут”. Потом мы выбросили на рынок реальную новость про завершение работы над альбомом Земфиры. В данном контексте Илья постоянно упоминался как сопродюсер, друг и брат сверхновой звезды. Сам Лагутенко придумал для своих миротворческих функций нейтральный и скромный термин “советчик”.

…На телевидении в ситуации отсутствия новых песен нам удалось продержаться несколько месяцев. В первую очередь – за счет канала MTV и песни “Ранетка”, которая находилась в топ-10 почти полгода. Как правило, видеоклипы столько не живут. Тем более низкобюджетные. Потом нам удалось показать на MTV вышеупомянутый концерт в “Горбушке” – многие игроки шоу-бизнеса и представители бомонда признавались, что именно тогда впервые увидели “Мумий Тролль” во всем великолепии.

С радио, правда, была совсем труба. Новых песен на горизонте не наблюдалось. И только благодаря телевидению на FM-станциях несколько месяцев подряд рыдала “Ранетка”. Затем жизнь в эфире теплилась благодаря паре остроумных ремиксов “Дискотеки Авария” – кажется, на “Девочку” и “Дельфины”. Звучало жутко попсово, но “Русское Радио” это схавало. Не подавилось.

Порой нам немыслимо везло. “Радио Максимум” реанимировало исчезнувших из эфира “Троллей” аккурат после моего совместного обеда с Михаилом Эйдельманом. Уничтожая под звуки “Морской” салат “Цезарь”, тогдашний программный директор “Радио Максимум” не без удивления обнаружил, что в альбомном варианте“Забав”, оказывается, отсутствует ритм-секция. Буквально на следующий день Сдвиг и Пунгин добавили барабаны и бас – и при помощи диджея Рэма “Мумий Тролль” снова зазвучал в эфире. Назывался этот гомункул не иначе, как “специальный Радио Максимум ремикс”, который в итоге попал в топ-3. Забавы, одним словом.

В эпоху отсутствия событий нам периодически приходилось баловаться всякими акциями типа выхода коллекционного диска “Морская”. Выпуск альбома был приурочен к двухлетию начала “мумиймании”. Канонический диск “Морской” был добит “концертником” в “Горбушке” – сумасшедшим по драйву и силе убеждения. Теперь это филофонический раритет. Тогда – повод еще раз напомнить о группе. Это была своего рода артподготовка накануне Больших событий, точной даты которых пока не знал никто.

Ситуация на музыкальном рынке начала вырисовываться ближе к лету. Было решено, что “Тролли” материализуются из Лондона трижды: на Дне города Владивостока, в “Юбилейном” и на фестивале “Мегахаус” в Лужниках. На этих концертах планировалось исполнить пять песен с нового альбома – такая своеобразная проверка боем.

Выступлению в Лужниках предшествовало несколько репетиций в обветшалом Доме культуры, расположенном где-то в Солнцево. В крохотной комнатушке, опершись о покрытый слоем пыли бюст Ленина, я впервые услышал “Карнавала. Нет”, “Северный полюс”, “Жабры”, “Тише” и “Ему не взять тебя (с собой)”. Ощущения были сильными. Каждая композиция – философия любви. Каждая композиция – анатомия стресса. Илья повзрослел, но ему не изменило чувство меры. У него стало больше опыта и ума, но он не начал умничать. Разве что реплики стали глубже и стеба в них поубавилось.

Изменился Лагутенко и внешне. Новая прическа – под сильно обросшего “битла”. Серьезное выражение лица, только взгляд тот же – с явным бесом и тайной грустью в глазах. В кармане куртки появился мобильный телефон – до этого в течение нескольких лет прямой связи с Ильей не было. Все общение – через менеджера или пресс-службу. А теперь – н а тебе, прогресс. Цивилизация.

…Мы ехали давать очередные интервью. Как всегда, времени было в обрез. По дороге попали в “пробку” на Садовом – не воспользоваться ситуацией было бы грешно. Я включил диктофон – сделать наброски для будущего пресс-релиза.

“В новых песнях чувствуется влияние глэм-рока”, – не совсем уверенно начал я беседу. Видимо, волновался. “Просто нам захотелось какой-то сказки, – перебил Илья. – Захотелось отрыва от ситуации, в которой находится страна. Многие не отошли от кризиса, рухнула музыкальная промышленность. С этих позиций объять необъятное нам вряд ли удастся, но сам эксперимент меня радует тем, что мы это сделали. И довели до определенной точки. Значит, самоуважение присутствует. А когда оно присутствует, то и легче жить. Да, сделали. Да, смогли”.

Я давно не видел Лагутенко таким сконцентрированным. Возможно, отвык. В конце пресс-дня я подарил Илье только что привезенную из типографии книгу “100 магнитоальбомов советского рока”. Как-то по-дурацки подписал ее: “Такая вот „Икра“ у меня получилась”.

С намеком на то, что я тоже создал некий концепт – как Илья за два года до этого…

Было немного неловко. Хотя при этом меня не покидало ощущение, что в жизни нет ничего невозможного. Что впереди нас ждут великие дела.

…Ближе к осени в ста милях от Лондона в графстве Уоркшир, в студии Питера Гэбриэла “Тролли” принялись воплощать свои демо-записи в канонический альбом. Работали вчетвером: Илья, Пунгин, Цалер и Сдвиг. Ручки на 48-канальном микшерном пульте крутил проверенный годами звукорежиссер Крис Бэнди.

В соседних помещениях записывались сливки мирового рок-н-ролла. Музыканты King Crimson готовились к туру, Kайли Миноуг ваяла новый альбом, а экзотические компьютерщики из Индии экспериментировали с гоа-трансом. Команда Питера Гэбриэла в холодном поту решала “китайскую головоломку”: как из 235 композиций, записанных их боссом за последние шесть лет, отобрать двенадцать для очередного компакт-диска.

По иронии судьбы, в соседней студии с “Троллями” трудился Криспиан Миллз. Гуру Kula Shaker еще не объявил о распаде своей группы, но уже вовсю записывал с легендарным Джоном Леки (ранние Stone Roses, Radiohead) новый кришнаитский альбом. Как-то под вечер, привлеченный громкими звуками, идеолог Kula Shaker заглянул в соседнюю комнату. Там “Тролли” рубились не на жизнь, а на смерть – шел третий дубль записи “Карнавала. Нет”. Любимец Лагутенко постоял несколько минут, внимательно послушал и, обращаясь к Джону Леки, удовлетворенно произнес: “Not bad, not bad…” Сказал, как знак качества поставил.

Когда запись альбома была завершена, Лагутенко придумал название: “Точно ртуть алоэ”. Я подсуетился, и вскоре в “Московском Комсомольце” появились следующие строки: “Говорят, что у „Мумий Тролля“ готов новый альбом с крутейшим названием „Точно ртуть алоэ“. Будем надеяться, что не вся фантазия Ильи ушла на придумывание этой фразы”.

С фантазией все было в порядке. Вначале в этом убедились жители Японии, куда “Тролли” ринулись с небольшим промо-туром. Затем размах фантазии дуэта Илья Лагутенко/Виктор Вилкс оценили телезрители, увидевшие настоящий шедевр поп-арта – клип “Невеста?”.

Мои впечатления от первого просмотра “Невесты?” граничили с шоком. Обтравливание изображения на компьютере – словно в глаза вставили разноцветные фильтры. Особое удовольствие я получил от разгадывания шарад. В клипе оказались замаскированы десятки намеков и подсказок – начиная от мини-фрагментов “Ранетки” и даты выхода сингла “Невеста?” и заканчивая упоминанием родоначальника поп-арта Тома Вессельмана. Одним словом, блеск!

Но, как писал когда-то Мольер, “никогда гениальное не станет популярным”. В рейтинговой программе MTV “12 злобных зрителей” “Невесту?” буквально размазали по асфальту. В рамках телепередачи наспех подобранная массовка вовсю “мочила” клип и оскорбляла группу. “Ты че, старик, не расстраивайся, – радостно говорили мне телевизионщики. – Это же шоу! Это же стеб!”

К сожалению, это был не стеб. Это было невежество двенадцати тинейджеров, граничащее с подростковым недоебом и чувством зависти. Это был сырой сценарий и провальная драматургия. Cимпатичная телеведущая Яна Чурикова, будучи верным другом “Троллей”, выглядела растерянной и абсолютно не контролировала идеологию “империи зла”. “Ну да, сколько людей, столько и мнений”, – неуверенно пробормотало в качестве резюме будущее лицо Первого канала.

Возможно, здесь было бы уместно вспомнить высказывание Оскара Уайльда: “Единственное, чего не видит художник, – это очевидное. Единственное, что видят другие, – это очевидное. Результат – критические статьи о художнике в газетах”.

Позднее мне рассказывали, что когда Илье показали запись “12 злобных зрителей”, он только улыбался. Идеолога “Троллей” можно было понять – спустя несколько месяцев клип оказался востребован в качестве экспоната нью-йоркским Музеем кинематографии. В это же самое время песня “Невеста?” поднялась на первое место в ведущих хит-парадах, продержавшись там вплоть до Рождества. С вершины чартов ее сместил новогодний клип “Карнавала. Нет”.

…Рекламная кампания нового альбома “Троллей” стартовала на высокой ноте. Надо отдать должное Илье, он подготовился к этой ситуации заранее и с достоинством. В первую очередь эта тенденция касалась имиджа и идеологии.

“Чрезвычайно интересно и забавно формировать свой публичный образ, – заметил как-то Лагутенко. – Игра продолжается, причем на своем поле ворот мы не ставим. И этого никто не заметил. До сих пор”.

В это сложно поверить, но после нескольких лет оголтелой “мумиймании” у группы все еще не было студийного фотографа, способного помогать Лагутенко формировать образ. Поэтому лидер “Троллей” начал такого фотохудожника искать. И нашел. В Лондоне.

Как-то раз Илья купил в Сохо очередную кучу глянцевых журналов. В одном из них его внимание привлекли необычные, слегка тускловатые снимки, выполненные с применением какой-то новой технологии. Фамилия фотографа была русская – Олег Михеев. Недолго думая, коммуникабельный Лагутенко позвонил в редакцию, оставил свой телефон и буквально через пару дней встретился с Олегом.

Михеев переехал в Лондон из Екатеринбурга, где в свое время учился в одном институте с Бутусовым. Встретившись с Олегом, Лагутенко нашел в нем единомышленника, который впоследствии вложил в эволюцию лидера “Троллей” столько же революционных идей, сколько привнесли в свое время Хлебородов, Вилкс, Паша Руминов. Любопытно, что позднее с Михеевым работали все кому не лень – от Алсу и “Сегодня ночью” до “Братьев Грим” и Мары….

Надо признаться, “копал” Михеев глубоко. На фотосессию “Троллей” он пригласил визажистов из Англии и экспертов из Швейцарии, применив в прическах музыкантов глэм-эстетику, накладные волосы и мелированные пряди. Пространство вокруг глаз напоминало восход солнца вручную. При печати этих произведений искусства Олег добавлял определенный “металлический эффект” – для получения нужной цветовой гаммы. Другими словами, химия и жизнь.

Эта фотосессия и легла в основу дизайна обложки альбома. “Когда мы работали над оформлением пластинки „Точно ртуть алоэ“, мне хотелось отразить не только дух карнавала, но и той, может, не всегда реальной страны, из которой звучали эти песни, – вспоминает Илья. – А потом эстраполировать дух рокапопса на все окружающее пространство”.

“Рокапопс” – принципиально новый термин, придуманный Лагутенко для обозначения идеологии и стилистики нового альбома. В его интервью стали мелькать фразы типа “развернем знамена рокапопса” или “победа рокапопса в одной отдельно взятой стране”. Себя Лагутенко начал именовать не иначе, как “император рокапопса”. Дураки думали, что это всерьез. Умные улыбались.

“Вся эта задумка не больше чем забава с изобретением нового звучного словца, – признавался мне Илья впоследствии. – В принципе, мне всегда хотелось изобрести такой термин... Но когда его схватили, растиражировали, развели вокруг него целые дебаты – меня это стало чрезвычайно забавлять”.

Вскоре по моей просьбе Лагутенко написал для “Harper’s Bazaar” целый трактат об идеологии современной рок-музыки и женском роке. Я немного продюсировал этот материал, но практически не редактировал. Текст у Ильи получился безупречный. Статья заканчивалась целым манифестом, глубина которого для российского рок-музыканта выглядела уникальной. Собственно говоря, именно в этом тексте оказались заложены все те тезисы мировоззрений Ильи, которые он по тем или иным причинам не доносил до прессы. Судите сами.

“Наше время стирает границы определений и жанров в искусстве и масс-культуре – и неустанно выстраивает новые, – с уверенной хваткой бывалого искусствоведа рассуждал Лагутенко. – Мы покупаем пластинки и судим о них все по тем же критериям – внутреннее и внешнее содержание. Не дело рассуждать о предрассудках: если хотите, рокапопс – жанр стереосексуальный. Он может иметь полярные каналы, но слышно-то в любом случае все в целом. Поэтому вряд ли имеет смысл судить об исполнителе по тому, женщина он или мужчина, – секрет в песнях и их подаче. Все мы испытываем определенное давление со стороны прессы, сокрушающих имиджей и атакующих ожиданий того, что и как мы должны делать и выглядеть. Но пока с нами остаются Аланис Мориссетт или L7, предпочитающие перегрызанию горла за места в армии знаменитостей создание хороших пластинок и тщательное выверение имиджа (андрогинная Патти Смит, „крутой парень“ Крисси Хайнд, шикарная Пи Джей Харви), мы имеем шанс сохранить стилевой баланс и творческий дух, столь необходимые для безмятежного рокового дыхания”.

С учетом подобных настроений Ильи в Москве была запланирована фотосессия из серии “рокапопс правит миром”. Специально для музыкального выпуска “Harper’s Bazaar” опытный фотограф Михаил Королев придумал для Лагутенко королевский образ. Он усадил Илью в позолоченное антикварное кресло, вручил в руки тяжелую трость из черного дерева с серебряной ручкой от Нины Ричи. На “императора рокапопса” фотограф надел модную рубашку с бабочкой и запонками от Гуччи. Поверх этого сверкающего великолепия на Илью были водружены черный смокинг и пальто с соболевым воротником. Открытый лоб, волосы зачесаны назад...

Несколько кадров – и образ грозного “императора рокапопса” оказался готов. Его взгляд был устремлен вперед. В будущее.

4. Керамика Шагала

Если задуматься, мне группа Kiss всегда была более интересна, чем Александр Сергеевич Пушкин.

Илья Лагутенко

…Я со страшной скоростью мчался по ступеням эскалатора, движущегося из недр метро “Пушкинская” по направлению к зданию “Московских новостей”. Если верить часам, уже десять минут там должна была идти пресс-конференция, посвященная выходу “Точно ртуть алоэ”. И вести ее, как ни странно, должен был именно я.

Я чертыхался, спотыкался о ступени, но на акцию уверенно опаздывал. Жизненный опыт подсказывал мне две утешительные мысли:

1) в шоу-бизнесе ни одна “прессуха” не начиналась вовремя;

2) без меня не начнут. По идее, не должны…

Задержали меня дела государственной важности. Ровно за месяц до выхода альбома “Троллей” я коварно внедрился в масонскую ложу издательского дома “Аргументы и факты”. В должности главного редактора газеты “Я – молодой”.

Так получилось, что по ходу рабочего процесса обе стороны – работодатели и работник, – что называется, взаимоуважительно друг друга наебали. За месяц круглосуточных дежурств мне на голубом глазу выплатили нечеловеческий гонорар в размере двухсот долларов. В свою очередь, я в нескольких номерах газеты успел отпиарить “Троллей” по полной программе: анонс альбома, рецензия на клип “Карнавала. Нет”, огромное интервью с Лагутенко и, наконец, обложка с его изображением, которую я послал на пленки за полчаса до пресс-конференции.

Уважаемое средство массовой информации, выходящее тиражом в сотни тысяч экземпляров, цинично использовалось пресс-службой группы “Мумий Тролль” в рекламно-пропагандистских целях. Больше ничего из этого идущего ко дну “Титаника” выжать было нельзя. Поэтому по ступенькам эскалатора я скользил с чистой совестью. Еще ни разу в жизни я не дезертировал из издательского дома в таком приподнятом настроении.

…Пока я пилил в сторону “Московских новостей”, пресса стояла в длиннющей очереди за компакт-диском “Точно ртуть алоэ”. Пластинка оказалась необычной – внутрь пластмассовой коробочки было встроено тринадцать бусинок – по количеству песен на альбоме. Журналисты гремели бусинками и радовались словно дети. Прямо за углом мы ругались с PR-директором “Радио Максимум” на тему моей традиционной непунктуальности. Мол, срываю важное мероприятие. Словом, обычная суета.

Пресс-конференция, посвященная выходу “Точно ртуть алоэ”, стартовала с получасовым опозданием. В дебюте я зачитал официальное обращение “Троллей” к журналистам: “Спасибо всем, кто пришел сюда и поддерживал нас семнадцать лет. Особенно – последние три-четыре года, особенно – последние три-четыре месяца, особенно – последние три-четыре недели, особенно – последние три-четыре дня до выхода альбома”.

Обращение имело некий скрытый и глубоко сакральный смысл. Дело в том, что практически весь январь и февраль 2000 года прошли в прессе под знаком “Мумий Тролля”. Это было реально “второе пришествие”, осуществленное поп-группой после годичной паузы. Мы с Ильей с утра до вечера мотались с интервью на интервью, и в итоге Лагутенко оказался практически везде – на страницах “Cosmopolitan” и “Афиши”, в “ОМе” и “Культе Личностей”, в “Московском Комсомольце” и “Комсомольской правде”. Нам действительно было за что благодарить прессу. Ведь в качестве информационного повода им предлагались не жабры вокалиста или свадьбы/разводы, а Ее Величество Музыка.

Пресса ответила взаимностью.

“До нового всплеска „мумиймании“ осталось семь дней”, – писали “Известия” за неделю до выхода альбома. Профильные музыкальные журналисты отметили на “Точно ртуть алоэ” продуманные аранжировки, актуальный саунд, стилистическую эклектичность и добровольный отказ от модных тенденций.

“Маниакальное мурлыкание Лагутенко в сочетании с хаотичной лирикой, накладываясь на звучание а-ля „слеза комсомолки“, дает приятный шизоэффект, – подвел итог услышанному Артемий Троицкий. – Сексуальность стала важнее, чем социальность, а звуки – важнее, чем слова”.

На следующее утро после пресс-конференции мы с Ильей рванули с промо-визитом в Киев – через пару недель намечался крупный украинский “Ртуть алоэ тур” и нам необходимо было “отстреляться” перед местной прессой.

…Конференция проходила в модном клубе “Дежавю”, а в руках у журналистов уже находились пахнущие свежей типографской краской компакт-диски. Каноническое оформление Михеева сопровождалось названием песен на украинском языке: “Моя спiвачка”, “Зябри” и т.д. По всему чувствовалось, что выпускающая “Троллей” фирма “Nova Records” относилась к своей работе с любовью и энтузиазмом. Не с меньшим энтузиазмом атаковала Илью пресса – соскучились…

Разговор шел обо всем на свете – от эстетики хентаи и азиатско-британского андерграунда до погибшей 15-летней чеченской снайперши, в личных вещах которой федералами был обнаружен блокнот, посвященный любимой группе “Мумий Тролль”.

Пресс-конференция плавно катилась к логическому завершению, когда кто-то из журналистов внезапно спросил: “Илья, а что вчера случилось в ГУМе?”

В “Дежавю” воцарилась тишина.

Мы были готовы к этому вопросу, обсуждая по дороге в Киев разные варианты ответа. В тот момент я прекрасно понимал, что местная пресса используется нами как полигон, а мы не сильно отличаемся от политтехнологов, конструирующих на Украине всевозможные оранжевые революции. Тем не менее вопрос про ГУМ прозвучал и на него надо было отвечать.

В ГУМе было плохо. В ГУМе случился облом.

Ровно сутки до того в “Московских новостях” Илья рассыпался в комплиментах главному универмагу страны, где должна была состояться раздача автографов и концерт-презентация “Точно ртуть алоэ”.

“Мы сыграем у фонтана, где люди обычно встречаются, – поведал Илья московским журналистам. – И вообще, главный универмаг страны очень подходит для представления главного альбома года”.

Но все вышло по-другому. Вышло вовсе и не так.

…Одновременно с началом московской пресс-конференции в ГУМе закипели страсти. Еще днем музыканты “Троллей” провели здесь саундчек, и ничто, казалось, не предвещало беды. Но ближе к 16:00 все три линии универмага оказались перекрыты фанатами, и о шопинге в этот февральский вечер можно было смело забыть.

Фанаты “Троллей” всё прибывали и прибывали, блокируя выход из метро “Театральная”. В какой-то момент число поклонников оказалось рекордным даже для видавшего виды ГУМа – количество зрителей превосходило двенадцать тысяч человек внутри магазина и более трех тысяч за его пределами.

За полтора часа до начала концерта напуганная размерами народной любви администрация ГУМа все-таки решилась на крайние меры. Поскольку капитан роты, выделенной отделением милиции “Китай-Город”, безопасность зрителей не гарантировал, по громкоговорителям было объявлено, что “концерт не состоится по техническим причинам”.

Объявление зачитывалось бесстрастным голосом каждые пять минут. Сцена была демонтирована в течение нескольких мгновений – как говорится, от греха подальше.

Фаны “Троллей” поняли, что карнавал не состоится, и нехотя стали рассасываться в пространстве. Наиболее стойкие оставались на поле боя, планируя вечером получить от музыкантов автографы.

Ничего не подозревавший о подобных метаморфозах лидер “Троллей” давал в это время вторую пресс-конференцию подряд. Это мы заранее придумали такую радость, не догадываясь, что вторая конференция будет посвящена вовсе не “Точно ртуть алоэ”. Она оказалась приурочена к кризису в ГУМе. Вся история происходила прямо на наших глазах.

Телефонный звонок из магазина заставил меня в экстренном порядке импровизировать. Бурлаков сорвался на Старую площадь, менеджмент группы – в мэрию. Длившиеся добрый час переговоры между администрацией “Троллей” и представителями ГУМа никаких результатов не дали. Да и дать не могли.

Все это время я приглашал журналистов посетить вечером автограф-сессию в ГУМе – дабы лично взглянуть в глаза капиталистам, которые обломали всенародную тусовку меломанов.

Сам Лагутенко держался выше всяких похвал. И вечером, когда, проглотив обиду, все-таки поехал в ГУМ подписывать диски, и ночью – на закрытой клубной презентации. И на следующий день в Киеве, когда в максимально корректной форме откомментировал эти события.

“От себя хочу заметить, что еще несколько месяцев назад к нам обратились представители подразделения музыкальной торговли ГУМа – с предложением провести на территории универмага презентацию „Точно ртуть алоэ“, – Илья вел себя, словно опытный модератор, специализирующийся на проведении антикризисных мероприятий. – Нас заверили в стопроцентной гарантии успеха и всеобщей безопасности. Затем с администрацией группы „Мумий Тролль“ общались представители охраны ГУМа, московская милиция, кремлевские курсанты, московские куранты”.

Илья начал импровизировать, и я успокоился. Равных ему в этом качестве на территории двух братских государств, пожалуй, не было.

“Они били себя кулаком в грудь и говорили, что и не такое видали, – вещал Лагутенко. – Они уверенно утверждали, что мероприятия подобного рода никогда не вызовут каких-то сложностей… Но, вероятно, они первый раз видели в ГУМе такое скопление людей”.

Я тревожно заерзал у микрофона – по законам жанра, надо было дать народу немного позитива и сделать акцентированный хэппи-энд. “Десятки тысяч людей, которые пришли покупать первые пластинки, перенесли гуляние на Красную площадь и прилегающие районы. – Умница Илья словно прочитал мои мысли. – Там они распевали песни „Мумий Тролля“… Так что карнавал в какой-то степени получился”.

Вернувшись утром в Москву, я из аэропорта направился в ГУМ. Вместе с начальником отдела рекламы мы подготовили совместное коммюнике. Текст носил нейтральный характер и заканчивался на положительной ноте: “В связи с отменой концерта в ГУМе музыканты группы „Мумий Тролль“ планируют провести весной незапланированное ранее сольное выступление в Москве. Место и дата его проведения будут определены позднее”.

Это было типичное заявление из серии “и вашим, и нашим”. Разосланное через телетайпные ленты информационных агентств, оно буквально на следующий день оказалось на первых полосах газет. Теперь уже никто не мог сказать, что выход альбома остался незамеченным. У кого-то даже хватило ума заявлять, что история с ГУМом выдумана хитрыми Кушниром и, мол, все это – пиар-кампания чистой воды. О’кей, пусть будет так.

В это время наши буревестники рокапопса, овеянные шлейфом неожиданного скандала, отправились в “Ртуть алоэ тур”, который стартовал выступлением в Питере. Концертный зал “Октябрьский” погрузился во тьму, и из-под потолка на зрителей обрушились знакомые интонации Леонида Парфенова: “Тринадцать песен, сорок восемь дорожек, четыре музыканта и один голос”.

Затем в темноте вспыхнули несколько огоньков – на сцену вышел квартет “Троллей” с фонариками на головах, как у шахтеров или диггеров. Воздух взорвался первыми аккордами “Карнавала. Нет”. Этот гимн первобытного хард-рока затягивал зрителей в водоворот лагутенковской психоделии. Концертный вариант звучал раза в два длиннее альбомной версии. С мощным гитарным вступлением Цалера, развитием темы, надрывным вокалом и эффектной кодой, превратившими бразильско-владивостокский карнавал в невскую фиесту.

Несмотря на начало тура, нельзя было не заметить, что уровень игры музыкантов заметно вырос. В течение полутора часов зрители путешествовали по фьордам и лагунам парадоксального мира “Точно ртуть алоэ”, погрузившись в финале в попурри из классических хитов “Троллей”. Общий саунд стал значительно жестче, поскольку музыканты теперь выступали без клавиш – только гитары и барабаны. Получалась настоящая “стена звука”, которой российские группы добиваются на концертах нечасто.

Парадоксально, но все инструменты при этом звучали настолько чисто, что ряд местных критиков рискнули предположить, что “Тролли” выступают под фонограмму. Большего комплимента для группы в тот день придумать было сложно.

Дискуссии продолжились в гримерке, где нам пришлось просидеть несколько часов. Интервью шли косяками, причем нарасхват были практически все участники “троллевской” делегации. Бурлаков рассказывал, как через несколько лет “Мумий Тролль” взорвет чарты американского журнала “Billboard”. Пресса, раскрыв рот, его слушала. Типичный Бурлаков. Типичная пресса.

Сдвиг делился с журналистами подробностями съемки клипа “Карнавала. Нет”. Несмотря на то что мой диктофон стоял в режиме “hold”, он непостижимым образом зафиксировал искрометный фольклор басиста “Троллей”: “Мы были трезвые, как дураки. На меня надели зеленую военную шубу, и я скакал в ней по сцене, как Пиноккио, у которого забрал батарейки „Энерджайзер“ розовый кролик. Больше я ничего не видел, так как шубу, похоже, сняли с мертвого китайского солдата. Шуба была прострелена в трех местах. Но солдат, наверное, умер в ней не от пуль, а от жары…”

Находившемуся в “Октябрьском” Гребенщикову я подарил несколько пластинок, причем диску “Точно ртуть алоэ” он обрадовался значительно больше, чем концертному бутлегу Боба Дилана. Для Боярского пластинок не осталось – пришлось презентовать привезенный из Англии красочный плакат “Троллей”.

Питер мы покидали, воодушевленные увиденным/услышанным. Следующей остановкой был Киев.

Столица Украины встретила “Троллей” максимально радушно. Мне хотелось верить, что не последнюю роль в супераншлаге украинского “Ртуть алоэ тура” сыграл наш недавний промо-визит в Киев. “Первое за полтора года появление в Киеве „Мумий Тролля“ сопровождалось сумасшедшим ажиотажем, – писала местная пресса. – В партере Дворца спорта негде было упасть ни яблочку, ни яблочному семечку. Что это: народ соскучился или выстрелил профессиональный промоушн? Ответ на этот вопрос даст время. Однако факт налицо: всего через пару недель после выхода „Точно ртуть алоэ“ шедевры Лагутенко распевали в десять тысяч глоток”.

Как это было? Шоу стартовало исполнением песни “Девочка” на украинском языке. Текст Илья считывал с факсовой бумаги, лежавшей на мониторе. “Ее хлопчiк хутно знык, – кокетничал Лагутенко, – всэ нэ так погано”. “Нельзя не оценить этот грамотный продюсерский ход, – писала на следующий день газета “Факты”. – Теперь имя Лагутенко попало на страницы тех украиноязычных изданий, в которых до этого о нем ничего не знали”.

По просьбе Лагутенко организаторы поставили во Дворце спорта гигантский подиум, соединяющий сцену и микшерный пульт. На песне “Ему не взять тебя с собой” Лагутенко пошел “в народ” на двухметровой высоте, словно Копперфильд по воздуху. Артистично протягивая руки к возбужденным киевлянкам, Илья, умело выдерживая паузы, пел: “Ремни сзади не распутав, остаются… остаются… остаются”. Возможно, я сильно мнительный, но у меня возникло ощущение, что Лагутенко просит прощения. За то, что бросил. За то, что покинул. За то, что ему не взять тебя с собой. Полагаю, что подобные ощущения испытывал не только я…

После концерта в гримерку к усталым, но счастливым музыкантам заглянули организаторы тура. Сказав немало теплых слов, они несколько неожиданно вручили “Троллям” толстый конверт с деньгами. Я ничего не понимал – все финансовые расчеты были произведены еще до начала тура.

“У нас сегодня было продано рекордное количество билетов, – улыбаясь, сказали организаторы. – Это совместная удача – ваша и наша. Поэтому мы решили, что если уж получилась сверхприбыль, будет справедливо ею поделиться”.

В гримерке зависла неловкая тишина. Говоря по правде, подобную сцену я лицезрел первый раз в жизни. Похоже, что и в последний… Кто-топо-доброму пошутил, разрядив тем самым обстановку. И все бросились обниматься, открывать шампанское, произносить тосты…

На следующий день я пригласил Илью в гости к своим родителям, живущим в Киеве, – надо сказать, большим поклонникам “Троллей”. Семейный обед запомнился демонстрацией картин украинских авангардистов и всевозможного поп-арта 60–80-х годов. Затем Кушнир-старший отвел Илью в свой кабинет, дабы продемонстрировать гордость коллекции – раритетный альбом керамики Шагала. Илья взял бесценный фолиант, вежливо пролистал несколько страниц, а затем негромко произнес: “Спасибо. Я в курсе. У меня дома есть такой же”.

Я немного офигел от уровня искусствоведческой подготовки Лагутенко – похоже, самое время было откланяться и двигаться дальше. В тур.

В ближайшие месяцы группу ждали сотни концертов и пресс-конференций. Среди них особняком стоял брифинг “Максидрома-2000”, на котором Лагутенко умудрился присутствовать виртуально. Вообще стиль жизни Ильи Игоревича предполагал умение находиться в двух местах одновременно: в Питере и Северной Африке, в Лондоне и Риге, в Пекине и Владивостоке. И вот что из этого получилось…

Дело происходило в пресс-центре “Московских новостей”. На брифинг, посвященный главному рок-фестивалю года, собрались уважаемые персоны: Земфира, Маша Макарова, Найк Борзов, Слава Петкун, Володя Месхи, Леня Ланда, Дима Гройсман, кто-то еще. Прибыли все музыкальные и светские журналисты, все федеральные телекамеры, представители оргкомитета фестиваля…

И только Лагутенко присутствовал в виде изображения, которое мерцало улыбкой в экране стоявшего на краешке стола телевизора. Мерцало и улыбалось на протяжении всей пресс-конференции. Иногда изображение прерывало сеанс психотерапии и начинало маленькими глотками пить кофе.

Ближе к концу брифинга кто-то из журналистов не выдержал подобного гипноза и решился задать вопрос. Не Земфире, не Петкуну, а именно загадочному персонажу в телевизоре. Спросил что-то из серии: “А вы-то, Илья, что думаете о „Максидроме-2000“?” Человек в телевизоре, сильно похожий на Лагутенко, в режиме “он-лайн” выдержал гамлетовскую паузу и с интонацией диктора Кириллова вежливо пожелал музыкантам и зрителям успехов в грядущем мероприятии.

В этот момент один из членов оргкомитета долистал толстый максидромовский пресс-релиз до последней страницы. Там, к своему большому удивлению, он обнаружил вложенный пресс-релиз нового сингла “Троллей” с символичным названием “Без обмана”. Догадаться, откуда растут ноги, было несложно – медиа-поддержкой фестиваля занималась пресс-служба группы “Мумий Тролль”. В это время не на шутку разговорившийся в телевизоре Лагутенко с усиленной интонацией поблагодарил всех за внимание. Согласитесь, спорить с изображением в телевизоре и задавать риторические вопросы из серии: “Откуда, блядь, в пресс-релизе фестиваля взялся пресс-релиз „Троллей“?” было бы, по меньшей мере, глупо.

Сегодня можно признаться, как развивались события. Так случилось, что именно в день максидромовской пресс-конференции Илья должен был находиться в Лондоне. Это была данность. При этом мы понимали, что отсутствие лидера “Троллей” будет болезненно воспринято – как оргкомитетом фестиваля, так и журналистами/музыкантами. Поэтому за несколько дней до акции мы усадили Илью перед включенной видеокамерой – с боевой задачей просидеть неподвижно сорок минут.

Дело было в центре Тверской, в студии фотографа Кирилла Попова, где все время нереально громко играл концертник Guns’N’Roses. Мы катались по полу от смеха, глядя, с каким серьезным лицом Лагутенко сидит перед камерой. Ровно через полчаса Илья наконец-то открыл рот и ответил на заранее придуманный вопрос.

…В процессе пресс-конференции моя задача состояла том, чтобы вопрос Илье был задан ровно через тридцать минут после включения видеомагнитофона. Сразу признаюсь: это была не вполне ювелирная работа. Я понимал, что если вопрос будет задан поздно, Илья начнет “отвечать”, что называется, “ни в село, ни в Красную Армию”. Поэтому неудивительно, что незадолго до наступления контрольного времениу меня не выдержали нервы. Чуть раньше, чем надо, я передал микрофон знакомому журналисту, который был проинструктирован, что именно ему нужно сделать. Когда вопрос прозвучал, я взглянул на секундную стрелку и с ужасом понял, что до ответа Лагутенко остается тридцать секунд. Надо было любой ценой спасать ситуацию. И я решил играть ва-банк.

“В телевизоре сейчас, наверное, помехи, и ваши слова, скорее всего, не слышны, – обратился я к журналисту. – Повторите, пожалуйста, вопрос”. Зал грохнул, уверенный на сто процентов, что телевизор глухой. И немой. Но как только вопрос прозвучал вторично, телевизор непостижимым образом заговорил. Голосом Лагутенко.

Это был фирменный “троллевский” мюзик-холл: пресса задает вопрос телевизору, а телевизор как ни в чем не бывало отвечает. Журналисты начали лихорадочно шушукаться и строить гипотезы о местонахождении Ильи. Первое место выиграла версия о том, что Лагутенко сидит где-то рядом – скажем, в студии “Радио Максимум”, расположенной прямо в здании “Московских новостей”.

После завершения пресс-конференции ко мне подошли несколько представителей прессы – с просьбой устроить интервью с лидером “Троллей”. Прямо сейчас. Я вежливо извинился, объяснив, что это технически невозможно, поскольку Илья уже уехал. Парадоксальным образом я никого не обманывал – в эти минуты Лагутенко действительно уехал из своей лондонской квартиры в сторону аэропорта Хитроу.

На следующий день, открывая “Максидром”, Илья носился по сцене, дирижировал оркестром, залезал на металлические конструкции и разбрасывал по “Олимпийскому” гроздья свежей клубники. Совесть у нас была чиста – своим блестящим выступлением Лагутенко отблагодарил “за терпение и выдержку” всех участников мюзик-холла в “Московских новостях”.

5. Летающие тарелки

Они не могут просто устроить концерт. Они не могут просто выпустить альбом. Когда говорят, что не хватает изюминки, говорят не про них, потому что изюму в них, как в узбекском плове.

“Вечерний клуб”

В конце лета 2000 года я оказался в подвале кинотеатра “Патриот”, где на репетиционной базе “Морального кодекса” “Тролли” экспериментировали с новыми аранжировками и новым акустическим звуком. По-видимому, в самый разгар “Ртуть алоэ тура” Лагутенко слегка поднадоело быть героем тяжелого рока. Поднадоело играть в императора. По-видимому, его душе захотелось тишины и камерных форм. И музыканты начали репетировать программу “Ртуть алоэ тура” в акустике.

…“Тролли” сидели на стульях и творили чудеса. Прямо на глазах они превращали рок-боевики в воздушную румбу, а из радио-хитов выковыривали блюзы с берегов Миссисипи. “Воспитанник упавшей звезды” зазвучал в ритме танго, а “Блудливые коты” стали свингом… Я снова влюбился в фантазию этих людей и снова был готов ко всяческим подвигам.

В первую очередь для новой программы надо было придумать название. Я написал Илье с десяток вариантов – он выбрал “Необыкновенный концерт”. И хотя эта версия ассоциировалась с репертуаром кукольного театра Образцова, суть затеи она отражала точно. А суть была в том, чтобы в рамках готовящегося перформанса старые песни зазвучали по-новому. С помощью приглашенных друзей-музыкантов, симфонического оркестра и нестандартного конферанса…

Вскоре менеджментом “Троллей” было найдено место, в котором не проводился ни один рок-концерт. Это был Гостиный двор, где раньше выступали лишь оперные певцы, исполнявшие свои арии для аудитории в 5000 человек. На один из таких концертов в роли лазутчиков и был заслан технический персонал “Троллей” – чтобы изучить акустические особенности неизвестной пока площадки. Великой оперной певице Монтсеррат Кабалье даже в голову не могло прийти, что кто-то столь кощунственным образом сможет использовать ее выступление …

В сентябре 2000 года мы собрали в пустом зале Гостиного двора около сотни журналистов, усадили в амфитеатре и начали рассказывать, что их ожидает здесь через два месяца. В президиуме сидели представители ОРТ, “Европы Плюс”, организаторы из “Rise Music”, Бурлаков и группа “Мумий Тролль”.

“Для нас сыграть этот концерт – все равно что в космос полететь , – воодушевленно рассказывал Илья концепцию будущей акции. – Вы ведь в космос не каждый день летаете, а на метро ездите ежедневно. Вот некоторые хотят всю жизнь ездить на метро. А некоторые хотят покататься на летающей тарелке. Конкретно я хочу использовать летающую тарелку как средство передвижения. Немного вас и самих себя удивить…”

В финале конференции был устроен небольшой перформанс, во время которого “Тролли” исполнили в акустике “Не звезда” и еще несколько композиций. Журналисты расходились по домам, впечатленные увиденным.

На “Необыкновенном концерте” Лагутенко все свои обещания о летающих тарелках выполнил. С лихвой. Акция состояла из сплошных сюрпризов. Из странных номеров, с которыми “Мумий Тролль” ну никак не ассоциируется. На сцене рядом с “Троллями” материализовался симфонический оркестр “Глобалис”, состоящий из семидесяти человек. Помимо этого – Сергей Мазаев на саксофоне, модные электронщики из Moscow Groove Institute и рижская рэп-группа “Факт”. Как в старые добрые времена, “Троллям” помогала прилетевшая из Владивостока Олеся Ляшенко, а также вокалистка киевской группы “Стереолиза” Катя Шалаева. Кто-то играл на таблах, кто-то танцевал танго…

Тщательно продуманный сценарий соблюдался по секундам и сантиметрам. На следующий день “Комсомольская правда” написала, что “самый эффектный номер всего концерта – русская версия песни Жака Бреля „Когда ты уйдешь“”. Как анонсировал ее Илья, “своеобразное посвящение французским шестидесятым”. Газета “КоммерсантЪ” назвала эту композицию “самым рискованным номером за всю карьеру Лагутенко”. Гром аплодисментов был ответом всем пессимистам.

В финале концерта лидер “Троллей” превратил песню “Ему не взять тебя (с собой)” в душераздирающий гимн неразделенной любви. Когда стихли последние аккорды, у меня возникло ощущение, что полет в космос состоялся. Причем такое ощущение было не у меня одного, а у нескольких тысяч поклонников, пришедших на “Необыкновенный концерт” в вечерних туалетах и смокингах. У самих музыкантов. У журналистов. У художников-графиков, которые вместо фотографов делали иллюстрации к этой незабываемой акции. У самого Лагутенко, который после выступления признался: “Это был вызов самим себе”.

По результатам “Необыкновенного концерта” организаторами и менеджментом группы планировалось два послесловия. Первое – трансляция акции на канале ОРТ. Второе – выпуск концертной пластинки… Компакт-диск появился в продаже уже следующей весной и был высоко оценен критиками. Увы, с телеверсией ситуация оказалась менее радужной.

Все произошло как в плохом детективе. Накануне новогодних праздников я по привычке ознакомился с телепрограммой на следующую неделю. Каково же было мое удивление, когда в сетке передач ОРТ я увидел трансляцию “Необыкновенного концерта”, который был даже не смонтирован. Как можно транслировать то, чего не существует в природе? Несмотря на раннее утро, я позвонил Лене Бурлакову и застал его своим вопросом врасплох. Он жутко расстроился и принялся обкладывать матом наших партнеров.

Как я понял из эмоционального монолога Леонида Владимировича, перед концертом у него случился крупный конфликт с организаторами из корпорации “Rise Music”. При подготовке акции и менеджмент “Троллей”, и сотрудники “Rise Music” допустили ряд ошибок, вследствие чего отношения между сторонами накалились. Поводов была масса – к примеру, заявленный по райдеру рояль появился на сцене Гостиного двора лишь за несколько часов до концерта. Позднее оказалось, что рояль был неотстроенный.

Тогда Бурлаков в резкой форме высказал все, что думает по этому поводу. В результате злосчастный рояль сыграл роль спички, брошенной в бочку с бензином. Прямо за кулисами Гостиного двора вспыхнул нешуточный конфликт. А еще через несколько дней выяснилось, что, несмотря на высокую стоимость билетов, концерт получился убыточным.

Судя по всему, злополучная телетрансляция на ОРТ была следствием ответной реакции со стороны организаторов. Или их партнеров. Так или иначе, “сырая” версия шоу оказалась на телевидении не случайно. Это уже напоминало что-то типа вендетты.

Концерт нужно было срочно изымать из эфира. Мы боролись, как могли. От имени администрации группы я отправил на ОРТ письмо, копия которого была отослана в “Rise Music”. В послании говорилось:

“Уважаемые господа! Группа „Мумий Тролль“ убедительно просит вас перенести на более поздние сроки дату трансляции передачи „Мумий Тролль: Необыкновенный концерт“, показ которой планируется по ОРТ 05.01.2001 в 23:35. В настоящее время аудиоряд концерта представляет собой не смонтированный вариант, при котором зрители не смогут получить качественный и адекватный звук, соответствующий атмосфере акции. Вам должно быть известно, что данный вариант записи не соответствует по техническим параметрам общепринятым стандартам. В частности, аудиоряд – это только один канал чернового варианта звука, в котором отсутствуют 60 % всех инструментов, использованных на концерте, что превращает трансляцию в антирекламу как канала ОРТ, так и группы „Мумий Тролль“. В результате у нас есть все основания рассматривать эту трансляцию, как факт неуважения не только к группе „Мумий Тролль“ и ее поклонникам, но и ко всей телевизионной аудитории ОРТ.

Мы считаем целесообразным провести показ этой акции не ранее февраля – после того как группа предоставит руководству канала качественный аудиоматериал, а не продукт с бракованным звуком, который планируется поставить в эфир 05.01.2001. Убедительно просим вас дать разъяснения, почему вопиющим образом были нарушены условия договора по проведению концерта группы „Мумий Тролль“ в Гостином дворе 25 ноября 2000 года”.

Как говорится, конец цитаты. К сожалению, этот документ не смог остановить катящийся под откос локомотив . Эфирная сетка была уже сверстана, а руководство ОРТ находилось в новогоднем отпуске. В такой ситуации даже Бурлаков с его связями не смог изменить ситуацию. Мы тупо забыли, что из всех искусств пропаганды для нас важнейшим является телевидение.

Субботним вечером пятого января миллионы телезрителей увидели “Необыкновенный концерт” с действительно необыкновенным, откровенно бракованным звуком. И пошло говно гулять по трубам…

Единственное, что утешало, – слова песен худо-бедно можно было различить. Но радости от этого было мало. Администрация “Троллей” все еще пыталась найти компромисс, отправив организаторам еще одно письмо:

“Поскольку наше предыдущее заявление было проигнорировано и трансляция концерта все-таки состоялась, в качестве цивилизованного компромисса мы предлагаем вам:

1) до 15 января передать нам по акту все „Бетакам“-кассеты с исходниками видеосъемки и смонтированным вариантом „Необыкновенного концерта“ для ОРТ;

2) до 15 января публично извиниться перед „Мумий Троллем“, поклонниками группы и зрителями ОРТ за качество программы, сделанной вами и показанной под вашу ответственность на ОРТ 5 января 2001 года.

3) Также мы хотим, чтобы до 15 января вы сообщили публично, что, нарушив наш договор, вы использовали не сведенный, одноканальный звук, предоставленный вам исключительно в рабочих целях – для предварительного видеомонтажа.

4) Мы настаиваем, чтобы в течение февраля вы организовали повторную трансляцию этой программы по ОРТ – с нормальным звуком, предоставленным нашей компанией, – как и было оговорено в договоре. В противном случае администрация группы „Мумий Тролль“ оставляет за собой право решать данный конфликт с помощью арбитражного суда”.

Это письмо, как, впрочем, и предыдущее, осталось без ответа. Что повлекло за собой заявление Бурлакова о том, что он подает в суд на организаторов “Необыкновенного концерта”.

“Те, кто смотрел телетрансляцию, плевались и удивлялись: чего это с „Мумий Троллем“ случилось, почемутак хреново-то играют? – писал впоследствии “Московский Комсомолец”. – А играли-то офигительно. Что засвидетельствовано на окончательной, цифровой версии концерта. Господин Эрнст, узнав о факте мерзкой подставы-подмены звукового ряда (учиненной явно злопыхателями „Мумий Тролля“), громко и долго ругался, а затем способствовал повторному показу „Необыкновенного концерта“ на ОРТ в мае – уже в идеальной, чистейшей видеоверсии”.

Был у этой истории и другой эффект. Побочный. Доверие Лагутенко к собственному менеджменту начало стремительно падать.

После несостоявшейся презентации в ГУМе прошел год. История с концертом на ОРТ явилась еще одной каплей в череде идеологических разногласий Ильи и Бурлакова. Лагутенко лучше других знал, чем именно завершилась идея с созданием собственного лейбла “Утекай звукозапись”, в “активе” которого числились нераспроданные тиражи всевозможных подопечных – от Deadушек и “Туманного стона” до сборников “У1” и “У2”.

“Фирма грамзаписи перестала существовать после кризиса, и расставание с ней не стало такой трагедией, как, скажем, для бедной Мэрайи Кэри”, – на эту болезненную тему Илья даже пытался шутить. В скобках заметим, что если бы не прорыв дебютного альбома Земфиры, дело вообще могло скатиться к финансовому банкротству самой популярной рок-группы страны.

Все эти неурядицы, усиленные пиратской трансляцией “Необыкновенного концерта”, произошли крайне не вовремя. Через три месяца группа планировала сыграть “Обыкновенный концерт” в спорткомплексе “Олимпийский”. К этому событию мы должны были подойти единой командой. Должны… Только команда распадалась прямо на глазах. На ровном месте.

“Отмазываться за ПРОКОЛЫ менеджмента в очередной раз мне ой как не хочется, – писал Лагутенко Бурлакову после трансляции “Необыкновенного концерта”. – Про специфику страны и т.п. я уже все знаю… У тебя нет ни власти, ни денег бороться с кем-нибудь здесь. Так вот, значит, нужно по-советски уметь договариваться. Это не так сложно – если есть силы и желание, конечно”.

…Первым шагом в рекламной кампании концерта в “Олимпийском” должна была стать продажа музыкантами “Троллей” билетов. Мы изначально планировали сделать из этого супершоу с участием Лагутенко в роли кассира. Недолго думая, я нагнал к кассам “Олимпийского” десяток телекамер – чтобы запустить в эфир репортажи про очередную победу рокапопса.

За полчаса до начала “билетного шоу” выяснилось, что Илья в “Олимпийский” не приедет. Почему – непонятно. Узнав эту новость, я долго ругался матом. Потом взял себя в руки и пошел работать. Мне было чем заниматься. Фанаты брали кассы штурмом, а верные солдаты рокапопса Женька Сдвиг и Юра Цалер выполняли вместо Лагутенко функции кассиров.

В это время телевизионщики мерзли на январском морозе, а мне приходилось выкручиваться и врать журналистам. Глядя в эти самые телекамеры. Отвечая на вопрос: “А где же Илья?”, я говорил, что лидер “Троллей” сидит в специальном помещении в глубине касс, куда никого не пускают. Мол, там он ставит автографы на VIP-билетах. Кто-то верил, кто-то не очень. “Да и был ли Лагутенко? Может, Лагутенко-то и не было?” – захлебывались в догадках газеты на следующий день.

В тот же день состоялась экзотическая пресс-конференция в лекционном зале журфака МГУ, на которой мне приходилось отстреливаться вместе с Бурлаковым, Сдвигом и Цалером. Весело нам в тот момент точно не было. Стало очевидно, что в тандеме Лагутенко–Бурлаков происходят тектонические сдвиги, причем в какую сторону осуществляется движение, было пока непонятно.

Дальнейшие события и вовсе вышли из-под контроля. За пару недель до “Обыкновенного концерта” мне удалось организовать прямой эфир “Троллей” на канале НТВ, где в передаче Диброва “Антропология” группа могла сыграть фрагмент программы и несколько раз проанонсировать концерт. Я полагал, что участие в этой передаче позволит нам продать пару тысяч билетов. Но Илья идти в эфир категорически отказался.

В новой квартире Бурлакова на Киевской нами было устроено некое подобие комсомольского собрания, на котором Илья еще раз отказался от участия в телепередаче. По всей вероятности, у него с Дибровым была какая-то идеологическая несовместимость. Это была не прихоть Лагутенко. Это была его позиция. Жабры рвались со страшной силой, и я начал понимать, что наш корабль перестал быть управляемым.

…На концерте в “Олимпийском” аншлага не было. Партер смотрелся неплохо, но реально народу собралось чуть больше половины зала. Это произошло по нескольким причинам.

Во-первых, категорически нельзя было играть два сольника в Москве с промежутком менее чем в полгода. Напомню, что “Необыкновенный концерт” состоялся в столице около пяти месяцев назад.

Во-вторых, в апреле “Олимпийский” был свободен для концертов только по вторникам, а собрать в будний день аншлаг здесь всегда сложно.

В-третьих, у мероприятия толком не было коммерческого спонсора, что влечет за собой определенные последствия. Когда организаторы подсчитали убытки, они оказались оглушительными. Но ясно стало только одно – жить тандему “артист–продюсер” оставалось считанные дни.

В этот момент на уставших после многомесячного тура “Троллей” свалилась поездка на “Евровидение-2001”. Весь процесс подготовки к конкурсу сопровождался какими-то чудовищными тайнами, смысла которых я не понимал.

Чтобы ощутить маразм ситуации, можно вспомнить, что за месяц до начала конкурса никто в дирекции общественных связей ОРТ не мог предоставить информации, кто будет выступать от России. Это происходило в то время, когда весь цивилизованный мир мог зайти на сайт конкурса и узнать, что 12 мая в Копенгагене “Мумий Тролль” исполнит песню “Lady Alpine Blue”.

“На вопросы о том, действительно ли группа едет на „Евровидение“, я не отвечаю, – говорил журналистам Бурлаков. – Потому что ничего об этом не знаю. ОРТ все это устраивало, поэтому все вопросы к ним. А мне это вообще неинтересно”.

Таких болезненных комментариев Бурлаков не давал давно. Как выяснилось впоследствии, накануне ответственного конкурса волновался не только он.

“Мы нервничали, что-то там не катило, как надо, – вспоминает о периоде подготовки к “Евровидению” гитарист Юра Цалер. – Потом, во время репетиции, пошла накрутка, слово за слово… Короче, Илья договорился до того, что брякнул: „Да я за вас всех ДУМАЮ!“”

В таком взвинченном состоянии рассчитывать на какие-то серьезные результаты было несерьезно. В итоге “Тролли” заняли в Копенгагене двенадцатое место, по сути, ничем глобальным не запомнившись.

Когда я написал уехавшему в Лондон Илье небольшое человечное письмо, посвященное нашим медийным планам, то получил резкий ответ: “Я хочу, чтобы меня избавили от неудовольствия самому отказываться от интервью. Меня абсолютно устраивает сейчас отсутствие всякой пресс-поддержки… Дайте мне все отдохнуть немного. До осени меня вообще ничего не интересует”.

Как выяснилось впоследствии, психологически истощенный Лагутенко просто собирался с мыслями. А мысли его были направлены в сторону свободного плавания. И в какой-то момент Илья решил, что его отношения с собственным менеджментом себя исчерпали.

Где-то в конце лета на сайте “Троллей” я с немалым удивлением обнаружил следующую информацию: “В администрации группы „Мумий Тролль“ произошли изменения. Нам пришлось распустить текущий штат и приступить к серьезному обсуждению кандидатур и методов функционирования, которые смогут полностью удовлетворять непредсказуемый творческий процесс, в котором на данный момент находится группа. Меня и Леонида Бурлакова связывают давние приятельские связи, но жертвовать интересами коллектива в угоду личной истории – не в моем стиле”.

Это был сильный поступок. И какой ценой он дался Лагутенко, можно только догадываться. Я думаю, здесь уместно напомнить, какую роль сыграл Бурлаков в формировании у Ильи “психологии победителя” – в тот самый пикантный момент, когда Лагутенко сидел в Лондоне фактически без средств к существованию.

Бурлаков оказался тем единственным человеком, который поверил в Илью и вложил свои сбережения в новый “Мумий Тролль”. Порой Леню не по-детски заносило на обочину, но он планомерно вел “Троллей” к новым победам и новым вершинам. На шестой год совместной работы Лагутенко почувствовал, а затем осознал, что вершины у него с Бурлаковым в общем-то разные. Да и дороги к ним тоже разные. И принял волевое решение о разрыве отношений.

Примерно в этот период лидер “Троллей” встретился в Лондоне с корреспондентом русскоязычного журнала “Q”. Тот номер в печать так и не пошел, но интервью Лагутенко у меня каким-то чудом сохранилось. Там, в частности, были такие настроения: “Мне пришлось расстаться с моим менеджментом, потому что наши отношения зашли в тупик. Я понял, что нужно начинать с белого листа, доверившись только собственным ощущениям”.

На тему произошедших внутри группы “Мумий Тролль” метаморфоз Илья чуть позднее заметил следующее: “Взаимоотношения между людьми могут рано или поздно заканчиваться. Иногда их лучше не затягивать, особенно когда такое решение взаимоприемлемо с обеих сторон. Это болезненно, как и любая перестройка в жизни, но лучше все-таки думать о будущем”.

…Лагутенко вернулся в Москву через полгода. Мы встретились с ним накануне “Концерта для фанов”, который должен был состояться в здании кинотеатра “Мир „Кинотавра“” на Цветном бульваре. Усевшись в ароматной кофейне, я показал Илье папку с анонсами мероприятия, внутри которых затесался текст из нового русскоязычного журнала “New Musical Express”.

Прочитав эту публикацию, Лагутенко поинтересовался, почему напротив даты концерта “Троллей” не стоит надпись “sold out” – мол, все билеты проданы. Илья был прав: в традициях “NME” такая надпись уже более пятидесяти лет автоматически означала аншлаги. Тем более что все билеты на этот концерт “Троллей” непостижимым образом разлетелись еще год назад. С некоторым опозданием я осознал, что для Ильи этот “sold out” действительно важен. По-видимому, ему очень хотелось, чтобы все, что делается вокруг “Троллей”, соответствовало добротному европейскому уровню.

Пользуясь случаем, я предложил Лагутенко кандидатуру “New Musical Express” в роли одного из информационных спонсоров наших будущих акций. Молодежная редакция “NME” рвалась в бой и готова была предоставить “Троллям” несколько обложек под всевозможные новостные поводы. Мне казалось, что этот вариант выглядел заманчивым и беспроигрышным. Но у Лагутенко на этот счет была своя точка зрения.

“Ничего у „NME“ с нами не получится”, – неожиданно сказал Илья. “Тебя что, вдруг перестали интересовать обложки?” – я постарался перевести разговор в более конструктивное русло. “Просто мне не нравится, как они пишут и как в России утоплена очередная идея”, – ответил лидер “Троллей”. “Понятно. – Я решил поставить точку в этой дискуссии. – Синявский в аналогичной ситуации говорил, что у него с советской властью чисто стилистические разногласия”.

Мне стало очевидно, что никакой “Мумий Тролль” в качестве эксклюзива русскому “NME” теперь не светит. И еще я понял, что без Бурлакова жизнь внутри группы теперь пойдет по-другому. Хорошо это или плохо, в тот момент не знал никто.

На следующий день Лагутенко сотоварищи презентовали перед поклонниками новые песни. Поскольку все композиции были ну совсем еще сырые, Илья не без оснований решил прессу на концерт не аккредитовывать. Мне пришлось заниматься непривычной работой – нести административную ответственность за то, чтобы в зале не было ни телекамер, ни фотокамер, ни диктофонов. Из журналистов присутствовала только Капа Деловая, зато было немало артистов и продюсеров: Земфира, Настя Колманович, Буч, Слава Петкун, Сергей Мазаев и другие.

“Приносим извинения, названия песен объявляться не будут – поскольку их пока еще нет. – С самого начала концерта Илья инициировал обратную связь со зрителями. – Можете присылать нам свои варианты названий”.

На концерте исполнялись песни из будущего цикла “Меамуры” – неожиданно лиричные и созерцательные. Зрители дисциплинированно выносили на сцену цветы, а также присылали записки с вопросами. В одной из них было написано: “Илья! А почему все новые песни такие позитивные?” Лагутенко расплылся в улыбке и сказал: “Наверное, потому что у меня в жизни сейчас все хорошо”.

В конце выступления лидер “Троллей” анонсировал одну из композиций следующими словами: “Эта песня – особенная… Она написана на стихи моего друга Леонида…”

Со стороны это выглядело почти как подвиг. Бурлакова в зале не было, и Илья об этом знал. По-видимому, Лагутенко необходимо было таким образом очиститься и оправдаться. В первую очередь – перед собой.

“Кто понял, тот почти рыдал, – писал на следующий день “Московский Комсомолец”. – Ведь Илья имел в виду друга детства Леонида Бурлакова, с которым он совсем недавно не очень хорошо расстался-разбежался, разорвав все отношения…”

Это было не совсем так. Развод с Бурлаковым растянулся не на один год – в первую очередь потому, что бывших партнеров связывали финансовые обязательства. В частности, им нужно было погасить задолженность перед организаторами концерта в “Олимпийском”. Но зато теперь Лагутенко не сковывали никакие жесткие контракты и договоренности – ни перед лейблом, ни перед продюсером, ни перед фанами. И он, похоже, ощутил себя по-новому.

6. Кофе и сигареты

В Лондоне слишком много туманов и серьезных людей. То ли туманы порождают серьезных людей, то ли наоборот, – понять трудно, но и те и другие действуют мне на нервы.

Оскар Уайльд

В этот период я общался с Ильей преимущественно по интернету. В основном – на тему его продюсирования молодой группы “Сегодня ночью”. Лагутенко заметил этих питерских ребят еще в эпоху расцвета “Утекай звукозапись”, поместив на один из наших сборников их первый хит “Герда, Икай”. Еще до этого Илья подружился с музыкантами “Сегодня ночью”: Колей Елисеевым, Олегом Барановым и Никитой Козловым, пригласив их сыграть на презентации “Точно ртуть алоэ”.

“Я имел первоначальное представление о группе, но не ожидал, что за последнее время они настолько сильно прогрессировали, – вспоминает Лагутенко. – Услышав их новые песни, я был просто очарован”.

Музыкальным материалом “Сегодня ночью”, сочетавшим в себе “питерскую размеренность и тягучий аромат василеостровских туманов”, активно заинтересовались сразу несколько лейблов. Тендер выиграла компания “CD Land”, которая пригласила Лагутенко выступить в роли студийного продюсера. Планировалось, что подготовленный в домашних условиях альбом “Кофе и сигареты” будет переписан в одной из лондонских студий.

На мой вопрос, как Илья видит общую стратегию продвижения “Сегодня ночью”, он ответил: “Я должен вовремя сдать фонограмму альбома. Это мои обязанности”.

В итоге распределение ролей выглядело следующим образом: “CD Land” финансировала процесс, наше PR-агентство вместе с арт-директором “Сегодня ночью” Ирой Миклошич занимались раскруткой, а Лагутенко трудился над звуковыми ландшафтами альбома. “„Сегодня ночью“ – идеальные музыканты, которым просто иногда со стороны нужно что-то подсказать”, – говорил тогда Илья.

В тот момент ни один человек не сомневался в успехе мероприятия. “Группа „Сегодня ночью“ перенимает эстафетную палочку у группы „Мумий Тролль“”, – писала пресса. Альбом был прямо-таки напичкан хитами, а опыт Лагутенко как саундпродюсера не вызывал сомнений. Илья успешно сотрудничал с Земфирой и сравнительно удачно – с “Туманным стоном”. За спиной у Ильи были несколько альбомов и синглов “Троллей”, записанных в разных странах, в разных студиях, с разными звукорежиссерами. “Я скорее учусь на собственных студийных опытах, а потом в работе с другими людьми применяю эти знания”, – говорил тогда Лагутенко.

В случае с “Сегодня ночью” перед лидером “Троллей” стояла задача сохранить на английском звуке хрупкие настроения самопальной демо-записи, сделанной музыкантами в домашних условиях.

“Я очень доволен результатом, – признался Лагутенко после завершения звукозаписывающей сессии. – Мы много работали и окончательный вариант получили только через несколько месяцев. Все это время я не слушал эти песни принципиально. Окончательный вариант привез из Лондона – и вот, поздно вечером, мы сидели в офисе компании „CD Land“ и слушали запись. Я тогда подумал: „Ух ты! А ведь неплохо получилось“. Наверное, такое прослушивание через несколько месяцев и является самым честным”.

По правде говоря, мне не сильно понравилось то, что в итоге получилось у Ильи. “Кофе и сигареты” превратились в крепкую коммерческую работу, причем в процессе записи Лагутенко проявил себя не как ангел-хранитель молодых дарований, а скорее как жесткий диктатор. Он сохранил самый сексуальный звук “ч” в исполнении вокалиста Никиты Козлова, но при этом причесал сырой и расхристанный романтизм с берегов Невы под стандартные каноны британских рок-альбомов.

На часть песен Лагутенко повесил какое-то необарокко в духе поздних Beatles. Затем Илья поменял характер аранжировки “Сентиментальных дней” и утопил во второстепенном звуковом пространстве весь напор рок-боевика “Nevermind”. В композиции “Мне легко” он заставил музыкантов переписать часть текста. И вместо нервных, но искренних строчек “Я люблю эту жизнь, когда в ней мастурбирует суть” появилась псевдовосточная поэзия ни о чем: “Китайские палочки, японские девочки, впредь я буду только с тобой, здесь всегда есть на что посмотреть”.

Я долго ругался с Колей Елисеевым и Никитой Козловым, которые пошли на поводу у именитого продюсера, собственными руками похоронив самобытность “Сегодня ночью”. “Что и говорить, мы – счастливчики”, – меланхолично комментировал Никита результаты нашумевшего сотрудничества с Лагутенко. Замаскированную иронию и сарказм Козлова в тот момент могли оценить немногие.

Позднее, в порыве откровенности, Коля Елисеев признавался: “Порой я ставлю на хорошую акустику нашу пластинку и понимаю, что, в общем-то, можно было все оставить так, как у нас было на демо-записи. Без всяких там англичан. Для нашей страны хватило бы”.

Илья искренне не соглашался с подобной точкой зрения. Казалось, он вообще был раздосадован тем, что в свое время черновая версия альбома распространялась направо и налево. И у людей появлялась возможность сравнивать. И эти сравнения не всегда были в пользу “английского варианта”…

Мы долго спорили на эту тему, но Лагутенко настаивал на своей идеологии: “Черновые записи я не даю слушать даже самым близким друзьям. Поскольку если ты не имеешь отношения к процессу звукозаписи, ты не можешь дальше фантазировать. Уж лучше послушай, что я тебе дам в конце работы... Это точно так же, как девушки: они делают макияж, чтобы стать красивее. И когда они выходят на улицу, их такими и воспринимают. А какие они в спальне – никто видеть не должен”.

…Еще б о льшую полемику у меня с Ильей вызвала методика позиционирования новых звездочек рокапопса. В своей стратегии мы отталкивались совершенно от разных вещей. Я – от многолетней практики сотрудничества с журналистами. Илья – от ощущения абсолютной гармонии, счастья и красоты. Эти понятия зачастую не пересекались. Да и не всегда могли пересечься.

Поэтому я не сильно удивился, когда получил от Лагутенко письмо следующего содержания: “Я создал план пресс-релиза, принимаются по нему предложения. Попробую воплотить все это в жизнь, но хорошо бы и тебе тоже что-нибудь придумать. Главное – убрать из текста всю эту „стоальбомовщину русского рока“ и овировские биографии… Из интервью музыкантов надо выбрать три-четыре самые интересные и смешные цитаты, не важно, по какой тематике. Лишь бы их было интересно прочесть, как мысли…”

Мне очень нравилось, как Илья учил меня писать пресс-релизы. Я воспринимал это, как шикарный fun, карнавал и маскарад… Особенно когда в лагутенковском тексте мне приходилось сталкиваться с шедеврами про “сентиментальные переживания молодого экзистенциалиста общества тотальной урбанизации со всеми его трагическими метаморфозами”.

“Чего-то я не понял, какую смысловую нагрузку несет выделенная фраза, – огрызался я по интернету. – Это что, такой постимпрессионизм? Мне кажется, что эффективнее написать про выступление „Сегодня ночью“ в московском клубе „Студио“, когда весь нарко-шоу-бизнес с крокодильими слезами на глазах это лицезрел. Аплодисменты и комплименты ведущих… Илья, чего я хочу? Показать, что в 1999–2001 годах группа все-таки существовала, а не околачивала груши. Но при этом не разменивалась на мелкие питерские выступления перед 15 тетками за 15копеек. Странно, что в твоем варианте нет ни слова про первоначальную идею экспериментов с разными вокалистами. Типа: новая песня – новый вокалист. Такой вот питерский Massive Attack. И нет ничего о том, как именно музыканты остановили свой выбор на супер-Никите Козлове. Интересно ведь. Также неплохо было бы рассказать про быт в английской студии во время записи. Скажем, так: „а за тонированным окном в ситцевом платье бродила задумчивая Кайли Миноуг, и Никита лениво поглядывал ей вслед“. Согласись, Илья, такие нюансы перепечатываются изданиями пачками, практически без купюр”.

…После активной ротации нескольких видеоклипов нам удалось создать вокруг “Сегодня ночью” нешуточныйажиотаж. На мою фразу: “Ребята, у нас есть промо-запись нового продюсерского проекта Лагутенко” – журналисты реагировали абсолютно одинаково. Глаза у них загорались, словно новогодние лампочки. С небывалым энтузиазмом они слушали рассказы о новой лагутенковской алхимии, с нетерпением дожидаясь презентации.

“При всей дезориентирующей шумихе, способной настроить скептически любого, мы имеем дело с действительно самой интересной, талантливой и красивой группой из всех, что появились в течение последнего года, – писал журнал “ОМ” в номере, на обложке которого красовался Никита Козлов. – Для того, чтобы стать „открытием года“, у них и правда есть все шансы”.

В итоге медийная раскрутка нового проекта Лагутенко состояла из сплошных компромиссов между пресс-службой, музыкантами, выпускающим лейблом и продюсером. Скорее всего, идеолог “Троллей” на время почувствовал себя идеологом “Сегодня ночью”. И с этим приходилось мириться – как мне, так и музыкантам. Поэтому в газетах я порой читал о том, что “так звучал бы сейчас сам „Мумий Тролль“, если бы начал делать свою музыку на десять лет позже”. В подобных тезисах мне почему-то виделись сразу два плана, причем не оба были комплиментарными.

Жизнь показала, что в истории с раскруткой “Сегодня ночью” победителей, к сожалению, не оказалось. Зато были проигравшие – компания “CD Land”. Сняв группе несколько высокобюджетных клипов и оплатив расходы на запись, они оказались в убытке на сумму порядка 180000 долларов.

Альбом “Кофе и сигареты” продавался неважно, концертов было мало. Выступления на летних рок-фестивалях положения не спасли. Группа оказалась невостребованной за пределами МКАДа – про таких говорят, что “они родились не с той стороны кольцевой дороги”.

Их песни полюбили столичные девушки, музыкальные журналисты и золотая молодежь. Но от чаяний и ожиданий простого народа они оказались слишком далеки – как позднее “Токио”, “Друзья” и “ГДР”. Возможно, в 2002–2003 годах время “Сегодня ночью” просто не пришло. Возможно, в чем-то ошиблись пиарщики и маркетологи… Не знаю.

Так случилось, что вскоре “золотой состав” группы “Сегодня ночью” распался и в результате всех передряг Никита Козлов остался один. Я вспоминаю, как на самом пике славы он заявил: “Люди, которые чего-то ждут от нас, вообще-то очень сильно ошибаются”. Сказал как в воду глядел. Теперь Никита отрешенно бродил по нашему офису с пожилой акустической гитарой и, усевшись на подоконник, грустно распевал хиты Rolling Stones, Kinks и Radiohead.

Помимо выпущенного альбома “Кофе и сигареты” от “золотого состава” “Сегодня ночью” остались воспоминания. Ностальгические, но все же…

У меня до сих пор стоит перед глазами их выступление на фестивале “Нашествие” в Раменском. Пятьдесят тысяч зрителей ждали разрекламированных радиохитов “Герда, Икай” и “Сигареты и кофе”, но отправились в 20-минутное психоделическое путешествие по рок-боевикам типа “Мои друзья” и “Nevermind”. Если не знать всей предыстории, то возникало неподдельное ощущение, что на сцене отрывается вдребезги обкуренный Oasis, который занесло неведомыми ветрами в сырое Подмосковье. Я просто млел от их манчестерско-питерских вибраций, с горечью понимая, что весь дух “Сегодня ночью” в итоге оказался за бортом их дебютного альбома.

Не сомневаюсь, что, читая эти строки, Илья по-прежнему будет уверен в правильности переосмысления творчества “Сегодня ночью”. Я же предпочитаю слушать их ранние, еще не отредактированные записи. Которые были сделаны не в Лондоне, а в крохотной питерской студии – с ее несовершенным звуком и незримым камерным очарованием.

7. Васильевский спуск

В нашей стране все наоборот: шоу-бизнес – это политика, а политика – это шоу-бизнес.

Илья Лагутенко

Новый альбом “Меамуры” “Троллям” помогала выпускать Ирина Миклошич. Поскольку с Миклошич мы приятельствуем более пяти лет, я пригласил ее пообедать на летней веранде ресторана “Ла Луна” – вспомнить события тех лет.

Ира – яркая иллюстрация пословицы “В жизни всегда есть место подвигу”. В разные периоды она сотрудничала в качестве арт-директора с “Троллями”, Павлом Кашиным, группой “Сегодня ночью”. В момент написания этой книги она занималась собственным арт-проектом, помогающим молодым группам пробиваться на музыкальный рынок через интернет. Миклошич – превосходный собеседник, и ей было что рассказать о Лагутенко периода “Меамуров”.

Несмотря на то что наши мысли, как обычно, прыгали из стороны в сторону, я оставил стенограмму этой беседы практически без изменений.

Александр Кушнир: Как началось твое сотрудничество с группой в роли арт-директора?

Ирина Миклошич: У “Троллей” вот-вот должны были выходить “Меамуры”. У Ильи весь материал был практически готов, и он мне сказал: “Мне нужна твоя помощь”. Это выглядело не как просьба, а как предложение о сотрудничестве. Все было подано очень тонко и красиво. И я с огромным удовольствием согласилась.

Я знала, какие перед нами стояли задачи, и вся наша работа была построена на большом доверии. Я знала свободный график Ильи, когда он бывал в Москве. То есть мы расписывали с ним все его время и делали многофотосессий... Когда я занималась организацией съемок, перед нами не стояла задача поразить воображение страны высоким искусством. Ты помнишь фильм “Кабаре”, когда конферансье Джоэл Грей, танцуя с обезьяной, поет: “Ой, вот вы все ругаетесь, что я ее люблю, что она такая некрасивая… Но если бы вы могли видеть ее моими глазами!” Я это говорю не в том смысле, что Илья казался мне странным. А в том, что я знала, какой он прекрасный изнутри – дополнительно к внешним данным. Он весь светился. И когда я делала фотосессии, единственная задача была показать его моими глазами…

Затем мы сняли клип “Это по любви”. Илья принес демо-запись и спросил: “Какую песню ты выбрала бы для первого сингла?” Я выбрала “Это по любви”. Илья промяукал: “Угадала!” А потом мы заезжали в гости к Жене Гришковцу. И ночью, около Жениного дома, он вышел нас провожать, и мы все никак не могли расстаться. А Москва такая тихая, и мы сидим в машине втроем, слушаем “Меамуры”… И все песни, казалось, не отличаются друг от друга. Все яркие, трудно было выбрать какую-то одну. Мы потом вместе снимали клип на эту песню – с Гошей Тоидзе, Сережей Бледновым и Илюшей – одной командой... И я считаю, что это был очень удачный клип, который имел большой резонанс.

А. К.: До этого ты сотрудничала с Лагутенко как журналист, как главный редактор журнала “Башня”…

И. М.: Я приехала в Лондон – брать у Ильи интервью для журнала “Beauty”. Планировала серьезно с ним побеседовать, поскольку заголовок к материалу я придумала – “Лагутенко для взрослых”. Но Илья меня абсолютно не воспринял. История этого интервью уникальна тем, что когда я его взяла, вдруг поняла, что у меня… нет интервью. То, что я хотела из него вытащить, я вытащить не смогла. Потом я поняла, что на том языке, какой мог бы меня устроить, Илья вообще не разговаривает.

А. К.: Ну, не только с тобой. В то время – со всеми. Такая вот защитная реакция у человека.

И. М.: У него в природе не было языка, который нес бы необходимую степень откровенности. Не штампы, не общие фразы, а манера общения, при помощи которой он обычно скрывал свою глубину.

А. К.: И ранимость…

И. М.: Не будем говорить о ранимости. Вот у него была такая форма общения, и изменить ее в этом интервью мне не удалось. В итоге у меня в Лондоне открылась язва желудка, и мы с Лагутенко тогда очень жестко расстались. Фотограф “Троллей” Кирилл Попов, с которым мы туда ездили, сказал мне: “Запомни – это последний раз, как ты увидела Лагутенко”. На что я ответила: “Все только начинается”.

После этого я вернулась домой и написала эту вступительную статью в “Beauty”. Ноющей язвой я понимала, что надо спасать материал. Понимала, что надо подать читателям Илью таким образом… Ту ничтожную часть откровенности, которую он мне выдал... Мне надо было ее как-то компенсировать своими дополнениями. Такой вот фокус-покус.

Поэтому к лондонскому интервью у меня было большое предисловие. После того как я переслала Илье это вступление по почте, у него мнение обо мне кардинально переменилось. А у нас тогда была договоренность, что он должен ответить на вопросы читателей журнала “Башня”. Но во время нашей первой встречи все это как-то повисло в воздухе. И когда Лагутенко прочел эту вводную часть, он мне написал письмо, что готов работать дальше. Я так понимаю, что мое предисловие его приятно удивило и тронуло. И мы сделали эти вопросы: он отвечал тинейджерам – читателям “Башни”, где я работала главным редактором.

Это и было началом нашего сближения… А потом мы стали общаться, а у меня все-таки по-прежнему существовало желание добить это интервью. Я понимала, что в Илье есть очень глубокий пласт, скрытый. Который он, может быть, даже не пытался выразить. И для того чтобы он захотел это сделать, ему нужны были доверительные отношения с человеком. И уровень, который он мог бы поддерживать. Я все-таки сделала это, пусть и не сразу. Через несколько месяцев в журнале “Playboy” вышло мое шестиполосное интервью с Лагутенко, которым я осталась абсолютно довольна.

А. К.: Я помню, как накануне презентации “Меамуров” ты напечатала в типографии роскошные папки для пресс-релизов, которые планировалось раздавать вместе с альбомом на пресс-конференции в ресторане “Желтое море”. Надпись на обратной стороне папки гласила: “1 сентября 2002 года в Москве, на Васильевском спуске состоится презентация нового альбома группы „Мумий Тролль“”. Как получилось, что концерт на Васильевском спуске не состоялся?

И. М.: Правительство Москвы умудрилось три раза запретить этот концерт. В августе 2002 года мы с группой “Мумий Тролль” находились в ЮАР, где выступали на открытии саммита ООН по устойчивому развитию Земли. И вот за десять дней до презентации “Меамуров” вдруг выясняется, что наш концерт отменили распоряжением Лужкова...

Дело в том, что когда мы собирались в ЮАР, Илья предчувствовал эту ситуацию. И он не хотел, чтобы я ехала. Хотел, чтобы я оставалась здесь. Но я мечтала поехать в Африку и заранее – за полгода – попросила Артема Троицкого устроить наше участие в этом мероприятии. И поездки этой давно ждала. Я очень хотела отдохнуть…

И вот мы прилетели, нас поселили в роскошном отеле. Мы надели купальники и плавки, легли на пляж, и в этот момент раздался звонок. Позвонил директор “Троллей” Сережа Козин, который сказал: “Ребята, все хорошо. Только концерта не будет”. Тогда Илья надел черные очки и лег загорать. А я начала, как львица, бегать по периметру бассейна.

А. К.: Он лег на спину или на живот?

И. М.: На спину. И закрыл глаза. Я бегала-бегала, он посмотрел на меня и сказал своим тихим, спокойным голосом: “Чего теперь бегать? Ложись, отдыхай”. Кто-то из музыкантов сказал: “Попробуй узнать, кто это сделал”. Я позвонила знакомым и спросила, кто стоит за этим приказом. Мне ответили: “Шевцова”.

И тогда к беседе подключился Троицкий: “Ляг, отдыхай. Бесполезно, это мэрия”. А я заорала: “Ни хуя! Не знаю никаких правил!” И стала звонить в Москву и узнавать, кто поможет мне устроить встречу с Шевцовой. Меня выручил мой приятель из Администрации Президента. Поэтому прямо с самолета – я только успела в душ, переодеться – схватила папку с публикациями и поехала к Людмиле Ивановне.

Мне устроили встречу с Шевцовой на пять минут. Она сидела в большом правительственном кабинете тридцатых годов. Рядом находился человек в наушниках и с магнитофоном. И весь наш разговор писался на две огромные бобины…

Я пришла с толстой папкой публикаций и сказала: “Вы отменили концерт Rammstein накануне… Но отменить „Мумий Тролль“ вам безболезненно не удастся. Потому что через пару дней у меня заявлена пресс-конференция, где будут присутствовать сто пятьдесят изданий. И если этот концерт будет отменен, я объясню журналистам, почему его отменили. Потому, что проплатили московскому правительству… Я даже знаю, какой именно иностранный бренд это сделал”.

Потому что у них в это время был концерт на Воробьевых горах. И им было невыгодно, чтобы мы работали где-то поблизости в этот день. Дело в том, что эти люди предлагали “Троллям” выступить на Воробьевых горах. Но я сказала, что у нас презентация и поэтому мы не можем. А они ответили: “Вы пожалеете об этом…” Ну вот такая история.

Тем не менее Шевцова оказалась человеком неординарным, сильным, умеющим брать на себя ответственность. Она созвала городское совещание – прямо при мне, не выходя из кабинета, по селектору. Она вызвала все московские службы, представителей Министерства культуры, милицию, пожарников. Они все приехали за пятнадцать минут.

За это время я рассказала ей про “Мумий Тролль” – естественно, она ничего не знала. Потом я начала жестко разговаривать с чиновниками. Помню, что кто-то из Министерства культуры сказал что-то вроде: “Вот еще! Не хватало, чтобы этот концерт совпал с Днем города! Соберутся непонятно кто, будут там пить пиво, колоться наркотиками, а мы тут должны за это отвечать”. На что я, разъяренная, ответила: “Так, минуточку… Я так понимаю, наша аудитория для вас – это шваль. Тот самый налогоплательщик, который платит вам зарплату... А что, если я озвучу эти ваши высказывания?” И Шевцова загасила эту дискуссию. Сказала: “Мы здесь собрались не спорить”.

Надо заметить, что я, еще находясь в ЮАР, просила Сережу Козина подготовить мне площадку, которая могла быть альтернативой. В какой-то момент я поняла, что Васильевский спуск нам не дадут. Потому что незадолго до этого они уже отменили там какой-то рок-концерт… Под предлогом того, что от музыки разрушается храм Василия Блаженного. И поэтому там в течение полугода вообще нельзя проводить концерты.

Услышав эту формулировку, я попросила площадку, которая нас устроила бы. Поэтому я сказала Шевцовой: “Людмила Ивановна, я понимаю, что на Васильевском спуске нам не удастся сыграть… Поэтому у нас есть пожелание – „Лужники“”. Она при мне позвонила в “Лужники”, господину Алешину. И я поехала к Алешину. К моему приезду там собралось целое совещание. Я приехала туда с Ильей. И Сережа Козин подъехал. И мы стали обговаривать условия.

А. К.: Алешин адекватный?

И. М.: Да, он совершенно адекватный. Жесткий человек, но врубающийся во все тонкости. И он сказал: “Да, хорошо... Мы подумаем, сколько это будет стоить”. И мы уехали спокойные.

А на следующий день нам позвонили из “Лужников” и сказали, что рядом с набережной у Большой спортивной арены, где мы планировали концерт, находится клумба, которая стоит 60000 долларов, – занесенная в Книгу рекордов Гиннесса как самая большая клумба в мире. Если фанаты эту клумбу растопчут, мы должны будем выложить 60000 долларов. И вот если мы их в качестве залога вкладываем, то тогда мы работаем напротив набережной. А если нет – тогда давайте переносить концерт в другое место.

Я поняла, что опять начались интриги. Опять позвонила Людмиле Ивановне, опять понеслось это по кочкам. И я знаю, что Лужков специально приезжал в “Лужники” смотреть клумбу. К этому времени там собралась толпа специалистов, которые ему внятно объяснили, что это действительно такая уникальная клумба, и он, как отец города...

Зная, что группу “Мумий Тролль” обидеть нельзя, а в то же время клумбу тоже затоптать нельзя, он сказал: “Вы вон там проведите”. И махнул рукой в сторону бассейна. Мол, проведите там, какая вам разница?

А вся фишка была в том, что этот концерт должно было снимать МТV, и мы выбирали эту площадку потому, что здесь отличная картинка. Здесь клумбы и здесь видны Воробьевы горы. И все это должно было совпасть с фейерверками, которые в тот вечер планировались поблизости. Мы под это и скомпоновали концерт. Перенести это к бассейну – это все равно, что закатать нас в асфальт. После чего я встретилась с Алешиным и сказала, что нас этот вариант не устроит. Либо мы делаем здесь, либо я опять устраиваю пресс-конференцию. И мне, дескать, уже надоело сражаться с мафией.

И я опять звонила Швецовой. Я не знаю, как они решили этот вопрос. Но у меня есть сильные подозрения, что она от Правительства Москвы застраховала эту клумбу. Я попросила Илью, и он, выйдя на сцену перед началом концерта, обратился к публике. Ко всем этим тысячам девчонок и парней. И сказал в микрофон, что эта клумба – уникальная. И если они попортят эти цветы, то мы будем вынуждены платить за ее восстановление из своих денег. Это было абсолютно точно. И я вам скажу – ни одного цветочка не было помято. И этот вопрос снялся сам собой, по цветам. Нам не пришлось ничего платить.

Накануне мероприятия, в одиннадцать часов ночи, мы приехали на площадку встречать фуры со сценой. Поскольку сцену делали в Риге, везли ее оттуда….

А. К.: Это было дешевле?

И. М.: Это было совсем не дешевле. Это было лучше по качеству. И Илья решил пойти на эти расходы… На эту тему меня никто не спрашивал, меня вообще технические вопросы мало интересовали… Все эти дни мы с Лагутенко были зеленого цвета. Потому, что не понимали, будет концерт или нет. И что на нем случится, мы тоже не понимали.

Помню: глубокая ночь накануне презентации. Уже темно, приезжают из Риги эти фуры с оборудованием, стоят у клумбы. И нам не разрешают их разгружать. Приехал Алешин и сказал, что нельзя. А я ответила: “Отсюда мы никуда не пойдем. Все будет здесь. Вызывайте милицию или кого хотите, но мы разгружаемся”.

А. К.: Это уже была ночь?

И. М.: Да. Это была ночь накануне концерта.

А. К.: Получается, что днем была пресс-конференция в “Желтом море”, а вечером вы поехали сражаться. То есть когда мы проводили пресс-конференцию, не было понятно, чем это все закончится?

И. М.: Было все понятно. На тот момент – ДА. А через пару часов – НЕТ. Насколько я помню, Лужков три раза издавал приказ по концерту группы “Мумий Тролль”.

А. К.: Это было какое-то внутреннее постановление?

И. М.: Нет, никакое не внутреннее. Все было официально.

А. К.: Помнишь, на пресс-конференции в “Желтом море” в президиуме сидел представитель Правительства Москвы по фамилии Ноткин? И я, будучи в курсе истории с Васильевским спуском, спрашиваю у него: “А откуда у нашей мэрии такая неземная любовь к группе „Мумий Тролль“?” И чиновник начинает свой ответ с гениальной фразы, что лично он вообще-то не очень любит “Мумий Тролль”…

И. М.: Дело в том, что вся эта предыстория имела какую-то криминальную начинку. И Правительство Москвы сочло нужным держать рядом с группой своего представителя. А я махала флагом этой пресс-конференции, потому что это – единственный козырь, который у меня был. Кроме того, что я вскрою себе вены. А вскрытие моих вен вообще никого не волновало. Всех волновало только собственное лицо. Имидж. Поэтому я хочу сказать пару благодарных слов в адрес Людмилы Ивановны, потому что ей было очень непросто эту ситуацию разрулить. И я не думаю, что она это сделала потому, что чего-то испугалась. Она – бесстрашный человек. Она в какой-то момент прониклась этой историей и поверила мне. Ее тронули мой энтузиазм и самоотверженность. И она пошла нам навстречу.

А. К.: А когда ты пришла к Шевцовой, ты подарила ей что-нибудь? К примеру, альбом “Точно ртуть алоэ”?

И. М.: Нет, конечно. Я пришла с папкой, которая у нас была по “Меамурам”. Она у меня огромная. Говорю: это группа такая-то, с ней ТАК нельзя. Потому что нельзя – и все. Не думаю, что это ее остановило. Просто Господь вмешался. Шевцова захотела помочь. И все. Я ей очень благодарна.

А. К.: Она, небось, до общения с тобой ни одной песни “Троллей” не слышала?

И. М.: Абсолютно уверена. Но на концерте “Меамуров” она была. Сидела где-то…

А. К.: Презентацию в “Лужниках” показал канал MTV, и затем группа уехала в “Меамуры тур”. И вы с Ильей начали друг от друга отдаляться?

И. М.: Есть вещи, которые я не хочу озвучивать. Просто у нас была договоренность – провести презентацию. А потом… Потом был вариант работать дальше. Но исторически сложилось так, что появились обстоятельства, вынудившие нас расстаться. Я сейчас об этом жалею. Потому что если все повторить, я бы, может быть, некоторые вещи не так сказала. И Илья на них не так бы отреагировал. И ситуация была бы иной. Но тогда мы были на эмоциях, совершенно вымотаны. Оба. Психологически. Надорваны. И все это было остро. И, в общем, мы как-то так расстались...

А. К.: А потом были заслуживающие внимания пересечения, когда вы могли посидеть спокойно и все обсудить?

И. М.: Мы встретились с Лагутенко ровно через неделю после презентации. Он приехал из Киева, я – из Питера. Он мне позвонил, и как выяснилось, мы в тот момент одновременно спускались с трапов самолетов. Сказал, что надо поговорить. Мы встретились во французском ресторане. В тишине, при свечах пообщались полтора часа. Итогом разговора, как выяснилось через полгода, явилось наше расставание. В тот момент мы оба об этом не знали. Я думаю, мы искали пути сближения… Но некие препятствия, которые в тот момент были – и с его и с моей стороны, – оказались непреодолимыми.

8. Слияние и поглощение

Если вдуматься, мы бесконечно занимаемся тем, что ждем других.

Илья Лагутенко

Спустя несколько дней после презентации “Меамуров” “Тролли” выехали в Киев – выступить на фестивале “Просто рок”. Так получилось, что Илья и музыканты ехали в одном вагоне с группой “Танцы минус”. Поболтав со Сдвигом и Цалером, я присоединился к команде Славы Петкуна – они весело и громко бухали в соседнем купе.

Не успели мы толком отъехать от Москвы, как Петкуну позвонили из Питера – у него внезапно умер отец. На ближайшей станции – кажется, в Брянске – Слава вылез из поезда, сел в такси и рванул в Москву. Оттуда на самолете – в Питер.

Вплоть до самого Киева обе группы – и “Тролли”, и “Танцы минус” – ехали молча. Спать легли рано. Что день грядущий нам готовил, было неясно. Утром стала понятна очевидная, в принципе, вещь: фестиваль “Просто рок” остался без “Танцев минус”. Которые и без того не могли доехать до Украины уже несколько лет.

На перроне в Киеве нас встречали радостные организаторы, которые после моего печального рассказа отказывались верить, что Петкуна нет в поезде. Когда первый шок у них прошел, возник трудноразрешимый вопрос. Кому-то надо было со сцены Дворца спорта объяснить 10000 зрителям, что случилось с Петкуном и почему “Танцы минус” не смогут сегодня выступить на фестивале. И Лагутенко проявил инициативу, сказав организаторам, что знает, что надо делать. И взял всю ответственность на себя.

Лидер “Троллей” резко перекроил программу, начав выступление с акустики. “Наперекор общему настроению Илюха в тот вечер был как акустический ангел – тихохонький, вкрадчивый, одна просто положительная энергия, – восторженно писала после концерта украинская пресса. – В акустике „Мумий Тролль“ звучал просто неповторимо. Естественно, любовь к нему утроилась после Такого. Вызван подобный поворот был тем, что у солиста „Танцев минус“ Славы Петкуна случилось горе, о чем Лагутенко сообщил присутствующим… После чего шуметь и греметь было бы неуместно”.

…Сразу после Киева “Мумий Тролль” выехал в “Меамуры тур”, начало которого ознаменовалось громким скандалом. Причем я узнал о нем не от группы, а из интернета. По сообщениям сайта www.rbc.ru, а также ряда общеполитических сетевых ресурсов следовало, что во время концерта в Красноярске музыканты “Троллей” грубо нарушили законодательство Российской Федерации.

Группа обвинялась в том, что вышла на сцену Дворца спорта в футболках с надписью “Хлопонин – номер один”, да и на концерт приехала на автобусах с теми же надписями. Это событие якобы произошло за день до второго тура выборов губернатора Красноярского края, на место которого претендовали Александр Хлопонин и Александр Усс. Всем известно, что по российскому законодательству любая агитация в последний день перед выборами строжайше запрещена.

Я понимал, что все это – полный бред. Который, скорее всего, был инспирирован предвыборным пиаром одного из кандидатов. Тем не менее я оперативно связался с директором “Троллей” Сергеем Козиным. Узнал, что было на самом деле. Ничего не было. Вообще. Обыкновенный концерт. Просто по чьей-то воле электронная пресса сошла с ума. “Прорвемся!” – подумал я. После недавнего скандала с Земфирой в Якутске подобная ситуация выглядела линейной.

Связавшись с информационными агентствами, я по телефону озвучил нашу официальную позицию. Звучала она следующим образом:

“На всех концертах „Меамуры тура“ группа „Мумий Тролль“ выступает в одних и тех же сценических костюмах и с постоянными декорациями. Никаких импровизаций в одежде быть не может. Кроме того, музыканты путешествуют со своими трейлерами, в которых везут стационарный звук и стационарный свет. Запись концерта, сделанная с трех камер местным MTV, четко фиксирует отсутствие предвыборных лозунгов в одежде и в оформлении сцены. „Бетакам“-кассета с красноярским концертом „Троллей“ будет в Москве сегодня вечером. Кроме того, все выступления группы записываются на аудио– и видеопленку. Поэтому несложно доказать, что и в предконцертных интервью, и в репликах Лагутенко со сцены не звучало никаких заявлений, хотя бы отдаленно имеющих отношение к политике…”

Через несколько часов офис “Кушнир Продакшн” напоминал встревоженный улей. Со всех сторон нас осаждали пронырливые телевизионщики. Они выстроились в живую очередь – чтобы успеть попасть в выпуски вечерних новостей. И поскольку группа находилась в Западной Сибири, получалось, что пресс-служба “Троллей” являлась единственным источником информации.

“Самый громкий скандал, связанный со вторым туром голосования, произошел в Красноярске, – вел репортаж прямо из нашего бизнес-центра канал ТВС (экс-ТВ-6). – Целый день эта информация муссируется в городе, выходя даже за его пределы. Никакой ясности до последнего момента не было. Так ли это было на самом деле? И вот только сейчас нам удалось достать видеозапись концерта, из которой ясно следует, что музыканты были одеты в обычные сценические костюмы и никакой политикой во время концерта не занимались… Мы попытались выяснить все обстоятельства этого скандала…”

Затем в программе шло прямое включение – анонсированное интервью с пресс-службой группы.

“Никаких политических заявлений, никаких футболок с именами кандидатов на концерте не было, – я жестко чеканил каждое слово. – Это был праздник, это было самое начало „Меамуры тура“. Красноярцы выглядели очень довольными… А кому выгодно делать подобные заявления, можно только предположить… Мы только что связались с Красноярском – нам сказали, что на концерте в VIP-ложе присутствовал один из кандидатов. Он пришел как частное лицо – вместе с семьей. Говорят, ему концерт группы „Мумий Тролль“ очень понравился. По-видимому, команда другого кандидата сочла выгодным так или иначе обыграть это событие в своих заявлениях. Нам удалось пообщаться с пресс-центром красноярского избиркома. Выяснилось, что там вопрос пропаганды и агитации даже не обсуждался и никаких претензий к группе никто не имеет”.

С позиции сегодняшнего дня сложно сказать, кому из красноярских кандидатов этот информационный водопад принес б о льшую пользу. Но “Троллям” он пользу принес стопудово. У меня в мозгу даже возникли аналогии. Когда во время начала “Ртуть алоэ тура” случился скандал в ГУМе – точно так же первые концерты “Меамуры тура” не прошли незамеченными… Вот и отлично.

Надо сказать, что это были мои последние “подвиги” на благородной ниве пресс-поддержки группы “Мумий Тролль”... Часть жизни длиной в семь лет – с 1996-го по 2003 год. Что говорить, не самое плохое время. После “Меамуры тура” у группы намечалась пауза в выступлениях – прекрасный повод крепко пожать друг другу руки…

Илья лично рассчитался со мной за последние месяцы работы. Глядя друг другу в глаза, мы сказали немало добрых слов. С тех пор за формированием общественного мнения вокруг группы “Мумий Тролль” я стал наблюдать исключительно со стороны.

* * *

Можно понять мой субьективизм, но со стороны все выглядело не очень. Буквально в течение нескольких месяцев Илья резко минимизировал контакты с прессой, давая интервью исключительно накануне выхода новых альбомов. Основным источником общения группы с внешним миром стал сайт. Но даже он не сильно помогал “Троллям” в экстремальных ситуациях.

Первая из них случилась осенью 2004 года, когда “Мумий Тролль” сыграл сомнительный с идеологической точки зрения концерт на Домской площади города Риги. Насколько мне известно, организаторы из латвийского Министерства образования и науки решили устроить грандиозное мероприятие в пику намеченной в тот же день акции противников школьной реформы, ущемлявшей права российской части школьников. Предполагалось, что выступление “Троллей” на Домской площади переманит с митинга часть публики. Что в итоге и произошло.

Все бы ничего, но оба мероприятия носили ярко выраженный политический характер. Дело в том, что первоначально на концерт в центре Риги была приглашена группа “Би-2”, но они разумно отказались. Не поленившись залезть в интернет и узнать массу подробностей про борьбу русских школьников за свои права.

“Тролли”, по-видимому, не сильно парились по этому поводу, сыграв концерт в Риге за двойной гонорар. Помимо 80000 долларов они также получили разгромную статью в “Известиях” – с уничтожающим заголовком “Мракобесие заменили невежеством”. Это был болезненный удар по имиджу группы, который, к сожалению, активно подхватили интернетовские СМИ. Лагутенко делал вид, что ничего не произошло. Молчание пресс-службы было громким ответом на эти негативные публикации.

…Примерно в это же время у Ильи в частной беседе спросили, почему он не работает сейчас с “Кушнир Продакшн”. Лидер “Троллей” ответил, что у него нынче другое видение пиара. На “Максидроме-2005” я увидел, что собой это видение представляет. Лучше бы не видел.

Музыкальная сторона выступления “Троллей” в “Олимпийском” была поистине безупречной. Лагутенко остроумно надел на голову капроновый чулок и смотрелся на сцене, как истинный пришелец. Как “инопланетный гость”. Вслед за “Троллями” выступал культовый Franz Ferdinand, но команда Лагутенко выглядела сыграннее, сильнее и эффектнее. Вдобавок ко всему, на сцене “Олимпийского” выяснилось, что фронтмен Franz Ferdinand Алекс Капранос явно проигрывает Лагутенко в артистичности… Дело оставалось за малым – закрепить успех “Троллей” на постконцертной пресс-конференции. Увы, этого не произошло.

…В пресс-центре “Максидрома”, расположенном за сценой “Олимпийского”, скопилось множество журналистов. Многих интересовал чулок на голове Ильи – поползли слухи, что Лагутенко, который недавно выступал в Китае, подцепил там какую-то местную заразу. Просто идеальная почва для общения.

“Ильи Лагутенко на пресс-конференции по поводу выступления на „Максидроме“ не будет, – как-то сбивчиво заявила новый пресс-секретарь Марина. – А на все ваши вопросы про новый альбом мы уже ответили”. На этих словах самый короткий брифинг в истории “Максидрома” можно было считать завершенным.

Увидев разочарованные лица журналистов, я понял, что пресс-службы у группы “Мумий Тролль” толком нет. Или, по крайней мере, она не может влиять на общеполитическую ситуацию вокруг группы.

Я понимаю, что не всем приятно об этом читать, но это действительно так. Сегодня у группы есть спикер. Есть его желание или нежелание общаться с медиа. Давать или не давать интервью. Возможно, для себя Лагутенко решил, что в систематизированной поддержке прессы он больше не нуждается. Возможно, почувствовал себя инди-артистом, независимым от большого шоу-бизнеса.

Являясь неотъемлемой частью индустрии развлечений, идеолог “Троллей” попытался построить жизнь по новым законам. Если коротко – Илья старался не замечать шоу-бизнес, а шоу-бизнес старался не замечать группу “Мумий Тролль”. Поэтому в последние годы на горизонте не наблюдается никаких премий Муз-ТВ, “Золотых граммофонов” и “Russian Music Awards”.

Что не удивительно. “Раньше мы с „Троллями“ активно сотрудничали, – признался мне один из руководителей канала Муз-ТВ Вячеслав Кормильцев. – А потом они куда-то делись. Куда-то не приехали…”

Как говорится в подобных случаях, “не до грибов нынче, Петька”. Логично, что с 2004 по 2007 годы телевидение клипы “Троллей” практически не показывало. За это же время я услышал по FM-радио всего пару новых композиций. Такая вот искусственная самоизоляция.

Бывали, конечно, и удачи. К примеру, трансляция в прайм-тайм на Первом канале презентации альбома “Слияние и поглощение”, состоявшейся рядом с “Балчугом-Кемпински” в недостроенном офисе Абрамовича. Я был на этой акции и увидел все то, что не вошло в кадр. А именно: пафосный парад VIP-ов и несметное количество фриков всевозможных мастей.

Где-то сбоку от сцены я обнаружил брошенную на произвол судьбы горстку журналистов и слегка растерянного продюсера группы “Сплин”, которому не досталось ни пластинки, ни человеческого внимания. Я подарил ему свой экземпляр “Слияния и поглощения” и направился в сторону сцены…

Послушав несколько новых композиций и удачную шутку Лагутенко: “Спасибо всем за бесплатную массовку”, я вместе с Илюхой Легостаевым из “Московского Комсомольца” отправился домой. По дороге мы с коллегой сошлись во мнении, что посетили праздник чужой жизни, на котором главным действующим персонажем в зале была Ксения Собчак.

9. C той стороны зеркального стекла

Я могу устоять перед чем угодно, кроме соблазнов.

Оскар Уайльд

Как-то прямо посреди ночи мне позвонила из Парижа моя знакомая по имени Ева. Она представляла собой красивую телку – гибрид Ванессы Паради и юной Марианны Фэйтфул, а также опытную бизнесвумен, издателя и поп-певицу. Ева много ездила по миру, тусовалась на Монмартре с музыкантами Jamiroquai и записывала альбом в стиле Джейн Биркин. Периодически она наезжала в Россию, в свою халабуду на Рублевке. На этот раз Ева решила заскочить на недельку в Москву с целью отпраздновать день рождения.

У Евы есть много достоинств. Одно из них – превращать свои именины в незабываемые светские оргии. Один раз у нее выступал Марк Алмонд, другой – модные французские рэперы. Сейчас планировалась чуть ли не Патрисия Каас – по слухам, с новым блюзовым репертуаром.

Мне Ева позвонила проконсультироваться на тему возможности участия в акции адекватного русского артиста. Чтобы всех вокруг удивить.

“Чего тут думать? – не колеблясь, сказал я. – Бери „Мумий Тролль“! Кажется, в апреле они еще будут в Москве. Знаешь, я видел, как они выступали в „России“ на закрытой вечеринке какой-то нефтяной компании. Поверь мне, это было очень круто!”

…Как вы догадались, я настаивал на кандидатуре Лагутенко с корыстными целями. Во-первых, “Тролли” уже несколько лет не выступали в столице, и я успел соскучиться. Во-вторых, мне позарез нужен был хоть какой-нибудь сюжет про Илью, отражающий дух времени. Чтобы закончить эту бесконечную главу, которую я никак не мог дописать. Хоть ты тресни!

Последний повод был совсем уже садомазохистский – посмотреть, как близкие мне люди метафизически отдаются за большие деньги. Такой вот во мне проснулся вуайеризм.

В общем, всеми правдами-неправдами я убедил Еву потратить часть бюджета ее необыкновенных именин на группу “Мумий Тролль”. Другая часть нефтедолларов предназначалась Патрисии Каас, а также одному из ресторанчиков на Яузской набережной, где эта вакханалия должна была произойти. Но человек предполагает, а Бог располагает.

Накануне именин внезапно выяснилось, что Патрисия Каас прилетает не в Москву, как мы все думали, а в солнечный Дагестан. С целью развлекать местных магнатов. Видимо, они шибко перебили Еву по деньгам.

В итоге вместо плебейки Патрисии на дне рождения Евы нарисовалась группа “Звери”. Но не наша, а американская. The Animals. Те самые, которые “House of the Rising Sun”. Из “золотого состава” там остался только дряблый барабанщик, но это никого не смущало. В помощь бэушному ветерану были брошены три седых пивных бочонка, которые запомнились тем, что энергично размахивали руками над головой и безуспешно пытались расшевелить гламурную публику наигранно-бодрыми возгласами: “Hands up! It’s a party! Party!”

Затем, словно на предновогоднем утреннике, настал черед конкурсов и викторин. В этот момент вальяжных гостей со всей силой своего нечеловеческого останкинского обаяния развлекал Андрей Малахов. То тут, то там мелькали знакомые лица: Жириновский, Антон Макарский, Митя из Hi-Fi, Игорь Бутман, Божена Рынска, кто-то еще. Как сказано в Библии, пролетарии всех стран, объединяйтесь.

Праздник шел по нарастающей. Около сцены две активные конкурсантки отчаянно спорили, у кого в области сердца меньше силикона. Согласитесь, очень остроумно. Равнодушных, что называется, не было. Затем Макарский с Жириновским, крепко обнявшись, поздравили именинницу и спели дуэтом песню “Belle”.

Я неторопливо потягивал мартини со льдом, но душа ждала подлинного зрелища. “Когда уже Лагутенко появится?” – спросил я виновницу торжества. “Когда надо, тогда и появится, – вежливо ответила Ева. – Ты что, их фанат, что ли?” – “Ну да, – радостно ответил я. – Иначе зачем бы я их тебе рекомендовал?”

Евину нервозность я худо-бедно понимал. По моему совету она накануне встретилась с Ильей – с целью обсудить условия и репертуар. “Пусть играют новые композиции!” – провокационно посоветовал я красавице певице, которая в недалеком будущем собиралась баллотироваться на пост президента Франции. “Он меня начинает доставать своим упрямством, – раздраженно сообщила Ева сразу после встречи с Лагутенко. – Что-то я не понимаю, у кого из нас день рождения?” Вопрос носил риторический характер.

…Наконец-то конкурсы стихли, и Малахов с природным артистизмом проанонсировал очередное действо – что-то на тему “сюрприза от именинницы для любителей хорошей музыки”. “Приветствуйте, группа „Мумий Тролль“!” – закончил он на мажорной ноте свой праздничный монолог.

…“Тролли” появились на сцене из ниоткуда. Буквально за несколько секунд до этого пересекли пространство чуть ли не по краю стены. Пришли оттуда, откуда их никто не ждал. Ни именинница, ни гости, ни фотографы. “Тролли” прошли быстро, со сконцентрированными лицами, дыша в затылок друг другу. Последним шел Лагутенко, крепко держа за руку шатенку необыкновенной красоты. Она была явно моложе Ильи, но вместе они составляли крайне эффектную пару. Это была супермодель Аня Жукова.

На сцене Малахов немного невпопад анонсировал что-то в духе “„Мумий Тролль“ – проездом из Нью-Йорка”. Кто-то из музыкантов возразил, что они в этом году в Америке не были. “Ну, значит, скоро будете!” – беззаботно парировал популярный телеведущий.

В этот момент Ева сделала милый, хоть и не совсем гринписовский сюрприз – выпустила в зал огромных бабочек. Полуживые насекомые, сидевшие до этого в закрытых коробках, вяло порхали под потолком, боясь быть раздавленными подвыпившей публикой.

…Раздались первые гитарные аккорды. Начинать “заказник” с хард-роковой “Доли риска” выглядело, по меньшей мере, смело. Лагутенко лихо схватил черный бубен и начал по-кошачьи бродить по заставленной аппаратурой сцене. Он выглядел максимум лет на тридцать: загорелое лицо, короткая стрижка, платок на шее, рубашка, укороченные брюки, слегка зауженные книзу. Эдакий техасский ковбой, который закончил университет в Аризоне по специальности “современная психология”…

У Ильи в глазах полыхали костры – в них было то, что в Аризоне называют “импульсом”. Казалось, он никого не замечал вокруг. Пел “Алмазами” так, что в его голосе слышалось все: и Бог, и смерть, и дьявол, и Вселенная. Во время исполнения “Морской болезни” он декламировал текст с такой интонацией, словно вел горящий корабль. Илья Игоревич пел, как профессиональный преступник, – казалось, от его голоса начинали вибрировать гробницы под кремлевской стеной. Меньше всего это напоминало пафосный дорогостоящий “заказник”.

…Техники бесшумно поменяли гитары – началась “С Новым годом, крошка!”, которую Лагутенко, как нетрудно догадаться, остроумно посвятил имениннице. В какой-то момент Илья увидел меня и задержал взгляд на несколько секунд. Затем признаки жизни подал Юрка Цалер, как-то по-доброму улыбнувшись. Басист Сдвиг виновато пожал плечами – мол, видишь, в какую херню мы вляпались. Знал бы он, кто был ее инициатором…

В это время начался эротический блок: “Утекай”, “Кораллы”, “Сигналы”. На девушек, стоявших рядом со сценой, смотреть без улыбки было нельзя. Они активно выделяли флюиды. Они таяли. Они медленно сходили с ума – даже странно, что не снимали одежду. Пока еще…

В разгар этого виртуального стриптиза ко мне подошла заметно подобревшая именинница. “Ах, Илья… Он такой сексуальный, – заговорщически шепнула мне на ухо Ева. – Жалко, я не с той стороны к нему подошла. Спасибо тебе за знакомство”.

Андрей Малахов прислонился к колонне и цепким взглядом фотографировал маневры Ильи. Тот, в свою очередь, разошелся не на шутку и честно отрабатывал гонорар. Несколько юных журналисток, видевших “Мумий Тролль” на сцене впервые, похоже, забыли о цели своего визита. Они слушали песни, не пропуская ни единого слова. У меня в кармане задергался мобильный – пришла эсэмэска от знакомой тележурналистки: “Лагутенко – мой самый любимый Лунный Кот!!!”

Поколение Х восторженно встречало восход нового солнца. Одна из девушек по-кошачьи подкралась ко мне и, воровато оглядевшись по сторонам, спросила, как ей лучше познакомиться с “Мумий Троллем”. Поскольку подобный вопрос я слышал не в первый раз, то знал, что именно надо отвечать. “Нет ничего проще, – с непроницаемым лицом сказал я. – Ворвись в гримерку и скажи, что делаешь лучший в Москве минет. И сразу же следи за реакцией... Вокалист – не уверен. Может, барабанщик достанется. Как повезет…”

Дав этот по-человечески бесценный совет, я с чистым сердцем растворился в темноте весенней московской ночи. Вечер, что называется, удался, и жизнь начинала казаться сплошным праздником. Ни сном ни духом я не догадывался, что ровно через неделю 10000 зрителей “Юбилейного” будут, словно заколдованные, подпевать вслед за группой “Мумий Тролль”: “Витя Дробыш, соси, уебыш! Витя Дробыш…”

Но Ева всего этого уже не слышала…

Загрузка...