Хедлайнеры

Незадолго до сдачи книги в печать я приехал в гости к старому другу Бурлакову – взять у него что-то наподобие интервью и обсудить текущие дела. Мне надо было решить запутанный вопрос с оплатой одного из региональных концертов “Братьев Грим”, который в итоге так и не состоялся. Деньги были выплачены, но назад не возвращены. Ситуация выглядела сложной, и ее требовалось каким-то образом прояснить. Но, хорошо зная мои приемы ведения переговоров, открыть рот и набрать скорость мне не дали.

Бурлаков очень грамотно перехватил инициативу в дебюте, сразу же обозначив свою жесткую позицию по данному вопросу. Похоже, я терпел обидное поражение ценой в несколько тысяч долларов. С точки зрения линейного бизнеса это было, безусловно, печально. “Но какой игрок, какой игрок”, – завистливо думал я, зорко разглядывая Леню не только как героя книги, но и как произведение современного искусства. Пристальное наблюдение за объектом велось в режиме “он-лайн” – аккурат с расстояния в полметра. Такой себе юный натуралист…

В это время легендарный продюсер немного смягчил напор и предложил гостю легкий ужин. За чашкой кофе начал рассказывать про замысел своей первой книги, которую вскоре начнет писать. Исчезнет с горизонтов цивилизации на целый год и вернется с толстым готовым фолиантом. Поскольку разговоры о книге я слышал уже не первый год, то не сильно удивился. Более того – даже “включил” заинтересованное лицо.

Интерес мой выражался в следующем. В контексте “Хедлайнеров” мне хотелось пообщаться со знаменитым промоутером о бывших подопечных: певице Земфире и группе “Мумий Тролль”. Без диктофона, по-дружески, с позиции прожитых лет. Но этой, без сомнения, увлекательной беседе состояться было не суждено.

“Ты ведь знаешь, я никому не комментирую этот период моей жизни, – бесцветно глядя куда-то в сторону, сказал Бурлаков. – Для меня это – закрытая тема”.

1. How Much Is the Fish?

Хватит умничать! Пора ввести в текст портрет героя. Когда всем откроется абсолютная истина, человечество с несомненным единодушием признает в Бурлакове второго Леонардо. И это справедливо, ибо Леонид Владимирович умеет все: делать деньги из воздуха и воздух из денег, ездить на транспорте с правым и левым рулем, снимать и монтировать клипы, продюсировать альбомы, работать библиотекарем, почтальоном, кочегаром, психологом, читать студентам лекции, создавать из подвалов пломбированные студии, а затем их разрушать, вести дискотеки, рок-фестивали и телепрограммы, писать статьи, командовать ротой, батальоном, фронтом, быть непревзойденным переговорщиком и образцовым семьянином. А кто не знает – пусть и не говорит.

С Бурлаковым я знакомился как минимум дважды – в 95-м и 96 годах. Эти встречи сопровождались обильными чаепитиями, о чем достоверно написано выше. Куда ты так высоко голову задираешь? Не так далеко, в самом начале книги.

…В отличие от ровесников, наш герой всегда был подобен многорукому Шиве. В школе учителя называли его “спекулянтом”, но наградили при этом почетной грамотой за проведение дискотек. На уроках химии Бурлаков писал тексты группе “Мумий Тролль”, но затем взял непродолжительный тайм-аут – отрулил в армию, где основал первый в Приморье видеосалон. Там местное офицерье дружно зырило порнуху + концерт “Троллей” 1987 года, записанный на бытовую камеру. По признанию Бурлакова, эта видеокассета помогла ему тогда “не скурвиться”.

Очутившись на гражданке, стройный как жердь Леонид Владимирович умудрился проплыть половину земного шара в качестве матроса первого класса и штурмана-судоводителя, вести музыкальную передачу на владивостокском телевидении и активно катализировать местное рок-движение. Все это он пытался делать одновременно.

Насмотревшись на мир, Бурлаков надумал основать во Владивостоке первый пластиночный магазин. Учитывая тогдашние экономические реалии, это была авантюра чистой воды. Но человек-победа считал иначе.

“В 94–95 годах я работал в баре-ресторане на судне, – вспоминает он. – Там меня научили таким понятиям, как „себестоимость“ и „прибыль“... всем этим ласковым словам. Со временем мне предложили работу коммерческого директора с ежемесячным окладом 2500 долларов, но я отказался. Через полтора месяца, когда у меня закончились деньги, я в восемь часов утра придумал открыть магазин компакт-дисков. И вот 24 апреля 1995 года мы открылись”.

Магазин располагался в самом центре Владивостока, правда, в полуподвальном помещении, площадь которого приходилось делить пополам с парфюмерном ларьком. Предполагалось, что женщины, пришедшие сюда покупать духи и лаки, тут же ринутся приобретать новый альбом Ice-T или Боба Дилана. Не говоря уже об Аллегровой с Ветлицкой…

Чтобы покрыть долг, который Бурлаков взял под пятнадцать процентов в месяц, и при этом остаться в живых, магазину нужно было ежедневно продавать хотя бы тридцать дисков. Как гласит история, в первый день было реализовано всего шесть пластинок. Во второй – восемнадцать.

“У моих партнеров-одноклассников появилась мысль, что это – конец, – улыбается Бурлаков. – Настроение было на нуле. В этот момент в парфюмерный отдел вползла бабушка и начала выбирать дезодорант – ей, скорее всего, не нужный. И тут я говорю партнерам: „А если я ей сейчас продам пластинку, вы поверите, что не все безнадежно?“ И они мне так скептически отвечают: „Ну продай!“ Я тут же втюхал ей какой-то русский сборник, после чего все воспрянули духом. В следующую смену мы реализовали уже двадцать семь пластинок, а через полгода продавали по двести дисков ежедневно”.

Вдохновленный стартовыми успехами, Бурлаков занял под проценты очередные пять тысяч и направился в Москву закупать модные диски. Леня чувствовал, что ему надо развиваться дальше. В Приморье он достиг всего, чего мог добиться бизнесмен, специализирующийся в такой иррациональной сфере, как российская рок-музыка.

Столица бывшему диджею с Дальнего Востока пришлась по душе. “Москва – это большой базар, – делился первыми впечатлениями с земляками наш герой. – Ходишь по рядам, выбираешь товар. Если есть деньги – покупаешь. Если нет – можно взять в долг, а потом отдать. Если тебе этот товар в принципе не нужен, но ты хочешь, чтобы он у тебя был, – тогда начинаешь думать. И появляются хорошие мысли”.

Через несколько месяцев Бурлаков в свойственной ему манере принялся навязывать этому городу свои законы. Не без труда ориентируясь в незнакомой обстановке, он уверенным голосом говорил своим владивостокским шоферам: “В Москве, если не знаешь дорогу, всегда поворачивай направо”. Водители в подобный экстремизм не врубались и поэтому менялись каждые пару месяцев – чаще, чем у Ксении Собчак.

Со временем Бурлаков не на шутку вгрызся в пластиночный бизнес, осуществляя поставки западных дисков во Владивосток еще до того, как они прошли растаможку в Москве. Он наладил четкую систему сбыта, благодаря которой, к примеру, новый альбом U2 продавался во Владивостоке в тот же день, что и в Дублине. Видя такую нечеловеческую активность, московские дистрибьюторы кусали локти…

Вскоре рисковый коммивояжер обзавелся собственной точкой на “Горбушке”, изучая рынок компакт-дисков практическим путем. И в какой-то момент наш пилигрим понял, как выдохнул: впарить в этой стране можно все. Стоя на промозглом ветру и продавая компакты безнадежной группы “Старый приятель”, он вспомнил про незнакомую бабушку из Владивостока, которая хотела приобрести дезодорант, а купила сборник поп-музыки. Вспомнил, как в средней школе вжучил по двойной цене учительнице сапоги Salamander. Вспомнил, как на Приморском телевидении при помощи бесплатной рекламы продавал тоннами аудиозаписи. И тогда Леня понял: все зависит от того, не что продавать, а как продавать.

И напала на Бурлакова лютая тоска. Он не мог ответить на вопрос, почему торгует “всяким отстоем”. Чувствуя в себе потенциал Малкольма Макларена, Леня не понимал, почему у него на лотке не лежат диски любимых владивостокских групп: “Депеша”, “Туманный стон”, “Опиум”, “Третья стража”, “Мумий Тролль”. Групп, которым он реально помогал в далекие восьмидесятые. Групп, которым он построил “Dekada Studio”, скоммуниздив со стройки кирпичи и разведя собственное мореходное училище на сумасшедшую сумму в 70000 советских рублей.

Это были сущие вопросы-наказания, на которые в голове у Бурлакова не существовало ответов. И вскоре, словно по мановению волшебной палочки, он неожиданно встретил своего школьного приятеля Илью Лагутенко. Когда-то у них была суперпопулярная на Дальнем Востоке группа “Мумий Тролль”. И хотя талантливый Илья жил в Лондоне, а сам Леня – в Москве, эмоциональная почва для грядущих подвигов была готова.

…Вся эта история больше похожа на легенду. Как-то раз, плавно дефилируя по Тверской, владивостокский коммерсант увидел в толпе знакомое лицо. Он не поверил собственным глазам – ему навстречу собственной персоной двигался Илья Игоревич Лагутенко, который уже несколько лет проживал в городе Лондоне. Если бы бронзовая кобыла под Юрием Долгоруким чихнула, Бурлаков, наверное, удивился бы меньше. Дело было зимой 96 года.

Лохматый и по-модному всклокоченный Лагутенко, одетый в приталенный китайский военный китель, выглядел на фоне всунутого в лыжный свитер Бурлакова настоящим лондонским денди. В столицу Илья прибыл не от хорошей жизни – одна из московских фирм задолжала ему деньги за брокерские услуги, и их необходимо было срочно экспроприировать.

Неожиданная встреча со школьным другом взорвала атомный мозг Бурлакова. Он вспомнил начало 80-х, когда они вместе с Ильей создали “Мумий Тролль”. Звонкий голос Лагутенко, поющий о том, что “ночь прекраснее дня”, звучал на торговых кораблях, в уссурийской тайге, на волнах японского и финского радиоэфиров. Красавицы-яхты бороздили Тихий океан, лихие скейтбордисты рассекали по притихшим микрорайонам, а в их привезенных из Японии плеерах звучали хиты “Мумий Тролля”. Затем Лагутенко уехал в Китай, а после в Англию, лишь изредка делая наброски новых песен. С владивостокскими друзьями он не виделся около пяти лет.

…На следующий день воодушевленный судьбоносной встречей Бурлаков устроил Илье специфическую экскурсию по Москве, показывая новые заводы компакт-дисков, оптовые склады пластинок, рынок на “Горбушке”. Леня блистал энциклопедическими знаниями и сыпал цифрами, рассказывая Илье, какими гигантскими тиражами продаются новые альбомы Пугачевой и Меладзе. Его глаза блестели, как паркет в Кремлевском дворце, а руки описывали концентрические окружности. Бурлакову надо было любой ценой убедить Лагутенко, в талант которого он свято верил, войти второй раз в ту же реку.

“Не пора ли нам подумать о новом „Мумий Тролле“?” – накачивал школьного друга Бурлаков, сидя на дне рождения у знакомого пирата в клубе “Табула Раса”. Лицо Лени выражало неподдельную страсть. Лицо Ильи недоверчиво внимало. И сомневалось...

На вопрос Бурлакова, делал ли Лагутенко что-нибудь в последние годы, хитмейкер “Троллей” ответил: “Ну делал… Только кому это все надо?” Тогда морально готовый на любые аферы Бурлаков запустил в ход последний аргумент: “У меня есть деньги, чтобы записать в Лондоне пять-шесть песен”. В беседе зависла пауза. “Давай сделаем по-другому, – ответил после некоторых раздумий вокалист “Троллей”. – Мы найдем еще деньги, одолжим, в конце концов, но запишем альбом целиком”.

Со стороны это уже напоминало торг. Прогресс в переговорах был налицо. Как бы там ни было, вскоре процесс пошел.

Почувствовав поддержку, Илья начал писать Лене эмоциональные письма, которые отсылал факсом в Москву. Интернета еще не было, разговаривать по межгороду было дорого. Зато в эпистолярном жанре будущие компаньоны добились заметных успехов. Одна из идей Лагутенко выглядела следующим образом: “Я хочу соединить вместе Lighting Seeds, Space, Sleeper, Dubstar, Cardigans, Edwyn Collins, Squeese, Garbage + Blur, ABBA, Amanda Lear, Sex Pistols… Я хочу добиться (а может, это и получится) неповторимого „Мумий Тролля“. Плагиатор из меня, ты знаешь, никудышный… Своих идей миллион, но я – человек нерешительный”.

Решительности можно было одолжить у Бурлакова. С запасом. Вспомнив о том, что у него в Москве есть знакомый журналист Кушнир, он приехал ко мне в гости и убедил помогать будущей владивостокской рок-сенсации. Леня ангажировал меня заниматься пресс-поддержкой еще не существующего альбома и параллельно не давал расслабиться Илье, чуть ли не ежедневно забрасывая его пожеланиями присылать новые песни.

Через несколько недель Илья прислал композицию “Вдруг ушли поезда”. Прослушав строчку “никогда не любим, не забыт, не открыт”, Бурлаков вдруг понял, что новый “Мумий Тролль” неизбежен.

Следующая присланная Лагутенко кассета содержала брит-поповскую композицию “Кот кота”, написанную еще в Китае “Девочку” (со словами “пьет своих девчонок сок”) и странноватую песенку “Утекай”, напоминавшую шлягер Пугачевой “Улетай, туча”. “Услышав „Утекай“, я просто выпал в осадок, – вспоминает Леня. – Попросту умер. Когда я рассказывал людям про новый „Мумий Тролль“, я начинал беседу с прослушивания „Утекай“. А Илье после этого я сказал: „Делай что хочешь! Я вообще не буду влезать ни в твою музыку, ни в твои тексты… Но если этот альбом провалится, мы с тобой встретимся через десять лет“”.

Надо хорошо знать Бурлакова, чтобы понимать, кто именно послужил прототипом пословицы “обещать – не значит жениться”. Как только Леня решил не редактировать тексты, он тут же заставил всех знакомых написать на присланные Ильей песни рецензии, которые моментально отправлял в Лондон.

Бурлакову грело душу, что вокалист “Троллей” начал прислушиваться к мнениям друзей. “Со мной Лагутенко советовался, поскольку считалось, что я – эксперт по компакт-дискам и как будто бы знаю, что именно надо продавать, – вспоминает Бурлаков. – К ребятам Илья прислушивался, потому что его, наверное, пообломала судьба, и он научился ценить чужое мнение. Раньше у него этого не было”.

Незадолго до начала сессии Лагутенко написал часть нового боевика “Владивосток 2000”. Послушать его мы толком не успели – со слов вокалиста “Троллей”, песня была о том, как Владивосток катится в … Мол, конец света оттуда и начнется. А еще за неделю он прислал в Москву письмо, которое порадовало меня творческой свободой и здоровой наглостью.

“На подпевках у нас будут английские девчонки, которые хором станут повторять куплеты на ужасном русском языке с акцентом, – писал Илья. – В первом клипе нам надо снять настоящих трансвеститов, целующихся парней, скучающих проституток. Такая мы, б… шокирующая группа. А вы чего хотели?”

Мы хотели, чтобы быстрее стартовала запись. Когда у Лагутенко набралось десять новых песен, Бурлаков засел за калькулятор. По скромным подсчетам, для записи альбома надо было найти порядка тридцати тысяч долларов. Поиски денег Леня начал с себя, как Горбачев – перестройку. Бурлаков вложил в процесс все свои заработки за последний год, легко разорив собственный пластиночный магазин (“если бы не предновогодние продажи, нам было бы трудно”) и заложив квартиру. В августе 1996 года он выехал к Илье для записи альбома “Морская”. Как сказал бы вождь Мао, портрет которого висел в лондонской квартире Лагутенко, “огонь по штабам начался”.

2. Слушая радио

Когда Бурлаков улетал в Лондон, он сказал на прощание: “Кушнир, ты не поверишь – с нами в „Alaska Studios“ будет работать звукорежиссер по имени Санни, которая записывала дебютный альбом Трики”.

Это был красивый ход. Я очень любил “Maxinquaye”, поэтому от восторга чуть не потерял дар речи. И еще я остро почувствовал связь времен и цивилизаций. А также то, что вскоре у владивостокских авантюристов начнутся сплошные приключения. Я даже не догадывался, насколько был близок к истине.

Вскоре выяснилось, что студийная команда, которая должна писать альбом “Морская”, строго говоря, не имеет отношения к группе “Мумий Тролль”. Кроме клавишника Алика Краснова, все владивостокские музыканты идею о реанимации “Троллей” проигнорировали, назвав ее “полным безумием”. Они были взрослыми и обеспеченными людьми – с семьями, на престижных должностях и на престижных машинах. В такой ситуации каждому, как говорится, свое…

Собака лает – караван идет. Гитарист, саксофонист и ритм-секция искались непосредственно в Лондоне. В частности, на роль басиста оказался приглашен полуполяк-полугрузин по имени Алик Джигия, которому суждено было стать главным действующим персонажем первого дня записи. В конце смены Джигия медленно встал со стула, подошел к английскому барабанщику и, сверкая по сторонам грузинской аурой, медленно произнес: “Если ты будэш так стучать, я твоими палочками выколю тэбэ глаза. Прямо сычас”.

После чего, отодвинув локтем звукорежиссера, поменял положение ручек на микшерном пульте. Мол, звук – полное говно. Саундпродюсер Санни, которая до этого искрилась ощущением собственной значимости, молча встала, поправила юбку и, пробормотав себе под нос что-то на тему “крэйзи рашн”, вышла из студии в ночь. Больше ее никто не видел…

Лагутенко часто везло на хороших людей. На следующий день хозяин “Alaska Studios” сообщил, что найден звукорежиссер по имени Крис Бенди, который, как выяснилось впоследствии, был буквально рожден для “Троллей”. Крис работал от зари до зари, но, что самое главное, он кожей чувствовал Илью.

“Мы не знали послужного списка Криса и даже не догадывались о том, что он сотрудничал с The Cure и Duran Duran, – вспоминает Бурлаков. – К концу работы над „Морской“ Крис выучил транскрипцию слов песни “Девочка”, но так до конца и не понял, почему эта композиция заставляет его петь, плакать и смеяться одновременно”.

Чтобы не искушать судьбу, с неугомонным Аликом Джигия пришлось срочно расстаться, и все басовые партии на альбоме сыграл русский музыкант Игорь Тимофеев. Конфликтов в студии больше не было, и в начале сентября 96 года запись “Морской” была завершена.

На следующий день Бурлаков вместе с Ильей оказался на передаче Севы Новгородцева “Севаоборот”. Я слушал этот эфир в Москве, и когда на волнах Би-би-си раздались фразы на китайском языке, у меня возникло ощущение, будто на радиоприемнике сбилась настройка. Ни фига не сбилась. Это Илья на английской радиостанции пропагандировал русский рок-н-ролл на китайском языке.

“А вам Китай нравится?” – спросили у Лагутенко редактора Би-би-си. “Мне очень нравится…” – начал отвечать Илья. “И мне”, – жизнерадостно перебили вокалиста “Троллей” хозяева студии. Больше его никто не слушал, а Лагутенко не имел дурной привычки перебивать старших.

Разбавляемая звоном бокалов беседа пошла обо всем на свете – от Марса до Маркса, от Ричарда Брэнсона до владивостокских гастролей ВИА “Добры молодцы”. В какой-то момент передача незаметно превратилась в бенефис Леонида Владимировича. Он сумел переговорить не только Севу Новгородцева, но и его соведущих. В полемическом азарте Леня про Илью совсем забыл.

“Я – русский Ричард Брэнсон, в будущем, конечно. – Промоутера “Троллей” несло по коротким волнам мирового эфира. – Я взял себе жизнь Брэнсона за основу… Мы с ним не знакомы, но то, как он продает компакты, мне очень нравится. Я изучал его опыт, когда в 93-м году впервые попал в Англию – конкретно в Бристоль и Эдинбург. И когда все наши моряки шастали по супермаркетам, я посещал музыкальные магазины – изучал, как можно продавать компакт-диски…”

Когда мне подарили кассету с записью этого эфира, я часто ставил его сотрудникам – в качестве примера, как делать не надо. Лагутенко – по идее, главный герой программы – практически всю передачу был вынужден молчать. Я понял это не сразу, а лишь спустя некоторое время, когда жизнь распорядилась раскручивать “Морскую”. Про название альбома в эфире не было сказано ни слова. А зачем? Позиционирование “Троллей” отсутствовало как класс. Как подавать “Морскую” в медийной среде и как продвигать группу на рынок, было непонятно. Ни Бурлакову, ни Лагутенко, ни мне.

…Вернувшись в сентябре из Лондона, Леня вручил мне хромовую кассету с записью “Морской” и сказал, что планирует выпустить “Троллей” в октябре на кассетах и в ноябре – на компакт-дисках. То есть где-то через месяц-полтора. Откуда взялись эти сроки, я в принципе понимал. Это были дни рождения Лагутенко и Бурлакова соответственно. Даты были абсолютно нереальные, но я решил не спорить. “И каким тиражом ты собираешься выпускать альбом?” – скептически спросил я. “Ну, тысяч десять-пятнадцать”, – задумавшись, изрек Бурлаков.

Я решительно возразил, что продать 15000 экземпляров неизвестной группы “Мумий Тролль” невозможно – ни физически, ни химически. “Ва-Банкъ”, “Телевизор” и Настя Полева продавали в то время от 3000 до 5000 компактов. Данные были точные – во всех лейблах у меня работали друзья, которые не имели дурной привычки хранить коммерческие тайны. “Если так рассуждать, то можно напечатать тысячу дисков и все их пораздарить”, – раздраженно пробормотал Бурлаков.

Наша беседа проходила на высоте 9000 метров – на борту самолета Москва—Владивосток. Мы направлялись на крупномасштабный рок-фестиваль “Владивудсток’96”, где вместе с “ДДТ”, “Аквариумом”, “Туманным стоном” и несколькими гранжевыми группами из Сиэтла был заявлен “Мумий Тролль”.

На родину героев мы везли две новости: хорошую и плохую. Позитив заключался в том, что у нас был записан шикарный альбом “Морская”, который с нетерпением ожидали все местные радиостанции. Негатив – “Тролли” на фестивале выступить не могли по банальной причине отсутствия у Лагутенко концертного состава.

Изначально предполагалось, что вместо группы прилетят Бурлаков с Кушниром, типа все в белом, и начнут давать интервью – мол, какой классный альбом записал “Мумий Тролль”. С точки зрения Бурлакова, раскруткагруппы должна была начаться именно с Дальнего Востока. Мне эта идея нравилась, поскольку появлялась возможность слетать к знакомой журналистке Наташе, с которой у меня за пару лет до этого был чумовой роман. Совмещая приятное с полезным, я также планировал подзарядиться местной энергетикой, о которой Бурлаков прожужжал мне все уши.

…Первое впечатление от Владивостока напоминало картины ранних импрессионистов. Город – где было развито романтическое начало, где в центре плещется море, а набережная усеяна стройными девушками в мини-юбках, где лимонник уже не лимон, но еще не конопля, – казалось, жил по своим приморским законам. Я искренне попытался их понять и почувствовать. Я жаждал впечатлений – я их получил. Выше крыши.

В первый же вечер, во время просмотра пиратской видеоверсии новехонького фильма Пола Верхувена “Showgirls”, во всем микрорайоне вырубили свет – точно так же, как поется в песне “Владивосток 2000”. В итоге вместо фильма я начал подзаряжаться разливным американским вином – из картонных коробок с краником, которых в Москве тогда днем с огнем было не найти. Компанию мне составила симпатичная продавщица из бурлаковского магазина. Нам было хорошо. О работе никто не думал.

Теплый приморский ветер сносил мне крышу. Остановиться перед местными соблазнами оказалось невозможно – поэтому про все последующие события я узнал исключительно из рассказов очевидцев. От них я услышал, как оказался на сцене стадиона – аккурат в момент исполнения Шевчуком песни “Фонограммщик”. От ментовской кутузки меня спасло лишь журналистское удостоверение газеты “Известия”.

Мне старались не рассказывать, как глубокой ночью я поставил пластмассовый электрический чайник на газовую плиту и уверенно зажег конфорку. Наверное, меня просто жалели. Но то, что осталось от чайника, мне попытались всучить в аэропорту в качестве инсталляции – вдруг на подмосковной даче пригодится…

Затем мне поведали, как после бессонной ночи мы с Бурлаковым посетили прямой эфир на “Radio New Wave”. Блок, посвященный “Троллям”, мы отпиарили выше всяких похвал. Я понял, что Лагутенко в этом городе знают, поэтому нам оставалось только разжигать огонь всенародной любви. Что мы и сделали, прокрутив “Морскую” целиком. Леня не растерялся и притащил с собой небольшую шпаргалку – типа самодельного пресс-релиза, который он с выражением зачитывал в эфире. Это был такой добрый и наивный текст, несколько строк из которого зацепили даже меня.

“Театральность голоса Лагутенко наполнена отнюдь не мхатовскими интонациями, – вещал Бурлаков на все Приморье. – Пустив его к себе в душу, вы становитесь его рабами и в этом видите смысл сего. Ибо через грязь, через боль сердца вы, как феникс из пепла, восстаете в новой божественной красе своей души. И происходит это всего за сорок семь минут – время, пока длится „Морская“… Новый альбом „Троллей“ – это очередной разворот на 182 градуса, и надеюсь, сегодня стрелка успеха снова вернется к отметке 1985 года. Но это будет новая музыка для новых людей XXI века…”

Речь Бурлакова произвела на окружающих сильное впечатление. Самое время было сделать паузу и скушать Twix. Но беда Лени состояла в том, что остановить его в прямом эфире практически невозможно. Будь то Би-би-си или “Radio New Wave”. Поэтому через несколько минут Леонид Владимирович ринулся учить жизни местных музыкантов: “В России рок-н-ролл надо исполнять на родном языке! И передайте, пожалуйста, группе „Тандем“, что до тех пор, пока они не запоют по-русски, я ими заниматься не буду…”

В целом все было бы ничего, но в какой-то момент словоохотливая диджейка Алена рискнула узнать мое мнение на тему только что завершившегося рок-фестиваля “Владивудсток’96”. Зная, что через три часа у меня самолет, я раньше времени поверил в собственную безнаказанность и решил оторваться. Наследить, так сказать, на прощанье. И прогнал телегу о том, что в отсутствие “Троллей” фестиваль, в общем-то, превратился в гранжевую вакханалию – особенно во время выступления группы “Аквариум”.

Сказал, что когда Гребенщиков вышел на сцену, тень Курта Кобейна мрачным облаком нависла над приморским стадионом. К чему я гнал все эти мистические ужасы, не знаю. Наверное, выдергивался перед владивостокскими журналистками. Единственное, что меня хоть немного оправдывало, – это то, что я и близко не догадывался о степени популярности “Radio New Wave”.

В этот пикантный момент группа “Аквариум” ехала на тот же рейс, на котором должен был лететь и я. В гробовой тишине они внимательно выслушали по автобусной радиоточке весь этот бред и мрачно встретили меня через час в холле аэропорта. Их обветренные продолжительным туром лица искажали недобрые улыбки. И не надо злорадствовать – лично мне в тот момент было невесело.

Пора подводить итоги. В целом мне крупно повезло. Сейчас я не могу не отдать должное Гребенщикову, который мои музыковедческие радиоизыски не без иронии отслушал. И в какой-то степени оценил.

Я не могу не отдать должное терпению Бурлакова, который молча лицезрел, как за день до этого я штурмовал семиметровый забор стадиона, чтобы вернуться на рок-фестиваль после собственной пожизненной дисквалификации. Заходящее в Тихий океан солнце освещало мои мутные глаза.

Я не могу не поблагодарить гостеприимного Рому Самоварова – хозяина пострадавшего чайника, которому это новейшее чудо техники привезли из дружественного Китая. Тогда это был настоящий дефицит, жестоко уничтоженный пьяным московским культуртрегером. Вывод был один – теперь перед городом Владивостоком я оказался в большом и неоплаченном долгу. Не раскрутить “Мумий Тролль” я попросту не имел морального права. И работа закипела.

Вскоре мне удалось договориться с бывшим басистом “Наутилуса” Димой Умецким об эфире на “Эхе Москвы” – в рамках его авторской передачи “Танцы с волками”. В итоге два бывалых партизана Бурлаков и Кушнир пришли на радиостанцию с безобидной целью рассказать про запись в Лондоне и под шумок прокрутить несколько песен из “Морской”. Но уже через пару минут выяснилось, что наших радиослушателей на мякине не проведешь. Звоня в прямой эфир, они не скрывали своего раздражения. “Это же русская группа! – надрывался какой-то майор в отставке. – Почему там нет русских мелодий? Это просто какой-то ужас! Это кошмар!”

Аналогичных звонков было немало. Мне запомнился пронзительный монолог интеллигентной Нины Викторовны, которая искренне жаловалась, что, несмотря на два высших образования, она в этой музыке ничего не понимает. Судя по всему, от этого факта ей было плохо и дискомфортно.

Умецкий пытался переубедить слушателей, но его аргументы нельзя было назвать неотразимыми. Что-то из серии: “не нравится – не слушай”. Подобная нетерпимость оказалась для него полным сюрпризом, к которому он был явно не готов. В итоге каждый второй звонок заканчивался тем, что голос слушателя на пульте плавно уводили из эфира.

Нас с Бурлаковым подобная реакция тоже застала врасплох. Слишком далеко мы оказались не только от прессы, но и от народа. Пора было возвращаться на землю.

На земле поводов для оптимизма оказалось немного. Издавать “Морскую” никто из лейблов не торопился: ни “Polygram”, ни “General Records”, ни “Союз”, ни “FeeLee”, ни “Rise Music”. На этих фирмах считалось, что “Мумий Тролль” – это такой незаконнорожденный ребенок – уже не рок, еще не поп. И что с ним делать, непонятно. Казалось, вся страна спит крепким сном, и мечта Бурлакова выпустить “Морскую” на свой день рождения 21 ноября 1996 года так и осталась несбыточной.

“Мой менеджер переговорил с большим количеством представителей звукозаписывающих компаний, – вспоминал впоследствии Лагутенко. – Больше всего мне понравилось выражение: „Вы – неформатная группа. Вы у нас ни под какой формат не подходите“”.

Практически это выглядело следующим образом. Бурлаков приносил кассету “Морской” на лейбл. Там ее либо теряли, либо не обращали внимания, либо сразу выбрасывали в мусорное ведро. Такой вот бизнес по-русски. Лидер кассетных продаж – фирма “Союз” – даже провела “совет директоров”, в результате которого “Морскую” решили не выпускать – соотношением голосов “три к одному”. Позднее президент “Союза” Виталий Петрович Беляков рвал и метал, пытаясь узнать, кто же из его сотрудников проголосовал “против”. Я знаю их имена. Сегодня они – учредители и президенты крупных пластиночных лейблов.

3. Морская мина

Поверив, что рано или поздно дебютный альбом “Троллей” все-таки рванет, я начал называть его не иначе как “Морская мина”. Но при этом общая ситуация вокруг группы складывалась трагикомическая. С одной стороны, у нас было твердое ощущение, что “Мумий Тролль” ничуть не хуже модных в ту пору неоромантиков вроде “Мечтать”, “Мегаполиса” или “Свинцового тумана”. С другой стороны, несмотря на несанкционированную популярность “Морской” во Владивостоке, в Москве альбом никому не был нужен. К примеру, приятели Бурлакова из фирмы “CD Land” в группу не верили и не решались субсидировать рекламную кампанию, лишь периодически выделяя небольшие суммы в беспроцентный долг. И на том спасибо.

Слегка романтичный Бурлаков начал потихоньку звереть. От людской тупости, от духовной лени, от нелюбознательности. Как-то раз он позвонил на один крупный лейбл с просьбой поставить в их сборник боевик “Владивосток 2000”, который лидировал в хит-парадах сразу нескольких приморских радиостанций. Ему жестко ответили, что лейбл не работает с малоизвестными группами. “Ну, не хотите работать – не работайте, – подумал Бурлаков. – Ваши проблемы”.

И все-таки надо было что-то делать. Или печатать на пиратском заводе подарочный тираж в пару тысяч экземпляров, или продолжать борьбу. И Леня стал на тропу войны.

“Когда ты общаешься с людьми, ты говоришь с ними, словно бандит”, – укоряли Бурлакова знакомые. “Я не бандит, – отвечал им менеджер “Троллей”. – Просто у нас во Владивостоке у всех такой акцент”. Шутил он или говорил серьезно, было непонятно даже мне.

В тот момент Бурлаков максимально сконцентрировался. Вместо выпуска пластинки он заказал несколько тысяч кассет с четырьмя песнями: “Девочка”, “Забавы”, “Утекай” и “Новая Луна апреля”. На обратной стороне обложки были написаны контактные телефоны московских радиостанций. Мол, если вам понравятся эти песни, звоните – просите, чтобы их поставили в эфир…

Дистрибьюцию кассет Бурлаков придумал просто уникальную – он собственноручно начал раздавать их на “Горбушке”. В холод и зной, утром и вечером, по субботам и воскресеньям.

Поскольку название “Мумий Тролль” никому ничего не говорило, Леня подкупал “горбушкинских” меломанов другим. “Известный звукорежиссер The Cure Крис Бенди спродюсировал в Лондоне альбом группы из Владивостока! – вопил он во всю ивановскую и совал кассеты каждому встречному. – Берите бесплатно! Настоящая халява!”

Обитатели “Горбушки” активно реагировали на три ключевых слова: Лондон, The Cure, бесплатно. Задолго до введения в России технологии рекламных распродаж в их мозгу огненными шарами взрывалось слово “халява”. Они из жадности брали у Бурлакова кассеты, слушали их дома и даже звонили на радиостанции. Со временем программные редактора начали офигевать от подобной популярности “Троллей”, не догадываясь, из какого места у нее растут ноги.

Дальнейшие события разворачивались еще более детективным образом. Сейчас объясню. Одна из “горбушкинских” кассет попала на стол к президенту компании “Rec Records” Александру Шульгину. В тот момент “Rec Records” были, что называется, мэйджорами и успешно конкурировали с “Союзом”. В их каталоге находились многие российские хедлайнеры – от певицы Валерии и группы “Мечтать” до “Алисы” и “Иванушек International”.

У фирмы Шульгина были отличная региональная дистрибьюция и – что самое главное – эфирное время на крупнейшем федеральном телеканале ТВ-6. Как это время использовать, Шульгин эффективно продемонстрировал на примере песен “Тучи” “Иванушек” и “Словно летчик” группы “Мечтать”, которые крутились на ТВ-6 беспрерывно. После такой телеактивности артисты автоматически попадали в радиоэфиры. Другими словами, бизнес на “Rec Records” велся толково и структурированно. Попасть в каталог к Шульгину мечтали сотни молодых артистов. Удавалось, естественно, единицам.

Как именно кассета с “Мумий Троллем” очутилась у Шульгина, доподлинно неизвестно. Но, прослушав песню “Утекай”, Александр Валерьевич не на шутку впечатлился. Еще больше его зацепила фраза, легкомысленно напетая Ильей в песне “Кот кота”: “Водку любишь? Это – трудная вода”. Как бы там ни было, вскоре в телефоне у Бурлакова раздался голос Шульгина: “Я послушал кассету „Морской“. Приезжай прямо сегодня! Будем подписывать контракт”.

В этом “звонке с небес” был сильный элемент спонтанности. За несколько дней до этого Шульгин насмерть разругался с группой “Мечтать”. И, по-видимому, решил их проучить, явив миру новых “Мечтать”. Тут и попался ему “Мумий Тролль”.

Наведя справки, Александр Валерьевич выяснил, что к нему в руки плывет удача нечеловеческой силы. Оказалось, что практически все русские лейблы эту кассету непостижимым образом проебали. Другими словами, группа до сих пор относилась к категории “неподписанных”. И глава “Rec Records решил рискнуть.

Слегка офигевший от стремительности происходящих событий Бурлаков все-таки успел позвонить мне с дороги – кассета “Морской” понравилась Шульгину! Мол, еду на встречу – беседа начнется через двадцать минут. Я тоже офигел, но пожелал удачи и настоял на том, чтобы после завершения переговоров Леня мне перезвонил.

Два часа ожидания казались вечностью. Наконец Бурлаков вышел на связь, и я узнал правила игры. Шульгин был готов возместить все средства, затраченные на запись альбома. Это звучало серьезно. Дальше начиналась взрослая жизнь: съемки клипов, ротации, туры, “Максидромы” и хит-парады. Одним словом, сказка. О цене этой сказки и процентных отчислениях выпускающей фирме мы в силу неопытности не задумывались.

…Последующие два дня прошли у Бурлакова в жестких переговорах. Но не с Шульгиным, как вы сейчас подумали, а с Лагутенко. В факсовой перестрелке Москва—Лондон / Лондон—Москва делились цифры грядущих доходов. Это были длинные эмоциональные разборки старых друзей-земляков. И если бы в тот момент они не пришли к общему знаменателю, подозреваю, ничего бы не было вообще. И даже Александр Шульгин с его медиаресурсами в этой ситуации не помог бы.

На решающей стадии переговоров Бурлаков вынул из камзола два припрятанных “на черный день” аргумента. Первый из них звучал примерно так: мол, не хер было Илье бросать красное знамя “Мумий Тролля” и сваливать в начале 90-х в Китай. Поэтому, писал Леня, с 91-го по 96 год группа – по воле Лагутенко – фактически не существовала. В качестве контрпримера приводился Костя Кинчев, который жил только “Алисой” и поэтому всегда был в тонусе – кто бы в его группе ни выпрыгивал из окон. Результат подобной последовательности был налицо – сегодня “Алиса” воспринималась как самая востребованная рок-группа в стране...

Второй аргумент: если Илья не примет условия Бурлакова, то переговоры с Шульгиным Лагутенко будет вести самостоятельно. А Леня займется раскруткой владивостокской группы “Туманный стон”. “Мумий Тролль” раскрутил, раскрутит и “Туманный стон”. Как известно, когда Леню прижимала судьбинушка, он не брезговал никакими терапевтическими методами.

Не знаю, что происходило в голове у Лагутенко, но в итоге он согласился на условия Бурлакова. В самом конце 96 года контракт между лейблом “Rec Records” и группой “Мумий Тролль” был подписан.

24 апреля 1997 года – ровно через два года после открытия пластиночного магазина во Владивостоке – альбом “Морская” увидел свет. Утром этого дня меня разбудил неожиданный звонок в дверь. Я открыл.

На пороге стоял сияющий, словно начищенные гуталином офицерские сапоги, Леонид Бурлаков. В руках он держал так называемое “коллекционное издание” “Морской”: с картонной коробочкой, роскошным буклетом и личной благодарностью мне. Что там говорить, Леня умел в нужное время и в нужном месте производить сильное впечатление.

И, что меня совсем тронуло, – только потом он поехал дарить пластинки Шульгину, Троицкому и Козыреву. Меня взяли не нефтедолларами. Меня взяли голыми руками.

…Выход “Морской” предваряли снятые Мишей Хлебородовым гениальные клипы “Кот кота” и “Утекай”, которые с утра до вечера крутились по ТВ-6. Вскоре эти песни стали ротировать ведущие радиостанции. В стране началась “мумиймания”. “Морская” мина таки бабахнула – через несколько месяцев тираж дебютного альбома “Троллей” превысил миллион экземпляров.

“Вероятно, скоро в московских травмпунктах увеличится число пациентов с покусанными локтями, – писала весной 97 года “Комсомольская правда”. – Из числа тех деятелей грамзаписи, которые, прослушав присланные им пленки, признали группу „Мумий Тролль“ бесперспективной и отказались заключать с ней контракт”.

В каждой шутке есть доля правды. Мне помнится, что, прочитав эту заметку, Ленька обрадовался, словно ребенок. Позднее, когда журналисты выстраивались в очередь за интервью к Лагутенко, Бурлаков доставал из толстой папки их разгромные рецензии на “Морскую”, которые они доверчиво писали Кушниру осенью 96 года. Затем лучезарно улыбался испрашивал, глядя прямо в глаза: “Это вы писали?”

Корреспондент читал свою беспощадную критику из серии “нам такой брит-поп не нужен”, и у него начинала ехать крыша. Человек оказывался буквально раздавлен – он приехал издалека на подмосковную базу “Троллей”, где ему прямым текстом говорят, что он – полный лох.

Вернее, не говорят – ему показывают его же собственный текст. “Боже мой, и почему я раньше был таким глупым и недальновидным?” – тяжело вздыхая, думал очередной знаменитый журналист. После чего начинал соображать, а каким образом эта “секретная” писулька попала к “Троллям”? Кто-то догадывался, кто-то – нет. Но после таких психоделических испытаний они общались с Ильей как шелковые. А Бурлаков вовсю радовался торжеству мировой гармонии.

…Пока вся страна слушала “Морскую”, Лагутенко с сессионными музыкантами засел в Лондоне записывать новые композиции. Дело было в июле–августе 97 года.

“Первая песня будущего альбома должна быть мощная, красивая, яркая, впечатляющая, избивающая, прощающая, истерично-кричащая, – писал Бурлаков Илье после того, как прослушал черновой вариант стартовой композиции “Доля риска”. – В общем, чтобы диджей точно повесился”.

“Я – самый неверующий в „Мумий Тролль“ человек, – сказал мне Бурлаков незадолго до отъезда в Лондон на новую студийную сессию. – Я в них до сих пор сомневаюсь”. Зная, что материал второго альбома очень сильный, Бурлаков мог позволить себе немного пококетничать.

…Ранним утром 21 августа 1997 года продюсер “Троллей” поехал не в лондонскую “Protocol Studios”, где писался альбом, а прямиком на Пикадилли. В этот торжественный день в продажу поступил третий альбом группы Oasis “Be Here Now”. По этому поводу Леонид Владимирович надел белую рубашку и встал в конец длиннющей очереди в “Virgin Megastore”. Магазин открывался на час раньше – именно в это время там начали продавать первые диски Oasis. Счастливую многонациональнуюочередь вовсю снимало английское MTV – это было романтичное время расцвета брит-попа…

С одной стороны, вся эта промо-экзотика Бурлакова впечатлила – мол, вот как надо проводить презентации! С другой стороны, из нового альбома Oasis он сразу же попытался слизать новейшие тенденции. А именно – утяжеленные композиции с плотным гитарным звуком протяженностью не менее пяти-шести минут. Все эти нововведения братьев Галлахеров “Тролли” попробовали применить в стенах “Protocol Studios”. Безупречный Крис Бенди был на высоте, поэтому вскоре я услышал в Москве эмоциональный телефонный звонок Бурлакова: “Ты знаешь, я думаю, это будет шоковый по звуку альбом! Это будет наш „Треугольник“!” Короче, Леня в очередной раз меня заинтриговал…

Альбом решили назвать “Икра” – после того, как Илья из ста предложенных Бурлаковым вариантов выбрал один. До поры до времени название решено было не афишировать.

Все шло четко по плану – до тех пор, пока не выяснилось, что к концу работы у владивостокских пилигримов закончились деньги. Увлекшись звуковыми экспериментами, группа превысила лимит студийного времени. А Илье предстояло записать несколько вокальных партий, а также сделать микширование и мастеринг. Причем не на “Мосфильме”, а в недрах “Exchange Studio”, где происходила финальная звуковая косметика альбомов Depeche Mode и Oasis.

Деньги на завершение лондонской сессии добывались всем миром. Моментально были поставлены на уши пол-Владивостока и пол-Москвы. Дело святое – друзья знали, что “Морская” писалась на сбережения Бурлакова, а “Икра” – на деньги Лагутенко, который с этой целью продал свой дом во Владивостоке.

До искомой суммы “Троллям” не хватало нескольких тысяч фунтов. Времени на размышления не было. Не колеблясь ни секунды, я незаметно вынул из толстой книжки “Достопримечательности столицы” часть сбережений родственников и под покровом темноты вручил пачку долларов жене Бурлакова. Как говорится, без лишних слов…

Мы запланировали, что конверт с деньгами передадут в Лондон знакомые журналисты-международники, которые надежно спрятали груз в коробку с тортом “Пражский”. Утром курьеры с контрабандным товаром успешно долетели до Лондона. Четвертого сентября 1997 года запись “Икры” была завершена.

Буквально на следующий день Бурлаков прилетел в Москву с оригиналом заветного альбома. Я перехватил продюсера “Троллей” по дороге из Шереметьево в Перово, где Леня тогда снимал квартиру. Меня разрывало на части от нетерпения: и что же там “Тролли” накропали в студии? На следующий вечеру Бурлакова намечалось массовое прослушивание “Икры”, но ждать целые сутки я не мог. Умер бы от любопытства.

Дома Бурлаков торжественно поставил черную хромовую кассету в магнитофон и врубил громкий звук. По хуй, что на дворе ночь. По хуй, что за стеной спят соседи. Мы сидели и не дышали. Как вообще можно дышать, если “пурпурно метеоры кровоточат” и “на Луне заблеяла коза”?

Дерзкий хард-рок обновленного “Мумий Тролля” размазал мой мозг по стене. Сверху тяжелым катком проехался толстый слой гитар. Барабанная бочка вбивала сознание в пол. “Морская” казалась теперь талантливым детским лепетом. Можно сказать, что если Лагутенко с Бурлаковым поставили задачу “шарахнуть током” и “трахнуть звуком” всех вокруг, то они ее с блеском выполнили. С массовым оргазмом на десерт…

Тексты вообще сносили крышу. Какие-то наркотические дельфины, зареванные ранетки, повесившиеся диджеи и слепые водители ввергли меня в состояние ступора. Можно сказать, накрыли с головой. В диско-песне про сайонару я четко расслышал слово “минет”, но ни капельки не удивился, а даже обрадовался подобной смелости. Я знал, что от креативного Лагутенко можно ожидать всего на свете. Хорошо – девчонки теперь будут краснеть. Такая вот милая провокация…

Часа в три ночи мы позвонили Илье, который с нетерпением ждал в Лондоне первой реакции. “Поздравляю! Классный альбом! Ну и как же мы все это богатство будем раскручивать?” – не без сарказма поинтересовался я.

“А что ты, собственно говоря, имеешь в виду?” – профессионально выставил защитный блок Лагутенко.

“А я, блядь, имею в виду, что вы записали великий рок-альбом, в котором есть всего два хита: „Не звезда“ и „Так надо“”, – грустно ответил я. Оглушенный футуристическим хард-роком, “Ранетку” и “Дельфинов” я просто не заметил. По-видимому, ждал чего-нибудь типа “Забавы-2” или “Утекай-2”. Все ждали. Не дождались.

Мне стало понятно, что работать с альбомом надо по каким-то другим правилам. Тем более что выход “Икры” планировался уже в ноябре, спустя всего полгода после появления “Морской”. Так до этого никто не делал…

Домой я возвращался под утро. Улицы были тихи и безлюдны, тускло светили фонари. Как пели друзья Ильи из группы “Туманный стон”: “Снова осень, пластилин, импотенты… как один”.

В ожидании открытия метро мне было о чем подумать. В четыре часа утра Бурлаков поведал мне новость, что клавишник Алик Краснов, записывавший “Икру” и “Морскую”, уходит из группы. Администрация дальневосточного филиала “Shell”, в котором он трудился, чувствуя, что теряет ценного сотрудника, предложила ему в качестве компенсации квартиру. И Краснов сломался. Это было нормально, поскольку тогда в “Троллях” “моментом истины” была дилемма: или группа, или квартира. И каждый решал ее по-своему.

4. Под крылом сильной компании

…Жизнь продолжалась, и самое время было вспомнить, что через месяц “Мумий Тролль” выезжает в супертур по стране. А концертного состава у Лагутенко все еще не было. Это выглядело очень по-русски – получить предоплату за десятки концертов, а потом начать набирать музыкантов. Во время летнего промо-тура по Приморью “Троллями” была обкатана ритм-секция: Сдвиг—Пунгин. Там же спонтанно нарисовалась 17-летняя бэк-вокалистка Олеся Ляшенко. К слову, очень в тему – женских вокальных партий на “Морской” и “Икре” было выше крыши.

Затем на дне рождения поэта Ильи Кормильцева Бурлаков почему-то вспомнил о недостающем гитаристе, а текстовик “Наутилус Помпилиуса” почему-то вспомнил, что у него такой гитарист, кажется, есть. Откуда-то из– под стола именинник достал черно-белую фотографию, на которой красовался похожий на кудрявого Диониса Юра Цалер. Лидер малоизвестной панк-группы “Птица Зу” не так давно перебрался из Первоуральска в Москву, где учил Кормильцева игре на акустической гитаре.

Пока мы с Бурлаковым не без волнения разглядывали кандидата на роль троллевского Джимми Пейджа, Кормильцев вспомнил, что у него в квартире валяется целый склад компакт-дисков “Наутилуса”, которые неплохо было бы продать – скажем, во Владивостоке. Два поэта договорились очень быстро – оптовая цена оказалась символической. Бонусом прилагался телефон Юры Цалера и его фотография – чтобы оперативно выслать Илье в Лондон. Как показали дальнейшие события, эта сделка была совершена поистине на небесах…

Еще через несколько дней московские приятели Бурлакова подогнали нам клавишника Дениса, по иронии судьбы жутко похожего на ушедшего из группы Алика Краснова, изображенного на обложке “Икры”. В итоге получалось, что как будто из группы никто не уходил и никто не приходил. Порой это напоминало сон, но в кратчайшие сроки кадровый вопрос оказался решен.

Затем в окрестностях подмосковной Балашихи была арендована двухэтажная дача, в которой происходили первые репетиции того, что критики назовут вскоре “концертным феноменом „Троллей“”. Дачу нарекли “Мумий Домом”, тут же придумав ей звонкую мифологию, – мол, находится она невдалеке от того места, где бросилась под поезд эксцентричная Анна Каренина. Журналисты весь этот бред не без удовольствия хавали. И они, и мы были довольны происходящим.

…Времени оставалось в обрез – Илья прилетал из Лондона буквально за неделю до начала тура. И тут Бурлаков проявил себя как тонкий психолог и менеджер высокого полета. В первую очередь ему надо было создать в коллективе рабочую атмосферу. Вначале он пролечил мозги Цалеру, который приехал на “военные сборы” со странным настроением – типа “раньше я занимался музыкой, а теперь работаю в группе „Мумий Тролль“”.

В лучших традициях российского педагогического искусства Леней была проведена беседа – с прослушиванием наиболее ярких образцов брит-попа в качестве саундтрека. Не прошло и трех дней, как Бурлаков донес до первоуральского сознания Цалера, что и в группе “Мумий Тролль”, оказывается, можно эволюционировать, исполняя и рок, и панк, и “новую волну”. Все зависит от первоначальной установки…

Затем Леня взялся за морально-боевую подготовку бывшего диджея и электронщика Дениса. Ему были приобретены специальные клавиши и картриджи последней модели, а в паузах между репетициями Леня играл с Денисом в “вопросы-ответы”. “Ты понимаешь, что выступаешь в составе группы, которая через десять лет станет легендой?” – пытал менеджер “Троллей” бывшего студента музучилища имени Гнесиных. Несмотря на нечеловеческую рассеянность, Денис кожей догадывался, что с Леней лучше не спорить. И вежливо соглашался.

…За сыгранность “Троллей” Бурлаков волновался в последнюю очередь – все-таки в группе собрались профессионалы с опытом гастрольной деятельности. Куда больше его тревожила нестабильность состава.

“Пока критики поймут, что во Владивостоке в 80-е выступала одна группа, „Морскую“ и „Икру“ записывала другая, а на сцене играет третья, пройдет как минимум полгода”, – задумчиво рассуждал Бурлаков. “Не вопрос, – радостно подхватывал я его очередную авантюру. – В конце концов, в качестве примера всегда можно привести „Аквариум“. Там кадровый вопрос вообще бьет все рекорды – только что они опять поменяли очередную ритм-секцию”.

На том и порешили. Когда в Балашиху приехал Лагутенко, и группа и мифология были в полной боевой готовности.

Перед выездом в тур мы провели небольшой медиатренинг с Ильей. Я предложил Лагутенко сыграть роль участника популярной телепередачи “Акулы пера”, которого журналисты попросят рассказать об отличиях между автором композиций группы “Мумий Тролль” и образами героев его песен.

Илья отнесся к заданию серьезно и выдал в ответ примерно следующее (цитирую по памяти): “Мое творчество не автобиографично, а виртуально. В песнях моделируется вторая реальность, в которой живут свои герои. С этими героями мы стоим на одной и той же платформе, только заходим в разные вагоны подошедшего поезда”.

Я половины не понял, но мне понравилось. При желании Илья умел произвести впечатление. Тут в нашу беседу вмешался Бурлаков, который внезапно заявил: “А мне бы хотелось как-то связать твой миф в России с мифом о Марке Болане во всем мире… Может, вам на концертах исполнять какую-нибудь кавер-версию из репертуара T.Rex?”

Илья отреагировал мгновенно: “Когда я стану рок-звездой международного уровня, я, возможно, спою песню „From Russia With Love“ – из кинофильма 60-х годов про Джеймса Бонда. А пока я буду петь свои песни”.

Для меня эта беседа двух школьных друзей оказалась познавательной. Главный вывод, который я сделал, – что и у Лагутенко, и у Бурлакова есть масса собственных идей. Настолько оригинальных, что они порой даже друг друга не слышат. Один говорит о Марке Болане, второй – о Джеймсе Бонде, но при этом как-то находят общий язык. Я понял, что, общаясь друг с другом, эти люди живут по своим законам. До поры до времени я решил в них не вмешиваться.

Вскоре у меня с Бурлаковым состоялись очередные финансовые торги. На повестке дня стоял вопрос оплаты работы пресс-службы. Я предложил Лене два варианта: тысячу долларов за линейную пресс-поддержку и полторы тысячи – за крупномасштабный пиар с активным креативом. К моему удивлению, Бурлаков согласился на более дорогой вариант. А ведь по меркам 96– 97 годов это были неплохие деньги. По идее, такие суммы должны были получать музыканты “Троллей” за месяц изнуряющих гастролей.

Суровая правда жизни раскрылась через пару недель. Я полагал, что буду зарабатывать эту сумму ежемесячно. Бурлаков был уверен, что это нормальные деньги “за весь пакет услуг”. Типа – до конца жизни. В итоге разобрались.

…Тур “Морская” начинался в октябре 1997 года концертами в питерском ДК Горького. Затем – Рига, Калининград, Минск, снова Питер, Москва, Одесса, Киев. Мы с Бурлаковым выехали в город на Неве разными поездами – чего-то там перепутали в спешке. Такая же суета сопровождала все первые концерты. “Тролли” играли выше всяких похвал, но из-за административной суеты времени пообщаться друг с другом у нас просто не было.

Как правило, на концертах Леня снимал “Троллей” на видеокамеру – с целью последующего анализа. Я же работал с журналистами, в паузах проводя через служебный вход музыкантов молодой группы “Сплин”, у которых не хватало денег на билеты.

Одни города сменялись другими, роскошные хоромы – скромными номерами. Иногда нам приходилось жить с Бурлаковым в двухместной комнате. Мне импонировало, что он не делал тайны из финансовой составляющей тура и делился необходимой информацией. Подобная доверительность не могла не окрылять, что, впрочем, не мешало нам периодически конфликтовать. Раньше подобного не было. Впрочем, раньше не было и подобного напряжения – в первый месяц в графике “Троллей” случались города, где приходилось играть по три концерта в сутки. Типа стадион + два ночных клуба. Так долго продолжаться не могло.

Первая стычка произошла в сравнительно благополучном Калининграде, когда на радиоэфир я повез Лагутенко вместе с бэк-вокалисткой Олесей. Леня был твердо уверен, что Илья в эфире справится один. Мне же казалось, что первые интервью Лагутенко дает пока не слишком убедительно. А 17-летняя Олеся своей наивностью умела очаровывать буквально всех, снимая ненужное напряжение.

Мы стояли с Бурлаковым у входа в гостиницу и, не стесняясь никого, орали друг на друга. Вопрос касался жизни или смерти – поедет Олеся на эфир или не поедет. Еще минута – и мы начали бы драться. Первым успокоился Бурлаков: “Если Олеся пойдет на эфир, ты не поедешь в Одессу и Киев”, – жестко сказал он.

“Отлично, – как бы обрадовался я, вовремя вспомнив рассказы Лени о том, что он никогда не был на Украине. – Посмотрим, как ты в одиночку будешь носиться по этажам киевского Дворца спорта! Посмотрим, как ты станешь организовывать там телеинтервью… Кстати, Леня, а на каком языке ты будешь общаться с журналистами? На украинском?”

Это был блеф чистой воды. Практически все киевские СМИ брали интервью на русском. Но из уст бывалого киевлянина проблема звучала правдоподобно. Бурлаков не на шутку задумался. Через день мы помирились.

Наше примирение заслуживает нескольких строк. Дело было в Минске. Коммунизмом от столицы Белоруссии веяло, как от бензоколонки – бензином. Невидимая машина времени перенесла “Троллей” в условный 1937 год. Вокруг нас жили такие же хорошие люди, как в довоенных кинофильмах, только сильно напуганные. Они просили нас громко не разговаривать, выразительно поглядывая по сторонам.

Я отнесся к этому как к галлюциногенному трипу. Но местным жителям, похоже, было не до шуток. Правда, наша минская пресс-конференция прошла настолько живо, что в газетах даже появились заголовки “„Мумий Тролль“ – Oasis белорусского масштаба”. После пресс-конференции мы с музыкантами сидели в одном из ресторанов и никоим образом не соблюдали диету. Даже не пытались соблюдать.

В разгар этой вакханалии я уткнулся носом в местную прессу. Дойдя до раздела новостей, я чуть не грохнулся со стула. Там черным по белому было написано, что наш тур-менеджер Спартак Гафаров, который сидел аккурат напротив меня, на днях со скандалом изгнан из группы “Агата Кристи”. За финансовую нечистоплотность.

Все стало ясно как божий день. Спартак был единственным человеком, который представлял интересы московских промоутеров тура. Поэтому я молча подошел к Бурлакову, протянул газету, ткнув пальцем в конкретную новость. Леня прочитал текст и молча пожал мне руку. Так мы с ним, собственно говоря, и помирились.

Произошло это на редкость вовремя. В ноябре у “Троллей” вышла “Икра”, концертную презентацию которой мы провели в “Пурпурном легионе” на Сходненской. Этой акции предшествовал легкий ажиотаж, связанный с игрой в зашифрованное название альбома. Это была великая тайна – даже я долгое время не знал правильного ответа, а на обложке диска вместо букв стояли пустые квадратики…

Замутив детскую “игру-угадайку”, Бурлаков вдохновенно интриговал журналистов: “Это очень легко. Слово из четырех букв, вы все это любите”. И акулы пера, не сговариваясь, радостно выкрикивали: “А, мы знаем, знаем! Это – секс!!!”

Название было рассекречено во время так называемой “Мумий ночи” на “Радио Максимум”, в течение которой в эфире прозвучали все песни из альбома. Вскоре “Икра” уже занимала верхние строчки в большинстве хит-парадов.

В это время у группы стартовал украинский тур. Мы не на шутку волновались: как известно, другая страна – другие законы. И приключения не заставили себя долго ждать. Они начались еще в Одессе, когда после ночного концерта к нам подвалили двухметровые братки – с предъявами из серии “какого хера вы играли пятьдесят пять минут вместо часа, за который мы забашляли бабки?”. В этот момент я представил себе, как куратор одесского казино танцевал под “Владивосток 2000” с включенным секундомером…

В итоге разобрались, пообещав в следующий раз сыграть на две песни больше. Спустя буквально пару минут Бурлаков и Лагутенко, наглухо позабыв о конфликте с окружающей средой, заперлись в гримерке и попытались вспомнить текст полузабытой песни “С Новым годом, крошка!”, которую Илья сочинил еще в армии. Я записывал их эксперименты с памятью на диктофон – судя по всему, у нас намечался новый концертный боевик.

В какой-то момент я взглянул на происходящее со стороны. Только что мы успешно отразили нашествие черноморских анацефалов и, жадно поедая бутерброды, тут же занялись творчеством. Казалось, нас не сможет разлучить даже стихийное бедствие. Это был какой-то расцвет доверительности – те запоминающиеся мгновения, когда один за всех и все за одного. Так мне в тот момент казалось.

…На следующий день нас ожидал фестиваль “Просто рок” – эдакий украинский “Максидром”, проходивший в киевском Дворце спорта. Тут все было на высшем уровне: состав участников, ажиотаж, организация и, естественно, интриги.

Это было первое выступление “Троллей” в Киеве. В тот момент они являлись самой модной игрушкой сезона и поэтому должны были играть последними. Но прилетевшие из Москвы менеджеры “Агаты Кристи” устроили по этому поводу скандал: либо их группа – хедлайнер, либо они не играют вообще. У организаторов не выдержали нервы, и они уступили требованиям “буревестников декаданса”. Наверное, сегодня не всем хочется об этом вспоминать, но это было.

На пафосной пресс-конференции выяснилось, что “Тролли” играют предпоследними. Узнав о снижении статуса, Бурлаков изменился в лице. В отличие от слегка пофигистичного Лагутенко для Лени подобные вещи имели важное стратегическое значение. Вдобавок ко всему мы узнали, что организаторы поменяли наши билеты с самолета на поезд, который уходил через сорок минут после концертного сета.

Эта рокировка означала две вещи. Во-первых, срывалось романтическое “афтепати” с киевскими поклонниками, которые по такому поводу зафрахтовали целый корабль с ночной прогулкой по Днепру. Во-вторых, мы с Бурлаковым пропускали выступление “Троллей” и вынуждены были срочно мчаться сломя голову на базу в Кончу-Заспу – собирать вещи музыкантов. Иначе группа не успевала бы на поезд, а значит – на следующий концерт.

Древние китайцы справедливо считали, что ничто не объединяет людей так сильно, как общий враг. По дороге в Кончу-Заспу мы с Бурлаковым пришли к выводу, что сегодня “Агате Кристи”, судя по всему, наступит великий пиздец. Когда с Лагутенко поступают подобным образом, пощады не жди. Мы как в воду глядели.

Впоследствии очевидцы рассказывали нам, что Киев такого концерта не видел. Лагутенко превратился в лохматое чудо-юдо, с легкостью прыгал в зал и обратно, поливал всех водой, переворачивал мониторы и микрофонные стойки. В финале выступления Илья, пользуясь служебным положением, в очередной раз нырнул в океан безумствующих зрителей, где буквально расстрелял поцелуями дрожащую голубоокую красавицу, стоявшую в первом ряду.

В итоге “Тролли” просто разорвали Дворец спорта. Выходить после них на сцену уже не имело никакого смысла.

Когда мы, заваленные шмотками, подъезжали к служебному входу, до отхода поезда оставалось около получаса. Нам навстречу густыми толпами валил абсолютно счастливый народ, хором распевая “Утекай”. “Вы не знаете, „Тролли“ уже сыграли?” – проорали мы в открытые окна автобуса. “Сыграли, сыграли”, – как-то чересчур воодушевленно отвечали киевляне. “А почему же вы на „Агату Кристи“ не остались?” – вежливо спросил любитель социологических опросов из Владивостока. Дружная тишина и недоуменные взгляды были Лене ответом.

А народ густыми первомайскими колоннами все валил и валил из Дворца спорта. В этот момент мы испытали нереальное чувство гордости за “Троллей” и крепко обнялись с Бурлаковым, как самые счастливые люди на земле. Несмотря на кривляющуюся перед полупустым залом “Агату Кристи”, фестиваль “Просто рок” можно было считать успешно завершенным.

Как показала жизнь, заочный спор на тему хедлайнеров был решен практическим путем. Просто и спокойно, без шума и пыли. Все последующие годы “Мумий Тролль” выступал на “Просто роке” в качестве главной приманки фестиваля.

5. Хозяин

Бурлаков быстро взрослел как руководитель. Объездив с “Троллями” несколько десятков городов, он начал чувствовать пульс концертной деятельности. Результаты не заставили себя ждать.

Как-то раз Лене позвонили из города Риги – с просьбой сыграть через неделю в Латвии концерт на чьем-то дне рождения. Без раздумий Бурлаков прокрутил блестящую комбинацию, убедив заказчиков в том, что “Тролли” находятся в Сибири и для поездки в Латвию им придется отменить пять выступлений тура. Прибалтийский абонент от подобной наглости даже не поморщился, и цена на рижский концерт “Троллей” моментально возросла на пятьсот (!) процентов. Теперь оставалось воплотить в жизнь идею беспосадочных перелетов, не сорвав ни одного концерта в Сибири.

Вот когда группе наверняка бы пригодился собственный “боинг”. Но поскольку “боинга” у “Троллей” не было, приходилось думать головой. В ход было пущено все – от математических расчетов разницы во времени до знакомств в крупнейших аэропортах страны.

Группа прилетала из Новосибирска в Москву, а через два часа улетала из другого аэропорта в Ригу. Параллельно целая бригада концертных менеджеров держала рижский самолет за хвост, за трап и взлетную полосу. За что только его не держали! В итоге “Тролли” успели проскочить, перескочить, вскочить, долететь, выступить, впрыгнуть в последний вагон и сыграть вовремя следующий концерт в Омске. Я с замиранием сердца следил за этим сериалом с кодовым названием “Успеют / не успеют” и понял, что фарт и наглость у Бурлакова имеют место быть.

Вскоре опьяненного рижской авантюрой Леню посетила мысль, что он познал весь шоу-бизнес и может организовать собственную инфраструктуру. Все предпосылки для этого у него были. Концерты “Троллей” оказались расписаны на полгода вперед. Продавать их пластинки Бурлаков умел – лучше многих. Отношения с массмедиа были налажены как четкий часовой механизм. Почему бы и не попробовать?

Лене мешала лишь одна загвоздка – подписанный контракт с “Rec Records”. Ему надо было каким-то непостижимым образом решить извечную проблему: как рыбку съесть и море переплыть. Но морские трудности Леню не пугали…

Бурлакову с его максимализмом активно не нравилась работа выпускающего лейбла. Не нравилось, как распространяются диски “Троллей”, как организовывают туры, как проводят пресс-конференции. Особенно его возмущали обрывки кулуарных разговоров, случайно услышанные в офисной курилке. “У нас отличный бизнес, – говорили друг другу менеджеры, сбрасывая пепел на пол. – Есть только один минус. Это – артисты, которые мешают нам жить…”

Леонида Владимировича от подобных шуточек трясло. Он любил свою группу и сурово знал свое дело. Он двадцать четыре часа в сутки жил “Мумий Троллем”. И поэтому Бурлаков в очередной раз решил бороться.

Вначале он ежедневно приезжал в офис “Rec Records” на улице Казакова и пытался контролировать рабочий процесс. К добру это, естественно, ни привело. “Леня, ты переругался со всеми нашими сотрудниками, – пытался остановить это стихийное бедствие Шульгин. – Тебя это не сильно смущает?”

Казалось, Бурлаков ждал этого разговора всю жизнь. Ему было что ответить. И про водителей автобусов, которые везли нас из Питера в Ригу восемнадцать часов вместо восьми. И про практику трех концертов в день, которую не без труда удалось отменить. И про приснопамятного тур-менеджера “Агаты Кристи”, которого в здравом уме кто-то отправил с “Троллями” в Минск. И про нового администратора, который назвал группе неверный гонорар за очередной концерт – с разницей в тысячу долларов в свою пользу.

Со стороны эти факты напоминали то ли диверсию, то ли примеры вопиющего непрофессионализма, от которого страдала группа. Было очевидно, что долго так продолжаться не может.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения Бурлакова, стал инцидент в Оренбурге, после которого “Московский Комсомолец” вышел с красноречивым заголовком на первой полосе: “„Мумий Тролль“ сутки держала в заложниках уральская братва”.

Так оно и было. Все началось с того, что “Тролли” приехали в город в тридцатиградусный мороз на автомобилях с неработающими печками. Типичная история. Дальше начался эксклюзив. Рабочей аппаратуры на сцене не было. Зато были сотрудники местного РУОПа, предложившие музыкантам срочно проехать для дачи показаний “о финансовых аферах вокруг этого концерта”.

Потом было двухчасовое ожидание концерта, заблокированный выход из гостиницы, разборки московско-оренбургской коалиции и ночные гонки по маршруту Оренбург–Орск с участием “троллевского” автобуса и иномарок с гаишными номерами. Когда в шесть часов утра музыканты вылетели в Москву, они не верили собственному счастью. Бурлаков вежливо задал концертным промоутерам из “Rec Records” резонный вопрос: “Ну и кто все это организовал?”

В ультимативной форме Леня предложил звукозаписывающему лейблу собственный концертный менеджмент. Более того, он поставил Шульгина в известность, что собирается весной 98 года открывать новый лейбл, на котором будут издаваться “Тролли” и продюсируемые им вместе с Лагутенко группы. Я не знаю финансовых подробностей, но к началу 98 года Бурлаков добился для “Троллей” невозможного – идеологической независимости от “Rec Records”.

Естественно, авторские права и ряд финансовых обязательств оставались за Шульгиным. За президентом “Rec Records” осталась и его точка зрения на происходящие события. Спустя несколько месяцев в еженедельнике “Аргументы и факты” вышло его интервью – с красноречивым названием “Как я раскрутил „Мумий Тролль“”. Текст выражал субъективную точку зрения Александра Валерьевича на события 96–98 годов и был инкрустирован снимком обнимающихся Шульгина и Лагутенко, который представлял собой обычный фотомонтаж. На фотографии Шульгин выглядел чуть выше ростом, а Илья был весь в себе. Отличная парочка – прямо как Чук и Гек…

Лично я к этой публикации отнесся философски, поскольку, несмотря на все конфликты, по сей день воспринимаю Шульгина не только как Учителя, но и как одного из полководцев великого прорыва “Троллей”. Самое время сказать ему за это большое человеческое спасибо.

Так вот. После выяснения отношений с “Rec Records” Бурлаков получил в приданое самое главное – он мог управлять своим государством самостоятельно. Принято считать, что с этого момента и началась сверхчеловеческая карьера Бурлакова. Ричард Брэнсон мог спокойно отдыхать. На Дальнем от него Востоке у основателя “Virgin Records” росла достойная смена.

В ближайшие дни Леонид Владимирович набрал новый штат сотрудников. Счет шел на часы – концерты у “Троллей” проходили практически ежедневно, поэтому перестраиваться приходилось на ходу.

С дружественного лейбла “CD Land” Бурлаков похитил Сергея Козина, который на долгие годы стал концертным директором “Троллей”. Из Владивостока Леня выписал целый десант друзей: Пашу Бабия, Юру Ложечника, Кирилла Бабия. Нас было мало, но в тельняшках, – так мне тогда казалось…

Я по-прежнему выполнял обязанности “ответственного за связь с общественностью”. Или что-то в этом роде. 30марта 1998 года я разослал по всем СМИ сообщение про образование нового пластиночного лейбла “Утекай звукозапись”, в котором Бурлаков являлся финансовым директором, а Лагутенко – президентом.

“Я считаю, что „Утекай звукозапись“ – не игрушка для удовлетворения амбиций, – заявил в одном из интервью Лагутенко. – Это действительно предприятие, пусть маленькое и независимое, но которое должно хорошо и плодотворно работать. В расчете на собственный бюджет мы не собираемся нагружаться кучей имен и коллективов. Мы не собираемся издавать дешевые записи. У нас все будет хорошо и правильно”.

“Меня всегда поражало количество бесполезных сотрудников, равнодушно взирающих на посетителей в разных звукозаписывающих компаниях, – признался впоследствии Бурлаков. – Мой первый учитель по русскому бизнесу говорил: „Заведя офис, фирма разваливается“. В результате мы решили не заводить никаких офисов, а общаться между собой по интернету, а также с помощью старого доброго телефона”.

Так рождалась романтическая версия происходящего. Нашей штаб-квартирой по-прежнему оставался “Мумий Дом” в Балашихе. Теперь, правда, в нем жила целая коммуна: музыканты, обслуживающий персонал, родственники. Вскоре к ним добавились участники владивостокской группы “Туманный стон”, дебютный альбом которой Илья планировал записать в Лондоне весной.

Это был первый продюсерский проект тандема Лагутенко–Бурлаков. Их мотивация была очевидна – помочь прорваться землякам, с которыми они сидели в глухом андерграунде еще в конце 80-х. Это желание выглядело по-человечески понятно – в свое время “Туманный стон” помог “Троллям”, делегировав в их ряды басиста Сдвига. Теперь настало время отдавать долги…

После “Туманного стона” мы готовились провести презентацию группы “Deadушки” (актуальную электронную модификацию культовой питерской команды “Странные игры”), которая еще в 96 году стала экспериментировать с эстетикой Prodigy. Они значительно опережали время, и это интриговало…

Креатив, придуманный Бурлаковым к презентации, зашкаливал за все мыслимые отметки. Со стороны все выглядело максимально сюрреалистично: пустой павильон одного из корпусов ВДНХ, в нем висит огромный экран, с которого толкают телеги Рахов и Сологуб – идеологи “Deadушек”. Самих музыкантов в здании не было, зато был замаскированный от мирской суеты Илья Лагутенко. Он выполнял роль таинственного телефониста, который помогал осуществлять звонки в Питер – с целью пообщаться с группой “Deadушки”. Журналисты медленно сходили с ума, но при этом соглашались, что такой странной презентации они еще не видели. В конце акции барабанщик “Троллей” нашел на улице новенький видеомагнитофон, который, по-видимому, вывалился из проезжавшей мимо машины. После чего все поняли, что “Утекай звукозапись” – это такая страна чудес, которая живет по своим законам.

Многие псевдоэксперты считали, что нас на рынке “слишком много”, но наиболее дальновидные видели в этом новые тенденции и веяние времени.

“„Мумий Тролль“ – группа вообще нелогичная, – признался в одном из интервью Артем Троицкий. – Вопреки всякой логике они построили схему релизов своих пластинок – выпустили за очень короткий срок много альбомов. С точки зрения грамотного рекорд-бизнеса это шаг абсурдный. Тем не менее дела у них идут совсем неплохо... Я считаю Леонида Бурлакова очень талантливым предпринимателем. Илья Лагутенко – исключительно талантливый артист. В любом случае, они не пропадут, и все, что они могут потерять, – это только деньги. Вообще деятельность „Утекай звукозапись“ была одной из самых симпатичных черт 1998 года”.

Со стороны это выглядело именно так. Но Троицкий многого не знал. Основным источником доходов, на которые осуществлялась деятельность “Утекай звукозапись”, являлись гонорары от концертов “Троллей”. Недрогнувшей рукой Бурлакова они отправлялись в казну нового лейбла, оставляя участникам концессии лишь незначительный прожиточный минимум.

У Лагутенко не было квартиры, у Бурлакова – машины, у меня – нормального компьютера. Роль мобильного телефона выполнял старенький пейджер, подаренный пресс-службой “Радио Максимум”. Но при этом в наших рядах царила немыслимая эйфория, связанная с успехами “Троллей”, у которых, казалось, получалось буквально все. По-видимому, мы считали, что изобрели формулу успеха, по которой любую группу можно вывести на первое место в хит-параде. Это была дикая иллюзия, с последствиями которой мы столкнулись буквально через месяц.

В августе 98 года грянул кризис, и для нас это оказалось страшным ударом. Вскоре мы сидели практически без денег. Я, в частности, жил на шальные гонорары, полученные за спецвыпуск “Звездного журнала”, целиком посвященного “Троллям”.

В какой-то момент нам даже пришлось отказаться от аренды “Мумий Дома”. Я придумал наглую телегу, что нас достали фанаты и поэтому музыканты переехали в другое место. Эту “новость” подхватили все уважающие себя издания, да и неуважающие тоже. В итоге получалась анекдотичная ситуация – “Тролли” возглавляли хит-парады, “Утекай звукозапись” считался самым актуальным лейблом, а мы сидели практически на голодном пайке. Не выдержав тягот подобной жизни, “Мумий Тролль” покинула Олеся Ляшенко, у которой концерты являлись единственным источником дохода. Ей просто не хватало денег на жизнь.

Бурлаков, узнав о решении Ляшенко, рвал и метал. Год назад он мечтательно говорил в одном из интервью: “Олеся в ближайшие десять лет от нас не уйдет – это точно”. Самое мягкое выражение, которое я слышал от него после ее отъезда во Владивосток: “Крысы бегут с корабля”. Бывало и похуже.

Чтобы хоть как-то смягчить последствия, мне пришлось журналистам лить в уши клей, рассказывая про зимнюю сессию Олеси в Дальневосточном университете. Мне всегда была симпатична бэк-вокалистка “Троллей”, – заметая следы ее отъезда, я чувствовал себя чуть ли не предателем. С другой стороны, вбросив в массмедиа версию “зимней сессии”, я сознательно не сжигал все мосты, оставляя Олесе пространство для маневра.

Илья Игоревич крепился и делал вид, что ничего не произошло. Но когда журналисты все-таки раскусили изменения в составе “Троллей” и начали жалеть о заячьих ушках, которые носила на концертах незабвенная Олеся, Лагутенко немного по-людоедски отозвался: “Уши-то остались!”

…Мои отношения с Бурлаковым переживали очередной расцвет упадка. Причем не из-за денег. Все началось с того, что на очередной планерке Лагутенко продемонстрировал привезенный из Лондона фотоальбом, посвященный нашей любимой группе Kula Shaker. Я сдуру сказал, что английский текст про Kula Shaker – говенный, да и дизайн можно придумать более прогрессивный. Мол, и дизайнер у меня имеется, и я знаю человека, который мог бы быстро написать какую-нибудь веселую “Правду о Мумиях и Троллях”. На тему человека – это я так удачно пошутил, имея в виду себя.

Как ни странно, меня поняли. Лагутенко задумчиво сказал: “Интересно-интересно”, а Бурлаков подозрительно промолчал. Зато на следующий день часов в десять утра он стремительно приехал ко мне домой. Леня выглядел как именинник и брызгал идеями. Все идеи упирались в одно – мол, давай скорее считать бюджет книги про “Троллей”. Покой нам только снился…

Надо отдать должное напористости Бурлакова. Не имея четкого понятия о законах книжного бизнеса, он построил беседу следующим образом: “Все элементарно: существует куча издательств, которые будут счастливы выпустить книгу про „Мумий Тролль“. В общем, так: ты, Кушнир, пишешь книгу. Твои люди ее макетируют, издательство издает, а мы продаем. Делаем это на концертах и через фан-клуб. Вот тебе себестоимость, вот оптовая цена, вот продажная цена, вот прибыль. Никаких проблем!”

Первоначально проблем действительно не было. Я оперативно брал интервью у “Троллей”, а мои бойцы под руководством дизайнера Саши Коротича макетировали написанные по ночам тексты. Вскоре мы нашли столичное издательство, которое печатало книги в дорогой, но очень качественной типографии в Хельсинки.

Мы вывели макет на пленки и планировали презентовать “Правду о Мумиях и Троллях” во время выступления группы в “Лужниках”. При поддержке “Московского Комсомольца” на фестивале “Мегахаус” ожидалось около 50000 зрителей – поэтому продажи предполагались соответствующие.

Мы вовремя сделали книгу, издательство ее вовремя сдало в типографию, а типография вовремя напечатала. Мы успевали к фестивалю в “Лужниках”, что называется, с закрытыми глазами. Но тут в дело вмешались простые финские водители, которые умудрились везти тираж из Хельсинки целую неделю – вместо обещанных двух дней. Где они бухали все это время, тайна великая есть…

Когда лучшие представители скандинавского пролетариата допилили до московской таможни, был вечер пятницы. До утра понедельника на таможне никто не работал. “Тролли” выступали в “Лужниках” в субботу вечером. Продажа книги срывалась – по крайней мере, ее первый день.

Дальше начались поиски виновного. Наше издательство все сделало вовремя – как, впрочем, и финская типография. В договоре был задекларирован срок завершения работы, но убийственным образом не стояла дата доставки тиража. Бурлаков почему-то решил, что из всех сотрудников “Утекай звукозапись” ехать на таможню должен именно автор – типа спасать тираж.

Я, естественно, в абсолютно раскрепощенной форме сказал все, что на эту тему думаю. В ответ Бурлаков решил “включить Сухомлинского” и заявил, что если я не заберу тираж, то на поездку во Владивосток – на презентацию книги и съемку клипа “Владивосток 2000” – могу не рассчитывать. Я огрызнулся, сказав, что наконец-то допишу “100 магнитоальбомов”. А то трачу кучу времени на всякие типографии. Короче, занимаюсь какой-то хуйней…

В итоге вместо меня во Владик полетел Макс Семеляк из “Афиши”, который много сделал для популяризации “Троллей” в те годы. Может, оно и к лучшему – Макс попал в клип “Владивосток 2000”, чего со мной бы точно не произошло – по многим причинам.

…Нас с Бурлаковым помирила Земфира – вернее, ее кассета. Когда мы прослушали демо-запись, стало понятно, что перед нами – талант огромного масштаба. Одновременно для “Утекай звукозапись” это был реальный шанс выкарабкаться из того места, в котором фирма тогда находилась. Мы сконцентрировались и начали распределять обязанности по новому артисту. Лагутенко занимался художественной стороной процесса и саундпродюсированием, Бурлаков – стратегией и финансами, а я – прессой.

Помню, в один из августовских дней Леня, Илья и я топали от новой солнцевской квартиры Бурлакова на репетиционную базу “Троллей”, расположенную по соседству. По дороге мы со школьным энтузиазмом начали обсуждать перспективы Земфиры. У нас было ощущение надвигающейся сенсации, но какие-то сомнения, естественно, точили душу.

Илья честно признался, что не представляет, как Земфира будет выглядеть на сцене с гитарой. Я сказал, что не представляю ее на сцене в юбке. Итог этому “мальчишнику” подвел Бурлаков: “Если это действительно будет нужно, она выйдет на сцену и с гитарой, и в юбке. Обещаю”.

Мы с Лагутенко удивились подобной уверенности и переглянулись друг с другом. Леня, как великий психолог, перехватил это перемигивание и решительно добавил: “Можете не сомневаться!”

…До того как начать плотно работать с Земфирой, Бурлаков сделал ряд важных шагов. Во-первых, встретившись с артисткой, он в свойственной ему манере расписал ее творческую жизнь вплоть до декабря 2010 года. Делал он это жутко убедительно – не поверить было нельзя. Неудивительно, что Земфира вмиг позабыла все свои предыдущие договоренности – в частности, обещание работать с продюсером “ЧайФа” Димой Гройсманом.

“Это очень неприятно, когда артист уходит от продюсера, который успел хотя бы какую-то долю внутреннего мира в него вложить, – позднее исповедовался мне Гройсман. – Всегда это обидно. Кажется, что это нечестно, так нельзя. Когда я об этом думаю, меня больше всего злит, что Бурлаков не позвонил мне. Он знал о том, что мы с ней договорились. Но он не позвонил мне, а стал звонить Земфире и спрашивать, подписала ли она со мной контракт. А если этого контракта нет, то он предлагает ей более выгодные условия. И я так понимаю, что имя Лагутенко использовалось. Конечно, тогда „Мумий Тролль“ на рынке шоу-бизнеса звучал очень серьезно…”

Короче, в определенный момент менеджер “Троллей” произнес нужные слова, и Земфира стала артисткой “Утекай звукозапись”. Бурлаков начал заниматься отбором репертуара для ее дебютного альбома, получая из Уфы по пять-шесть композиций ежемесячно.

“Если меня зацепила хотя бы одна песня из десяти, я уже готов этим заниматься, – вспоминает Бурлаков. – А у Земфиры мне из десяти композиций нравились все десять. И это меня настолько шокировало, что я несколько месяцев не соображал, что делать. Я просто запарился отбирать… В итоге в первый альбом так и не вошла моя любимая песня „Петарды“ – про ощущения девочки, курсирующей между Уфой и Москвой, постоянно получающей отказы, но круто заряженной на достижение цели… И еще у Земфиры был один стопроцентный хит – „Имя мне суицид“. Настолько сильная была песня, что я просто побоялся ее брать. Я нутром почуял: если она появится, мы точно получим десятки смертей. И в альбом ее тоже не включил”.

К середине осени 98 года Леня с Земфирой определили набор из четырнадцати композиций. Когда настала пора писать альбом, центр креативного циклона перенесся из квартиры Бурлакова в тон-ателье “Мосфильма”, в студию Володи Овчинникова.

Многое из того, что происходило там, категорически не поддавалось элементарному логическому анализу. Например – финансовая сторона вопроса.

“Эта запись состоялась сразу после кризиса, – вспоминала впоследствии Земфира. – И этим самым Бурлаков меня, наверное, купил. Я подумала: „Надо же, какой человек!“ Я и сейчас так думаю. Потому что Леня – это человек, который совершает какие-то немыслимые поступки вовсе не из-за денег, как кому-то может показаться. Просто он действительно верит. И если Бурлаков верит, он будет делать – неважно, дефолт там или 11 сентября. Он будет делать, несмотря на кризис, который всю страну опрокинул на лопатки. Леня взялся за запись альбома, потому что верил. И это, конечно, меня очень расположило к нему”.

“В запись на „Мосфильме“ мы не думая вложили деньги, которые должны были быть выплачены в качестве зарплаты, – говорил Бурлаков. – Музыканты „Троллей“ знали об этом и не возмущались… Если посмотреть съемки с „Мосфильма“, вы увидите увлеченных людей с горящими глазами. Потому что все верили в конечный результат…”

6. Кризис? Какой кризис?

Так получилось, что 1999 год должен был стать для “Утекай звукозапись” моментом истины. Незадолго до декабрьских сольников в “Горбушке” было принято решение, что в течение 99 года группа “Мумий Тролль” готовит новый альбом в Лондоне и с концертами не выступает. На эту тему даже был проведен специальный брифинг.

Недавно я переслушал запись этой акции и не поверил собственным ушам. За целый час общения с прессой словоохотливый Бурлаков не произнес ни слова. С журналистами в основном общались я и Лагутенко. Тогда, посреди организационной суеты и кучи полемических “вопросов-ответов”, на такие вещи внимания не обратили. Теперь становится понятно, почему так произошло. Это был тот редкий случай, когда почва у Бурлакова уходила из-под ног. И дело было не только в кризисе 98 года. Дело было в финансовой нестабильности “Утекай звукозапись” в целом.

В связи с грядущим творческим отпуском “Троллей” деньги для лейбла в течение будущего, 99 года должны были зарабатывать “Туманный стон”, “Deadушки” и Земфира. Плюс роялти от продаж компакт-дисков, которые, как известно, не являются в России основным источником дохода. К сожалению, финансовые запасы “Троллей”, на которые мы рассчитывали по итогам тура 97—98 годов, дали неожиданную трещину.

Как выяснилось впоследствии, организаторы двух сольных концертов группы “Мумий Тролль” в “Горбушке” оказались абсолютно некредитоспособными. Глазами сегодняшнего дня сложно представить, как Лагутенко и К° могли выйти на сцену, не получив предоплаты. Но время было другое, и порой Бурлаков мог поверить старым партнерам на слово. По закону подлости, как только Леня надеялся на “кредит доверия”, партнеры его тут же кидали…

В итоге мы получали две стороны одной медали. На бумаге идеолог “Утекай звукозапись” планировал потратить на лейбл более полумиллиона долларов. Кроме оплаты студийного времени нового альбома “Троллей” и зарплат сотрудников, в эту сумму также входили затраты на раскрутку Земфиры ($139000) и ряда молодых групп: “Иван Панфилов” ($72000), “Пеппи” ($15000) и “Скрябин” ($10000).

“Мы называемся не „Титаник“, а группа „Мумий Тролль“”, – бодрился Леня в одном из интервью, пытаясь собственным примером поддерживать свою команду. Мы же по нескольку месяцев сидели без зарплаты.

“У меня последние полгода протекают в состоянии легкого коммунизма, – проговорился в одном из интервью Лагутенко. – Денег я не получаю, потому что все деньги, которые я зарабатываю, идут в казну звукозаписывающей компании”.

Аналогичная финансовая ситуация была и у меня. Я не мог получить даже малую толику гонорара за “Правду о Мумиях и Троллях” – все вырученные средства немедленно вкладывались в профильное производство. Таким образом реализовывалась очередная гениальная формула Бурлакова: “Музыка – деньги – музыка”.

Порой дело доходило до смешного. К примеру, мой рабочий день начинался с того, что я звонил другу Бурлакову и задавал дежурный вопрос: “Леня, а когда ты планируешь выплатить деньги своим сотрудникам?” – “Позвони на днях”, – отвечал, не сильно смущаясь, пунктуальный Бурлаков.

Я прекрасно понимал, что и ему несладко. Лично я мог заработать деньги в куче мест: написать статьи, сделать репортаж, прочитать лекцию, провести пресс-конференцию, получить гонорар за очередную книгу. У Леньки таких возможностей не было. Вложив себя и все свои средства в “Утекай звукозапись” и “Мумий Тролль”, он поставил на карту практически все.

В итоге Лене пришлось выбирать между теорией и практикой. Между желаниями и возможностями. Между “хочу” и “могу”. Между ожиданиями и конечным результатом.

Прокалькулировав суровую реальность, он был вынужден отказаться от части проектов. Таким образом, оказались замороженными не только контракты с владивостокскими группами “Иван Панфилов” и “Тандем”, но и с “Воплями Видоплясова” и Бутусовым, переговоры с которыми выглядели многообещающе. Про группы типа “Скрябина” и “Пеппи” не вспоминал теперь даже Бурлаков.

Наше будущее представлялось туманным. По музыкальной тусовке поползли слухи, что вокруг “Утекай звукозапись” не все так радужно, как было принято считать в глянцевых изданиях.

“В то время многим казалось, что Бурлаков, взлетевший с „Мумий Троллем“ на самые небеса шоу-бизнеса, обречен вскоре пойти ко дну, – вспоминает журналист Сергей Гурьев. – Так как теперь вкладывает деньги в безнадежные с коммерческой точки зрения проекты „Туманный стон“ и „Deadушки“. Последние были бы еще ничего, говорили знатоки, но слишком уж несусветные деньги Леня в них вложил. Знатоки также считали, что среди новых проектов Бурлакова все-таки есть один, который имеет хорошие шансы выстрелить, – новая девушка Земфира из Уфы. Но типа у гениального продюсера все уже так запущено, что даже это одинокое жемчужное зерно Леню не спасет”.

Эта точка зрения была не так уж далека от истины. “В какой-то момент мы поняли, насколько сильно попали под каток кризиса, – признавался позднее Бурлаков. – Все, что „Мумий Тролль“ заработал в 97—98 годах, мы потеряли на „Туманном стоне“ и „Deadушках“”.

Потери были аховые – до $120000 на “Туманном стоне” и $80000 на группе из Санкт-Петербурга. Альбомы этих коллективов практически не продавались, промоутеры не заказывали концерты, синглы по радио не звучали, а MTV и ТВ-6 практически не ротировали их клипы.

Я помню, как незадолго до съемок очередного клипа “Туманного стона” Леня радостно говорил мне: “Мы сейчас снимем такой клип, который никто не будет показывать”. Похоже, эта мысль его сильно возбуждала. Ровно до того момента, пока он не понял, что клип действительно никто не хочет ротировать. Даже за деньги.

Спустя несколько лет Бурлаков в одном из интервью, комментируя события того времени, скажет: “В работе с „Туманным стоном“ у меня были неограниченный бюджет, масса тщеславия, самоуверенность и отсутствие музыкального вкуса”.

Но эти “прозрения” были значительно позже. А в начале 99 года, не в силах смириться с поражением, Бурлаков организовал демонстрацию фан-клуба “Туманного стона” у головного офиса MTV – с самодельными транспарантами и речевками. Все было как в Америке, на подступах к Пентагону. Но успеха эта акция не имела. Зато отношения с администрацией канала MTV были испорчены – вскоре они не взяли в ротацию клип “Троллей” на песню “Инопланетный гость”. Раньше такое и в страшном сне представить было невозможно…

В марте 99-го, за два месяца до выхода дебютного альбома Земфиры, мы провели очередную пресс-конференцию “Утекай звукозапись”. Целей было три: поведать о творческих планах лейбла, рассказать новости про “Троллей” и познакомить столичную общественность с Земфирой.

По доброй традиции акция проходила в клубе “Республика Beefeater”, который в ту пору курировался владивостокской диаспорой. Словно на итоговом перевыборном собрании Бурлаков отчитался за проделанную лейблом работу. Со стороны она и впрямь выглядела впечатляюще: “прощальные” концерты “Троллей”, дебютные диски “Туманного стона” и “Deadушек”, запись альбома Земфиры, выпуски сборников молодых групп “У1” и “У2”.

“Я сейчас проходил мимо обменного пункта, увидел курс доллара, и он меня порадовал. – Неожиданно мысль идеолога “Утекай звукозапись” прыгнула сильно в сторону. – Но нас уже ничего не остановит”.

Звучало это крайне эффектно. На этом первая часть пресс-конференции закончилась. Затем состоялось явление Земфиры народу.

Предваряя появление молодой артистки, Бурлаков светился от счастья и уверенности в правоте избранного курса. “Если Земфира не выстрелит, то я тогда просто не знаю, что в этой стране делать, – торжественно сообщил Леня журналистам. – Недавно программный директор одной из радиостанций бросил мне – мол, таких, как твоя Земфира, у меня десятки на столе валяются… Посмотрим, где через пару лет будет он, и где будет Земфира. Я официально заявляю, что если Земфира не пробьется, я пойду работать туда, откуда пришел, – плавать по морям и океанам”.

…Пообщавшись с Земфирой и получив промо ее альбома, журналисты поняли, что в недрах “Утекай звукозапись” зреет новая сенсация. После пресс-конференции представители нескольких СМИ подошли к Бурлакову. Они чувствовали, что вокруг этого человека сейчас крутится все самое интересное в российской рок-музыке. Все они мечтали взять у Лени интервью. Кто-то даже успел задать вопрос, считает ли он себя гениальным продюсером? И тогда Бурлаков разразился совершенно неожиданным монологом.

“Гениальным продюсером в России будет тот, кто сможет продавать миллион дисков одного альбома по цене 6–7 долларов, – внезапно заявил он. – А пока этого не произойдет, в России не будет шоу-бизнеса. Поэтому ответы на ваши вопросы я готов дать не раньше чем через год – когда в стране стабилизируется экономическая ситуация”.

Задним числом я понимаю, что Бурлаков был прав. В финансовом плане нас ожидали нелегкие времена – собственно говоря, до тех пор, пока у Земфиры не начнется концертный тур, приносящий реальные дивиденды.

Работа с артисткой требовала постоянных вложений. Съемки клипа “Ариведерчи” – $12600, съемки клипа “СПИД” – $15000, запись и мастеринг альбома – $10000. Откуда Леня брал эти деньги, было непонятно. Видимо, одалживал и переодалживал… Вдобавок на пражских съемках “СПИДа” Земфира впервые “проявила характер” и решила сделать все по-своему. В результате клип получился настолько “трэшевый”, что ни один канал ставить его в эфир не решился. Пятнадцать тысяч баксов накрылись медным тазом, а клип до сих пор валяется у меня где-то на антресолях…

Вообще неверно думать, что все бросились сломя голову помогать продвигать Земфиру. Помню, как на презентации ее дебютного альбома я общался с главным редактором журнала “ОМ” Анзором Канкуловым. Дело в том, что “ОМ” являлся информационным спонсором альбома, и Земфира украшала обложку их майского номера. Эта самая обложка увеличенных размеров висела на сцене в качестве задника – отличная реклама: как Земфире, так и журналу.

Я механически спросил, не жалеет ли Анзор, что поставил певицу на обложку. Это был, что называется, чисто риторический вопрос – с учетом того ажиотажа, который творился вокруг этой акции. “Понимаешь, – честно признался Анзор, – Земфира на обложке нашего майского номера – это мы раскручиваем Земфиру. А Земфира на обложке июньского номера – это Земфира раскручивает „ОМ“. Жаль, что мы поторопились…”

Через несколько дней после этой беседы Земфира уже выступала на “Максидроме”. И здесь не обошлось без напряга. “Радио Максимум” настаивало, чтобы артистка обязательно спела под гитару. Земфира петь под гитару не хотела. Бурлаков вообще никуда не поехал и остался дома смотреть какой-то триллер. По характеру он домосед и не очень-то любит выезжать на презентации и фестивали. “Разбирайтесь сами”, – буркнул Леня по телефону, узнав про какие-то конфликты.

Пришлось мне срочно заниматься народной дипломатией и наобещать программному директору “Радио Максимум” золотые горы и все ближайшие прииски в придачу… В итоге договорились, что Маша Макарова представит Земфиру, которая, в свою очередь, споет фрагмент “Ариведерчи” а капелла. В итоге кульминацией фестиваля стал момент, когда весь “Олимпийский” пропел хором припев из “Ариведерчи” вместе с Земфирой. Этот факт вселял уверенность в правильности избранного маршрута.

“После качественных, но скучных „Deadушек“ и непонятного „Туманного стона“ Земфира, без сомнения, станет очень красивым прорывом, – писала в те дни пресса. – И на здешнем рынке, и вообще в российской музыке”.

…История продвижения Земфиры лейблом “Утекай звукозапись” закончилась так же стремительно, как и началась. Первоначально все выглядело действительно неплохо. Выехав осенью 1999 года в тур, Земфира буквально за полтора месяца честно вернула Бурлакову все вложения, сделанные продюсером. С этого момента финансовая ситуация кардинально менялась.

Устная договоренность была следующей. Пока отбиваются вложения, продюсер получает восемьдесят процентов прибыли, а артист – оставшиеся двадцать. Как только вложения отбивались, Земфира получала восемьдесят процентов, а Бурлаков – двадцать. Возможно, в какой-то момент Земфире подобное финансовое соотношение показалось не слишком экономичным. Поэтому, как только певица погасила долги, она посчитала себя свободной от большей части обязательств. И вскоре начала работать с другим продюсером. На смену Бурлакову пришла финансово независимая Настя Колманович. В принципе, на этом историю отношений Земфира—Бурлаков можно было считать завершенной.

Разрыв популярной артистки и известного продюсера не прошел незамеченным для прессы. Часть СМИ была на стороне Земфиры, выходя с заголовками “Земфира кинула жадного продюсера”. Другая часть была на стороне Бурлакова, соответственно разразившись заголовками “Земфира поступила, как свинья”.

Я дружил с Земфирой, и поэтому мне приходилось метаться между двух огней. Порой я давал какие-то расплывчатые интервью – перечитывая их сегодня, не могу назвать их “высшим пилотажем” антикризисного пиара.

Бурлаков долгое время не комментировал события, связанные с уходом Земфиры. И только на звонки региональных промоутеров, предлагавших очередные коммерческие концерты, Леня отвечал: “Я с Земфирой больше не работаю… Кто с ней работает? Понятия не имею!”

В скобках отметим, что если бы открыватель “девочки-скандала” принимал заявки на выступления Земфиры, то имел бы с этого неплохие комиссионные. Но… не захотел. Причем – в категорической форме.

Мне несложно догадаться, что чувствовал продюсер, который предоставлял артистке не только свою квартиру, музыкантов, средства, но и жизненный опыт, печень и сердце. Который открыл ей глаза на всю кухню шоу-бизнеса. Который попытался привнести в голос певицы “энергетику Duran Duran”, а в студийный саунд ее непутевой группы – “звук Midnight Oil образца 1987 года”. Который, несмотря на лютый финансовый кризис, создал все условия для того, чтобы ей все-таки “приснилось небо Лондона”.

На людях Бурлаков держался стойким оловянным солдатиком, как будто ничего не произошло. И только спустя несколько лет в одном из интервью обмолвился: “Обид к Земфире нет, кроме одной. Это как к своему ребенку обида. Который вдруг отвернулся и ушел”.

7. Фигура сеятеля

Расставшись с Земфирой, Бурлаков сконцентрировался на “Троллях”, которые заканчивали работу над альбомом “Точно ртуть алоэ”. Здесь необходимо отметить, что промоушн-кампания, связанная с выходом этого релиза, стала пиком креатива “Утекай звукозапись”. Все было просчитано по шагам, секундам, центам и миллиметрам.

В первую очередь Бурлаковым был создан документ под названием “Программа по культу личности „Троллей“ и значению рокапопса”. В нем обсуждались стратегия, тактика и идеология рокапопса, причем – на конкретных примерах.

“Нам необходимо собрать все рецензии на будущий альбом, сделать выжимки комплиментов и выдающихся фраз, – писал “главный философ коллектива” в преддверии грядущей культурной революции. – Не обязательно похвальных рецензий, а вносящих смуту… В общем, подать все это очень красиво и драматично… Персонально поработать с каждым представителем прессы. И увидеть результат. Охмурить и заинтересовать. Чтобы все прониклись окончательно и остались со светлым осадком посвященных в великую тайну рокапопса”.

Я попытался в сжатые сроки претворить заветы партии в жизнь, спродюсировав цикл полемичных статей про “Троллей”. Мне хотелось, чтобы эти опусы провоцировали дискуссию из серии “Есть ли у „Мумий Тролля“ конкуренты?”. Это была не самая глубокая тема, но все же…

Первые плоды подобной деятельности меня порадовали. Огромная статья Макса Семеляка в журнале “Итоги” доносила до читателей следующую мысль: “Прежде в русском роке единственно возможной была конструкция „Ты – дрянь“. Лагутенко утверждает обратное: „Я – дрянь“. Устоять перед этим в самом деле тяжело. Во всех этих „может, выпьешь яду“, „подушка вся в крови“, „он порежет тебя на меха“, „кровь мешали с соком и со льдом“ сквозит месть русскому року – с его морализаторством, перегруженностью и напыщенностью. Кстати, проницательный Гребенщиков как всегда первый почувствовал неладное. На недавней пресс-конференции во Владивостоке он вдруг сообщил: „Мне Илья интересен как феномен. Человек, который продает цинизм, и все это у него покупается в невероятных количествах, наверное, очень талантливый человек“”.

Конец цитаты. Спустя годы, наверное, можно раскрыть карты. В данном контексте задача пресс-службы состояла в том, чтобы подобные высказывания вовремя спровоцировать и вовремя “вынуть из сундука”. Нет ничего проще.

Лидера “Троллей” и лидера “Аквариума” мне удалось познакомить в клубе “16 тонн” – сразу после очередного концерта великой питерской группы. Оторваться друг от друга они не могли в течение целого вечера. Я притащил в гримерку фотографов, и они запечатлели на пленку это историческое знакомство.

…Подобными акциями и статьями мы венчали первый этап рекламной кампании. Этап-ностальгию, этап-напоминание про недавнюю “мумийманию”. Дальше все пошло динамичнее и веселее.

Вскоре по городу пронесся слух, что в одном из столичных клубов состоится так называемое “секретное выступление” “Троллей”, которые не давали концерты в течение целого 1999 года. Мол, в Москве группа оказалась и вовсе по случаю – проездом из Токио в Лондон. Это сегодня все произошедшие события кажутся очевидными, а глазами того времени – нет. Весь город знал о факте концерта, но никто не мог ответить на вопросы “когда?” и “где?”. Ажиотаж был огромным…

“Эта трюковая история характерна для стиля рекламных акций группы „Мумий Тролль“, – восторженно писала газета “Новый взгляд”. – Точная дата и место проведения концерта долгое время держались в секрете… Люди, которых трудно удивить, включились в игру. Место и время концерта им сообщили за три часа до его начала – 14.00, клуб „16 тонн“… Счастью представителей шоу-бизнеса не было границ, когда, придя в клуб, они смогли оценить красоту комбинации. Вход был абсолютно свободным! Стало быть, любой человек, решивший отобедать в клубе „16 тонн“, оказался бы на суперсекретном, нигде не рекламируемом концерте группы „Мумий Тролль“. Об этом событии говорила вся Москва…”

Буквально через пару месяцев после секретного концерта случилась презентация сингла “Невеста?”. Выглядело это действо крайне экзотически и, пожалуй, заслуживает отдельного рассказа.

…В морозное ноябрьское утро 1999 года смотровая площадка на Воробьевых горах представляла эффектное зрелище. Все пространство, которое можно было охватить взглядом, оказалось усеяно толпами юных невест. Положенные в подобных случаях женихи отсутствовали как класс. Мало того. Кое-где под подвенечными платьями нескромно скрывались персонажи явно не женского пола, которые громко скандировали хиты “Мумий Тролля”. Провокация? Непохоже, поскольку лица участников утреннего маскарада светились неподдельным человеческим счастьем…

Повод радоваться жизни у псевдоневест, безусловно, был. Для подданных своего королевства “Мумий Тролль” организовал очередную игру. Очередную забаву. Очередной праздник жизни. Правила очень простые: приходи утром в нужное место в свадебном наряде – получишь в подарок новый сингл “Невеста?”.

Щелкали затворы фотоаппаратов, синхронно работали телекамеры. Проходившие мимо студенты МГУ не совсем понимали, что происходит в двухстах метрах от входа в главный вуз страны. Вездесущее “Радио Максимум” вело прямой репортаж с места событий. Звук в эфир шел с помехами – автобус “Троллей”, из которого велся репортаж и откуда в открытые окна пулеметными очередями вылетали стайки новеньких синглов, раскачивался сотнями фанов.

Меня вместе с басистом Сдвигом и пресс-атташе “Радио Максимум” Димой Конновым мотало от стенки к стенке, словно пилотов попавшего в воздушную яму “кукурузника”. Мы успевали делать два дела одновременно: вести репортаж и разбрасывать пластинки. Как из амбразуры дота, компакт-диски стаями почтовых голубей вылетали из автобуса и опускались в руки новоявленных “новобрачных”.

Когда полтысячи синглов закончились, мы поняли, что пора сматываться. Но не тут-то было. В мареве мумий-эйфории толпа лупила кулаками по корпусу машины и не давала водителю отъехать хотя бы на несколько метров. Мы не без труда прорвались, потеряв запасное колесо, которое еще долго катилось за нами по Воробьевым горам, пыхтя и подпрыгивая на склонах.

Эта игра стоила свеч. Уже через несколько часов поклонники “Троллей” начали обзванивать радиостанции с просьбой поставить в эфир новый хит любимой группы. “Аттракцион неслыханной щедрости”, “полускандальный хэппенинг” – напишут на следующий день газеты об этой акции. “Может, они над нами издеваются? – будут вальяжно рассуждать в телевизионном ток-шоу бородатые критики. – „Мумий Тролль“ ведет свой бизнес очень странно, не так, как другие. Нет, они все-таки издеваются”.

Но дело было вовсе не в этом. Просто в стране наступил период, когда чуть ли не все идеи Бурлакова триумфально воплощались на практике. Сегодня это было шоу на Воробьевых горах. Несколько месяцев назад он запустил на орбиту Земфиру. Через месяц в лондонской “Abbey Road” завершится микширование “Точно ртуть алоэ” “Троллей”. Через две недели в России выйдет скомпонованный им “Сборник новой музыки У2”, открывший стране “МультFильмы”, “Океан Эльзы”, Найка Борзова, “Сегодня ночью” и “Тандем”.

Этот была вершина зигзагообразной карьеры Леонида Бурлакова. Человека, который привнес в тусклый русский шоу-бизнес ощущение праздника. Человека без друзей. Человека без иллюзий. Человека без жалости. К себе. И к окружающим.

…Бурлаков предполагал, что пик рекламной активности вокруг “Точно ртуть алоэ” должен прийтись на первый февральский уикенд 2000 года – когда MTV и “Радио Максимум” 48 часов эфирного времени посвятили феномену и песням “Троллей”. Результат не заставил себя ждать.

“За несколько дней до выхода нового альбома „Троллей“ меня разбудили, – вспоминает музыкальный редактор журнала “Эксперт” Алексей Мунипов. – „Я все поняла. Мы ошибались. Надо срочно писать про Лагутенко“, – сообщила телефонная трубка голосом моей начальницы Анны Наринской. Из чего стало ясно, что до этого мы не писали о нем по идеологическим соображениям, а теперь еще один бастион рухнул в одночасье. Причиной перемен послужила случайно увиденная Анной „Лучшая двадцатка российского MTV“, в которой уже несколько недель первые два места занимали клипы „Мумий Тролля“ на песни из нового альбома: „Невеста?“ и „Карнавала. Нет“ соответственно…”

Шахматные партии рекламных акций Бурлакова поддерживались существенными инвестициями. На раскрутку “Точно ртуть алоэ” финансовый директор “Утекай звукозапись” выделил баснословный бюджет в размере $310000. В него входили деньги на производство четырех видеоклипов, их ротация на центральных телеканалах, а также прямая реклама, демонстрировавшаяся в течение зимы 2000 года в передачах ОРТ и звучавшая на ряде радиостанций.

“Моя теория состоит в том, что каждые два года группа должна раскручивать себя заново, – говорил мне Бурлаков, сознание которого еще не было обременено словом “ребрендинг”. – И каждый раз увеличивать предыдущий бюджет на семьдесят процентов. На раскрутку „Икры“ было затрачено $190000, а в промоушн следующего альбома мы вложим $552000… Кстати, на запись нового альбома мы тратим в два раза больше, чем на запись предыдущей пластинки…”

Я впечатлился. Я догадывался, что деньги опять взяты в долг – в расчете отбить их из средств, заработанных “Троллями” в процессе “Ртуть алоэ тура”. Но тут был один тонкий момент. И состоял он в следующем. И Бурлаков, и Лагутенко прекрасно понимали, что музыкальный материал “Точно ртуть алоэ” труден для восприятия масс. И все-таки упрямо гнули свою линию – как музыкальную, так и идеологическую.

“В одном из пресс-релизов необходимо отметить заслуги не только группы, но и нашей публики, – рассуждал после завершения тура Бурлаков. – Несмотря на расхожее мнение о глупости и тупости, публика оказалась готова к такому альбому. И мы все должны этим гордиться. Новое поколение „Точно ртуть алоэ“ оказалось более интеллигентным, чем поколение „Морской“, – в них появился дух просвещения. Благодаря „Точно ртуть алоэ“ мы не только сохранили старых слушателей, но и приобрели новых, которым „Морская“ и „Икра“ казались поверхностными и попсовыми”.

Я полагал, что неплохо знаю Бурлакова, но даже мне его монологи о судьбах страны казались откровениями. Которые завораживали гораздо сильнее, чем беседы о бюджетах в полмиллиона долларов. Я искренне считал “Точно ртуть алоэ” “альбомом десятилетия”, а концерты “Троллей”, которые неоднократно наблюдал в процессе тура, позволяли мне называть группу “самым сильным концертным составом страны”. Мнения недоброжелателей, завистников и людей неглубоких интересовали меня в последнюю очередь.

Все, наверное, было бы идеально, если бы не одно обстоятельство. Не мной замечена тенденция – когда у Лени все получалось, его периодически одолевала мания величия. На языке спортсменов это называется “поймать звездочку”. В такие периоды его начинало заносить, и мы в очередной раз ругались. Все сильнее и сильнее.

После ухода Земфиры Бурлакову стали мерещиться вокруг подвохи и предательства. Возможно, поэтому ему вдруг вздумалось материализовать наши многолетние отношения путем контрактных обязательств. Ему явно не нравилось расширение сферы деятельности “Кушнир Продакшн” – в частности, эффектная работа с “Танцами минус” и рядом проектов Макса Фадеева. Честно говоря, со стороны все это смахивало на ревность…

В принципе, я был не против подписать контракт. Но меня смущали детали, не имеющие отношения к бизнесу. Например, я в здравом уме должен был подписать строчки о том, что “всей своей нынешней популярностью я обязан группе „Мумий Тролль“”. Спорить с этим тезисом было глупо – в магазинах продавались четыре мои книги, посвященные культурологии русского рока…

Лагутенко такой бред составить не мог по определению. Последние месяцы Илья не вылезал из тура, играя по 20–25 концертов в месяц. Он был настолько занят, что мы даже толком не общались, – как когда-то пел Гребенщиков, “чем дальше, тем будет быстрей”. Зато с Леней мы общались выше крыши…

Зачем подобные контракты-откровения были нужны Бурлакову, можно только догадываться. Похожая история произошла у меня в свое время с Шульгиным. Прежде чем выдать часть средств на полиграфическое производство “Правды о Мумиях и Троллях”, Александр Валерьевич предложил подписать документ, гласящий, что книга выражает исключительно авторский взгляд. “А чей же еще взгляд она выражает?” – удивился автор в моем лице, без колебаний подписав эту странную бумагу.

Случай с Бурлаковым был посложнее, и все мои друзья не сговариваясь убеждали меня контракт не подписывать. Я немного подумал и… контракт подписал. Без проблем. Эволюция “Троллей” и общественного мнения мне были важнее местечковых заебов. Показательно, что при этом и я, и Бурлаков понимали цену любого российского контракта, касающегося шоу-бизнеса. Но… играть так играть.

Военные действия продолжились в процессе подготовки к сольному концерту “Троллей” в “Олимпийском”. К этому моменту отношения между Бурлаковым и Лагутенко уже оставляли желать лучшего. Леню несло в экстремальный креатив – например, в бесконечные вкладывания средств в так называемый “Утекай Банк”. Илья, о чем уже упоминалось выше, тяжело переживал провал в ГУМе и трансляцию недоделанной телеверсии “Необыкновенного концерта” на канале ОРТ. Ему, к примеру, было непонятно, почему песня “Забавы” не была отдана в саундтрек к “Брату-2” – несмотря на просьбы создателей фильма. Поэтому к любым инициативам Бурлакова Лагутенко относился настороженно – начиная от высосанных из пальца “10 заповедей рокапопса” и заканчивая идеей записи альбома на яхте – во время кругосветного путешествия.

До поры до времени Лагутенко терпел, но потом его прорвало. “Мне не нравится дизайн билетов в „Олимпийский“ принципиально, – писал Илья Бурлакову. – Текст на обратной стороне, по-моему, отражает всю непродуманность ситуации с продажей билетов. Какие браслеты? Какие поддельные билеты? Все это опять мне напоминает бред, которым никто не будет впоследствии заниматься… О продаже. Если уж т. н. „чечены“ придумали, как продавать билеты, – то нужно идти и с ними договариваться. Пусть продадут 20000 билетов и отдадут нам деньги за 10000. Вместо того, что мы продадим пять и эти пять будут там сидеть – и все. А так хоть людям праздник…”

Бурлаков взгляды Ильи на “Олимпийский” не разделял и начинал нервничать. Вначале незаметно для окружающих, потом – заметно. Когда Илья принялся игнорировать акции Бурлакова, стало понятно, что в датском королевстве что-то не так. Ссоры и взаимные упреки стали нормой жизни. Эти настроения отражались и на мне. Когда на очередном совещании по “Олимпийскому” Бурлаков начал в резкой форме обвинять пресс-службу… в плохой продаже билетов, мое терпение лопнуло.

Сейчас я понимаю, что это была элементарная провокация, но тогда меня просто трясло от несправедливости. Не дослушав эти упреки до конца, я поднялся со стула. У меня был неплохой опыт жестких переговоров, да и терять было нечего – кроме отношений с Бурлаковым. “Хороших артистов вокруг немало, зато попробуй-ка, парень, найди хороших пиарщиков”, – кипел мой разум возмущенный. И в смертный бой идти готов был…

“Прошу внимания. – Я отпустил тормоза и помчался с горки навстречу новым приключениям. – Мне есть что ответить на эти чудовищные обвинения. Пиар-кампания по концерту в „Олимпийском“ проведена в соответствии с предварительным планированием: поэтапно, структурированно и креативно. Начиная от количества опубликованных анонсов и заканчивая работой с информационными спонсорами: „Московским Комсомольцем“, „Радио Максимум“, журналом „Yes!“… Неслучайно эксперты оценивают работу пресс-службы „Троллей“ выше всяких похвал. Все обвинения, которые были произнесены сейчас Бурлаковым, – это неадекват и полный, просто невиданный пиздец. Все. Общих тем с этим человеком у меня больше нет. Я ухожу. Давайте посмотрим, друзья, – как же получится провести „Олимпийский“ без такой хуевой пресс-поддержки”.

Я вышел из квартиры Бурлакова и плотно прикрыл за собой дверь. На улице румяные бомжи с Киевского вокзала танцевали брейк – прямо посреди весенних луж. Сил радоваться жизни у меня не было. Я шел по набережной Москвы-реки, смотрел на радугу и думал о “Троллях”. Было очевидно, что с таким состоянием менеджмента группа долго не протянет. К сожалению, я как в воду глядел.

Как известно, коммерческий результат концерта в “Олимпийском” оказался печален. Убытки от выступления “Троллей” превысили $40000. В итоге долги пришлось закрывать всем миром. В частности, “Real Records” судорожно выбросил на рынок сборник лучших хитов “Троллей”. Сделано это было не от хорошей жизни, а с целью минимизировать финансовые потери партнеров. Параллельно в лагере группы шли интенсивные поиски ответа на вопрос, “кто виноват” в отрицательном балансе “Олимпийского”. Позиция Лагутенко была жесткой – он артист и отвечает за качество шоу на сцене. Никаких подписей под документами он не ставил. Кто ставил – тот пусть и отвечает.

События последних трех-четырех лет стали вырисовываться в мозгу у Ильи в некую систему. У “Троллей” постоянно не хватало денег. Сначала виной тому были кризис и нечеловеческие затраты на “Утекай звукозапись”. Затем – неудачно выбранные партнеры. Когда же его менеджмент-команда во главе с Бурлаковым попыталась все сделать самостоятельно, мы получили отрицательный баланс “Олимпийского”. Со всеми вытекающими последствиями.

Эти события сложились в единый паззл и послужили поводом для разрыва деловых отношений между Лагутенко и Бурлаковым. Произошло это закономерно – и неожиданно.

“В какой-то момент группа от меня отказалась, – не без боли вспоминал Бурлаков. – Это случилось вскоре после „Евровидения-2001“. На следующий день мы с Ильей общались, и все было нормально. И буквально через неделю я получил от него письмо – с содержанием типа „Пожалуйста, больше концертов от моего имени не организовывать, никаких денег не брать“. И потом на сайте „Троллей“ я прочитал, что Илья поменял менеджера… Если бы я вновь оказался в тех временах, я бы, конечно, начал все сначала и ничего не менял. Я бы точно так же не заключал договор с Ильей Лагутенко. Потому что не могу заключать договор с человеком, которого знаю с седьмого класса. У меня просто не возникло бы такой идеи. Я к таким людям обычно отношусь максимально доверчиво. И хотя у меня и существуют принципы, я верю один раз… Видимо, я добрый человек. И привык прощать”.

Эти эмоции мне удалось вытащить из Лени лишь спустя несколько лет. Причем – в контексте совершенно другого интервью, которое брал у него посторонний человек. Летом же 2001года бывший продюсер “Троллей” и Земфиры старался никак не афишировать этот разрыв. Возможно, выигрывал время, чтобы оправиться от удара.

Когда музыкальная общественность узнала, что тандем Бурлаков—Лагутенко распался, многие отказывались в это верить. Настолько нерушимой казалась эта спайка. Но времена, как пел Боб Дилан, меняются.

“Наверное, это закономерно, дети вырастают и уходят, – заявил Бурлаков в одном из интервью. – Сейчас я еще одну группу раскручу, а потом и они от меня уйдут. Это естественный процесс, и я к этому отношусь философски. У нас не было никаких идеологических расхождений – все, что делает Лагутенко, гениально. Пару раз мы с ним уже расходились, может быть, и опять встретимся, но нес группой, а так – посидим, поговорим”.

Как бы там ни было, осенью 2001 года один из популярнейших продюсеров страны оказался вообще без артистов. Вначале от него ушла Земфира, затем – Лагутенко. Кроме того, Леня остался без пресс-службы и дружественного лейбла, с которыми он умудрился поссориться в процессе подготовки концерта в “Олимпийском”. Но хуже всего было то, что он оказался в абсолютно изолированном пространстве. Практически без друзей. За его спиной оставались только сожженные многолетними войнами мосты – к примеру, долги за “Олимпийский” ему пришлось возвращать вплоть до лета 2007 года. Как бы там ни было, в тридцать пять лет Леониду Владимировичу Бурлакову надо было начинать жить заново.

8. Музыка нас связала

Мир шоу-бизнеса оказался тесен. Мне и в голову не могло прийти, что, разойдясь навечно с Бурлаковым, мы вскоре будем работать в одной команде. Но, как ни странно, так произошло.

Мои давние партнеры из звукозаписывающего лейбла “CD Land” внезапно осознали, что их ведущая группа “Сегодня ночью” осталась без директора и продюсера. Первооткрыватель “Сегодня ночью” Илья Лагутенко помогал музыкантам в студии, но их концертная ипостась в тот момент оказалась вакантной. Глянцевые журналы ломились от публикаций про “Сегодня ночью”, но из-за отсутствия концертов убытки фирмы “CD Land” превысили $180000. И тогда администрация лейбла приняла решение привлечь к работе с группой маявшегося без дела (и без артистов) Бурлакова. В качестве продюсера и антикризисного менеджера. А поскольку пресс-поддержкой “Сегодня ночью” занималось агентство “Кушнир Продакшн”, работать нам предстояло вместе.

Более термоядерной смеси на тот момент не смог бы придумать самый отчаянный креативщик. Это выглядело как, скажем, бензин и спичка. Как арабы и евреи. Как Жириновский и Немцов. Как “Спартак” и ЦСКА. Но делать было нечего – и мы начали сотрудничать. Прохладно здоровались друг с другом – да и странно, если бы было по-другому…

В тот момент работа с группой “Сегодня ночью” давала Лене возможность выбраться из того места, в котором он, пусть и незаслуженно, находился. А место это было глубокое. Массмедиа потеряли к Бурлакову всякий интерес. Созданные им фан-клубы двинулись за своими кумирами, а кумиры особой ностальгией в адрес Лени не страдали.

Более того. Когда Бурлакову вздумалось посетить в Киеве концерт “Троллей”, охрана Дворца спорта вежливо, но настойчиво попросила его покинуть помещение. Лене не помогли ни бейджик с надписью “All Area”, ни влиятельные знакомые, которые пытались за него заступиться. Охране было “до лампочки” – она выполняла приказ. По чьей инициативе – организаторов концерта или музыкантов – этот геноцид произошел, неясно. Но так было. На служебном входе мимо растерянного Бурлакова проходили какие-то мелкие промоутеры, которые даже не пытались скрыть злорадных улыбок. Что чувствовал в этот момент сам Леня, можно только догадываться.

…Зато в “CD Land” Бурлаков ощущал себя как за каменной стеной. Рядом были друзья, которые в свое время помогали ему продавать диски “Троллей”. Они ждали от Бурлакова подвигов. Желательно – завтра.

Бывший финансовый директор “Утекай звукозапись” начал действовать по всем канонам предвыборной кампании американского президента. А именно – раздавать обещания направо и налево. Я всегда ценил Бурлакова за его умение мастерски пускать пыль в глаза – так, чтобы всем казалось, что эта пыль золотая.

Обещания именитого продюсера грели душу и сердце. Его планы впечатляли – перевести тексты “Сегодня ночью” на английский и прорваться на западный рынок. А заодно – и на украинский. Параллельно, в духе фантазий Уэллса, Бурлаков возжелал совместить неоновые рекламные щиты с… сигналами “Радио Максимум” – по-видимому, для какой-то акции в поддержку “Сегодня ночью”. В идеале он планировал захватить в Москве телеграф, почту и канал MTV. “Они у меня с руки едят”, – доверчиво делился своими планами Бурлаков с чиновниками русского отделения “Sony”. Те немедленно процитировали эту фразу руководству MTV. И буквально в тот же день канал прекратил ротировать “Сегодня ночью”. Подобная судьба ожидала группу на ряде радиостанций, с программными директорами которых Леня порвал отношения еще со времен “Туманного стона” и “Deadушек”.

Аналогичным образом таяли иллюзии на западный прорыв группы. Песни на английский не переводились. Вернее, переводились, но очень медленно. Ричард Брэнсон, наверное, уже устал ждать, когда же в “Virgin Megastore” привезут тираж англоязычных дисков “Сегодня ночью”. Обещанный к концу 2002 года тур по Украине так и остался красивой мечтой. Джинглы единственной лояльной к “Сегодня ночью” радиостанции “Радио Максимум” никак не желали коммутировать с рекламными щитами. “Мне стыдно получать у вас деньги”, – говорил Леня в бухгалтерии “CD Land”, и на первых порах эта красивая фраза работала. Все вокруг Бурлакова чувствовали себя виноватыми.

…Наша совместная работа в фирме “CD Land” представляла собой еженедельные совещания на тему “как спасти группу „Сегодня ночью“ от застоя, а выпускающий лейбл – от убытков”. Каждый вторник мы трудились над новой “боевой задачей” – обсуждали придуманный Бурлаковым конфликт между “Сегодня ночью” и выпускающим лейблом. В результате подписчики наших рассылок узнавали, как продвигаются военные действия между враждующими сторонами. Полагаю, что источником Лениного вдохновения была переведенная на русский язык книга про Sex Pistols, которые меняли свои лейблы как рваные перчатки.

Итак, еженедельно мы обсуждали важный вопрос – как штурмовать условный Марс. Взрослые мужики с серьезными лицами вели дискуссии, как именно мы будем атаковать Марс – с фланга, с тыла или с воздуха. У меня возникло острое ощущение, что Лене, словно американскому генералу, необходимо иметь перед собой образ конкретного врага. Я в эти игры играть категорически не хотел. И поскольку лейбл поддерживал продюсера целиком и полностью, я не без скандала вышел из этого проекта. Напоследок публично нахамил Бурлакову, о чем сейчас жалею. Фразу “ты, конечно, гениальный продюсер, но ни хуя не понимаешь в пиаре”, можно было сказать и один на один. Короче, погорячился…

Сейчас я даже и не вспомню, из-за чего, собственно говоря, случился весь сыр-бор. Похоже, мне не нравилось, что Бурлаков перессорил между собой автора текстов “Сегодня ночью” и вокалиста, музыкантов и выпускающий лейбл, пресс-службу и средства массовой информации. Очевидное – невероятное: абсолютно безобидная группа внезапно оказалась в эпицентре боевых действий. Мне было понятно, почему так происходит, – все корни этой ситуации уходили в деструктивные идеи Бурлакова.

Вскоре я узнал, что в модном киевском клубе “Опиум” состоялся суд над группой “Сегодня ночью”. Инициатором суда выступил Леонид Бурлаков. По-видимому, с точки зрения Лени, это была на редкость удачная PR-акция. Опустить его с небес на землю было некому.

В беспрецедентном судилище в клубе “Опиум” приняли участие представители дюжины украинских СМИ, которые добровольно выступили в роли присяжных заседателей. Там же были свои истцы и судьи, а также музыканты “Сегодня ночью” и несколько представителей местного шоу-бизнеса. Бурлаков, как человек опытный и неглупый, на суд, естественно, не приехал…

Вы не поверите, в чем обвинялись (заочно) музыканты собственным антикризисным менеджером. А обвинялись они в том, что пластинки не продаются, их искусство убыточно, а музыка – не востребована. Мол, все вокруг терпят убытки, а значит, кто-то в этом виноват.

Вот я сижу сейчас и читаю протокол этой акции. За окном – зимняя московская ночь. Я не верю собственным глазам, и на душе скребут кошки. Я не могу понять, как один человек, пусть даже и Бурлаков, мог загипнотизировать такое количество людей. Я не могу поверить, что на протяжении целого часа три десятка профессионалов, словно лютые зомби, несли чудовищную ересь, завершившуюся “победой справедливости”. Мол, группа “Сегодня ночью” ни в чем не виновна. Ура, товарищи!

И я не сильно удивился, вскоре прочитав на украинских музыкальных сайтах следующую информацию: “Суд помог журналистам утвердиться во мнении, что группа слабая. Теперь нужно тратить время на то, чтобы убедить их в обратном”.

Убедить в обратном, увы, никого не удалось. По итогам сезона русскоязычный журнал “New Musical Express” признал “Сегодня ночью” “худшей группой 2002 года”. Правда, Леню это не смутило. Весной 2003 года он организовал на канале СТС передачу “Черное / Белое”, имитирующую еще один суд над “Сегодня ночью”. Неплохую идею – использовать Украину как испытательный полигон для своих медийных экспериментов – Бурлаков применил с точностью до наоборот. Он катастрофически не учел своих ошибок в Киеве и в результате получил то, что получил.

“Группу „Сегодня ночью“ я знаю с 98 года, – начал свой сбивчивый монолог Бурлаков. – Мне эта группа нравится, я считаю, это одна из самых перспективных групп 98—99 годов. Что же произошло? Я хотел бы сегодня вместе с вами разобраться и попросить, может быть, совета о своей дальнейшей работе с группой. Может, дадите музыкантам совет какой-то… Я, чтобы не запутаться, завел папочку для себя, все записал… Я на самом деле, уважаемые дамы и господа, вижу несколько основных причин того, почему нет продаж пластинок. Нет необходимого количества концертов, я не говорю уже о проблемах финансовых… Есть проблемы, и их нужно как-то решать. Наверное, мы будем их решать”.

Далее в своей насквозь искусственной речи Бурлаков применил все основные приемы НЛП, задев при этом и интересы лейбла “CD Land”, и пресс-службы, и журналистов, и самих музыкантов. В итоге новоявленный борец за справедливость разбудил спящего льва. Лев проснулся и зарычал. Затем – встал на ноги. Развлекательное ток-шоу стихийным образом превратилось в суд над неструктурированным продюсером Леонидом Владимировичем Бурлаковым.

На телепередачу пришли Настя Колманович и Ира Миклошич, в то время – продюсеры групп “Земфира” и “Мумий Тролль”. Палец в рот им лучше было не класть – откусят по самое не хочу. Давно конфликтуя с Бурлаковым, они, что называется, подготовились к телепередаче. С женской стервозностью они задавали Лене вопросы, на которые он не мог ответить публично. Они отрывались, и это было виртуозно. В этом действе был какой-то первобытный драйв, какой-то неожиданный момент истины. Такой вот Международный женский день на канале СТС. Кроме того, в студии резко активизировались представители печатной прессы – здесь не Украина, здесь климат иной. И в какой-то момент игра пошла в одни ворота.

Долгие годы Леня был моим другом – и теперь, несмотря на наши постоянные конфронтации, мне было больно на него смотреть. Такое ощущение, что человек остался жить в 97 году и позабыл, что за окнами бушует XXI век… От полного краха Бурлакова спасло лишь то, что передача шла не в прямом эфире. Почти все, что продюсер “Сегодня ночью” проиграл в открытом бою, он затем отыграл на монтаже. Посмотрев это судилище по телевизору, я не без облегчения вздохнул. Если бы Леня не контролировал процесс, от удара такой силы он не смог бы оправиться никогда. Это могло быть хуже, чем подписка о невыезде. Интересно, какие выводы он для себя сделал? И сделал ли?

Самое удивительное, что через пару месяцев мы с Бурлаковым вновь помирились. Произошло это после взаимных обвинений в чудовищном непрофессионализме, последнее из которых звучало так: “Вы в „Кушнир Продакшн“ совсем не умеете работать”. После чего Леня привел к нам на коммерческое обслуживание новых артистов: Аврору, Нату и Олега Чубыкина. Логика в его действиях прослеживалась нечетко. Но в том, что я согласился сотрудничать с ним по демпинговой цене, логики было еще меньше. Одним словом, старики-разбойники отрывались вовсю. “Ваши отношения с Бурлаковым пугают не своей жестокостью или жесткостью, – вынесли вердикт сотрудники. – Они отпугивают своей непрогнозируемостью”.

На самом деле ларчик открывался просто. Дело в том, что Бурлаков решил проверить на практике диалектический постулат “перехода количества в качество”. В 2003—2004 годах он смело набрал целый десяток проектов: “Седьмой прохожий”, Юлия Лорд, “У.Л.К.А”, “Миссия: А”, “Алкоголь” + вышеназванные Аврора, Ната, Чубыкин, а также несколько молодых групп, работающих в стиле электроклэш.

“Мой „Новый проект“ – это Музыка для Среднего Класса, – декларировал Леня новые продюсерские принципы в одном из интервью. – Человек, купивший, наконец, Хороший Автомобиль и собирающийся в мае 2002 года в отпуск, уже будет думать о том, какую музыку он возьмет в дорогу. Вряд ли его магнитола с кроссовером и сабвуфером будет терпеть низкосортный музыкальный продукт, а его уши и мозги, привыкшие за год к романам Ван Гулика и саунду новой Земфиры, вряд ли вынесут очередную порцию „чайного фуфла“…”

Бурлаков планировал, что количество его новых артистов обязательно перейдет в качество, и хотя бы один из проектов выстрелит. В итоге не выстрелил ни один.

У кого-то был слабый потенциал, у кого-то – некоммерческий репертуар, на кого-то банально не хватило денег, где-то ошиблись продюсер с пиарщиками. “Не все то хорошо, что Бурлаков”, – писал в то время журнал “Афиша”. “После расставания с „Троллями“ у меня было одиннадцать проектов, о которых никто ничего не знал”, – признался как-то Леня. Это была сущая правда…

Вообще Бурлаков тогда много маялся. Маялся без крупных артистов, крупных афер и крупных побед. Хулил на чем свет стоит фаворитов последних сезонов: “Зверей”, “Город 312”, “Ночных снайперов”. “К примеру, UMA2RMAH – отличная группа, – рассуждал Леня. – Но мы ее забудем ровно через год. Потому что первую песню они спели так же, как и последнюю”.

В паузах между душевными метаниями знаменитый эксперт читал лекции молодым продюсерам. “Самое главное в преподавании, – вещал приват-доцент Бурлаков, – передать будущим продюсерам огромное желание помогать артисту. Такое безудержное, чтобы обратно пути не было. Ведь в каждом городе есть свой „Мумий Тролль“, а в каждом десятом – своя Земфира. Только надо этим заниматься, искать, находить и вкладывать деньги”.

Иногда Леня давал в интернете ностальгические интервью про славное боевое прошлое: “Лагутенко являлся мозгом группы, а я был ее сердцем. Когда я ушел, у „Мумий Тролля“ исчезла душа, исчезло хорошее, доброе, человечное”. И так далее...

Порой мне казалось, что Леня напоминает опытного футбольного тренера, которого бесчеловечная государственная машина пытается раньше времени отправить на пенсию. Невооруженным глазом было видно, что форму он не потерял. Даже наоборот.

Иногда в беседах Бурлаков выдавал такие идеи, что у меня перехватывало дух. Как-то раз он предложил всем артистам собраться вместе и пойти ограбить какой-нибудь банк. Мол, с банком он договорится лично. Смысл акции: пираты грабят артистов, а государство их не защищает. А чем мы хуже пиратов? Мы тоже пойдем грабить – может, тогда кто-нибудь обратит внимание на проблемы неприкаянных артистов…

Иногда Леня пытался решать конфликтные вопросы с помощью силы. Однажды он показал мне свою телефонную книгу, где на букву “К” красным маркером был записан мобильный телефон. “Это на случай, если мне начнут угрожать”, – признался продюсер.

Когда же дела шли сравнительно неплохо, Бурлакова все равно тянуло на популистские заявления. “Вскоре я займусь политикой и лет через десять стану президентом России, – периодически заявлял он в интервью. – Я знаю, что сделать в этой стране, чтобы она заработала. Конечно, это случится нескоро. Ведь я пока только учусь”.

…Со временем наши отношения стабилизировались – на каком-то ином, космическом уровне. Когда Леня влюблялся в очередного артиста, он с одухотворенным лицом прилетал к нам в офис. Часами охмурял женское население фирмы, словно ксендзы в “Золотом теленке” – Козлевича. Свои речи Бурлаков, как правило, заканчивал одной и той же фразой: “Если перед вами встанет выбор, за кем пойти – за Артистом или за „Кушнир Продакшн“, то, без сомнения, надо выбирать Артиста”.

Мне импонировала подобная душевная дефлорация – она давала простор для игры воображения. Развивала чувство юмора и самоиронии, которые особенно пригодились нам во время промо-кампании певицы Авроры – совершенно безбашенной панк-дивы, живущей ныне в Лондоне.

Наше сотрудничество началось с того, что в прямом эфире НТВ новая подопечная Бурлакова исполнила разудалый гимн про погибшего в ее желудке гнилого утенка. После этой “Анархии в Останкино” редактора утренних программ НТВ отказывались сотрудничать с нами более двух лет. На все наши “почему” они отвечали загадочным словом “Аврора”. Словно это какой-то пароль…

Но настоящее “феерическое шоу” мы устроили не на НТВ, а в клубе “16 тонн” – на презентации диска Авроры. Это была красивая акция. За пару дней до пресс-конференции нашей безумной панк-блондинке сделали роскошную укладку. В итоге оказалось, что Аврора стала чудовищно похожа… на певицу Валерию. И надо же такому случиться, что именно в эти дни в продажу поступил еженедельник “Семь дней” – с Валерией на обложке и сенсационным интервью о том, как бывший муж резал ее кухонным ножом на меха. С визуальной точки зрения это совпадение двух непересекающихся образов было большой дизайнерской удачей. Нам жутко повезло. И решение пришло мгновенно.

Серый кардинал “Кушнир Продакшн” Сергей Гурьев вручную вырезал красные буквы из заголовков “Семи дней” и аккуратно наклеивал их на обложку таким образом, чтобы теперь под изображением Валерии стояла подпись “Аврора”. Что-то типа “Аврора: муж бил меня сковородкой”. И на обложке была изображена ослепительная блондинка Аврора. Только глаза у нее казались грустными – не такими, как в жизни.

В решающий момент пресс-конференции мы с Авророй достали “из широких штанин” этот шедевральный постер, а сотрудник “16 тонн” по моему сигналу притушил в клубе освещение. Журналисты впали в полный ступор, поскольку, вопреки расхожему мнению, они ведь не дураки. Они не часто изучают содержание газетных ларьков, но интуитивно понимают, что никто не поставит на обложку “Семи дней” эту дикую панкушку. Даже если артисткой занимаются Кушнир & Бурлаков.

Но факты – вещь упрямая. Когда я проходил по притихшим рядам с этой восхитительной обложкой в руках, все вокруг видели, что это – действительно Аврора. Восторгу журналистов не было предела – я понимал, что на ближайший месяц пакет публикаций нам обеспечен…

“Ну, вы и работаете”, – восторженно говорили телевизионщики, подснимая обложку крупным планом. “А то!” – гордо сказал возникший откуда-то из полутьмы рыжебородый Гурьев. Он мог смело гордиться своим ювелирным трудом…

Рядом давали интервью вошедшая в образ cover girl Аврора и насквозь счастливый Бурлаков. Вид у него был слегка хмельной, что совершенно не соответствовало действительности, поскольку Леня, как Железный Феликс, не пьет вообще. Никогда…

Я вспомнил! У Бурлакова было такое выражение лица, словно он нашел новую Земфиру. До Земфиры Авроре было, конечно, далеко. Но ближайшее открытие Леонида Владимировича находилось уже не за горами.

9. Рыжий бизнес

Весь следующий сезон мы с Бурлаковым проработали над продвижением на музыкальный рынок группы “Братья Грим”. Тандем рыжих близнецов из Самары рванул вверх с такой скоростью, что никто даже пикнуть не успел…

Начинали с нуля, а точнее – с демо-записи пяти песен. Зимой 2005 года Бурлаков принес к нам в офис “Вторую половину”, “Ресницы”, “Норвегию” и что-то еще. “Это что, очередная присланная тебе демо-запись? – без особого энтузиазма спросил я. – И где ты их нашел?” “Мне по интернету прислали несколько песен, меня зацепило, и я позвонил в Самару, – признался Бурлаков. – Правда, музыканты решили, что это розыгрыш. Тогда я пригласил их в Москву, а в конце разговора спросил: „Как я вас узнаю?“ И в ответ услышал, что они – братья-близнецы. Здесь я получил такой электрический заряд… Потому что не думал, что кроме музыки есть еще другой фактор, который поможет мне с этими ребятами”.

Вскоре Бурлаков пригласил меня съездить с ним в подмосковную деревню Немчиновка, где проходили первые репетиции переехавших в столицу “Братьев”. На двух машинах мы пропилили мимо поста ГАИ за линию горизонта – до тех пор, пока не увидели полуразрушенный одноэтажный Дом культуры образца 1973 года. Там в атмосфере сырости, мистики и таинства Бурлаков презентовал нам своих новых фаворитов.

…Репетицию снимал известный фотограф из Владивостока Миша Павин. В исполнении самарского квинтета меня особенно впечатлил психоделический “Аэроплан”, а также отражавшийся в зеркалах басист Костя Бурдаев, уверенно подпевавший в унисон своему брату Боре. “В них, конечно, нет лоска Лагутенко, но они не настолько просты, как кажутся, – сказал я своим пресс-менеджерам. – Похоже, они действительно могут выстрелить”.

…Первый альбом “Братьев Грим” записывался во дворе нашего бизнес-центра – в том самом подвале, где Олег Чубыкин работал с UMA2RMAH, Лерой Массквой и вторым альбомом “Сегодня ночью”.

Вспомнил прикол: в паузах между сессиями я записал у Чубыкина претенциозную речь для пресс-конференции “MTV Russia Music Awards”. Это был такой жесткий стеб-концепт: провести в элитном ресторане “Желтое море” пресс-конференцию под фонограмму. А самому стоять на сцене и пить минеральную воду. Перед глазами стоят растерянные лица Бори и Кости, наблюдавших, как я наговариваю в микрофон эту пафосную ахинею. Потом в студию зашли топ-менеджеры “Радио Максимум”, которых Бурлаков пригласил послушать “наш ответ Maroon 5”. Затем пришли мои студенты-продюсеры, которым я в тот день должен был читать лекцию. Там под “Ресницы” все и перезнакомились.

…Весной 2005 года, проезжая на своей белой “тойоте” по ЦПКиО им. Горького, Бурлаков обнаружил в конце парка искусно замаскированный Театр музыки и драмы. Зайдя внутрь, великий мистификатор увидел небольшой зал мест на двести. Лучшей площадки для первого концерта новой группы ему было не найти. Музыка у “Братьев” присутствовала, а для драмы существовал режиссерский талант Лени…

Система попадания на эту акцию красноречиво свидетельствовала, что порох в пороховницах у Бурлакова еще не подмок. Все действо называлось “Концерт для Первых Фанов” и было строго засекречено. Со стороны это могло вызывать ассоциации с презентацией акции “Явление Христа народу”, которую проводил бы классик современной рекламы сэр Огилви.

На сайте “Братьев Грим” давались какие-то невнятные намеки на “адреса, пароли, явки”. Людям предлагалось приехать в назначенный час в условное место. Найти автомобиль, под дворником которого находился бы журнал “Q” выпуска 1989 года. Подойти, шепнуть пароль и получить билет на заветный концерт.

Но и это было еще не все. Оказывается, билеты существовали двух видов: на одном был изображен Боря, а на другом – Костя. Правда, доверчивые фанаты об этом не догадывались. На входе в театр их встречали представители пресс-службы, которые доброжелательно объясняли правила игры: “Здорово, что вы пришли. У вас в руках настоящий билет на „Концерт для Первых Фанов“. Теперь, чтобы попасть внутрь, вам нужно найти снаружи свою вторую половину. У нее на билете должен быть второй близнец. Совместите ваши билеты – и проходите”.

Поклонники стойко выслушивали этот издевательский монолог, почти без эмоций на лице. И так же мужественно под снегом с дождем “вычисляли” вторую половину. На весь Театр музыки и драмы разносились в тот вечер нечеловеческие крики: “Девушки, а у вас Боря или Костя?”

Затем мы провели концерт в джазовом зале “Б2”. Там собрались представители всех лейблов, которые не мигая рассматривали двух рыжих чертов, мужественно пытавшихся побороть говняный звук. Иногда им это удавалось. Тем не менее атмосфера в зале была такая, будто бы Бурлаков нашел новый “Мумий Тролль”. Ажиотаж нарастал, и нам оставалось лишь подливать масла в огонь…

Чувствуя, что поймал за хвост птицу-удачу, Леня вновь приехал к нам в офис и, сверкая очками, предложил новую схему работы. Для раскрутки коммерчески привлекательных “Братьев” он собрал целую команду бизнес-партнеров. Это сообщество ласково называлось нами “коалиция” и со стороны выглядело как целая Антанта. Сам Бурлаков занимался линейным менеджментом и общей координацией, “Кушнир Продакшн” – пиаром, выпускающий лейбл “Мегалайнер” – продвижением группы на Муз-ТВ и “Европе Плюс”, Алена Михайлова из Velvet Music – работой с киноиндустрией и ротациями на “Русском Радио” и канале MTV. Схема начала работать нереальными темпами.

“„Братья Грим“ – это раскудрявые, страшно харизматичные самарские близнецы Боря и Костя, – писал о группе накануне фестиваля “Максидром-2005” журнал “Афиша”. – Примечательны близнецы свежими романтичными гитарными опусами, пробивающимися кое-где британскими гармониями и высосанным из пальца определением „грим-рок“. Небесталанных Борю и Костю надувают как мыльный пузырь, и деваться от них в этом году будет некуда: первооткрыватель „Мумий Тролля“ Леонид Бурлаков бросил на них все силы. Большому бизнесу – большой фестиваль”.

Но, как вы понимаете, Бурлаков не был бы Бурлаковым, если бы “Братья Грим” просто выступили на “Максидроме”. Не обошлось без приключений. Во-первых, Леня изнасиловал столицу несметным количеством афиш, на которых под логотипом “Максидрома” крупными буквами стояло название хедлайнера: “Братья Грим”. Снизу, более мелким шрифтом, значились остальные, менее значимые участники фестиваля: Земфира, “Мумий Тролль”, Franz Ferdinand. Сплетники поговаривали, что, увидев эти афиши, Земфира Талгатовна долго психовала и даже отказывалась играть на фестивале.

Но и это было далеко не все. Во время концерта в “Олимпийском” новоявленные хедлайнеры вытащили из зала притаившегося под колонками звукорежиссера Чубыкина, который в сопровождении “Братьев” исполнил свой суперхит “Rain”.

Затем была куча летних рок-фестивалей, прорыв “Ресниц” и нашумевшее реалити-шоу канала Муз-ТВ “Сказки „Братьев Грим“”. У группы начался полноценный тур, и все случившиеся с ними приключения шли в эфир практически без купюр. Количество поклонников у братьев Бурдаевых росло не по дням, а по часам…

Одновременно с началом концертного тура к нам наконец-то потекли первые денежные потоки. Вложенные в “Братьев Грим” $326000 окупились ровно через одиннадцать месяцев – на два месяца быстрее, чем Земфира, и на семь месяцев быстрее, чем “Мумий Тролль”.

От такой скорости успеха Бурлакова начало заносить. “С „Мумий Троллем“ мы раскрепостились, с Земфирой стали чувствовать себя более откровенно, а с „Братьями Грим“ научились быть счастливыми, – говорил он в одном из интервью. И там же развивал свою мысль: – По степени таланта „Братья Грим“ стоят чуть выше „Мумий Тролля“ и чуть ниже, чем Земфира”. Примечательно, что из контекста интервью следовало, что Леня искренне верил своим словам.

…Дебютный альбом “Братьев Грим” вышел летом 2005 года, и это событие было отмечено психоделической презентацией на пароходе в Самаре. Затем, чтобы не сбавлять напряжение, мы провели в Москве презентацию клипа “Кустурица”. Разуверившись в способностях отечественных клипмейкеров, заметно помолодевший Бурлаков решил снять клип сам. Самое странное – у него это получилось. Видеоряд смотрелся по-западному модно и кое в чем выглядел убедительнее, чем работы отечественных мэтров. Короче, нам было что презентовать. К тому же выпускающий лейбл “Мегалайнер” решил вручить группе “Золотой диск” – за сто тысяч проданных компактов… Тоже, согласитесь, достойный информационный повод.

…Саму акцию Леня захотел проводить в заблудшей пивнухе возле Киевского вокзала – там, где снимались фрагменты “Кустурицы”. Слева находился “Макдоналдс”, справа – венерический диспансер. У входа в паб, прямо над головой, на железной цепи висела деревянная пивная бочка. Более странное место найти было сложно – зато все выглядело вполне в духе фильмов Кустурицы. И еще один неявный плюс – дом Бурлакова находился буквально через дорогу. Короче, вы поняли, откуда росли ноги.

Сюрреализм проходил сквозь эту презентацию красной нитью. Двух братьев мы посадили в разные концы зала – причем звук шел таким образом, что если на вопросы отвечал Костя, голос раздавался из динамиков, висевших над головой Бори. И наоборот.

“У нас не было никаких иллюзий, что продюсер – это дядя, у которого в глазах только доллары, – рассказывал Костя Бурдаев. – До нас Бурлаков находился в некотором забвении – после того как расстался со своими предыдущими партнерами: группами „Мумий Тролль“ и „Земфира“. Поговорив с ним, мы поняли, что вероятность нашего успеха равна где-то двум процентам. Это намного хуже, чем рулетка. Но у нас вроде бы все получилось”.

Получилась и пресс-конференция. Было очень весело, журналисты задавали толковые вопросы и энергично уничтожали неисчерпаемые запасы халявного пива. В какой-то момент мне показалось, что это действо напоминает лучшие PR-акции “Троллей”. По крайней мере, прессу мы транспортировали по месту жительства далеко за полночь.

…В декабре “Братья Грим” собрали аншлаг в клубе “Б2”. Недоброжелатели криво улыбались, но сказать ничего не могли – в заведении яблоку упасть было негде. VIP-ложа просто ломилась от дорогих гостей. Бурлаков был доволен. Мы – тоже…

Что там говорить, 2005 год стал временем прорыва “Братьев Грим”. По итогам сезона они выступили на Трафальгарской площади в Лондоне и получили в СМИ кучу титулов типа “открытие года”. Я вовремя подсуетился и всунул “Братьев” в рейтинг пятидесяти самых дорогих звезд журнала Forbes, где подопечные Бурлакова поделили 41–47-е места с Мстиславом Ростроповичем, Маратом Сафиным, Олегом Газмановым, Земфирой и футболистом Александром Кержаковым.

Когда наш контракт с “Братьями Грим” завершился, Бурлаков выплатил агентству прямо-таки королевскую премию, а мне подарил роскошный японский DVD-фильм про Марка Болана. Наступал Новый год, и нам обоим было чем гордиться. Не в силах сдержать эмоции, мы, стоя в комнате у Бурлакова, крепко обнялись – пожалуй, первый раз с того памятного вечера, когда осенью 1997 года “Мумий Тролль” убрал всех конкурентов на фестивале “Просто рок”. Идеальная модель мира была налицо. Наверное, мне порой не стоило забывать, что Бурлакову, хоть он и будущий Президент России, ничто человеческое не чуждо.

…В дальнейшем в стане рыжих близнецов многое оказалось не столь благостно. Я, к примеру, сильно расстроился, обнаружив их второй альбом в магазине “Союз” в довольно неожиданном месте – в корзине с надписью “Распродажа”. На диске красовался гигантский красный стикер: “Новая цена – 69 рублей”. Поэтому неудивительно, что вскоре отношения Продюсера с музыкантами претерпели массу метаморфоз. От очередных штурмов Европы до очередных разрывов отношений. Но это, как любят писать в нудных книгах по истории российского рока, совсем другая история...

Завершая работу над книгой, я получил от Бурлакова эсэмэс-сообщение следующего содержания: “Я нашел Ее! Из восемнадцати записанных на демо песен я выбрал семь!!! Песен. И есть хит для любой радиостанции!” Вот такой вот мессидж. Как поется в одной из песен, “боже, спаси королеву!”. Продолжение следует…