… и просто богиня (сборник)

Рита. Слово в слово

Записал, как услышал. Как услышал, так и записал. Мне кажется, слово в слово.

– Я помню, что была жара. Я лежала, голая, на балконе. У него квартира на последнем этаже, а бортики высокие, меня не видно, а мне было видно только небо, белесое от жары. Я лежала, голая, без одежды в шезлонге, который сама вытащила из кладовки. Постелила на него плед с дивана. Ему бы не понравилось, но я была одна.

Я слушала радио. Включила радиостанцию, которая передавала побольше разговоров, только не про политику. Дремала, слушала, как кого-то привезли, кто-то выиграл, кто-то получил. Радио говорило громко, думаю, голос его раскатывался по всему двору, до самого низа колодца. Но я никого в доме не знала, мне было все равно. Я лежала, голая, поджаривала себя с ног до головы под солнцем июля. Был июль, я была одна. Радио говорило – сулило, рассказывало – и странным образом ободряло.

Я была одна. Я только что ушла от мужа. Собрала чемоданы и ушла. Он бы меня и дальше терпел, Сергей – порядочный человек, а я, хоть и порядочная сука, но не до такой степени, чтобы любить одного человека, а жить с другим. Я ушла, и первое, что сделала, приняла душ, вытащила на балкон шезлонг и легла – в чем мать родила.

Это была не моя квартира. Это была квартира его – Олега – человека, которого я любила, но от Сергея я ушла не из-за Олега, как не по его вине чувствовала себя в полном одиночестве – я ушла, потому что оказалась нигде. Я позвонила Олегу и сказала, что мне придется жить у него, хотя мы никогда не говорили о том, что будем делать дальше, и будем ли вообще. Он сказал «живи, но я приеду только через месяц, сама же знаешь». Я взяла у его уборщицы ключи и с двумя чемоданами вселилась в его большую квартиру в центре Москвы, откуда, если приглядываться, можно увидеть зубцы Кремля, похожие на нижнюю челюсть зверской пасти. Его квартира была похожа на аккуратный склад, как всегда бывает с жильем, которое заводят только для ночлега, а не для семьи, и сама я чувствовала себя багажом, который сдали в камеру хранения и забыли. Случайностью – голым фактом: я, балкон, солнце, радио говорит, я одна, и я знаю, что за мной никто не придет.

Я чувствовала себя красивой. У меня длинные ноги, после тридцати я немного округлилась, что мне шло, у меня исчезли ямы под скулами, а руки стали более округлыми, женственными – их можно уже не прятать. Волосы у меня слабые, тонкие, но я их немного крашу и коротко стригу, мне идет этот тополиный пух. Я набрала тот самый объем себя, когда мне не нужно ничего бояться, оправдываться – можно не ждать, не требовать, не просить – не быть, иными словами, такой, какой я была. Можно лежать, чувствовать, как под солнцем накаливается эпидермис и собираться с духом.

Я ушла от бедного мужа к богатому любовнику, но с одним не рассталась, а другого не повстречала. Сергей занес мне чемоданы, огляделся, сказал «сойдет» и ушел. Когда добрался до дому, то отзвонился – мы всегда так делаем, также поступили и сейчас. Олега я любила, а Сергей был мне моей частью, как рука и нога, я не могла и не собиралась хлопать дверью, судиться с ним из-за барахла, которое мы нажили за годы кочевий по съемным квартирам. Я взяла свои трусы и лифчики, косметику и шампуни – я немного нажила с Сергеем, ни он, ни я не были тряпишниками. У меня есть пара милых шляпок и перчаток в тон. Две сумочки, на зиму и на лето. Олег говорит, что я стильная, но он ничего не понимает. Любая женщина заметит, что тряпье старое, пускай, в моду никогда не входившее. Я люблю платья колоколом, с бантиками на груди, брючки три четверти, блузки-разлетайки. А теперь еще открываю руки – мне уже не стыдно, ручек-прутиков уже нет. Я красивая – я могу даже голой лежать и мне не стыдно перед собой; беспристрастное око, которым я неотступно слежу за собой, довольно – я похорошела.

Мне мешает, что Олег богат, что у него квартира с зубчатым Кремлем, я устала оправдываться, что полюбила его, а не его возможности, ведь мне даже не понадобилось его разводить, он развелся давно, а замуж за него я выходить не хочу, как не хочу и совсем расходиться с Сергеем. Я потом подумаю, что мне делать в такой комбинации. Я точно знаю, что Сергей у меня будет, даже если у него – я уверена, очень скоро – появится новая подружка, которая оценит его рыжеватую головенку, его виноватую улыбку, сутулость, убежденность, что все, что с ним происходит, это чудесный дар, и меня ему подарили, а теперь, вот, взяли обратно, зачем он принес мне чемоданы, почему позвонил, когда пришел домой? Он набрал не мой мобильный номер, а номер квартиры, где мне предстояло жить дальше. То есть он где-то записал этот номер и его набрал. Интересно, как сохранил он его в своей адресной книге – «e**** Риты»? Или просто по имени – «Рита»?

Они знакомы друг с другом. Я сказала Сергею, что влюбилась и прошу у него прощения, он попросил их познакомить, я сказала «зачем?», но свела, мы сидели в полосатом кафе на Новом Арбате. Сергей и Олег были очень вежливы друг с другом, пили пиво и разговаривали, а я совершенно не нервничала. Красное вино пила. Мне было приятно видеть их рядом – у меня было спокойно на сердце.

Сергей сказал, что понимает мой выбор. И даже ресницы его, белые, не задрожали. Сергей признал, что я имею право, мне даже показалось, что он за меня обрадовался – хотя у нас с ним была полноценная семейная жизнь, мы вместе жили. Ездили в отпуск, спали друг с другом не только в смысле спанья. Но я сказала, что влюбилась, и он запросто порвал финишную ленточку – мы пробежали с тобой, все здорово, рад.

Олегу Сергей понравился. Он сказал, что «нормальный парень» – и больше ничего. Неужели из-за меня нельзя даже подраться? Если бы они подрались, если бы Сергей раскровянил рожу и мне, я могла бы уйти, подать на него в суд, отсудить у него за насилие последние трусы (Олег мне бы помог, я знаю), но один позволил мне уйти, другой позволил мне остаться и может быть именно потому я – тогда, на балконе – чувствовала, что совершенно одна. Самостоятельная величина, нагая голая ева, которая обожралась запретных яблок познания. Они оба одобрили мой выбор, они его признали. Они дураки, а я – голая, – он захлопнул рот и полез за сигаретой.

Он актер. Ему захотелось полета. Вот и рассказал.

– И что было потом? – разволновавшись, спросил я.

Он достал сигареты, нашел зажигалку, щелкнул, закурил, пыхнул дымными клубами.

– А скоро приехал Олег, всего через месяц, она поменяла занавески, купила красную вазу и передвинула диван – сделала квартиру немного своей. Он сказал, что ему нравится – вежливо, на полутонах, в которых не было слышно осторожности – он уважает чужой выбор, уважил и выбор этой избалованной суки. Но она была недовольна, она думала, что он живет с ней из вежливости. «Почему мне кажется, что на моем месте мог быть кто угодно другой, – думала она, – Любая другая, которая – но не я – тоже, слегка навеселе, могла бы подмигнуть ему, сидящему в одиночестве, указать на свободный стул и сказать: „Это ваше место, девушке в бантиках неприлично ужинать в ресторане одной“. Мужики, почему вы не жалеете нас? Почему вы думаете, что мы знаем больше, чем вы? Почему вы позволяете нам решать за вас? Почему вы любите – как вы любите? Берете, что дают, и довольны, или отдаете и тоже довольны – вы нас из ребра, мы вам яблоко, вам кажется, что нормальный бартер». Надо бы сделать какой-то вывод, – он замолчал, ему стало скучно. Или выветрилось вино.

– И это все? – я не люблю недосказанностей. Я хочу знать, зачем мне рассказывают историю, иначе какой мне от нее толк?

– Ну, влюбилась, – немного раздраженно сказал он, – Бросила бедного и вышла замуж за богатого. Или взяла богатого и зажила втроем. Или убила богатого ради бедного. Или бросила богатого. Не это главное. Главное, что красивая голая баба лежит на балконе. У нее страдания. Все, как надо.

– Болтовня, – я был разочарован, но запомнил и записал.

Слово в слово.

Потом я, может быть, роман об этом напишу. Ева по имени «Рита» выйдет, решит, поймет, найдет, обманется и станет лучше. Все будет хорошо. Будет красиво.