…Я постепенно познаю…

Что я слышу в конском ржанье,

Зов любви или страданье?

В нем раскаты грома, взрыв,

В нем к бесстрашию призыв,

А потом опять тревога.

Словно просят на подмогу

Лошадиные глаза.

Снова страх, обвал, гроза,

В конском ржанье приступ страсти

Вороной каленой масти.

Конь меж ног, как бы хлыстом,

Охлаждает страсть хвостом.

Но натягивают жилы

Вулканические силы,

Радость ржет, и ржет печаль,

Конь, как дьявол, сатанеет,

Всё мгновенно каменеет

И становится как сталь.

Выхлоп, буря, изверженье,

Приступ, ноздри, храп и стон,

И награда за терпенье —

Взлет, астрал, освобожденье

И блаженство облегченья

Сразу в сотни тысяч тонн.

Вот какое содержанье

Я услышал в конском ржанье.

В нем лаконично всё и кратко,

Вот — лезвие, вот рукоятка.

Убей им или что очисти,

Он — ничего без нашей кисти.

Но если вдруг над ним нависли,

Как колдовство, дурные мысли

И чует острие металла,

Когда внутри клокочет жало,

Тогда одно телодвиженье —

И кровь смывает напряженье,

Волною набегает дрожь,

В моей руке слабеет нож.

Человек — не недоумка,

Приспособился в миру,

Например, придумал сумку,

Подражая кенгуру.

Человек — не недоумка,

Он и гений, и злодей,

Словно дети, деньги в сумках

Спят у сумчатых людей.

Кто в урну соберет мой серый пепел,

Лишь пальцы помню и помады след,

Дым, пепельница, спички… всё нелепо…

Я был вчера лишь пачкой сигарет.

Расти, цветок, сил свежих набирайся,

Пока тебя к какому-нибудь дню

С утра не срежут, выжить не пытайся.

Я срезан был и продан на корню.

Вот облако, похоже на рояль,

Кусочек влаги надо мной несется,

Сейчас оно, как сердце, разорвется,

И не сыграть на нем, а жаль.

Небесный лёгенький пушок

На землю темную прилег.

После тяжелого маршрута

Окончен затяжной прыжок.

Пришел зимы недолгий срок,

И замер белый купол парашюта.

К земле стремится капелька дождя

Последнюю поставить в жизни точку..

И не спасут ее ни лысина Вождя,

Ни клейкие весенние листочки.

Ударится о серый тротуар,

Растопчут ее след в одно мгновенье,

И отлетит душа, как легкий пар,

Забыв навек земное притяженье.

Ну успокойся, подремли.

В тяжелых думах постоянно,

Ты, море синее, — земли

Незаживающая рана.

Потоп — страшнее нет угрозы,

Но явны признаки Беды,

Смертелен уровень воды,

Когда в нее впадают — Слезы!

О, Рыба, чудо эволюции!

Тебя ел Моцарт и Конфуций,

Ел, кости сплевывая в блюдо,

Так чудо пожирает чудо!

Об половину мира гений ноги вытер,

Чтоб сладкий след его вылизывал кондитер.

О, Гитара! Бюст и таз,

Будь вы стары или юны,

Словно жилы, ваши струны

Вдоль пересекают вас.

Ваш атласный алый бант

Украшает гриф, как шею.

Взять вас на руки не смею,

Жаль — но я не музыкант.

Кто-то взял вас не спеша

И запел тихонько, грустно.

И откликнулась Душа

Почему-то из-под бюста.

Нет, не ошибка, не накладка,

Не сказка это, не загадка.

И грудь полна, бела как снег,

Без крыльев, голенький, весь в складках,

Быть может, спит утенок гадкий,

А может, гадкий человек.

Яблочки, цветочки,

огурчики, яички,

Белые платочки, —

сморщенные личики.

Роман — любовь, но очень редко

Читать не скучно до конца.

Любовь — короткая заметка,

Но всё зависит от чтеца.

Короткий взгляд, мазок, еще мазок.

И подпись краткая… Ван Гог.

Ночь, улица, два человека,

Фонарь горит, а где Аптека?

Вена, река голубая, подкожная,

Вена, готовься, идет «неотложная».

Вот так умрешь, а кто-то сдуру

В тебе оценит только шкуру.

Мне слух раздражала фальшивая нота.

Всю жизнь проверял я проклятое «ля».

Как поздно дошло до меня, идиота,

Что скрипка в порядке, жена моя — …

Как глупы бывают дамы,

Зря берут на душу грех.

Надо б Еве дать Адаму

Вместо яблока — орех.

Придавив орех зубами,

Он подумал бы о том,

Что не хочет эту даму

Ни сейчас и ни потом.

И тонкой была, и чувствительной кожа,

Любого она доводила до дрожи,

Теперь эту кожу ничто не тревожит,

Хоть стала и тоньше, и с виду моложе.

Ту, старую кожу, распяли подтяжкой,

Разгладив все чувства и память бедняжке.

Выполнив гражданский долг,

Пал на землю храбрый полк.

Перед Родиной долгов

У нас больше, чем полков.

Кузнечик был похож на саранчу,

Как русский мог похож быть на еврея,

Приказ убить был отдан палачу,

Кузнечик мертв. Разобрались позднее.

Ласкала камень синяя волна.

Как удержать ее он ни старался,

Она ему шептала: «Не вольна,

Мой Океан опять разволновался».

Ты с ума сошел, прибой?

На кого пошел ты в бой?

На свою подругу сушу?

На ее земную душу?

Я вам, фонарь, хочу сказать одно:

Служа искусству света беззаветно,

Вы освещали так порой дерьмо,

Что становилось и оно заметно.

На небо взлетел писатель,

Звездный час его настал.

Легок, пуст, парит в халате,

Всё, должно быть, рассказал.

Когда умрем — сойдем со сцены,

Пусть раньше я — потом и ты,

На нас поставят, как антенны

На телевизорах, — кресты!

Быстрей тебя — обычный самолет,

Но разве может он с тобой сравниться!

Зависит от меня его полет,

А ты свободна маленькая птица.

В забытом кармане монета лежала,

Была она мелкой и стоила мало,

Но цену монета себе набивала

И старый карман про себя презирала.

Однажды забытый карман приоткрылся,

И пальцами кто-то в монету вцепился.

Когда она звякнула в мокреньком блюдце,

Ей снова в карман захотелось вернуться.

Ах, неделя моя полуночная,

Вся счастливая жизнь впереди.

Если это и есть мое прошлое,

Значит, прошлое всё — впереди!