Типичный хеттский государственный документ начинается словами: «Так говорит царь NN. великий царь, царь Хатти, герой, сын ММ, великого царя, царя Хатти, героя» (с вариациями в титулах, иногда опуская, иногда расширяя генеалогию). За этим могли следовать: либо царский указ, касающийся некой злободневной проблемы, либо анналы военных походов царя, либо договор, содержащий условия присяги на верность, продиктованные вассальному царю. Формально все это ветви единого древа, корни которого могут быть прослежены до глубокой древности.
Самая ранняя из царских надписей — это надпись Анитты; подлинность ее обсуждалась выше. Однако по своей форме, как и по многому другому, эта надпись представляет собой аномалию. Повествование, которое занимает почти всю табличку, считается копией текста на стеле, установленной у ворот царского города. Надпись заканчивается проклятием любому будущему властителю или злодею, который попытается уничтожить или исказить текст надписи. Эта концовка роднит надпись с теми, которые были типичны для Вавилона и Ассирии; это обстоятельство говорит в пользу предположения о том, что исходный текст на стеле был составлен на аккадском языке. Надписи такого типа появились в Анатолии лишь после падения Хаттусы, и, таким образом, этот документ лежит вне русла основной хеттской традиции.
Имеется достаточно оснований полагать, что хеттская клинопись была введена во время царствования Хаттусили I, преимущественно для того, чтобы записывать дословно официальные высказывания царя, с которыми тот время от времени обращался к собранию своей знати. Так называемое «политическое завещание» Хаттусили представляет собой удивительный образец такого рода дословной передачи. Это запись высказывания царя по случаю усыновления им мальчика Мурсили в качестве наследника престола (см. выше). Царь говорит с народом свободно и естественно, не облекая свою речь ни в какую обдуманную литературную форму. Несколько отрывков иллюстрируют не скованный и энергичный слог этой речи:
Великий царь Лабарна (по-видимому, это собственное имя царя; он принял имя Хаттусили позднее, когда сделал столицей Хаттусу (см. выше)) целому войску и сановникам (сказал): «Смотрите, я болен. Юнца объявил я вам Лабарной, (сказав): «Он пусть сядет на трон». Я, царь, назвал его своим сыном, обнимал его, возвышал его, постоянно заботился о нем. Но он оказался недостойным юнцом: он не проливал слез, не выказывал сочувствия, он был холодным и бессердечным. Я, царь, повелел доставить его к моему ложу (и сказал): «Что ж! Пусть никто (впредь) не воспитывает сына своей сестры как своего приемного сына! Слово царя не дошло до его сердца, а слово его матери, змеи, дошло до его сердца»… Хватит! Он мне больше не сын! Тогда мать его заревела подобно корове: «Заживо разорвали чрево мое! Погубили мне сына, и ты убьешь его!» Но разве я, царь, причинил ему какое-нибудь зло?.. Смотрите, я подарил моему сыну Лабарне дом; я подарил ему много [пахотной земли], я подарил ему много [овец]. Пусть он теперь ест и пьет. [Если он будет вести себя хорошо], может приходить в город; но если он будет выступать [как смутьян]… тогда пусть не приходит, а остается [дома].
Смотрите, теперь Мурсили мне сын… На место льва бог [поставит другого] льва. И в час, когда будет дан клич взяться за оружие, вы, мои слуги и знатные граждане, должны быть [под рукой, чтобы помочь моему сыну]. По прошествии трех лет он должен отправиться в поход… Если вы возьмете его с собой в поход, [пока он еще ребенок], позаботьтесь о том, чтобы [он] вернулся [невредимым].
До сих пор никто [из моей семьи] не исполнял моей воли; [но ты, сын мой] Мурсили, ты должен исполнить ее. Следуй слову [твоего отца]! Если ты последуешь слову твоего отца, ты будешь [есть хлеб] и пить воду. Когда ты достигнешь зрелости, ешь два или три раза в день и не отказывай себе ни в чем! [А когда] достигнешь старости, тогда напивайся досыта! И тогда ты можешь больше не следовать отцовскому слову.
[А] вы, мои главные слуги, вы (тоже) должны следовать моему царскому слову. Вы должны есть (только) хлеб и пить (только) воду. [Тогда] Хаттуса будет на высоте и в стране моей (будет) мир… Но если вы не последуете слову царя… вы не останетесь в живых — вы погибнете.
Мой дед объявил своего сына Лабарной (наследником престола) в Санахуитте, [но впоследствии] его слуги и знатные граждане презрели (?) его слова и посадили на трон Пападилмаха. А сколько лет прошло и [сколько из них] избежало своей судьбы? Дома знатных граждан, где они? Разве они не погибли?
А ты, (Мурсили), не должен ни медлить, ни расслабляться. Если ты будешь медлить, (это приведет) к тому же старому злу… Всегда следуй тому, мой сын, что было вложено в твое сердце».
В начальных словах этого текста мы уже находим прототип вводной формулы, использованной в более поздних надписях. Следует также обратить внимание на исторический пример (рассказ о заговоре Пападилмаха), иллюстрирующий предостережение против раздоров. Фрагменты других текстов той же эпохи показывают, что это был тогда излюбленный риторический прием; мы обладаем сравнительно хорошо сохранившимся документом, который целиком состоит из таких «наставительных притч», например:
Цити был чашником. Отец царя велел подать сосуд — хархара с вином для госпожи Хестаиары и для Маратти. Он (т. е. Цити) поднес царю хорошего вина, а им дал другого вина. Первый (т. е. Маратти?) подошел к царю и сказал: «Они дали нам другое вино». Когда царь увидел это, он (т. е. Цити?) подошел и сказал, что это так и было. Тогда его увели и «разобрались» с ним и он умер.
Санта, человек из Хурмы, был дворцовым слугой в Хассуве. Он служил у хурритов и пошел навестить своего господина (т. е. царя хурритов). Царь прослышал об этом и изувечил его.
Не использовался ли этот своеобразный документ как справочник, из которого оратор мог почерпнуть подходящий для его цели сюжет? Как бы то ни было, существование таких записей показывает некий подход к истории, который стал характерной чертой всех последующих царских указов.
В последовательности надписей, которыми мы располагаем, имеется пробел, относящийся к периоду между царствованием Мурсили I (наследника Хаттусили) и Телепину. Когда мы знакомимся с указом Телепину, предписывающим правила поведения царской семьи и устанавливающим закон престолонаследования, то видим перед собой уже почти полностью развитую форму. Подобно речи Хаттусили, этот текст, очевидно, оглашался перед собранием знати; однако, в отличие от более раннего документа, этот имеет упорядоченный характер и, несомненно, потребовал тщательной подготовки. Исторический пример превратился в длинную преамбулу (ее первые параграфы цитировались выше), которой описываются гибельные последствия раздоров в государстве; преамбула подводит к главной теме, содержание которой составляет вторую часть документа. Эта историческая преамбула стала в дальнейшем обязательной составной частью всех хеттских царских указов, включая так называемые договоры, в которых она служила напоминанием о прошлых милостях, оказанных вассалу, и, таким образом, пробуждала в нем чувства долга и благодарности. В конце концов в указах Мурсили II она была полностью отброшена, и мы впервые находим историю царствования как таковую, изложенную в форме анналов (Анналистика — один из наиболее ранних жанров хеттской литературы, о чем свидетельствуют древнехеттские «Анналы» Хаттусили I. — Примеч. ред.). Однако и здесь изложение представляет собой не просто хронику событий; последняя пронизывается, как правило, религиозной темой: перечень царских успехов смиренно докладывается покровительствующему божеству в виде благодарения. Это можно проиллюстрировать абзацем из введения к анналам Мурсили:
Когда я, Солнце (обратите внимание на новый титул, сменивший «Я, царь» из прежней эпохи), взошел на отцовский престол, то прежде, чем выступить против какой-либо из враждебных стран, объявивших мне войну, я посещал все праздники богини Солнца Аринны, госпожи моей, и праздновал их и, воздев руку, так говорил богине Солнца Аринны, госпоже моей: «Богиня Солнца Аринны, госпожа моя, враждебные страны, окружающие меня, зовут меня ребенком и не уважают меня и постоянно пытаются захватить твои земли, о богиня Солнца, госпожа моя, — обрушься на них, о богиня Солнца Аринны, госпожа моя, и порази эти враждебные страны ради меня». И богиня Солнца Аринны услышала мою молитву и пришла мне на помощь, и за десять лет с тех пор, как я сел на отцовский трон, я завоевал эти вражеские страны и разорил их.
Анналы этих первых десяти лет записаны на единственной, большой и исключительно хорошо сохранившейся табличке, в конце которой царь возвращается к своей теме в следующих словах:
А с тех пор, как я сел на отцовский трон, я правлю десять лег. И эти вражеские страны я завоевал за десять лет своими руками, вражеские страны, завоеванные царевичами и сановниками, сюда не включаются. Каких бы благ ни удостоила меня богиня Солнца Аринны в дальнейшем, я запишу все и повергну к ее стопам.
Как видно, этот документ может быть назван «личными анналами» Мурсили II. Существовали также полные анналы всего царствования, занимавшие множество табличек, но многие из них ныне утрачены. Некоторые отрывки, иллюстрирующие стиль этих анналов, приводились выше, в главе о войнах.
Царь Мурсили имел особую склонность к анналам. Он регистрирует события не только своего царствования, но и царствования своего отца Суппилулиумы в форме анналов. О его наследнике Муваталли таких записей не существует; маленький фрагмент, из которого следует, что примеру Мурсили следовал его второй сын, Хаттусили III, — это все, что осталось. Анналы Тудхалии IV также сильно повреждены.
Мы, однако, располагаем хорошо сохранившимся текстом, касающимся царствования Хаттусили III; здесь традиционная форма используется для особой цели. Хаттусили свергнул своего племянника Урхи — Тешуба и тем нарушил тот старый закон Телепину, который так хорошо поддерживал стабильность царства. Для того чтобы оправдаться в этих насильственных действиях, он составил тщательно продуманный документ, который принято называть его «Автобиографией». Она начинается так:
Так говорит Табарна Хаттусили, великий царь, царь страны Хатри, сын Мурсили, великого царя Хатти, внук Суппилулиумы, великого царя, царя Хатти, потомок Хаттусили, царя Куссара.
Я говорю о божественном чуде Иштар, пусть все люди слышат то и пусть впредь среди богов Моего Солнца, сына моего, внука моего и потомства Моего Солнца воздается почтение богине Иштар.
Это — традиционная тема. Однако здесь повествование не касается в первую очередь военных побед, одержанных во имя господне. Царь рассказывает о своем детстве (когда он страдал от плохого здоровья) и описывает, как он был посвящен богине Иштар, как он был окружен завистливыми врагами и как Иштар всегда наделяла его способностью одолевать их. Она продолжала помогать ему, когда он был правителем северных провинций; затем Урхи — Тешуб наследовал трон и, из зависти к его успехам, присоединился к его противникам.
Но из почтения к моему брату (пишет царь) я преданно воздерживался от своеволия и семь лет подчинялся. Но затем этот человек задумал погубить меня… и он забрал у меня Хакписсу и Нерик, и тогда я перестал подчиняться и восстал против него. Но хотя я и восстал против него, я сделал это не греховным путем, не напал на него в колеснице и не напал на него в доме, а (открыто) объявил юлу войну, (сказав): «Ты хотел затеять ссору со мной — ты Великий Царь, а я, тот, кому ты оставил только одну крепость, я именно этой крепости царь. Так в бой! Пусть Иштар Самухи и бог грозы Нерика рассудят нас». А если бы кто-нибудь сказал мне, тогда я так написал Урхи — Тешубу, «почему ты раньше возвел его на трон, а теперь объявляешь ему войну?», то (я бы ответил): «Если бы он никогда не ссорился со мной, то разве (боги) допустили бы, чтобы он, Великий Царь, проиграл малому царю? Но раз уж теперь он решил затеять со мной ссору, боги своим приговором унизили его передо мной… И так как госпожа моя Иштар в свое время обещала мне трон, то теперь она явилась моей жене во сне (и сказала) «Я помогу твоему мужу, и вся Хаттуса перейдет на сторону твоего мужа». И тогда Иштар оказала мне великие милости Она покинула Урхи — Тешуба, и не где — нибудь, а в (ее собственном) городе Самухе она заперла его, как свинью в хлеву… И вся Хаттуса перешла на мою сторону.
Хаттусили рассказывает здесь, как он обошелся с Урхи — Тешубом и с другими своими врагами, не мстя им, а лишь изгнав их, и вкратце подытоживает свои триумфальные успехи под руководством Иштар. Далее следуют два абзаца, в которых речь идет о посвящении некоторых зданий богине Иштар, о царевиче Тудхалии, как о ее жреце, и в заключение царь обращается к начальной теме со словами: «Кто бы ни наследовал в будущем, сын ли, внук ли или потомок Хаттусили и Пудухепы, пусть среди богов почитает Иштар города Самухи».
Самое существенное в этом документе — то, что касается Урхи — Тешуба. Это образец продуманного рассуждения, восходящего к почти юридической аргументации; такой тип рассуждения нередко встречается в хеттской литературе и почти не имеет параллелей у других народов ранней древности. Если подобные рассуждения кажутся явно неубедительными, то лишь потому, что мы уже давно перестали верить, что война есть «суд божий», на котором правое дело должно взять верх; но, как мы уже убедились, такая точка зрения для хеттов была аксиомой, и рассуждения Хаттусили были для них убедительными. То, что цитированный документ свидетельствует о высокоразвитой политической мысли, мы уже отмечали выше.
Объем книги не позволяет привести подробное описание всех менее значительных типов государственных документов, содержащихся в хеттском архиве. Мы располагаем жалованными грамотами, в которых некоторые лица или учреждения объявляются свободными от налога или других поборов; дарственными, по которым крупные имения передаются царским указом новым владельцам; рескриптами, улаживающими споры о границах или обвиняющими восставших вассалов в измене; следственными записями; и наконец, предписаниями для различных должностных лиц и знати.
Из вышесказанного можно видеть, что хетты создали свои собственные литературные формы и стиль, служившие административным и государственным целям; эти формы и стиль резко отличаются от тех, которые были приняты у современных им народов. Правда, анналистика давно известна ученым — ориенталистам по текстам ассирийских царей, но эти произведения относятся к векам, последовавшим за падением хеттской империи, и в этом смысле ассирийцы были наследниками хеттов.
Число текстов, относящихся к этим категориям, невелико, и они с точки зрения формы не обладают особыми художественными достоинствами. Рассказ ведется простейшей и довольно убогой прозой; попытки использовать стих или размер отсутствуют (песнь Улликумми (см ниже), имеющая рудиментарную ритмическую структуру, представляется исключением). Впрочем, некоторые детали вносят живые штрихи, а сами рассказы, несмотря на примитивность, представляют значительный интерес. Имеется несколько мифов, относящихся к хеттским божествам; однако более сложные сочинения этого рода принадлежат, строго говоря, не хеттской, а хурритской религии. Имеются легенды, основанные на ранней истории хеттского царства, а также хеттские варианты вавилонских легенд и эпоса. Разнообразные короткие рассказы имеют, видимо, опять — таки хурритское происхождение. Наличие всех этих чуждых мифов, легенд и рассказов в хеттских архивах следует объяснять тем, что в период между Древним и Новым царствами хурриты доминировали в политическом и культурном плане; даже вавилонские легенды проникли в архивы, по-видимому, через хурритов, которые были пропитаны вавилонскими традициями.
Легенда
Из чисто хеттских легенд более или менее удовлетворительно сохранилась только одна: история осады Уршу. Текст изложен на аккадском языке, но, несомненно, восходит к хеттской традиции. Действие развертывается вне города Уршу (где-то в Северной Сирии); город осажден хеттским войском, которым руководит царь из города Лухуцантии. Уршу вступает в контакт, а может, и пребывает в союзе с хурритским государством, с городом Алеппо и городом Заруаром, а может быть, также и с городом Каркемишем, войска которого засели в горах над городом и несут стражу. После нескольких малоразборчивых абзацев мы читаем:
Они сломали таран. Царь разгневался, и лицо его стало ужасно: «Они постоянно приносят мне дурные вести; пусть бог Грозы унесет вас в потоке. Царь продолжает: «Пошевеливайтесь! Изготовьте таран на хурритский лад и доставьте его на место. Сделайте «гору», и пусть ее (тоже) поставят на место. Сделайте таран из (дерева), взятого с гор Хассу, и доставьте его на место. Начинайте наваливать земляную кучу. Когда кончите, пусть каждый заступит на свой пост. Пусть только враг даст бой — и его замыслы расстроятся. Далее он говорит своему полководцу Сайте, вероятно тому самому злосчастному полководцу, с которым мы уже встречались в качестве субъекта «назидательной притчи»: «Кто бы мог подумать, что Ирия придет и солжет, говоря: «Мы принесем осадную башню и таран», но они не приносят ни башни, ни тарана, а он принес их в другое место. Схватите его и скажите ему: «Ты обманываешь нас, а значит, мы обманываем царя».
Лакуна не позволяет нам узнать, что случилось дальше. Когда Сайта снова докладывает царю, тот снова в бешенстве от продолжающихся промедлений.
«Почему вы не дали боя? Вы словно стоите на колесницах из воды, вы сами словно превратились в воду (?)… Вы должны стать перед ним на колени! Вы должны были бы убить ею или хоть напугать. А гак ты повел себя, как женщина»… Тогда они ответили ему: «Восемь раз (т. е. на восьми фронтах?) мы дадим бой. Мы расстроим замыслы и разрушим город». Царь ответил: «Хорошо!»
Но пока они ничего не делали с городом, многим из царских слуг досталось, так что многие умерли. Царь рассердился и сказал: «Следите за дорогами. Наблюдайте, кто войдет в город и кто выйдет из города. Никто не должен уйти из города к врагу»… Они ответили: «Мы следим. Восемьдесят колесниц и восемь пеших отрядов стоят вокруг города. Пусть сердце царя не смущается. Я стою на своем посту». Однако из города явился беглец и донес: «Подданный царя Алеппо приходил пять раз, подданный Цуппы пребывает в самом городе, люди Заруара входят и выходят из города, подданный моего господина, Сына Тешуба, ходит туда и назад»… Царь разгневался…
Остальная часть текста утрачена. Видно, что рассказ состоит из ряда инцидентов, вызвавших гнев царя, возмущенного бездарностью своих служак; поэтому рассказ представляется в какой-то степени сродным с приведенным выше текстом, состоящим из назидательных притч. Сходным документом является сильно поврежденный документ, излагающий легендарную историю города Цальпы и его связей с тремя поколениями хеттских царей.
Легенды вавилонского происхождения представлены в хеттской версии лишь во фрагментах, приводить же здесь полностью их вавилонские оригиналы было бы неуместным. Есть много фрагментов эпоса о Гильгамеше, имевшего не только хеттские, но также и хурритские версии. Эпизод с Хувавой [Хумбабой], разыгрывающийся в Сирии и Ливане, занимает большую часть сохранившегося текста; вполне возможно, что этому эпизоду здесь уделялось больше внимания, чем в исходном вавилонском эпосе. Что касается других вавилонских легенд, то опять — таки представлены те, которые имеют отношение к Сирии и Анатолии, а именно повести о походах древних царей Аккада на страны, лежавшие у северо — западных границ. Существует фрагмент хеттского перевода повести о Саргоне, озаглавленной «Царь Битвы» (ее оригинальный аккадский текст был найден в Телль — эль — Амарне) и описывающей, как этот знаменитый царь пришел на помощь купцам, обосновавшимся в Бурушхаттуме (см. выше); имеются также версии легенд о Нарам — Суэне, особенно о его войне против коалиции семнадцати царей. Небезынтересно отметить, что в последнем из упомянутых текстов имена некоторых царей и их царств не совпадают с теми, что в вавилонском оригинале; по-видимому, их приспособили к хеттским (или хурритским) условиям. В Богазкёе также было найдено значительное количество «научных» трудов вавилонского происхождения, в частности справочник по истолкованию различного рода знамений, гороскопы, модели печени и медицинские тексты.
Миф
Мифологические тексты, относящиеся к хеттским или хаттским божествам, составляют две группы, которые можно обозначить так: миф об убийстве Змея и миф об исчезнувшем боге. Трудно сказать, существовали ли иные мифы о хеттских или хаттских богах, ибо таблички расколоты на маленькие фрагменты, из которых нельзя составить никакого связного повествования. Имеется, однако, ряд слегка отличающихся вариантов вышеуказанных двух мифов.
Убийство Змея — типичный новогодний миф, такой же, какой мы встречаем в вавилонском эпосе о творении, в старинных английских художественных пантомимах и в аналогичных сказках и драмах, распространенных во многих частях света. Суть этого мифа — ритуальная схватка между божественным героем и его противником, олицетворяющим силы зла. Имеются два варианта. Оба начинаются, без обиняков, с сообщения, что бог Грозы (он и есть герой мифа) при первой встрече со Змеем Иллуянкой потерпел поражение. Тогда, согласно первой версии, бог Грозы воззвал ко всем богам, и богиня Инара задумала несложную хитрость. Она приготовила большой пир с бочонками всяческого питья. Затем она пригласила на помощь человека по имени Хупасия. Тот ответил: «Если ты позволишь мне поспать с тобой, я приду и сделаю, что ты захочешь». И она спала с ним. Затем она послала приглашение Змею, чтобы тот пришел из своей норы и разделил с ней еду и питье.
И пришел Змей Иллуянка со своими детьми; они ели, и пили, и опустошили все бочонки, и утолили свою жажду. Они не могли вернуться в свою нору. Тогда появился Хупасия и связал Змея путами. Затем бог Грозы пришел и убил Змея Иллуянку, и боги были на его стороне.
Далее следует странный эпизод, конец которого утрачен.
Инара построила дом на скале в Тарукке и дала этот дом Хупасии, чтобы тот жил в нем. И Инара наставляла его, говоря «Прощай! Я сейчас уйду. Не выглядывай из окна; ибо если ты выглянешь, то увидишь свою жену и детей». Но когда прошло двадцать дней, он распахнул окно и увидал свою жену и детей. И когда Инара вернулась из путешествия, он начал стенать, говоря: «Пусти меня домой!»
В этом месте табличка становится фрагментарной и неразборчивой, но мы можем быть уверены, что Хупасия был уничтожен в наказание за свое непослушание.
Согласно второй версии рассказа, Змей не только победил бога Грозы, но вдобавок искалечил его, забрав у него сердце и глаза. Для того чтобы вернуть их, бог Грозы сам задумал хитрость. Он родил сына от дочери бедного человека. Сын вырос и взял в жены дочь Змея, а бог Грозы наставил его, сказав: «Когда ты войдешь в дом своей жены, выпроси у них мое сердце и мои глаза». Так он и сделал, и украденные органы были вручены ему без возражений.
Тогда он принес их своему отцу, богу Грозы, и вернул сердце и глаза богу Грозы. Когда его тело приобрело таким образом прежний вид, он пошел к морю, чтобы сразиться, и, когда они вышли на бой с ним, ему удалось победить змея Иллуянку.
Здесь снова следует любопытный эпизод. Сын бога Грозы оказался в это время в доме Змея. И он закричал своему отцу: «Бей меня тоже! Не жалей меня!» Тогда бог Грозы убил обоих, Змея и своего собственного сына.
Примитивный характер обеих этих версий очевиден. Рассказы эти должны быть отнесены к фольклору, и попыток возвысить их в литературном или религиозном направлении не было. Типичным фольклором, как отметил д-р Теодор Гэстер, являются мотивы глупости и жадности Змея, побежденного простыми уловками, так же как и тема участия человека, действующего по поручению богов. При этом явно считалось необходимым, чтобы участник — человек попадал в беду после исполнения поручения. Наши две версии заканчиваются, как мы убедились, различными описаниями того, как это осуществилось. Первая версия, перевод которой вначале был ошибочным, теперь вполне ясна: заключение Хупасии в доме на неприступной скале и запрещение видеть жену и детей объясняются тем, что богиня поняла, что она бессильна удержать своего любовника, если тот увидит свою семью. Что касается второй версии, д-р Гэстер считает, что призыв сына к отцу «бить его тоже» объясняется убеждением сына, что он необдуманно нарушил законы гостеприимства, т. е. совершил смертельный грех, сделавший его жизнь невыносимой.
В тексте прямо говорится, что этот миф оглашался на празднике пурулли, который, как мы видели, был, вероятно, ежегодным весенним праздником. Поэтому имеются все основания для сопоставления этого мифа с другими, того же типа, оглашавшимися на сезонных праздниках. Читателя, интересующегося этими сравнениями, мы отсылаем к книге д-ра Гэстера «Тhеsрis».
Барельеф из Малатьи иллюстрирует либо этот, либо сходный миф; бог, сопровождаемый фигурой меньшего размера, выступает с поднятым копьём против свернувшегося кольцами Змея. Из тела змея, кажется, выскакивают языки пламени.
Миф об исчезнувшем боге описывает оцепенение, охватившее все живое на земле после исчезновения бога плодородия, далее — поиски бога и, наконец, исцеление земли после того, как бог найден и возвращен домой. В пределах этой общей схемы имеется ряд вариантов, значительно отличающихся друг от друга. Есть группа близко связанных текстов, в которых исчезнувший бог — Телепину, и поэтому миф получил название мифа Телепину. Недавно был найден новый вариант, в котором объектом поиска является сам бог Грозы; более того, фрагмент, известный как Йозгатская табличка, содержит миф, следующий той же общей схеме, но в нем исчезают несколько божеств, включая бога Солнца; по этим причинам было бы предпочтительней дать мифу более емкое название.
Рис. 7. Барельеф из Малатьи
В главном варианте, относящемся к Телепину, богу растительности, начало текста утрачено; по-видимому, там описывалось обычное течение жизни, до бедствия. Затем по какой-то неуказанной причине бог разозлился и «надел правый сапог на левую ногу, а левый сапог на правую» (видимо, признак спешки). Далее идет описание последовавшего бедствия; точное значение некоторых слов еще не установлено:
Облака пыли (?) застлали окно, дым (?) заполнил дом, пепел в очаге был погашен (?), боги задыхались [в храме], овцы задыхались в овчарне, быки задыхались в хлеву, овца не подпускала своего ягненка, корова не подпускала своего теленка… Ячмень и полба перестали расти, коровы, овцы и женщины больше не зачинали, а те, что уже зачали, не могли родить.
Деревья увяли, а луга и родники высохли. Наступил голод, и боги и люди начали умирать.
Великий бог Солнца дал пир и позвал тысячу богов; они ели, но не насытились, они пили, по не утолили своей жажды Тогда бог Грозы вспомнил своего сына Телепину (и сказал): «Нет Телепину в стране; он рассердился и ушел и взял все хорошие вещи с собой». Боги, великие и малые, отправились искать Телепину. Бог Солнца послал своего быстрого орла, сказав: «Ступай, обыщи высокие горы, обыщи глубокие долины, обыщи синие воды». Орел улетел; но не нашел он его и, вернувшись, сказал богу Солнца: «Я не нашел его, Телепину, могучего бога».
Миф о боге Грозы, сохранившийся лишь во фрагментах, развивается строго параллельно этому отрывку, с той лишь разницей, что роль Телепину достается богу Грозы, а в мифе о Телепину роль бога Грозы отводится «отцу бога Грозы». Здесь, однако, варианты расходятся. Мы следуем более полному мифу:
Тогда бог Грозы сказал богине Ханнаханне: «Что же нам делать? Мы умрем с голоду».
В ответ богиня велела богу Грозы идти и самому искать Телепину. И он отправился на поиски.
Он постучался в ворота своего города, но ему их не открыли, и он (только) сломал рукоять своего молота. Тогда бог Грозы… отступился и сел (отдохнуть).
Хакнаханна тогда предложила послать на поиски пропавшего бога пчелу. Бог Грозы запротестовал:
«Боги великие и малые искали его и не нашли. Неужели теперь эта пчела будет искать и найдет его? Ее крылья малы, и сама она мала».
Но богиня отвергла эти возражения и послала пчелу, повелев ей, когда найдет Телепину, ужалить его в руки и ноги и заставить проснуться, а затем вымазать его воском и вернуть домой. Пчела отправилась и облетела горы, реки и источники и нашла Телепину: согласно тексту, он был найден спящим на лугу около города Лихцина (центр культа бога Грозы). Ужаленный пчелой, бог проснулся, но снова впал в ярость.
Тогда Телепину сказал: «Я в бешенстве! Почему, когда я сплю и в плохом настроении, ты заставляешь меня вести беседу?» (перевод заимствован из книги Т. Гэстера «Тhеsрis»).
Так что он не вернулся домой и продолжал губить людей, быков и овец. Здесь текст становится фрагментарным, но, по-видимому, бог в конце концов был возвращен домой на орле.
Тогда поспешно прибыл Телепину. Были гром и молния. Внизу темная земля была в смятении. Камрусепа увидела его. Крылья орла принесли его издалека Она смирила его гнев, она смирила его бешенство, она смирила его ярость, она смирила его неистовство.
Далее следует ряд магических заклинаний, которыми Камрусепа заговорила гнев Телепину. Наконец:
Телепину вернулся в свой храм. Он позаботился о стране. Он отогнал тучу (пыли?) от окна, он выпустил дым из дома. Он привел в порядок алтари богов. Он освободил пепел из очага, он освободил овец из овчарни, он освободил быков из хлева. Мать стала ухаживать за своим дитятей, овца стала ухаживать за своим ягненком, корова стала ухаживать за своим теленком.
Телепину (позаботился) о царе и царице, он позаботился о том, чтобы даровать им жизнь и силу на будущее. (Да,) Телепину позаботился о царе.
Затем перед Телепину поставили вечнозеленое дерево. На дерево была повешена овечья шкура. В шкуру вложили баранье сало, в нее вложили зерно, скот (?), вино (?), в нее вложили быков и овец, в нее вложили многолетие и потомство, в нее вложили нежное блеяние (?) овец, в нее вложили благоденствие (?) и изобилие (?), в нее вложили…
Здесь текст обрывается.
В мифе о боге Грозы место, содержащее диалог между отцом бога Грозы и его дедом, сохранилось; здесь дед, по-видимому, обвиняет отца в том, что последний согрешил, и грозит за это убить его. Отец бога Грозы ищет защиты у богинь Гуле (судьбы?) и Ханна — ханны. Остальная часть повествования утрачена; во всяком случае, нет и следа эпизода с пчелой и неясно, каким образом бог Грозы был возвращен домой. Окончание, в котором речь идет о вечнозеленом дереве, сохранилось в виде, практически тождественном вышеприведенному.
Фрагмент, известный как Йозгатская табличка (ибо она первоначально досталась А. Г. Сейсу в Йозгате около Богазкёя в 1905 г.), приписывает бедствие, постигшее землю, Хаххиме, что, вероятно, означает «оцепенение»; оно персонифицируется и играет активную роль в повествовании. «Хаххима парализовал всю землю, он обезводил ее, могуч Хаххима!» Этими словами в начале сохранившейся части текста бог Грозы подытоживает ситуацию. Он, по-видимому, обращается к своей сестре, которая воззвала к нему за помощью, однако диалог остается темным. Затем он обращается к «своему брату Ветру» и говорит: «[Дохни на] воды в горах, сады и луга, и пусть твое целебное дыхание изойдет и заставит ею перестать парализовать их». Но ветер, видимо, ничего не достиг. Он лишь докладывает богу Грозы: «Этот Хаххима говорит своему отцу и своей матери: ешьте это, пейте (это)! Будьте безразличны к пастухам овец и коров!» И он парализовал всю землю.
Здесь повествование проясняется.
Бог Грозы послал за богом Солнца, (сказав): «Ступайте! Приведите бога Солнца». Они пошли искать бога Солнца, но не нашли его. Тогда бог Грозы сказал: «Хотя вы не нашли его поблизости (?), смотрите, мои конечности теплы, (значит), как же он мог погибнуть». Тогда он послал Вурункатте (Забабу), (сказав). «Ступай! Приведи бога Солнца!» Но Хаххима схватил Вурункатте. (Тогда он сказал): «Позовите Покровительствующего Духа» (имя этого бога, вероятно, Тувата; «Покровительствующий Дух» — это попытка передать шумерограмму, с помощью которой это имя было написано). Он оживит его (как это часто бывает в хеттских текстах, здесь неясно, к кому относится местоимение, — к Вурункатте или к богу Солнца), он дитя полей». Но его тоже схватил Хаххима (Тогда он сказал). «Ступай! Призови Телепину! Этот сын мой могуч, он боронит, пашет, орошает поля; и он выращивает урожай». Но и его тоже схватил Хаххима.
Тогда он сказал: «Призови Гуле и Ханнаханну».
Далее следуют довольно темные строки; похоже, что бог Грозы опасается, что если эти богини также будут схвачены, то Хаххима кончит тем, что заставит сдаться его самого. Поэтому он дает богиням в качестве сопровождающих братьев бога Хасаммили; этот бог, по-видимому, обладал способностью защищать путешественников или даже делать их невидимыми. Он произносит угрозу Хаххиме; но здесь текст прерывается.
Лакуна охватывает более половины таблички, и мы оказываемся в самом конце повествования. Следует колофон или заголовок, гласящий: «[Табличка] о призыве бога Солнца и Телепину; окончена». Однако текст продолжается и следует описание ритуала, имеющего ясную цель: зазвать этих двух богов назад в храм. Расставляются два стола: один — для бога Солнца, другой — для Телепину; выкладывается еда и напитки. Конец утрачен.
Надо признать, что эти рассказы представляют собой литературу невысокого пошива. Особенно примитивна табличка из Иозгата. Главный интерес составляет их религиозный аспект. Описание бедственных последствий отсутствия бога, поисков его по горам и по долам и восстановления земли после его возвращения имеет тесные параллели в мифологической литературе, связанной с Адонисом, Аттисом, Осирисом и Таммузом: это такие же характерные элементы мифов ежегодных весенних праздников, как и ритуальная битва в мифе об убийстве Змея. Однако ни один из этих текстов не приурочен в явном виде к сезонному празднику. Это — «взывания» (мугавар или мугессар), и они принадлежат к тому же типу религиозных действ, примеры которых многочисленны в хеттских архивах. Считается, что бог удалился куда-то и его убеждают с помощью сочетания молитвы и ритуала вернуться назад; разница лишь в том, что здесь включается миф, описывающий те события в мире богов, которые желательно было бы видеть осуществленными. В мифе о Телепину в само повествование включаются даже ритуальные действия; при этом исполнитель изображает богиню Камрусепу. Ссылка на царя и царицу в мифе о Телепину могла бы навести на мысль о том, что миф «рассказывали» при обстоятельствах, имевших по крайней мере значение для всего коллектива; однако это опровергается тем фактом, что в одной из редакций мифа царь заменен неким человеком по имени Пирва; по-видимому, именно дом этого Пирвы был поражен бедствием, а затем избавлен от последнего. Факты как будто показывают, что, каково бы ни было происхождение этих мифов, они использовались жрецами по мере надобности, например когда какое-нибудь лицо хотело вновь снискать милость богов. Предположение о том, что они возникли как некое «либретто» для весеннего праздника, остается возможным, но прямые доказательства этого пока отсутствуют.
Эпизод о посланной пчеле имеет значительный интерес. Представления о том, что мед является очистительным средством, способным изгнать злых духов, и о том, что укус пчелы или муравья может излечить от паралича конечностей, широко распространен в фольклоре; примечательный параллелизм мы находим в финской «Калевале», где герой Лемминкяйнен, убитый врагами, воскрешается чудесным медом, принесенным пчелой с девятого неба по настоянию матери героя. В мифе о Телепину, вероятно, знаменательно, что пчела послана богиней Ханнаханной, имя которой представляет собой удвоение слова, означающего «бабушка», и обычно заменяется идеограммой, выражающей понятие «великая»; если пчела была специально посвящена этой богине, то отзвук этого поверья, скорее всего, можно усмотреть в том, что, согласно Лактанцию, жрицы Кибелы, «Великой Матери», звались мелиссаи, т. е. пчелы.
Наиболее интересные литературные сочинения, в частности цикл мифов, связанных с богом Кумарби, имеют хурритское происхождение. В хурритской мифологии Кумарби был отцом богов и приравнивается шумеро — вавилонскому богу Энлилю. Есть два основных текста, в которых Кумарби играет главную роль: миф о борьбе за царство между богами и пространный эпос на трех табличках, озаглавленный «Песнь об Улликумми».
Миф о царствовании на небесах заключается в следующем: когда-то Алалу был небесным царем. Алалу восседал на троне, и «могущественный Ану, первый среди богов, стал перед ним, поклонился ему в ноги и подал ему чашу с питьем».
Алалу царствовал на небесах девять лет. На девятом году Ану пошел войной на Алалу и победил его, и Алалу убежал от него на землю (в подземный мир?). Затем Ану сел на трон, а «могущественный Кумарби прислуживал ему и кланялся ему в ноги».
Ану тоже царствовал на небесах девять лет, а на девятом году Кумарби пошел войной на Ану. Последний покинул битву и взлетел как птица в небо, но Кумарби схватил его за ноги и стащил вниз. Кумарби откусил у Ану член (эвфемистически названный «коленом») и смеялся от радости. Но Ану обратился к нему и сказал: «Не радуйся тому, что ты проглотил! Я сделал тебя беременным тремя могущественными богами. Во-первых, я сделал тебя беременным могущественным богом Грозы (?), во-вторых, я сделал тебя беременным рекой Аранцах (река Тигр) и, в-третьих, я сделал тебя беременным великим богом Тасмису (любимец бога Грозы). Трех ужасных богов, плодов моего тела, я посеял в тебе!» С этими словами Ану взлетел на небо и исчез из виду. Но Кумарби, «мудрый царь», выплюнул то, что было у него во рту, и земля, оплодотворенная в свою очередь, по-видимому, породила этих трех «ужасных богов». К несчастью, с этого места и дальше табличка сильно повреждена, и остаток текста поэтому по большей части не восстановим.
Издатель этого текста, д-р Г. Гютербок уже указывал на его разительное сходство с «Теогонией» греческого поэта Гесиода. Там Земля (Гея) рождает Небо, (Урана); затем Уран и Гея вместе становятся родителями Крона и титанов. Уран ненавидит своих детей и пытается воспрепятствовать их рождению, но Крон, подстрекаемый Геей, оскопляет своего отца серпом, и из вытекшей крови возникают эринии (фурии), гиганты и мелийские нимфы; Афродита же рождается из пены, возникающей от падения отсеченного члена в море. Крон и его жена Рея затем порождают олимпийских богов, главный из которых — Зевс. Крон проглатывает всех своих детей; лишь Зевсу удается спастись: вместо него Крон проглатывает подменяющий Зевса камень. Зевс, возмужав, заставляет Крона выплюнуть проглоченных богов; камень, который выходит первым, устанавливается в качестве объекта культа в Пифо (Дельфы). Поэма кончаемся битвой богов и титанов, в которой окончательную победу одерживают олимпийские боги.
Гесиодовской последовательности Уран — Крон — Зевс отвечает хеттская последовательность Ану (по-шумерски ан — небо) — Кумарби, отец богов, — бог Грозы; впрочем, Алалу в хеттской версии представляет еще более древнее поколение, незнакомое Гесиоду. Оскопление бога Неба происходит в обоих мифах, хотя мотив глотания и выплевывания связывается, по-видимому, с различными инцидентами. В поврежденной части таблички имеется что-то о Кумарби, который ест, и о камне; возможно, это соответствует пифийскому «омфалосу» из гесиодовской версии; и вероятно, что хеттский миф кончается победой бога Грозы. Этих моментов сходства достаточно, чтобы говорить о высокой вероятности того, что обе версии восходят к одному и тому же хурритскому мифу.
«Песнь об Улликумми» сохранилась лишь в виде фрагментов, каждый из которых является не более чем коротким отрывком из последовательного повествования; даже порядок, в котором должны располагаться эти отрывки, не вполне ясен. Это рассказ о заговоре Кумарби против своего сына Тешуба, который отнял у отца место царя богов. Кумарби замыслил создать могучего противника, который победил бы для него бога Грозы и разрушил бы его город Куммию. Он включил в свой план поддержку Моря и, согласно одной версии этого мифа (или, может быть, другого мифа), взял в жены дочь Моря; однако главная версия называет его супругой «великий горный пик». В должный срок у него родился сын, названный Улликумми, что может означать «разрушитель Куммии», или что-либо в этом роде. Тело этого ребенка (очевидно, истинного дитя своей матери) было из диоритового камня. Кумарби призвал божества Ирсирры, и они отнесли ребенка на землю и посадили его на плечи Упеллури (некто вроде Атланта), где он и рос не по дням, а по часам посередине моря. Когда он вырос таким большим, что море стало доходить ему только до поясницы, бог Солнца углядел его и пришел в гнев и отчаяние. Он не мешкая сообщил об увиденном Тешубу, и последний вместе со своей сестрой Иштар вскарабкался на вершину горы Хацци (гора Касиус неподалеку от Антиохии), откуда они могли видеть чудовищного Улликумми, торчащего из моря. Тешуб горько заплакал, а Иштар старалась утешить его. Затем Тешуб, видимо, решил биться. Он приказал своему помощнику Тасмису привести быков Серису и Телла, украсить их и вызвать гром и дождь. Грянул бой; но боги были бессильны против Улликумми, который пробился к самым воротам Куммии, города бога Грозы, и заставил его отречься. Когда дурные новости дошли до его царицы Хепат, которая стояла, наблюдая, на башне, она едва не упала с башни от ужаса. «Если бы она сделала хоть один шаг, она бы свалилась с крыши, но ее женщины удержали ее и не дали ей упасть». Тешуб, следуя совету Тасмису, отправился просить помощи у премудрого Эа в его «город» Абзуву (неправильно понятое шумерское «абзу» или «Нижнее море», которое, собственно, и было обиталищем Эа). Эа созвал богов на совет и призвал Кумарби к ответу, но последний хвастливо раскрыл свой заговор, и совет, видимо растерявшись, распался. Эа отправился к Энлилю рассказать ему о случившемся, а затем нанес визит старому Упеллури, на чьих плечах вырос Улликумми. Но Упеллури, оказывается, даже ничего не заметил, ибо он обратился к Эа со следующими словами:
Когда на меня взгромоздили небо и землю (Рис. 8 изображает митаннийскую концепцию фигуры Атланта, поддерживающего крылатый диск, олицетворяющий небо), я ничего об этом не знал, и, когда они пришли и отделили небо от земли медным резаком, этого я тоже не заметил. Теперь что-то причиняет боль моему правому плечу, но я не знаю, кто этот бог». Когда Эа услышал это, он зашел за правое плечо Упеллури, и там стоял Диоритовый Камень на правом плече Упеллури, как столб (?).
Однако слова Упеллури, по-видимому, навели Эа на мысль. Он приказал открыть древние склады и достать оттуда тот древний резак, с помощью которого небо было отделено от земли. Пользуясь этим мощным орудием, он отделил Диоритовый Камень от его подножия и тем лишил его силы. Затем он объявил о своем поступке богам и побудил их возобновить битву с чудовищем, которое теперь было бессильно против них. Конец истории потерян, но можно быть уверенным, что она заканчивалась восстановлением Тешуба и поражением Кумарби и его сына — чудовища.
Рис. 8. Оттиск митанийской печати
Этому сказанию также можно найти параллель (хотя и со значительными различиями в подробностях) в греческой мифологии, а именно в мифе о Тифоне — чудовище, чья голова достигала неба, объявившем войну Зевсу от имени своей матери Геи. Этот рассказ примыкает к гесиодовской «Теогонии» как продолжение войны богов с титанами; его же можно найти у Аполлодора и Нонния Грекам такие мифы были, впрочем, столь же чужды, как и хеттам; они, несомненно, дошли до них прямиком из их восточного источника, морским путем, либо из порта Посидейона в Северной Сирии, через который, как мы теперь знаем (благодаря раскопкам Л. Вулли), шла многовековая торговля между Грецией и глубинными районами Азии, либо через финикийцев, у которых были подобные же мифы.
Мы здесь имели дело лишь с наиболее сохранившимися текстами этого типа. Множество иных, схожих сочинений представлено небольшими и едва понятными фрагментами: миф о змее Хедамму, который любил богиню Иштар; эпос о Гурпаранцаху, в котором важную роль играет река Аранцах (название Тигра по-хурритски); сказание об Аппу и его двух сыновьях, которых, звали Благой и Злой. Все эти истории несут на себе ясные признаки их хурритского происхождения, хотя возможно, что многие мотивы, встречающиеся в них, восходят к мифологии шумеров. Существует также несколько фрагментов ханаанских мифов, таких, как миф о богине Ашерту и ее муже Элькунирсе.