Хидэёси. Строитель современной Японии

ВВЕДЕНИЕ

Хидэёси не страшился смерти, но он боялся забвения, этого ада, куда настоящее ссылает прошлое. По примеру своего господина Нобунага он при жизни велел записать собственную историю — «Тэнсёки», за составлением которой внимательно следил, тайно велев прекратить ее в 1592 г., когда казалось, что его начинания, исход которых был еще неясен, не всегда оборачиваются в его пользу. Но он вызвал к жизни легенду, и после его смерти люди следующего поколения, завороженные его образом, в свою очередь принялись рассказывать о его жизни. Одзэ Хоан (1564–1640) к 1625 г. закончил его биографию в двадцати двух частях («Хоан тайкоки») на основе документов, полученных из первых рук: писем Хидэёси, эдиктов, заверенных большой красной киноварной печатью, которой герой штамповал все важные бумаги, архивов крупных феодалов, таких как род Маэда. Но, исполненный восхищения перед своим удивительным «персонажем», он столь же всерьез принимал на веру необыкновенные россказни, которые усердно распространял о самом себе лично Хидэёси. На основе этого текста, преимущество которого состоит все-таки в том, что это рассказ очевидца, историки XVII в., а в еще большей мере — историки позднейших эпох, написали фантастические картины, где назидательное соседствует со сверхъестественным.

Эти тексты в свою очередь вдохновляли авторов больших циклов (разного размера) иллюстраций или эстампов (таких, как «Эхон тайкоки»). Создатели таких рассказов в рисунках черпали материал также из другого повествования, более сосредоточенного на военной тематике и посвященного последним годам жизни Хидэёси, — «Тайко гунки», хроники его походов в двух частях, которую составил Гюити, рыцарь, служивший сначала Нобунага, а потом Хидэёси. Эти бурные и фееричные романы, порой весьма наивные, послушно воспроизводили в своих сочинениях некоторые иностранцы, открывавшие Японию в конце XIX в., такие как пастор Уолтер Денинг, чья «Жизнь Тоётоми Хидэёси», вышедшая в Кобэ и в Лондоне, открыла Западу гений человека, которого там в основном не знали либо представляли в мрачном и иногда отталкивающем виде — как изверга, который перебил христиан, после того как они послужили ему, хотя это неправда.

Действительно, Хидэёси несколько раз встречался с португальскими иезуитами, с испанскими францисканцами, с капитанами или лоцманами этих столь больших кораблей, что они не отваживались подходить к рифам Внутреннего моря и ждали возвращения своих экипажей в одной из гостеприимных бухт северного Кюсю. Большинство таких путешественников составило об этом отчеты — либо вышестоящему начальнику в Европе, либо вице-королю Индий, представлявшему короля Португалии в Гоа — на этом перекрестке религиозных и торговых миссий, направлявшихся из Испании и Португалии в Азию. Так, надо прочесть тексты Родригиша (см. Rodrigues, Joâo. This island of Japan: Joâo Rodrigues’ account of 16th-century Japan. Translatée! and edited by Michael Cooper. Tokyo & New York: Kodansha International, 1973), прибывшего в Японию в 1566 г., вступившего в 1580 г. в Общество Иисуса и ставшего переводчиком Хидэёси; нужно упомянуть и отца-визитатора Валиньяно, а особенно отцов Коэлью и Луиша Фроиша, которых Хидэёси официально принял в 1586 г. и чьи свидетельства широко использовал, например, Джеймс Мердок (Murdoch, James. A history of Japan during the century of early foreign intercourse, 1542–1651. By James Murdoch in collaboration with Isoh Yamagata. Kobe, Japan: Published at the Office of the «Chronicle», 1903).

Вознесенный до небес в период реставрации Мэйдзи, а потом в первой половине XX века (Кусака Хироси предпринял издание всех его архивов, которые смог найти, см. Hôkô ibun. Ed. Kusaka Hiroshi. Tokyo: Hakubun-kan, 1914), став символом военной и культурной энергии целого народа, сразу после войны образ Хидэёси несколько померк. Потом интерес к его экономической и административной деятельности снова усилил благосклонность к нему историографии, претендовавшей на то, чтобы быть чисто социальной. Через некоторое время он опять стал вызывать симпатии, и на сей раз масштаб его личности поразил сразу и японских, и западных исследователей: в 1975 г. Кувата Тадатика, посвятив всю жизнь изучению архивов героя, собрал основные документы, имеющие к нему отношение (Kuwata, Tadachika. Toyotomi Hideyoshi kenkyü. Tokyo: Kadokawa Shoten, Shôwa 50 [1975]), в то время как Адриана Боскаро перевела на английский язык сто одно из ныне известных писем его частной переписки. А в 1982 г. Мэри Элизабет Берри, опираясь на последние находки, посвятила целую книгу (Berry, Магу Elizabeth. Hideyoshi. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1982) изощренным теоретическим размышлениям о политической природе его власти и смысле его деятельности с современной точки зрения. По крайней мере, таковы главные вехи богатой библиографии, о которой с. 312–318 дают лишь общее представление.

Настоящая биография не претендует на сенсационные откровения: японские архивисты и историки-специалисты имеют для этого больше возможностей, чем кто-либо. Но, напомнив о существовании одного из величайших организаторов нового мира, которого у нас слегка подзабыли, мы пытаемся воздать ему должное, соединяя образ человека с описанием его мечтаний, историческое свидетельство с легендой, в которую он сам отчаянно пытался облечься. Мы не доверяем нелепым историям, сочиненным задним числом, но не считаем нужным отвергать с порога то, что распространял он сам, — те мифы, которые сегодня, конечно, могут показаться смешными, но которые много говорят о намерениях этого человека и способствуют лучшему пониманию его поступков. Историк не может просто-напросто их игнорировать, не впадая в худшую измену — нежелание проникать в психологию своего персонажа. Такой человек, как Хидэёси, никогда не позволял заключить себя в рамки какой-то системы, а в те трудные времена жизнь любила усложнять задачу различения истинного и правдоподобного, не слишком простую и для более мирных веков. Мудрость приходит с новыми страницами, как, должно быть, произошло и с Хидэёси, и легенда постепенно уступала место истории по мере того как персонаж все больше отождествлял себя с развитием своей родины, жестко направляя ее судьбы.

Мы также не отвели очень большого места обвинениям нашего героя — конечно, отчасти обоснованным, — в гордыне и безумии. Разве эти страшные болезни не получает вместе с властью любой в качестве отравленного подарка? Разрушительные приступы гнева у стареющего и жестокого Хидэёси, его сошествия в ад вызывали у нас содроганье, но мы видели в них не столько признак помрачения рассудка, сколько отчаяние человека, который чувствует угрозу для дела всей своей жизни, а ведь это дело — дело мира.