Хирургия мести

Станислава

Я ненавижу врать близким людям. Все, что угодно, но не это.

Особенно же ненавистно мне было сейчас обманывать Настю. Но я не могу позволить себе втягивать в свою ситуацию еще и ее – раз уж вынужденно втянула Захара.

Но Захар – мужик, разберется как-нибудь, если что, да и не грозит ему ничего. Подумаешь, устроит мне встречу с нужным человеком… А вот Настя непременно влезет во все по уши, и я буду считать себя виноватой, а мне сейчас лишний моральный груз не особенно кстати.

Всю дорогу из аэропорта я, как могла, прятала от нее глаза – невыносимо было видеть, как она подозревает что-то и пытается понять, что именно происходит.

Да, я нынче выглядела совершенно иначе, чем всегда, но у меня не было ни сил, ни времени, чтобы хоть как-то привести себя в порядок и не пугать Настю.

У меня был железный принцип – никогда, ни при каких обстоятельствах не выходить из дома и, тем более, не появляться в общественным местах без макияжа и с дулькой на голове.

Но сегодня я просто не нашла в себе сил заняться внешностью, да и желание поскорее убраться из квартиры тоже не оставило мне шансов.

Ничего, посплю, утром приму душ, накрашусь, волосы уложу, как обычно, и все будет иначе. Возможно.

В квартире Лавровых ничего не изменилось с момента моего последнего приезда. Собственно, в этой квартире ничего не менялось уже лет десять – ровно с тех пор, как Настя потеряла работу.

Тут по-прежнему было чисто и уютно, но и на мебели, и на обоях, и на кафеле в ванной комнате лежала печать какой-то вынужденной старомодности, когда люди хотят, но не могут ничего изменить, а потому стараются хотя бы поддерживать видимость.

Настя всегда была маниакально чистоплотна, едва открыв глаза, хватала тряпку для пыли или принималась чистить и без того блестевшую плиту, прежде чем сварить кофе к завтраку.

Но с каждым годом, и я замечала это, приезжая к ним, этого рвения в ней становилось все меньше и меньше, да и сама она как-то потухла, что ли. Угасла надежда на что-то лучшее. Она больше не искала работу, смирившись с ролью домохозяйки, а Захар то ли не замечал этого, то ли ему так было удобнее.

Он достаточно зарабатывал, чтобы платить домработнице, но зачем, если всегда есть Настя? Логично…

– Я тебе на диване постелила, – объявила Настя, едва мы вошли в квартиру. – Захар, мы вернулись, – крикнула она, совершенно не смущаясь тем, что часы в прихожей показывали половину четвертого.

– Я слышу, – Лавров появился из спальни, сразу обнял меня: – Ну, отлично, что прилетела. Вы голодные?

– Ну ты смотри, – протянула Настя насмешливо. – Неужели соизволил плиту зажечь?

Захар поморщился:

– Не начинай. Я просто запек семгу с картошкой.

– И это кстати, – вмешалась я, почувствовав напряжение между супругами. – Я что-то после коньяка есть захотела.

Настя удивленно посмотрела на меня:

– И давно ты по ночам семгу с картошкой ешь?

– Ну, вот сейчас дебют у меня будет, – просипела я, направляясь в ванную. – Вот руки только вымою.

– А у меня и коньячок имеется, – радостно сообщил уже из кухни Лавров.

– Алкоголик, – процедила вошедшая вслед за мной в ванную Настя.

– Ты чего это? – удивилась я, намыливая руки и подставляя их под струю воды.

– Да ничего! – шепотом проорала Настя. – Заколебал! И так почти каждый день, а теперь еще и повод законный – ты же приехала!

– Я не буду с ним пить.

Настя вдруг осеклась, хлопнула себя по губам ладонью и жалобно посмотрела на меня в зеркало:

– Стась, ты только не обижайся… я не к тому, что ты приехала и будешь его тут спаивать, он и без тебя с этим отлично справляется…

– Я поняла, Настя, расслабься. Я у вас долго не задержусь.

Она опустилась на пушистый коврик у ванны и разревелась. Ничто в жизни не выбивало меня из равновесия так, как ее слезы – ну, не могу я выносить того, как она плачет, некрасиво кривя лицо и сморкаясь в оторванный шмат туалетной бумаги. И эти слезы, которые не текут по щекам, как у всех людей, а брызжут в стороны, как у клоунов в цирке…

Я села рядом на корточки и коснулась ее плеча:

– Настя, ну прекрати, что ты, в самом деле… Я действительно к вам только на три дня, и Лавров тут ни при чем, и слова твои… так и планировалось изначально, я же тебе и по телефону так сказала… ну, что ты ревешь-то?

Настя подняла на меня мокрые глаза со слипшимися от слез ресницами:

– Ты всегда такая! У тебя есть своя жизнь, и для меня там нет места… Для меня вообще нигде нет места, я никому не нужна! Ну, правильно – я кто теперь? Никто! Обслуга, домохозяйка! Вокруг меня одни гении – писатель, журналистка! А я никто, об меня и ноги можно вытирать, правильно!

Я крепко взяла ее пальцами за подбородок, задрала голову и жестко произнесла:

– А ну, прекрати истерику немедленно. Если хочешь, чтобы я осталась, вставай, подбирай сопли, умывайся, и идем в кухню семгу есть. Понятно? Иначе я сейчас же отсюда уеду. Мне не до твоих концертов.

– Конечно… – начала было Настя, но, поняв, что я не пошутила, осеклась и начала вставать: – Все, я поняла… сейчас умоюсь…

Я вышла в кухню, где уже колдовал над столом Захар, раскладывая по тарелкам изумительно пахнущую рыбу и мелкую картошку, всю обсыпанную свежим укропом. Углядев на столе бутылку, я взяла ее за горлышко и вынесла в соседнюю комнату, сунула там за диван и, вернувшись, сказала изумленно проводившему меня взглядом Захару:

– Повода нет.

– Ну по маленькой-то…

– Ты что, не слышишь? Повода нет, а у нас с тобой дела завтра – ведь так?

Лавров сник, но больше на эту тему не заговаривал, и к тому моменту, как успокоившаяся и приведшая себя в порядок Настя присоединилась к нам, выглядел совершенно спокойным и довольным жизнью. Она же, окинув взглядом кухню, обнаружила отсутствие спиртного и едва заметно кивнула мне, одними губами прошептав «спасибо».

За ночной трапезой мы почти не разговаривали, перекидывались ничего не значившими фразами, но напряжение за столом чувствовалось, и я понимала, что одной из его причин являюсь я.

Наверное, это было большой ошибкой с моей стороны явиться в этот дом со своими проблемами, здесь, кажется, и без меня их хватает. Но Захар был нужен мне по двум важным вопросам, и без него я не справлюсь.

Эгоистично?

Наверное.

Но в случае положительного исхода Лавров тоже кое-что поимеет, так что мне, в принципе, нет повода терзаться угрызениями совести.

Несмотря на то, что после выпитого в кафе коньяка почувствовала голод, я не смогла заставить себя положить в рот ни кусочка рыбы, ни ломтика картошки – одна только мысль об этом вызывала спазмы в желудке, и я так и просидела над полной тарелкой, даже не попробовав.

Покончив с едой, Захар сказал, что еще немного поработает, и ушел в спальню, откуда через пару минут раздались энергичные щелчки по клавишам, а мы с Настей остались. Она уселась напротив меня, толкнула дверь, и, когда та закрылась, спросила:

– Тебе хоть немного лучше?

– Да мне и не было плохо, – как можно безразличнее отозвалась я, вставляя в мундштук новую сигарету.

– Казакова, ты ври кому-нибудь другому, а? – попросила Настя. – Я тебя давно знаю, чтобы в это поверить. Явилась ни с того ни с сего, руки трясутся, выглядишь как пугало, шарахаешься от каждой тени, мобильник молчит – и у тебя все в порядке?

Похоже, зря я ее считала всегда рассеянной клушей, не способной к аналитической деятельности… Оказывается, Настя видит многое из того, что я хотела бы скрыть.

– Понимаешь… – я закурила, взвешивая в голове, какую порцию информации могу выдать подруге, чтобы не сказать лишнего. – Вершинин застрелился две недели назад.

– Что? Как это? – захлопала ресницами Настя.

– Ты что, вообще новостей не читаешь и не слышишь? По всем каналам трубили, весь интернет забит. Застрелился прямо в кабинете у себя. Он же под следствием был, должны были сперва от работы отстранить, потом арестовать, но он на опережение сыграл, прямо из табельного пистолета и застрелился, – я передернула плечами, вспомнив снимок, который показал мне следователь – Алексей лежит, навалившись грудью на стол, а вокруг его головы расплылось темное пятно.

Настя слушала, открыв рот в буквальном смысле этого слова – нижняя челюсть у нее висела и немного подрагивала, а в глазах копились слезы.

Я тоже, как могла, сдерживалась, чтобы не зарыдать.

Пять лет моей жизни, пять беззаботных лет, полных любви, счастья и надежд на будущее. Усилие воли, выстрел в висок…

Но так, наверное, лучше – все равно это закончилось бы трагически, не решись Алексей на такой шаг. Но даже Насте я не могу рассказать всей правды.

– Господи… – прошептала она, вытирая слезы пальцами. – Как же… зачем же он?..

– Его обвинили в получении взятки, должны были арестовать. Как ты понимаешь, никакой взятки он в глаза не видел, а если бы и видел, то ни за что не притронулся бы.

Года три назад я познакомила Настю с Алексеем, мы прилетали сюда вдвоем, и подруга во все глаза смотрела на моего кавалера, ну, еще бы – начальник городского Управления внутренних дел, самый, пожалуй, молодой из своих коллег, ему было всего тридцать восемь.

Внешне Алексей был похож скорее на актера, чем на полицейского – высокий, темноволосый, с яркими синими глазами и чуть заметной горбинкой на носу.

У него был легкий и веселый характер, рядом с ним невозможно было скучать или хандрить, и даже Настя, склонная в последние годы к меланхолии, в присутствии Алексея встряхнулась и заблестела глазами.

Она потом часто упрекала меня в том, что я отказывалась выходить замуж. Но я не чувствовала потребности в этом, даже не знаю, почему.

Нам и так было хорошо вместе, нам не мешало даже то, что я постоянно копалась в каких-то криминальных темах, то и дело выдавая статьи с разоблачениями.

Алексей, кстати, никогда не помогал мне в поиске информации – так сразу и сказал, что делать этого не станет.

– У тебя полно своих источников, а я не хочу становиться одним из них. Хочу дома отдыхать, а не быть все время начеку, – шутил он, и я не спорила.

Источников мне и в самом деле хватало.

– Стаська, но как же так вышло? – спросила Настя.

Я пожала плечами.

На самом деле теперь-то я отлично понимала, как именно вышло.

На каждый хитрый болт всегда находится не менее хитрая гайка. Вот и на Алексея нашлась, потому что недооценивать потенциального противника всегда очень опасно.

Непонятно только, как он сам до этого не догадался.

– И что ты теперь будешь делать?

– Есть один план… лишь бы срослось, а там уже полегче будет.

Настя вдруг перегнулась через стол и взяла меня за руку, в которой я крутила зажигалку:

– Ты боишься мне довериться?

– Я не боюсь, Настя. Но тут такое дело, что свидетели рискуют, понимаешь?

– То есть, ты все-таки ввязалась в это, да? – требовательно глядя мне в глаза, спросила Настя. – Не отрицай, Стаська, я же вижу и все понимаю. Ты прилетела сюда с какой-то целью, и ты боишься, что тебя здесь найдут прежде, чем ты успеешь сделать то, что задумала. Не знаю, что именно, но, похоже, что-то не совсем законное, да? И с Захаром ты это тоже обсудила, потому-то он и не удивился, когда я сказала, что ты летишь. С Захаром, значит, можно, а со мной нельзя?

Я высвободила руку, вставила новую сигарету в мундштук и, закурив, сказала:

– Ну, давай поговорим о тебе, это же всегда было темой номер один в наших разговорах. Даже в ситуации, когда у меня погиб любимый мужчина, а я прилетела сюда сломя голову, потому что… ладно, неважно… но ты даже в такой момент ухитряешься напомнить мне, что это ты несчастна, одинока, не понята и вообще воплощение вселенских страданий. Ей-богу, Настя, твой эгоизм и зацикленность на себе иной раз превышают все допустимые нормы.

Настя встала и вышла из кухни, скрылась в ванной и включила воду. Ну, все, теперь меня тут точно ничего не держит.

Я выбралась из-за стола, накинула куртку и туфли, порадовавшись, что даже не успела открыть чемодан, а потому имею возможность быстро убраться из этого дома.

Так я и сделала, не дав хозяевам опомниться и остановить меня.

Я прекрасно знала, что Настя, одумавшись, рванет следом, но на это у нее уйдет какое-то время, потому, если быстро сесть в первое остановившееся такси, я успею уехать до того, как моя подруга разыграет во дворе сцену с заламыванием рук и рыданиями.

Да, наверное, я сейчас тоже веду себя эгоистично, но у меня просто нет сил на чужие драмы.

Желтый автомобиль с шашечками остановился рядом ровно в ту секунду, как я подняла руку – вывернул из переулка. Водитель вышел, помог погрузить чемодан в багажник и открыл для меня дверку:

– Вокзал, аэропорт?

– Гостиница, – вздохнула я, решив поехать туда, где мы останавливались с Алексеем.

Номер я получила без проблем, мне даже помогли докатить чемодан до лифта, хотя необходимости в этом не было. Заперев за собой дверь, я сняла куртку и туфли и распласталась поперек кровати, даже не потрудившись снять покрывало.