Она переоделась в уличную одежду: короткую синюю юбку, топ из красного трикотажа без бюстгальтера, тёмно-синие туфли на высоком каблуке из лакированной кожи, висячие серьги и красную кожаную сумку-слинг. Она шагала быстро и высоко, и он с трудом поспевал за ней.
Если бы она не была проституткой, он бы съел свой щиток и служебный револьвер.
Улицы Даймондбэка кишат людьми, которых жара выгнала на улицу; как бы ни было жарко на тротуаре, внутри трущоб было ещё жарче. В трущобах нет облегчения. Летом вам жарко, а зимой холодно. Летом или зимой, весной или осенью у вас кишат тараканы и крысы, и вам постоянно напоминают, что вы — животное, потому что вас заставляют жить как животное. Если Клирвью за рекой назывался эвфемистически, то Даймондбэк это верное и подходящее название для района, такого же смертоносного, как свернувшаяся гремучая змея.
Хоуз шёл по противоположной стороне улицы, следуя за Элизабет на незаметном расстоянии, но никогда не теряя её из виду. Он проходил мимо сутенёров в модных пижонских костюмах, мимо мужчин — таксистов, разносчиков писем и работников санитарной службы; мимо наркоманов, сидящих на крыльцах дощатых домов и пусто глядящих в пространство, кивая своим мечтам об Америке, воплощённым лишь в наркотических фантазиях; мимо кондитерских, принимающих ставки на номера, и мимо женщин, спешащих домой с пакетами продуктов, прежде чем отправиться в центр города на работу по уборке белых квартир; он проходил мимо молодых девушек, торгующих своими задницами; он проходил мимо молодых людей в бандитских куртках и стариков, сидящих на деревянных ящиках и рассматривающих свои ботинки, и молодых людей, играющих в кости на покрывале в коридоре, и людей, которые были сапожниками и уборщиками, и некоторых, кто работал в рекламных агентствах в центре города (но которым было трудно поймать такси в центре города после работы, если только брат не был таксистом); он проходил мимо поваров и толкачей, официантов и проводников поездов, и грабителей. Он проходил мимо честных людей и воров, жертв и обидчиков, которые в своём отчаянии называли друг друга «братьями», хотя единственное, что их связывало, — это цвет кожи.
Хоуз не разделял мнения тех, кто считал, что трущобы интересны, потому что они хотя бы живые. С точки зрения Хоуза, трущобы, по крайней мере, умирали, если не были уже мертвы. Эта мысль угнетала и возмущала его не меньше, чем любое нападение или убийство. Он удивлялся, почему это не угнетает и не злит тех людей на высоких государственных постах, которые, наоборот, предпочитают отводить взгляд от открытой, кровоточащей, возможно, смертельной раны.
Выступайте с речами на высоких подиумах, подумал Хоуз, в своём синем костюме из саржи и начищенных коричневых туфлях. Обещайте нам равенство и справедливость, и рассказывайте, как самый бедный сукин сын в наших списках социального обеспечения будет считаться богатым человеком в стране, которая только-только выходит из каменного века.
Улыбайтесь, пожимайте всем руки, выставляйте напоказ свою улыбающуюся жену и рассказывайте, какой неутомимой активисткой она была, и объясняйте, что мы — нация на краю величия. Скажи нам, что всё в порядке, приятель. Уверяй нас и успокаивай. А потом прогуляйся здесь, в Даймондбэке. И не своди глаз с той девушки впереди, потому что она, скорее всего, проститутка, и живёт с мужчиной, который может быть причастен к убийству, и это тоже Америка, и она не изменится только потому, что ты говоришь нам, что всё в порядке, приятель, когда мы знаем, что всё, как оказывается, может быть совсем не так.
Девушка остановилась на углу, чтобы поговорить с двумя мужчинами, толкнула одного из них бедром, хихикнула, а затем снова двинулась вперёд с отработанной походкой: тугая задняя часть короткой юбки покачивалась, туфли на высоком каблуке выбивали на тротуаре стремительную чечётку. На углу Мид и Лэндис она вошла в трёхэтажный дом, переоборудованный в офисное здание. Хоуз занял позицию в дверном проёме на противоположной стороне улицы. На каждом этаже здания, в которое вошла Элизабет, было по три окна со стороны улицы.
На первом этаже здания среднее окно было украшено золотой надписью «Артур Кендалл, адвокат», а боковые окна — большими красными печатями и надписью «Нотариус». Два окна на втором этаже здания были закрашены; среднее окно гласило «Даймондбэк девелопмент». Третий этаж здания занимала фирма, которая причудливым шрифтом объявляла себя «Чёрная мода».
Элизабет вышла из здания спустя мгновение после того, как вошла в него.
Она выскочила на улицу сломя голову, сумка болталась через плечо, юбка высоко задиралась на длинных ногах, и она в панике бежала по улице.
Хоуз не пытался её остановить. Он быстро пересёк улицу и вошёл в здание. В вестибюле лежал хорошо одетый чернокожий мужчина, истекая кровью на разбитый сине-белый кафельный пол. Глаза его были закатаны, и он безучастно смотрел на голую лампочку на потолке. Через порезы, синяки и открытые кровоточащие раны на его лице неровно пролегал шрам длиной четыре дюйма.
Хоуз решил, что нашёл Чарли Хэррода.
Находясь в офисе Роджера Гримма, расположенном в центре города на Бейли-стрит, Карелла пока не знал, что в Даймондбэке обнаружен ещё один труп. Он знал только, что уже совершены два поджога и убийство, и что у Роджера Гримма есть криминальное прошлое. (Конечно, было правдой, что Гримм выплатил свой долг обществу. Но некоторые долги невозможно выплатить, а полицейское досье — это как бродячий волк, которого вы приютили тёмной снежной ночью: оно преследует вас всю оставшуюся жизнь.)
Карелла провёл все утро в суде и был вооружён ордером на обыск, но предпочитал не использовать его без необходимости. Он рассуждал просто. Гримм был подозреваемым, но он не хотел, чтобы Гримм знал об этом. И вот оба мужчины ведут бессмысленный диалог: Карелла пытался скрыть, что у него в кармане пиджака уже лежит ордер, чтобы Гримм не заподозрил, что он подозреваемый, а Гримм пытался скрыть проверку своих записей, что само по себе было подозрительным манёвром.
«Когда я стал подозреваемым в этом деле?», — спросил он прямо.
«Никто даже не предполагает этого», — сказал Карелла.
«Тогда почему вы хотите порыться в моих документах?»
«Вам не терпится прояснить ситуацию со страховой компанией, не так ли?», — сказал Карелла. «Полагаю, вам нечего скрывать…»
«Именно так.»
«Тогда в чём проблема?»
«Я бизнесмен», — сказал Гримм. «У меня есть конкуренты. Не знаю, понравится ли мне идея, что кто-то будет иметь доступ к моим документам.»
«Считайте меня священником», — сказал Карелла и улыбнулся.
Гримм не улыбнулся в ответ.
«Или психиатром», — сказал Карелла.
«Я не религиозен и не сумасшедший», — сказал Гримм.
«Я просто пытаюсь сказать…»
«Я знаю, что вы хотите сказать.»
«Я не собираюсь бежать к ближайшему импортёру маленьких деревянных зверушек и раскрывать внутреннюю суть ваших торговых операций. Я расследую поджог и убийство. Всё, что мне нужно…»
«Какое отношение мои записи имеют к поджогам и убийствам?»
«Надеюсь, никакого», — сказал Карелла. «Честно говоря, я бы не хотел ничего лучшего, чем пробежаться по ним и иметь возможность сообщить вашей страховой компании…»
«Компаниям.»
«Компаниям, чтобы вы чисты. Разве не этого вы тоже хотите, мистер Гримм?»
«Да, но…»
«Официально поджог склада — дело Паркера. Официально пожар в Логане относится к полиции Логана. Но убийство Рирдона — моё. Итак, я здесь по двум причинам, мистер Гримм. Во-первых, я хотел бы помочь вам с вашей страховой компанией… компаниями. Именно поэтому вы пришли ко мне, мистер Гримм, помните? Чтобы получить помощь, помните?»
«Я помню.»
«Хорошо. Если, во-первых, я помогу доказать вашу невиновность страховой компании, а во-вторых, получу зацепку по убийству, я уеду домой счастливым. Что скажете, мистер Гримм? Вы хотите отправить меня домой счастливым или хотите, чтобы моя жена и дети сегодня вечером ели с брюзгой?»
«Мои бухгалтерские книги и моя деловая переписка — это моё дело», — сказал Гримм, — «а не полицейского департамента.»
«Когда Паркер вернётся из отпуска, он наверняка захочет взглянуть на них. И он сможет получить ордер, если понадобится.»
«Тогда скажите ему, чтобы получал. Или идите и получите сами.»
«У меня уже есть ордер», — сказал Карелла и протянул ему бумагу.
Гримм читал молча. Он поднял голову и спросил: «Так что же это были за песни с танцами?»
«Мы стараемся быть дружелюбными, мистер Гримм», — сказал Карелла.
«Вы не могли бы открыть свои картотеки, пожалуйста?»
Если Гримму и было что скрывать, Карелле это не сразу стало ясно.
Согласно его записям, он начал импортный бизнес в январе, восемь месяцев назад, с капиталовложениями в 150 000 долларов…
«Мистер Гримм», — сказал Карелла, подняв глаза от бухгалтерской книги, — «в последний раз, когда мы разговаривали, вы сказали мне, что в прошлом году у вас появились деньги. Это те сто пятьдесят тысяч, которые вы использовали, чтобы начать этот бизнес?»
«Верно», — сказал Гримм.
«Как вам удалось их достать?»
«Мой дядя умер и оставил их мне. Можете проверить, если хотите. Его звали Ральф Гримм, а завещание было составлено в прошлом году, в сентябре.»
«Поверю вам на слово», — сказал Карелла и вернулся к бухгалтерской книге. Он не собирался верить Гримму на слово.
Первая сделка, указанная в книгах Гримма, была связана с первоначальной покупкой ста тысяч маленьких деревянных зверушек в январе. Начиная с декабря велась переписка, в которой Гримм торговался по поводу цены с человеком по имени Отто Гюльцоу из компании «Gülzow Aussenhandel Gesellschaft» в Гамбурге. Также имелась таможенная квитанция, свидетельствующая о том, что Гримм уплатил 8-процентную пошлину в порту ввоза. Имелось три отдельных аннулированных чека: один на 37 120 марок, оплаченный по распоряжению «Gülzow Aussenhandel» и составляющий примерно 10 процентов от оговоренной цены покупки (предположительно, чтобы покрыть риск Гюльцоу по упаковке и транспортировке); другой на 9 280 американских долларов, оплаченный по распоряжению Таможенного бюро; и последний, заверенный чек на 334 080 марок, оплаченный по распоряжению Гюльцоу и датированный 18 января, предположительно, датой передачи груза Гримму. Общая сумма трёх чеков составляла почти 125 000 долларов — именно столько, по словам Гримма, он заплатил за первую партию. Казалось, всё в порядке. Честный бизнесмен занимается бизнесом, легально привозит своих маленьких деревянных существ, платит импортную пошлину, а затем продаёт их в розничные магазины по всем Соединённым Штатам.
Согласно записям Гримма, деревянный зверинец действительно пользовался бешеной популярностью. Его документы подтверждали, что заказы были сделаны на всю первую партию, а платежи его фирме (которая, кстати, называлась «Гримпортс, Инк.», — поморщился Карелла) составили 248 873,94 доллара — несколько меньше, чем 250 000 долларов, на которые рассчитывал Гримм, но достаточно близко, чтобы убедиться в его правдивости. Затем последовала очередная переписка с герром Гюльцоу, в ходе которой Гримм потребовал снизить цену на следующую партию, поскольку он заказывал в два раза больше маленьких деревянных собачек, кошечек, черепашек, кроликов, лошадок и так далее. Гюльцоу на тевтонском, жёстком английском, отвечал, что ни о какой скидке не может быть и речи, поскольку он сам покупает резные изделия по завышенным ценам у крестьян, которые вырезают их в домиках то тут, то там по всему Германскому отечеству. В конце концов они сошлись на цене, несколько превышающей желаемой Гриммом. Снова был аннулированный чек на 10 процентов от покупной цены, чек в Таможенное бюро и заверенный чек в «Gülzow Aussenhandel». И снова сумма приближалась к 250 000 долларов, которые Гримм назвал стоимостью второй партии товара из Германии. Именно этот груз был потерян во время пожара на складе.
В подтверждение более раннего заявления Гримма из розничных магазинов по всей стране поступили заказы на весь имеющийся запас, а также ответная корреспонденция от Гримма, обещавшая поставку 12 августа или около того. Была также новая серия переписки с Гюльцоу, в которой он заказывал ещё 400 000 деревянных животных по ещё более сниженной цене, и несколько писем от Гримма с указанием, что партия должна быть доставлена сначала в упаковочную фирму в Бремерхафене, поскольку часть предыдущей партии прибыла частично повреждённой, и он хотел убедиться, что это не повторится. (Гримм поспешил заверить Гюльцоу, что он ни в коем случае не возлагает на «Gülzow Aussenhandel» ответственность за повреждения в пути, но поскольку меры предосторожности по упаковке обойдутся ему в 6 000 марок, не может ли Гюльцоу скорректировать цену на новую партию, чтобы учесть эти дополнительные расходы? Гюльцоу быстро ответил, что его фирма «достаточно хорошо упаковала деревянных животных» и что любая дополнительная упаковка, которую Гримм сочтёт необходимой, должна быть произведена за его собственный счёт. Было решено, что животные будут отправлены в «Bachmann Speditionsfirma», упаковочную фирму в Бремерхафене, примерно 15 июля, а «Bachmann Speditionsfirma», в свою очередь, отправит их в Соединённые Штаты. Гюльцоу попросил выдать ему обычный 10-процентный чек перед отправкой товара в «Bachmann Speditionsfirma». В папках был аннулированный чек, свидетельствующий о том, что Гримм выполнил это требование 9 июля.
Кроме того, в папке хранилась переписка с Эрхардом Бахманном, упаковщиком из Бремерхафена, хронологически совпадающая с письмами к Гюльцоу и от него. В первом письме из папки Бахманна описывается метод упаковки, который он предлагал использовать: сначала резные изделия будут завёрнуты по отдельности в коричневую бумагу, набитую соломой, а затем упакованы в деревянные ящики, набитые древесной шерстью. Условием контракта с Бахманном (от 3 июля) было то, что он будет нести финансовую ответственность за любую часть груза, которая придёт в состоянии, худшем, чем идеальное. В ответном письме Гримм согласился с таким способом упаковки. В следующем письме Бахманн сообщил Гримму, что получил 400 000 животных из Гамбурга 17 июля и приступил к их упаковке в соответствии с инструкциями. Последнее письмо было датировано 26 июля и сообщало Гримму, что животные упакованы и будут отправлены на борту грузового судна «Lottchen», выходящего из Бремерхафена 21 августа и прибывающего в Америку 28 августа. Далее в нём говорилось, что Бахманн был проинформирован через Гюльцоу о том, что сертифицированный чек на сумму 1 336 320 марок должен быть передан представителю его компании в порту перед доставкой груза. В письме Бахманна был только один озадачивающий абзац. Этот абзац гласил: «Сегодня мы получили ваш платёж за упаковку в соответствии с нашим контрактом от 3 июля, за что благодарим вас.
Пожалуйста, будьте уверены, что груз дойдёт до вас в отличном состоянии.»
Карелла снова просмотрел аннулированные чеки. Он не нашёл ни одного чека, выписанного на фирму «Bachmann Speditionsfirma». Он взглянул на Гримма, который сидел за своим столом и молча наблюдал за Кареллой.
«Этот платёж, о котором упоминает Бахманн», — сказал Карелла. «Когда он был произведён?»
«Где-то в конце прошлого месяца», — сказал Гримм.
«Я не вижу аннулированного чека на него.»
«Иногда на оформление чеков требуется время», — сказал Гримм. «Оплата была произведена в марках. Если речь идёт о валюте…»
«Ну, сегодня шестнадцатое августа», — сказал Карелла. «Должно бы уже быть оформлено, вы не находите?»
«Должно быть, но не сделано. Я не отвечаю за международные банковские операции», — с некоторым раздражением сказал Гримм.
«Не возражаете, если я посмотрю корешок чека, который вы выписали?», — спросил Карелла.
«Чековая книжка находится в верхнем ящике шкафа для бумаг слева от вас», — сказал Гримм.
Карелла открыл ящик с документами и достал чековую книжку компании. «Какого, вы сказали, июля?»
«Я не знаю точной даты.»
Карелла уже открыл чековую книжку и листал корешки. «Вот этот?», — спросил он. «Шесть тысяч марок двадцать четвёртого июля на имя фирмы „Bachmann Speditionsfirma“?»
«Да, этот чек.»
«Он, конечно, получил его достаточно быстро», — сказал Карелла.
«Что вы имеете в виду?», — сказал Гримм.
«Вы отправили чек двадцать четвёртого июля. Он подтверждает его получение в своём письме от двадцать шестого июля.»
«В этом нет ничего необычного», — сказал Гримм. «Почта между нами и Европой работает очень быстро.»
«Вы хотите сказать, что обычно письмо добирается отсюда до Германии всего за два дня?»
«Два-три дня», — сказал Гримм и пожал плечами.
«Я думал, что это скорее пять-шесть дней.»
«Ну, я не слежу за тем, сколько времени занимает доставка письма.
Иногда быстрее, иногда медленнее.»
«На этот раз явно было быстрее», — говорит Карелла.
«Так это выглядит. Если только Бахманн не ошибся в датировке своего письма. Это тоже возможно. Эти немцы гордятся своей рациональностью, но иногда они совершают невероятно глупые ошибки.»
«Например, по ошибке печатают письмо с подтверждением чека, верно?»
«Вы удивитесь, какие ошибки они совершают», — сказал Гримм.
Карелла ничего не сказал. Он вернулся к бухгалтерской книге и папке с корреспонденцией. Следующая пачка состояла из копий писем Гримма в «Альянс страховых компаний Америки» и оригиналов их писем к нему.
Судя по всему, он начал вести с ними дела в июне, когда запросил тарифы на страхование 200 000 резных деревянных животных стоимостью полмиллиона долларов, пока они ожидали отправки с его склада. В ответ «Альянс» написал письмо с просьбой подтвердить стоимость запасов, которое он предоставил, отправив им ксерокопии заказов, имевшихся у него на руках. Затем они сообщили ему, что 500 000 долларов — это довольно большой риск для одной компании, и что они готовы разделить риск с «Mutual Assurance of Connecticut», если Гримм согласится на такое соглашение. Затем последовало несколько писем в аналогичном ключе между Гриммом и «Mutual Assurance», и в конце июня всё было улажено, причём Гримм получил свою страховку незадолго до прибытия второй партии товара из Германии. В документах не было никаких записей о том, что Гримм застраховал первую партию. Казалось, он ожидал пожара во второй раз.
«Я заметил, что вы не застраховали первую партию», — сказал Карелла. «Ту, что была в январе.»
«Я не мог себе этого позволить», — сказал Гримм. «Пришлось рискнуть.»
«Повезло, что вы застраховали вторую партию», — сухо сказал Карелла.
«Да», — сказал Гримм. «Если они мне заплатят. Если нет, то я не уверен, что мне повезло.»
«О, рано или поздно они вам заплатят», — сказал Карелла. Он закрыл бухгалтерскую книгу и начал переписывать в блокнот адреса, телефоны, телеграфные коды и номера телексов обеих немецких фирм.
«Позже, это ещё не скоро», — сказал Гримм.
«Что ж», — сказал Карелла и пожал плечами.
«Что для этого нужно?», — неожиданно спросил Гримм.
«В каком смысле, что нужно?»
«Чтобы получить от вас положительный отзыв.»
«Я не уверен, что одно моё слово убедит ваших страховщиков в том, что…»
«Но ведь это поможет, не так ли?»
«Может быть, а может, и нет. Что действительно поможет, так это поимка поджигателя. И человека, убившего Фрэнка Рирдона. Если предположить, что это один и тот же, а это может быть и не так.»
«Думаю, если вы придёте к ним и скажете, что я не имею отношения к пожару, они пропустят деньги», — сказал Гримм. Он стоял слева от места, где сейчас сидел Карелла, и пристально смотрел на него. «Вы сделаете это?»
«Нет», — сказал Карелла. «Я не знаю, кто сжёг ваш склад, мистер Гримм.
Пока не знаю.»
«Сколько?», — сказал Гримм.
«Что?»
«Я сказал, сколько.»
В офисе царила тишина.
«Я сделаю вид, что не слышал этого», — сказал Карелла.
«Я имел в виду, сколько времени», — быстро сказал Гримм. «Сколько времени вам понадобится, чтобы…?»
«Не сомневаюсь», — сказал Карелла. Он поднялся, надел пиджак и пошёл к двери. «Если этот аннулированный чек появится, позвоните мне», — сказал он и вышел из офиса. Он не стал упоминать о полицейском досье Гримма, а Гримм не стал уточнять эту информацию. Но если бы все всегда были предельно честны со всеми остальными, то и у Диогена не было бы работы.
Тем временем, вернувшись на место преступления, Хоуз осматривал здание на Лэндис-авеню, 2914, вместе с детективом из 83-го участка, в который, как оказалось, входил Даймондбэк. Детектива звали Оливер Уикс. Коллеги из 83-го участка ласково называли его Большим Олли. (Толстяком Олли его не так ласково называли различные отвратительные типы, которых он ловил на протяжении многих лет). Большой/Толстый Олли был и большим, и толстым. А ещё он сильно потел. И от него воняло. Хоуз считал его свиньёй.
«Похоже, его забили до смерти, не так ли?», — спросил Олли.
«Да», — сказал Хоуз.
Они поднимались по ступенькам на второй этаж здания, где располагался офис адвоката Артура Кендалла. Олли шёл чуть впереди Хоуза, пыхтя, поднимался по лестнице, и от него исходил мощный аромат.
«Только не кулаками», — задыхаясь, сказал Олли.
«Нет», — сказал Хоуз.
«Укороченной битой для стикбола (уличная игра в США, похожая на бейсбол — примечание переводчика)», — сказал Олли. «Или, может быть, молотком.»
«Медицинский эксперт скажет нам», — сказал Хоуз, достал носовой платок и высморкался.
«Ты простудился?», — спросил Олли.
«Нет», — сказал Хоуз.
«Летние простуды — худший вид простуды», — сказал Олли. «Ты знаешь этого парня, Кендалла?»
«Нет», — сказал Хоуз.
«Он адвокат мошенников, представляет интересы половины сопляков, которые в округе попадают в неприятности.»
«Кто представляет вторую половину?», — спросил Хоуз.
«А?», — сказал Олли и открыл дверь в кабинет Кендалла.
Секретарша Кендалла удивлённо подняла глаза от своего стола. Ей было около двадцати трёх лет, симпатичная чернокожая девушка с косичками в стиле афро, в бледно-голубом джемпере поверх белой блузки, ноги голые, пастельно-голубые туфли сняты с ног и лежат на вращающемся стуле. Её удивление выглядело вполне искренним, но Хоуз удивился, как она могла пропустить всю эту суматоху внизу — мёртвого мужчину, лежащего на полу в холле, патрульные машины с рациями у обочины, полицейского фотографа, делающего снимки, помощника судмедэксперта, суетящегося вокруг, машину скорой помощи, ожидающую, когда тело увезут в морг.
«Да?», — сказала она и наклонилась, чтобы надеть туфли.
«Детектив Уикс», — сказал Олли, — «83-й участок.»
«Да?», — ответила девушка.
«Как тебя зовут?», — спросил Олли.
«Сьюзен Кольридж.»
«У нас внизу мертвец», — сказал Олли.
«Да, я знаю», — ответила Сьюзен.
«Слышала, что там происходит?», — спросил Олли.
«Нет.»
«Как же так? Там всего один лестничный пролёт.»
«Я печатала», — сказала Сьюзан. «И радио было включено.»
«Сейчас оно не включено», — сказал Олли.
«Я выключила его, когда услышала полицейские машины. Я вышла в коридор, чтобы посмотреть, что происходит. Тогда я понял, что Чарли убили.»
«О, так ты знала его?»
«Да. Он работал наверху.»
«Где?»
«Даймондбэк Девелопмент.»
«Твой босс на месте?»
«Он в суде.»
«И ты была занята всё это время?», — спросил Олли.
«Да», — сказала Сьюзан.
«Значит, ты ничего не видела и не слышала, верно?»
«Верно», — сказала Сьюзан.
«Спасибо», — сказал Олли и жестом пригласил Хоуза следовать за ним. В коридоре Олли сказал: «Эти туземцы ничего не видят и не слышат. Весь район глухой, немой и слепой.»
«Если бы она печатала…»
«Да, они всегда печатают», — сказал Олли. «Или радио включено. Или стиральная машина. Или ещё что-нибудь. Всегда что-нибудь. Эти ребята держатся вместе, как арахисовое масло и желе. Им ничего не нравится больше, чем видеть, как мы надрываем задницы.» Они вышли на площадку второго этажа. На двери из матового стекла, расположенной на верхней ступеньке, красовалась надпись: «Даймондбэк девелопмент».
Олли бросил на неё кислый взгляд, и сказал: «Звучит как дерьмовая лавочка», — и толкнул дверь.
За длинным столом у окна сидели двое чернокожих мужчин в рубашках с рукавами. Один из них был высоким и худым, с кожей светлого оттенка, с довольно длинным носом и мягкими янтарными глазами. Другой был довольно смуглым, грузным мужчиной с карими глазами, увеличенными очками с толстыми линзами. Он жевал корешок потухшей сигары. Стена слева от стола была увешана большими фотографиями с изображением рядов жилых домов, рядом с которыми были приколоты архитектурные чертежи города будущего. Полдюжины зданий были заклеены большими красными крестиками. Столешница была покрыта глянцевыми фотографиями домов и пустых участков размером восемь на десять. В руках у грузного мужчины была стопка фотографий бензоколонок, он выкладывал их на стол одну за другой перед янтарноглазым мужчиной, который в это время сверялся с машинописным листом. Они оба подняли глаза, когда Олли бодро зашагал к столу.
«Детектив Уикс», — сказал он в своей резкой, прямой манере. «Это детектив Хоуз. Кто вы?»
«Альфред Аллен Чейз», — сказал янтарноглазый мужчина.
«Робинсон Уорти», — сказал человек в очках, отложил фотографии бензоколонок и переместил потухший огрызок сигары на противоположную сторону рта.
«Я расследую убийство Чарльза Хэррода», — сказал Олли. «Насколько я понимаю, он работал здесь.»
«Да, именно так», — сказал Чейз.
«Похоже, вы не слишком расстроены его безвременной кончиной», — сказал Олли. «Дела идут своим чередом, да?»
«Мы уже позвонили его матери и пытались связаться с его девушкой», — сказал Чейз. «Что ещё вы хотите, чтобы мы сделали? Он мёртв. Мы ничего не можем с этим поделать.»
«Что за работа у него здесь была?»
«Он делал для нас снимки», — сказал Уорти и жестом указал на стену с фотографиями жилых домов, а затем на глянцы на столе.
«Просто ходил и фотографировал старые здания, да?», — сказал Олли.
«Мы — девелоперская компания», — сказал Чейз. «Мы пытаемся вернуть себе всю эту территорию.»
«Похоже, это большая работа», — сказал Олли с насмешливой благодарностью.
«Так и есть», — категорично заявил Уорти.
«Сколько всего вы уже облагородили?», — сказал Олли.
«Мы только начинаем.»
«Как начать облагораживать такую дыру, как Даймондбэк?», — сказал Олли.
«Ну, я не знаю, обязаны ли мы объяснять вам нашу работу», — сказал Уорти.
«Нет, вовсе не обязаны», — сказал Олли. «Как давно вы здесь работаете?»
«Почти год.»
«Вы уверены, что не занимаетесь финансовыми схемами?»
«Мы уверены», — сказал Чейз.
«Это просто хорошее легальное дело, да?»
«Так оно и есть», — сказал Уорти. «Мы пытаемся сделать Даймондбэк достойным местом для жизни.»
«Ах, да, разве не все мы», — сказал Олли, подражая У. К. Филдсу (Уильям Клод Дьюкенфилд, американский комик, актёр, фокусник и писатель — примечание переводчика). «Разве не все мы.»
«А кроме того, мы пытаемся заработать», — сказал Чейз. «Нет ничего плохого в том, что чернокожий человек зарабатывает деньги, не так ли?»
«Не тяните из меня слёзы о чёрных людях», — сказал Олли. «Мне это неинтересно. У меня внизу на полу лежит чёрный мужчина, и есть вероятность, что его прикончил другой чёрный, а я знаю только то, что от чёрных мужчин у меня одни неприятности. Если вы такие чертовски красивые, может, начнёте вести себя красиво?»
«Облагораживание территории — это законное, ответственное и гордое предприятие», — с достоинством заявил Уорти. «Чарльз Хэррод работал у нас на полставки. Мы понятия не имеем, почему он был убит или кто его убил. Его убийство никоим образом не отражается на том, что мы пытаемся здесь сделать.»
«Хорошо сказано, профессор», — сказал Олли.
«Если вы закончили», — сказал Уорти, — «у нас ещё есть работа.» Он взял в руки глянцевые фотографии бензоколонок, повернулся к Чейзу и сказал:
«Эта на углу Эйнсли и Тридцать первой. Вы…?»
Олли вдруг потянулся, вцепился одной рукой в рубашку Уорти, выдернул его из кресла и прижал к стене, увешанной фотографиями и архитектурными чертежами. «Не мудрите со мной», — сказал он, — «или я запихаю эти бензоколонки вам в глотку, слышите?»
«Прекрати, Олли», — сказал Хоуз.
«Не лезь в это дело», — сказал Олли. «Вы слышите меня, мистер Робинсон Уорти, или вы меня не поняли?»
«Да, я вас понял», — сказал Уорти.
«Чем на самом деле занимался Хэррод для этой дерьмовой аферы?»
«Он фотографировал заброшенные дома, которые мы…»
«Не говори мне всякую чушь о своей девелоперской компании. У тебя и твоего друга, наверное, есть записи, показывающие…»
«Это неправда», — сказал Уорти.
«Заткнись, пока я не закончу говорить», — сказал Олли.
«Отпусти его», — сказал Хоуз.
«Иди домой», — сказал Олли через плечо. Его кулак всё ещё был зажат в рубашке Уорти, и он всё ещё держал его прижатым к стене, как один из его собственных архитектурных чертежей. «Эти этажи мои, и я поступлю с ним так, как захочу.»
«Даю тебе тридцать секунд, чтобы отпустить его», — сказал Хоуз. «После этого я позвоню, чтобы предъявить обвинения.»
«Обвинения?», — сказал Олли. «Какие обвинения? Этот человек проводит здесь фальшивые и фиктивные финансовые операции, и он до смерти боится, что я выясню, чем он прикрывается. Не так ли, мистер Робинсон Уорти?»
«Нет, это не так», — сказал Уорти.
Хоуз медленно и целенаправленно подошёл к телефону, стоявшему на одном из угловых столов. Он поднял трубку, набрал номер Фредерик 7–8024 и сказал: «Дэйв, это Коттон Хоуз. У нас тут полицейский издевается над свидетелем — неоправданное применение силы и превышение полномочий. Дай мне поговорить с лейтенантом, пожалуйста.»
«На чьей ты стороне?», — сказал Олли, но отпустил рубашку Уорти.
«Положи трубку, я просто немного пошутил. Мистер Уорти знает, что я просто пошутил. Не так ли, мистер Уорти?»
«Нет, не знаю», — сказал Уорти.
«Положи трубку», — сказал Олли.
Хоуз положил телефонную трубку на подставку.
«Ладно», — сказал Олли. Он фыркнул, заправил рубашку обратно в брюки, где она задралась выше пояса, и пошёл к двери. «Я вернусь, мистер Уорти», — сказал он. «Как только узнаю побольше об этой компании.
Увидимся, да?» Он помахал Хоузу рукой и вышел.
«Вы в порядке?», — спросил Хоуз у Уорти.
«Я в порядке.»
«Вы говорили правду? Чарли Хэррод действительно делал для вас фотографии?»
«Вот что он делал», — сказал Уорти. «Мы ищем заброшенные здания. Как только мы их находим, мы проводим проверку прав собственности, а затем пытаемся найти хозяев — что не всегда легко. Если нам удастся добраться до них до того, как город конфискует здание…» Уорти сделал паузу. Затем пояснил: «Если здание заброшено, и хозяин перестаёт платить налоги, то город может применить на оное взыскание.»
«Да, я знаю это», — сказал Хоуз.
«Затем город предлагает здание любому городскому агентству, которое может захотеть его использовать. Если никто из них не захочет, город выставляет его на продажу с публичного аукциона. Каждый год они проводят семь или восемь таких аукционов, обычно в одном из крупных отелей в центре города. Проблема в том, что тогда возникает ситуация с торгами, поэтому мы стараемся найти арендодателя до того, как дело дойдёт до этого.»
«Что вы делаете, когда находите его?», — спросил Хоуз.
«Мы предлагаем забрать здание из его рук. Заплатим за него налоги, дадим немного денег, чтобы подсластить сделку и сделать её выгодной.
Обычно он с радостью соглашается. Не стоит забывать, что он вообще отказался от здания.»
«Где вы берёте капитал?», — спросил Хоуз.
«Мы финансируемся частным образом. В Даймондбэке есть чернокожие, у которых есть деньги, чтобы вкладывать их в такие проекты, как этот.
Доход, который они ожидают от инвестиций, лишь немного больше, чем мы заплатили бы банку за проценты по кредиту.»
«Тогда почему бы не пойти в банк?»
«Мы побывали во всех банках города», — сказал Чейз.
«Никто из них, похоже, не испытывает особого энтузиазма по поводу возможности развития рынка недвижимости в Даймондбэке.»
«Сколько зданий вы уже купили?»
«Восемь или десять», — сказал Уорти. Он снова жестом указал на стену.
«Те, что отмечены красными крестами, и ещё несколько.»
«Это Хэррод нашёл для вас эти здания?»
«Находил их? Что вы имеете в виду?»
«Я так понимаю, он служил разведчиком. Когда видел здание, которое выглядело заброшенным…»
«Нет, нет», — сказал Чейз. «Мы говорили ему, какие здания нужно сфотографировать. Здания, которые, как мы уже знали, были заброшены.»
«Зачем вам их фотографии?»
«Ну, по разным причинам. Наши инвесторы часто хотят увидеть здания, которые мы надеемся приобрести. Гораздо проще показать им фотографии, чем сопровождать их по всему Даймондбэку. И, конечно, нашим архитекторам нужны фотографии для проработки проекта.
Некоторые из этих зданий не подлежат восстановлению.»
«Кто ваши архитекторы?»
«Фирма под названием „Дизайн Ассошиэйтс“. Здесь, в Даймондбэке.»
«Чёрные люди», — сказал Чейз.
«Это чёрный проект», — сказал Уорти. «Это не делает его расистским, если вы об этом думаете.»
«А эти фотографии с бензоколонок тоже делал Хэррод?»
«Да», — сказал Уорти. «Это другой проект.»
«Связанный проект», — сказал Чейз.
«Как долго он работал на вас?»
«С тех пор, как мы начали.»
«Около года?»
«Около того.»
«Знаете что-нибудь о его личной жизни?»
«Не очень. Его мать живёт одна в доме рядом со Стэмом. Чарли жил с девушкой по имени Элизабет Бенджамин на Крюгер-стрит. Она приходила сюда раз или два. Кстати, она звонила ему, когда он был здесь сегодня.»
«Что он здесь делал?»
«Мы дали ему список зданий, которые хотели бы сфотографировать.»
«В котором часу это было?»
«Он приехал около одиннадцати и пробыл здесь около получаса.»
«А что с девушкой?», — сказал Хоуз. «Она проститутка?»
Уорти колебался. «Я не могу сказать наверняка. Она очень вульгарно выглядит, но в наше время это мало что значит.»
«Сколько вы заплатили Хэрроду за эти снимки?»
«Мы платили ему почасово.»
«Сколько?»
«Три доллара. Плюс расходы.»
«Расходы?»
«За плёнку. За проявку и печать. И за увеличение, которое вы видите здесь на стене. Чарли сделал всё это сам. Он был очень хорош.»
«Но вы говорите, что он работал неполный рабочий день.»
«Да.»
«Сколько, по-вашему, он зарабатывал за неделю?»
«В среднем? Пятьдесят долларов.»
«Как он умудрялся водить „Кадиллак“ и носить костюмы ручной работы на пятьдесят баксов в неделю?», — спросил Хоуз.
«Понятия не имею», — ответил Уорти.
Возможно, у Элизабет Бенджамин были какие-то идеи.
Возможно, детектив Оливер Уикс, желая повесить что-нибудь на Уорти и Чейза, поспешил вернуться в 83-й участок и в этот самый момент рылся в своей картотеке и звонил в отдел идентификации, вместо того чтобы быть там, где ему следовало быть — на Крюгера, 1512, в квартире 6А, попутно вытряхивая информацию из бильярдного заведения, и выясняя, что Элизабет известно об источнике доходов Хэррода.
Она выходила из квартиры, когда Хоуз подошёл к лестничной площадке шестого этажа. На ней была одежда, в которой он видел её раньше, — уличная одежда с высокой посадкой, а в руках она несла два саквояжа, один из которых поставила на пол. Она закрыла за собой дверь и уже потянулась за саквояжем, когда Хоуз вышел на лестничную площадку и сказал: «Куда-то собралась, Лиз?»
«Да», — сказала она. «Убираться из этого города ко всем чертям.»
«Ещё нет», — сказал он. «Нам есть о чём поговорить.»
«Например?»
«О мертвеце по имени Чарли Хэррод.»
«Я уезжаю из этого города», — сказала Элизабет, — «потому что не хочу, чтобы кто-то говорил о мёртвой девушке с моим именем. А теперь не могли бы вы убраться с моего пути?»
«Открой дверь, Лиз», — сказал Хоуз. «Мы возвращаемся в квартиру.»
Элизабет вздохнула, положила оба саквояжа, перевернула сумку на животе, расстегнула её и уже потянулась к ней, когда увидела револьвер в кулаке Хоуза. Её глаза широко раскрылись.
«Медленно вытяните руку», — сказал Хоуз. «Широко раскройте её и поднимите ладонью вверх.»
«Я всего лишь хотела взять ключ», — сказала Элизабет, убрала руку и повернула раскрытую ладонь к Хоузу, на которой лежал ключ от квартиры.
«Переверните сумку», — сказал Хоуз. «Опустошите её на пол.»
«В ней нет ничего смертельного.»
«В любом случае, опустошите её.»
Элизабет перевернула пакет. Как она и обещала, в ней не было ничего смертоносного. Хоуз почувствовал себя немного глупо, но не более глупо, чем если бы она достала 22-й калибр.
«Порядок?» — сказала она и начала укладывать в сумку коллекцию помад, тушь для ресниц, салфетки, презервативы, записную книжку, бумажник, мелочь, шариковую ручку, почтовые марки и список продуктов. «А что вы ожидали там найти?» — спросила она. «Арсенал?»
«Просто поторопитесь», — сказал Хоуз, всё ещё слегка смущаясь.
«Нет, скажите мне, что вы думаете там было, офицер», — ласково сказала она. «Эскадрилья Б–52 (американский межконтинентальный стратегический бомбардировщик — примечание переводчика)?» Она захлопнула сумку и перекинула её через плечо, а затем повернулась, чтобы отпереть дверь. «Весь Шестой флот (оперативный флот ВМС США, дислоцирующийся в Средиземном море — примечание переводчика)?» — сказала она, распахнула дверь и подняла саквояж.
Хоуз последовал за ней на кухню, закрыв за собой дверь и заперев её на ключ. Элизабет поставила обе сумки, подошла к раковине, прислонилась к ней и сложила руки на груди.
«Вы забыли включить водопроводный кран», — сказал Хоуз.
«Ну и чёрт с ним», — сказала Элизабет. «Меня больше не волнует, что они слышат.»
«Это место прослушивается?»
«Сверху донизу. Невозможно даже пойти в туалет, чтобы никто не подслушал.»
«А как же телефон?»
«Чарли сломал микрофон, который у них там был.»
«Кто здесь подслушивает, Лиз?»
«Так я и сказала.»
«Чем промышлял Чарли?»
«Фотографирование.»
«Чем ещё?»
«Это всё.»
«Ты проститутка?»
«Нет, офицер, я не проститутка.»
«Ты безработная, верно?»
«Верно.»
«А Чарли зарабатывал пятьдесят долларов в неделю, верно?»
«Думаю, да. Я не знаю, сколько он зарабатывал.»
«Где он взял „Кадиллак“?»
«Он не говорил.»
«А модные шмотки?»
«Не сказал.»
«Тебя когда-нибудь арестовывали, Лиз?»
«Никогда в жизни.»
«Я могу проверить.»
«Так проверьте.»
«От кого ты бежишь, Лиз?»
«Я бегу от того, кто убил Чарли.»
«Есть идеи, кто это может быть?»
«Нет.»
«Где спальня?»
«Что у вас на уме?», — спросила Элизабет и неприятно усмехнулась.
«Я хочу порыться в вещах Чарли.»
«Его вещи уже осматривали», — сказала Элизабет. «Причём четыре раза.
Свиньи входили и выходили из этого места, как будто это станция метро.»
«Полиция уже была здесь?»
«Нет, пока мы были дома.»
«Тогда откуда ты знаешь, что они были здесь?»
«Чарли расставил для них ловушки. Свиньи не очень умны, знаете ли.
Чарли нашёл этих жучков через десять минут после того, как они их установили.»
«Тогда почему он не вырвал их?»
«Он мастурбировал на них. Он получал удовольствие от того, что снабжал их фальшивой информацией.»
«О чём?»
«О том, что они хотели услышать.»
«Что они хотели услышать, Лиз?»
«Не имею ни малейшего представления», — сказала она.
«Почему полиция заинтересовалась Чарли Хэрродом?»
«Кто знает? Он был интересным человеком», — сказала Элизабет и пожала плечами.
«Он был твоим сутенёром?», — спросил Хоуз.
«Я не проститутка, так зачем мне сутенёр?»
«Хорошо, покажи мне спальню.»
«Там», — сказала она.
«Сначала дамы.»
«Хорошо», — сказала она и повела его по квартире.
В спальне было два шкафа. В первом хранились дюжина костюмов, два пальто, три спортивные куртки, шесть пар обуви, две фетровые шляпы и лыжная куртка. На большинстве костюмов, обоих пальто и одной из спортивных курток были ярлыки магазина, специализирующегося на дорогой мужской одежде, сшитой вручную. Хоуз закрыл дверь и подошёл ко второму шкафу. Он был заперт.
«Что здесь?» — спросил он.
«Обыщите и узнаете», — сказала Элизабет.
«У вас есть ключ от него?»
«Нет.»
«Мне нужно будет пробить дверь», — сказал Хоуз.
«Для этого нужен ордер, не так ли?»
Хоуз не стал отвечать. Он отступил от двери, поднял правую ногу и с размаху ударил ею по замку. Ему пришлось пнуть её ещё три раза, прежде чем замок сломался.
«Уверена, что для этого вам нужен ордер», — сказала Элизабет.
Хоуз открыл дверь. Шкаф вовсе не был шкафом. Вместо этого была небольшая комната, оборудованная как фотолаборатория, со стальным проявочным баком, установкой для отпечатков, сушилкой и увеличителем. Единственное окно в комнате было закрашено чёрной краской, а над столешницей, стоящей на низких металлических шкафах для бумаг, висел красный светильник. Столешница была заставлена лотками с белой эмалью размером восемь на десять, металлическими щипцами и упаковками с проявителем, уменьшительной и увеличительной бумагой. От одной стены к другой тянулись провода, на которых висели фотографические зажимы. Хоуз попробовал все ящики для бумаг под стойкой, но они были заперты.
«Полагаю, у вас не будет ключа и от них», — сказал он.
«У меня нет ключа ни от чего, кроме входной двери», — сказала Элизабет.
Хоуз кивнул и закрыл дверь. Комод в спальне стоял у стены напротив кровати, рядом с единственным окном в комнате. Он методично обследовал каждый ящик, перебирая рубашки и шорты, носки и носовые платки Хэррода. В шкатулке Хэррода, спрятанной под тремя комплектами длинного красного белья в нижнем ящике, он обнаружил восемь пар запонок, наручные часы с разбитым стеклом, кольцо для выпускников школы, четыре заколки для галстука и маленький ключ. Он достал ключ из коробки и показал его Элизабет.
«Узнаёте?» — спросил он.
«Нет».
«Что ж, попробуем», — сказал Хоуз и вернулся в фотолабораторию. Ключ не подошёл ни к одному из ящиков с документами. Вздохнув, Хоуз подошёл к комоду Хэррода и положил ключ на место. Последовав за девушкой, он прошёл на кухню и внимательно осмотрел шкафчик над раковиной. Жучок, как он и предполагал, был прикреплён под нижней деревянной отделкой. Он проследил за проводом до молдинга (накладная выпуклая планка, которая чаще всего используется при создании рамок для вклейки обоев, так же выступает в качестве дверного наличника или дополнения к плинтусам и карнизам — примечание переводчика), соединяющего стены с потолком, а затем через всю комнату до кухонного окна. Выйдя на пожарную лестницу, он осмотрел заднюю кирпичную стену. Провод тянулся до самой крыши, а затем исчезал из виду. Он снова забрался в комнату.
«Тот, что в туалете, находится за бачком унитаза», — сказала Элизабет.
«Ещё один — в спальне, за изображением Иисуса, и ещё один — в торшере в гостиной.»
«И вы понятия не имеете, кто их установил?»
Элизабет пожала плечами. Хоуз вернулся к шкафу и порылся на полках.
Затем он осмотрел ящики в тумбе, стоящей у раковины, и единственный ящик в кухонном столе.
Он нашёл пистолет в холодильнике.
Он был завёрнут в алюминиевую фольгу и спрятан в задней части нижней полки, за пластиковым контейнером с остатками стручковой фасоли.
Пистолет был 9-миллиметровый автоматический «Смит-и-Вессон».
Накрыв приклад носовым платком, Хоуз вытащил магазин. В магазине было шесть патронов, и он знал, что один будет в патроннике.
«Полагаю, это принадлежит не вам», — сказал он.
«Никогда в жизни не видела такого», — сказала Элизабет.
«Просто возник среди стручковой фасоли и сельдерея, да?», — сказал Хоуз.
«Похоже на то.»
«У вас есть лицензия на это?»
«Я только что сказал вам, что это не моё.»
«Это Чарли?»
«Я не знаю, чьё оно.»
Хоуз кивнул, засунул магазин обратно в приклад, поставил на пистолет метку, завернул его и сунул в карман пиджака. Он выдал Элизабет квитанцию, а затем написал на листке бумаги своё имя и номер телефона отдела, и протянул ей. «Если вы вспомните что-нибудь о пистолете», — сказал он, — «вот телефон, по которому вы можете связаться со мной.»
«Здесь нечего вспоминать.»
«Всё равно возьмите мой номер. Я вернусь позже», — сказал он. «Я предлагаю вам остаться здесь.»
«У меня другие планы», — сказала Элизабет.
«Как хотите», — сказал Хоуз и понадеялся, что это прозвучало как предупреждение. Он отпер дверь и вышел из квартиры.
По пути на улицу он подумал, не следовало ли арестовать её на месте.
Закон иногда ставил его в тупик. Сейчас он располагал определёнными фактами и уликами, но не был уверен, что все они дают основания для законного ареста:
(1) Фрэнк Рирдон был застрелен двумя пулями из 9-миллиметрового пистолета.
(2) Хоуз нашёл пистолет «Смит-и-Вессон» калибра 9 мм в помещении, которое совместно занимали Чарльз Хэррод и Элизабет Бенджамин.
(3) Пистолет был рассчитан на восемь плюс один выстрел, но в нём было только семь патронов, когда он открыл магазин, чтобы посмотреть.
(4) Имя Хэррода было занесено в скудную записную книжку Рирдона.
(5) Барбара Лумис, жена управляющего, описала посетителей Рирдона за неделю или около того до пожара, чернокожего мужчину и чернокожую девушку, которые по описаниям были очень похожи на Хэррода и Элизабет.
Другими словами, возьмём этого парня, Рирдона. Его видели общающимся с двумя другими людьми. Его находят застреленным из 9-миллиметрового пистолета, а позже 9-миллиметровый пистолет находят в холодильнике тех самых двух людей, с которыми он ранее общался.
Довольно сильная косвенная улика, да?
Но общение — это не преступление, и хранение пистолета в холодильнике вовсе не означает, что вы использовали его для убийства, независимо от того, сколько в нём патронов. На самом деле, если у вас есть лицензия на оружие, вы можете хранить его в холодильнике, хлебнице или даже в шляпе. В Соединённых Штатах Америки достать оружие несложно. Люди в Америке хранят оружие так же, как англичане хранят кошечек.
Причина, по которой люди в Америке хранят оружие, заключается в том, что Америка — страна первопроходцев, и никогда не знаешь, когда нападут индейцы. (Хоуз знал, как абсолютный факт, что группа фанатичных апачей в боевой раскраске всего за неделю до этого напала на жилой дом на Лейкшор-драйв в Чикаго). Именно поэтому Национальная стрелковая ассоциация вела всю эту лоббистскую работу в Конгрессе — чтобы убедиться, что американцы-первопроходцы сохранили право на ношение оружия против враждебных индейцев.
Элизабет Бенджамин и Чарли Хэррод хранили оружие в своём холодильнике, поэтому Хоуз полагал, что они были по меньшей мере такими же американцами, как и все чероки. Но если у американца была лицензия на оружие, ношение или хранение, его нельзя было арестовать, пока он не совершил преступление с помощью этого оружия. Пока баллистики не скажут Хоузу, действительно ли подозрительный пистолет был тем самым, из которого застрелили старого Фрэнка Рирдона, он не сможет повесить на Элизабет много подозрений. Он мог бы арестовать её за хранение оружия без разрешения, но она утверждала, что пистолет не её, а квартира, в которой она жила, принадлежала Чарли Хэрроду, а он ни за что не мог арестовать Чарли, потому что Чарли был мёртв.
Но даже если пистолет и окажется орудием убийства, Хоуз ещё больше сомневался в том, что Элизабет удастся арестовать. Если не было никакой возможности связать её с пистолетом — ни лицензии, ни записи о покупке, ни отпечатков пальцев на нём, ничего, кроме того факта, что она хранила его в холодильнике у Чарли, — то в чём её можно обвинить?
Преступлением было убийство, самое большое преступление из всех.
Согласно уголовному праву, участник преступления может быть либо организатором, либо соучастником. Если Элизабет непосредственно совершила убийство, помогала или пособничала в его совершении, присутствуя или отсутствуя, прямо или косвенно советовала, командовала, побуждала или подстрекала другого к совершению убийства, она была организатором. Если же она укрывала, скрывала или помогала убийце после совершения преступления с намерением, чтобы он мог избежать ареста, суда, осуждения или наказания, имея достаточные основания полагать, что он совершил преступление, — тогда она была соучастницей. Так кем же она, чёрт возьми, была? Хоуз должен был спросить у лейтенанта. И если предположить, что она вообще была кем-то, организатором или соучастницей, как они могли доказать это на основании пистолета, найденного в холодильнике Чарли, даже если предположить, что именно из этого пистолета был убит Рирдон?
Иногда это было очень сложно.
Анекдот о патрульном, который преследует убегающего грабителя банка, одновременно читая брошюру с правилами, пытаясь понять, разрешено ли ему стрелять из револьвера, был слишком близок к истине. Хоуз вздохнул и вышел на палящий полуденный зной, щуря глаза от натиска солнца.
Всегда была рутина, на которую можно было опереться.
Теперь он должен был отправить пистолет в баллистический отдел полицейской лаборатории с просьбой о срочной проверке, а затем проверить разрешения на ношение пистолетов у Хэррода и девушки.
Кроме того, порядок требовал, чтобы кто-нибудь из технического отдела открыл ящики с документами Хэррода. Или для этого ему тоже понадобится чёртово постановление суда?
Иногда он жалел, что не работает в офисном здании, управляя лифтом.
Детектив первого класса Майкл О. Дорфсман работал в отделе баллистики, и именно он принял срочный звонок от Коттона Хоуза. В его распоряжении уже находились две стреляные гильзы калибра 9 мм, а также пара пуль, извлечённых из головы Фрэнка Рирдона. Одна из этих пуль была слегка деформирована от столкновения с костью, но вторая, засевшая глубоко в мозговом веществе Рирдона, была в отличном состоянии. Он ещё не приступал к работе над уликами, поскольку гильзы были отправлены ему только вчера, а пули прибыли сегодня утром, их прислали ему из морга после вскрытия.
Существовали способы определить марку неизвестного огнестрельного оружия по гильзам и пулям, и, поскольку Дорфсман был экспертом, он, несомненно, вскоре обнаружил бы, что пистолет, из которого стреляли 9-мм патронами, был автоматическим пистолетом «Смит-и-Вессон» калибра 9 мм. Но для этого пришлось бы тщательно искать следы на гильзах, отбросив такие незначительные следы, как следы, оставленные направляющими губками пистолета или затвором магазина, и сосредоточившись на более характерных следах. Кроме того, Дорфсман мог бы осмотреть единственную пулю, сохранившуюся в хорошем состоянии, и составить классификацию по калибру, направлению закрутки нарезного ствола, а также по количеству посадок и канавок, которая в итоге позволила бы установить марку орудия убийства — даже без подтверждающих улик в виде патронов.
Хоуз просто сэкономил ему кучу времени.
Хоуз прислал автоматический пистолет «Смит-и-Вессон» калибра 9 мм, и теперь Дорфсману оставалось только сравнить имеющиеся у него патроны с пробными, выпущенными из подозрительного оружия, и вот он уже знает, действительно ли это тот самый пистолет.
Всё просто.
Даже жена Дорфсмана знала, что слово «автоматический» применительно к ручному огнестрельному оружию означает, что досылание нового патрона в патронник осуществляется оружием, а не стрелком. Другими словами, автоматический пистолет на самом деле является «самозарядным» пистолетом. Когда один патрон выстреливается, другой сразу же встаёт на место, готовый к последующему выстрелу, в то время как револьвер нужно взводить большим или другим пальцем, взводящим курок. Жене Дорфсмана было неинтересно знать, что именно действие автоматического пистолета позволяет идентифицировать гильзы, выпущенные из него. Дорфсман же должен был понимать принцип действия, если хотел качественно выполнять свою работу. И, как он не раз говорил своей жене, «вот где действие, детка».
(1) У вас есть автоматический пистолет «Смит-и-Вессон» калибра 9 мм.
(2) Вы вставляете магазин в приклад оружия. В магазине восемь патронов.
Вы вставляете дополнительный патрон в патронник, в результате чего общая ёмкость оружия составляет девять выстрелов. Теперь вы готовы убивать людей, если это вам по душе.
(3) Когда вы нажимаете на спусковой крючок, пуля вылетает из ствола пистолета и попадает кому-то в голову.
(4) В то же время отдача пистолета отбрасывает пустую гильзу назад, в результате чего затвор ствола отходит назад и открывается, а пустая гильза выбрасывается.
(5) Затвор под действием пружины возвращается в исходное переднее положение, и ещё один патрон попадает в патронник, и снова спусковой крючок готов к выстрелу, и, если вы ещё раз нажмёте на спусковой крючок, из ствола вылетит ещё одна пуля.
Поскольку все эти действия связаны с множеством подвижных деталей, а сами детали сделаны из стали, в то время как гильзы — из более мягких металлов, таких как медь или латунь, детали оружия оставляют на гильзах следы. А поскольку нет двух совершенно одинаковых оружий, то и на гильзах двух оружий не будет одинаковых следов. Именно это делает возможным существование баллистической секции, и именно поэтому Майкл О. Дорфсман получил эту работу.
Части пистолета, которые маркируют патрон, это: (1) Казённая часть. Это такая штуковина в верхней части оружия, в которой сидит патрон перед тем, как вы нажмёте на курок, чтобы отправить пулю в полёт. На казённике есть небольшие выступы и царапины, оставленные инструментами на заводе (инструменты, инструменты, капиталистические инструменты!), которые, в свою очередь, оставляют отпечатки на патроне.
(2) Стреляющий штифт (боёк). Это маленький острый зубец, который ударяет по ударному колпачку, когда вы нажимаете на спусковой крючок, и вызывает взрыв газов, которые выталкивают пулю из металлической гильзы, пускают её по стволу оружия и попадают кому-нибудь в голову.
Естественно, боёк оставляет след в том месте, где он ударяет по ударному колпачку.
(3) Экстрактор. Это маленький захват, который отбрасывается назад вместе с механизмом затвора после выстрела, оставляя следы перед ободком гильзы.
(4) Выбрасыватель. Это такая штука, которая выбрасывает пустую гильзу из пистолета на пол, где умные копы могут её найти и сразу же понять, что пистолет был автоматическим, поскольку револьверы не выбрасывают на пол ничего, кроме людей, которые случайно оказываются перед ними в момент выстрела. Выбрасыватель оставляет следы на головке гильзы.
Если вы знаете, какие следы может оставить оружие, и если вы знаете, где их искать на гильзе, тогда всё, что вам нужно сделать, это выстрелить несколько аналогичных патронов (поскольку в любом нормальном отделе баллистики есть много видов патронов с разными гильзами) из подозреваемого оружия, забрать гильзы и отметить их для идентификации. Затем вы берёте гильзу, найденную на месте преступления, и также помечаете её для идентификации. Затем вымойте (да, так и есть, вымойте) все гильзы в вашем любимом моющем средстве, и теперь вы готовы их сравнить. Вы делаете это, конечно, с помощью микроскопа, и вы фотографируете свои находки под косым освещением, чтобы снять отметины, а затем приклеиваете увеличенные снимки подозрительной гильзы вместе с отстрелянными, и записываете отметины на каждой из них, как вы записываете узоры типа «петля», «дуга», «спираль» для отпечатков пальцев — и вот вы уже у цели.
Если вы Майкл О. Дорфсман, то вы находитесь в стране эйфории, известной как позитивная идентификация. Очень приятно, когда все эти отметины и царапины выстраиваются в ряд, как отдельные части одного и того же лица. Приятно, когда эксперт может поднять трубку и позвонить детективу, ведущему расследование, чтобы без обиняков сообщить, что пистолет, доставленный в баллистическую экспертизу, определённо тот самый, из которого были выпущены пули, убившие человека.
Именно так и поступил Дорфсман в пятницу поздно вечером.
Коттон Хоуз, в свою очередь, чувствовал себя так, словно только что поймал пас, брошенный квотербеком. Теперь ему оставалось только добежать до линии ворот. Из бюро были ранее получены сведения, что ни Чарльзу Хэрроду, ни Элизабет Бенджамин не было выдано разрешения на ношение или хранение пистолета в помещении. Последнее разрешение на оружие, о котором идёт речь, 9-мм автоматическом пистолета «Смит-и-Вессон» с серийным номером 41–911–R, было выдано 12 октября 1962 года человеку по имени Энтони Рид, проживавшему в то время в Айзоле.
Проверка телефонных справочников по всем пяти районам города не выявила никаких упоминаний об Энтони Риде. Но 1962 год был уже давно, и одному Богу было известно, через сколько рук прошёл этот пистолет с тех пор, как Рид получил разрешение на его хранение. Беседа с лейтенантом заверила Хоуза, что, поскольку пистолет был найден в холодильнике в помещении, которое обычно занимала Элизабет Бенджамин, можно предположить, что он принадлежит ей, а если у неё нет на него разрешения, её можно привлечь как минимум за нарушение правил хранения оружия. Кроме того, если баллистическая экспертиза даст положительный результат, Хоуз сможет смело арестовать Элизабет как пособницу или соучастницу убийства. Лейтенант Бирнс не был уверен, что обвинение будет обоснованным, но её арест даст им возможность допросить её с юридической точки зрения. Теперь Хоуз получил подтверждение от баллистиков и был готов отправиться за Элизабет в центр города. Он как раз надевал пиджак, собираясь выйти из комнаты, когда снова зазвонил телефон. Он поднял трубку.
«87-й участок, детектив Хоуз», — сказал он.
«Хоуз, это Олли Уикс.»
«Привет, как дела?», — Хоуз сказал это без заметного энтузиазма.
«Слушай, мне жаль, что у нас вышла такая перепалка из-за мошенников», — сказал Олли. «Я не хочу, чтобы у тебя сложилось впечатление, что я коп, который трясёт людей.»
«С чего бы у меня появилось такое впечатление?», — сказал Хоуз.
«Просто вся эта деятельность выглядит для меня как фальшивка, вот и всё», — сказал Олли. «Я работал здесь весь день и выяснил кое-что о наших друзьях Уорти и Чейзе. Я ещё не закончил, но пока не хочу, чтобы у тебя сложилось обо мне неверное представление.» Олли сделал паузу, видимо, ожидая ответа. Когда ответа не последовало, он сказал: «Кроме того, я получил отчёт судмедэксперта о Хэрроде и подумал, что тебе это может быть интересно. Его забили до смерти, как мы и предполагали.»
«Что это было за оружие? В отчёте написано?»
«Множество оружия», — ответил Олли, подражая У. К. Филдсу. «Разное оружие. По крайней мере, так считает судмедэксперт. Он говорит, что использовались тупые инструменты и…»
«Инструменты? Во множественном числе?»
«Да, во множественном числе. Более одного инструмента. Кроме того, под левой рукой Хэррода была ножевая рана, хотя это не то, что его убило.
Его убили удары по голове, и, по мнению судмедэксперта, использованное оружие было разного веса и размера.»
«Другими словами, на Хэррода напал не один человек.»
«Похоже на то», — сказал Олли. «Кроме того, судмедэксперт обнаружил повреждения и шрамы на руках и ногах Хэррода, а также следы героина в желудке, паренхиматозных (мозг, печень, селезёнка, эндокринные и экзокринные железы, почки, надпочечники, и другие — примечание переводчика) органах…»
«Что?»
«Я не знаю, как это произносится», — сказал Олли. «Я читаю это здесь из отчёта. А также из мозга. Ты, наверное, уже знаешь, но судмедэксперт сказал мне, что алкалоиды исчезают из организма примерно через двадцать четыре часа, так что можно предположить, что Хэррод вкололся где-то в течение дня. Кроме того, под ногтями его правой руки были обнаружены соскобы белой краски.»
«Краски, ты сказал?»
«Да. Похоже, Хэррод был фотографом, наркоманом и, кроме того, маляром. В любом случае, это то, что у меня есть на данный момент. Я всё ещё проверяю деятельность, которую проводят Уорти и Чейз, и дам тебе знать, если узнаю что-то ещё. Что у тебя?»
«Я как раз собирался заехать за девушкой Хэррода.»
«Зачем?»
«Я нашёл пистолет в её холодильнике, и баллистики только что определили его как оружие, использованное в убийстве, которое мы расследуем.»
«Какое убийство? Ты же не о Хэрроде говоришь?»
«Нет, нет.»
«Потому что в него не стреляли, понимаешь. Я уже говорил тебе…»
«Это ещё одно убийство. Здесь создалась сложная ситуация, Олли.»
«Ах да, не всегда», — сказал Олли, снова подражая У. К. Филдсу. «Бывает такое не всегда. Хочешь, чтобы я пошёл с тобой?»
«Я справлюсь с этим один.»
«В чём ты её обвиняешь?»
«Убийство первой степени (юридический термин в законодательстве многих штатов США и Канады, убийство человека, совершённое с заранее обдуманным злым умыслом — примечание переводчика). Это вряд ли так, но может напугать её и заставить рассказать нам, что она знает.»
«Если только она не будет твёрдо стоять на Миранде-Эскобедо и не посоветует тебе попрыгать.»
«Посмотрим.»
«Когда ты вернёшься туда?»
«Через час или около того.»
«Я приду», — сказал Олли, принимая приглашение, которого Хоуз не помнил. «Я хочу присутствовать на допросе.»
Хоуз ничего не ответил.
«И послушай», — сказал Олли, — «надеюсь, ты не думаешь, что я танцевал эту джигу (быстрый старинный танец, появившийся на Британских островах — примечание переводчика), потому что мне нравилось это делать.»
«Я тороплюсь», — сказал Хоуз и повесил трубку.
Он уже дошёл до калитки в реечных перилах, когда снова зазвонил телефон. Карелла был в мужском туалете, а Хэл Уиллис — с лейтенантом.
Хоуз скорчил гримасу и снял трубку с ближайшего к перилам телефона.
«87-й участок, Хоуз», — сказал он.
«Коттон, это Дэйв внизу. У меня на линии истеричная женщина, хочет с тобой поговорить.»
«Кто она?»
«Элизабет. Она с трудом может говорить отчётливо, я не запомнил фамилию.»
«Соедини её», — сказал Хоуз.
Она мгновенно вышла на связь. Её обычно негромкий голос стал высоким и резким. «Хоуз?» — сказала она. «Вам лучше приехать побыстрее.»
«Где ты, Лиз?»
«В квартире. Я сделала то, что вы сказали, и осталась здесь. А теперь они пришли за мной.»
«Кто?»
«Те, кто убил Чарли. Они снаружи, на пожарной лестнице. Они ворвутся сюда, как только наберутся решимости.»
«Кто они, Лиз? Ты можешь мне сказать?»
Он услышал звук разбивающегося стекла. Затем он услышал множество голосов и пронзительный крик Лиз, после чего кто-то аккуратно положил телефон на подставку. Хоуз повесил трубку, помчался по обитым железом ступеням в комнату сбора и велел Дэйву Мерчисону, дежурному сержанту, позвонить диспетчеру и попросить прислать машину по адресу: Крюгер-авеню, 1512, квартира 6А, где совершено нападение. Затем он выбежал на улицу, завёл свою машину и направился в сторону центра города.
Когда Хоуз добрался до Даймондбэка, было уже ближе к шести часам.
Две патрульные машины с радиостанциями были припаркованы у обочины перед зданием, их красные фары вращались и мигали. Двое патрульных, один чёрный, другой белый, стояли на крыльце и смотрели на толпу мужчин и женщин, собравшихся, чтобы насладиться очередным летним зрелищем на открытом воздухе. В одной из машин сидел полицейский в штатском с приколотым к карману куртки щитком, в кулаке у него был зажат радиомикрофон, дверь машины была открыта, одна нога стояла на обочине. Хоуз запер машину, а затем прикрепил свой щиток к куртке, идя к зданию. Он поднялся на крыльцо, представился ближайшему патрульному и сказал: «Я вызвал 10–34. Что случилось?»
«Дама наверху почти мертва», — сказал патрульный. «Скорая помощь уже едет.»
«Кто там сейчас?»
«Льюис и Руджеро из другой машины, а также детектив Киссман из отдела по борьбе с наркотиками. Он приехал сюда первым. Взломал дверь, но те, кто это сделали, уже ушли. Должно быть, их было больше одного. Они очень сильно её испортили.»
«Кто это говорит по громкой связи?»
«Детектив Бойд, восемьдесят третий участок.»
«Скажите ему, что я буду наверху, хорошо?», — сказал Хоуз и пошёл в здание.
На пятом этаже его остановил один из патрульных из второй патрульной машины. Он назвал себя и поднялся на шестой этаж. Патрульный у квартиры 6А взглянул на щиток Хоуза и ничего не сказал, когда тот вошёл в квартиру. Элизабет лежала без сознания на полу возле кухонного стола.
Её одежда была разорвана и окровавлена, челюсть отвисла, а обе ноги были вывернуты под углом, что явно указывало на их перелом. Мужчина в коричневом свитере сидел за кухонным столом, прижав к уху телефонную трубку. Он поднял глаза, когда вошёл Хоуз, помахал рукой, а затем сказал в трубку: «Понятия не имею. Я ворвался сюда, потому что здесь ад вырывался наружу.» Он немного послушал, а потом сказал: «Всё, начиная с телефонного звонка. Хорошо, поговорим позже.» Он положил трубку, встал и подошёл к Хоузу с протянутой рукой. Это был высокий, угловатый мужчина с непринуждённой и лёгкой манерой поведения. Как и другие полицейские, прибывшие на место происшествия, он носил свой щиток приколотым к верхней одежде — в его случае к левой стороне свитера, чуть выше сердца.
«Я Мартин Киссман», — сказал он. «Наркоотдел».
«Коттон Хоуз, 87-й участок», — сказал Хоуз и протянул Киссману руку.
«О», — удивился Киссман. «Так вы Хоуз, да?»
«Что вы имеете в виду?», — озадаченно сказал Хоуз.
«Я собирался позвонить вам сегодня, как только разгребу дела. Квартира прослушивается, я сидел на прослушке.»
«О», — сказал Хоуз. «Вы получили моё сообщение, да?»
«Громко и чётко. И у меня есть разговор, который вы с ней вели позже, после убийства Хэррода. Они знали, что подключены микрофоны, да? Я должен был это понять. Мы думали, что микрофон в телефоне сдох, но это не объясняло водопад, когда кто-нибудь разговаривал на кухне. Я сказал лейтенанту, что единственное место, когда они говорили то, что не хотели, чтобы мы слышали, было на кухне. Всё остальное было либо фальшивыми зацепками, либо обычным мусором, вроде того, куда они планировали пойти в тот вечер или что покупали на ужин. Я также получил несколько очень сексуальных записей с микрофона в спальне, если вы знаете кого-нибудь, кому это интересно.» Киссман усмехнулся, достал из кармана свитера трубку и кисет с табаком и начал набивать трубку.
Впервые Хоуз заметил дыры, прожжённые на свитере Киссмана. Отец Хоуза курил трубку, и на его свитере всегда были прожжённые дыры, не говоря уже о ковре, мебели и в нескольких случаях шторах. Ещё хуже было то, что в семье Хоузов жила сиамская кошка, склонная к поеданию шерсти. Аппетиту животного не было оправдания: она не была беременна, у неё не было недостатка в витаминах, о котором знал Хоуз, она была просто прожорливым зверем, поедающим шерсть. То, что не удалось сделать углям из отцовской трубки, сделала кошка. Однажды мать Хоуза сказала его отцу: «Ты всё время выглядишь изъеденным молью.» Отец удивлённо поднял глаза и спросил: «Что ты имеешь в виду, Эбби?».
Хоуз понял, что улыбается, только когда Киссман, продолжая набивать трубку, сказал: «Что-то ещё?».
«Нет, нет», — сказал Хоуз и покачал головой. «Почему здесь всё прослушивалось?» — спросил он.
«Мы знали, что Хэррод — наркоман, и подозревали, что он ещё и толкач.
Мы пытались выйти на больших парней.»
«Есть успехи?»
«Не очень. Хэррод отправил нас в погоню за дикими гусями по всему городу. Это одна из причин, по которой я решил, что он догадался о жучках. Но лейтенант считал, что не догадался, а кто будет спорить с лейтенантом?»
Киссман чиркнул спичкой и начал выпускать в кухню клубы дыма. Ни один из мужчин даже не взглянул на девушку без сознания. Они оба знали, что скорая помощь уже в пути, и ничем не могли сейчас помочь Элизабет — разве что попытаться выяснить, кто виноват в её нынешнем состоянии. Кроме того, полицейским, столкнувшимся с результатами кровавого беспредела, свойственна любопытная отстраненность. Подобно хирургам, проводящим операцию — отверстие в операционной простыне окружает место операции, остальное тело закрыто, лёгкое, печень или мозг становятся частью, каким-то образом изолированной от целого и не связанной с ним, — детективы часто отделяют жертву от самого преступления, так сказать, набрасывают простыню на тело, чтобы полностью сосредоточиться на конкретной части, требующей их полного внимания. Элизабет Бенджамин лежала израненная и истекающая кровью на полу кухни, скорая помощь была уже в пути, и теперь детективы обсуждали кто, почему и откуда со всей отрешённостью хирургов, заглядывающих в открытое сердце.
«Впервые я услышал об убийстве Хэррода», — сказал Киссман, — «когда услышал разговор между вами и девушкой сегодня. Знаете, что я подумал? Я подумал: „Отлично, так много тяжёлой работы в дымоход.“» «Вы слушали, когда девушка звонила мне позже?»
«Её голос с жучка там, под шкафом. Только её часть разговора, как вы понимаете. Потом я услышал звон разбитого стекла, услышал, как эти парни врываются к ней, как она кричит, и сразу же бросился сюда. Я засел в квартире в соседнем доме; мы протянули провода по крыше, а потом спустили вниз по задней стороне. Мне потребовалось около пяти минут, чтобы добраться сюда. Я нашел девушку такой, какая она есть. Кто бы ни вломился в квартиру, он снова вышел, вероятно, тем же путём. По крайней мере, мне не встретился никто, спускавшийся по лестнице, когда я поднимался. Машины приехали через две минуты после меня. Это вы их прислали?»
«Да», — сказал Хоуз. «Я не думал, что смогу…»
«Вон она», — сказал кто-то за дверью, и Хоуз повернулся, чтобы увидеть двух санитаров скорой помощи и, как он предположил, интерна, вошедших в комнату.
Интерн быстро наклонился над Элизабет, переводя взгляд с её покрытого синяками и кровью лица на отвисшую челюсть, на разорванный перед майки и багровые пятна на обнажённой груди, а затем на явно сломанные ноги. Санитары «скорой помощи» опустили носилки и осторожно подняли её на них. Элизабет застонала, и интерн сказал: «Всё в порядке, дорогая». Ему было лет двадцать пять, но он говорил как человек, занимающийся медициной уже шестьдесят лет. Один из санитаров кивнул своему напарнику, и они снова подхватили носилки.
«Как это выглядит?», — спросил Киссман.
«Не очень», — ответил интерн. «Если захотите заглянуть к нам позже, я доктор Мендес, больница Даймондбэка.»
«Думаете, нам удастся поговорить с ней?», — спросил Хоуз.
«Сомневаюсь, челюсть, похоже, сломана», — сказал Мендес. «Позвоните мне через час или около того.» Санитары уже покинули квартиру. Мендес отрывисто кивнул и вышел вслед за ними.
«Девушка сказала, что вы были здесь несколько раз», — сказал Хоуз. «Она была права?»
«В точку», — сказал Киссман. «Приходил шесть раз в общей сложности.»
«Она сказала четыре.»
«Показывает, насколько осторожными мы можем быть, когда хотим», — сказал Киссман. «Мы все здесь играли в подкидного дурака. Хэррод знал, что это место прослушивается, и давал нам ложные наводки, а мы четыре раза приходили, о чём он знал, но ещё два раза не поставили его в известность.»
«Нашли что-нибудь?»
«Ничего. Снял все выключатели, обыскал туалетный бачок, пружины кровати, потолочные светильники — всё, что угодно. Единственное место, где он мог спрятать наркоту — это задний проход.»
«А как насчёт запертых картотечных шкафов в фотолаборатории?»
«Какие картотеки?»
«Там, под стойкой.»
«Это, должно быть, новые.»
«Когда вы были здесь в последний раз?»
«Около месяца назад.»
«Давайте вскроем их сейчас», — сказал Хоуз.
«Я посмотрю, есть ли у ребят внизу лом», — сказал Киссман и вышел.
Хоуз подошёл к окну. Стекло было полностью выбито, коробка с геранью опрокинута, земля рассыпалась по подоконнику, выкорчёванные цветы попадали в комнату и на пол. В четырёх футах от разбитого окна на линолеуме виднелась кровь Элизабет Бенджамин. Хоуз долго смотрел на кровь, а потом подошёл к телефону и набрал номер отдела.
Карелла взял трубку на третьем звонке. «Где ты, чёрт возьми?» — спросил он. «Я вышел на минутку в коридор, а в следующий момент понял, что ты исчез.»
«Разве Дэйв не ввёл тебя в курс дела?»
«Дэйв сменился больше часа назад. Мне никто ничего не говорил», — сказал Карелла.
«Кто-то ворвался к девушке Бенджамин и избил её», — сказал Хоуз. «Она разговаривала со мной по телефону, когда всё началось. Я сразу же примчался. Я выяснил, кто установил здесь прослушку, Стив. Парень по имени Киссман из отдела по борьбе с наркотиками.»
«Точно, я его знаю», — сказал Карелла. «Алан Киссман, верно?»
«Мартин Киссман.»
«Мартин Киссман, верно», — сказал Карелла.
«Я говорил тебе, что звонил Олли Уикс?»
«Нет.»
«Ты, должно быть, был в коридоре. Судмедэксперт сказал ему, что Хэррода убили несколько человек, вооружённых разным оружием. Он был наркоманом, Стив.»
«Так вот почему Киссман добавил там проводку?»
«Точно. Как только он вернётся, мы вскроем ломом эти запертые картотечные ящики. Что вообще происходит?»
«Ничего особенного. Ничего, связанного с этим.»
«Думаешь, нам стоит провести собственную проверку Уорти и Чейза?»
«Что значит нашу собственную проверку? Кто ещё проводит такую проверку?»
«Олли Уикс. Кажется, я тебе это говорил.»
«Должно быть, я был в коридоре. Что ты имеешь в виду, Коттон?»
«Я рассуждаю так: если у Хэррода были следы от уколов, идущие вверх и вниз по обеим рукам, его начальство должно было это заметить, особенно летом, когда все носят рубашки с короткими рукавами. Но всё, что они могли мне сообщить, — так это то, что он делал для них фотографии.
Может, Олли прав. Может, девелоперская компания — это прикрытие.»
«Для чего?»
«Наркотиков? Киссман считает, что Хэррод был толкачом.»
«Даже если так, это не значит, что Уорти и Чейз что-то знали об этом.»
«Тогда почему они не сказали мне, что он был наркоманом? Его только что убили. Кого они защищали?»
«Я не знаю. Но пусть Олли покопается за нас. Больше работы нам сейчас не нужно.»
«Мне не нравится Олли», — сказал Хоуз.
«Мне тоже, но…»
«Олли — расист.»
«Верно, но и Энди Паркер тоже.»
«Да, но я должен работать с Паркером, он в чёртовом отделе. Я не должен работать с Олли.»
«Он — опытный полицейский.»
«Ха!», — сказал Хоуз.
«Да. Между ним и Паркером есть разница.»
«Я не вижу никакой.»
«Есть. Это как разница между росичкой и одуванчиками. Паркер — это росичка, уродливая, как чёрт, и абсолютно ни на что не годная. А Олли — одуванчик…»
«Да уж, одуванчик», — сказал Хоуз.
«Одуванчик», — настаивал Карелла. «Такой же уродливый, как и росичка, только цветёт красивыми жёлтыми цветками. И не забывай, что его можно класть в салат.»
«Я бы хотел положить Олли в салат», — сказал Хоуз. «И утопить его в масле и уксусе.»
«Пусть он сам разбирается, Коттон. Он сказал, что свяжется с тобой?»
«Он должен появиться в отделе с минуты на минуту. Знаешь, чего бы мне хотелось? Я бы хотел, чтобы Арти Браун был рядом, когда он начнёт изрыгать свой расовый навоз. Арти стукнет его по заднице и отправит в подарочной упаковке к дяде в Алабаму.»
«Зачем он сюда придёт?», — спросил Карелла.
«Он думает, что я еду с девушкой Бенджамин. Расскажи ему, что случилось, ладно? Может, он сразу вернётся домой и воткнёт булавки в свою маленькую куклу Сидни Пуатье (багамский и американский актёр, первый темнокожий актёр, получивший „Оскар“ за лучшую мужскую роль, впоследствии дипломат — примечание переводчика).»
«Насколько плоха девушка?»
«Очень плоха. Похоже, они сломали ей челюсть и обе ноги.»
«Почему?»
«Я не знаю. Сейчас здесь Киссман, поговорим позже. Ты направляешься домой?»
«Через некоторое время.»
«Думаю, нам лучше встретиться по этому поводу сегодня вечером, Стив.
Всё усложняется.»
«Да», — сказал Карелла и повесил трубку.
Вряд ли найдётся что-то, что нельзя открыть ломом, за исключением, может быть, банки анчоусов.
Хоуз, Киссман и детектив Бойд из 83-го участка использовали своего рода безостановочный подход, открывая запертые ящики в фотолаборатории Хэррода. Вместо того чтобы открыть один ящик, а затем изучить его содержимое, они открыли вообще все, всего шесть ящиков, а затем сели изучать их содержимое в своё удовольствие. Им потребовалось десять минут, чтобы открыть ящики, и почти час и десять минут, чтобы перебрать их содержимое. Поскольку единственным источником света в фотолаборатории была красная лампочка, висевшая над стойкой, они перенесли все шесть ящиков в спальню, включили верхний светильник и сидели среди ящиков и между ними, как дети, роющиеся в старой мебели и одежде на чердаке старого дома в дождливый день. Снаружи шум улицы стал стихать — это был обеденный час в Даймондбэке.
Чарли Хэррод был очень занятым человеком.
Как и Элизабет Бенджамин.
Отчасти занятость Хэррода была связана с приёмом наркотиков. Если заключение судмедэксперта и оставляло какие-то сомнения в том, был ли Чарли наркоманом, то все они исчезли, когда детективы изучили содержимое первого ящика. В пустой коробке из-под сигар в этом ящике они нашли шприц для подкожных инъекций, чайную ложку с почерневшим дном и погнутой ручкой, и полдюжины спичек. В корпусе двухэлементного фонарика они нашли три стеклянных пакетика с белым порошкообразным веществом, которое приняли за героин. Во второй пустой коробке из-под сигар в том же ящике, которая, предположительно, хранилась как страховка на случай тяжёлых времен, они нашли булавку, пипетку и покрытую копотью крышку от бутылки, вставленную в петлю из медной проволоки. Крышка от бутылки служила импровизированной ложкой, которую использовали для нагревания и растворения героина в воде; булавка служила для прокалывания вены; пипетка служила для введения наркотика в кровь — очень примитивно, но очень эффективно, если обезьяна была у вас на спине, шприц сломался, а кухонная утварь закончилась.
Дальше в ящике обнаружилась коллекция книг, брошюр, журнальных и газетных вырезок, посвящённых наркотикам и наркомании, в том числе перепечатанные из ежемесячного полицейского журнала, на который подписывалось большинство копов в городе. В отдельной папке из манильской бумаги (относительно недорогой тип бумаги, который обычно изготавливается менее очищенным способом наполовину отбелённых древесных волокон — примечание переводчика) лежала папка с газетными вырезками о конфискации крупных партий героина, арестах толкачей, полицейских акциях против наркотрафика и, похоже, ксерокопия страницы из учебника по токсикологии с описанием симптомов отравления алкалоидами и их противоядий. В первом ящике не было ничего, что указывало бы на то, что Хэррод занимался торговлей.
Заначка героина была мизерной — столько, сколько наркоман обычно держит под рукой, чтобы избежать дефицита. Хотя закон в этом городе гласил, что хранение более двух унций героина создает опровержимую презумпцию намерения продать, никто из детективов не считал, что в фонарике Хэррода спрятано достаточно наркоты, чтобы поддержать такое утверждение.
Остальные пять ящиков были забиты папками из манильской бумаги, снабжёнными ярлыками и каталогами в алфавитном порядке. По тому, как была промаркирована каждая из отдельных папок, можно было предположить, что вкусы покойного Чарли Хэррода простирались до литературных, театральных, мифологических, исторических, лингвистических, учебных и религиозных тем. На белых этикетках, приклеенных к закладкам папок, можно было найти такие разнообразные названия, как «Белоснежка и семь гномов», «Лесси», «Троянские войны», «Забота о младенцах и детях», «Золотое руно», «Тарзан. Приёмыш обезьяны», «Радости идиша», «История зоопарка», «Самоучитель Берлица — французский язык», «Война и мир», «Взлёт и падение Третьего рейха» и даже Святая Библия. Однако беглый взгляд на содержимое папок показал, что названия означают в действительности, и, кроме того, что Чарли Хэррод обладал извращённым чувством юмора — папки содержали фотографии.
Некоторые из фотографий были явно недавними и, вероятно, сделаны самим Чарли в его собственной квартире — в основном в спальне, а также в гостиной, на кухне и (в одной примечательной серии) на пожарной лестнице снаружи. Некоторые фотографии представляли собой увеличенные отпечатки снимков, сделанных несколько десятилетий назад, — костюмы определяли разные эпохи, а заметные трещины, разрывы и следы выцветания указывали на источник, отличный от камеры самого Чарли.
Все фотографии были порнографическими.
На них были изображены все мыслимые половые акты, когда-либо совершённые, придуманные или воображаемые людьми и животными любого возраста, цвета кожи, волос и убеждений в дуэтах, трио, квартетах, квинтетах, секстетах (разумеется), группами, толпами, племенами или (как показалось на одном из снимков) целыми народами — с применением или без применения средств ограничения, механических приспособлений, инструментов, установок, орудий пыток или благодеяний духовенства. Поскольку все фотографии были помечены ценниками, можно было предположить, что Чарли был не просто случайным коллекционером. Более того, можно было предположить, что дорогая одежда и автомобиль Чарли были прямым следствием его склонности к фотографии. Важной частью его деятельности (или бизнеса, если хотите) была торговля порнографией. Элизабет Бенджамин тоже не лгала, когда заявляла, что не является проституткой. Элизабет Бенджамин была моделью для фотографа. По крайней мере две трети фотографий в галерее Чарли изображали Элизабет в качестве исполнительницы в различных ролях. Её репертуар, по-видимому, был неограниченным, её позы были беззастенчивыми и вызывающими, а её опыт в качестве звезды подобных фотографий очевиден.
Так что час обеда прошёл приятно, и в городе наступил закат, когда Киссман, Бойд и Хоуз провели тихую интерлюдию, просматривая грязные фотографии, каждый из них, наконец, узнал, каково это быть членом цензурного совета, члены которого на службе общества вынуждены читать всевозможные грязные книги, и наконец, определять, какие из них являются слишком мерзкими, чтобы позволить им находиться на полках публичной библиотеки.
Этот опыт был очищающим.
Стив Карелла начинал чувствовать себя бухгалтером.
Сейчас было без двадцати минут восемь, а Олли Уикс прибыл в отдел почти два часа назад, имея при себе довольно много информации о фирме «Даймондбэк девелопмент», которой руководили два джентльмена по имени Робинсон Уорти и Альфред Аллен Чейз. Олли, судя по всему, основательно покопался в их делах с тех пор, как оставил Уорти и Чейза с обещанием разобраться в деятельности их компании, и до того момента, как позвонил Хоузу и сказал: «Я выяснил кое-что о наших друзьях Уорти и Чейзе», — эдакий мейоз (редукционное деление — примечание переводчика), если таковой вообще мог быть. На самом деле, Олли проделал отличную и причудливую работу ногами за те несколько часов, пока большинство офисов не закрылись до следующего дня, и это доказывает, что толстяки лёгкие на подъём и, кроме того, хорошие танцоры.
Разумеется, он вёл дело по правилам, а правила предписывали выполнять определённые действия при расследовании подозрительных деловых операций. Олли сделал всё это, и теперь ему не терпелось доказать Хоузу (или Карелле, как его замещающему), что он не был слишком поспешен в своих суждениях о людях, управлявших «Даймондбэк девелопмент». Он знал Кареллу по делу, над которым они совместно работали около пяти лет назад, и тогда Карелла приструнил Олли за его своеобразную идиосинкразию — называть восьмидесяти шестилетнюю пуэрториканскую матриархальную бабушку двенадцати детей и гордую родительницу сына, который в то время баллотировался в городской совет, «этой дряхлой колючей дрянью». Олли обиделся на то, что Кареллу покоробило, и с того момента рабочие отношения стали несколько натянутыми. Сейчас оба мужчины не обменивались любезностями, переходя к делу. У Кареллы было убийство, у Олли тоже убийство, и, возможно, эти два убийства были как-то связаны между собой, что давало им нечто общее.
«Вот что я узнал об этих двух мерзавцах», — сказал Олли. «Первым делом я позвонил в „Картрайт и Филдс“, агентство кредитных историй, расположенное в центре города, и поговорил с дамой по имени миссис Клара Трезор из отдела обслуживания. Она долго уговаривала меня заявиться на четвёртый этаж и показать свои документы, а я сказал ей, что уже три часа дня и у меня нет времени бегать по центру города. Она раздумывала, мямлила и наконец перезвонила мне через полчаса, чтобы дать нужную информацию. Итак, выяснилось, что „Даймондбэк девелопмент“ была зарегистрирована в сентябре прошлого года, а тремя должностными лицами корпорации были Робинсон Уорти в качестве президента, Альфред Аллен Чейз в качестве вице-президента и парень по имени Оскар Хеммингс в качестве казначея. Основные активы на момент регистрации составляли пять тысяч девятьсот семьдесят пять долларов, акции были поделены поровну между тремя должностными лицами.
Основным видом деятельности фирмы была заявлена „покупка и перепланировка недвижимости в той части города, которая известна как Даймондбэк“. Звучит вполне легально, не так ли?»
«Это точно», — сказал Карелла. Он начал думать о Роджере Гримме и его импортном бизнесе, а также о фирмах в Гамбурге и Бремерхафене. Но он тут же выбросил их из головы. Ему даже трудно было объяснить близнецам новую математику, и он подозревал, что не годится для руководящей должности в международном картеле. Он ещё не знал, что через некоторое время Хоуз принесёт ему информацию о другом бизнесе — маленьком порномагазине, которым управлял Чарли Хэррод. Его сознание тогда вообще могло бы затуманиться.
«Ты ещё со мной?», — спросил Олли.
«Я с тобой», — сказал Карелла, не совсем уверенный в том, что это так.
«Ладно, я проверил „Бюро лучшего бизнеса“, „Кредитное бюро Большой Айзолы“, а также „Кредитное бюро Даймондбэка“ и узнал, что у этих парней хороший кредитный рейтинг, нет жалоб от тех, с кем они когда-либо имели дело, счета оплачиваются вовремя, и всё остальное. Всё выглядит хорошо, всё выглядит законно.»
«Когда это начинает выглядеть плохо?», — спросил Карелла.
«Дай мне минутку, ладно?», — сказал Олли. Он просмотрел свои записи, которые старательно выводил от руки на обороте нескольких распечатанных бланков детективного отдела, а затем снова поднял глаза.
«Итак, эти парни занимаются скупкой недвижимости и её перестройкой, верно? Я позвонил в отдел регистрации земельных участков и выяснил, что эти парни купили в общей сложности девять заброшенных зданий в Даймондбэке с тех пор, как начали свою деятельность. Они купили все эти здания у их первоначальных владельцев, и цены были ниже, чем те, за которые они могли бы получить их на аукционе. Хочешь услышать некоторые из цен?»
«Конечно, почему бы и нет?», — сказал Карелла.
«Цены очень важны», — сказал Олли. «Например, они заплатили шестьдесят три сотни за трёхэтажное кирпичное здание на южной стороне Торп-авеню; двадцать семь сотен за двухэтажный каркас на бульваре Косинского; тридцать восемь сотен за трёхэтажный известняковый фасад на углу Халл и Двадцать пятой, и так далее. Общая стоимость девяти зданий составила сорок восемь тысяч семьсот пятьдесят.
Понятно?»
«Я понял», — сказал Карелла, не будучи уверенным, что понял.
«Далее я позвонил в отдел лицензирования и регистрации зданий и узнал, что „Даймондбэк девелопмент“, несмотря на то что у них сейчас девять зданий, которыми они владеют на правах собственности, и фирма архитекторов, которая делает для них чертежи, за всё это время отремонтировала только одно здание — свалку на Сент-Себастьян-авеню.
Архитекторы — фирма под названием „Ассоциация дизайнеров“ на Эшли.
Я позвонил им, и они сказали, что их гонорар за чертежи составил пятьдесят тысяч долларов.»
«Как ты узнал, кто архитекторы?»
«Я позвонил Уорти и Чейзу, и они сказали мне, а как ты думаешь? Этим двум гадам не терпится подтвердить свою легальность; они сказали мне имя своих архитекторов, а также название своего банка — и это была их первая ошибка.»
«Что за банк?»
«„Первый банк“ на Калвер-авеню, в трёх кварталах от их офиса. Я позвонил около четырёх часов, должно быть. Они закрывают двери в три, знаешь ли, но продолжают работать внутри до пяти, иногда до шести часов. Я поговорил с менеджером, парнем по имени Фред Эпштейн, и он сказал мне, что у „Даймондбэк девелопмент“ есть расчётный счёт, а также депозитная ячейка. Я спросил его, могу ли я заглянуть в ячейку, и он сказал, что без судебного ордера нет, — в наше время даже для перерыва на кофе нужен чёртов судебный ордер. Так что я выбежал из офиса, поехал в центр города, попросил муниципального судью выписать мне ордер, снова приехал в центр около пяти, порылся в ячейке, и знаешь что?»
«Что?», — сказал Карелла.
«В коробке почти восемьсот тысяч наличными. Неплохая сумма для трёх обнаглевших девелоперов, которые начали свой бизнес с пяти тысяч девятисот семидесяти пяти долларов, не находишь?»
«Думаю, да.»
«И кто, не забывай, уже выложил около сотни тысяч, покупая здания и заставляя архитекторов делать для них чертежи. Не говоря уже о том, во сколько обошёлся один ремонт. Откуда взялись все эти деньги, Карелла?»
«Я не знаю», — сказал Карелла.
«Я тоже».
«Ты рассказал всё это Хоузу?»
«Я знал это, когда звонил ему, но, прежде чем вводить его в курс дела, я хотел проверить ещё кое-что.»
«Что именно?»
«Третий парень в „Даймондбэк девелопмент“. Оскар Хеммингс.
Казначей.»
«Тебе удалось найти его?»
«Да, он живёт в том здании на Сент-Себастьян, которое отремонтировала „Даймондбэк девелопмент“. Я планирую заглянуть к нему завтра. Я уже проверил в бюро идентификации, у него нет приводов. У Уорти, кстати, тоже. Вот Чейз — это другая история. Он попался пять лет назад за кражу со взломом, был приговорён к десяти годам в Каслвью, вышел по условно-досрочному освобождению через три с половиной.»
«Когда это было?»
«Когда его выпустили? В ноябре будет два года.»
«У ФБР есть что-нибудь на кого-нибудь из них?»
«Запрос уже отправил», — сказал Олли. «Скоро я получу известия.»
«Ты многое успел, Олли», — сказал Карелла. Ему не нравился Олли, но он не пытался скрыть своего восхищения тем, что Олли успел сделать за несколько часов. Именно это он и пытался объяснить Хоузу. Толстяк Олли Уикс был ужасным человеком, но во многих отношениях хорошим полицейским. Отбросить его следственные инстинкты и дотошное выискивание фактов было бы равносильно тому, чтобы выплеснуть ребёнка вместе с водой. И всё же работать с ним было неприятно. Так что же делать? Говоря по совести, что делать? Относиться к нему как к компьютеру, извергающему информацию, тем самым обесчеловечивая его и совершая то самое преступление, которое так оскорбило его? Олли Уикс был проблемой. Более того, Карелла подозревал, что это проблема без решения. Он был тем, кем был. Невозможно было отвести его в сторону и спокойно объяснить ему жизненные факты. «Олли, малыш, это некрасиво, эти вещи, которые ты говоришь. Некоторые люди могут счесть их оскорбительными, понимаешь, Олли?» Как объяснить крокодилу, что нехорошо есть других животных? «Это в моей природе», — ответит он. «Вот почему Бог дал мне такие острые зубы.» Одному Богу известно, почему он дал Олли Уиксу такие острые зубы, но Карелла не знал, что с ними делать, кроме как выбить их из его пасти.
«Ты чертовски прав, я был занят кое-чем», — сказал Олли и усмехнулся, добавив скромность ко всем своим прочим достоинствам.
Оба мужчины услышали голоса в коридоре снаружи и повернулись к решётчатым перилам. В помещение отдела входил Хоуз, за ним следовал Киссман с магнитофоном в руках. Киссман выглядел старше, чем Карелла его помнил. Он вдруг подумал, не кажется ли он Киссману таким же.
«Привет, Алан», — сказал он.
«Мартин», — сказал Киссман.
«Мартин, Мартин, точно», — сказал Карелла и кивнул. Он устал, в его голове было слишком много цифр. Деньги, деньги, деньги — в криминальном бизнесе всегда всё сводилось к любви к деньгам. «Это Олли Уикс из 83-го участка. Мартин Киссман, отдел по борьбе с наркотиками.»
Мужчины коротко пожали друг другу руки и переглянулись, словно рекламные менеджеры, размышляющие о том, будут ли они работать вместе над одним и тем же проектом.
«Где девушка?», — спросил Олли, внезапно осознав, что Хоуз отправился за Элизабет Бенджамин, а вернулся с полицейским из отдела по борьбе с наркотиками.
«В больнице Даймондбэк», — сказал Хоуз.
«С двумя сломанными ногами, несколькими сломанными рёбрами и сломанной челюстью», — сказал Киссман.
«Почему ты не позвонил мне?», — обиженно обратился Олли к Хоузу.
«Всё произошло слишком быстро», — ответил Хоуз. «Но у Киссмана есть запись того, что происходило в квартире…»
«Кассета?», — сказал Олли. Он был крайне озадачен. Он моргнул глазами и потянулся за носовым платком. Вытерев лоб, он сказал: «Я не понимаю, что здесь происходит», — что было совершенно верно.
Хоуз объяснял ему, пока Киссман настраивал диктофон. Затем все четверо сели на стулья с прямыми спинками вокруг стола, и Киссман нажал кнопку проигрывания записи. Запись началась с фрагмента, который был записан ранее в тот же день:
«Его вещи уже осматривали. Уже четыре раза. Свиньи входили и выходили из этого места, как будто это станция метро.»
«Кто это?», — прошептал Олли.
«Девушка», — прошептал Хоуз в ответ.
«Полиция уже была здесь?»
«Нет, пока мы были дома.»
«Тогда откуда вы знаете, что они были здесь?»
«Кто этот парень?», — спросил Олли.
«Я», — сказал Хоуз.
«Ты?», — сказал Олли, ещё больше смутившись.
«Чарли расставил для них ловушки. Свиньи не очень умны, знаете ли.
Чарли нашёл этих жучков…»
«Вы можете промотать запись вперёд?», — спросил Хоуз.
«…через десять минут после того, как они их установили.»
Киссман остановил проигрывание, затем нажал кнопку перемотки, наблюдая за счётчиком записанной плёнки, нажал кнопку стоп и снова нажал кнопку проигрывания. На этот раз он был ближе к цели:
«…лучше приехать побыстрее. В квартире. Я сделала то, что вы сказали, и осталась здесь. А теперь они пришли за мной. Те, кто убил Чарли. Они снаружи, на пожарной лестнице. Они ворвутся сюда, как только наберутся решимости.»
Раздался звук бьющегося стекла, и наконец на плёнке появились три, возможно, четыре разных голоса:
«Отойди от телефона!»
«Держи, смотри!»
«Она…»
«Она у меня!»
Элизабет закричала. На плёнке раздался щелчок — вероятно, телефонную трубку вернули на подставку, — а затем послышались звуки потасовки, возможно, опрокинутого стула, быстрые шаги по линолеумному полу. С калитки у перил на входе в отдел Мейер Мейер, вернувшийся со стаканчиком кофе и сырной датской булочкой, спросил: «Что происходит?»
«Тихо», — сказал Хоуз.
Элизабет всхлипывала. Послышались звуки удара чего-то твёрдого о человеческую плоть.
«О, пожалуйста, нет.»
«Заткнись, сука!»
«Держи, возьми её за ноги!»
«Пожалуйста, пожалуйста.»
Она снова закричала — длинный, леденящий кровь крик, от которого в отделе затряслись поджилки у пятерых опытных детективов, видевших и слышавших всякие ужасы. Послышались новые удары, теперь уже в такт — методичное избиение девушки, уже потерявшей сознание.
«Ну же, хватит.»
«Держи, отвали, ты её убьёшь!»
«Валим, валим.»
«Что это?»
«Давай убираться отсюда, чувак.»
Раздался звук убегающих шагов, звон стекла — вероятно, осколки вылетели за окно. Чувствительный микрофон уловил стон с пола кухни, а затем наступила полная тишина.
Киссман выключил диктофон.
«Как вы думаете, сколько их?», — спросил Хоуз.
«Четверо или пятеро», — сказал Олли. «Трудно сказать.»
«Я чего-то не понимаю», — сказал Карелла, нахмурившись. «Проверишь это для меня, Мартин?»
«Куда перемотать?»
«Там, где один из них говорит что-то об убийстве.»
Киссман перемотал плёнку и нажал на кнопку проигрывания:
«О, пожалуйста, нет.»
«Заткнись, сука!»
«Держи, возьми её за ноги!»
«Пожалуйста, пожалуйста.»
Испуганный крик девушки снова раздался в комнате, и снова мужчины сидели безмолвные, как дети, не знающие о ночных чудовищах. Они снова слушали беззвучное избиение и ждали следующего голоса на плёнке:
«Ну же, хватит.»
«Держи, отвали, ты её убьешь!»
«Валим, валим.»
«Останавливай здесь», — сказал Карелла, и Киссман выключил магнитофон. «Я не понимаю этих инструкций.»
«Каких инструкций?»
«Парень говорит кому-то держать её и одновременно отвалить», — говорит Карелла. «Это не имеет смысла.»
«Он продолжает кричать это на протяжении всей записи», — сказал Киссман.
«Что ты имеешь в виду?»
«Требует держать её. Он всё время говорит одному из других парней держать её.»
«На этой плёнке много шума», — сказал Олли. «Может, мы не так слышим?»
«Нет, это звучит громко и отчётливо», — сказал Хоуз. — «Он кричит „держи“, и в этом нет никаких сомнений.»
«Вам не кажется, что они молоды?», — сказал Киссман.
«Некоторые из них.»
«И звучат по-чёрному, это точно», — сказал Олли, и Хоуз нахмурился, но Олли, казалось, не заметил.
«Прослушаем эту часть ещё раз, ладно?», — сказал Карелла. «Про убийство.»
Киссман нашёл место на плёнке, и они снова и снова воспроизводили одно предложение, внимательно вслушиваясь в него, ища смысл в кажущемся противоречии: «Держи, отвали, ты её убьешь! Держи, отвали, ты её убьешь! Держи, отвали, ты её убьешь! Держи, держи, держи, держи, держи, держи, держи…»
«Это его имя!», — сказал Хоуз, внезапно поднимаясь со стула.
«Что?», — сказал Олли.
«Холдер! Джейми Холдер!» (от английского hold, означающего держать — примечание переводчика)
Все трое пошли в клуб вместе — Олли Уикс, потому что официально убийство Хэррода было его; Карелла и Хоуз, потому что официально убийство Рирдона было их. Кроме того, когда выходишь против неопределённого количества хулиганов, не помешает иметь много огневой мощи.
Помещение клуба находилось в подвале жилого дома на Северной Двадцать седьмой улице. Найти помещение клуба не составило труда, поскольку полицейские 83-го участка вели активное досье на все окрестные уличные банды, и звонок Олли в его собственный отдел сразу же указал на штаб-квартиру «Древних черепов». Стоя в подвальном коридоре у входа в клуб, они прислушались к тому, что происходит за дверью, и услышали внутри музыку и несколько голосов, мужские и женские. Они не стали стучать, не стали утруждать себя формальностями: здесь они имели дело с людьми, которые, возможно, совершили убийство и нападение. Толстяк Олли ударил ногой в дверь, и Карелла с Хоузом влетели в комнату прямо за ним, держа наготове пистолеты. Двое молодых людей, стоявших у проигрывателя, повернулись к двери, когда она распахнулась. Парень и девушка, сидевшие на диване у стены напротив двери, вскочили на ноги, как только детективы вошли. Ещё две пары танцевали рядом в отдельных затенённых углах. Они тут же повернулись в сторону незваных гостей и прекратили танцевать, но не расходились. В дальнем конце комнаты была ещё одна дверь. Олли быстрым шагом направился к ней и пинком распахнул её. На кровати лежали обнажённые юноша и девушка.
«Вставайте!» — сказал Олли. «Оденьтесь!»
«Что это ещё такое?» — спросил один из парней возле проигрывателя.
Хоуз узнал в нём бородатого игрока в бильярд по имени Эйвери Эванс.
«Это облава», — сказал Карелла. «Заткнись.»
«Где Джейми Холдер?», — спросил Хоуз.
«В другой комнате.»
«Поторопись, влюблённый паренёк», — сказал Олли. «Человек снаружи хочет поговорить с тобой.»
«Что я сделал?», — спросил Холдер из другой комнаты.
«Я здесь президент», — сказал Эйвери, отходя от проигрывателя. «Я хотел бы знать, что происходит, если вы не возражаете.»
«Как тебя зовут?», — сказал Карелла.
«Эйвери Эванс.»
«Приятно познакомиться», — сказал Олли. «Ты! Отойди к стене! Это не пятничная вечеринка. Выруби этот проигрыватель!»
«Полагаю, у вас есть ордер», — сказал Эйвери.
«Да, вот наш ордер», — сказал Олли и показал пистолет 38-го калибра.
«Хочешь прочитать?»
«Я не понимаю происходящего», — сказал Эйвери. «„Древние черепа“ всегда сотрудничали с полицией. Не могли бы вы объяснить мне…?»
«Мы объясним тебе в комнате отдела», — сказал Олли. «Давайте, девушки, вы тоже!» Он высунул пистолет в другую комнату и крикнул: «Ты не на губернаторский бал одеваешься, Холдер! Встряхнись там, или я приду тебе на помощь.»
Девушка, которая лежала в постели с Холдером, быстро оделась и теперь выходила из другой комнаты, застёгивая блузку. Ей было не больше шестнадцати, голубоглазая девушка с красивым лицом и безупречным цветом кожи. Эйвери подошёл к Карелле вплотную и сказал, словно доверительно: «Полагаю, вы понимаете, что „Древние черепа“ — единственный клуб в районе, который…»
«Расскажешь нам потом», — сказал Карелла.
«Может, вы скажете, зачем вы уводите нас в комнату отдела?», — спросил Эйвери. «Может, у вас какие-то проблемы с одним из других клубов?»
«Нет», — категорично ответил Карелла.
В комнату вошёл Джейми Холдер. Он был таким же крупным, каким его помнил Хоуз, с мощными запястьями и огромными руками. «Что за произвол, чувак?» — спросил он.
«Они совершили ошибку, Холдер», — сказал Эйвери.
«О, конечно», — сказал Холдер.
«Древние черепа» вовсе не были так стары, как гласит их название, их возраст варьировался от восемнадцати до двадцати шести лет, а значит, они не являлись несовершеннолетними преступниками и могли быть допрошены в полицейском участке. Никто никогда не говорил полицейским в этом городе, где именно следует допрашивать несовершеннолетнего преступника. Обычно они отводили подозрительного подростка в ту часть здания, которая не была засорена всякими разными мерзкими типами, тем самым на словах подтверждая правило — неисповедимы пути Закона. Разумеется, «Древние черепа» имели право на разъяснение и объяснение своих прав, а также на молчание, если они того пожелают, и на адвоката, независимо от того, решат они отвечать на вопросы или нет. Миранда-Эскобедо, решение Верховного суда, предоставившее все эти права, не стало тем препятствием, о котором говорили некоторые полицейские. На самом деле, опрос, проведённый среди сотрудников правоохранительных органов по всей стране, показал, что после решения Миранды-Эскобедо было получено столько же признаний, сколько и до него, причём без использования закулисных, третьестепенных методов (допросом третьей степени в американской гражданской системе правосудия обозначается допрос с пристрастием, при проведении которого используется физическое, эмоциональное или психологическое давление на допрашиваемого — примечание переводчика).
Эйвери Эванс, лидер «Древних черепов», был самым старшим членом банды — ему было двадцать шесть, почти двадцать семь. Он также был самым умным и, предположительно, самым жёстким. Он утверждал, что полиция совершает какую-то ошибку, и заявил, что свободно ответит на все вопросы, которые они ему зададут. Ему нечего было скрывать.
«Древние черепа» всегда сотрудничали с полицией, и он, конечно же, готов сотрудничать с ними и сейчас. Он сказал остальным членам банды — по крайней мере, присутствующим, поскольку, по оценкам, в Айзоле проживало сто двенадцать «Древних черепов», а в Риверхеде — ещё пятьдесят с лишним, — что они тоже могут ответить на любые вопросы копов. Эйвери Эванс был крут, умён, жесток, в высшей степени уверен в себе и являлся лидером гордой и благородной группы. Он, конечно, не знал, что у полиции есть запись того, что он и его гордые и благородные последователи сделали с Элизабет Бенджамин.
«Вы так и не сказал мне, в чём дело, мужики», — сказал он.
Он сидел в комнате для допросов 83-го участка, за длинным столом перед односторонним зеркалом, которое иногда называли двусторонним, — всё страннее и страннее, но таковы пути Закона. Те полицейские, которые называли его односторонним зеркалом, делали это на том основании, что оно отражало только с одной стороны, тогда как другая сторона представляла собой прозрачное стекло, через которое можно было наблюдать за человеком, смотрящимся в зеркало. С одной стороны вы смотрели в него, с другой — через него, поэтому зеркало было односторонним. Но другие полицейские называли его двусторонним зеркалом, потому что оно выполняло двойную роль — смотрового стекла и стекла для смотрения. Нельзя было ожидать, что копы, которые даже не могут договориться об интерпретации Миранды-Эскобедо после стольких лет, согласятся с тем, как, чёрт возьми, называть одностороннее-двустороннее зеркало. Главное, что любой подозреваемый, глядя в зеркало, которое висело на стене комнаты для допросов с голыми стенами, сразу же понимал, что смотрит в зеркало-обманку и (в девяти случаях из десяти) его фотографируют через него из соседней комнаты.
Именно это и происходило с Эйвери Эвансом, причём с его полного ведома. Но, разумеется, ему нечего было скрывать. Он был уверен, что у копов на него ничего нет. Пусть они сфотографируют его через своё фальшивое зеркало, пусть займутся всей этой ерундой. Через полчаса он снова будет танцевать в старом клубе.
Олли — он руководил допросом, поскольку это был, так сказать, его загон, хотя по ветхости он мало чем отличался от помещения 87-го участка — сразу же сказал: «Прежде чем мы начнём, позвольте мне ещё раз убедиться, что вы понимаете свои права, как мы вам их объяснили, и что вы готовы отвечать на вопросы без адвоката. Так?»
«Конечно, конечно», — сказал Эйвери. «Мне нечего скрывать, мужик.»
«Хорошо, тогда вы назовёте нам своё полное имя?»
«Эйвери Мозес Эванс.»
«Где ты живёшь, Эйв?»
«На Эйнсли-авеню — 1194 Эйнсли, квартира 32.»
«Живёшь сам?»
«Я живу с мамой.»
«Как её зовут?»
«Элоиза Эванс.»
«Отец жив?»
«Они развелись», — сказал Эйвери.
«Где ты родился, Эйв?»
«Прямо здесь. В этом городе.»
«Сколько тебе лет?»
«За два дня до Рождества мне исполнится двадцать семь лет.»
«Где ты работаешь?»
«В настоящее время я безработный.»
«Ты член банды под названием „Древние черепа“?»
«Это клуб», — сказал Эйвери.
«Конечно. Ты член клуба?»
«Я президент», — сказал Эйвери.
«Джейми Холдер — член клуба?»
«Джеймисон Холдер, точно. Хороший человек», — сказал Эйвери и усмехнулся.
«Где вы были с Джейми Холдером сегодня между пятью и пятью тридцатью вечера?»
«Я точно не помню.»
«Постарайся вспомнить всё точно», — сказал Олли.
«Поблизости.»
«Где конкретно болтался?»
«Наверное, в бильярдной.»
«Где бы это могло быть?»
«Бильярдная „Туз“. На Крюгер-стрит.»
«Кто-нибудь видел вас с Джейми в это время?»
«Там было много ребят из „Черепов“.»
«Кто-нибудь ещё, кроме членов вашей банды?»
«Клуба.»
«Кто-нибудь кроме них?»
«Я не могу сказать наверняка. У меня нет привычки выяснять, кто в каком месте находится.»
«Знаешь кого-нибудь по имени Чарли Хэррод?», — спросил Олли и пощипал нос большим и указательным пальцами. Это был сигнал к началу фланговой атаки: Олли продолжал лобовую атаку, а Карелла и Хоуз заходили с двух сторон.
«Никогда о нём не слышал», — сказал Эйвери.
«Элизабет Бенджамин?», — спросил Хоуз. «О ней когда-нибудь слышал?»
«Нет.»
«Хэррод был наркоманом», — сказал Карелла.
«Да?», — сказал Эйвери и улыбнулся. «Я заметил, что вы использовали прошедшее время, мужик. Он бросил эту привычку?»
«Да, он бросил», — сказал Хоуз.
«Он молодец. В нашем клубе нет наркоманов. Думаю, вы, ребята, это уже знаете. Спросите любого из здешних копов, и они скажут вам, что в „Черепах“ всё чисто.»
«О да, мы это знаем», — сказал Олли.
«Это факт, мужик.»
«Но ты никогда не слышал о Хэрроде, так?»
«Нет. Я знаю только, что если он бросил пагубную привычку, я горжусь им. В этом районе слишком много мусора. Вот что можно сказать о „Черепах“: мы делаем всё, чтобы этот район стал лучше для жизни.»
«О, разве не все мы», — сказал Олли, подражая знаменитому теперь У. К.
Филдсу, — «разве не все мы.»
«И ещё», — сказал Эйвери, — «именно „Черепа“, и только „Черепа“, постоянно договариваются с другими клубами, чтобы сохранить здесь мир. Если бы не мы, вам бы пришлось несладко. Постоянно была бы война, чёрт возьми. Думаю, вы должны хотя бы немного поблагодарить нас за это.»
«Конечно, так и есть», — сказал Олли.
Никто из копов не потрудился упомянуть, что если бы не было уличных банд, то не было бы и войн, а значит, не было бы необходимости вести мирные переговоры. Каждый из тех, кто расспрашивал Эйвери, знал, что современные банды гораздо опаснее тех, что существовали двадцать лет назад, главным образом потому что их нынешние варианты были оснащены идеологией. А идеология давала изначальное оправдание хаосу. Если вы делаете что-то, потому что это помогает району, то, почему бы и нет, вы можете делать любую чертовщину. Более того, вы можете делать это с чувством гордости.
«Где ты был сегодня днём, чуть раньше двенадцати?», — спросил Хоуз.
«Мужики, вы, конечно, ожидаете, что человек сам определит своё местонахождение, не так ли?»
«Ты не обязан отвечать, если не хочешь», — сказал Хоуз.
«Мне нечего скрывать», — сказал Эйвери. «Я, наверное, был внизу, в клубе.»
«Кто-нибудь видел тебя там?»
«Конечно, многие парни…»
«Кроме членов банды.»
«В здание клуба допускаются только члены клуба.»
«Под зданием клуба ты имеешь в виду подвал, в котором мы нашли вас сегодня ночью?», — спросил Олли.
«Это клубный дом», — сказал Эйвери.
Трое детективов придвинулись к нему поближе и теперь образовали вокруг его кресла некий полукруг. Они начали допрашивать его всё быстрее, задавая вопросы один за другим, Эйвери сначала поворачивался, чтобы посмотреть на каждого из них по очереди, а затем, наконец, направил все свои ответы Олли, который стоял прямо перед ним.
«У вас есть пристройка к клубному дому?», — спросил Олли.
«Нет.»
«Где вы храните свой арсенал?», — спросил Карелла.
«У нас нет арсенала, мужик. Мы миролюбивый клуб.»
«Нет оружия?», — спросил Хоуз.
«Ножей нет?», — спросил Карелла.
«Нет бит для мячей?», — спросил Олли.
«Ничего подобного.»
«Вы бы не стали хранить оружие в другом месте, а?»
«Нет.»
«Где-то ещё, кроме клуба?»
«Нет.»
«Или ножи?»
«Нет.»
«Чарли Хэррода сегодня зарезали.»
«Не знал его.»
«Его также избили до смерти.»
«Я всё также не знаю его.»
«Ты знаком с районом Крюгер-стрит?»
«Совсем чуть-чуть.»
«Ты только что сказал нам, что играешь в бильярд в „Тузе“.»
«Да, это так. Время от времени.»
«Это по соседству с домом, где жил Чарли.»
«Действительно?»
«Квартира 6А, 1512 Крюгер.»
«И что из этого?»
«Ты когда-нибудь был в этой квартире?»
«Никогда.»
«Ты когда-нибудь видел Элизабет Бенджамин в этом районе?»
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги