Ход Роджера Мургатройда

Глава четвертая

– Хм-м, я получил общую картину…

Переварив информацию, которую ему только что скормили, старший инспектор затем отдал должное автору детективных романов.

– Благодарю вас за нее, мисс Маунт. Очень сочно изложено, если мне дозволено так сказать. Честно говоря, детективные истории меня не слишком привлекают. Они, по моему мнению, чересчур эфирны, и им не хватает нелегкой рутины, упорных розысков, необходимых для поимки типичного убийцы. Но вы обладаете сноровкой свести сложную ситуацию к самой ее сути.

– Ах, благодарю вас, старший инспектор, – сказала писательница, сияя улыбкой. – Крайне любезно с вашей стороны. Тем более что, боюсь, в моих «Ищи убийцу!» я обхожусь с вами и вашими коллегами отнюдь не так.

– Ну, это же хорошее чистое развлечение, – ответил Трабшо благодушно. – Надеюсь, мы в Ярде не так мелочны и принимаем ваши прохаживания на наш счет именно в том духе, в каком, я уверен, они писались. Но довольно этих приятных отвлечений. Нам следует решить, что предпринять дальше.

– Право, не вижу, что, собственно, мы можем сделать, – сказал полковник. – Мы погребены под снегом, как вам известно, и пока погода не изменится, пока не восстановят телефонную линию, мы даже не можем сообщить надлежащим властям о произошедшем.

– В таком случае могу ли я осведомиться, зачем я здесь?

Вопрос, казалось, лишил полковника дара речи.

– Зачем вы здесь?… Ну, просто казалось, что это единственный… Но если вы смотрите на это дело так, я не… просто Читти указал…

– Читти?

– Мой дворецкий.

– И он указал…

– Он напомнил мне, что вы поселились по соседству, и предложил… ну, в конце-то концов, прах меня побери, у меня в доме мертвец! Если у меня течет труба, я посылаю за водопроводчиком, и если у меня обнаружился… ну, текущий труп, естественно, я посылаю за полицией.

– Мне представляется, полковник хочет сказать, что нам всем казалось, что – по крайней мере пока местные полицейские не смогут до нас добраться, – то будет только прилично и уместно, чтобы в доме присутствовал представитель сил закона и порядка, пусть и представитель в отставке.

– Благодарю вас, Фаррар, – ворчливо сказал полковник. – Именно это я в моей деревенской манере и пытался выразить. Факт тот, Трабшо, что едва мы приняли решение послать Ролфа и Дона за вами, думается, никто из нас даже не спросил себя, зачем, собственно, мы вас сюда позвали. Надеюсь, вы не слишком… снова приношу извинения… то есть второй день Рождества…

– Нет, нет, нет, – сказал Трабшо, – вы поступили совершенно правильно, и я не исполнил бы своего долга – пусть я и в отставке, я все-таки считаю это своим долгом, – если бы я отказался поехать.

– Это же именно то, что сказал я! – воскликнул полковник. – Разве я не сказал, что полицейский никогда не уходит на покой? Даже на ночь.

– Ну, не знаю, но не важно. Вопрос в том, для того ли я здесь, чтобы лишь поставить штамп официальности, или подобие штампа официальности, как вы справедливо указали, на часы, а возможно, и дни, предстоящие вам всем, прежде чем удастся восстановить связь с внешним миром? Или же я тем временем что-либо предприму сам?

Полковник провел сомневающимся пальцем по своему все еще не бритому подбородку.

– Предпримете? – сказал он. – Я вас не понял. Что предпримете?

– Вы же не собираетесь переарестовать всех нас? – пискнула жена викария трепещущим фальцетом.

– Милая дама, – недрогнувшим голосом ответил скотленд-ярдовец, – даже если бы я хотел арестовать вас, чего, поверьте, вовсе не хочу, я не мог бы этого сделать. Вспомните, я в отставке и больше не занимаю официального положения, из чего логически следует, что у меня нет официальной власти. Однако…

– Однако?… – сказал полковник.

Трабшо громко откашлялся.

– Послушайте, я понимаю, каким страшным испытанием это явилось для всех вас… И, говоря между нами, все станет гораздо хуже, прежде чем положение улучшится. Но мне кажется, что имеется шанс, который может поспособствовать нам тем временем прояснить ситуацию.

В моторе доктора Рол фа Дон рассказал мне о разговоре, который вы вели в этой самой комнате всего лишь через полчаса после того, как они с полковником нашли тело Реймонда Джентри. Он, в частности, сообщил мне о том, как мисс Маунт настаивала, что вы просто не можете позволить себе сидеть сложа руки час за часом, если не день за днем, с трупом на чердаке и в атмосфере гостиной, полной миазмов нарастающих подозрений. Ведь он, кроме того, сообщил мне ее теорию – что логически быть убийцей должен кто-то из вас, теорию, с которой, дамы и господа, я должен согласиться.

Это заключительное заявление старшего инспектора вызвало всеобщее аханье, будто всем присутствующим было предъявлено новое и неожиданное обвинение, хотя, разумеется, Трабшо всего лишь повторил сказанное ранее Эвадной Маунт. Причина, возможно, заключалась в том, что теперь обвинение исходило не от писательницы, славящейся увлекательно черным воображением, того рода воображением, которое вы ищете и предвкушаете, когда уютно устраиваетесь у камина с детективной загадкой, но от человека, чей анализ ситуации не мог не прозвучать, несмотря на его отставку, со всем авторитетом блюстителя закона.

– Да, – продолжил Трабшо после паузы, – боюсь, вам придется отказаться от утешительной мысли, будто преступник проник в дом снаружи. Я видел тело Реймонда Джентри. И я видел помещение, где его убили.

И еще одно. В кармане его халата я нашел лист бумаги, который неопровержимо указывает, что он занимался шантажом – как любитель или как профессионал, я пока сказать не могу. Мне бы хотелось, чтобы вы все взглянули на этот лист. – С этими словами он достал листок, разгладил пальцами и положил развернутым на стол, чтобы все могли прочитать запись.

Какими загадочными эти инициалы и слова ни показались бы посторонним, они несомненно и значимо воздействовали на разных членов общества, собравшихся под кровлей Ффолксов, поскольку один за другим все они, смертельно побледнев, отшатывались от стола, едва прочитав роковые строки.

Только Эвадна Маунт, то ли будучи более стойкой, чем остальные гости, то ли из-за врожденной склонности всюду совать свой нос, продолжала изучать помятый лист.

Когда она наконец подняла голову, Трабшо сразу заметил, что ее лицо недоуменно нахмурено.

– Что такое, мисс Маунт? – быстро спросил он.

– Ну, я не знаю, – промямлила она почти жалобно.

– Вы не знаете?

– Да, не знаю. Просто… ну, я просто не могу избавиться от чувства, что… что, понимаете, с этой бумагой что-то не так. Но вот что?

– Прошу вас поделиться с нами тем, что вы можете сказать. Никогда не известно, что вдруг окажется важным.

Она вновь устремила взгляд на лист с пометками и несколько секунд опять их штудировала. Затем покачала головой.

– Нет! Трабшо, сожалею, но я не знаю, что меня смущает. Правда не знаю. Возможно, меня осенит, если я перестану о них думать.

Старший инспектор словно еще не решил, продолжать ли эту линию или нет. Затем он спросил Роджера Ффолкса:

– Полковник, вы, случайно, не узнаёте машинопись?

– Узнаю ли я машинопись? Да как я мог бы ее узнать? Это же не почерк.

– На самом деле, – терпеливо сказал Трабшо, – это своего рода почерк. Видите ли, не найдется и двух пишущих машинок с полностью идентичными шрифтами. Собственно, я спросил, не знаете ли вы случайно, на чьей машинке это было напечатано?

Он вручил лист полковнику, который бросил на него беглый взгляд.

– Понятия не имею. Не знаю даже, что именно мне надо высматривать. Ну-ка, Фаррар, поглядите вы, хорошо? Может, вы разберетесь, что требуется инспектору.

– Конечно, полковник.

– Что? То есть вы хотите сказать, что знаете?

– Да, сэр. Это… ну, это было напечатано на вашей машинке.

– Моей?!

– Несомненно, сэр. На той, которая в библиотеке. Видите вот тут, старший инспектор, эту букву «К»? И вот эту? Вертикальная палочка чуть изогнута – посмотрите, на середине у нее крошечный изъян. И у той, и у другой. Да, это ваша машинка, полковник.

– Прах меня побери!

– Таким образом, – взвешивающе сказал старший инспектор, – эти заметки были напечатаны в стенах этого самого дома, вероятно, в какой-то момент в течение последних тридцати шести часов. Полковник, у Джентри был доступ в вашу библиотеку?

– Ну, естественно. В моем доме все открыто для моих гостей, даже незваных. Всякий, кто искал книгу, чтобы почитать, или просто хотел какое-то время побыть в одиночестве, мог забрести в библиотеку.

Трабшо снова сложил лист и убрал назад в карман.

– Ну, – сказал он, – поскольку ясно, что все вы не питали к жертве добрых чувств, как и он к вам, и поскольку вот это, – он погладил карман, – существенная часть, способствующая указанной ясности, я полагаю, что было бы напрасной тратой времени искать где-либо еще возможные побуждения к его убийству, во всяком случае, пока я не исследую их поближе к дому. Под этим я подразумеваю – здесь, в Ффолкс-Мэноре.

– Прежде чем вы не исследуете… – сказал доктор Ролф. – Должны ли мы понять, что вы намерены вести следствие сами?

– Да, таково мое намерение.

– Здесь и сейчас?

– Опять-таки да.

– Позвольте мне уточнить, – сказал полковник. – Вы собираетесь… что сделать? Допросить каждого из нас?

– Совершенно верно. Именно об этом я и думал.

– Несмотря на то что вы в отставке и у вас такого права нет?

– Послушайте, – сказал Трабшо. – Вы ведь понимаете, что, когда полиция наконец доберется сюда, вас всех подвергнут довольно жесткому допросу. То, чем хочу заняться я, можно рассматривать как генеральную репетицию. Бесспорно, мне придется быть достаточно жестким. Иначе это вообще не имело бы смысла. Однако поскольку я не буду допрашивать вас официально и, разумеется, поскольку никто из вас не будет под присягой, то если кто-нибудь из вас решит, что ему требуется адвокат или просто потеряет терпение, вы можете тут же отказаться отвечать, и средств принудить вас в моем распоряжении нет.

А если по воле случая – хотя, признаюсь, он представляется мне очень маловероятным – я доберусь до отгадки до прибытия сюда полиции, если мне удастся опознать убийцу Джентри, то вся эта пренеприятнейшая процедура завершится для вас остальных вдали от жадных глаз «желтой» прессы.

Ведь не обольщайтесь, крайне нестерпимой огласки вам не избежать. Насколько я понял, Джентри поставлял сплетни для скандальной газетенки национального синдиката. Ну, могу обещать вам, что публика будет поедать такую сенсацию со смаком и требовать добавки. Пройдя допрос сейчас, вы, вполне возможно, избежите худшего.

Ну и альтернатива также известна вам всем: сидеть здесь час за часом, прикидывая, кто из вас сделал это и когда он – или она – нанесет новый удар.

– Ну, – пробормотал полковник, – это представляет дело в другом свете. – Он обернулся к своим гостям. – Ну хорошо. По-моему, вполне уместно поступить сугубо демократично. А потому послушаем, что вы все думаете о предложении старшего инспектора.

Некоторое время все словно бы выжидали, чтобы кто-нибудь заговорил первым, как бывает на публичных лекциях, когда слушатели, зримо изнывающие от желания перебить лектора и высказать собственное мнение, лелеемое столь же ревниво, как и его собственное, вдруг немеют, едва он предлагает собравшимся задавать вопросы.

Как обычно, молчание нарушила Эвадна Маунт.

– Раз уж вы все, видимо, слишком робки, чтобы что-то сказать, скажу я. Вообще-то, Трабшо, я даже могу оказать вам помощь. Разумеется, если вы захотите. Но у нас, авторов «Ищи убийцу!», припрятаны, знаете ли, кое-какие штучки, как и у вас, сыщиков.

– Без комментариев, – ответил старший инспектор с мягким сарказмом. – Но в любом случае, мисс Маунт, благодарю вас за проявленную инициативу. Следовательно, одно «за». Кто-нибудь еще? Ролф?

– Да, конечно, это против правил, – сказал доктор, – но, на мой взгляд, это все-таки лучше, чем ничего не делать. Я с вами.

– Отлично. Итого два.

– Однако, – продолжал Ролф, – мне хотелось бы напомнить не решившим, – он обвел своих друзей твердым оценивающим взглядом, – что присутствие в этом доме Реймонда Джентри разбередило старые раны, которые многие из вас – многие из НАС – с надеждой считали навсегда зажившими. Боюсь, вопросы старшего инспектора вскроют эти раны, причем шире, гораздо шире, чем инсинуации Джентри. Мы все должны быть готовы к этому, ведь я прав, Трабшо?

– Да, доктор, вы правы, и сформулировано это отлично. Как я уже сказал, принуждать кого-либо из вас отвечать на мои вопросы я не могу. Вам не придется давать никаких клятв, как было бы в суде. И если кто-нибудь предпочтет солгать мне, никакие меры против вас приниматься не будут в отличие от формальных полицейских допросов, во время которых ложь – очень и очень серьезное преступление.

Однако разрешите мне добавить: если про себя вы уже планируете, ну, экономить на правде, то, откровенно говоря, я предпочел бы, чтобы мы не тратили напрасно время на этот эксперимент. Возможно, вам хочется считать это игрой, но не забудьте, будь то пинг-понг или маджонг, нет никакого смысла в игре, если вы откажетесь следовать правилам.

– Тогда не могу ли я внести несколько иное предложение?

– Прошу вас, доктор. Любое предложение, любое разумное предложение только приветствуется.

– Мы все здесь – старые друзья, не правда ли? – сказал Ролф. – И то, что неминуемо обрушится на нас в ближайшие дни, какое решение ни примем мы сейчас, копающаяся в наших жизнях полиция, кусающая нас за пятки пресса подвергнут нашу дружбу величайшему испытанию. Уже и Эви, и Трабшо указывали, как легко отравить атмосферу всего лишь несколькими смертоносными капельками подозрения. К счастью, у нас еще было мало времени попробовать эти капельки. Но когда полиция все-таки сумеет добраться сюда, я гарантирую: среди нас не найдется никого, кто истерически не обвинит самого дорогого своего друга в убийстве Реймонда Джентри.

Вот почему, на мой взгляд, простой здравый смысл требует, чтобы мы позволили старшему инспектору провести беседы с нами. Но предлагаю я следующее. Чтобы никто из нас не начал тревожиться, какие полезные намеки и подсказки остальные могут нашептывать ему с глазу на глаз, пусть он будет допрашивать нас всех вместе.

– Всех вместе? – недоверчиво воскликнул полковник. – То есть вы предлагаете, чтобы мы все говорили с Трабшо в присутствии друг друга?

– Именно это я и имею в виду. Чтобы мы все присутствовали, когда каждого из нас будут допрашивать. Если скелеты из шкафов придется вытаскивать на всеобщее обозрение, так пусть оно и будет всеобщим. Не сомневаюсь, никому из нас это удовольствия не доставит, но по крайней мере все мы будем в равном положении. Иначе, поймите, допрос поодиночке за закрытыми дверями может разрушить нашу дружбу столь же неотвратимо, как и отказ от него.

Старший инспектор был явно прельщен этой идеей, однако одновременно его смутило ее новаторство. В течение сорока лет он неколебимо поддерживал закон не только в его величии, но и в каждой его частности, во всех правилах процедуры, практического применения и установлений, а в том, что касалось обучения новым штукам, пожалуй, он был даже более старым псом, чем Тобермори.

– Ну-у-у, право, не знаю, – сказал он. – По моему мнению, это более похоже не на приемы, к которым мы прибегаем в Ярде, а на сцену из романа мисс Маунт.

– Вздор какой! – перебила писательница. – Если вы имеете в виду такую сцену, какую, по-моему, вы имеете в виду, так вы должны знать, что я приберегаю их исключительно для кульминаций. То есть для главы, в которой детектив собирает всех подозреваемых в библиотеке, а затем шаг за неопровержимым шагом демонстрирует, как именно и почему было совершено данное убийство. Ничего похожего!

Но должна сказать, – продолжала она задумчиво, – по-моему, идея Генри просто отличная. Никто из нас не сможет потом обвинить кого-нибудь в попытке возложить вину не по адресу. Не то чтобы, разумеется, кто-нибудь из нас сделал это. Но с другой стороны, как знать?

– Ну, – сказал Трабшо, – итого «за» – двое. Мисс Резерфорд?

– Я удивлю вас всех, – сказала актриса, – но я «за». Удивлю потому, что потерять могу больше, чем кто-либо из вас.

– Почему вы пришли к такому заключению, Кора? – спросил полковник.

– Послушайте, дорогой мой, мы все знаем, что в наших шкафах припрятаны скелеты. Ну и судя потому, как этот вонючка Джентри выблевывал свое протухлое нутро вчера вечером, наши маленькие грязные секретцы практически уже всеобщее достояние, верно?

– Э… ну… да, пожалуй, так.

– Но мои – это грязные секретцы звезды. Они интересны всем. Можете мне поверить, очень многие разгребатели грязи среди журналистов Флит-стрит не пожалеют кругленькой суммы, лишь бы получить сведения о моей личной жизни. Однако я, кроме того, знаю, что Реймонда Джентри я не убивала, и я готова отвечать на вопросы Трабшо, если получу его заверения, что все, не имеющее касательства к этому делу, останется строго между нами.

– Это разумеется само собой, – сказал Трабшо.

– Тем не менее, – возразила актриса, – мне бы хотелось, чтобы это было сказано. Когда кто-нибудь говорит – вот как вы – «это разумеется само собой», он потом может с полной искренностью утверждать, что никогда ничего подобного не обещал.

Старший инспектор устало улыбнулся:

– Я торжественно обещаю не повторять ничего из того, что услышу в стенах этой комнаты в ближайшие часы, если окажется, что оно не имеет отношения к расследованию убийства Джентри. Вы удовлетворены?

– Удовлетворена. Тогда я «за».

– Ну, – сказал Трабшо, – мы, кажется, почти достигли большинства. Так не провести ли голосование среди еще не высказавшихся? Помните, дамы и господа, продолжать мы можем, только если участвовать готовы вы ВСЕ. Итак, кто из пока промолчавших поддерживает предложение доктора Ролфа, чтобы я провел допросы в вашем присутствии с начала и до конца?

Следующая поднятая рука принадлежала Мэдж Ролф. Затем вскинул руку Дон. А затем, ко всеобщему удивлению, Мэри Ффолкс нерешительно подняла свою – ко всеобщему изумлению по той причине, что все ее друзья всегда причисляли ее к тем женам, которые ждут, чтобы точно узнать мнение своих мужей касательно любого затронутого предмета, прежде чем осмелиться высказать собственное.

И было очевидно, что и сам полковник растерялся, так как он бросил на нее пронизывающий взгляд, прежде чем поднял (неохотно?) собственную руку. Затем наступило молчание.

В конце концов Трабшо обернулся к священнику, который сидел возле своей жены с выражением муки на почти малокровно бледном лице.

– Ну-с, ваше преподобие, – сказал он. – Как вы видели, мисс Маунт, мисс Резерфорд, Фаррар, миссис Ролф, Дон, а теперь также полковник и его жена – все они согласились, чтобы их допрашивали. Остались вы и ваша супруга.

– Да, я понимаю, – сказал викарий раздраженно. – Я… э… видите ли, я… я… я не думаю, что это…

– Вы, конечно, понимаете, не правда ли, что ваш отказ исключит расследование?

– Да, вы это подробно объяснили, инспектор.

– Вам всем придется сидеть здесь в ожидании полиции, раздумывая, кто из вас это сделал, почему он это сделал и не повторит ли. Вы действительно этого хотите?

– Нет-нет, разумеется, нет, но я не… я не допущу, чтобы меня принуждали. Я независим и… это выглядит… я уверен, Синтия чувствует то же, ведь так, моя…

– Да ну же, Клем! – воскликнула Кора Резерфорд. – Мы замешаны в этом все вместе. И будем откровенны – я бы никогда этого не сказала, если бы не исключительные обстоятельства, – и будем откровенны: вам ведь практически нечего терять и, во всяком случае, меньше, чем остальным! Бьюсь об заклад, из инсинуаций Джентри вчера вечером почти все мы уже отгадали ваш Ужасный Секрет. И он в любом случае выйдет наружу, хотите вы того или нет!

– Она права, ваше преподобие, – мягко сказал Трабшо.

Священник беспомощно посмотрел на жену, чья звездноглазая порядочность и прагматизм – именно те скромные английские добродетели, какие ожидают найти в подруге жизни англиканского священника, – ничем не могли ему помочь в тисках подобной дилеммы. Затем он сглотнул – было почти слышно, как он сглатывает, – и сказал:

– Ну хорошо. Но я настаиваю, чтобы… чтобы…

– Да?

– Ну… ничего, нет. Да-да, я согласен.

– Отлично, – сказал Трабшо, потирая в предвкушении руки. Он посмотрел на свои часы. – Десять пятнадцать. Вы все уже на ногах более двух часов. Могу ли я рекомендовать вам вернуться в свои комнаты, привести себя в порядок и одеться? Затем мы все снова соберемся, скажем, через двадцать минут – в библиотеке. И само собой разумеется, – добавил он к сказанному, – само собой разумеется, что никто из вас не забредет на чердак. Нет, понимаете, не то чтобы я вам не доверял. За тем исключением, что – если мисс Маунт права, а я думаю, она права, – в этой комнате есть по крайней мере кто-то один или одна, кому вам никак нельзя доверять. Вы понимаете, что я подразумеваю?

Они все понимали, что он подразумевал.

– Итак, полковник, – сказал он, – вы не проводите меня?

Когда они вошли в библиотеку, сопровождаемые преданным Тобермори, между ними успел завязаться важный разговор.

– Должен сказать, я уже подумал, что этот типус викарий сорвет весь план, – сказал старший инспектор.

– Да, он немножко старая баба, – ответил полковник. – Но кроме того, приятный, доброжелательный старикан, и ему потребовался только тычок под ребра.

– Пожалуй, я начну с него – просто чтобы он не успел передумать.

– Послушайте, Трабшо, дело это очень странное, как ни верти.

– Справедливо, – сказал полицейский. – За всю мою карьеру я ни разу не сталкивался с таким невероятным преступлением. Ну просто из – как их там? – «Ищи убийцу!» в духе Эвадны Маунт.

– Не вздумайте сказать это при ней. Я как-то раз именно это и сказал, так она мне голову чуть не откусила.

– Неужели? Я подумал бы, что она сочтет это комплиментом.

– Ну, вы же знаете людей. Сделаешь им не тот комплимент, и они встают на дыбы, будто их в жизни так не оскорбляли. Алекса Бэддели, позвольте вас предупредить, не снисходит иметь дело с убийствами в закрытых комнатах.

– Неужели? – отозвался ошеломленный Трабшо. – Привередничает, какие убийства ей по вкусу раскрывать? Вот если бы и мне так!

– Сам я не очень жалую писанину Эви, однако Мэри заверяет меня, что, исключая запертые комнаты и тому подобное, там наличествует весь набор штучек-мучек. Ну, вы знаете: потайной ход, ключ к которому есть только у убийцы. Напольные часы и трюмо друг против друга на сцене убийства, так что циферблат запомнился в отражении. Какой-нибудь блудный сын, отправленный в Австралию и, предположительно, умерший там, да только никто толком не знает, так это или не так. Попросту обычное «Ищи убийцу!». Сплошная околесица, если хотите знать мое мнение.

– Ну, в данном случае, я уверен, нам ни с чем подобным столкнуться не придется.

– Да… но только в Ффолкс-Мэноре имеется свой потайной ход. «Приют Попа» для всяких падре во времена гонений на католиков, и упрятан он за панелью одной из стен. Я вам его как-нибудь покажу.

– Благодарю. Мне будет интересно. Но пока я не вижу, какое отношение он мог бы иметь к убийству Джентри. Среди ваших гостей я ощутил такую глубину ненависти к нему, что, мне кажется, достаточно просто установить, в чем заключались индивидуальные причины для этой ненависти и, разумеется, кто успел первым.

Ближе к концу их разговора полковник все больше словно места себе не находил, и это наконец привлекло внимание Трабшо.

– Вас что-то беспокоит, полковник?

– Ну да, Трабшо… Да, должен признаться, это так.

– А именно?

– Не знаю, как выразиться…

– Почему бы вам просто не сказать?

– Да, вы правы. Именно это мне и следует сделать. Ну-у-у, – он глубоко вздохнул, – вы намерены допросить нас всех, да?

– Да.

– Что, полагаю, подразумевает и меня.

– Ну да, полковник. Я, право, не знаю, каким образом, если ваши гости готовы подвергнуться такому испытанию, я, говоря по чести, мог бы сделать исключение для вас. Остальные просто этого не потерпят.

– Нет-нет, разумеется, нет. Просто я, как Кора, знаю, что не убивал Реймонда Джентри, а есть кое-какие факты, которые я скрывал от Мэри все эти годы, – касательно моего прошлого, понимаете? Факты, которые разобьют ей сердце, если станут известны после такого долгого времени. Вот я и подумал…

– Да?

– Я подумал, не сообщить ли эти факты вам сейчас строго между нами. А тогда позднее и исключительно, только если вы сочтете, что к убийству они никакого отношения не имеют, то вы могли бы… ну… не касаться их во время допроса.

Старший инспектор начал отрицательно покачивать головой даже прежде, чем полковник договорил.

– Простите, полковник, но вы просите от меня слишком многого. Игровое поле должно быть ровным, вы согласны?

– Ну да, конечно. Конечно, но только секреты, вернее, секрет, о котором я думаю, он особенный. И, учитывая крайне серьезные последствия, какими он может обернуться для меня, его просто сравнить нельзя с мелкими грешками викария или выходками Эви, какими бы они ни были.

– Тем не менее вы не можете ожидать, чтобы я поставил вас в привилегированное положение. Так не делают. Где же правила честной игры?

– Я понимаю…

Однако было ясно, что, понял он или нет, полковник все еще не хотел сдаваться.

– Ну а если так? – предложил он. – Что, если я сейчас же скажу вам, что я имею в виду, а когда вы будете меня допрашивать, если вы все-таки согласитесь – а тут я полностью уверен, – что никакого отношения это к убийству иметь не может, вы не вынудите меня коснуться этого?

Полицейский поразмыслил.

– Полковник, – в конце концов согласился он, – я сделаю что смогу. Но я ничего не обещаю. Договорились?

– Договорились.

Наступило краткое молчание.

– Итак? Что такое вы должны мне сказать?

– Ну, Трабшо, я не всегда был безупречно образцовым членом общества. Когда я был молодым, ну, почти еще сосунком, я раз за разом попадал во всякие переделки. Ничего похожего на убийство или что-то не менее серьезное, но… нет никакого смысла перечислять вам все мои преступления, это длинный список, то есть, я хочу сказать, это был длинный список – все это происходило давным-давно. Но дело в том, что в Англии на меня имеется уголовное досье.

– Ага!

– Да уж, ага! Тут я вас провел, верно? То есть взгляните на меня теперь, кому бы это в голову пришло? Но что есть, то есть. Полиция, естественно, располагает отпечатками моих пальцев, и если эти обстоятельства обнаружатся, для меня это будет крайне неприятно, хоть я и не виноват. Ну и бедная Мэри, разумеется, которая тем более ни в чем не виновата. Не говоря уж о Селине.

– Так-так, – сказал Трабшо, который явно такого признания не ожидал. – То есть Ярду известна ваша фамилия?

– А?

– Я сказал, известна ли Ярду ваша фамилия?

– Ну, по правде говоря, нет.

– Но как же так? Вы же сказали, что на вас есть уголовное досье.

– Нет, его у них нет, ведь Роджер Ффолкс не мое настоящее имя.

– Что-о?

– Как вы не понимаете! Мне пришлось изменить имя, когда я вернулся из Америки. Я не мог рисковать, что кто-то… кто-то из моих бывших сообщников выследит меня. В Штатах я недурно подзаработал и чувствовал, что заслуживаю новой жизни. А потому – что, конечно, вполне простительно – и обзавелся новой личностью.

– В таком случае ваше настоящее имя?…

– Оно действительно Роджер. Просто не Роджер Ффолкс.

– Роджер…

– Ну-у…

Тут полковник начал медленно, почти заговорщицки шарить взглядом по комнате, хотя в ней не было никого, кроме него и старшего инспектора.

И тут, когда он уже приготовился заговорить, в дверь постучали.

– Э…да… кто это?

– Фаррар, сэр.

– А, Фаррар! Входите, входите.

– Извините, что потревожил вас, сэр, но вам следует знать – вам и мистеру Трабшо, – что ваши гости уже собираются внизу.

– Ах так! Ну, благодарю вас. Готовы взяться за них, Трабшо?

– Да, полковник, готов. Но вы собирались…

– Поговорим об этом позже, хорошо? Когда у нас будет возможность уединиться.

– Как скажете, сэр, как скажете.