Ходячие мертвецы: дорога до Вудбери

- Нет... Боже, нет. Я хочу быть с тобой. Я просто не хочу произвести неправильное впечатление.

- Неправильное впечатление?

- Наши чувства друг к другу... они... Я не знаю... больше подходят нормальному месту.

- Что ненормального в наших чувствах?

- Просто... мне страшно. С тех пор, как произошло всё это дерьмо, я не в своём уме. Я не хочу, чтобы ты думал, что я использую тебя для защиты... я имею в виду, для выживания.

Слёзы наворачиваются на глаза Джоша. Он сглатывает комок в горле и пытается придумать, что сказать. Обычно он бы почувствовал вонь протухшего мяса и дерьма, просачивающуюся в особняк. Или услышал бы приглушённый гул за стенами дома, теперь доносящийся извне со всех сторон здания, а не только с заднего двора - так резонансный и низкий шум, кажется, вибрирует в самом фундаменте здания. Или заметил бы движение ходячих уголком глаза, сквозь ромбовидные окна в переднем фойе, за драпированными шторами в гостиной, приближающихся к ним со всех сторон. Но он не замечает ничего, кроме биения собственного сердца. Он сжимает кулаки:

- С чего бы мне так думать, Лил?

- Потому что я струсила! - она испепеляет его взглядом. - Потому что я, чёрт возьми, оставила тебя умирать. Ничто и никогда не изменит этого.

- Лилли, прошу тебя...

- Ладно... послушай, - она старается обуздать свои эмоции, - я думаю, нам следует притормозить и дать друг другу...

- О НЕТ, ВОТ ДЕРЬМО, ДЕРЬМО, ДЕРЬМО!!

В одно мгновение внезапная тревога на лице Джоша выталкивает все прочие мысли из головы Лилли.

* * *

Незваные гости сперва заявляют о себе Джошу в отражении рамки с семейной фотографией в другом конце комнаты - сухо улыбающаяся семья предыдущих владельцев, в том числе пуделя с цветной ленточкой на ошейнике, покоится в обрамленном рамой портрете над небольшим пианино. Призрачные силуэты движутся через картину, словно потерянные души. Панорамный вид на батальон зомби, приближающийся к дому, открывается в окне за диваном.

Джош вскакивает на ноги и оборачивается как раз вовремя, чтобы заметить, что по стеклу пошли трещины. Мёртвые лица ближайших ходячих впечатались в окно под натиском наступающей толпы. Они источают чёрную желчь и пускают слюни на стекло. Всё происходит очень быстро. Звук трескающегося стекла распространяется с огромной скоростью, когда десятки реанимированных трупов силой собственного веса давят на окно. Окно разлетается на тысячу осколков, Джош хватает Лилли и рывком поднимает её с дивана. Жуткий звук разбивающегося стекла сотрясает дом так, как если бы молния ударила в центр комнаты. Его сопровождает появление сотен и сотен рук, тянущихся вперед, клацающих челюстей, тел, спотыкающиеся о спинку дивана и падающих на волны битого стекла, влажный холодный ветер, врывающийся в ухоженную гостиную.

Джош движется не задумываясь, держа Лилли одной рукой и ведя её через арочный зал к передней части дома, пока дьявольский хор мёртвых голосовых связок стрекочет прямо за ними, заполняя величественный дом звериным рычанием и зловонием смерти. Лишённые разума, движимые голодом, зомби очень быстро поднимаются на ноги и устремляются вперёд за убегающей добычей, размахивая и рыча. Пересекая вестибюль в мгновение ока, Джош рывком открывает переднюю дверь. За дверью его встречает стена ходячих.

Он вздрагивает, а Лилли пронзительно кричит, моментально отстраняясь назад, когда гниющие руки и пальцы тянутся к ним. За руками, мозаика мертвых лиц огрызается и брызжет слюной и кровью, чёрной, как моторное масло, кожа некоторых зомби содрана и обнажает блестящие розовые сухожилия и мышцы лица. Один из них хватается за куртку Лилли своими скрюченными пальцами, и Джош отталкивает гниющую плоть, выпуская истошный вопль - УБЛЮДКИ!! - а потом, подстёгиваемый адреналином, Джош хватается свободной рукой за край двери. Он с силой захлопывает массивную дверь перед тянущимися руками, отрубая, по меньшей мере, шесть придатков. Отрубленные конечности различной длины с брызгами и конвульсиями шлёпаются на дорогую итальянскую плитку.

Джош хватает Лилли и несётся обратно к центру дома, но останавливается у подножия винтовой лестницы, когда видит, что место заполнено движущимися трупами. Мертвецы пробрались через ширму в прихожую на восточной стороне дома, через чёрный ход на западной стороне и сквозь окна застеклённой террасы проникли в кухню на северной стороне дома. Теперь они со всех сторон окружают Джоша и Лилли у основания лестницы. Схватив Лилли за воротник куртки, Джош тянет её вверх по лестнице. По пути вверх по винтовой лестнице, Джош выхватывает свой .38 калибровый и начинает стрелять. Первый выстрел попадает мимо цели, вырывая клок дёрна из притолоки над аркой. Джошу тяжело целиться, поскольку он тянет Лилли вверх по лестнице, в то время как рычание, скрежет и топот орды мертвецов следуют за ними по пятам. Некоторые ходячие не могут вскарабкаться вверх по лестнице и соскальзывают вниз, другим, припав к полу, удаётся ползти наверх. На полпути вверх по спиралевидной лестнице, Джош стреляет снова и попадает в череп мертвеца, посылая фонтан крови и мозговой жидкости на потолок и люстру. Несколько зомби сваливаются вниз по лестнице, словно кегли. Теперь многие из них карабкаются друг на друга, поднимаясь всё выше с неутолимым чувством голода. Джош снова и снова стреляет. Чёрная жидкость орошает стены под громоподобные выстрелы, но это бесполезно, их слишком много. Слишком много, чтобы отбиться. Джош знает это. И Лилли это знает.

- СЮДА!

Кричит ей Джош, как только они достигают лестничного проёма на втором этаже. Идея внезапно приходит в голову Джоша, и он тащит Лилли к последней двери в конце коридора. Джош помнит, как проверял спальню в предыдущий день, где он нашёл немного полезных лекарственных препаратов в аптечке и любовался видом из окна второго этажа на залив. Он также помнит огромный дуб стоящий подобно караульному у окна.

- ВНУТРЬ!

Ходячие достигают вершины лестницы. Один из них натыкается на перила и падает назад, опрокидывая полдюжины других зомби и отправляя троих кувыркаться вниз по лестнице. Тройка сползает вниз, оставляя за собой следы маслянистой крови. Между тем, в дальнем конце зала, Джош подбегает к двери спальни, рывком открывает её и тянет Лилли за собой в просторную комнату. Дверь хлопает за ними. Тишина и спокойствие спальни, с антикварной мебелью времён Людовика XIV, огромной кроватью с балдахином, роскошным одеялом от Лоры Эшли и взбитыми подушками с многочисленными оборками, задают сюрреалистические контрасты по отношению к шумной угрозе, приближающейся к ним по коридору за дверью. Слышится шарканье шагов и видны отбрасываемые ими тени. Зловоние наполняет воздух.

- Полезай в окно, куколка! Я следом за тобой! - Джош разворачивается и мчится в ванную, в то время как Лилли перелезает через окно, обрамлённое вельветовыми шторами. Она приседает и, затаив дыхание, ждёт. Джош врывается в пахнущую мылом ванную комнату, окружённую итальянской плиткой, хромом и стеклом. Здесь, между шведской сауной и огромным джакузи, он распахивает дверцы тумбы под раковиной и находит миниатюрную коричневую бутылку спирта. За несколько секунд он откупоривает бутылку и возвращается в спальню, обливая всё на своём пути, орошая прозрачной жидкостью шторы, постельное бельё и антикварную мебель из красного дерева. Давление мёртвого груза на деревянную дверь, скрип петлей и шум приближающихся к двери трупов подгоняют Джоша. Он швыряет пустую бутылку и в один прыжок достигает окна.

За окном, красиво оформленным шпоном и обрамлённым нежными драпированными шторами, над черепичной крышей возвышается гигантский старый дуб, его витиеватые обнажённые ветви тянутся в зимнем свете, достигая флюгера на коньке крыши. Один из корявых сучьев протянулся вдоль окна спальни на втором этаже. Джош с силой вырывает окно на кованых петлях:

- Вперёд, крошка, пора покинуть корабль! - Он отбрасывает в сторону оконную раму, тянется к Лилли, помогает ей подняться на подоконник и легонько подталкивает к окну на ледяной ветер. - Забирайся на ветку!

Лилли неуклюже тянется к скрученной ветке, шириной в свиную рульку, с корой, шероховатой, как цементная штукатурка, и отчаянно хватается за неё. Она начинает карабкаться вдоль ветви. Ветер свистит в ушах. До поверхности земли около шести метров и Лилли кажется, будто она смотрит вниз сквозь перевёрнутый телескоп. Крыша гаража скрипит от ветра прямо под ней на расстоянии одного прыжка, и Лилли медленно продвигается к кроне дерева. Позади неё Джош ныряет обратно в спальню в тот момент, когда дверь слетает с петель. Зомби заполняют комнату. Многие из них падают друг на друга, шатаются, протягивают руки и рычат. Один из них - однорукий мужчина, с чёрной пустой глазницей, быстро приближается к высокому чернокожему мужчине у окна, отчаянно роющемуся в кармане. Воздух наполняется какофонией стонов. Джош находит зажигалку фирмы Zippo. В тот момент, когда одноглазый ходячий бросается на Джоша, тот выбивает искру и бросает горящую зажигалку на ткань у кровати, пропитанную спиртом. Моментально вспыхивает пламя и Джош отталкивает атакующего зомби ногой. Труп падает на пол. Ходячий откатывается к горящей кровати и раскидывается на пропитанном спиртом ковре. Языки пламени охватывают пилястры. Всё больше трупов наполняют комнату, притягиваемые яркими языками пламени, жаром и шумом. Джош не теряет времени, разворачивается и мчится обратно к окну.

* * *

Меньше пятнадцати минут уходит на то, чтобы пламя полностью охватило второй этаж стеклянного дома, и ещё пять минут, чтобы здание обрушилось, испуская сноп искр и дыма. Второй этаж рухнул на первый, утягивая за собой лестницу и пожирая антиквариат и дорогое напольное покрытие. Толпы ходячих в доме охвачены пламенем. Пожар, подпитываемый метаном, выделяющимся из разлагающихся трупов, поглощает мертвецов. Через двадцать минут, более восьмидесяти процентов мертвецов, пришедших из оврага, повержены пламенем, их обугленные останки покоятся среди дымящихся руин некогда величественного дома. Как ни странно, в течение этих двадцати минут, природа дома, с его впечатляющими окнами, обрамлёнными богатыми шторами, полыхает как камин, питая пламя, и моментально выжигая всё дотла. Языки пламени поднимаются над руинами дома, опаляя верхушки деревьев. Остальные дома в этом районе остались нетронутыми. Искры от пожара не разносятся ветром, а облако дыма скрывается за лесистыми холмами, оставаясь невидимым для граждан Вудбери.

За то время, пока дом прогорает дотла, Лилли находит в себе достаточно смелости, чтобы вскарабкаться по самой низкой ветви дуба на крышу гаража, а затем спуститься вниз к задней двери. Джош следует за ней. К тому времени только несколько ходячих остаются за пределами дома и Джош легко управляется с ними тремя оставшимися в обойме патронами. Они забираются в гараж и находят спортивную сумку, в которой за день до этого спрятали кое-что из найденного в доме. Большая тяжелая сумка хранит в себе двадцатилитровую канистру бензина, спальный мешок, кофеварку, килограммовую упаковку кофе French Roast, зимние шарфы, коробку с сухой смесью для приготовления оладий, планшеты, две бутылки кошерного вина, батарейки, шариковые ручки, банку дорогого клюквенного джема, коробку мацы и катушку горно-альпинистской верёвки. Джош заряжает свой полицейский пистолет последними шестью патронами из обоймы. Затем они прокрадываются наружу через чёрный ход - Джош с сумкой через плечо - и пробираются вдоль внешней стены. Присев за высокой сорной травой у гаража, они выжидают, пока последний труп медленно направится к свету и шуму от пожара, и бросаются в сторону ближайшего леса. Они прокладывают свой путь сквозь чащу, не обмениваясь ни словом.

* * *

Подъездная дорога к югу выглядит пустынной в убывающем дневном свете. Джош и Лилли держатся в тени высохшего ручья, идущего вдоль кромки асфальта. Они движутся на восток, вниз, вдоль покатого пейзажа, обратно к городу. Они преодолевают чуть больше километра, не говоря ни слова, ведя себя, как пожилая супружеская пара после ссоры. К этому моменту страх и адреналин, наконец, отступили, и на смену им пришло истощение.

Недавние неприятности, связанные с нападением ходячих и возникшим пожаром, повергли Лилли в состояние паники. Она подпрыгивает от любого шороха, и может показаться, что ей не хватает воздуха. Она всё ещё чувствует вонь разложения на ветру и думает, что слышит шаркающие звуки за деревьями. Быть может, это лишь звук их собственных шагов, эхом разносящийся позади. Наконец, когда они поворачивают за угол в нижней части Каньон Роуд, Джош говорит:

- Просто скажи прямо, ты используешь меня?

- Джош, я не...

- Для защиты? И это всё? Так глубоки наши чувства?

- Джош...

- Или... ты имеешь в виду, что просто не хочешь, чтобы я чувствовал себя так, будто ты используешь меня?

- Я этого не говорила.

- Боюсь, крошка, именно так ты и сказала.

- Это просто смешно, - Лилли кладёт руки в карманы своего вельветового пальто. Слой грязи и пепла сделал ткань пальто серой в лучах послеобеденного солнца. - Давай просто забудем. Мне не стоило говорить тебе об этом.

- Нет! - Джош идёт дальше, медленно качая головой. - Ты не можешь этого сделать.

- О чём ты говоришь?

Он бросает на неё взгляд:

- Ты думаешь, это мимолётное чувство?

- Что ты имеешь в виду?

- Вроде как в летнем лагере? Будто в конце сезона мы все вернёмся домой после того, как потеряли девственность в кустах ядовитого плюща? - Его голос переходит на крик. Лилли никогда не слышала, чтобы Джош Ли Гамильтон повышал голос. В его глубоком баритоне чувствуется ярость, его выдающийся подбородок передаёт боль, которая пронизывает его, - Ты не можешь просто установить эту маленькую бомбу и уйти.

Лилли раздражённо вздыхает, не в состоянии придумать, что сказать. Некоторое время они идут в тишине. Стены Вудбери появляются вдалеке, становится различимым западный край строительной площадки, где бульдозер и небольшой кран стоят неподвижно в свете закатного солнца. Команда строителей на своей шкуре ощутила, что укус зомби, как рыбный клёв, вероятнее всего получить в сумеречные часы.

Наконец, Лилли произносит:

- Что, чёрт возьми, ты хочешь сказать, Джош?

Он смотрит под ноги, размышляя. Вещевой мешок гремит у него за спиной, пока он тащится вперёд.

- Как насчёт того, что тебе жаль? Как насчёт того, что ты много думала над этим и, возможно, ты просто боишься сблизиться с кем-то, потому что не хочешь, чтобы тебе сделали больно, или потому что именно тебе сделали больно, и ты забираешь свои слова обратно, то, что ты сказала, ты всё забудешь, и ты действительно любишь меня так, как я тебя люблю? Как насчёт этого?

Она смотрит на него, в горле ощущается жжение от дыма и ужаса. Она так хочет пить. Уставшая и измученная жаждой, смущённая и напуганная.

- Что заставляет тебя думать, что мне сделали больно?

- Просто догадка.

Она смотрит на него. Злость наполняет её от макушки до кончиков пальцев.

- Ты меня даже не знаешь.

Он смотрит на неё сверху-вниз, удивлённо и с болью в глазах.

- Ты издеваешься?

- Мы познакомились меньше двух месяцев назад. Люди напуганы. Никто никого не знает. Мы все просто... пытаемся справиться с ситуацией.

- Ты должно быть шутишь. После всего, что было между нами. Я тебя даже не знаю?

- Джош, я не это имела...

- Ты приравниваешь меня к Бобу и наркоману? К Меган и остальным из лагеря? К Бингхэму?

- Джош...

- Всё то, что ты говорила мне на этой неделе... хочешь сказать, ты лгала? Ты говорила всё это, чтобы заставить меня чувствовать себя лучше?

- Я имела в виду именно то, что сказала, - бормочет она тихо. Чувство вины гложет её. На мгновение она возвращается в те страшные воспоминания, когда потеряла малышку Сару Бингхэм, нежить роющуюся в теле маленькой девочки на той, забытой богом, земле за пределами цирка. Беспомощность. Парализующий ужас, что захватил Лилли в тот день. Потеря, и горе, и печаль, глубокая, как бездонный колодец. Джош прав. Лилли говорила ему те вещи в эйфории от проведённой вместе ночи, вещи, которые не совсем соответствуют действительности. В каком-то смысле она любит его, думает о нём, испытывает сильные чувства... но она также испытывает боль глубоко внутри, боль, близкую к чувству страха.

- Ладно, - наконец говорит Джош Ли Гамильтон, качая головой.

Они приближаются к разрыву в стене, окружающей город. Вход представляет собой широкую брешь между двумя незавершёнными секциями баррикады. Деревянные ворота для прочности обмотаны с одной стороны кабелем. В пятидесяти метрах на крыше полуприцепа сидит всего один охранник, уставившись в противоположном направлении с винтовкой М1 на бедре. Джош решительно подходит к воротам и сердито разматывает кабель, рывком открывая дверь. Скрип ворот эхом разносится по ветру. У Лилли мурашки ползут по коже от паники. Она шепчет:

- Джош, будь осторожен, они могут услышать нас.

- А мне насрать, - говорит он, распахивая для неё ворота. - Разве это тюрьма? Они не могут запретить нам входить и выходить.

Она следует за ним через ворота вниз по проселочной дороге к главной улице. В этот час на улицах мало прохожих. Большинство обитателей Вудбери спрятались в своих жилищах, обедают или напиваются вусмерть. Генераторы издают жуткое бренчание за стенами гоночного трека, несколько фонарей над стадионом мерцают. Ветер гуляет сквозь голые деревья на площади, пожухлые листья несутся вниз по тротуарам.

- Будь по твоему, - говорит Джош, когда они поворачивают направо и идут по главной улице к своему дому в восточной части города. - Мы просто будем довольствоваться дружеским сексом. Всегда сможем перепихнуться по-быстрому, чтобы снять напряжение. Ни забот, ни хлопот...

- Джош, это не...

- Всё равно, что бутылка ядовитого пойла и вибратор... но вот ещё что. Время от времени тёплое тело всё же приятнее, правда?

- Джош, перестань. Неужели должно быть именно так? Я всего лишь пытаюсь...

- Я больше не хочу об этом говорить, - отрезает Джош, когда они приближаются к продуктовому центру.

У входа в магазин стоит группа мужчин, они согревают руки над пылающим в мусорной бочке костром. Здесь Сэм Мясник, в своём мышиного цвета пальто, прикрывающем запачканный кровью фартук. Его худощавое лицо отвратительно сморщено, его пронзительные голубые глаза щурятся, когда он видит две фигуры, приближающиеся с запада.

- Ладно, Джош, как скажешь, - Лилли засовывает руки глубже в карманы и шагает рядом с Джошем, медленно покачивая головой. - Как скажешь.

Они проходят мимо продуктового центра.

- Эй! Зеленая миля! - раздаётся раскатистый скрежещущий голос Сэма Мясника. - Подойди на минуту, здоровяк.

Лилли останавливается, волосы у неё встают дыбом. Джош подходит к мужчине:

- У меня имя есть, - говорит он сухо.

- Ну, извините сударь, - отвечает мясник. - Как там тебя, Гамилбург? Гаммингтон?

- Гамильтон.

Мясник нагло улыбается:

- Так, так, господин Гамильтон. Сударь. Могу я занять минуту вашего драгоценного времени, если вы не слишком заняты?

- Что тебе нужно?

Холодная улыбка мясника не спадает с лица.

- Просто из любопытства, что в сумке?

Джош смотрит на него.

- Ничего... просто всякая всячина.

- Всякая всячина, говоришь? Какая всякая всячина?

- Вещи, которые мы нашли по пути. Ничего, что могло бы заинтересовать кого-либо.

- Ты ведь понимаешь, что до сих пор не выплатил свой долг за всякую всячину, что я давал вам пару дней назад.

- О чём ты? - Джош всё ещё смотрит на него. - Я работал на стене всю неделю.

- Ты ещё не рассчитался, сынок. Масло для обогрева не растёт на деревьях.

- Ты сказал, что сорока часов хватит, чтобы расплатиться.

Мясник пожимает плечами.

- Ты неправильно понял меня, здоровяк. Такое случается.

- Как так?

- Я сказал, сорок часов поверх того, что ты уже отработал. Уяснил?

Несколько секунд они молча смотрят друг на друга. Разговоры у горящей бочки прекращаются. Всеобщее внимание обращено на двоих мужчин. То, как мускулистые лопатки Джоша напряжены под пальто, вызывает у Лилли мурашки. Наконец, Джош пожимает плечами.

- Тогда я продолжу работать.

Сэм Мясник склоняет худое, точёное лицо к вещевому мешку.

- И я буду благодарен, если ты передашь мне то, что спрятал в этой сумке.

Мясник тянется к вещевому мешку. Джош отдёргивает сумку за плечо, подальше от рук Мясника. Настроение меняется со скоростью звука. Остальные мужчины, в основном пожилые бездельники с голодными глазами охотничьих собак и седыми бородами на лицах, инстинктивно отступают. Напряжённость растёт. Молчание усугубляет накалившуюся обстановку. Только мягкое потрескивание костра нарушает тишину.

- Джош, всё нормально, - Лилли делает шаг вперед и пытается заступиться. - Нам не нужны...

- Нет! - Джош резким движением отводит сумку назад, его взгляд устремлён в тёмные, налитые кровью глаза мясника. - Никто не заберёт эту сумку!

Голос мясника падает на октаву, он звучит теперь скользко и зловеще:

- Тебе лучше хорошенько подумать, прежде чем ссориться со мной, здоровяк.

- Я с тобой не ссорюсь, - говорит Джош человеку в окровавленном фартуке. - Просто констатирую факт. Всё, что лежит в этой сумке, наше по праву. И никто не отберёт у нас этих вещей.

- Было ничьё - стало моё?

- Именно.

Старики отступают дальше, и у Лилли появляется ощущение, будто она стоит в кольце, оцепленном колеблющейся ледяной толпой, с двумя загнанными в угол животными. Она пытается подобрать слова, чтобы разрядить обстановку, но слова застревают в горле. Она тянется к плечу Джоша, но он отстраняется от неё, как будто его ударило током. Мясник переводит взгляд на Лилли:

- Тебе лучше сказать своему кавалеру, что он совершает ошибку всей своей жизни.

- Не впутывай её в это, - говорит ему Джош. - Это только между нами.

Мясник задумчиво покусывает щёку.

- Вот, что я тебе скажу... Я справедливый человек... Я дам тебе ещё один шанс. Отдай мне сумку, и я прощу тебе долг. Мы сделаем вид, что этой маленькой размолвки не было.

Подобие улыбки появляется на обветренном лице мясника.

- Жизнь слишком коротка. Понимаешь, что я имею в виду? Особенно здесь.

- Пойдём, Лилли, - говорит Джош, не отводя взгляда от безжизненных глаз мясника, - У нас есть дела поважнее, чем стоять здесь, хлопая челюстями.

Джош отворачивается от магазина и собирается пойти вниз по улице. Мясник тянется к сумке.

- ДАЙ МНЕ ЭТОТ ЧЁРТОВ МЕШОК!

Лилли бросается вперёд, когда двое мужчин сцепляются в драке посреди улицы.

- ДЖОШ, НЕТ!

Гигант разворачивается и обрушивает всю тяжесть своего плеча на грудь мясника. Этот шаг оказывается внезапным и жестоким и возвращает Джоша в его футбольное прошлое, когда он расчищал поле для игрока с мячом. Человека в окровавленном фартуке отбрасывает назад, у него перебивает дыхание. Он спотыкается о собственные ноги и тяжело падает на задницу, моргая от шока и возмущения. Джош поворачивается и двигается вниз по улице, подзывая через плечо.

- Лилли, я сказал, пойдем!

Лилли не замечает, как мясник вдруг припадает к земле, пытаясь выудить что-то из-за пояса под фартуком. Лилли не видит блеск воронёной стали в руке мясника и не слышит щелчок предохранителя замусоленного полуавтоматического пистолета, и не замечает безумия в глазах мясника, пока не становится слишком поздно.

- Джош, подожди!

Лилли успевает преодолеть полпути вниз по тротуару и оказывается в трёх метрах от Джоша, когда оглушительный выстрел сотрясает небо. Рёв 9-миллиметрового настолько громкий, что, кажется, сотрясает окна половины квартала вниз по улице. Лилли инстинктивно ныряет в укрытие, больно ударившись о щебень. Падение выбивает из неё дух. Она слышит свой пронзительный крик, когда стая голубей вспархивает с крыши продовольственного центра. Стая птиц-падальщиков разлетается по закатному небу как чёрное острие иглы.

Глава 12

Лилли Коул запомнит подробности этого дня на всю жизнь. Она запомнит красный цветок из крови и ошмётков ткани, словно рисунки на обивке, расцветающий на затылке Джоша Ли Гамильтона; рану, появившуюся спустя миг после хлопка 9-миллиметрового "Глокка", от которого у Лилли заложило уши. Она запомнит, как споткнулась и упала в шести футах позади Джоша, аж зубы клацнули, и она прикусила язык. Она запомнит, как потом звенело в её ушах, как блестели кровавые брызги на руках и тыльной стороне её ладоней. Но прежде всего Лилли запомнит вид Джоша Ли Гамильтона, клонящегося к земле, как будто он падает в обморок; его огромные ноги двигались неуверенно и шатко, как у тряпичной куклы. Наверное, это было самым странным: казалось, что этот великан на глазах становится бестелесным. От человека его типа стоило ожидать, что он не превратится в призрака так легко, а упадёт, словно огромная секвойя или ветхий старинный дом под массивным металлическим ядром, в буквальном смысле потрясая землю при падении. Но на самом деле, тогда, в гаснущем синем свете зимнего дня, Джош Ли Гамильтон уходил из жизни без малейшего стона. Он просто упал безмолвной грудой на холодную мостовую.

* * *

В следующий момент Лилли почувствовала, как её с головы до ног охватил озноб, по коже побежали мурашки, всё показалось вдруг замутнённым и одновременно кристально чистым, будто её душа отделялась от бренного земного тела. Она потеряла контроль над собой. Внезапно она обнаружила, что поднимается на ноги, даже не осознавая этого. Она видела словно со стороны, как идёт прямо к лежащему мужчине, оцепенело, непослушными ногами, словно машинально.

- Нет, подожди... нет, нет, стой, стой, подожди, - быстро и невнятно говорила она, приближаясь к умирающему гиганту. Её колени стукнулись о землю. Слёзы текли по её лицу; она наклонилась и, будто убаюкивая, стала качать его огромную голову, лепеча: - Кто-нибудь... приведите врача... нет... кто-нибудь... вызовите... СУКА, ПОЗОВИТЕ ВРАЧА, КТО-НИБУДЬ!!

По рукавам Лилли стекала кровь; лицо Джоша покоилось в её руках и по нему пробегали судороги предсмертной агонии, отчего оно казалось перекошенным и постоянно меняло выражения. Его глаза закатились; он моргнул в последний раз, каким-то образом рассмотрев лицо Лилли и сфокусировавшись на нем усилием последней искры жизни.

- Алисия... закрой окно.

Связь между нейронами обрывалась, воспоминание о старшей сестре постепенно улетучивалось из его поврежденного мозга, подобно тому, как истлевает уголек.

- Алисия, закрой...

Его лицо стало неподвижным, глаза начали тускнеть и застывать в глазных впадинах, как мрамор.

- Джош, Джош... - Лилли трясла его, как будто пыталась отчаянно завести заглохший мотор. Его больше нет. Она не могла видеть из-за слез, всё вокруг расплывалось. Она ощущала на своих запястьях влагу, выступившую из его проломленного черепа, и внезапно почувствовала, как что-то сзади сжимает её шею.

- Оставь его, - скомандовал позади неё голос, полный ярости.

До Лилли дошло, что кто-то отталкивает её прочь от тела, большая мужская рука тащит её назад, вцепившись пальцами в воротник. Что-то в глубине её души сломалось.

* * *

Кажется, что течение времени замедляется и искажается, как во сне, когда Мясник оттаскивает девушку от тела. Он тащит её по мостовой на спине и она падает рядом с ограждением, ударяясь затылком. Она неподвижно лежит, уставившись на долговязого человека в переднике. Мясник стоит над ней, тяжело дыша и дрожа от нахлынувшего адреналина. Позади него, напротив витрины, стоят старички, теребя свою мешковатую, рваную одежду и широко раскрыв слезящиеся глаза. На другом конце квартала, остальные всматриваются в сумерки и оглядывают закоулки.

- Посмотри, что вы, двое, наделали! - обвиняет Мясник Лилли, тыча пистолетом ей в лицо. - Я старался быть справедливым!

- Давай, покончи со всем этим. - Она закрывает глаза. - Вперёд. Покончи со мной.

- Тупая сучка, я не собираюсь убивать тебя! - Он бьёт её свободной рукой. - Слышишь меня?

Издалека слышится звук шагов, кто-то идёт по этой дороге - чьих шагов ранее не было слышно. Лилли открывает глаза:

- Ты - убийца! - произносит она окровавленным ртом. Кровь течёт из её носа. - Ты хуже, чем грёбаный ходячий.

- Это ты так считаешь. - Он снова бьет её. - Сейчас я хочу, чтобы ты выслушала меня.

Боль жалит Лилли. И призывает к действию.

- Чего ты хочешь?

Раздаются голоса, шаги приближаются, но Мясник не слышит никого, только собственный голос.

- Собираюсь забрать оставшуюся часть долга Зелёной мили, сестрёнка.

- Да пошёл ты.

Мясник наклоняется и хватает её за воротник пиджака.

- Ты будешь работать, тощая задница, пока не...

Колено Лилли достаточно жёстко достигает яичек мужчины, загоняя их в его тазовую кость. Мясник теряет устойчивость и испускает выдох со звуком, похожим на выпуск пара из сломанного вентиля. Лилли вскакивает на ноги и ногтями вцепляется в лицо Мясника. Её ногти обдирают его кожу до мяса, не нанося большого вреда, но заставляя мужчину отступить. Он бьет её. Она уклоняется от удара в плечо и снова бьёт его по яйцам. Мясник вздрагивает и дотягивается до пистолета.

* * *

В этот момент, находящийся на расстоянии половины квартала Мартинес, подбегает к разыгравшейся сцене, в сопровождении двух охранников.

- КАКОГО ЧЁРТА? - кричит он.

Мясник вытаскивает Глок из-за пояса и оборачивается к приближающимся мужчинам. Большой и грузный Мартинес тут же атакует его, ударив прикладом М1 по правому запястью Мясника, и сквозь шум ветра слышится треск ломающихся костей. Глок вылетает из руки Мясника, и он издает вопль. Один из охранников, темнокожий подросток в толстовке не по размеру, успевает схватить Лилли и оттащить её. Она вертится и извивается в руках молодого человека, который удерживает её.

- Расступитесь, ублюдки! - рычит Мартинес, направляя винтовку на покачивающегося Мясника, но он моментально, прежде чем Мартинес успевает среагировать, хватает ствол оружия. Двое мужчин хватаются за винтовки, и сила инерции отбрасывает их назад к горящей бочке. Из бочки выливается её содержимое, в воздух взлетает водоворот искр, и оба мужчин падают на витрину. Мясник швыряет Мартинеса на стеклянную дверь, и стекло тут же покрывается микротрещинами. Мартинес бьёт Мясника ружьём по лицу. От боли Мясник пятится назад, вырывая у Мартинеса М1. Автомат отлетает на противоположную сторону тротуара. Старики в ужасе разбегаются, со всех сторон приближаются другие горожане, и некоторые из них яростно кричат. Второй охранник, старик в поношенном пуховике и лётных очках, сдерживает толпу. Мартинес наносит удар правой рукой по челюсти Мясника с такой силой, что тот отлетает, с шумом разбивая стекло на двери. Мясник растягивается на кафельном полу в передней магазина, усыпанной стеклянными осколками. Мартинес медленно подходит к нему. Сила ударов Мартинеса пригвождает Мясника к полу, изо рта и носа которого розовыми нитями струится кровь. Отчаянно закрывая лицо и бессильно изворачиваясь, Мясник пытается сопротивляться, но не может справиться с Мартинесом. Последний удар в челюсть вырубает мужчину.

Пока Мартинес пытается отдышаться, нависает неловкое молчание. Он стоит, возвышаясь над мужчиной, потирает костяшки пальцев, стараясь стоять ровно. Снаружи торгового центра постепенно усиливается шум толпы, по большей части поддерживающей Мартинеса, как на сборище болельщиков спортивной команды. Мартинес не может сообразить, что же здесь произошло. Сэм Мясник никогда не интересовал его, и всё же он никак не мог вообразить, что заставило того напасть на Гамильтона.

- Какого чёрта на тебя нашло? - спрашивает Мартинес у человека на полу, интересуясь больше риторически, чем действительно ожидая ответа.

- Чувак, вероятно, захотел стать звездой.

Голос раздаётся со стороны разбитого входа позади Мартинеса. Мартинес поворачивается и видит Губернатора, стоящего в дверном проходе. Его жилистые руки скрещены на груди, длинный подол плаща-пыльника развивается на ветру. На лице мужчины играет загадочное выражение, смесь потрясения, презрения и мрачного любопытства. Позади него как мрачные истуканы стоят Гейб и Брюс. Мартинес пребывает в недоумении.

- Хотел стать кем?

Выражение лица Губернатора изменяется - тёмные глаза начинают с воодушевлением блестеть, подкрученные вверх усы неодобрительно подёргиваются.

- Во-первых, - спрашивает Губернатор ровным, невозмутимым тоном, - расскажи мне в точности, что здесь произошло.

* * *

- Он не страдал, Лилли... помни об этом… боли не было... он просто ушел к свету.

Боб присаживается на тротуар, рядом с Лилли, которая ссутулилась с опущенной головой, и её слёзы капают ей на колени. Боб открывает аптечку первой помощи и обрабатывает йодом порез на её лице. - Это большее, на что мы можем рассчитывать в этом грёбаном мире.

- Я должна была остановить это, - произносит Лилли безжизненно, слабый голос звучит как из куклы, с севшей батарейкой. Она вытирает слёзы. - Я могла, Боб, могла остановить это.

Нависает молчание. Ветер грохочет кровлей и проводами. Практически всё население Вудбери собралось на Мейн Стрит, поглазеть на произошедшее. Рядом с Лилли, накрытый простынёй, лежит на спине Джош. Минутой ранее, кто-то накрыл его тело самодельным саваном, которое уже пропиталось кровью из простреленной головы Джоша. Лилли нежно поглаживает его ногу, нервно сжимая и массируя, словно пытаясь разбудить. Выбившиеся из хвостика завитки волос, падают на удручённое израненное лицо.

- Успокойся, милая, - произносит Боб, убирая бутылочку с бетадином обратно в аптечку. - Ты не могла ничего сделать, ничего. - Боб бросает взволнованный взгляд на разбитую дверь торгового центра. В вестибюле он видит, как Губернатор и его сопровождающий разговаривают с Мартинесом. Тело мясника лежит в тени. Губернатор, экспансивно жестикулируя, показывает на тело и что-то объясняет Мартинесу. - Проклятый позор, вот что это такое, - говорит Боб, глядя в сторону. - Вопиющая несправедливость.

- В нём не было ни капли жестокости, - мягко говорит Лилли, глядя на пятна крови на простыне. - Я бы не выжила без него... он спас мою жизнь, Боб, всё, чего он хотел, это...

- Мисс..?

Лилли поднимает взгляд на звук незнакомого голоса и видит мужчину средних лет в очках и белом халате, стоящего позади Боба. Рядом с мужчиной стоит светловолосая девушка лет двадцати. Она тоже одета в изношенный больничный халат, на её шее виднеется стетоскоп и пневматическая манжета для измерения давления.

- Лилли, это доктор Стивенс, - говорит Боб, указывая на мужчину. - А это - Элис, его медсестра.

Девушка вежливо кивает Лилли, разворачивая манжету.

- Лилли, не возражаете, если я быстро осмотрю ушибы на лице? - спрашивает доктор, опускаясь рядом с нею на колени, и вкладывая в уши наушники стетоскопа. Лилли не отвечает, а лишь опускает взгляд на землю. Доктор мягко прикладывает стетоскоп к её шее, груди и измеряет пульс. Он осматривает раны, мягко касается рёбер. - Сожалею о вашей утрате, Лилли, - бормочет он.

Лилли ничего не отвечает.

- Некоторые из этих ран - старые, - комментирует Боб, поднимается на ноги и отходит.

- Похоже на микротрещины на восьмом и девятом рёбрах, а также ключице, - говорит доктор, мягко проводя пальцами по её флисовому жакету. - Все раны почти зажили. Лёгкие - чисты. - Он вынимает из ушей стетоскоп и вешает его на шею. - Лилли, если вам что-нибудь понадобится, сообщите нам об этом.

Она сдержанно кивает. Доктор подбирает слова.

- Лилли, я только хочу, чтобы вы знали…

Он замолкает на мгновение, подбирая слова.

- Не все в этом городе… такие. Я знаю, что сейчас это звучит неутешительно, - он смотрит на Боба, затем переводит взгляд на разгромленный торговый центр, позади Лилли. - Всё, что я хочу сказать, если вы захотите поговорить об этом, или если кто-то станет докучать вам, или вы будете нуждаться в чём-либо... не стесняйтесь обратиться в клинику.

В ожидании реакции Лилли, доктор вздыхает и встаёт на ноги. Он обменивается нервным взглядом с Бобом и Элис. Боб подходит к Лилли, приседает и мягко произносит.

- Лилли, милая, мы должны унести тело.

Она слышит его, но до неё не доходит смысл его слов. Она продолжает смотреть на тротуар, поглаживает ногу мертвеца и чувствует пустоту. На уроке антропологии в институте она изучала индейцев алгонкин и их веру, согласно которой дух мёртвого должен быть успокоен. После охоты, они в буквальном смысле вдыхали последнее дыхание умирающего медведя, чтобы принять его дух в собственные тела и воздать медведю должное. Но сидя рядом с холодеющим телом Джоша Ли Гамильтона, Лилли чувствует лишь опустошение и потерю.

- Лилли? - голос Боба словно раздаётся из другой солнечной системы. - Ты не будешь против, если мы унесём тело?

Лилли молчит. Боб кивает Стивенсу. Доктор кивает Элис, Элис поворачивается и даёт сигнал двум мужчинам, стоящим в отдалении с разборными носилками. Мужчины, закадычные дружки Боба по таверне, приближаются. В нескольких дюймах от Лилли, они разворачивают носилки и опускаются на колени рядом с телом. Один из мужчин начинает перекладывать огромное тело на носилки, когда Лилли поднимает на них глаза и смахивает слезу.

- Оставьте его, - невнятно произносит она, едва слышным шепотом.

Боб кладёт руку ей на плечо.

- Лилли, милая...

- Я ВЕЛЕЛА ВСЕМ ОСТАВИТЬ ЕГО! НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ К НЕМУ! УБИРАЙТЕСЬ ОТ НЕГО К ЧЕРТУ!

Её отчаянный крик раздаётся в тишине улицы, привлекая всеобщее внимание. Зрители в радиусе половины квартала замолкают и изучающе смотрят. Люди в дверных проёмах выглядывают из углов, чтобы посмотреть на происходящее. Боб отсылает приятелей, а Стивенс и Элис отступают в неловкой тишине. Возникшее волнение привлекло людей в торговом центре. Они стоят в разбитом дверном проёме, оглядывая положение вещей. Боб смотрит на них и видит стоящего посреди осколков со скрещенными на груди руками Губернатора, который хитрыми тёмными глазами оценивает ситуацию. Боб с боязнью подходит ко входу.

- С ней всё будет в порядке, - доверительно сообщает Боб Губернатору. - Просто сейчас она очень расстроена.

- Разве можно её в этом винить? - задумчиво произносит Губернатор. - Попробуйте потерять такого кормильца. - Мгновение он жуёт свою щёку, размышляя. - Оставьте её в покое. Разгребём этот бардак позже. - Он ещё немного размышляет, не отводя взгляда от трупа на тротуаре. Наконец он окликает через плечо:

- Гейб, сюда!

Подходит коротко стриженый коренастый человек в водолазке.

Губернатор тихо произносит:

- Я хочу, чтобы ты привёл в чувство тот кусок дерьма, отведи его в камеру и помести под охрану.

Гейб кивает и исчезает внутри торгового центра.

- Брюс! - окликает Губернатор второго из команды. Подходит чернокожий бритый наголо мужчина в бронежилете из кевлара, с АК-47 на бедре.

- Да, босс.

- Созови всех на площадь.

Чернокожий недоверчиво вскидывает голову.

- Всех?

- Ты слышал - всех.

Губернатор подмигивает ему.

- Собираюсь провести небольшое городское собрание.

* * *

- Мы живём в жёсткое время. Мы все находимся под огромным давлением. Каждый день нашей жизни.

Губернатор громко произносит в громкоговоритель, который Мартинес нашёл в заброшенной пожарной части, сиплый выразительный голос разносится над голыми деревьями и факелами. Солнце село за горизонт и теперь всё население скучковалось в темноте рядом с вышкой в центре площади. Губернатор стоит на каменных ступенях, выступая перед горожанами с авторитетом политика и мотивацией безумного оратора.

- Я понимаю давление, - продолжает он, пытаясь завоевать внимание аудитории. Его голос эхом разносится по площади, отражаясь от заколоченных витрин в конце улицы. - За последние несколько месяцев, мы все столкнулись с горем... потеряли своих близких.

Он делает эффектную паузу и видит множество опущенных лиц, с мерцающими в свете факелов глазами. Он чувствует всю тяжесть боли. Он улыбается внутри, терпеливо выжидая момент, чтобы продолжить.

- То, что сегодня произошло в торговом центре, не должно было произойти. Вы все напуганы... Я понимаю это. Но это всё равно не должно было произойти. Это симптом ещё большей болезни. И мы должны излечить её.

На мгновение он оглядывается на восток и видит склонённые фигуры, собравшиеся у накрытого тела темнокожего мужчины. Боб стоит на коленях позади девушки по имени Лилли, поглаживая её спину, в то время как она, словно в трансе, смотрит на лежащего гиганта под окровавленной простынёй. Губернатор поворачивается к своей аудитории.

- Начиная с сегодняшнего вечера, мы будем бороться с этой болезнью. С этого момента всё будет по-другому. Обещаю вам... всё изменится. Мы создадим новые правила.

Под пристальным взглядом зрителей, он делает несколько шагов.

- То, что отделяет нас от монстров за стеной, это - цивилизация! –

Он так сильно выделяет слово "цивилизация", что оно эхом раздаётся над крышами домов. - Порядок! Закон! Как это было у древних греков. Они знали о трудностях любви. Они называли это "катарсис".

Лица смотрят на него с нервным выжидающим выражением.

- Видите гоночный трек вон там? - спрашивает он в громкоговоритель. - Хорошенько взгляните туда!

Он поворачивается и даёт сигнал Мартинесу, стоящему в тени вышки. Мартинес жмёт кнопку на рации и что-то шепчет человеку, на другом конце. Эта часть должна была быть тщательно подготовлена.

- С сегодняшнего дня, - продолжает Губернатор, глядя как множество голов поворачиваются к большой, тёмной "летающей тарелке", расположенной в восточной части города, огромная круглая оправа которой, поднимается навстречу звёздам. – С этого момента! Это будет новый греческий театр!

С пышностью и великолепием праздничного фейерверка и с громким щелчком вспыхивают большие ксеноновые лампы над треком, издавая металлический гул, направляя гигантские лучи серебряного света на арену. Раздаётся коллективный вздох собравшихся на площади горожан и стихийные аплодисменты.

- Вход бесплатный! - Губернатор чувствует, как нарастает энергия, потрескивая как статическое электричество, и он продолжает. - Отбор не закончен, друзья. Хотите драться в кольце? Всё, что для этого нужно сделать - это нарушить правила. Только одно. Преступите закон.

Он смотрит на них с возвышения, ожидая ответа. Некоторые из людей смотрят друг на друга, некоторые кивают, в остальные выглядят так, словно хотят выкрикнуть "Аллилуйя".

- Любой, нарушивший закон, отправится на ринг! Всё просто. Если не знаете законов, всё, что вы должны сделать, это спросить. Прочитайте грёбаную Конституцию. Пролистайте Библию. Поступай с другими так, как ты желал бы, чтобы другие поступали с тобой. Золотое правило. Это всё. Но услышьте мои слова. Тот, кто поступает с другими немного иначе... будет драться!

Раздаются одобрительные возгласы и Губернатор продолжает подпитывать энергией толпу.

- С этого дня, вмешательство в дела других - это нарушение закона, и за это вы будете драться!

К шуму добавляются другие голоса и голоса возносятся к небу.

- Украдёте и будете драться!

Толпа одобрительно кричит, объединяясь в праведный хор.

- Ударите пожилую леди и будете драться!

Присоединяются ещё голоса, освобождая страх и отчаяние.

- Убьёте и будете драться!

Приветствие нарушает какофония сердитых возгласов.

- Навредите кому-либо неважно как, особенно если убьёте, будете драться. На арене. Перед Богом. До смерти.

Шум перерастает в путаницу аплодисментов, улюлюканья и криков. Губернатор выжидает, когда спадёт волна.

- Начнём сегодня вечером, - произносит он шепотом, сквозь треск громкоговорителя. - Начнём с этого психа, парня, управляющего складом - Сэма мясника. Он решил, что он судья, присяжный и палач.

Затем Губернатор указывает на арену и внезапно взывает голосом, более уместным на службе в церкви.

- Кто готов к расплате? КТО ГОТОВ К ЗАКОНУ И ПОРЯДКУ?

Толпа шумно взрывается.

* * *

Подняв взгляд, Лилли видит, как на расстоянии половины квартала движется толпа численностью около сорока человек. Толпа распространяется шумной волной, двигаясь по улице как одна гигантская человеческая амёба, возбуждённо раскачивающаяся с бурными одобрительными возгласами, в направлении арены гоночного трека, которая находится в двухстах ярдах к западу, освещённая серебряным светом. При виде происходящего в животе Лилли всё переворачивается.

Она отводит взгляд и бормочет:

- Ты можешь унести тело, Боб.

Стоя рядом с ней, Боб наклоняется и нежно обнимает её за плечи.

- Мы хорошо позаботимся о нём, милая.

Она смотрит вдаль.

- Скажи Стивенсу, что у меня есть условие.

- Хорошо.

- Мы похороним его завтра.

- Звучит хорошо, милая.

Лилли наблюдает за толпой горожан, направляющихся к арене. На какое-то ужасное мгновение, это зрелище напоминает ей сцену старого фильма ужасов, в которой разгневанная толпа с факелами и примитивным оружием движется к замку Франкенштейна, требуя крови монстра. Она дрожит. Она понимает, что все стали монстрами, все они, включая Лилли и Боба. Вудбери стал монстром.

Глава 13

Любопытство берёт верх над Бобом Стуки. Проводив Лилли в её квартиру над химчисткой, и дав ей десять миллиграммов алпразолама для сна, он встречается со Стивенсом. Они принимают решение отнести тело Джоша к месту его временного упокоения в импровизированном морге под гоночным треком. Затем Боб возвращается к фургону и хватает новую бутылку виски. Тогда он возвращается на арену.

К тому времени, как он подходит к южному входу, шум толпы, усиленный металлическими перегородками арены, нарастает и множится внутри структуры, как волна, разбивающаяся о берег. Боб пробирается по тёмному, зловонному туннелю на свет. Он останавливается у южных ворот и делает приличный глоток самогона, собираясь с духом, успокаивая нервы. Виски обжигает его глотку, на глазах от разливающегося тепла выступают слёзы. Он выходит на свет.

Сначала всё, что он видит, предстаёт перед ним размытым пятном. Нечёткие фигуры появляются перед зрителями на арене, скрытые за массивной металлической решеткой. Трибуны по обе стороны от него в основном пустуют. Граждане сидят прямо над ним, разбросанные по всей верхней трибуне, они кричат и ликуют, вытянув шеи, чтобы лучше видеть действо. Ослепительный свет над сводом арены заставляет Джоша проморгаться. В воздухе пахнет старой погорелой резиной и бензином, и Бобу приходится щуриться, чтобы разглядеть, что происходит на арене. Он делает шаг ближе, наклоняется к забору, и смотрит сквозь сетку.

Двое крупных мужчин борются друг с другом в центре пыльной арены. Сэм Мясник, полуобнажённый, в забрызганных кровью спортивных штанах, с голой обвисшей грудью и, свисающим над поясом животом, замахивается деревянной битой на Стинсона, здорового, мешковатого гвардейца среднего возраста. Стинсон, в камуфляжных брюках, тёмных от пятен мочи, отшатывается назад, пытаясь увернуться от удара, и зажимает в жирной руке полуметровый мачете. Наконечник биты с торчащими из него ржавыми гвоздями впечатывается в рыхлое лицо Стинсона, разрывая плоть. Стинсон отскакивает назад, сплёвывая густую кровь. Толпа выдаёт залп взвизгов и сердитых возгласов, когда Стинсон спотыкается о собственные ноги. Пыль поднимается в тусклом свете, когда дородный гвардеец падает на землю, мачете вылетает из его запястья и падает в грязь. Мясник набрасывается на него с битой. Гвозди раздрабливают ярёмную выемку грудной клетки Стинсона прежде, чем он успевает увернуться от удара. Публика приходит в восторг.

Боб на мгновение отворачивается, чувствуя тошноту и головокружение. Он делает приличный глоток виски и позволяет обжигающей жидкости успокоить его ужас. Он пьёт ещё и ещё, и, наконец, ему хватает смелости снова обратить взгляд на происходящее. Мясник избивает Стинсона, посылая брызги крови, чёрной, как дёготь, на тёмную торфяную поверхность арены. У ворот с каждой стороны грязной арены стоят вооруженные охранники, они держат штурмовые винтовки наготове, пристально наблюдая за потасовкой. Боб делает очередной глоток виски и отводит взгляд от ужасной резни, всматриваясь в верхнюю часть гоночного трека. Ромбовидный чёрный экран отключен или, вероятно, выведен из строя. VIP ложи, отделённые стеклянными ограждениями от остальной части арены, в основном пустынны и темны ... все, кроме одной.

Губернатор и Мартинес стоят за окном центральной ложи, глядя на зрелище с нечитаемыми выражениями на лицах. Боб делает ещё несколько глотков виски. Он уже осушил полбутылки и стал замечать, что избегает встретиться взглядом с толпой. Боковым зрением он может разглядеть лица молодых и стариков, мужчин и женщин, их взгляды прикованы к кровавой бойне. Многие лица искажены в каком-то маниакальном восторге. Некоторые зрители падают на колени, размахивая руками, будто увидели Иисуса.

Тем временем на арене мясник наносит последний дикий удар по почке Стинсона, гвозди погружаются в мягкую плоть в нижней части спины гвардейца. Кровь пузырится и хлещет из раны, и Стинсон падает в грязь, подёргиваясь в предсмертных судорогах. Тяжело дыша, пуская слюни с психотическим ликованием, мясник поднимает биту и поворачивается к толпе. Зрители отвечают ещё более громкими воплями. Испытывающий тошноту, пьяный, онемевший от ужаса, Боб Стуки снова прикладывается к бутылке и смотрит вниз.

- Я ДУМАЮ, У НАС ЕСТЬ ПОБЕДИТЕЛЬ!

Усиленный аппаратурой голос, эхом проникающий через системы оповещения, заглушается резким, электронным скрежетом. Боб смотрит вверх и видит Губернатора, говорящего в микрофон за окном центральной ложи. Даже с такого большого расстояния, Боб может видеть странное удовольствие, мерцающее в глазах Губернатора, как далёкий звёздный свет. Боб отворачивается.

- ПОСТОЙТЕ! ПОСТОЙТЕ! ДАМЫ И ГОСПОДА, ПОХОЖЕ, БОЙ ЕЩЁ НЕ ОКОНЧЕН!

Боб поднимает взгляд. Изувеченный комок на сырой земле арены вернулся к жизни. Пошатываясь, Стинсон движется к мачете, хватается за рукоять окровавленной рукой и поворачивается к Мяснику, стоящему к нему спиной. Стинсон набрасывается из последних сил. Мясник поворачивается и пытается прикрыть лицо, когда мачете рассекает воздух. Лезвие погружается в шею мясника достаточно глубоко, чтобы застрять в его плоти. Мясник отшатывается и падает назад с всё ещё торчащим из ярёмной выемки мачете. Стинсон бросается к нему в пьяном гневе, потеря крови заставляет его двигаться тяжело и неуклюже, придавая ему жуткое сходство с зомби. Толпа насмехается и ревёт. Стинсон вынимает застрявший в шее мясника мачете и наносит очередной сокрушительный удар, отрубая голову худощавого человека между пятым и шестым шейными позвонками.

Зрители воодушевлённо кричат, когда шея Мясника заливает землю фонтанами крови. Боб отворачивается. Он падает на колени, одной рукой всё ещё цепляясь за сетку забора. Его желудок сжимается и его рвёт на цементный пол. Бутылка падает, но не разбивается. Задыхаясь, Боб избавляется от содержимого своего желудка. Шум толпы становится приглушённым, глаза Боба слезятся, всё делается размытым и нечётким. Его рвёт до тех пор, пока не остается ничего, кроме тонких нитей желчи, свисающих с губ. Боб падает на спину у первых рядов пустой трибуны. Он дотягивается до бутылки и осушает оставшееся содержимое. Усиленный колонками голос вторит.

- И ЭТО, ЛЮДИ, МЫ НАЗЫВАЕМ СПРАВЕДЛИВОСТЬЮ!

* * *

Тем временем, за пределами арены, улицы Вудбери можно спутать с любым другим пустынным городком в штате Джорджия, заброшенным и опустошённым чумой. На первый взгляд, может показаться, что всё население Вудбери, до последнего жителя, пропало без вести - их внимание всё ещё приковано к последним минутам Королевской битвы на стадионе. Даже тротуар перед торговым центром вымыли, а любое свидетельство произошедшего здесь убийства уничтожено Стивенсоном и его людьми. Тело Джоша увезли в морг.

В темноте, по мере того, как приглушённые отзвуки толпы кружатся на ветру, Лилли Коул, в шерстяных, рваных штанах и потрёпанных кедах, бродит по тротуару. Она не может спать, не может думать, не может перестать плакать. Шум, доносящийся с арены, напоминает ей насекомых, ползающих по телу. Препарат «Ксанакс», что дал ей Боб, не подействовал, разве что немного притупил боль, словно слой марли поверх проносящихся в её голове мыслей. Она дрожит от холода и останавливается в тёмном коридоре перед дощатой аптекой.

- Это не моё дело, - доносится голос из тени. - Но барышня вроде тебя не должна бродить в одиночестве по этим улицам.

Лилли поворачивается и замечает блеск металлической оправы на тёмном лице. Она вздыхает, вытирает глаза и смотрит вниз.

- Разве это имеет значение?

Доктор Стивенс выходит на свет мерцающих фонарей. Он стоит, засунув руки в карманы. На нём лабораторный халат с воротником на пуговицах, на шее шарф.

- Как ты держишься, Лилли?

Она смотрит на него сквозь слёзы.

- Держусь? У меня всё просто прекрасно, - она пытается дышать, но лёгкие будто полны песка. - Следующий глупый вопрос.

- Тебе стоит подумать об отдыхе, - он подходит к ней и осматривает синяки. - Ты всё ещё в шоке, Лилли. Тебе нужно поспать.

Лилли заставляет себя слабо улыбнуться.

- Отосплюсь на том свете, - она съёживается и смотрит вниз, слёзы обжигают глаза. - Забавно, я его почти не знала.

- Он казался хорошим человеком.

Она поднимает взгляд на врача.

- Разве это ещё возможно?

- Что возможно?

- Быть хорошим человеком.

Врач вздыхает.

- Скорее всего, нет.

Лилли проглатывает комок в горле и смотрит вниз.

- Я должна сбежать из этого места, - она вздрагивает в очередном порыве рыданий, нарастающем в ней. - Я не могу так больше.

Стивенс смотрит на неё.

- Добро пожаловать в клуб.

Наступает неловкое молчание. Лилли потирает глаза.

- Как ты это делаешь?

- Что?

- Живёшь здесь... миришься со всем этим дерьмом. Ты кажешься мне вполне нормальным.

Врач пожимает плечами.

- Внешность обманчива. Так или иначе... Я остался здесь по той же причине, по которой все они остаются.

- И это...?

- Страх.

Лилли смотрит на брусчатку. Она ничего не говорит. Что тут сказать? Свет керосиновых ламп на улице истощается, фитили догорают, тени сгущаются в укромных уголках и трещинах между зданиями. Лилли борется с головокружением. Она больше не хочет спать. Никогда.

- Они скоро вернутся, - говорит доктор, кивая в сторону гоночного трека. - Как только насытятся шоу маленьких ужасов Блейка, придуманным специально для них.

Лилли качает головой.

- Это место - грёбаный сумасшедший дом, и этот придурок - самый сумасшедший из всех.

- Вот что, - доктор жестом указывает в сторону противоположного конца города. - Почему бы нам не прогуляться немного, Лилли... избежать толпы.

Она выдыхает, и вздох отдаёт болью в груди, затем пожимает плечами и бормочет.

- Как хочешь...

* * *

Той ночью, доктор Стивенс и Лилли больше часа бродят туда-сюда вдоль стены в восточной части города на холодном, бодрящем воздухе, а затем вниз, вдоль заброшенных железнодорожных путей в пределах безопасной зоны. Пока они гуляют и разговаривают, толпа медленно покидает арену, блуждая по пути к своим жилищам, утолив жажду крови. В ту ночь по большей части разговаривает доктор, он говорит тихо, не забывая об охранниках вдоль баррикады, держащих ухо востро, вооружённых оружием, биноклями и рациями. Охранники находятся в постоянном контакте с Мартинесом, который предупредил своих людей, чтобы те пристально следили за плохо укреплёнными баррикадами, и, особенно, за лесистыми холмами на юге и западе города. Мартинес обеспокоен, что шум гладиаторских боёв, весьма вероятно, привлечёт ходячих.

Прогуливаясь по окраине города, Стивенс читает Лилли лекцию об опасностях, подстерегающих заговорщиков против Губернатора. Стивенс предупреждает её, чтобы она следила за языком, и приводит аналогии, от которых у Лилли начинает кружиться голова. Он рассказывает о Цезаре Августе и о бедуинских диктаторах и о том, как тяготы пустынных сообществ стимулировали жестокие режимы, перевороты и насильственные восстания. В конце концов Стивенс подводит разговор к рассуждениям о прискорбных реалиях поглотившей мир чумы, и предполагает, что кровожадные лидеры, очень вероятно, являются сейчас необходимым злом, побочным эффектом выживания людей.

- Я не хочу так жить, - говорит, наконец, Лилли, медленно шагая рядом с врачом вдоль частокола голых деревьев. Лёгкий мокрый снег, подгоняемый ветром, обжигает их лица, покрывая всё вокруг тонким слоем инея. Рождественские каникулы продлятся всего двенадцать дней, вряд ли, кто-нибудь заметит.

- Ничего не поделаешь, Лилли, у нас нет выбора, - бормочет доктор, опустив голову, и зарываясь подбородком в шарф. Он смотрит под ноги пока идёт.

- Выбор всегда есть.

- Думаешь? Я не знаю, Лилли, - какое-то время они идут в тишине. Доктор медленно качает головой. - Я не знаю.

Она смотрит на него.

- Джош Гамильтон никогда не был плохим. Он пожертвовал своей жизнью ради меня, - Лилли вздыхает и борется с наступающими слёзами. - Это всего лишь предлог, что человек рождается плохим. Дерьмо, с которым мы теперь имеем дело... словно чума. Косит реальных людей.

- В таком случае, да поможет нам Господь, - шепчет доктор, скорее себе, чем Лилли.

* * *

На следующий день, под низким, серо-голубым небом, небольшая группа людей хоронит Джоша Ли Гамильтона в импровизированном гробу. Лилли, Боб Стивенс, Элис, Меган и собравший всех вместе Келвин Дитс, рабочий, ставший Джошу хорошим другом за последние пару недель. Дитс - пожилой человек, истощённый заядлый курильщик, страдающий, вероятно, поздней стадией эмфиземы, его лицо похоже на седельный вьюк оставленный на солнце. Он почтительно стоит позади близких друзей покойного, сжимая в узловатых руках кепку фирмы Катерпилар, пока Лилли говорит несколько слов.

- Джош вырос в религиозной семье, - говорит Лилли сдавленным голосом, её лицо обращено к мёрзлой земле на краю спортивной площадки. - Он считал, все мы окажемся в лучшем месте.

На всей территории небольшого парка виднеются другие свежие могилы, некоторые с самодельными крестами или тщательно уложенными пирамидками гладких камней. Насыпь сырой земли над могилой Джоша возвышается, по крайней мере, на метр. Им пришлось положить останки Джоша в каркас фортепиано, найденного Дитсом на складе, достаточно большого, чтобы вместить павшего гиганта, и потребовалось несколько часов, чтобы Боб и Дитс смогли вырыть подходящую яму в скованной льдом земле.

- Будем надеяться, Джош прав, потому что мы все... - голос Лилли дрожит и срывается. Она закрывает глаза, и слёзы просачиваются сквозь веки. Боб делает шаг ближе, обнимает её. Лилли разражается рыданиями. Она не может продолжать. Боб тихо произносит:

- Во имя Отца... Сына и... Святого Духа. Аминь, - остальные шёпотом повторяют. Никто не двигается. Ветер поднимает и кружит мучнистый сухой снег по спортивной площадке, бросая колючие снежинки в их лица. Боб осторожно притягивает Лилли.

- Ну же, дорогая ... давай отведём тебя домой.

Лилли почти не сопротивляется, волоча ноги рядом с Бобом, в то время как остальные, с удрученными лицами и опустив головы, молча отворачиваются от могилы. На мгновение кажется, будто Меган, в своей потёртой кожаной куртке, которую какой-нибудь анонимный спонсор дал ей после секса подшофе, собирается поспешить за Лилли, может быть, что-то сказать ей. Но женщина с кудрявыми волосами и болотно-зелеными глазами просто испускает мучительный вздох и держит дистанцию.

Стивенс кивает Элис, они разворачиваются и спешат вниз по просёлочной дороге в сторону гоночного трека, поднимая воротники своих халатов, чтобы укрыться от ветра. Они преодолевают половину пути к главной улице, находящейся вне пределов слышимости, когда Элис произносит:

- Ты почувствовал?

Он кивает.

- Да... ветер доносит запах... с севера.

Элис вздыхает, качая головой.

- Я знала, что эти идиоты привлекут стадо всем этим шумом. Должны ли мы рассказать кому-то?

- Мартинес уже знает, - Доктор указывает на сторожевую башню позади них. - Уже идут приготовления. Да поможет нам Бог.

Элис испускает ещё один вздох.

- У нас будет много работы в ближайшие несколько дней, не так ли?

- На этого солдата из Национальной Гвардии ушла половина всего нашего запаса крови. Нам необходимо больше доноров.

- Я сделаю это, - говорит Элис.

- Я ценю это, дорогая, но у нас достаточно второй положительной, чтобы продержаться до Пасхи. Кроме того, если я возьму ещё немного твоей крови, мне придётся положить тебя рядом с тем здоровяком.

- Должны ли мы продолжить искать первую положительную?

Врач пожимает плечами.

- Всё равно, что искать очень тонкую иглу в очень маленьком стоге сена.

- Я ещё не проверяла Лилли и того паренька, как там его?

- Скотт? Обдолбыш?

- Да.

Врач качает головой.

- От него в последнее время ни слуху, ни духу.

- Мало ли что.

Врач продолжает качать головой, его руки глубоко в карманах, он спешит к тени бетонных арок вдалеке.

- Да... мало ли.

* * *

В ту ночь, в выданной им квартире над химчисткой, Лилли чувствует, как немеет её тело. Она благодарна, что Боб решил остаться с ней ненадолго. Он готовит для неё ужин - свою фирменную вяленую говядину с консервированными спагетти и они выпивают достаточно припасённого Бобом виски и снотворного, чтобы унять проносящиеся в голове Лилли мысли.

Звуки за окном второго этажа утихают и отдаляются, хотя они, похоже, заставили Боба поволноваться и скорее отвести Лилли домой. Что-то происходит на улицах. Возможно, случилась беда. Но Лилли не может сосредоточиться на приглушённых взволнованных голосах и отзвуках быстрых шагов. Ей кажется, будто перед глазами всё плывет, и как только её голова касается подушки, Лилли погружается в полузабытье. Голые полы и заклеенные газетами окна квартиры сливаются в белое пятно. Но прежде, чем провалиться в пустоту, она видит обветренное лицо Боба, склонившегося над ней.

- Почему бы нам не уехать, Боб?

На мгновение вопрос повисает в воздухе. Боб пожимает плечами.

- Я пока не думал об этом.

- Здесь для нас ничего не осталось.

Он отворачивается.

- Губернатор говорит, что дела скоро пойдут в гору.

- Что за дела у тебя с ним?

- О чём ты?

- У него есть над тобой власть, Боб.

- Это не так.

- Я просто не понимаю, - Лилли слабеет. Она едва может разглядеть обветренное лицо человека, сидящего по другую сторону её кровати. - От него ждать неприятностей, Боб.

- Он просто пытается...

Лилли едва слышит стук в дверь. Она пытается держать глаза открытыми. Боб идёт к двери, и Лилли пытается держаться как можно дольше, чтобы разглядеть посетителя.

- Боб...? Кто там...?

Шаги. Две фигуры появляются перед её кроватью, словно призраки. Лилли отчаянно пытается разглядеть их сквозь пелену на глазах. Боб становится рядом с тощим, худым, темноглазым человеком с тщательно подстриженными усами в стиле Фу Манчу и угольно-чёрными волосами. Мужчина улыбается, когда Лилли погружается в сон.

- Спи крепко, девочка, - говорит Губернатор. - У тебя был тяжёлый день.

* * *

Поведение ходячих продолжает сбивать с толку и увлекать лучшие умы Вудбери. Некоторые считают, что нежить перемещается как пчелы в улье, движимые чем-то гораздо более сложным, чем просто голод. Некоторые предполагают наличие невидимых феромоноподобных сигналов, проходящих между зомби и порождающих модели поведения, которые зависят от химического состава их добычи. Другие считают, что за их поведением стоят ультразвуковые сигналы, различимые мертвецами при малейшем проявлении звука, запаха или движения. Ни одна гипотеза не подтвердилась, но большинство жителей Вудбери уверены в одном аспекте поведения зомби: появления стада любого размера нужно бояться, опасаться и относиться к этому со всей серьёзностью. Стада, как правило, растут спонтанно и влекут за собой тревожные последствия. Стадо, даже такое маленькое, как группа мертвецов, сформировавшаяся в этот самый момент в северной части города и привлечённая шумом гладиаторских боёв предыдущей ночью, может опрокинуть грузовик, повалить заборную сетку и снести даже самую высокую стену.

Последние двадцать четыре часа Мартинес занимался выстраиванием вооружённых сил для того, чтобы подавить неизбежное нападение. Охранники, размещённые на наблюдательных постах в северо-западной и северо-восточной частях стены, постоянно следили за перемещением стада, которое начало образовываться примерно в полутора километрах от стены. Охранники доложили вышестоящему начальству, что размер стада увеличился с дюжины до пятидесяти, или около того, и что скопление мертвецов беспорядочно движется сквозь лесную чащу вдоль Джоунс Миль Роуд, преодолевая расстояние между густыми лесами и окраиной города со скоростью около двухсот метров в час, постоянно возрастая в числе. В действительности стада движутся ещё медленнее и более слаженно, чем отдельные ходячие. Стаду потребовалось пятнадцать часов, чтобы преодолеть расстояние в четыреста метров. Теперь они понемногу начинают появляться у кромки леса, волоча ноги к широким полям, разделяющим лес и город. Вдалеке, в туманных сумерках, они похожи на сломанные игрушки. Как заводные солдатики, работающие на неисправном механизме, они натыкаются друг на друга, их почерневшие рты открываются, челюсти неустанно щёлкают. Даже на таком расстоянии можно увидеть, как их молочные глаза мерцают бликами света восходящей луны.

По указанию Мартинеса на стене установлены три авиационных пулемёта марки Браунинг .50 калибра, добытые на разграбленном складе Национальной гвардии. Они размещены на ключевых позициях вдоль стены. Один установлен на капоте экскаватора в западном углу стены. Ещё один находится на вершине мостового крана в восточном углу. Третий расположен на крыше полуприцепа на краю строительной площадки. За каждым из трёх пулемётов находится человек, оснащённый гарнитурой. Длинные блестящие патронташи бронебойных снарядов прикреплены к каждому орудию и уложены в стоящие рядом стальные ящики. Остальные охранники занимают позиции вдоль стены на подвесных лестницах и ковшах бульдозеров, вооружившись полуавтоматическими и снайперскими винтовками дальнего радиуса действия, заряженными 7,62-миллиметровыми патронами, которые способны пробить гипсокартон или лист металла. Эти люди не носят гарнитуру, но каждый ожидает жеста от Мартинеса, который расположился на портале подъёмного крана, припаркованного в центре стоянки почтамта. Два огромных прожектора, вынесенных из городского театра, подключены к генератору, бренчащему в тени почтовой погрузочной платформы. Из рации Мартинеса доносится голос.

- Мартинес, ты там?

Мартинес зажимает кнопку передачи-приёма.

- Да, босс, слушаю.

- Мы с Бобом скоро будем на месте, но прежде нужно достать немного свежего мяса.

Мартинес хмурится, на лбу, прикрытом банданой, появляются глубокие борозды.

- Свежего мяса?

Из крошечного динамика слышится искажённый помехами голос.

- Сколько у нас времени, до начала веселья?

Мартинес пристально всматривается в сумеречный горизонт, ближайшие к городу зомби находятся в трёхстах пятидесяти метрах. Он зажимает переключатель.

- Вероятно, они появятся в зоне поражения через час, возможно, немного раньше.

- Хорошо, - говорит голос. - Мы будем там через пять минут.

* * *

Боб следует за Губернатором по главной улице к обозу из полуприцепов грузовых автомобилей, припаркованных в полукруге у строительного магазина «Менардс» и садоводческого центра. Губернатор идёт быстрым шагом, вдыхая зимний вечерний воздух. Звон его каблуков, вышагивающих пружинистой походкой по брусчатке, эхом раздаётся в тишине.

- Такие времена, - на ходу обращается Губернатор к Бобу, - должно быть, напоминают тебе всё то дерьмо, что творилось в Афганистане.

- Да, сэр, вынужден признать, иногда напоминают. Помню, однажды мне велели ехать на передовую, чтобы забрать нескольких морских пехотинцев, заканчивающих свою вахту. Была ночь, холодно, как в заднице у могильщика. Всюду раздавались сирены воздушной тревоги, шла перестрелка. Я вёл бронетранспортёр до той богом забытой траншеи в песке, и что я вижу? Кучу шлюх из местной деревни, удовлетворяющих пехотинцев.

- Брехня.

- Вовсе нет, - Боб в смятении качает головой, шагая рядом с Губернатором. - Прямо под воздушным обстрелом. Я сказал им завязывать и забираться в бронетранспортёр прежде, чем я оставлю их там. Они взяли с собой одну шлюху, и я подумал - «Что за фигня? Да плевать. Лишь бы поскорее убраться от этого гребаного места».

- Тебя можно понять.

- Так я двигаю оттуда всё ещё с неугомонной девицей в задней части БТР. Но вы никогда не догадаетесь, что произошло после.

- Не томи, Боб, - говорит Губернатор с усмешкой.

- Вдруг я слышу треск сзади, и понимаю, что эта сучка из числа повстанцев, и она притащила с собой СВУ, установив его в грузовом отсеке, - Боб снова качает головой. - Противопожарная стена защитила меня от взрыва, но это был кошмар. Одному из парней оторвало ногу.

- Быть этого, чёрт возьми, не может, - удивляется Губернатор, приближаясь к стоящим полукругом фурам. Свет от фонарика освещает стоящий в темноте грузовик Пигли-Уигли, на котором изображена свинья. Ухмыляясь, она смотрит на них сверху вниз в тусклом свете. - Расскажешь мне об этом через секунду, Боб, - Губернатор стучит кулаком по прицепу.

- Трэвис! Ты там? Эй! Есть тут кто?

В облаке сигаретного дыма открывается задняя дверь, скрипя ржавыми петлями. Грузный чернокожий мужчина высовывается из грузового отсека.

- Эй, босс... чем могу быть полезен?

- Отгони один из пустых прицепов вниз к северной стене. Мы встретим тебя там с дальнейшими инструкциями. Понял?

- Да, босс.

Чернокожий мужчина спрыгивает на землю и исчезает за грузовиком. Губернатор делает глубокий вдох и ведёт Боба вдоль грузовиков, а затем на север по просёлочной дороге в сторону баррикады.

- Чертовски удивительно, что человек может сделать за одну ночь со шлюхой, - задумчиво произносит Губернатор, вышагивая по грунтовой дороге.

- Разве?

- Те девочки, что приехали с тобой, Боб, Лилли и... как зовут вторую?

- Меган?

- Точно. Та ещё штучка. Я прав?

Боб вытирает губы.

- Да, она милашка.

- Она чересчур кокетлива... Хотя кто я такой, чтобы судить? – Губернатор изображает очередную похотливую ухмылку. - Мы делаем всё, что в наших силах, чтобы выжить. Я прав, Боб?

- Что правда, то правда, - мгновение Боб идёт молча. - Между нами говоря... она мне нравится.

Губернатор смотрит на старика со странным сочетанием удивления и жалости.

- Эта Меган? Ну что же, Боб. В этом нет ничего постыдного.

Боб смотрит вниз.

- Я бы мечтал провести с ней всего одну ночь, - голос Боба становится мягче. - Только один раз, - он смотрит на Губернатора. - Но, чёрт... Я знаю, что это всего лишь несбыточная мечта.

Филипп наклоняет голову к пожилому человеку.

- Всё может быть, Боб... всё может быть.

Прежде, чем Боб успевает ответить, до них доносится серия взрывов. Ослепительные вспышки вдруг прорезают темноту вдалеке у противоположных стыков стены, серебристые лучи обрушиваются на ближайшие к городу поля и леса, освещая приближающуюся орду ходячих трупов. Губернатор проводит Боба через почтовое отделение к подъёмному крану, на котором Мартинес готовится отдать приказ открыть огонь.

- Не стрелять, Мартинес! - громкий голос Губернатора привлекает всеобщее внимание. Мартинес нервно смотрит вниз на двух мужчин.

- Вы уверены в этом, босс?

Гул приближающегося к ним задним ходом грузовика марки «Кенуорт» поднимается за Губернатором, сопровождаемый автомобильными гудками. Боб смотрит через плечо и видит фуру, сдающую назад к северным воротам. Пары выхлопных газов клубятся в вертикальной выхлопной трубе грузовика, и Трэвис высовывается из бокового окна со стороны водителя, жуя сигару и с силой выкручивая руль.

- Дай-ка мне свою рацию! - Губернатор жестом обращается к Мартинесу, который уже спускается по металлической лестнице, прикреплённой к боковой стороне подъёмного крана. Боб наблюдает за всем этим на почтительном расстоянии позади Губернатора. Что-то во всей этой таинственной ситуации заставляет пожилого человека нервничать. За стеной извивающаяся толпа зомби сокращает расстояние от города до двухсот метров. Мартинес спускается с лестницы и передаёт рацию. Губернатор зажимает переключатель и горланит в микрофон.

- Стивенс! Ты меня слышишь? Ты включил свою рацию?

Сквозь помехи слышится голос врача.

- Да, я слышу вас, и я не считаю...

- Заткнись на секунду. Я хочу, чтобы ты притащил того жирного гвардейца, Стинсона, к северной стене.

Скрежещущий голос отвечает.

- Стинсон ещё не оправился, он потерял много крови в вашей маленькой...

- Не спорь, мать твою, со мной, Стивенс... ПРОСТО СДЕЛАЙ ЭТО СЕЙЧАС ЖЕ!

Губернатор выключает рацию и бросает её обратно Мартинесу.

- Открыть ворота! - кричит Губернатор двум рабочим, которые стоят рядом, вооружившись кирками и тревожными выражениями на лицах, ожидая приказов. Рабочие смотрят друг на друга.

- Вы слышали меня! - ревёт Губернатор. - Откройте проклятые ворота!

Рабочие выполняют приказ, отпирая засов на воротах. Ворота со скрипом открываются, впуская порыв холодного, прогорклого ветра.

- Если хотите знать моё мнение, мы искушаем судьбу, затевая всё это, - бормочет себе под нос Мартинес, с характерным щелчком вставляя магазин с патронами в свою штурмовую винтовку. Губернатор игнорирует этот комментарий и кричит:

- Трэвис! Сдавай назад!

Грузовик приходит в движение, подаёт звуковой сигнал и с дребезжанием останавливается у ворот.

- Теперь опускай рампу!

Боб с досадой наблюдает за тем, как Юджин с ворчанием выпрыгивает из кабины и обходит грузовик. Он распахивает дверь и опускает рампу на тротуар. В свете прожекторов можно различить, что толпа зомби приблизилась к городу на расстояние ста метров. Шаркающие шаги за спиной Боба заставляют его обернуться. Из теней, разбавленных мерцанием горящих мусорных баков, появляется доктор Стивенс, поддерживая под руку раненого гвардейца, который ковыляет рядом вялой походкой жертвы инсульта.

- Смотри внимательно, Боб, - говорит Губернатор, бросая взгляд через плечо на пожилого человека, а затем, подмигнув, добавляет. - Это будет покруче Ближнего Востока.

Глава 14

Крики внутри грузовика, усиленные гофрированной металлической поверхностью пола и стальными стенами, нарастают всё больше, образуя арию агонии, которая заставляет Боба, стоя позади крана, отвернуться от приближающихся к воротам трупов, привлечённых криками и запахом страха. Сейчас Боб нуждается в выпивке больше, чем когда-либо. Ему нужно выпить как можно больше. Он хотел бы пить до тех пор, пока его разум не замутнится.

Большая часть стада - мертвецы всех форм и размеров, находящиеся на разных стадиях разложения, с искаженными от жажды крови лицами - подтягиваются к задней части прицепа. Первый приблизившийся к подножию рампы с мокрым шлепком падает лицом вниз. Другие идут следом, пробивая себе путь вверх по трапу, а Стинсон вопит внутри прицепа, его здравомыслие разрывается в клочья. Дородный гвардеец, примотанный к передней стенке прицепа упаковочной лентой и цепями, мочится в штаны, когда ближайшие ходячие подбираются ближе, чтобы покормиться его плотью. Недалеко от прицепа, Мартинес и его люди следят за зомби-одиночками, бесцельно блуждающими вдоль баррикады в блеске вольфрамовых прожекторов, запрокинув свои серые лица и устремив стеклянные глаза в ночное небо, как будто крики могут доноситься с небес. Только десяток мертвецов упустили возможность покормиться. Мужчины с винтовками 50 калибра держат их на мушке, ожидая приказа перестрелять отставших от стада мертвецов.

Прицеп постепенно наполняется экземплярами, пополняя коллекцию лабораторных крыс Губернатора, и вот уже около трёх десятков ходячих роятся в Стинсоне. Кормёжка порождает обстановку неистового безумия, и крики превращаются в гортанный предсмертный вопль, в то время как последний зомби, пошатываясь, взбирается вверх по пандусу и исчезает внутри передвижной скотобойни. Крики, доносящиеся из задней части прицепа, становятся почти дикими, Стинсон всхлипывает, испуская пронзительные вопли, разрываемый зубами и ногтями мертвецов.

В промозглой темноте Боб чувствует, как его душа сжимается словно цветок ириса. Он нуждается в выпивке так сильно, что его череп пульсирует. Он едва слышит громкий голос Губернатора.

- Ладно, Трэвис! Захлопывай ловушку! Закрывай прямо сейчас!

Водитель грузовика осторожно ползёт к колыхающемуся прицепу смерти и хватается за верёвку, свисающую с кромки двери. Он дёргает её жёстко и быстро, и вертикальная дверь прицепа захлопывается с ржавым скрипом. Трэвис быстро защёлкивает замок и отступает от грузовика, как от бомбы замедленного действия.

- Отгони его обратно на трассу, Трэвис! Встретимся там через минуту!

Губернатор поворачивается и идёт к Мартинесу, который ждёт его у подъёмного крана.

- Отлично, теперь ваша очередь повеселиться, - говорит Губернатор.

Мартинес зажимает кнопку передачи на своей рации.

- Ладно, ребята, позаботьтесь об остальных.

Боб подпрыгивает от внезапного гула тяжёлой артиллерии, грохота и искр пулемётов 50 калибра, озаряющих ночь. Трассирующие снаряды испещряют сумерки ярко-розовыми штрихами, пересекающиеся пучки ярко-магниевых огней достигают своих целей, образуя туман чёрной маслянистой крови. Боб снова отворачивается, не желая смотреть, как расправляются с ходячими. Губернатор, однако, испытвает другие чувства. Он поднимается по лестнице подъёмного крана, чтобы как следует насладиться зрелищем. За считанные секунды бронебойные снаряды потрошат оставшихся мертвецов. Черепа расцветают бутонами мозгового вещества, взмывающими в ночной воздух, ошмётки зубов и волос, хрящевая и костная стружка разлетаются вдребезги. Некоторые зомби остаются в вертикальном положении ещё несколько секунд, так как пронизывающие их снаряды заставляют мертвецов танцевать жуткий танец смерти, размахивая руками в потоках света. Животы лопаются. Блестящие ткани извергаются в ослепительном свете.

Выстрелы прекращаются так же внезапно, как и начались, тишина звенит в ушах Боба. Ещё мгновение Губернатор смакует последствия, хлюпающие звуки и отзвуки стрельбы эхом разносятся по окрестностям и оседают в лесной чаще. Несколько ходячих всё ещё стоят, повязшие в кучах кровавого месива и мёртвой плоти, некоторые из них сейчас представляют собой смутно распознаваемую массу человеческого мяса. Эти курганы источают пары на холодном воздухе, в основном от трения пронзающих плоть пуль, нежели тепла человеческого тела. Губернатор слезает с подъёмного крана.

Когда грузовик, нагруженный движущимися трупами приходит в движение, Боб борется с приступом рвоты. Ужасные звуки внутри прицепа несколько преуменьшились, Стинсон превратился в выдолбленное корыто из плоти и костей. Приглушённые чавкающие звуки мертвецов, питающихся Стинсоном внутри прицепа, исчезают по мере того, как грузовик с грохотом движется к гоночному треку. Губернатор подходит к Бобу.

- Похоже, тебе надо выпить.

Боб не может выдавить из себя ответ.

- Пойдём, выпьем что-нибудь прохладное, - предлагает Губернатор, похлопывая Боба по спине. - Я угощаю.

* * *

На следующее утро площади в северной части города были очищены, а все доказательства резни - стёрты. Люди идут по своим делам, как будто ничего не произошло и остальная часть этой недели проходит без происшествий. В течение следующих пяти дней несколько ходячих появляются вблизи города, привлечённые толпой мертвецов, но в основном в городе царит спокойствие. Наступает Рождество, но его почти не празднуют. Большинство жителей Вудбери давно перестали следить за календарём. Слабые попытки поднять праздничное настроение, кажется, усугубляют мрачную обстановку в городе. Мартинес и его люди наряжают ёлку в здании суда и украшают мишурой беседку на площади, но на этом их старания заканчиваются. Губернатор включает Рождественскую музыку через акустическую систему гоночного трека, но она скорее вызывает у горожан раздражение. Погода остаётся довольно ясной, снега нет и в помине, температура воздуха держится выше нуля.

В канун Рождества, Лилли идёт в лазарет, чтобы доктор Стивенс мог осмотреть её раны, а после осмотра врач приглашает Лилли остаться на импровизированный праздничный вечер. Элис присоединяется к ним, они открывают банку ветчины и сладкого картофеля, и даже бутылку Каберне, которую Стивенс припрятал в чулане, и пьют за старые-добрые времена, за беспечное будущее и за Джоша Ли Гамильтона. Лилли чувствует, что врач пытается разглядеть в ней признаки посттравматического стресса, может быть, депрессии или какого-либо другого вида психического расстройства. Но по иронии судьбы, Лилли в жизни не чувствовала себя более целенаправленно и уверенно. Она знает, что должна сделать. Она знает, что не может больше жить здесь, и она выжидает подходящий момент, когда ей представится возможность сбежать. Возможно, на каком-то более глубоком уровне именно Лилли ведёт наблюдение. Возможно, она подсознательно ищет союзников, пособников, соучастников.

В разгар вечера появляется Мартинес - Стивенс пригласил молодого человека выпить в тот же день - и Лилли осознаёт, что она не единственная здесь, кто хочет выбраться из города. После нескольких коктейлей, Мартинес становится разговорчивым, и признаётся, что боится, что Губернатор в конечном итоге приведёт их к обрыву. Они спорят о том, что является меньшим из двух зол - терпеть безумие Губернатора или сбежать из города и оказаться в опасности. Они ни к чему не приходят и продолжают пить.

Наконец, вечер превращается в пьяную вакханалию нескладных рождественских гимнов и воспоминаний о праздниках прошлых лет. Всё это угнетает их ещё больше. Чем больше они пьют, тем хуже они себя чувствуют. Однако на общем фоне Лилли узнаёт об этих трёх потерянных душах нечто новое, одновременно банальное и важное. Она замечает, что доктор Стивенс совершенно не умеет петь, что Элис влюблена в Мартинеса, и что Мартинес тоскует по бывшей жене, которую потерял в Арканзасе. Но что самое важное, Лилли чувствует, что страдания объединяют их, и что эта связь может сослужить им хорошую службу.

* * *

На следующий день, с первым лучом солнца, проведя прошлую ночь в лазарете, Лилли Коул заставляет себя выйти на улицу, щурясь от сурового зимнего солнца, нависшего над пустынным городом. Наступило Рождественское утро, и бледно-голубое небо вызывает в Лилли чувство, будто она оказалась заперта в чистилище. Череп Лилли болезненно пульсирует, когда она застегивает кнопки на своей флисовой куртке до самого подбородка, а затем движется по тротуару в восточную часть города.

Большинство жителей ещё спят, Рождественское утро не вызывает ни у кого желания покидать своё жилище. Лилли чувствует, что должна посетить спортивную площадку на восточном краю города - пустынный участок земли за рощей голых яблоневых деревьев. Лилли находит могилу Джоша. Песчаная грязь, недавно утрамбованная на большом кургане рядом с пирамидкой из камней, ещё свежая. Она становится на колени у края могилы и опускает голову.

- С Рождеством, Джош, - тихо произносит она, её голос хриплый от похмелья и сна. Только шелест ветвей служит ей ответом. Она делает глубокий вдох.

- То, что я делала... то, как я относилась к тебе... Я не горжусь этим, - она борется с желанием заплакать, горе поднимается в ней. Она кусает губы, чтобы удержать слёзы. - Я только хотела, чтобы ты знал... ты не умер напрасно, Джош... Ты научил меня чему-то важному... ты изменил мою жизнь.

Лилли смотрит на грязный белый песок под коленями и отказывается плакать.

- Ты научил меня не бояться больше, - бормочет она себе под нос на холодном ветру. - Мы не можем позволить себе такой роскоши в эти времена... так что начиная с этого момента... Я готова.

Её голос затихает, и она ещё долго стоит так на коленях, не замечая, что её правая рука так сильно впилась в ногу сквозь джинсы, что проткнула ногтями кожу и пустила кровь.

- Я готова...

* * *

Приближается Новый Год.

Однажды поздно вечером, пребывая в меланхоличном настроении, человек, известный как Губернатор, запирается в дальней комнате своей квартиры на втором этаже с бутылкой дорогого французского шампанского и оцинкованным ведром, наполненным ассортиментом телесных человеческих органов.

Крошечный зомби, прикованный к стене в прачечной, брызжет слюной и рычит при виде Губернатора. Её когда-то розовощёкое личико теперь изобилует признаками трупного окоченения, её плоть стала жёлтой как гнилой сыр, в оскале она обнажает ряды почерневших детских зубов. Тускло освещённая прачечная теперь пропитана зловонием разложения, гниения и плесени.

- Успокойся, дорогая, - тихо шепчет человек с несколькими именами сидя на полу перед ней, поставив бутылку с одной стороны от себя, а ведро с другой. Он достаёт из кармана латексные хирургические перчатки натягивает одну на правую руку. - У папочки есть для тебя кое-что сладенькое, кушай как следует.

Он вытягивает из недр ведра покрытую слизью лилово-коричневую человеческую почку и бросает ей. Маленькая Пенни Блейк набрасывается на угощение, с мокрым шлепком приземлившееся на пол перед ней, её цепь с лязгом натягивается до предела. Она хватает человеческий орган обеими ручонками и поглощает его с дикой неудержимостью, пока кровавая желчь не просачивается сквозь её крошечные пальцы и окрашивает её лицо консистенцией цвета шоколадного соуса.

- С Новым годом, дорогая, - говорит Губернатор и тянет пробку из бутылки шампанского. Пробка сопротивляется. Он хватается за неё большими пальцами, пока она не вылетает с хлопком, и поток золотистого игристого шампанского бьёт через край на изношенную плитку. Губернатор понятия не имеет, действительно ли наступил Новый Год. Он знает, что это неизбежно... и возможно уже сегодня. Он смотрит на лужу шампанского, растекающуюся по полу. Крошечные пузырьки исчезают в швах между плиток. Он замечает за собой, что невольно вспоминает, как праздновал новогодние каникулы в детстве. В старые времена он с нетерпением ждал новогоднюю ночь в течение нескольких месяцев. Как-то раз, тридцатого числа, по возвращении в Вейнсборо в родительский дом, он и его приятели зажарили на вертеле целого поросёнка по-гавайски, наслаждаясь пиром ещё два дня. Местная группа, Клинс Маунтейн Бойс, исполняющая традиционную шотландскую музыку, играла всю ночь напролёт, Филипп тогда выкурил отличный косяк и перепихнулся с...

Губернатор моргает. Он не может вспомнить, был ли это Филипп Блейк в канун Нового года или Брайан Блэйк. Он не может вспомнить, где заканчивается один брат и начинается другой. Он смотрит в пол, моргает, в бутылке шампанского виднеется тусклое, искажённое отражение его собственного молочного цвета лица, усов, чёрных как сажа, глубоко посаженных глаз, горящих безумием. Он смотрит на себя и видит в отражении Филиппа Блейка. Но что-то не так. Филипп может разглядеть призрачную пелену на своём лице, мертвенно-бледную, испуганную иллюзию по имени "Брайан."

Хлюпающие, искажённые звуки поглощающей плоть Пенни затихают, удаляются, и Филипп делает первый глоток шампанского. Спиртное обжигает его горло, холодная и вяжущая жидкость разливается по телу. Вкус шампанского напоминает ему о лучших временах. О праздничных торжествах, семейных праздниках, когда близкие собираются вместе после долгого расставания. Эти воспоминания рвут его на части. Он знает, кто он такой. Он Губернатор, он Филипп Блейк, человек, который действует решительно.

Но.

Но...

Брайан начинает плакать. Он роняет бутылку, и ещё больше шампанского разливается по плитке, просачивается под Пенни, но она не обращает внимания на невидимую войну, которую в этот самый момент ведёт сознание её смотрителя. Брайан закрывает глаза, слёзы просачиваются сквозь уголки его век, скатываются по лицу и сопровождаются горькими всхлипами. Он плачет по минувшим новогодним праздникам, по счастливым моментам между друзьями... и братьями. Он плачет по Пенни, и плачет из-за прискорбного положения, в котором она находится, и в котором он винит себя. Он не может избавиться от образа, впечатавшегося в сетчатку глаз, образа, стоящего перед его мысленным взором: Филипп Блейк, лежащий на холодной, окровавленной земле рядом с девушкой на краю леса к северу от Вудбери.

В то время как Пенни ест, прихлебывая и причмокивая своими мёртвыми губами, а Брайан тихо рыдает, неожиданный шум доносится с другого конца комнаты. Кто-то стучится в дверь Губернатора.

* * *

Проходит некоторое время, прежде чем Губернатор обращает внимание на серию нерешительных и осторожных стуков в дверь, продолжающихся довольно долго, и ещё некоторое время, прежде чем Филипп Блейк понимает, что в коридоре кто-то есть. Дезориентация в сознании Губернатора мгновенно отступает, занавес в его мозге возвращается на место с внезапностью обесточивания. В действительности сейчас это Филипп, который снимает свои хирургические перчатки, рукавом свитера вытирает лицо и сопливый подбородок, натягивает свои высокие сапоги, убирает с лица обсидиановые пряди волос, делает глубокий вдох, чтобы успокоить эмоции, и выходит из прачечной, запирая за собой дверь. Это именно Филипп, размеренно пересекающий гостиную. Частота сердечных сокращений замедляется, лёгкие наполняются кислородом, его сознание полностью преобразуется обратно в Губернатора, взгляд становится ясным и чётким, он открывает дверь на пятой серии ударов.

- Что, чёрт возьми, такого чертовски важного произошло в такое время, что ты не можешь...

Увидев перед собой женщину, стоящую в дверях, он останавливается. Он ожидал увидеть одного из своих людей - Гейба, Брюса или Мартинеса, пришедших донимать его каким-нибудь незначительным конфликтом, вспыхнувшим среди беспокойных горожан, который необходимо урегулировать.

- Я не вовремя? - мурлычет Меган Лафферти, мечтательно наклонив голову и прислонившись к дверному косяку, блузка под её джинсовой курткой расстегнута и обнажает глубокое декольте. Губернатор обрушивает на неё свой непоколебимый взгляд.

- Дорогая, я не знаю, какую игру ты затеяла, но я сейчас немного занят.

- Я просто подумала, что могла бы, возможно, составить вам компанию, - говорит она с наигранной невинностью. Она выглядит как карикатура на пирог, её вишнёвого цвета кудри спутались и свисают неаккуратными завитками на опьянённое наркотиками лицо. На ней так много косметики, что она похожа на клоуна. - Но я, конечно, пойму, если вы заняты.

Губернатор вздыхает. Уголки его рта растягиваются в улыбке.

- Что-то подсказывает мне, что ты здесь не для того, чтобы позаимствовать чашку сахара.

Меган бросает взгляд через плечо. На её лице отражается испуг, в том, как её взгляд перемещается от пустого коридора к двери и обратно, в том, как она держит свою руку, навязчиво поглаживая татуировку с китайским иероглифом на локте. Никто и никогда не приходит сюда. Личные покои Губернатора под запретом даже для Гейба и Брюса.

- Я просто... Я подумала... Я, - заикается она.

- Тебе нечего бояться, дорогая, - говорит, наконец, Губернатор.

- Я не хотела...

- Может зайдёшь? - говорит он и берет её за руку, - пока не подхватила простуду.

Он тянет её внутрь и с щелчком захлопывает дверь. Этот звук заставляет её подпрыгнуть. Её дыхание учащается, и Губернатор не может не заметить, как вздымается её удивительно пышная грудь, её фигуру в форме песочных часов, её полные бедра. Эта маленькая девочка созрела для потомства. Губернатор пытается вспомнить, когда он в последний раз использовал презерватив. Есть ли они у него вообще? Возможно, несколько штук припасено в аптечке?

- Принести тебе выпить?

- Конечно, - Меган осматривает спартанскую обстановку в гостиной. Остатки ковра, стулья из разных мебельных комбинаций и диван, выдранный из кузова грузовика Армии Спасения. Мгновение она хмурится и воротит нос, вероятно от запахов, проникающих в гостиную из прачечной. - У вас есть водка?

Губернатор ухмыляется.

- Думаю, где-то должно быть, - он подходит к шкафу рядом с закрытыми ставнями переднего окна, достаёт бутылку и наливает содержимое в пару бумажных стаканчиков. - Где-то здесь было немного апельсинового сока, - бормочет он, находя полупустую бутылку сока.

Он возвращается к ней с напитками. Меган выпивает свой залпом. Она выглядит так, будто несколько дней бродила в пустыне и впервые за долгое время почувствовала вкус жидкости. Она вытирает рот и позволяет себе небольшую отрыжку.

- Прошу прощения... извините.

- Ты просто очаровательна, - с улыбкой говорит ей Губернатор. - Знаешь, Бонни Райт не имеет с тобой ничего общего.

Она смотрит в пол.

- Причина, по которой я пришла, мне было любопытно...

- Что?

- Парень из продовольственного центра сказал, что у вас, возможно, найдётся немного травки, может быть, демирол?

- Дуэйн?

Она кивает.

- Он сказал, что у вас, возможно, есть что-то стоящее.

Губернатор потягивает свой напиток.

- Теперь мне любопытно, откуда Дуэйн знает такие вещи.

Меган пожимает плечами.

- В любом случае, дело в том, что...

- Почему ты пришла ко мне? - Губернатор устремляет на неё взгляд своих тёмных глаз. - Почему бы тебе не пойти к своему приятелю Бобу? У него в грузовике есть целая аптечка.

Она снова пожимает плечами.

- Я не знаю, я просто подумала, вы и я, мы могли бы... заключить сделку.

Теперь она смотрит на него, покусывая нижнюю губу, и Губернатор чувствует, как кровь приливает к пояснице.

* * *

Меган скачет на нём в лунном свете соседней комнаты. Полностью обнажённая, покрытая холодным потом, её волосы прилипли к лицу, она двигается вверх и вниз на нём с бессмысленной яростью конька на карусели. Она ничего не чувствует, кроме болезненных толчков. Она не испытывает ни страха, ни эмоций, ни сожаления, ни стыда. Ничего. Только механическую гимнастику секса.

В комнате темно, единственным источником света служит фрамуга над окном, сквозь которую падает серебристый свет зимней луны, освещающий пылинки и пятна на голой стене позади поддержанного кожаного кресла Губернатора. Мужчина сидит, развалившись в кресле, его голое, долговязое тело извивается под Меган, голова запрокинута назад, на шее пульсирует вена. Но он почти не издает ни единого звука и не показывает удовольствия в акте. Меган может слышать лишь регулярное прерывистое дыхание по мере того, как он резко двигается внутри неё.

Кожаное кресло установлено таким образом, что боковым зрением Меган может видеть стену позади неё, даже когда она чувствует нарастающий в мужчине оргазм, неизбежную кульминацию. В комнате нет фотографий, нет кофейного столика, нет светильника - только слабое мерцание прямоугольных объектов, откидывающих тени на стену. Сначала Меган кажется, что это телевизоры, или что-то, напоминающее электронные дисплеи в магазине. Но зачем этому мужчине два десятка телевизоров? Вскоре Меган понимает, что слышит приглушённое бульканье, исходящее от объектов.

- Что, чёрт возьми, случилось? – хрипит под ней Губернатор.

Меган оборачивается, её глаза привыкают к тусклому лунному свету. Она видит предметы, перемещающиеся внутри прямоугольных объектов. Призрачное движение заставляет её напрячься, сжимая его гениталии.

- Ничего... ничего... мне жаль... Я просто... Я не могла не...

- Проклятье, женщина! - Он тянется рукой к походному фонарю, который стоит на ящике рядом с креслом и включает его. Свет обнаруживает ряды аквариумов, наполненных отрубленными человеческими головами. Меган немеет от изумления и соскальзывает с его члена, падая на пол. Она изо всех сил пытается дышать. Лежа ничком на влажном ковре, её тело покрывается гусиной кожей, она с открытым ртом смотрит на стеклянные аквариумы. В аккуратно выставленных контейнерах, наполненных жидкостью, дёргаются и содрогаются мёртвые лица, обнажая рваные шеи, их рты пульсируют, как у рыб, которым не хватает кислорода, их молочные глаза слепо пялятся на стенки водяных капсул.

- Я ещё не кончил! - набрасывается на неё Губернатор, переворачивает её на спину и раздвигает ей ноги. Он всё ещё возбуждён и входит в неё насильно, болезненное трение посылает вспышки агонии по её спине. - Лежи смирно, чёрт возьми!

Меган видит знакомое лицо в последнем аквариуме слева, и это зрелище заставляет её оцепенеть. Она лежит на спине на полу, как громом пораженная, её голова повернута боком, она в ужасе смотрит на узкое лицо, охваченное пузырьками в последнем аквариуме, в то время, как Губернатор безжалостно погружается в неё. Она узнает обесцвеченные светлые волосы, растрепавшиеся в жидкости, будто образуя корону из водорослей вокруг его мальчишеского лица, приоткрытый рот, длинные ресницы и заостренный кончик носа. Одновременно с осознанием того, что в аквариуме находится голова Скотта Муна, Меган чувствует поток горячей жидкости, разливающейся внутри неё, когда Губернатор, наконец, заканчивает своё дело. Глубоко внутри Меган Лафферти что-то рассыпается на части, навсегда и непоправимо, как замок из песка рушится под тяжестью волны.

* * *

Мгновение спустя Губернатор произносит.

- Вставай, сладкая... иди, ополоснись.

Он говорит это без всякой злобы и презрения, как учитель, сообщающий ученикам в конце контрольной, что пришло время положить карандаши. Затем он замечает, что Меган уставилась на аквариум с головой Скотта Муна, и понимает, что это момент истины, прекрасная возможность, переломный момент сегодняшнего вечера. Решительный человек, такой как Филипп Блейк, всегда знает, когда представляется хорошая возможность. Он знает, как обернуть ситуацию в свою пользу. Он никогда не колеблется, не отступает, никогда не уклоняется от грязной работы.

Губернатор тянется вниз, нащупывает эластичный пояс нижнего белья, спущенный до лодыжек, и натягивает трусы обратно. Он стоит и смотрит на женщину, свернувшуюся в позе эмбриона на его полу.

- Ладно, дорогая... пойдём, приведём тебя в порядок и немного поговорим, ты и я.

Меган прячет лицо в полу и бормочет.

- Пожалуйста, не делайте мне больно.

Губернатор наклоняется, несильно хватает её в затылке, привлекая внимание, и говорит.

- Я не собираюсь повторять дважды... тащи свою задницу в ванную.

Она изо всех сил поднимается на ноги, вот-вот готовая разрыдаться.

- Сюда, сладкая, - он грубо хватает её голую руку и тащит через всю комнату и дверной проём в прилегающую ванную комнату.

Стоя в дверях и наблюдая за Меган, Губернатор понимает, что ему не хочется применять рукоприкладство по отношению к ней, но он также знает, что Филип Блейк не стал бы проявлять сентиментальность в такой момент. Филипп сделал бы то, что нужно сделать, он был бы сильным и решительным, и часть Губернатора, раньше называвшаяся Брайаном, должна следовать тем же путём. Меган склоняется над раковиной и дрожащими руками берёт мочалку. Она включает воду и неуверенно моет себя.

- Клянусь Богом, я никому не скажу, - она бормочет сквозь слёзы. - Я просто хочу домой... просто хочу побыть одна.

- Это как раз то, о чём я хочу поговорить с тобой, - говорит ей с порога Губернатор.

- Я никому не...

- Посмотри на меня, милая.

- Я не...

- Успокойся. Сделай глубокий вдох. И посмотри на меня. Меган, я сказал посмотри на меня.

Она смотрит на него, её подбородок дрожит, слёзы текут по щекам. Он смотрит в ответ.

- Теперь ты с Бобом.

- Простите... что? - она вытирает глаза. - Я что?

- Ты с Бобом,- говорит он, - Ты помнишь Боба Стуки, с которым приехала сюда?

Она кивает.

- Теперь ты с ним. Ты понимаешь? Отныне ты будешь с ним.

Она снова медленно кивает.

- О, и ещё кое-что, - тихо добавляет Губернатор, почти запоздало, - Расскажешь кому-нибудь обо всём этом... и твоя маленькая симпатичная головка окажется в том баке рядом с твоим дружком-наркоманом.

* * *

Спустя несколько минут Меган Лафферти надевает свою куртку, всё ещё дрожа, и исчезает в тени коридора. Губернатор уходит в соседнюю комнату. Он плюхается на своё кожаное кресло напротив аквариумов. Он сидит так довольно долго, уставившись на аквариумы и чувствуя себя опустошённым. Приглушённые стоны доносятся из пустых комнат за ним. То, что когда-то было маленькой девочкой, вновь проголодалось. Тошнота подступает к горлу Губернатора, сжимая внутренности и заставляя его глаза слезиться. Его начинает трясти. Волна ужаса от осознания того, что он сделал, поднимается в нём, пробирая до костей. Мгновение спустя он наклоняется вперед, соскальзывает со стула, падает на колени, и его рвёт. То, что осталось от его ужина, растекается грязной лужей по ковру. Стоя на четвереньках, он избавляется от оставшегося содержимого своего желудка, и, задыхаясь, опирается спиной о подножие кресла.

Какая-то часть его, глубоко погребённая часть, известная как "Брайан", чувствует прилив отвращения. Он не может дышать. Он не может думать. И всё же он заставляет себя смотреть на раздутые, раскисшие от воды лица, уставившиеся на него, подпрыгивающие и извергающие мириады пузырьков. Он хочет отвернуться. Он хочет выбежать из этой комнаты и убраться подальше от этих подёргивающихся, журчащих, отрубленных голов. Но он знает, что должен смотреть, пока не перестанет чувствовать. Он должен быть сильным. Он должен быть готов к будущему.

Глава 15

В западной части города, в пределах окружённой стеной области, в квартире на втором этаже недалеко от почтового отделения, Боб Стуки слышит стук в дверь. Облокотившись о спинку кованой кровати, он кладёт на покрывало книжку в мягкой обложке с загнутыми уголками, вестерн под названием «Вне закона», написанный Луи Л’амур, и влезает в свои потёртые кожаные туфли. Он натягивает штаны. У него дрожат руки, и он с трудом застёгивает молнию. Изрядно надравшись днём ранее, он всё ещё ощущает слабость и переутомление. Головокружение рассеивает его внимание, а желудок вот-вот вывернет наизнанку. Пошатываясь, он выходит из комнаты и идёт через всю квартиру к боковой двери, которая выходит на тёмную деревянную площадку лестничной клетки. Открывая дверь, Боб срыгивает и глотает желчь.

- Боб... Случилось нечто ужасное... О, Боже, Боб, - рыдает Меган Лафферти в тени лестницы. Её лицо - влажное от слёз, её глаза - опухшие и красные, она выглядит так, будто вот-вот расколется на части, как стеклянная статуэтка. Она дрожит от холода, подняв воротник джинсовой куртки, чтобы хоть немного защититься от порывистого ветра.

- Заходи, дорогая, ну же, - говорит Боб, открывая дверь шире, его сердцебиение учащается. - Бог мой, что случилось?

Пошатываясь, Меган плетётся на кухню. Боб берёт её под руку и помогает сесть на жёсткий стул рядом с загромождённым обеденным столом. Она плюхается на стул и пытается говорить сквозь слёзы. Боб становится на колени напротив неё, поглаживая её по плечу, пока она плачет. Она прячет лицо в груди, сотрясаясь от рыданий. Боб обнимает её.

- Всё в порядке, дорогая... что бы это ни было... мы справимся.

Она стонет от тоски и ужаса. Рукава его рубашки намокли от её слез. Он гладит её по голове, гладит её влажные локоны. Спустя одно мучительное мгновение она поднимает взгляд на него.

- Скотт умер.

- Что?!

- Я видела его, Боб, - говорит она, всхлипывая и содрогаясь от рыданий. - Он... он мёртв и... он обратился в одну из этих тварей.

- Успокойся, дорогая, переведи дух и попытайся рассказать, что произошло.

- Я не знаю, что произошло!

- Где ты его видела?

Она всхлипывает и, рассказывает Бобу отрывистыми, плохо составленными предложениями, об отрубленных головах, движущихся в темноте.

- Где ты это видела?

Она испуганно всхлипывает.

- В... в ... в квартире Губернатора.

- В квартире Губернатора? Ты видела Скотта в квартире Губернатора?

Меган кивает снова и снова. Она пытается объяснить, но слова застревают в её горле. Боб гладит её руку.

- Родная, что ты делала в квартире Губернатора?

Она пытается говорить, но вновь сотрясается от рыданий. Она прячет лицо в ладонях.

- Позволь мне принести тебе воды, - говорит, наконец, Боб. Он спешит к раковине и наливает воду в пластиковый стаканчик. В половине домов в Вудбери отсутствуют какие-либо удобства, нет отопления, электричества и водопровода. Немногие счастливчики, которые имеют возможность пользоваться этими удобствами, являются ближайшим окружением Губернатора - теми, кому импровизированная власть даровала определённые льготы. Боб стал своего рода слащавым фаворитом Губернатора, и его личные покои отражают этот статус. Заваленная пустыми бутылками и пищевыми обёртками, упаковками из-под курительного табака и мужскими журналами, тёплыми одеялами и электронными гаджетами, его квартира стала похожа на запущенную берлогу.

Боб приносит Меган стакан воды, и она жадно пьёт из пластикового стаканчика, обливаясь и замачивая куртку. Когда она заканчивает пить, Боб осторожно помогает ей снять верхнюю одежду. Он отворачивается, когда видит наспех застегнутую блузку, обнажающую живот и бледную грудь, исполосованные глубокими царапинами и покрытые красными пятнами. Бюстгальтер надет криво, оголяя один из её сосков.

- Вот, дорогая, - говорит он, поворачиваясь к бельевому шкафу в прихожей. Он извлекает одеяло, возвращается и нежно закутывает в него Меган. Она понемногу перестаёт плакать, пока рыдания не утихают и превращаются в серию отрывистых всхлипов. Она смотрит вниз. Её крошечные ручки вяло и беспомощно лежат на коленях, как будто она забыла, как их использовать.

- Мне не следовало... - начинает объяснять она, а затем сдерживает себя. У неё появляется насморк, и она вытирает нос. Она прикрывает глаза. - Что я наделала... Боб... что, блядь, со мной не так?

- С тобой всё в порядке, - мягко говорит он и обнимает её. - Я с тобой, сладкая. Я позабочусь о тебе.

Она успокаивается в его объятиях. Вскоре она кладёт голову ему на плечо, и её дыхание становится ровным. Чуть позже оно замедляется, сопровождаясь сопением, как если бы она засыпала. Боб распознаёт симптомы шока. В его руках её кожа кажется ледяной. Он плотнее закутывает её в одеяло. Она прижимается лицом к его шее. Боб делает глубокий вдох, волны эмоций переполняют его. Крепко обнимая женщину, он пытается подобрать слова. Его переполняют противоречивые чувства. Его отталкивает история Меган об отрубленных головах и расчленённом трупе Скотта Муна, а в первую очередь то, что она нанесла Губернатору такой сомнительный визит. Но Боба также переполняет безответное желание. Близость её губ, её монотонное дыхание на его ключице и блеск её кудрей цвета дикой клубники, щекочущих его подбородок - всё это опьяняет Боба сильнее, чем бурбон двенадцатилетней выдержки. Он борется с желанием поцеловать её в макушку.

- Всё будет в порядке, - нежно шепчет он ей на ухо. - Мы с этим разберёмся.

- О, Боб...

Её голос звучит нечётко, может быть, всё ещё немного нервно.

- Боб...

- Всё будет хорошо,- повторяет он, поглаживая её волосы своей сальной, корявой рукой. Она поднимает голову и тянется, чтобы поцеловать его седой подбородок. Боб закрывает глаза и позволяет волне чувств захлестнуть его.

* * *

Этой ночью они спят вместе, хоть Боба сначала охватывает паника при мысли, что он будет находиться в непосредственной интимной близости к Меган в течение столь длительного времени. У Боба не было секса с женщиной одиннадцать лет, с тех пор, как он и его покойная жена, Бренда, прекратили отношения такого рода. Десятилетия алкогольной зависимости поставили крест на мужественности Боба. Но желание ещё теплится в нём, как тлеющий уголёк, и этой ночью он хочет Меган так сильно, что может чувствовать это так же явно, как вкус ликёра во рту. Они спят на двуспальной кровати в задней комнате, закутавшись в плотные одеяла, обнявшись и беспокойно ёрзая. К большому облегчению Боба, не возникает даже отдалённого намёка на секс.

Всю ночь Бобу снятся лихорадочные сны о том, как он занимается любовью с Меган Лафферти на необитаемом острове, окруженном кишащими зомби водами, и, просыпаясь, он вглядывается в тени спальни на втором этаже. Боб удивляется тому, что слышит аритмичное дыхание Меган рядом, чувствует животом тепло её бедер, ощущает её волосы на своём лице, её мускусно-сладкий запах, будоражащий его чувства. Странным образом он чувствует всё это впервые с тех пор, как вспыхнула эпидемия. Он чувствует странно воодушевляющее чувство надежды. Тревожные скрытые подозрения и смешанные эмоции по поводу Губернатора таят в темноте его спальни, и мимолётное умиротворение, поглощающее Боба Стуки, в конце концов, погружает его в глубокий сон. На рассвете он просыпается от пронзительного крика.

Сперва ему кажется, что он всё ещё спит. Крик доносится откуда-то снаружи, и он представляется Бобу призрачным эхом, словно кончик кошмарного хвоста только слегка коснулся его пробуждения. В своем полубессознательном оцепенении он тянется к Меган и обнаруживает, что её сторона кровати пуста. Скомканные одеяла лежат в его ногах. Меган нет. Он резко встаёт с кровати.

- Меган, дорогая?

Он встаёт с постели и мчится к двери, пол под босыми ногами кажется ему ледяным, когда очередной визг пронзает холодный зимний воздух за окном. Он не замечает опрокинутый стул на кухне, открытые ящики и двери шкафа, признаки того, что кто-то рылся в его вещах.

- Меган?

Он мчится по направлению к боковой двери, частично приоткрытой и хлопающей на сквозняке.

- Меган!

Он протискивается в дверной проём и останавливается на площадке второго этажа, щурясь от сурового, пасмурного света и холодного ветра, бьющего в лицо.

- МЕГАН!!

Сначала он не замечает движения и волнения вокруг здания. Он видит, что люди собрались внизу у лестницы, на другой стороне улицы, и на автостоянке почтового отделения. Около десятка людей, или около того, указывают на Боба или, возможно, на что-то на крыше. Трудно сказать. Сердце Боба бешено колотится, когда он начинает спускаться по лестнице. Он не замечает катушку буксирного троса, намотанную на пилястры площадки, пока не спускается к основанию лестницы. Боб поворачивается и цепенеет.