Хохмач

Глава 4

Девятого апреля, в четверг, фотография неопознанного трупа появилась в дневных выпусках трех городских газет. Газеты поступили в продажу около полудня. В одной из них она была помещена на первой полосе, остальные отвели ей четвертую полосу, но везде фотографии были снабжены яркой, бросающейся в глаза надписью: “ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?” При первом взгляде на фотографию могло показаться, что человек этот просто прикрыл глаза. Полицейский художник пририсовал покойнику плавки, однако белые носки и грубые ботинки при этих плавках выглядели еще более несуразными и заставляли заподозрить какой-то трюк.

Читатель видит кричащий заголовок “ЗНАЕТЕ ли вы – этого ЧЕЛОВЕКА?”, а потом переводит взгляд на жалкого старика, которого наверняка застукали спящим на каком-нибудь общественном пляже. Догадливый читатель сразу понимает, что этот задремавший дед относится к той категории людей, у которых подошвы ног не привыкли к пляжному песку, и что разлегся он так неспроста, а ради какого-нибудь рекламного трюка. Однако, вчитавшись в текст, набранный под фотографией, он узнает, что этот жалкий старик вовсе и не спит, что он лежит тут мертвее мертвого, а это пятнышко на его голой груди вовсе не типографский брак, а самая настоящая рана – результат выстрела из ружья с близкого расстояния.

Итак, газеты поступили в киоски примерно в двенадцать часов дня.

В двенадцать часов пятнадцать минут Клифф Сэведж появился в приемной 87-го участка полиции. Одет он был безукоризненно: светлая шляпа, чуть сдвинутая на затылок; уголок носового платка, выглядывающий из кармашка светло-коричневого пиджака; отлично выглаженные брюки. Он прошествовал к окошку дежурного и отрекомендовался.

– Клифф Сэведж Беспощадный. Репортер. – С этими словами он небрежно кинул на стол дежурного фотографию неопознанного убитого. – Кто занимается тут у вас этим делом?

Сержант Дэйв Мерчисон бросил взгляд на фотографию, хмыкнул, перевел взгляд на Сэведжа, снова хмыкнул и только после этого спросил:

– Простите, как вы назвали себя?

– Беспощадный.

– И в какой газете вы работаете?

Сэведж оскорбленно вздохнул и добыл из бумажника удостоверение. Он положил его на стол перед сержантом рядом с газетной вырезкой. Мерчисон поглядел на удостоверение, потом еще раз на фотографию, в который раз хмыкнул и наконец сказал:

– Этим занимается Стив Карелла. Послушайте, мне ваше имя кажется знакомым, откуда бы это?

– Понятия не имею, – сказал Сэведж. – Итак, мне нужно повидаться с этим Кареллой. Он на месте?

– Сейчас узнаю.

– Можете не беспокоиться. Я просто поднимусь наверх, – сказал Сэведж.

– А вот это уж черта с два, мистер Беспощадный. И полегче на поворотах. Это удостоверение не дает вам права распоряжаться здесь. – Мерчисон неторопливо выбрал один из проводов коммутатора и воткнул его штырь в нужное гнездо. Он выждал какую-то секунду и потом сказал в микрофон: – Стив, это Дэйв снизу. Тут у меня какой-то тип по имени Клифф Сэведж, он называет себя репортером, он хочет... Что? Отлично. – И Мерчисон, явно удовлетворенный ответом, вынул штырь из гнезда. – Он говорит, чтобы вы шли к чертовой матери, мистер Сэведж.

– Он так прямо и сказал?

– Я повторил слово в слово.

– Интересное отношение к посетителям. Это у вас со всеми так? – поинтересовался Сэведж.

– Я так полагаю, что к вам у него особое отношение. – Во всяком случае, таково мое мнение, – сказал Мерчисон.

– Не соединитесь ли вы с ним еще раз, чтобы я мог с ним поговорить?

– Стив наверняка не одобрит этого, мистер Сэведж.

– В таком случае соедините меня с лейтенантом Бернсом.

– Лейтенанта не будет сегодня в участке.

– А кто дежурный детектив?

– Стив.

Сэведж нахмурился, а потом взял свое удостоверение и, не сказав ни слова, вышел из приемной. Он спустился по ступенькам крыльца на тротуар, свернул направо, прошел квартала два по залитой апрельским солнцем улице и свернул в кондитерскую на Гровер-авеню. Разменяв деньги в кассе, он вошел в будку телефонного автомата, что помещался на задах магазина. Добыв из кармана маленькую записную книжку в черной обложке, он нашел в ней номер телефона 87-го полицейского участка, затем опустил монетку в автомат и набрал номер.

– Восемьдесят седьмой полицейский участок, сержант Мерчисон слушает, – послышался голос в трубке.

– Вы разослали по газетам фотографию убитого, – сказал Сэведж.

– Да. А в чем дело?

– Я знаю этого человека. Я хотел бы поговорить с детективом, который занимается этим делом.

– Одну минуточку, сэр, – сказал Мерчисон.

Сэведж кивнул, торжествующе улыбнулся и принялся ждать. Через минуту в трубке послышался голос.

– Восемьдесят седьмой участок, детектив Карелла.

– Это вы тот полицейский, который ведет расследование дела о трупе, обнаруженном в парке?

– Совершенно верно, – ответил Карелла. – А кто это говорит?

– Это вы рассылали фотографии в газеты?

– Совершенно верно, сэр, дежурный сержант сообщил мне, что вы...

– А почему вы не послали фотографию в мою газету? Вы слышите, Карелла?

– Ч-что... – потом трубка надолго замолчала. – Это вы, Сэведж?

– Да, это я.

– До вас не дошло, что я сказал?

– Ну, меня не особенно устраивает отправляться сейчас к чертовой матери.

– Послушайте, Сэведж, я не намерен тратить на вас свое время. Из-за вас чуть не убили мою жену, поэтому если вы посмеете еще раз сунуть сюда свою рожу, то я вас, сукина сына, просто вышвырну в окно. Теперь, надеюсь, вам все ясно?

– Я думаю, что комиссару полиции было бы интересно узнать, почему это вдруг все газеты города получают...

– Валите к чертовой матери вместе с комиссаром полиции! – выкрикнул Карелла и повесил трубку.

Сэведж подержал еще какое-то время умолкнувшую трубку, затем бросил ее на рычаг и выбежал из будки.

Молоденькую пуэрториканку звали Маргаритой. В городе она прожила всего шесть месяцев и пока еще с трудом говорила по-английски. Ей нравилось работать у мистера Раскина, потому что он был приятным и веселым человеком, и не слишком кричал. Последнее обстоятельство Маргарита очень ценила в своем хозяине. Рабочий день ее начинался в девять часов утра. Помещение на Калвер-авеню было всего в пяти кварталах от ее дома, и она с удовольствием проделывала каждый день этот путь. Добравшись до места, она сразу же шла в душевую, переодевалась в свой – халатик, в котором она обычно занималась глажкой. Поскольку жила она рядом, то подруги советовали ей ходить на работу прямо в халатике, чтобы не возиться с переодеванием. Но Маргарита не считала рабочий халат достаточным нарядом, чтобы появляться в нем на улице. Поэтому каждое утро она натягивала на себя узкую юбку, свитер, жакет, а придя сюда, переодевалась. Под халатом она никогда ничего не носила. Она гладила одежду целый день, и к концу дня в помещении становилось очень жарко.

В смысле форм природа щедро одарила Маргариту, и когда она энергично водила утюгом, видно было, как перекатываются под халатом ее груди, да и ягодицы тоже не стояли на месте. Была еще одна причина, почему ей так нравился мистер Раскин. Оказавшись у нее за спиною, он никогда не пытался ущипнуть ее ниже пояса. А прежний хозяин, так тот никогда не упускал такой возможности. Мистер Раскин же был очень веселым человеком, но руки всегда держал при себе, а кроме того, он был не против, чтобы девушки отпускали при нем шуточки на испанском языке. Все это, конечно, только в том случае, если работа спорилась.

Помимо Маргариты там трудились еще две девушки, но Маргарита считалась у них за старшую. Каждое утро, когда девушки успевали уже выпить по второй чашке кофе и переодеться в рабочие халаты, Маргарита вкатывала тележки с картонными коробками. В них были платья, которые мистер Раскин покупал на оптовых распродажах. Она распределяла коробки между девушками, и те приступали к работе, придавая слежавшимся изделиям товарный вид. Маргарита работала наравне с другими, и утюг ее так и мелькал, разглаживая юбки и блузки, а груди ее при этом выделывали сложный танец. Мистер Раскин советовался с ней, какие цены назначить приведенным в порядок нарядам, а потом они все вместе пришивали бирки с ценами, и только после этого товар рассылался по магазинам готового платья. Иногда, обсуждая цены на очередную партию товара, мистер Раскин как бы невзначай заглядывал в вырез ее халата. Он, конечно, прекрасно знал, что под халатиком у нее ничего нет, но она не возражала против этих его подглядывании, потому что рук он никогда не распускал. Он был в ее глазах самым настоящим джентльменом. Если говорить честно, то Маргарита считала Дэвида Раскина самым приятным мужчиной на свете.

Именно поэтому она просто не понимала этих странных звонков с угрозами. Зачем это, скажите на милость, кому-то могло понадобиться угрожать мистеру Раскину? Да еще из-за такого грязного и тесного помещения. Нет, Маргарита никак не могла понять этого, и при каждом новом звонке ее охватывал страх за своего хозяина: она даже потихоньку молилась за него по-испански.

Однако появление шофера, доставившего груз в пятницу, десятого апреля, после обеда, ее совсем не напугало.

– Есть тут кто-нибудь? – крикнул он, открыв дверь, расположенную в противоположном конце мастерской.

– Одна минутка, – сказала Маргарита и, поставив на подставку горячий утюг, направилась через мастерскую к входной двери, совершенно позабыв о том, что под халатиком у нее ничего нет. Поэтому ее немного удивил ошарашенный вид посетителя, который просто не мог от нее отвести глаз.

Шофер, который по праву мог называться и экспедитором, вытащил платок из заднего кармана брюк и отер им пот со лба.

– Знаете, что я вам скажу? – прошептал он срывающимся шепотом.

– Что? – спросила, улыбаясь, Маргарита.

– Вам, сестренка, следовало бы выступать в бурлеске. Честное слово. Любое кабаре вас с руками оторвало бы!

– А что это такое – “берлеск”?

– Ну, сестренка, ну дает, – экспедитор восторженно закатил глаза. – Ладно, куда мне поставить в конце концов эти коробки? – спросил он, не в силах оторвать глаз от выреза ее халата. – У меня там внизу четырнадцать коробок с грузом, так вы скажите, куда их поставить, и больше мне ничего не нужно.

– О, я не знаю, – сказала Маргарита. – Мой хозяин, его нет тут теперь.

– Да вы только скажите, куда их сгрузить, сестренка.

– А что это? – спросила Маргарита.

– Да я и сам не знаю, сестренка, я работаю по доставке грузов. Подберите тут подходящее местечко. Сбегайте в тот конец и присмотрите что-нибудь, а потом вернитесь сюда и скажите, ладно? А я тут пока постою.

Маргарита кокетливо засмеялась.

– А зачем мне бежать туда? – спросила она, прекрасно понимая, что тот от нее хочет. – Ставьте, что привезли, прямо тут, возле двери.

– Ну ладно, сестренка. – Диспетчер еще раз игриво подмигнул ей и, изобразив на своем лице крайнее восхищение, вышел на улицу.

Несколько минут спустя он возвратился, притащив вместе с напарником тяжелый картонный ящик. Они принялись устанавливать его у самого входа. Первый глазами указал второму на Маргариту, которая в это время как раз нагнулась, чтобы поднять с пола упавшие плечики. Второй засмотрелся так, что чуть не грохнул ящик на пол. Почти полтора часа ушло у них на разгрузку, и оба успели за это время по достоинству оценить прелести Маргариты, которые она, впрочем, ничуть и не скрывала от них. Они как раз вносили последний, четырнадцатый ящик, когда в мастерской появился Дэйв Раскин.

– Что все это значит? – спросил он.

– А вы кто такой? – в свою очередь спросил экспедитор. – Ваша фамилия случайно не Минский? – И он шутливо подмигнул Раскину.

Однако Раскин не оценил по достоинству его юмора и не подмигнул в ответ. Маргарита вернулась тут же к своему утюгу и энергично принялась за дело. Второй парень облокотился на один из ящиков, явно предпочитая посидеть немножко с пакетом кукурузных хлопьев.

– Какой еще Минский? – сердито проговорил Раскин. – И вообще, откуда вы взялись? И, может быть, вы скажете мне наконец, что это за ящики?

– Вы Дэйвид Раскин?

– Да, это я.

– И ваша фирма называется “Даракс Фрокс. Дамское платье”?

– Да.

– Значит, товар ваш доставлен по нужному адресу, принимайте, сэр.

– Какой еще товар?

– А вот этого я уже никак не могу знать. Мы занимаемся только доставкой. А насчет товара мы ничего не знаем. Да вы посмотрите надписи на ящиках, там должна быть проставлена фирма-отправитель.

Раскин пригляделся к четкой надписи, сделанной крупными буквами на одном из ящиков.

– Здесь сказано “Бумажные изделия Сандхерста, Новый Бедфорд, штат Массачусетс”. – Раскин недоуменно почесал затылок. – Никакой компании Сандхерста я не знаю. Понятия не имею, где этот Нью-Бедфорд. И что здесь может быть?

Экспедиторы не торопились уезжать. Энергично работающая утюгом Маргарита представляла собой весьма привлекательное зрелище.

– А почему бы вам не вскрыть один из ящиков и не посмотреть? – предложил наконец первый экспедитор.

– Да и в самом деле, вскройте один из ящиков, – поддержал его второй.

– А можно? – спросил Раскин.

– Конечно, можно. Товар адресован вам, так почему бы вам его не посмотреть.

– Верно, – поддержал его напарник.

Раскин занялся вскрытием картонной упаковки. Оба экспедитора, присев на краешек его стола, не сводили глаз с энергично работающей Маргариты. Наконец Раскину удалось справиться с одним из тугих шпагатов, стягивающих упаковку, и дело пошло быстрее. Он порвал бумажную ленту, на верхней крышке коробки и внутри обнаружил множество более мелких коробок, похожих на те, в которых продается обувь. Вытащив одну из них, он поставил ее на стол и снял крышку.

Коробка была доверху набита конвертами.

– Конверты? – не поверил своим глазам Раскин.

– Да, конечно же, это конверты, – подтвердил первый экспедитор.

– Вот видите, все в порядке, – сказал второй.

– Конверты? Но кто мог заказать?.. – Раскин внезапно оборвал себя. Вытащив из коробки один из конвертов, он повернул его к себе лицевой стороной и стал разглядывать фирменную надпись. На конверте четким шрифтом было напечатано:

Дэйвид Раскин.

“Свободные помещения”, Авеню 30 апреля, Айсола.

– Вы что, решили открыть магазин на новом месте? – спросил первый экспедитор.

– Убирайте это все отсюда, – сказал Раскин. – Я ничто не заказывал.

– Нет уж, простите, мы не можем позволить себе такое, мистер. Да к тому же вы уже распечатали...

– Уберите это отсюда, – повторил Раскин и, сняв трубку, принялся набирать номер.

– Вы куда звоните? – спросил второй экспедитор. – Фирме-отправителю?

– Нет, – отозвался Раскин. – Я звоню в полицию.

Сегодня вечером Тедди Карелла встретила своего мужа с работы тоже в халате. Он поцеловал ее прямо на пороге их огромного дома и не оценил ее наряда, пока они вместе не вошли на кухню. И только там, удивленный царящей в доме тишиной, непривычной для половины седьмого вечера, и вдобавок смущенный тем, что на Тедди туфли на высоком каблуке и роскошный шелковый халат – его любимый халат, – он, оглядевшись, спросил:

– А где дети?

Руки Тедди пришли в движение, и он получил беззвучный ответ: “Дети спят”.

– А Фанни?

Языком знаков она напомнила ему: “Сегодня четверг”.

– Ах, да, сегодня у нее выходной, – тут только он все понял, однако сделал вид, что еще не разгадал ее намерения. Он даже притворился, что не замечает бутылку вина в холодильнике, которую, надо сказать, сразу же разглядел, едва она открыла дверцу, чтобы достать дыню. Он сделал вид, что не замечает и многого другого: ни той особой женственности, с которой передвигалась сегодня Тедди, ни так любимого им тонкого и всепроникающего аромата духов, которыми она надушилась перед его приходом, ни того, как она подкрасила глаза – эти огромные глаза, такие выразительные и прекрасные, – отметив, правда, про себя, что губы она оставила ненакрашенными и как бы готовыми для поцелуев. Все это он как будто и не заметил.

Он вошел в ванную комнату, чтобы умыться, а потом снял кобуру вместе с револьвером и положил их в верхний ящик туалетного столика в спальне. Затем надел свежую сорочку, не забыв бросить снятую в контейнер для грязного белья, и только после всего этого снова спустился вниз. Тедди накрыла столик на веранде. Свежий ветерок, легко проникая сквозь оплетенную виноградными лозами ограду, игриво приподнял полы халата и обнажил благородный изгиб ее ног. Но она не торопилась оправить подол.

– Угадай, с кем я сегодня столкнулся? – сказал Карелла, но тут же сообразил, что Тедди сидит спиной к нему и не видит движения его губ, а значит, и “не слышит” его. Он легонько похлопал ее по плечу, она обернулась и первым делом посмотрела на его губы. – Угадай, с кем я сегодня столкнулся, – повторил он.

Глаза ее привычно следили за движениями его губ. Только так она, глухонемая от рождения, могла “услышать”, а вернее, увидеть каждое его слово. Она вопросительно подняла брови. Иногда ей приходилось прибегать к языку знаков, чтобы передать мужу свои мысли, но бывали ситуации, когда для разговора обращаться к такому “формальному” языку не было необходимости: чуть заметного изменения выражения лица, прищуренных глаз, а иногда и просто выразительного взгляда оказывалось достаточно. Пожалуй, в такие моменты она больше всего ему и нравилась. Лицо ее было прекрасно: овальной формы, с белой нежной кожей, огромными карими глазами и полным чувственным ртом. Волны иссиня-черных волос удивительно гармонировали с цветом глаз этого совершенного явления природы, которое в обычной жизни звалось Тедди Кареллой и целиком принадлежало ему. Она вопросительно подняла брови и тут же перевела глаза на его рот, ожидая ответа.

– Клиффа Сэведжа, – сказал он.

Она удивленно склонила голову чуть набок, на лице ее отразилось недоумение. Потом она пожала плечами и отрицательно покачала головой.

– Сэведж. Репортер... Беспощадный. Ну, припоминаешь?

Она тут же вспомнила, лицо ее сразу оживилось, руки торопливо запорхали, задавая один вопрос за другим. “А что ему было нужно? Господи, сколько же лет прошло с той поры? Ты помнишь, что тогда натворил этот дурак? Стив, мы ведь тогда еще не были женаты. Помнишь? Мы были тогда так молоды...”

– Подожди, не тарахти, ладно? – сказал Карелла. – Этот кретин распсиховался и пришел устраивать скандал за то, что я разослал фотографию для опознания убитого во все газеты, кроме его паршивой газетенки. – Карелла довольно усмехнулся. – Я знал, что этот самовлюбленный подонок сразу же полезет на стенку. И он завелся с полуоборота. Ну и психовал же он! А знаешь, что я думаю, дорогая? Мне кажется, что он так до сих пор и не понял, что он тогда сотворил. До него так и не дошло, что тебя могли убить.

Карелла сокрушенно покачал головой.

Суть дела заключалась в том, что несколько лет назад Сэведж-Беспощадный напечатал в своей газете заметку, в которой довольно прозрачно намекалось на то, что детектив по имени Стив Карелла рассказал своей невесте Теодоре Франклин о том, кого он подозревал в совершении целой серии убийств, жертвами которых были исключительно полицейские. К тому же Сэведж сообразил напечатать в газете адрес Тедди, и убийца пришел прямо к ней на квартиру. Тогда Тедди просто чудом избежала смерти.

“Ты помнишь?” – повторила она языком жестов, и тут на лице ее вдруг появилось выражение такой глубокой печали, что Карелле сразу же припомнились слова, которые она сказала до этого: “Мы были тогда так молоды...” Он не понял в тот момент Тедди, но сейчас порывисто обнял ее и притянул к себе.

Она беспомощно прильнула к нему, как будто дожидалась этих сильных рук весь день. И вдруг он с удивлением обнаружил, что она плачет.

– Эй, подружка, что это с тобой? – сказал он. Но она продолжала всхлипывать, уткнувшись лицом в его плечо, и поэтому не видела, что он говорит. Ласково погладив ее густые, пышные волосы, он чуть откинул ее лицо и спросил, уже глядя в глаза: – Что это с тобой?

Она только покачала головой.

– Замучена скучным бытом? – спросил он снова.

Она не ответила.

– Скучно жить затворницей в четырех стенах?

Она снова не отозвалась.

– Тебе захотелось жизни, полной романтических приключений? – Карелла помолчал. – Так все-таки в чем дело, дорогая? Послушай, у тебя глаза растеклись по всеми лицу, а ведь ты наверняка потратила на марафет чуть ли не весь день.

Продолжая сидеть у него на коленях, Тедди вдруг стремительно выпрямилась, и на лице ее отразилось крайнее возмущение. Брови у нее нахмурились, а ловкие ее пальцы замелькали прямо перед его лицом. Она быстро шевелила пальцами, передавая слова.

– Мои глаза!

– Так ведь...

– Значит, ты заметил их! Как и все остальное, правда? Ты...

– Послушай, на что ты намекаешь?

– Сейчас же заткнись и убирайся прочь!

Она попыталась соскользнуть с его колен, но руки его уже успели забраться под шелковую ткань халата, и несмотря на все ее усилия, сжимали ее все крепче и крепче. Наконец, она прекратила борьбу и замерла в его объятиях. Руки его нежно скользили по ее животу, бедрам, груди. При этом он говорил ей самые ласковые слова, а она слушала, их, касаясь его губ своими чуткими пальцами.

– Я понимаю, – почти беззвучно шептал он. – Иногда ты чувствуешь себя как утомленная жизнью пожилая дама. Ты ходишь по этому дому в заношенном домашнем платье и целый день вытираешь носы ребятишкам, а сама все время думаешь о том, когда же это твои геройский муженек, расследующий очередное приключение, соизволит вернуться домой. И иногда тебя охватывает тоска по тому, как это было когда-то, когда мы еще с тобой не поженились, Тедди; когда каждый раз был как первый и последний, когда мы жадно сливались воедино, а глаза мои каждый раз при виде тебя лезли на лоб от восхищения; и все было именно так, как это и должно быть в молодости, когда мы сами были этой молодостью, светились ею, счастливые и юные.

Она с изумлением вглядывалась в своего мужа, потому что часто он казался просто бесчувственным бревном или неотесанным мужиком, который пересказывает сальные шуточки, имеющие успех в дежурке детективов, и который, кажется, насквозь пропитан царящей в участке атмосферой. Временами она чувствовала себя абсолютно одинокой в этом своем безмолвном мире, столь одинокой, что не могла ждать утешения даже от человека, который уже давно был единственным светлым пятном в ее жизни. Но ведь бывало и так, что совершенно неожиданно он снова превращался в прежнего Стива, чуткого и внимательного, в человека, который прекрасно разбирается в тончайших оттенках ее чувств, более того, который разделяет эти чувства и умеет говорить о них, пока...

– И тебе, милая, захотелось вернуть это прошлое, то безумие молодости, которое целиком наполняло нас, захотелось снова стать юной и беззаботной. Но ведь ты прекрасно понимаешь, что мы уже не столь юны, Тедди. И именно поэтому ты принарядилась для этого вечера. Наша Фанни сегодня выходная, поэтому ты постаралась пораньше уложить ребят в постель, потом выбрала самую коротенькую комбинацию – я отлично разглядел ее, когда ветер распахнул полы халата, – надела этот роскошный шелковый халат и туфли на высоком каблуке, соблазнительно подвела глаза, а губы специально оставила ненакрашенными. Тедди, Тедди, милая, я люблю тебя какая ты есть, я любил бы тебя даже в мешке из-под картошки! Я люблю тебя, когда ты копаешься в огороде, и любил тебя, когда ты только родила ребятишек, и потом, когда возилась с ними, вся пропахнув молоком и пеленками; люблю, когда ты принимаешь ванну, когда плачешь и когда смеешься. Милая, милая, я просто люблю тебя, и с каждым днем все сильнее и сильнее. Черт побери, неужто ты думаешь, что я мог не оценить всех твоих уловок: этих туфель на высоком каблуке, халата и прочего, если, честно говоря, именно об этом я и мечтал весь этот день. Убери-ка теперь пальцы от моих губ, я хочу поцеловать тебя!