ХОХО. Целую. Обнимаю

Глава четвертая

Мы оказались прямо посреди празднования. Над улицами натянут баннер с крупной надписью «Корейский фестиваль в Лос-Анджелесе» и еще одной, помельче, «Чествуем культурное разнообразие Лос-Анджелеса вот уже более пятидесяти лет!». По краям улицы выстроились лотки с традиционной корейской едой: токпокки[14], кипящими на медленном огне в чанах с кочхуджаном[15], корейским рыбным пирогом в бульоне из анчоусов, насаженным на деревянные палочки, и блюдами из кухни фьюжн – морскими гребешками на гриле с моцареллой и чеддером, и хот-догами, зажаренными во фритюре с маслом.

Посмотрев вниз, я замечаю, что мы все еще держимся за руки, поэтому тут же отдергиваю ладонь.

– Извини, – говорю я, отвернувшись, чтобы он не увидел мои порозовевшие щеки. – Из-за меня нас выгнали из автобуса.

Вообще-то мы, конечно, оттуда выпрыгнули, но результат тот же.

И все-таки я чувствую себя виноватой. Может, парню и было без разницы, куда ехать, но он явно не собирался выходить здесь, через пару кварталов от «Караоке Джей».

– Это место выглядит не хуже любого другого, – отвечает он, рассматривая баннер.

– Тогда не хочешь… осмотреться вокруг? – я неопределенно машу рукой в сторону празднества. – Раз уж мы здесь.

Он смотрит на меня, и в груди вновь появляется странное чувство.

– Почему бы и нет.

Мы шагаем вдоль лотков с едой. Вообще-то я могла бы просто пойти домой. Тогда, в караоке-баре, отзывы судей не давали мне покоя, поэтому я хотела сделать хоть что-нибудь и предложила караоке-баттл в порыве эмоций. Но это не назовешь настоящей практикой – на самом деле сейчас мне нужно отрабатывать навыки перед завтрашним уроком.

Только вот… я не хочу домой.

Мне давно уже не было так весело, как сегодня, так что, думаю, можно побаловать себя немного, пусть даже и всего на один вечер.

– Меня, кстати, зовут Дженни.

– А меня… – он колеблется, – Джеву.

Я чуть было не начинаю его поддразнивать, мол, уж не забыл ли ты собственное имя, когда замечаю знакомую дальше по улице – но она заходит в одну из палаток, исчезая из поля зрения.

– Твое корейское имя тоже Дженни? – спрашивает Джеву.

– По-корейски меня зовут Джуйон.

– Джуйон, – тянет он каждый слог. – Джу. Йон. Джуй-он-а.

– Да ладно, меня никто так не называет.

Мне становится жарковато, поэтому я беру один из пластиковых вееров, которые раздают поблизости, и начинаю им обмахиваться.

Похоже, в этом году фестиваль состоит в основном из палаток, рекламирующих различные предприятия, – и лотков с едой. Мы проходим мимо одного, где делают даккочи[16]: человек в огромных толстых перчатках поворачивает вертел над грилем одной рукой, а другой покрывает курицу густым соусом с помощью кисточки, после чего опаляет в огне до хрустящей корочки. К прилавку подходят две девушки. Проявляя чудеса ловкости, повар принимает оплату и отдает сдачу первой, в то же время укладывая вертел на тарелку и вручая еду второй.

– Я прямо как в Сеул вернулся, – с каменным лицом говорит Джеву.

Я смеюсь и задумчиво роняю:

– А я вот ни разу не была в Корее.

– Серьезно? – Он бросает на меня взгляд. – У тебя там нет родных?

– Бабушка по маминой линии, но я никогда ее не видела. У них с мамой натянутые отношения.

Честно говоря, раньше я совсем не задумывалась обо всем этом. У меня лучшие бабушка и дедушка по папиной линии: по праздникам они всегда присылают мне подарки, а на Новый год даже деньги. Одна из причин, по которой мама хочет, чтобы я поступила в какую-нибудь из школ в Нью-Йорке – так я буду ближе к их дому в Нью-Джерси.

Если Джеву и показалось странным, что я ни разу не видела свою бабушку из Кореи, он не стал ничего об этом говорить.

– Так, значит, ты живешь в Корее? – спрашиваю я.

– Да. Вообще-то я из Пусана, но учусь в Сеуле, – отвечает он и с запинкой добавляет: – В школе исполнительского искусства.

– Я так и знала! – выпаливаю я, и он усмехается. – «Неплохо пою», тоже мне!

По ходу нашей прогулки я замечаю, что Джеву не сводит глаз с лотков с едой. Я указываю на небольшой навес, где пожилая женщина подает традиционные корейские блюда паре посетителей, сидящих их на низких табуретах:

– Как ты смотришь на второй ужин?

Глаза Джеву загораются, а на щеках появляются ямочки.

– Ты словно читаешь мои мысли!

Мы подходим к палатке, и он придерживает брезент, чтобы я могла зайти внутрь.

– Осо осейо![17] – громко приветствует нас хозяйка, приглашая занять табуреты вдоль стойки. – Чего вы хотели бы?

Джеву оборачивается, вспомнив, что деньги есть только у меня.

– Бери что хочешь, – разрешаю я. – Мне нравится все.

Пока он делает заказ, я развязываю пакет с гарнирами от миссис Ким. Внутри я нахожу пять небольших контейнеров, которые я выкладываю на стойку между нами, сняв крышки.

– Вот это у тебя улов, – замечает Джеву, наблюдая за моими действиями.

Я убираю последнюю крышку, под которой лежит кимчи с зубчиками чеснока.

– Нельзя недооценивать заботливых аджумма[18] по соседству.

– А-а-а, да, знакомо. Мама растила меня в одиночку, поэтому соседки вечно донимали ее непрошенными советами, что, впрочем, не мешало им приносить еду чуть ли не каждый день.

– Кореянки и вправду везде одинаковые, – смеюсь я.

Мы с ним похожи – по меньшей мере, из двух родителей у нас есть только матери. Пусть это не редкость, почему-то так я чувствую себя ближе к нему.

Я вытягиваю пару деревянных палочек из пучка в стакане и передаю Джеву, разломив их вдоль.

– Повезло тебе, что сломана левая рука, а не правая – если ты правша, конечно.

– Правша, хотя и не уверен, можно ли назвать это везением.

Да уж, это было бесчувственно с моей стороны.

– Прости… – начинаю я.

– Если бы я сломал правую руку, тебе пришлось бы меня кормить. – Джеву тянется вперед, чтобы поддеть палочками ломтик тушеной говядины из контейнера с чанджорим[19].

Я отвечаю недоверчивым взглядом: он в самом деле это сказал? Я оглядываюсь на остальных посетителей, но никто не обращает на нас внимания – кроме девушки слева, за спиной Джеву, которая не сводит с него глаз с тех пор, как мы пришли (скорее всего, потому что он красавчик).

– А вот и ваша еда! – Хозяйка ставит на стойку три тарелки. Джеву заказал несколько традиционных для почанг[20] блюд: токпокки, рыбный пирог на шпажке и кимчи паджон – блины с кимчи и зеленым луком. Из-за всех этих тарелок и контейнеров с панчханом на столе не осталось места, поэтому нам приходится играть в тетрис, чтобы все уместить.

Мы приступаем к еде, время от времени сталкиваясь палочками, когда нацеливаемся то на одно, то на другое блюдо. В какой-то момент хозяйка предлагает Джеву чашку с бульоном, и тому приходится тянуться через меня. Выпрямляясь, он случайно задевает мое плечо своим.

– Прости, – извиняется он.

– Ничего. – Я отмахиваюсь, хотя все еще чувствую его прикосновение. Как и в прошлый раз, я оглядываюсь на посетителей за другими столиками, замечая, что среди них очень много парочек, флиртующих друг с другом за едой и напитками.

Джеву подталкивает ко мне тарелку с токпокки – оказывается, он оставил мне последний кусочек. Глядя на нас, кто-нибудь посторонний наверняка бы решил, что и мы тоже на свидании.

Девушка позади Джеву, которая не сводила с него глаз, встает и подходит к нам вместе с подругой.

Я бросаю взгляд на своего спутника, раздумывая, стоит ли предупредить его: наверняка с ним постоянно кто-нибудь пытается познакомиться. Только вот интересно, за кого эти девушки приняли меня? А если бы мы в самом деле были на свидании? Они серьезно собираются заигрывать с ним у меня на глазах? Почему-то мне очень хочется состроить злобную мину.

– Привет, – заговаривает с нами первая девушка. – Ты знакомо выглядишь, мы нигде раньше не встречались?

Джеву замирает, не донеся кружку до рта.

На мгновение повисает тишина. Затем я поднимаю взгляд и замечаю, что девушка смотрит на меня.

– Это же ты была на музыкальном конкурсе штата в прошлые выходные? – уточняет она. – Я видела твое выступление, оно было просто невероятным!

Я продолжаю таращиться на нее, не зная, что сказать. Мне, конечно, и раньше доводилось получать похвалу – обычно после самих выступлений, – но ко мне ни разу не подходили вот так, будто я какая-то знаменитость. Джеву медленно откладывает палочки, ставит локоть здоровой руки на стойку и подпирает ладонью щеку, наблюдая за моей реакцией.

Я смущенно отмахиваюсь.

– Спасибо.

– Я серьезно! Моя мама – виолончелистка в Филармонии Лос-Анджелеса, и она говорит, что ты очень талантлива.

– Даже не знаю, что сказать… – начинаю я, но запинаюсь, встретившись глазами со второй девушкой. – Юнис.

Госпожа Суки Ким – ее мама.

Юнис смотрит на стойку, и я почему-то начинаю ожидать гневной отповеди за то, что делю с каким-то парнем еду миссис Ким.

– Привет, Дженни. Не ожидала увидеть тебя здесь в вечер пятницы, – улыбается она, но я вижу, что ее это слегка задело. – Ты же всегда так занята – мне казалось, у тебя нет времени, чтобы гулять с друзьями.

– Э… да, просто так получилось.

Как же неловко, хуже некуда! Просто за последние пять лет мы почти не общались, хотя раньше были не разлей вода.

– Ладно, нам пора. – Подруга Юнис тянет ее за руку. – Приятного аппетита!

Юнис бросает на меня прощальный взгляд.

– Пока, Дженни. – И они выходят из палатки.

В повисшей тишине я поспешно начинаю объяснять:

– Раньше, в детстве, мы дружили, но потом я стала уделять все больше внимания виолончели, и…

Не знаю, зачем я это говорю. Все происходит слишком быстро: надо же было получить такую похвалу на глазах у Джеву от одной девушки, только чтобы другая показала, насколько я на самом деле ужасная подруга.

Джеву выпрямляется.

– Со мной случилось нечто похожее. Когда я переехал из Пусана в Сеул, некоторые прежние друзья стали считать меня предателем.

– Ого.

Я мало знаю о других городах, помимо Сеула, но это, наверное, все равно что переехать из провинции в Нью-Йорк.

– Выходит, ты виолончелистка, – замечает он.

– Да.

– Ты всегда об этом мечтала?

– Вроде того. Мой отец играл на виолончели. Он не был профессионалом, но когда дело дошло до выбора инструмента – это что-то вроде обряда посвящения для азиатско-американских ребят, через который все проходят…

Джеву смеется.

– У меня осталась виолончель отца, и я очень полюбила играть на ней. К тому же было здорово иметь с ним хоть какую-то связь.

Я еще никому столько не рассказывала об отце. Я жду, когда меня накроет уже привычными печалью и болью, но вместо этого чувствую только умиротворение. Пять лет – это не много и не мало, но это все же время.

Я смотрю на Джеву. Почему же мне так хочется открыть ему душу? Только из-за того, что мы больше не увидимся, когда сегодняшний вечер закончится, или по совершенно иной причине – потому что с ним я могу быть самой собой?

– Это очень круто, – откликается Джеву, и мое сердце тает.

– А ты? – спрашиваю я, надеясь, что тусклый свет под пологом палатки скроет румянец. – Есть что-нибудь такое, что прямо спишь и видишь, как бы сбылось?

На его лице на секунду появляется непонятное выражение, но тут же пропадает.

– Для этого я слишком мало сплю.

– Ого, – тяну я, – ну и ответ.

Джеву подмигивает.

С другой стороны палатки заходят несколько человек. Отвлекшись, я бросаю взгляд на экран телефона – уже без четверти полночь. Джеву передает пустые тарелки хозяйке, а я начинаю закрывать контейнеры крышками и складывать их обратно в пакет. Когда мы встаем, я поднимаю голову и случайно встречаюсь глазами с парнем прямо напротив.

Это тот самый грубиян из автобуса, да не один – его товарищи теснятся у стойки, пытаясь занять места.

– Каковы шансы, что он нас узнает? – обращаюсь я к Джеву, который тоже заметил, куда я смотрю.

В этот самый момент студент указывает на нас, словно мы в каком-то боевике и мы с Джеву играем там преступников.

– Я бы сказал – очень высокие.