Холодная страсть

Глава одиннадцатая

Волоча отяжелевшие ноги вверх по лестнице к своей комнате, Джорджина услышала цокот копыт по камням, которыми была вымощена площадка перед домом, и веселый голос Дидры, уже сидящей в седле, журившей Лайэна за медлительность и торопившей его побыстрее присоединиться к ней, пока она еще справляется с резвым скакуном. Голос, каким отвечал Лайэн, совершенно не соответствовал тому язвительному гневу, который он, видимо, сохранял для нее, и Джорджина с горечью поняла, что это будет ее последняя ночь в Орлиной горе; она, наверное, навсегда останется терзающим напоминанием для гордого вождя.

Ей больше совсем не хотелось помогать Кэт на кухне, и потому следующие несколько часов она занималась сбором своих вещей и подготовкой к отъезду на следующий день. Потом она механически стерла пыль с тяжелой мебели в комнате, а после этого стала смотреть в окно, на пейзаж, который все больше и больше нравился ей, как бы стараясь запомнить мельчайшую подробность его ослепительной красоты, до тех пор, пока не была уверена, что каждая деталь прочно запечатлелась в ее памяти.

Лайэн и Дидра не вернулись к обеду, так что она пообедала в одиночестве в маленькой гостиной, потом вернулась к себе, чтобы вымыть голову перед вечерним торжеством. Позже мимо ее двери к своей комнате, расположенной немного дальше по коридору, легкой походкой прошла Дидра, и вскоре после этого Джорджина услышала звуки льющейся воды со стороны ванной комнаты.

Только тогда она очнулась от мыслей и начала готовиться к вечеру. Она боялась того, что предвещал этот вечер, так боялась, что пальцы отказывались исполнять ее команды, и она потеряла массу времени на борьбу с пуговицами и кнопками, которые просто никак не застегивались. К несчастью, когда она была еще полуодета, послышались легкие шаги Дидры, направлявшейся из своей комнаты вниз по лестнице, видимо, она уже переоделась к вечеру и спешила присоединиться к Лайэну подкрепиться перед тем, как отправиться на празднество.

Джорджина лихорадочно заторопилась. Волосы, мягкие после мытья, не слушались шпилек и заколок, поэтому она отказалась от своей излюбленной гладкой прически и позволила темной массе волос падать на плечи плавной волной, отбрасывая синий отсвет на ее щеки. Она посмотрела на себя в зеркало с таким страхом, что глаза застлала темно-серая пелена, и попыталась успокоить свои руки настолько, чтобы наложить на подвижные губы розовую тень, подчеркивающую цвет шерстяного платья, которое она собиралась надеть. Кэт сказала ей, что совсем не обязательно одеваться официально, потому что арендаторы Лайэна могут прийти в смущение от такой изысканности и будут подавлены изощренностью. Однако Джорджина скривила гримасу, увидев себя в зеркале перед тем, как спуститься вниз. Кэт, по крайней мере, одобрит ее выбор — никто не усомнится в том, что она настоящая ирландская девушка, утонченность Нового Света совершенно исчезла, и она выглядела и чувствовала себя гораздо более неуверенно и робко, чем любой другой в незнакомой обстановке.

Тем не менее, когда она, затаив дыхание, вошла в комнату, где, как она знала, ее должны были ждать Лайэн и Дидра, она задохнулась в смятении. Дидра стояла в элегантной позе на фоне темно-малиновых портьер в вечернем платье из переливающегося зеленого нейлонового джерси, которое плотно облегало ее тело. Взгляд Джорджины обратился к Лайэну, который готовил напитки, и отметил, что он также был одет официально в вечерний пиджак с черным галстуком. Слишком поздно она поняла, что ей надо было посоветоваться с ним, а не полагаться на слова Кэт.

Дидра первая нарушила молчание, и удовольствие явно сквозило в тоне, которым она спросила:

— Дорогая, разве вы не собираетесь с нами?

Джорджина пораженно обратилась к Лайэну за помощью.

— Мне ужасно жаль, — задыхаясь, сказала она, — Кэт не сказала мне, как следует одеться, и, поскольку вечер будет проходить в амбаре, я, естественно, подумала… — ее голос оборвался.

Застывшее лицо Лайэна не смягчилось, когда он ответил ей:

— Не имеет никакого значения во что вы одеты.

— О, но Лайэн, — сердито возразила Дидра, — ты же знаешь, как будут разочарованы твои арендаторы, они же ждут показа пышного убранства. Действительно, смею уверить, что по крайней мере женщины будут безутешны…

Джорджина густо покраснела.

— Я пойду и переоденусь, — пылко предложила она. — Обещаю быстро вернуться, если вы подождете меня.

— Чепуха! — Лайэн посмотрел на часы. — Мы уже опаздываем, я не могу больше ждать.

Он поставил свой стакан и пошел к двери, открыл ее, очевидно уверенный, что они обе последуют за ним. Джорджина поняла, что он не намеревается больше выслушивать какие-то оправдания, и поэтому ей не оставалось ничего иного, как идти за ним в сопровождении Дидры к ждущему автомобилю.

Амбар находился в пятнадцати минутах езды, однако звуки веселья и смех были слышны задолго до того, как они подъехали к крепко сколоченному деревянному строению. Кэт говорила ей, что, поскольку это здание является единственным в округе, достаточно большим для общественных собраний, его совершенно закономерно избрали все арендаторы для того, чтобы приветствовать своего вождя.

Когда автомобиль остановился перед полуоткрытой дверью амбара, раздался крик: «Вот они!», и сконфуженной Джорджине показалось, что сто или больше человек высыпало из дверного проема, окружило автомобиль, смеясь и с энтузиазмом выкрикивая энергичные приветствия. У нее не было времени отступать или испугаться, потому что уже через секунду ее и Лайэна толпа понесла от автомобиля в амбар, где уже внутри каждый из ликующей толпы стремился пожать им руки и передать поздравления и наилучшие пожелания.

Джорджина с горящим лицом и блестящими от оживления глазами чувствовала, что готова взорваться от радости при виде того, с каким удовольствием люди Лайэна принимают ее в свои сердца. То, что они любили Лайэна, было очевидно. Мужчины, хотя и совершенно вольно обращавшиеся к нему, выказывали ему явное почтение, оказываемое лишь тому, кого действительно уважают, а женщины не могли оторвать своих полных гордости глаз от его улыбающегося лица с того момента, как он вошел внутрь. И только когда заиграли музыканты и толпа расступилась, образовав вокруг них кольцо, она поняла, что его рука защищает ее, полуобнимая за плечи. Он убрал руку, перехватив ее быстрый взгляд, и, пока вел ее вперед, кратко сообщил ей:

— Боюсь, что они ждали нас, чтобы начать танцы, вы не возражаете?..

— Нет, конечно нет, — ответила она неуверенно.

Он склонил голову и обнял ее за талию. Оркестр, дожидавшийся этого сигнала, заиграл медленный вальс, и под аккомпанемент хлопков в ладоши окружающих они сделали в одиночестве круг по залу, после чего к ним постепенно присоединились и остальные.

Нелегким испытанием для нее было находиться в его объятиях под взглядами всех этих людей и чувствовать себя наделенной титулом, хотя бы на несколько коротких часов, согреваемой истинным расположением, которым эти люди совершенно естественно одарили ее как будущую жену их старейшины. Было чудесно разделять это уважение, оказываемое Лайэну в награду за его преданность своему народу. Однако их танец не длился долго. Его прервал большой веселый мужчина, которого ранее Лайэн представил как Тима О'Донована, и, судя по брошенному на окружающих триумфальному взгляду, когда вальсировал с Джорджиной, он выиграл право первым танцевать с будущей хозяйкой Орлиной горы.

По мере того, как веселье разгоралось и оркестр перешел от медленных танцев к быстрым, Джорджина удивила и восхитила всех тем, что, как оказалось, она, совершенно неожиданно, умела танцевать народные ирландские танцы. Она и сама немного удивилась, поняв, что до сих пор помнит замысловатые па, которым ее отец и дядя Майкл с таким старанием обучали ее, тогда еще маленькую девочку, и добивались, чтобы она сохраняла равновесие в этих сложных движениях. Эти уроки кончились со смертью отца, однако навыки так хорошо сохранились, что ей оказалось совсем нетрудным, даже через столько лет, выполнять кружево узоров яростной энергичной джиги.

В опьяняющей атмосфере шумной доброй музыки, в восхищении и громко высказываемом одобрении ее новых друзей и в необычном положении, когда мужчины почти боролись за право быть ее партнером, она была способна забыть боль от того, что Лайэн пренебрег ею. Она даже смогла, хотя это и стоило ей больших усилий, не смотреть в сторону его и Дидры, которые направились друг навстречу другу сразу же, как только ее саму пригласил на танец Тим О'Донован. Она была занята тем, чтобы запоминать те новые лица, что окружали ее: вот Мерфи, вот О'Рейганы, вот О'Рорки — имена, которые срывались с языка быстрым серебряным потоком, — и тем, чтобы выслушивать снова и снова рассказы о ее деде, которого хорошо помнили местные старики. Но один маленький, холодный уголок ее мозга отказывался поддаться вихрю нахлынувших эмоций, вызванному новыми впечатлениями; он регистрировал каждый неодобрительный взгляд, каждое возгорающееся чувство, появлявшееся в глазах Лайэна, когда он смотрел в ее сторону, — и каждый теплый, улыбающийся взгляд на Дидру.

Однако в конце концов она убедилась, что пользуется успехом, и, в свою очередь, полюбила этих теплых, вежливых сельчан, которые через пару часов явно показывали, что приняли ее в свои сердца. Права ли была Кэт, убедившая, что ей не следует пугать их излишней чопорностью, или то, что все они знали и любили ее дядюшку Майкла, повлияло на их отношение к ней, сказать было трудно, однако к тому времени, как кто-то предложил немного отдохнуть и освежиться, она уже знала, что ее признали, без всякого сомнения, как достойную будущую жену их старейшины. Точно так же и она сама проникалась пониманием людей Лайэна, распознала их великую выносливость и отсутствие склонности жаловаться на судьбу, поняла, наконец, ту движущую силу, которая направляла решимость ее дяди сделать что-то, чтобы облегчить их бедность.

Крепкий портер лился рекой, и всеобщее веселье достигло апогея, когда внезапно раздался возбужденный голос:

— Черт возьми, посмотрите, кто здесь! Поднимем стаканы, чтобы осушить их, потому что у самого Майкла Руни ужасная жажда!

Смеющаяся толпа на мгновение расступилась, и Джорджина увидела своего дядю, стоящего ошеломленно в дверях и явно ожидающего ее приветствия.

— А где же мне быть, как не на обручении моей племянницы? — отозвался он, глядя на нее, и с энтузиазмом пожимая руки всем по очереди, направившись к ней.

— Ну что, ты пришла в себя? — обратился Майкл к ней, и его слова были такими тихими, что их уловила только она.

Он обхватил ее руки своими и объяснил, сверкая глазами:

— Новость об этом вечере дошла до меня только сегодня утром, и я, не теряя времени даром, поспешил сюда, ведь никто не имеет права отнять у меня возможность объявить об обручении. Храни тебя Бог, дитя, я все время знал, что ты истинная дочь своего отца и что твои горькие слова были сказаны в горячности и никогда не были правдой. Лайэн — настоящий человек, нет лучше его, и я буду счастлив передать тебя в его надежные руки.

Она была слишком потрясена, чтобы сразу же ответить ему, а Майкл был настолько настроен объявить собравшимся о помолвке, что просто оказался не в силах заметить страх, от которого ее глаза потемнели почти дочерна. Она предприняла попытку быстрым жестом остановить его, когда он начал пробираться в толпе к импровизированной эстраде, где музыканты энергично наигрывали свои мелодии.

— Нет, дядя Майкл, не надо, пожалуйста!.. — пыталась она удержать его, однако Майкл, разыскивающий в давке Лайэна, был неудержим.

— А, вот ты где! — Он поманил Лайэна свободной рукой и показал ему свое намерение пробраться на эстраду. Когда Лайэн ответил ему утвердительным кивком, а потом извинился перед Дидрой, Джорджина смирилась с неизбежным и успокоилась. Майкл закусил удила, и ничто, кроме разве землетрясения, не могло удержать его от того, чтобы объявить об обручении, о котором собравшиеся давно хотели услышать.

Все головы в ожидании повернулись к ним, когда они поднимались на возвышение. Музыка стихла, и танцоры остановились и столпились возле края эстрады, чтобы лучше расслышать сказанное. Джорджина избегала взгляда Лайэна, стоя с ним по разные стороны от Майкла в ожидании, когда он начнет.

— Друзья, соседи, сограждане! — так цветисто, может быть, не совсем придерживаясь церемониала, он обратился потому, что говорил с такой искренностью и таким глубоким чувством, что это было простительно. — Это, я должен честно признаться, самый счастливый момент моей жизни, момент, когда я объявляю вам всем, что ваш старейшина, Лайэн Ардьюлин, оказал моей племяннице, Джорджине, величайшую честь, попросив ее стать его женой. Излишне будет говорить, что она согласилась…

Громкий шум одобрения поднялся к стропилам; топот ног, пронзительный свист наполнили воздух, наиболее чинные из присутствующих неистово рукоплескали в таком бешеном восторге, что Джорджина чуть не залилась слезами. Как бы передавая свое самое ценное достояние, Майкл подтолкнул ее вперед и вложил ее руку в холодную руку Лайэна, потом отступил назад, оставив их одних перед бурной овацией, которой, казалось, не будет конца.

Рука Джорджины все сильнее дрожала в руке Лайэна по мере того, как волна за волной восторженные аплодисменты проплывали над ними. Когда Лайэн попытался заговорить, она не расслышала его. Он тоже казался ошеломленным той степенью одобрения, которую выказывали люди; его рука так крепко сжимала ее пальцы, что она боялась, что они сломаются. В первый раз после объявления Джорджина попыталась посмотреть на него, и ее сердце опустилось, а затем быстро воспрянуло, когда она встретила его взор и увидела в его глазах искру возбуждения, которая, по-видимому, давно горела там. Когда их взгляды разошлись, эта искра уже зажгла и ее. Он наклонился к ней, и их губы разделяло не больше дюйма, когда она услышала насмешливый шепот:

— Вам придется обнять меня на виду у всех, иначе они будут так шуметь всю ночь. Этого следует ожидать…

Когда она попыталась уклониться, шокированная его словами, руки Лайэна крепко обхватили ее плечи, взяв ее в плен к восторгу десятков ликующих нетерпеливых людей. Не было никакого выхода. Она не могла ни выйти из игры, оттолкнув его, ни предпринять что-либо еще, чтобы предотвратить то тяжелое испытание, последствия которого для нее, судя по ее встревоженным глазам, он, видимо, отлично понимал. Однако прежде чем подчиниться, она бросила отчаянный ищущий взгляд поверх толпы, пока не нашла Дидру. Та стояла одна, прямая, как струна, в углу, и ее глаза замерли от гнева, пока она ждала окончания ожидаемого апогея вечера. Джорджине хотелось подбежать к ней и уверить, что ей нечего бояться, что Лайэн просто играет определенную роль на публике, а на самом деле поддразнивает, хочет повеселить ее. Однако времени не было. В нетерпении от ожидания Лайэн прижал ее к своей широкой груди и выдохнул ей в ухо, прежде чем поцеловать ее:

— По крайней мере, попытайтесь показать, что это вам нравится!

Однако когда его губы страстно накрыли ее губы, она оказалась не в состоянии сопротивляться, и ей не было нужды притворяться. Она издала короткий стон, ее руки сомкнулись на его шее, и она снова в мыслях перенеслась на сеновал, разделяя ласки его губ, а гром сотрясал почву под ее ногами, и раздвоившиеся искры молний отражались в глазах Лайэна, полных грозы.

Арендаторы бурно приветствовали их в момент скрепления обручения печатью поцелуя, однако когда двери амбара внезапно распахнулись и на пороге появились две властные незнакомые фигуры, наступила всеобщая тишина. Джорджина, совершенно не замечавшая никого, кроме Лайэна, неожиданно пришла в себя, когда громкий голос с американским акцентом властно, с осуждением прозвучал во всю ширь помещения:

— Джорджина, что же такое ты делаешь?!

Она выскользнула из рук Лайэна, как плохо управляемая марионетка, и уставилась на женщину, пробиравшуюся через толпу.

— Мама!

Она еле слышно с изумлением прошептала это, однако Лайэн в удивлении перевел дыхание и среагировал моментально. Только лишь губы Стеллы подготовились произнести гневную речь, как он дал сигнал оркестру начать играть и провел Джорджину вниз по ступенькам прочь от любопытных взглядов собравшихся. С врожденным чувством такта все отвели глаза от нежданных гостей и начали снова танцевать, оставив Лайэна и Джорджину со Стеллой и мужчиной, сопровождавшим ее.

Стелла была в бешенстве; женщина-генератор, полная энергии и жизнелюбия, она впервые в жизни лишилась дара речи. В жестокой борьбе за контроль над ситуацией она потребовала от Джорджины:

— Так, так, не думаешь ли ты как-то объяснить нам, что тут происходит?

Только после этих слов Джорджина заметила человека, стоявшего рядом с матерью.

— Уэйли, — смущенно воскликнула она.

— Да, Уэйли, — грубо прервала ее мать. — Ему определенно хотелось бы знать, почему девушка, с которой он предполагал обручиться, целует другого мужчину на глазах половины населения Керри!

Лайэн легко перехватил инициативу.

— Здесь не место давать объяснения, я предлагаю вернуться в Орлиную гору, где мы продолжим этот разговор в более подходящей обстановке.

— Где эта Орлиная гора и что это такое, кто вы такой? — оскорбительным тоном вмешалась Стелла.

Лайэн крайне вежливо ответил:

— Я — Лайэн Ардьюлин, а Орлиная гора — мой дом. Джорджина и ее дядя остановились у меня и живут здесь последнюю неделю, и, если вы намереваетесь задержаться в Керри, я предлагаю вам присоединиться к ним.

Глаза Стеллы метали молнии, когда Лайэн представился ей, и Джорджина не удивилась бы, если бы оказалось, что ее мать слышала это имя и раньше. Но Стелла отвела глаза, которые могли бы ее выдать, прежде чем они успели что-то выразить, и Джорджине осталось только гадать.

Прежде чем Стелла приняла приглашение, ее сверлящий взгляд затуманился подозрением. Она повернулась к Лайэну и сказала ему с угрожающей мягкостью:

— Я пойду к вам домой, однако я все же настаиваю на необходимых объяснениях. Я знаю своего деверя достаточно хорошо и уверена, что тут не обошлось без какой-то грязной затеи. Наверное, я успела вовремя, надеюсь, как раз вовремя, чтобы освободить мою дочь из лап ее дяди, и, — ее жесткий взгляд голубых глаз обвиняюще уперся в Лайэна, — его таких же лукавых друзей!

Ноздри Лайэна раздулись, его кельтская гордость была уязвлена, но он быстро взял себя в руки и расстроил планы Стеллы, спокойно сказав ей:

— Для меня будет честью принимать мать Джорджины как гостью в моем доме. Пожалуйста, следуйте за мной, автомобиль ждет снаружи.