Хороните своих мертвецов

Глава вторая

Арман Гамаш устроился на потертом кожаном диване под статуей генерала Вольфа. Кивнув пожилому человеку, сидевшему напротив, он вытащил из сумки письма. После прогулки по городу с Эмилем и Анри Гамаш вернулся домой, взял свою почту, собрал записки, сунул их в сумку, а потом вместе с Анри отправился вверх по холму.

В тихую библиотеку Литературно-исторического общества.

Гамаш взглянул на плотный конверт, лежащий рядом с ним на диване. Ежедневная корреспонденция из управления в Монреале пересылалась в дом Эмиля. Вот и на сей раз агент Изабель Лакост рассортировала почту и отправила ее с сопроводительной запиской.

«Дорогой шеф!

Рада была поговорить с Вами. Завидую Вашим нескольким дням в Квебеке. Я все время говорю мужу, что нужно отвезти детей на карнавал, но он утверждает, что они еще слишком маленькие. Может быть, он прав. Но дело в том, что мне самой очень хочется.

Допросы подозреваемого (так трудно называть его подозреваемым, когда есть полная уверенность) продолжаются. Я не слышала, что он говорит, если он вообще что-то говорит. Как Вы знаете, была организована Королевская комиссия. Вы уже давали показания? Я получила вызов на завтра. Не знаю, что им говорить».

Гамаш на минуту оторвался от записки. Агент Лакост, конечно, скажет им правду. Так, как она ее понимает. Выбора у нее нет – ни характер, ни жизненный опыт не позволят ей ничего иного. Перед отъездом он приказал всему управлению сотрудничать с комиссией.

Как сотрудничал сам Гамаш.

Он вернулся к записке.

Такое тяжелое – не удержать – письмо медленно опустилось ему на колени. Гамаш уставился в пространство, и перед его мысленным взором замелькало лицо агента Лакост. Ее образ то возникал, то исчезал. Она смотрела на него и, казалось, кричала что-то, хотя он и не мог разобрать что. Он почувствовал, как ее маленькие сильные руки ухватили его за голову, увидел, как она подалась к нему, как шевелятся ее губы, как пристально смотрят глаза, пытаются что-то донести до него. Он почувствовал, как ее руки сдергивают бронежилет с его груди. Увидел на них кровь, увидел выражение ее лица.

Потом увидел ее снова.

На похоронах. Скольких тогда провожали… Она стояла в одном ряду с другими агентами знаменитого отдела по расследованию убийств Квебекской полиции, а он – во главе этой скорбной колонны. Хоронили тех, кто был под его началом и погиб в тот день на заброшенной фабрике.

Гамаш закрыл глаза и глубоко вздохнул, вдыхая терпкий библиотечный дух. Дух былых веков, стабильности, спокойствия и мира. Старомодной полировки, дерева, слов в потертых кожаных переплетах. Ощутил он и собственный слабый запах розовой воды и сандалового дерева.

И он подумал о чем-то хорошем, о чем-то приятном, о какой-то тихой гавани. И нашел все это в Рейн-Мари, вспомнив ее голос в телефонной трубке. Веселый. Домашний. Уютный. Гамаш разговаривал с ней сегодня чуть раньше. Их дочь Анни придет на обед вместе с мужем. Нужно прикупить что-нибудь, полить цветы, прочитать пришедшие письма.

Он видел ее по мобильнику в их утремонской квартире, у книжного шкафа: солнечная комната полна книг, периодики и уютной мебели, повсюду порядок и покой.

В их квартире было спокойствие, как и в самой Рейн-Мари.

И он почувствовал, что его сердце успокоилось, дыхание стало глубже. Набрав в легкие побольше воздуха, он открыл глаза.

– Ваша собака не хочет водички?

– Простите? – Гамаш тряхнул головой и увидел пожилого человека – тот сидел напротив Гамаша и показывал на Анри.

– Я когда-то приходил сюда с Симусом. Я читал, а он лежал у моих ног. Как и ваш пес. Его как зовут?

– Анри.

Услышав свое имя, молодая овчарка села, насторожилась, громадные уши зашевелились, как радары, ловящие сигнал.

– Умоляю вас, месье, только не говорите «мячик» – тут его уже будет не удержать.

Человек рассмеялся:

– Симус возбуждался каждый раз, когда я говорил «книга». Он знал, что мы идем сюда. Похоже, ему это нравилось даже больше, чем мне.

Гамаш приходил в эту библиотеку каждый день вот уже почти неделю, и, если не считать разговоров шепотком с библиотекаршей, которая помогала ему искать малоизвестные книги о битве на Полях Авраама, прежде он ни с кем тут не разговаривал.

Было таким облегчением не говорить, не объяснять, не чувствовать, что объяснение желательно и даже обязательно. Все это никуда не денется, вскоре вернется. Но пока он искал и находил покой в этой безвестной библиотеке.

Хотя Гамаш не первый год приезжал к своему наставнику и считал, что хорошо знает Старый город, однако здесь он не бывал ни разу. Даже не замечал здания библиотеки среди других красивых домов, церквей, монастырей, школ, отелей и ресторанов.

Но здесь, прямо на рю Сен-Станисла, где стоял старинный дом Эмиля, Гамаш обнаружил святилище в английской библиотеке, среди книг. А где же еще?

– Он хочет водички? – повторил свой вопрос старик.

Он явно старался помочь, и хотя Гамаш не думал, что Анри чего-то надо, он сказал: да, спасибо. Они вместе вышли из библиотеки, прошли по отделанному деревом коридору, мимо портретов прежних глав Литературно-исторического общества. Казалось, что библиотека обросла своей собственной историей.

Это придавало ей некую ауру спокойствия и стабильности. Впрочем, Старый город, огороженный толстой стеной, почти весь был такой. Единственный город-крепость в Северной Америке, город, защищенный от нападения.

Стены эти давно уже имели символическое, а не практическое значение, но Гамаш знал, что символы подчас сильнее пушечных ядер. И в самом деле, люди умирали, города сдавались врагу, а символы оставались, крепли.

Символы были бессмертны.

Пожилой человек налил воды в миску, и Гамаш отнес ее в зал библиотеки, поставил на полотенце, чтобы вода не пролилась на широкие темные паркетины. Анри, конечно, проигнорировал это.

Двое мужчин вернулись на свои места. Гамаш заметил, что старик читает какой-то толстенный том по садоводству. Сам он вернулся к переписке – к той выборке писем, которую, по мнению Изабель Лакост, ему будет интересно прочитать. Большинство писем пришло от сочувствующих коллег со всего мира, другие – от граждан, которые тоже хотели выразить свои чувства. Гамаш прочитывал их все, отвечал на все, испытывая благодарность к Лакост за то, что она присылает ему лишь выборку.

Последним он прочел письмо, о присутствии которого знал. Оно всегда было в пачке. Каждый день. Оно было написано знакомым ему почерком, почти неразборчивой скорописью, но Гамаш научился разбирать этот почерк и теперь мог прочесть каракули.

Гамаш улыбнулся. Это было одним из самых мягких пожеланий Рут Зардо. Почти что проявлением нежности. Почти.

В письмо Габри, как всегда, вложил лакричную трубочку. Гамаш взял ее, подумал и предложил человеку, сидящему напротив.

– Лакричная конфета? – Человек взглянул на Гамаша, потом на подношение. – Вы предлагаете конфету незнакомому человеку? Надеюсь, мне не придется вызывать полицию.

Гамаш непроизвольно напрягся. Неужели этот человек узнал его? Это что, завуалированная угроза? Но старик улыбался, а его блеклые глаза бесхитростно смотрели на Гамаша. Протянув руку, он сломал трубочку и бóльшую часть отдал Гамашу. Ту часть, что с конфетным пламенем, лучшую и самую большую часть.

– Merci, vous êtes très gentil.

«Спасибо, вы очень добры», – сказал человек.

– C’est moi qui vous remercie.

«Это я должен быть вам благодарен», – возразил Гамаш.

Обычный обмен любезностями между вежливыми людьми, но от этого не менее искренний. Человек говорил на идеальном французском, на котором говорят культурные, образованные французы. Может быть, с некоторым акцентом, но Гамаш понимал, что это, вероятно, предвзятая оценка, поскольку он знает: этот человек англоязычный канадец, тогда как сам он канадец франкоязычный.

Они посасывали свои части трубочки и читали каждый свое. Анри лежал рядом, а в половине четвертого библиотекарша по имени Уинни включила свет. Солнце уже садилось в городе-крепости, и в библиотеке, что приютилась в его стенах, становилось темновато.

Гамашу это напомнило матрешку. Снаружи находится Северная Америка, а в ней – Канада, а внутри Канады – Квебек. А внутри Квебека? Нечто еще более мелкое – маленькое английское сообщество. А что в нем?

Это место. Литературно-историческое общество. Оно хранило их записи, их мысли, их воспоминания, их символы. Гамашу не нужно было поднимать взгляд на статую, под которой он сидел, чтобы узнать, кто это. Это место хранило память о своих вождях, своей культуре и достижениях. Хранило что-то давно забытое или никогда не известное франкоязычному большинству за пределами этих стен, но живое здесь.

Примечательное место, о существовании которого практически не знали франкоязычные граждане. Когда он сказал об этом Эмилю, его старый друг подумал, что Гамаш шутит, выдумывает, а ведь это здание находилось в двух кварталах от его дома.

Да, это было похоже на матрешку. Одно находится в другом, а в самой сердцевине лежит крохотная жемчужина. Но вот что неясно: просто ли лежит или же прячется?

Гамаш увидел, как Уинни прошла по библиотеке с ее книжными стеллажами от пола до потолка, индейскими коврами на деревянных полах, длинным деревянным столом. Два старинных кожаных кресла и потертый кожаный диван, на котором сидел Гамаш, разложив перед собой на кофейном столике письма и книги, были чем-то вроде читального зала. Стройный ряд стеллажей нарушали арочные окна, через них в помещение проникал свет, если снаружи был свет. Но самым поразительным в этой библиотеке была антресоль, проходившая поверху. Посетители могли подняться по кованой металлической винтовой лестнице ко второму этажу стеллажей, упиравшихся в оштукатуренный потолок.

Это помещение было заполнено множеством томов, больших и маленьких. Светом. Покоем.

Гамаш не мог поверить, что все эти годы не знал о библиотеке, что набрел на нее совершенно случайно, когда прогуливался, пытаясь прогнать навязчивые видения. Еще хуже этих незваных мелькающих образов были звуки. Звуки выстрелов, стоны дерева и стен, в которые вгрызались пули. Крики, потом вопли.

Но громче всего этого звучал тот спокойный, доверчивый молодой голос: «Я вам верю, сэр».

Арман и Анри покинули библиотеку и обычным маршрутом обошли ближайшие магазины, купив отборные сыры из сырого молока, паштет и ягнятину от Ж. А. Муасана, фрукты и овощи в продовольственном магазине на другой стороне улицы, свежий, еще теплый батон в пекарне Пайяра на рю Сен-Жан. Добравшись домой раньше Эмиля, Гамаш подбросил дров в камин, чтобы поднять температуру в доме. Дом был построен в 1752 году, и хотя каменные стены толщиной в три фута могли запросто выдержать попадание пушечного ядра, против зимних ветров дом был беззащитен.

Гамаш принялся готовить, и в доме потеплело. Когда появился Эмиль, в теплом воздухе уже стоял запах розмарина, чеснока и ягненка.

– Salut![12] – крикнул Эмиль от входной двери, а несколько секунд спустя появился на кухне с бутылкой красного вина и полез в ящик за штопором. – Пахнет потрясающе.

Гамаш принес ежевечерний поднос с батоном, сырами и паштетом в гостиную, поставил на стол перед камином, а Эмиль принес вино.

– Santé[13].

Они уселись у камина и выпили. Перекусив, рассказали друг другу, как прошел у них день. Эмиль завтракал с друзьями в «Шато-Фронтенак», потом занимался разысканиями для общества Шамплейна. Гамаш поведал о своих тихих часах в библиотеке.

– Так ты нашел, что искал? – поинтересовался Эмиль, взяв кусочек паштета из печени дикого кабана.

Гамаш покачал головой:

– Это должно быть где-то там. Иначе все события лишаются всякого смысла. Мы знаем, что в тысяча семьсот пятьдесят девятом году французская армия находилась в полумиле отсюда – ждала англичан.

Об этой битве знали все квебекские школьники, она им снилась, они снова и снова участвовали в ней с деревянными мушкетами на воображаемых лошадях. Страшное сражение, решавшее судьбу города, территории, страны и континента. Квебекская битва, которой в 1759 году фактически завершилась Семилетняя война. По иронии судьбы, после стольких лет сражений между французами и англичанами в Новой Франции решающая битва стала очень короткой. Но жестокой.

Гамаш говорил, и они оба представляли себе это побоище. Холодный сентябрьский день. Армия под командованием генерала Монкальма, представлявшая собой смесь элитных французских войск и квебекцев, более привычных к партизанской тактике, чем к регулярным военным действиям. Французы прикладывали все усилия, чтобы снять осаду с Квебека, где стоял ужасный, жестокий голод. На крошечный город упало более пятнадцати тысяч ядер, и теперь, когда зима стояла на пороге, осаду нужно было прорвать, или их всех ждала смерть. Мужчин, женщин, детей. Нянек, монахинь, плотников, учителей. Всех ожидал один конец.

Генерал Монкальм и его войско вступили в бой с мощной английской армией – и началось беспримерное сражение. Победитель получает все.

Монкальм, отважный опытный воин, боевой командир, воодушевлявший солдат своим примером. Герой для своих солдат.

А кто против него? Не менее отважный и блестящий воин – генерал Вольф.

Квебек был построен на утесе в месте сужения реки. Это было большим стратегическим преимуществом. Никакой враг не мог атаковать его в лоб – ведь для этого требовалось забраться на утес, а это было невозможно.

Но атаковать можно было и с реки, а там нападающих поджидал Монкальм. Была, однако, и еще одна возможность – площадка, расположенная чуть выше. Будучи опытным командующим, Монкальм послал туда одного из своих лучших людей – своего собственного адъютанта, полковника Бугенвиля.

И вот наступила середина сентября 1759 года.

Но Монкальм совершил ошибку. Страшную ошибку. Даже несколько ошибок, и это собирался доказать Арман Гамаш, взявшийся за изучение истории Квебека.

– Очаровательная теория, Арман, – сказал Эмиль. – И ты на самом деле веришь, что в этой маленькой библиотеке можно найти ключ к разгадке? В этой английской библиотеке?

– А где ему еще быть?

Эмиль Комо кивнул. Он радовался тому, как увлекла его друга эта тема. Когда Арман и Рейн-Мари приехали к нему неделю назад, Эмилю понадобился целый день, чтобы привыкнуть к изменениям, произошедшим с Гамашем. И дело было не только в бороде или шрамах, – недавнее прошлое непосильным бременем легло на его плечи, согнуло, сломало его. А теперь Гамаш, хотя и не забыл о прошлом, был уже не так погружен в себя.

– Ну а до писем ты добрался?

– Да, и нужно ответить на некоторые. – Гамаш достал пачку писем, помедлил несколько секунд, потом принял решение и вытащил одно. – Я хочу, чтобы вы его прочли.

Эмиль отхлебнул вина, прочел и рассмеялся. Вернул письмо Гамашу:

– Эта Рут явно в тебя влюблена.

– Будь у меня косички, она бы за них дергала, – улыбнулся Гамаш. – Кстати, я думаю, вы ее знаете.

И он продекламировал:

– Так это та самая Рут? – спросил Эмиль. – Рут Зардо? Поэтесса?

И он дочитал до конца это поразительное стихотворение, которое теперь изучали в школах по всему Квебеку:

Двое мужчин помолчали несколько мгновений, глядя в пляшущие язычки пламени, забывшись в собственных мыслях о любви и утрате, о ране, которая не затянется вовеки.

– Я думал, она умерла, – сказал наконец Эмиль, намазывая паштет на мягкий хлеб.

Гамаш рассмеялся:

– Когда Габри представлял Рут моей жене, он сказал, что они откопали ее в собственном подвале.

Эмиль снова взял письмо.

– А кто такой Габри? Друг?

Гамаш помедлил:

– Да. Он живет в той маленькой деревеньке, о которой я вам рассказывал. Три Сосны.

– Помню-помню, ты был там несколько раз. Расследовал какие-то убийства. Я как-то пытался найти эту деревеньку на карте. Ты говорил, к югу от Монреаля, на границе с Вермонтом?

– Да.

– Что ж, – сказал Эмиль, – наверно, я слеп, потому что мне ее найти не удалось.

Гамаш кивнул:

– Картографы каким-то образом умудрились ее не заметить.

– Тогда как же люди туда попадают?

– Не знаю. Может, она вдруг сама возникает из ниоткуда.

– «Я был слеп, но теперь я вижу»?[14] – процитировал Эмиль. – Ее видят только бедолаги вроде тебя?

Гамаш рассмеялся:

– Там лучшее кофе с молоком и круассаны во всем Квебеке. Я счастливый бедолага. – Он снова встал и положил на кофейный столик остальные письма. – Еще я хотел показать вам вот это.

Эмиль принялся их читать, а Гамаш прихлебывал вино, ел сыр с булкой, наслаждался покоем в комнате, знакомой и удобной, как в его доме.

– И все они от того самого Габри, – сказал наконец Эмиль, постучав пальцем по стопке писем. – Как часто он тебе пишет?

– Каждый день.

– Каждый день? Он что, одержим тобой? Или это угроза? – Эмиль подался вперед, его взгляд неожиданно стал цепким, вся шутливость исчезла.

– Нет-нет, ничего подобного. Он друг.

– «Зачем Оливье понадобилось перемещать тело? – прочел Эмиль в одном из писем. – Это не имеет смысла. Понимаете, он не делал этого». Он пишет одно и то же в каждом письме. – Эмили взял несколько и просмотрел их. – И что это значит?

– Я расследовал это дело прошлой осенью – на уик-энд Дня труда. В бистро Оливье в Трех Соснах было найдено тело. Жертва была убита единственным ударом по голове.

– Единственным?

Его наставник сразу ухватил самую суть. Единственный смертельный удар. Такое случалось крайне редко. Если человек получал один удар, то за этим почти наверняка следовали и другие – убийца впадал в неистовство и обрушивал на жертву множество ударов. Почти никогда не видели они одного удара, настолько сильного, что его хватало. Это означало следующее: убийца был так взбешен, что вложил в удар все свои силы, но в то же время контролировал себя настолько, что после этого остановился. Подобное сочетание было пугающим.

– Убитый не имел при себе никаких документов, но нам удалось найти домик в лесу, где он жил и где был убит. Видели бы вы, что там обнаружилось.

У Эмиля Комо было живое воображение – его на протяжении десятков лет подкармливали жуткие находки. Он ждал от Гамаша описания этого ужасного домика.

– Домик был полон сокровищ.

– Сокровищ?

– Я знаю, – улыбнулся Гамаш, видя лицо Эмиля. – Мы тоже этого не ждали. Это было невероятно. Старинные вещи, артефакты. Они не имели цены.

Его наставник весь превратился во внимание. Он подался вперед, сцепил пальцы, расслабленный и настороженный. Тот, кто когда-то был охотником за убийцами, оставался им навсегда. И теперь он почувствовал запах крови. Все, что Гамашу было известно об убийствах, он узнал от этого человека. И о многом другом узнал он от него.

– Продолжай, – велел Комо.

– Там были первые издания с автографами авторов, старинный фарфор, хрусталь, изготовленный тысячу лет назад. Там обнаружилась панель из Янтарной комнаты, посуда, принадлежавшая Екатерине Великой.

И скрипка. В мгновение ока Гамаш перенесся в этот домик, увидел перед собой агента Поля Морена. Неловкий, долговязый, молодой, Морен взял бесценную скрипку, прижал ее подбородком, сросся с ней. Его тело внезапно утратило всякую неуклюжесть, он словно родился для этого инструмента. И лесной бревенчатый домик наполнился прекраснейшими звуками кельтского плача, навсегда остающегося в памяти.

– Арман?

– Извините. – Гамаш вернулся в каменный дом в Квебек-Сити. – Так, вспомнил кое-что.

Наставник Гамаша изучающе посмотрел на него:

– Все нормально?

Гамаш кивнул и улыбнулся:

– Просто мелодия.

– Вы нашли того, кто убил этого затворника?

– Нашли. Улик было более чем достаточно. Мы нашли орудие убийства и другие вещи из того домика в бистро.

– Убийцей оказался Оливье?

Эмиль поднял пачку писем, и Гамаш кивнул:

– Никто не мог в это поверить. Я не мог в это поверить. Но так оно и было.

Эмиль посмотрел на своего собеседника. Он хорошо знал Армана.

– Ты ему симпатизировал, этому Оливье?

– Он был другом. И остался другом.

Гамаш опять вспомнил, как они сидели в этом веселеньком бистро, а перед ними лежали улики, которые безусловно указывали на его друга. Вспомнил ужасное осознание того, что Оливье – убийца. Он забрал сокровища из лесного домика. Но что еще хуже, он забрал жизнь того человека.

– Ты сказал, что тело было обнаружено в бистро, но ведь его убили в собственном домике? Габри это имеет в виду? Зачем Оливье понадобилось перетаскивать тело из домика в бистро?

Гамаш долго молчал, а Эмиль не торопил его, прихлебывая вино и думая о своем. Он смотрел в огонь и ждал.

Наконец Гамаш заговорил:

– Габри задает хороший вопрос.

– Они партнеры?

Гамаш кивнул.

– Что ж, он просто не хочет верить, что это сделал Оливье. Вот и все.

– Да, не хочет. Но вопрос остается хорошим. Если Оливье убил Отшельника в лесном домике, то зачем ему тащить тело туда, где оно будет обнаружено?

– К тому же в собственное бистро.

– Нет, тут все сложнее. Вообще-то, он перетащил тело в ближайшую гостиницу со спа-салоном. Он признает, что перетащил туда тело, потому что пытался уничтожить спа. Он видел в нем конкурента.

– Значит, ответ у тебя есть.

– В том-то и дело, что, кроме ответа, у меня нет ничего, – сказал Гамаш, всем корпусом поворачиваясь к Эмилю. – Оливье утверждает, что нашел Отшельника убитым и решил воспользоваться трупом, как своего рода орудием, чтобы навредить конкуренту. Но он говорит, что если бы и в самом деле совершил убийство, то оставил бы тело в домике. Оставил бы в домике либо оттащил в лес, чтобы его съели койоты. Зачем убивать кого-то, а потом тащить тело туда, где его обнаружат?

– Но постой, – перебил его Эмиль, пытаясь осмыслить услышанное. – Ты сказал, что тело было найдено в собственном бистро Оливье. Как же это случилось?

– К несчастью для Оливье, владельцу гостиницы и спа-салона пришла в голову та же идея. Когда он обнаружил тело, то перетащил его в бистро, чтобы попытаться уничтожить Оливье.

– Хорошенькие соседи. Как пауки в банке.

Гамаш кивнул:

– У нас ушло на это какое-то время, но в конечном счете мы нашли домик, и его сокровища, и свидетельство того, что Отшельника убили именно там. Криминалистическая экспертиза показала, что в домике бывали только два человека – Отшельник и Оливье. А потом некоторые предметы из домика мы обнаружили в бистро Оливье. Включая и орудие убийства. Оливье признался, что похитил их…

– Вот глупый человек.

– Корыстный человек.

– Ты его арестовал?

Гамаш кивнул, вспоминая тот жуткий день, когда он выяснил правду и должен был действовать. Вспоминая лицо Оливье, но еще хуже – лицо Габри.

А потом судебный процесс, дача показаний, свидетели.

Приговор.

Гамаш взглянул на стопку писем на диване. По одному на каждый день после вынесения приговора Оливье. Все дружелюбные, все содержавшие один и тот же вопрос:

«Зачем Оливье понадобилось перемещать тело?»

– Ты все время называешь этого человека Отшельником. А кто он такой?

– Иммигрант из Чехии по имени Якоб. Больше нам ничего не известно.

Эмиль посмотрел на него, потом кивнул. Было не совсем обычно, что жертву убийства не удалось опознать, но такое случалось, особенно в тех случаях, когда убитый явно не хотел быть опознанным.

Они перешли в столовую с ее голыми каменными стенами, открытой кухней и ароматом жарящейся ягнятины и овощей. После обеда облачились в куртки, надели ошейник на Анри и вышли в морозный вечер. Снег поскрипывал под их подошвами. Они присоединились к толпе, устремившейся к громадной арке в стене на Плас-д’Увиль, где ожидалась церемония открытия Квебекского карнавала.

В разгар празднества, когда вовсю звучали скрипки, детишки катались на санках, а фейерверки освещали небо над Старым городом, Эмиль повернулся к Гамашу:

– Так почему Оливье переместил тело, Арман?

Гамаш застыл посреди этих взрывов, вспышек света, людей, толпящихся вокруг, толкающихся и кричащих.

В сумерках заброшенной фабрики он увидел, как Жан Ги Бовуар упал, раненный. Он увидел вооруженных людей, которые открыли по ним стрельбу в месте, которое считалось почти незащищенным.

Он совершил ошибку. Страшную, ужасную ошибку.