Хорошая война

15. Para Bellum

Макс и Шарлотта уехали из замка рано утром, чтобы не задерживаться на завтрак. Гнуснопрославленная улитка Франц так и не нашелся. Прочие сонные улитки, удостоенные этого звания за скорость седлания коня и закладывания кареты, сказали, что он вместе с многими другими побежал на крики 'пожар', и с тех пор его не видели.

В лагере их светлостей встретила обеспокоенная Марта и накрытый для завтрака стол. Шарлотта всю дорогу молчала, надувшись как большая симпатичная мышь на крупу, и начала разговор только за завтраком.

— Замечательно, милый, ты именно так понимаешь совет 'оказать внимание даме'?

— Если дама проявляет интерес, то отказывать или ломаться будет невежливо, — ответил Макс, — потому что дамы, в отличие от мужчин, воспринимают отказ как тяжкое оскорбление, и они чрезвычайно злопамятны. Братец Фридрих как-то в похожей ситуации некстати вспомнил, что он женат. Дама была очень недовольна. Порвала на себе платье и позвала на помощь, будто он хотел ее обесчестить. Ее муж был в отъезде, поэтому пришлось драться с его братом. Помяли друг другу доспехов талеров на двадцать, устали и проголодались. Потом вместе пошли в кабак, а из кабака к девкам. В результате вышло, что он изменил жене не один раз, а три. Попутно, считай, на ровном месте, поссорил нашу семью с семьей мужа той дамы и семьей ее родителей. И кучу денег на ветер выбросил. До сих пор это помню, потому что мне должен был достаться его старый доспех. До того случая он был почти как новый, а после даже посмотреть страшно.

— Может быть, не надо было доводить до 'проявления интереса'? — язвительно спросила Шарлотта.

— Если бы ты не подевалась куда-то с Виолеттой, то можно бы было. Но это все ерунда. Ты лучше скажи, мы не слишком большую глупость сделали, что сюда приехали?

— Глупость?

— Да. В твоем положении надо дома сидеть и не высовываться. А ты тут жизнью рискуешь.

— Милый, враги не исчезнут сами по себе. Сейчас у нас пока еще есть возможность что-то сделать, а очень скоро мне действительно придется сидеть в замке безвылазно. И мне уже надоело постоянно ожидать нападения и платить жалование сотне швейцарцев.

— Но мы же взяли их на замену гвардии старого графа.

— Мы взяли больше солдат, чем отправили в отставку. По финансам даже не пытайся спорить, ты в жизни не заглядывал в наши бухгалтерские книги.

— С подачи Джанфранко тут будет не турнир, а черт знает что. Он за один вечер поссорил всех со всеми. Зачем ему это надо?

— Как ты думаешь, кто подал графу эту идею?

Макс удивленно посмотрел на жену.

— Только не говори, что это ты.

— Ты не поверишь, но это Виолетта. Девочка первый раз будет на турнире. Она надеялась увидеть ненависть, кровную вражду, войну, сломанные мечи и отрубленные головы. Но кто-то случайно сказал ей, что для рыцарей скрестить мечи и преломить копья — такое же развлечение, как для нее подстрелить птичку, а после поединка противники берутся за руки и идут в кабак.

— Этот кто-то прямо пересказал историю про братца Фридриха, — прокомментировал Макс.

— Ты ее не первый раз рассказываешь, — отмахнулась Шарлотта, — она еще посмотрела, как ты после штурма мило беседовал с ди Кассано, и совсем разочаровалась. Разочарованная девушка пошла к отцу и пожаловалась. Отец сказал, что дочь вся в папу, и решил ей подыграть. Ему для дочери ничего не жалко, кроме денег.

— Лотти, если ты так подружилась с Виолеттой, почему ты не помешала ей это все устроить?

— Каким образом? Я сама не ожидала, что так получится. А ты чем-то недоволен? Вчера утром ты был врагом общества номер один. Вчера вечером ты уже герой дня. Тебя хоть кто-нибудь вызвал на пиру?

— Нет, — удивленно ответил Макс.

— Потому что ты не принадлежишь ни к одной партии. С одной стороны, ты уже не подданный императора, с другой стороны, еще не подданный короля Франциска. Немецких друзей у тебя нет, и французских тоже. Все твои враги с легкой руки Джанфранко переругались друг с другом. Пару дней им будет не до тебя.

— А твои?

— Вот с моих и начнем. Помнишь, рядом с тем местом, где на тебя напал мужик с кинжалом, лежали два тела?

— Да. Оруженосец и еще кто-то.

— Оруженосец Шарля-Луи. Он чуть не заколол меня в спину, но тот бандит, наверное, имел приказ меня похитить и привезти живой, а не мертвой.

Марта еще вчера сразу решила, что расскажет про планируемое похищение Ее светлости, но до сих пор было некогда. Весь завтрак она просидела как на иголках и наконец-то нашла возможность вставить слово.

— Должна Вам сказать, Ваша светлость, что Вас еще вчера собирались похитить.

— Кто? Таинственный поклонник?

— Нет. Высокий худой француз или итальянец. У него шрам на виске и на левой руке нет безымянного пальца.

— Винс, — кивнула Шарлотта, — работает на де Креси. Пусть похищает, и побыстрее, а то я подозреваю, что сегодня нас с Максом снова попытается убить Шарль-Луи. У Шарля-Луи нет ни ума, ни фантазии, зато наглости на троих хватит. Хочу, чтобы у Макса были свободны руки, чтобы защищаться.

— Побыстрее? Когда?

— Прямо сегодня.

— Но они же не готовы. Они только сейчас прислали мне записку, чтобы я пришла 'кое-что обсудить'.

— Еще бы они были готовы. Чтобы похитить даму с турнира надо иметь побольше мозгов, чем чтобы поджечь церковь. Сейчас пойдешь к ним и скажешь, что надо делать. Будешь записывать, или так запомнишь?

Макс подождал, пока жена продиктует Марте гениальный план похищения дамы с турнира, и задал очевидный вопрос.

— Не может оказаться, что они ведут более сложную игру? Купить Фрау Профос за сорок талеров, когда на ней не бывает надето драгоценностей меньше, чем на шестьдесят? Этот Винс такой дурак, что поверил, что Марта будет на него работать?

— Действительно, — поддержала Шарлотта, — купить Марту за сорок талеров это оксюморон какой-то.

— Оксюморон? — переспросил Макс, — что это?

— Это сочетание противоречивых понятий. Как 'живой труп'.

— Живые трупы бывают. Мне бабушка рассказывала.

— 'Шествующая рыба' тебе будет понятнее?

'Шествующим' в геральдике называлось животное, ступающее на три конечности с правой передней лапой вытянутой вперед и вверх. Любой уважающий себя рыцарь знал геральдику настолько, чтобы понять, что 'шествующих рыб' не бывает.

— Ага, или 'геморрой поперек горла', ой извините, — не удержалась Марта.

Шарлотта подавилась булочкой. Макс хлопнул ее по спине.

— Видите ли, Ваша светлость, я сильно изменилась за последнее время, — ответила Марта, — те, кто знает меня по нашему с Маркусом прошлому визиту в Феррону, до сих пор считают меня дорогой куклой из золотой клетки. Игрушкой мужа, у которой большое доброе сердце и никакого представления о том, как устроен мир и люди, которые его населяют. Они думают, что я теперь Ваша игрушка, а я не игрушка и не дура. Я порядочная женщина, которая по нелепой случайности до сих пор не замужем. И я отлично знаю, что надо делать в каких случаях, потому что опыт Маркуса это мой опыт. Однажды его также в трактире пытались подкупить, чтобы он выпустил кого-то из тюрьмы. Давали двенадцать флоринов.

— Двенадцать? Маркусу? — фыркнул Макс, — Бывают же на свете идиоты!

— Бывают, — кивнула Марта, — когда Маркус отсмеялся, он взял аркебузу и сказал: 'Есть работа на два флорина. Нужны добровольцы'. Того парня разложили на столе и засунули его двенадцать флоринов ему в задницу.

— Я бы нашел лучшее применение дюжине золотых монет, — сказал Макс.

— Золотых? Нет, этот скряга попытался подкупить Маркуса серебром, — ответила Марта.

Макс попытался в уме пересчитать двенадцать золотых флоринов на серебро и прикинуть, сколько это будет монет с каким общим весом, если один золотой флорин идет по полторы сотни серебряных сольдо… Не преуспел, потому что выходило математически правильно, но физиологически неправдоподобно.

Пока Макс считал, Марта ушла.

— Где-то во второй половине дня я поеду в гости к де Креси, — вернула мужа к действительности Шарлотта, — сегодня до вечера разберись с Шарлем-Луи…

— Он вызвал меня на пеший бой на завтра, — перебил ее Макс.

— Он? Тебя? На пеший бой? Если бы он действительно хотел с тобой сразиться, вызвал бы тебя на конный поединок. У него бы даже были неплохие шансы, потому что его французские боевые кони намного лучше, чем твои немецкие.

— Кстати… — начал Макс.

— Нет! Даже не думай сейчас покупать еще и коня! У нас будет, на что потратить деньги! — возмутилась Шарлотта, — лучше займись Шарлем-Луи, потому что, если он вызвал тебя на завтра, значит, он рассчитывает, что ты до поединка не доживешь.

Франц проснулся на полу мастерской живописца от колокола, звонившего заутреню. Рядом на полу продирали глаза Патер и Горгонзола. Их лица были перемазаны сажей, что привело Франца в очень веселое настроение. Художники посмотрели на Франца и загоготали еще громче.

— Ох, и попадет мне от Его светлости, — вдруг вспомнил Франц, — я же вчера должен был его сопроводить в лагерь. И щиты должен был к утру представить. А тут этот пожар…

— Щиты я сделать успел, — ответил Патер, и вынес из подсобки четыре щита, сверкающих свежей краской.

— Это что??? — удивленно вопросил Горгонзола, указывая на последний.

— Не что, а кто. Oberkriegschneck, как заказывали.

— Франц почесал в затылке. Ему и в голову не приходило, что его называют именно такой фантастической тварью.

— И где у него эти самые когти, язык и хвост? — поинтересовался Горгонзола.

— Мыслящим существам, в отличие от геральдических животных, оно все не положено, — гордый за свою изобретательность, ответил Патер.

— Алебарда в руках не является признаком мыслящего существа, ни в жизни, ни в геральдике — оспорил ответ Горгонзола.

— А штаны и ботинки? — возразил Патер.

Горгонзола молча признал свое поражение, на этом обсуждение и закончилось. Франц тоже не нашел, что такого умного сказать, поэтому просто поблагодарил Патера, рассчитался, умылся и задумался, как ему тащить одному четыре щита. Горгонзола предложил немного подождать и отвезти щиты на тележке, которая повезет некоторые детали и инструменты из мастерской на турнир.

Собор чудом не сгорел дотла. Даже не сильно и пострадал. Фрески местами подкоптились, погорели леса и скамейки, но это все по большому счету ерунда. Так уж сложились обстоятельства, что по соседству было помещение, где под рукой много воды, и в нем сидели два десятка 'пожарных', среди них один опытный руководитель и два менее опытных, но весьма уважаемых. Если кто не догадался, это я про монастырскую кухню. Именно туда направили свои стопы участники 'кулинарного представления' во главе с Быком. Все были голодные, даже голодные вдвойне, потому что ароматы рыцарского пира чрезвычайно способствовали аппетиту. На кухне их встречали те участники, которые не могли пойти лично, в том числе плотник и старший певчий, а также прочий любопытствующий народ.

Если бы кухня была закрыта, мог бы даже сгореть весь монастырь, ибо сначала надо бы было ведро за ведром доставать воду из колодца, да еще и найти столько ведер, чтобы подавать их по цепочке. Зато на кухне всегда налита бочка воды для питья, греются большие котлы для завтрашнего супа, варятся яйца, которые в монастырях потребляются в невероятных количествах, стоит вода от мытья посуды, которую утром сольют свиньям. С кухни есть ход в обеденную залу, где в фонтане охлаждаются бутыли с вином. И разных емкостей с ручками на кухне полно.

Поэтому, едва заслышав про пожар, вся честная компания с кухни похватала ведра и котелки, набрала воды откуда придется и рванула к собору. Рыцари, благодаря Максу, вовремя освободили вход, и монахи выплеснули первую партию воды и умчались за следующей. Одновременно Бык послал двух попавшихся под руку монахов к неподалеку расположенному колодцу и еще двух за ведрами. Сбегавшихся со всех сторон помощников Бык сразу озадачивал конкретным делом, раздавая указания по-итальянски и ругаясь на родном языке.

Общими усилиями пожар потушили, а уборку отложили до утра. Утром же, оценив количество восстановительных работ, мрачно почесали затылки. Кроме воды, в дело пошел упомянутый суп и упомянутые помои, а также вино из бутылей в фонтане, которые побили, зачерпывая воду ведрами. Пол стал липким и скользким, вдобавок к плохо отмываемой мокрой саже.

Сам епископ все утро провел в соборе, лично оценивая ущерб, ибо количество сгоревшего имущества, если верить докладам подчиненных, превышало все мыслимые пределы. Внезапно (кто бы мог подумать) оказалось, что в соборе кроме стройматериалов в количестве большем, чем могло туда влезть, хранилось несколько бочек вина для причастия, штабель мешков с мукой, и даже, зачем-то, фарфоровый сервиз, пожертвованный монастырю в позапрошлом году.

— Что? Еще и сервиз? — взревел епископ.

— Да, Ваше преосвященство, — пропищал келарь.

— Это от него половник? — епископ спросил более мягким тоном, потому что обратил внимание на повара, направлявшегося к выходу с закопченным половником.

— Нет, Ваше преосвященство, — ответил Бык, — это половник с кухни. Какой-то… божий человек тушил пожар супом и выплеснул наш лучший половник.

— А Вы не поленились его найти?

— По правде сказать, я не сам искал. Я приказал молодым братьям.

— И они Вас послушали?

— Почему они не должны были меня послушать? — искренне удивился Бык, — Вчера они под моим руководством потушили пожар и никто не искал других начальников.

Епископ глубоко вдохнул и выдохнул.

— Так… Значит, у меня в монастыре некому возглавить богоугодное дело кроме мирянина? У меня в монастыре монахи все утро отчитываются, что погубили монастырское добро, а первый человек, который что-то спас из пепла — мирянин?

Монахи, коих вокруг стояло изрядное количество, вжали головы в плечи. Келарь ссутулился и попытался исчезнуть, но его не пропустили и вытолкнули обратно.

— Брат повар, скажите мне честно, Вы не хотите здесь остаться? — неестественно добрым голосом продолжил епископ, — Настоятель уже третий год серьезно болен и совсем не управляет этими бездельниками. Я порекомендую Вас на его место, как только он посчитает нужным его освободить.

Монахи ахнули. Как читатель и сам легко может догадаться, епископ является региональным руководителем Церкви и не обязан лично заниматься управлением каждым отдельным монастырем или приходом на территории епископства. Начальником монастыря является настоятель или аббат, который избирается пожизненно из числа монахов с согласия руководства. В Ферроне исторически сложилось так, что епископское подворье имело некоторое общее хозяйство с монастырем. Руководство монастырем должен был осуществлять настоятель, но, поскольку настоятель был прикован к постели, его обязанности и, особенно, права часто брал на себя епископ, и по многим причинам никто не решался ему возразить.

— Ему нельзя! Он замечен в сквернословии! — крикнул из толпы какой-то завистник.

— Неужели? — усмехнулся епископ, — Какую матерь Вы поминали вчера вечером, брат повар?

— Божью, Ваше преосвященство! — уверенно ответил Бык. На самом деле Богоматерь он упоминал только один раз, в благодарственной молитве, когда погасли последние языки огня.

— Ну и отлично, — закончил допрос епископ, — кто-то еще хочет что-то сказать про убытки? Маэстро Горгонзола?

— Да пес его знает, — ответил грустный Горгонзола, чем тут же снискал расположение епископа.

Епископ вздохнул еще раз и произнес проникновенную проповедь, которая постучалась в сердце, в желудок и в печень каждого монаха.

— Повар!

— Слушаю, Ваше преосвященство!

— Обед отменяется. Готовьте ужин.

— Ужин так ужин, — согласился Бык.

— Братия!

— Слушаем, Ваше преосвященство!

— Немедленно всем вытащить весь мусор, отмыть собор и отчистить все, чтоб сверкало! Всем, я сказал! Чтобы каждый толстозадый ленивец в сутане тут стоял на карачках с тряпкой и не дай Бог кто-то дезертирует! Прокляну! Живыми отпою! Если я вернусь и увижу, что где-то грязно, ответственный за этот угол отправится на две недели в подвал. На хлеб и воду! Потом всем молиться. Добросовестно молиться от всей души и непрерывно.

— О чем молиться? — спросил кто-то смелый.

— О моей удаче, — ответил епископ, — Я поехал на турнир. Если вдруг случайно для меня турнир закончится раньше, чем я изолью свой праведный гнев на головы добрых рыцарей, я вернусь и изолью остаток гнева на ваши головы!

Этим же утром, чуть позже, чем все вышеперечисленные, собрались на ежедневную оперативку преступные элементы. Председательствовал недовольный Винс. Вчера вечером ему не удалось протолкаться через всю толпу сначала из-за наметившейся парной дуэли, потом из-за того, что на пути встали хозяева со свитой. Потом пришлось зарезать своего человека, которого стражники тащили в замок. Подозреваемому в поджоге церкви грозило обвинение в оскорблении светской и духовной власти и допрос под пытками. Несмотря на то, что тот парень лично костер на раскладывал и не поджигал, едва завидев инструменты палача, он бы выдал с потрохами и Винса, и Кабана.

— Зря вы нас не послушали! — начали вчерашние 'оруженосцы', — мы же говорили, какой он быстрый, какой он сильный!

— Тихо! — хлопнул по столу Винс, — Сам знаю. Меня волнует, кто нас выдал. Почему он начал действовать первым? Еще меня волнует, что за оруженосец располосовал Пьетро? Мы же видели, что друзей у них не было, и свита осталась в замке.

— С оруженосцем как раз все понятно, — ответил Кабан, — Молодежь вечно сует нос не в свои дела. Увидел, что двое простолюдинов силой уводят даму и схватился за нож. Чище надо работать. Вот ты, Винс, вроде умный, а люди у тебя смешные. Много ты на улице видел, чтобы даму обнимали сразу двое? Девку-то понятно, хоть пятеро. А даму? Тем более, твои мужики…

— Мужики в поле пашут! — фыркнул Винс.

— Гы-гы-гы! Расскажи это тому оруженосцу. Им всякий, кто не рыцарь и не поп, тот мужик, хоть золотом его облепи.

— Ты бы лучше сделал?

— Хуже сделать надо талант иметь. Бабы же все одинаково устроены. Ткнуть ее вот сюда, она и голос потеряла. Потом берешь ее аккуратно за ручку, вот так, за два пальца, — Кабан показал захват, заламывающий два пальца, на ближайшем соседе, — и ведешь, куда хочешь. Только вести даму все равно должен не мужик, а служанка или доктор.

— Где бы я тебе взял там служанку и доктора?

— Думать надо было раньше. Но, если соберешься еще раз повторить, то доктором сам оденешься, а вот тебе и служанка, — Кабан указал на вошедшую Марту.