Хороший парень

Глава девятая
КРОВЬ НА ЗЕМЛЕ

Только теперь, когда, сделав изрядный крюк, Яшка повернул к МТС по другой дороге, он с невольной дрожью подумал о том, что могло произойти, замешкайся он хоть на секунду. С такими, как Костя, шутки плохи. Промедлишь — пеняй на себя.

Если бы он, Яшка, оплошал, то наверняка валялся бы сейчас в канаве, тогда как Костя и Глеб, посмеиваясь, уже подъезжали бы к Атбасару. А там поминай как звали.

От одной мысли об этом Ящку прошиб пот. Крупный, горячий, он катился по лбу и разъедал глаза. Было душно. Сердце тревожно колотилось. Оно, казалось, то подступало к горлу, то проваливалось куда-то вниз.

Яшка опустил стекло, и в кабину ворвался ветер. Он остудил лицо, проник под ватник, под гимнастёрку, прохладно лаская тело. И сразу стало зябко — по спине прошли струйки холода. Но сердце по-прежнему билось в густой и липкой теплоте.

Машина неслась, задрав над передними колёсами широкие сильные крылья. Её швыряло из стороны в сторону, но Яшка не замечал этого. Скорее, скорее! Он сам не знал, зачем летит, как на пожар.

Меньше всего он думал о том, что его могли хватиться. Не задумывался он и над тем, куда девать одеяла, уворованные Костей и Глебом. Это было не так важно. Ему хотелось лишь одного — привести машину на место и очутиться среди друзей. А потом будь что будет. То ли оттого, что он полностью «выложился» во время драки, то ли по какой другой причине, но Яшка совсем обессилел, и его почему-то стало клонить ко сну.

Ночь была обрызгана звёздами. В темноте скреблись робкие огоньки. Потом они окрепли, стали ярче, почти вплотную к дороге придвинулся длинный неосвещённый барак, который, с тех пор как Яшка покинул его, словно ещё больше врос в землю, и Яшка, чувствуя в себе непонятную вялость и пустоту, последним усилием заглушил мотор.

Его не удивило, что со всех сторон к машине бегут люди. Яшка узнал директора, размахивавшего руками, старичка механика, Надю, Чижика У Чижика было встревоженное лицо — ещё бы, у него увели машину! — и, подбежав к пятитонке, он рванул дверцу.

— Ты?! — Чижик разглядел Яшку. — Я так и знал, что это твоя работа!

Яшке хотелось сказать: «Чего кричишь?» Собрав остатки сил, он выбрался из кабины и, опускаясь на подножку, с трудом произнёс бесцветным голосом:

— Снимите тюк. Там одеяла В кузове Папиросы — Яшка помнил это — он впопыхах засунул в нагрудный карман гимнастёрки.

Почти целую пачку. Дрожащими пальцами отыскал пуговку, отстегнул клапан. Вытащив папиросу, сунул её в рот.

— Прикурить Кто-то услужливо чиркнул спичкой, поднёс её к Яшкиному лицу и отшатнулся, увидев кровь. Яшкина рука, державшая папиросу, была мокрая и липкая. С пальцев кровь капала на землю.

Пропажу машины обнаружила Надя. Обычно пятитонка Чижика стояла рядом с её машиной. А теперь её не было, и Надя решила, что Чижик снова заночевал в поле, у трактористов. Поэтому она удивилась, когда девчата, с которыми она жила в одной комнате, сказали ей, что заходил Чижик.

— Ко мне приходил? Давно? — спросила Надя, принимаясь стелить постель.

— С полчаса тому А может, и больше. Вернулся, поставил машину — и сразу сюда.

Даже не присел. Сказал, что ты ему очень нужна.

«Странно, — подумала Надя. — Может, Саня ещё не спит?» И, думая о том, что Чижик, вероятно, заходил неспроста, она сняла с гвоздя ватник и набросила его на плечи.

— Чижов? — Парень, с которым Надя столкнулась в дверях барака, остановился. — Есть такой! Дрыхнет Разбудить, что ли?

— Не надо — Надя отступила на шаг. — Хотя — и, вспомнив о машине Чижика, сказала уже решительно: — Буди!

Заспанный, взъерошенный Чижик хлопал добрыми глазами. Никак не мог понять, о чём толкует Надя. И вдруг сорвался с места, оставив Надю в тёмных сенях.

— Нет его — сказал он вернувшись. Дышал тяжело, прерывисто.

— Ты о ком?

Яшка! Ну конечно же, пока Чижик спал, Яшка забрал ключи от машины и укатил.

— Не может быть! — Надя боялась поверить. — Уехал? Совсем?

— Почему совсем? Он у меня машину просил. А я не дал. Тогда он сам — Идём! — сказала Надя. С её лица медленно сходило выражение растерянности и отчаяния, появившееся в то мгновение, когда она решила, что Яшка позорно бежал.

— Идём! — повторила она, поторапливая Чижика. — Довольно терпеть. Хватит! Этот номер ему не пройдёт!

Она говорила о Яшке.

Заставив Чижика одеться, она вместе с ним отправилась на розыски директора.

Затем подняла с постели главного механика. Пусть посмотрят, что у них творится под носом. Пусть убедятся! Порядочки!.. Вот до чего доходит, когда люди слоняются без дела Крупное, тёмное лицо Барамбаева хранило спокойствие. Только сузившиеся глаза смотрели остро и зло. Убедившись, что одной машины не хватает, Барамбаев сказал:

— Ну, пусть вернётся! Я с него семь шкур спущу!

— И поделом, — поддержал механик. — Надо его разделать, как бог черепаху. А вот, кажись, и он Прямо на них на бешеной скорости неслась тёмная машина. Механику пришлось отскочить. «Нализался, шельмец!.. — подумал он, прижимаясь спиной к столбу. — Должно быть, здорово накуролесил».

По правде говоря, Наде тоже показалось, что Яшка вдребезги пьян. И, когда она увидела, как он медленно, лениво вылезает из кабины, как, усевшись на подножку, закуривает, её взорвало. Хорош, нечего сказать!.. А она, дурёха, ещё сохла по нем. Ревела белугой, уткнувшись лицом в подушку Никого в жизни Надя не презирала так, как Яшку, который спокойно, словно ничего не случилось, подносил папиросу ко рту. Он был ей ненавистен в эту минуту.

Впервые она испытывала такое глубокое чувство презрения и ненависти. И, прислушиваясь к тому, что творилось у неё в душе, она не сразу поняла, почему кто-то произнёс слово «кровь».

— Смотрите, он весь в крови!.. Что с тобой, Яшка?..

— Яшка!.. — с отчаянием выкрикнула Надя.

Видя, как Яшка кренится на бок, она рванулась к нему, прижала его голову к своей груди. Без конца твердила она его имя: «Яшка, Яшка» — и, плача от нежности, жалости, тревоги и стыда, только то и делала, что гладила его волосы.

— Сестру! Быстрее!.. — приказал Барамбаев. — Воду!..

Чувства изменчивы. Горе сменяется радостью, отчаяние — надеждой. И почти всегда неожиданно.

Так было и с Надей. Жаркая, гневная ненависть, клокотавшая в ней до того, как она увидела окровавленного Яшку, сменилась тревогой и нежностью. И это новое чувство было так ярко и полно, что Надя ни о чём другом думать уже не могла.

Теперь она знала, что любит. Знала и не стыдилась этого.

Запыхавшись, прибежала медицинская сестра — подвижная болтливая толстуха с чёрными усиками над обиженно вздёрнутой губой и с мягкими проворными руками. При свсге фонарей она опустила на землю свою брезентовую сумку с мрачным крестом и наклонилась над Яшкой. Её ловкие пальцы бережно прикоснулись к его груди.

Тихо застонав, Яшка открыл глаза.

— Болит? — с материнской участливостью спросила толстуха. — Лежи, лежи, милый Сейчас мы промоем ранку и перевяжем тебя — Нет, ничего, — ответил Яшка.

— Вот и готово!.. — Толстуха поднялась, отряхнула с колен землю.

По её словам, Яшке не угрожала опасность. Ему повезло — нож скользнул по ребру.

Ничего серьёзного. Только крови Яшка потерял много.

— Надо его отвезти в больницу, — сказала сестра. — Там опытные врачи, рентген — Я поеду, — предложил Чижик.

— Разрешите мне, товарищ директор. — Надя прикоснулась к руке Барамбаева.

Тонкие губы Барамбаева были плотно сжаты. Он раздумывал. Медленно ответил:

— Хорошо. Поезжай, Грачёва. Только осторожно. У тебя рука лёгкая Надя кивнула: понимаю — Смотри — Барамбаев уставился в землю. — Я сестру послать не могу. Видишь ли, у нас тут женщина Жена бухгалтера Вот-вот родит, понимаешь?

— Хорошо, — сказала Надя.

— Впрочем, если хочешь, возьми в помощь какого-нибудь парня. Чижов — Не надо. Я сама. — Надя пошла к своей трёхтонке.

И вот они сидят рядом в кабине грузовика. Яшк? откинулся к стенке, дышит глубоко и трудно. Глаза закрыты. Отдыхает. В кабину он поднялся сам, без посторонней помощи.

Можно ехать.

Надя повернула ключ, опустила ногу на педаль, и машина медленно, словно нехотя, тронулась с места.

Всё так же медленно она обогнула голый взлобок и, недовольно урча, брызнула жёлтым светом на мокрую землю.

Надя и Яшка молчали.

Что он мог сказать? Ему казалось, что Надя всё ещё сердится на него, что она не поверит ему и встретит его слова насмешкой. Пьянка, угон чужой машины, драка Отличился, Яков Ефимович! Вот и пеняй на себя.

А Надя, которая только смутно догадывалась о том, что творилось у Яшки на душе, и которая тревожилась о нём, молчала, потому что боялась нарушить его покой и причинить ему боль.

Между тем машина, кренясь с борта на борт, плавно шла по дороге.

И неслышно сеялся мелкий колючий дождичек.

И заглохшая ночь мягко стлалась по степи.

Было тихо и муторно.

Затаивая дыхание вела Надя грузовик по незнакомой дороге. От напряжения у неё онемела правая рука. Но она боялась пошевелиться, чтобы не потревожить Яшку.

И вдруг что-то громко треснуло. Канава! Надя с такой силой нажала на тормоза, что они заскрипели, а Яшка, который стукнулся лбом о железо, снова на какое-то мгновение потерял сознание.

Пришёл он в себя от бережного, трепетного прикосновения Надиных пальцев. Её глаза были близко, почти вровень с его глазами, и Яшке показалось, что она испугана.

— Тебе не больно? — спросила она шёпотом.

Он поморщился.

— Не двигайся, не надо, — сказала она поспешно. — Это я виновата Слёзы стояли в её расширенных тёмных глазах. Или, быть может, в них отражались звёзды? Дождь уже угомонился, и Млечный Путь рассеянно мерцал над степью.

— Подожди Соскочив на землю, Надя нагнулась и намочила в луже носовой платок. Через минуту вернулась и приложила его к Яшкиному лбу.

Но тут Яшка снова потерял сознание.

А когда он смог открыть глаза, то увидел, что Надя, положив руки на баранку, плачет. Её плечи дрожали, как в ознобе.

— Не надо, Надюша — произнёс он стеснённым голосом, которого почти не услышал. — Ну, что ты, Надюша Зачем?

Надя оторвала голову от рук, подняла на Яшку влажные глаза. Они были такими беспомощными, что Яшке стало горько и больно. Нет, прежней режущей боли он теперь не чувствовал. Но ещё сильнее оказалась эта новая, другая боль, ровно и настойчиво сжимавшая его сердце.

— Я осторожно — сказала Надя. — Тебе лучше?

— Да — Нет, ты скажи Если больно, я не поеду.

— Ничего.

— Нет, — сказала она решительно. — Темно, и мы опять свалимся в канаву. Лучше подождём до утра. Уже скоро — Но мне совсем хорошо. Слово!..

— Нет! — Она покачала головой.

— Первое ранение на трудовом фронте — попробовал он пошутить.

— Молчи, — приказала Надя. — Тебе нельзя.

— Хорошо

Яшка подчинился.

Он был даже рад тому, что Надя отказалась вести машину. Значит, они ещё долго пробудут вместе, вдвоём. Надя всё время будет рядом, и её руки ещё много раз прикоснутся к его лбу. О боли и о своей ране он уже не думал.

Пожалуй, он охотно дал бы себя вторично поранить, лишь бы Надя была рядом и не отходила от него ни на шаг. Если он о чём-нибудь жалел, так только о том, что короткая майская ночь уже на исходе.

— Ты о чём думаешь?

— Молчи! — Её тёплая ладонь прикоснулась к его губам.

— Молчу. Хэнде хох! — Он снова попытался пошутить.

— Какой ты, право — Какой же?

Надя не ответила. Закрыла глаза, притворилась, что спит. «Так будет лучше, — думала она, сдерживая сердцебиение. — Иначе я не выдержу и сама»

Она прислушалась. Ровное Яшкино дыхание успокоило её. «Заснул», — решила она и отважилась открыть глаза.

Уже посерело. Из-за туч на землю прокрался прохладный рассвет. Яшка спал, привалясь плечом к закрытой дверце кабины, и Надя не удержалась. Её твёрдые упрямые губы скользнули по его губам.

Недели, проведённые в больнице, казались Яшке безвозвратно потерянными. Осмотры, процедуры, тампоны Вот она, забота о человеке, — ни минуты покоя! И, главное, в палате не разрешается курить. Ни под каким видом.

Его существование скрашивали лишь посещения друзей. Дважды к нему приезжал Чижик, наведывалась Надя, которой якобы было «по пути». Рассказывали о новостях, просили не тревожиться, желали скорого выздоровления. А Чижик, так тот, получив от матери посылку, приволок Яшке кулёк домашних коржиков с маком, сказав при этом: «Питайся, тебе поправиться нужно».

Звонкое голубое небо, просторные дали Яшка по целым дням просиживал возле окна.

Вспоминал прошлое, с нежностью думал о Наде, и будущее рисовалось ему таким светлым, как те пронизанные солнцем фантастические облачные города, которые громоздились над горизонтом. Казалось, стоит лишь захотеть — и влетишь туда на машине по стремительному прямику степных дорог.

Мало-помалу к нему вернулась весёлость, и его карие глаза насмешливо щурились.

Он снова шутил и балагурил, не без умысла «разыгрывал» сиделок и докторов. И всё это с таким невинным видом, что на него нельзя было сердиться.

— Ну что мне с вами делать! — Главврач районной больницы, немолодая женщина с близорукими глазами, пряча улыбку, смотрела на Яшку.

— Выписать! — быстро подсказал Яшка. — Иначе вы от меня не избавитесь.

— Кажется, это действительно выход.

— Единственный.

— Быть по сему. — Она поднялась, отпустив Яшкину руку. — Пульс у вас нормальный, состояние -..удовлетворительное — Вот именно — Она рассмеялась. — Что ж, посмотрим, посмотрим — И, сделав серьёзное лицо, добавила: — Только обещайте, что через десять дней приедете.

— Обязательно. — Яшка приложил руку к сердцу. Сейчас он был готов обещать что угодно. — Разве я себе враг?

В приёмном покое ему выдали на руки больничный лист. Дежурная сестра принесла его вещи — ушанку, ватник, выстиранную гимнастёрку, — и Яшка, сняв с себя больничную пижаму, снова, по его словам, «стал человеком».

Другой на его месте, быть может, вышел бы на дорогу в надежде, что какая-нибудь попутная машина подберёт его, но Яшка сам был шофёром и поэтому первым делом отправился в ближайшую чайную. Он знал, что наверняка встретит там приятелей.

Однако возле чайной машин не было. Яшке пришлось прождать до сумерек. Да и то шофёр, которого он разыскал, был из соседнего совхоза и обещал Яшке подвезти его только до развилки дорог.

— Оттуда ты уж как-нибудь доберёшься, — сказал он. — Там километров двадцать останется, не больше.

— Ладно, — ответил Яшка, усаживаясь рядом. — Не пропаду.

Ехали быстро. Там, где надо было свернуть в сторону, шофёр притормозил, и Яшка спрыгнул с подножки на землю. Помахав приятелю рукой, он направился к одинокой брезентовой палатке, которую увидел ещё издали.

Там было накурено — хоть вешай топор. Несколько человек сидело за фанерным столом, другие отдыхали на деревянных нарах, жидко покрытых слежавшимся сеном. С первого взгляда Яшка определил, что это шофёры. И, входя в палатку, он весело сказал:

— Я не помешал?

— Валяй, чего там, — буркнул один из сидевших за столом. — Места всем хватит.

— Благодарствую — Яшка шагнул к столу, уселся, раздвинув локти. — Правда, я без стука В кармане у него оказался кусок колотого рафинада. Сдув с него табак, Яшка выложил сахар на стол. Потом попросил у соседа кружку.

На столе лежал завёрнутый в тряпочку добрый шмат свиного сала. Рядом — полбуханки чёрствого хлеба. Яшка посмотрел голодными глазами и отвернулся.

— Угощайся, — сказал сосед. — Кипятком сыт не будешь.

— Что вы! — Яшка, оттопырив мизинец, брезгливо отодвинул от себя сало. — Фи, как можно есть такую грубую пищу!..Он был уверен, что сосед оценит его шутку и, улыбаясь, снова протянул руку за салом, чтобы отрезать от него ломтик, но сосед неожиданно ударил его по руке и крикнул:

— Не трожь!..

Яшка оторопел. Густой, потный запах драки повис в воздухе. Кто-то уже отодвинулся, кто-то отшвырнул табурет. Плотную тишину сверлили десятки глаз, смотревших на Яшку в упор.

И, как знать, чем бы всё это кончилось, если бы Яшка, настроенный миролюбиво, не протянул парню открытой руки и не сказал:

— Ну, чего ты на меня вызверился? Шуток не понимаешь, что ли?

Он не боялся, что его обвинят в трусости. Он был сильнее этого ершистого паренька, шмыгавшего носом. Но именно потому, что он был сильнее его и мог бы с одного удара сбить противника с ног или, как было принято говорить среди шофёров, «с колёс». Яшка шагнул к нему с протянутой для дружбы рукой.

Не в Яшкином характере было ни с того ни с сего обзаводиться врагами. Он был слишком добродушен и приветлив для этого. Куда охотнее он знакомился и завязывал дружбу с самыми разными людьми. И он сказал:

— Садись, друг Если я тебя обидел — прости.

— Ладно — буркнул парень, опускаясь на скамью.

— Ну вот — Яшка улыбнулся. — Давай лучше чай пить.

— Правильно. Нечего подбивать — Нашли время!..

— Садись!.. — Из темноты вышел широкоскулый шофёр в шинели со споротыми петлицами и подсел к Яшке.

Сразу после ужина все улеглись.

Когда Яшка уезжал в больницу, была распутица. А теперь стояло душное и пыльное лето. Солнце палило прямой наводкой, земля даже по ночам не успевала остыть, и тяжёлая духота неподвижно лежала над степью.

Зато хлеба пошли в рост. По ним скользили лёгкие, совсем прозрачные и невесомые тени облаков, в густом зное, распластав крылья, дремали ястребы, и уже близился тот день, когда главный агроном МТС, помяв заскорузлыми пальцами колос и сдув с ладони жёсткую шелуху, на виду у всех осторожно попробует зерно на зуб и заявит, что можно начинать уборку.

Этот день Яшке суждено было встретить среди друзей, на новенькой машине, поблёскивавшей стеклом и лаком.