Хозяйка бобового стебля (СИ)

Глава 17. Ведьма

Женя от страха и досады скалится, словно загнанная угол волчица.

— Убьёшь меня теперь?!

— Без суда, нет, — подсаживает он её на лошадь. — Но сперва сам с тобой поговорю. Веди себя спокойно и покладисто, а то Ада беспокойных не жалует.

— Как высоко! — Женя еда не вскрикивает. — Ада, это её имя? — выгибает бровь: больше от того, как тупо звучит вопрос, чем от удивления. — А суды как проходят могу предположить… Меня топить будут, и если не утону — ведьма, да?

Карсон ухмыляется и седлает лошадь. И, придерживая Женю за талию, чтобы та не свалилась, едет прочь от людей. Да так быстро, что ветер начинает свистеть да завывать в ушах. Однако это не мешает слышать его глубокий и, пусть не без ноток стали в этот момент, но бархатный голос:

— Про Аду ты вроде уже спрашивала. Почему имя удивляет? Ей вот оно нравится, откликается на него будто собачонка.

Вопрос про суд он, отчего-то, игнорирует. То ли специально, то ли потому что Женя оказалась права и это нечто само собой разумеющееся, то ли ещё чего…

— К-куда… — голос дрожит. — Куда мы едем? Скачем… Куда она нас везёт?

— Она? — изгибает Сон бровь и смеётся. — Ада, красавица моя, куда ты везёшь нас? — похлопывает он лошадь по шее, и та ускоряет бег.

Отлично! Отлично, чёрт возьми!

Столько всего пережить, почти поверить в то, что нашла верный путь и оказаться в загребущих лапах чёртового инквизитора, который ещё и…

— Как не стыдно издеваться над бедной девушкой!

В её мире подобная претензия уже не прокатила бы, феминизм, все дела, но здесь ведь псевдосредневековье.

Сон прекращает смеяться и заставляет Аду идти спокойнее.

— Издеваться? Я веду себя с тобой вполне вежливо и осторожно. Хотя и вижу уже, кто ты такая. И едем мы, как ты могла заметить, — наконец решает ответить он ей, чтобы не пугать ещё сильнее, — подальше от людей. Пока что, всего лишь подальше от людей. Я не могу позволить ведьме разгуливать среди толпы и подвергать их опасности.

— Да не ведьма я! С чего такие дикие выводы? Если бы была ведьмой, стала бы говорить с тобой тогда, у дороги?

— Может и стала бы… А может творила колдовство как раз, иначе что с коровой было, что делала там с ней? Кто вообще мог животину довести до такого состояния, как не ведьма для тёмного ритуала какого? А кулон на шее твоей… Думаешь, вещь колдовскую не признаю? Ты хоть знаешь, сколько я колдовства за свою жизнь насмотрелся? Так что хватит, начистоту давай, говори, откуда магия, родилась такой или служишь кому? И делала что на празднике?

— Да ты о чём вообще? — Женя даже всхлипывает, хотя актриса из неё — как бы это иронично не звучало — никудышная. — Я кулончик на дороге нашла по пути в город. Ну, никого рядом не было. Надела. Что такого?

— Не теряют ведьмы такие вещи. А вещь эта — магическая, — по тону слышно, что Сон теряет терпение. — Хватит за глупца меня держать, Женя! Отвечай правду, тебе же лучше будет. Ибо, видишь, говорить с тобой хочу. Не спешу вести тебя в темницу и на суд.

Она молчит несколько секунд, затем оборачивается на него и, несмотря на страх свалиться с адской конской машины, утыкается лицом в грудь.

И они останавливаются.

Сон замирает, не понимая, что происходит, а затем нерешительно касается её волос. Аккуратно, кончиками пальцев. Но после выдыхает, как-то вдруг расслабляется и ведёт ладонью по её спине.

— Ну, будет тебе… Не хотел пугать. Не верю, что ты зло замыслила. Однако выяснить всё я обязан. Понимаешь? Расскажи мне, Женя…

— Что рассказать? Я не ведьма. Я точно не родилась ведьмой. И все свои девятнадцать лет ею не было. Это точно! Потому что магия, вообще-то, сильно облегчила бы мне жизнь. Но… Сон, никакого волшебства не было, и вообще ничего хорошего.

Он берёт её за плечи, отстраняет от себя и заглядывает ей в глаза.

— А камень колдовской, кто и зачем тебе дал?

— С чего ты взял, — выдыхает она, не уверенная, что тихие слова можно сейчас расслышать, — что кто-то дал?

— Говорю же, не теряют ведьмы такие вещи. Значит, либо твоё, либо дал кто-то. Но зачем?

Она хмурится.

— Я сдавать не буду. Только знай, что я ни в чём не разбираюсь, ничего не понимаю и зла никому не хочу. А камушек… красивый, — Женя хлопает ресницами.

Сон усмехается. Как-то не по-доброму усмехается. Но спешивается и помогает Жене слезть тоже.

Привёз он её к лесу, от чего спокойнее не становится. Но сделал, как и сказал — люди оказались так далеко, что ветер не доносит до них и звуков празднования.

— Сдавать не будет, — хмыкает он и смотрит так, словно раздумывает, что делать с ней дальше. — В ученицы ведьмы подалась? А на празднике по её поручению была, — изрекает Сон скорее утверждающе, чем вопросительно. — И что делать с тобой прикажешь? Просто отпустить и гулять позволить до той поры, пока зло не учинишь кому? Вот, скажи, разве могу я так?

Она выдыхает.

— Я тут ненадолго, если честно. Несколько дней, не больше. Так что никому точно не наврежу. Была бы опасна, — вдруг усмехается остро, — ты бы не отвёз меня сюда.

— Собираешься уехать? А там… Какого мне будет знать, что позволил тебе уйти, а ты в дальних землях людям портишь жизнь? Нет, Женя, так не пойдёт. Убеди, — говорит он вдруг, а сам выглядит непоколебимой скалой, только во взгляде его что-то болезненное, — убеди меня отпустить тебя сейчас и просто понаблюдать за тобой, чтобы поверить тебе. Убеди… И я не отдам тебя под суд.

Она кривится и отступает на шаг, зыркнув на него как-то недобро.

— Это… то о чём я подумала?

Предлагали ей всякое пару раз на родине. Примерно тем же тоном.