Хозяйка «Солнечного моста»

Глава 20

Край и само место, известное как Санбридж, мало изменилось за четырнадцать лет, прошедших с того дня, когда Билли впервые приехала сюда из Филадельфии. Трава на лугах выросла густой и сочной в этом году, благодаря обильным дождям, а зимние перекати-поле тихо катились вдоль белой ограды, протянувшейся на целые мили. Кустарник, окружавший дом, стал выше, но розовый сад продолжал оставаться в образцовом порядке – живой памятник Джессике, вот уже двенадцать лет покоящейся под холмиком позади дома. Сам дом приобрел более мягкий оттенок, выцвел за эти годы под жарким солнцем – теперь он стал бледнее, чем розовая почва прерии.

Но видимость неизменности Санбриджа заканчивалась у входной двери. Внутри дом нес отпечаток времени. Сет Коулмэн, полноправный монарх, тяжелее опирался на трость, а лохматая копна волос стала более седой. Но язык у него оставался таким же острым, как всегда, и водянистые голубые глаза – такими же проницательными. Единственный интерес в жизни представлял для него десятилетний внук Райли. Когда мальчик, копия Мосса, не летал на самолете, пристегнувшись к сиденью за спиной отца, он ездил верхом по холмам со своим дедушкой. Райли как раз недавно сменил пони на кобылу из потомства Несси, которую подарил ему Сет.

Райли стал частью Санбриджа с того самого дня, как родился. В качестве наследника трона Коулмэнов он учился любить свое наследие и воспитывался с одной целью: когда-нибудь взять в свои руки бразды правления империей Санбриджа. Райли был высоким мальчуганом, с мягким взором лучистых голубых глаз и круглыми щечками. Несмотря на изливавшиеся на него знаки внимания, он был неизбалованным, милым ребенком, который никогда ничего не просил. Хотя нельзя сказать, что он ничего не просил: любая его просьба незамедлительно исполнялась; к чему бы ни проявил интерес, получал желаемое в течение часа. Но юный Райли Коулмэн был разумным, понимающим мальчиком, и все возрастающие богатства в его владении внушали ему тревогу; он научился скрывать свой интерес, отводить взгляд от того, что привлекло его внимание. При том, что каждое его желание предупреждалось, каждая мечта сбывалась, о слишком многом приходилось думать, о слишком многом заботиться. Это его ошеломляло.

По мнению Райли, неправильно было владеть сложным фотоаппаратом немецкого производства и не знать, как пользоваться им (самому ему вполне хватало «Брауни Хауки»), поэтому он долгими томительными часами размышлял над инструкциями и книгами по фотографии; и то, что должно было стать удовольствием, превращалось в тяжкий труд.

Райли рос таким же ответственным в отношении к другим людям. Он любил своих сестер и всерьез воспринимал свою роль брата Мэгги и Сьюзан. Знал, когда нужно остановиться в поддразниваниях; на него всегда можно было рассчитывать в том, что касалось хранения секретов, любых секретов, особенно секретов Мэгги. С Билли он вел себя как мальчик и как ребенок, теплый и ласковый, который хочет лишний раз получить улыбку и нежный поцелуй перед сном. С бабушкой Агнес он держал себя вежливо и по-джентльменски, хотя чаще всего беседа ограничивалась кратким «да, мэм», «нет, мэм», «спасибо, мэм». Агнес была довольна.

Но с Моссом можно было оставаться целиком и полностью мальчишкой – шумным и живым, улюлюкающим, горланящим и буйным. С отцом он делился своими надеждами и мечтами, своими обидами, ранами и царапинами. Он никогда не плакал, это дитя Коулмэнов, потому что мужчины не плачут. Хотя девочкам, которые казались больше мамиными дочками, чем папиными, позволялось реветь и хныкать сколько угодно.

Райли старался не отдавать никому явного предпочтения, но Сьюзан была его любимой сестрой. Она не кричала, не вопила и не обзывала его. Была мягкой и деликатной, как мама, и играла красивую музыку на пианино. Сьюзан всегда поступала так, как ей говорили, и ее никогда не приходилось наказывать.

Мэгги, наоборот, росла строптивой и упрямой и находила столько способов нажить себе неприятности, что Райли не мог даже представить себе. Иногда по ночам он лежал в постели и пытался понять, почему Мэгги была такой. Случалось, он действительно верил, что она ненавидит его, ненавидит всех подряд. Она пила пиво в конюшне с ковбоями, а когда папа и дедушка уезжали в объезд или в город по делам, каталась на их машинах вокруг ранчо. У нее были ужасные друзья, которым только и нужно, чтобы она тратила деньги и крала вино, пиво и сигареты из дома. Райли всегда включал Мэгги в свои молитвы. Надо было рассказать про нее – он понимал, что должен сделать это, – но не рассказывал. Не мог. Однажды он застал Мэгги в новой конюшне, где стояла его лошадь. Мэгги лежала, зарывшись в сладко пахнущую солому, и плакала, мучительно и тяжело всхлипывая. Он никогда не видел, чтобы кто-то так плакал, и это его так потрясло, что он убежал. Мэгги было бы ужасно неприятно, если бы она узнала, что он видел ее, а ей и без того тяжко. Поэтому он не сказал ей об этом, и никому другому не рассказал. Он видел, как она водила парней на конюшню, но и об этом тоже никогда ничего не говорил. Улыбающиеся парни выходили крадучись, но Мэгги всегда выглядела сердитой и несчастной. Когда-нибудь он собирался все же поговорить с папой о сестре. Папа поймет, что делать. Папа знал все обо всем, так что горести девочки, переживающей возраст от тринадцати до четырнадцати лет, не поставят его в тупик. Кого угодно, только не папу…

Тита и Карлос были отправлены на пенсию с щедрым ежемесячным содержанием и тремя акрами доброй коулмэновской земли. Сет никогда не переставал удивляться, как вольно распоряжается Агнес его деньгами. Пожилую пару сменили миловидная девушка по имени Шарлотта и ее брат Мигель, с лицом, тронутым оспой. Они носили специальную форменную одежду, которую Агнес заказывала дюжинами. Обученные ею брат и сестра стали отличными слугами, и самым ценным их качеством, по мнению Агнес, было то, что они признавали и почитали ее положение в доме. Хозяйство в Санбридже работало, как хорошо смазанные часы. Все оставалось под присмотром.

Об Агнес Эймс можно было лишь сказать, что она красиво старилась, благодаря отличным парикмахерам, дорогому гардеробу, еженедельному массажу, маникюру, педикюру, уходу за лицом, тщательной диете и гимнастике, которой тайно занималась в своей спальне. Небольшое путешествие на восток «навестить старых друзей» закончилось не в Филадельфии, а в Нью-Йорке, где ей сделали пластическую операцию, убрав подушечки под глазами и подтянув подбородок. И теперь, ближе к шестидесяти годам, при том, что выглядела она на пятьдесят, Агнес достигла именно такой жизни, какой хотела. Вот-вот она на второй срок займет престижный пост президента Кентерберийского клуба, а последние шесть лет еще и заседала в Совете директоров «Санбридж Энтерпрайзиз». Агнес обрела власть и правила железной дланью. Никто, даже Сет, не задавал ей вопросов. Агнес Эймс всегда улыбалась, прежде чем заснуть.

После возвращения из японского лагеря для военнопленных Мосс не утратил жгучего интереса к жизни. Уступая просьбам Сета, он занялся делами Санбриджа: скотоводство, кукуруза и нефть. Но основное внимание он уделял электронике, где его любознательность и глубокие знания в области самолетостроения нашли наилучшее применение. Со своей командой инженеров-исследователей он запатентовал множество изобретений, используемых в авиационной промышленности, в том числе радиоантенну широкого диапазона и метод герметизации кабин коммерческих самолетов. Скоро должна была осуществиться его мечта о строительстве самого большого и мощного авиационного завода.

Мосс работал и играл. Он также пил, больше, чем стоило бы, но оставался все еще красивым и в хорошей форме. А кроме того, женщины… Билли – его жена, мать его детей, и он любит ее. Но слишком часто во время войны приходилось смотреть смерти в лицо, а в японском лагере он пережил настоящий ад, поэтому теперь собирался наслаждаться всем, что предлагала жизнь. Жизнь могла многое предложить такому мужчине, как он, и Мосс не видел причин, почему он должен от всего этого отказываться.

Счастье жизни Мосс видел в Райли. Его сын. Его собственный шанс на бессмертие. Мэгги и Сьюзан никогда не займут такого важного места в его жизни, как Райли. Дочери милы, нежны, они могут радовать и очаровывать отцов. Но сын – продолжение жизни мужчины; это и шепот, напоминающий о прошлом, и заявка на будущее. Дочери вырастают и выходят замуж, другие мужчины становятся средоточием их жизни. А сын навсегда останется его собственным, таким, как пара разношенных сапог или деньги, которые он зарабатывает.

Как-то незаметно – Мосс не мог точно припомнить, когда именно, – он превратил свою детскую комнату в кабинет и мастерскую для своих личных надобностей. Вместо односпальной кровати он поставил кушетку, и чаще всего, работая допоздна, тут же и засыпал. Он не собирался покидать спальню, которую делил с Билли, но все большая часть его одежды перекочевывала на нижний этаж, и возникало все меньше поводов подниматься в ту комнату, где спала жена. Это получалось непреднамеренно, просто так само собой сложилось, и Билли не стала возражать.

К своим делам, своим тщеславным устремлениям и к своим друзьям Мосс оставался очень внимателен. Недели не проходило, чтобы он не позвонил Тэду Кингсли. По мере продвижения Тэда по служебной лестнице в военно-морском флоте и во время путешествия по всему миру счета за телефонные разговоры составляли огромные суммы. Тэд был приятелем, и они встречались, как только представлялась такая возможность. Теперь Тэд стал контр-адмиралом и являлся командиром оперативного подразделения ВМС, которое базировалось в Корпус-Кристи, на расстоянии небольшого перелета на самолете из Санбриджа.

Мосс изливал другу душу, пил с ним до рассвета. Тэд заботился о том, чтобы Мосс поспал ночью, звонил по личному номеру Мосса на следующий день, чтобы убедиться, прошло ли похмелье. Со стороны это выглядело не совсем обычным: высокий парень из Новой Англии выходил из своего личного самолета на пыльное летное поле, которое тянулось на две мили к югу от Санбриджа, и входил в дом, чтобы присутствовать на обеде или сидеть за послеобеденным смакованием выпивки, тянувшимся до самого ужина. Тэд и Мосс вспоминали былые времена, обсуждали застарелую ненависть Мосса к японцам, строили планы на будущее.

Тэду нравилось бывать в Санбридже, нравилось видеть Билли, наблюдать за ней со своего места за столом, слушать ее мягкий романтический голос, который так и не приобрел тягучести техасской речи. Он восхищался кроткой белокурой Сьюзан – так похожей на мать, – восторгался обаянием Райли, наблюдал за расцветом красоты темноволосой Мэгги, распускавшейся в великолепии, словно темная роза в саду Билли.

Впоследствии Билли часто не оказывалось дома, когда Тэд наносил свои неожиданные визиты. Занята, говорил Мосс, жена все время занята. И в ответ на вопросительный взгляд друга пояснял:

– Билли, кажется, приняла эстафету от мамы. Она входит во все женские кружки, активно работает в Ассоциации учителей и родителей и, конечно, шефствует над Мемориальной больницей в Остине. Папа ожидал, что она этим займется, и она подчиняется. Она также занимается живописью в этой маленькой мастерской. У нее чертовски хорошо получается, Тэд. Ты должен увидеть ту картину, вид Санбриджа, которую она подарила папе на Рождество. Папа сказал, что наконец-то она сотворила что-то путное своей пачкотней.

Билли добавила упоительную капельку духов за ухо. Духи были ужасно дорогими и всегда создавали у нее хорошее настроение. В это утро оно ей очень понадобится. Духи едва могли заменить мужа, но приходилось довольствоваться этим.

Она не могла не окинуть взором груду подарков, сваленных на шезлонг. Подарки на день рождения от родных и друзей, полученные накануне на праздничном вечере в Кентерберийском клубе. Подозрительным казалось отсутствие подарка от мужа. Если, конечно, не считать букетика увядших ромашек на ее туалетном столике. Шарлотта принесла эти цветы как раз перед праздничным приемом и сказала, что мистер Коулмэн сам собрал букет. Нарвал цветы сам, но не потрудился подняться наверх, чтобы самому вручить их. Билли сердито смела букетик со стеклянной поверхности столика.

Мосс танцевал с нею один раз. Даже принес ей напиток – не тот, что она просила. Потом ушел в бар и сидел там с Сетом и другими владельцами ранчо.

Когда вечер закончился, Сьюзан помогла матери надеть пальто, а Мэгги фыркнула, заметив слезы у нее на глазах:

– А чего ты ожидала, мама? Ты и вправду думала, что папа собирался сидеть здесь и обращать внимание на нас?

Да, именно так она и думала. Именно такого внимания ей и хотелось. Потом она лежала без сна в огромной кровати и ждала. До рассвета. Ждала своего мужа. Ей нужны были его прикосновения, нужно было знать, что он рядом, нужно было слышать, как он шепчет прежние слова. Даже если они не содержали былой страсти, все равно Билли хотела слушать их. Потом всегда можно было бы отделить ложь от правды…

Почему он не поднялся в их комнату? Теперь уже в ее комнату. Почему не хотел ее? Разве он не видит, как она тоскует по нему?

Когда разладились их отношения? Когда его одежда исчезла из большого двустворчатого шкафа? Точно она не могла припомнить. Мало-помалу, пока в один прекрасный день за дверцами шкафа не остались только ее платья и туфли. Почему она не заметила, как это произошло? Не поздно ли что-то предпринимать? Можно ли починить супружество, как чинят заборы на ранчо? И стоило ли пытаться?

Теперь у нее есть своя собственная жизнь, заполненная самыми разными занятиями. Ее клубы, посещение магазинов, парикмахер, занятия в мастерской. Билли презрительно фыркнула.

Она знала, что для завтрака время позднее. В последнее время, похоже, она всюду появляется слишком поздно. Какое это имеет значение? Мосс только пил кофе и мигом оказывался на летном поле или в автомобиле. Агнес завтракала вместе с Сетом на рассвете – эту привычку она приобрела в самом начале, когда четырнадцать лет тому назад приехала в Санбридж. Райли, Мэгги и Сьюзан учились в привилегированных частных школах в городе и возвращались в Санбридж на уик-энды, а иногда даже не приезжали.

Стол казался чудовищно длинным. Он был также и пустым. Билли села и нажала кнопку рядом со своей тарелкой.

– Кофе и тосты. Яйцо всмятку, – запоздало проговорила она. – Где все?

– Не знаю, мадам. Может быть, пригласить вашу мать? Я уверена, она знает, где остальные.

– Нет, Шарлотта. И не приносите яйцо. Расхотелось.

– Хорошо, мадам.

– Еще один день в Санбридже начинается, – вздохнула Билли.

– Я так и подумала, что найду тебя здесь, мама. Мне нужны деньги. Пятьдесят долларов. – На пороге стояла Мэгги – плечи расправлены, спина прямая. Но выражение лица ласковое, голубые глаза мягкие и доверчивые, блестящие темные волосы тщательно причесаны. Билли попыталась избавиться от мысли, что, когда Мэгги что-нибудь было нужно, она надевала, как плащ, позу хорошей-и-благодарной-дочки. Куда девались при этом вздорность и строптивость, жесткие складки у нежного девичьего рта, вызов в глазах? Перед нею стоял беззащитный ребенок со своей просьбой.

– Я понимаю, это кажется много, но мне нужно купить книги, и еще я видела ангорский свитер в магазине Каплана… – Мэгги замолчала, заметив, как замкнулось лицо матери. – Я не желаю слышать, что трачу слишком много! – вдруг резко изменила тон Мэгги. – Скажи только – да или нет. У меня нет настроения выслушивать лекции.

– А у меня нет настроения читать их, – устало проговорила Билли.

На лице Мэгги появилась усмешка.

– Все еще раздумываешь о том, что папа не обращал на тебя внимания вчера вечером? На твоем месте я бы ему за это отомстила. Я заметила, с каким сочувствием на тебя поглядывали. – Когда Билли отвернулась, не в силах защищаться, Мэгги снова перешла в наступление. – Ну, так ты мне дашь деньги или нет?

– Говоришь, они нужны тебе на книги? И свитер? – Билли понимала, что это ложь, но до правды докапываться не хотелось. Она знала, что правда ей не понравится. С Мэгги все может произойти, с ее бедной ранимой девочкой. Ее девочка, которой, как никому другому, недостает внимания Мосса. Она так похожа на Амелию. В Мэгги проявляются та же обида, та же вызывающая строптивость. Билли сделала над собой усилие, чтобы в голосе чувствовалась забота: – Какого цвета свитер, дорогая? Он подойдет к той синей юбке, что я привезла тебе на прошлой неделе? Почему бы тебе не посидеть со мной, пока я пью кофе?

Мэгги понимала: на приглашение откликаться не обязательно, да она и не хотела. Нежную материнскую заботу она расценила как признак отступления. Пятьдесят долларов, можно считать, у нее в кармане.

– Я не могу. Должна встретиться с друзьями. Так ты мне дашь деньги?

Билли почувствовала раздражение и враждебность, но преодолела вспышку. У нее не осталось сил сражаться с Мэгги этим утром.

Мэгги получила деньги и сунула их в кармашек.

– На этот уик-энд я еду с Кэрол и ее семьей в Галвестон. Скажи мне теперь, не будешь ли ты вредничать?

– А если я стану «вредничать», как ты выражаешься?

– Тогда я уеду сегодня, отправлюсь прямо к Кэрол и не вернусь домой.

Вызов налицо. Билли чувствовала себя униженной, но материнское беспокойство заставило попробовать урезонить дочку.

– Мэгги, нам нужно поговорить. Эти твои друзья, я не…

– Забудь об этом, мама. Тебе никто не нравится, кроме человека, за которого ты вышла замуж, но вопрос в том, нравишься ли ты папе? Думаю, после вчерашнего вечера ответ тебе ясен. И не рассчитывай, мама. Я не рассчитываю. Сьюзан не рассчитывает. Только Райли имеет значение. Райли и дедушка. Давай, скажи мне, что это неправда.

– Мэгги…

– Избавь меня, мама, от лекций. Хватит. Я тут наболтала слов, которые ни черта не значат.

– Мэгги, выбирай выражения. Ты говоришь, как какой-нибудь скотник. Почему ты не можешь…

– Вести себя и поступать как подобает Коулмэнам? Хочешь знать одну вещь? Меня тошнит от Коулмэнов. Тошнит до смерти от всех от нас. Я не просила, чтобы меня родили в этой вонючей семье. Жду не дождусь, когда, наконец, смогу уехать из дому и дышать другим воздухом. Воздухом, который не принадлежит Коулмэнам. Боже! Даже этим проклятым воздухом они завладели!

– Это глупо, – хриплым голосом сказала Билли. – Держи себя в руках, Мэгги.

– Конечно, все, что я говорю, глупо. Ты когда-нибудь слышала, чтобы я говорила что-то умное? Я плохая. Я уродливая. Я глупая. Но я Коулмэн, поэтому что-то из себя представляю, так ведь, мама?

Билли открыла и закрыла рот, брови сошлись над переносицей, но на лице не отразилась та боль, которую она чувствовала, жалея своего ребенка.

– Мэгги, как все это началось? Я всего лишь спросила, какого цвета свитер ты собираешься купить.

– Не думай, что я не понимаю, почему ты так легко дала мне деньги. Потому что боишься, как бы я снова не оказалась в полицейском участке за воровство в магазине. Я же тебе сказала – это была ошибка, но мне наплевать, расскажешь ты папе или нет. Так что нечего мне угрожать, мама. Ты все равно ничего обо мне не расскажешь, потому что тебя, как и всех родителей, мучает чувство вины. Так что даже не пытайся помогать мне опять. Увидишь, как мне это надо!

Стрела, выпущенная Мэгги, задела слабое место – уверенность Билли в себе как в матери.

– Мэгги, я имею это в виду. Хочу, чтобы этот разговор…

– Хорошо, мама, давай поговорим сейчас. – Мэгги шлепнулась на один из стульев.

Почти четырнадцать лет девочке, а радости жизни нет… столько ненависти, столько враждебности. Билли сознавала, что сейчас говорить с Мэгги бесполезно: она еще больше озлобится, распалится, и разговор скорее навредит, чем поможет. Достигнут ли они когда-нибудь понимания? Почему ее любви и внимания Мэгги недостаточно? Почему Мосс всегда так много значит для этой девочки?

– Не сейчас, Мэгги. Я сказала: сегодня вечером. Обе мы поостынем немного. Слишком мы сердиты и измучены.

– Могу себе представить. Никогда «сейчас». Всегда «потом». Забавно, никогда это «потом» не наступает. Ты заметила? Да, думаю, заметила. Вчера вечером было твое «потом», если ты понимаешь, на что я намекаю.

Билли взглянула на часы и перевела взгляд на Мэгги, которая понимающе наблюдала за ней. Мать опаздывала на свой урок живописи, который не хотела пропускать, не хотела она и оставаться с мятежной дочерью, которую ни в чем нельзя убедить. И не желала видеть Мосса, если он придет на обед. Занятия – это убежище, в котором она сейчас так нуждалась.

– Сегодня вечером, Мэгги. Останься дома, – твердо сказала она.

– Вот видишь, мама, ты не слышала ни слова из того, что я сказала. Я остаюсь с Ламбертами и еду в Галвестон на уик-энд. Поговорим в другой вечер. Если ты не забудешь.

– Мэгги, я не давала тебе разрешения… – Но к чему все? Не говоря ни слова, Билли взяла сумочку и вышла из дома.

Мэгги подбежала к окну, глядя вслед матери, пока та не скрылась из глаз. Тушь на ресницах потекла, но она не обращала внимания. Мэгги больше не пустят в дом Ламбертов. Она считается неподходящей компанией для их драгоценной Кэрол с тех пор, как обеих девочек застали пьяными после шести банок пива и бутылки «Джек Дэниэлс». Никогда больше Мэгги не поедет с ними в Галвестон. Кэрол очень сожалела, но боялась ослушаться родителей. Единственной причиной, почему Ламберты ничего не сказали Моссу и Билли, являлось то, что мистер Ламберт вел кое-какие дела с недвижимостью вместе с дедушкой. Они были смущены могуществом и деньгами Коулмэнов, разумеется, как и все остальные. И все-таки среди родителей других друзей Мэгги пробежал слушок, и теперь приглашали ее редко и с неохотой. Нет больше Галвестона, нет друзей. Но оставались и другие способы провести уик-энд. Мотель на магистрали, где кто-нибудь ее подберет. Провести два дня с совершенно чужими людьми, которые не боятся Коулмэнов. Никаких вопросов. Никаких ответов. Потом два часа помокнуть в ванне, чтобы смыть с себя грязь…

Райли запнулся, резко остановившись у подножия лестницы.

– Куда ты, Мэгги? – спросил он, заметив чемоданчик у нее в руках.

– В Галвестон. Хочешь поехать со мной?

– Нет. Я полечу с папой на новом самолете. А далеко Галвестон? Мама знает, что ты туда едешь? Это секрет? – Райли всегда спрашивал про секрет.

– Я сказала маме. Ей наплевать. И мне наплевать, если ты не поедешь со мной. Все равно ты мне там не нужен. Лети на новом самолете с папой. Мне наплевать. Ты воняешь, Райли. И ты, и Сьюзан, оба вы воняете.

– Что я такого сделал? Я просто спросил, секрет это или нет. Сама ты воняешь!

Заметив опасный блеск в глазах сестры, Райли сорвался с места и убежал.

Мэгги задержалась, только чтобы просунуть голову в комнату, залитую солнцем, где ее сестра играла на пианино. Все что-то умеют делать. Райли может летать. Сьюзан потрясающе играет на пианино. Неудивительно, что папа любит всех, кроме нее. Она ничто, никто. Белокурые волосы Сьюзан золотились в солнечном свете, заливавшем комнату. Такая изящная, такая хорошенькая, не то что она, Мэгги, грубая, черноволосая.

– И ты тоже воняешь, соплячка! – крикнула Мэгги, заглушая музыку.

Сьюзан продолжала играть, ее длинные тонкие пальцы бегали по клавишам. Все это она слышала и раньше. Мэгги всех ненавидит.

Глава 21

Билли остановила свою маленькую итальянскую спортивную машину на стоянке рядом со студией. Напряжение все еще давило на плечи. Сцена с Мэгги сегодня утром стала повторением многих предыдущих, но все равно Билли расстроилась. Она была вынуждена еще раз осознать, что как мать потерпела поражение. Мэгги нужен Мосс. Всем им нужен Мосс. Не только Райли, благослови его Бог, должен претендовать на внимание отца.

Пересекая небольшую пыльную стоянку, Билли уже чувствовала запахи терпентина и масляных красок, распространявшиеся из-за закрытой двери. Ей нравилось приходить сюда, отвечать на вызов, который бросали ей чистые холсты. Здесь, среди картин, в атмосфере непринужденного товарищества молодых художников, она могла забыть Санбридж, неприятности с мужем и семьей, двести пятьдесят тысяч акров земли и дом в двадцать комнат. Она приходила именно сюда, чтобы обрести уединение и успокоение.

Сама мастерская-студия представляла собой большую комнату с двумя светильниками: северным и южным. Помещение было удобным и красивым, с холстами, выстроенными вдоль одной длинной стены. В этой комнате жили яркие цвета. Цвета успокаивающие, возбуждающие, мрачные, даже пугающие. Великолепие жизни, подумала Билли, вешая короткий жакет и занимая свое место. Кроме нее, сегодня здесь работали двое учеников. Третий из присутствующих поднял глаза при ее появлении и улыбнулся – широкая согревающая сердце улыбка, интимность которой, казалось, обволакивала Билли. Джордан. Джордан Марш, ее учитель и друг; высокий и тонкий, с песочного цвета волосами, седеющими на висках, когда он улыбался – а сейчас он именно улыбался, – то становился почти красивым: в улыбке открывались безупречные зубы. Билли почувствовала, как напряжение начинает понемногу оставлять ее, и улыбнулась в ответ. По крайней мере, он рад видеть ее.

Огорчение стало отступать, когда Билли принялась смешивать краски. Сегодня она собиралась закончить натюрморт, начатый на этой неделе. Одна-единственная ромашка в маленькой вазе, похожей на короткую, пухлую ручку ребенка. Ручонку Райли.

Через час Джордан подошел и остановился за спиной у Билли, наблюдая, как она делает смелые, уверенные мазки.

– Случилось что-нибудь плохое, Билли? – участливо спросил он.

Билли повернулась на стуле и подняла на Джордана глаза. Как давно никто не говорил с ней таким мягким голосом. Она даже не смогла припомнить, когда в последний раз ее спрашивали, все ли в порядке. Вот так, с искренней заботой. Слезы навернулись на глаза.

– Не знаю, Джордан. Наверное, все у меня разладилось.

– Я могу помочь? Хочешь поговорить? Нет смысла продолжать работу сегодня. Цвета у тебя подобраны неправильно. Стебель этой ромашки похож на дохлую змею.

– Ты прав, Джордан. Сегодня не следовало браться за работу. Я бы выпила кофе, если у тебя есть.

– Целый кофейник. Сварил как раз перед твоим приездом. Пошли в мою квартиру. Там мы можем побеседовать без посторонних.

В квартире Джордана (она была рядом с мастерской) Билли до этого довелось побывать лишь однажды, когда он устроил импровизированный обед по поводу своей персональной выставки. Квартира была такой приятной, такой уединенной, а главное – в любое время Джордан мог пройти в мастерскую, если захочется поработать. Ему не нужно было куда-то ехать, как ей.

Джордан мимоходом показал свое жилище. Комнаты отражали его индивидуальность. Смелая и яркая гостиная, кухня, которую так оживляли собственноручно сделанные рисунки на дверцах шкафчиков. На окнах висели занавески из натуральных тканей, убранные алыми лентами. Этого было вполне достаточно. Зеленые растения и медная утварь дополняли уютную, притягательную обстановку.

Но больше всего Билли понравилась спальня. Джордан выбрал для нее землистые тона. Наверное, это была самая спокойная, манящая к отдыху комната, которую Билли когда-либо видела. Она задумалась, каково заниматься любовью в такой комнате… и сразу же вспыхнула.

– Понимаю, понимаю, что за грешная мысль тебя посетила! – сказал Джордан с улыбкой. Билли рассмеялась, но пятна румянца оставались на ее щеках, пока они возвращались в кухню и беседовали за чашками с горячим луизианским кофе, налитыми до краев.

Они поговорили о приближающейся выставке одного из учеников Джордана. Потом художник спросил:

– Ну а теперь расскажите мне, прекрасная леди, что случилось?

– Я уверена, что придаю этому больше значения, чем следовало бы. Не с той ноги встала сегодня, – сказала Билли. – Вчера вечером мой свекор устроил в клубе прием в честь моего дня рождения. Получилось все не так, как мне хотелось бы. Я была разочарована, Джордан. Причины не так уж и важны.

– Нет, важны, Билли. Они важны для тебя. Если поговорить о них, то можно наметить перспективы. Посмотри на меня, Билли. Где был бы я сейчас, если бы мне не с кем было поговорить, некому было помочь мне, когда меня убивала бутылка? Я бы уже валялся где-нибудь в сточной канаве, стараясь выклянчить побольше денег, чтобы купить побольше дешевого вина. Кое-кто проявил достаточно большую заботу, чтобы помочь мне. Открой свою душу, девочка, поделись своими проблемами. Знаю, я не принадлежу к тем кругам общества, где вращаешься ты, но потолкался вокруг богатых, видел жизнь и хочу помочь тебе.

– Кто ты и из какого общества – не имеет к этому отношения, Джордан. Мне трудно даже признаться, что есть какая-то проблема. У Коулмэнов не бывает проблем. Нам это не разрешается. Поэтому мы игнорируем неприятные вещи. Мы знаем, что рано или поздно они улетучатся. – Билли глубоко вздохнула. – Но эта проблема не улетучивается.

Джордан проявил настойчивость.

– Билли, ты должна рассказать мне, что ты имеешь в виду – что не улетучивается? Друг помогает своему другу. Не исключай меня из числа твоих друзей.

– Я не могу переложить свои трудности на твои плечи, потому что сама не настолько сильна, чтобы справиться с ними.

– А ты пыталась? Или просто катишься вниз с горы без тормозов?

– Именно это я и делала, – с несчастным видом призналась Билли. – Я терпела поражения на протяжении всего пути. Не знаю, где и как жизнь пошла наперекосяк. Не могу назвать ни часа, ни дня, когда это случилось. Неурядицы незаметно подкрались ко мне. У меня такое чувство, будто какое-то черное облако нависло надо мной и опускается все ниже и ниже. – Билли потрясла головой, словно стараясь прояснить мысли. – Наверное, я просто хочу поплакаться и пожалеть себя, – сказала она с наигранной веселостью.

– Не верю, что ты на самом деле так думаешь. Ты никогда бы не зашла в мою квартиру, если бы не была расстроена. Сколько раз я приглашал тебя сюда? По крайней мере, сто. Ты бы никогда не пришла, потому что замужней даме неприлично посещать жилище мужчин.

Билли рассмеялась. Как он добр к ней. Если она еще в состоянии смеяться, то, может быть, есть надежда.

Джордан откинулся на спинку деревянного кухонного стула и внимательно посмотрел на Билли. Знала ли она, как жаждал он заключить ее в свои объятия? Чувствовала ли жар, исходивший от него при одном лишь взгляде на нее? Останется ли он навечно ее учителем и никем больше?

– Не думаю, чтобы ты мог помочь мне, – вздохнула Билли, – но если хочешь выслушать, я хотела бы поговорить.

Джордан порылся в кисете, отыскивая трубку – которую, впрочем, никогда не курил, – и зажал ее в зубах. Потом кивнул. Он готов слушать. Билли снова засмеялась.

– Когда-нибудь ты не сможешь найти эту трубку и что же тогда станешь делать?

– Вверх по реке без весел, – усмехнулся Джордан. – Это помогает мне сосредоточиться. Ремень безопасности, если хочешь. Все мы в таком нуждаемся, ты ведь знаешь.

– Нет, не знаю. Не думаю, что когда-нибудь меня поддерживало и утешало нечто в этом роде. Ведь именно об этом ты говоришь, не правда ли, об утешении?

– В некотором роде. Начинай, Билли.

Билли излила душу. Слова хлынули водопадом. Джордан сидел не шевелясь, зажав трубку в зубах. Он не делал резких движений, опасаясь прервать или затормозить поток излияний Билли. Даже не кивал.

Постепенно она выдохлась, медленно, как локомотив на остатках пара, сбавляя стремительный бег. На щеках снова вспыхнул румянец. Она распахнула душу, рассказала о том, чего, казалось бы, уже и не помнила… И не знала теперь, лучше ей стало или хуже.

Наконец Джордан заговорил:

– Страшно тяжелую ношу несла ты все эти годы. Но ты чувствуешь некоторое облегчение после того, как выговорилась?

Билли задумалась.

– Да, – тихо призналась она, – чувствую. Но еще не знаю ответов на мои вопросы. Что ты об этом думаешь, Джордан?

– Я думаю, твои трудности ты можешь преодолеть только сама. Я не могу сказать тебе, что надо делать, Билли. Ты должна определиться с порядком вещей, прийти к решению и не отступать от него. Ты не можешь позволить другим людям управлять своей жизнью. Оба мы это знаем.

Я кое-что расскажу тебе, а это я узнал на своем собственном опыте, так что могу поделиться с тобой. Моей проблемой стал алкоголь. Он меня разрушал. А моей любовью было и остается искусство. Я должен был решить, что для меня важнее. Бывают дни, когда я так сильно хочу выпить, что, кажется, способен на убийство ради выпивки. Тогда я смотрю на одного человека, который обучается у меня, и знаю, что никогда даже не притронусь к бутылке снова. Я послан на землю ради чего-то. Я выражаюсь так неуклюже, но… Билли, знаешь, я люблю тебя.

– Я так и думала, – улыбнулась Билли. Джордан выглядел немного удивленным и счастливым.

– Это помогло тебе говорить? – спросил он.

– Думаю, да. Мне нужно о многом подумать. Нужно что-то придумать насчет Мэгги, пока не поздно.

– Может быть. Но не лучше ли добраться до корня проблемы и не начать оттуда? Я не говорю, что Мэгги – это не важно, но, пока ты не решишь других проблем, не представляю себе, сможешь ли ты многое сделать для нее. А отчаяние она познает в любом случае.

– Я трусиха, Джордан.

– Все мы трусы.

– Я могу все испортить.

– Тогда тебе придется жить с этим. Но что лучше: пытаться или ничего не делать?

– Я должна подумать.

– Конечно, должна.

– У меня такие странные чувства к тебе. – Билли удивлялась своему собственному спокойствию, ощущению искренности, возникавшей в ее отношениях с Джорданом.

– Сдается мне, что так оно и есть, – улыбнулся тот.

– Время.

– Да.

– Кофе был великолепным. Разговор получился еще лучше. Мне приятно было сидеть здесь с тобой, но, наверное, надо пойти порисовать. Может быть, самое подходящее время поработать над моим сердитым морским пейзажем.

– Я бы сказал, отличное время.

– Время, Джордан. Дай мне его.

– Все что угодно. Я никуда не собираюсь уезжать.

По пути домой в Санбридж Билли чувствовала, как горят ее щеки при мысли об этом разговоре. Она удачно повернула дело с признанием Джордана. Он влюблен в нее. Любовь ли это? И все-таки приятно знать, что такой привлекательный, талантливый человек, как Джордан, питает к ней особые чувства. В последние дни ее чувство собственного достоинства сильно пострадало.

Любовная связь с Джорданом. Об этом стоило подумать. Она попыталась представить себе, как можно заниматься любовью в его красивой спальне. Джордан был не таким, как Мосс. Джордан – мужчина, художник. Джордан – любовник. А когда все кончится, потому что любовные связи всегда в конце концов кончаются, что останется? Горечь? Разочарование? Будет ли пепел адюльтера так же холоден и враждебен, как пепелище брака, которым пренебрегли?

В то время как колеса автомобиля накручивали мили, так же безостановочно мчались мысли Билли. Еще не добравшись до дома, она уже твердо знала, что женщина не падает в объятия мужчины невинной и несведущей. Во всяком случае, замужняя женщина. Это дело добровольное, когда глаза открыты и признания сделаны. Билли призналась самой себе, что нуждается в мужчине, которому желанна. Нуждается в объятиях, в нежных, чудесных обещаниях грядущей любви. Она жаждала доброго слова, любящего прикосновения. Но знала также: в конце концов именно она разорвет эту связь. Никогда больше не отдаст себя мужчине с таким самоотречением, так полно, как отдала себя Моссу.

Билли остановила свою голубую машину рядом с солидным «поршем» мужа. Он дома. Прежде чем решиться упасть в объятия Джордана, она попытается еще раз поговорить с Моссом. Прильнуть к нему, увидеть тот огонек в его глазах, который всегда говорил ей, что и она, Билли, и их супружество ему желанны.

Билли замедлила шаги. Она действительно тянется к Моссу, всегда ей будет нужен только Мосс. Почему-то она все еще любит его. Какую часть своей души оставляет она для Джордана? Будет ли лежать в его объятиях и представлять себе, что ее обнимает Мосс? Каблуки ее туфель застучали по плитам холла. Внезапно захотелось видеть Мосса, видеть, как он улыбается ей. Как он мог до сих пор так действовать на нее? Как мог заставлять кровь быстрее бежать по жилам, а руки – тянуться к нему? Она, должно быть, сошла с ума.

– Принесите мне, пожалуйста, джин с тоником на террасу, Шарлотта, – рассеянно попросила Билли. Ей нужно еще немного подумать, прежде чем встретиться с мужем. Привести мысли в порядок.

Несколько лет тому назад она впервые узнала о его изменах, но боль оставалась все такой же острой, как будто это случилось вчера. Она была так уязвлена, так унижена, что хотела умереть. Чем она нехороша, если Мосс решил искать любовные утехи на стороне? Настигнувший ее гнев был страшен, он разъедал душу, подобно раковой опухоли. Она так и не смогла полностью оправиться от этого удара.

В темноте спальни, пронизанной одиночеством, она приняла решение не идти против мужа. Пообещала самой себе, что измена Мосса преходяща. Он вернется к ней, и их брак станет таким же прочным, как раньше. Иногда любовные интрижки укрепляют браки. Она простит… но никогда не забудет. Пусть это будет ей наказанием; в чем-то есть, наверное, и ее вина.

С того времени Билли всегда узнавала об изменах своего мужа. Каждый раз он возвращался к ней таким же любящим и милым, как в первые дни их супружества. Дарил дорогие подарки, три раза в неделю делил с ней ложе, нашептывал красивые слова на ухо. Она терпела, потому что любила его.

Билли допила джин с тоником и поставила стакан. Пора найти Мосса. Она сунула дрожащие руки в карманы жакета. Все это было так нелепо, что хотелось плакать.

– Мама? Смотри, папа, мама пришла! – воскликнул Райли.

– Билли, что тебя сюда привело? Что-нибудь случилось? – спросил Мосс.

– Разве может что-нибудь плохое случиться в раю под названием «Санбридж»? – с наигранной веселостью ответила Билли. – Райли, я хочу поговорить пару минут с твоим отцом. Почему бы тебе не пойти на кухню и не попросить Шарлотту сварить нам кофе?

Билли осталась наедине с Моссом. Она посмотрела на мужа, как ей казалось, объективно. Все еще высокий и статный, правда, сейчас уже немного огрубевший с виду, Мосс оставался до сих пор чертовски красивым. Волосы, густые и темные, на висках серебристая изморозь седины, и эти голубые глаза, проникающие в глубину ее сердца. Но самым примечательным в ее муже оставались исходящие от него энергия и сила. Немудрено, что женщины к нему так и льнули. Даже в этой маленькой комнатке, среди мешанины из бумаг, школьных вымпелов и призовых кубков, которые он когда-то завоевал, Мосс выглядел могущественным человеком. Это чувствовалось по развороту плеч под тонким трикотажным свитером, по тону голоса, по огню в глазах.

Билли набрала в грудь воздуха, понимая, что должна заговорить до того, как будет упущен момент и решимость иссякнет.

– Мосс, что ты думаешь о вчерашнем вечере?

– Было очень мило. Тебе понравилось? Папа готов на все ради тебя. Надеюсь, ты поблагодарила старика?

– Да, было очень мило и приятно. И, конечно, я поблагодарила Сета. Но вечер стал бы еще более приятным, если бы ты провел со мной некоторое время. Все-таки это был мой день рождения.

– Ты жалуешься? – холодно поинтересовался Мосс, поворачиваясь, чтобы взглянуть ей в лицо.

– Нет… хотя, да, жалуюсь. Я попала в неудобное положение: люди вокруг шептались. Почему они шептались, как ты думаешь, Мосс?

– Откуда, черт побери, мне знать, Билли? Я понимаю, что никогда не умел быть внимательным мужем. Просто не знаю, как этого добиться.

– Может и не знаешь, но ты же не дурак. Я тебя спросила, почему люди шептались?

– У тебя разыгралось воображение. – Он снова повернулся к своему письменному столу. На этом этапе во время любого разговора Билли как бы должна была понять, что ей предложено удалиться, но не теперь.

– Я задала тебе вопрос, Мосс.

Он насторожился. Что-то происходит. Так не похоже на Билли – приставать с подобными вопросами. Мосс снова повернулся к ней и взглянул на жену уже более внимательно. Свет из окна за его спиной падал на ее лицо, придавая коже золотистый оттенок, освещая ее волосы и ясный лоб. Красивая она, его жена, его Билли. И очень расстроена.

Теплая волна захлестнула ее, окрасила щеки румянцем.

– Я ждала тебя, Мосс, – прошептала она. – Ждала всю ночь. Хотела, чтобы ты пришел. Что-то неладное происходит между нами, Мосс. Кажется, мы теряем друг друга, и не знаю почему, но это меня пугает.

У Билли дрогнул голос. Господи, она вовсе не хотела, чтобы ее слова прозвучали с такой просительной интонацией. Но разве она сейчас не просит его о милости? Не умоляет Мосса не дать ей упасть в объятия Джордана Марша?

– Билли, мы женатые люди, прожившие вместе много лет. Медовый месяц не длится вечно. Все устоялось. Сама понимаешь, разношенные туфли.

– Мосс, я не хочу разношенных туфель. И не хочу терять то, что мы имеем. Это все равно что медленная смерть. Когда ты в последний раз приходил в мою комнату, в которой мы обычно спали вместе? Ты даже не помнишь! Нам нужно разговаривать, общаться между собой, у нас есть дети, которым нужны мы оба. Когда-то мы были счастливы. Скажи, что случилось? Скажи, в чем я виновата, почему ты больше не хочешь меня?

Не хотелось ей выплескивать все это вот так; не хотела она казаться потерянной и отчаявшейся. Однако высказать наболевшее необходимо и именно сейчас. Может быть, Мосс даже не понимает, как сильно обижает ее.

– Билли, что за разговоры об общении? Ты заговорила, как один из этих битников.

– А ты говоришь, как человек, которому есть что скрывать. У тебя кто-то появился, Мосс? Ты любишь ее?

– Тебя вечно нет дома, Билли. Всегда ты занята то работой в мастерской, то детьми или еще какими-нибудь вашими женскими проблемами. А у меня дела, обязательства. Ранчо, бизнес. Все это требует своей доли. Видишь, какой здесь беспорядок, сколько всего навалено? – показал он на полки и письменный стол с грудой бухгалтерских книг, чертежей и калек. – Я здесь единственный мужчина. Папа зависит от меня.

– Я все понимаю, но ты мог бы взять кого-нибудь в помощь. Да, я бываю занята. Это способ заполнить свои дни. А как же насчет ночей, Мосс? Ночью я не занята, зато занят ты. Ты не ответил на мой вопрос. Ты кого-то нашел себе? Если нашел, то скажи. Нам надо поговорить.

– Мы и разговариваем. Только тебе не нравится то, что я говорю. – Она знает. Боже, знает и не сказала ни слова. Это похоже на Билли. Не обращать внимания, и неприятность уйдет сама собой. Интересно, знает ли Агнес. – Нет, я никого не нашел. Мы женаты, Билли. И всегда будем женаты. Ты должна это знать. У нас есть обязательства.

– Если так, то почему мы не спим вместе? Ты очень горячий мужчина. Последний раз мы занимались любовью два месяца тому назад, и то мне едва ли не пришлось принуждать тебя к этому. Мне не нравится то место, которое ты мне определил. Совсем не нравится. – В голосе Билли зазвучала решительность. Она заговорила уже более твердо. – То, что ты не интересуешься жизнью со мной, может означать только одно. У тебя кто-то есть. Мы уже достаточно взрослые люди, чтобы обсудить такой вопрос.

– Ты хочешь знать все пикантные подробности, так что ли? Какого цвета кружева на ее нижнем белье? Страстная ли она? Это ты хочешь знать?

– Мосс! – возмущенно воскликнула Билли. – Нет, нет, я не хочу знать. Хочу только, чтобы мы поговорили. О детях, о нас, о нашей жизни. Что-то не ладится. Ты чувствуешь? Разве не видишь, мы настолько отдалились друг от друга, что, если в ближайшее время не примем меры, будет слишком поздно?

– Ах, Билли, Билли, – вздохнул Мосс. – Билли, откуда ты все это взяла? Ничего не изменилось. Мы стали старше, дети подросли. У тебя свои интересы, у меня – свои. Так обычно и бывает в супружеской жизни. Так было у моих родителей. Знаю, ты потеряла отца в детстве, ты была слишком мала, поэтому тебе не с чем сравнивать. Поверь мне, Билли, все у нас нормально, все отлично, никаких неурядиц. Ты слишком романтична. Думала, что медовый месяц будет длиться вечно. Мама тоже так думала, пока папа ей все не объяснил.

Внезапно Билли захлестнули сомнения. Слова, жесткие и ранящие, комом встали в горле.

– Я боюсь, Мосс, что мне этого мало. Я хочу большего. Хочу, чтобы у нас была семья, дружная семья. Ты нужен Мэгги. Разве ты не видишь, что делаешь с нею, что уже сделал с нею? Ты ведешь себя, совсем как Сет, и обращаешься с Мэгги, как он обращался с Амелией. Только о Райли ты думаешь и заботишься, но нужно помнить, что у тебя еще есть двое детей. Мэгги особенно нуждается…

– …чтобы ее оставили в покое, – договорил за нее Мосс. – Ты права. Она вылитая Амелия. Маленькая дикарка и бунтовщица, но она сама успокоится. Чем больше мы будем наседать на нее, тем хуже она будет становиться. Уверяю тебя, я знаю, о чем говорю. Твоя проблема в том, что ты создаешь себе излишнее беспокойство, Билли. Расслабься, радуйся жизни.

– Как это делаешь ты, Мосс? – в голосе Билли звучала горечь обвинения.

Их взгляды скрестились.

– Да, как я.

– Хорошо, Мосс, именно так я и сделаю. – Жгучие слезы горечи и унижения готовы были пролиться по щекам. Он подстрекает ее пойти по его стопам и завести любовную связь! Только не верит, что у нее хватит духу сделать это. В глубине сердца не верит, будто может когда-либо потерять ее. Он так уверен, что ее эмоциональный мир начинается и кончается им одним, теми крохами, что он ей мимоходом швыряет.

В чем она допустила ошибку? Разве недостаточно любила? Разве мало отдавала? Билли заглянула в свою душу. Ни одно из этих обвинений не имело смысла.

Мосс подошел к Билли и нежно приподнял ее подбородок.

– Билли, дорогая, не расстраивайся так. У нас все нормально и всегда будет нормально. Ты моя жена и всегда будешь принадлежать мне. Разве ты этого не знаешь?

Прежде чем ей пришлось бы стыдить саму себя за то, что упала в его объятия и молила о любви, о его прикосновениях, Билли отступила назад и отвернулась от Мосса. Расправив плечи, высоко подняв голову, она уходила из комнаты, ставшей прибежищем для ее мужа.

Он устало вздохнул, совсем как она вздыхала о Мэгги.

– Куда ты, Билли? Я думал, ты хотела поговорить. Иди сюда.

– Я собираюсь наслаждаться жизнью, Мосс, в точности как ты советуешь. Собираюсь следовать твоему примеру. – И она спокойно закрыла за собой дверь.

Мосс сидел молча, борясь с желанием побежать за нею. Он всегда так ужасно себя чувствовал, когда не мог полностью держать под контролем ситуацию и людей, которые имели к нему отношение. Но что-то сейчас подсказывало ему, что догонять Билли бесполезно: сейчас она слишком обижена и уязвлена, и виноват в этом он. Мосс сознавал, чего ей стоило прийти сюда и буквально умолять его больше внимания уделять ей, их семье. Он очень сожалел об этом, но в то же время терпеть не мог, когда ему предъявляли требования. Билли всегда предоставляла ему возможность расправить крылья, преследовать свои собственные интересы. Что же теперь изменилось?

Она говорила с отчаянием в голосе. Он догадывался, что следовало бы уделять Билли побольше внимания, проявлять больше любви. Черт, он любил ее, по-своему. Билли, наверное, лучшее, что было у него в жизни. Потому что у него от Билли сын, Райли, и одному Господу ведомо, как сильно любит он этого мальчика.

Мосс вернулся к своему столу с беспорядочно наваленными бумагами. Как только он закончит работу, поднимется наверх. Долгие любовные объятия с Билли все поставят на место. Он извинится. Билли очень снисходительна. Может быть, потом они поужинают в ее комнате и поговорят о Мэгги. Наверное, так и нужно сделать. Отношения с Билли наладятся, и она снова станет счастлива.

В дверь постучали, и в комнату заглянул Райли с несколькими книжками в руках.

– Что у тебя там, сынок?

– Домашняя работа. Я подумал, может, ты поможешь мне с этим научным проектом. Тот, кто сделает лучший плакат о том, как работает насос, получит приз. Ты мне поможешь, пап?

– Приз? – задумчиво повторил Мосс. – У тебя есть какие-нибудь соображения насчет того, какой тип насоса ты хочешь сделать? – Он улыбнулся, вспомнив насос, который сам сконструировал, когда был в таком возрасте, как Райли. Парень – молодая поросль их старого коулмэновского древа. Гордость распирала Мосса.

– Я думал изобразить ветряную мельницу, как она получает энергию от ветра, чтобы качать воду для скота. Как ты считаешь, пап?

Мосс уже расчищал место на своем столе для книг Райли.

– На мой взгляд, отлично. Но ты все-таки Коулмэн, Райли. Что если мы покажем, как насос качает нефть из земли?

Райли сгрузил книги на освобожденное отцом место на столе. Ему хотелось построить насос ветряной мельницы, подающий воду для скота. Коровы такие милые, а он любит животных.

– Мне нравится, папа. Нарисуем нефтяную скважину.

– Хорошо, сынок. Что бы ты ни делал, это всегда должно быть что-то солидное. Нефть важна. Мы используем ее для получения горючего, а оно обогревает наши дома и позволяет летать самолетам…

В своей комнате Билли сбросила туфли и глянула на то, что давали ей деньги Коулмэнов. Ничто здесь не делало ее счастливой. Ни атласные драпировки, ни такое же покрывало па кровати, ни старинная мебель, ни шкафы, набитые одеждой. Она чувствовала бы себя счастливой и в уютной двухкомнатной квартирке, если бы каждую ночь проводила в объятиях Мосса. Такую мечту она лелеяла, когда впервые встретила его, еще ничего не зная о Коулмэнах, их деньгах и могуществе. Мосс позволил ей считать его простым скотником, грязным фермером, а не тем, кем он был на самом деле. И, разрази ее гром, она полюбила его. Да и все еще любила. Ничто не сделало бы ее счастливее, как его появление сейчас здесь, в этой комнате, если бы он пришел к ней сию минуту, обнял и любил бы ее.

На тумбочке у кровати мелодично зазвенел телефон. Один раз, второй, третий. Наверное, Шарлотта далеко от аппарата. Билли сняла трубку и поднесла к уху.

– Алло. Миссис Коулмэн, пожалуйста. Это Эстер Истланд из Перрет-Скул.

– Да, миссис Истланд. Говорит миссис Коулмэн. Что-нибудь случилось?

– Мы беспокоимся о Маргарет, миссис Коулмэн. Она лучше чувствует себя? Сегодня ее не было в школе.

– Я хотела позвонить вам, миссис Истланд. Мэгги поехала с Кэрол Ламберт и ее семьей в Галвестон на уик-энд. Прошу прощения, что не уведомила вас. – Билли рассердилась. Ох уж эта Мэгги! Ни слова не сказала о том, что не пойдет в школу. Билли предполагала, что Ламберты собирались отъехать лишь в конце дня. А это уже совсем другое дело. Она собиралась позвонить Дотти Ламберт и поблагодарить за то, что они пригласили Мэгги. Казалось, все вываливается из рук, она теряет контроль над происходящим, потому что так погружена в свои горести.

– Ничего не понимаю, миссис Коулмэн. Кэрол Ламберт сегодня в школе. Она только что принесла кое-какие бумаги в мой кабинет. Миссис Коулмэн, вам известно, где ваша дочь?

– Полагаю, что нет. Я думала, она сегодня пошла в школу, но она также говорила что-то о намерении отправиться за покупками в магазин. Я уверена, что беспокоиться не о чем.

– Как вам известно, миссис Коулмэн, у Маргарет проблемы с дисциплиной. Уверяю вас, мы проявляем заботу о вашей дочери. Однако, если вы уверены, что проблем нет…

– Нет проблем, миссис Истланд. – Билли, недовольно нахмурившись, опустила трубку на рычаг. Не стоит звонить Сьюзан в школу и спрашивать, не знает ли она, где Мэгги. А Райли будет держать рот на замке, чтобы не выдавать сестру, как он всегда делает. Оставалось только ждать. Потом в голову ей пришла одна мысль. Она снова подняла трубку и набрала номер Ламбертов.

– Алло, Дотти? Билли Коулмэн. – Билли, повинуясь внутреннему голосу, из осторожности говорила непринужденным тоном. Не стоило ставить в неудобное положение эту женщину. – Я тут подумала, будете ли вы делать покупки в Галвестоне, когда поедете туда. Моссу так понравились эти домашние шоколадные конфеты из того магазинчика в городе.

– О, я была бы рада привезти их вам в следующий раз, когда мы поедем туда, но не знаю, скоро ли сможем выбраться. Закари поправляется после ветрянки. Это какой-то кошмар! Не помню уже, когда в последний раз мы уезжали из дому! Бедный мальчик только и делает, что расчесывает язвочки – боюсь, он расцарапает себя до смерти.

Билли нетерпеливо слушала рассуждения Дотти Ламберт, лихорадочно думая. Ламберты не изменили планы в последнюю минуту, если Закари уже неделю болен ветрянкой. Никаких планов насчет поездки у них и не намечалось. Где Мэгги? Пошла по магазинам? Почему обманула?

Когда Билли смогла, наконец, закончить неудобный разговор, она опустилась на стул, чтобы успокоить дрожь в коленях. Она беспокоилась о своем ребенке, но беспокойство еще не переросло в страх. Оставалось несколько часов до ужина. Тогда Мэгги придет домой. Придет… Должна прийти.

Начиналась головная боль, которая скоро превратится в мигрень. Тогда она не в силах будет что-то предпринять. Билли вытянулась на кровати, мечтая заснуть. Мэгги вернется домой к ужину…

Глава 22

Контр-адмирал Тадеуш Кингсли нанес в субботнее утро один из своих непредвиденных визитов в Санбридж, когда вся семья как раз заканчивала завтрак. Даже Сет и Агнес сидели за поздней чашкой кофе. Стул Мэгги подозрительно пустовал. Семья Мосса завтракает на террасе в теплое июньское утро. Старший ребенок отсутствует, а все ведут себя так, будто ничего не случилось. Билли опустила голову, словно больна. Огромный техасский бифштекс с яйцом и овсянкой остывал на ее тарелке; от вида пищи у нее пропало всякое желание говорить. Она отхлебнула некрепкий чай и закурила сигарету, не потому, что хотела курить, а лишь бы чем-то заняться и приглушить гнев.

Вчера вечером, когда Мэгги так и не вернулась домой, Билли после ужина рассказала Моссу о звонке миссис Истланд из школы и о вымышленной поездке в Галвестон с Ламбертами.

– Что будем делать? – спросила она.

– Что делать? Ждать. Просто ждать. Может быть, ты ошибаешься, Билли. Наверное, ты неправильно поняла Мэгги, и она собиралась поехать с кем-то еще из ее друзей.

– Нет, Мосс, я не ошиблась. Мэгги сказала, что едет с Ламбертами в Галвестон. Даже угрожала поехать туда, невзирая на то, разрешу я или нет. Я позвонила Дотти Ламберт; оказалось, что у Закари ветрянка. У них не было намерения отправиться в Галвестон в этот уик-энд.

– Что здесь происходит? – раздался вопрошающий голос Сета у двери в гостиную. Как всегда, он появился в самый неподходящий момент. – Мосс, что с твоей женой? Она трясется, как собака, которая искупалась в мороз.

Билли повернулась к свекру.

– Вы можете задавать свои вопросы непосредственно мне, когда я присутствую, Сет. Я сама могу за себя ответить. – Потом снова обратилась к Моссу: – По-моему, мы должны позвонить в полицию. Я хочу знать, где моя дочь!

– Какая дочь? – проворчал Сет. – Можете мне не говорить. Это Мэгги. В точности Амелия, настоящая заноза. Что она на этот раз натворила?

Мосс быстро обрисовал отцу ситуацию.

– И ты говоришь, что звонила Ламбертам? Какую глупость ты сотворила, девочка! Нечего звонить по всей округе и выставлять нас, Коулмэнов, дураками. Это ж надо – позвонить Ламбертам и дать им понять, что Мэгги вышла из доверия! Додумалась до такой дури! – Сет стукнул тростью о паркетный пол. – Мы не станем звонить шерифу. Боже, наше имя будут трепать на всех углах графства через двадцать минут после нашего звонка. Ты ее мать. Почему ты не знаешь, где она?

Так все и решилось. Все они станут ждать, пока Мэгги сама не вернется домой. Вечер тянулся для Билли бесконечно, и, когда Мосс пришел в ее спальню, предполагая присоединиться к ней, Билли была так разъярена отсутствием заботы о Мэгги с его стороны и пребывала в таком плохом настроении, что захлопнула перед ним дверь.

Нарисованный в воображении образ дочери, лежащей в придорожной канаве с обезображенным побоями лицом, оказался таким живым, что Билли чуть не подавилась сигаретным дымом. От дикого приступа ненависти к Коулмэнам лицо побагровело. Она не должна была спокойно сидеть здесь за завтраком, ничего не зная. Где Мэгги? Где?

Мосс обрадовался приезду Тэда, они горячо обнялись. Тэд был загорелым, худощавым; лицо с резкими чертами оставалось все таким же привлекательным, а манеры спокойными. Уже прошел почти год с тех пор, как Билли видела его. Сет мрачно нахмурился, но все же пожал Тэду руку. Тэд Кингсли, контр-адмирал. Власть. Ходили слухи, что скоро он станет вице-адмиралом. Давнее предсказание Мосса, что когда-нибудь его друг будет возглавлять Тихоокеанский флот, сбывалось, а этого уже Сет перенести не мог. Он ревел, как разъяренный лев, при каждом известии об очередном повышении Тэда. Он всегда сравнивал своего сына с каждым мужчиной из числа знакомых, и, бывало, Тэд набирал больше очков на той невидимой доске, где Сет мелком вел счет. Билли получала определенное удовольствие от неприязни свекра к другу мужа.

– Билли, это невозможно! – воскликнул Тэд, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку.

– Что такое? – спросила она.

– А то, что ты еще красивее, чем когда я видел тебя в прошлый раз. На твоем месте, Мосс, я бы получше присматривал за этой девушкой. Знаешь, как говорят: «Чем старше, тем красивее». Билли тому живое доказательство.

– Так ты считаешь, мне нужно держать ее взаперти в Санбридже? – пошутил Мосс. Однако веселье не коснулось его глаз. Билли, как и Тэд, отметила это.

Тэд перевел разговор на детей:

– Боже, Сьюзан, ты с каждым моим приездом становишься все симпатичнее. Тебе уже запланировали концерты в Карнеги-Холл?

Сьюзан мило зарумянилась и закусила нижнюю губу. Ей нравился папин друг. Он всегда был таким приятным и не требовал поцелуев, как другие люди, приходившие в их дом. Втайне она оставалась уверена, что Тэд поразительно похож на Гарри Купера.

– Где Мэгги? – спросил Тэд.

– Мэгги уехала с друзьями на этот уик-энд, – холодно отозвался Сет.

Тэд сразу же распознал ложь и на мгновение встретился глазами с Билли, прежде чем протянуть руку Райли.

– Рад снова видеть тебя, Райли. Как дела? Все так же летаешь с отцом и все держишь под контролем?

– Да, сэр! У папы новый самолет «Пайпер Каб», отличный. Он оснащен новым автопилотом, который папа сконструировал, и мне бы хотелось вам его показать, если хотите.

– Очень хочу, Райли. – Тэд улыбнулся, потом повернулся к Моссу. – Думаю, ты запустил этот автопилот в производство, Мосс? Какие-нибудь авиакомпании уже приобрели его? Или свои лучшие достижения ты приберегаешь для военно-воздушных сил США, приписанных к флоту?

– А как ты думаешь? Я долго и упорно работал над этим проектом и закончил разработку в начале года. Пентагон заинтересован, но считает цену слишком высокой. Однако будут ходить вокруг, пока «Санбридж Энтерпрайзиз» держит патент.

Билли переводила пустой взгляд с одного мужчины на другого, охватывая глазами и сына. Автопилот? Так вот над чем столь ожесточенно трудился Мосс весь прошлый год. А когда проект был успешно завершен, почему он ничего не сказал ей? Билли вынуждена была признать, что очень мало знала о делах своего мужа и многое в его жизни делила с остальными.

Наследник Санбриджа и его сестра извинились и ушли. Сет и Агнес также принесли свои извинения: «Дела не ждут». Санбридж функционировал семь дней в неделю без выходных. Тэд остался наедине с Моссом и Билли. Шарлотта принесла нарезанную ломтиками дыню для гостя и свежий кофе для всех.

Тэд подумал, что никогда в жизни не испытывал такого напряжения. Даже на «Энтерпрайзе», перед схваткой, у него не возникало подобного. Билли выглядела красивой, но хрупкой, как будто вот-вот рассыплется на миллион кусочков. Мосс натянут как струна. Неприятности в раю. Большие неприятности.

– Так что нового? – непринужденно спросил он.

– Ничего, – проворчал Мосс.

– Что нового может быть в Санбридже? – весело подала голос Билли. Слишком весело.

– Почему же у меня такое чувство, будто что-то происходит? – спросил Тэд напрямик.

– Я беспокоюсь о Мэгги, – с вызовом выпалила Билли. Итак, дело выплыло на поверхность. Пусть теперь Мосс опровергает это перед Тэдом. Пусть его хороший друг узнает, каким замечательным, восхитительным отцом он стал для своей старшей дочери.

Лицо Мосса застыло, потом он рассмеялся:

– Ох уж эти мамаши! Мама была в точности, как Билли.

– Не совсем, – с ожесточением заметила та. – Не совсем, Мосс. Не допускай даже мысли, что я закончу свои дни, как Джессика. Пойду в дом и начну звонить друзьям Мэгги. Уже вчера следовало сделать это. И мне все равно, понравится это тебе и Сету или нет. Я хочу знать. – Не говоря больше ни слова, Билли встала из-за стола и прошла в дом через открытую застекленную дверь.

Тэд несколько мгновений смотрел ей вслед.

– Что все это значит? – спросил он. – Кажется, твой отец сказал, что девочка уехала с друзьями.

– Так оно и есть. Билли вбила себе в голову, что девочка где-то болтается или что-то в этом роде. Она мать, Тэд. Все женщины таковы, когда дело касается их детей.

– Разве не в этом суть материнства? Это то же самое, что ты чувствуешь к своему сыну, а твой отец – к тебе. Почему ты не беспокоишься?

– Мэгги в точности такая, какой была Амелия. Никто не мог усмирить мою сестрицу или хотя бы сказать, как это сделать. Она упрямо и решительно делала что хотела и когда хотела. В конце концов, все обошлось. Мэгги точно такая же и нечего беспокоиться.

Когда Билли вернулась на террасу, лицо у нее было пепельно-серым. Тэд вскочил на ноги.

– Никто из ее друзей не знает, где она. Я обзвонила пол-Остина. Мосс, мы должны позвонить в полицию.

– Билли, держи себя в руках. Если Мэгги сказала, что вернется в понедельник, значит вернется – и тогда ты будешь стоять здесь с глупым видом. Ты беспокоишься из-за пустяков.

– Пустяки! Бог знает, где она сейчас и что делает. Боже мой, Мосс, ей нет еще и четырнадцати! Я никогда не рассказывала тебе, но Мэгги и раньше попадала в неприятности. В апреле мне пришлось забирать ее из полицейского участка в Остине. Ее задержали за воровство в магазине. К счастью, мне удалось уладить дело, заплатив за то, что она взяла. До этого она ездила на машине с какими-то парнями и пила. В тот раз дело кончилось выговором от инспектора по делам несовершеннолетних. Я тебе ничего не говорила, потому что не вынесла бы выражения ненависти на твоем лице. И на лице твоего отца.

Мосс рассмеялся:

– Мэгги, должно быть, прочла дневник Амелии. Та поступала точно так же. Подожди, что скажет папа.

– Я знаю, я могу рассчитывать на тебя, ты ему расскажи, – ледяным тоном заявила Билли.

Тэд спокойно вступил в беседу:

– Что ты собираешься делать, Билли? Ехать искать ее?

– Именно так я и хочу поступить. Просто не могу сидеть здесь, ничего не предпринимая.

– Мосс, ты едешь? – спросил Тэд.

– Чтобы позволить этой соплячке сделать из меня дурака? Нет, благодарю.

– Я поеду с тобой.

Билли благодарно взглянула на Тэда. Казалось, она не слышит Мосса.

– Только возьму сумку и записную книжку. Моя машина перед входом. Я буду ждать тебя там.

– Не о таком уик-энде я мечтал, – пробурчал Мосс.

– Да, полагаю, не о таком, – согласился Тэд. – Чем ты займешься, пока мы будем искать твою дочь?

– Поеду кататься верхом с Райли. Покажу ему твой самолет. Этот малыш станет летчиком. Помяни мое слово. Отличный парнишка, Тэд. Весь в своего отца.

– Как раз то, чего не хватает миру, – еще одного Мосса Коулмэна, – холодно заметил тот. Он взял свою армейскую сумку и прошел в дом.

Десять минут спустя белая морская форма уже висела в стенном шкафу комнаты для гостей, а сам Тэд был одет в санбриджскую униформу: джинсы «Левис» и рубашку.

Билли ждала у машины, вертя в тонких пальцах кольцо ключа зажигания. Она быстро протянула ключи Тэду, а сама скользнула на сиденье рядом с водителем. Тэд сел за руль, включил мощный мотор, вывел спортивный автомобиль на подъездную аллею, а затем на магистраль.

– Показывай дорогу.

– Поедем к Остину. Я так благодарна, Тэд. Я была вне себя от беспокойства, а никому и дела нет. Как мне это ни неприятно, а прежде всего надо ехать в офис шерифа.

– Согласен. Давно ли у тебя возникли неприятности с Мэгги?

– Точно не знаю, неприятности это или нет. Хотя, нет, знаю. Она всегда была непослушным ребенком. Обижалась на Райли, Сьюзан и даже на меня. Наверное, «обижалась» – не совсем подходящее слово. Ревновала. Ревновала к любому, кто претендовал на отца наряду с ней самой. Она так сильно хочет внимания Мосса и так нуждается в нем, что сделает все, что угодно, лишь бы получить его. Мосс, конечно, ничего не замечает. У меня просто сердце разрывается… но и мне есть в чем себя упрекнуть. – Она немного помолчала, плотно сжав губы. – Я позволила Коулмэнам диктовать мне, какой матерью для Мэгги я должна стать, – горько призналась она. – Они были неправы, Тэд, и я неправа.

– Никогда не поздно, Билли, – тихо прошептал Тэд утешительную истину. – Теперь не упускай ситуацию из рук. Старайся, как можешь. Забота позволит наполовину выиграть дело.

Билли развернулась боком на сиденье и посмотрела на этого спокойного, надежного человека. Как важно для нее, что он ей друг.

– Ты всегда был так добр ко мне, Тэд. Твоя забота много значит. Еще одна вещь, которую я давно должна была сделать, – сказать тебе об этом.

– Друзьям ничего не надо говорить. – На мгновение он отвел глаза от дороги и бросил на Билли быстрый взгляд, уловив ее образ, всегда согревавший его сердце. Даже сейчас, охваченная тревогой за Мэгги, она оставалась красивой, чувственной женщиной. Ветерок, проникавший в приоткрытое окно дверцы, шевелил золотистые пряди волос. Лицо, когда-то по-девичьи округлое, обрело очертания более четкого, изящного контура. В Билли чувствовалась женственная теплота, но вместе с тем все еще жила невинность, замеченная им еще тогда, когда они впервые увиделись в Филадельфии много лет тому назад. Светло-карие глаза смотрели на него с незамутненной искренностью.

– Мне так стыдно, Тэд. Кажется, я не смогла управлять своей собственной жизнью, так что, полагаю, неудивительно, что потерпела неудачу со своими детьми. Коулмэны они как ракеты, нацеленные в небо, а я развалилась уже на стартовой площадке. Девочки – тоже. Мне очень горько и обидно, но не знаю, что делать. Может быть, я и не могу ничего сделать.

– Нет, можешь. Когда наступает пора действовать, ты действуешь, вот как сейчас. Не будь к себе слишком сурова, Билли. Я этого тебе не позволю.

На стоянке у полицейского участка Тэд взял Билли за руку. Тишина в маленькой машине стояла такая, что у Билли шумело в ушах.

– Я здесь, с тобой, – спокойно произнес он. Билли сжала сильные пальцы.

– Я знаю, и очень рада.

Тэду захотелось привлечь ее к себе и прошептать слова утешения. Захотелось сказать, что он всегда будет рядом, чтобы помочь ей.

– Пора, миссис Коулмэн. Раз уж решили, надо сделать то, что должно быть сделано.

Билли улыбнулась.

– Я знаю, ты шутишь, но, пожалуйста, не называй меня миссис Коулмэн. «Билли» напоминает мне, что мы друзья сами по себе, а не из-за Мосса.

– Дааа-дааа, мэм. Идет, Билли.

Из полицейского участка они вышли час спустя. Билли пристыженно опустила голову под тяжестью вопросов, на которые у нее не находилось ответа. Она тяжело опиралась на руку Тэда.

– Они правы, Билли. Слишком рано заявлять о пропавшем человеке. Мэгги сказала, что вернется в понедельник. Она знает, что у нее уроки в школе, и, вполне вероятно, вернется завтра вечером. Нам следует придерживаться этой мысли. А пока что поездим по округе, там, где, по-твоему, она может оказаться. По крайней мере, будем чем-то заняты, и тебе станет легче.

– Спасибо, Тэд.

– За что?

– За то, что ты мне друг. По правде говоря, у меня нет друзей. Ты это знал? Я имею в виду настоящих друзей. Знакомые – это совсем другое. Таких у меня целая куча. Но ни одного друга, которому я бы могла довериться. – «Джордан не в счет», – подумала она про себя.

Взгляд Тэда был мягким при свете утреннего солнца.

Билли чувствовала тягу к этому человеку. Так хорошо было бы упасть в его объятия и выплакаться. Но не следовало обременять его своими проблемами и своей персоной. Он заслуживал большего.

Уже поздно вечером Билли попросила остановить машину.

– Бесполезно, Тэд.

– На этот раз я должен согласиться. Завтра будет новый день. Начнем рано утром и обшарим все места, где, по твоему мнению, она может оказаться. Неплохо бы составить список.

Тэд повернул к Санбриджу и остановился перед гаражом. Они сидели тихо, погрузившись в свои мысли. Тэд прервал тишину:

– Ты подумала о том, что сделаешь или скажешь, когда Мэгги вернется домой? Мне кажется, важно все конкретно продумать. – Он заметил, как Билли содрогнулась. Ему потребовалась вся его выдержка, чтобы не протянуть к ней руки.

– Думаю, что справлюсь, Тэд. Кроме меня, у Мэгги никого нет. Я буду рядом и сделаю, что смогу. Может быть, когда наступит этот момент, я найду нужные слова.

– Ни за что на свете не согласился бы стать матерью, – легкомысленным тоном заявил Тэд.

Но не его слова привлекли внимание Билли, а выражение его глаз, когда в этот миг он посмотрел на нее. И вдруг она словно прозрела, увидев за юмором и дружелюбием глубоко скрытую нежность и страсть. Озарение было внезапным – она так растерялась, что погладила старого друга по щеке. Увиденное в его глазах заставило дрогнуть сердце. Возникло такое чувство, будто душа ее запела.

– Когда? – только и смогла проговорить Билли.

– В тот день, на пляже. А еще раньше – в Филадельфии. Не важно, когда именно.

– Для меня важно.

– Тогда тебе нужно решить раз и навсегда. – Билли взяла его за руку, и несколько долгих минут они сидели молча. – Час поздний, – сказал, наконец, Тэд. – Надо бы войти в дом и доложить о наших успехах.

– Кому? Ты и вправду думаешь, что в этом чудовищном доме есть хоть один человек, которому это интересно? – горько заметила Билли.

– Послушай, Билли. Ты можешь справиться с этим. У тебя есть возможность выбора независимо от того, понимаешь ты это или нет. Только ты можешь решить, что делать и когда делать. Хорошенько запомни эту мысль и запри ее в шкафчик у себя в голове. А теперь, пожалуй, я бы выпил. Я заслужил выпивку. Пошевеливайся, женщина. У меня был трудный день.

– Когда ты успел стать таким тираном? – пошутила Билли, выходя из машины.

– На большом «Э», когда приходилось приструнивать твоего старика. – Едва вымолвив эти слова, Тэд сразу же пожалел о сказанном. Билли улыбнулась, но глаза ее наполнились болью и слезами. Этого Тэд вынести не мог. Он резко повернулся и побежал к дому.

В жилище Коулмэнов стояла тишина; дом казался пустым, как бывает в тех, чьи обитатели живут каждый своей, отдельной жизнью. Тэд понял это. Наконец-то понял.

– Чертовски жаль, – пробормотал он сквозь зубы.

– Ты что-то сказал, Тэд?

– Я сказал, что хочу пить.

– Подам сию минуту. Садись. Снимай туфли. Я принесу сандвичей.

– Вот девушка, которая мне по сердцу.

Билли улыбнулась так ослепительно, что Тэд почувствовал себя ребенком в рождественское утро. Билли Коулмэн улыбается, ему улыбается. Чего же еще мог желать или просить мужчина? Лишь всю Билли Коулмэн.

Цветомузыкальная установка зловеще сверкала в темноте бара «Эдди и Арни» и, казалось, вот-вот разорвется от дикого ритма кантри, вырывавшегося из усилителей. Тенор мурлыкал свою одинокую жалобу, которая изливалась с черного диска вращающейся пластинки. «Побудь со мной…» Несколько пар, обнявшись, покачивались в чувственной имитации танца.

Потягивая виски, мужчина снова глянул на сидевшую рядом с ним девочку. Смешно было бы называть ее женщиной – он никогда не считал женщиной особу женского пола, не достигшую тридцати лет. Ей могло бы быть от девяти до двадцати девяти. Округлость подбородка и щек, а также мягкость и гладкость ее рук выше локтя могли бы принадлежать девочке. Однако в глазах под густо накрашенными ресницами и пухлых губах таился намек на большой опыт.

Он удивился, когда она вошла в бар и уселась рядом с ним. Удивился еще больше, когда бармен подал ей порцию спиртного. Она еще не произнесла ни слова, но каждое движение ее тела уже говорило ему, что его присутствие не осталось незамеченным. Что тоже было удивительно, так как в «Эдди и Арни» сегодня сидели и другие мужчины, гораздо моложе, чем он. Наверное, она кого-нибудь поджидала. Было еще рано, бар не успел заполниться толпой, привычной для субботнего вечера. Неожиданно незнакомка залпом осушила стакан и спросила его, не закажет ли он ей еще порцию. На мгновение он едва удержался, чтобы не глянуть через плечо: к нему ли она обращается? Черт побери! Ему уже сорок шесть, он отец троих детей, талия у него исчезла еще десяток лет тому назад. Давным-давно миновали те времена, когда столь юная и свежая пташка делала ему намеки, и он почти забыл, как следует реагировать на такое поведение. Почти, но не совсем.

Мэгги уселась на высокий табурет у стойки бара, скрестив свои стройные ноги в неотразимой, как ей казалось, позе. Браслеты на запястьях звякнули один о другой, когда она потянулась за пачкой «Пэлл-Мэлл». Черное платье без рукавов соблазнительно обрисовывало ее бедра и заканчивалось гораздо выше ляжек, открывая ногу на всю длину, до вечерних туфель на высоких каблуках. Мэгги не сомневалась, что понравилась этому мужчине. Как и в том, что он коммивояжер. Все они были коммивояжерами.

Кто-то опустил еще одну монету в музыкальную установку, и зазвучала медленная томная песня. Ей хотелось, чтобы он пригласил ее танцевать.

– Я ужасно люблю эту песню, а вы? – спросила она. Мэгги размяла сигарету и зажала ее в зубах, предоставляя мужчине возможность поднести ей огонька.

Мужчина чиркнул спичкой и поднес к сигарете Мэгги. Поверх маленького пламени она посмотрела ему прямо в глаза, как это делала в своих фильмах Джоан Кроуфорд. Да, так и есть – дрогнувшая рука, перехваченное дыхание. Все получится гораздо легче, чем она предполагала.

– Что? – спросил он, слегка озадаченный. – Ах да, песня. Мне не удается часто слушать музыку.

– Вы здешний?

– Нет, я здесь проездом. Я живу в Оклахоме. Но Остин приятный город, грубоватый по сравнению с Нью-Йорком или Лос-Анджелесом, но приятный. – Он хотел произвести на нее впечатление, упомянув такие большие города как свидетельство путешествий по всей стране, но девочка, казалось, больше интересовалась своим бокалом с ромом и кока-колой. – Вы кого-нибудь ждете? Друга? – Он вовсе не собирался бросать на ветер еще семьдесят пять центов на выпивку, только чтобы разогреть девчушку для какого-то другого парня.

– Нет, я просто притормозила слегка по пути домой. – Еще одна черта, подсмотренная в кино, на этот раз у Барбары Стенвик. Она сосредоточенно посмотрела мужчине в лицо, желая, чтобы он задал следующий вопрос.

– Вы живете одна?

Вот оно. Теперь дело пойдет быстрее. За разговором Мэгги все ближе и ближе придвигалась к незнакомцу. Скоро его рука машинально обнимет ее. Она знала, что молодые люди, сидевшие на другом конце бара, наблюдают за ними. Когда она впервые пришла сюда, эти парни пытались приударить за нею, но никто из них ей не был нужен. Все они юнцы зеленые, слишком грубые и нахальные, она их немного побаивалась. Но такой милый человек, как Фред, казался таким надежным, внушал такое умиротворение. И кроме того, немолодые мужчины должны быть более благодарны, когда на них обращает внимание хорошенькая девушка. Они умеют проявлять любезность и внимание, умеют быть нежными, ласковыми. Не то что молодые: только и знают, что лапать, не желают разговаривать или там еще что-нибудь, а только ждут не дождутся, как бы поскорее перейти к делу.

– Ты мне ничего не рассказываешь о себе, Рути. Ты живешь одна? – снова спросил Фред.

– Не одна, но девушка, с которой я живу в одной комнате, уехала из города на этот уик-энд. Поэтому я и здесь, уж очень одиноко одной в квартире.

– Ты, вроде бы, сказала, что зашла сюда перед тем, как ехать домой.

– Да. То есть я имела в виду, что мне не хочется идти домой в одинокую квартиру. Не хотите потанцевать, Фред?

Мужчина, казалось, на мгновение заколебался, потом встал и провел ее на небольшой пятачок перед музыкальной установкой. Она шагнула в его объятия и приятно прильнула к нему. Фред чувствовал себя несколько виноватым из-за того, что замышлял. Когда девочка оказалась у него в руках, он почувствовал, что она миниатюрнее его шестнадцатилетней дочки, оставшейся дома. Так сколько же ей все-таки лет?

Мэгги положила голову на широкое плечо Фреда. Ощущая его руки, обнявшие ее, она оставалась словно под защитой, в полной безопасности. Ей нравилось, как он резко разговаривал с ней, как будто и правда интересовался тем, что она ему сказала. Пока они танцевали, Мэгги наплела ему небылиц о своей работе. Сегодня вечером она была продавщицей в универмаге Каплана. Фред рассказал ей о своей работе – он продавал оборудование для нагревательных котлов. Для Мэгги эти подробности не имели значения; даже если бы заявил, что он Джек Потрошитель, все равно этот мужчина казался таким симпатичным, приятным, потому что разговаривал с нею, танцевал с нею. Такой милый.

Папа никогда не говорил с нею о делах, не то что Фред. Папа думал, что она слишком маленькая, чтобы понимать что-то и интересоваться его работой, но это не так. Она бы целыми днями сидела и слушала, если бы только папа улыбался, глядя на нее сверху вниз, как Фред сейчас, позволил бы ей положить голову ему на плечо и обрести чувство безопасности и покоя.

Музыка остановилась, и Фред дал ей пригоршню мелочи, чтобы она выбрала свои любимые песни. Мэгги ставила все без разбора. Ей не хотелось упускать момент, терять его восхищенное внимание. Позднее, когда он спросил, не отвезти ли ее домой, она предложила поехать в мотель совсем рядом, у дороги, – уж очень у нее вредная хозяйка. Эта часть ее плана нравилась Мэгги меньше всего – они с Фредом оба голые, а он лежит на ней сверху. Но одна-две порции рома с кока-колой сделали свое дело – она уже не возражала.

Неоновая вывеска мотеля «Монингсайд» светилась в темноте.

– Эй, Рути, знаешь, как будет мотель наоборот? Летом! – Похоже, Фреду его шутка показалась очень забавной, и он хохотал, направляясь вместе с ней в комнату. Он был пьян, но не слишком. Мэгги поняла это по тому, как он прижимал руку к ее промежности.

Комната была такой же, как тысячи других: темная, грязноватая и вонючая, – но ванная оказалась сравнительно чистой. Может быть, с прошлой недели здесь даже поменяли простыни. Четыре порции спиртного все еще действовали на Мэгги, и состояние комнаты ее мало беспокоило. Главное – Фред был приятным мужчиной, которому она нравилась.

В соседней комнате работало радио, звучала музыка. Перри Комо пел «Пленника любви». Песня была грустной, одна из тех, что не нравились Мэгги, но Фред, вроде бы, знал ее, потому что напевал эту мелодию, пока мочился в туалете.

– А ты не хочешь в туалет, Рути? – спросил он, заглядывая в комнату, а увидев, что она уже разделась и лежит в постели, пробормотал: – Подумать только, какая ты милая девочка, Рути. Правда, милая. Давно, очень давно не встречал такой милой девочки.

Мэгги зажмурилась, надеясь, что он выключит свет. Она не хотела видеть этого мужчину голым, видеть его твердый торчащий пенис, готовый пронзить ее плоть. Она не хотела знать, отвислый ли у него живот, костлявые ли ноги. Хотела вообразить себе, что он высокий, красивый и замечательный.

Фред обнял ее, чувствуя хрупкость ее тела, девическую стройность бедер. И снова поймал себя на том, что задумывается о возрасте этой девчонки. Видно, не так уж много ей лет, чтобы немного отяжелела попка или расширились бедра. На мгновение сомнения закрались в сердце, но руки девушки играли с волосами на его груди, скользили ниже, под простыню, и времени на раздумья уже не оставалось.

Мужчина навалился на нее всей тяжестью, невероятно широко раздвигая ей ноги. Он вгрызался в нее, погружаясь вглубь, причиняя ей боль, внушая страх. Это она всегда ненавидела. Ненавидела, когда ее вдавливали в вонючий матрас. Но боялась протестовать, боялась закричать, как сделала однажды, когда была с мужчиной, который показался ей симпатичным. Тот мужчина побил ее, а потом использовал по-всякому и бросил одну в жуткой темноте, где она плакала, плакала и плакала. И с губ ее слетало лишь одно слово – «папа».

Мэгги закусила нижнюю губу, чтобы не вскрикнуть. Откуда-то снаружи доносился шум, мужские голоса. Фред, казалось, ничего не слышал, пока вдруг в дверь не постучали. Она почувствовала, как он оцепенел, тихо выругался.

– Полиция! Откройте! – последовал приказ. Фред прошлепал к двери, обмотавшись простыней.

– Не гоните шибко, сейчас открою.

Дверь распахнулась, и на пороге появился один из остинских полицейских. Он бросил взгляд в полутемную комнату поверх массивной фигуры Фреда.

– Удостоверение личности, пожалуйста, сэр. Это ваша жена?

Фред уже отвернулся, выуживая бумажник из кармана брюк. Бледность лица красноречиво свидетельствовала о его замешательстве и страхе. Не хотелось бы ему влипнуть в такую историю по пути домой, к жене.

– Это ваша жена, сэр? – повторил полицейский. – Вы можете предъявить удостоверение личности, мэм?

Мэгги была ошеломлена. Она натянула простыню до подбородка и цеплялась за нее, как утопающий за соломинку.

– Не возражаете, если я включу свет, сэр? – сказал полицейский с насмешливой обходительностью. Мэгги заметила, что он снова оглядел ее изучающим взглядом, примечая темные пятна от размазанной туши под испуганными глазами.

– Что все это значит? – спросил Фред, выуживая из бумажника свои водительские права.

– Облава, сэр, на проституток. Известно, что это Место посещают с незаконными целями. Это ваша жена, сэр?

Фред метнул взгляд на Мэгги, рот у него был полуоткрыт. Он даже не задумался, а не проститутка ли эта девица. Но вопрос о деньгах не возникал.

– Нет, нет, я с нею познакомился только сегодня вечером, – запинаясь, поспешил он ответить.

– Удостоверение личности, мисс?

– Я… у меня нет.

– Водительских прав тоже нет? Карточка социального страхования? Удостоверение с вашего места работы? Сколько же вам лет, мисс? Ваша фамилия и адрес?

Теперь, когда на лицо Мэгги падал свет, полицейский увидел в ее глазах слезы. Подозрения насчет ее возраста у него окрепли.

– Нет, ничего нету, – прошептала она, – только если вас устроит мой ученический билет.

Ученический билет! Фред поперхнулся.

– Послушайте, офицер, я только сегодня вечером с нею познакомился. Я не знал, сколько ей лет. Откуда мне знать, если на ней это платье и вся эта дрянь намазана на лице. Я не знал!

– Она к вам приставала? – спросил полицейский. – Подумайте как следует, сэр. Вам могут быть предъявлены обвинения в совращении малолетних.

Фред подумал минуту, лицо его стало при этом еще бледнее. Пары алкоголя улетучились, оставляя его один на один с действительностью. Ему нужно было подумать о себе и о своей семье.

– Еще как приставала. Двадцать баксов, и я оказался таким дураком, что попался на удочку. Эй, вы не собираетесь меня задерживать, а?

– Нет, если то, что вы сказали, правда. Мы отлавливаем только шлюх, а не их клиентов.

Мэгги хотелось умереть. Ей приказали одеться. Ее отвезут в город. Отправят в тюрьму!

– Только для протокола, мисс, ваше имя, пожалуйста.

– Мэгги. Маргарет Коулмэн. Вы можете связаться с моим отцом на ранчо «Санбридж». Его зовут Мосс Коулмэн.

Полицейский уставился на Мэгги пустым взглядом. Дело пахло чертовски большими деньгами.

Когда в три десять ночи зазвонил телефон, Билли сразу же сняла трубку. Она ждала этого звонка. Чувствовала себя спокойной и уверенной. Это насчет Мэгги – Билли точно знала.

– Билли Коулмэн слушает.

– Миссис Коулмэн, это сержант Дейли из полицейского управления. Некоторое время тому назад мы обнаружили вашу дочь. Был бы очень благодарен, если бы вы немедленно приехали.

– С Мэгги все в порядке?

– Она не пострадала, миссис Коулмэн. Мы присмотрим за ней до вашего приезда.

– Я сейчас буду. Спасибо, сержант.

Билли постучала в дверь Тэда и не удивилась, увидев его совсем одетым.

– Я слышал телефонный звонок. Это насчет Мэгги, да? – Билли кивнула. – Я готов. Разбудим Мосса и возьмем с собой? – Билли пожала плечами и покачала головой.

Желание придушить Мосса оказалось таким сильным, что Тэд сжал кулаки. Оба они прошли долгий путь вместе, и Бог знает, как он сердился на своего друга раньше, но на этот раз все было иначе: он испытывал глубокую неприязнь к этому человеку. Тэда охватила волна осознания виновности, чувства боли и гнева, но еще большее страдание залегло в тенях разочарования и тщетных надежд, которые он увидел в глазах Билли.

– Не надо ли оставить хотя бы записку? – спросил он.

– Зачем? Полагаю, Мэгги этого не хотела бы. Единственное семейное чувство, которое ты найдешь в Санбридже, это фамильная гордость, а это разные вещи. – Они вышли из дома в прохладную предрассветную мглу. Билли протянула Тэду ключи от своей машины. – Пожалуйста, отвези меня к моей дочери, Тэд.

После разговора с сержантом Дейли Билли и Тэд направились в помещение для задержанных. Двери еще не открыли, а они уже слышали рыдания Мэгги. Она сидела в комнате на дальнем конце длинного стола, обхватив голову руками, с трясущимися плечами.

– Мэгги, – Билли позвала дочь, протягивая к ней руки. Она все еще не могла поверить тому, что рассказал им сержант… ее дочку задержали за проституцию. Мужчину, который с нею был, не арестовали, он лишь ответил на несколько вопросов. Когда Мэгги назвала себя, было решено, что инцидент посчитают чисто семейным делом и не станут выносить какие-либо обвинения.

Мэгги медленно подняла голову. Лицо у нее распухло от слез и пестрело пятнами расплывшейся косметики. Билли никогда раньше не видела платье, которое на ней было надето, – дешевое, обтягивающее, вызывающее. Темные волосы падали на глаза. Билли увидела такую боль в этих глазах.

– Мэгги, дорогая… – крик вырвался из глубины материнского сердца.

– Мама, я… я не хотела, чтобы ты меня такой видела. Я просила их разрешить мне умыться, но они не… – голос у Мэгги сорвался. Она перевела взгляд на Тэда, стоявшего рядом с матерью. – Что он делает здесь? Где папа? Почему ты не привезла моего отца? – Это было обвинением и жалобой. – Папа на улице?

– Нет, Тэд привез меня сюда…

– О, понимаю – папы нет дома или он не хочет, чтобы его беспокоили, – горько сказала Мэгги. – Можно мне теперь ехать домой?

– Да, Мэгги… это правда – то, что рассказал нам полицейский… будто ты… ты…

– Что я была в постели с мужчиной, который мне в отцы годится? Это правда. Но я не просила у него денег, и никогда не просила!

Билли отшатнулась. Рука готова была подняться, чтобы ударить Мэгги по лицу, выражающему мятежную строптивость, но в то же время хотелось обнять се, отвести страдания. Куда занесло ее девочку? Как она до этого дошла?

– Вы заберете меня домой или нет? – спросила Мэгги. – Или вышвырнете на улицу?

– Конечно, ты поедешь с нами. Санбридж твой дом, Мэгги. Бедная моя девочка. – Билли чуть не плакала. Она сделала шаг к дочери, протянула к ней руки, чтобы обнять свое дитя, защитить и обогреть.

– И, думаю, ты не станешь рассказывать папе обо всех этих неприятных подробностях, – обвиняющим тоном заявила Мэгги.

– Никто не собирается ничего рассказывать твоему отцу, если ты сама этого не захочешь, – прошептала Билли. Она считала, что именно это хотела услышать дочь.

Мэгги уронила голову на руки и разразилась тяжелыми, сотрясающими все тело рыданиями. Тэд дотронулся до плеча Билли, подтолкнул ее к дочери, а потом стоял молча, глядя на обеих в объятиях друг друга. Здесь должен был находиться Мосс, он должен был видеть это, слышать это. Но его не было. Этот тяжкий труд взял на себя вместо него друг семьи. Друг, который хотел стать больше, чем просто другом.

Глава 23

Билли посмотрела на разгулявшуюся за окном гостиной непогоду. Было только десять часов утра, а мрачное небо чернело, как в полночь. Такую погоду Сет называл настоящей техасской бурей, которая налетает с «ручки сковороды» – из Западной Виргинии. Билли поежилась и скрестила руки на груди. Сегодня она не в состоянии ехать в мастерскую. Ветер и дождь бились в оконное стекло. Билли даже немного отодвинулась, опасаясь, как бы стекло не лопнуло. Можно было бы немного почитать, заняться каким-нибудь рукоделием. Или снова лечь в постель и попытаться проспать целый день. Ни одна из этих идей ее не прельщала. Можно было бы написать Тэду, но о чем? Настроение у нее не самое подходящее для болтовни, да и новостей не было.

Может быть, перестелить постель? Нет, не стоит, потому что маленькая робкая горничная подумает, что плохо выполнила свою работу, и побежит к Агнес оправдываться. Смятая постель может остаться такой, как есть.

Можно было бы перечитать некоторые письма Тэда. Они приходили каждую неделю и всегда имели одинаковую длину – две с половиной страницы. Он всегда спрашивал обо всех и делился новостями, которые получал из своего родного города и узнавал из выходившего там еженедельника, который Тэд выписывал. Билли всегда читала сначала последний абзац, потому что эти строки были посвящены ей. Иногда Тэд прибегал к намекам, а иногда она чувствовала тоску и сердечную боль. Последнее время он уговаривал ее заняться моделированием одежды из различных тканей. Тэд не смеялся, как все остальные в ее семье, когда она призналась, что, сколько себя помнит, хотела заняться именно этим. Тэд не такой, как все, он особенный.

Слезы жгли глаза. Билли зажмурилась, чтобы прогнать жгучую боль, а когда открыла их снова, то увидела перед собой мать. Агнес выглядела так, будто сошла с обложки модного журнала. Билли теперь все меньше понимала ее и все реже разговаривала, да оно было и к лучшему. Их взгляды на жизнь так сильно отличались, что вполне можно было бы жить в разных штатах.

– Я принесла кофе. Из-за этой противной бури все мы привязаны к дому. Я подумала, хорошо бы нам поговорить, как бывало. Мы так заняты в последнее время, что совсем не видимся. Этого нельзя допускать, Билли. Мы одна семья.

Билли поморщилась. Мать говорила так, будто в этом она, Билли, виновата. Она вспомнила, как в одном из своих писем Тэд описывал поездку в родной город к своим близким. По его словам, это чудесно – сплоченность семьи, общее веселье. Она так ему завидовала. Не мудрено, что на лице Тэда всегда появлялось выражение озадаченности, когда он видел, как обстоят дела в Санбридже.

– Спасибо за кофе, мама. Я, конечно, выпью чашечку, – сказала Билли равнодушным тоном. – Я думала, последняя буря была ужасна, но эта просто кошмарная. Какие у тебя планы на день?

– Примерно такие же, как и твои, мне кажется. Сет говорит, буря стихнет только после полудня. К тому времени все дороги окажутся затоплены, так что нечего и думать выбраться из дому. У меня полно дел и здесь.

– Хочешь что-то обсудить, мама? Дети, Мосс, Сет? Мои поездки в мастерскую каждый день?

Агнес сделала вид, что не заметила едкого тона в голосе Билли.

– Раз уж теперь ты воспитываешь детей, я не могла не обратить внимания на то, как спокойно вела себя Мэгги в последний уик-энд, когда приехала домой из школы.

Морщинка прорезала лоб Билли. Не было нужды рассказывать ей об отрешенности дочери. После того, как они с Тэдом забрали ее из полицейского управления, Мэгги стала совсем другой девочкой: спокойной, равнодушной, обычная ее угрюмость стала более глубокой и мрачной. Билли отвела дочь к доктору Уорду для осмотра и проведения анализов на венерические заболевания. У Мэгги их не обнаружили. Чувство облегчения оказалось так велико, как будто та ночь была ужасным кошмаром.

В течение всего лета и после начала занятий в школе Мэгги непривычно много времени проводила одна в своей комнате, заявляя, что работает над домашними заданиями. Но Билли такое объяснение не убедило, у нее зародились сомнения. Она написала Тэду, и тот посоветовал просто любить Мэгги, быть рядом, и Билли пыталась. Но Мэгги замкнулась в себе.

– Думаю, пора тебе взять ребенка в руки, Билли, – говорила теперь Агнес. – Одному Богу известно, когда прекратятся сплетни. Сет говорит, мы не должны обращать внимания на всякие толки, но мне, например, трудно это сделать. Ты ее мать, Билли. Ты должна что-то предпринять.

– У Мэгги есть также отец и дед, которым до нее нет дела.

– Если бы ты не защищала и не выгораживала Мэгги на каждом шагу, все было бы иначе. Я считаю недопустимым, что ты пыталась скрыть случившееся в том грязном мотеле. Если бы ты пошла к Моссу или к Сету, когда это произошло, со сплетнями раз и навсегда было бы покончено. – Конечно, реакция Сета другой и быть не могла. Мосс с отвращением отвернулся от Мэгги и во всем обвинил жену. Билли почувствовала стеснение в груди.

– Забавно, как ты всегда норовишь подчеркнуть мою вину, мама. Сет и Мосс невинны в твоих глазах. Но ты права. Я ее мать и собираюсь сделать для нее все, что смогу. Я всегда буду рядом, чтобы прийти на помощь, как ты была рядом со мной, – горько закончила она.

– Сегодня утром мы какие-то раздраженные, не так ли? – мягко проговорила Агнес. – Наверное, из-за этой проклятой бури. Все мы не в духе. Ты писала письмо? Я пришла в неподходящее время? Письмо Тэду, да? Вы ведь регулярно переписываетесь? Как на это смотрит Мосс?

– Не слишком ли много сегодня вопросов? – в том же тоне ответила Билли. – С каких это пор я должна спрашивать у Мосса разрешения написать старому другу?

– Ну и ну. – Брови Агнес взлетели вверх. – Почему ты сегодня такая агрессивная?

– Потому что мне не нравится скрытый смысл твоих вопросов. И я не обязана давать тебе какие бы то ни было объяснения. Тэд всегда оставался хорошим другом, и я не собираюсь ничего менять.

– Ну что ж, на мой взгляд, теперь ты можешь позволить себе иметь друга, – как бы между прочим заметила Агнес, расхаживая по комнате, трогая предметы и нюхая флаконы на туалетном столике.

– Если хочешь что-то мне сказать, мама, давай, не тяни.

– Я хотела ничего не говорить, дорогая, но, думаю, должна сказать. Тебе следовало бы больше интересоваться своим мужем. Не следовало позволять ему уединяться в этой комнатушке. Известно ли тебе, что у Мосса… ээ… были… не знаю, как и выразиться, Билли.

– Ты хочешь знать, в курсе ли я того, что у Мосса были любовницы? Это слово ты подыскиваешь, мама?

На лице Агнес отразилось неприкрытое потрясение.

– Так ты знала?

– В отличие от твоих представлений о таких ситуациях, мама, жена не всегда все узнает последней. Да, я знала.

– А Моссу это известно?

– Да, – коротко бросила Билли.

– И?

– И что, мама?

– Этим все начинается и заканчивается? Ты обсуждала с ним этот вопрос? Обещал он прекратить свое…

– Распутство? Об этом, мама, я узнаю в последнюю очередь. Мой муж не имеет обыкновения ставить меня в известность, когда принимает решения.

– Его… прошлые измены – это одно. Все мужчины рано или поздно проходят через это. Но, насколько я понимаю, его нынешняя связь длится уже три года. Это может стать серьезным, Билли.

Билли показалось, будто ее лягнула в живот одна из тех лошадей, что стоят в конюшне. Но, разрази ее гром, если она даст матери повод думать, будто это ей неизвестно.

– И что ты предлагаешь, мама? – холодно спросила она.

– Должна признать, воспринимаешь ты такие вещи неплохо – я была готова к истерике. Теперь нам надо выработать стратегию. Мы не можем допустить, чтобы так продолжалось. Чем дольше такая связь длится, тем больше опасностей для брака. Теперь это уже является доказанным неприятным фактом, Билли.

– Какая стратегия, мама? В самом деле! Мы говорим о моем браке. Если Мосс не заинтересован в его сохранении, почему я должна мучиться? Я с этим смирилась.

Агнес слегка встревожилась, но взяла себя в руки.

– Ты, конечно, не думаешь о разводе? Как же дети, Билли? Мосс никогда не отдаст тебе Райли. Девочек – да, но не Райли. А ведь он твой ребенок, твой единственный сын. – «И твой единственный козырь в сделке», – хотела добавить она, но вовремя придержала язык. – А что ты собираешься делать?

– Не собираюсь, мама, а уже сделала, – соврала Билли. – Соус один и тот же, что для гуся, что для гусыни.

– Билли Коулмэн! – воскликнула Агнес. – Ты хочешь сказать, что ты… что ты… моя родная дочь… Нет, я отказываюсь верить. Кто угодно, только не ты.

– Хочешь верь, хочешь не верь, мама.

– Это Тэд Кингсли, не так ли?

Билли посмотрела матери прямо в глаза.

– Нет, мама. Это не Тэд Кингсли. Тэд слишком благороден, чтобы воспользоваться положением, в котором оказалась жена его старого друга. Я думала, ты это сознавала.

– Тогда кто же? Я требую ответа.

– Требуй чего угодно, мама. Это мое личное дело.

– Как же ты можешь делать невозмутимое лицо, когда видишь Элис Форбс в клубе? – с ожесточением воскликнула Агнес. – Знать, что она спала с твоим мужем, делала с ним то же, что делала ты?.. Как ты все это можешь терпеть?

– Хватит, мама. Я больше не желаю обсуждать эти вопросы.

Элис Форбс, девушка на фотографии, висевшей в старой комнате Мосса мальчишеских лет. Билли стало нехорошо. Элис Форбс, драматург. А за спиной у нее деньги Форбсов. Деньги Форбсов шли следом за деньгами Коулмэнов. Настоящая угроза. Три года – долгий срок, почти вечность. Знал ли Тэд? Внезапно ей показалось, что это чрезвычайно важно: знал ли Тэд? Как только мать уйдет, она позвонит ему и спросит. Он скажет ей правду. Тэд никогда ей не солжет. Три года! Жена может, наверное, простить, хоть и не забыть, когда муж с кем-то переспал ночь; может простить случайную встречу, когда люди бывают охвачены внезапной страстью. Но три года? Все интриги, ложь, скрытность, обман.

Ощущение предательства, совершившегося за ее спиной, было таким сильным, что она приказала матери выйти из комнаты – буквально вытолкала ее за дверь – и почувствовала себя в спокойствии и безопасности, только услышав щелчок замка.

Связь, существующая долгое время, предполагает, что люди спят в объятиях друг друга. Всю ночь. Весь уик-энд. Отпуск. Недавно Мосс ездил в Европу. Теперь Билли вспомнила, что на двух последних встречах в клубе Элис Форбс отсутствовала. Элис и Мосс в Европе. Вместе радуются новизне, делятся впечатлениями. Смеются и разговаривают друг с другом, как бывало в их поездках по округе.

Билли металась по комнате, как львица. Злые слезы текли по щекам. Триста шестьдесят пять дней в году помножить на три года. Что сама она делала в какие-то из этих дней, в то время как ее муж занимался любовью с другой женщиной? Сколько раз на протяжении этих часов? «Ах ты подонок, мерзкий, подлый негодяй! – думала она. – Как ты мог все это сделать со мной?»

Что было в Элис, чего недоставало ей? Деньги? Ее профессия? Их сходное происхождение? Общие воспоминания детства? Было ли ее тело лучше? Конечно было – ведь Элис не рожала детей. А она дала своему мужу сына. Элис Форбс не находилась в зависимом положении, не жила под пятой у Сета или Агнес. Она была сама по себе, самостоятельный человек. Сделала карьеру. Интересная личность. Женщина, которая потрясающе выглядит, более утонченная, чем Билли. Признана в театральном мире, приятная собеседница. Любит ездить верхом. И умеет управлять собственным самолетом.

Билли плакала, пока слезы не иссякли, высморкалась как следует, потом умылась. Маленькая записная книжка, которую подарил ей Райли на Рождество, оказалась у нее в руках. Впервые ей приходилось звонить Тэду в его кабинет. Тэд не станет лгать.

– Кабинет командующего, контрольная линия, – ответил резкий голос.

– Я хотела бы поговорить с адмиралом Кингсли. Это миссис Билли Коулмэн.

– Одну минуту, мэм, адмирал говорит по другому телефону. Вы подождете?

– Да.

Две минуты спустя раздался голос Тэда:

– Билли, чем я обязан этому удовольствию? Билли кашлянула, затем извинилась:

– Тэд, я хотела тебя кое о чем спросить. Тебе известно о связи Мосса с Элис Форбс? Связи, которая длится вот уже три года.

Кингсли мог ожидать чего угодно, но этот вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Как ответить, о Господи?

– Билли, нечестно задавать мне такие вопросы.

– Извини, Тэд. Ты уже ответил на него. Тебе не обязательно все время быть со мной любезным и добрым. Люди пользуются этим, когда ты так поступаешь. До свиданья, Тэд.

Билли поплелась в симпатичную ванную комнату, которой пользовалась она одна. Посмотрелась в зеркало во всю стену, не видя своего отражения. Вид пушистых разноцветных полотенец успокаивал. Мосс всегда комкал свое полотенце и бросал его на пол или в корзину. Сиденье унитаза опущено. А он настаивал, чтобы оно всегда оставалось поднятым. Одна ярко-желтая зубная щетка в держателе выглядела особенно одиноко. Билли машинально открыла шкафчик аптечки и вынула новую красную зубную щетку. Продела ее в одно из маленьких отверстий подставки. Две. Как пара. Баночка кольдкрема «Пондс», пузырек с «Секоналом» и зубная паста – больше ничего в шкафчике не было. Билли задержала взор на снотворном. Рука сама потянулась к пузырьку. Это так легко. Достаточно лишь налить стакан воды и проглотить таблетки. Лечь и уснуть. Никто не хватится ее до ужина. Сколько таблеток в пузырьке? Она встряхнула их и попыталась сосчитать. Четырнадцать.

Промелькнуло воспоминание о Сете на похоронах Джессики. Если бы знать, что Мосс будет действительно скорбеть по поводу ее кончины, то, может быть, и стоило бы умереть. Но при мысли о том, что Мосс станет вести себя точно так же, как Сет на похоронах своей жены, заставила выбросить содержимое пузырька в унитаз. Шум воды казался слишком громким в этой тихой красивой комнате. Она не кончит так, как кончила свою жизнь Джессика. Стеклянный пузырек со стуком упал в белую плетеную корзинку.

Твердым шагом Билли вышла из ванной. Буря еще свирепствовала, но пошла на убыль. Чернильно-черное небо чуть посветлело. Дождь продолжал стучать о стекла, но у нее на машине мощные дворники. Если поехать по основной магистрали, то можно успеть добраться до мастерской, пока не началось настоящее наводнение. Билли набросила ярко-желтый дождевик и надела подобранную в тон шляпку.

Она едет не в мастерскую Джордана Марша. Она едет к Джордану Маршу.

Глава 24

Билли вела машину, лавируя среди луж на шоссе. И мысли, и настроение были такими же мрачными и гнетущими, как и тучи у нее над головой. Дождь хлестал по ветровому стеклу. Дворники сновали взад и вперед в ожесточенном ритме, вторя биению ее сердца. «Щеточки», как называла их маленькая Мэгги. Боже, может ли быть маленькой девочка тринадцати лет? Или она перестала думать о Мэгги как о ребенке с той июньской ночи в полицейском участке? Ужасающий опыт оставил свой след на лице ее дочери в ту ночь: это было лицо измученной, много повидавшей женщины. Женщины, которая знала повадки мужчин, как определила бы это Агнес.

Билли автоматически вписывалась в повороты шоссе, как будто машина сама знала дорогу. Автоматически. Автопилот. Так вот над чем работал Мосс в прошлом году, а ей об этом ни разу не сказал. Почему? Думал, она слишком глупа, чтобы понять? В первые месяцы их супружества он часто говорил, чтобы она не забивала свою хорошенькую головку то тем, то этим. Тогда она сочла более безопасным и надежным предоставить ему решать проблемы самому, или думала, что так будет лучше.

Билли нажала на акселератор, посылая неожиданный заряд энергии в итальянский мотор. Даже эта проклятая машина была выбрана Моссом. Он разбирается в механике и в автомобилях, именно эту машину она и должна была иметь. Билли сожалела, что не настояла на «шевроле», которым так восхищалась. Итальянские спортивные машины подходили женщинам типа Элис Форбс. А «шеви» – скромным и мягким, как Билли Эймс из Филадельфии. В их жизни все решения принимал Мосс. Он решал все проблемы, начиная с того, какой выбрать автомобиль или маршрут путешествия, и кончая тем, в какую школу отправить учиться детей. Она слишком долго следовала «советам» Мосса и даже не сознавала, как много прошло времени с тех пор, когда она сама выбирала, сама решала.

Билли закусила нижнюю губу, описывая вираж. Ну что ж, сегодня она приняла решение, поехав к Джордану. Это ее собственный выбор, целиком и полностью касавшийся ее жизни.

Въехав на небольшую стоянку рядом с мастерской Джордана, она обрадовалась, заметив его старый «олдсмобиль» у дверей. Других машин не было: видно, из-за бури остальные ученики остались дома. Билли долго сидела, укрывшись в автомобиле от всего мира, вцепившись в руль. Было бы так легко снова завести мотор и уехать. Он никогда бы не узнал, что она приезжала. Сама она могла бы об этом забыть. Не давая себе времени на то, чтобы передумать, Билли распахнула дверцу машины и вышла прямо под дождь. Прыгая через лужи, она добралась до входной двери.

– Джордан, это я, Билли! Джордан? – Она постучала по стеклянной створке двери.

– Билли? Входи, Билли! Ты промокла! Я не планировал проводить сегодня занятия, думал, что буря удержит дома моих учеников. По крайней мере, наименее преданных живописи. – Он улыбнулся, и теплота в его взоре прогнала прочь уныние этого дня.

Билли вошла в дом и позволила снять с себя дождевик, от которого на пол успели набежать лужицы.

– Я приехала не на урок, Джордан. Я приехала, чтобы побыть с тобой. – Слова были сказаны, а Билли боялась поднять глаза на Джордана. Не глядя, она протянула к нему руки. И оказалась в его объятиях. Как это было хорошо. Какой хороший запах вдыхала она. Мягкая, много раз стиранная рубашка и выцветшие джинсы облегали его тело, делая его достижимым для ее прикосновений. Его плечо оказалось у нее под щекой, его губы в ее волосах, и когда Джордан с трепетом и восторгом прошептал ее имя, Билли поняла, что правильно поступила, приехав сюда. Душа ее была ранена, и всеми силами она отталкивала мысли о предательстве Мосса. Джордан мог исцелить ее.

Джордан поднял ее лицо вверх, нежно касаясь своими длинными, артистичными пальцами. Его губы слились с ее губами, поцелуй получился ласкающим, медленно и томительно скользил он по ее рту. Потом Джордан отодвинул от себя Билли, заглянул ей в глаза и прошептал:

– Ты уверена?

В ответ она снова бросилась навстречу его рукам, крепко ухватилась за него, снова подставила губы для его нежного поцелуя. Как нужно ей это, как нужен Джордан! От щемящей боли в сердце из груди вырвался стон. Как давно никто не обнимал ее вот так, никто не желал вот такой близости с нею. Даже когда Мосс приходил в ее спальню, то их объятия были холодными, любовный акт механическим – просто эгоистичная жадность самоудовлетворения. Исчез порыв, великое всепоглощающее желание давать и отдаваться.

– Билли? Что с тобой? – спросил Джордан, отыскивая ответ в ее глазах.

– Просто я хочу тебя. Очень хочу, – призналась Билли. – Мне нужно чувствовать себя любимой, желанной.

– Именно это я и хочу тебе дать, Билли. Любовь. Хочу заставить тебя почувствовать мою любовь.

Одежда упала с их тел, словно лепестки летней розы. Тело Джордана казалось странным и незнакомым рядом с ее телом. Щетина на подбородке была мягче, чем у Мосса. Прикосновение – осторожным, нежным. Касания Мосса были уверенными и властными, ведь многие годы он касался ее тела и знал его во всех подробностях, как свое собственное. Билли чувствовала, что внутренне противится предлагаемой Джорданом близости. То, чего она так отчаянно желала, – любовная близость, – казалось недостижимым и недосягаемым. Мешали воспоминания о другом мужчине, которого она любила больше, чем себя. Мосс…

Губы Джордана медленно скользили по изгибу ее плеч вниз, к грудям. Это действовало на нее гипнотически, чувственно, и Билли захотела забыться в этом мгновении и отдаться этому мужчине. Она приняла его близость, его касания, его поцелуи в самые интимные места. Она приняла все это, как приняла бы пищу, воздух или тепло, потому что нуждалась в них. Нуждалась в проявлениях любви другого человека, чтобы утвердиться как женщина.

Билли тихо лежала в объятиях Джордана, прислушиваясь к биению его сердца и к нежным словам, которые он ей шептал. Она красивая, желанная, любящая и теплая. Она прекрасная возлюбленная. Таким же был и Джордан. Они совершили самый интимный акт, возможный между двумя людьми. Своими руками и губами он вернул ее тело к жизни. Но умирала ее душа, а Джордан все-таки не смог коснуться страдающей души Билли.

Ее тело теперь удовлетворено, самолюбие исцелено, а все же в сердце осталась тоска. С Джорданом не было будущего, и Билли знала это. Она взяла все, что он мог дать, а сама ничего не дала взамен. Самый большой экстаз с Моссом заключался в том, что она растворялась в своем муже, полностью отдавалась ему и знала, что ее дар приятен мужчине, которого она любила. Джордана она не любила. Ей нечего было дать, а только брать – этого недостаточно.

– Ты придешь снова, Билли? – прошептал Джордан ей на ухо. – Тебе было хорошо? Так же хорошо, как мне?

– Все было хорошо, – прошептала Билли, обвивая его руками и осыпая мелкими поцелуями его подбородок. – Я приду снова.

Билли так и не смогла привыкнуть к воскресным ужинам в Санбридже. Ослепляло огромное количество хрусталя, фарфора и серебра. Горничные, одетые в ярко-розовые форменные платья с белыми передничками в оборках и с маленькими накрахмаленными шапочками. На вечерних трапезах в воскресенье всегда присутствовали дети; затем, после обильной еды, шофер развозил их по респектабельным школам. В то время как декорации и художественное оформление были выдержаны в голливудском стиле, участники ужина и их манера поведения оставались чисто коулмэновскими. Сет ел, как скотник, и говорил с набитым ртом в основном о ранчо. Агнес изо всех сил старалась выглядеть по-королевски на своем месте в торце стола. Она изящно клала в рот маленькие кусочки и тщательно пережевывала каждый по тринадцать раз. Мосс и Райли болтали и тараторили без остановки. Мэгги и Сьюзан сидели тихо, а уж Билли оставалось поддерживать с ними беседу о школе, занятиях и разных делах, которыми занимались девочки.

В конце ужина Билли всегда принимала две таблетки аспирина. В этот вечер что-то не ладилось. Мэгги отвечала, когда к ней обращались, но ее рассеянность и отсутствующий взгляд тревожили Билли. Не заболел ли ребенок? Или Мэгги была готова выкинуть один из «фокусов», как называл это Сет, в духе своей тетушки?

– Мэгги, ты хорошо себя чувствуешь? – Все разговоры за столом прекратились, семья прислушалась, чтобы узнать, в какую историю влипнет Мэгги на этот раз.

– Я чувствую себя прекрасно, мама. А почему ты спрашиваешь?

– На мой взгляд, ты слишком румяная, уж не жар ли у тебя? Давай померяем температуру после ужина.

– У меня нет жара, мама. Я себя хорошо чувствую. Просто здесь жарко.

– Все равно мы померяем температуру. Я не могу послать тебя в школу, если вдруг окажется, что ты заболела. Весь класс может заразиться.

– Почему ты не ешь свой ужин? – осведомился Мосс.

Мэгги вскинула голову. Уже очень давно отец не обращался к ней с вопросом. Горло у Билли сжалось, когда она заметила неприкрытое обожание на лице дочери. Мэгги медленно начала есть.

– Наверное, я задумалась о школе и о завтрашней контрольной работе, – сказала она между двумя глотками.

– Не набивай рот. Ты достаточно большая, чтобы есть как полагается. И не разговаривай с полным ртом.

Глаза Билли сузились, а левая рука сжалась в кулак. – Я больше не могу есть. Мама, можно мне уйти? – Мэгги готова была расплакаться, и Билли не стала дожидаться, пока она сорвется на крик, как бывало во время ее вспышек.

– Конечно, иди. Все-таки я хочу померить тебе температуру. – Билли положила салфетку на стол и бросила на Мосса убийственный взгляд.

– С девочкой все в порядке, – проворчал Сет. Билли резко остановилась и обернулась.

– Мне судить, все ли в порядке с Мэгги. И никогда не становитесь между мной и моей дочерью, ни сейчас, ни когда-либо.

– Билли! – Агнес была в ужасе. – Вот, теперь этот ужасный ребенок снова испортил ужин. Тебе действительно следует что-то предпринять.

Билли напряженно выпрямилась.

– В следующий раз, когда тебе захочется на кого-то возвести вину за испорченный обед, то обвиняй другого человека. Моего мужа! – Злобно посмотрев на Мосса, Билли вышла из комнаты с высоко поднятой головой.

– Твоя жена отбилась от рук, Мосс.

– Хватит, пап. Билли – мать. Мама вела себя точно так же. – Агнес внутренне сжалась, заметив устремленный на нее обличающий взгляд Мосса.

В комнате Мэгги в это время Билли встряхнула термометр.

– Температуры у тебя нет, но выглядишь ты неважно, Мэгги. Знаешь, по-моему, отметки у тебя достаточно хорошие, чтобы ты могла отдохнуть денек. Может быть, ты заболеваешь гриппом, и лучше принять меры в самом начале, чтобы потом не потерять время. Я правда беспокоюсь, Мэгги. Ты хорошо спала?

– Спала беспробудным сном. У меня столько всего на душе. Мама… я…

– Да, Мэгги? Что бы это ни было, ты не хочешь сказать мне об этом?

– Ах, пустяки. Не сегодня. Почему бы нам не пойти в следующий уик-энд за покупками? Мне кажется, я прибавила в весе. Наверное, ела слишком много всякой всячины с девочками после того, как в школе гасят свет на ночь.

Рассеянная улыбка дочери встревожила Билли.

– Хорошо, Мэгги. Поедем вдвоем, только ты и я. Сходим во все универмаги и подберем тебе новый гардероб. Пора купить тебе кое-что из одежды. В прошлый раз, когда я возила по магазинам Сьюзан, ты не захотела ехать с нами.

– Тогда мне ничего не было нужно. Зачем попусту тратить папины деньги? Я ему сказала, что напрасно он дает мне такую большую сумму на карманные расходы и что я экономлю их, но он не стал слушать. Я пытаюсь, мама, но он…

– Чшшш, я знаю, милая. Предоставь мне все уладить с твоим отцом. Если ты чувствуешь себя нормально, то собери вещи и иди вниз. Нужно вернуться в школу вовремя.

Мэгги взяла сумку с вещами, которые брала домой на уик-энд, и стопку книг.

– Увидимся в следующий уик-энд. Мне жаль, что так получилось с ужином. Кажется, я никогда ничего на смогу сделать или сказать как следует. Не знаю, почему. Наверное, во мне сидит дьявол. Дедушка говорит, что так оно и есть.

Билли почувствовала, что гнев снова охватывает ее.

– Он сказал это тебе?

– Не имеет значения. Папа тоже так говорит. Я совсем как тетя Амелия. Папа любит тетю Амелию, а меня не любит. Ты понимаешь, что это такое, мама. Ладно, надо идти.

– Если будешь плохо себя чувствовать, позвони мне. Обещай, Мэгги.

– Обещаю, – бросила Мэгги через плечо.

Вбежали Сьюзан и Райли, быстро поцеловали Билли и сбежали вниз по лестнице. Их топот заставил Билли улыбнуться, но вот за детьми захлопнулась входная дверь. Санбридж снова стал похож на могилу.

Билли тяжело опустилась на скользкое сиденье стула, обтянутого зеленым бархатом. Сбросила туфли, поставила ноги на перекладину. По привычке потянулась к пачке писем на столике вишневого дерева. Чтение писем Тэда Кингсли всегда приносило ей утешение. Она собиралась когда-нибудь рассказать ему, как много значили для нее его послания. Она знала их наизусть, но все равно отыскивала то письмо, которое хотела прочесть.

Могу лишь представлять себе, какую душевную боль ты испытываешь из-за Мэгги. Тебе нужно постараться быть сильной, моя дорогая. Во многих отношениях она еще совсем девочка. Она и не барышня, и уже не ребенок. Как раз на середине этого пути ее настигло это потрясение. Я согласен с тобой относительно денег, но, по-моему, излишне большое их количество не проблема для Мэгги. Оба мы знаем, в чем заключается ее проблема, и пока ты не заставишь Мосса увидеть все в правильном свете, и ты, и Мэгги будете несчастны. Иногда Мосс нуждается в хорошей взбучке. Его упрямство может быть непреодолимым. В этом отношении Мэгги похожа на него. Мне кажется, постоянные сравнения с Амелией делу не помогают. Ты спрашивала мое мнение, иначе Я не стал бы комментировать или навязывать тебе свои мысли. Всей душой верю, что ты сможешь во всем разобраться. В тебе есть сила, которую ты еще не растратила. Верь мне, когда я говорю, что у тебя найдутся силы справиться с трудностями.

Мне хотелось бы приехать в Санбридж, но не думаю, что это будет благоразумно в сложившихся обстоятельствах. Мосс четко дал понять, что всему есть предел. Он чувствует, что я предал его, когда поехал с тобой за Мэгги. Мосс неправильно понимает предательство. Наша дружба в опасности, я уверен, ты это понимаешь. Я знаю, поэтому ты и просишь меня приехать, но, к сожалению, дорогая Билли, приглашение должно исходить от Мосса. Мне очень хотелось бы пригласить тебя и девочек на уик-энд в Корпус-Кристи в любое удобное для вас время. У меня чудесная экономка, кухарка и множество комнат в доме. Имеется и чудовищный камин. Приятное местечко, у которого так хорошо посидеть и помечтать. Камины с жарко горящими поленьями, юмористические газеты и чаша с грогом предназначены для семей. Ух ты, я чуть не забыл о собаке! У меня поселился пес, приблудившийся однажды и не пожелавший уходить. Я назвал его Соломоном, потому что он оказался достаточно мудрым, чтобы понять: если не будет делать свои дела на улице, то не сможет остаться. Мы отлично ладим. Он приветствует меня, когда я возвращаюсь домой, и лежит рядом со мной по вечерам. Помести его на картину, когда будешь запечатлевать на полотне мой камин.

Подошло время вечерней прогулки Соломона, поэтому заканчиваю письмо. Будь осторожна, Билли, и помни, что бы тебе ни понадобилось, звони. Я всегда буду рад тебе помочь.

С теплым приветом,

Тэд.

Билли сложила письмо и засунула его в измятый конверт. Должно быть, она перечитывала это письмо, по меньшей мере, раз тридцать.

Она делала набросок углем на холсте, установленном на мольберте, когда на пороге появился Мосс. Глаза Билли приняли жесткое выражение. Пусть видит, чем она занимается. Ей все равно. Билли внутренне собралась, готовясь выслушать то, что Мосс собирался сказать. Казалось, ему не по себе, что этому человеку совсем не свойственно. Человеку, который всегда держит себя в руках.

– Тебе что-нибудь нужно, Мосс?

– Что-то я не могу найти…

– В любом случае, здесь нет того, что ты ищешь. В этой комнате нет ни одной вещи, принадлежащей тебе. Ты об этом позаботился. Ты заслоняешь мне свет.

– Билли… вот проклятье… я хочу поговорить с тобой. Билли так сильно стиснула зубы, что резкая боль пробежала по мышцам шеи, отдавая в руку.

– Почему бы нам не назначить встречу на этой неделе? Думаю, я смогла бы выкроить для тебя время.

– На неделе меня здесь не будет. Я должен уехать на север примерно на неделю. Мне кажется, нам надо поговорить сейчас.

Элис Форбс находилась в Нью-Йорке. Все в клубе предполагали, что репетиции ее новой пьесы идут полным ходом.

Билли посмотрела на набросок. Рисование доставляло ей такое удовольствие, пока не появился Мосс. На этом наброске она изобразила Тэда в глубоком кресле у зажженного камина, а рядом спящего Соломона. Она отвернулась и снова взялась за рисование, не обращая никакого внимания на мужа.

– Когда вернусь, поговорим.

– Если тебе случится оказаться на Бродвее, привези программку для Сьюзан. Она их собирает.

– Привезу, – хрипло отозвался Мосс. – Спокойной ночи, Билли. – Он подождал секунду в коридоре, не позовет ли она его, не побежит ли за ним. Не позвала, не побежала. Он почувствовал такую боль, будто нож вонзился в глотку.

Билли продолжала рисовать. Эта картина – ее лечение, а кроме того, доставляет ей большое удовольствие. Сходство с Тэдом получилось потрясающим. Она надеялась, что и Соломон вышел хорошо. К двум часам ночи она вставила рисунок в рамку и упаковала в картонную коробку. Завтра, сразу после завтрака, она использует немного денег Коулмэнов на благое дело. Отвезет коробку в аэропорт и первым же рейсом отправит ее в Корпус-Кристи. А там уже курьерская почта доставит посылку Тэду в собственные руки.

Впервые за многие месяцы остаток ночи Билли крепко спала.

Младший лейтенант Кэлвин Джеймс принял посылку и расписался за нее. Затем проворно двинулся к кабинету адмирала и дождался подходящего момента, чтобы войти.

– Срочная доставка по почте, сэр.

– Что-нибудь особенное? – с любопытством спросил Тэд.

– Это от Билли Коулмэн из Остина, штат Техас, сэр.

– Ну так не стойте же там, Джеймс. Давайте посылку сюда.

Он чувствовал себя, как ребенок в ожидании подарка, пока распаковывал картонную коробку и разворачивал плотную бумагу. Когда Тэд вынул рисунок, выполненный углем, он не знал, то ли смеяться, то ли плакать. Но младший лейтенант Джеймс стоял по стойке смирно.

– Сэр, через пять минут у вас встреча.

– Когда я вернусь, эта картина должна висеть вот здесь, чтобы я мог видеть ее. – Тэд показал на стену напротив его письменного стола. В любое время, когда бы он ни поднял взор, его взгляд упадет на полотно. Боже, кто бы мог подумать, что Билли сделает такую чудесную вещь? Надо позвонить ей. Пусть Мосс думает, что хочет. Такое внимание заслуживает благодарности, высказанной лично.

– Даа-даа, сэр. Займусь этим прямо сейчас. – Десять минут спустя все подчиненные адмирала восхищались работой Билли Коулмэн. – Похоже на старика, правда? – спрашивал у остальных Джеймс. – Но когда старик обзавелся собакой?

– И кто такой, черт побери, Билли Коулмэн?

– Какой-нибудь парень, с которым адмирал летал во время войны, наверное, – отвечал Джеймс. – Отлично смотрится. Старик будет доволен.

Мир Билли Коулмэн зашатался. Все рухнуло и свалилось на нее в то утро, когда она пришла разбудить Мэгги перед обещанной ей поездкой в Остин за покупками.

Постельное белье на девичьей кровати с пологом было скомкано и смято, большей частью сдвинуто к ногам. Сама Мэгги в розовом банном халате наклонилась над унитазом в приступе рвоты. Сигнал тревоги, пугающе знакомый, промелькнул в сознании. Все признаки налицо. Сонливость, переход от мятежной строптивости к спокойной созерцательности, пополневшая, несмотря на плохой аппетит, талия Мэгги. Мэгги не нужна была поездка в город за покупками, ей нужен был визит к врачу для подтверждения того, что уже стало ясно Билли: ее дочь беременна.

Билли вслепую нашарила край кровати, прежде чем рухнуть на нее. Как же это могло случиться? Она возила Мэгги к доктору Уорду через несколько дней после того, как обнаружилось, что вытворяла Мэгги. Но тогда, конечно, было слишком рано, чтобы диагностировать беременность. Должно быть, это произошло, примерно, четыре месяца тому назад, в июне. Как раз когда в ее воображении возникали видения: ее маленькая девочка в комнатах подозрительных мотелей с подозрительными мужчинами. Как раз когда ей казалось, что она продвигается вперед в отношениях с дочерью, вновь обретая душевную близость, восстанавливая утерянные чувства доверия и любви. Бедная Мэгги! Ее жизнь никогда не станет прежней. Никто из них уже не будет прежним. Преодолевая слабость в ногах, Билли встала и прошла к двери ванной.

– Почему ты не сказала мне, Мэгги?

– Мам… – Мэгги попыталась поднять голову; лицо у нее было зеленоватого оттенка, глаза ввалившиеся и несчастные.

Билли упала на колени, прижала голову своего ребенка к груди.

– Почему ты не пришла ко мне? Почему, Мэгги? – судорожно рыдала Билли.

– Потому что ты бы сказала папе, а он и так уже ненавидит меня!

– Он не ненавидит тебя, Мэгги. Но он должен знать. Теперь, потом… Какая разница, раз он все равно узнает?

– Отошли меня, мама. Пошли меня куда-нибудь. Есть же разные места. Он не должен узнать. Пожалуйста, мама. Помоги мне!

– О Мэгги, хотела бы я, чтобы это было так просто, но все гораздо сложнее. Сколько месячных ты пропустила?

– Три.

– О, Боже мой!

– Мамааааа!

Они сидели на холодном полу ванной – мать и дочь, две женщины. Билли отводила темные волосы Мэгги с ее белого лба и шептала ласковые слова, пока дочь рвало:

– Не сдерживайся, дорогая. От этого только хуже. Боже, что будет с этим ее ребенком? В тот момент Билли почувствовала себя такой же больной, как ее дочь. Что лучше для Мэгги? Мысли метались в голове, в то время как она пыталась угадать, какой будет реакция семьи. Перед ней пугающе вырисовывалось слово «аборт». Никогда! Воспоминания об Амелии все еще слишком свежи в памяти. Надо сообщить Моссу. Что он скажет, что сделает? Слезы набежали на глаза. Какое ужасное поражение потерпела она во всем. Не уберечь своего первого ребенка от бед – это непростительно. Билли тяжело вздохнула, понимая, что придется выдержать бурю эмоций со стороны домашних. Но самые большие проблемы возникнут с самой Мэгги, когда та немного оправится.

– Мне немного лучше, мама. Наверное, мне лучше лечь в постель. Я не хочу ехать за покупками.

Билли пришлось встряхнуть головой, чтобы в голове прояснилось. Всего минуту назад ее ребенок был так близок к ней, а теперь снова отстраняется и говорит о покупках. Конечно, Мэгги сознавала, в какое затруднительное положение попала. Вся се жизнь теперь поставлена на карту.

– Думаю, это хорошая мысль. Ты ложись в постель, а я позвоню Шарлотте, чтобы она принесла чаю. Может быть, еще немного сухих тостов и крекеров. Только это и поддержит сейчас твой желудок.

Билли подождала, пока дочь выпьет чай, и только потом заговорила снова:

– Что будем делать, Мэгги?

– Это мои трудности. Я обо всем позабочусь.

– Как ты собираешься это сделать, Мэгги? Пожалуйста, я хочу знать. Я даже не представляю себе, что теперь делать.

– Это твои проблемы, мама. Кажется, ты никогда не знала, что делать. Это твой удел – катиться с горы без тормозов. Я уеду. У меня есть деньги. Я экономила. Если знать нужных людей, то можно сделать аборт. Все просто.

– Нет, совсем не просто, Мэгги. Это ужасно, это страшная пытка. Это не самый легкий ответ на вопрос. Мне нужно время, чтобы все выверить и продумать.

Неожиданно в душе Мэгги словно проснулась маленькая девочка, нуждавшаяся в защите матери: враждебность и незащищенность на мгновение обратились в страх.

– Что скажет папа? – Билли испытала боль, услышав дрожь в голосе дочери. Мэгги не боялась, что узнает она. Мать могла видеть ее несчастье. Матери все принимают как должное. Такова их доля, это и делает их матерями. Мэгги было все равно, что она подумает. В конце концов, Мэгги поверила, что мать может все уладить.

– Мэгги, я понятия не имею, что он скажет. Сейчас он в Нью-Йорке. Это дает нам передышку, чтобы принять решение. Кто отец этого ребенка, Мэгги?

Мэгги смотрела на нее непонимающими глазами.

– Отец?

– Да, Мэгги, отец. Кто отец твоего ребенка? – Боже, пусть она назовет имя. Не дай ей…

Мэгги откинулась на подушки. Прежнее вызывающее выражение вновь появилось на ее лице.

– У меня нет ни малейшего представления.

– Мэгги, я не вижу ничего смешного в этом заявлении.

– А я и не пытаюсь шутить. Ну, мама, я могу выбрать какого-нибудь парня. Какого-нибудь Стива. Я правда не помню. Это мог бы быть Гарри, Дик или Джон. Выбирай, кого хочешь. Какая разница?

– Разница большая.

– Мама, признай очевидное. Я – Ш. М.

– Что это такое?

Мэгги рассмеялась коротким, прерывистым смешком.

– Стыдно, мама. Не знаешь – спроси у папы или дедушки, они тебе расскажут.

Билли стиснула зубы.

– Что это значит, Мэгги? И откуда ты знаешь, что твои отец и дед так тебя называли?

– Потому что Сьюзан и Райли слышали, как они разговаривали, а потом пришли и рассказали мне. Так мне это и стало известно, мама. Твои драгоценные Райли и Сьюзан никогда не врут. А ты правда не знаешь? Шлюха-малолетка, вот что это значит. По крайней мере, они не будут разочарованы.

Кровь отлила от лица Билли.

– Мэгги, клянусь тебе, я не знала. Если бы я… – Она снова потянулась к дочери, но та оттолкнула ее руку.

– Что бы ты сделала, мама? Хочешь, я скажу. Ты бы отвела взгляд, как всегда. Дедушка названивает всяким важным шишкам, а папа его поддерживает. Пошла бы ты против кого-нибудь из них ради меня? Не думаю, мама. Твой маленький мирок был бы потревожен. Ты ведь знаешь, что отец уехал повалять дурака. Дедушка тоже так делал.

Звук пощечины громоподобно прозвучал в тихой комнате – Давай, мама, теперь по другой щеке. Может быть, от этого тебе станет легче. Меня ты этим не обидишь. Меня уже ничто не обидит. Когда отец тебя бросит, что ты станешь делать? Хотя, я забыла, деньги Коулмэнов…

В голове Билли шумело, сердце гулко билось. Она от всего этого заболеет. Билли вышла из комнаты. Глаза Мэгги блестели в полутьме.

В апартаментах IP – для важных персон – отеля «Астор» зазвонил телефон. Мосс неохотно протянул руку, словно чтобы заглушить будильник. На фоне страстного женского голоса, распевавшего мелодию из бродвейского мюзикла, слышался шум душа. Пришло осознание действительности. Было 10.10 по нью-йоркскому времени, 8.10 по времени в Санбридже. Мосс глянул на смятую постель и нахмурился. Он терпеть не мог скомканные и перекрученные простыни. Телефон продолжал разрываться. Мосс смирился с тем, что придется снять трубку. До самого позднего вечера сидение с друзьями Элис, а потом два часа постельных гимнастических упражнений – все это не способствовало благодушному восприятию телефонных звонков.

Мосс слушал сдавленный, обеспокоенный голос Билли, а как раз в это время в спальню входила Элис Форбс, абсолютно голая. Ее тело всегда шокировало Мосса. В то время как ее лицо имело красивые пропорции и было женственным, тело оставалось стройным и худощавым, почти мальчишеским. Он привык к округлым формам Билли, к мягким, полным грудям, поэтому, когда он впервые завлек Элис в постель, ему едва ли не с трудом удалось достичь эрекции. Едва. Теперь он оценил эти маленькие груди с темными большими кругами вокруг сосков и узкие бедра, которые умели волнообразно колыхаться с таким жадным аппетитом.

– Дорогой, я знаю, ты проснулся, – окликнула его Элис. – Мне нужно съездить в театр. Второй акт не ладится. Скажи, что прощаешь меня. – Она поднесла руку ко рту, осознав, что он говорит по телефону.

Желудок у Мосса скрутило: Билли должна быть глухой, чтобы не услышать голос Элис. Боже! Если Мэгги беременна, зачем сообщать ему об этом в такой ранний час? Он все равно ничего не мог изменить.

– Сейчас я не могу приехать домой, – сказал он более холодным тоном, чем собирался. – Мои дела еще не закончены. Еще несколько дней. А ты не можешь уладить это дело? Поговори с Сетом и со своей матерью.

Неприятности. Он знал это уже в ту минуту, когда зазвонил телефон. Снова Амелия? Сет разозлится как черт.

Элис оделась в считанные минуты. Беззвучно, одними губами спросила: «Билли?» Когда Мосс кивнул, она подняла брови. На лице появилась заговорщицкая гримаска. Мосс не стал обращать на это внимания.

– Я буду дома к концу недели, – сказал он. – Мы сможем обсудить все это вместе. Само собой разумеется, девочке нужно сделать аборт.

Его дочь беременна. В тринадцать лет. Иисус! Где, черт побери, была Билли все это время? Как допустила, чтобы такое случилось? Сейчас ему ни к чему все эти проблемы. Девчонка самая настоящая гулящая кошка. Сет говорил это не один раз.

– Хватит, Билли! Такие вещи по телефону не обсуждают. Девочка беременна, и еще несколько дней ничего не изменят. Когда вернусь, найду врача, к которому ты сможешь ее отвести. Дома буду в пятницу вечером. Выпей что-нибудь, Билли. Судя по твоему голосу, тебе не помешает. Это не конец света. Кроме того, с нами случилось то же самое.

Возглас Билли резко прозвучал в телефонной трубке.

– То было совсем другое дело, – ледяным тоном сказала она. – Твоя дочь не знает, кто отец ребенка. Что ты на это скажешь?

Мосс уставился на трубку, которую держал в руке. Ему понадобилась минута, чтобы осознать, что последнее слово осталось за женой.

Он не вернулся в пятницу, как обещал.

– Незаконченные дела, – сказал он Сету по телефону, сообщив, однако, фамилию врача для Билли.

В Санбридже было тихо, как в мавзолее, когда Мосс появился дома в воскресенье к вечеру. Многие мысли и воспоминания преследовали его после звонка Билли: Мэгги – ребенок, Мэгги подрастает, скоро ее первый танцевальный вечер. Как могла влипнуть его маленькая девочка в такие неприятности? Где была Билли, когда все это случилось? Где был он сам?

Мосс знал, каким должно быть возвращение мужчины в свой замок: его хорошенькая жена подбегает к входной двери, чтобы поприветствовать и обнять его; дети собираются вокруг, поднимая шум, чтобы привлечь его внимание. «Папочкин дом, – сурово подумал он, – и никого, кто чего-нибудь стоит, кроме Райли».

Билли слышала шаги Мосса в холле. Плечи ее напряглись, но она продолжала рисовать угольными карандашами в блокноте, лежавшем на коленях. Солнце, светившее в окно гостиной, всего мгновение назад казалось теплым и приятным.

Мосс замаячил на пороге.

– Я здесь, – объявил он прямо. – Предполагаю, ты не остановишься, чтобы налить мне выпить?

– Думаю, что остановлюсь. – Билли постаралась, чтобы ее голос звучал ровно. Отложила карандаши и прошла через комнату к бару, задержавшись, чтобы послушно поцеловать мужа в щеку. Знакомый запах ее духов неожиданно всколыхнул чувства Мосса.

Билли чувствовала напряжение, установившееся между ними. Неужели она никогда не обретет больше тех чувств, которые питала к нему? Даже после стольких лет совместной жизни и многих разочарований она еще хотела его как мужчину. Это имело мало общего с ее потребностью в Моссе как в муже – скорее, инстинктивное чувство.

Мосс взял стакан, ожидая, когда Билли заговорит. Но она, казалось, собиралась снова взяться за свой блокнот. Такое поведение его раздражало, хотя он понимал, что неправ. Неразумно ожидать, что Билли притворится, будто никогда не слышала голоса Элис в его гостиничном номере. Неразумно надеяться, чтобы она пришла к нему в этом молчаливом доме, радостно приняв его в свои объятия и в свою постель. Тщательно подбирая слова, он спросил:

– Ты звонила тому врачу насчет Мэгги?

Билли повернулась и смерила его взглядом. Ее мягкие светло-карие глаза приобрели жесткое выражение.

– Нет, не звонила. И не позвоню.

Мосс вздохнул.

– Хорошо, если ты решила упрямиться, я позвоню сам.

– Нет, и ты не позвонишь. Не будет никакого врача. Кроме того, который поможет благополучно родиться нашему внуку. У меня было время подумать, больше чем требовалось. – Ее взгляд был укоризненным. – Мэгги – ребенок по годам, но не по опыту. Ей придется жить с грузом последствий своих поступков. Она беременна и родит ребенка. Аборт противозаконен, и она знает это. Если мы выступим в роли соучастников, поможем в этом, ей это не принесет добра. Одному Богу известно, что сотворит Мэгги в следующий раз, когда и где остановится. Я не хочу принимать в этом участие, Мосс. Девочке еще нет и четырнадцати, а ей придется жить с этим до конца жизни. Я предпочла бы, чтобы она жила, имея этого ребенка, а не уничтожая его. Иначе говоря, Мосс, два неправильных поступка не сотворят один правильный.

– Тебе не следовало бы что-то навязывать ей как раз потому, что твои собственные принципы будут оскорблены.

– А какие принципы внушишь ей ты, Мосс? Она всего лишь ребенок, и кто-нибудь должен направить ее по тому пути, который она ищет. – Билли знала, что права. Ее этические правила, ее принципы, может быть, верны только для нее, но других она Мэгги предложить не могла.

– Она слишком юная, чтобы обременять себя ребенком, Билли. Я ведь тоже думаю о Мэгги, хочешь верь, хочешь не верь.

– Иногда дела с абортами оборачиваются плохо. Я… я знаю кое-кого… – Билли замолчала, вспомнив свое обещание Амелии. – Мэгги ничем не будет обременена, если не пожелает. У нас есть достаточно времени, чтобы решить, что делать с ребенком. Есть вполне приличные агентства по усыновлению детей.

– А вот это выброси из головы, Билли. Этот ребенок наполовину Коулмэн, а мы не выбрасываем Коулмэнов, как ненужных котят. Будешь настаивать на своем решении – станешь расхлебывать последствия всю оставшуюся жизнь. Если бы ты была лучшей матерью для Мэгги, этого никогда не случилось бы.

Лицо Билли осталось застывшим и бесстрастным, плечи – расправленными, спина – прямой. Он сказал самое худшее, а она все-таки устояла. Ни одной слезинки не блеснуло в ее глазах. Мосс внезапно почувствовал прилив восхищения своей женой.

– Я ни на чем не настаиваю. Мы принимаем решение. Мы произвели Мэгги на свет, она – результат нашего неудавшегося брака. – И тут она вслух сказала то, что не решалась произнести даже про себя: – Всего лишь вопрос времени, когда наши отношения разрушат жизнь Сьюзан, а затем и жизнь Райли. Если мы потерпим неудачу сейчас, значит все напрасно. Тогда мы ни на что не сможем рассчитывать, я не допущу, чтобы это случилось. Каким-то образом где-то мы потеряли нашу жизнь. Я хочу все вернуть, Мосс. Все.

Мосс, казалось, заколебался. Он ожидал противостояния, но не такого.

– О чем конкретно ты говоришь, Билли? Ты ведь знаешь, я дам тебе все, что в моих силах.

– Я хочу от тебя выполнения твоих обязательств по отношению к твоим детям и к нашему браку. Хочу, чтобы у нас была семья. Я требую этого.

– Ты требуешь? – в голосе Мосса слышалось удивление.

– Да, я. И уверена, что в глубине души и ты этого хочешь.

– А чего хотят дети? Мэгги, например. Что она говорит насчет аборта?

– Сначала она хотела избавиться от ребенка, притвориться, что ничего не случилось. Она такая юная, Мосс, она ничего не представляет о ребенке, которого носит. Но когда я сказала ей, что ты хочешь, чтобы она сделала аборт, она сразу обрела свою враждебность и передумала. Теперь хочет сохранить ребенка. Не знаю, что хорошо, что плохо. Главное для меня – Мэгги и ее будущее. Твоя дочь говорит, что хочет этого ребенка. Что ты думаешь, Мосс? Каково твое мнение?

Мосс пожал плечами.

– Она почти женщина, и, полагаю, ее настроение изменчиво…

– Ты никогда не пытался заглянуть поглубже? Разве не видишь, что она делает все тебе наперекор? А почему? Потому что это единственный проклятый способ, с помощью которого она может привлечь твое внимание. Попробуй пойти против своего папы, и он сразу это заметит. Согласись – и он даже забудет, что ты существуешь. Но все слишком серьезно, чтобы играть с такими вещами.

Мосс залпом допил стакан.

– Билли, я устал. Мне надо подумать. Нельзя ли поговорить после обеда? Я приду в твою комнату, и мы поговорим совсем как в старые времена. – Он обольстительно улыбнулся ей.

– В старые времена мы никогда не говорили. Ты говорил – я слушала. На этот раз все будет иначе.

– Ей-Богу, Билли, дай передохнуть хоть пару часов.

– Нет, Мосс. Мы закончим этот разговор. Я никогда не предъявляла тебе никаких требований, и, наверное, была неправа. Но сейчас заявляю тебе. Если ты не согласишься на мои условия, на сохранение семьи, я оставлю тебя. Заберу детей и уеду. Я хочу, чтобы ты был отцом. Хочу, чтобы был мужем. Хочу иметь семью, Мосс, и хочу сейчас.

– Вот так, как сейчас? Не оглядываясь назад? Никаких обвинений и претензий? Забыть все и начать сначала?

Их взгляды скрестились.

– Именно так.

– Хорошо, Билли, я согласен.

– Слово чести, Мосс?

– Слово чести, Билли… я…

– Пожалуйста, Мосс, остановимся на этом…

Она победила, и все же уже сейчас победа казалась ей пустой. Этого ли она хотела на самом деле? Этой сделки, такой, как деловое соглашение?

– Нет, Билли. Ты сказала свое слово, а я скажу свое. Ты моя жена, и я знаю, что потерял тебя. Я был подлецом, но ты позволила мне им оставаться. Я думал, для тебя это не имеет значения, поэтому не беспокоился. Знаешь ли ты, как много значит для меня то, что для тебя имеет хоть какое-то значение? – Голос его звучал тихо, голубые глаза смотрели с мягкой грустью. Она видела, что он раскрывает ей объятия, и чувствовала, что падает в них. Всего на мгновение она представила себе, что это губы Тэда ищут ее губы, что биение его сердца слышит она у своей груди. Билли отбросила это видение. Это ее муж, отец ее детей, мужчина, которого она обещала любить всю жизнь, и, да поможет ей Бог, частичка ее существа еще любит его – очень старая и усталая частичка.

Мосс обнимал свою жену, его рот нежно касался ее губ в невысказанном обещании. Он почувствовал трепет ее тела на мгновение раньше, чем она успела взглянуть на него, и понял, что его прежняя власть над нею еще жива. Это было хорошее чувство: осознание силы хозяина, торжество победителя, завладевшего добычей. Обретение своих обязательств перед семьей – не такая уж плохая вещь. Ему понравилась идея насчет семьи.

Глава 25

Временами Билли казалось, что она сама себе устроила ад. Мосс жил в соответствии со своим обещанием выполнять обязанности отца и мужа, но почему-то это у него получалось не так, как нужно. Он стал любящим, внимательным и, казалось, пожертвовал своими внебрачными связями, но в душе Билли не было покоя. Ночью, лежа в его объятиях, прислушиваясь к его тихому дыханию, чувствуя, как постепенно остывает жар страсти после его умелых ласк, она боролась со все возрастающим беспокойством и горечью. Ведь она этого хотела, не так ли? Снова иметь рядом с собой Мосса в качестве мужа. Обладать его любовью и вниманием. Она должна была бы витать на седьмом небе от счастья. Но этого не случилось, она недовольна. Только на этот раз недовольна собой.

Мосса захватила работа, он окунулся в нее с удвоенным рвением, как будто стремясь компенсировать тихую семейную жизнь, которую теперь вел. Он рассказывал о своих планах строительства нового предприятия – «Коулмэн Эвиэйшн» – и о трудностях получения лицензии от федерального правительства. Билли пыталась слушать, казаться заинтересованной, но все это шло не от души. Она завидовала энергии Мосса, его способности делать свое дело, выполнять какую-то работу, имеющую смысл. У самой Билли такой отдушины не было.

Билли бросила свои занятия в студии, когда сказала Джордану, что между ними все кончено. Он воспринял ее решение с унизительным спокойствием, и ей оставалось только догадываться, не сам ли он положил конец их отношениям. Трудно было оценить свое мастерство без учителя, который подходил бы критически к ее работе. Билли начала устраивать мастерскую в одном из строений позади дома, но ей казалось, что она больше усилий направляет на сам проект, а не на свое искусство. День за днем она боролась с решением посвятить себя дому и семье.

С Мэгги было не легче. По мере того как прогрессировала ее беременность, она становилась все более мрачной и замкнутой: казалось, ее обижает новое деликатное отношение отца и матери. Никогда не имело значения, кого или что ненавидела Мэгги, она просто ненавидела. Ненавидела стручковую фасоль. Ненавидела мягкий желтый цвет, который выбрали для детской. Ненавидела детей.

Сьюзан страдала от сплетен в школе, когда беременность Мэгги стала общеизвестной. Райли становился добычей для ревности Мэгги, когда бывал дома на уик-эндах. Амелия устроила для своей талантливой крестницы обучение в Лондонской консерватории, и семья решила, что Сьюзан будет лучше в Англии. А Райли следовало держать подальше от Мэгги.

Сет и Агнес, ставшие неразлучными, как ореховое масло и желе, хранили кислое выражение на лицах. Они совершенно не одобряли решение Билли сохранить беременность дочери. Им пришлось игнорировать позор, павший на представителя клана Коулмэнов, что делало всех более уязвимыми для многочисленных врагов их могущества – подлинных и мнимых.

Билли лавировала среди всех этих тонких и очень непростых взаимоотношений и притворялась, что в конце концов все уладится. Она отказывалась признаться, в основном самой себе, что была неправа. Вместе с животом Мэгги росло и недовольство Билли.

Дочка Мэгги родилась в непогожий день ранней весной, через несколько минут после полуночи, в детской Санбриджа. Билли, в стерильном халате, первой взяла на руки новорожденную. Прилив любви и желание защитить этот крохотный комочек жизни охватили ее, когда она прижала малютку к сердцу. Сойер Амелия Коулмэн посмотрела в светло-карие глаза своей бабушки – возникла неразрывная связь, которая будет длиться вечно. Билли дотронулась до нежной щечки ребенка. Все пережитое стоило этого мгновения. Все колебания, боль, притворство. Любую цену стоило заплатить за жизнь этого крошечного создания.

Несколько часов спустя, когда Мэгги погрузилась в глубокий сон после перенесенных мучений, Мосс тихо постучал в дверь детской и вошел. Его глаза наполнились чувством, которое Билли не могла определить. Он приблизился к колыбели, чтобы взглянуть на свою первую внучку. Билли осторожно подняла ребенка и передала Моссу. Его руки дрожали, когда он принимал этот дар.

– Она красивая. – Голос его был хриплым.

– Да, красивая, – прошептала Билли. – Ты держишь часть нас самих, Мосс. Нас. Эту маленькую девочку родила Мэгги, но она и наша тоже. Она всегда будет нашей. Еще один член семьи Коулмэнов для Санбриджа.

– Билли, сколько всего случилось с нами. Не знаю, почему и каким образом получилось, но я готов взять вину на себя. Видя тебя здесь, с ребенком на руках, я понимаю, как много упустил в нашей жизни. Я должен был оставаться здесь, с тобой, когда родилась Мэгги. И Сьюзан, и Райли. Я должен был находиться здесь – и даже хотел, – но вбил себе в голову безумную идею, что есть вещи более важные. Я был дураком, Билли, круглым дураком.

Мосс произнес слова, которых она так долго ждала. Чувства его были искренними – она не сомневалась, но не ощущала торжества, только печаль. Грусть по потерянному времени, по растраченной впустую страсти, по распадающимся узам. Сколько лет жила она своей собственной жизнью как бы на задворках жизни Мосса. Они были женаты, имели троих детей, а теперь и этот драгоценный ребенок – их первая внучка, – и при этом впервые и единственный раз он скорбел по тому, что оказалось утрачено в их отношениях.

Глаза у Мосса стали влажными и блестели от слез, в их глубине таилась молчаливая мольба, и сердце Билли открылось ему навстречу, навстречу этому человеку, которого она поклялась любить вечно, человеку, невыразимо сложному. Он склонился над головкой ребенка и нежно поцеловал Билли. Стоило ей позволить слиться их устам, как бурный поток чувств хлынул из ее сердца.

– Я люблю тебя, Мосс. Я люблю тебя, – прошептала она. И это была правда. Или она любила лишь мечту, дом, семью, их союз и все, что имеет к этому отношение? Как бы то ни было, а Мосс составлял неотъемлемую часть этой мечты.

Со времени тех безмятежных дней, когда она была юной девушкой, безумно влюбленной в своего морского летчика, она многому научилась и сотни раз меняла свое мнение. Но один факт оставался непреложным: она никогда не хотела остаться без него. Она любила его и знала, что всегда будет любить. Узнала, что любовь многолика и многогранна, прекрасна и уродлива, но одна истина всегда останется верной. Она любит его.

Мосс осторожно коснулся губами шелковистого лобика ребенка, прежде чем снова положить в колыбель. Его теплые крупные пальцы нашли руку Билли и сжали ее. Обнявшись, они тихо вышли из детской и по длинному широкому холлу Санбриджа прошли в свою притихшую затемненную комнату.

Сердце Билли трепетало. Каждое ощущение теперь настроено на него, на каждое его прикосновение и движение. Пробуждались ее девическая страсть и восторг, смешиваясь с трепетом и зрелостью женщины. Закрыв за собой дверь спальни, она легко шагнула в его объятия, прижала к себе, всем телом прильнула к мужу и стала осыпать поцелуями жесткие черные волосы на его груди. Она ощущала его запах, чистый и немного терпкий, но в то же время остро сознавала присутствие более сильного мужского запаха. Руки Мосса погрузились в ее волосы. Губы описывали круги возле висков. Как хорошо было находиться в столь тесных объятиях, становясь частью его существа. И нежность Мосса была неторопливой. Он станет обожать ее, ухаживать за ней, и только потом, когда она пожелает, овладеет ею. Своим внутренним взором Билли снова и снова видела тот поцелуй, что запечатлел Мосс на головке ребенка. Нежный и любящий. Теперь он целовал ее именно так. Она сознавала, что своими объятиями он дарит ей защиту и владеет ею; это пробудило долго дремавшие воспоминания о том, как они впервые любили друг друга в ее девичьей спальне в Филадельфии. Тогда он стал ее хозяином, ее учителем и руководителем, а его забота о ее удовольствии и понимание ее неопытности навсегда окружили его ореолом обожания. Именно так он сейчас прикасался к ней, словно она хрупкий цветок, который может сломаться и поникнуть от любого неловкого прикосновения.

Поцелуи, которыми Мосс покрывал ее шею, вызывали восхитительную дрожь, пробегавшую по спине. Когда Билли прикоснулась кончиком языка к основанию его шеи, желание, прозвучавшее в его хрипловатом голосе, нашло отклик в душе Билли. Ожидание будоражило нервы и разогревало кровь. Это был знакомый ритуал, но и открыть предстояло многое. Билли ласкала гладкую спину Мосса, мускулы и поверхности которой были ей так привычны, но сейчас оказались не менее завораживающими, чем в первый раз. С жадной горячностью прижималась она своим лоном к низу его живота. Он ее муж, и тело его ей знакомо во всех подробностях, но в скрупулезном знании таилась особая притягательность. Хотя комната была затемнена и занавески не пропускали блики приближающегося рассвета, перед ее внутренним взором вставало ясное видение его облика: рисунок поросли волос, те участки, где кожа оставалась гладкой и белой, чувствительной к ее прикосновениям. В этой осведомленности, определенности и привычности таилась радостная уверенность. Прошло время новизны и робкого узнавания. Здесь не оставалось несмелых попыток дать наслаждение, как с Джорданом, зато была безопасность проторенной тропы, дороги, тонко очерченной любовью, а награда, ожидаемая с радостным предвкушением, известна. Это Мосс, ее муж, человек, с которым она делит жизнь.

Мосс овладел ею нежно, любовно; их взаимное удовольствие оказалось сладостным и неспешным, в то время как внутри разливался поток головокружительной чувственности. Вместе с одеждой, снятой его руками, спал и покров настороженности. Значит, так оно и должно быть? Новое начало? Начало, отмеченное рождением их первой внучки? Как это символично, думала Билли. Она почувствовала, как уходит куда-то враждебность, оставляя ее душу чистой, нежной и свежей. Она снова могла любить, могла отдавать себя. С этой мыслью Билли повернулась в руках мужа, в то время как он клал ее на кровать, чтобы затем лечь сверху.

Он хотел ее; физическое свидетельство этого оказалось между ними, давя на ее бедро. Она погладила его бережно и любовно, думая о том, как в течение многих лет мужской орган Мосса стал почти самостоятельной третьей стороной в их любовных забавах. Он никогда не переставал пленять ее, притягивая к себе, провоцируя на поцелуи и прикосновения. Это был показатель ее самой как женщины, как и блеск глаз Мосса, и звуки, слетавшие с его губ.

Он помог ей сесть, крепко поддерживая за бедра, направляя ее движения. Его руки покоились на груди Билли, поглаживали и возбуждали. Потом ладони передвинулись вверх, чтобы погладить ее милый лоб и очертить линию подбородка.

Билли повернула лицо в его ладонях, вдохнула свой собственный аромат, смешанный с запахом тела мужа, чувствуя, как кончики пальцев мягко касаются ее губ.

– Иди ко мне, Билли, моя Билли, – прошептал Мосс, привлекая ее к себе, чтобы поцеловать. И тогда она почувствовала влагу на щеках мужа и поняла, что он плачет. Его слезы смешались с ее слезами, а неистовое насыщение их тел было лишь вторичным по сравнению с потребностями их сердец. Бурные чувства захватили Билли, заставили сильнее прильнуть к мужу в попытке дотронуться до его души. Возможно ли это? Эта мечта, от которой она отвратила свое сердце? Может ли любовь открыться вновь? Станет ли она на долгое время частью Мосса, самой драгоценной его частью?

Билли услышала свое имя, слетевшее с его уст, увидела любовь в его глазах. Внутренняя сущность женщины потянулась к возлюбленному через годы разочарований и темноты, чтобы вновь обрести его. Казалось, душа его совсем близко, так близко, ближе легкого дыхания. Но прежде чем она успела дотянуться, душа Мосса ускользнула – остались лишь одиночество и пустота. Билли хотела оплакать свою печаль, но тело призывало вернуться к действительности, ощутить момент удовлетворенной страсти.

Когда все было кончено, она лежала, рыдая в объятиях мужа, прячась от него, согнув спину и уткнув голову в колени.

Мосс целовал мокрые от слез глаза жены и утешал ее, глубоко и удовлетворенно вздыхая. Он знал, что получил удовольствие, так же должно быть и с Билли. Ее тело получило требуемое. А душа? Что же у нее не ладится? Она захлебывалась в рыданиях. Почему ей недостаточно того, что он ее муж, что он заботится о ней, даже любит ее? Почему она требует того, чего он, вероятно, никогда не сможет ей дать? Какая часть ее существа должна требовать, чтобы он так же понимал ее?

– Билли, родная моя Билли, – говорил Мосс, поворачивая жену к себе. Она видела, что слезы блестят в его глазах, потому что рассветные лучи пробивались сквозь занавески. – Не плачь, любимая, – утешал он ее. – Для меня все было чудесно. Никто не может любить меня так, как ты.

«Но люблю ли я тебя, Мосс? – спросила Билли саму себя. – Действительно ли я люблю тебя? А если люблю, то что же будет со мной?»

Мэгги ничего не хотела делать для ребенка. Как только врач разрешил ей вести активный образ жизни, она уезжала верхом при каждом удобном случае. Сет жаловался, что она загубит лучших скакунов в его конюшне. Казалось, ее грубостям и изобретательным проказам не будет конца.

Мягкие уговоры Билли встретили упрямый отказ:

– Я никогда не хотела этого ребенка. Ты хотела, чтобы он у меня был. Вот и заботься о нем! Я даже не хочу знать, дышит ли он одним воздухом со мной!

Все семейство Коулмэнов оказалось в тупике, не знало, что делать, и ждало, что Билли найдет решение проблемы. Они уже не обращали внимания на самые злостные сплетни и стали думать, что ребенок – не помеха. Помеху и проблему представляла собой Мэгги.

Решение трудной задачи – как помочь Мэгги – пришло в разговоре с Тэдом. «Есть, – сказал он, – частная, очень хорошая школа в Вермонте, где занимаются ограниченным контингентом детей, и, хотя в проспектах этого не говорится, они знают, как помочь эмоционально неуравновешенным детям».

Билли не стала заострять внимания на термине, который употребил Тэд, но решила, что он проявил милосердие. Сет и Агнес употребляли гораздо более резкие определения, характеризуя свою внучку. Кроме того, она не могла не признать, что у Мэгги большие проблемы, а она не могла допустить, чтобы слова и навечно привешенные ярлыки становились на пути, который являлся наилучшим для ее ребенка. И все-таки… Вермонт?

– Я не могу отсылать ее так далеко, Тэд! Конечно, ей нужно учиться, и, я признаю, психологическая поддержка ей также необходима, но семья ведь не менее важна!

– Свяжись со школой, Билли. Я уверен, они возьмут ее. А что касается семьи, она может жить в школьном интернате, а на выходные ездить к моим двоюродным брату и сестре в деревню. Они воспитали четверых своих детей, и, черт побери, может стоит попробовать, а? Есть у тебя другие предложения?

Билли пришлось признаться, что она пребывала в растерянности. Она хотела сделать так, как будет лучше всего для Мэгги, и следовало еще принимать во внимание ребенка. Мэгги нужна была помощь.

Прежде чем изложить свой план Моссу, она выяснила все, что могла, о школе и подождала ответа родственников Тэда – согласны они или нет. Получив положительные ответы со всех сторон, Билли облегченно вздохнула и пошла к мужу со своим предложением. Он услышал лишь «очень привилегированная, очень частная и очень дорогая школа». Эмоционально неуравновешенные дети – это у других людей. Мэгги едет на север, чтобы получить самое лучшее образование, которое можно получить за деньги.

– Я этого никогда не забуду и никогда вас не прощу. Всех вас! – выкрикнула Мэгги, когда машина увозила ее в аэропорт из Санбриджа. Сердце у Билли болезненно сжалось. Последний взгляд на Мэгги, с красными глазами, оскаленными зубами, оставил воспоминание, всплывавшее каждый вечер перед сном. Этот образ брала она с собой в постель. В свою одинокую постель. Обещание Мосса, казалось, уехало вместе с Мэгги. Снова он погрузился в работу, проводя многие часы вне дома. Часто, когда он возвращался в их спальню под утро, Билли различала тонкий аромат очень женственных, очень утонченных духов. Раз Мэгги уехала, то Мосс, очевидно, решил, что все его домашние проблемы позади.

Билли пыталась убедить себя, что все это не так уж и важно. Но это было важно, ужасающе важно, и у нее возникало чувство, будто целыми днями она глотает сухой, жесткий комок, образовавшийся у нее в горле. Этого она хотела? С той ночи, когда родилась Сойер, она пришла к выводу, что одного сексуального удовлетворения ей недостаточно. Предполагается, что есть нечто большее – должно быть нечто большее, – но, думая о своей жизни, она не могла подобрать этому названия. Даже гнев исчез, осталось лишь ощущение незащищенности.

Составленный Билли список приглашенных на открытие ее мастерской – что должно было состояться сегодня – включал небольшое число избранных лиц. Двое учеников Джордана Марша – с ними Билли дружила, – Тэд и вся его семья.

В течение нескольких недель плотники, маляры и служащие отделов доставки приводили Санбридж в состояние хаоса, а старый каретный сарай стал теперь пригоден для жилья. Огромные окна и лампы дневного освещения давали большое количество света. Холсты и мольберты устанавливались так, чтобы наилучшим образом использовать освещение в различное время дня. Коробки с красками, кистями и палитрами были аккуратно расставлены на сладко пахнущих полках из кедра. Мягкий раскладной диван-кровать стоял у одной стены, небольшой холодильник, такая же небольшая плита и кресло-качалка с пухлыми подушками располагались у другой. Зеленые растения в кадках стояли во всех углах. Билли приказала плотникам отгородить маленькую комнатку рядом со сверкающей новой ванной для детской комнаты Сойер. Так любой звук, издаваемый малышкой, не ускользнет от слуха Билли, в каком бы месте мастерской она ни работала.

Сейчас Билли держала Сойер на руках. Малышка была толстенькая, довольно крупная для своих шести месяцев, как говорил врач. Глазки у девочки живые, сама она очень подвижная, постоянно гулькающая, к восторгу Билли. Играла тихая музыка. Билли расхаживала по своим новым владениям. Она радовалась своему достижению – чего-то ей удалось добиться.

Первыми прибыли Сет и Мосс. Билли протянула ребенка мужу, и тот неохотно взял малышку. Агнес появилась несколько минут спустя вместе с Райли и кухонной прислугой. Билли улыбнулась, услышав дискуссию Агнес насчет расписания уборки. Никто из маминых слуг ни до чего не дотронется в этом уединенном месте. Она сама станет делать здесь уборку. Это помещение принадлежит ей, и она ни с кем не будет его делить, кроме Сойер.

Кофе был выпит, датский рулет прикончен, и Райли отвезли обратно в школу. Двое учеников Джордана задержались еще на пару минут и удалились вслед за Агнес. Сет ушел, прихрамывая, а Мосс подождал еще немного.

– Думаю, это чудесно для тебя, Билли. Надо было раньше сделать такую мастерскую, – сказал он. – Я не очень хорошо разбираюсь в искусстве, но могу сказать, что ты весьма преуспела с тех пор, как стала посещать ту платную студию-мастерскую в городе. Я горжусь тобой, Билли.

Билли пристально всматривалась в лицо Мосса, отыскивая признак того, что он посмеивается над ее попытками что-то сделать самостоятельно. Убедившись в искренности мужа, улыбнулась. Год, даже полгода назад она бы рыдала от восторга на его плече, услышав сказанные им слова одобрения.

Ей было приятно, но большее упоение она испытывала, снопа взяв Сойер из рук Мосса.

– Мне нужно возвращаться в контору. Жаль, Тэд не смог приехать. Наверное, занят. В военно-морском флоте не очень-то считаются с личной жизнью. Я был бы рад снова увидеть старину Тэда. Что-то мы с ним потеряли контакт. Я доволен, что ты поддерживаешь с ним переписку. Таких людей один на миллион.

Билли поцеловала Сойер в шейку.

– Один на миллион, – повторила она.

Мосс огляделся вокруг. Внезапно ему расхотелось уходить. Эта мастерская предназначалась для его жены, он здесь не стал бы жить, но уходить не хотелось. Глаза обежали помещение, задержались на диване. Будь он проклят, если уйдет отсюда, не оставив своей метки. Мастерская станет их мастерской, а не только ее собственной.

– Билли, я хочу любить тебя, – охрипшим голосом заявил он и протянул руку, чтобы дотронуться до мягкой белокурой пряди, упавшей на ее щеку.

Билли подняла голову и одновременно слегка ущипнула Сойер. Ребенок немедленно поднял рев.

– Извини, дорогой. Сойер нужно покормить и переодеть. Потом, в нашей комнате. Я буду ждать тебя.

Билли успела полюбить свою новую мастерскую. Это единственное место в Санбридже, которое принадлежит ей одной. Она ни с кем не хочет делить его, даже с Моссом. Здесь ей не нужны воспоминания о нем.

– Сколько времени понадобится, чтобы покормить ребенка? Ты не можешь дать ей бутылочку?

– Если бы это было так просто, дорогой! – нежно проговорила Билли. – Но теперь Сойер ест пищу, которую нужно разогревать, а потом пьет молоко из бутылочки, которое тоже нужно согреть. Кроме того, необходимо ее переодеть. Милая крошка ужасно пачкается за едой. Понадобится, по крайней мере, час. Если хочешь подождать. – Она произнесла это как вопрос, но без вопросительной интонации, так что он прозвучал, скорее, утвердительно.

– Я не могу ждать. У меня заседание комитета. До свиданья, Билли. Я приду поздно.

– Хорошо, – бросила Билли через плечо.

Мосс стремительно вышел и направился к гаражу. Билли проворковала малышке:

– Так было нужно, детка. Прости свою бабушку. – Сойер загулькала, а Билли положила ее в новую кроватку. Она завела разноцветную музыкальную игрушку, и через несколько минут малышка крепко спала.

Теперь Билли находилась одна в своих собственных владениях, задуманных и обставленных ею самой. Так, как хотела она, то, что хотела она. Это принадлежало ей. Только ей!

Сигарету она зажгла, только чтобы чем-то занять руки, пока прогуливалась по мастерской. Сегодня она будет только смотреть и радоваться. Завтра примется за работу. Билли стояла у большого окна на северной стороне, когда увидела самолет, заходивший на посадку. И сразу же поняла, кто это. Тэд никогда не забыл бы о приглашении. Теперь ее прекрасная маленькая обитель станет для нее полным совершенством. Она смотрела, как самолет снизился, сделал круг и безупречно приземлился. Билли быстро проверила, спит ли Сойер, и переменила туфли. Если помчаться как ветер, то можно перехватить Тэда до того, как он направится в дом.

Билли мчалась по полю, с волосами, развевающимися за спиной, и без конца твердила самой себе:

– О Боже! Что я делаю? – Ей было все равно. Сначала Тэд не заметил ее, но потом звуки его имени закружили вокруг подобно стайке взбудораженных жаворонков. Он обернулся и увидел бегущую к нему Билли. Он побежал ей навстречу.

– Билли!

Билли резко остановилась в двух футах от Тэда. Он тоже замер на месте, и оба рассмеялись.

– Тэд! Как я рада видеть тебя. Я думала, тебе не удастся вырваться. Ждала и ждала. Теперь день кончается. Все ушли. Все, кроме меня и Сойер, а она спит. Где ты был? Почему опоздал? Я так рада тебе. Я по тебе скучала. – Она говорила и говорила, не в силах остановиться. Как чудесно он выглядит. Такой подтянутый и… и такой… ловкий.

– Билли! Извини за опоздание. В последнюю минуту проверяли самолет и нашли небольшую неисправность. Я был на летном поле и не мог добраться до телефона. Извини. Ты ведь знаешь, я бы ни за что не пропустил торжественное открытие твоей мастерской. Как твои дела? Ты выглядишь прекрасно. Впрочем, ты всегда прекрасна. Как малышка? Нравится тебе быть бабушкой? – Боже, он болтал в точности, как она. Он хотел протянуть к ней руки, обнять ее. Но время и место были совершенно неподходящими.

– Я так рада видеть тебя, безумно рада, – Билли рассмеялась, вкладывая свою ладонь в руку Тэда. – Давай поторопимся, я хочу показать тебе Сойер. Она спит. Я оставила ее одну на несколько минут. А этого делать не следует. Побежали, Тэд. – Смеясь, как двое детей, они помчались к мастерской.

– Билли, это замечательно! Так много солнца льется сюда из всех этих окон. Теперь я смогу сфотографировать тебя за работой. Я рад, что ты пригласила меня.

– Вы же еще ничего не видели, адмирал, – сказала Билли, затягивая его в маленькую детскую. Гордо встала рядом с Тэдом, восторженно взирая на розовощекое дитя.

– Ну, что скажешь?

– Что скажу? По-моему, это самое восхитительное существо, которое я когда-либо видел, но на первом месте, разумеется, сама бабушка. Она на самом деле такое совершенство, как кажется с виду?

– Адмирал! Вы, конечно, шутите. Разве может Коулмэн быть чем-то иным, кроме как совершенством? – пошутила Билли. – Да, она хорошая малышка. Быстро набирает вес и спит всю ночь напролет. Я ее обожаю, Тэд.

– А я бы и не понял, если бы ты мне это не сказала, – шуткой на шутку ответил он. – У тебя есть новости о Мэгги?

– Нет. Но я пишу и почти каждую неделю посылаю фотографии Сойер. Все рассказываю. Неделю тому назад звонила. По ее словам, у нее все нормально. Она не простила ни меня, пи отца, но мы это переживем. В школе отмечают определенный прогресс в конце каждой недели. Результаты не блестящие, но учителя, вроде бы, настроены оптимистично. А теперь расскажи мне о себе. Я сделаю кофе. На всякий случай я оставила датского рулета.

– На какой случай?

– На случай, если ты все-таки приедешь. Я тебе говорила, как я счастлива, что ты так и сделал?

– Да. Но повтори еще раз.

Билли рассмеялась, насыпая кофе в ситечко.

– Я так рада, что ты смог приехать. Я соскучилась по тебе, Тэд. Думаю о тебе чаще, чем должна бы. Как поживает Соломон?

– Спроси у человека о его собаке – и ты завоюешь его, сердце. Отлично. Его хозяин не так благополучен. Я думаю о тебе больше, чем мне полагалось бы. Буду честен с тобой, Билли. Я не собирался приезжать сегодня. Хотел позвонить и попрощаться. Потом понял, как это было бы трусливо, поэтому прыгнул в самолет. Я получил новое назначение. Уезжаю завтра.

Чашка, которую держала Билли, задрожала в ее руке и опустилась на новенький кухонный стол.

– Ты уезжаешь? Куда? Почему? Нет, извини. Я не имею права спрашивать. Надолго?

– Не знаю, на какое время. На Тихий океан. Думаю, года на три.

– Три года! Целая вечность! О Тэд!

Она огорчилась. Ей это не безразлично. Боже, похоже, она действительно переживает. В глазах у Билли стояли слезы.

– Это всего лишь тридцать шесть месяцев, или тысяча девяносто пять дней, если посчитать. – Тэду было невыносимо видеть ее расстроенное лицо. Нужно как-то смягчить ситуацию. – Как дела у Мосса?

Билли глубоко вздохнула:

– Все обстоит… обстоит… так, как оно есть. Мне кажется, я слишком стараюсь наладить отношения. А Мосс недостаточно в том усердствует. Так оно и обстоит… на сегодняшний день. Мосс расстроится, что не увидит тебя. Сегодня утром он говорил, что вы давно не виделись. Он так занят, Тэд. Правда, занят. Вечером он дома, но в остальное время работает в конторе.

– А как ты, Билли? – Тэд надеялся, что голос его звучит спокойно и не выдает волнения.

– Я вроде бы довольна. У меня есть мои занятия живописью и Сойер. Я тебе не рассказывала? Я ведь начала работать над моделями из текстиля.

– Мне кажется, это замечательно, Билли. Не могу ли я прислать тебе шелковые ткани, когда буду на Востоке? Наша база разместится в Японии.

– Ты вправду хочешь прислать мне ткани?

– Это доставит мне большое удовольствие. Главное, чтобы ты была счастлива.

Билли ответила не сразу:

– Счастлива, Тэд? У меня такое чувство, будто я постоянно настороже. Не знаю, может быть, тебе это покажется бессмысленным, но я будто отмечаю время, жду чего-то или… ты понимаешь?

«Или кого-то», – подумал Тэд.

Почему они не выскажут друг другу, что у них на уме? Почему он не говорит Билли о своих чувствах к ней? «Потому что, – ответил он сам себе, – Билли жена другого человека, моего лучшего друга».

– Ты дашь о себе знать? – с мольбой спросила Билли.

– Конечно. Коулмэны – часть моей жизни. – Это было безопасное утверждение.

– О чем ты думаешь сейчас, сию минуту? – Глаза Билли ярко блестели.

– О том времени, когда мы стояли на пляже. Почему ты спрашиваешь?

– Я думаю, тысяча девяносто пять дней разлуки – очень долгий срок для двоих… двоих друзей. Я никогда не была на Востоке. Мне хотелось бы увидеть Гонконг, Японию, Филиппины.

Тэд насторожился:

– Когда?

Ясные светло-карие очи Билли честно смотрели в его глаза.

– Когда? – прошептала она. – Когда ты будешь мне нужен больше всего.

Глава 26

Когда Сойер исполнилось восемнадцать месяцев, Мосс осознал, что Билли больше не жила и не дышала им одним. Бывали дни, когда она заходила в дом, а спала и ела в мастерской. Однажды, не в силах понять, что происходит, он крадучись вышел во двор и подошел к мастерской. Он стоял в темноте под моросящим дождем и смотрел, как жена играет с его внучкой. Он мог бы войти. Мог бы ворваться. От заливистого смеха Билли, возившейся на толстом ковре с Сойер, у него встал комок в горле. Он терял ее во многих неприметных мелочах. И знал, что винить некого, кроме самого себя. Жалость к самому себе охватила Мосса, пока он стоял там в темноте: он не был своим человеком в мастерской. Если бы он постучал в дверь или просто вошел, Билли улыбнулась бы, но улыбка не коснулась бы ее глаз. Прекратился бы смех и возникла напряженная атмосфера. В глазах Билли читались бы безмолвные вопросы: «Чего ты хочешь? Почему ты здесь?» Она сказала бы: «Мосс, как приятно тебя видеть». Была бы вежлива. Они стали бы похожи на чужих людей.

Теперь дети устроены и не доставляют им беспокойства. Билли оказалась шипом в его розовом саду. Эта новая Билли, которая имела собственные идеи и мнение и без колебаний высказывала их. Она казалась самой молодой, самой красивой, самой заботливой бабушкой, какую он когда-либо видел. Любовь и обожание, изливаемые ею на Сойер, должны были принадлежать ему.

Им нужно что-то делать вместе, куда-то ездить, иметь что-то общее. А вместо этого они живут каждый своей жизнью. Может быть, все-таки мнение Тэда на этот счет было правильным. Холостяцкая жизнь, наверное, не так уж и плоха.

Вернувшись в свой кабинет, Мосс зарылся в бумаги. После двух часов работы ему стало ясно, что еще одно путешествие в Европу необходимо. Чем раньше, тем лучше, и дело это он должен уладить лично.

Вдруг Мосс резко выпрямился. Может быть, сделать так, чтобы его деловая поездка совпала с путешествием Билли на Восток; заранее устроить так, чтобы она смогла сопровождать его, потом убедить ее отказаться от своих планов ради задуманной им поездки. Билли писала письма, звонила по телефону чуть ли не во все страны мира, назначая встречи, которые, как она говорила, помогут ей приобрести новые знания и продвинуться в ее карьере. Да черт со всем этим! Теперь он собирался отмести ее безумные амбиции и предложить нечто гораздо более подходящее: их совместное путешествие.

Несколько звонков – и вот подтвержденный заказ на два билета на самолет в Англию, а обратный путь они проделают на океанском лайнере из Италии. Что может быть более романтичным? Билли это понравится. Второй медовый месяц… Или третий? Месяц. Месяц для них двоих в поездке по Европе. Билли будет в восторге. Завтра вечером за ужином он расскажет ей об этом в присутствии Сета и Агнес. Райли тоже окажется дома, потому что завтра пятница, он вернется из школы на уик-энд. Трое союзников.

Мосс встал и налил себе выпить. Со времени их свадьбы жизнь, несомненно, изменилась. Время уходило, словно песок, сыплющийся сквозь пальцы. Не мог он позволить Билли вот так ускользнуть от него. Нужно что-то сделать, чтобы вернуть все назад, как было когда-то. Путешествие за границу может совершить чудо. Просто нужно проявить твердость.

Почему? Почему на душе у него так беспокойно? Нельзя сказать, чтобы между ними возникали явные раздоры и нелады. Билли охотно делила с ним ложе, никогда не жаловалась. Что же на самом деле беспокоило его? Мастерская? Ребенок? Она все еще любила его, он это чувствовал. Ощущал в том, как она смотрела на него. Слышал, когда они занимались любовью. Все было нормально. И все же чего-то не хватало. Билли больше не тянулась к нему всей душой, как прежде. Предполагается, что жена отдается семье и браку целиком и полностью, без остатка, как это делала мама. Кто виноват? Он? У каждой женатой пары свои трудности. У каждой семейной пары свои проблемы с детьми.

Мосс налил себе еще стакан и подошел к высоким французским окнам. Распахнул створку и бросил взгляд через лужайку заднего двора на мастерскую. Из огромных окон лился ослепительный свет. Спальня Сойер была освещена. Наступал час, когда малышку укладывали спать. Вернется ли Билли в дом или проведет ночь у себя? Он проследил. Четыре ночи из семи она проводила там.

Он мог бы выйти, пересечь лужайку, постучать в дверь и сказать, что пришел посмотреть, как Сойер укладывается спать. Вполне приемлемо. Или захватить с собой два стакана с выпивкой и предложить разделить с ним стаканчик спиртного на ночь. Или же пойти туда и просто ударить кулаком по этой чертовой двери. Извинения. Ему нужно спросить разрешения, прежде чем войти туда. Он пришелец, чужой. На его деньги строилась эта мастерская. Он имеет право.

В детской погас свет. Глаза Мосса сузились. «Ну и черт с нею». Закрыл окно и запер его на ночь. Взгляд упал на телефон. А почему бы и нет? Он набрал номер, который помнил наизусть.

– Элис? Если ты сегодня не занята, я бы зашел. Да, очень давно. Дела, дети. Я читал отзывы. Ты, должно быть, польщена. Буду через полчаса. – Минуту он слушал, что говорит ему Элис, потом рассмеялся. Так он не смеялся с того времени, как в последний раз виделся с Элис Форбс. – Ну и дела! – На лице Мосса появилась гримаса, когда он задергивал гардины, приглушая сияние окон мастерской Билли.

Билли поцеловала Райли, потом обняла его. Мальчик улыбнулся и терпеливо снес материнские объятия. Как он вытянулся, подумала она. Красивый мальчик. Так похож на Мосса, просто жутко.

– Как дела в школе? – спросила Билли.

– Отлично, мам. Сегодня получил «А» – «отлично» за контрольную по английскому. Я оставил табель на столе в холле, если хочешь взглянуть. Папе нужно подписать. Как тут все?

– Все у нас хорошо. С Сойер был хлопотливый день, сейчас она уже спит. Завтра можешь с нею поиграть. Но должна предупредить тебя – у нее коварный удар левой. – Райли засмеялся.

– Я получил на этой неделе письмо от Мэгги и Сьюзан тоже. Кажется, у них все нормально. Я собираюсь ответить на оба письма после уик-энда.

– Напиши обязательно. – Она была так рада, что сын достаточно много думал о сестрах, чтобы писать им. Еще более удивительно, что Мэгги постоянно поддерживает с ним переписку. Сьюзан тоже пишет, но ее письма идут дольше. Ее дети любят друг друга. Ни Сьюзан, ни Райли не осуждали Мэгги. Они поняли и приняли все как есть. Почему взрослые не могут поступить так же? О нет, им нужно навешивать ярлыки, выносить приговоры, раздавать наказания. Она ненавидела притворную любовь. Дети мудрее во многих отношениях.

– Что у нас на ужин? Я умираю от голода.

– Не думаю, что когда-нибудь узнаю, что ты не умираешь от голода, – пошутила Билли.

– Мама, я пропустил обед, а на завтрак ел только овсянку. Да я бы прямо сейчас съел полбыка.

– Кажется, у нас сегодня ребрышки. Твой дедушка настаивал. Пирог с черникой на десерт. Что скажешь?

– Жду не дождусь. Где папа?

– Меня кто-то звал? – Мосс обхватил сына обеими руками.

Ужин в пятницу вечером всегда оказывался приятным. Все, словно сговорившись, прилагали максимум усилий, чтобы их общая трапеза доставила им удовольствие. Давно уже Билли догадывалась, что это делалось ради Райли. Сет безостановочно говорил о ранчо и делах. Райли с жадностью ловил каждое слово и ел непрестанно. Мосс не сводил глаз с мальчика. Агнес восседала на торце стола, рядом с ее тарелкой лежал маленький колокольчик – призывать горничную.

В этот день атмосфера была несколько иной, какой-то наэлектризованной. Что-то назревает, Билли буквально чуяла это. Мосс водил вилкой вокруг своей тарелки, но не ел. Он, как и все мужчины Коулмэнов, обожал ребрышки. Остальные вели себя как обычно. Бомбу должен был метнуть Мосс. Как хорошо она изучила своего мужа. Оставалось только ждать. Он преподнесет свой сюрприз за десертом или кофе.

Как раз в тот момент, когда новая темноглазая горничная принялась разливать кофе, Мосс откинулся на спинку стула и сунул руку во внутренний карман пиджака. Извлек пакет и протянул его через стол Билли.

– Что ты об этом думаешь, милая?

Билли нахмурилась. Она взяла толстый пакет и открыла его. Глаза у нее расширились. Она почувствовала, как напряглась спина. Знакомое чувство: она в западне. Билли снова положила бумаги в пакет.

– Ну, что это такое? Не томи нас, девочка! – взревел Сет.

– Мам, что это? У папы такой вид, будто он выиграл приз. Расскажи нам! – выкрикнул Райли. Он даже забыл на мгновение о втором куске черничного пирога.

– Похоже, два билета в Европу, – сказала Билли сдавленным голосом.

– Мосс! Как замечательно! – восторженно заверещала Агнес.

– Мам, так ты увидишь Сьюзан и тетю Амелию. Ты не рада? – спросил Райли.

– Вид у тебя не очень-то довольный, девочка, – проворчал Сет. – Твой муж немало побеспокоился ради этой поездки. Ты, по крайней мере, могла бы показать, что счастлива.

Билли не обращала внимания на сидевших за столом домочадцев.

– Мосс, тебе следовало бы спросить меня, прежде чем что-то предпринимать. Идея великолепная, но сейчас я не могу ехать в Европу, и тебе это известно. Я строила планы насчет поездки на Восток. Несколько раз мы говорили об этом, и ты сказал, что согласен. А теперь забегаешь вперед и устраиваешь это путешествие, не посоветовавшись со мной. Мне очень жаль.

Сет нахмурился.

– Чего жаль? Ты отказываешься от своих планов и едешь с мужем, как полагается жене. Вот что ты сделаешь. Мосс, приструни свою жену.

Мосс был вне себя от гнева. Снова это произошло. Ситуация ускользнула из-под контроля. Его план не сработал.

– Это было бы чудесное путешествие, Билли, – сказал он. – Мы могли бы проехать по Европе, повидаться с Сьюзан и Амелией. Ты могла бы посетить там ткацкие фабрики. Второй медовый месяц, Билли.

Билли сжалась под взглядом окружающих, ожидавших ее ответа. В самом деле, второй медовый месяц. Сегодня она вешала в шкаф костюм Мосса и бросила в корзину для стирки его рубашку и нижнее белье. Легкий запах духов Элис Форбс еще оставался на его одежде. Второй медовый месяц. Слишком нелепо это звучит.

– Извини, Мосс. Я уже всюду зарезервировала себе билеты и места в гостиницах. Ты ведь знаешь, что меня не интересуют ткацкие фабрики. Я интересуюсь, если ты соизволил обратить внимание на то, о чем я тебе рассказываю, искусством Востока. Извини, Мосс, но я не могу ехать в Европу. Может быть, когда вернусь из своей поездки, мы сможем планировать совместное путешествие на будущее. А сейчас, если вы позволите мне удалиться, я бы хотела проверить, как там Сойер.

– Разрази меня гром! – крикнул Сет, выбираясь из-за стола. – Она обращается с тобой как с мальчишкой. А ну верни ее и призови к порядку. Что здесь происходит? Что за болтовня насчет поездки на Восток? Впервые слышу об этом. Перекрой ей кислород. Отбери деньги, и она присмиреет. Стоит один раз так сделать, и сразу станет ясно, кто хозяин.

– Я не могу так поступить, – жестко сказал Мосс.

– А почему нет, черт побери? – негодовал Сет.

– Потому что она сказала правду. Она разговаривала со мной о поездке на Восток. Я сказал, что она может ехать. – Он навсегда упал в их глазах. Боже, ему пришлось признать свое поражение перед стариком, тещей и сыном. Он бросил взгляд на Агнес, которая нервно крутила свой жемчуг. Какого черта она-то беспокоится?

Агнес удалилась с извинениями, попутно напомнив Райли, чтобы тот допил свое молоко. Мосс отправился в свой кабинет. Райли оглядел опустевший стол. Иногда в Санбридже становится так одиноко. Может быть, на следующей неделе привезти с собой приятеля? Его другу Дэвиду понравится на ранчо. Но сначала надо объяснить, что дед у него чудаковатый. А бабушка совсем не похожа на тех бабушек, пекущих печенье, о которых рассказывают другие ребята. Он залпом выпил оставшееся молоко и вышел из-за стола.

Билли тихо лежала в своей узкой постели, прислушиваясь к легкому дыханию Сойер в соседней комнате. Ни на минуту она не потеряла головы. У нее были разные варианты выбора. Она смогла принять решение. Она любила Мосса и всегда будет любить. Только теперь это другая любовь. Ушла всепоглощающая большая страсть. Ушла близость, существовавшая в самом начале их брака. Остались лишь биологические потребности, требовавшие определенных упражнений время от времени. И обязательства друг перед другом. Для чего? Чтобы жить в одном доме. Чтобы объединиться, когда этого требуют интересы детей. Игра эта называется «притворством». Нужно притворяться, что она не знает об Элис Форбс. Притворяться, что никогда не чувствовала запаха духов и не видела следов губной помады на рубашке мужа. Притворяться, что она не возражает, если он поедет в Европу. Притворяться, что ему интересна ее работа.

Билли пристально всматривалась в темноту. Почему она не спит такой глубокой ночью? Она пыталась различить предметы, стоявшие на туалетном столике у противоположной стены. Почему-то казалось очень важным точно знать, что стоит на нем. Снова и снова говорила она себе, что Мосс – отец ее детей. Снова и снова твердила, что любит его. Предполагалось, что ее замужество должно было стать совершенной сказкой с типичным для сказки концом, когда принц и принцесса счастливо живут до конца дней своих. Но жизнь расходилась со сказкой.

Все слова сказаны. Все слезы выплаканы. Достаточно посмотреть в лицо действительности, чтобы понять: все кончается.

Гнетущая тишина в доме на следующее утро действовала Билли на нервы. Если бы не лепет и восторженные крики Сойер, то она, наверное, закричала бы.

Молоденькая девушка, которая помогала ей управляться с малышкой, терпеливо ждала у входной двери свою подопечную. Она радовалась утренней прогулке в тележке, запряженной пони, не меньше, чем сама Сойер.

– Хорошенько привяжи девочку и не гуляй с ней больше часа, – сказала Билли. – Похоже, дождь собирается. Когда привезешь ее обратно, дай ей печенье и молока, а потом принеси ко мне в мастерскую. А теперь, Сойер, будь хорошей девочкой, слушайся Нэнси, а потом я построю тебе большой замок из кубиков, которые тебе подарила бабушка Агнес. – Сойер протянула пухлые ручонки для объятий и поцелуев.

– Солли холошая. Билли рассмеялась.

– Да, дорогая, ты хорошая. Самая лучшая девочка на свете. Скажи «Сойер. Соой-еер».

– Солли, – лепетала девчушка.

Билли снова засмеялась, чего и добивалась Сойер.

– Ну, иди, Солли, гуляй.

– Пока, бабушка, – помахала Сойер.

Как только они удалились, Билли направилась в рабочую комнату Мосса. Она извинилась перед собой, так как собиралась порыться в письменном столе мужа. Она проснулась в ранний утренний час и заключила сама с собой соглашение. Если Мосс не лгал, говоря, что это будет свадебное путешествие, то она отменит свои планы насчет Востока. Если же эта поездка чисто деловая, а ее он брал из каких-то своих соображений, – другое дело. Билли чувствовала себя воровкой и постоянно оглядывалась через плечо, чтобы посмотреть, не идут ли по коридору Сет или Агнес. Черт, надо было закрыть дверь. Что если кто-то из служанок придет делать уборку? Еще один взгляд на обиталище Мосса подтвердил, что рабочая комната мужа все равно что ее мастерская. Никто из слуг ни к чему здесь не прикасался. Обнаружив пакет с бумагами, Билли улыбнулась. Конечно, под книгой для записей. Руки ее слегка дрожали, когда она вынимала билеты на самолет и на теплоход. Отложила их в сторону, пока просматривала другие бумаги, отыскивая записи о маршруте Мосса и расписание деловых встреч. Оказалось достаточно одного быстрого взгляда – и все стало ясно. Второй медовый месяц – сплошной фарс. При таком насыщенном графике работы, который наметил для себя Мосс, ей удалось бы увидеться с мужем лишь и порту перед возвращением домой.

Может быть, медовый месяц они должны были провести на борту теплохода? Билли снова постаралась оправдаться перед собой. Она соглашалась на меньшее, чем хотела бы. Мосс специально подчеркнул, что они едут попутешествовать по Европе. Билли еще раз глянула на отпечатанный график его поездки. Казалось, был учтен каждый час каждого дня. Нигде не упоминалось ни о Сьюзан, ни об Амелии.

Билли рухнула на стул, слегка пошатнувшийся от ее резкого движения. Если порыться еще, то многое можно было найти. В нижнем ящике стола, за коробкой с сигарами и бутылкой кентуккского виски она обнаружила пачку писем, адресованных Моссу на номер почтового ящика, все с нью-йоркским штемпелем.

Билли переложила письма из руки в руку. Письма – это часть жизни Мосса. Она понимала, что не имеет права их читать, независимо от того, что происходило между ней и мужем. Она боялась читать их. Мысли тревожно метались. Они были женаты, и в то же время как бы не являлись мужем и женой. Пусть Мосс мог делать все эти вещи. «Ну а ты? – спрашивал внутренний голос. – Как насчет Джордана Марша и тех чувств, которые ты питаешь к Тэду?» Стыд захлестнул се. Глаза задержались на стопке писем. Верхнее пришло только неделю назад.

Билли положила письма на место и закрыла ящик. Пакет с билетами отправился обратно под книгу для записей. Она чувствовала себя замаранной. Вина и стыд заставили прижать руки к щекам.

Путь в спальню оказался длинным и мучительным. Как могла она так копаться в его вещах и искать добычу? «Потому что, – успокаивал все тот же голос, – ты хотела предать свои мечты о карьере, хотела снова принести себя в жертву, как делала это всегда. Хотела поставить своего мужа на первое место. Теперь ты видишь, что у него на первом месте».

«Он отец моих детей. Я вышла за него замуж на радость и на горе», – снова и снова напоминала себе Билли. «А как же ты? – настаивал въедливый голос. – Как насчет того, чего ты хочешь добиться? Как насчет твоих чувств? Муки кончаются последними в этой жизни».

В своей комнате Билли принялась ходить от стены к стене, словно под дробь неслышных барабанов. Руки она крепко сжала в кулаки, засунув их в карманы халата, испачканного краской. Потом руки расслабились, ушло напряжение из мышц.

– Хватит! – холодно заявила она своему отражению в зеркале. – Хватит! – Развернулась и крикнула в пустую комнату: – Хватит! – Она выживет, потому что сама из породы тех, кто выживает. Этому научили ее Коулмэны.

Неделю спустя Мосс уехал в Европу через Даллас и Нью-Йорк. Сет цеплялся за него костлявыми руками, хлопал по спине и просил поберечь себя. Агнес улыбнулась и подставила щеку для обязательного поцелуя, которым Мосс никогда не забывал оделить ее. Билли поморщилась. Некоторые вещи не меняются. Она всегда остается последней. На этот раз это ей показалось забавным.

– Билли, мне жаль, что ты не едешь со мной. Мы могли бы покорить Европу особым стилем. Сьюзан будет разочарована. И Амелия тоже.

Мосс пытался возложить вину на ее плечи. Билли выдавила из себя улыбку и слегка отвернулась, подставляя щеку, как делала ее мать.

– Передай им обеим, что я их люблю. Скажи, что я написала длинное письмо и отправила его вчера, – сказала она. – Получи удовольствие от поездки, Мосс.

– Удовольствие? О каком удовольствии может идти речь, если тебя там не будет? – Мосс помедлил. Она могла еще передумать в последнюю минуту и сказать, что поедет. Он не стал возвращать ее билет. Какой неестественно спокойной она кажется. Боже, она начинает поступать, как его мать. Подставляет щеку для поцелуя. Произносит пустые слова, которые ничего не значат. А улыбка на ее лице такая же фальшивая, как на тех масках, которые он обычно надевал на Хэллоуин.

Билли так и хотелось сказать, что раньше он прекрасно проводил время без нее, но она придержала язык. «Уезжай же, уезжай! – изнывала ее душа. – Я не хочу больше слышать, как ты лжешь. Уезжай!»

– Увидимся, когда я вернусь, Билли. Папа, позаботься о моей девочке, – сказал Мосс и снова обхватил отца своими мускулистыми руками. Сет что-то неразборчиво проворчал, а затем Мосс сел в машину. Когда он уехал, Билли вздохнула с облегчением.

Две недели спустя Билли отправилась в Гонконг. Она пребывала в восторге, омраченном лишь разлукой с Райли и Сойер.

Билли понравилось проходить таможню в Гонконге, показывать паспорт и отыскивать свой багаж. Все это она делала сама. Изучила курс валют и почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы сделать кое-какие немудрящие покупки. Красные, зеленые и синие банкноты напомнили, что доллары лежат у нее в отделении сумочки, застегнутом на молнию. Аккредитив банка Коулмэна в Остине придавал ей чувство уверенности.

В аэропорту суетились толпы народа – и никаких улыбок. Но улыбка Билли не померкла, когда она помахала носильщику, чтобы он взял ее вещи. Тот кивнул и несколько скованно поклонился. Билли поняла, что он довольно стар, и встревожилась, когда носильщик поднял ее тяжелый багаж, чтобы поставить на тележку и везти на стоянку такси. Билли решила дать ему щедрые чаевые. Когда она благополучно разместилась в такси, то протянула монету в пять гонконгских долларов и подождала, какое выражение примет его невозмутимое лицо. Черты лица остались непроницаемыми. Билли торопливо выудила из сумочки еще одну монету и отдала носильщику. Тот кивнул, но все равно не улыбнулся. Каким он выглядел усталым и изможденным. Билли поняла, что понадобится много пятидолларовых монет, чтобы заставить этого человека улыбнуться. Она порывисто взяла его за руку.

– Вот, – сказала, протягивая горсть монет. Носильщик снова поклонился и отступил от такси. Билли понимала, что поступает неразумно, может быть, она даже оскорбила старика, но, подумав, как улыбнется вечером его жена, сочла себя правой.

– Отель «Пенинсула» на Коулун, – сказала Билли водителю.

Тот покачал головой:

– Вам нужно серебристо-красное такси, такие идут в Коулун. Я езжу только в Гонконг. Вам нужно выйти.

– Что?

– Вы выйдете и сядете в такси, которое идет в Коулун, серебристо-красное.

– Вы поможете мне с багажом?

– Я езжу только в Гонконг.

– Я вам заплачу, – в голосе Билли появились панические нотки. Она отыскивала в толпе своего носильщика.

– За пять американских долларов я помогу вам.

Пятнадцать минут спустя Билли была водворена в новенькое такси, действительно серебристо-красное. Ее багаж погрузили, и водитель склонился к окошку машины:

– Как будете платить, гонконгскими долларами или американскими?

– Что вы предпочитаете? – спросила Билли своим самым деловым тоном.

– Двадцать американских долларов, чтобы отвезти вас в Коулун. А пошлину платите гонконгскими.

– Хорошо. Скажите мне кое-что. Сколько вы берете с вашего соотечественника, чтобы довезти его до Коулуна?

– Четыре гонконгских доллара, – ответил водитель, выводя машину на магистраль. Он чуть не столкнулся с туристическим автобусом. Билли поежилась от ощущения близкой опасности и решила забыть, что ее провели. Завтра она во всем разберется, а сейчас слишком устала. Хотелось принять теплую ванну и лечь в чистую постель.

Такси подъехало по дугообразной подъездной аллее к отелю, где два мальчика-боя в безупречно чистой белой форме стояли у входа в роскошный вестибюль. Завтра, решила Билли, она повосхищается всем этим великолепием.

Билли проснулась внезапно, сразу же осознав, где она находится. Коулун. Ее первый день в Гонконге. Сама себе хозяйка. Может встать, а может остаться в постели. Может помыться и одеться, пойти в ресторан или заказать завтрак в номер. Обильный завтрак – вот что она съест. Теперь будет тянуть время, примет ванну – долго и восхитительно наслаждаясь и снимая усталость после утомительного сидения в самолете. Потом, не торопясь, станет наслаждаться завтраком, прежде чем заняться делами.

Билли захлопала в ладоши и запрыгала на кровати. Она па самом деле в Гонконге!

Билли в нерешительности стояла в большом центральном вестибюле отеля. Должна ли она выйти из здания и подозвать такси или спросить у портье за стойкой?

Мажордом оглядел ее с ног до головы, как ей показалось.

– Чем могу служить, мадам? – спросил он.

– Я хотела бы поехать в центр.

– Хотите взять такси или предпочитаете паром? Билли посмотрела на часы.

– Я бы поехала на пароме.

– Тогда могу предложить такси до парома.

Билли вышла из отеля и с изумлением увидела, что такси уже подкатывает к ступенькам крыльца. Как ей показалось, служащий отеля не произнес ни слова, не подал никакого знака. Один из боев в белой форме взял Билли под руку, проводил к машине и открыл дверцу. Билли улыбнулась мальчику, и тот одарил ее мрачным взглядом темных глаз. Он слегка кивнул, захлопывая дверцу.

– Паром, пожалуйста, – сказала Билли, откидываясь на сиденье.

Прибыв к парому, она купила билет и последовала за вереницей людей, спускавшихся по деревянным сходням. Села на край длинной скамьи, чтобы видеть гавань. Пока паром не отчалил, она усердно фотографировала разноцветные сампаны. Извела целую пленку и как раз меняла ее, когда паром причалил к берегу. На мгновение Билли испугалась. Она одна, так далеко от Техаса. Потом возбуждение взяло верх. Она поднялась по сходням на берег, как все остальные пассажиры, стараясь смешаться с толпой, но, казалось, никто не обращал внимания на ее черный костюм с белой блузкой.

Морщинистый человек протянул руку и растянул в улыбке беззубый рот.

– Мисси хочет поехать на рикши? Один американский доллар! – Билли пристально посмотрела на старика и подняла фотоаппарат. Старик заслонил лицо руками, и Билли рассмеялась. – Фотография стоит два американских доллара.

– Хорошо, – хохотала Билли. – Но только потому, что вы первый человек в этой стране, который мне улыбнулся.

Она навела на него аппарат и сделала три снимка. Сначала он улыбнулся, потом дотронулся до своей потрепанной соломенной шляпы. Напоследок поставил ногу на подножку своей коляски и протянул руки вперед.

– К тому же и актер, – сказала она. – На Бродвее вы стали бы знаменитостью.

– Наймите рикшу, отвезет, куда хотите. Быстро, быстро.

– Что это значит?

– Это значит, что я отвезу вас, куда вам надо. Можно проехать быстро. Такси так быстро не едут.

– Клос-Лейн. Вы меня туда доставите?

– Доставлю за один американский доллар. Платить сейчас. Платить за фото сейчас.

Билли протянула деньги. Старик засунул банкноты в карман черных мешковатых штанов, видно, это была привычная одежда у китайцев. На костлявых ногах у него были только тонкие черные тапочки, похожие на балетные. «Как же может этот старик, который весит не более восьмидесяти фунтов, тащить тяжелую коляску, да еще вместе с пассажиром?» – удивлялась Билли. Старик семенил, опустив голову и согнув спину.

Поездка доставила Билли удовольствие, но мучило чувство вины, что ее вез этот старичок. Как только она здесь освоится, станет всюду ходить пешком по многолюдным улицам и впитывать впечатления. Билли невольно рассмеялась. Теперь она поняла, что старичок больше зарабатывал, позволяя себя фотографировать, чем таская свою коляску.

– Клос-Лейн, – объявил рикша, глянув через плечо. – Вы здесь выходить.

Билли вынула из сумки два доллара и протянула старику. К ее удивлению, он фыркнул и неприязненно посмотрел на нее. Билли лихорадочно соображала, как рассчитать деньги по валютному курсу. Чаевые в два доллара казались ей вполне приемлемыми.

– Деньги ни за что – плохо. Больше так не делайте. Вы теряете лицо, если делаете так.

– Так вы не принимаете чаевые? – недоверчиво спросила Билли.

– Не надо денег ни за что. Красивая леди не делать это снова. – Билли размышляла, должна ли она протянуть руку обратно за своими деньгами, но смятые бумажки уже исчезли в кармане черных штанов.

Она рассмеялась: – Больше не буду.

Рикша замахал руками, давая понять, что с него довольно, он не желает больше иметь дело с нею и со всеми женщинами. Бормоча что-то себе под нос, он развернул коляску, высматривая пассажира на обратный путь к своей стоянке.

Билли стояла на Клос-Лейн. Всевозможные лавки с товарами тянулись вдоль узкой улицы. Сотни разноцветных флажков и металлических вывесок с надписями по-китайски висели над головами прохожих. Сквозь них не пробивался солнечный свет. Билли пришлось потолкаться в толпе по одной стороне улицы, а потом – по другой, чтобы найти, наконец, лавки с теми товарами, которые ей были нужны.

Когда на склоне дня Билли вернулась в отель, то рухнула поперек кровати. Она пропустила ужин и спала всю ночь беспробудным сном. Последующие дни были заполнены покупками, встречами и экскурсиями по городу. Свои сокровища Билли складывала в большой чемодан, который купила, чтобы отправить все приобретения домой. Послала открытки и написала письма Мэгги, Сьюзан и Райли.

На пятый день Билли почувствовала себя уже намного увереннее и могла торговаться, к восторгу лавочников. Она прикидывала возможную цену товара и не уступала ни пенни. Дважды выходила из лавки, в то время как лавочник бежал вслед и отдавал ей желаемый предмет за ту цену, которую она считала справедливой. Для Тэда она купила фотоаппарат, охарактеризованный продавцом как предельно несложный – «для идиотов». Почему-то на всех снимках, сделанных Тэдом, всегда оставались видны его пальцы. Моссу она выбрала халат из чистого шелка, а другой, почти такой же, отличавшийся только цветом вышитого на спине дракона, купила для Сета. Агнес она приобрела нитку лавандово-зеленых нефритовых бус. Когда ей назвали цену, то глаза у Билли чуть не вылезли на лоб. Детям – игрушки и безделушки всевозможных размеров и форм. В результате чемодан едва закрылся. Пришлось купить еще один, для тканей: шелка и парчи. Гонконг был чудесен. Единственное, о чем она жалела, – что не с кем поделиться своими впечатлениями. Переполняло желание повернуться к кому-нибудь и сказать: «Посмотри на это!» или «Что ты думаешь об этом?». Вместо того она беседовала с лавочниками, задавала вопросы и улыбалась.

К восьмому дню она успела побывать в шести самых изысканных ресторанах Азии, проехать по железной дороге Коулун-Кантон и совершить тридцатикилометровую прогулку верхом на пик Трам, на высоту 397 метров над уровнем моря. К одиннадцатому дню Билли исследовала каждую лавку на Натан-роуд, научилась со вкусом пить чай «Люшан Юн Ву» и посмотрела праздник лодок-драконов, на котором желтая лодка дракона изрыгала огонь. И все это сама, без провожатых.

Время, отведенное на Гонконг, почти истекло – оставалось лишь пять дней, а Билли еще не получила разрешение поехать в Жейянг, на восточное побережье Китая. Шелка из знаменитого Шелкового города описывали в восторженных выражениях: чистые, как вода, красивые, как стихи, как облака на небе и цветы на земле. После того как она забралась так далеко, стыдно было бы не увидеть тутовые деревья и не познакомиться с мастерами шелка провинции Жейянг.

Просто необходимо подольше полежать в ванне, пока сервируют ужин, устало решила Билли. Все-таки напряженный распорядок дня стал в конце концов сказываться на ней. Погружаясь в теплую воду, она подумала, как проходит путешествие Мосса по Европе и удастся ли ему повидать Амелию и Сьюзан. Она весьма сомневалась в этом.

Глава 27

В новом платье из пурпурного шелка Билли сидела за изысканным ужином, накрытым в ее номере, когда зазвонил телефон.

– Тэд! Это ты? Где ты? Тэд рассмеялся:

– Я здесь, в «Пенинсуле». Где же еще может остановиться человек, когда прибывает в Гонконг? Вы путешествуете по высоким стандартам, леди. Это здание расположено вдали от дома для королей, королев, великих герцогов, глав государств, флагманов промышленности и агентов ЦРУ.

– Как замечательно. Где ты здесь разместился? Долго ли останешься? Как тут очутился?

– Твое последнее письмо застало меня в Японии. Один перелет – пустяки для того, в чьем распоряжении правительственный самолет. Я пробуду здесь два дня. Приехал повидать тебя. Все очень просто. Как твои дела, Билли?

– О Тэд, все это так невероятно. Не верится, что я здесь. Мне удалось справиться самостоятельно. Но не хватало кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить. Я так рада, что ты приехал.

– Ты ужинала?

Билли глянула на стол, уставленный фарфором, серебром, изысканным хрусталем.

– Нет, – солгала она.

– Хорошо. Поужинаем вместе в отеле, у Гадди. Уверен, ты уже там все распробовала, но, на мой взгляд, это лучший ресторан Азии.

– С удовольствием. Сколько у меня времени?

– Десять минут. – Тэд рассмеялся. Боже, как ему было хорошо.

– Буду в вестибюле через десять минут, – радостно воскликнула Билли.

Новое платье из зеленого шелка, прямого покроя с разрезом сбоку будет великолепным. Нефритовые серьги, как раз сегодня утром купленные на Натан-роуд, станут последним штрихом, чтобы придать наряду совершенство. Немного подкраситься и надушиться – на это потребуется не больше минуты. Освежить маникюр. Через десять минут она встретится с Тэдом. Билли никогда в жизни не двигалась так быстро. Чулки. Платье скользнуло сверху вниз, мягко облегая тело. Ощущение оказалось таким восхитительным, что Билли задохнулась от изумления. Сердце подпрыгнуло и затрепетало при мысли о том, что сейчас она увидит Тэда и проведет с ним вечер. Дорогой Тэд. Ей так много нужно сказать ему. Его приезд послужит ей утешением, если правительство не позволит ей съездить на восточное побережье Китая.

Билли причесалась и прихватила отделанную мелким жемчугом сумочку, которая должна была завершить наряд. Зеркало подтвердило, что выглядит она блестяще. Она чувствовала себя счастливой. Такого ощущения у нее не возникало с того дня, как Тэд приезжал взглянуть на ее мастерскую. Год тянулся так долго. Уходило время.

Когда Билли вышла из лифта, у Тэда перехватило дыхание. Кто-то, наверное, когда-то написал песню о его чувствах. С каждым годом Билли становилась все красивее. Боже, остается только надеяться, что он будет в состоянии разговаривать. Такого с ним не должно было случиться. Он не ребенок.

Их взгляды встретились под великолепием огромного золотистого зала. Улыбка, которую послала ему Билли, была лучезарной и красноречиво говорила о многом. Тэд видел Билли Коулмэн во время ее самостоятельного путешествия в одном из самых потрясающих городов мира. Гонконг и Билли Коулмэн. Остальные гости тоже смотрели на нее. Горло Тэда словно стянуло удушающим жарким кольцом. Заметила ли она? Поняла ли, как он себя чувствует? Как могла она смотреть на него и не видеть, что отражается на его лице и в его глазах? Билли не глупа. Билли женщина, а он мужчина. Взрослые люди. Но это ничего не значит. Она не свободна. Жена Мосса. Необходимо все время помнить об этом. Они – двое старых друзей, встретившихся, чтобы вместе поужинать. Только такие отношения допустимы между ними.

Высокий худощавый мужчина в белой военно-морской форме шел ей навстречу. Боже, сейчас она подвернет лодыжку в этих туфлях на вызывающе высоких каблуках и выставит себя на посмешище. Что он подумает? Кому какое дело? Как замечательно он выглядит. Какой потрясающе красивый мужчина. Все женщины в вестибюле не сводили с него глаз, когда он протянул к ней руки. Как приятно оказаться в его объятиях вот так, на виду у всех. Поцелуй в щеку допустим в вестибюле отеля, где все ждут чудес и романтических историй. Боже милостивый, это Тэд.

– Какая ты красивая, – сказал Тэд, улыбаясь ей.

– А я хотела сказать, что ты здесь самый великолепный мужчина, адмирал Кингсли. Как поживаешь, Тэд?

– На самом деле ты ведь не хочешь это знать, правда? – тихо спросил он.

– Нет, хочу, – прошептала Билли.

– Ну, скажем, на данный момент все у меня прекрасно, и на этом успокоимся. Как ты, Билли?

– На самом деле ты не хочешь этого знать, так ведь?

– Некоторые вещи мужчина должен знать, а кое-чего не должен. Я серьезно сомневаюсь, что смогу правильно истолковать твой ответ. Пойдем ужинать. Я заказал столик.

У Билли не было ни времени, ни желания оценить изумительное оформление ресторана. Она не сводила глаз с Тэда. Они говорили о всяких незначительных вещах, потягивая самое лучшее вино, которое мог предложить ресторан отеля.

Она едва ли обратила внимание на замысловатое название блюда, заказанного для нее Тэдом: Emince de volaille в соусе beurre martre d'hotel, что, как сказал Тэд, переводилось как «ломтик цыпленка в соусе с лимонным маслом». Потом она и не помнила, ела ли это блюдо, а еще меньше – какой у него был вкус. Билли не заметила также и пятерых официантов, прислуживавших им за столом. Только когда Тэд спросил о Моссе, Билли заставила себя вернуться к действительности.

– Он в Европе. – Досадно было ощущать вторжение мужа в этот чудесный вечер. – Туда он полетел на самолете, а вернется на теплоходе. Ничего другого я ни от кого не слышала, так что, думаю, его планы не изменились. Надеюсь, он сможет повидать Сьюзан и Амелию. Это деловая поездка. А как ты, Тэд? Когда ты расскажешь мне о своем продвижении по службе?

Тэд задал свой вопрос вслед за вопросом Билли:

– Ты еще долго собираешься здесь оставаться?

– У меня есть еще несколько дней, а потом я возвращаюсь в Санбридж. Я скучаю по Сойер.

Не по Моссу, не по своему мужу. Если бы она по нему скучала, то сказала бы. Нет, она скучает по малышке. Тэд улыбнулся.

– Как ты думаешь, сколько я мог бы получить за эти четыре золотые звезды на погонах?

Билли засмеялась:

– Не так уж много. Если бы они были нефритовыми, то мог бы выторговать несколько долларов, если бы поторговался как следует. Я в этом деле настоящий специалист. Только скажи, что ты желаешь купить. Я могу приобрести любую вещь по справедливой цене, и при этом никто не потеряет лица.

Они покинули ресторан только в полночь.

– Хочешь прогуляться?

Билли не хотелось, чтобы вечер кончался, и она согласилась. Что ей до того, что придется пройти миль пять в туфлях на шпильках? Пусть наживет она хоть сто мозолей и никогда больше не сможет надеть туфли, ей все равно. Она с Тэдом.

– Я скучал по тебе, Билли. Нет слов, чтобы рассказать, как я жду твоих писем. Я ведь тебе рассказывал, что смог привезти Соломона в Японию?

– Да, рассказывал. Как он выглядит? – Почему оба они говорили о собаке? Почему не могли говорить о самих себе? О них двоих. Если бы можно было заглянуть в будущее… Существует ли Тэд в ее будущей жизни?

Тэд подвел Билли к двери ее номера, снова поцеловал в щеку, предостерег, чтобы обязательно заперла дверь. Они договорились встретиться в вестибюле, чтобы позавтракать в восемь часов и провести день вместе.

Услышав щелчок замка, Тэд прислонился к стене рядом с дверью, борясь с неодолимым желанием постучать в эту дверь. Когда наконец он заставил свои ноги двигаться к лифту, то сначала дважды прошелся по коридору. Оказавшись в своем номере, несколько раз протягивал руку к телефону.

Он чистил зубы в тот момент, когда зазвонил телефон. Чтобы схватить трубку после первого звонка, пришлось проглотить комок зубной пасты и уронить зубную щетку в раковину.

– Алло, – самое большее, что он мог произнести с мятной пастой во рту.

– Тэд, я тебя не разбудила? Извини. Я только хотела пожелать тебе спокойной ночи и поблагодарить за чудесный вечер.

– Я не спал. – Боже, как будто он сможет когда-нибудь заснуть. – Мне это доставило удовольствие, Билли. Я радовался так же, как ты. Надеюсь, завтра вечером мы все повторим.

– Я бы очень хотела. Увидимся за завтраком. Спокойной ночи.

Когда Билли опускала на рычаг трубку телефона, ее руки так сильно дрожали, что пришлось стиснуть их вместе. Он должен был что-то сказать. Как-то дать понять. Она ведь оставила ему такую возможность. Едва ли не кинулась ему в объятия. Что она наделала! Теперь уж не заснуть. Так и пролежала Билли всю ночь, не сомкнув глаз, глядя в потолок и слушая одни и те же песни, звучавшие по радио, установленному на столике у кровати. Из своего окна она наблюдала за восходом солнца.

На следующее утро Тэд надел подходящую случаю гражданскую одежду. В течение ночи он планировал, как провести с Билли день и вечер. Тэд хорошо знал Гонконг, где провел месяц после войны в знаменитом отеле по прозвищу Пен.

Тогда он наслаждался каждой минутой. Теперь можно было поделиться некоторыми из этих воспоминаний с Билли. Целый день и вечер с нею…

После непродолжительного завтрака, состоявшего из чая и рогаликов, Тэд попросил Билли помочь ему выбрать подарки для его родственников в Вермонте. Билли умела выбирать подарки лучше, чем он, и в самом деле оказалась персоной, сведущей в торговле.

Потом они пообедали на свежем воздухе и отправились смотреть Новые Территории. Тэд показал Билли Чинг-Чанг Коон и монастырь Миу Фат – два самых древних места на Новых Территориях. Они посетили рыночные кварталы Тай По, Фанинг и Йюен Лонг. Обязательно нужно было посмотреть скалу Ама, сказал Тэд и познакомил Билли с удивительной историей:

– Существует легенда, что жена рыбака с ребенком, привязанным к ее спине, всегда приходила на это место, ожидая возвращения мужа. Когда ей сказали, что муж погиб, она отказалась поверить. Так она ждала целый год; тогда боги сжалились над ней и ударом молнии перенесли ее с ребенком к мужу, оставив этот каменный памятник верности.

– Какая красивая легенда. Действительно это похоже на мадонну с младенцем.

За весь чай Китая не призналась бы Билли, что уже побывала здесь неделю назад и прочла эту легенду. Увидеть это место с ним было все равно что увидеть в первый раз. Теперь она могла разделить свой восторг, поговорить о том, что ей понравилось или не понравилось. Тэд сразу преобразил для нее мир.

– Хотелось бы мне знать, способен ли мужчина на такую верность, – печально проговорила Билли.

Тэд повернулся и посмотрел на нее. Потянулся за ее рукой.

– Некоторые мужчины способны. – В ответ на эти тихие слова Билли слегка сжала его руку. – Следующая остановка – Монастырь Тысячи Будд. Это для меня внове. Его начали строить примерно в 1950 году, – сказал Тэд, читая путеводитель.

Этот день стал для Билли прекрасным: теплым, полным душевной близости. Она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь ей было так хорошо, легко и уютно с другим человеком. Если бы только… если… если… Время от времени она обнаруживала, что Тэд смотрит на нее с каким-то странным блеском в глазах. Она улыбалась, а он улыбался в ответ. Однажды, показывая на что-то, он обнял ее. И Билли, сама того не замечая, откинулась на его руку.

– Сегодняшний день напоминает мне день, проведенный на Гавайях, – сказала Билли. – Помнишь тот пляж?

– Помню, – спокойно ответил Тэд. – Я часто задумываюсь, вспоминаешь ли ты иногда о том дне.

Билли позволила себе встретиться взглядом с Тэдом.

– То было так давно. За это время с нами многое случилось. Тот день и несколько других – воспоминания, которыми я очень дорожу. Тэд… я думаю… я думаю, нам нужно поговорить.

– Не здесь, не сейчас. – Боже, на это он надеялся все эти годы. Но не в чужой стране, где их жизнь кажется нереальной. Кровь лихорадочно стучала в висках.

Напрасно произнесла она эти слова, это было ошибкой, подумала Билли. Что он подумает о ней?

– Извини, Тэд. Забудь, что я что-то говорила. Самое худшее, что мы можем сделать, это говорить о наших чувствах. Пожалуйста, прости меня. Я не хотела ставить тебя в затруднительное положение.

– Билли… я…

– Тэд, пожалуйста. Почему бы нам не покончить на сегодня с экскурсией? Кажется, я уже пресытилась монастырями. Может быть, вернемся и выпьем чаю, а? – Да, именно так и следовало бы сейчас сделать.

Тэд хотел взять Билли за руку, но она уже развернулась и чуть ли не бегом направилась к туристическому автобусу. Когда Тэд ее догнал, она ослепительно улыбнулась и принялась болтать о том, что они видели раньше. Он замешкался, и момент оказался упущенным.

Тэд понял намек Билли и подхватил нить беседы. Всю дорогу до отеля «Пенинсула» они беседовали на нейтральные темы и расстались у лифта, договорившись поужинать вместе в восемь часов.

В течение часа Тэд мерил комнату шагами. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Почему не смог он сказать то, что чувствовал? Почему не захотел взять то, что хотел получить? То, чего хотела и сама Билли.

– Правильно? Неправильно? Кто знает? Да будь оно все проклято! – в сердцах выкрикнул он, ударив кулаком о ладонь. Боль отозвалась в руке. Это так просто: вы протягиваете руку и, если вам повезло, рука тянется вам навстречу. Он знал: пальцы Билли встретятся с его пальцами на полпути, по крайней мере, на полпути. Ничто и никто не имеет значения, кроме Билли и возможности свободно сказать ей о своей любви.

Его карьера оказалась жалкой заменой женщины, которую он мог бы любить. Ничто не имело значения после всех этих лет, прошедших впустую. Впереди ясно вырисовывалась перспектива стать командующим Тихоокеанским флотом. К этому он стремился, такое достижение должно было возместить ему отсутствие Билли. Почет, репутация, преданность делу – пустые, пустые, пустые слова. Правильно, неправильно, Билли, Мосс… Все это так запутанно, так болезненно. Печально, когда у мужчины есть только собака, которую он может назвать своей. Собака и карьера. Этого недостаточно и никогда не будет достаточно. Все становится бессмысленным без Билли.

От сознания того, что он собирался предпринять, слегка кружилась голова. Он тяжело опустился на край кровати. Пропади все пропадом, пропади. Теперь годы становились драгоценными. Протяни руку!

Билли ворошила наряды; некоторые из них еще были упакованы в рисовую бумагу, как их доставляли из лавок и магазинов. Она хотела надеть что-нибудь яркое, поднимающее настроение, и наконец выбрала шелковое платье приглушенного мандаринового цвета с узкими рукавами и воротником более яркого оттенка. Золотые серьги и широкий золотой браслет усиливали эффект, а в последнюю минуту она добавила перстень с большим топазом, почти полностью закрывающим обручальное кольцо.

Билли нервно и раздраженно расхаживала по комнате. Все ее мысли были полны Тэдом. Она понимала, как много общего возникло между ними за последние годы, как много она думала о нем, какое большое значение он приобретал для нее в эмоциональном плане. Но теперь пришлось столкнуться с тем, что она хотела принадлежать ему и душой, и телом. А именно это она так долго отрицала.

Тэд уже стоял в вестибюле, когда она вышла из лифта. Он сразу же подошел к Билли, и та заметила решительную складку у губ. Его глаза заглянули в глубину ее глаз. Горячий румянец залил щеки, когда Тэд одобрительно посмотрел на нее.

На этот раз они ужинали в восхитительном швейцарском ресторане, интерьер которого имитировал обстановку альпийской гостиницы. Билли пришла в восхищение от расписанных вручную тканей, из которых были сделаны занавески и скатерти; на одном рисунке сразу же распознала сундук с приданым невесты, как тот, что однажды видела в Филадельфии, когда была еще совсем девочкой.

– Кухня здесь тоже оригинальная, швейцарская, – заверил Тэд. – Я был в Швейцарии, катался там на лыжах и всегда приезжал домой с несколькими лишними фунтами.

– Как-то утешает, что и у тебя может появиться животик, – пошутила Билли. – Никогда не думала, что ты беспокоишься о своем весе.

– Ты многого обо мне не знаешь, Билли, – ровным голосом сказал он, не делая попытки ответить шуткой на шутку.

«Сегодня вечером Тэд стал каким-то другим, – подумала Билли. – Что-то должно произойти».

Им показали уединенный столик, освещенный двумя свечами, с букетиком свежесрезанных цветов. Билли хотела бы оказаться поближе к центру зала, где их беседа была бы более осторожной, а Тэд не смог бы бросать на нее эти долгие взгляды. Не имеет значения, сказала она самой себе. Значение имело лишь возникшее между ними напряжение, и она являлась тому причиной. Билли старалась вести беседу, твердо решив затрагивать только подходящие темы и говорить только нейтральным тоном. Тэд, заметила она, пил уже третью порцию спиртного, что было ему несвойственно. Он уже собирался просить у официанта повторить, как Билли протянула через стол руку и дотронулась до его ладони.

– Не надо, Тэд. Это на тебя не похоже. Давай лучше поговорим.

Тэд покачал головой:

– Не здесь, Билли. Потом. Извини… Я веду себя невоспитанно. Прости меня.

– Прощать тут нечего. Поговорим позднее. – На протяжении обеда Тэд был больше похож на прежнего, но от еды никто из них не получил удовольствия. Оба они думали об этом «позднее».

Тэд наблюдал за Билли, испытывая некоторую нерешительность. Но он должен попытать счастья, должен протянуть руку. Она была такой красивой, эта женщина, превращение которой из девушки в такое мягкое, любящее существо он наблюдал. Казалось, она поворачивает к нему свое лицо, словно подсолнечник поворачивается вслед за солнцем. В очертаниях подбородка появилась жесткость, исчезли мягкие контуры юности. Прошли годы, годы, в течение которых он знал, что любимая женщина принадлежит другому мужчине. Но самым настоящим предательством было знать, что она жаждет нежности и любви, а ей в этом отказано. Это убивало его. Он мог дать так много, всю свою бесконечную, огромную любовь.

Билли чувствовала, что Тэд наблюдает за нею. Временами в его темных глазах появлялось жесткое выражение, а иной раз – тот золотистый свет, который она заметила, когда Тэд впервые увидел Сойер. Сойер! Боже, она ведь бабушка, а предвкушает… что предвкушает? Любовную связь с Тэдом? Страстно желает получить то нежное внимание и заботу, которые он рад ей дать? Этого ли она хотела на самом деле?

После ужина Тэд повел ее прогуляться по декоративному парку напротив их отеля. Предложить выпить в спокойной обстановке гостиничного номера – было бы все равно что подлить бензина в огонь. Билли шла рядом с Тэдом, их плечи соприкасались, кончики пальцев непрестанно встречались. Вдруг Билли остановилась и повернулась к своему спутнику.

– Если ты обнимешь меня и прижмешь к себе, я, наверное, рассыплюсь на тысячу кусков. А если не обнимешь, то мое сердце разорвется. Что выбрать?

– Мне всегда удавалось склеить то, что рассыпалось на куски, – хрипловатым голосом прошептал он.

Билли легко скользнула в его объятия и положила голову ему на плечо. Ей было хорошо. Не впервые он обнимал ее, но впервые чувствовал, что ее сердце бьется в одном ритме с его сердцем.

– Билли, Билли, – прошептал Тэд, наслаждаясь звуком имени, слетающего с его губ, имени, которое он произносил в мечтах.

Она подняла лицо, чтобы заглянуть в его глаза и узнать ответы на те вопросы, от которых изнывало сердце. Лунный свет осветил овал милого лица, и Тэд увидел в любимых чертах отражение той же страсти, что жила в его сердце. Она манила к себе: женщина, которую он любил. Даже если больше не будет подобных моментов, он станет помнить этот – момент вечности, принадлежащий только им одним.

Тэд обнаружил, что его собственный голос дрожит и трепещет, исходя из глубины души.

– Дорогая, сколько это может продолжаться? Знаю, я тебе не безразличен, вижу это по твоим глазам, слышу в твоем голосе, когда ты произносишь мое имя. Что разделяет нас, в то время как мы так отчаянно нужны друг другу?

Неожиданно его охватил панический страх. Не слишком ли много он сказал? Не оттолкнет ли она его? Не разрушил ли то немногое, что их соединяло?

Билли подняла руку и прижала нежные пальцы к губам Тэда, заглушая его слова, запрещая дальнейшие объяснения. Нежно, осторожно положила голову ему на грудь, и прозвучавшие вслед за тем слова были так тихи, что ему показалось, будто звучат они лишь в его воображении:

– Люби меня, Тэд. Возьми меня. Я хочу принадлежать тебе.

Они вернулись в отель, не разнимая рук, как двое детей, которые боятся потеряться.

В номере Билли, освещенном неярким светом лампы у кровати, прикосновения стали более интимными, требовательными, ищущими. Тэд помог ей снять платье, лаская спину и плечи. Она чувствовала его теплое дыхание на своей коже, его губы нежно касались каждой впадины и каждого изгиба тела, по которому скользили его пальцы. Он приподнял ее лицо и стал целовать веки, губы, наслаждаясь и завладевая ими так, как осмеливался только в мечтах.

Билли стала торопливо освобождать его от одежды: ей вдруг захотелось быть ближе к его плоти, полностью обладать им. Так и должно быть, чувствовала она. Ощущение верности этого поступка наполняло душу небесной музыкой. И Тэд осознал то же самое. Билли чувствовала это по его отклику, слышала в его голосе, произносившем ее имя.

Лежа рядом с ним на кровати так близко, что каждый стук его сердца ощущался всем ее существом, Билли отдавалась с любовью. Казалось, этого момента она ждала всю жизнь – момента объяснения в любви.

– Я люблю тебя, Билли. Я люблю тебя, – снова и снова повторял Тэд, и слова эти шли из глубины его сердца.

Билли нужно было слышать их. Она хотела обладать и телом, и душой Тэда, впитать в себя всю любовь, которую он мог выразить. И всегда, всегда отдавать взамен все, что только можно. Ее любовь проявлялась в прикосновении ее рук, в нежности поцелуя, в трепете и в страстных желаниях плоти. Она радостно распростерла объятия перед человеком, который во многом составлял часть ее жизни – более того, часть ее существа. Тэд разделял ее радости и горести, тайные мысли и скрытые желания. Но этот Тэд был новым, совсем другим: он стал ее любовником, возбудил ее страсть, взбудоражил желания, сделал их любовь такой, о какой она всегда мечтала. Теперь Билли знала, что могла бы провести остаток жизни, удивляясь этому человеку, – он мог любить так нежно, так самоотверженно.

– Я люблю тебя, – Тэд выдохнул свое признание, не прекращая ласк, сгорая от желания давать, разделять любовь, сделать возлюбленную счастливой.

Он склонился над Билли; на ее милом лице, казалось, отразился свет его любви – это был свет и ее души, озаренной любовью. Он поцеловал ее рот, розовые соски, потом начал двигаться, подчиняясь ритму страсти, пока не осталось ничего, кроме веления его тела и ответного жара ее плоти.

Лежа рядом с Билли, сжимая ее в объятиях, он чувствовал, как слезы обжигают щеки, и не знал, его ли это слезы или слезы Билли.

Телефон зазвонил около полуночи – и мир перевернулся. Билли взяла трубку:

– Да?

Тэд видел, как ее лицо становилось пепельно-бледным, а косточки пальцев, сжимавших трубку, побелели. Он ждал, с болью сознавая, что, должно быть, случилось нечто ужасное. Тело Билли, лишь несколько минут тому назад теплое и страстное, стало теперь напряженным и оцепеневшим.

– Что случилось, Билли? Что такое? – спросил Тэд, когда она положила трубку. Пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем Билли повернулась к нему.

– Звонила моя мать. В Испании произошла авиакатастрофа. Есть вероятность того, что в этом самолете находился Мосс, хотя его нет в списке оставшихся в живых. С Сетом из-за этого известия случился удар. Мне нужно ехать.

Тэд взял инициативу в свои руки. Не время теперь сетовать на жестокость судьбы, раз это случилось сейчас, когда они вместе, насытившиеся любовью, избавленные от тяжкой необходимости таить свои чувства и думать о их неразделенности.

– Укладывай вещи. Я могу доставить тебя на самолете в Японию, а там ты полетишь коммерческим рейсом в Штаты. Завтра в это время ты уже будешь дома. Мне только нужно позвонить в аэропорт, сказать, чтобы подготовили мой самолет. Билли, с тобой все будет нормально, пока я вернусь?

– Да. Делай все, что нужно. Я позвоню администратору и попрошу отправить мои чемоданы, а сама уеду прямо сейчас. Давай, дорогой, поторопись, я нужнее детям. Особенно Райли. Боже милостивый, Райли!

Трубы не возвестили о возвращении Билли в Санбридж. На негнущихся от волнения ногах вошла она, открыв массивную дубовую дверь, в устрашающе молчаливый дом.

На всем долгом пути назад множество вопросов одолевало ее. Жив ли Мосс? Знают ли дети? Не следовало ли ей лететь прямо в Испанию? Как Сет? Боже избави, чтобы кто-то додумался сказать Райли, прежде чем она сможет оказаться рядом с ним.

Шофер такси, который привез ее из аэропорта, поставил ручной багаж у подножия лестницы, и Билли быстро сунула ему несколько крупных банкнот. Ей повезло, что удалось найти такси, чтобы доехать сразу до дома. После того как водитель вежливо дотронулся до полей шляпы и вышел, каблучки туфель Билли нетерпеливо застучали по твердым плиткам пола, и она громко позвала:

– Мама!

Через несколько мгновений появилась Агнес.

– Билли! Как я рада, что ты приехала. Почему не позвонила, чтобы машина тебя встретила?

– Неважно. Самолет прилетел рано. Есть какие-нибудь известия?

– Никаких новостей с тех пор, как я тебе звонила. Я всех подключила. Имя Мосса значится в списке пассажиров, но кроме этого, мы ничего не знаем. Если испанцы такие же безалаберные, как мексиканцы, которые работают у нас, – неодобрительно заметила Агнес, – то воображаю, какая у них там неразбериха. Может быть, сегодня попозже… – Голос у нее дрогнул, и Билли пристально взглянула на мать.

– Как Сет?

– Отдыхает. Если верить докторам, мало что можно сделать. Он отказывается ложиться в больницу. Думаю, ты должна подняться и поговорить с ним. Сейчас.

– Потом, мама. Дети? – Она задержала дыхание.

– Они ничего не знают. Пока не поступило точных сведений, не стоит говорить им.

Билли вздохнула с облегчением. Хоть за это можно быть благодарной.

– Мама, Сет получал от Мосса какие-нибудь вести, пока он находился в Европе? Как стало известно, что он летит тем самолетом?

– Это неизвестно. Мосс несколько раз звонил Сету, и, предположительно, последним пунктом в его путешествии была Испания, откуда он и собирался лететь домой. Боюсь, мы должны приготовиться к худшему, Билли.

– Мама, что в точности сказал Мосс отцу, когда звонил? Он рассказал о своем маршруте?

– Только сказал, что летит домой через Испанию и что собирается задержаться в Нью-Йорке на несколько дней перед тем, как приехать домой. – Глаза Агнес блеснули догадкой. – Мне кажется, тебе нужно пройти к Сету прямо сейчас. Он очень слаб, Билли. Воля словно покинула его, и врачи отказываются делать какие бы то ни было прогнозы. Что с тобой произошло? Что случилось в Гонконге? Ты стала какой-то другой, – обличала Агнес. – Будто тебе все равно, что будет с Моссом.

– Не говори глупостей. Конечно, я беспокоюсь. Но сейчас не время расклеиваться. Пойди к Сету. Скажи ему, что я приехала. Скажи, я зайду, когда… когда сделаю то, что должна сделать.

Агнес недоверчиво посмотрела на дочь, но повиновалась. Надо было что-то делать. Как ни отвратительна ей комната больного и вызванная болезнью зависимость Сета от нее, все же это лучше, чем оставаться здесь с этой странной Билли.

Когда Агнес скрылась из виду, Билли направилась прямо в кабинет Мосса. Она с трудом сглотнула и открыла выдвижной ящик, где Мосс хранил свои личные бумаги, в том числе записную книжку с адресами и телефонами. Отпихнула бутылку бурбона, коробку с сигарами. Пачка писем все еще лежала там. Без колебаний она прочла надпись на верхнем конверте и уточнила дату штемпеля. За несколько дней до отъезда Мосса в Европу. Билли уселась поудобнее, открыла и прочла письмо. Выражение ее лица осталось прежним, когда она сложила надушенный листок и снова положила в красивый конверт. Коленом задвинула ящик, сняла трубку телефона и набрала номер.

Голос на другом конце провода был теплым со сна – или он такой вялый с похмелья? Билли не знала и не желала знать. Холодными и полными яда были сказанные ею слова:

– Ты, сукин сын! Ты что, не мог позвонить отцу, когда вернулся в Штаты? Или когда твои планы изменились. Самолет, на котором, как предполагалось, ты летел, разбился. Твоего имени нет в списке оставшихся в живых. Ты хоть слушаешь новости? Или был слишком занят? С Сетом случился удар. Мосс, он очень плох!

Билли с минуту слушала, потом сказала:

– Лично мне наплевать, чем ты занимаешься. А вот твоему отцу, может быть, это интересно знать. До свиданья, Мосс.

Билли шумно перевела дух. Какое-то внутреннее чутье подсказывало ей, что Мосс не мог умереть. Случись такое, она бы почувствовала. Билли откинулась в кресле Мосса, сжала виски пальцами. Она любит Тэда, уверена, что любит. Это зрелая любовь, любовь женщины. Но перестанет ли когда-нибудь та девочка, что еще жива в ней, любить Мосса? Даже сейчас какая-то часть ее существа скорбела об этом предательстве и печалилась о разбитых мечтах.

Билли медленно потянулась к телефону. Мигрень пронизывала мозг, будто молния. Позвонила через международного оператора.

– Тэд? Я дома… я в порядке. Еще не видела Сета. Мама говорит, он отдыхает, но состояние серьезное. Мосс жив. Я только что говорила с ним. Он прилетел в Нью-Йорк раньше. К счастью, мама была менее обычного озабочена собой и не стала говорить детям, пока не все ясно. И слава Богу. Всю дорогу домой я ужасно волновалась за Райли. Ты ведь знаешь, как он обожает Мосса… Не надо беспокоиться обо мне. У нас все будет хорошо, я напишу тебе через несколько дней. Еще раз спасибо за то, что отправил меня через Японию. И, Тэд, спасибо за Гонконг. Я никогда этого не забуду. Никогда.

На другом конце провода наступило молчание, и Билли зажмурилась от охватившей ее боли. Она чувствовала, как тянется к ней Тэд через тысячи миль, что разделяют их; нежные пальцы любви преодолевали расстояния. Она понимала: Тэд ждет от нее еще каких-то слов, но понимала также, что должна отказать себе в этой роскоши. Она глубоко любила Тэда, но во время долгого перелета на самолете горевала о Моссе – ее муже и отце ее детей. Несмотря ни на что, даже на любовь Тэда, Билли не сомневалась: Мосс все еще остается частью ее жизни и будет в ее жизни всегда.

В голосе Тэда она услышала такое глубокое волнение, что сердце у нее готово было разорваться.

– До свиданья, Билли, – прошептал он. – Увидимся, когда я вернусь в Штаты.

– Да, Тэд. Я на тебя рассчитываю. До свиданья. – Связь прервалась, и Билли добавила со слезами в голосе: – До свиданья, милый Тэд.

Билли с трудом поднялась по лестнице на второй этаж, где разместили Сета. Чем выше она поднималась, тем труднее давался каждый шаг, и к концу пришлось уже становиться на каждую ступеньку обеими ногами. Иссяк адреналиновый заряд, встряхнувший ее во всплеске чувств, и теперь Билли чувствовала себя совершенно обессиленной.

Как справедливо, подумала она, что Сет оказался в той самой постели, пленницей которой такое долгое время была Джессика. Это – почти божественное возмездие. Билли вошла в комнату и остановилась у кровати, ожидая, когда старик узнает ее. Сет вдруг как-то сразу стал очень старым, очень слабым человеком, жалким инвалидом. Агнес, сидевшая рядом с ним, посмотрела на Билли, будто соглашаясь с наблюдениями дочери. Потом быстро удалилась, радуясь, что можно выйти из комнаты. Однако задержалась у двери, прислушиваясь к голосу Билли и восхищаясь ее холодным тоном, в котором явно чувствовалась властность.

– Сет? Я Билли. Я только что вернулась домой.

– Что это тебе приспичило возвращаться? – неразборчиво пробормотал он. Разобрать слова было трудно, но сердитый блеск суровых глаз не оставлял сомнений в смысле сказанного. – Ты должна была быть со своим мужем!

Билли поняла. На самом деле Сет имел в виду, что это она должна была умереть.

– Я не собираюсь спорить с вами. Я пришла сказать, что Мосс жив. Он в Нью-Йорке.

Сет недоверчиво покачал головой. Нижняя губа начала дрожать, слезы набежали на глаза.

– Ты меня обманываешь, девочка.

– Когда-нибудь, Сет, вам, наконец, придется назвать меня по имени и говорить со мной с тем уважением, которого я заслуживаю. – Она взяла телефон с прикроватной тумбочки и набрала номер. Нью-йоркский номер. – Твой отец хотел бы услышать твой голос, – холодно проговорила она, когда откликнулся Мосс.

Сет с поразительной силой схватился за трубку. Билли помогла ему пристроить ее к уху. Нескрываемое волнение на лице и неуверенность в дрожащем голосе человека, который считал проявление чувств слабостью, ужасали.

– Сынок? – попытался он выговорить сквозь слезы. Билли вышла из комнаты пошатываясь. Снова услышав голос Мосса, она совсем пала духом. За дверью она буквально наткнулась на Агнес, которая накинулась с вопросами:

– Это правда? В самом деле?

– Правда. Можешь мне верить.

– Он был с той женщиной? Снова? – настаивала Агнес.

– Да, он был с «той женщиной»! Не наседай на меня, мама. Я не хочу слышать, что если бы я была хорошей женой, Мосс не стал бы таким подонком, каким является. Я не несу ответственности за его поступки. И, как ни трудно в это поверить, за его измены. Теперь я хочу видеть Сойер. Она в детской?

– Бедный Сет. – Агнес заломила руки.

– А вот это верно, мама, бедный Сет. Единственное, что тебя всегда беспокоило, это как бы я не вышла из милости и не лишила тебя династии Коулмэнов со всем ее престижем и властью. Ладно, прибереги свою жалость для самой себя, мама. Сет не оправится от этого удара, и я точно знаю, кто станет заботиться о нем с восхода до заката. Ты купила себе эту честь, мама, всеми твоими мелкими предательствами по отношению ко мне, к детям и к твоему корыстному союзу с Сетом. Очень скоро, мама, ты будешь выпрашивать немного жалости для самой себя.

Билли круто повернулась и направилась в детскую.

Дождь заливал стекла лимузина и стучал по крыше. Далекий раскат грома напомнил Моссу выстрел из винтовки. Он радовался, что сегодня не сам ведет машину; невозможно было сосредоточиться на дороге. Зигзагообразная молния блеснула в небе, заставив вздрогнуть. Хорошая техасская гроза, грозно бичующая равнины. Папа ненавидел грозы. Старик жаловался, что от грозы скот становится пугливым, но Мосс знал, что грозы – одно из тайных слабых мест отца. Другой такой слабостью являлся он, его сын.

Отец старился. Он привык быть жестоким, привык все держать в своих руках. О, Билли рассказывала ему, как Сет горевал, когда его самолет упал в море во время войны и они не знали, жив он или мертв. Но на сей раз старик не выдержал. Удар. Боже милостивый, удар! И все по его вине. Один злосчастный звонок телефона – и ничего этого не случилось бы. Ничего. Но он отменил последнюю часть запланированной поездки, потому что у Элис имелось свободное время между спектаклями и она не хотела оставаться одна. Он как вихрь промчался по лондонскому дому Амелии, прокричал своей сестре и Сьюзан «до свиданья». Сьюзан слабо улыбнулась и вышла, как бы говоря всем своим видом, что и не ожидает его присутствия на ее сольном концерте в Лондонской консерватории. Черт, как он мог поступить так эгоистично? Элис Форбс подождала бы, она всегда ждала. Как и Билли. Между прочим, все это из-за Билли. Из-за нее и ее эгоизма. Если бы она путешествовала с ним, как он планировал, не пришлось бы в такой спешке возвращаться в Штаты.

Неожиданно, впервые за все время, ему пришла в голову мысль, что он мог бы оказаться в этом самолете, что они с Билли могли бы погибнуть. Ужасная мысль. Но потом он отмел се. Нет, их не было бы в нем, потому что Билли захотела бы остаться в Лондоне, чтобы присутствовать на концерте Сьюзан. Да, кивнул он сам себе, во всем виновата Билли. Ее эгоизм, внезапное стремление к самостоятельности привели его прямо в объятия Элис Форбс.

Кажется, прошла целая вечность с того времени, как Билли позвонила ему в Нью-Йорк. А как она узнала, что он в квартире Элис? Или просто любезно звонила, чтобы сообщить Элис о катастрофе с самолетом в Испании? Стали бы они плакать вместе? Попытались бы утешить друг друга? Эта мысль его развеселила.

Прежде чем выйти из машины, он прошептал молитву. Неизвестно было, чего ждать и насколько серьезно состояние отца. В этот момент он понял, что охотно рухнул бы с тем самолетом, если бы это спасло Сета. Папа должен знать, что его сын отдал бы за него жизнь. Боже, надо как-то дать отцу понять это. Ведь они – отец и сын, это главное. Боже, это главное!

– Папа! – радостно воскликнул Райли. Мальчик обхватил Мосса руками, изобразив что-то вроде объятий. Как всегда, Мосс удивился, какой он высокий и мускулистый. Весь в отца.

– Как дедушка?

– Ворчит. – Райли улыбнулся. – Ему не нравится лежать в постели, но он не может пошевелить ни левой рукой, ни ногой. Бабушка говорит, он выкарабкается. Тебя увидит, и ему сразу станет лучше, папа. Он ждет тебя с тех пор, как мама сказала, что ты не летел на том самолете.

Мосс изучающе глянул на сына, отыскивая осуждение в его чистых голубых глазах. Много ли он знает? Неужели Билли так жестока?

Райли, казалось, прочел все эти вопросы во взгляде отца.

– Я рад, что тебя не было в том самолете, пап. Правда, рад. Бабушка сказала мне, что поэтому у дедушки и случился удар, ведь он беспокоился о тебе. Он очень тебя любит, пап, и я тоже, – робко сказал Райли. Он не привык выражать свои чувства к отцу. Оба они понимали и принимали это без слов.

– Что же сказала тебе бабушка? – как бы между прочим спросил Мосс. – Как мама? – Если кто-то из них рассказал Райли больше, чем было необходимо, они за это дорого заплатят. Он им не позволит ронять отца в глазах сына.

– Бабушка только это и сказала, и еще, что это была большая ошибка, и я должен забыть об этом и помочь маме, чем смогу. Но маме я не нужен, папа. Она заботится обо всем. Папа, мама стала какая-то другая. Она изменилась. Точно. Я думаю, она была потрясена, узнав, что ты мог лететь на том самолете. Она так изменилась.

Сердце у Мосса гулко застучало.

– Как это, Райли?

– Она… она все время занята, отвечает на телефонные звонки и заботится о дедушке. Позволяет няне все время заниматься Сойер и даже не вышла из мастерской, когда я приехал домой вчера после обеда. Это так не похоже на нее, пап. Она улыбается, а на самом деле не улыбается. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Думаю, что да. Где она сейчас?

– Наверное, читает газету дедушке. Я тоже там сидел, но проголодался. Хочешь съесть чего-нибудь?

– Я бы выпил холодного пива и съел сандвич, если ты можешь приготовить.

– Пап, я больше не ребенок. Хочешь, чтобы я принес тебе все это наверх или поешь со мной на кухне? Бабушка расстраивается, когда мы таскаем еду по дому. Как насекомые.

– Я присоединюсь к тебе на кухне. Иди пока. Не открывай пиво, а то пена осядет.

Мосс медленно поднялся по лестнице. Обычно он шагал через две ступеньки, но сегодня, казалось, едва переставляет ноги. Он опасался этой первой встречи с отцом, с Билли – тоже. Райли сказал, она читает отцу газету. Значит, старик не так уж плох, а? Глубоко вдохнув воздух, Мосс вошел в спальню отца.

Билли подняла глаза от газеты, которую читала Сету, и взглянула на Мосса, прервавшись на середине предложения. Почувствовав еще чье-то присутствие в комнате, Сет открыл глаза. Кривая улыбка поползла по его лицу, правая рука протянулась к блудному сыну. Мосс моментально схватил ладонь отца и склонился над кроватью.

Билли отвернулась, словно чтобы не видеть, как Мосс рыдает в объятиях Сета. Ее губы пренебрежительно изогнулись, будто от отвращения к самой себе и к слепому одобрению Сета, готового принять все, что бы ни сделал сын. Какое право имела она теперь выкрикивать обвинения, если сама оказалась виновата не меньше Мосса, предав их брак и обязательства по отношению к их семье? Она бросила взгляд на мужа, стоявшего на коленях у кровати отца. Невзирая на все его слезы и печали, она точно знала: он никогда не изменится. Будет и дальше жить такой жизнью, какая ему нравится, жить так, как хочет. А если и она станет поступать точно так же, куда заведет все это их всех, детей, семью?

Она тихо положила газету на кровать и вышла из комнаты, с трудом переставляя ноги, ставшие как будто ватными, зная, что отправляется в одинокое плаванье. Ее жизнь будет протекать здесь, в Санбридже, и она обречена оставаться в этом доме.

Глава 28

После того как с Сетом случился удар, жизнь в Санбридже быстро изменилась. С разрешения врача, Сет перебрался на первый этаж, и кабинет превратился в больничную палату. Стеллаж для бумаг, письменный стол, высокая кровать со съемными бортами и поднос с лекарствами стали новыми и немаловажными предметами обстановки. Всю кожаную мебель и тяжелые гардины убрали на чердак, напоминавший пещеру. В дальнем углу комнаты стояло сверкающее инвалидное кресло под чехлом. Сет отказался пользоваться им.

Агнес упивалась своими новыми обязанностями. В то время как она «советовалась» с Сетом, а Мосс притворялся, что надзирает за ее действиями и решениями, все они понимали, что это лишь простая любезность. Агнес Эймс теперь полностью контролировала Санбридж и радовалась каждой минуте такой жизни. Ей нравилось чувствовать уважение и восхищение в глазах людей, когда они говорили, что не представляют себе, как Сет обходился бы без нее. Нравилось присутствовать на заседаниях и передавать указания Сета, как будто они исходят от нее одной, или изменять его инструкции к своей выгоде.

Агнес любила власть и впервые в жизни имела ее, ревностно охраняя. Не нравились ей посягательства старика на нее и ее время. Когда Сет требовал чашку кофе, то хотел, чтобы именно она ему его принесла. Служанка для этой цели не подходила. Он любил, чтобы ему читали газеты, и Агнес охотно выполняла эту обязанность. Она находилась всецело в его распоряжении – все двадцать четыре часа в сутки, когда бы ему ни взбрело в голову постучать своей тростью в стену. Агнес ненавидела это. Но такова была цена ее нового положения. Вот почему улыбка не сходила с ее лица, как приклеенная, поэтому она выполняла все требования Сета и пыталась сосредоточиться на той награде, которую эти усилия принесут ей.

Но этого ей было недостаточно… Поздно ночью в уединении своей комнаты, в полной темноте она желала смерти старика, а главное – изменить свою фамилию на «Коулмэн». Если бы она могла достичь этих двух заветных целей, то стала бы счастливейшей женщиной в мире. Власть и деньги. Все сводилось к этому.

Шесть недель спустя после удара Сета Агнес сидела в его комнате. Ее хорошо причесанная головка склонилась над пачкой бумаг. Плечи были напряжены: она писала мелким почерком, а не обычным, размашистым. Агнес чувствовала взгляд Сета на своей спине и знала: он пытается придумать для нее какое-нибудь поручение – отослать за чем-нибудь, лишь бы оторвать от того, что она любила делать, например, подводить баланс в бухгалтерских книгах «Санбридж Энтерпрайзиз». Итоговая сумма в конце колонки всегда вызывала улыбку на ее устах. Она очень любила итоговые суммы. Ее собственные банковские книги, раздумывала Агнес, содержат такие полные круглые числа, что иногда бывает трудно с одного взгляда определить число нулей. Как-то раз у нее даже голова закружилась от восторга. В один прекрасный день она упакует свои чемоданы и отправится в путешествие вокруг света. Весь мир – без определенных часов, без делового расписания.

При звуке своего имени Агнес сильнее нажала на карандаш, и заостренный кончик сломался. Крохотный кусочек графита покатился по столу. Язвы. Она просто ощущала, как они начинают образовываться в глубинах ее желудка. Этот вредный старикашка, лежащий здесь со своей проклятой тростью с серебряным набалдашником, и вызывает язвы у нее в желудке. Она обернулась с приятной улыбкой на лице.

– Да, Сет, что я могу сделать для тебя?

– Можешь поговорить со мной, вот что ты можешь сделать. Мне тошно глядеть на твою спину. Чертовски тошно от этого радио, а еще больше – от этой кровати. Что происходит? Приезжает сегодня Райли? Когда ты в последний раз видела моего сына, и чем он занимается? Где твоя дочь? Заперлась в этом говняном месте, которое она называет своей мастерской? Почему никто не принес мне Сойер, чтобы она повидалась со мной? Бога ради, Эгги, я считал, что ты в курсе всего. Наверное, ты слишком загружена, как я погляжу. – Сет устремил взгляд водянистых глаз на Агнес и, бросив вызов, ожидал ответа.

Слишком загружена? Она терпеть не могла, когда он делал такие замечания. Он все еще мог лишить ее какой-то части могущества, выбить почву из-под ног. У него еще была власть. С каждым днем становилось труднее и труднее оставаться любезной с этим сварливым стариком.

– Я могу повернуть стол к тебе, чтобы ты не видел мою спину. Тебе так больше понравится? – примирительно сказала Агнес.

– Нет, черт побери. Почему бы нам не выпить?

– Потому что тебе запретили алкоголь. И даже не думай, что сиделка тебе что-то даст. Это для твоего же блага. Ругай доктора, а не меня. Райли будет дома сегодня вечером, тогда и ответит на все твои вопросы. Я не видела Мосса вот уже три дня. Думаю, он уехал в Аризону. По крайней мере, так говорит кухарка. Твой сын не склонен доверяться мне. Моя дочь в мастерской, как ты знаешь. Сойер – со своей няней. Если хочешь, я могла бы привести ее сюда, но она почти в таком же неважном настроении, что и ты. Няня говорит, что у нее болит ухо. Она ноет и плачет, когда ухо начинает ее беспокоить. Ну, о чем еще поговорим? Может быть, хочешь чаю или кофе?

Сет фыркнул. Прежде чем спрашивать о чем-то Агнес, следовало знать – у нее на все есть ответ.

– Как идут дела? Какова наша прибыль от последней отправки партии скота?

Агнес засияла.

– Великолепно! – Сет верил ей. Немногое могло заставить Агнес улыбнуться, но деньги стояли первыми в списке.

Потребовалось более года интенсивной терапии, чтобы речь Сета вернулась почти к нормальному состоянию. Теперь, когда он уставал или сердился, рот у него перекашивался и становилось трудно глотать слюну. Агнес считала это отвратительным и всячески старалась куда-нибудь удалиться, если такое случалось в ее присутствии. Однако к концу второго года ворчливый старик оправился настолько, что мог уже садиться в свое инвалидное кресло и выбираться из него.

– Поехали, Эгги, – требовал он. Проклятое кресло было снабжено мотором и позволяло передвигаться без посторонней помощи, но старик отказывался пользоваться механизмом, предпочитая Агнес с ее «верностью» долгу.

Прошло долгих девять лет. Сначала Агнес действительно не замечала, что Мосс проверяет некоторые бухгалтерские книги, обсуждает некоторые деловые решения. Она даже почувствовала облегчение, когда нагрузка уменьшилась. Но постепенно поняла, что Мосс осуществляет почти полный контроль над делами семейного предприятия, а сама она все больше времени проводит под рукой у Сета, находясь в его полном распоряжении. Это ей не понравилось. Совершенно не понравилось! Она целиком и полностью отдала себя семье Коулмэнов. Когда же наступит ее черед получить награду – путешествие?

Наступило 2 сентября 1966 года. Райли исполнился двадцать один год. Верится с трудом, думала Агнес, что почти четверть века прошло с тех пор, как она впервые приехала в Санбридж. В этот день она собиралась пораньше отправиться в клуб, чтобы проверить украшение зала и меню. Сет приказал организовать вечер как можно лучше – как будто она и так не устроила бы все на высшем уровне. Райли Сет Коулмэн – ее страховой полис в холодном, бессердечном, враждебном мире… и она никогда не забывала об этом.

Мосс и Райли должны были привезти Сета и его инвалидное кресло в большой машине. Билли и Сойер поедут сами в машине Билли. Мэгги, если ей удастся вовремя выехать из Нью-Йорка, приедет прямо из аэропорта. Агнес поморщилась. Если она появится здесь, то, без сомнения, испортит вечер. Мэгги нисколько не изменилась. Хотя теперь она стала взрослой женщиной и работает в отделе истории искусства в каком-то незначительном нью-йоркском музее, губы у нее все так же были недовольно, по-детски, надуты, а в глазах мерцал враждебный огонек. Агнес не любила Мэгги, никогда не любила. Мэгги представляла для нее угрозу, напоминая о старых дрязгах и глубоко запрятанных чувствах. Что касается ее как бабушки, то ей абсолютно нечего было посоветовать своей внучке.

Агнес отвечала за доставку в клуб всех подарков. Молодой человек, несомненно, удивится, открыв коробочку с подарком дедушки – ключи от новой спортивной машины «порш». Мосс подарил ему одномоторный самолет «Пайпер Каб». Агнес не могла не задуматься, что же подарит Билли своему сыну? Не могла же она превзойти по значимости такие подарки, как машина и самолет? Сама Агнес даже не пыталась. Она оформила ему подписку на журнал по воздухоплаванию. Потом, в последнюю минуту, купила кожаный бумажник и вложила в него новенькую хрустящую купюру в сто долларов.

Еще неделя – и последний птенчик из гнезда Билли вернется в колледж. Останется только Сойер. Проверяя, как расставлены цветы на столах, Агнес пообещала себе наладить отношения с дочерью. Теперь, когда семья разбредается, нет смысла жить так отчужденно.

Маленькая вечеринка, «пирушка», как называл это Сет, обойдется ему почти в двадцать пять тысяч долларов. В глубине души она считала, что получилось довольно дешево, учитывая коктейль и два оркестра, которые входят в программу клуба. Креветки из Мексиканского залива, омары из штата Мэн прибыли лишь несколько часов назад, а коулмэновской говядины хватит на пять сотен гостей. Настоящая техасская пирушка.

При одной мысли о еде Агнес поморщилась. Что можно будет съесть? – задумалась она. Язва портила жизнь. В последнее время она жила буквально на одних кашах. И все из-за этого проклятого, ворчливого, требовательного старика по имени Сет Коулмэн. Как только Райли вернется в колледж, ей нужно будет серьезно поразмыслить. У нее еще немало лет впереди, да и у Сета, по всей видимости, тоже. Интуиция подсказывала ей, что еще десять лет ожидания возле старика сведут ее в могилу. Она не становилась моложе, а он оставался все тем же противным, вредным старикашкой, каким был всегда.

Сьюзан Коулмэн повесила новое платье в шкаф как раз на расстоянии в один дюйм от остальной одежды, уже висевшей по другую сторону. Ей всегда нравился порядок в шкафу. Все должно быть чистым и аккуратным. Во многих отношениях ее жизнь была именно такой, размышляла Сьюзан. Жизнь кажется гораздо проще, когда все на своем месте и в полном порядке.

Тетя Амелия и Рэнд вечно указывали ей на это. – Отпусти тормоза хоть разок, Сюзи, – посмеивался Рэнд. – Ты становишься такой… такой стерильной. – Ее обидела такая характеристика, но спорить она не стала. Да и зачем? Это ее жизнь, ей так нравится. Потом тетя Амелия сказала, что отсутствие страсти в ее жизни влияет на ее работу. Это было неприятно: любое критическое отношение к ее исполнительскому искусству обижало. Но Сьюзан улыбнулась и успокоила свою горячо любимую тетю Амелию, пообещав немного расслабиться.

Сьюзан глянула на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Подходит время звонить Райли, чтобы поздравить его с днем рождения. Сейчас она почти жалела, что не будет присутствовать на празднике, но тогда из ее жизни выпало бы несколько недель, недель вдали от музыки и Питера – и Жерома тоже, конечно. Кроме того, она терпеть не могла путешествовать.

Сьюзан аккуратно завязала пояс халата. Этот особенный холодный оттенок голубого подчеркивал ее прекрасный цвет лица и бесстрастную миловидность блондинки. Она помедлила у высокого зеркала, поправив пояс так, чтобы узел находился как раз посередине, а концы были одинаковой длины.

Уверенная рука с коротко обрезанными ногтями взяла телефонную трубку, чтобы заказать разговор. Сказали, в течение получаса – слишком мало времени на приготовление кофе или для спокойного приятного отдыха в ванне с теплой водой.

Сьюзан нахмурилась, досадуя на потерю драгоценного времени; она не любила, когда что-то шло не по плану. Но следовало сознавать, что задержка зависит от рабочего дня в Техасе, да и для выхода на трансатлантическую телефонную линию тоже требуется время. Слава Богу, она точно назвала человека, с которым хочет говорить. Если Райли не окажется дома, нет опасности, что придется разговаривать с другими членами семьи. Конечно, никто, кроме мамы, не захочет говорить с нею, но все равно нужно сделать все как полагается, несмотря ни на что.

Взгляд Сьюзан снова остановился на телефонном аппарате, но на этот раз с мыслями о Питере Джиллете. Она рассталась с красивым дирижером Лондонского симфонического оркестра всего два часа назад. Сейчас он уже, наверное, дома. Дома, со своей женой и детьми. Знакомая печаль коснулась ее при этой мысли. Только когда он сжимал ее в объятиях, когда она лежала рядом с ним, только тогда могла забыть о том, что он женатый человек.

Сьюзан никогда не думала, что страсть может оказаться такой необузданной и неуправляемой. Питер открыл ей глаза, и Сьюзан оказалась прилежной ученицей. Она отчаянно любила этого человека, но его жена никогда не согласится на развод, а известность Питера придаст делу скандальный оттенок. Мысль о публичном скандале пугала Сьюзан.

Все, связанное с Питером, было необузданным, возбуждающим и запутанным. Он запутался в семейной жизни, в собственной неорганизованности. Жил только музыкой и любовью, так он говорил ей. В этом Сьюзан не сомневалась, но были ведь еще и повседневные заботы. Без Сьюзан он бы забывал стричься и появлялся бы перед тысячной аудиторией в брюках с обтрепанными манжетами. Следить за этим входило в обязанности жены, и хотя Сьюзан доставляло некоторое удовольствие присматривать за ним, однако ей вовсе не хотелось становиться нянькой для Питера Джиллета.

У них оказалось так много общего, если бы только он не был таким… Она уцепилась за подходящее слово – «поношенный». Да, именно поношенным, использованным. Любовь – по крайней мере, любовь в ее жизни – должна быть свежей, сверкающей, незапятнанной. Она достаточно настрадалась от грязи в годы детства в Санбридже, от дрязг, продолжавшихся всю жизнь. Измены папы, беременность Мэгги… Как же может она помышлять о жизни с Питером, которому пришлось бы бороться за развод, даже подвергать опасности свою карьеру, чтобы жениться на ней? Насколько было бы лучше, пристойнее, если бы она влюбилась в Жерома де Морей, а не в Питера.

Жером – скрипач с огромным талантом. Она познакомилась с ним в прошлом году во время турне по Италии и Австрии, а недавно он приехал в Лондон продолжать учебу. Молодой, неопытный и страшно в нее влюбленный. Жером был именно таким, каким ей хотелось бы видеть Питера. Питер заявлял, что Жером не талантливее его, но Сьюзан знала: Питер ревнует. Жером настоящий виртуоз, и его талант в сочетании с ее талантом мог бы привести их на вершину славы в музыкальном мире. Кажется, это была бы свадьба, словно из романа, волшебная, романтическая. Никакого ущерба для репутации, никаких скандалов в прессе; все прошло бы пристойно и аккуратно. Если бы только она любила его.

Робкий, красивый Жером, хранимый состоятельной семьей и любовью к музыке. Вряд ли он когда-нибудь оказывался в постели с женщиной – скрипка стала его любовницей.

Если для любви требуется смелость, то ее у нее нет, устало думала Сьюзан. Нужно быть смелой, чтобы любить такого мужчину, как Питер; любовь к такому, как Жером, предполагает сочувствие. Один вызовет в ее жизни разброд и беспорядок, другой так войдет в ее судьбу, будто был в ней всегда. Сьюзан вздохнула. В ближайшее время придется принять решение, и она знала, что выберет надежность и безопасность.

Телефон возле ее локтя пронзительно зазвенел. Она быстро схватила трубку.

– Райли! С днем рождения!

Билли отложила блокнот для писем в сторону и стала перечитывать то, что написала Тэду. Оставалось мало времени, а еще нужно было успеть сделать макияж. Письмо можно дописать и после вечера. Тэд захочет узнать, как прошел день рождения Райли. Будут ли какие-нибудь новости и о Мэгги.

Билли встретилась со своим взглядом в зеркале. Она выглядела все так же, только старше. К счастью, фигура оставалась стройной, а кожа чистой и белой, хотя теперь приходилось больше пользоваться косметикой. Боже, и куда делись все эти годы?

Билли отыскала в своем кабинете прощальный подарок для Райли. Она надеялась, что сыну он понравится: несколько месяцев она трудилась над этой работой. Ее специальный дар сыну: изображение Санбриджа с портретами всех членов семьи над обширными угодьями. Рисунок был нанесен красками на специальным способом обработанный шелк, и Билли часами подбирала подходящую рамку. У Райли останется напоминание о доме: картину можно будет взять с собой. Все нарисовано с любовью и должно быть подарено с любовью. Картина получилась небольшой, не больше фотографии восемь на десять. Пакет плоский, его легко увезти с собой. Сомнения стали мучить Билли, пока она шла к дому, чтобы проверить, готова ли Сойер. А что если ему не понравится? Что если Мосс и Сет с пренебрежением отнесутся к ее усилиям? Плечи Билли распрямились. Придется это пережить, как пережила она все остальное.

В глубине души Билли радовалась, что Райли уезжал из Санбриджа. Ее мнение мало значило в принятии решений относительно Райли. Молодой человек жил сказочной жизнью. Легко завоевывал одобрение и восхищение, а также дружбу и уважение. Втайне Билли считала, что навязчивая, безудержная любовь Мосса может навредить сыну. Она видела, какую тяжкую ношу нес он, пытаясь жить в соответствии с идеалом Коулмэнов.

В некоторых отношениях мальчик отличался от двух могущественных старших Коулмэнов-мужчин. Райли всегда возвращал любовь и нежность, которые ему дарили. Он был чудесным братом для Мэгги и Сьюзан, не пропускал ни одной недели, чтобы не написать им, даже когда они не отвечали.

Однажды после обеда Райли пришел в ее мастерскую поговорить. Увидев, чем она занимается, казалось, удивился и откровенно признался, что не представлял себе, насколько она талантлива. Его похвала и одобрение окрылили Билли. Потом он рассказал, что боится разочаровать отца, и признался, что ему даже снятся кошмары об этом. Билли предложила поговорить с Моссом, но Райли проявил несгибаемую твердость и поделился с матерью надеждой на изменение ситуации, когда он поедет учиться в колледж. Райли улыбнулся и обнял мать.

– Спасибо за то, что не выдаешь меня, – тихо произнес он. В тот день на несколько минут Билли и ее сын испытали особые минуты душевной близости.

Сойер ждала у входной двери, с подарком для Райли в руках. Она обняла бабушку и повернулась вокруг, чтобы показать свое первое длинное платье.

Билли ласково улыбнулась девочке и погладила по блестящим каштановым кудрям.

– Как прелестно ты выглядишь. Мне придется присматривать за тобой, а то какой-нибудь молодой человек тебя украдет. Прямо у меня из-под носа! – Она рассмеялась. – Я готова. А ты?

– Бабушка, как ты думаешь, Мэгги приедет? Ты говорила, она обещала. – Билли увидела невысказанный вопрос в светло-карих глазах Сойер, так похожих на ее собственные.

– А ты хочешь, чтобы она приехала? – спросила Билли. Сойер пожала плечами, притворяясь, что ей безразлично.

– Мне просто хотелось узнать ее получше. Мэгги – такая тайна, совсем как Нэнси Дру в моих книжках, – никогда не знаешь, что случится с нею в следующую минуту.

– А Мэгги – это книга, которую ты хотела бы прочитать? Сойер, дорогая, я попыталась описать тебе Мэгги, и больше мне сказать нечего. Я рассчитываю, что она приедет. У них с Райли хорошие отношения, и я не думаю, что она пропустит его двадцать первый год рождения. Я знаю, она тебя любит, дорогая, и, конечно, захочет видеть, но не возлагай на это слишком больших надежд и не ожидай от нее слишком многого.

– Я похожа на нее? – робко спросила Сойер.

«Нет, милая, – хотела сказать Билли, – ты совсем не похожа на Мэгги. Ты – солнечный свет, Мэгги – тень». Но инстинктивно поняла, что Сойер нуждается в том, чтобы быть как можно ближе к своей матери, пусть даже мистическим, неосязаемым образом.

– Да, – покривила она душой. – Ты очень похожа на свою мать. У тебя такие же кудрявые волосы, как у нее, и такие же способности к верховой езде и плаванию. И, думаю, когда ты вырастешь, то будешь такой же высокой, как она. Ну, а теперь давай поторопимся.

Билли вела машину по шоссе; беспокойная, но молчаливая Сойер сидела рядом. Противоречивые чувства по отношению к Мэгги мучили Билли. Она вспомнила свое волнение, когда Мэгги закончила школу в Вермонте и вернулась в Санбридж. Сойер исполнилось почти четыре года, и Билли опасалась, какие отношения возникнут между матерью и дочерью. Но тревога оказалась беспочвенной. Для Мэгги эта девочка просто стала еще одной незначительной принадлежностью Санбриджа. В то время любовь Сойер к Билли была такой всепоглощающей, что для девочки не имело значения, кто входит в этот огромный прекрасный мир. Чистосердечная, улыбчивая девчушка обретала таких же друзей, а сама оставалась такой приятной, характер ее был настолько безупречен, что любой охотно принимал ее в свой круг. Но теперь Сойер выросла и стала более чувствительной; неприятие она воспримет очень болезненно. Если Мэгги возлагала на что-то надежды, а потом безжалостно их перечеркнула, то ребенок может никогда не оправиться от такой раны. Билли знала, какую боль испытывает взрослая женщина, когда ее отвергают, а что уж говорить о ребенке. Мосс позаботился об этом.

Мосс. Ее муж. Нужно было покончить с этим много лет тому назад. Зачем она упорствовала, борясь за то, что уже нельзя спасти? Она стала ненавидеть слово «обязательство». Ее обязательства, ее самопожертвование. Их жизнь превратилась в фарс: она в своей мастерской, Мосс – в доме или еще где-то, рядом с Элис Форбс или с какой-то другой женщиной в течение недель или месяцев. По крайней мере, некоторым утешением служило то, что Мосс не смог хранить верность также и Элис, а не только своей жене.

Казалось, единственное, что у них оставалось общим, – это взлет их честолюбивых устремлений, карьеры, профессиональных интересов. Авиастроительная компания Мосса разрослась до гигантских размеров. Вследствие развития конфликта в Юго-Восточной Азии требовалось все больше истребителей и транспортных самолетов, и «Коулмэн Эвиэйшн» получила правительственный заказ на их производство. Снова Мосс оказался на высоте и загребал деньги лопатой. Коулмэны будто владели тайной прикосновения Мидаса: их интуиция была безупречна.

К удивлению Билли, балансовый отчет показал, что и ее собственные дела идут весьма успешно. Почти четыре года назад ее маленькая мастерская была всего лишь тихой гаванью, обеспечивая одиночество и место для работы. Потом однажды, совершенно случайно, один из ее рисунков, которые она представила на комиссию местной художественной галереи, заинтересовал видного промышленника, специализирующегося на текстиле. Такой интерес побудил Билли работать в этом направлении и утвердиться в качестве дизайнера. Она откопала папку, которую так давно начала собирать для нее Амелия, потом последовала череда бесконечных междугородных телефонных разговоров для того, чтобы наладить связи и назначить встречи, прежде чем предпринять свою первую деловую поездку в Нью-Йорк.

Та первая поездка оказалась для нее большой школой. Постепенно Билли узнала, как продавать свой труд, как подать себя. Каждая деталь ее гардероба – все оригиналы «Билли» – были подобраны так, чтобы дополнять образ, проектируемый каждой из фирм, с которыми она установила контакт и договорилась о встрече.

Это были ужасные дни, вспоминала Билли, дни, полные неуверенности в себе и беспокойства. Обивала пороги, храбро переживая отказы, часами ожидая в приемных, только чтобы обнаружить, что о назначенных ей встречах забыли или отменили их.

На пятой встрече с одним крупным текстильным магнатом изящные эскизы Билли были восторженно приняты, и она вернулась в Техас с заказом на рисунки для тканей в стиле «Билли». Заказ оказался небольшим, но то было только начало, лишь бы утвердиться в качестве дизайнера. Теперь, почти четыре года спустя, ее работа уже не может считаться дилетантским хобби; ее занятие стало бизнесом, со сроками сдачи работы и с принятием решений. Столовое белье и покрывала, расцвеченные ее оригинальными рисунками, а потом обивочный материал для стен и даже ее последнее изобретение – шелковые шарфы и сумочки для рукоделия. Ее подпись смелым черным росчерком Billie стала даже зарегистрированным товарным знаком. Огромным удовольствием для нее было видеть, что копии ее фантазии и мастерства продавались в престижном магазине «Нейман Маркус» и в других крупных универмагах. Ее оригинальные картины маслом пользовались спросом в галереях. Казалось, мир искусства и текстильного дизайна распростерся у ее ног. Билли до сих пор удивлялась: что она сделала, чтобы оправдать этот успех? Когда она утвердилась на новом поприще, стало известно, что это одна из техасских Коулмэнов. Насколько это обстоятельство повысило интерес к ней со стороны ведущих промышленников и дизайнеров?

В конце концов, ей пришлось напомнить самой себе о первых днях – как много она работала, как настойчиво обивала пороги. Ее успех был у всех на устах, и заработала она его тяжким трудом. Теперь она стала Билли. Просто и обыкновенно. В сфере ее деятельности и интересов фамилии не требуется. Для внешнего мира она оставалась художницей, добившейся успеха. Для семьи – просто эксцентричной особой, уединившейся ото всех в своей мастерской, предпочитая их обществу одиночество. Иными словами – чудачкой.

Эту часть перелета до Санбриджа – последние десять минут перед посадкой – Тэд любил больше всего. Взгляд на империю Коулмэнов с высоты давал человеку острое ощущение перспективы. Все принимало меньшие размеры и не действовало так обескураживающе.

Трудно было поверить, что со времени путешествия в Гонконг прошло девять лет. Девять лет с тех пор, как он держал Билли в объятиях. Возникало такое чувство, будто он возвращался как раз туда, откуда ушел.

Теперь он свободен, освобожден от бремени женитьбы, длившейся семь лет, женитьбы, на которую его подтолкнула Билли.

– Поживи для себя, Тэд. Не жди меня. Люби и будь любимым, – сказала она ему. Каким-то образом он позволил ей убедить себя.

Нелегко было найти подругу, которая могла бы облегчить боль, но Кейт Харрингтон незаметно вошла в его жизнь. Они стали друзьями – играли в гольф, в теннис, совершали долгие прогулки с Соломоном. Отношения были легкими, приятными, не требующими особых обязательств друг перед другом. Он улыбнулся, вспоминая свое отнюдь не романтическое предложение Кейт и ее легкомысленное согласие, сопровождаемое смехом.

Но брак оказался неудачным. Он недооценил любовь Кейт к нему, думая, что она испытывает такие же чувства, как он сам, чувства простоты и удобства. Он рассчитывал, что они будут больше спутниками жизни, чем любовниками, скорее, спокойными и заботливыми, чем страстными. Кейт оглушила его своей сексуальной требовательностью, и он добросовестно пытался удовлетворить эти требования, но не мог дать ей любви: желание и страсть – все это до сих пор принадлежало Билли. Вот уже два года, как Кейт развелась с ним.

Развод причинил Тэду боль, и хотя он смирился, боль все равно оставалась, приглушенная и менее острая, но оставалась.

Звук выпускаемого шасси прогремел как гром в ушах Тэда. Еще несколько минут – и он здесь, в Санбридже. Внезапно словно тяжесть упала с плеч. Билли. День рождения Райли. Билли…

Глаза Сойер засверкали, когда она увидела, как украшен зал и сколько людей присутствует на дне рождения Райли. Клуб был закрыт на этот вечер, но, казалось, все равно здесь присутствовали все его члены. Билли изобразила улыбку и стала вместе с Сойер пробираться в толпе к семейному столу. Оставить подарок на длинном столе и надеяться, что он не затеряется в неразберихе, думала она, или держать при себе? В конце концов Сойер приняла решение за нее. Она подскочила к Райли и потащила его к Билли.

– Обещай открыть бабушкин и мой подарки последними? Они самые лучшие. Вот увидишь. Хорошо, Райли?

– Честное слово, сверчок. Давай посмотрим. Твой – с пурпурным бантом, а мамин в пурпурной бумаге. Я запомню. Что там такое, мама? – Он улыбнулся, с любопытством встряхивая коробку.

– Это секрет, – щебетала Сойер. – Лучше, чем на Рождество, правда, Райли? Ты когда-нибудь получал столько подарков на Рождество?

– Нет, сверчок, не получал. – Райли ослепительно улыбнулся, и улыбка эта согрела сердце Билли, напомнив Мосса, каким он был, когда она впервые его повстречала, когда впервые полюбила. – Мне понадобится помощь, когда придет время перетаскивать все это в машину. Ты мне поможешь?

– Обязательно! – немедленно согласилась Сойер, с обожанием глядя на Райли. Билли сознавала, что Сойер обладает той же теплотой и обаянием, которые притягивали людей к ее сыну. Харизма, так теперь это называется. Она знала, что эти двое ее отпрысков обладают таким магнетизмом, какого никогда не было у нее, и гордилась ими.

– Ты видел бабушку? – спросила Билли у сына.

– Да, думаю, она где-то там с папой. – Он показал на скопление гостей у оркестра. – Мама, я хочу танцевать с тобой первый танец. Обещаешь?

– Обещаю. Сойер, тебе не обязательно стоять здесь со старшими. Я вижу Арлин, Сюзи и Патти, а вон и Синтия. Наверное, они ждут тебя. Не насажай пятен на платье, иначе у тебя будут неприятности.

– Бабушка! – возмутилась Сойер, смущенная бабушкиным замечанием, сделанным в присутствии Райли.

Райли рассмеялся и взял мать под руку, чтобы отвести к семейному столу.

– Я думаю, здесь половина Техаса, – сказал он. – Папа умеет устраивать пирушки.

– Это точно. Видел бы ты, какую пирушку он закатил на Гавайях. У тебя волосы встали бы дыбом.

Райли улыбнулся:

– Мам, я слышал эту историю столько раз, что мог бы повторить ее тебе слово в слово.

Билли поймала себя на том, что слегка поморщилась.

– По-моему, тебе пора начать изображать почетного гостя и поприветствовать гостей. Это твой праздник, Райли. Развлекайся.

Райли поцеловал ее в щеку и исчез в толпе, а Билли села рядом с Агнес.

– Ты превзошла саму себя, мама, – с иронией заметила она.

– Ты так считаешь? Я получила столько комплиментов, и Сет более чем доволен. Мосс сказал, что это самое яркое событие в клубе за последнее время. Райли в восторге.

– Тебе есть чем гордиться, мама. Этот праздник – что-то сногсшибательное. Райли будет, что вспомнить.

А потом она увидела его на другой стороне зала. Как могла она не узнать, что он тоже здесь, как могла не почувствовать его присутствия? Никто ей ничего не сказал. Почему ее не предупредили? Конечно, он не мог не приехать ради такого события. Он всегда был неравнодушен к Райли.

Агнес смотрела на дочь, сузив глаза. Она пыталась определить, на кого так пристально смотрит ее дочь. Что-то происходит – она заметила, какой трепет охватил Билли.

– С тобой все в порядке, Билли? Что случилось? Что такое?

Не отводя глаз от противоположного конца зала, Билли ответила матери:

– Напротив, мама, все отлично. Чудесно, если сказать точнее. Извини, мама. Я увидела одного знакомого.

Тэд Кингсли, в безупречной синей морской форме, осматривал заполненную гостями комнату в поисках Билли, когда вдруг увидел, что она идет ему навстречу. Ее глаза сияли, как звезды, а улыбка была теплой и притягательной. Билли. Его Билли.

– Тэд! Как замечательно, что ты приехал. Никто мне ничего не сказал. Я так рада тебя видеть.

Тэд ощущал трепет ее тела, когда наклонился, чтобы поцеловать Билли в щеку. Его руки нежно опустились на ее плечи, и он поразился, что дрожь постепенно стала утихать от его прикосновения.

– Билли, ты здесь самая прекрасная женщина. Осознаешь ли ты, что я не видел тебя почти десять лет? Мне следовало написать, что я приеду, но я не был уверен, что это мне удастся. Я не хотел тебя разочаровывать. Кроме того, я люблю сюрпризы. А ты?

– Ты ведь знаешь, что люблю. Ты говорил с Райли и Моссом?

– Я говорил со всеми в этом проклятом зале. Думаю, Агнес – единственная, кого я пропустил. Сойер меня обняла и назвала дядей Тэдом. Мне это понравилось. Мэгги здесь?

Почему они говорят о членах ее семьи? Разумеется, он должен был сказать совсем другое.

– Мы приготовимся к бою, а потом я смогу получить тебя в свое полное распоряжение, – смело заявила Билли и повела Тэда к семейному столу, где сидела Агнес с кем-то из своих многочисленных друзей по клубу.

– Мама, ты помнишь Тэда?

– Миссис Эймс, как приятно видеть вас снова, – сказал Тэд, протягивая руку. – Прошло довольно много времени.

Агнес оцепенела на своем стуле. Она хотела сказать Билли, чтобы та избавилась от этой глупой улыбки. Боже мой, когда она так улыбалась в последнее время? Когда глаза ее сияли так ярко? Что-то здесь не так. Сама по себе она не стала бы так себя вести.

– Адмирал, очень рада видеть вас. Да, прошло много времени. Мосс не сказал нам, что вы приедете.

– Не ругайте Мосса, миссис Эймс. Я не дал твердого ответа. Не знал точно, смогу ли приехать, но все-таки смог.

– Я вижу, – едко отозвалась Агнес. – Мосс где-то здесь. – Она показала в сторону плотной группы гостей.

– Я уже говорил с Моссом и Сетом. С Райли и Сойер – тоже. А теперь собираюсь умыкнуть ненадолго Билли, отправлюсь с нею на прогулку. Все эти штатские действуют мне на нервы.

– Пока, мама. – Билли дрожала, цепляясь за руку Тэда. Агнес посмотрела им вслед, потом суетливо подбежала к Моссу через весь зал и что-то принялась шептать ему на ухо. В награду Мосс одарил ее мрачным взглядом и, извинившись, отошел от группы людей, с которыми разговаривал.

– Почему вы так расстроены, Агнес?

– Разве ты не понимаешь, на что это похоже? Мосс, я никогда не шпионила, но то, что вы с Билли не влюбленные голубки, не секрет. Я бы нисколько не удивилась, если бы она не попробовала дать тебе ложку твоего собственного лекарства, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Она многозначительно глянула на Элис Форбс. – Я говорила тебе, приглашать эту женщину ни к чему.

– Агнес, я не мог не пригласить ее. Она член клуба, а они здесь все, – Мосс вздохнул. – Куда они пошли? – спросил он.

– Наверное, на улицу.

Мосс, лавируя среди гостей, прошел на веранду. Там не наблюдалось ни Билли, ни морской формы.

– Так вот ты где! В зале для тебя слишком людно, дорогой? – игриво воскликнула Элис Форбс, подходя к Моссу со спины. – Ай, почему мы так невеселы в такой вечер? Ищем женушку? Я видела, как она прошла к теннисному корту с высоким красивым адмиралом… Дорогой, ты расстроен? Просто не верится! А ты думал, долго ли твоя маленькая леди будет сидеть и ждать, когда же ты сыграешь роль мужа? – Элис взяла его под руку и соблазнительно улыбнулась. – А теперь пойдем обратно и сыграем в праздник в честь твоего сына.

Мосс посмотрел на нее так, будто видел впервые, потом медленно отвел свою руку.

– Ты иди, а я приду через минуту. – Элис закусила нижнюю губу. Неужели он до сих пор любит эту маленькую оборванку? Нет, Мосс никого не любит, кроме своего отца, своего сына и самого себя. И сразу же почувствовала себя лучше. Они с Моссом – два сапога пара; фактически, единственное, что их отличает, так это физиология.

Мосс сел на один из стульев, стоявших на веранде, и закурил сигару. Тэд Кингсли и Билли! Мысли лихорадочно возвращались на многие годы назад… Как, черт побери, мог он проглядеть все это? Все те письма, визиты, телефонные звонки. Гнев сжигал его изнутри, а дым гаванской сигары заставлял слезиться глаза.

Какое-то чувство – может быть, интуиция – подсказало ему, что не произошло ничего страшного. Тэд слишком благороден. Билли слишком честная. Она никогда не предаст своего мужа, и уж тем более с его лучшим другом. Просто они старые знакомые, которые радуются обществу друг друга, и больше ничего.

Он затушил сигару в высокой урне и отправился обратно в зал. Это праздник Райли, и никто не должен испортить его.

Глава 29

Тэд и Билли медленно шли рука об руку. Полная луна ярко сияла. Тэд остро ощущал присутствие Билли, и это наполняло его душу радостью. Она находилась совсем рядом, можно было дотронуться до нее. У него возникло такое чувство, будто он снова оказался дома.

– Как хорошо снова быть с тобою, Тэд, – сказала Билли, прерывая молчание. – Мне было так грустно слышать о твоем разводе. Я просто не знала, что делать, поэтому ничего и не стала делать.

Тэд вздрогнул.

– Теперь все это позади, и оба мы живем новой жизнью, каждый своей. Как много раз я хотел приехать сюда, увидеть тебя, прикоснуться к тебе, но не мог. Я тосковал по тебе, Билли. Ты можешь себе представить, как долго мы не виделись? – Тэд подыскивал слова. – Я пытался начать новую жизнь с Кейт, по не мог. Ее вины тут нет. Именно она сказала мне, что я однолюб, и она права. Понимаешь, как долго это тянулось? – с жаром спросил он.

– Почти час, – прошептала Билли, не осмеливаясь говорить во весь голос.

Тэд рассмеялся, как бы иронизируя над самим собой.

– Нам так хорошо вдвоем. Десять лет мы не виделись, а кажется, будто расстались вчера. Для меня ничего не изменилось. Я последовал твоему совету, но ничего не вышло. И вот я здесь. Можем ли мы начать с того же места, где остановились?

– Мы можем начать действовать в этом направлении. Слишком долго мы вели себя как порядочные люди. Как раз собираясь на этот вечер, я писала тебе, что приняла решение: я собираюсь просить у Мосса развода. Я могу позаботиться о Сойер и о самой себе. Дела мои идут прекрасно, нам Коулмэны не нужны.

Сердце у Тэда подпрыгнуло. Развод! После стольких лет!

– Ты уверена, Билли? Ты вправду этого хочешь?

– Именно этого я и хочу. Сейчас жизнь моя складывается так, что я могу действовать активно. Мне нужно это сделать, Тэд. Я так хочу. – Она видела любовь и облегчение на его лице. Он все еще любит ее, желает, но не хочет, чтобы ей пришлось ради него проходить через душевные переживания и неприятности, связанные с разводом. Если Билли стремится к этому для самой себя, он будет ждать.

– Мне не следовало сообщать тебе об этом, пока я не поговорила с Моссом. В день рождения Райли и накануне его отъезда в колледж как-то не хотелось портить настроение. Но, мне кажется, пора начать думать о самой себе, вот чего я хочу.

– Правильно, Билли. Если я могу чем-то помочь…

– Ты будешь первым, кого я позову на помощь. – Билли засмеялась. – Пожелай мне удачи, ладно? – Она положила руку ему на рукав, и Тэд с теплым чувством сжал ее ладонь. «Именно так и должно быть, – подумала она. – Он здесь, он любит меня, и не нужно слов, чтобы высказать это. Но когда придет время ему сказать, а мне услышать, то слова будут идти от сердца».

Взор Тэда затуманился. Он был рад, что уже стемнело.

– Я хочу, чтобы у тебя все сложилось наилучшим образом, Билли. Чтобы ты была счастлива. Спроси у своего сердца, Билли. Удостоверься, что это именно то, чего ты хочешь.

Билли подняла глаза, встретившись с ним взглядом. В глазах Тэда она увидела море нежности; любовь, сокращавшую расстояние между ними, ждавшую, когда ее позовут; любовь, которую следовало отдавать свободно, без единого упрека.

– Ты всегда так добр ко мне, Тэд. Пора и мне стать доброй по отношению к тебе. А как только я это сделаю, – стану свободна, открыта для всего, что дает жизнь. – Билли отвела глаза, опасаясь сказать слишком много, пообещать слишком много. Но в сердце ее царила радость, и она чувствовала, что такая же радость охватила Тэда.

– А теперь, когда мы сняли с плеч такую тяжесть, думаю, пора вернуться на праздник, пока нас не хватились. Тэд… я так счастлива, что ты здесь. Я снова чувствую себя целой, а не расколотой пополам.

– Мне здесь нравится, – прошептал он в ответ. Это были самые интимные слова, которые они осмелились произнести.

Четыре пары глаз устремились ко входу, когда в зал вошли Тэд и Билли. Сет глянул на них грозно, со злостью и подозрением. У Мосса был почти благодушный вид. Он с улыбкой приветствовал их – своего лучшего друга и жену, – преданных ему и всем Коулмэнам. Агнес пришла в замешательство. Неужели все не замечают того, что ясно ей? Райли увидел, что мать входит в зал вместе с человеком, которого он привык называть дядей Тэдом. Улыбка Райли выражала доброту и понимание. Мать заслуживает счастья, а если дядя Тэд именно тот парень, который может дать ей его, то можно только пожелать им обоим побольше сил.

– Вперед, мама, – пробормотал он. Тэд и Билли улыбнулись ему с другого конца зала, и он жестом пригласил их присоединиться к нему. Райли не чувствовал, что предает отца, он лишь восхищался матерью. Мосс имел все. Почему бы и матери не получить что-то для себя?

Они как раз подошли к Райли, когда он заметил, что Сойер не отрываясь смотрит на главный вход: приехала Мэгги.

Она прекрасно выглядела. Костюм из блестящего черного шелка прекрасно сидел на ее великолепной фигуре, темные волосы взбиты на манер Жаклин Кеннеди; она даже пристроила на голове крохотную вечернюю шляпку – даже не шляпку, а просто ободок, обтянутый тканью, в дополнение к костюму. Мэгги отыскала глазами виновника торжества. Рядом с ним в ожидании беспокойно переминалась с ноги на ногу Сойер. «Пожалуйста, Мэгги, – безмолвно умолял Райли, – хотя бы улыбнись ей, даже беглая улыбка может сделать погоду».

– С днем рождения, Райли. – Она поцеловала его в щеку. – Наконец-то ты уходишь из-под власти Коулмэнов. Это хорошо! Такой вечер я не пропустила бы ни за что на свете. – Потом повернулась к Сойер. – А ты подросла, – заметила она.

Сойер не могла скрыть своей радости – ведь Мэгги заметила, что она выросла, – и девочка отважилась пойти дальше.

– Тебе нравится мое платье, Мэгги? Его купили специально для дня рождения Райли.

Мэгги глянула вскользь на первое длинное платье дочери.

– Можешь даже не рассказывать мне, кто для тебя его выбрал. Это видно по каждой ленточке и каждому бантику. Когда вернусь в Нью-Йорк, то пришлю тебе что-нибудь действительно симпатичное. – И сразу же, почти не переводя дыхания, обратилась к Тэду: – Кажется, на вашем рукаве новая полоска? Мои поздравления, – оживленно проговорила она, подставляя ему щеку для поцелуя.

Радость Билли от встречи с дочерью все-таки померкла, стоило ей взглянуть на огорченное лицо Сойер; на правах матери она обняла Мэгги за плечи. Ровным голосом сказала:

– Привет, Мэгги.

– Мама, – приветствовала ее Мэгги и чмокнула воздух где-то возле ее щеки. Глаза Мэгги не оживились, пока Мосс не повернулся и не заметил ее. Вот так всегда, подумала Билли. Мэгги стояла, будто собираясь взлететь, – с горящими щеками, с глазами, полными надежды, ожидая внимания отца. Когда Мосс просто кивнул ей и вернулся к своей беседе, глаза ее неожиданно померкли, возле рта появилась крохотная горькая морщинка, которую столь многие ошибочно принимали за признак угрюмости. Теперь, Билли знала по опыту, Мэгги обрушится на первого, кто подвернется ей под руку и осмелится заговорить с ней. К несчастью, Агнес сама вышла на линию огня:

– Мэгги! А я-то гадала, приедешь ли ты? Вечер в разгаре.

– Я ведь сказала, что приеду, – отрезала Мэгги. – Ты не страдаешь старческим слабоумием в твоем преклонном возрасте, бабушка?

Агнес сникла, как проткнутый иголкой воздушный шар. Но гены Мэгги частично шли и от нее, поэтому она быстро парировала в том же духе:

– Я вижу, ты все еще относишься к числу поклонниц Джекки Кеннеди. Говорят, подражание – самая искренняя форма лести. Но, Мэгги, раз уж ты претендуешь на такую утонченность, то могла бы выработать свой собственный стиль. Нам еще повезло, что в Белом Доме тебе встретилась не Бесс Трумэн!

– Очень хорошо, бабушка. – Мэгги слегка улыбнулась. – Теперь давай посмотрим, кто являлся первой леди в те годы, когда ты была в моем возрасте? Долли Мэдисон, не так ли?

– Хватит, Мэгги, – прервала ее Билли. – По-моему, ты выглядишь очень мило. Ты всегда прекрасно выглядишь. Когда я в следующий раз приеду в Нью-Йорк, сходишь со мной за покупками?

– Конечно. В следующий раз. Райли, не мог бы ты принести мне выпить. Шотландское виски, – сказала она со значением, зная, что все остальные пили вино. – Налей двойную порцию, ладно? – Заметив неодобрение матери, Мэгги перешла в наступление: – Лучше угадайте, на кого я наткнулась, стоило мне войти в зал? Элис Форбс. Я и не знала, что она приехала из Нью-Йорка, а ты, мама?

Тэд вмешался прежде, чем Билли смогла ответить:

– Агнес наняла потрясающий оркестр, а я не танцевал уже много лет. Что скажешь, Билли? Ты держишься на ногах?

Билли глянула на Сойер, не желая оставлять ее, но девочка успела отыскать среди гостей своих подруг. Словно настроившись на одну волну с Билли, она сказала:

– Иди, потанцуй с дядей Тэдом, бабушка. Я вижу, мне машет Арлин. Можно я пойду?

– У меня возникла идея получше, – прощебетала Мэгги. – Ты останешься здесь с бабушкой, а я пойду танцевать с дядей Тэдом.

– С удовольствием, Мэгги, – неуверенно отозвался Тэд. Глаза Мэгги сверкнули, она с вызовом взглянула на мать.

Смотри, словно говорила Мэгги, любой может увести твоих мужчин. Элис Форбс, твоя собственная дочь, кто угодно!

Веселье разгорелось вовсю, когда Райли огляделся вокруг, изумленно озирая людской водоворот, причиной которого стал его день рождения. Он бы предпочел простой семейный ужин со всеми его родными. Но безумием было даже мечтать об этом: папа никогда не допустил бы, чтобы день совершеннолетия его единственного сына остался незамеченным. Все это – гости, угощение, напитки, льющиеся рекой, большой оркестр – указывало на то, что с сегодняшнего дня общество считает его мужчиной. Нельзя сказать, чтобы он чувствовал себя уютно в этой роли: ему нравилось быть сыном, внуком и братом.

Где же Мэгги? Лишь мгновение назад она была у него на глазах. Голубые глаза, так похожие на глаза отца, оглядывали зал; свою сестру он обнаружил в баре. Райли начал пробираться к ней, останавливаясь, чтобы лишь улыбнуться, пожать руку, поблагодарить гостей за то, что пришли. Он почти добрался до места, когда от группы людей отделился отец и попытался увести его за собой.

– Одну минуту, папа. Я только что заметил Мэгги и не хочу потерять ее среди остальных.

– Ну, мой мальчик, эта гулянка для тебя. Ты всегда сможешь найти Мэгги позже, если она не взбрыкнет и не сбежит. А и сбежит – не велика потеря.

Райли заглянул в горящие глаза отца, понимая, что поставит его в неловкое положение, если не повинуется. Друзья Мосса стояли неподалеку и ждали, как поступит «сын своего отца». Но прежде чем виновник торжества что-либо предпринял, Мэгги кинулась к нему с поцелуями и объятиями.

– Поздравляю, брат! Двадцать один… это веха. Райли с облегчением вернул поцелуй, бормоча:

– Спасибо, Мэгги.

Ситуация становилась опасной. Бедный Райли. Она видела, что Мосс нарочно поставил сына перед выбором. Так нечестно. Она глянула через плечо и заметила, что отец сердито смотрит на нее. Ну что ж, сейчас он ни с кем не беседовал, и, рано или поздно, ему придется обратить на нее внимание.

– Папа, как приятно видеть тебя, – обратилась она к отцу, протягивая ладонь, чтобы коснуться его.

Мосс проворно поднял руку, которой она хотела коснуться, и принялся поправлять узел галстука, который не нуждался в затягивании.

– Рад, что ты смогла приехать, – безразличным тоном сказал он.

«Ах ты, мерзавец», – гневно подумала Мэгги. Она повернулась спиной к брату.

– Увидимся попозже, Райли. Я хочу поговорить с мамой и дядей Тэдом. Правда, дядя Тэд выглядит потрясающе? Он всегда выглядит потрясающе.

Райли еще раз крепко обнял Мэгги и поцеловал.

– Чуть позже я догоню тебя. Не вздумай уезжать, пока вечер не закончится. Обещай, Мэгги.

– Обещаю, – заверила его Мэгги с наигранной веселостью. – Развлекайся. Ведь это твой праздник. – Она еще раз помахала ему и отошла.

Райли понимал, что отец сильно обидел Мэгги. Их взгляды скрестились, и Мосс почувствовал неодобрение сына. На мгновение ему стало стыдно за самого себя. Затем алкоголь в крови взял верх, и с широкой улыбкой он гордо ввел сына в круг своих друзей.

Билли Эймс Коулмэн подала на развод в первый день октября, через двадцать четыре года после того, как вышла замуж за Мосса. Она пришла поужинать с Сетом и Агнес, чтобы сообщить им о своем решении. Мосс отъехал по делам, но Билли все равно решила сделать свое заявление. Сет схватил трость и с силой ударил по цветочной композиции в центре стола. Осколки хрусталя, цветочные лепестки и изумрудно-зеленые листья разлетелись во все стороны.

– Через мой труп! – взревел он.

– Если вы хотите умереть из-за развода, это ваше дело, – холодно сказала Билли. – Я лично думаю, что это глупо. Почему вас это так волнует? Я никогда вам не нравилась, с той самой минуты, как приехала сюда. Больше вы не можете контролировать мою жизнь. Мне сорок два года, и я хочу остаток жизни посвятить себе, прожить так, как я хочу. Согласитесь с этим, Сет, потому что, в конце концов, ничего другого вам и не остается. Сойер я заберу с собой. А вы наконец получите вашего сына в свое полное распоряжение. Все равно он всегда был вашим. Ни одной минуты я не чувствовала, что он мой. Это вы мне устроили такую жизнь. Заставили так себя чувствовать. Теперь можете получить его.

– В моей семье не будет разводов! – громогласно заявил Сет.

– Развод будет. Можете не сомневаться, Сет. Сегодня утром я заполнила бумаги.

– Тогда, черт побери, ты должна забрать их.

– Нет!

– Да!

– Вы не можете больше нагонять на меня страх, Сет. С меня хватит.

– Билли! – Голос Агнес сорвался на вымученный писк. – Что ты говоришь?

– Мама, я приняла решение; я хотела сначала поговорить с Моссом наедине, но его здесь никогда не бывает, а я не могу больше нарушать свои планы ради его интересов. Держи себя в руках. Отговорить ты меня не сможешь. Что касается меня, вопрос закрыт и обсуждению не подлежит.

– Девочка, – рычал Сет, – говорю тебе в последний раз – разводов в нашей семье не будет.

– Мама, ужин был замечательный. Желаю получить удовольствие от кофе. Я буду в мастерской, если понадоблюсь вам.

Выйдя из дома, Билли глотнула холодного бодрящего воздуха. Старик отреагировал именно так, как она и ожидала. В столовой Сет продолжал бушевать перед Агнес:

– Я ее вышибу отсюда, если ты не прекратишь всю эту чепуху, Эгги!

– Честно говоря, Сет, не думаю, чтобы ее волновали твои угрозы. Может быть, ты плохо слушал, но Билли собирается уехать из Санбриджа. Мне кажется, мы можем согласиться на это. Если ты хочешь, чтобы я уехала… – Агнес дала своим словам повиснуть в воздухе.

– Ну, не глупи, Эгги. Никто никуда не уедет. Мосс все уладит. В последнее время он уделял ей не слишком много внимания, вот девочка и разобиделась. Все мужчины такие. Я прослежу, чтобы он сделал все как полагается. Ты призови свою дочь к порядку, Эгги, а я вознагражу твои усилия.

– Каким образом? – лениво спросила Агнес. Всегда стоит знать заранее такие вещи.

Сет притворился, что не слышит.

– Я не потерплю развода в своей семье. Может, я и старик, но еще могу следить за семейными делами. Мосс сделает, что надо. Как тебе десять тысяч?

– Неплохо, но не думаю, что смогу что-нибудь сделать. Я готова уехать, если ты этого хочешь. Если моя дочь уедет, сомневаюсь, чтобы ты захотел меня здесь видеть.

– Не пори чепухи, Эгги. Оба мы знаем, что ты мне нужна. Ты своя в Санбридже, так же, как девочка. Райли будет очень расстроен всем этим.

– Не думаю. Мне даже кажется, он ожидает чего-нибудь в этом роде. Мосс – тоже, если поразмыслить над этим. Только ты и удивляешься. Разлад между ними длится давно.

– Когда между двумя женатыми людьми все было хорошо? Ты сама была когда-то замужем. Всегда у тебя все ладилось?

– Бывали моменты, – уклончиво ответила Агнес. – Нельзя строить жизнь на моментах, Сет.

– Ерунду ты говоришь! Мосс все уладит, или я узнаю причину. Ну, заключаем мы сделку или нет?

– А если мне не удастся уговорить Билли?

– Ага, ты хочешь определиться заранее – это ты пытаешься дать мне понять?

– Просто говорю.

– Выпиши себе чек. Если девушка не приструнится, получишь половину. Согласна?.. Ну, а теперь, что не так? Не похоже, что ты согласна.

– Я не согласна, но деньги есть деньги. Они согласны.

– Что заставляет тебя задирать нос? Премия? Я знаю, ты любишь премии. Получишь еще пять, если убедишь се отказаться от этой глупости. – На этот раз Агнес улыбнулась. Еще три нуля. Каким бы ни оказался результат, она все равно останется в выигрыше.

Билли ждала, что Мосс придет в мастерскую. Письмо, которое она оставила на его письменном столе, несомненно, убедит его, что дело срочное. Он должен был вернуться часов в семь. Конечно, если только он не…

Нет, она не станет волноваться. Не станет портить это изумительное радостно-возбужденное состояние – она чувствовала себя, как ребенок накануне Рождества. Ее Рождеством стал Тэд. Все эти годы она ощущала пустоту, потому что с нею не было Тэда. Его приезд в день рождения Райли – веление судьбы. Тэд пытался как-то устроить свою жизнь, женившись, и она гордилась им, но и радовалась, что он все еще любит ее и никогда не переставал любить. Конечно, очень эгоистично с ее стороны так думать, она это понимала, но ей все равно. Связывающие их узы были как никогда сильны. Скоро, скоро все эти годы ожидания и тоски подойдут к концу. Что бы ни готовила им жизнь, они вместе станут противостоять ей.

Мосс швырнул портфель на письменный стол и упал в кресло-качалку. Боже, как он устал. Он ненавидел Вашингтон и всех этих проклятых чиновников, должностных лиц, которые думают, что понимают, о чем толкуют. Он сам прекрасно знает, как строить самолеты, так почему бы этим умникам не позволить ему делать то, что он умеет делать лучше всего? И почему они вечно суют носы не в свое дело? Надо поговорить обо всем этом с папой.

Мосс взял портфель со стола и заметил под ним белый конверт. Открыл его и прочел короткую записку от Билли.

Две минуты спустя Билли уже впускала его в свою уютную мастерскую. Она попала в точку.

– Я хотела бы получить развод, Мосс. Хотела сказать тебе раньше, но ты был в отъезде. Сегодня за ужином я сообщила обо всем твоему отцу и моей матери. А утром я подала необходимые бумаги.

Он заранее предчувствовал что-то неладное. Но почему-то совсем не подумал о таком повороте дела.

– Это Тэд Кингсли?

– Нет, Мосс, между нами больше ничего нет. Не хочу, чтобы кто-то из нас обвинял другого. Все кончено.

Кончено. Она говорит, все кончено. Говорит также, что это не из-за Тэда Кингсли. Билли никогда не лжет. Боже, развод… От одного этого у отца крыша поедет.

– Зачем тебе развод, если у тебя нет никаких особых планов или какого-то человека? – Каким небрежным был его тон, словно ему совершенно все равно. Но нет, Мосс вовсе не оставался равнодушным к ее решению; стоило возникнуть угрозе потерять Билли, и он все больше желал удержать ее возле себя.

– Я хочу иметь свободу действий. Хочу быть сама по себе. Хочу увидеть, что представляет из себя Билли Коулмэн. Ты можешь понять это, Мосс?

– Нет. Я знаю, что ты собой представляешь. И ты тоже. Все это довольно глупо, не так ли, Билли?

– Я надеялась, что ты не станешь занимать такую позицию, Мосс. Не желаю бередить старые раны, ворошить застарелые обиды. Развестись – вот, чего я хочу и чего намереваюсь добиться.

– Я не хочу развода, – резко возразил Мосс.

– А я хочу. Я не собираюсь отступать, Мосс. Назад для меня пути нет.

– Пытаешься взвалить на меня вину за все обиды…

– Нет! Боже, Мосс, ты уже давно перестал видеть во мне того человека, которым я являюсь. Мне нужен развод для меня самой.

– Что сказал отец?

– То, что можно было ожидать. Сказал, что в семье не будет развода. Я перед ним не отступила… и перед тобой не отступлю.

– Почему бы нам немного не подождать, не поразмыслить? Должен признаться, я этого не ожидал. Мне нужно время, чтобы подумать, прийти к какому-то решению.

– Думай сколько угодно. Как я уже сказала, я подала на развод. Я только хотела, чтобы ты услышал это от меня, а не от своего отца.

– Билли, Билли… Где мы допустили ошибку? Мы владели так многим. Как это случилось с нами? – Мосс устало вздохнул. Только этого ему не хватало, когда и без того все идет наперекосяк. Боже, еще и отец окажется у него на шее.

– Не знаю, Мосс. Я пыталась. Но слишком утомительно биться головой о каменную стену.

– Ты обвиняешь меня. Слышу по твоему голосу. Говоришь, что ты устала. И не упомянула, что мы оба старались. Я тоже пытался, черт побери!

– Ты недостаточно старался. Наша семья не распалась бы, если бы ты пытался так же сильно, как я. Никто из нас ничего не имеет. Разве ты не видишь? Да, я обвиняю тебя. Я хотела объединить семью. Хотела, чтобы ты почувствовал это так же, как я. Ты дал обещание и нарушил его. Единственного, единственного, чего я когда-либо хотела, ты мне не дал. Мою семью. Теперь мне это больше не нужно. И ты мне больше не нужен, Мосс.

Мосс не сводил с нее глаз.

– Ты слышала, что сейчас сказала? – медленно проговорил он. – Ты слышала свои слова?

Билли подошла к двери и распахнула ее.

– Слышала. Я это выстрадала. Поздно, Мосс. Лучше тебе вернуться в дом. Я устала.

Мосс с ненавистью прислушался к скрежету задвигаемого засова. Постоял у дверей, сигарета свисала с его губы. Он долго стоял здесь уже после того, как погас свет. Как могло все кончиться? Если бы он сказал, что все кончено… а сейчас он не был готов. Он знал, как бороться, и будет бороться за то, что принадлежит ему.

Райли радовался, что кончился праздник, День Благодарения; его не было дома со своей семьей на традиционном ужине. Но у него дело, важное дело. Из окна спальни он посмотрел на последствия ночного снегопада. Трудновато будет идти с маршем антивоенного протеста в такую погоду. Райли надеялся, что все-таки средства массовой информации осветят это событие. Анна Мария Воловски сказала, что такое событие не упустят, а она-то, казалось, всегда знала, как пойдут дела.

– На улице, наверное, градусов двадцать мороза, – проворчал Райли, обращаясь к своему товарищу по комнате Майку О'Нейлу. – Замерзнем там как собаки.

– Знаю. Я надел длинные кальсоны и две пары носков. Успокойся, Коулмэн, это всего лишь на пару часов. Выживем. Этот снегопад все равно что старая шляпа для газетчиков, а мы им подкинем новостей, чтоб было о чем написать. Ради этого стоит померзнуть.

Вьетнам, дьявольская заваруха на другом краю света. Не многие называли это войной, а следовало бы, подумал Райли. До сих пор это именуется «политической акцией», размышлял он, подправляя краской плакат, который будет нести: «Верните их домой!!!».

– Они получат свои новости, – усмехнулся Майк. – Что скажешь о моем?

Райли обернулся, чтобы глянуть па лозунг в руках Майка: «Я не иду!».

– Это твое последнее слово, О'Нейл?

– Вот именно, последнее.

– Пошли. Остальные ждут, а я не хочу идти пешком к административному зданию. Я дитя комфорта, предпочитаю посидеть в тепле, пока мы не двинемся.

Демонстрация в студенческом городке Кентуккского университета обещала стать самой значительной из проходивших здесь до сих пор: журналисты не могли пропустить такое событие.

Марш начался довольно мирно и таковым остался бы, если бы какой-то неопытный полицейский не стал размахивать своей дубинкой от досады на этих «деток богатых задниц, которым больше нечего делать». Майку О'Нейлу удар пришелся по левому плечу. При звуке ломающейся плечевой кости приятеля Райли пришел в ярость. Он размахнулся и обрушил свой плакат на правую руку полицейского, заставив его выронить дубинку в снег. Сара Фитц подхватила ее и нацелилась на второго полисмена. Райли оттеснил Сару в сторону и прыгнул на полицейского. Оператор навел камеру на его сердитое лицо, в то время как тот колотил противника так, что любо-дорого смотреть. Тут началась такая потасовка, что чертям в аду стало жарко.

На Майка О'Нейла, лицо которого было искажено болью, надели наручники и бросили в полицейскую машину вместе с Райли.

– У него сломано плечо. Снимите с него наручники, – умолял Райли. – Мы никуда не убежим. Не мучайте его. Вы что, не видите, как ему больно?

– Заткнись, и чтоб я от тебя ни одного слова не слышал. Все вы дерьмо. Все, кто не хочет служить в армии, дерьмо.

– Можете думать что угодно, но, пожалуйста, снимите с него наручники. Посмотрите на его плечо, если не верите. – В ответ полицейский офицер язвительно засмеялся.

– Не старайся зря, Райли, – пробормотал Майк. – Слушай, если я помру, не держи на меня зла.

Райли пристально посмотрел на друга. Вокруг рта у Майка появились голубоватые тени, лицо приобрело пепельный оттенок. Но в полицейской машине было тепло.

– Еще раз просить вас я не собираюсь. Снимите наручники с моего друга!

– Заткнись!

Райли лихорадочно думал. Иногда другого выхода не остается.

– Моему дедушке это не понравится, – прошептал он. Полицейскому пришлось напрягать слух, чтобы расслышать его слова. – И отцу тоже. А когда они недовольны, то и многие другие люди – тоже. Например, такие, как комиссары полиции.

– Как я испугался. – Полицейский злобно усмехнулся. Все эти молокососы одинаковы.

– Еще как испугаетесь. Моя фамилия Коулмэн, – Райли сделал паузу. – Такая же, как у мэра.

– Беллами, проверь бумажник этого парня, – бросил водитель через плечо. Беллами извлек из заднего кармана брюк Райли его бумажник.

– Все, как он говорит. Райли Коулмэн. – Полицейская машина остановилась и съехала на пятнадцать футов в снег. – Снять с парня наручники?

– Да, черт побери, сними. Еще не хватало департамента на наши головы. Мне нужно кормить жену и детей.

– Осторожнее, – предупредил Райли. – У него сломано плечо, разве вы не видите?

– Перчатки малыша, Беллами. И утри ему нос.

– Разумно с вашей стороны, офицер, – огрызнулся Райли. – Как ты, Майк?

– Лучше… – Последовала небольшая пауза, потом Майк, потеряв сознание, обмяк на сиденье.

– Он без сознания. Теперь вы довольны? – закричал Райли. – Надо отвезти его в больницу. Быстрее!

– Сними и его наручники тоже, Беллами. Боже! Как бы мне хотелось оказаться во Флориде!

– Нет, не надо. Пусть мои наручники остаются. Вы уже сказали мне о моих правах и арестовали меня. Вы уже не можете от меня отделаться. Мой друг – другое дело. Отвезите его в больницу, а потом оформите мой арест. Ведь, вроде, так полагается?

– А потом твои дедушка и папочка вызволят тебя. Выметайся из машины. Мы отвезем твоего друга в больницу.

– Вы меня вышвырните из этой машины, – и это будет последнее, что вы когда-либо делали… Вы теряете время зря.

– Он прав. Парень все еще без сознания. И выглядит не самым лучшим образом, – холодно заметил Беллами. – Об этом молокососе мы можем позаботиться попозже.

Час спустя с помощью снегоочистителя, ехавшего впереди машины, полицейские пробились ко входу в больницу. Райли вытащили из фургона, а двое санитаров в белых халатах бросились на помощь Майку.

– Райли! – Перед ним стояла Сара. Райли заметил, что под левым глазом у нее расплывается синяк величиной с лимон. – Что случилось?

– У Майка раздроблено плечо. Кто-нибудь еще пострадал?

– Девону повредили дыхательное горло. Какой-то коп двинул его прямо по шее. Он в хирургическом отделении. Бетси сломали руку в двух местах. Келвину досталось. Ему заехали по щеке и нос слегка своротили. Ну, те и разбушевались. Мы первыми не начинали – не забывай.

– Ха, я же там был, помнишь? Черт, надеюсь, с Майком все в порядке. На мой взгляд, туго ему пришлось. Эти подонки надели на него наручники.

Сара сдвинула пакет со льдом, который прижимала к щеке, и бочком подошла к Райли.

– В вестибюле собралось не меньше сотни репортеров. Они ждут, что кто-то из нас поговорит с ними. Невероятно, что все они торчат здесь в такую погоду. Просто в голове не укладывается. Предполагалось, что демонстрация окажется мирной. Все мы сошлись на том, что насилия не будет в любом случае.

– Трудно не отбиваться, когда кто-то ломает тебе кости, – горько отозвался Райли. – Мирная – черта с два! Кто будет говорить?

– Думаю, что ты должен взять это на себя. Так будет полезно для нашего дела. Райли Сет Коулмэн из тех самых Коулмэнов. Ты вступаешь в игру?

Перед внутренним взором Райли промелькнуло видение: Сет и Мосс смотрят вечерний выпуск новостей. А затем всплыло лицо друга, пепельно-бледное, с посиневшими губами. Сара ждала. Но именно воспоминание о матери заставило его принять решение.

– О'кей, я сделаю это. Расскажи мне, что произошло после того, как нас швырнули в полицейскую машину. – Райли внимательно слушал, пока Сара излагала ход событий. Его живой ум тщательно анализировал факты, сопоставлял и располагал события в хронологическом порядке. Теперь он был готов.

– Копы не собираются разрешать тебе говорить с прессой. Мы могли бы подготовить для тебя сцену. Все репортеры находятся перед зданием больницы. Мы же – возле отделения скорой помощи, позади нее. Тебя, наверное, сразу же отправят в полицейский участок.

– Черт, они хотели выкинуть меня из машины, когда я сказал, что мэр – мой дедушка. Если прессе станет известно, что я один из техасских Коулмэнов, это действительно произведет впечатление. Я должен сделать это, – воинственно заявил Райли. – Они надели наручники на Майка, а он не смог выдержать боль. Слишком долго они меня держать не станут. Дай мне знать как можно быстрее, как остальные. Договорились?

– Само собой. Я думаю, случай с Солом – для нас самое выигрышное дело. Он умеет быть таким очаровательным с дамами. Ему сломали руку, и никто не обращает на него внимания. Ты только глянь на него – он уже назначил свидание той студентке-медсестре. Я попрошу его через эту девушку передать сообщение для прессы. А ты держись стойко и не позволяй увезти тебя отсюда, пока репортеры не прибегут сюда. Дерись, если понадобится.

– Давай быстрее. Вон показались те двое полицейских. Сколько я продержусь, как ты считаешь? Я арестован, не забывай об этом.

Сара кинулась к Солу со своим поручением.

– О'кей, Коулмэн, пошли, чтобы твой папочка смог добыть для тебя хорошего адвоката, не вылезая из своей теплой постельки.

– Я никуда не поеду, пока не узнаю, как обстоит дело с моим другом. – Краем глаза он заметил, что белокурая медсестра стремительно помчалась к входной двери. Нужно было потянуть еще несколько минут. Сара прохаживалась неподалеку вместе с Солом.

Райли дал пресс-конференцию в наручниках, на ступеньках приемного отделения скорой помощи. Это интервью пустили в эфир в шестичасовом выпуске новостей. А в одиннадцать часов вечера этот выпуск повторили по всей стране.

В пять часов Агнес, наконец, смягчилась и позволила слугам уйти (теперь, когда дети разъехались, прислуга больше не жила в доме, а была заменена приходящей, слуги уходили после обеда). Однако Агнес не собиралась утруждать себя на кухне: она заранее заказала всевозможные блюда, стоило снегу начать падать.

– Думаю, мы поедим с подносов у камина, – оживленно предложила она. – Кухарка сварила чудовищных размеров горшок супа с бобами, и мы можем поесть сандвичей с ветчиной. Нужно быть справедливыми, Сет. Прислуга хочет побыстрее вернуться домой к своим семьям, а через час все дороги занесет. Мосс не возражает, и я позвонила в мастерскую, чтобы Билли присоединилась к нам. Вкусный горячий суп – самая лучшая еда в такую погоду.

– Девочка заблудится в снегопаде, – проворчал Сет.

– Ради Бога, Сет, мастерская всего лишь на заднем дворе. Предполагаю, ты просто не хочешь, чтобы она появлялась здесь после того, как подала на развод. Если дело в этом, так и скажи. Я ей позвоню и скажу, чтобы не приходила.

– Кому сказать, куда не приходить? – спросил Мосс, входя в комнату и направляясь прямиком к бару.

– Я попросила Билли присоединиться к нам за ужином, поесть супу и сандвичей. – По голосу чувствовалось, что Агнес пытается оправдаться, чего она терпеть не могла.

– И ты позволишь, папа, чтобы этот развод выбил тебя из колеи? – с иронией спросил Мосс. Агнес, сощурив глаза, смотрела, как Мосс осушил бокал с двойной порцией виски и налил себе еще. Если он станет продолжать в том же духе, то рано или поздно не миновать грандиозного скандала. Лучше уж позвонить Билли и сказать, чтобы оставалась у себя в мастерской.

– Ты чертовски прав – это выбивает меня из колеи. Коулмэны не разводятся. Ты поскользнулся, мальчик. Я разочарован. Слыханное ли дело? Разводиться и в то же время общаться как ни в чем не бывало. Почему же она не соберется и не уедет, как заявила? Как получается, что наше гостеприимство для нее подходит, а ты нет? Скажи мне, мальчик.

– Брось, папа. Мы с Билли разберемся в наших делах. Мастерская принадлежит ей. Сойер удобнее здесь, чем в какой-нибудь квартире в городе.

– Девочка всю неделю в школе. А когда приезжает домой на уик-энды, то проводит время с друзьями. Где тут логика? – фыркнул старик.

Надеясь избежать назревавшего откровенного обмена мнениями, Агнес предложила включить телевизор и посмотреть вечерний выпуск новостей. Она как раз усаживалась в свое собственное мягкое низкое кресло, когда в комнату вошла Билли. Голова у нее была высоко поднята, на щеках горели два ярких пятна.

– Билли!

– Налить тебе выпить, Билли?

– Спасибо, Мосс. Я бы выпила шерри.

– Сет говорит, погода ужасная. Он боялся, что ты не найдешь дорогу до дома, – нервно заявила Агнес.

– Не хочешь ли ты сказать, что Сет надеялся, что я потеряюсь? Дом сияет огнями, как рождественская елка, – мне оставалось лишь идти по прямой. Только вот ноги промокли. Не возражаете, если я сяду поближе к огню? – Она смотрела прямо на Сета, который коротко кивнул, не утруждая себя ответом.

– Дорогая, я сейчас сбегаю наверх и принесу тебе тапочки. Я не хочу, чтобы ты простудилась. С пневмонией не шутят, – озабоченно предложила Агнес.

Поленья в камине шипели и потрескивали. Билли отодвинулась от него и устроилась возле сервировочного столика, который установила мать. Суп, крекеры и чашка кофе – этого для нее достаточно. Она опустила ложку в тарелку, когда на экране появилось изображение ее сына.

– Какого черта Райли делает на телевидении? – взревел Сет.

– Это Райли! – удивился Мосс, не донеся сандвич до рта.

Билли молча смотрела на происходящее на экране. Через пять минут они знали, что делает их сын и внук на телевидении. В порыве гнева Сет швырнул свой суп, бокал и сандвич в камин. Лицо Мосса стало мрачным, под стать бушевавшей за окнами непогоде. Агнес поникла в своем кресле. Билли спокойно доела суп, потом извинилась и вернулась в мастерскую, мысленно аплодируя своему сыну. Если он действительно верил в то, что делал – а она чувствовала, он верит, – то остается только пожелать ему побольше сил и упорства.

Билли не успела выйти за дверь, как принялся звонить телефон. У Коулмэнов теперь будет хлопот полон рот. Бедный Мосс. Какой удар по его гордости.

После одиннадцатичасового выпуска новостей Агнес позвонила ей по телефону в мастерскую:

– Сет в ярости, совершенно невменяемый. Мосс назвал Райли уклоняющимся от военной службы дезертиром и сказал, что он пренебрегает исполнением своего долга. Сет и Мосс прямо взбесились. Хотелось бы мне, чтобы ты слышала это, Билли. Я так испугалась, что ушла из комнаты. Что на всех нашло? Ничего не понимаю. Мой внук в наручниках. Сейчас его уже освободили. Сет позвонил семейному адвокату, но Райли не ушел из полицейского участка, пока и остальных не отпустили. Очень мило с его стороны, правда? Он сразу же отправился в больницу, узнать насчет своего друга Майка.

Билли вздохнула. Это так похоже на Райли.

– Мама, что ты обо всем этом думаешь?

– Не знаю, что и думать. Наверное, мне следует восхищаться Райли, раз он так твердо придерживается своих убеждений. Но национальное телевидение! Нам пришлось снять телефонную трубку с рычага. Мосс внизу, напился, как последний пьяница. Почему ты ушла, Билли? Ты ведь мать Райли.

– Я являюсь матерью Райли, только когда это нужно остальным. Что я могла поделать? Я на его стороне. Ты ведь ни на минуту не допускаешь, что Сет или Мосс захотели бы услышать такое? Мама, я не хочу, чтобы Райли ехал воевать во Вьетнам. Я не смогла бы еще раз пройти через все это. В той войне я едва не потеряла мужа. Не хочу терять и сына. Мне все равно, как они его станут называть, лишь бы он был жив и здоров. Почему Сет так рассердился? Он ведь тоже не хочет, чтобы Райли шел в армию.

– Из-за того, что Райли всех нас поставил в неловкое положение, представ перед телекамерами в наручниках. По крайней мере, так мне показалось. Когда Сет впадает в такую ярость, трудно сказать, из-за чего он так разозлился. Я пошла наверх, а он в это время обрушился на Мосса. И почему все это с нами случилось? – жаловалась Агнес. Билли не смогла сдержаться:

– Потому что мы Коулмэны, мама. Мы всегда в центре внимания.

– Если никакого другого ответа у тебя нет, Билли, я кладу трубку. Спокойной ночи, дорогая.

– Спокойной ночи, мама.

Райли Коулмэн не приехал домой ни на ближайший уик-энд, ни на следующий. Он оставался в студенческом городке, пока не убедился, что Майк достаточно окреп, чтобы его можно было перевезти на самолете на восток для специальной операции. С помощью друзей ему удалось благополучно избежать разговоров по телефону с отцом и дедом. Совсем не хотелось выслушивать все обвинения, которые неизбежно должны были последовать. Мать – другое дело, она понимала его правильно. Когда Райли позвонил ей в мастерскую, то она ему сказала, чтобы он отнесся к этому спокойно и не волновался об отце и деде. Райли вздохнул. По крайней мере, она не считала, что ему нужно бросать занятия и ехать домой, чтобы оправдываться в своих поступках. На Рождество будет достаточно времени. К тому моменту все они немного остынут. Он на это рассчитывал.

Глава 30

В этом году рождественские праздники в Санбридже проходили грустно. Дом был красиво украшен, но рождественский дух царил только в мастерской Билли. Сойер с бабушкой своими руками сделали красивые украшения и повесили их на пахучее деревце. Поджарили кукурузу и развесили чулки для подарков Санта-Клауса. Повсюду лежали свертки в яркой бумаге. Сосновые шишки весело горели в камине и испускали дразнящий аромат, в то время как Билли и Сойер пили горячий шоколад у огня. Это место, бывший каретный сарай, стал для Билли домом в большей степени, чем Санбридж.

В последнее время, как ей было известно, в Санбридже не наблюдалось согласия. Агнес находила один предлог за другим, чтобы наведаться в мастерскую. Ладить с Сетом стало труднее, чем когда-либо. Мосс изображал из себя разгневанного отца – как посмел его сын связаться с радикалами… действовать так, как не подобает Коулмэну?

Билли почти жалела их. Сет, Агнес и Мосс – все они были несчастны. Райли тоже был несчастен. Только сама она, казалось, движется по прямой, принимая все как должное.

За три дня до Рождества Сойер закончила делать украшения к десяти часам и легла спать. Когда пронзительно зазвенел дверной звонок, Билли успела открыть, прежде чем Сойер проснулась.

– Райли! – Она горячо обняла сына. Как хорошо, что он приехал. Как вкусно пахнул холодом. Билли поежилась, вводя сына в комнату и запирая дверь. – Снимай куртку и садись к огню. Хочешь горячего шоколада? С зефиром?

– А у тебя есть?

– Только так Сойер и пьет его. Я тоже вместе с ней. Сейчас, одну минуту. Добавь еще полено.

Руки Билли дрожали, когда она ставила на столик поднос с чашками и тарелкой зефира и печенья из большого дома. Неслыханное происшествие. Райли никогда не приходил в первую очередь в студию. Вероятно, он так же опасался столкновения с отцом, как и она.

Билли подождала, пока Райли почти допил шоколад, прежде чем спросила о Майке.

– С ним все должно быть в порядке. Подумывают о пересадке кости. Сейчас он на востоке, у себя дома. Я собираюсь позвонить ему на Рождество, чтобы узнать, как у него дела. Мама, я должен был поступить именно так, как поступил. Если бы понадобилось, я бы снова сделал то же самое.

– Я знаю, Райли.

– Папа не поймет. Я его избегал. Даже не собирался приезжать домой на Рождество, но не мог так поступить с тобой и Сойер. Я действительно хотел поехать в Нью-Йорк проведать Майка.

– Пора предстать перед отцом и перед дедом. Мы можем только надеяться, что они тебя выслушают.

– Позвони папе, мама. Попроси его прийти сюда и поговорить. Здесь я чувствую себя как бы на нейтральной территории.

– Ты уверен, Райли?

– Уверен.

– Хочешь поговорить с ним по телефону?

– Нет, – коротко ответил Райли. Мосс взял трубку после второго звонка.

– Мосс, это Билли. Приехал Райли, он у меня. Он хотел бы, чтобы ты пришел сюда… Этого я не могу сделать. Райли хочет, чтобы ты пришел сюда… Мне не верится, что ты говоришь это, Мосс. Я даже не знала, что он здесь, пока он не позвонил в дверь. – Некоторое время Билли слушала, потом повесила трубку. – Он сердится. На нас обоих. Развод он воспринял болезненно и, думаю, твой приход сюда расценивает как предательство. Подождем, пока он придет. Еще шоколада?

– Хорошо бы, спасибо. Мама… скажи – каково тебе чувствовать, что сын у тебя уклоняется от воинской службы?

Билли задумалась на мгновение.

– Думаю, в жизни бывает кое-что и похуже. По-моему, война во Вьетнаме бессмысленна, неразумна, а мое материнское чувство требует лишь, чтобы ты был жив и невредим.

– Мама, речь не о моей личной безопасности. Я не верю во Вьетнам. Наших парней посылают на бойню. Ради чего?

Раздался звонок в дверь. И мать, и сын вздрогнули от неожиданности. Билли глубоко вздохнула и пошла открывать.

Радостной встречи отца с сыном не получилось. Оба глянули на Билли так, будто приготовились к бою. Билли не сводила глаз с Райли и в тот момент, когда заметила боль в глазах сына, поняла, что Райли сделает все, что потребует отец.

– Я разочарован, Райли, – начал Мосс напрямик. – Не будем вокруг да около. Ты поступил неправильно. Я никогда не пренебрегал своим долгом, никогда не поворачивался спиной к своей стране. Эта страна была неизмеримо добра к нам, Коулмэнам, и ты не должен забывать об этом!

– Папа, постарайся хотя бы понять. Ты меня выслушаешь?

– Нет, если ты собираешься нести ту же самую чепуху, что доложил газетчикам. Обидно, сын. Твоего дедушку едва не хватил второй удар из-за этого маленького представления.

– Это было не представление. Так я думаю, и так же думают другие. И я не изменил своего мнения. Нам нечего делать во Вьетнаме. А если ты мне скажешь, что мы должны воевать там, то я скажу тебе, что ты просто хочешь посылать во Вьетнам побольше самолетов, которые заказывает у тебя правительство.

– Достаточно, Райли.

– Нет, не достаточно. Если ты считаешь, что я боюсь, то это не так. Я не трус.

– С моей точки зрения, это выглядит именно так. И другие достойные люди тоже так рассуждают. Боже, на тебя еще и наручники надели. Сколько неприятных разговоров пришлось выдержать. Ты ведь прекратишь все это, не так ли?

Райли пристально посмотрел на отца. Чего он ожидал? Любви, понимания? Точно так же и отец ожидал, что он прекратит – то есть приспособит свой образ мыслей к коулмэновскому. Краем глаза он видел, что мать стиснула руки, следя за этой односторонней беседой.

Не отвечая прямо на вопрос отца, Райли повернулся взять свою куртку.

– Знаешь, чего мне бы хотелось, папа? Мне хотелось бы никогда не рождаться Коулмэном. – И, не сказав больше ни слова, вышел.

Мосс опустился в кресло Билли и спрятал лицо в ладони. Билли захотелось подойти к нему, но она осталась на месте.

– Ты жестко обошелся с ним, Мосс. Слишком жестко. Почему ты не пытаешься понять?

– Хочешь сказать, что я его не понимаю? Я понимаю. Он боится. И не говори, что сама так не считаешь.

– Райли не лжет. Если он говорит, что не боится, значит не боится. Он просто не верит в войну во Вьетнаме.

– Билли, он сжег свой призывной билет! Ты знаешь, что это означает? Перестань хоть на минуту рассуждать как мать.

– Мосс, я его мать и просто стараюсь понять нашего сына.

– Ты все это стараешься предать забвению, разве не так? – взорвался Мосс.

– Я пытаюсь понять! Если ты считаешь, что это забвение, пусть будет так.

– Ладно, ну а я никогда не пойму, даже за миллион лет. Мой сын! – горько признался Мосс.

– Наш сын, – поправила Билли мужа. – Почему бы тебе не пойти в дом и не поговорить с ним? Разговаривай с Райли как отец, а не как глава «Коулмэн Энтерпрайзиз». Не порти свои отношения с сыном.

– Как я уже испортил все остальное. Это ты собиралась добавить?

Билли вздохнула.

– Оставь это, Мосс. Не время извлекать на свет Божий наши горести.

Но Мосса было уже не удержать.

– Ты напоминаешь мне о Райли. Оба вы, девочки – тоже. Только и знаете, что вредничать, цепляться к Коулмэнам и тянуться к их деньгам. Никто из вас не повернулся к ним спиной.

– Это нечестно, Мосс. Я никогда не хотела денег. Хотела только тебя.

– Ты и получила меня.

– Никогда ты не был моим, Мосс. Ты всегда принадлежал кому-то еще. Послушай, я очень устала. Уже поздно, я бы хотела, чтобы ты ушел.

– Мы еще поговорим, Билли.

– Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Тем не менее, я вернусь. Хочу, чтобы у нас было приятное Рождество.

– Что же сделает это Рождество не таким, как все прочие? Что-то раньше тебя такое не заботило. Слишком поздно. Разве ты не понимаешь? Я хочу развестись. Пожалуйста, иди к Райли, ему нужно поговорить с тобой. А тебе – поговорить с ним.

Когда дверь закрылась, Билли захотелось заплакать. Она села у камина, глядя на языки пламени. Сколько лет позади. Столько всего произошло. Ее юность миновала, дети выросли, замужество закончилось. По ее инициативе.

Может быть, она допускает ошибку, затевая этот развод. Она встряхнула головой, пытаясь прояснить мысли. Чего же ей хочется на самом деле? Что сделало бы ее счастливой? Вечная любовь к Моссу? Горький смешок вырвался из груди. Билли наклонилась и подбросила полено в огонь, потом уселась поудобнее на мягком диване, подогнув ноги.

Любовь… это прекрасное, неуловимое, хрупкое чувство. Куда оно ушло? Билли знала, что оно все еще таилось в душе, но оказалось так глубоко погребено, что его возрождение причинит еще больше боли и страдания. Ее замужество кончилось. Частичка ее души всегда будет любить Мосса. Частичка ее души всегда будет лелеять эту мечту. Вот о чем она станет вечно скорбеть и печалиться – об утрате мечты. Но теперь наступает ее черед.

Билли пошевелилась во сне и проснулась. На мгновение растерялась, потом, выключая лампу рядом с диваном, на котором она лежала, вспомнила, что заснула. В камине остались лишь тлеющие угли. Билли поежилась и плотнее завернулась в афганский плед.

До рассвета оставался примерно час, как определила она, не глядя на часы, – канун Рождества. Тэд всегда звонил ей в этот день, чтобы поздравить с праздником. В этом году разговор с ним принесет большое облегчение. Ей так много нужно сказать ему.

Рождество. День радости. Если бы было чему радоваться. Конечно, Сойер доставляет радость. Но этого мало. Билли вздохнула. Скоро все это останется позади. Она переедет в город и начнет новую жизнь.

Вздрагивая от предрассветной прохлады, Билли подложила в камин несколько березовых поленьев. Подбросила в огонь пахучих шишек, а потом снова забралась в свое уютное гнездышко на диване.

Да, еще неделя, и впервые в жизни она будет предоставлена самой себе. Лучше рассчитывать на две недели или месяц: подходящую квартиру найти нелегко. Еще месяц. Так будет вернее.

Мосс ерошил волосы пятерней, не сводя глаз с сына.

– Не могу поверить во всю эту чепуху, которую ты мне излагаешь вот уже два часа. Я послал тебя учиться в надежде дать самое лучшее образование, а ты чем, черт побери, занимаешься? Превращаешься в проклятого радикала… Я ожидал большего, Райли, гораздо большего, – тяжко вздыхая, сказал Мосс. Боже, убедил ли он своего сына? Впитывает ли он то, что слышит, или слушает из вежливости? – Ну, Райли, что ты скажешь в свою защиту? Или ты вынудишь меня забрать тебя из этого колледжа и отправить туда, где ты не влипнешь в неприятности?

Райли отвел глаза. Все это он слышал и раньше, может быть, в других выражениях, но ответ отца он без конца прокручивал в мозгу последние две недели и уже устал от этого. Устал сражаться, устал оправдываться и устал, до тошноты устал быть Коулмэном, что бы, черт побери, это ни значило.

– Райли, я с тобой говорю. Ты собираешься мне отвечать?… Я хочу, чтобы ты прекратил эти глупости и начал действовать как мужчина. Мы должны оставить эту историю позади и начать все заново. Не позорь нас больше. Мы друг друга понимаем, так ведь, Райли?

– Да, папа. Можно мне идти спать? Уже почти утро.

– Хорошо, Райли, иди спать. Мы еще раз обсудим все это с твоим дедушкой, а потом уладим. Договорились?

Райли внутренне сжался, но кивнул и попытался проявить какие-то чувства, когда отец обнял его. Чего-то недоставало. Райли задумался: может быть, любви Мосса. К концу дня он будет знать.

В начале третьего ночи Райли крадучись сошел вниз и в гостиной положил под елку свои подарки. Подарки для Мэгги и Сьюзан он отложил в сторону на попечение матери, оставил на каминной доске записки, которые написал для каждого члена семьи, и покинул Санбридж. Прошел пешком до магистрали и проголосовал на дороге, чтобы добраться до Далласа. Нет смысла ехать в Остин. Старик предупредит авиалинии, отловит его в аэропорту и вернет в лоно семьи. С помощью дружелюбного водителя грузовика ему удалось оказаться на расстоянии в одну милю от аэропорта Далласа, а там он под вымышленным именем купил билет на рейс до Нью-Йорка.

В тот день Райли сделал две вещи: навестил своего друга Майка и подбодрил его как только мог. Потом позвонил Тэду Кингсли и проговорил с ним два часа.

Райли стоял на углу Тридцать четвертой стрит и Семнадцатой авеню и оглядывал пустынную улицу в надежде поймать такси. Он поднял воротник куртки на овчине и засунул руки в карманы, жалея, что не взял перчаток. Наверное, впервые в жизни он находился не в Санбридже рождественским утром. Но то осталось в другой жизни, много лет назад.

Такси вырулило из-за угла.

– Счастливого Рождества, – приветствовал его водитель. – Вам повезло – это мой последний рейс сегодня. Если вы едете в жилые кварталы, то пожалуйста.

– Именно туда я и еду. – Райли назвал адрес Мэгги и уселся на заднее сиденье, обтянутое потрескавшейся кожей. В такси было тепло, чему он порадовался. – Счастливого Рождества, – спохватился Райли.

Водитель умело вел машину, экономя время и постоянно попадая на зеленый свет светофоров. На улицах почти никого не было, только немногочисленные пешеходы направлялись в церковь или из церкви. Такое запустение действовало угнетающе, и плечи Райли поникли.

Десять минут спустя швейцар впустил Райли в дом, где жила Мэгги, а после коротких переговоров по домофону ему позволили войти в лифт. Мэгги уже ждала брата, и он сразу же попал в ее объятия. Ему показалось, что Мэгги дрожит, или это сам он дрожал?

– Входи. Ты, наверное, продрог. Есть горячий кофе. Пойдем в мой кабинет. Я разожгла огонь в камине. Когда ты позвонил, я не могла поверить, что ты здесь, в самом деле здесь, в Нью-Йорке. Ну, давай куртку. В чем дело, Райли? Что не ладится? Почему ты не в Санбридже? Что ты предпочитаешь – кофе или спиртное? Ты ужасно выглядишь, а я говорю слишком много и задаю слишком много вопросов. Садись. Я сейчас.

Райли опустился на огромный мягкий диван и оглядел просторную квартиру. В дальнем углу стояла большая елка, сверху донизу усыпанная сверкающими украшениями. Под ней были сложены подарки, и даже издалека Райли мог бы сказать, какие из них приготовила для матери Сойер. Сердце у него сжалось, как только он представил себе Мэгги, в одиночестве открывающую пакеты и коробки с подарками. Сколько лет Мэгги оставалась одна, в то время как он был счастлив в семье рождественским утром!

– Ну вот, кофе, сок, горячие булочки и бутылка бренди, а еще горячее вино с желтком и сахаром. Думаю, мы должны поднять тост за праздник. Какова бы ни была причина твоего приезда, Райли, я рада, что ты здесь. Нет слов, чтобы сказать, как я опасалась этого дня.

– Давай включим огоньки на елке, чтобы посмотреть, как выглядит твое творение… Боже мой, как красиво, – сказал он, когда гигантское дерево ожило, засверкало огнями.

– Совсем как дома, правда? – гордо сказала Мэгги. – Ты себе не представляешь, каких трудов стоило затащить сюда эту здоровенную елку. Не хочу даже думать о том, как буду относить ее вниз.

– Что ты делаешь в городе на Рождество? Я всегда думал, что ты уехала в Сент-Мориц на праздники. И сначала позвонил тебе, а потом вспомнил об этом.

– Не думаю, что я когда-нибудь говорила, что еду туда. Я всего лишь намекаю. Так что теперь ты знаешь мой секрет. Я забиваюсь в эту нору на праздники и плачу навзрыд. Готовлю себе ужин с индейкой, разворачиваю подарки и снова плачу. Потом наливаю себе несколько порций спиртного, напиваюсь и ложусь спать. Что ты об этом думаешь?

– Ну зачем так расстраиваться? Ты могла бы приехать домой, остаться с нами. Мама всегда говорила, что чего-то не хватает, когда тебя нет дома. Она скучала и по Сьюзан тоже, но, по крайней мере, Сюзи всегда звонила на Рождество. А ты – никогда. – В голосе Райли не слышалось упрека, только печаль.

– А разве я могла приехать, Райли? Разве я могла приехать домой? Я никогда не была там своей. Я была гостьей. Это меня не устраивает. Послушай, может, останешься на день? Поужинаешь со мной? Мы развернули бы подарки, которые мне прислали, а я расскажу, что я послала тебе и остальным в Санбридж. Это был бы наш собственный день в семье.

Райли кивнул. Ни за что на свете не испортил бы он Мэгги такой день. Потом он поговорит с ней о своем решении. А сейчас нужно найти в себе силы провести с грустной Мэгги этот день и справиться с этим странным Рождеством.

– Какое приятное предложение, Мэгги. Задала ты себе дел. Только при одном условии: мы не будем говорить ни о Коулмэнах, ни о Санбридже, ни о Техасе…

Мэгги рассмеялась с искренним удовольствием.

– Ни о маме, ни о папе, ни о Сойер, ни о Сюзи, ни о Сете с Агнес. Мало что остается, брат. Они – наша жизнь.

– Но не сейчас, – твердо заявил Райли. – Сейчас – наше время. Ты и вправду умеешь готовить?

– Я готовлю чертовски хорошо. Пошли со мной. Я тебе кое-что покажу.

Райли последовал за Мэгги в просторную кухню со всяческими современными приспособлениями. На столе для рубки мяса возлежала чудовищных размеров индейка со связанными ножками.

– Индейка уже начинена, братец. Рисом и каштанами. А это, – показала она на миску, – свежая клюква. Вот батат, а закончим мы зефиром в шоколаде, маслом и жженым сахаром. А это свежая спаржа, всякие овощи. Еще мы будем есть сладкие пирожки с начинкой из изюма, миндаля и сахара, тыкву и яблочный пирог – только выбирай. Я испекла все вчера вечером. Леденцы на елке, по одному для каждого. Я ничего не забыла?

На лице Райли отразилось восхищение… и что-то еще, помимо восхищения.

– Разрази тебя гром, Райли, – крикнула Мэгги, – не смей жалеть меня! Только так я и могу пережить праздники.

Райли обнял сестру.

– Эй, это я. Не думай, что я когда-то тебя осуждал. И теперь не осуждаю. Честно говоря, думаю, мне чертовски повезло, что я сейчас нахожусь здесь. Подумать только – я мог бы сидеть в этот момент в Санбридже, слушать пронзительные вопли Сета насчет того, что ему не нужна еще одна фланелевая рубашка, и щебетанье Агнес над очередным ювелирным украшением… Извини, я нарушил условие.

– Послушай, давай сядем у камина. Я хочу знать все о тебе, чем ты сейчас занят.

– Здесь у тебя шикарное лежбище. Должно быть, стоит целое состояние.

– Цена стоит того.

– Мэгги, а где твои друзья?

– Здесь, там и сям. Кто знает? Обычно я начинаю говорить о своих планах по поводу поездки еще накануне Дня Благодарения. Все они тоже думают, что я в Сент-Морице. Так я хочу, таков мой выбор.

– Мы, Коулмэны, делаем порой странный выбор, как выяснилось. Ты случайно не видела мой телевизионный дебют? И не говори, что не видела. Все смотрели тот выпуск новостей, если послушать дедушку.

– Боже, Райли, я глазам своим не поверила! Неужели это ты? Наручники. Наверное, папа был в шоке.

– Да, он подумал, что я спятил.

– Только не я. Я тебя поддерживала всей душой. Твой поступок требует мужества. Не знаю, смогла бы я так поступить.

– Ты хочешь сказать, что все это не требует мужества? – Райли обвел рукой пустую квартиру. – У тебя больше мужества, чем у меня, Мэгги, чем у всех нас.

Пока Мэгги готовила индейку, они пили кофе и говорили обо всем и ни о чем, стараясь не затрагивать того, что больно задело бы собеседника.

– Ты можешь накрыть на стол, а я пока оденусь, идет?

– Только скажи мне, где что лежит, я достану и выполню свою часть работы.

– Вот в этом шкафу. Праздничная скатерть – это оригинал «Билли», кстати сказать, – бросила Мэгги через плечо.

Когда она вернулась через несколько минут, Райли восхищенно присвистнул.

– Как называется то, что на тебе надето? – спросил он.

– Пижама хозяйки. Это чтобы принимать гостей дома. Мама прислала мне ее на день рождения. Наверное, это самая красивая вещь, которая у меня есть.

– Мама талантливая, правда?

– Да, талантливая. Мне кажется, она и сама не знает, насколько талантлива. Я смогла бы приобрести такой костюм по цене не меньше пятисот долларов, если бы еще нашла подобный в магазине.

– Ты серьезно?

– Спрашиваешь! Мамино творение. Она называет это «мерцающий розовый». Приятно носить такую вещь.

– Ну, давай отгадывать, что за подарки тебе прислали. Я их сосчитал. Всего двадцать шесть.

– А от тебя ничего нет, – укоризненно проговорила Мэгги.

– Есть, но он в Санбридже. Мама тебе его перешлет. Когда я уезжал, то не… – Райли покраснел.

– Ты не знал, что поедешь ко мне. Я не обижаюсь, Райли. Просто рада, что ты пришел. Ты первый. Отгадай, что я послала тебе.

Райли скинул ботинки и присел на корточки рядом с сестрой.

– Рубашку? Галстук? Новый бумажник?

– Неправильно. Теперь моя очередь. Это от Сойер. Могу поклясться – щетка для волос. Она говорила мне, что у нее двадцать семь долларов на рождественские покупки, а купить надо семь подарков.

– Что ты послала Сойер?

– У меня есть друг, он агент по продаже предметов искусства. Я попросила его достать мне серию литографий самолетов – от «Китти Хаук» до современных машин. Вставила их в рамки и послала ей. Ты ведь знаешь, Сойер бредит самолетами. Совсем как ты и папа. Надеюсь, ей подарок понравится. Еще я послала ей пару книг об авиации. Ну, кроме того, свитер, новые тапочки и всякие мелочи. Она растет и больше не интересуется куклами.

– Сверчок с ума сойдет от радости, когда развернет твои подарки. Но ей бы понравился и кусок угля, если бы ты послала его, Мэгги.

Мэгги постаралась не встретиться с Райли взглядом.

– Это, наверное, тоже от Сойер. Должно быть, фотография, где она стоит рядом с одним из папиных самолетов. Она рассказывала мне об этом в своем последнем письме. Их щелкнули, когда папа однажды взял ее на завод. Это от мамы и папы. Думаю, какой-нибудь мех. Теперь твоя очередь угадывать мой подарок.

– Пижама, носки, свитер.

– Неправильно. Снова моя очередь. Это от Сьюзан. Она всегда присылает мне шерстяной свитер. – Зазвенел колокольчик таймера в кухне и прервал игру в отгадки.

Время бежало, часы проходили за разговорами и игрой, когда они пытались угадать, что находится в пакетах, обернутых в яркую бумагу. Время от времени Мэгги отвлекалась, чтобы проверить индейку. Наконец она вернулась из кухни с победой.

– Пора. Держи аппетит наготове. Можешь наливать вино, а я все принесу в столовую. Ты будешь разделывать индейку. Как считаешь, может, нам сделать несколько фотографий, чтобы запечатлеть это событие?

– Обязательно. Сфотографируем, как я разделываю индейку. Я никогда раньше этого не делал.

– Ну, ты единственный мужчина в доме, поэтому конкурентов у тебя не будет. – Закрыв за собой двери кухни, Мэгги сникла. Ох уж эта наигранная веселость с обеих сторон. Все это плохо. Райли должен быть в Санбридже со всей семьей. Он там свой. Этот визит не случаен – что-то у него на уме. В глазах какое-то отчаяние, словно он цепляется за нее. Ради Райли она станет играть в эту игру, будет говорить то, что надо говорить, поступать так, как он хочет, чтобы она поступала. Это единственное в жизни, что она научилась делать хорошо.

Час спустя Райли ослабил ремень.

– Сыт по горло. Вряд ли смогу съесть еще хоть кусочек. Наверное, никогда в жизни столько не ел. Давай поговорим, Мэгги, а то я засну.

– У тебя не будет такой возможности. Мы должны убрать со стола и вымыть посуду.

– Это женская работа.

– Нет уж. Ты ел, ты и работай.

Мэгги убрала со стола, а Райли завернул остатки индейки и положил в холодильник. Мэгги вымыла и высушила изумительный китайский фарфор и хрусталь, не доверяя такую ценность посудомоечной машине. Райли радовался и наслаждался обществом сестры, он был рад, что решил зайти к ней, не только за себя, но и за нее тоже.

– Райли, ты не хочешь прогуляться по Пятой авеню, посмотреть на рождественские украшения? – спросила Мэгги, вешая передник.

– Нет, мне хотелось бы посмотреть, как ты разворачиваешь подарки. Это самое лучшее в праздник Рождества. Мы с тобой, наверное, самые великовозрастные дети, которых я знаю.

Мэгги рассмеялась и уселась под елкой. Какая она симпатичная, эта его сестра. И такая несчастная. Он часто задумывался, замечает ли кто-нибудь страдание в ее глазах.

– Я буду разворачивать, а ты складывай бумагу, ладно?

– Договорились.

– Ага, я же тебе говорила. Щетка для волос!

Райли смотрел, как Мэгги аккуратно складывает подарки Сойер отдельной кучкой. Манто из рыси от мамы и папы было оставлено в коробке и небрежно отодвинуто в сторону, как и подаренный Сьюзан свитер из голубой шерсти. Райли не удивился, когда браслет из изумрудов от Сета и атласный халат от Агнес даже не были вынуты из упаковки. Сверкающее кольцо с бриллиантами, число которых ему не удалось сосчитать, оказалось рядом с подарками Сойер. Райли не стал спрашивать, кто преподнес кольцо.

– Сдаешься?

– Сдаюсь.

– Я послала тебе подписку на «Тутси Роллс».

Райли расхохотался:

– Я тоже послал тебе подписку – на «Риддерс Дайджест». Мэгги, ты меня обманываешь!

– Нет, это правда, а также я отправила тебе обязательные галстук, носки, рубашку, свитер и пижаму. Ну, а что ты приготовил для меня?

Райли так смеялся, что слезы потекли по щекам.

– Пятидесятифунтовую коробку конфет М&М и постоянный членский билет с уплаченным взносом в Национальном Географическом Обществе.

Мэгги начала хихикать и, в конце концов, присоединилась к безудержному смеху Райли, повалившись вслед за ним на пол, где они стали кататься по ковру в объятиях друг друга, хохоча над смешными подарками, которые придумали один для другого. Когда радость выплеснулась через край, то смех превратился в хватающую за душу печаль, пролившуюся слезами. Сколько таких рождественских праздников они могли бы проводить вместе. Сколько лет пролегло между ними. Слава Богу, что они не потеряли друг друга, особенно сейчас, когда все, кажется, меняется или уходит.

– Налей мне немного вина. Обоим нам нужно чуть-чуть взбодриться, – тихо проговорила Мэгги, утирая слезы.

– Да, пора поговорить о том, почему на самом деле я появился здесь, – вдруг охрипшим голосом сказал Райли, кашлянув, чтобы проглотить комок, от волнения застрявший в горле.

Мэгги свернулась клубком в уголке дивана и напряженно слушала в течение всего времени, пока Райли говорил.

– Вот так. Я просто поднялся и ушел. Никто не знает, что я здесь. Что ты об этом думаешь, Мэгги?

– Как сестра я не хочу, чтобы ты делал это. Я боюсь. Но какая-то часть души говорит: «вперед!» – «Та самая часть моей души, которая хочет отомстить отцу, – подумала Мэгги, ненавидя себя. – Самая страшная месть за годы, проведенные без любви и сочувствия. Что угодно, лишь бы назло отцу». – Сделай это, Райли, – сказала она, с трудом веря, что эти слова исходят из ее уст. – Сделай.

Огромная вера в человеческую природу светилась в глазах Райли. Сам добросердечный и доверчивый, он не мог разглядеть низость в других людях. Мэгги его сестра, она любит его, а он любит ее. Именно это он и хотел услышать.

– Я так и сделаю. Быстро, пока кто-нибудь или что-нибудь не заставило меня передумать.

В этот момент некая маленькая частичка существа Мэгги Коулмэн содрогнулась и умерла. Райли улыбнулся, и сердце у нее перевернулось. Возникло такое чувство, будто она прощается с братом, и это пугало.

– Райли, милый, ты уверен, что действительно хочешь сделать это?

– А теперь ты говоришь совсем как мама, – Райли нахмурился. – Нельзя выбирать оба пути, Мэгги. Или ты считаешь, что я поступаю правильно, или что ошибаюсь.

Мэгги пригубила вино.

– Давай не будем вмешивать в это маму, ладно? Лучше отстраниться от всего остального.

– Нет, Мэгги, мы не можем отстраниться. Я никогда не понимал, почему ты так сурово относилась к матери. Боже мой, Мэгги, она любит тебя всем сердцем.

– Ну, это вряд ли, – отрезала Мэгги. – Она не имеет права. Мы никогда не были близки, Райли. – В ее голосе чувствовалась горечь. – Когда я забеременела Сойер, тогда-то мама и решила стать матерью, но оказалось уже поздно. Только у меня никогда никого не было. У мамы было ее искусство, и она думала, что у нее есть наш отец. У папы была его работа, его отец и сын. Ты, Райли, – у тебя было все, а Сьюзан и мне ничего не оставалось.

– И ты не питаешь ко мне ненависти? – спросил взволнованный Райли.

– Я тебя люблю. Знаю, обида меня мучает. Я пыталась бороться с этим единственным известным мне путем. Потом забеременела, родила и была отослана из дому. Теперь этот ребенок живет в Санбридже и имеет все, чего никогда не имела я. Она там своя, а я никогда не была своей. Так к чему все это?.. Зачем мы об этом говорим?

– Ты должна высказаться, Мэгги. Я хочу уехать, зная, что с тобой все в порядке.

– Я в порядке. Я могу жить с этим горем. Сюзи посчастливилось – у нее все сложилось хорошо.

– Нет, Мэгги, ты ошибаешься. Сьюзан тоже отослали.

– Ей, по крайней мере, не пришлось пережить чувства отверженности. У нее есть то, чего она хочет: ее музыка и тетя Амелия, которая обожает ее, как отец обожает тебя.

– Мэгги, я младше тебя и Сьюзан, но я видел, что Сьюзан была так же испугана, как ты, только ее опасения приняли другой оборот. У Сюзи никогда не было той твердости характера, которая требуется для Коулмэнов, чтобы стоять, когда в тебя швыряют тухлыми яйцами, и презрительно поглядывать на весь мир сверху вниз. Она не хочет запачкаться… а мы, Коулмэны, несомненно, в грязи по уши, так ведь?

– Конечно, братец, конечно, мы в грязи.

– Давай-ка выпьем это вино и забудем обо всем. Давай забудем о Санбридже, о папе и обо всем проклятом штате Техас.

– Я пью за это, – сказала Мэгги, со звоном сдвигая свой бокал с бокалом Райли.

В восемь часов утра на следующий день после Рождества Райли Коулмэн записался на военную службу в военно-морской флот США.

Билли услышала эту новость от Тэда через день после Рождества.

– Тэд, почему ты не остановил его? – воскликнула она и, не ожидая ответа, обрушилась с вопросами: – Почему? Почему он это сделал? Он не стал проводить с нами Рождество!

Рыдания Билли разрывали сердце Тэда.

– Мальчик поступил так, потому что этого ожидал от него его отец. Он не трус, Билли. Ни секунды не думай так о своем сыне. Я знаю этого мальчика: мне жаль, что он решил завербоваться таким образом, но не жалею, что он выбрал военно-морской флот. Только военно-морской флот и авиация удовлетворили бы его отца. Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы присмотреть за ним. Он стал мужчиной, Билли. Мы должны позволить ему действовать как мужчине.

– Ты уже говорил с Моссом?

– Нет. Сначала позвонил тебе. Я знал, что ты должна быть в мастерской. Собираюсь позвонить ему сразу же, как только поговорю с тобой. Райли хотел, чтобы я сделал именно так. Сначала сообщил тебе, потом отцу. Попросил, чтобы я поговорил с тобой не слишком трагическим тоном, сказал, что он любит тебя и чтобы ты не сердилась.

– Я сержусь. Не на него, а на Мосса. О Тэд, что теперь будет?

– Райли собирается отличиться, как в свое время его отец. По крайней мере, таковы мои догадки. Дело сделано, Билли. Извини, что не позвонил тебе при первой же возможности, но он хотел, чтобы я позвонил именно сегодня. Ты понимаешь, не так ли?

– Я тебя не виню, Тэд. Жаль, что Райли поставил тебя в такое положение.

– Ничего страшного. Я рад, что он обратился ко мне, а не к какому-нибудь постороннему лицу. Я позвоню тебе после уик-энда. Береги себя, Билли.

Билли бросилась на диван перед камином и заплакала навзрыд. Райли, Райли, как он мог так поступить? Боже милостивый, спаси и сохрани его. Не допусти, чтобы что-то случилось с моим сыном. Тэд за ним присмотрит. Тэд сохранит его целым и невредимым, если это возможно.

Билли села и вытерла глаза. Слезами горю не поможешь. Нужно действовать.

Дорожку к дому занесло снегом, и Билли измучилась, пока добралась до двери. Она ворвалась в холл и, не стряхивая снег с сапог, прошла прямо в библиотеку, где возбужденно беседовали Мосс, Сет и Агнес.

– Это вы виноваты, вы оба! – воскликнула она. Длинный дрожащий палец уперся в грудь Мосса. – Это ты виноват и знаешь об этом. Я тебе этого никогда не прощу, Мосс. Почему ты не мог просто оставить его в покое? Мальчик рано или поздно пришел бы в себя. Будь ты проклят!

– А ну-ка, придержи язык, миссис! – проревел Сет. – Никому из нас не нравится то, что сделал мальчик, но мы должны смириться и постараться уладить дело. Я сейчас позвоню в Вашингтон.

Билли повернулась и уловила горящий взгляд Мосса. Неужели он не одобрял намерений Сета? Или одобрял?

– Мосс, не позволяй. Райли сделал то, что хотел ты, как ему казалось. Ты должен позволить ему идти до конца.

– Мы хотим определить его на государственную службу, на государственную. Папа хочет всего лишь перевести его в безопасное место, Билли, – обиженным тоном заявил Мосс.

– Ничего не выйдет! Райли сделает то, что сделал когда-то ты. Ему кажется, что он должен доказать, что он не хуже тебя. Забудьте о своем звонке, Сет, и оставьте мальчика в покое.

– Не вмешивайся, девочка. Ты больше не входишь в нашу семью. Этот бракоразводный процесс, который ты затеяла, означает конец всяким правам, которые у тебя были в Санбридже, – хрипло проговорил Сет.

– Как вы смеете! Райли и мой сын тоже!

– Возвращайся в свою мастерскую, Билли, – устало попросил Мосс. – Мы все уладим. Сделаем, как лучше для мальчика.

– И ты туда же. Ну ладно, это мы еще посмотрим. Я звоню Тэду. Я не допущу, чтобы ты вмешивался в жизнь Райли. Ты уже причинил достаточно вреда.

– Папа прав, Билли. Ты больше не имеешь права голоса. Иди играй со своими кистями и красками.

– Я всегда знала, что ты подлец, но не догадывалась, что ты еще и жестокий человек. Пусть Бог тебя простит, Мосс, потому что я не прощу!

Глава 31

– Все улажено, Мосс.

Через неделю после столкновения Билли с мужем Сет послал Агнес за Моссом. Оставшись наедине с отцом, тот не счел нужным ходить вокруг да около и притворяться, а спросил напрямик:

– Как? Где?

– В тот день, когда мальчик отбудет с океанской базы военно-морских воздушных сил, он окажется на пути к тому месту на Тихом океане.

Мосс широко раскрыл глаза.

– Гуам?

– Лучше места и быть не может. Так мальчик никогда не сможет выяснить, что мы приложили к этому руку.

– А Тэд? – Как горько звучало имя его друга в эти дни.

– Твой друг сделает так, как ему скажут. Он военный человек. Привык выполнять приказы.

Мосс нахмурился и принялся расхаживать по просторной комнате.

– Райли это не понравится.

– Поверь мне, Мосс. Мальчик будет летать, но на самолетах метеослужбы… или станет принимать участие в поисково-спасательных операциях – ему это понравится. Главное, что он окажется в безопасности, а пока будет летать, должен подчиняться приказам. Авиабаза ВМС в Агане – самое подходящее место для нашего мальчика.

– Я, папа, почему-то беспокоюсь, – пробормотал Мосс. – Нутром чую: где-то возникнет неувязка.

– Где сейчас Кингсли? – рявкнул Сет. Застигнутый врасплох, Мосс вынужден был признаться, что не знает.

– Это может иметь значение. Эгги узнает. – Сет стучал тростью по полу и выкрикивал имя Агнес, пока та не вбежала, запыхавшись, в комнату.

– Сет, обязательно нужно было кричать? Я оставила колокольчик рядом с твоим креслом. Достаточно было позвонить.

– Я говорил тебе, что чувствую себя коровой, когда звоню в этот проклятый колокольчик. А ты должна бы предугадывать мои желания, – проворчал старик.

– Я и предугадываю. Просто ты слишком ворчлив, чтобы осознать это. Что ты сейчас хочешь?

– У тебя есть адрес этого адмирала-янки?

– Его адрес есть в списке тех, кому из Санбриджа посылаются рождественские поздравления. Он тебе нужен?

– А зачем бы я спрашивал? Да, нужен. Прямо сейчас. Через пять минут Агнес вернулась с записной книжкой в кожаном переплете.

– Хочешь, чтобы я написала ему?

– Неплохо бы, Агнес, – протянул Сет.

– Гмм. Командир военно-воздушного флота в западной части Тихого океана. Ацуги. Япония.

– Господи, – с благоговением произнес Мосс. – Старина Тэд как раз в тех краях, а? Япония совсем рядом с Гуамом, рукой подать, если ты этого не знал, папа.

– Мосс, ты хуже беременной вдовы. Успокойся. Кингсли не станет вмешиваться. Пусть все идет своим чередом, пока мальчик следует по этому пути.

– А Билли?

– Насколько мне известно, эта девчушка больше не входит в семью Коулмэнов. Я не обязан давать ей объяснения. Если у тебя хватит мозгов, то и ты поступишь так же. По правде говоря, Мосс, я советую тебе закрыть этот вопрос, или мне придется выдернуть из-под тебя эту тряпку.

Мосс закурил сигарету, избегая смотреть отцу в глаза. От сизого облака дыма глаза у Сета заслезились, но все равно он улыбнулся, распознав замысел, а это значило, что ситуация все еще под его контролем.

Вернувшись в кабинет, Мосс закурил еще одну сигарету. Что он знает о Гуаме? Немного, следует признаться. Однажды ему довелось провести там полтора дня. Много зелени, насколько он помнил, и очень большая влажность, как во Флориде летом. Припомнил также, что народ там доброжелательный, улыбчивый. Могло оказаться и хуже. По крайней мере, Райли там в безопасности. Ему не нужно будет ехать во Вьетнам.

При мысли о Билли Мосс выругался вслух. Господи, как они пришли к такому концу? Его одолевала тоска по прежним дням, дням юности, когда ни перед кем не нужно было отчитываться. Он сознавал, что мир, созданный им вокруг себя, постепенно рушится. Он чувствовал себя беспомощным и ненавидел это состояние полного бессилия.

По отношению к Билли Мосс испытывал смешанные чувства. Может быть, следовало подлизаться к ней, поторговаться – с риском выставить себя в дурацком свете? Уже давно у каждого из них своя жизнь. Он не узнавал прежних черт в этой новой Билли, с ее эмансипированным сознанием. Хочет ли он предпринимать какие-то усилия, чтобы все шло по-прежнему? Этого он не знал. И не хотел знать, по крайней мере, не сейчас, когда все его мысли заняты Райли.

Три недели спустя Билли Коулмэн переехала из Санбриджа в просторную квартиру в деловой части Остина. Это была надстройка на крыше, с двумя окнами в потолке и балконом; как раз такую квартиру и хотела снять Билли. Она подписала контракт об аренде на три года и отдала распоряжения о перевозке в течение недели ее рабочих материалов и личных вещей в эту квартиру. Все должно быть новым, вплоть до мебели в спальне Сойер. Мосс проявил щедрость, выписывая ей «прощальный чек», как он выразился. Он даст ей все, что она пожелает, сказал он ее адвокату. Пусть будет счастлива, но дело с разводом должно протянуться подольше. Может быть… может быть, она придет в себя…

Работа продвигалась хорошо. Билли получила два заказа на свои рисунки с обещанием третьего, если выполнит в срок первые два. С того дня, как она вышла замуж за Мосса, Билли не чувствовала такой уверенности в себе, и это ощущение вдохновляло ее. Она, Билли Коулмэн, дизайнер по текстилю; она также несла ответственность за свою внучку и собиралась выполнить свои обязательства по отношению к Сойер в полной мере. Она отвечала за ее жизнь и должна сделать так, чтобы девочка не знала несчастий.

Это было началом новой жизни.

Лейтенант Райли Сет Коулмэн уезжал с авиабазы в Виргинии в тот же день, когда его мать оставила Санбридж. Для Райли это тоже стало началом новой жизни. Гуам! Старик будет посрамлен, когда узнает об этом. Если только не он водил рукой тех, кто пишет приказы. Все-таки Райли думал, что такое возможно, и позволил событиям развиваться своим чередом. Они с Адамом Ноблем отправлялись на Гуам, чтобы летать на самолетах метеослужбы П-3 и в случае необходимости участвовать в поисково-спасательных операциях. Хороший пинок для отца и деда.

Во время долгого перелета на Гуам он признался Адаму Ноблю, что не этого ему хотелось бы. Хотя родственники будут счастливы. Что плохого может произойти во время полетов на самолетах метеослужбы?

– Хотелось бы мне знать, что мы будем там делать в свободное время, – сказал Адам. – Я слышал, там перекрывают дороги в пять вечера. Не думаю, что Гуам входит в книгу рекордов по активности общественной жизни.

Райли поморщился.

– Может, нам это понравится. От Токио мы будем находиться совсем близко. А Гавайи всего в пяти часах пути от этого места. Надо стараться смотреть на вещи с положительной стороны. Я прихватил кучу книг, чтобы читать долгими жаркими вечерами.

– Рад за тебя, Коулмэн. Пока ты будешь читать, я собираюсь обследовать окрестности и свести знакомство кое с кем из местных. Я слышал, девушки там красивые.

– И находятся под хорошей защитой, – рассмеялся Райли. – Вполне вероятно, что по пятам у тебя будет ходить дуэнья. Подумай над этим. Кроме того, мы не должны попадать в неприятные ситуации. Ты это знаешь. Голубые глаза Адама блеснули.

– Я никогда не принуждал девушку делать то, чего она не захочет. Думаю, мне удастся поладить с этими красотками, чьи глаза напоминают терновые ягоды.

– И с их мамашами, – напомнил ему Райли. – Ты далеко от Сан-Фернандо Вэлли, Адам, а они там живут по своим правилам.

Через десять дней после того, как нога его ступила на Гуам, Райли пришел к выводу, что ему не нравится этот влажный остров. Сочная зелень и пышное тропическое буйство красок заставляло тосковать по техасской полыни и по фермерским полям. Дождь наводил тоску. Казалось, небеса разверзлись, и потоки теплой воды низвергались часами. От дорог поднимались туманные испарения, от которых пот тек ручьем. Райли изнемогал. Он потел. Он ненавидел…

– Слушай, Коулмэн, – заявил Адам однажды в воскресенье. – Ты должен пойти со мной. Я договорился от твоего имени насчет свидания с одной очаровательной девочкой, и даже если мне придется всю дорогу до Баррагады подгонять тебя пинками, так и сделаю.

– Уймись, Адам. Я остаюсь здесь. Мне нужно написать несколько писем. Тебе тоже неплохо бы написать домой: еще на прошлой неделе пришло письмо от твоей мамы, и она хочет знать, жив ты или мертв.

– Я напишу ей сегодня вечером, если ты пойдешь со мной после обеда.

– Адам, я не хочу идти. Скажи девушке, что я неожиданно заболел.

– И тебе не интересно знать, что я влюблен? Эта девушка необыкновенная. Я хочу сказать, Райли, я влюблен. Она меня тоже любит. Завтра хочу поговорить с командиром о женитьбе.

– Не может быть, не верю, – ужаснулся Райли.

– Я серьезен как никогда. Ее родители от меня не в восторге. Они коморрийцы и не любят американцев. Я пытаюсь завоевать их расположение. Нита – так ее зовут – договорилась со своей подругой Отами, что она встретится с тобой. Но не только поэтому я хочу, чтобы ты пошел со мной. Я хочу, чтобы ты познакомился с Нитой. Согласен? Райли тяжело вздохнул:

– Хорошо, дай только пригладить волосы и переодеться. Час спустя Адам вел взятую на время машину по дороге, изрезанной колеями и заросшей травой.

Сборный щитовой дом стоял в стороне от дороги. Повсюду были расставлены горшки с цветами, некоторые цвели, другие – с набухшими бутонами. При виде такого буйства красок Райли захотелось сорвать один из цветков. Прежде всего на ум пришла мысль, что неведомая Нита из бедной семьи. Аккуратной, скромной, но бедной. Собака с лаем крутилась у его ног. Райли наклонился и почесал ее за ухом.

– Если ты скажешь «Бо хорошая девочка», собачка станет тебе другом на всю жизнь, – со знающим видом сказал Адам. – А вот и девушки. Моя – та, что слева. Правда, красивая? Отами справа.

Райли мигом сдернул с головы фуражку. Неземное создание, двигавшееся ему навстречу, было самым прекрасным, какое он когда-либо видел. Даже имя ее звучало красиво. Молодых людей познакомили. Райли переминался с ноги на ногу, стараясь дышать поглубже. Адам и Нита уже забыли о нем, целиком поглощенные друг другом.

– Хафа-адаи, лейтенант, – робко проговорила Отами. Она приветствовала его на Гуаме, там, где начинается день. – Не хотите ли прогуляться?

Прогуляться? Она хотела погулять с ним.

– Да, хочу. – Вдруг стало трудно говорить в ее присутствии, а воротник показался слишком тугим. Каждое слово, каждую мысль следовало контролировать, чтобы не бормотать по-идиотски.

– Ну, тогда пойдемте, лейтенант. Нита не может отойти от дома, пока не вернутся с крестин ее родители, но нам можно немного погулять, а когда мы вернемся, ее родители уже будут дома. Я вам немного покажу деревню. Кстати, она называется Ордат.

Пока девушка говорила, Райли слушал ее голос, желая, чтобы он звучал вечно. Увлекала его мелодичность. Акцент был мягким, иногда ее манера соединять слова резала слух, но это производило впечатление экзотичной иностранной речи и очень нравилось ему.

Девушка была стройной, небольшого роста – макушкой она едва доставала до плеча молодого человека, – но фигура казалась вполне женственной: все округлости там, где и должны быть. На ней было простое хлопчатобумажное платье выше колен, по моде, а на узких ступнях – черные туфельки без каблуков. Длинные прямые темные волосы сколоты в узел, а легкие пряди выбивались то тут, то там. В солнечном свете копна угольно-черных волос отблескивала синими огоньками и казалась невероятно мягкой.

– Вы живете с Нитой и ее семьей? – спросил Райли.

– Нет. Мы вместе учимся в университете. Я живу с моим дядей, наш дом стоит чуть дальше, возле дороги. Некоторое время он был очень болен, и родители хотели, чтобы кто-то из родных пожил с ним. В то же время они не хотят, чтобы я прекращала занятия, поэтому я время от времени посещаю университет. Скоро мне нужно возвращаться в Токио.

Райли уже начал тосковать по ней.

– Это не очень далеко.

– Для меня – да. – Она улыбнулась. – Я скучаю по своим родителям и друзьям. А вы где живете, лейтенант?

– В Техасе. Недалеко от Остина.

– Вы скучаете по Техасу? Райли кивнул.

– Очень. Я могу понять вашу тоску по дому, но мы должны смириться. Всегда можно поехать домой. Дом всегда остается на месте. Пожалуйста, зовите меня Райли.

– Только если вы будете звать меня Отами. Вы ни разу не произнесли моего имени.

– Отами. – Он выговорил это имя как бы для самого себя, радуясь тому, как оно перекатывается на языке, как приятно звучит для его слуха. – Что вы изучаете в университете?

– Английский язык. Я сделала несколько переводов для одного японского издательства, но меня больше интересует журналистика. У моего отца газета в Токио, и я надеюсь когда-нибудь работать вместе с ним. – Она улыбнулась. – В Японии отцы очень пекутся о своих детях. Мне кажется, он предпочел бы оградить меня от внешнего мира. И, разумеется, он уверен, что в один прекрасный день я выйду замуж и подарю ему внуков.

– А вы это сделаете? – Райли впал в панику при мысли, что, быть может, кто-то уже говорил с нею о таком шаге.

– Что сделаю? Выйду замуж или буду иметь детей? Да, думаю, так и будет. – Девушка повернула головку, чтобы взглянуть на Райли, и он почти ощутил касание ее взгляда.

– А сейчас у вас кто-то есть?

Улыбка Отами была лучезарной и более чем таинственной.

– Может быть, Райли. Очень может быть. Расскажите о вашей семье. Ваш папа типичный снисходительный американский отец?

Райли рассмеялся, запрокинув голову.

– Если бы вы познакомились с ним, то взяли бы свои слова обратно. Вернее, мой дед заставил бы вас взять их обратно. Кое-кто мог бы сказать, что ко мне относились снисходительно, но мне это дорого стоило. – Он вспомнил о том, как сильно хотел угодить отцу и быть достойным этой любви. – Хотя мать у меня совсем другая. Она любит ради самой любви, ничего не требуя взамен.

– Такой и должна быть мать, – согласилась Отами. – Как и моя собственная мама. Замечательно, когда двое таких людей заботятся о вас.

– Замечательно. У вас красивые волосы, а глаза – как черный кофе. – Он почти ожидал, что Отами отвернется или даже пренебрежительно засмеется. Но она приподняла голову и в упор посмотрела на него. Щеки ее от удовольствия зарумянились, а глаза заблестели.

– А ваши глаза – голубые, как летнее небо, – просто и доверчиво сказала она. – Мое любимое время года.

– Вы еще не сказали мне, есть ли у вас кто-то, особенно близкий друг, – напрямик задал вопрос Райли. Он должен был знать.

– Нет. А у вас есть близкая подруга?

– Нет. – «До сих пор не было», – подумал Райли. Эта девушка казалась необыкновенной – от головки, увенчанной блестящими волосами, до кончиков пальцев на ногах. Ее окутывало какое-то спокойствие – именно такого спокойствия жаждала его душа. Сам он, казалось, всегда был чем-то взволнован и обеспокоен.

– Вам нравится Ордат? – улыбнулась Отами.

– Не настолько, насколько нравитесь вы, – дерзко выпалил он, гадая, не слишком ли рано заговорил. Вдруг она повернется и убежит от него? Может быть, он слишком нахально себя ведет? Девушка сделала неопределенное движение – Райли насторожился. Но она вдруг вложила свою руку в его ладонь. Рука была нежной, маленькой и прохладной. – Вы хотите снова увидеться со мной? После сегодняшнего дня?

– Если и вы этого хотите.

– Когда?

– Когда хотите. Мой дядя теперь неплохо себя чувствует, и мне не нужно проводить с ним так много времени, как раньше. И все-таки вы должны прийти к нам домой. Я не могу снова встречаться с вами здесь: это не совсем прилично. Иначе мой дядя остался бы недоволен. Он очень милый человек, прекрасный человек, но, должна признаться, он не любит американцев за то, что они сделали с Хиросимой.

– Мой отец не любит японцев за то, что они сделали с Пёрл-Харбором. Во время войны он побывал в плену и ничего не забыл.

– Это достойно сожаления, не так ли? Все мы вынуждены жить в мире, который кажется порой очень тесным. Мой отец считает, что старые обиды и раны нужно забыть. Жизнь продолжается, и мы должны жить дальше, стараясь вести себя достойно.

– Ваш отец мудрый человек, – искренне проговорил Райли. – И у него очень красивая дочь.

В ту ночь Райли долго лежал без сна. Что такое любовь с первого взгляда? Действительно ли это любовь? Или просто эта красивая девушка с красивым именем не похожа на других, которых он знал? Она робкая, но не слишком. Милая и естественная. Она слушала, улыбалась, излагала свои мысли нежным, мелодичным голосом. И она хотела увидеть его снова! Он влюблен. Но если отец узнает, он может все разрушить – отослать его домой, подальше от этого прекрасного создания.

«Нет, я этого не допущу, – подумал Райли. – Только не на этот раз».

Он будет держать в тайне эту часть своей жизни. Райли вытянулся на кровати, заложив руки за голову. Хранить секреты он умел.

В последующие месяцы Билли почувствовала перемену в своем сыне. В его письмах появилась какая-то новая зрелость суждений, особая выразительность. Может быть, ему и нужно было удалиться от Санбриджа, от Мосса и Сета, даже от нее. Как будто он нашел самого себя, увидел себя чужими глазами. Она пыталась догадаться, чьи это глаза. Принадлежат ли они женщине? Вполне вероятно. Райли никогда не намекал па это. Билли успокоилась на том, что порадовалась за него.

Ее работы пользовались спросом, и через одно очень престижное агентство она получила на них авторские права. Билли была счастлива своим делом, своей спокойной жизнью. Единственной ложкой дегтя в бочке меда был развод.

Юристы Коулмэнов делали все возможное, находили всяческие зацепки в своих книгах, стараясь оттянуть суд. Билли считала, что Мосс больше не волнуется по поводу развода, хотя звонил каждую неделю. Раз или два он даже приглашал ее пообедать вместе – ему хотелось обсудить проблемы, которые возникли у «Коулмэн Эвиэйшн» с правительством.

Она вспомнила, как ужаснулась, когда он объяснил, что от них требуют форсировать производство под угрозой потери контрактов.

– И ты позволишь им сделать это? – воскликнула Билли. – Мосс, наш сын летает на самолетах, произведенных твоей компанией, а ты мне говоришь, что они недостаточно надежны!

– Не принимай это близко к сердцу. Я не совсем правильно выразился. Самолеты достаточно надежны, я беспокоюсь о приборах. Некоторые элементы следует доработать, но правительство не дает на это времени. Если я буду настаивать, то эти контракты отдадут тому, кто не отличается такой повышенной добросовестностью, как мы.

Билли заметила боль на лице мужа и поняла, что следует уважать его мнение. И все-таки, при мысли о Райли и других людях, летающих на военных самолетах, кровь стыла у нее в жилах.

Билли подумывала написать обо всем Тэду, но чувствовала: это было бы в какой-то мере предательством. Кроме того, их связь стала уже не столь прочной, как раньше. Они еще переписывались, но промежутки между письмами становились все длиннее. В последний раз она писала ему, чтобы рассказать, что Сьюзан и Амелия приезжали в Штаты на гастроли, которые прошли с большим успехом. Сьюзан стала приятной молодой женщиной, белокурой, с лучистыми серьезными глазами. Билли надеялась, что они останутся в Техасе на некоторое время и у нее появится шанс сблизиться со своей дочерью. Но Сьюзан не терпелось вернуться в Европу, где, кажется, ее ждал какой-то необыкновенный молодой скрипач, при упоминании о котором глаза ее светились. Так что Сьюзан не пожелала задержаться в Санбридже дольше необходимого; она быстро распознала неприязнь Сета к ее любимой тете Амелии и никому, абсолютно никому не собиралась позволять плохо обращаться с нею.

Билли пересказала Тэду сцену расставания в аэропорту, так как только он, кроме нее самой, был посвящен в историю трагической участи Амелии. В последний момент Амелия обняла Билли, снова и снова благодарила ее за то, что Билли позволила Сьюзан остаться с нею в Англии…

– Ты себе не представляешь, как много она значит для меня, – рыдала Амелия, – не представляешь себе, как я люблю тебя за то, что ты поделилась со мной своей дочерью. Теперь, сдается мне, обе мы ее теряем. Этот роман со скрипачом представляется мне серьезным. Наша маленькая Сьюзан стала взрослой женщиной.

– Ты сделала для нее больше, чем могла сделать я, – к своему удивлению, призналась Билли. – Здесь в Техасе мы не нашли бы преподавателей музыки такого высокого класса, как в Лондоне, да и подмоченная репутация Мэгги тоже мешала бы. До меня доходили слухи, что наши дети нам даны взаймы, что мы не можем их удержать. Просто я рановато ее отпустила, Амелия, но в самые заботливые руки, которые она когда-либо знала.

– Я ее люблю, ты ведь знаешь, – сказала Амелия, утирая глаза. – Во многих отношениях я счастливая женщина. У меня есть Сьюзан и любящий пасынок. Я сказала Моссу, что он мог бы написать Рэнду и пригласить посмотреть заводы «Коулмэн Эвиэйшн». Они бы понравились друг другу, у них много общего. Рэнд любит все, что летает, и просто гений в отношении компьютеров, физики и всей этой чепухи. Он часто спрашивает о тебе, Билли. Он никогда не забывал твоей доброты к нам, когда мы приехали в Санбридж на мамины похороны. – По глазам Амелии она поняла, что и та этого не забыла. – Ох, ты только посмотри на меня, изливаю свои чувства и плачу, как старуха! Я просто не готова к будущему, когда Сьюзан вылетит из гнезда и я останусь одна. Нужно было послушаться тебя много лет назад; тогда я могла бы снова выйти замуж, но это казалось бессмысленным, раз я никогда не смогла бы родить ребенка. Я пала жертвой собственного своенравия. Завидую тебе – у тебя есть Сойер. Я всегда подозревала, что ты не позволила Мэгги сделать аборт из-за того, что случилось со мной. Ты оказалась права. Невыносима мысль, что мир был бы лишен нашей ясноглазой маленькой Сойер. Как получается, что ты всегда принимаешь правильные решения?

– Это не так, Амелия. И не думай об этом. Я даже своей жизнью не смогла распорядиться как следует. Но сейчас все меняется, и я очень этому рада. Ты ведь не думаешь, что Сьюзан сбежит со своим молодым человеком? Мы с Моссом хотели бы познакомиться с ним.

– Нет, не думаю, что наша дочка лишит себя чудесной свадьбы со всеми необходимыми атрибутами. Не беспокойся о ней, Билли. Она всегда делает правильный выбор. Предполагаю, что в следующий раз увидимся на свадьбе.

– Тогда до свадьбы, – согласилась Билли и крепко обняла Амелию. – Сойер будет рада побывать в Лондоне. Она никогда не была за границей.

По радио объявили о посадке, и Амелия подхватила свою сумку, направляясь к выходу.

– Отсюда мы летим в Сан-Франциско! – весело сказала она. – Передай Райли, что я его люблю, а когда в следующий раз увидишь моего брата, пни его хорошенько от моего имени, ладно?

– Обязательно, – рассмеялась Билли и помахала Сьюзан, которая обернулась и послала матери воздушный поцелуй.

– После Сан-Франциско мы едем в Нью-Йорк, – крикнула Амелия. – Почему бы тебе не присоединиться к нам там?

– Хорошо, я так и сделаю! – Еще один взмах рукой, еще один воздушный поцелуй, и они улетели.

Райли Сет Коулмэн влюбился. Когда он смотрел в прекрасные глаза Отами, то видел себя таким, каким хотел быть: нежным, деликатным, мужественным. Любовь Отами к нему отличалась от всех известных ему чувств, оставаясь неэгоистичной и нетребовательной. Их любовь была обоюдной, лица двух молодых людей были обращены к будущему в полной уверенности, что счастье окажется бесконечным и они всегда будут вместе.

Чудесные дни и вечера перетекали в недели и месяцы. Они признались друг другу в любви и хотели не разлучаться до конца своих дней. Райли попросил Отами выйти за него замуж на четвертый месяц после их знакомства.

В темных глазах засверкали слезы.

– Я думала, ты никогда не скажешь мне этих слов.

– А ты выйдешь за меня замуж? – Райли затаил дыхание, ожидая ответа.

– Мы столкнемся со многими трудностями, моя любовь и я, – прошептала Отами. – Военные не одобрят нашу женитьбу и могут не дать разрешения.

Райли крепко обнял девушку и прижался губами к мягкому шелку ее волос. Они сидели обнявшись и смотрели, как играет лунный свет на волнах прибоя.

Райли понимал, что она права, опасаясь трудностей с получением разрешения, но уже решил: ничто и никто не остановит его, если Отами согласится стать его женой.

– Ни о чем не беспокойся, – успокоил он ее. – Думаю, мне удастся с этим справиться. У меня есть друг – я зову его дядей, – он похлопочет за нас. А вот твой дядя меня беспокоит.

– Он не даст своего согласия. Мне придется пойти против него и против моей семьи.

Райли сделал глубокий вдох. Он не мог принудить ее выйти за него замуж; только если она сама захочет быть с ним больше всего на свете. Райли ждал, желая получить тот ответ, в котором так нуждался.

– Я люблю тебя, Райли, люблю всем сердцем, на всю жизнь. Что я могу сказать, кроме «да»? Да, я выйду за тебя замуж.

Райли коснулся подбородка Отами и приподнял ее лицо. Он целовал ее с проникновенной нежностью, и горячие волны будоражили кровь при мысли, что такое счастье может принадлежать ему. Отами была похожа на произведение восточного искусства – изящное и полное утонченной красоты. Сколько раз он думал, что не сможет совладать с собой, что должен овладеть ею и сделать своей. Но всегда вспоминал ее слова: «Влюбленные с истинными сердцами чтят друг друга и свою любовь. Мое тело жаждет твоих ласк, Райли, душа стремится к тебе. Но если мы затребуем прав, которые нам не принадлежат, то опозорим сами себя. Пожалуйста, постарайся это понять».

Теперь она согласна стать его женой и с радостью примет его в саду наслаждений, где оба они обретут друг друга как влюбленные с истинными сердцами.

– Отами, – прошептал он охрипшим голосом, – я отдал тебе свое сердце с того момента, как увидел тебя. Ты моя жизнь. Помни это всегда. Тебе нелегко придется в ближайшее время. Как поступит твой дядя?

– Он перестанет разговаривать со мной, а потом выгонит меня из дому. Я больше не буду его племянницей. Сообщит моим родителям, и они тоже потеряют покой. Если я выйду за тебя замуж, то навлеку бесчестье на их головы. Но это не имеет значения, Райли. Я должна прожить свою собственную жизнь и познать свое сердце. Мне ничего не нужно, пока у меня будешь ты. Со временем, может быть, моя семья поймет и согласится. Такое случается. – Она улыбнулась.

– Я пока не собираюсь извещать своих родных, не сейчас, во всяком случае. Боюсь, в отличие от твоей семьи, они захотят вмешаться. Не думаю, что они лишат меня финансовой поддержки, но могу гарантировать много огорчений. Я предпочел бы обойтись без их вмешательства; потом, для этого останется время. У нас будет с чем бороться. Я люблю тебя, Отами. У меня нет слов…

– А слов и не нужно, Райли. Разве ты не понимаешь? Я знаю, что ты чувствуешь, потому что чувствую то же самое. Я буду там, где ты захочешь, чтобы я была. Стану делать то, что ты захочешь, что бы я делала. У нас будут дети, и мы их воспитаем, как воспитывали их отца, в религии их отца.

Отами заметила, что Райли нахмурился.

– Я сказала что-то не то? – спросила девушка, касаясь его рта своими длинными прохладными пальцами.

– Ты всегда говоришь то, что нужно, – успокоил ее Райли. – Никто никогда не любил меня так, как ты, Отами. Всю жизнь люди, мои родные, давали мне вещи. Пони, автомобили, самолеты… Господи! Чего только мне не дарили! И только мать отдавала мне саму себя, только это ей и позволили мне отдать. Оглядываясь назад, я сознаю, что, несмотря на все их разговоры о семье и сплоченности, у нас никогда не было семьи в полном смысле этого слова. У каждого была своя жизнь, свои собственные устремления. Я не знал, почему так получалось, и временами задумывался об этом, но больше не думаю. Теперь ты моя жизнь, Отами, и я хочу, чтобы так оставалось всегда.

Райли прижал к себе Отами, приник щекой к блестящей округлой головке и устремил взор на море. Этого для него достаточно. Стоять здесь с любимой женщиной, сказал он сам себе, с женщиной, которая любит его. Этого достаточно.

Глава 32

Мэгги Коулмэн испустила вздох облегчения, поставив последний штамп на документы, рассыпанные по ее рабочему столу в престижной галерее «Сандор Лок». Оставшаяся часть работы, требующая ее внимания, может и подождать. Ей просто необходимо несколько минут передышки после рассмотрения множества заявок от художников, почти знаменитых и безвестных, желающих выставить свои работы в галерее. С каждым днем она, казалось, становилась все более занятой, когда едва хватает времени перехватить чашку кофе в обед. Ей нравилось до такой степени погружаться в работу: меньше времени оставалось на раздумья. Однако в последнее время ее начал мучить вопрос, не ошиблась ли она, сменив работу в музее на место ассистента в «Сандор Лок». Вообще работа в галерее на Пятой авеню – лакомый кусочек, и ей многие завидовали. Но галерея «Сандор» была самым большим и сочным куском среди остальных, и Мэгги заполучила его. И лишь впоследствии она столкнулась с вопросом: а что, собственно, она хотела от этой работы? Все тот же вопрос, который мучил ее всю жизнь. Бороться за желаемое, пинаться, толкаться, царапаться, молчаливо соглашаться, плести интриги, делать все необходимое для достижения цели, затем, когда добыча оказывается в руках, смотреть на это и сознавать, что желал совсем не этого, а всего лишь отвечал на брошенный вызов. Мэгги предполагала, что поступает так из-за того, что является одной из Коулмэнов. Ей не нравилось так жить, но другого пути она не знала. «Иди туда, где деньги» – философия Сета. Еще одна из его поговорок гласила: «Главное не что ты знаешь, а кого ты знаешь». Как он прав. Она обронила несколько слов там, несколько слов здесь, закинула удочку в третьем месте, и Сандор Лок предложил ей место с зарплатой, в два раза превышающей ее жалованье в музее. Теперь она сожалела, что никто не предупредил ее о том, что десятичасовой рабочий день был непременным условием этой работы.

Мэгги откинулась на спинку кресла и заложила руки за голову, оценивающе оглядывая заново обставленный кабинет – одно из ее первых требований к владельцу галереи. Прекрасный фон для ее яркой красоты брюнетки. Тщательно подобранные мягкие, приглушенные землистые тона подчеркивали живые, трепетные цвета ее одежды. Обивка кресла цвета яичной скорлупы выгодно оттеняла ее блестящие черные волосы и кожу медового оттенка. Если что-то она унаследовала от Билли, то это чутье в моде и чувство цвета и гармонии, а от Мосса – небесно-голубые глаза и честолюбие. Проклятье, почему всякий раз, когда она пытается расслабиться и порадоваться своим успехам, ее начинают одолевать мысли о Санбридже и семье? Следовало бы уже преодолеть этот болезненный этап жизни. Теперь она женщина, которая знает себе цену. Санбридж остался позади. Она больше там не живет, да и не жила много-много лет. А если и возвращалась, то только в качестве гостьи.

Просто замечательно, что она оттуда вырвалась, убеждала себя Мэгги. Или ее выгнали? Знакомое ощущение влаги на ресницах. Гостья… Ей приходилось звонить в дверь. У нее не было ключей от дома. Если бы у нее имелся ключ, тогда, быть может, она чувствовала бы себя там своей. Райли был своим. Не поэтому ли она одобрила его решение пойти на военную службу? Потому что ревновала: ведь он жил в Санбридже, а она нет. Хотя письма, приходившие от Райли, подтверждали, что он доволен выбором, одна потаенная мысль не оставляла Мэгги: она посоветовала ему пойти в авиационное подразделение ВМС больше из своих собственных соображений, чем ради блага своего брата.

Каких бы успехов она ни достигла, как бы высоко ни вскарабкалась, все равно ей чего-то не хватало. Чувства принадлежности к семье, ощущения родственных связей. Когда смирится она с тем, что для нее там нет места? «В тот день, когда умру», – пробормотала она, вытирая глаза.

Решив, что работа – лучшее средство развеять навязчивые воспоминания, Мэгги мстительно набросилась на гору заявок. Она сортировала, оценивала и рассматривала работы, и стопка отказов росла по сравнению с числом принятых заявок. Открыв папку с фотографиями работ одного художника, она увидела перед собой поразительный геометрический рисунок. Именно то, что нужно Сандору для противопоставления примитивистам, которых он хотел выставить в начале весны. Это будет вершина художественного сезона, а с такими образцами геометрических и линейных рисунков выставка придаст карьере художника новое значение. Она принялась рассматривать фотографии, оценивая чувство цвета и пространства этого художника. Тут на глаза ей попалось несколько образцов рисунков по текстилю, и она посмотрела на имя, обозначенное в заявке. Билли Коулмэн. Агент мамы послал папку и заявку, не зная, что теперь она работает у Сандора и от ее решения зависит, будут ли приняты работы на выставку. Ощущение своей власти охватило Мэгги. Она слишком хорошо понимала, что может вывести мать из разряда дизайнеров и продвинуть в более высокую категорию – признанных художников. «Ну, мам, отплачу тебе как стерва». Яркие рисунки легли в стопку отвергнутых работ. Мэгги на мгновение задержала на них взгляд: почувствовала угрызения совести. И прежде чем появилось желание переменить свое решение, она схватила папку и сунула в самый низ стопки. Нет, не допустит она, чтобы работы мамы несколько недель висели в галерее Сандора. Слишком сильный поток воспоминаний захлестнет ее, если каждый день видеть выставку работ Билли. Мэгги знала, что ее психика может этого не выдержать.

Собравшись с духом, Мэгги как бы отступила на шаг и снова углубилась в размышления. Как раз на прошлой неделе она обедала с Сандором, когда в ресторан вошел Мосс под руку с Элис Форбс. В первый момент Мэгги была потрясена, а потом ее захлестнула ненависть. Она с такой силой отразилась на ее лице, что Элис Форбс не могла не почувствовать взгляд, направленный на нее, и обернулась.

Потом Мэгги перевела глаза на сидевшего напротив стройного, утонченного Сандора и осознала, что на самом деле он играет ту же роль, что ее отец. Обаятельный, изящный и изысканный. Сет назвал бы Сандора «скользким типом». Даже Агнес разглядела бы жестокость под покровом его внешнего обаяния. Сандор Лок, покровитель искусств, богатый, просвещенный и женатый человек. А сама она исполняла роль Элис Форбс в его жизни, и это ей не нравилось.

– Увидела призрак, Мэгги? – догадался Сандор.

– Моего отца, Мосса Коулмэна. – Она показала на столик, за которым сидели Мосс и Элис Форбс.

– А дама? – проявил он настойчивость, явно заинтересованный замешательством Мэгги.

– Элис Форбс, драматург. Мой отец и она были друзьями детства в Техасе.

– Похоже, и она испытывает некоторую неловкость. – Сандор не желал оставлять щекотливую тему. Здесь таилось нечто большее, чем то, о чем можно было судить по первому впечатлению.

– На мой взгляд, нет. Она всего лишь одна из длинной череды прочих. Только задержалась чуть дольше остальных. Это моя мать должна смущаться.

– Неужели я слышу горечь в твоем голосе, Мэгги, дорогая? – мягко произнес Сандор.

– Совершенно верно, я испытываю горечь. Если бы моя мать не была такой мягкотелой, она положила бы конец его изменам много лет тому назад, и он проводил бы время дома, где ему и полагалось быть, стал бы настоящим отцом своим детям.

– О Мэгги, понимаешь ли ты, что этими несколькими словами ты мне сказала о себе больше, чем за все время нашего знакомства? Это весьма показательно.

Глаза Мэгги гневно сверкнули.

– Неужели, Сандор? Вряд ли в твоих познаниях о неверных мужьях есть пробелы, раз ты сам из их числа. – Она сделала паузу, давая ему возможность осмыслить ее заявление, и с удовольствием отметила, что лощеный, изысканный Сандор Лок, казалось, растерялся. Он явно не привык к искренности, особенно если речь шла о нем самом. – Спасибо за обед, Сандор. Нельзя ли нам теперь уйти? У меня много работы в галерее.

– Разумеется. – Сандор вынул несколько купюр из-под золотого зажима в бумажнике. Его мозг работал, как компьютер, отбирая и сопоставляя факты. Мэгги упомянула о Техасе. Коулмэн. Мосс Коулмэн. Скот, нефть, земельные угодья, авиация, богатство и власть. Мэгги из тех самых Коулмэнов. Как интересно. Он занес эту информацию в ячейки своего мозга, зная, что когда-нибудь извлечет эти сведения и снова подумает над ними.

Опершись о притолоку двери кабинета Мэгги, элегантный Сандор Лок спокойно наблюдал за ней, перебиравшей бумаги на столе. Она взволнована – это видно по ее лицу. Он понял, что Мэгги так поглощена своими мыслями, что не заметит его, даже если он усядется на край стола. Его поразили тоска и сожаление, отразившиеся в голубых глазах. Никогда раньше не видел он такого выражения у нее на лице. Бедная потерявшаяся черная овечка. Сандор с удивлением смотрел, как она перекладывает с места на место одну папку. Вот уже в третий раз засовывает ее в стопку других и снова выдергивает. Грусть, глубокая тоска сменились горькой холодностью, когда эта папка оказалась, наконец, в самом низу, под всеми остальными. Сандор вздернул брови. Здесь вотчина Мэгги, она прекрасно справляется со своим делом. Он не собирался задавать вопросы и вмешиваться.

Мэгги Коулмэн, ее чутье и стиль – важное приобретение для галереи. В счастливый день услышал он о ее интересе к его предприятию и о желании работать с ним. Вместе с тем, он не мог не увлечься Мэгги. Мэгги восхитительная женщина, очень привлекательная, с кожей медового оттенка и черными, как ночь, волосами; более того, обладает умом и природным обаянием, что обеспечивает ей хороший прием в элитарных общественных кругах. Когда на одном из коктейлей она вскользь упомянула, что ищет новую квартиру, он предложил ей пользоваться квартирой на верхнем этаже «Лок Билдинг», владелец которой находился в Европе. По крайней мере, такую историю он ей рассказал. На самом деле это была его собственная квартира, где он искал уединения в своей личной жизни, подальше от жены и детей. Мудро поступал тот, кто не рассказывал всего Мэгги Коулмэн. Он без труда распознал в ней те черты, которыми обладал сам. Она была хитра, расчетлива и умела использовать людей. Во всяком случае, он не удивился бы, если бы в конце концов ей стало известно, кому в действительности принадлежала эта квартира. Они наслаждались своей любовной связью в течение месяца, когда Мэгги попросила дать ей право аренды на два года. Сандор рассмеялся:

– Ты спокойно можешь снимать ее. Зачем тебе аренда?

– Потому что ты похож на меня, Сандор. В один прекрасный день ты проснешься и скажешь: «Пора мне избавиться от Мэгги». Я не говорю, что ты это сделаешь, но можешь так поступить. Мне нужна зацепка, вот и все. И это не значит, что ты должен жить со мной здесь. Можешь навещать меня.

Он регулярно навещал Мэгги и предоставил ей аренду на неограниченный срок. Она могла оставаться там, сколько пожелает.

– Мэгги, дорогая, сделай перерыв в работе. Я хочу поговорить с тобой минутку, – сказал он, оставаясь у двери.

Мэгги подняла голову, и сразу же боль и тоска исчезли с ее красивого лица, она приветствовала его сияющей улыбкой.

– С удовольствием сделаю перерыв, Сандор, но, честно говоря, я утопаю в делах. – И она указала на папки с заявками.

– Поужинаем вместе? – предложил Сандор.

– Я вроде бы собиралась провести вечер дома, – Мэгги продолжала перебирать бумаги. – Вымыть голову, переделать всякие домашние дела.

– Мэгги, я хочу тебя видеть. – В голосе шефа звучала не мольба, а приказ.

– Хорошо, Сандор, – согласилась Мэгги. – Вот что я предлагаю. Принеси продукты, а я приготовлю превосходный ужин. Проведем вечер за бокалом вина, послушаем хорошую музыку. Нравится тебе такой план?

Сандор недовольно сощурился. Ему не нравилось, когда Мэгги превращала его требования в свои собственные пожелания, не обращая внимания на его высокое положение и демонстрируя свое превосходство. Загони Мэгги Коулмэн в угол, и она заставит тебя поверить, что это входило в ее намерения.

– Я и не знал, что ты умеешь готовить, Мэгги. Она рассмеялась:

– Я умею жарить-парить. Стоит только сделать выбор.

– Бифштексы?

– Ты имеешь дело с девушкой из Техаса, так что не забудь о всех приправах. Ну, а сейчас выметайся. Я хочу закончить работу.

Сандор почувствовал, как нарастает раздражение. Она его отсылает. Изгоняет из своих мыслей как объект, не стоящий ее внимания. Как будто он больше не существует. Ни одна женщина не обращалась с ним таким образом, а ведь, видит Бог, он для нее все делает. Она получает все, что хочет. Деньги, квартиру, путешествия, подарки; черт побери, он еще и в постели ее ублажает, удовлетворяя ее непомерные аппетиты, когда она требует еще больше, чем получает. Он отличный друг, босс и любовник. Что же еще ей нужно? Что-то, чего он не мог ей дать. Не в его власти дать Мэгги то, чего жаждала ее душа. Бедная потерявшаяся черная овечка.

Две недели спустя Мэгги разбирала почту. Письмо от Сойер. Детский почерк напомнил ей ее собственный, каким он был много лет тому назад. Она усмехнулась при виде расползающихся букв с великоватыми петлями. Совсем как ее почерк. Они могли бы быть сестрами; Сойер в гораздо большей степени оставалась дочерью Билли, чем ее собственной дочкой. Сойер жила в Санбридже и наслаждалась всем тем, чего у нее, Мэгги, никогда больше не будет. Мэгги понимала, что не должна ревновать, но ревновала. Это было больше, чем ревность, нечто гораздо более глубокое, чем ревность, смешанное со стыдом, разочарованием и чувством отверженности.

Дорогая Мэгги.

Бабушка сказала мне написать тебе. В следующем месяце мы приедем в Нью-Йорк. У бабушки там дела. Как ты думаешь, смогли бы мы пообедать вместе или сходить в кино? Мне бы очень хотелось, и бабушке тоже.

Мне нравится кукла Барби, которую ты прислала. Бабушка сделала для нее много одежек, которых нет у других детей. Очень мило с твоей стороны прислать мне эту куклу. Как ты догадалась, что мне хочется иметь такую?

Моя подруга Марджори завидует, что я еду в Нью-Йорк. Я не завидовала, когда она ездила в Калифорнию. Нехорошо завидовать, потому что тогда плачешь ночью. А я люблю засыпать, думая о приятных вещах.

Чернила в ручке кончаются, поэтому я должна заканчивать это письмо. Я люблю тебя, Мэгги, всем сердцем. Надеюсь, ты тоже хоть немножко любишь меня. Бабушка говорит, ты любишь. Когда-нибудь ты мне скажешь об этом?

С любовью,

Сойер.

Мэгги скомкала письмо в шарик. Потом развернула, перечитала еще раз и почувствовала, что слезы подступают к глазам. Черт побери! Каждый раз, как только ей удается взять себя в руки, она получает удар ниже пояса. Слезы прорвались в безудержных, некрасивых рыданиях со всхлипываниями. Наконец, лежа на диване, безучастная и измученная, она сложила письмо аккуратным маленьким квадратиком и положила в карман халата.

Потом протянула руку к телефону.

– Сандор, это Мэгги. Рада, что застала тебя. Послушай, у меня выдается свободное время. Твое предложение о поездке в Европу вместе с тобой еще остается в силе? – С минуту она слушала. – Я надеялась, что ты это скажешь. Ты позаботишься о билетах и всех этих досадных вещах? Пройдет лишь месяц, я увижу Париж и приду в восторг.

Глава 33

Воспоминания – и горькие, и сладкие – осаждали Тэда, пока он ехал в аэропорт, устроившись на заднем сиденье такси. Вероятно, старость уже близко, раз присутствие на свадьбе действует на него таким образом. Или он просто сознает свою вину перед Билли и Моссом за то, что принимает участие в тайной женитьбе Райли? Эта свадьба совершилась втайне ото всех в Техасе. Он всячески старался отговорить Райли, но безрезультатно. Тэд навел справки об Отами. Родители, репутация – все безупречно. Более того, Отами и ее семья были так же богаты и даже более уважаемы, чем Коулмэны. Тэд понимал, что так или иначе, а Райли найдет способ жениться на девушке, которую любит.

В глубине души он чувствовал, что правильно поступил, обеспечив Райли и Отами разрешение на заключение брака. Одного взгляда на молодых людей было достаточно, чтобы понять – они созданы друг для друга. Только однажды он видел такое чувство, что светилось в глазах Райли. Такая же любовь сияла в глазах Билли, когда она выходила замуж за Мосса.

А сегодня она ожила во взоре Отами, когда девушка выходила замуж за Райли, что было отмечено двумя разными церемониями. Сначала католическая служба, во время которой Отами предстала воплощением невинной прелести в своем белом платье; а позднее состоялся традиционный буддийский обряд, во время которого на ней было кимоно из ярко-красного шелка в знак ее радости. Тэд покачал головой, вспоминая два красивых лица, выражавших нескрываемую любовь. Вот в чем смысл жизни, понял он – найти такую любовь. Много лет тому назад он обрел ее с Билли, и, несмотря на все препятствия, эта любовь выжила.

– Думаю, наша свадьба подошла к концу, миссис Коулмэн. – Райли улыбнулся своей молодой жене, в то время как последний из их друзей усаживался в машину, возвращавшуюся на авиабазу ВМС. – Мы должны еще раз поблагодарить Сантосов и сказать им, что все прошло чудесно. Было чудесно, правда?

– Не просто чудесно, Райли. Изумительно. Надеюсь, ты не расстроился из-за того, что не было твоих родных. Твой дядя Тэд замечательный человек. Он очень тебя любит, – сказала Отами.

Райли глянул сверху вниз на свою новобрачную и заметил искорки в ее глазах. Он знал, что способен убить, чтобы защитить эту хрупкую молодую женщину. Его жена. Господи! А она не пожалела, что на свадьбе не присутствовали ее старый дядя и родители, которые живут в Японии? Может быть, Тэд предпринял бы что-нибудь. Надо было подумать об этом.

– Нет, у меня нет никаких сожалений, я нисколько не расстроен. Теперь ты моя жизнь. Дядя Тэд, он один на миллион. Когда придет время, если я не смогу послать домой весточку, это сделает он. Я беспокоюсь о тебе. Надеюсь, никогда не наступит день, когда ты пожалеешь о том, что вышла за меня замуж. Конечно, семьи очень важны. Однажды и у нас с тобой будет семья.

– Райли, с этого самого дня мы одна семья. Я не хочу, чтобы кто-то из нас говорил о сожалениях. Если рассуждать о семье, то давай делать это с любовью. Когда-нибудь наши родные поймут, как мы счастливы, и будут рады за нас. Может быть, на это не потребуется много времени, но все будет хорошо, пока мы вместе. Ты согласен?

– Абсолютно согласен. Кстати, машина ушла, а как мы будем добираться до домика, который ты сняла?

– Можем пойти пешком. Это недалеко. – Отами тихонько засмеялась.

– Ты уверена, что хочешь жить там? Еще не поздно устроить поездку на Гавайи, – с беспокойством заметил Райли.

– Дорогой, этот крестьянский домик замечательный. Вот подожди, ты сам увидишь, как я там все устроила. Нита мне помогала. Когда глянешь, сразу поймешь, что Гавайи с ним не сравнятся. В первую годовщину нашей свадьбы ты повезешь меня на Гавайи. Я не хочу останавливаться в безликом отеле, не хочу долгого перелета на самолете. Хочу провести каждый час каждого дня твоего отпуска рядом с тобой. Хочу подавать тебе завтрак на моих тарелках. Хочу, чтобы ты вытирал их после того, как я вымою. Хочу, чтобы ты спал в моей постели под простынями, которые я вышила. Хочу слышать, как ты говоришь, какая я замечательная. Я красила, вешала занавески, скребла и чистила. Я развесила по стенам мои фотографии из Гонконга, а брат Ниты просверлил отверстия, и мы повсюду повесили папоротник. Проделали такую фантастическую работу, что ты просто не узнаешь тот дом. Теперь он будет наш, – робко сказала Отами.

Райли чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Все это она сделала для него. И хотела только его. Гавайи со всем их блеском и пышностью не привлекали эту драгоценную красавицу, которая стала его женой. Десять дней вместе. Настоящий рай.

Наконец младший брат Ниты нашел старенький грузовичок, чтобы отвезти новобрачных в их домик. Райли и Отами только посмотрели на машину и прыснули со смеху.

– Он ездит, – самодовольно ухмыльнулся Карлос. – Я его арендую за доллар в год. Рессоры совсем плохи. И тормоза так себе.

Райли отступил назад, чтобы лучше рассмотреть грузовик. Когда-то он был белого цвета. Но беспокойство внушали не ржавчина, не зазубрины и царапины. На остове грузовика были закреплены два металлических стула, покрашенных, как казалось, тридцатью тремя слоями краски. Каждый был прикручен к металлическим бортам крепкими веревками.

– Я готов, если ты едешь. – Отами кивнула, подобрала подол длинного белого платья и с помощью своего молодого мужа и Карлоса уселась на один из стульев. Райли, в новенькой парадной белой форме военно-морских сил, забрался на второй стул. – Думаю, теперь нам нужно держаться покрепче и молить Бога, чтобы добраться до нашего домика. Владелец должен был бы приспособить здесь привязные ремни.

– Карлос, сфотографируй нас, пожалуйста, – серьезно обратилась к парню Отами и чинно уселась на стуле, положив руки на колени. – Для наших детей. – И она улыбнулась Райли.

– Обязательно.

Грузовик съехал с неровной подъездной дорожки и покатился по дороге. Райли крикнул погромче, чтобы перекричать грохот, производимый грузовиком:

– Всегда помни, что я люблю тебя!

– Буду помнить! – крикнула в ответ Отами.

Через восемь домов от церкви Сан-Хуан де Батиста Карлос свернул на длинную подъездную аллею. На деревянной дощечке, прикрепленной к банановому дереву, было написано: Райли и Отами Коулмэн.

– Что случилось с джунглями? – удивленно спросил Райли.

– Ты доволен? Тогда дело стоило того. Карлос и его братья их вырубили, и теперь дом видно с дороги. Важно, чтобы наши друзья могли найти нас. Теперь у нас есть лужайка. Смотри, вон там растет папоротник. А подальше находится грядка с бамбуком. Завтра я тебе ее покажу. Там есть чудесное место – полянка, словно созданная для того, чтобы любить друг друга.

Райли рассмеялся.

– А я-то думал, ты скромница.

– Я хотела, чтобы ты так думал. На самом деле я пылкая и отважная и собираюсь пожирать тебя отныне час за часом.

Карлос протянул Райли ключ.

– Вам может понадобиться куда-то съездить. А я дойду пешком, до моего дома рукой подать. Позовите падре, если вам что-нибудь будет нужно. Он живет у подножия холма.

Отчаянно пытаясь сохранить серьезное выражение на лице, Отами поблагодарила Карлоса за грузовик. Если не возникнет надобности, то грузовичок так и простоит здесь на протяжении их десятидневного медового месяца. Райли ей подмигнул. Итак, они думали одинаково. Хорошо. Но, впрочем, она знала это чуть ли не с первого дня их знакомства.

– Каково ваше мнение, мистер Коулмэн? – спросила Отами, останавливаясь перед домом. – Карлос и Фрэнк покрасили дом. Посмотри, как он сияет. Мы не были уверены насчет коричневой окантовки, но так он заметнее от дороги, раз джунгли расчищены.

Это оказался маленький домик с бетонными стенами и плоской крышей. Райли он показался чистым и аккуратным. По техасским стандартам, в нем вполне мог бы поместиться трактор или лошадь с конюхом. Ему он вполне подходил. На вид он казался именно таким, как нужно. Им будет хорошо здесь. Отами знала, что делала, да благословит ее Господь.

Райли протянул руку Отами, и они вместе вошли на маленькую террасу с бетонным козырьком. Пестрые цветы в ярких глиняных горшках свисали с балок.

– Здесь мы будем завтракать. А также обедать и ужинать, если тебе понравится. Тебе только придется внести в дом подушки, если пойдет дождь.

– Уже отдаешь мне приказания, а?

– Да, все у нас будет поровну, и домашние заботы тоже. Ты будешь делать то, что я тебе скажу. – Отами хихикнула. – Ты как-то сказал, что твои любимые цвета желтый и зеленый, я на это обратила внимание, когда расшивала подушки. Чувствуешь, как пахнет новая краска, которой покрашены стол и стулья?

– Почти не чувствую. Вы чудо из чудес, миссис Коулмэн. Пора мне перенести тебя через порог. С самого начала все должно быть как полагается.

– Правильно. Ты можешь сориентироваться? – спросила Отами, прижимаясь к его груди.

– Это будет настоящим трюком, – улыбнулся Райли. – Если я держу на руках тебя, то как мне открыть дверь? – Отами извернулась у него на руках и наклонилась, чтобы толкнуть дверь.

– Не открывается.

– Ага, и ты допускаешь промашки, – пошутил Райли. – Нужно было додуматься смазать петли мылом с одной стороны двери. Или маслом. А теперь я вынужден поставить тебя на землю и попробовать открыть дверь. Она не заперта?

– Здесь двери никто не запирает. Наверное, от сырости заело. Мне так жаль. Я испортила такой момент.

– Чшшш. – Райли приложил ей палец к губам. – Я шутил. Ты ничего не испортила. Через секунду я открою эту дверь.

Двадцать минут спустя дверь все еще не поддалась. Райли пыхтел, пот градом катился по лицу.

– Похоже, тебе придется забраться в дом через окно ванной комнаты. Ты достаточно тоненькая. Я сниму жалюзи и помогу тебе влезть в окошко.

– А если я не смогу открыть дверь изнутри? – с беспокойством спросила Отами.

– Тогда я проделаю дыру в этом проклятом доме. Или вкачу тот смешной грузовик в окно. Не беспокойся. Я туда попаду.

Час спустя Отами в платье, обвязанном вокруг талии, стояла на кухонном столе и снимала оконные жалюзи. Райли забрался в дом через окно кухни, и оба они в изнеможении опустились на кухонный стол, задыхаясь от смеха.

– Не могу поверить, что Карлос покрыл дверь лаком, а потом закрыл ее. Будет единственным способом войти и выйти из дома, если мы попробуем открыть дверь с помощью какого-нибудь рычага.

– Мы никуда не станем выходить.

– Верно. Черт с нею, с дверью. Когда мы состаримся и поседеем, то сможем рассказывать своим детям и внукам, что вместо того, чтобы перенести тебя через порог, мне пришлось проталкивать тебя через крохотное окошко ванной. Два лишних фунта, миссис Коулмэн, и вы бы уже не пролезли. Но – мы одни. Наконец-то одни.

– Знаю. Правда, замечательно?

– Прекрасно, Отами, – сказал Райли, разглядывая свой новый дом.

– Здесь красиво, – согласилась Отами. – Нита и ее братья помогли мне с покраской и чисткой. Я украсила комнаты. Все это оказалось не так уж трудно, потому что здесь всего четыре комнаты. Труднее всего было очистить все от грязи и паутины. В доме слишком долго никто не жил. Можешь себе представить, Райли, платить придется всего лишь сто двадцать пять долларов в месяц. Мы должны оплатить счет за электричество. Я все прикидывала, пока не высчитала, что ты сможешь позволить себе эти расходы из своего жалованья. Я умею быть экономной.

Райли улыбнулся.

– Это именно то, что мне нужно, – экономная жена. Почему ты все время поглядываешь в окно? Ты ведь не ждешь кого-нибудь еще?

Отами нахмурилась.

– Наверное, что-то случилось. Он всегда проходит в это время. Еще один сюрприз для тебя, уж на этот раз последний.

– Ты хочешь сказать, что могут быть еще сюрпризы?

– Да, еще один. – Отами высунулась из кухонного окна. – А, вот и он. Иди сюда скорее.

Райли склонился к окну и всмотрелся в сумерки.

– Разрази меня гром, – сказал он. – Только не говори, что ты и это устроила.

Отами тихо засмеялась.

– Его зовут Пит, каждое утро он ведет этого быка на поле позади нашего дома. Потом вечером возвращается и уводит его куда-то. Мне не терпелось показать его тебе. Я подумала, это напомнит тебе о Техасе и о ваших быках. Этот бык очень старый, еле ноги переставляет, сам видишь. Но он такого же цвета, как те, что ты мне показывал на фотографиях. Иногда он проходит по нашей лужайке, поэтому трава примята. Это станет еще одним воспоминанием, которое сблизит нас.

– Вы произведение искусства, несравненный шедевр, миссис Коулмэн. Как могла ты хранить такой секрет?

– Это оказалось легко. Разве ты не видишь, Райли? Все так и должно было быть. Все стало на свои места, все работало на нас. Мы поступили правильно, что поженились. Это место идеально нам подходит. Здесь начнется наша жизнь, наши воспоминания. Скажи мне, что я все сделала правильно. Скажи, что все так и должно быть. Мне нужно, чтобы ты сказал это, Райли.

В горле у Райли встал комок.

– Все правильно. Все было правильно с той минуты, как мы встретились. И оба мы знаем это. Я буду повторять каждый час. Тебе надоест это слушать.

– Никогда! – воскликнула Отами.

– Есть еще какие-нибудь сюрпризы, о которых ты мне не говорила?

– Бык был последним.

Райли улыбнулся и посмотрел вокруг. Настала пора обследовать новое жилище. Он стоял в конце длинной комнаты, где решетка отделяла гостиную от кухни. Кухонные принадлежности были старенькими, но безукоризненно чистыми. Белоснежные занавески колыхались под свежим ветерком на окнах, забранных жалюзи. Белая плетеная мебель с яркими желто-зелеными подушками, которые сочетались по цвету с желтоватыми разводами плиточного пола. Фотография Отами, сделанная в Гонконге, прекрасно выглядела на белой оштукатуренной стене.

– Я сама повесила сюда вот это, – сказала Отами, показывая на медную бабочку рядом с входной дверью. – Крючок для твоей морской фуражки. Я купила его специально для тебя, это мой свадебный подарок.

Райли в порыве чувств привлек Отами к себе.

– Спасибо, – прошептал он, уткнувшись в ее сладко пахнущие волосы.

Серебристый лунный свет проникал сквозь кружевные занавески, освещая крестьянский домик и разгоняя самую густую тень. Отами положила голову на плечо Райли, на лице ее, как и на лице Райли, отражалось глубочайшее удовлетворение. Они любили друг друга, делились любовью, отдавали друг другу самое лучшее, что у них было, словно открывая путь на небеса.

Отами пошевельнулась рядом с возлюбленным, открыла темные миндалевидные глаза, когда Райли погладил ее по щеке. Она почувствовала дрожь, пробежавшую по его телу.

– Мой Райли, мой муж, тебе было хорошо?

– Твоему мужу было хорошо. – Райли вздохнул, привлек ее к себе еще ближе, поцеловал в лоб. Пряди длинных черных волос струились между его пальцами. Эта женщина с небольшой высокой грудью и нежными, податливыми бедрами подходила ему идеально, была словно создана для него. И он не сомневался, что так останется всегда; всегда будет преподноситься нежный дар любви, навсегда сохранятся изумление и восторг, потому что они отдавали друг другу нечто большее, чем слияние тел, – это было соприкосновение душ.

Последовала череда изумительных, блаженных дней, полных восторга. Согласие между Райли и Отами оказалось настолько полным, что никто и ничто не имело больше для них значения. Их любовные объятия были упоительными и спонтанными. Взаимное наслаждение, радость… счастье без изъяна.

На третий день их медового месяца Райли вооружился отверткой, шпателем и молотком и наконец-то открыл входную дверь.

– Думаю, миссис Коулмэн, пора нам обследовать этот красивый маленький остров. Что ты на это скажешь? Почему бы нам не устроить пикник и не погулять, пока не устанем?

– Куда ты хотел бы пойти? Гуам имеет всего тридцать миль в длину, двенадцать в ширину, а в самом узком месте он всего четыре мили шириной. Я узнала это на второй день после приезда, – гордо заявила Отами.

– Я располагаю более обширными сведениями, – с чувством некоторого превосходства сказал Райли. – У меня есть брошюра об этом острове. А также множество сведений, полученных от друзей-офицеров. Пока ты жаришь оладьи, я в точности расскажу, что мы предпримем. А в то время, как будешь упаковывать корзинку для пикника, приму душ. Так будет честно?

– Нет. Но я хорошая, послушная японская домохозяйка и сделаю, как мне велят. Но это до тех пор, пока я соглашаюсь с твоими приказами, потом же откажусь повиноваться. Как вам это понравится, мистер Коулмэн?

– Пока ты разогреваешь сироп и размягчаешь масло, можешь делать все, что угодно. Можешь даже ходить позади меня.

– Нет, спасибо. Я современная японка. Я буду только готовить, убирать и любить тебя.

– Хорошо сказано, – сиял Райли. – А теперь давай посмотрим. Мы могли бы поехать по дороге через зону Нимитц-Хилл и взглянуть на панораму гавани, созданной самой природой. Будет виден волнорез Гласса; говорят, так его назвали в честь капитана Генри Гласса, который провозгласил, что Гуам принадлежит Соединенным Штатам. По-моему, это обязательно нужно увидеть. Мне бы хотелось, а тебе?

– Конечно, – проворковала Отами ему на ухо и поставила перед ним тарелку с оладьями, а также подогретые сироп и масло.

– Сделай так еще раз, – засмеялся Райли.

– Что сделать?

– Пощекочи мое ухо, – нарочито ворчливым голосом потребовал он, и Отами охотно повиновалась.

– Что это ты вычеркиваешь? – спросила она минутой позже.

Райли разволновался:

– Мне кажется, тебе не захочется ехать в Нимитц-Бич-Парк. Я уверен, ты не хочешь туда ехать. Там состоялась битва при вторжении американцев в 1944 году. Почему бы нам не оставить эту экскурсию напоследок?

– Хорошо, Райли. Но я думаю, тебе надо увидеть это место. Тебе будет о чем поговорить с твоим отцом.

– Ты это серьезно?

– Да. Ты ведь не сможешь всю жизнь прятаться от него. Рано или поздно разговор между вами состоится. А такая тема станет для вас общей, вы сможете на нее опираться.

– Ты всегда знаешь, что сказать и когда сказать. Да, каким-то образом я прячусь. Почему я сам не мог произнести это слово? Почему ты сказала его вместо меня?

– Потому что я – это я, а ты – это ты. – Отами улыбнулась, и неловкий момент миновал. – Хочешь ломтик манго?

– Нет, я сыт.

Отами принялась убирать со стола.

– Куда еще мы пойдем?

– В форт Соледад. Если верить этому путеводителю, мы сможем увидеть Уматак – место, которое, как считается, посетил Магеллан в 1521 году. Когда-нибудь мы будем рассказывать об этом нашим детям. История, сама понимаешь.

– Если ехать так далеко, то подойдет время обеда. Где мы устроим пикник?

– Еще чашечку кофе, Отами. Быстро, ты не предугадываешь мои желания. Два кусочка сахару.

– Два кусочка, так? Думаю, я и сама бы выпила еще чашку. Не встану с места, пока не нальешь мне кофе.

– Намек понят, – Райли рассмеялся и подскочил, чтобы подать жене кофе. – А как насчет этого места? – спросил он, указывая на карту. – Оно называется Йиго. Мне рассказывали, что здесь собираются создать мемориальный парк, чтобы увековечить память о полумиллионе японских и американских солдат, а также гражданских лиц и жителей островов, которые потеряли свои жизни в тихоокеанском конфликте во время второй мировой войны. Здесь планируют соорудить монумент, символизирующий решимость Соединенных Штатов и Японии крепить дружбу и стремиться к всемирной гармонии. Предполагается, что это будет фигура человека, возносящего молитву о вечном мире.

На лице Отами появилось такое же торжественное выражение, как у Райли.

– По-моему, мы с тобой идеальная пара, которая должна посетить это место. Я буду молиться, чтобы мемориал был создан.

– Еще одна тема для разговора с папой. Думаю, для одного дня достаточно. С учетом того, что грузовик доставит нас туда и обратно. Надень удобные туфли, Отами, на случай, если придется идти пешком. Не знаю, есть ли бензин в баке.

– Конечно, бензин есть. Кто вымоет посуду?

– Не я, мне нужно принять душ и побриться. Вроде бы твоя очередь.

– Я придумала кое-что получше. Подожду, пока ты закончишь, а потом ты можешь вытирать посуду, пока я буду мыть. В семье обязанности делят поровну, помнишь?

– О'кей, о'кей.

– Когда мы вернемся с экскурсии, понравится ли тебе, если мы будем любить друг друга на той полянке, где растет дикий папоротник? Мы могли бы даже искупаться в пруду.

– Это лужа, а не пруд. Если ты займешься посудой, то я подожду тебя там.

Грохочущий грузовик превратил поездку в ужас. Отами молилась и постоянно взывала к помощи Господа, что вызывало восторг Райли. День пролетел быстро. Приготовленный для пикника обед оказался быстро съеден, и не успели они оглянуться, как пора было возвращаться в их крестьянский домик.

– В холодильнике для нас приготовлена бутылка шампанского, – улыбнулась Отами. – Ее послал мой дядя. Раз он не смог присутствовать на свадьбе или хотя бы благословить нас, он сделал, что мог. Это замечательный пожилой джентльмен и очень любит меня. Так он желает нам счастья и добра, не теряя лица. Мы должны выпить и произнести тост, как он пожелал. Я все приготовлю.

Райли подождал, пока Отами вернется с подносом и двумя бокалами. Взял один бокал с подноса и протянул другой Отами.

– Наверное, нужно произнести какой-нибудь цветистый тост, что-нибудь значительное и необычное, но за всю свою жизнь я не смог бы придумать ничего подобного. Почему бы нам не выпить за нашу новую жизнь, твою и мою? За любовь и понимание. Пусть наша новая жизнь будет полна юмора, красивой музыки и чудесных слов. За нас.

– За нас, – тихо повторила Отами. – За нас двоих.

Пришел и кончился сезон дождей – фануханан. Наступил сухой сезон – фанумнанган, – и двухгодичный срок службы Райли почти закончился. Он полюбил свой новый дом на острове и боялся того дня, когда получит приказ об увольнении. Отами царила в маленьком домике, как будто всегда жила там. Она продолжала свои занятия в университете, и часто, возвращаясь поздно вечером, Райли заставал жену склонившейся над книгами, разложенными на кухонном столе, покрытом клеенкой с рисунком в виде бабочек. Но как только она замечала мужа, сразу же бросалась в его объятия. Никогда в жизни Райли не чувствовал себя таким счастливым. Это был рай. Это был его дом. Он надеялся, что никогда не придется ему уезжать отсюда.

Но, как всегда случается с такими хрупкими вещами, как совершенство, обязательно происходят досадные неувязки.

Когда служба Райли на Гуаме закончилась, в соответствии с новым приказом его послали в Ацуги, в Японию, а оттуда – во Вьетнам. И он сразу же вылетел в ночной полет в дельту Май-Конга на самолете Коулмэна.

Тэд Кингсли глянул на почтовую марку на письме Райли и побледнел. Господи, как малыш оказался во Вьетнаме? Ведь предполагалось, что он останется на Гуаме до конца срока, на веки вечные, если понадобится. Что случилось? Он прочел письмо.

Дорогой дядя Тэд.

Я знаю, это письмо вас удивит. Я здесь! Боже мой, как мне это ненавистно. Я способен на убийство, лишь бы выбраться отсюда. И я убиваю. Каждый день. Стараюсь не думать об этом, но рано или поздно придется подводить итог, и от этого становится тошно. Я и не думал, что можно испытывать такой страх, до потери сознания, но я боюсь. Не хотел вам говорить, но мне пришлось выдержать борьбу с самим собой, лишь бы не написать папе, чтобы он забрал меня отсюда.

Отами уехала в Японию. Уже долго не получаю от нее вестей. Она собиралась узнать, не примут ли родители ее обратно. Она беспокоилась об этом, как можно было почувствовать из ее письма. Отами едет в Японию, а не остается на Гуаме ждать меня, главным образом, потому, что беременна. Господи, дядя Тэд, она будет рожать моего ребенка без меня. Ей нужны ее родные. У вас есть их адрес. Не могли бы вы проверить, как у нее дела? Если родители Отами откажутся принять ее обратно, посмотрите, что можно сделать для нее. Вы могли бы вмешаться и связаться с моим банком в Техасе. У Отами есть все необходимые документы. Сделайте, что сможете.

Я ненавижу это место. Не знаю, почему я здесь нахожусь. И, кажется, никто не знает. Как такое могло случиться? Кто виноват? Единственным утешением служит то, что я летаю на самолетах Коулмэна. Я чувствую себя в них в безопасности.

Поцелуйте за меня Отами, если увидите ее в ближайшее время, и скажите, что я очень ее люблю. Позаботьтесь о ней за меня, дядя Тэд.

С самыми лучшими пожеланиями,

Райли.

Тэд потерял почву под ногами. Он ненавидел вьетнамскую войну почти так же сильно, как Райли. Сердце у него сжималось от негодования, и, наверняка, начала образовываться новая язва.

Может быть, пора призвать на помощь Мосса. Билли он позвонит попозже, сначала Райли понадобится поддержка отца. Надо проявить такт, вскользь упомянуть о мальчике и посмотреть, как пойдет разговор. Нужно также связаться с Отами и посмотреть, как идут ее дела. Он должен поехать в Токио – дело слишком важное, чтобы доверять телефонному звонку. Для Райли Коулмэна, сына Билли, он сделает все, что в его силах.

В ту ночь Тэд почти не спал. Едва рассвело, он позвонил в Санбридж, где ему сказали, что мистер Мосс Коулмэн в отъезде по делам и вернется через трое суток. К вечеру того же дня он был в Токио и отправился по адресу, который дал ему Райли. Он позвонил в звонок, и ворота открыла опрятная служанка в шелковом кимоно.

– Что вы хотели?

– Я хотел бы видеть Отами. Скажите ей, что пришел адмирал Кингсли.

– Войдите в дом, сэр. Мисси Отами в саду. Я позову ее. Тэд стоял, держа шляпу в руке. Он знал не слишком много о японских домах и о японской мебели, но то, что видел, казалось ему жилищем, достойным короля. Здесь царило богатство, такое, к которому привыкли Коулмэны, может быть даже большее.

Увидев ужас в глазах девушки, адмирал не выдержал и поспешил ей навстречу, чтобы уверить, что ничего страшного не случилось, потом поцеловал.

– Это от Райли.

– У вас есть от него весточка? Скажите мне. С ним все хорошо? Как он? Уже много недель я от него ничего не получаю.

Тэд протянул ей письмо Райли и смотрел, как жадно ее глаза проглатывают снова и снова каждую букву. Отами аккуратно сложила письмо и отдала Тэду.

– Спасибо вам большое, что приехали сюда. Я знаю, Райли так беспокоится насчет моих родных. Они раскрыли мне свои объятия. Мне так повезло, что они очень любят маня. Скажите Райли, что мне не нужны деньги Коулмэнов. Моя семья была бы обесчещена, если бы мои родители не смогли позаботиться обо мне, их дочери. Райли поймет. Я должна согласиться на это, помня о том горе, которое причинила им вначале.

– Я счастлив, что у вас все хорошо. Райли вздохнет с облегчением.

– Я написала ему много писем, все объяснила. Наверное, он скоро их получит, может быть, все разом.

«Или ни одного, – захотелось сказать Тэду. – У вьетнамцев мания сбивать почтовые самолеты».

– Если хотите написать письмо, я прихвачу его в Ацуги и отправлю ближайшим рейсом. Завтра вечером Райли его получит. Не хотите ли поужинать со мной?

– Адмирал Кингсли! – укоризненно произнесла Отами, явно шокированная предложением. – Вы должны поужинать с моей семьей. Мой отец очень расстроится, если узнает, что вы были здесь и не оказали нам честь отужинать с нами. У моей матери страсть к голливудским актерам, и ей захочется… как бы это выразиться… выудить из вас побольше информации. Скажите, что согласны поужинать с нами.

– Был бы очень рад. Мне хочется познакомиться с вашими родными.

– Хорошо. А мне следует познакомиться с родными Райли. Я вас тоже причисляю к его семье. Для меня это будет большой честью.

– Отами, когда появится ребенок? Отами рассмеялась:

– Теперь уже в любой момент. Мама очень беспокоится. Отец тоже, но притворяется, что спокоен. Мужчины должны оставаться сильными и смелыми. Это женские дела. У моих родителей это будет первый внук. Все мы нервничаем. Особенно я. Как бы мне хотелось, чтобы Райли был здесь. Мама говорит, родится мальчик. Отец хочет, чтобы родилась девочка, похожая на меня. – Отами пожала плечами, чтобы показать, что не понимает такого образа мыслей. – Я молюсь о сыне для Райли. Но и дочка – тоже очень приятно. – Она улыбнулась немного смущенно.

– Близнецы, – бездумно высказался Тэд. Отами засмеялась.

В честь Тэда ужин подали на американский манер, блюда были приготовлены по типу кухни американского Запада. Он оценил это и поблагодарил хозяев.

– Мы рады достойно принять дядю нашей дочери. Вас мы почитаем не меньше, адмирал. Должен признаться, что суп янки из бобов не то блюдо, которое я хотел бы вкушать каждый день, – сказал, подмигнув, Садахару Хасегава.

– К числу моих любимых блюд он тоже не относится, – улыбнулся Тэд. Оба рассмеялись. Тэд втянул в себя живот, уже ожидая того, что должно было последовать.

– Пойдемте, выкурим по сигаре в саду. Женщины выпьют чаю, а мы поговорим подольше. Дочь меня заклюет, если я полностью завладею вашим вниманием. Пойдемте, пойдемте, – повторил он, делая одновременно успокаивающие жесты своей миниатюрной супруге и дочери. А потом, округлив глаза, снисходительно сказал: – Обещаю тебе, жена моя, что чуть позже сможешь обсудить американских кинозвезд с адмиралом Кингсли, если он согласится. – Тэд кивнул, и миниатюрная женщина пискнула от удовольствия. Отами обняла мать, и обе они вышли из комнаты. – Ох уж эти женщины, без ума от кино.

Не зная, какого ответа от него ожидают, Тэд просто согласился.

Когда сигары, наконец, были зажжены, мистер Хасегава заговорил:

– А теперь, раз поблизости нету женских ушей, мы должны поговорить о молодом человеке, Райли, и о его семье.

– Мистер Хасегава, я не являюсь кровным родственником Райли. Я друг семьи, но люблю мальчика, как если бы он был моим сыном. Не уверен, могу ли говорить с вами о его семье. Это не значит, что я не хочу, но я обещал Райли и должен сдержать обещание. Надеюсь, вы поймете.

Садахару Хасегава устало кивнул. Он задумчиво смотрел на кончик своей сигары.

– Многого я не понимаю в нынешние времена. Жена говорит, я отстал от жизни. Дочь считает, что мне нужно изучать современный западный образ жизни, если хочу выжить. Вдруг оказалось, что для молодых недостаточно нашей старой культуры, старых обычаев. У меня много дочерей. Восемь в общей сложности. – Он поморщился. – Представляете себе, что могут сделать девять женщин с человеком, который ценит старые обычаи?

Тэд улыбнулся. Этот пухлый коротышка вызывал жалость – казался таким беспомощным и обеспокоенным, – пока не заглянешь в его прищуренные глаза.

– Думаю, я понимаю, что вы имеете в виду. Я испытываю большое облегчение от того, что вы приняли Отами в лоно семьи. Сегодня я приехал, чтобы убедиться, что о ней хорошо заботятся. По просьбе Райли, разумеется.

– Расскажите мне об этом молодом человеке. Дочь может говорить о нем часами, но она влюбленная молодая женщина. Я должен знать, из какой семьи вышел этот юноша.

– Коулмэны – почтенная семья. Очень уважаемая. Они хорошие люди, мистер Хасегава. Ваша дочь вошла в прекрасную почтенную семью. Они богаты, если это имеет значение. У Райли есть страховой фонд, который обеспечит его с семьей до конца жизни. На этот счет вам не нужно беспокоиться.

– Я тоже вполне состоятельный человек. Я смогу позаботиться о дочери и ее ребенке, – рассердился мистер Хасегава.

– Уверен, что можете. Припомните, я ведь сказал, «если это имеет значение». Не думаю, что Райли или Отами много размышляли о деньгах. Я имел в виду, что, может быть, вы… интересуетесь.

– Интересовался. Нет нужды притворяться, что не интересовался. Почему молодой человек не хотел, чтобы его родные знали о том, что он Женится на моей дочери?

Тэд опасался этого вопроса и старался подобрать верные слова:

– Думаю… а теперь и понимаю, мистер Хасегава, – это просто мое мнение – думаю, Райли боялся, что его отец помешает ему. Должен сказать, что вполне согласен с Райли: его отец мог бы испортить задуманное. В вашу пользу говорит то, что вы достаточно мудры, чтобы принять дочь обратно вместо того, чтобы потерять ее.

Мистер Хасегава фыркнул и выпустил кольцо дыма.

– Моя жена, эта фарфоровая куколка, сказала мне, как и остальные дочери, что если я не приму Отами обратно, то все они уедут в Америку, чтобы сниматься в кино. Что мне оставалось делать? Я тоже учусь у молодежи. Я понимаю – нужно быть прогрессивным, чтобы выжить. Но я также не могу, просто не могу выдержать их трескотню, когда не соглашаюсь с их планами и идеями.

– Вы замечательный человек, мистер Хасегава. У вас прекрасная семья. Мудрый человек всегда знает, когда…

– Склониться под нажимом своих женщин. Кажется, это старинная китайская поговорка, не так ли?

Тэд рассмеялся, попыхивая сигарой.

– Значит, не стоило сообщать о женитьбе семье Коулмэнов?

– Да, мистер Хасегава, не стоило. Не сейчас. В конце концов, Райли и Отами принимали решение. Не вы. Я сожалею, если это вас обижает, но так мне кажется.

– Моя дочь рассказывала, что ее муж питает к вам большое уважение. Теперь я вижу, почему. Вы сообщили мне то, что хотели сообщить, что, как вы считали, мне нужно знать. Но не больше. Я уважаю такой подход, адмирал Кингсли. Я пойду навстречу их пожеланиям. Моя дочь всегда найдет приют у своей семьи. Это нанесло бы урон моей чести, если бы я позволил ей самой заботиться о себе, особенно сейчас. Коулмэнов не следует уведомлять о рождении ребенка?

– Только если Райли позволит. В любом случае, следует уважать его волю. Однако у вас будет утешение. Этот малыш останется целиком и полностью в вашей семье.

– Так не совсем честно. Лишить семью ребенка. Ведь есть дедушка, Отами мне рассказывала.

– Да, нечестно. Но не нам судить или принимать решения. Мы можем лишь прийти на помощь, если понадобится.

– Вы мудры, адмирал. Вы должны снова навестить нас, чтобы мы могли лучше узнать друг друга. Вы захотите увидеть младенца, когда он родится?

– Мне бы этого очень хотелось. Почту за честь.

– Мой дом – ваш дом. Приезжайте, когда сочтете нужным. В любое удобное для вас время. А теперь, полагаю, мы должны вернуться, и вы расскажете моим девочкам истории о кинозвездах. Только, умоляю вас, не слишком приукрашивайте.

Тэд рассмеялся:

– Думаю, что справлюсь.

– Адмирал, не могли бы вы сказать им, что Кларк Гейбл не так красив в жизни, каким кажется на экране?

– Полагаю, можно сказать им, что на носу у него бородавка, которую приходится скрывать гримом. Как вы считаете?

Садахару Хасегава с довольным видом попыхивал сигарой.

– Было бы чудесно, если вы не имеете в виду, что это ложь, шитая белыми нитками.

– Кто говорит, что это ложь? Все мужчины в мире верят в это. – Тэд рассмеялся и последовал в дом за хозяином.

Четыре дня спустя в кабинете Тэда раздался телефонный звонок из «Токио Сан Таймс». Ему сказали, что его ожидает разговор по прямой связи с Садахару Хасегава.

Радостное возбуждение в голосе отца Отами могло означать только хорошие новости:

– Мальчик!

– Поздравляю, мистер Хасегава. Передайте мой любящий привет Отами. Я сообщу Райли.

– Спасибо, адмирал. Приезжайте к нам на следующей неделе. Пожалуйста.

– Спасибо. Воскресенье подойдет?

– Все мы ждем вас в гости. До свиданья, адмирал Кингсли.

Тэд не находил себе места от чувств, которые пытался сдержать. Такие новости приятно передавать. Билли пришла бы в восторг. Мосса охватила бы радость, пока не выяснится, что мать его внука японка. Эту новость следовало оставить при себе.

Райли посадил свой самолет и направился прямо в казарму. Сейчас хотелось только спать. Спать и увидеть во сне Отами. Он прошел уже половину взлетного поля, когда командир протянул ему листок радиограммы. Мальчик! «Мать и сын чувствуют себя хорошо. Все под контролем». Сообщение подписано адмиралом флота Тадеушем Кингсли. Он знал, что может положиться на дядю Тэда.

Сын. Мальчик. Есть чему радоваться. Замечательно.

На мгновение он почувствовал угрызения совести. Надо было бы написать в Санбридж. Когда-нибудь. Когда-нибудь потом. А сейчас он отоспится после ночного полета и будет видеть во сне свою жену и сына.

Через месяц он получил первую фотографию новорожденного. Райли Садахару Коулмэн. Семь с половиной фунтов, двадцать дюймов длиной.

В два часа ночи Райли встретился со своими друзьями-летчиками перед ночными полетами. Он любовно прикоснулся к кончикам крыльев самолета и произнес свою обычную молитву.

– Дай мне вернуться к моей жене и сыну, – тихо прошептал он, – «Коулмэн Эвиэйшн», не подведи и на этот раз.

Час спустя в воздушном бою самолет Райли начал терять высоту. Страх охватил его, горло сжалось так, что он едва не задохнулся. Господи, только не здесь, не над этим Богом забытым краем, о котором никто никогда не слышал. Не из-за какой-то непонятной неисправности. «Боже, не сейчас!» – воскликнул Райли. Самолет накренился, и ноги Райли лихорадочно заплясали на педалях. Слишком малая высота, уже не выпрыгнуть с парашютом. Красные огоньки замигали, напоминая глаза призрака, которые они сооружали на Хэллоуин. Последней мыслью было, что у Райли Садахару нос его деда. Коулмэна.

Министерство военно-морского флота охотно дало согласие на поездку Тэда в Техас, чтобы сообщить родным о гибели Райли. Он связался с Вашингтоном по прямой линии и попросил не извещать Отами, пока он не сообщит Коулмэнам. Не по правилам, сказали ему, но раз и их вина есть в случившемся, они охотно пойдут на уступки.

В тот же момент, когда Билли открыла дверь своей квартиры в Остине и увидела Тэда в форме, она сразу все поняла.

Сделала глубокий вдох. Тэд налил ей спиртного, но она отказалась.

– Расскажи все, что знаешь. – И лишь потом спросила: – Почему я не могу плакать?

– Ты в шоке, Билли. Пошли со мной. Я не могу оставить тебя здесь. Нужно ехать в Санбридж. Ты понадобишься Моссу. И Сету.

– Да, да, ты прав. Дай надеть свитер. Ты прав. Я им понадоблюсь. Я поблагодарила тебя, Тэд, за то, что ты приехал? Поблагодарила или нет?

– Несколько раз. Я подумал, лучше тебе услышать это от меня, чем узнать от военного министерства.

– Ты знаешь, как это случилось?

– Они летели над лесом. Самолет Райли начал терять высоту. Он врезался в гребень горы. Вот и все, что нам известно.

– Мосс не переживет. И Сет тоже. Это был самолет Коулмэнов? – спросила она торопливым шепотом.

– Там только самолеты Коулмэнов, – тихо проговорил Тэд.

Глава 34

От сцены, последовавшей в Санбридже, Тэду стало не по себе. Угрозы, оскорбления и взаимные обвинения раздавались направо и налево. Сет орал и вопил, как обмороженный дракон. Мосс наполовину опустошил бутылку бренди за два глотка. Агнесс шлепнулась на стул и перебирала пальцами жемчуг на шее, не сводя глаз с бушующего Сета.

– Ты сказала, не вмешивайтесь. Вот что ты сказала, девочка. Твои точные слова: не вмешивайтесь. А теперь он мертв. Райли мертв. Мой единственный внук. Это ты виновата! – кричал он, показывая когтистой рукой на Билли.

– Но вы вмешались. Отослали его на Гуам, чтобы он летал с метеосводками. Вы не имеете права обвинять меня в смерти моего родного сына. Что вы за человек? Если бы вы предоставили событиям идти своим чередом, может быть, он остался бы жив. Так нет же, вы с Моссом, вы оба, вам нужно было приложить руку и там, сделать то, что вы всегда делаете. Дергаете за веревочки, раздаете угрозы, подкупаете кого надо, лишь бы добиться того, что вам нужно. А теперь посмотрите, что получилось. Мой сын погиб. У меня больше нет сына. Почему вы не могли оставить его в покое? – надтреснутым голосом кричала Билли.

– Тебе здесь нет места. Что ты тут делаешь? Кто просил тебя приходить? Гони ее отсюда, Мосс. Я не могу видеть ее лицо.

– Прекрати, папа, – громогласно оборвал его Мосс. – Тэд, как все произошло? Я хочу знать это прямо сейчас.

– Райли летел на бреющем во время одного из ночных полетов. Самолет начал терять высоту, и он не смог выпрыгнуть с парашютом. Он врезался в гребень горы, машина взорвалась. Вот все, что нам известно, Мосс.

– Это был самолет Коулмэна?

Тэду пришлось напрягать слух, чтобы расслышать вопрос.

– Да, Мосс, вся эскадрилья летает на самолетах Коулмэна. Ты знаешь это так же хорошо, как и я!

– Тут какое-то недоразумение! – закричал Мосс. – Райли должен был оставаться на Гуаме до конца службы. Он уже находился во Вьетнаме, когда мы нашли его. Предполагалось, что послезавтра его вернут. Господи! Два дня! Не могу поверить.

Билли встала со стула.

– Мосс, хватит пить. Почему бы нам всем не пойти на кухню и не выпить кофе.

– Кофе! Да убери ты отсюда эту дуру, – рычал Сет. – Ты только послушай, Мосс. Мой внук мертв, а она хочет кофе. Агнес, что за чертовку ты воспитала? Ничего глупее в жизни не слышал.

– Замолчи, Сет, – сердито сказала Агнес. – Еще одно слово, и, клянусь, я сама заткну тебе рот кляпом. Всем нам нужен сейчас кофе. Или ты будешь разговаривать приличным языком, или я отвезу тебя в твою комнату. Мы понимаем друг друга, Сет?

– Не говори мне, чтобы я замолчал, Эгги. Это мой дом. Тэд, Мосс и Билли последовали за Агнес на кухню. Сет вытирал рукавом фланелевой рубашки глаза и крутился возле кухни в своем кресле. Будь он проклят, если въедет туда и станет пить кофе. В конце концов он подкатил кресло поближе к двери, чтобы слышать тихие голоса, доносившиеся из кухни. Билли рыдала, но Агнес, казалось, сохраняла присутствие духа. Как всегда. Пора избавиться от них обеих. Кому они теперь нужны? Ему, конечно, нет. Все кончено.

Билли старалась держать себя в руках. Нужно заняться делами, позвонить всем: Мэгги, Сьюзан, Сойер. Она должна сделать это, сообщить. Только после нескольких попыток удалось правильно набрать номер Мэгги в Нью-Йорке. Тихий голос дочери донесся до нее после четвертого гудка.

– Мэгги… – Теперь, когда она слышала голос Мэгги, слова не шли с языка. Какая-то часть ее существа отказывалась верить в смерть Райли, другая же часть верила, что, если она не произнесет роковых слов, его смерть не станет реальностью. – Мэгги, ах, Мэгги!

Тревога пронизала Мэгги, и она сильнее прижала трубку к уху.

– Мам? Что случилось? Что-нибудь с папой? Мама, ты где? Ответь мне!

Мосс взял трубку из трясущейся руки Билли и заговорил, собрав все свое самообладание:

– Мэгги. Райли погиб. Мы только что об этом узнали. Мама не может говорить, но мы хотим, чтобы ты знала.

Мэгги так сильно закусила губу, что почувствовала вкус крови. Боль, ярость душили ее. Боже милостивый, Райли не может погибнуть. Не может! Ей нужно было нанести ответный удар, причинить боль в ответ на эту боль.

– Он ведь летал на одном из твоих самолетов, папа? – И положила трубку.

Мэгги беспомощно оглядела свою квартиру, место, где она подталкивала брата пойти в армию, чтобы насолить Моссу. Вспомнила то ужасное одинокое Рождество, которое они провели вместе. Теперь никогда не будет еще одного Рождества.

Безумное сожаление толкнуло ее к письменному столу, и она принялась лихорадочно искать пакет с фотографиями, которые они с Райли сделали в тот вечер. Не сумев сразу найти их, Мэгги вытряхнула на стол все, что там было. Фотографии скользнули из конверта на ковер. Мэгги упала на колени, схватила снимки, прижала к груди. Слезы ручьем бежали по щекам.

– Нет, нет, нет! – закричала она. – Не Райли, только не Райли! Я! Это должна была быть я! Боже мой, как бы мне хотелось, чтобы умерла я!

Измученный переживаниями, Тэд поднялся в кабину своего самолета, чтобы вернуться на базу в Калифорнию. Ему не хотелось оставлять Билли, но ничего поделать он не мог. Как они ошибались, думая, что она будет нужна Сету и Моссу. Билли чувствовала себя отверженной, когда, словно вор, покидала дом вместе с Тэдом под покровом ночи. Когда они прощались, слез не было. Слезы придут потом.

Отами не сводила глаз с Тэда, сдерживая горе.

– Он так и не увидел своего сына, – горестно прошептала она. – Так и не получил тех радостей, которые дарит сын отцу. Как вы считаете, адмирал Кингсли, думал он о том, что будет, когда маленький Райли вырастет?

– Я уверен, что он думал, Отами. Я сообщил Коулмэнам, но не упоминал ни о тебе, ни о малыше.

– Так… хотел Райли, чтобы они не знали. Мы должны уважить его желание. Мои родители уехали. Мать отправилась с отцом в деловую поездку. Они вернутся только в следующем месяце.

– Я могу сообщить им. Ты не должна оставаться одна. Они захотят быть здесь с тобой.

– Адмирал Кингсли, я не одна. Я никогда не останусь одна. Вы забыли. У меня есть сын Райли. Со мной все будет хорошо. Обо мне не нужно волноваться. Я знала, что когда-нибудь это случится. Я не готова, но должна смириться.

Тэд привлек ее к себе.

– Поплачь. Тебе станет легче.

– Я не могу. Может быть, когда-то и смогу. Я должна идти к ребенку. Пора его кормить. Спасибо за то, что пришли. Не останетесь ли на ужин? – Тэд отрицательно покачал головой. Тогда Отами повернулась и вышла из комнаты.

Уходя, Тэд знал, что больше не вернется, что какое-то время не будет появляться здесь. Семья Отами сделает все необходимое. Он будет лишь мрачным напоминанием о Райли, а этого им совсем не нужно. Жизнь должна продолжаться…

Билли пыталась справиться с горем несколькими способами. Она рисовала и работала до изнеможения. Много времени проводила с Сойер; иногда часами разговаривала с нею, и Сойер рассказывала ей всякие мелочи, которых она не знала о своем сыне. Больше всего утешали ее длинные письма, что она отправляла Тэду, и такие же длинные ответные послания от него. Был также один долгий телефонный разговор по вызову из Токио, длившийся целый час. Заботу Тэда было особенно трудно вынести. В конце, однако, уже она утешала его. Неизвестно откуда у нее брались силы, но она общалась с людьми, управлялась с делами со своей всегдашней энергией. Она должна была выжить.

Мосс Коулмэн положил телефонную трубку себе на плечо, ожидая, когда собеседник выйдет на линию. Его голос, когда он представился, оказался холодным и жестким:

– Думаю, это черт знает что такое, когда отцу приходится умолять Военно-морской флот США вернуть ему вещи его погибшего сына. Я написал шесть писем, послал три телеграммы и не получил ни слова в ответ. Должен же быть какой-нибудь крючкотвор, который знает, в чем дело. Я не повешу трубку, пока не получу вразумительного ответа.

– Одну минуту, сэр. Полагаю, майор Генри именно тот человек, который сможет дать вам объяснения. Он говорит по телефону. Вы подождете?

– Подожду. Я уже два месяца жду, – прорычал Мосс. – Конечно, я не вешаю трубку. – Пять минут спустя в трубке раздался щелчок.

– Майор Генри слушает.

Мосс во второй раз повторил сказанное.

– Мистер Коулмэн, вещи вашего сына были отосланы его жене. Таковы правила. Я не могу их изменить, даже для вас.

– Жена! Какая жена? Мой сын не был женат. Ваши идиоты спутали Райли еще с кем-то. Так же, как перепутали приказы о его назначении. Мой сын остался бы жив, если бы не эта путаница. Что вы скажете на это, майор Генри?

– Мне ничего не известно о приказах по поводу назначения вашего сына, но знаю, что лейтенант женился почти два года тому назад на японской девушке, когда находился на Гуаме. Его личные вещи и военная страховка отправлены его жене. Есть еще несовершеннолетний иждивенец, сын. Такая информация поступила к нам после смерти вашего сына. Он был включен в его учетную карточку… мистер Коулмэн, вы слушаете?.. мистер Коулмэн?

Мосс уставился на свой письменный стол.

– Да, я слушаю, майор. Я ничего не знал о его женитьбе. Даже его мать не знала.

– Сочувствую, мистер Коулмэн. Иногда молодые люди поступают странно, оказавшись вдали от дома. Все оформлено надлежащим образом.

– Уверен, что так оно и было, майор. Мой сын никогда ничего не делал наполовину. Не могли бы вы мне сказать, кто эта девушка и где она живет?

Майор дал ему адрес родителей Отами.

– Прошу извинить, если это доставило вам какие-либо неприятности, мистер Коулмэн. Уверяю вас в моем глубочайшем сочувствии.

Мосс глянул на фотографию Райли на своем столе, и взор его затуманился. Как мог мальчик совершить такой предосудительный поступок… жениться на японке, зная, как его отец относится к японцам? Он с такой силой ударил по столу, что застекленная рамка с фотографией упала, и осколки разлетелись по всему полу. Что случилось, черт побери, с его сыном, о котором говорили «вылитый отец»? Японка! Проклятая японка!

Майор Генри сказал, что в Японии живет сын Райли. Нет, во имя Господа, его внук не будет расти в той чертовой дыре, питаться рисом и рыться в отбросах! Он привезет его сюда, вырастит здесь, в Санбридже. Плоть и кровь Райли. Придется научиться жить с тем, что осталось. Может быть, Билли как раз и не хватает нового малыша в доме. Ради ребенка Райли она вернется. Мосс мрачно улыбнулся. В этом он не сомневался.

На следующее утро Мосс отправился в Сан-Франциско. Из Сан-Франциско – рейсом компании «Пан Америкен» до Гуама, а оттуда – в Токио.

Сняв номер в гостинице, Мосс отправился прямо в бар и осушил одну за другой три порции крепкого спиртного. Алкоголь не помог успокоить нервы. Он ненавидел эту землю и каждого японца, живущего на ней.

Швейцар гостиницы флажком подозвал для него такси.

Мосс показал адрес, и брови водителя удивленно взлетели вверх.

– Да, сэр, – сказал он на правильном английском языке.

– Вы понимаете по-английски? – рявкнул Мосс.

– Да, сэр, я четыре года проучился в университете Лос-Анджелеса. Хотите узнать что-нибудь о Японии? – вежливо спросил он.

– Я знаю все, что мне нужно знать о Японии. И не желаю знать больше. Далеко нам ехать по этому адресу?

– Не слишком. Минут пятнадцать, в зависимости от уличного движения.

Помимо своей воли, Мосс не смог удержаться, чтобы не спросить:

– Если вы учились в университете Лос-Анджелеса, то почему водите такси?

– Япония бедная страна. Трудно свести концы с концами, когда необходимо поддерживать семью. Мне нужно дать образование троим сыновьям, а на это требуется много денег. Такое занятие не наносит урона чести. Вы в первый раз в Японии?

– Нет. Я бывал здесь раньше. Это мой последний приезд, – резко ответил Мосс.

Время от времени водитель поглядывал в зеркальце на мрачное лицо американца. Никогда не доводилось ему видеть столь несчастного человека. Он сосредоточился на управлении автомобилем, предоставив Мосса его тягостным мыслям.

– Почему вы остановились?

– Мы прибыли по нужному вам адресу. Посмотрите номер на воротах. Позвоните в звонок, и кто-нибудь вам откроет. Я привожу сюда многих клиентов.

– Клиентов? Это что, бордель? Похоже на самый настоящий дворец.

– Прошу прощения, сэр. Я понимаю ваши слова, но почему вы думаете, что это бордель? Это дом мистера Садахару Хасегава. Мистер Хасегава владелец трех газет в Токио. Это его городской дом. Может быть, вы ошиблись адресом?

– Нет, адрес правильный. – Мосс заплатил в американской валюте, понимая, что чаевые слишком велики, но не хотел думать о таких мелочах, как цена. Оказавшись перед роскошным домом, он почувствовал неуверенность. Хасегава – то самое имя. Он решительно нажал на кнопку звонка. Ворота распахнулись, и Мосс вошел. Послышался шорох хорошо смазанных петель, Мосс обернулся и увидел, что ворота закрываются. Он оказался в ловушке. Лоб покрылся капельками пота, пока он ждал в холле одного из самых роскошных домов, которые ему когда-либо приходилось видеть. Здесь не стояло никаких дешевых ширм из рисовой бумаги. Тут царили деньги.

Это было похоже на парад. Сначала появился приземистый полный мужчина в сопровождении миниатюрной женщины, вероятно, жены. За ними следовали еще восемь молодых женщин.

Выстроившись в одну линию, они поклонились вслед за толстым коротышкой.

– Добро пожаловать в мой дом, мистер Коулмэн. Пожалуйста, следуйте за мной, я познакомлю вас с моей семьей. – Моссу не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться. Совсем не этого он ожидал.

Мистер Хасегава сделал Отами знак выйти вперед.

– Это моя старшая дочь, жена вашего сына.

– По какому закону? – жестко бросил Мосс.

– По американскому закону, – тщательно выговаривая слова, произнес мистер Хасегава. – Брак законный. Есть документы, если желаете взглянуть.

– Желаю.

Японец хлопнул в ладоши, и появилась молоденькая служанка. Он что-то спокойно сказал, и девушка семенящей походкой вышла из комнаты, склонив голову, сложив руки перед грудью. Несколько минут спустя она вернулась с документами, и Мосс тщательно изучил их.

– Все верно.

– Хотите посмотреть на вашего внука?

Мосс кивнул. Он ненавидел себя за то, что пристально рассматривал Отами, которая и сама старалась не смотреть в упор на Мосса. Снова мистер Хасегава хлопнул в ладоши, и на этот раз просто кивнул. Служанка вернулась с пухлым розовощеким младенцем. Мистер Хасегава сделал Моссу знак подойти поближе, чтобы получше рассмотреть ребенка.

– Мне, как и моей дочери, кажется, что у ребенка ваш нос. Весьма примечательно.

Мосс почувствовал, что горло у него сжимается. Сын Райли. Можно даже разглядеть сходство в этом мирно спящем малыше. Этого было достаточно.

– Я хочу забрать ребенка в Техас, – холодно заявил он. В мгновение ока Отами оказалась между Моссом и своим сыном. Она не сказала ни слова, но не сводила умоляющих глаз с отца.

– Это невозможно, мистер Коулмэн. Ребенок живет здесь со своей матерью и семьей. Таково было пожелание вашего сына.

– Что вы знаете о желаниях моего сына? Не думайте, что я поверю такой ерунде. Этот ребенок носит фамилию Коулмэн. Его место в Техасе. Не здесь! Никогда он не будет жить здесь!

– Это невозможно. Ребенку нужна мать. Он здесь ни в чем не будет испытывать нужды. Полагаю, что могу сравниться с вами по доходам, если вас это беспокоит. Пожалуйста, не оскорбляйте нас предложением купить ребенка. Таково ваше следующее побуждение, не так ли?

Мосс взорвался:

– Людей не покупают. – Но в глубине души он понимал, что именно это и собирался сказать. – Я подам в суд, – пригрозил он.

– Ваши американские суды не имеют юрисдикции здесь, в Японии… Пожалуйста, мы не хотим ссориться с семьей Райли. Мы можем позаботиться о ребенке. В любое время вы и ваша жена будете желанными гостями в моем доме. Моя дочь станет вашей дочерью. Это честно и справедливо.

– Мне не нужна ваша треклятая дочь. Мне нужен мой внук. Я отсюда без него не уйду.

Отами сделала шаг вперед.

– Мистер Коулмэн, мы с Райли много раз обсуждали это. Он хотел, чтобы ребенок остался со мной. Когда кончился бы срок его службы, он обосновался бы в Японии, так он планировал. Я говорю правду. Так хотел Райли.

– Это вы внушили ему. Как вам удалось? На какие колдовские ухищрения вы пошли, чтобы одурманить моего сына? Райли никогда не согласился бы на такой шаг.

– Если это так, то почему я здесь с моим сыном и почему вы не знали о нашей женитьбе и о вашем внуке? Предполагаю, вам сообщили об этом в военном ведомстве. Сам Райли не хотел, чтобы кто-то в Техасе знал о нас. Это правда, мистер Коулмэн. И я не околдовывала вашего сына. Я влюбилась в него, а он в меня. А наш малыш – мы с Райли обсуждали, как назвать его, – он носит имя Райли и моего отца. Он Райли Садахару Коулмэн.

Это оказалось последней горькой каплей для Мосса. Чтобы его внук не был назван в его честь. Проклятое японское имя, которое он даже не мог выговорить.

Мистер Хасегава приблизился к Моссу.

– Пожалуйста, мистер Коулмэн, не навлекайте на себя позор перед моей семьей. В моих газетах каждый день то один репортер, то другой пишет о безобразном поведении американцев. Ради всех нас не поступайте подобным образом. Вы должны примириться с таким положением. Наш дом – ваш дом, когда бы вы ни пожелали.

– Идите к черту, – грубо рявкнул Мосс, резко повернулся и вышел. Должен же оказаться какой-нибудь способ. В случае необходимости можно было бы и похитить ребенка. Потом он глянул на кованые ворота и понял, что грозит напрасно. Он разбит. Проиграл не только битву, но и войну.

Ничего другого не оставалось, как только думать о перелете домой, который будет длиться восемнадцать часов. В конце концов он решил никому не рассказывать о Райли Садахару. Никто никогда не узнает о его унижении. Пока он жив, никто не узнает.

В Соединенные Штаты Мосс вернулся человеком, подавленным горем и наполненным яростью. Удрученный потерей любимого сына, он обратился к виски как к старому другу. Обуреваемый гневом при воспоминании об унижении, пережитом от семьи Хасегава, он погрузился в работу. Мосс понимал, что мог бы иметь внука, пойди он на компромисс; обыкновенная любезность и смирение дали бы в награду единственную частичку Райли, которая осталась в этом мире. Но он ненавидел японцев и опасался их, а относительно ребенка ничего не мог бы предпринять, пока сохранялись все его узы с матерью.

Билли сознавала, как страдает Мосс, и пыталась утешить его; ей казалось, он обвиняет себя и самолет своей компании в смерти Райли. Мосс не стал разубеждать ее. Доводы оказались просты: если только он ей расскажет, Билли сразу же кинется в Японию обнять внука. А он не мог позволить ей то, в чем отказал себе, – в радости любить сына Райли. Мосс понимал, что проявляет эгоизм. Таким уж он был всегда. С этим он мог жить.

Сет созерцал то, что осталось от его мира, лежавшего вокруг в обломках. Через неделю после возвращения сына из Японии он перенес еще два удара один за другим, что сделало его практически беспомощным и полностью зависящим от Агнес. Речь его стала замедленной, но тембр голоса не изменился – он шумел, бранился и подлизывался к ней. Ему ничего не стоило разбудить ее среди ночи, чтобы попить воды. Он чувствовал к ней неприязнь, потому что она была жива, здорова и могла все делать сама. Ненавидел свою ущербность и заставлял Агнес расплачиваться за это, всячески мучая ее и насмехаясь над ней.

Запершись в своей комнате, Агнес не выдерживала и начинала плакать. Пав жертвой своих собственных деяний, теперь она могла лишь заботиться о его здоровье днем и вынашивать планы его умерщвления ночью.

Той весной Агнес решила, что должна вырваться тем или иным способом. В первый же по-настоящему теплый день, когда появилась возможность открыть окна, она привела свой план в действие.

– Поедем сегодня покататься в машине, Сет. Пора тебе подышать свежим воздухом. И ты совершенно напрасно ежишься, я настаиваю.

– Настаивай сколько угодно. Я никуда не поеду. Выброси это из головы, Эгги, и запомни, что я никуда не выхожу из этой комнаты, здесь мы с тобой и останемся. Принеси мне кофе и почитай газету.

– Не сегодня. Сегодня доктор сказал, что тебе нужно побыть на воздухе. Это предписание, Сет. Доктор сказал, что если ты не будешь делать, что он говорит, то он исключит тебя из числа своих пациентов.

– Пусть попробует. Я прекращу все пожертвования на его больницу, и где он тогда окажется?

Сет поглядывал на Агнес краем глаза. Слишком спокойно она восприняла его отказ. Должно быть, что-то замышляет. Надо бы присмотреться повнимательнее.

Благодаря усердным заботам Агнес и ежедневным визитам врача, постепенно начали появляться признаки улучшения. Каждый день Агнес предлагала Сету проехаться по окрестностям. В тот день, когда он, наконец, согласился, она уставилась на него с удивлением.

– Ну, не стой здесь, – позови кого-нибудь помочь мне разместиться в машине.

Агнес переминалась с ноги на ногу, теребя нитку жемчуга.

– Ты уверен? Почему ты сегодня согласился? Что заставило тебя передумать?

– Этот чертов доктор, вот кто. Он хочет провести какую-то проверку в своем кабинете с этими новомодными штуками. Туда мы и едем. И не вздумай останавливаться в универмагах. Едем в его кабинет и сразу домой. Понятно, Агнес?

– Да, Сет, понятно… Нужно было меня предупредить. Сегодня нет шофера. Мосс забыл какие-то документы и приказал ему привезти их в контору. А я тебя не повезу, не думай.

– Именно об этом я и думаю, старуха, – упрямо потребовал Сет. – Иди, собирайся. Я не хочу краснеть из-за тебя. В голове не укладывается, как женщина может выглядеть так непотребно, как ты. Гордости у тебя совсем нет.

– Есть у меня гордость, Сет. Не заблуждайся на этот счет. Через несколько минут я буду готова. – Она повернулась и вышла из комнаты, расправив плечи и выпрямившись, чего Сет за ней давно не замечал.

Оказавшись в своей комнате, Агнес позвонила по внутреннему телефону и вызвала гараж.

– Я хочу, чтобы вы поехали в город и взяли лекарства, заказанные для мистера Коулмэна в аптеке, – дала она указания. – Возьмите джип, а лимузин оставьте. – Она бросила взгляд на часы. – Лекарства мне понадобятся к полудню, так что поторопитесь.

Агнес положила трубку на рычаг и рухнула на край кровати, глядя в окно, откуда была видна подъездная аллея. Через несколько мгновений за синим джипом взметнулась пыль. Уняв сердцебиение, Агнес надела пальто и спустилась вниз.

Помогая Сету одеваться и выкатывая его коляску по покатому настилу, сделанному рядом с крыльцом парадного входа, Агнес почувствовала, что над верхней губой выступил пот. Сет услышал ее прерывистое дыхание и принялся издеваться:

– Стареем, а, Эгги? Тебе можно и замену найти. Да, в самом деле, я об этом подумываю, Эгги. Отпущу тебя па пастбище, так я и сделаю. А может быть, выгоню вон! – И он гнусно, издевательски захихикал. Руки Агнес сильнее сжали рукоятки кресла. Она довезла его до гаража и подкатила кресло к боковой двери.

– Что ты делаешь, глупая старуха? Ты ведь не протащишь здесь эту колымагу. Иди вовнутрь, открой большую дверь и вкати меня.

Не говоря ни слова, Агнес нарочно протолкнула кресло в боковую дверь и покатила среди автомобилей.

– Дура, легче поместить меня на заднее сиденье отсюда! – Он показал пальцем на противоположную сторону машины.

– Заткнись, Сет. Мы сделаем так или вообще никуда не поедем. А теперь будешь ныть до конца дня или поможешь мне? – Она положила его руку на свое плечо и приподняла. Сет был вынужден пролезть в лимузин.

– Сложи кресло и поставь здесь сзади, рядом со мной, – прорычал он. Чертова дура, все делает шиворот-навыворот. Сет нахмурился и, изловчившись, достал сигару из бокового кармана, откусил кончик и зажег. – Давай, поторапливайся. Не торчать же здесь весь день! – ворчал он между двумя затяжками.

Агнес притворилась, что не слышит. Двигалась она нарочито медленно. Не спеша закрыла дверцу, села за руль и включила зажигание. «Кадиллак» пробудился к жизни.

– Посиди здесь, Сет. Мне нужно кое-что взять в доме. Сейчас вернусь.

– Ради Бога, Эгги, выключи мотор, раз уходишь, или оставь открытыми ворота!

Сет сузил глаза, увидев, что она вынимает из-за солнечного щитка пульт управления механизмом, открывающим ворота гаража.

– Эгги, я сказал, выключи мотор!

– Я сейчас вернусь, Сет. Сиди смирно. Ты не в том положении, чтобы отдавать приказы.

– Что за чушь ты мелешь! – взревел Сет. – Выключи проклятый мотор! Открой ворота! Что, черт побери, ты собираешься сделать? – С удивительной силой и проворством он наклонился вперед и, перебросив руку через спинку сиденья, схватил Агнес. Его крючковатые пальцы вонзились в кожу головы и лишь затем ухватили волосы.

Она отбивалась, пытаясь освободиться. Агнес не ожидала, что старик окажется таким чудовищно сильным. Она хватала ртом воздух. Голос Сета ревом отдавался в ушах. Она нащупывала ногами опору, чтобы устоять против натиска. Он тряс ее взад и вперед, дергая за волосы. Агнес нечаянно задела локтем рычаг коробки передач, приведя автомобиль в движение. «Кадиллак» двинулся вперед, а затем врезался в заднюю стену гаража, сокрушая устроенные там полки. Все, что стояло на полках, рухнуло на бетонный пол. Запасной бак с бензином выскользнул из держателей, и его содержимое расплескалось по полу.

– Смотри, что ты наделала, глупая сука! – завопил Сет. – Ты что, хочешь убить нас обоих?

От этих слов холодок пробежал по спине Агнес. Бензин. Зажженная сигара Сета. Она быстро выключила зажигание, мотор заглох.

– Твоя сигара! Где твоя сигара? – крикнула она. Агнес на четвереньках выбралась из машины и, стоя на коленях, принялась шарить по полу в поисках сигары.

– Ради Бога, Эгги, найди эту чертову штуку. Она, должно быть, выкатилась, когда ты начала свою истерику.

Запах бензина коснулся ее ноздрей. Ручеек собрался лужицей под передней частью машины. Вот она! Агнес потянулась за горящей сигарой – на секунду позже, чем следовало.

– На этот раз тебе это удалось, Эгги! – взревел Сет. И это было последнее, что она слышала.

Похороны были скромными и тихими. Ни Билли, ни Мосс не смогли бы выдержать присутствия многочисленной любопытной толпы. Ни Амелия, ни Сьюзан не приехали на погребение. Все концерты расписаны наперед. У Мэгги оказались другие планы. Присутствовали только Билли, Мосс и Сойер. Агнес обрела покой на семейном кладбище рядом с Джессикой. Сета, как он и просил, похоронили в ничем не отмеченной могиле рядом с его старой лошадью, Несси. На маленьком кладбище стоял памятный знак с именем Райли Сета Коулмэна. Останков их сына так и не смогли обнаружить, чтобы доставить их домой. Билли впервые увидела белую мраморную плиту и предалась скорби. Мосс стоял с сухими глазами, устремив взгляд в пространство.