Хранители магии

Глава 1

Сэмюэль Лэмберт, прекрасно сознающий свои обязанности как гостя, с отчаянием смотрел на несколько чаинок, плавающих в чашке. Ламберта не так-то просто было встревожить. Он не имел ничего против чаинок как таковых, но их наличие могло означать, что хозяйка дома снова возьмет в свои изящные и неумолимые руки предсказание его будущего.

Миссис Брейлсфорд использовала домашнее гадание как повод высказать свои догадки, наблюдения и, в редких случаях, даже сделать такие заявления, которые можно было бы назвать дерзкими. Хрупкая, светловолосая и следящая за модой настолько, насколько это вообще допустимо для супруги члена университетского совета, Эми Брейлсфорд таила за своей утонченностью пристрастие к всякого рода глупостям. Ее очарование нисколько не уменьшалось из-за того, что временами она способна была вести себя до смешного глупо.

Эми нравилась Лэмберту. Он ценил гостеприимство, которое оказывали ему супруги Брейлсфорд, он уважал мистера Роберта Брейлсфорда и даже немного робел перед ним. Но к Эми он испытывал особую симпатию и не сомневался в том, что она взаимна. В этой женщине он нашел заинтересованную слушательницу всех своих воспоминаний и разного рода высказываний, наверное, иногда довольно нелепых. Она получала удовольствие от американизмов в его речи и поведении. Более того, она их поощряла.

Тем не менее за прошедшие полгода Эми уже подвергла Лэмберта графологическому анализу, проверке численного значения букв его имени и обследованию шишек на его черепе, при воспоминании о котором он неизменно содрогался. Благодаря ворожейским способностям Эми Брейлсфорд Лэмберт узнал, что обладает острым умом, что проделает долгий путь по воде, удачно женится и будет иметь семерых детей. А анализ его почерка оказался точным настолько, что Лэмберту больше не хотелось подвергаться новым исследованиям со стороны очаровательной хозяйки дома.

Хорошенького понемногу. Прожив в Гласкасле уже полгода, Лэмберт достаточно уяснил местный этикет, чтобы уверенно справляться с большинством публичных опасностей. Выдержать дневное чаепитие было вполне ему по силам. Но только не импровизированные гадания! Лэмберт решил пить чай с таким усердием, чтобы в чашке не осталось материала для предсказаний. Он уже сделал глубокий вдох, готовясь осушить чашку до дна вместе с чаинками, когда вошла горничная.

— Приехала мисс Брейлсфорд, мэм.

Эми Брейлсфорд поставила чашку на блюдечко с такой нехарактерной для нее силой, что фарфор протестующе звякнул.

— Кто? То есть — которая мисс Брейлсфорд?

— Мисс Джейн Брейлсфорд.

Эми искоса взглянула на горничную.

— Боже мой. Какая неожиданность. Принесите еще одну чашку и попросите кухарку добавить несколько сэндвичей. И прислать еще чаю. Я через секунду выйду. — Округлив глаза, Эми повернулась к Лэмберту и объяснила: — Это сестра Роберта. Самая младшая в семье. Она преподает в школе во Франции.

— Школьная училка? — воскликнул Лэмберт. — То есть я хотел сказать: как интересно!

Казалось, Эми была несколько озадачена его реакцией, но продолжила:

— Мы уже несколько лет ее не видели. Мне казалось чуть ли не более вероятным, что нас может навестить Сюзанна, двоюродная бабка Роберта из Челтенхэма, но никак не Джейн. Извините меня, пожалуйста.

Радуясь неожиданному спасению, Лэмберт воспользовался бесценной минутой одиночества, чтобы скрыть содержимое своей чашки в бронзовом горшке, приютившем внушительных размеров фикус. Когда его рукав коснулся листвы, проснулся наслаждавшийся дневным сном жук. Насекомое низко пролетело над столом, взмыло вверх за пределы досягаемости и явно приготовилось кружить по комнате весь остаток дня. Проследив за жуком, выписывающим зигзаги по комнате, Лэмберт вытащил из сахарницы несколько кусков сахара. Он истратил впустую два снаряда, прежде чем ему удалось приспособиться к резким переменам скорости и направления зловредного насекомого, но третий бросок оказался точным. Лэмберт подбил жуку крыло в момент, когда тот пролетал над чайным подносом. Труп, по счастью, не угодил в молочник, а приземлился брюхом кверху между чайником и сахарницей. Смущенно осознав, что ни в одной книге по этикету не упоминается о спортивном истреблении насекомых, Лэмберт поспешил убрать все улики. Он положил дохлого жука и куски сахара в горшок с фикусом, поверх чаинок, и вернулся на свое место.

Лэмберт стал слушать тиканье часов на каминной полке и наблюдать за тем, как луч света ползет по восточному ковру. Спустя какое-то время хозяйка дома вернулась. Следом за Эми шла девушка лет двадцати с небольшим — не старше самого Лэмберта. У нее были ясные серые глаза и гладкие темные волосы, сколотые в большой узел. Лишь несколько выбившихся из прически прядок свидетельствовали о том, что она только что сняла шляпу. На ее элегантной одежде почти не было видно следов дорожной пыли, а вот черные полуботинки посерели и утратили глянец. Мисс Джейн Брейлсфорд явно проделала немалый путь. Лэмберт встал, приготовившись к церемонии представления, а горничная в это время принесла чистый прибор и новую порцию сэндвичей.

— Джейн, позволь представить тебе мистера Сэмюэля Лэмберта. Он американец, приехал в Гласкасл, чтобы помочь Роберту и его друзьям в каких-то исследованиях. Мистер Лэмберт, позвольте познакомить вас с мисс Джейн Брейлсфорд, младшей сестрой Роберта.

— Мэм. — Лэмберту не пришлось делать над собой усилий, чтобы говорить искренно. — Я страшно рад с вами познакомиться.

Джейн ответила подобающей светской формулой и уселась. А Эми, успешно завершив церемонию знакомства, занялась удовлетворением потребностей гостей в чае и сэндвичах.

Джейн сняла перчатки и положила их себе на колени. На усевшегося неподалеку Лэмберта она смотрела с интересом.

— В исследованиях Роберта? Полагаю, бесполезно допытываться, что это за исследования?

Лэмберт не мог не улыбнуться.

— Я почти ничего в них не понимаю. Этим заправляют сплошь ученые Гласкасла. Они отдают распоряжения. А я просто делаю, что мне велят.

Он исследовал свою чашку, прежде чем сделать глоток. Чаинок нет. Возможно, удача к нему вернулась.

Джейн укоризненно обратилась к Эми:

— Лучше бы тебе о них не заговаривать, если мне не положено об этом расспрашивать.

Она переключила свое внимание на блюдо с фаршированными грибами. Лэмберт избегал их после первой пробы, поскольку ощутил в начинке слабый привкус анчоусной пасты. Джейн, похоже, не нашла в них ничего для себя вредного, как и во всем остальном, что оказалось у нее на тарелке. Манеры у девушки были безупречными, но аппетит — просто зверским.

Эми заулыбалась, отчего на щеках у нее появились очаровательные ямочки.

— Милочка, а почему, по-твоему, я это сказала? Я сама сгораю от любопытства. Знаю только, что мистер Лэмберт приехал сюда в качестве отличного стрелка. Ему можно пить чай, но кофе, спиртное и табак под запретом. Они могут повлиять на точность его прицела.

— Никаких стимулирующих средств? — Джейн пытливо посмотрела на Лэмберта. — Но ведь чай сам по себе тоже возбуждает?

— Я переубедила членов совета. Они разрешили мистеру Лэмберту пить чай, при условии, что он будет не слишком крепким, — сказала Эми. — В конце концов, что это за жизнь, если даже чашку чая нельзя хоть изредка выпить? Так вообще жить не захочется.

— Я попытался воспользоваться такими же аргументами относительно бренди, — добавил Лэмберт. — Я храбро сражался, но почему-то мое мнение в расчет не приняли. Если бы не ходатайство миссис Брейлсфорд… Я здесь новичок и очень ценю ее заботу обо мне.

Джейн долго рассматривала Лэмберта, прежде чем ответить. Лэмберт ожидал, что она ухватится за слово «новичок», но вместо этого она сказала:

— Тогда вы идеальный гость. Для вас что угодно окажется настоящим приключением.

Лэмберт принял вызов, содержавшийся в тоне Джейн, с полной невозмутимостью:

— Общество миссис Лэмберт само по себе опьяняет. Думаю, более сильное возбуждение здешним ученым мужам не понравилось бы.

— Да, не понравилось бы.

Джейн не просто повторила его слова — ее невозмутимое выражение лица стало точным отражением его собственного, но за ее серьезностью сверкнул лучик веселья. Лэмберт проникся к девушке симпатией.

— Правда, он просто душка? — спросила Эми у Джейн. — Но все время так разговаривает. К несчастью, ни он, ни Роберт не обращают ни малейшего внимания на естественное женское любопытство. Но то, чем они занимаются, связано с огнестрельным оружием. Мистер Лэмберт — настоящий ковбой, но он здесь в качестве профессионального стрелка. Бьет без промаха.

Эми явно очень нравилось это выражение.

— Правда?

Джейн снова посмотрела на гостя с плохо скрытым удивлением.

Лэмберт все еще внутренне передергивался из-за того, что его назвали душкой. Не успел он ответить, как Эми продолжила:

— Он гастролировал с шоу кайова[2] Боба «Настоящий Дикий Запад», но когда понадобился в Гласкасле, то любезно согласился приехать и пожить здесь. — Эми тепло улыбнулась Лэмберту. — К счастью для нас.

— Угу. Ну, на самом деле его зовут не Боб, и он на самом деле не кайова. Но этот парень был так добр, что принял меня и показал, что к чему, — ответил Лэмберт. — Я пришел на пробы просто за компанию с другом. Мой друг получил место сразу, потому что он мастер кидать лассо и ездить верхом, а потом подговорил меня пострелять чуток, ну, чтобы попробовать. Короче, меня взяли. И я всегда буду благодарен кайова Бобу за то, что он дал мне шанс.

— Очень мило со стороны мистера Боба. А вы давно мечтали пробиться в шоу-бизнес? — спросила Джейн.

— Не-а. Но мне это понравилось больше, чем то, чем я занимался до этого. — Лэмберт не дал Джейн возможности спросить его, что это было за занятие, решительно продолжив: — Я ведь благодаря шоу смог посмотреть мир. Мы гастролировали по Америке, конечно. Несколько месяцев провели в Нью-Йорке. А когда кайова Боб решился устроить турне по Европе, я решил поехать с ним, чтобы еще больше повидать.

Джейн не сводила с него взгляда серых глаз.

— Если вам это так нравилось, что же побудило вас уйти и приехать сюда?

— Меня пригласили. Мы услышали, что в Лондоне каждый год проводят большое соревнование по стрельбе. Кайова Боб решил, что это помогло бы раззвонить о нашем шоу, вот я и записался. И не успел опомниться, как мистер Войси, мистер Брейлсфорд и другие ученые люди из Гласкасла пришли, чтобы заключить со мной контракт.

— Значит, вы победили в тех соревнованиях? — спросила Джейн.

— Ну конечно, он победил! — возмутилась Эми. — Иначе не был бы здесь.

Джейн была явно озадачена.

— Но ведь это шло вразрез с вашими целями — если вы ушли из шоу как раз в тот момент, когда о нем… «раззванивали»? Разве ваш наниматель не возражал?

— Сначала я подумал, что просто приеду сюда на пару деньков, все вашим ученым объясню и снова вернусь в шоу. Кайова Боб разрешил мне пропустить несколько представлений. А потом, когда я увидел Гласкасл и узнал о работе побольше, то решил задержаться — хотя бы ненадолго Кайова Боб мог бы заставить меня отработать срок соглашения, но он поступил по-джентльменски. Он отпустил меня и дал благословение.

— Поразительно.

В отличие от многих Джейн не стала подробно расспрашивать Лэмберта о повадках и обычаях индейцев, ковбоев или бизонов. Вместо этого она выбрала с блюда сэндвич с огурцами и начала поглощать с явным удовольствием. Лэмберт сам изумился своему разочарованию: он ожидал, что Джейн задаст ему более острые вопросы, а не те, к которым он успел привыкнуть. Какая жалость, что еда ее интересует гораздо больше. Нарушая молчание, Эми сказала:

— Джейн, как чудесно, что ты наконец погостишь у нас! Роберт будет очень рад. Он бы пришел на вокзал встречать тебя, если бы знал. Могла бы, между прочим, сообщить, что приезжаешь!

Удивившись, Джейн приостановила методическое уничтожение сэндвича.

— Конечно, могла бы. Хотя могла бы и пренебречь этим: я вполне на такое способна. Но в данном случае я ни в чем не виновата, клянусь честью, миледи. Вчера я из Лондона отправила телеграмму.

Эми нахмурилась.

— Правда? Как странно. Интересно, может, Роберт забыл мне сказать? Нет, он не забыл бы.

— Может, увлекся своими исследованиями? — предположила Джейн. — Телеграммы иногда пропадают. Не часто, готова признать. А где наш милый Робин?

Теперь пришла очередь Эми смотреть укоризненно.

— Ты же знаешь, он не любит, чтобы его так называли.

Джейн молча улыбнулась и стала неспешно выбирать следующий сэндвич со стоящего перед ней блюда.

— Сегодня он на приеме. Новый ректор принимает двух министров, и Роберта позвали ему помогать. Главная цель — установить более теплые отношения между теми, кто вырабатывает политику, и теми, кто проводит ее в жизнь. Я цитирую. — Эми озорно покосилась на Лэмберта и добавила: — Мистер Лэмберт пришел составить мне компанию, пока они трудятся над подогревом своих отношений.

Джейн с самым невинным видом раздумывала над этим высказыванием.

— Господи. Надеюсь, в такую погоду у них не должно возникнуть трудностей. — После секундного размышления она спросила: — А к которой группе себя причисляет Робин? Не к тем, кто вырабатывает политику?

Эми выглядела возмущенной.

— Джейн! Какие могут быть сомнения! Все официальное финансирование исследовательской программы Роберта идет непосредственно от министерства внутренних дел. Нет ничего более важного для наших государственных интересов.

— Да, явно нет смысла задавать вопрос о неофициальном финансировании. Ты не скажешь ничего лишнего. Надо мне все-таки выпытать у Робина, над чем он на этот раз работает, — задумчиво произнесла Джейн, обращаясь наполовину к себе, наполовину — к своей чашке с чаем.

— А были и другие разы? — попытался разговорить ее Лэмберт.

Казалось, Джейн довольна собой.

— Так случилось. Ему нужна была помощь, чтобы получить разрешение на поиски в одном из бретонских архивов. Я смогла протоптать ему дорожку, образно говоря.

— Ваша невестка сказала, что вы преподаете в школе во Франции. Это в Бретани?

— В Нормандии.

— А что именно вы преподаете?

Ответ прозвучал немедленно, и за серьезностью Джейн снова блеснуло веселье.

— О, квази-черепаховую арифметику: скольжение, причитание, умиление и изнеможение.

Лэмберт понял, что она что-то процитировала.[3] Это чувство он испытывал в Гласкасле часто, когда говорящий намекал на что-то кажущееся ему столь же знакомым, как алфавит. В девяти случаях из десяти аллюзия оказывалась настолько не относящейся к делу, что не стоило даже тратить усилий на ее разъяснение, а в десятом случае была слишком хитроумной или притянутой за уши, так что он все равно ее не понимал. Лэмберт уже усвоил, что быстрее и интереснее выждать и позже попросить разъяснений у друга, Николаса Фелла. В любом случае, оставляя подобные высказывания без внимания, он избавлялся от необходимости с показным интересом выслушивать последующее толкование. Лэмберт относился к этому как к бейсбольному матчу. Он — спортсмен, вышедший отбивать подачи и уверенный в том, что уж на следующем этапе непременно справится. Вот почему теперь он не отреагировал на блеснувшие глаза Джейн.

— Насколько я понимаю, школьный год еще не начался?

— Совершенно верно. Осенний триместр начнется через несколько недель. И я решила провести их здесь, в Англии. Я много лет не виделась с Робином и Эми. А тут еще дополнительный плюс в виде знакомства с такими прославленными местами, как Гласкасл. Я предвкушаю возможность рассмотреть все как следует.

— Но вы же должны знать… — Неловкая пауза грозила затянуться. Лэмберт подыскивал нужные слова, которые от него ускользали. — Вы не можете…

Джейн выглядела озадаченной. Спустя несколько секунд она все же спросила:

— Что я не могу?

— Это не… они не… для женщин…

Лэмберт сдался.

Джейн чуть нахмурила брови, явно озадаченная тем, что он замолчал.

— Джейн прекрасно знает, — вмешалась Эми.

Джейн сжалилась над ним.

— Я действительно знаю, что в Гласкасл закрыт допуск всем, кроме тех, кого сопровождают представители университета, и для этого у ворот сажают преподавателей, следящих за соблюдением этого правила. Оно очень благопристойное и степенное, это место. А как насчет вас? Вам позволяют бродить, где вы пожелаете, или у вас есть опекун?

Лэмберту нравилась непочтительность Джейн.

— О, я брожу, где пожелаю — в пределах разумного. Хотя есть немало мест, где мне не дозволяется ходить одному.

— Надо думать, в этом для вас есть очарование новизны, — сказала Джейн.

— Необходимость иметь опекуна? В Гласкасле множество мест, куда посторонних не пускают. То, что нам разрешают пройти в ворота, еще не значит, что нас примут везде. Сопровождение служит простым способом помешать мне непреднамеренно обидеть кого-то, пока я нахожусь здесь в качестве гостя.

Лэмберт замолчал, почувствовав, насколько напыщенно звучат его слова. Видимо, он слишком много времени слушал разговоры ученых в столовой. Похоже, выспренность бывает заразной. Лэмберт почувствовал, что краснеет.

К Джейн вернулись ее серьезность и обычный острый взгляд.

— Обижать дозволяется только преднамеренно, как я понимаю?

Лэмберта не обманула серьезность Джейн. Однако он позволил себе счесть блеск в ее глазах призывом сохранять степенность как можно дольше.

— Наверное, мне лучше было сказать «случайно», — отозвался он смущенно.

Казалось, его робость удивила Джейн.

— Надеюсь, что я… вас не обидела… случайно. Сама я предпочитаю преднамеренные обиды.

— О, я с вами согласен. Ничто не приносит такого удовольствия, как глубокое, хорошо продуманное оскорбление. Конечно, только в адрес тех, кто заслуживает, — добавил Лэмберт с демонстративным благочестием.

— Но кто же заслуживает оскорбления? — изумилась Эми. — Если учитывать намерения человека, то редко находится повод обижать или обижаться. Главное — понимать, чего хочет другой.

— Некоторые намерения, — заметила Джейн, — бывают отнюдь не благими.

Эми парировала:

— Откуда тебе знать? Ты ведь не читаешь чужие мысли?

— Конечно. Но я могу замечать, что люди говорят и что делают. Гораздо легче толковать поведение, а не форму головы людей, — съехидничала Джейн.

Резкие нотки в голосе Джейн заставили Лэмберта предположить, что она тоже испытала на себе гадания Эми. Стремясь подальше уйти от этой темы, Лэмберт направил разговор в другое русло.

— А что вы собираетесь делать, пока будете в Гласкасле? Хотите увидеть какие-то определенные места?

— О да. Прежде всего Зимний архив. Некоторые считают, что в нем находится лучшее в мире собрание магических текстов. Я слышала, что в Пекине оно более обширное, но, что вполне понятно, основная часть написана на китайском. Еще одно знаменитое место — капелла Святой Марии. У меня немалый список, но многое зависит от моего брата. Мне нужно, чтобы он меня сопровождал. Если он будет слишком занят, придется поменять планы.

В голосе Джейн послышалось искреннее опасение.

— Ох, Джейн! — пробормотала Эми. — Это ты пережимаешь.

— Я мог бы вас сопровождать, — вызвался Лэмберт. — Мне было бы приятно. Меня тут водили, и было бы интересно для разнообразия самому стать проводником. Капелла Святой Марии — это место, откуда все начинают осмотр. Я имею право свободно ходить почти по всем зданиям вокруг Летнего газона, включая и Зимний архив.

— Превосходно. — Джейн не скрывала своей радости. — А что еще?

— Вы хорошо разбираетесь в витражах? Витражи в капелле Святого Иосифа считаются старинными и очень красивыми, если вы в таких вещах понимаете. Я так в этом ничего не смыслю. Конечно, лабиринт в ботаническом саду — место знаменитое, но там нас должен сопровождать преподаватель Гласкасла. Мне все в Англии кажется древним, но когда в саду колледжа Трудов Праведных делали зеркальный пруд, то нашли римские черепки, так что, возможно, Гласкасл и вам покажется древним.

— Мне бы очень хотелось все посмотреть, — сказала Джейн. — Может, завтра?

— Ну конечно. Если только Джек Мередит не вызовет меня на стрельбы. На завтра испытаний не назначали, насколько я знаю. — Хотя энтузиазм Джейн был приятен Лэмберту, он не позволил этому чувству победить его честность. — Я не могу показать вам все, но что смогу — покажу с удовольствием.

— В два часа? — нетерпеливо предложила Джейн.

Эми закатила глаза, но промолчала.

— Мне зайти за вами сюда? — спросил Лэмберт.

— Это было бы идеально. Так у меня останется целое утро на то, чтобы терзать Робина. Вы очень добры, мистер Лэмберт.

Оказалось, у Джейн чудесная улыбка.

— Это пустяк. — Лэмберт немного задумался. — Наверное, было бы лучше, чтобы нас сопровождал кто-то, наделенный всеми правами. Тогда мы не пропустим ни одной интересной детали.

— Для меня здесь все в новинку. Эми, ты не хочешь пойти с нами? Робин ведь должен был показать тебе самое интересное?

— Ох, я уже достаточно насмотрелась на витражи. Развлекайтесь без меня.

Лэмберт выдержал несколько иронический взгляд миссис Брейлсфорд.

— Вам непременно нужно пойти с нами. Я сам должен был об этом подумать.

— Может, в другой раз, — покачала головой Эми. — Я столько раз видела витражи в капелле Святой Марии, что, наверное, теперь долго не смогу ими восхищаться. Когда Роберт решит показать вам лабиринт в ботаническом саду, я к вам присоединюсь. А так предпочту остаться дома.

Снова появилась горничная — на сей раз с конвертом на подносе.

— А вот и твоя телеграмма, Джейн, — засмеялась Эми. — А, понятно, ты написала не тот номер дома.

— А вот и нет.

— Значит, все дело в твоем почерке. Не удивительно, что она пришла с опозданием. — Эми вскрыла конверт и начала читать. Спустя несколько мгновений она подняла голову. — Я поняла ту часть, где ты приглашаешь саму себя погостить на неопределенное время. И поняла ту часть, где ты надеешься приехать к чаю. Но что, скажи на милость, должно значить «Лука 15, 23»?

— «Приведите откормленного теленка». — Лэмберт смущенно улыбнулся, поймав изумленные взгляды Эми и Джейн. — Мне нравилась воскресная школа, вот и все.

— Я рада, что кто-то знает эту цитату, — сказала Джейн. — Я ее специально нашла ради Роберта.

Эми покачала головой:

— Странная ты девушка.

Джейн нисколько не обиделась.

— Чудачка, так всегда говорит Робин.

Выйдя из дома Брейлсфордов, Лэмберт отправился в свое жилище в Гласкасле пешком. День был солнечным и теплым. Только благодаря довольно сильному юго-западному ветру не чувствовалось неприятной жары. Лэмберту пришлось надеть панаму под менее лихим углом, чтобы ее не сдуло. Ветер был настойчивым, толкал в спину, словно считал, что гостю Гласкасла следовало бы идти и заняться чем-то полезным. Однако дел до самого обеда не предвиделось — ни полезных, ни каких-то иных.

Чем бы ни занимались жители городка Гласкасл, они делали это не на глазах у прохожих. Даже самые оживленные улицы оказались почти безлюдными. Кое-где в центре улиц пробивались сорняки: повозки, мешающие им расти, исчезли с началом летних каникул.

Здания Гласкасла, окружавшие подножие одноименного холма, казались Лэмберту похожими на каменное кольцо. И в оправе этого кольца драгоценным камнем сверкал обнесенный стеной университет Гласкасл, где жило и работало волшебство.

Колледж Тернистого Пути был старейшим в Гласкасле, и не только все его преподаватели, но и учащиеся являлись полноправными исследователями-магами. Колледж Святого Иосифа был менее элитным учреждением: в него и в колледж Трудов Праведных принимали людей, которые только начинали изучать магию. Все три колледжа были жизненно важными частями целого, которым являлся Гласкасл. И религиозные тайны триединства тут были ни при чем. Устройство являлось таким же практичным, как трехногий табурет.

В каком-то смысле Гласкасл стал своей собственной религией. Те, кто там преподавал и учился, были энтузиастами магии, магии ради нее самой, чистейшего из учений. Снаружи, по другую сторону ограждающей его стены, Гласкасл был словно закутан в особняки и башни, луга и сады.

Полторы мили от дома Брейлсфордов до главных ворот Гласкасла стали для Лэмберта приятной прогулкой. Солнце могло оказаться жарким, но утренние облака отказывались развеяться, как ни понуждал их к этому упрямый ветер. Облачность рассеивала лучи летнего солнца и придавала свету серебристый оттенок. Шагая по брусчатым улицам, Лэмберт наслаждался теплыми лучами, согревавшими ему спину, и прохладной тенью, когда улица, по которой он шел, ныряла под арки, образованные кронами деревьев.

Холм Гласкасл возвышался как над городом, так и над университетом. Высокая трава на склонах переливалась зеленым и золотым, волнами качаясь под ветром. Поначалу Лэмберта изумляла нагота холма. Зачем было строить вокруг подножия, оставляя нетронутыми сами склоны? Его друг Николас Фелл, которого Лэмберт считал источником всех знаний, объяснил ему этот феномен.

Давным-давно холм был увенчан крепостью. Следы дорожки, вьющейся по его склонам и ведущей на вершину, до сих пор можно было различить, и создавалось впечатление, словно холм когда-то состоял из террас. Сейчас уже невозможно было определить, что появилось первым: остатки древних жилищ у подножия холма или предание о том, что сам холм является прибежищем силы и не подлежит застройке.

— По одной из легенд, холм внутри полый, — сказал Фелл, когда Лэмберт спросил его об этом. — Увы, это только легенда. Примерно сто лет назад тогдашний ректор дал добро на археологические исследования. Он считал, что когда-то здесь был форпост древних финикийцев и что местные предания — на самом деле воспоминания об оловянных копях, которые размещались где-то на холме.

— И нашли что-нибудь?

Сколько тысячелетий здесь ходили люди? Сколько историй рассказывалось о полых холмах и прибежищах силы? У Лэмберта разыгралась фантазия, рисуя множество возможностей.

— По большей части — черепки. Ничто не сохраняется так, как черепки, потому что с ними уже ничего особенного произойти не может. Даже если черепок расколется, будет два черепка, — ответил Фелл. — Одно время восторгались по поводу находки наверху, на месте старой крепости. Но это оказалась керамическая бутылка, видимо из-под пива, и сравнительно недавняя.

— И никаких оловянных копей?

— Нет, и никакого входа в полый холм. Никаких рыцарей, которые спят, пока не настанет час, решающий для судьбы Англии. Ничего, кроме разбитых горшков. Совсем не то, что рассказывают легенды.

— Да, наверное.

— Ай-ай-ай, Лэмберт. Похоже, вы разочарованы. Этого ведь и следовало ожидать. Современные методы приносят современные ответы. Если вам нужны легенды, это легко устроить. Поднимитесь на холм при свете луны и создайте свои собственные. Воспользуйтесь примером из прошлого и захватите с собой пива.

Лэмберт остановился в начале Земляничной улицы, чтобы насладиться видом Гласкасла, лежащего у подножия зелено-золотистого холма. Окруженные зубчатыми стенами башни и шпили выглядели безмятежными. И, как всегда, Лэмберту камни Гласкасла показались не просто серыми. К их цвету примешивались другие оттенки: лиловый, серебристый и фиолетовый — переливчатые, как перья голубя.

Насколько Лэмберт мог судить с такого расстояния, за воротами Гласкасла было не более оживленно, чем снаружи. Царило сонное затишье — если не считать постоянного юго-западного ветра.

Даже приближаясь к главным воротам, Лэмберт взвешивал, стоит ли ему еще куда-то пойти. Ему наскучило сидеть на месте. Однако жесткий воротничок ему мешал, и ботинки, надетые для официального визита, не подходили для пешей прогулки. Несмотря на легкий фланелевый костюм и довольно сильный ветер, он начал потеть. Что бы он ни предпринял во второй половине дня, прежде всего необходимо было переодеться.

В прохладной тени арки больших ворот Лэмберт поздоровался с преподавателем университета, выполнявшим обязанности привратника, расписался в книге посетителей и вышел на солнце по хрустящему мелкому гравию дорожки, которая вела через газон к колледжу Тернистого Пути.

Оказываясь внутри стен Гласкасла, Лэмберт невольно воспринимал его как лабиринт, с множеством перегородок внутри главных стен. Три дорожки, сливавшиеся у главных ворот, вскоре разветвлялись на множество других там, где Летний газон уступал место тенистым галереям окружавших его колледжей. Лэмберт знал, что в этих переходах легко заблудиться. Он не раз там терялся.

Лэмберт направился к колледжу Тернистого Пути и, войдя в здание, поднялся наверх, шагая через две ступени, чтобы поскорее попасть в место, ставшее ему домом, — в комнаты, которые Николас Фелл предложил делить с ним полгода назад.

Фелл, как член совета колледжа, занимал три комнаты, выходившие окнами в сад. Средняя комната, просторная и уютная, служила гостиной. Над массивным и удачно спроектированным камином висело венецианское зеркало, а на стене трудолюбиво тикали красивые старинные часы. Больше всего Лэмберту нравилось удобное сиденье на подоконнике, откуда можно было любоваться садом.

По обеим сторонам гостиной располагались спальни — причем та, которую занимал Фелл, была вдвое больше отведенной Лэмберту.

И хотя у Фелла в Зимнем архиве был кабинет, наполненный книгами и другими справочными материалами, его комнаты в колледже Тернистого Пути все равно были от пола до потолка заставлены фолиантами. Лэмберт никогда в жизни не видел, чтобы столько томов было собрано в одном месте, однако позже, когда он посетил Зимний архив, его представления о том, что следует считать множеством книг, подверглись радикальному пересмотру. Тем не менее библиотека Фелла по-прежнему оставалась для него источником постоянного изумления и восхищения.

Поскольку у Лэмберта было очень мало личных вещей, небольшой спальни ему вполне хватало. На самом деле он обошелся бы кроватью и умывальником, а здесь стоял еще и гардероб! В гостиной было все, что он считал необходимым для жизни: книги Фелла, удобное кресло и хорошая лампа для чтения. Имея право свободно пользоваться этими вещами, он был вполне доволен условиями своей жизни в колледже. Ему нравился Николас Фелл, и он был благодарен ему за столь щедрое гостеприимство. По сравнению с мотанием по постоялым дворам во время бесконечных гастролей жизнь в Гласкасле стала настоящим чудом. Никогда еще Лэмберт не знал такого комфорта, уединения и спокойствия.

Однако в этот момент уют колледжа Тернистого Пути, обычно такой милый, казался душным и жарким. Лэмберту необходимо было выйти из помещения. Он решил переодеться и снова отправиться на прогулку, чтобы свежий воздух прояснил мысли.

Как Лэмберт и ожидал, гостиная, которую он делил с Николасом Феллом, в этот момент была пустой — как и спальня Фелла. Единственным признаком недавнего присутствия хозяина была одна из тонких сигар, которую Николас оставил недокуренной в раковине морского гребешка, служившей пепельницей. Эта сигара лежала там уже два дня. В последний раз Лэмберт видел Фелла накануне за завтраком. В тот момент друг ничего не сказал о том, что намеревается изменить привычный распорядок дня, и никаких сообщений Лэмберту он тоже не оставлял.

Лэмберт не позволил себе тратить время на размышления о том, где мог оказаться сейчас Фелл. В конце концов, этот человек не нуждался в няньках и не был обязан давать кому-либо объяснения своих поступков. Феллом руководили его исследования — точнее, его своеобразное понимание того, в чем должны заключаться исследования. И это было достаточным объяснением.

Лэмберт сменил фланелевый костюм на льняной, гораздо менее представительный, зато более удобный, так что двигаться в нем было легко. Он выбрал извилистую дорожку, которая повела его прочь от колледжа Тернистого Пути, на противоположную от дома Брейлсфордов сторону. Его маршрут пролег позади кухни, между огородом и окруженным стеной садом декана колледжа Святого Иосифа, к воротам Пембрук в восточной стене Гласкасла.

Здесь, в тени крытой галереи, окружавшей здание колледжа Трудов Праведных, Лэмберт сел на каменную скамью и стал слушать. Звук поющих голосов был ясным и чистым. Во время учебного года хор был более многочисленным, чем в пору каникул, так что звучал он сейчас не так громко, как в тот раз, когда Лэмберт впервые здесь оказался. Однако это не снижало впечатления. Множество голосов сливались воедино в чистых звуках гимнов. Именно это и зачаровывало Лэмберта — что столь разные молодые люди способны подчинить свои желания интересам Гласкасла, что личность способна отдаться служению ради всеобщего блага, что множество может стать единством.

Лэмберт поддался желанию и вытянулся на скамье в полный рост. Он пристроил шляпу себе на живот и устремил взгляд вверх, в пронизанную светом листву. Ветер, шуршащий в деревьях, сливался с пением. За листвой в небе стремительно проносились облака. Где-то собирались тучи, которые принесут новые дожди. Лето нынче самое дождливое за последние годы, как говорили люди.

Когда он впервые оказался в этом месте, в феврале, шел дождь. Трава тогда была такая же зеленая, но деревья стояли голые, а большинство цветов были желтыми: форзиция и желтые нарциссы в самом Гласкасле и дрок на склонах холма. Ветер, казалось, дул не переставая и не отклонялся от северного направления больше чем на градус-другой, так что промозглая сырость пронизывала Лэмберта до костей.

Лэмберт появился в городке в полной ковбойской выкладке. Он решил, что ученые мужи Гласкасла, суровые люди в блестящих цилиндрах, намеревались нанять стрелка-ковбоя, и приготовился соответствующим образом. Он надел свой сценический костюм и захватил кольт «Миротворец», самое надежное оружие. Эффект был именно таким, на какой он рассчитывал. На него оборачивались на каждом шагу, причем кое-кто чуть шею себе не вывихнул. И только оказавшись на территории университета, он понял, насколько просчитался. Ученым Гласкасла нужен был не ковбой, а просто меткий стрелок.

Благодаря времени, проведенному с кайова Бобом, Лэмберт считал себя артистом, призванным развлекать зрителей, однако в его намерения не входило потешать их настолько сильно, насколько он это сделал в тот день в Гласкасле. Конечно, все могло быть еще хуже. Его меткость была на уровне. Однако веселье, вызванное его костюмом, оказалось гораздо большим, чем он ожидал. Помимо того, ему пришлось приложить немало усилий, для того чтобы скрыть свое смущение. Прежде у него с этим проблем не было, даже в самые первые дни работы в шоу «Дикий Запад». Лэмберт приказал себе ободриться, но это ему мало помогло.

Превосходный ленч, когда его наконец подали, отчасти стал компенсацией за ощущение неловкости. После трапезы члены университетского совета, мужчины с самыми блестящими цилиндрами, провели Лэмберта по территории, и именно тогда он осознал весь масштаб своего промаха. Тогда он стоял именно здесь, у этой скамьи, и смотрел, как капли дождя стекают с полей его шляпы, а его проводник замолчал, чтобы прислушаться к гимнам колледжа Трудов Праведных.

Это место сразу очаровало Лэмберта. Скамья стояла в месте, хорошо защищенном от неустанного зимнего ветра, и обычно купалась в солнечном свете, так что даже в самые холодные и суровые дни подснежники расцветали в траве рядом с древними камнями фундамента. Лэмберт довольно рассеянно любовался цветами, когда звуки гимна заставили его замереть.

Множество голосов зазвучали одновременно, и хотя они не были громкими, но словно проникали в деревья, траву, в каждый мшистый камень строения — и освещали его. Музыка заполнила грудь Лэмберта и слезами обожгла глаза. Она пронзила его сердце так, как прежде это делал только вид родного дома и звучание некоторых голосов. Перемена произошла со стремительностью, которая его испугала. Только что он был самим собой и терпеливо дожидался продолжения экскурсии, а в следующую секунду уже цеплялся за гимн, с распахнутой душой и затаенным дыханием предчувствовал перемены, какие могут наступить в нем дальше.

Для Лэмберта, заслушавшегося гимнами, время исчезло — но для его сопровождающего этого не произошло, поэтому, когда терпение гида иссякло, пришлось позволить увести себя, буквально утащить, чтобы закончить экскурсию. По мере того как они уходили все дальше от сада, острота пережитого блекла, гимн становился чем-то отдельным, о чем Лэмберт способен был судить объективно.

Позднее он не мог объяснить той власти, которую обрел над ним тот гимн, не мог до конца поверить в то, что музыка сумела завладеть им настолько стремительно и мощно. Когда Лэмберт снова стал рассуждать головой, а не сердцем, его сильнее всего заинтересовало назначение гимна. Эти звуки несли в себе смысл, который, как казалось Лэмберту, он должен понять. Лэмберт был совершенно в этом уверен, однако в то же время его рациональный ум бился и извивался, словно пойманная форель, пытаясь найти объяснение, откуда могла появиться такая уверенность. Как он может настолько четко понимать нечто, с чем прежде никогда не встречался и о чем совершенно ничего не знал? Откуда такая уверенность в том, что это самое важное из всего, что когда-либо с ним случалось? И что же все-таки с ним случилось?

Очарование этой странно простой музыки не исчезло, даже когда он покинул сад. Лэмберт согласился остаться и помогать цилиндрам Гласкасла с их стрелковым проектом. Он не мог сказать, что же в том пении было особенного, что вызвало такие перемены. Он просто знал, что ему нужно слушать еще и еще. Ему нужно узнать больше. Нужно остаться здесь.

С того дня Лэмберт принял обычаи Гласкасла с максимальной быстротой и искренностью. Ему хотелось как можно лучше прийтись здесь ко двору, стать здесь своим, но если уж это невозможно, то хотя бы потратить как можно больше времени на понимание особого чувства, пробужденного пением. Ему пришлось выносить насмешливые напоминания о его дебюте, который заставлял его смущаться всякий раз, как он об этом вспоминал. Однако ему разрешили остаться.

Через два дня ему уже доверяли, зная, что он будет придерживаться тех дорожек, которые открыты ему как гостю Гласкасла. При первой же представившейся возможности, и потом при каждом удобном случае, он возвращался к скамье у колледжа Трудов Праведных. Именно в этом месте он слушал гимны. Именно там музыка объединившихся голосов проникала ему в самую глубину души. Именно там он познакомился с Николасом Феллом.

День был мерзкий: дождь еще не шел, но собирался пойти, а ветер дул не утихая. После своего первого катастрофического дня в Гласкасле Лэмберт надевал самую хорошую и наименее броскую одежду, но после получасового неподвижного сидения даже плотное пальто перестало спасать его от холода.

К Лэмберту присоединился помятый жилистый мужчина с густыми темными волосами и аккуратно подстриженными усами. Головного убора у него почему-то не было. Когда мужчина заговорил, его голос оказался тихим и почти робким.

— Извините, что помешал вам, — проговорил незнакомец, подходя к скамье, — но не видели ли вы мою шляпу?

Лэмберт невольно осмотрелся. Скамья, каменные стены, уголок сада, множество деревьев и немного цветущих подснежников — вот то, что он увидел. Шляпы не было.

— Увы, нет.

Мужчина с усталым вздохом опустился на скамью рядом с Лэмбертом.

— Чтоб их разорвало! Откуда у них эти идеи? — В ответ на вопросительный взгляд Лэмберта он извиняющимся тоном объяснил: — Мои студенты считают, что я слишком мало ими занимаюсь. В отместку они утащили мою шляпу. Мне показалось, что я правильно понял их записку с требованием выкупа. Похоже, что нет. — Он немного подумал. — А шляпа хорошая. Ради того, чтобы вернуть ее, стоит пойти кое на какие неудобства. Конечно, ничего выдающегося в ней нет. Наверное, я просто смирюсь с потерей. Кстати, позвольте представиться — Николас Фелл. А вы тот самый американец, верно?

Лэмберт заморгал.

— Я просто американец, — настороженно признал он.

— Здесь это означает, что вы тот самый американец. — Фелл дернул себя за ус. — Мерзкие юнцы. Не знаю, где они находят время, не говоря уже о силах.

— Мне казалось, что студенты Гласкасла ведут аскетическую жизнь. — Лэмберт кивнул в сторону пения. — Обряды и все такое прочее.

— Встают в пять утра и поют гимны несколько часов, потом быстренько моют полы в качестве развлечения, потом получают завтрак в виде плошки каши и сплетен вдосталь, после чего отправляются слушать лекции? — Фелл презрительно хмыкнул. — При этом у них все равно остается несколько часов на то, чтобы поозорничать, у этих юных обормотов. Мне моя шляпа нравилась, черт подери!

— Если найду ее, обязательно сообщу вам об этом.

Фелл внимательно посмотрел на Лэмберта. Под его пристальным взглядом тому вдруг захотелось смущенно заерзать.

— Вы замерзли. — Фелл встал. — Пойдемте ко мне в комнаты, я найду чего-нибудь выпить. Бренди пойдет?

Лэмберт поднялся на ноги. Он оказался на несколько дюймов выше Фелла, но не чувствовал этого, несмотря на то что нависал над ним. Казалось, Фелл видит в нем равного, человека, которого следует судить не по тому, откуда он появился или что может сделать, но просто по тому, каков он.

— Вы очень добры. Однако мне не разрешают пить ничего крепче чая.

— Извините. Тогда пусть будет чай. Пойдемте.

Фелл поманил Лэмберта, и они вдвоем пошли по извилистым дорожкам к колледжу Тернистого Пути. К тому времени, когда чай был выпит, Лэмберт уже понял, что новый знакомый ему нравится. В течение нескольких следующих дней Фелл дал ясно понять, что новичок приятен ему, и настолько, что даже помог Лэмберту с жильем: пригласил его поселиться в комнатах, которые занимал в колледже.

И вот Лэмберт провел в Гласкасле уже полгода. Он выполнял ту работу которую ему поручали, старался приспособиться. То, что от него требовалось, было элементарным: как можно точнее стрелять из оружия, которое ему давали. Но в те моменты, когда работы не оказывалось, трудно было найти себе место.

Поначалу атмосфера университетского городка казалась Лэмберту совершенно чужой — временами даже более чуждой ему, чем во Франции и Германии. В тех странах, языка которых он совсем не понимал, невозможно было забыть, что он иностранец. В Гласкасле после нескольких первых недель его убаюкало сходство с родными местами. В чем-то здесь он чувствовал себя больше дома, чем в Вайоминге. Безмятежность и серьезность университетского городка заставляли Лэмберта ощущать себя здесь своим. Однако рано или поздно его неизменно возвращали к реальности. Он был гостем, проезжим чужестранцем в местах, где левое было правым, а правое — левым. Даже ударение в некоторых словах ставилось в непривычных местах, так что, говоря на своем языке, Лэмберт порой едва мог понять других или быть понятым. Чужим его заставляли себя почувствовать окружающие. Казалось, Феллу абсолютно не важно, американец Лэмберт или нет. Эми, похоже, наслаждалась любым признаком ковбойской колоритности, какой Лэмберт только мог изобрести.

А вот такие люди, как Ярдли, заставляли Лэмберта чувствовать себя иностранцем. Ярдли был членом совета колледжа Тернистого Пути. Казалось, этот человек не хотел признавать даже того, что Лэмберт говорит по-английски. Часто он наклонял голову и просил повторить сказанное, словно не мог разобрать выговора гостя. Некоторые слова типа «сдается мне» Ярдли воспринимал так, словно они были не просто незнакомыми, но непристойными. Когда Ярдли был привратником, то при виде того, как Лэмберт вписывает свое имя в книгу посетителей, он изумлялся вслух.

К счастью, Ярдли уехал на лето в Вену, и Лэмберт желал австрийцам насладиться его обществом по полной программе. Если в мире есть справедливость, то с Ярдли будут обходиться так же невежливо, как он обходится с другими. Правда, Лэмберт на такое не надеялся. Он знал, что жители Вены в целом гораздо вежливее Ярдли. Там проезжим чужестранцам приходилось гораздо легче.

Хотя Лэмберт был чужаком, он поставил своей целью узнать о Гласкасле как можно больше. В его исследованиях не было системы. Он собирал факты наугад, словно раковины на берегу моря.

Гимны в Гласкасле исполнялись на латыни. Даже самый бесперспективный студент, только что появившийся в университете, мог запомнить слова и музыку, которые служили защитой Гласкасла. В зависимости от времени дня менялись и гимны, а студенты пели посменно, в соответствии с расписанием. О времени смены гимнов возвещали колокола.

Колокола были в Гласкасле столь же обычными, как и подснежники. Полный комплект колоколов имелся в капеллах Святой Марии и Святого Иосифа. Их поддерживали одиночные колокола каждого колледжа. Дни делились на части колоколами, отбивавшими часы, словно корабельные склянки. Границы ночи также обозначались колоколами, начиная с сигнала, который в полночь звал домой загулявших студентов, и заканчивая энергичным перезвоном, приветствовавшим рассвет: радостным каскадом звуков, который начинался в последние мгновения темноты и переливался в первые серые оттенки утра.

Лэмберт изучил деревья Гласкасла, как и его колокола. Каждое дерево намекало на направление главных ветров: даже самый величественный бук, прямой, гордый и серебристый, рос под небольшим углом, наклоняясь к югу. Гласкасл утопал в зелени деревьев: тут росли огромные старые кедры, липы и дубы, а также буки. Знаменитый терн, чье изображение находилось на университетской печати Гласкасла и который дал имя колледжу Тернистого Пути, рос рядом с капеллой Святой Марии, укрытый стенами ее дворика. Легенда гласила, что этому невысокому деревцу уже девятьсот лет, хотя по его виду это трудно было сказать. Оно обильно цвело на Пасху, и Лэмберт очень надеялся, что еще будет в университете, когда терн расцветет снова, и сможет увидеть восхитительное зрелище.

Учебный год в Гласкасле был поделен с таким же тщанием, что и дни. Первый триместр начинался в середине января и был уже в разгаре к моменту приезда Лэмберта. Следующий триместр начинался после Троицы и продолжался почти до середины лета. После его окончания и до начала третьего триместра проходило больше месяца. Поначалу Лэмберт наслаждался относительным спокойствием промежутков между триместрами. Теперь же из-за каникулярной тишины дни казались неприятно долгими.

В Англии существовали университеты древнее Гласкасла. Оксфорд, Кембридж и Дарем выдавали дипломы задолго до того, как Гласкасл начал принимать студентов в колледж Святого Иосифа — первый из трех колледжей — в середине четырнадцатого века. Существовали университеты более крупные и более богатые, но ни одно другое учебное заведение страны не занималось изысканиями в области магии. После разразившейся эпидемии чумы все ресурсы огромной библиотеки Гласкасла были направлены на такие исследования в надежде предотвратить повторную эпидемию.

В течение столетий тенденции изменились. Гласкасл по-прежнему гордился исследованиями, проводимыми в его стенах, однако сами стены приобрели большее значение. Гласкасл находился под защитой — и, в свою очередь, защищал знания, хранящиеся в его архивах. Мудрость или, по крайней мере, знания находили здесь убежище почти столько же лет, сколько рос и цвел терн. В некотором отношении студенты Гласкасла вели монашескую жизнь. Каждый учащийся сразу после зачисления на первый курс ежедневно посвящал определенное количество часов пению гимнов, которые давали силу защитным заклинаниям, окружающим Гласкасл. Далее все первокурсники пели защитные заклинания по очереди. В свои первые дни в Гласкасле Лэмберт посмел представить себя в их числе встающим до рассвета, чтобы присоединиться к пению, делящим свое время между занятиями, поклонением и простыми физическими трудами в качестве младшекурсника какого-либо из колледжей. Студенты рано ложились спать — по крайней мере теоретически — и не позволяли себе опьянения, столь распространенного во внешнем мире. Теоретически. Что касается Лэмберта, все это оставалось только теорией. Он осмелился вообразить себя второкурсником, увеличившим время, проводимое за занятиями, тогда как его место в хоре занимали бы студенты нового набора. Он даже осмелился представить себе, что сдает тесты, проводившиеся в конце девятого триместра, после трех лет, чтобы получить мантию выпускника Гласкасла. Мечтать может любой. Теоретически.

Лэмберт почти позволил качающимся вершинам деревьев убаюкать его. Только низкий голос, прозвучавший почти у самого уха, вернул его к бодрствованию.

— Вы. Я должен был догадаться. Вы знаете, что вам не положено находиться здесь без сопровождающего, а?

Голос принадлежал Джеку Мередиту, который, как Фелл и Войси, был преподавателем колледжа Тернистого Пути и руководил испытаниями, к коим привлекли американского гостя. Мередит был достаточно высок и силен, чтобы эти слова прозвучали почти как угроза даже для человека со сложением Лэмберта.

— Я не схожу с дорожек. — Лэмберт не спешил садиться. Если у Мередита и была склонность пользоваться правами, которыми он был облечен в качестве члена университетского сообщества, Лэмберт никогда этого не замечал. — Вы искали меня?

Как только на скамье появилось свободное место, Мередит уселся рядом с Лэмбертом.

— Не вас конкретно. Когда я вижу, что кто-то спит на скамье в перерывах между триместрами, то чувствую себя обязанным спросить, не нуждается ли он в помощи. Во время триместра, естественно, я предполагаю, что это измученный науками студент.

— И какую помощь может получить этот бедняга?

Похоже, этот вопрос Мередита удивил.

— Никакой помощи. Все, у кого не хватает сил выдержать академическую нагрузку, могут искать более благоприятные условия.

— Ясно. Следовало ожидать.

— А где ваш суровый друг? — Мередит осмотрелся, словно ожидая, что Николас Фелл возникнет на дорожке перед ним. — Надо полагать, Войси, Стоу и Стюарт выставили его напоказ, чтобы произвести впечатление на представителей министерства. Всем древним и легендарным достоинствам Гласкасла явиться немедленно.

Лэмберт неспешно начал расшифровывать его слова. Фелл был старше Мередита, однако вряд ли подпадал под понятие древности больше самого Мередита. Возможно, Мередит прибег к местному сленгу, чтобы передать смысл, прямо противоположный сказанному. Он часто так делал.

— Я не думаю, что Фелл пьет выдержанное бренди с Войси и другими. Я его сегодня вообще не видел. И вчера тоже. Не похоже, чтобы он произвел впечатление на больших шишек из правительства. Или наоборот. Войси, скорее всего, следовало бы держать Фелла подальше от тех, кого ему хотелось умаслить.

— Я с вами полностью согласен. Фелл не произвел бы впечатления даже на мою старую тетушку. Но это не значит, что декан позволил бы ему остаться в стороне. Может быть, именно поэтому Фелл и играет в прятки. Чтобы не попасться им на глаза.

— Вы хотите сказать, что он затаился? Наверное, вы правы. Ну, если увидите его раньше, чем я, попросите написать домой, хорошо? Я по нему скучаю.

— О вкусах не спорят, — усмехнулся Мередит. — Если бы Войси предложил это выдержанное бренди мне, то я бы являлся туда неукоснительно и как можно раньше. Жаль, что они стараются не допускать к высшим чинам таких, как мы.

— Может, в другой раз.

— Плохое утешение, мистер Лэмберт. К следующему разу они уже прикончат выдержанное бренди. Я не сомневаюсь, им понадобится это бренди, чтобы осилить всю повестку дня. Уистон — величайший в мире зануда, а Файви немногим лучше. Войси повезет, если он не заснет между речами.

— А вы знаете, в чем смысл всего этого? — спросил Лэмберт.

— Конечно знаю. Никто не сплетничает так, как первокурсники — если не считать выпускников. Войси не хочет, чтобы старик Уистон или лорд Файви лезли в его проекты, но в свете составления бюджета он опасается, что они о нас забудут. Он приглашает их сюда, чтобы напоить и накормить на нашей территории. В качестве напоминания о том, каково это — вести исследования в истинно гласкасловском стиле.

— Но разве это не даст противоположный эффект? — усомнился Лэмберт. — Если вы покажете министрам, как у вас тут хорошо, они урежут бюджет. Разве нет?

— Только не эта парочка! — откликнулся Мередит с насмешкой. — Они отнюдь не против угощения, но самое важное для них — это почет. Поддерживая проект «Аженкур», они получают возможность приезжать сюда и наслаждаться красивой жизнью.

— Но разве у них нет этого там, откуда они приезжают?

— О, есть, конечно. Есть. Но проект «Аженкур» не конкурирует с их клубами. Мы соперничаем с Сопвитом, Роу, Код и и другими сумасшедшими авиаторами. Идут разговоры о военных полетных испытаниях, которые принесут победившему аэроплану денежный приз. Уистон и Файви вполне могут увлечься красивой идеей летающего человечества, так что Войси должен напомнить им о том, что полетные испытания включают в себя необходимость часами стоять по уши в грязи на каком-нибудь пастбище. Гораздо комфортнее поддерживать неустанные труды Гласкасла.

— Но они же не могут отнять финансирование у нас… — Лэмберт опомнился и переформулировал свою мысль. — Они же не станут прекращать финансирование проекта, пока устройство не будет сконструировано и построено, так? Это означало бы просто выбросить деньги.

Если министры действительно урежут финансирование, то не будет ли это означать, что урежут и его самого?

— Вы правы. Но на деньги претендует немало других проектов, а министры славятся своим непостоянством. Поживем — увидим. — Мередит вскочил на ноги. — А сейчас извольте прекратить захламлять собой это место. Я не могу просто уйти и оставить вас здесь. Пойдемте.

Лэмберт медленно поднялся.

— Вы не на своем месте, Мередит. Из вас получилась бы отличная наседка.

Мередит картинно выпрямился и заговорил с акцентом, который явно считал соответствующим Дикому Западу:

— Называя меня так, улыбайся!

Лэмберт безнадежно покачал головой.

— Эту книгу прочли практически все, так?

— Теперь — да.

Мередит негромко рассмеялся.

Лэмберт послушно пошел за ним. Популярность романа Оуэна Уистера[4] «Виргинец» не переставала его изумлять.

К тому моменту, когда подали обед, Джейн Брейлсфорд уже совершенно освоилась в доме брата. Эми великолепно вела хозяйство. Комната для гостей была прелестна. Вещи Джейн лежали распакованные, от дорожной грязи не осталось и следа. Девушка вымылась и переоделась в свое любимое платье. И, что самое приятное, Робин наконец пришел домой.

Роберт Брейлсфорд превыше всего ставил точность. Этот принцип проявлялся во многом. Для его сестры самым явным признаком был тщательный выбор им одежды. Хотя одевался он очень просто, предпочитая всему сочетание черного и белого, детали его облачения выдавали то внимание, которое он уделял своему внешнему виду. Даже отдыхая дома, он казался строго-элегантным, начиная с блестящих темных волос, зачесанных назад, и заканчивая мерцанием матовых золотых пуговиц на фоне крахмальной, безукоризненно белой полотняной рубашки.

— Ты могла бы заранее предупредить нас, что приезжаешь, — попенял Роберт сестре. — Эми это было бы приятно. — Точность речи была еще одним «коньком» Роберта. Он слишком тщательно выговаривал слова. Даже когда он не пытался укорять, из-за чрезмерного акцентирования слова звучали обвинениями, а в данном случае в его намерения входило вложить в них как можно более сильную укоризну. — Сейчас август. Мы сами могли бы куда-нибудь уехать. Да и сейчас мне только случайно не пришлось присутствовать на обеде, который сегодня вечером дают министрам.

Джейн постаралась, чтобы ее тон был достаточно виноватым.

— Приехав в Лондон, я сразу отправила вам телеграмму. Мне очень жаль, что я прибыла раньше, чем она. Но, по правде говоря, я и не рассчитывала на откормленного теленка.

Роберт нахмурился.

— Как ни странно, я не помню, чтобы в Писании где-нибудь говорилось о блудной сестре. Должен сказать, что беспорядочная жизнь тебе на пользу. Ты великолепно выглядишь.

— Спасибо. И ты тоже. А Эми в последнее время выглядит исключительно великолепно. — Джейн посмотрела на невестку, сидящую напротив. — Она всегда являет собой образец совершенства.

У Эми была внешность фарфоровой куколки, но за этим обликом скрывалось нечто большее. Ни льняные локоны, ни огромные голубые глаза не были самой лучшей ее чертой: всех покоряла жизнерадостная рассудительность, освещавшая эту женщину изнутри.

— Джейн привезла мне из Парижа брошь. — Эми продемонстрировала мужу изящную камею. — Красивая, правда?

— Бесподобная, — ответил Роберт, окинув жену любящим взглядом. — А твои обязанности в Гринло позволяют тебе часто бывать в Париже, Джейн?

— Он по пути, — ответила Джейн. — Кстати, ты мне напомнил. Дядя Амброуз шлет теплый привет.

— Милый старикан. Надо будет ему написать, — сказал Роберт. — Ты приехала повидаться с родными? Если так, то неудачно выбрала время. Мама с папой в Шотландии. Томас в полку, а когда Альфред в последний раз потрудился написать, он находился в Орвието. Изучал, кажется, конструкцию какого-то тамошнего колодца. Насколько я понял, он собирается провести зиму в Италии. А где окажется полк Томаса, один Бог знает.

— А с чего это маму с папой понесло в Шотландию? — вопросила Джейн. — Я считала, что могу рассчитывать на то, что они никогда не уедут дальше Танбридж-Уэлса.

— Они будут гостить у Десмондов в течение охотничьего сезона.

— А, ясно. Охота на куропаток. Эми говорит, что тебе помогает какой-то американец — стреляет в кого-то ради твоих исследований. — Джейн не видела причин ходить вокруг да около. — Что ты изучаешь? Орнитологию?

— Ничего я не изучаю, — отмахнулся Роберт. — Рассудительность и осмотрительность, Эми. Осмотрительность жизненно важна.

Эми безмятежно улыбнулась мужу.

— Но, милый, как это возможно? Ты уже должен бы заметить, что у меня ее нет ни капли.

— Но неужели необходимо, чтобы другие это тоже замечали? Ах, ну ладно. Да, Джейн. В настоящий момент мистер Лэмберт числится моим сотрудником. Оставь его в покое. Он работает.

— Над чем он работает?

— Умерь свое женское любопытство хоть на этот раз! Скажу только, что надо проделать некую работу, которая жизненно важна для наших государственных интересов. Детали тебе ни к чему.

— Ну, ладно. — Джейн не собиралась нападать на брата: она искренне радовалась возможности снова видеть его. С их последней встречи прошло уже несколько лет, и волос у него порядком поубавилось. Кроме того, он погрузнел, расплылся в талии. Возможно, одной из причин этого было великолепное мастерство семейной кухарки. Несомненно, превосходные еда и вино немало способствовали и терпимости Джейн. — Раз ты настолько болезненно это воспринимаешь, я предоставлю твоего дикого колониального парня самому себе. Однако иду на такую жертву исключительно ради тебя. Он показался мне дивно нечванливым по сравнению с прочими обитателями Гласкасла.

Роберт сурово посмотрел на нее.

— Лэмберт не обитатель Гласкасла, Джейн, какой бы отвратительный штамп ни стоял за этим выражением для тебя или для писак из желтой прессы. Он здесь гость и был настолько любезен, что согласился помочь нам в наших исследованиях. Вот и все.

— Иначе говоря, он не студент? — уточнила Джейн.

Роберт нахмурился.

— Конечно нет. А изображал из себя студента?

— Да нет, — успокоила мужа Эми. — Его очень качественно поставили на место, Роберт. Можешь не беспокоиться насчет мистера Лэмберта.

— Конечно, раз ты готова встать на его защиту. — Роберт тепло улыбнулся жене и пригубил вино. После недолгой умиротворенной паузы он продолжил: — Я не беспокоился за Лэмберта именно в этом смысле. Я тревожился относительно мастерского доставания, на которое способна Джейн. Оставь этого человека в покое, ясно? Он усердно работает и не сможет удовлетворить твое любопытство относительно того, чем именно занимается, так что никаких допросов. Договорились?

Джейн неохотно сдалась.

— Договорились.

Роберт всмотрелся в нее с такой же сосредоточенностью, какую проявил при опробовании вина.

— Ты много лет не реагировала на мои приглашения приехать в гости. Что же сейчас привело тебя сюда? Это не могли быть только родственные чувства.

— Вот как? — Джейн попыталась выглядеть обиженной. — Это почему же?

— Потому что я тебя знаю, Джейн. Ты с радостью покинула лоно семьи, когда отправилась во Францию, и потом с неизменным удовольствием проводила почти все свои каникулы на континенте. Если ты вдруг появилась здесь, в Гласкасле, то этому есть очень веская причина. — Роберт продолжал пристально на нее смотреть. — Будь честной. Что случилось, Джейн?

Джейн отбросила благородное возмущение и доверительно проговорила:

— Я думаю купить машину. Наверное, малолитражку «Бленхайм». Она маленькая, но надежная.

Роберт фыркнул.

— «Бленхайм»? Глупости! Они такие маленькие, что почти не заслуживают четырех колес. Если бы ты имела глупость поехать на такой по Лондону, тебя раздавили бы, как насекомое. Нет, если уж собралась покупать машину, то покупай настоящую. А когда это ты начала водить?

— Научилась прошлой зимой. И мне нужна какая-нибудь маленькая, чтобы держать ее в Гринло для поездок на вокзал и тому подобных.

В кои-то веки Джейн испытывала по отношению к брату ничем не замутненную приязнь. Пусть он считает, что знает, какую именно машину стоит иметь, но ему в голову не придет сказать, что ей не следует садиться за руль.

— Глупости. Если уж тебе нужна машина, то настоящая. А вот что она тебе действительно нужна, я сомневаюсь. Но покажу тебе свою, чтобы ты смогла понять, чего бы лишилась.

— А у тебя есть машина, Робин? Ты меня изумляешь.

Джейн всегда считала, что ее брат стоит предпоследним в списке тех, кто купил бы машину. Последними стояли ее родители.

— Не просто машина. «Морган-минотавр». Мурлычет, как кот, рычит, как лев, и на подходящем гоночном треке может делать тридцать пять миль в час. Я прокачу тебя с Эми в воскресенье днем. Ты ведь захочешь покататься, да, Эми?

Похоже, Эми эта мысль привела в восторг.

— Захочу. Мы могли бы съездить в Уэлс и устроить пикник.

Джейн улыбнулась им обоим.

— Робин, я была к тебе несправедлива. Это звучит чудесно.

После того как возможности воскресного пикника были подробно обговорены, за обеденным столом наступила дружелюбная тишина.

После необходимой паузы, во время которой Джейн аккуратно извлекла из своей порции рыбы самые крупные кости, она спросила:

— Ты знаком с господином по имени Николас Фелл? Насколько я знаю, он член совета Гласкасла.

Вид у Роберта стал чуть раздосадованный.

— Фелл? Конечно знаю. Не трудись его расспрашивать. Он не имеет никакого отношения к тому, над чем мы работаем.

— Правда? — Джейн с интересом оторвала взгляд от рыбьих костей. — А что он тогда делает?

— Он преподаватель Гласкасла, Джейн. — Эми с безмятежной улыбкой перевела взгляд с нее на Роберта. — С тем же успехом можно спросить, что делает лебедь, когда плывет по реке.

— Неплохое сравнение, — признал Роберт. — Именно такое впечатление мы и стремимся производить. Миру мы демонстрируем такое спокойное равнодушие, будто вообще не способны творить магию. Ангельское спокойствие на поверхности, тогда как сами мы понимаем, что внизу каждый яростно гребет, постоянно выискивая для себя какое-то преимущество. Фелл не из таких.

— Он не из гребцов, это ты хочешь сказать? — уточнила Джейн. — Или он не спокоен?

— Я хочу сказать, что он не сосредоточен исключительно на собственном продвижении. В отличие от некоторых, кого я мог бы назвать. Наоборот. Порой Фелл кажется вообще не заинтересованным ни в каком продвижении. Он не из тех, кто вызывается лишний раз подежурить на воротах, конечно, но он предан Гласкаслу. Не допускает, чтобы что-то отвлекло его от исследований.

— Мистера Фелла мало интересуют внешние атрибуты, — добавила Эми. — Его гребля — исключительно в интересах чистых исследований.

— Временами слишком чистых, — проворчал Роберт. — Хотелось бы, чтобы он больше внимания уделял своим студентам, но нельзя требовать слишком многого. Фелл с самого начала получил приглашение участвовать в проекте. Мы быстро ему надоели, и он вернулся к своей собственной работе. Но оказал нам одну услугу: вызвался опекать Лэмберта. Они даже живут вдвоем в комнатах Фелла. Это было очень кстати, потому что в результате Лэмберт остается поблизости, но держится в стороне от любопытствующих. Фелла проект интересует меньше всего, так что Лэмберт может не опасаться, что случайно проговорится о чем-нибудь. — Роберт бросил на Джейн многозначительный взгляд. — Так ты обещала: никаких допросов.

— Обещала, — подтвердила Джейн. — Значит, мистер Лэмберт очень близко знаком с мистером Феллом?

— О да. Они, конечно, не Кастор и Поллукс, но кажутся добрыми друзьями, — ответила Эми.

— Мистер Лэмберт был так любезен, что вызвался зайти за мной завтра днем.

Джейн позволила себе на мгновение задуматься о Лэмберте. Было в нем нечто очень необычное. Конечно, не приходилось удивляться, что она нашла его привлекательным. Она восприняла бы так любого мужчину, настолько же спортивного, двигающегося с такой же инстинктивной непринужденностью, чей взгляд выражал бы такую же подкупающую скромность. Однако ей нельзя было отвлекаться.

— Бедняга не догадывается, что его ждет. Он тебя не боится. Пока. — Похоже, Роберт был склонен оставить эту тему и сосредоточиться на еде. — Ничего, дай ему время.