Хранительница Темного пламени

Глава 12.

Лесная чаща.

Она питалась эмоциями. Очевидно, немыслимо, потрясающе. Наследие Асмодеуса от матери через ритуал передалось ей. Дикие псы умели питаться чужим страхом, обращая его в свою силу. Так они могли загнать почти любую свою жертву. Асмодеусу эта способность досталась в ином роде, он поглощал похоть. Умел также и нервозность и страх, но это не были его любимые эмоции. А вот Мелания питалась радостью. От знания того, что в ней есть что-то от него, Асмодеуса пробирало чувство удовольствия. Он еще долго возвращался в памяти к этому моменту, заполняя различные документы. Мужчина делал бумажную работу за Марьяну, теперь привычно выполнял ее за Меланию, за чем его застала Алина.

Женщина покачала головой.

— Ты должен научить ее. Кто знает, сколько времени вместе вам отведено. — то, что она говорила было правдой. Дикие псы после того, как им исполняется 60 переходят в свою звериную ипостась и больше не могут вернуться в человеческую. Асмодеусу было 59, но он надеялся, что светлая кровь в нем позволит противостоять проклятью диких псов. Говорили, что один из его сородичей тысячу лет назад разгневал тогдашнюю Хранительницу, и она прокляла весь его род, сказав «Раз ведешь себя как Зверь, зверем тебе и быть». С тех пор животная ипостась диких псов неизменно сильнее человеческой. Его мать с трудом находилась в человеческой форме уже в 40. Сестры и вовсе не любили переходить в человеческую форму.

— Ты права. — с болью признал мужчина, — Я возьмусь за ее обучение, как только она выйдет из Чащи.

Алина кивнула, сказала тихо:

— Помню это щемящее чувство восторга, когда Земля приняла меня. С таким не сравняться объятья ни одного мужчины.

В этом была вся Морра, она любила мужчин, ненавидела их, не мыслила без них своей жизни. Когда Асмодеус только познакомился с ней, она еще находилась в Силе, ей не понравилась новая компания ее дочери, но она разрешила ему остаться, не правильно поняв природу их отношений. Решив, что Асмодеус — один из многих, когда как на самом деле, он стал для Марьяны единственным настоящим другом.

Та часть Марьяны, что была человеческой, пожалела найденного, диковатого мужчину, который не умел читать и писать, а разумом не сильно превосходил ребенка. Дикие псы полагаются на свои животные чувства, им претило присутствие детеныша, который не мог долго оставаться зверем, а постоянно превращался в человека. Когда Асмодеусу исполнилось 18, стая перестала надеяться на то, что полукровка примет правильную форму и изгнала его. Для них он странно пах, дышал, думал. Он был похож на домашнего пса, тянулся к людям, ведьмам, даже попытался перейти на территорию светлых. Оттуда его прогнали с криком и свистом, побивая камнями и выжигая огнем, если бы не впечатляющая регенерация, Асмодеус бы навсегда остался покрыт шрамами. После этого, они встретились. Марьяна научила его читать и писать, носить человеческую одежду. А он отдал ей то немногое, что имел. Свою жизнь, верность. Он говорил, что хотел бы и полюбить ее, но дикие псы этого не умеют, на что Марьяна неизменно смеялась и отвечала, что полюбить ему еще предстоит. В те редкие мгновения, когда смеялась Мелания, она очень походила на мать. В груди неприятно заныло и мужчина, вздохнув, отложил бумаги. Ему требовалось как следует размяться, возможно, поймать оленя или двух для их многочисленной компании.

— Я пойду поохочусь. — сообщил он Алине, неутомимо приглядывающей за порядком в Таверне.

— Здравая мысль, пес. Но не попадайся никому на глаза. Пусть думают, ты с Меланией. Она ведет себя слишком странно для Темной Хранительницы. Эта ее ночная усталость и искаженная клятва. Если еще узнается, что спит она в своей кровати каждую ночь одна — начнутся пересуды.

Асмодеус выскочил из Таверны и незамедлительно обратился в волка. Чувствительный нос обнаружил мимолетный аромат молодого оленя, пасущегося в стороне от шумной толпы. Мощные лапы сорвались на бег, предстоящая охота лучше любого вина отгоняла мысли о светловолосой Хранительнице. Если бы Асмодеус не был столь небрежен, он бы отметил, что за ним наблюдают цепкие лазурно-голубые глаза. Дариан никогда не отличался недостатком внимания, а странности в поведении новой Хранительницы бросились ему в глаза при их встрече. «Что ж: решил мужчина — Пока сторожевой пес на охоте, нужно выяснить, чем эта девушка так отличается от своих предшественниц».

Казалось, я проспала лишь несколько минут, настолько я была разбита. Подняла тяжелую голову с подушки, огляделась. Теперь понятно, отчего я проснулась, каким то образом окно в спальню распахнулось настежь, и теперь крики и тосты «За Хранительницу Меланию!» — отчетливо раздавались в комнате. Встала с кровати, чтобы затворить окно. Краем глаза оглядела неприлично бодрых, беснующихся темных.

— Почему ты спишь одна? — раздался знакомый насмешливый голос. Чертов Дариан.

— Выметайся, или я позову Асмодеуса. — сказала слишком громко. От звука собственного голоса заболела голова.

— Тише, тише, тише, не бойся, — напел он мелодично. И меня окутало странное спокойствие. Действительно, подумаешь. У меня в кровати был уже и Асмодеус и Гато. Одним мужчиной больше, одним меньше.

— Так почему, в день обретения Силы, Хранительница не потакает своему желанию и спит одна?

— Потому что не твое собачье дело, — обозленно ответила темная часть. Она и так мучилась от неудовлетворенных желаний, а здесь еще этот водник со своей накачанной фигурой и штанами на завязках, сидящие так низко. Потянуть одну веревочку и… одернула ее, отвернулась к окну. Но что-то Дариан успел прочесть по моему лицу.

— По какой-то причине ты не даешь прикоснуться к себе сегодня… Нет, всегда. Мелания… ты — девственница?

От этого вопроса у меня привычно свело скулы. А Дариан тихонько присвистнул.

— Вот откуда этот энергетический надлом.

Повернулась к нему лицом. Мужчина пояснил:

— Мы, сирены, умеем чувствовать энергетические поля. Твое поле — особенное, Хранительница. В начале я решил, что причина надлома — это долгое нахождение в железной тюрьме, но теперь очевидно…

— Очевидно что?

Дариан объяснял, подходя ко мне ближе плавной походкой. Сводя мою темную часть с ума. Ей нравилась сила, властность, опасность. А сирена был силен.

— Хранительница не просто так имеет стольких любовником. Получая удовольствие, она не только делиться энергией, но и сбрасывает ее излишки, чтобы эта сила ее не разорвала. Асмодеус совсем с тобой не разговаривал на эту тему?

Пришлось покачать головой. Алина неоднократно намекала на то, что мне бы пора с кем-нибудь переспать, но моя моралистки настроенная светлая часть не могла себе этого позволить. Водный подошел ко мне вплотную, посмотрел в глаза. Он не лгал, это было очевидно.

— Как именно сбрасывается излишнее напряжение?

— Когда Хранительница находится на пике наслаждения.

Я достаточно понимала природу своей анатомии, чтобы знать, что под «пиком наслаждения» мужчина подразумевает «оргазм».

— Почему ты здесь, Дариан?

— Хотел предложить свои услуги, чтобы ты могла сбросить излишнее напряжение. — В темноте белизна его улыбки казалась ослепительной.

— Откажусь. Не желаю, чтобы меня трогал незнакомец.

Тело предательски задрожало, это его предложение было встречено им на ура. Дариан смотрел на меня так, словно понимал что-то, читал мои жесты и мысли. Перед этим взглядом его морских глаз мне стало неуютно. На меня так никто не смотрел. Никогда.

— Я не прикоснусь к тебе и пальцем, Хранительница. Раз уж таково твое решение. Ты знаешь, что может сделать моя песня. Но поверь, если ты не сбросишь излишки своего напряжения, то либо набросишься на первого встречного, либо оно тебя попросту раздавит.

Промолчала. То, что предлагал Дариан не находило сопротивления у моей розовой части. Пока ко мне никто не прикасался, она молчала. Темная так и вовсе была в восторге. А вот рациональная выступала против. Ей были непонятны мотивы этого мужчины, до конца неизвестна реакция тела на него.

— Какая тебе от этого выгода? Магия?

Мужчина улыбнулся:

— Магии у меня своей, более чем хватает.

— Тогда что?

— Ты — моя Хранительница, Хранительница Темных Земель. Любой, обладай он моими способностями, предложил бы тебе подобное.

Объяснение не выглядело убедительным. Дариан не лгал, но не говорил всей правды. Он хотел чего-то еще, вот только я не могла понять, чего именно.

— Ты клянешься, что не прикоснешься ко мне?

— Клянусь. — он сделал шаг вперед, и нас разделяли жалкие сантиметры. Я все еще находилась в раздумье над его предложением. Все таки было бы интересно испытать оргазм. Не то, чтобы я не пыталась познавать свое тело в переходном возрасте. Я быстро поняла, что сама никогда не смогу доставить себе удовольствие. Любопытство, неутоленное желание, которое годами концентрировалось в моем теле отбрасывали моральные принципы. Темная и светлая части вместе пересилили разумную. Если способности Дариана столь велики, то быть может он смог бы…

— Ты можешь сделать так, чтобы я завтра об этом не вспомнила?

Я знала, как малодушно это было с моей стороны. Об этом знал и Дариан. Но он кивнул:

— Если так пожелает Хранительница.

Я присела на кровать, он очутился рядом. А потом с усмешкой раскрыл рот, напевая свою странную мелодию, и я в наслаждении откинулась назад. Освобождение не заставило себя ждать, и я с тихим стоном задрожала, чувствуя, как накопившаяся энергия наконец-то находит выход. Это было почти больно, словно мышцы, которыми никогда не пользовались, вдруг заставили работать во всю мощь. И где ты был раньше?

— Какая ты чувствительная, Мелания.

В лице Дариана читалось восхищение. Он смотрел на меня с видом исследователя, которому достался очень интересный экземпляр. Отдышавшись, я только и смогла произнести:

— Еще…

И Дариан снова начал свою песню. Он пел и пел, часы напролет, а я задыхалась, кусала губы и вновь и вновь взмывала в небеса и проваливалась в небытие. Ночная рубашка задралась до бедер, соски натянули ткань и бесстыдно просвечивались сквозь нее. Первым попросил передышки он:

— Прости меня, Хранительница, но я все таки мужчина. Сегодня я больше не смогу для тебя петь, потому что в следующий раз, когда ты так раздвинешь свои ножки, я не выдержу и нарушу свою клятву. Как и обещал, последняя песня и все произошедшее сейчас покажется тебе завтра сном.

Я не успела запротестовать, мужчина насвистел тихую мелодию, и сон, который казался невозможен минуту назад, накрыл меня с головой.

Каждая клеточка моего тела пела от удовольствия. Вероятно, это было последствием принятие Силы или полноценного здорового сна, мне было хо-ро-шо. Пасмурная погода не портила настроения, карканье ворон казалось пением птичек, а развалившиеся на поляне после вчерашнего веселья, кто тут, кто там люди и нелюди вызывали только умиление. На завтрак я спускалась в прекрасном расположении духа, чувствуя странную скованность в ногах. Ни она, ни бешенные глаза Гато и Асмодеуса не смогли расшатать моего прекрасного настроения.

— Кто он? — спросил брюнет, с яростным выражением втягивая воздух около меня носом. Гато присоединился к обнюхиванию более деликатно.

— Запаха чужого тела нет. — деловито подытожил он. А я начала всерьез беспокоиться, не случилось ли у мужчин массового безумия. Алина, вышедшая с подносом, быстро оглядела меня и сказала:

— Слава Темным богам.

Она подала завтрак, состоящий из жирных, неимоверно вкусных блинов, политых сладким сиропом, похожим на кленовый. Калории, калории и еще раз калории — сказала бы моя мама. Мысли о семье были болезненны, я понимала, что обязана их навестить. Но сегодня мне этого не хотелось.

— Доброе утро, Хранительница, — в комнату вошел Дариан, убрав мокрые волосы в пучок. Видимо спал в предоставленной бочке с соленой водой. Со вчерашнего дня, мое отношение к нему резко улучшилось. Я улыбнулась мужчине, указала на стул, рядом со собой.

— Что едят русалки? — поинтересовалась, услышав игривость в своем голосе. Гато и Асмодеус зарычали одновременно.

— От сладких блинов я не откажусь, — удивительно, вчера меня этот мужчина раздражал. Он казался высокомерным, его иномирная красота раздражали меня. Сегодня с убранными в пучок волосами он казался почти нормальным, а глаза, в неярком свете, пробивающимся сквозь витражные окна, казались обычными зелено-серыми. Выглядел он уставшим, и каким-то задумчивым, словно знал что-то о чем никто не догадывался. Темная моя часть тихо млела в окружении целых троих красавцев мужчин. Светлая с утра была молчалива. Алина незамедлительно принесла ему завтрак.

— Мелания, я понимаю, что выбор фаворита обычно на Хранительнице, но я от своего племени здесь один, так что выбирать не приходится. Если я тебе не противен, я бы хотел занять место за этим столом.

— Да ты уже за ним сидишь, Дариан- пошутила я, но мужчина продолжил выжидательно на меня смотреть.

Я не могла ему отказать, тем более, что он, как говорил Асмодеус, является одним из сильнейших представителей своего вида. — Хорошо, но я должна предупредить — мои отношения с фаворитами не такие, как это было принято раньше.

— Это я уже понял, — мужчина подцепил блин и проглотил его, широко раскрыв рот. Только сейчас я заметила, что клыков у него было три пары. Меня это абсолютно не смутило. — Ты научишь меня своим правилам, а я расскажу о жизни Темных. Сдается мне, здесь пока никто не объяснил, почему Хранительницы ведут себя так, как ведут.

— Ну хоть одна здравая голова! Иди сюда, карасик, я тебе добавки дам, — сердобольно произнесла Алина, чем напомнила мне, что она все-таки бабушка. Моя бабушка. Женщина взглянула на меня и кивнула с загадочной улыбкой, одобряя выбор Дариана в качестве фаворита.

— Я бы подумал на твоем месте, Мелания, — мягко начал Гато.

— Я против, — жестко обрезал Асмодеус. Он уселся рядом, по другую от меня сторону, бросил в сторону Дариана такой яростный взгляд, что от него могло молоко скиснуть.

— Темную Хранительницу нельзя ревновать, — напомнил им Дариан, — тем более Мелании не помешает нахождение рядом с собой кого-нибудь по настоящему темного. Ваши светлые повадки могут сбить ее с правильного пути.

— Только Хранительница выбирает то, что правильно! — у Гато тоже прорезался голос. Я не могла понять причину этой перепалки. Это же они говорили, что я обязана иметь достаточно фаворитов. Вот, желающий от русалок. Умный, разбирающийся в традициях, с такими красивыми длинными пальцами… Этими пальцами он поправил выбившуюся прядь волос, заговорил тихо, но от каждого его слово веяло ощутимой энергией.

— Дикие псы теряют способности возвращаться в человеческую форму и становятся просто умными собачками, у кентавров не рождаются дети, колдуны пытаются вывести свой аналог Темного пламени, а сатиры всерьез рассматривают возможность перейти на сторону светлых. Ах, я еще забыл про гномов, которые торгуют со всеми сторонами, в ожидании, что в результате кровопролитной войны мы все друг друга вырежем, а они смогут расширить территории.

— Я обо всем об этом знаю, — рявкнул Асмодеус. Дариан улыбнулся своими странными зубами и тихо спросил:

— Тогда какого черта мы тут лакомимся блинчиками, когда нам надо свою землю спасать?

Я вдруг ощутила себя провинившейся школьницей. Аппетит пропал моментально, да и хорошее настроение улетучилось вместе с ним.

— Асмодеус, проводи меня в Чащу. Немедленно.

Аппетит пропал не у одной меня. Мужчина отложил вилку, встал из-за стола, протянул мне руку. Дариан, после того, как испортил всем настроение, как ни в чем не бывало принялся за свои блины. Лягушка мерзкая. Он взглянул на меня исподлобья, прекрасно осознавая, что наделал и с хищной улыбкой направил к рот блин, а затем медленно облизнул верхнюю губу. Внизу живота потеплело. Черт возьми что со мной происходит!

Сопровождаемая Гато и Асмодеусом, я вышла из Таверны. Большинство гостей все еще спали. Когда мы почти пересекли поле перед Таверной, усеянное ароматным рапсом, нас внезапно настигла Алина. В руках женщина несла тяжелую корзину с провизией. Она обняла меня окутав знакомым запахом полуночной кошки и тихо шепнула:

— Лес бывает благосклонен к новой Хранительнице, а бывает, что нет. Если не повезет, это позволит тебе поддерживать силы.

Бабушка еще несколько секунд обнимала меня, и в этих объятьях было больше, чем могли сказать тысяча слов. По какой-то причине она не показывала своих чувств и эмоций. Женщина отстранилась, поправила выбившуюся из высокого пучка светлую прядь волос, сказала тихо:

— Ты так на нее похожа.

А потом улыбнулась и как ни в чем не бывало отправилась обратно в Таверну. Мне нужно узнать ее лучше, как только разберусь с безумием в своей жизни — узнаю.

Лес встретил нас прохладой и рассеянным светом. Тонкие тропы, которые пересекали его как вены, расходились в разные стороны. Здесь щедро росли разные цветы, как известные мне дикие тюльпаны разных цветов и пролески, так и неизвестные — покрывающие склоны холмов мелкие голубые цветки, невыносимо сильно пахнущие медом. Бабочки всех цветов кружили над ними, а пчелы тихо жужжали, деловито собирая нектар. Асмодеус и Гато шли один впереди, другой позади меня. Гато нес корзину с провизией. Асми принюхивался и прислушивался, различая ему лишь одному уловимые звуки. Я не знаю, как долго мы шли, но лес внезапно круто пошел в гору. С каждым шагом мне становилось будто бы легче дышать, а вот мужчины, напротив, замедлялись. Гато хватался за бока, красивое лицо Асмодеуса исказила болезненная гримаса.

— Мы на пороге Чащи, — объяснил брюнет. — Мелания, дальше мы не сможем тебя проводить. Ты должна идти вверх и вверх, туда, где лес кажется непроглядным.

Он нахмурился, а потом, словно не был в силах совладать с собой, прижал меня к себе. Это было не страстное объятье, а беспокойное, он словно говорил «Если бы я мог отправиться с сотой, я бы пошел. Если бы я мог сделать что-то за тебя, я бы сделал». Так же внезапно как обнял, мужчина меня отпустил. Гато со словами «Моя очередь», обнял меня следом. Его огненные, рыжие волосы, которые были гораздо длиннее моих, разметались по моей спине. Он словно хотел окутать меня своим запахом, запахом тепла, уюта, домашней выпечки. Гато пах всеми этими милыми сердцу вещами.

— А когда вернешься, разделишь со мной постель? — с искрами в зеленых глазах, спросил он, разрушая магию этого момента. Моя светла часть оттолкнула его, темная, увидев печаль в зеленых глазах, усмехнулась:

— Мой солнечный кот, обещаю поцеловать тебя так, как никто не целовал, когда вернусь.

Настроение Гато тут же улучшилось, он, смеясь, передал мне корзину. Теперь Асмодеус выглядел расстроенным, нет, взбешенным. Я ласково провела ладонью по его лицу. В какой момент прикасаться к нему стало для меня столь же важно, как дышать? В какой момент я почувствовала себя в праве так его касаться? Я подумала о том, что никогда не хотела его оттолкнуть. Что прикосновение его кожи казалось мне … правильным.

Эти мысли заставили печаль из его глаз перейти в мои, и я отвернулась пошла вверх, пока мужчины ничего не поняли. Я шла, не оборачиваясь, вверх и вверх и буквально затылком чувствовала, что оба мужчины не сдвинулись с места. Что они глядят вслед моей удаляющейся фигурке. Ночь после обретения Силы что-то во мне изменила. Я не знала, что именно, но та Тьма, о которой столь восхищенно отзывались и Гато и Асмодеус и Алина поселилась в моем сердце. Эта не была тьма в значении «зло», скорее нечто из разряда неотделимой от света, важной составляющей всего существующего.

Подниматься вверх было не легко, корни и ветви цеплялись за платье. Коряги появлялись словно из неоткуда. Неба было не видно из-за сплетенных ветвей каких то лиственных, неизвестных мне деревьев. Они собирались над моей головой, словно церковный свод. Сквозь эти могучие ветви то просвечивалось яркое солнышко, то пробивался ледяной ветер, пронизывающий до самых костей. Словно место, куда я направлялась, не могло определиться, радо оно мне или нет. Корзина неприятно оттягивала мне руки, и если бы я не боялась за три дня умереть от голода и жажды, я бы уже сложила ее под каким-то деревом. Чем выше я поднималась, тем гуще становился лес, тем меньше пробивалось солнышка сквозь ветви.

Время на поднятие в гору предоставило мне возможность для самоанализа или вернее жестокого копания в себе бульдозером. Мысли неслись в голове так, будто я их сдерживала все время своего нахождения здесь и вот они, наконец, прорвали плотину отрицания.

Что заставило меня пойти за Асмодеусом в первый раз? Почему я не отказала ему? Дело было ведь не в пресловутой магии, которой здесь объясняется все, нет… Пойти за Асмодеусом в неизвестный мне мир меня побудило тщеславие.

«Ага… вот в чем дело!…- Решила я тогда, не особенно отдавая себе отчета, — вот почему у меня нет друзей, нет любимого, вот в чем кроется мой страх чужих прикосновений — я просто волшебная принцесса!» И если тщеславие завело меня в этот странный мир, то что заставляет в нем остаться? Меня ведь используют как живую батарейку, предают на каждом шагу, строят заговоры и козни? Меня тут хотят поиметь все так называемые друзья и союзники. А кому не нужно меня поиметь, тот не особенно и обеспокоен моей судьбой. За исключением разве что Турмалина. Но исключения подтверждают правила. Я не была ребенком, отношения между мужчиной и женщиной мне понятны. Я знаю, чем люди занимаются за закрытыми дверями, а кое кто эти двери предпочитает и не закрывать. Одна моя часть желала всех окружающих меня мужчин, в ней была прорва похоти, яростного желания, неудовлетворенного годами. Другая часть хотела спрятаться, укрыться … желательно за спиной Асмодеуса.

Так какого черта я здесь делаю? Почему не пытаюсь вернуться домой. Ответ прост «потому что я не желаю провалиться. Потому что не желаю быть неудачницей». Ведь все то время, что я жила с родителями я себя именно неудачницей и чувствовала. Красота не открывала для меня дверей. Напротив, закрывала их. Я вызывала гнев у женщин, похоть у мужчин. Мама использовала меня как живой манекен, отец избегал общения. Нет, они меня оба любят, этого я отрицать не могу, но любовь эта всегда была странная, такая любовь, словно они всегда задавались вопросом «Кем же были ее настоящие родители?». Их беспокоила тьма в моих глазах, их беспокоили мои смены настроения, мама даже пыталась посадить меня на психотропы, но меня ими тошнило. Нечеловечески красивый ребенок стал красивым подростком, а затем красивой взрослой девушкой. Только здесь, в этом мире я увидела, что моя гладкая кожа и правильные черты лица — это не исключение, а скорее правило. Словно лица у всех в темных и светлых землях были покрыты лучшей пудрой, словно носы им исправляли пластические хирурги с мировым именем, а глазам добавляли яркость дорогие контактные линзы.

Темнота сгущалась, просвета между деревьями становилось все меньше и меньше, и не знай я, что вышла из Таверны, когда солнце только встало, решила бы, что сгущается ночь. В темноте мне становится неуютно. Я люблю полумрак или солнышко, а ночь, если она ничем не освещена пугает меня. Сейчас бы пригодилось немного ведьминой травы, но такая, казалось, не растет на склонах этого странного холма. Когда тьма стала совсем непроглядной, а я могла ориентироваться в пространстве, полагаясь лишь на осязание, страх ледяной рукой сдавил горло и грудь. Стало страшно, что я потеряюсь здесь навсегда, в этом непроглядном мраке. Так страшно, что было больно дышать. Захотелось развернуться, побежать прочь, обратно, к Асмодеусу и Гато. И несколько мгновений я хотела поддаться порыву, сделав несколько неуверенных шагов вниз по склону, но смогла превозмочь себя. Они верят в меня. Асмодеус, Гато, другие. Они верят в то, что я справлюсь. Асмодеус рискнул своей жизнью, чтобы забрать меня. И снова рискнул, вступившись за меня перед Славом. Он верит в то, что я справлюсь со всеми испытаниями, верит в то, что я стану спасением земли Темных. А если верит он, то должна верить и я. Не знаю, сколько времени я продолжала бродить во тьме, с каждым шагом обретая все большую уверенность, когда услышала:

— Первый раз встречаю Хранительницу, которая черпает уверенность в других! — раздался переливающийся колокольчиками голос. Было непонятно, принадлежит от мужчине или женщине, этот голос заставил меня вздрогнуть всем телом. Тьма начала расступаться, не в одно мгновение, но словно листва над моей головой разомкнулась. Я шла на свет, который резал глаза после минут, проведенных в абсолютном мраке. Я радовалась свету несмотря на боль и дезориентацию.

— Кто ты? — мой голос звучал сдавленно, выдавая страх, который липкой паутиной опутывал меня минуту назад.

— Чаща, — ответил голос, и в нем шуршала весенняя листва и ветер, — Дух и сердце этих земель.

Деревья расступились будто сами собой. Я оказалась на поляне, в окружении вековых сосен. Передо мной было озеро, глаза могли разглядеть несколько плодовых деревьев и кустов, с которых свисала ароматная малина и ежевика. Солнце согревало так, что даже одежда показалась лишней.

— Красиво, — только и смогла вымолвить я. Алина говорила, что это место не всегда благосклонно. Но оно явно старалось мне угодить. Чувство, что мягчайшая трава под ногами, деревья и даже маленькое озеро были здесь по воле Чащи, поселилось в моем сердце.

— Мне нравится, что тебе по душе. Так давно ко мне не приходила Хранительница. — в голосе слышалось сожаление и тоска. Захотелось утешить того, кто говорил, но как утешить землю? Присела и коснулась теплой земли.

— Я здесь, — сказала вслух. — Правда я не знаю, что должна делать. Расскажешь мне?

Мне никто не говорил, что земля Темных обладает собственным разумом. Я думала, что сооружу себе шалашик и побуду наедине со своими мыслями, но, выходит, у меня здесь всегда будет присутствовать собеседник.

— Никто не знает. Но Темные Хранительницы обычно не спрашивают.

Я пожала плечами. Правило номер один — не знаешь, спроси. Так хоть ошибок не наделаешь.

— Я спрашиваю. Чаща… ты наверное знаешь, что в этом мире я совсем недавно.

— Знаю, от тебя все еще исходит дух металла, денег и смерти. Богов той земли.

Промолчала, потому что не разделяла такое категоричное суждение о Земле. Чаща, казалось, задержала дыхание, а потом решила что-то для себя одной и попросила:

— Ложись, дитя. Ложись на обогретую мной почву, дыши запахом трав и цветов. Бабочки сядут на твою голову живой короной, а я буду рассказывать тебе сказки. Ведь только из сказки можно понять мир, в котором ты очутилась.

Я выполнила все, что сказал мне голос, отложила в сторону корзинку с едой, вытянулась, занимая положение по удобней. Мягкая трава не колола, а под головой сам собой образовался небольшой холмик, идеально подходивший. Бабочки и правда стали прилетать и садиться мне на голову, но они не задерживались подолгу, поэтому моя живая корона постоянно меняла цвета.

— Я расскажу тебе сказку о первой Темной Хранительнице. Сказку, которую тебе не расскажет никто из твоих фаворитов, никто из твоих друзей и врагов, ведь стоит тебе попытаться передать или записать ее, язык твой не двинется, а рука не шелохнется. Первая Хранительница была нема от рождения, не обладала силой, но умела слушать. Она слушала пение птиц, движение ветра, она слушала журчание воды. Сидящую подолгу на берегу одной из речушек и общающуюся только с жителями леса, ее начали бояться. Жители деревни, в которой она жила, окрестили ее злой ведьмой, обвинили ее в том, что из-за ее злой воли погибли посевы, а коровы перестали давать молоко. Они пригласили колдуна, и тот подтвердил, что девушка носит в себе зло. Но он солгал из ярости, потому что влюбился в девушку с первого взгляда и просил стать его женой, но она отказала ему. Как немая нищенка могла отказать могущественному колдуну? Он предложил отдать ее на потеху кентаврам, сатирам, гномам и оборотням, чтобы те наигрались ее телом, а потом растерзали ее и оросили ее кровью поля.

Сказка была очень жестокой, но спокойный голос завораживал меня. Травы обвивали мои ноги и руки, покрывали теплым одеялом. Я не обращала на них внимания, это казалось естественно.

— Колдун раздел ее и заставил бежать от него босой по лесу. Он надеялся, что кентавров и прочих раскалит жажда погони, он хотел унизить ту, что отвергла его. Та, которой предстояло стать Хранительницей бежала прочь, звери и птицы напевали ей путь, они напевали по моей воле. Она поднялась на эту скалу, не испугалась тьмы, острых камней, что кололи ей ступни. Она нашла меня и взмолилась о помощи. Не словами, но мне не нужны слова, чтобы понять. Дать ей физическую силу или опасную магию было не в моих силах. Остановить преследовавших было не в моей власти. Но в моей власти было дать ей доступ ко всей мощи этих земель. Дать ей силу стать проводником этой живой силы, силы, что заключена в семени, которое опускают в почву. Сделать ее желанней, чем вода, необходимей воздуха. А еще в моих силах было даровать ей Желание, которое бы не позволило толпе мужчин надругавшись над ней разрушить ее тело и разум. Она вышла к преследовавшим ее, но не как жертва, а как повелительница. И они сделали с ней то, что хотели, но не обесчестили ее, а привязали себя к ней до самой своей смерти силой сильнее чем любовь. Ведь в ней, в первой Хранительнице заключалась вся магия наших земель и распробовав ее один раз, они были готовы пойти на что угодно, чтобы еще раз к ней прикоснуться. Спустя много лет, встретив равного себе, она родила от него дочь и моя милость перешла к ней, а та родила свою дочь. И так было и так есть, поэтому ты здесь, Мелания. А теперь спи. Ты будешь спать день и одну ночь, потому что в тебе еще слишком много от мира людей. Я заберу из твоей крови и волос металлы, смою искусственную краску, что покрывает твои ногти, освобожу от следов людской зависти. Спи… дитя.

Я хотела было сопротивляться, сказать, что я бодра и полна сил, но сон внезапно накрыл меня с головой.