Христовщина и скопчество: Фольклор и традиционная культура русских мистических сект

Сборник публикуется по изданию: Айвазов И. Г. Материалы для исследования русских мистических сект. Пг., 1915. Вып. 1: Христовщина, т. I. С. 6-35. Об истории сборника и публикации Айвазова см. главу 3 настоящей работы.

В настоящей публикации тексты были подвергнуты следующим эдиционным изменениям:

1. В некоторых случаях изменено разбиение на строки. По всей видимости, оригинальная рукопись, которой пользовался Айвазов, не имела разделения на строки. Хотя разделение, предпринятое Айвазовым, в основном представляется верным, иногда он совершал ошибку, думая, что все строки стиха должны повторяться дважды, и из-за этого соединял повторяющуюся и не повторяющуюся строки воедино. Кроме того, иногда он неоправданно удлинял или укорачивал строки. В настоящей публикации эти ошибки устранены. В тех случаях, когда разделение на строки вызывало сомнения, я оставлял разделение, предложенное Айвазовым.

2. Указания на повторение песенных строк при исполнении (у Айвазова отмечается цифрой «2», что, скорее всего, соответствует оригинальной рукописи) перенесены в комментарии к текстам. Вводится современная пунктуация.

4. Вводится современная графика: ѣ (ять) заменены на е, а i — на и.

5. Устранены твердые знаки в конце слов; в некоторых словах сделаны орфографические поправки, не затрагивающие фонетики и морфологии. Все лексические и орфографические добавления, сделанные Айвазовым, обособляются угловыми скобками ‹›, все орфографические добавления, сделанные мной, обособляются круглыми скобками ().

6. Слова, слитые друг с другом, а также написанные слитно с предлогами, частицами, союзами, пишутся раздельно в соответствии с современным написанием.

7. С прописной буквы пишутся имена собственные, а также наименования Бога Отца, Христа, Богородицы, Святого Духа, наиболее часто встречающиеся в православном обиходе. При этом число слов, пишущихся с прописной буквы, сведено к минимуму.

Тексты

Свет Боже, царство небесное,

Небесное царство, блаженный рай.

И пресветлой рай, жизнь бесконечная.

Кому, Боже, царство достанетца?

Достанетца царство небесное

Сударь праведным, душам избранным,

Чистым девицам непорочным,

Ни греху тяшкому недоточным.

Един я тебя, царство, лишаюся,

А мимо хожу — не покаюся,

Адержуся спесивства и гордости,

Не имею ни смирения, ни кротости,

Ни великова себе и воздержания,

Не имею я страха, и не имеет сердце.

Идет к нам, братия, с небеси

Чаша гнева великово со яростью.

Кто сию чашу выпивать будет?

Выпивать сию чашу единому,

Единому свету родимому,

Самому свету Сыну Божиему

За спасение всех верных человеков.

Идет лето сего света,

Приближается конец веку.

Идут-пойдут вси грешницы,

Сего миру прелестницы

Ко Отцу Богу со слезами:

«Умилосердися, Отец Бог наш,

Сего мира ты сам Творец,

Прости наше согрешение,

Великое преступление».

Речет Господи, глаголует:

«Изыдите, вы вси грешницы,

Сего мира прелестницы.

Изготована вам мука вечная

И т(ь)ма вам всем кромешная.

Не будет вам прощения,

Ни грехам вашим отпущение

Ни в сем веце, ни (в) будущем,

Окроме плачу-рыдания.

Изготована вам мука вечная».

Росплачется царь Давид,

Стоя-стоючи он у прекрасныя пустыни:

«‹Прими ты›, свет мой прекрасная пустыня,

Прими ты меня многогрешново,

Многогрешново меня на покаяние,

Многогрешнаго меня человека

Аки мати любезное любезное свое чадо.

Заставь ты меня работати,

Слезами постелюшку умывати

И денно, и ношно беспрестанно,

Завсегда, государь, непрестанно.

Государь мой, Царь свет Небесной,

Надежда моя, свет Сын Божий,

Прости, государь, мое согрешение

И великое мое преступление,

Избави меня превечныя муки,

Достави меня небесного своего царства,

Запиши, сударь, в животные свои книги,

Причти, государь, ко избранному своему стаду».

Алилу(й)я, Алилуйя, слава Тебе, Боже.

Как доселева мы жили на земле,

Ничего не знали мы, не видали,

Как что на земле сострояется,

Бел престол Господен(ь) поставляетца,

Сам Господь Бог, сам Небесный Царь

По земли, сударь наш, Он катается,

Поровну, сударь, Он с человеками,

Во плоти, сударь, Он в человеческой.

Собиралися, соходилися

Со все со четыре со сторонушки

На святу беседу на апостольску,

Возмолилися ко Святому Духу,

Проливали слезы ко источнику:

«Государь наш, батюшка Святый Дух,

Укажи нам путь свой Божей истинной.

Нам как итти — до тебя дойти,

До твоего царства до небеснова,

До раю, сударь, до блаженнова?»

К нам не золота трубушка вострубила,

Живогласная к нам прогласила,

Прогласил надежды наш Святый Дух:

«И вы братия-сестры духовныя,

Вы ступите же по духовному,

По Святу Духу по блаженному.

Вы не пейте же пойла пьянова,

Ни вина, други, ни зеленого,

Не ставите ж меды сладкие,

Не творите, други, греха тяшкова,

Не бранитеся словом скверным,

Не гневайтеся всякою злобою,

Не водитеся сестры с братиями.

Укажу вам путь свой Божей истинной,

Как вам итти — до меня доитить,

До моего царства до небеснова.

Вы подите же на тихой мой Дон:

На тихом Дону утешитеся.

Вы еще подите на Сладей-реку

На Сладей-реке насладитеся.

Вы еще подите на Дарей-реку:

На Дарей-реке надаритеся.

Вы не ходите, други, на Шат-реку:

Еще Шат-река — шатовитая,

Отлучит она от дела Божиева.

Вы подите, други, на Сион-гору,

Как взойдете, други, на Сион-гору,

Изошед, вы сами оглянитеся:

Не остался ли кто на сырой земле.

За их вы Богу молитеся,

Самому Отцу свету небесному,

И Сыну Божию единородному,

И Святому Духу и блаженному,

И Матери Его святой Бож(и)ей,

И Пресвятой святой Богородицы,

И всей силе и господней Божией,

И всем праведным избранным».

Господа пойте и превозносите его во веки.

На зоре было на утренней,

На закате светло месяца,

На восходе красно солнышка,

На теплой, тихой на заводе.

Не белой лебедь воскликала,

Прогласила помощница

Своему Сыну избранному,

Избранному, возлюбленному:

«И ты, свет, сударь свет Сын Божей,

Избранной мой, возлюбленной,

Ты когда ко мне в гости будешь,

Ты когда, сударь, пожалуешь

В верховую сторонушку,

Во свою, сударь, родимую,

Во родимую, небесную,

Ко своему батюшке родимому,

Ко Царю свету Небесному?»

Проглаголует ей сударь Сын Божий:

«Государыня моя матушка,

Свет Мати Божия, помощница,

Пресвятая Богородица,

Я в те поры к тебе в гости буду,

Я тогда тебя пожалую,

Когда праведныя управятся,

Грешныя души воспокаются,

Принесут Богу покаяние,

И соистинно поклонение,

О твоих грехах моление

Ко Отцу Богу небесному,

Ко Творцу Богу Превышнему,

К Саваофу Богу небесному

И ко Сыну единородному,

Ко Святу Духу блаженному,

К тебе, Матери Божией,

Пресвятей Богородице,

Ко Святой ко Троице,

Святой Троицы нераздельной,

И ко всей силе небесной,

И ко всем праведным изобранным».

Пойте Господеви, славно бо прославися.

Братцы вы, братцы духовныя,

Полно нам спать, полно так лежать,

Пора от сна пробудится,

На истинный путь возвратится,

Пора от злых дел отлучится.

Не проспать бы нам царства небеснова

И раю, други, и блаженнаго,

Не проспать бы нам заутрени Великоденския,

Не прогулять бы нам обедни Благовещенской,

Не прогулять бы нам вечерни Троицкой,

Не прогневать бы нам Отца небеснова,

Не прогневать бы Сына света Божиева

И Свята Духа и блаженнова.

Почему у нас заутреня Великоденская?

Того у нас заутреня Великоденская,

Что сам Сын Божий воскресе Христос.

Почему у нас обедня Благовещенская?

Потому у нас обедня Благовещенская,

Что благовестил сам Сын Божий.

Почему у нас вечерня Троицкая?

Потому у нас вечерня Троицкая,

Что сам Сын Божий во Троице —

Отец и Сын и Святый Дух —

Потому у нас великая вечерня Троицкая.

У нашего государя доброхота,

Гостя-государя дорогова,

У батюшки-государя у роднова

Была тихая смиренная беседа.

И съезжались тут князи и бояре,

Честныя все тут власти-патриархи

И все тут православные христиане.

Они пили сами и ели, прохлаждались,

Блаженным они Духом утешались.

Не золотая трубочка вострубила,

Не громогласная святая прогласила,

Что пророчет наш свет надежда:

«Вы светы мои князи и бояра,

Честные все вы и власти-патриархи

И все вы православные христиане,

Вы пейте, други, еще прохлождайтесь,

Про Бога вы про света говорите,

Блаженным Святым Духом утешайтесь,

Вы в честную мою книгу вы читайте,

Вы в честную мою книгу во Минею,

В Евангелие мое толковое.

Говорите, во толк дело положите,

Чтоб вам мимо Бога не пройтити,

Мимо света царства небеснаго

И раю други и блаженного,

Небесной светлой красоты его»

Аминь, аминь Царю Небесному.

С высоты было с сед(ь)ма неба,

От раю было блаженново,

От престолу от Господнево,

От Саваофа Бога чуднова

Солетел тута и сел сокол

И со чистыем со голубем —

Со Святым Духом блаженным.

Соносил тута грозный указ

За рукою свет за царскою,

За печатью за красною.

Как в указе написано,

Во наказе страшно наказано:

«Не водитеся сестры з братиями,

Вы не пейте пойла пьянова,

Ни вина други не зеленова,

Не становите меда сладкаго,

Не бранитеся словом скверным,

Вы не еш(ь)те яства скоромныя,

Не творите греха тяшкова.

Как не будет за то вам прощения,

Ни грехам вашим отпущения,

Окроме вам муки вечныя

И тьма вам всем кромешная».

Аминь Царю Небесному.

Как сошел к нам, братцы, с небеси

Свет глас от Саваофа Бога вышняго,

Ко государю Сыну Божиему:

«Ты не плач(ь), не плач(ь), свет Сын Божий,

Не рыдай, мой возлюбленной,

Не надрывай своего ретива сердца,

Не слези своих ясных очей».

Отвещает Сын Божий:

«Государь ты мой батюшка,

Саваоф Бог, превышний Творец,

Рад бы я, государь, не плакати —

Сами слезы из очей катятся,

Само сердце надрывается,

Свет в очах у меня помрачается,

Разум в голове у меня мешается.

Что сослал ты меня, батюшка,

С небеси на сыру землю.

Привлек в плоть человеческу,

Возложил бремя великое,

Вручил стадо немалое,

Повелел ты, сударь батюшка,

На земле хранить его и миловать,

Мне учить их и жаловать,

На земле хранить их и миловать.

Как а нынечи, государь батюшка,

Уже верные меня не слушают:

Повелися сестры з братиями,

Стали братия возвышатися,

Вдвое им воживатися,

А сестры-вопомощницы

Надевают мое платье,

Отымают да и богатество,

Отбивают залоту казну,

Отдают меня на предательство,

Не дают мне пожить на сырой земле,

Изгоняют меня, батюшко,

Что птичку безгляздную,

Что кукушечку горемышную».

Отвещает ему батюшко,

Саваоф Бог превышний свет.

«Ты не бойся, свет Сын Божий,

Не устрашись, мой возлюбленной,

Ты терпи стради со радостию.

Не наденут твоего платья,

Не возову(т)ся во твое имя,

Не отымут (у) дому богатества,

Не отобьют твоей золотой казны.

Я скоро сошлю грозных ангелов,

Повелю им главы поснять

По самыя по могучи плеча,

Повелю вверзить в муку вечную,

И во т(ь)му их кромешную,

Уже не будет им прощения,

Ни грехам их отпущения,

Окроме муки превечныя

И т(ь)мы всем кромешныя.

За твое ж за терпение,

За великое за страдание,

Как вознесся свет Сын Божий

Ко мне к Богу во сед(ь)мо небо,

Я (в)стречу тебя, Сын Божий,

Со всею силою небесною

И воз(ь)му тебя, свет Сын Божий,

На свои руки пречистыя,

Посажу тебя, света Сына Божия,

По правую сторонушку,

Удивятся Сыну Божиему

Вся сила небесная.

Ты в те поры, свет Сын Божий,

Со своими со гонители,

Супостаты со предатели

Ты сам свет управисься».

Тебе свету Сыну Божиему

Слава со Отцом и со Святым Духом,

Со всею силою небесною.

И во веки веков, аминь.

Дай, Господи Иисусе, свет Христос Сын Божий,

С нами да, сударь, святые,

Свет памилуй нас грешных.

Пресвятая Богородица, упроси о нас о грешных

У своего Сына, у нашего Бога,

Тобою спасет от суда души наши грешныя

На сырой земле.

Да по полю-полю, по чистому полю,

По широкому раздолью.

Тут ходит-гуляет государь наш надежда,

Государь свет Сын Божий.

На ручушках носит чашу золотую,

А и в той было чаше Божие семя,

Был крупичатой сахар.

Государь свет разсевает по всей подселенной свое Божие семя,

Да сам сударь глаголет:

«Разродися, мое семя, в моих верных человеках,

Разродися, Божие дело, в моих верных-избранных,

Уродися, мой белой сахар, белою ярою пшеницой,

Рости, моя пшеница, от земли и до неба,

И от престола Господня до Бога Саваофа,

До Сына Божия света,

До Свята Духа блаженна,

И до Троицы Святыя,

Святой Троицы нераздельной,

И до Матери Божией, Пресвятой Богородицы».

На том было месте, где Сын Божий гуляет,

Выростало свято древо,

Свято древо кипарисно,

Булатное корение, серебряны ветве,

Листье золотое.

Да что древо кипарисно?

Да тот сударь (Сын) Божий.

Да что булатное корение?

Это — крепость-утвержденье.

Что серебряны ветве?

То добры его дела.

Что листье золотое?

То вера его, радение,

И плач(ь), и моление,

И слезное течение,

Сердечно попечение.

На том было древе

Сидят царския дети,

Сидят они по ветвям,

Поют они песни —

Архангельские гласы.

Ветвья не обломите,

Сами з древа не упадите.

Да сам сударь глаголет:

«Да вы царския дети,

Сами пойте-распевайте,

Царя прославляйте, Бога Саваофа,

И сына света Божия,

И свята Духа блаженна,

Троицу и святую, святую Троицу нераздельну,

И Матерь его Божию, Пресвятую Богородицу,

То причтет вас Господь Бог

Ко прежнем святым,

Ко ангелам-архангелом,

Ко апостолом-пророком

И ко всей силе небесной,

То причтет вас Господь Бог

Ко чистым девицам, к чистым непорочным,

Греху недоточным,

Ко женам-мироносицам

И ко всем святым-праведным».

Веденье Пречистая Богородица.

Ангели удивилися,

Како дева ведена.

Она Спасова дитя.

Ва пище... пищере огненныя.

Породив, она ходила.

Из рода роды брала,

Людей к Богу вела.

Она во зорю вокатила,

Во зорю утреннюю.

В красное солнышко вошло,

Всю вселенную обошло,

Всю подсолничную.

Сына Божиева нашла,

Ему суд святой вручела,

Души грешныя привела,

Праведных приклонила,

За их она упросила

У его Сына Божия,

Преблагомилостиваго,

Милосерднаго Царя,

Небеснаго Бога света,

Лучезарнаго светила,

Всемогущаго Бога.

Ему слава во веки века, аминь.

Росплачется красно солнце со лучами,

Росплачется светел месяц со звездами,

Увидел государь их свет Сын Божий,

Увидел государь их сам небесной:

«Светы вы мои красно солнце со лучами,

Светел месец со звездами,

О чем ты, красное солнышко, плачешь?

О чем ты, свет месец, плачеш(ь) со звездами?

А и милости от меня вам нет?

И дару от меня вам мало?»

Что зговорит красно солнце со лучами

И светел месец со частыми со звездами:

«Государь ты наш надежда, свет Сын Божей,

Государь ты наш ты батюшка, Царь Небесной,

И много от тебя, свет, нам дару,

И много, государь, милости Божией.

Плачу я, красно солнце со лучами,

Светел месец плачу со звездами,

Что мир-народ идет он весь в погибель,

Во ту ли он муку во превечную,

А верные твои идут в отпаденье».

Сударь ты свет надежда, Царь Небесной,

Умилися ты до души до и грешной,

Прости ты, сударь, наше согрешение,

Великое наше, сударь, преступление,

Не отставь ты, сударь, от царства небеснаго,

От раю, государь, своего блаженного,

Избави, сударь, нас муки превечныя,

Запиши, сударь, в животные свои книги.

И причти нас, государь, к избранному своему стаду.

Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, Боже.

Государь ты наш батюшка, богатый гость,

Нет тебя государя богатее

Ни на небе, а ни на земле.

У тебя же, сударя, бол(ь)шой корабль,

Богатый гость по кораблю покатывает,

В золоту трубочку вострубливает,

Воскликивает своих людей вол(ь)ных:

«Подите ко мне, люди вол(ь)ные все охотнички,

Подите ко мне на большой корабль,

Покупайте товары безценныя,

Безценныя-драгоценныя,

Не златом покупайте, ни серебром,

Не крупныем акатистым жемчугом,

Покупайте товары безценные,

Безценные-драгоценные

Вы верою и радением,

Сердечным своим попечением,

Вы слезным своим и течением

И нощным, други, умалением».

Слава тебе, Царю Небесному.

Батюшко ты белююшко, белой свет, ты помилуй всех.

Батюшко друг, ты не скинь своих с рук.

Батюшко Бог, положи дело во ум.

Матушка Мария, ты прибавь Божия ума,

Чтобы государыне не ходить без ума,

Чтобы не носить нам пустая сума,

Чтобы нам носить за тебя полную суму,

Полную суму да и все Божиево дело.

Полно нам жить, полно мучица,

Царства небеснова хочетца,

Хочетца, да не можетца.

Станем мы, праведные, мучитца,

Авос(ь)-либо праведные вступятца,

За нас они Богу помолятца,

Дело нам в разум положитца,

Богу нам молитца похочетца.

Праведные шли да Христа Бога нашли.

Им они светом ругаются,

Духу Святому насмехаются,

Сами они во ад проваливаются,

Во муку они проваляются,

Слава тебе, Царю Небесному.

Ей люблю, ей люблю.

Люблю друшка — золота струшка.

Ей люблю, ей люблю.

Золота струшка — соловеюшка.

Ей люблю, ей люблю.

Да и за то его люблю:

По ночам не спит.

Ей люблю, ей люблю.

Ей люблю, по ночам не спит,

По зорям рано встает.

И он песенки поет.

Ей люблю, ей люблю.

Утешает соловей роднова батюшка.

Ей люблю, ей люблю.

Родново батюшка моево, гостя верховово.

Ей люблю, ей люблю.

Люблю друшка — золота струшка.

Ей люблю, ей люблю.

Золота струшка — соловеюшка,

Ей люблю, ей люблю.

Как за то ево люблю:

По ночам не спит,

По зорям рано встает,

Ей люблю, по ночам не спит,

По зорям рано встает,

Ей люблю, ей люблю.

По зорям рано встает.

И он песенки поет.

Ей люблю, ей люблю,

Утешает соловей родную матушку.

Ей люблю, ей люблю.

Родную матушку мою, гостью верховую,

Ей люблю, ей люблю.

Аминь, аминь Царю Небесному.

А(минь), а(минь) Ц(арю) Н(ебесному).

С высоты было, с сед(ь)ма неба не ясен сокол летит,

К нам гость-батюшка катит,

Он на тихой Дон Иванович,

На святой свой, на тихой.

Он устами свет гласит,

Аки в трубушку трубит,

Покликает своих верных-избранных людей:

«Вы подите, мои верные изобранные души,

И на тихой Дон Иванович,

На бол(ь)шой мой на корабль.

Дам вам, друга, веселечки яровчатые,

Гребите вниз по батюшки по тихому по Дунаю

От краю, други, до краю, до небеснова до раю,

От конца, други, до конца, до Небеснова до Отца,

Уж за вашие за труды дам вам золоты трубы,

Свет сестрицы вы мои,

За вашие за труды дам вам семиградные венцы.

Аминь Царю свету Небесному.

Да что то за люди,

Да что батюшки не любят,

Золоту трубу не трубят,

Себе рай не закупают,

Себе вечнаго житья.

А кто батюшку любит,

Золотую трубу трубит,

Себе рай закупает,

Себе вечное житье.

Ай то-та будет,

Что и батюшки не будет,

Ай то-та будет,

Что по батюшки потужат,

Потужат и поплачут.

А кто батюшку любит,

В зелену саду гуляет,

Он цветочки сорывает,

Он веночки совивает,

На буйну главу викладает.

А кто батюшку не любит,

В золоту трубу не трубит,

Себе раю не закупит,

Себе вечного житья.

И не получает.

А кто батюшку не любит,

В зелену саду не гуляет,

Он цветочки не сорывает,

Он веночки не совивает,

На буйну голову не вскладывает.

И он милости не получает.

То-то конь был,

То-то конь был, то-то добрый,

То-то воин, то-то богатай,

Богатырь был.

Как уш(а)ми конь

Он на небе звон услышал,

Как очами конь

Все татар он в поле водит,

Во чистом поле все татар он водит.

Копытом конь

И он землю пробивает,

Уже хвостом конь

Он следочки все заметает,

Гривою конь

Всю дубровочку устилает.

Нонечии конь

Во чистом поле гуляет,

Уже гуляет

Как та травка ковыльчик.

Нонечи молодец

Во чистом поле гуляет,

Как гуляет —

Дело Божие забывает,

Уже он ищет

Такова себе человека:

«Кто б мне друг был,

Пособил тоски-кручины

Со великою со печалию,

Я б тово назвал

Батюшкой своим родным,

Я б тово назвал

И сердечным сердоболем,

Кто б довел бы

Как до Матушки до Божии,

Я б тово назвал

Я Сионскою горою».

Аминь, аминь Царю Небесному.

Благодатный Бог наш,

Упование Божие,

Прибежище Христово,

Покровитель Свят Дух.

По пути Бог с нами,

С нами и над нами,

С нами, перед нами.

Сохрани нас, Боже,

В пути и в дороге

От всех наших врагов

Видимых и невидимых.

Покори под нозе

Побеждати всех врагов

Всегда непрестанно.

Плоть и мир и диавола

И все козни демонскии,

Нечестивых человеков,

Отгони их, Господи,

Наших всех ругателей,

Не попусти их, Господи,

Нам зло учинити,

Отжени от нас, Господи,

Всякаго врага-супостата.

Дай нам, Господи,

Желанное исполнить,

Тебе Богу угодити,

Тебе Богу работати

И денно, и нощно,

Непрестанно плакатися,

От грехов очиститися.

Дай нам, Господи,

Всегда познавати

Волю твою Господню

И о Бозе радоватися,

Суету оставляти

И любовь возымети,

Веру содержати,

Надежду исполняти,

Послушание скорое,

Чистоту сохранити

Духовную и телесную,

Тако и сердечную,

Нищету духовную,

Страх Божий знати,

Тебя Бога боят(ь)ся.

Не лиши нас, Господи,

Всякого добра-блага,

Запиши нас, Господи,

В книги во животныя.

Не лиши нас, Господи,

Царства и небесного

И раю блаженного.

Избави нас, Господи,

Муки-то превечныя

И т(ь)мы кромешныя.

Дай нам, Господи,

Разум, разсуждение,

Память Божией доброй,

О Бозе всегда разумети,

Тебя света знати,

Никого не осуждати,

Никого не оклеветати,

Милостиву быти,

Милосердие имети,

Всегда и вовеки.

И вовеки веков, аминь.

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся,

Я тебе, сударь, воспокаюся,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся,

Прости мое согрешение,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На велико мое преступление,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся,

Я тебе свету покаюся,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На великое мое преступление,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мое такое беззаконие,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мое такое небрежение,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мое, сударь, незнание,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мою, сударь, таку простоту,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мое, сударь, неверие,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мое, сударь, безстрашие,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мою, сударь, леность,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мое, сударь, непослушание,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мое, сударь, непокорение,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мое, сударь, нежелание,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На такое неискание,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На недоброй мой смех,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мою такую гнев да злобу,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На недоброй мой совет,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мой такой сон да дрему,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На мою такую неправду,

Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

На недоброе мое житие.

Как у нас было в каменной Москве,

Во Кремле было красном городе,

Во дворце было государеве,

От крыльца было от красново,

Уже ис погреба государева

Выходил туто добрый молодец.

Он ис погреба государева

Выносил тут, доброй молодец,

Во правой руке своей семена,

Семена свои безценныя.

Он вынесши, да сам задумался,

Сам задумался-закручинился:

«Семена ли да мои семена,

Семена да мои царские,

Уже царские безценные,

Уж безценные-драгоценные,

Уже где же вас да мне посеяти?»

Как пошел ли да доброй молодец

Он далече до во чисто поле,

Становился да доброй молодец

При пути да он при дорожен(ь)ки,

Как посеял да свои семена

При пути да он при дороженьке.

Он посеевши, сам задумался

Он задумался-закручинился:

«Семена ли мои безценныя,

Уже безценныя-драгоценныя,

Не у места я вас посеял я:

Налетит на вас черный вран,

Семена ли да вас повыгребует,

Уже повыгребует, все повыклюет».

Как пошел ли да доброй молодец

Он далече во чисто поле,

Под дубровочки под зеленыя.

При дубровушки при зеленыя

Он посеял да свои семена.

Становился да доброй молодец

При дубровушки при зеленыя,

Уже посеявши, сам задумался,

Он задумался-закручинился,

Заливался он горючи слезы:

«Семена ли да мои царские,

Уже царския, безценныя,

Уже безценныя-драгоценныя,

Не у места я посеял вас:

Набегут на вас серы волки,

Семена мои все повытопчут,

Все повытопчут, все повытолочут».

Как задумался доброй молодец,

Он задумался-закручинился,

Уже пошел ли да доброй молодец

Он далече да во сине море,

Становился доброй молодец

Среди моря на камени,

Он на камени на белоем,

На натверженыем.

Уже посеял да доброй молодец

Середи моря он синева

Семена свои безценныя,

Он безценныя-драгоценныя.

Он посеявши, сам возрадовался:

«Семена ли мои безценныя,

Уже безценныя-драгоценныя,

Как у места я посеял вас,

Семена мои повыросли».

Выростал туто зеленый сад

Со древами да с кипариснами

И с яблон(ь)кой со кудрявою,

Уже со грушкою со зеленою,

Уже с вишенью с цареградскими;

Как во тот ли да во зеленой сад

Солеталися птицы райския,

Уж поют они песни царския.

Уже кто этот зеленой сад,

Еще кто же да ево посадил?

Как садил ево зеленой сад,

Посадил ево государь-батюшка.

Еще кто этот зеленой сад,

Еще кто то ево поливал?

Поливала да этот зеленой сад,

Поливала да ево матушка —

Сама Мать Божия Богородица.

Еще кто этот зеленой сад,

Еще кто ево огораживал?

Огораживал етот зеленой сад

Уже сам государь свет Сын Божий.

Еще кто да ево возврастил

Этот зеленой сад?

Возврастил ево Святый Дух

Он со всею силою небесною,

Он со ангелами-архангелами.

Аминь Царю Небесному утешителю,

Свят Духу и вовеки веков, аминь.

Да по морю, морю синему,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

Да по морю, морю по житейскому,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

Как плывет-выплывает большой, сударь, корабль,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

О двенадцати белых парусов,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.

На том корабле престол Христов,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

На престоле сам Исус Христос,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

Сам Исус Христос,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

Сам Исус Христос, государь Сын Божий,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

Он со ангелы, со архангелы,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.

Что сзговорит сам Исус Христос

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

Сам Исус Христос, сударь Сын Божий,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй:

«И вы свет мои святы ангелы,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

Святы ангелы-архангелы,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

И вы где были да что видели,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.

А что видели, что вы слышали?»

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.

Как что зговорят святы ангелы,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй:

«И ты свят государь ты наш батюшка,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

Сударь батюшка, сударь Сын Божий,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.

И мы были были на сырой земле,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

На сырой земле,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

И мы видели и мы слышали,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

Господь, душа с белым телом ра(с)ставалася,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

Ра(с)ставшись, душа с телом не простилася,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.

Назад душа воротилася,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.

„Тебе, телу, быть в сырой земле,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй,

А мне, душе, быть на страшном суде,

Аллилуиа, аллилуиа, Господи помилуй.

На страшном суду перед самим Христом“».

Аллилуиа, Аллилуиа, Господи помилуй.

Аминь, аминь Царю Небесному.

Еще кто б нам построил

Мать прекрасную пустынь

Не в нажиточнем месте,

Чтобы око не видало

Сего житья суетново,

Чтобы ухо не слыхало

Человеческаго гласу.

Я учну ли гор(ь)ко плакать

И я слезно возрыдати

О своих ли грехах тяшких.

Уш сошел ли Господь с неба

И он сам, сударь, глаголет:

«Вы рабы мои, рабыни,

Православные христиане,

Не взабуд(ь)те Бога живите

И вы друг друга любите,

Промежду любовь держите,

Не живите лицемерстье.

Как я буду Бог катити,

Сыном Божиим ликовати,

Путь свой истинно явити,

На пути вас укрепити,

Дух Святые к вам катити,

Дело истинно явити».

Уже сошел Господь с неба,

Спустил ли гнев свой Божей,

Когда будет конец веку,

Уже нигде житья не будет:

Ни в горах, ни вертепах,

Ни во темных во лесах,

Ни во дал(ь)ных пустынях,

Ни в земляных упокоях.

Еще слава тебе, Христе Боже

И Святому твоему Духу.

И во веки веков, аминь.

Свет Господи, создатель мой,

Поведай мне печаль мою.

Когда пришлешь помощника?

Владыко мой как Бог во мне.

Не унывай, душе моя,

Ты уповай на Господа,

На его Царя Небеснаго,

На Мать Божию Богородицу,

На ангелов-архангелов,

На всю силу небесную,

На всех святых угодников.

Аминь Царю Небесному.

Садик мой, садик, зеленой мой виноград,

Кто тебя насадил, тот и спинушку отсаднил,

Садик насадил, он и спинушку осаднил.

Доброй молодец в зеленом саду гулял›

Яблочки сщипал да на блюдечко клал на серебряное,

Золотой виноград на тарелочку клал,

К гостю носил на высокой на терем.

Гость ево встречал, на белы руки принимал,

За белы руки принимал, за дубовый стол сажал,

Бьет челом ему, покланяется:

«Здравствуй, мой садовник, своим зеленым садом

Со яблон(ь)ками со кудрявыми,

Зеленым виноградом и со вышеньками».

Дай Боже здравствовати,

Нашему сударю да воздравствовати,

На многие лета, неусчетные годы,

С верными людьми, избранными души.

Аминь, аминь Царю свету Небесному,

Утешителю Святу Духу и блаженному.

Ей кому батюшку любити,

Крестное знамение держати,

Да орусему ‹?› тому быти,

Богу с ыстиной служити,

Тому опасности быти,

Надежду исполняти,

Тому в любви Божьей жити,

Тому милостиву быти,

В послушании тому быти,

Да под страхом ему жити,

В чистоте жити,

Тому Бога не гневати,

По-плотскому не ходити,

По-духовному жити,

Тому греха не творити,

Нищету тому любити,

Милосерду тому быти,

Тому страх в сердце держати,

Тому правду говорити,

Много милости просити,

Да разумну тому быти,

Тому в кротости жити,

Во смирении тому жити,

По ночам не усыпати,

По зорям рано вставати,

На Дарей реку ходити,

На Сладим реку ходити,

Гор(ь)ки слезы проливати,

Свое сердце надрывати,

Нелицемерно тому жити,

Не лукавством тому жити,

Волею Богу служити,

Хулу-безсчестие приняти,

Да изгнану тому быти,

Тому за Бога страдати,

Тому с радостию терпети,

Неизменну тому быти,

В Божию церковь ходити,

Божие слово хранити,

В Божией радости быти,

В золоту трубу трубити,

В золоту верву звонити,

Тому в милости ходити,

Тому Евангелие читати,

Толковое разсуждати,

Да пророком тому быти,

Огненными языцы глаголати,

В зеленом саду гуляти,

Тому ангелом быти,

Тому ангелом летати,

Херувимом тому быти,

Серафимом тому быти,

Тому апостолом быти,

Во блаженном раю быти,

Да во царстве тому быти,

У престола Божия быти,

У суда Божия стояти,

Тому милости прощати,

В семигранном венце быти,

Золоты ризы носити,

Тому поручи носити,

Тому праведным быти,

В Божией радости быти.

Братцы вы, братцы вы духовные,

Не покин(ь)те доброво молотца

При бедности, при великой печали при кручинушке,

Заменю я вашу смерть животом своим,

Не в кое время пригожуся, братцы, вам,

Не то что животом, всею грудею белою,

Их же Господь и Бог избра,

Тех хранит, милует и любит,

И Духом Святым наставляет,

Отнюдь не погубит,

Нету у вас радение,

Отняли вы у нас.

Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с(о) трепетом.

Величаем тя.

Буди имя Господне благословенно отныне и до века.

Велик Господь наш, и велия крепость Его, и разума Его несть числа.

Величаем тя.

Комментарии

1. Свет Боже, царство небесное

Все строки, кроме 1, 14, 15-й и последней, повторяются дважды. Мне не удалось найти прямых аналогий данному тексту. И по названию, и по содержанию он может быть соотнесен с кругом стихов покаянных (обзор текстов и библиографию вопроса см.: Ранняя русская лирика: Репертуарный справочник музыкально-поэтических текстов XV—XVII веков / Составили Л. А. Петрова и Н. С. Серегина. Л., 1988), однако не соответствует им метрически и лексически. Вероятно, стих сложился непосредственно в кругу ранней христовщины, о чем, в частности, свидетельствует его концовка. Отдаленную параллель к нему представляет старообрядческий «Стих плачевный», зафиксированный в начале XX в. на Русском Севере (Расплачется, растоскуется / Душа грешная, беззаконная...). См.: Кондратьев Н. Взыскующие града // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1912. №5. С. 208.

2. Идет лето сего света

Все строки, кроме 1-й и 16-й, повторяются дважды. Вариант эсхатологического духовного стиха, известного по старообрядческой традиции XIX в. (см.: Бессонов П. А. Калеки перехожие: Сборник стихов и исследование. М., 1863. Вып. 5. С 110-114 (№ 470-472); Варенцов В. Г. Сборник русских духовных стихов. СПб., 1860. С. 170-171, 196-197; Философова Т. В. Духовные стихи в рукописной традиции Латгалии и Причудья (По материалам собраний Древлехранилища ИРЛИ) // РФ. СПб., 1999. Т. XXX. С. 446 (учтено два варианта)). Публикуемый текст близок к вариантам из сборников Бессонова и Варенцова.

3. Росплачется царь Давид

Все строки, кроме 1, 17, 19-й и последней, повторяются дважды. Краткий вариант известного духовного стиха «Разговор Иоасафа с пустыней» («Похвала пустыне»), восходящего, с одной стороны, к древнерусской повести о Варлааме и Иоасафе и, с другой, к покаянному стиху на 8-й глас «Приими мя пустыня...» (см.: Кирпичников А. Греческие романы в новой литературе. II. Повесть о Варлааме и Иоасафе. Харьков, 1876. С. 183-187; Перетц В. Н. Историко-литературные исследования и материалы. СПб., 1900. Т. 1: Из истории русской песни. С. 394-418; Соколов Ю. М. Весна и народный аскетический идеал // Русский филологический вестник 1910. Т. 64. С. 79-91; Кадлубовский А. П. К истории русских духовных стихов о преподобном Варлааме и Иоасафе. Варшава, 1915; Седельников А. Литературно-фольклорные этюды // Slavia 1927. ročník VI, sešit 1. S. 79-89; Петрова Л. А. К вопросу об истоках рукописной традиции цикла стихов о Варлааме и Иоасафе // Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописной и редкой книги БАН СССР. 1985 / Под ред. М. В. Кукушкиной. Л., 1987. С. 39-51). В сборнике Василия Степанова Иоасаф заменяется царем Давидом. По справедливому замечанию В. В. Нечаева (который был знаком лишь с первыми двумя строками стиха), «приурочение... к царю Давиду можно объяснить тем, что он вообще был и остается весьма популярным... у хлыстов в качестве олицетворения религиозной экзальтации, составляющей, по их воззрению, сущность богослужения» (Нечаев В. В. Дела следственных о раскольниках комиссий в XVIII веке // Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции. М., 1889. Кн. 6. С. 178). Замена имени Иоасафа не уникальна: в версии XVI в., выявленной Седельниковым, «Похвала пустыне» приписывается Нилу Синаиту, в других ранних вариантах (предшествовавших т. н. «Кутейнской песне») «адресант» стиха вообще не упоминается. Вместе с тем, образ царевича Иоасафа был знаком последователям христовщины: старица Никитского монастыря Есфирия (Катерина) Родионова, рассказывая в начале 1730-х гг. о христовщине Авдотье Матвеевне Лопухиной, говорила, «что оная их вера имянуется будто бы Христова и путь истинны, которою де верою и прежния святыя, а именно яко бы Иоасаф царевич и протчия, спаслись...» (Чистович И. А. Дело о богопротивных сборищах и действиях // ЧОИДР. 1887. Кн. 2. Отд. I. С. 83 (2-й пагинации)).

‹Прими ты›, свет мой прекрасная пустыня — Не совсем ясно, почему И. Г. Айвазов сделал добавление, отмеченное угловыми скобками. Метрически оно не является необходимым. Однако, не имея возможности сверить публикацию с оригиналом, сохраняю это добавление.

Аки мати любезное любезное свое чадо — удвоение слова «любезное» следует, вероятно, объяснять ошибкой переписчика или первого публикатора.

Запиши, сударь, в животные свои книги — выражение книга животная восходит к апокалиптическому образу «книги жизни»: «Иже не обретеся в книзе животней написан, ввержен будет в озеро огненное» (Откр. 20: 15). Выражение это, в большей или меньшей степени соответствующее новозаветному контексту, встречается в русском религиозном фольклоре, в частности — в сказаниях о двенадцати пятницах. В более поздней традиции христовщины и скопчества это понятие подвергается переосмыслению: под книгой животной начинают понимать пророчицу, прорекающую судьбу на радении.

4. Как доселева мы жили на земле

Все строки, кроме 1-й и двух последних, повторяются дважды. Вероятно, этот текст был центральным (или одним из центральных) в хлыстовском репертуаре 1730-1740-х гг.

Как что на земле сострояется, / Бел престол Господен(ь) поставляетца — эсхатологические коннотации этих строк выявляются при сопоставлении с соответствующими местами Апокалипсиса и русских духовных стихов о Страшном суде, где Господь велит поставить свой престол на земле, чтобы судить все грешныя (см. различные варианты этого эпизода: «Велит Господь поставити / Престол его среди земли»; «И сойдет Михаил архангел батюшка, / И утвердит престол среди земли»; «Престоли Господни поставляются / И вся святыя книги разгибаются»; «Престол Господень на земли поставляется, / На престоле святыя книги разгибаются, / Все тайные дела наши являются» (Бессонов П. Калеки перехожие. М., 1863. Вып. 5. С. 116, 123, 138, 156)). Непосредственным источником этого образа служат стихиры на Господи воззвах на мясопустной всенощной (см.: Коробова А. В. Богослужение как источник духовных стихов о Страшном Суде // Славянская традиционная культура и современный мир: Сборник материалов научно-практич. конф. / Сост. В. Е. Добровольская. М., 1997. Вып. 1. С. 26, 28, 32), а косвенным — ряд библейских текстов (Псалтирь, Откровение Иоанна Богослова и др.). Белый престол фигурирует в Апокалипсисе именно в сцене Страшного суда: «И видех престол велик бел и селящего на нем, егоже от лица бежа небо и земля, и место не обретеся им» (Откр. 20: 11).

По земли, сударь наш, Он катается — Кататься, катить — специфический для культуры христовщины и скопчества термин, обозначающий нисхождение Святого Духа на радеющих, переход сакрального персонажа (Христа, Богородицы) из мира «небесного» в мир «земной», а также экстатические «хождения» радеющих.

Прогласил надежды наш Святый Дух — вероятно, ошибка переписчика или первого публикатора: вместо надежда наш, Святый Дух.

Не творите, други, греха тяшкова — под грехом тяшким, по-видимому, подразумевается coitus.

Господа пойте и превозносите его во веки — рефрен песни трех отроков в пещи огненной (Дан: 3, 51-90). Этот заключительный стих, так же как и Пойте Господеви, славно бо прославися, заключающий следующую «песенку», — из службы Великой субботы. В пятницу вечером совершается утреня Великой субботы с чином погребения, утром в субботу — вечерня в соединении с литургией св. Василия Великого. После входа с евангелием читаются 15 паремий. После шестой чтец возглашает: «Поим Господеви», а хор (а по традиции и духовенство в алтаре антифонно с хором) поют: «Славно бо прославися». Такое антифонное пение продолжается до тех пор, пока чтец не прочтет все стихи библейской песни о переходе чрез море Чермное. После прочтения последней из паремий чтец запевает «Господа пойте», и пока он читает стихи библейской песни трех отроков, этот стих поет хор или антифонно духовенство и хор (благодарю за консультацию диакона Александра Мусина).

Использование этих текстов в качестве формульных окончаний стихов, составляющих ядро собственно хлыстовского репертуара, симптоматично. С одной стороны, они отсылают нас к богослужебной топике последних дней страстной седмицы; с другой — ассоциируются с библейским рассказом о трех отроках в пещи огненной и обрядом пещного действа, связанными, в свою очередь, с символикой самосожжения (ср. комментарий к № 11).

5. На зоре было на утренней

Все строки, кроме 1-й и последней, повторяются дважды. Вероятно, этот стих также был одним из наиболее важных в репертуаре христовщины 1730-х гг. Здесь хлыстовские представления о втором пришествии развиваются в форме диалога между Богородицей и Христом. Помощница спрашивает своего Сына, когда он вернется в свою родимую небесную сторонушку. Христос отвечает, что вернется тогда, когда праведные управятся, а грешные воспокаются.

О твоих грехах моление — очевидная ошибка переписчика. Должно быть: о своих грехах.

Пойте Господеви, славно бо прославися — см. комментарий к № 4.

6. Братцы вы, братцы духовныя

Все строки, кроме последней, повторяются дважды.

Аналогии этому стиху мне неизвестны. Тем не менее можно высказать несколько соображений касательно его происхождения. В «Духовном Регламенте» среди суеверий, связанных с праздничными днями, указывается и следующее: «...Також собственно аки важнейшия паче иных времен службы почитать, обедню Благовещенскую, утреню Воскресенскую и вечерню Пятидесятницы» (ПСЗРИ. СПб., 1830. Т. VI. С. 319-320). В нашем тексте это поверье облечено в поэтическую форму, кроме того, к нему добавляются этиологические мотивировки. Таким образом, он сопоставим, с одной стороны, со стихами о почитании праздничных дней и, с другой стороны, с космологическими вопросами и ответами «Голубиной книги». Характерно осмысление праздника Благовещенья: благовестил сам Сын Божий. Вряд ли здесь стоит видеть какое-то специфическое влияние хлыстовской идеологии или мифологии, скорее это — обычная «наивная этимологизация». Вместе с тем, остается неясным, сложился ли этот стих непосредственно в рамках христовщины или же был позаимствован хлыстами из какого-то другого репертуара.

7. У нашего государя доброхота

Все строки, кроме двух последних, повторяются дважды. Стих также несомненно принадлежит к хлыстовскому репертуару и изображает богослужебное собрание сектантов — тихую смиренную беседу. В традиции русских сектантов-экстатиков его фрагменты доживают до сравнительно позднего времени: в начале 1900-х гг. скопцы, сосланные на поселение в Восточную Сибирь, пели перед завершающей радение коллективной трапезой:

(Вруцевич М. Сибирские скопцы: Историко-бытовой очерк) // Русская старина. 1905. Т. 123, № 7/9. С. 299).

8. С высоты было с сед(ь)ма неба

Все строки, кроме последней, повторяются дважды. В этом стихе (так же как и в № 4) излагаются аскетические заповеди, составляющие один из главных элементов вероучения христовщины. Здесь они изображены в виде грозного указа за рукою за царскою, за печатью за красною. Под соколом и голубем, соносящими указ с неба, подразумеваются, очевидно, Христос и Святой Дух.

Не творите греха тяшкова — см. комментарий к № 4.

9. Как сошел к нам, братцы, с небеси

Все строки, кроме 1-й и последней, повторяются дважды. Стих, варьирующий те же мотивы, что и № 5 (На зоре было на утренней), также очевидно принадлежит к центральным текстам хлыстовского репертуара 1720—1730-х гг. Здесь изображается разговор Христа с Богом Отцом. Вероятно, жалобы на отпадение «верных» имеют реальный прототип в истории московской христовщины. Хотя сектанты признавали Лупкина «главным наставником, Христом и сыном Божиим», еще при его жизни существовала конкуренция между разными хлыстовскими лидерами. Сектанты, «приведенные» Лупкиным в начале 1730-х гг., свидетельствовали, что он не разрешал им ходить к Настасье Карповой и Филарету Муратину, «понеже де в их сборище пьянствуют и бывает де у них блудодеяние; а у него де Лупкина в сборище того не живет» (Чистович И. А. Дело о богопротивных сборищах и действиях. С. 18).

Изгоняют меня, батюшка, / Что птичку безгляздную, / Что кукугиечку горемышную — вероятно, цитация из причетной традиции.

10. Дай, Господи Иисусе, свет Христос Сын Божий

Строки 8-9-я повторяются дважды.

Дай, Господи Иисусе... На сырой земле (строки 1-7) — текст так называемой «начальной молитвы» («Иисусовой молитвы» и т. п.), главного ритуального песнопения хлыстов и скопцов. Этот текст, по всей вероятности, восходящий к православной «Иисусовой молитве», исполнялся отдельно и уже в 1730—1740-х гг. был известен в разных версиях. Его многочисленные варианты зафиксированы в XIX в. (Рождественский Т. С., Успенский М. И. Песни русских сектантов-мистиков. СПб., 1912. С. 458-466 (№ 365-378)). Многократное повторение этого стиха служило основным средством достижения пророческого экстаза во время радений. Здесь этот текст объединен со стихом, развивающим один из главных образов религиозной лирики христовщины: хлыстовская община изображается в виде древа кипарисного, на ветвях которого сидят сектанты — царския дети.

11. Веденье Пречистая Богородица

Все строки, кроме последней, повторяются дважды.

Начало песенки использует фрагменты девятой песни православного канона празднику Введения Богородицы во храм (21 декабря ст. ст.) (цитирую по изданию: Минея Праздничная с добавлением служб из Триоди Постныя и Цветныя. М., 1998. С. 144-145):

Ангели удивилися — А н г е л и, в х о ж д е н и е Д е в ы зряще, у д и в и ш а с я:

Како дева ведена — к а к о преславно в н и д е во святая святых.

Она Спасова дитя

Ва пище пищере огненный — Песнопоя Тебе, провозглашаше Давид, глаголя Тя Д щ е р ь Ц а р е в у, красотою добродетелей, одесную предстоящую Бога, видев Тя у п е щ р е н у, тем же, пророчествуя, в о п и я ш е: истинно вышши всех, Дево Чистая.

Более поздние варианты этого текста были записаны от сектантов Казанской губернии в конце XIX — начале XX в.:

(Руфимский П. Приводы хлыстов села Булдыря // Известия по Казанской епархии. 1891. № 13. С. 406).

(Урбанский Н. Религиозный быт хлыстов Казанской губернии // Известия по Казанской епархии. 1903. № 13. С. 540; Тот же текст: Рождественский Т. С., Успенский М. И. Песни русских сектантов-мистиков. СПб., 1912. С. 819 (№ 693))

По сообщению обоих авторов, этот стих пелся во время привода — ритуала приема новообращенного в сектантскую общину. Вероятно, так же обстояло дело и во времена Василия Степанова, хотя никакой дополнительной информации по этому поводу следственные материалы не дают. Если иметь в виду жесткую ритуальную приуроченность текста, становится понятным использование канона Введению (веденье ассоциируется с приводом), а также мотив избрания праведных и заступничества Богородицы (здесь очевидно влияние эсхатологических мотивов, отразившихся в легендах и стихах о Богородице, спасающей праведных от загробных мучений и предстательствующей за людей на Страшном суде). Не совсем понятно, почему слова упещрену и вопияше превратились в пещеру, а затем и в пищу огненную. Здесь возможно влияние рождественской обрядовой и фольклорной топики: «пещное действо», соединявшее воспоминание о трех отроках в пещи огненной с символикой рождения Христа, «когда божественный огонь, вселившийся в деву Марию, не опалил ее естества» (Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. Л., 1984. С. 160), стих о «Жене милосердной» и т. п. Эта символика, рассматриваемая в культурно-историческом контексте русского религиозного диссидентства конца XVII — начала XVIII в., в свою очередь недвусмысленно указывает на фольклор «самосжигателей».

12. Росплачется красно солнце со лучами

Все строки, кроме последней, повторяются дважды.

Песенка корреспондирует с известным духовным стихом о плаче земли: Мать сыра земля плачет перед Богом о тяжести людских грехов. Бог просит землю потерпеть еще немного: если грешники придут к Нему с покаянием, он прибавит им свету вольного, если нет — их ожидают вечные муки. В сборнике Василия Степанова эти мотивы получают иную, оригинальную трактовку: небесные светила плачут перед Сыном Божьим о погибели мира-народа, идущего в превечную муку, и об отпадении верных. Этот образ, как и мотив плача земли, заимствован из вступительной части апокрифического «Видения апостола Павла». Стих заканчивается не ответом Сына Божьего, а молитвой грешной души.

Запиши, сударь, в животные свои книги — см. комментарий к № 3.

13. Государь ты наш батюшка, богатый гость

Все строки, кроме последней, повторяются дважды.

Изображение сектантской общины в качестве корабля богатого гостя, наполненного бесценными товарами, которые покупаются только верою и радением — одно из общих мест в словесности хлыстов и скопцов. Образ корабля имеет чрезвычайно важное значение для всей культуры русских сектантов-экстатиков. Кораблем называется и сектантская община, и один (по-видимому, наиболее ранний) из видов радения.

Богатый гость по кораблю покатывает, / В золоту трубочку вострубливает — покатывать (катить, покатить и т. д.), трубить в золотую трубу — наиболее распространенные в фольклоре хлыстов и скопцов термины для изображения радения и пророчества (ср. комментарий к № 4).

14. Батюшко ты белююшко, белой свет, ты помилуй всех

Все строки, кроме последней, повторяются дважды.

Праведные шли да Христа Бога нашли. / Им они светом ругаются, / Духу Святому насмехаются — не совсем понятные строчки. Казалось бы, речь идет о праведных, нашедших Христа, т. е. о христовщине, которая выдерживает ругань и насмешки мира. Возможно, ошибка переписчика.

15. Ей люблю, ей люблю

Строки 1-4-я повторяются дважды.

16. С высоты было, с сед(ь)ма неба неясен сокол летит

См. комментарий к № 13.

За вашие за труды дам вам семиградные венцы — образ семиградных/семигранных венцов довольно часто встречается в радельнои лирике хлыстов и скопцов. Возможно, это реминисценция Откр: 4, 4: «...И на престолех видех двадесять и четыри старца седящыя, облечены в белыя ризы, и имаху венцы златы на главах своих».

17. Да что то за люди

Все строки, кроме 1-й, 24-й и последней, повторяются дважды.

Да что то за люди, / Да что батюшки не любят — ср. с зачином стиха о св. Николае: «А кто, кто Николая любит, / А кто, кто Николаю служит...» (Бессонов П. Калеки перехожие. М., 1861. Вып. 3. С. 757-761 (№ 189-193).

18. То-то конь был

Все строки, кроме 2-й, повторяются дважды.

19. Благодатный Бог наш

Все строки, кроме 1, 32, 33, 35-й и последней, повторяются дважды.

20. Сударь ты мой батюшка, не прогневайся

Все нечетные строки, кроме первой (повторяющейся дважды), поются один раз; все четные, кроме последней (поющейся один раз), повторяются дважды.

21. Как у нас было в каменной Москве

Все строки, кроме двух последних, повторяются дважды.

22. Да по морю, морю синему

Вариант широко распространенного духовного стиха о расставании души с телом, восходящего к популярному в средние века легендарному сюжету (см.: Батюшков Ф. Спор души с телом в памятниках средневековой литературы. СПб., 1891. С. 126-153). Наиболее близка к нему вступительная часть стиха «про душу великой грешницы», записанного П. И. Якушкиным (Якушкин П. И. Сочинения. СПб., 1884. № 10): по морю по синему по Хвалынскому плывут на кораблях святые ангели, архангели; они встречают Христа и рассказывают, как душа с белым телом расставалася. В сборнике Александра Шилова, репрезентирующем репертуар орловской и тульской христовщины 1760—1770-х гг., стиху о расставании души с телом предпослан другой, более распространенный, зачин (Уж вы голуби, / Уж вы белые...; см.: Приложение 2, № 14).

23. Еще кто б нам построил

Все строки, кроме 1-й, 4-й и последней, повторяются дважды. Вариант эсхатологического духовного стиха, известного по старообрядческой традиции XIX в. (см. Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. СПб., 1860. С. 189-190; Рождественский Т. С. Памятники старообрядческой поэзии. М., 1909. № 11; Философова Т. В. Духовные стихи в рукописной традиции Латгалии и Причудья. С. 447 (учтено два варианта)).

24. Свет Господи, создатель мой

Все строки, кроме последней, повторяются дважды.

Вероятно, эта песенка возникла под влиянием вступительной части стиха об Иосифе Прекрасном («Кому повем печаль мою»), широко распространенного в народной религиозной словесности (см.: Кирпичников А. Источники некоторых духовных стихов // ЖМНП. 1877. № 10. С. 139-141; Бессонов П. А. Калеки перехожие. М., 1861. Вып. 1. С. 191-192 (№ 41); Сперанский М. Н. Духовные стихи из Курской губернии // Этнографическое обозрение. 1901. № 3. С. 59-60; Песни оренбургских казаков. IV. Песни обрядовые, духовные стихи, апокрифы, заговоры, очерки обрядов, царь Максимилиан / Собрал А. И. Мякутин. СПб., 1910. С. 165-168; Духовные стихи. Канты (Сборник духовных стихов Нижегородской области) / Сост., вступ. статья, подготовка текстов, исс. и коммент. Е. А. Бучилиной. М., 1999. С. 53-77; Философова Т. В. Духовные стихи в рукописной традиции Латгалии и Причудья. С. 446-447 (учтено 9 вариантов) и др.). Однако публикуемый текст очень сильно отличается от большинства вариантов стиха об Иосифе. Ближайшими параллелями являются стихи «Ты, Господи, Владыко мой...» (опубликован Варенцовым (Варенцов В. Сборник русских духовных стихов. С. 190-191) с пометкой: «бегло-поповщинской секты, запис‹ан› в Саратове») и «Не унывай, не унывай, душе моя...» (опубликован Рождественским и Успенским по сборнику песен, «полученному с Кавказа»: Рождественский Т. С., Успенский М. И. Песни русских сектантов-мистиков. СПб., 1912. С. 430 (№ 337)). Но и здесь разночтения довольно значительны.

Владыко мой как Бог во мне — строка не совсем понятна.

25. Садик мой, садик, зеленой мой виноград

Все строки, кроме двух последних, повторяются дважды.

26. Ей кому батюшку любити

Хулу-безсчестие приняти — у Айвазова: Хулу безчестне приняти. Полагаю, что Айвазов принял букву «и» за букву «н».

В золоту трубу трубити, / В золоту верву звонити — см. комментарий к № 13.

Да пророком тому быти, / Огненными языцы глаголати — своеобразный парафраз евангельского описания сошествия Св. Духа на апостолов: «И явишася им разделени языцы яко огненни, седе же на единем коемждо их. И исполнишася вси духа свята и начата глаголати иными языки, якоже дух даяше им провещавати» (Деян.: 2, 3-4). Чудо в день Пятидесятницы вообще имело большое значение для обоснования радения и развития самой радельной практики. Глоссолалия, в частности, имела определенное распространение среди московских хлыстов 1730—1740-х гг.

В семигранном венце быти — см. комментарий к № 16.

Тому поручи носити — «Поручи — или нарукавники — принадлежность священнического облачения, употребляемая для стягивания рукавов подризника... Так как архиерей и священник во время богослужения изображают Иисуса Христа, то поручи имеют аллегорическое значение тех уз, которыми был связан Иисус Христос при суде над Ним» (Полный православный богословский энциклопедический словарь. СПб., 1992. Т. II. Стб. 1854).

27. Братцы вы, братцы вы духовные

Вероятно, текст стиха не окончен либо испорчен. Обращает на себя внимание, что он лишен заголовка, подобного тем, что имеют предыдущие двадцать шесть текстов (Сия песенка — ...). Не исключено, что именно этот стих относится к тем двум, которые, по признанию Василия Степанова, он сочинил сам.

28. Работайте Господеви...

По неизвестным причинам И. Г. Айвазов не обозначил этот текст порядковым номером и лишь отделил его от предыдущего (№ 27) чертой. Очевидно, однако, что он никак не соотносится с предыдущим текстом и представляет собой какой-то богослужебный фрагмент. Используемые в нем стихи представляют собой извлечения из Псалтыри:

Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с(о) трепетом — дословная цитата Пс.: 2, 11.

Буди имя Господне благословенно отныне и до века — дословная цитата Пс: 112, 2.

Велик Господь наш, и велия крепость Его, и разума Его несть числа — дословная цитата Пс.: 146, 5.

По-видимому, этот текст представляет собой реминисценцию полиелейных песнопений. Полиелей — часть службы утрени на двунадесятые праздники, когда после шестопсалмия и мирной ектений и до чтения евангелия совершается каждение всего храма под пение «избранных псалмов», стихи которых перемежаются с пением величания данному событию, которое и начинается словами «Величаем тя». Однако в современном богослужении 2, 112 и 146 псалмы не входят в число избранных и, соответственно, не поются ни на один из двунадесятых праздников. Нет их и среди избранных псалмов, посвященных тому или иному разряду святости (благодарю за консультацию диакона Александра Мусина).

Сборник публикуется по изданию: [Шульгин И. П.] Для истории русских тайных сект в конце XVIII века // Заря. 1871. № 5. С. 37-46. Об истории сборника и публикации Шульгина см. главу 3 настоящей работы.

В настоящей публикации тексты были подвергнуты следующим эдиционным изменениям:

1. Указания на повторение песенных строк при исполнении перенесены в комментарии к текстам.

2. Вводится современная пунктуация. В некоторых случаях также устранены пунктуационные ошибки Шульгина, искажающие смысл текстов.

4. Вводится современная графика: «ять» заменены на е, а i — на и

5. Устранены твердые знаки в конце слов; в некоторых словах сделаны орфографические поправки, не затрагивающие фонетики и морфологии. Все лексические и орфографические добавления, сделанные Шульгиным, обособляются угловыми скобками ‹›, все орфографические добавления, сделанные мной, обособляются круглыми скобками ( ).

Тексты

Свет-любовь, свет-любовь,

Любовь Божья моя,

Любовь Божья моя, еще истинная!

Уже где бы мне бывать,

Верных-праведных видать,

Свет-любовь!

Верных-праведных видать

И слыхом бы не слыхать,

Свет-любовь!

И слыхом бы не слыхать,

И видом бы не видать.

Свет-любовь!

Как бы батюшка не Бог

Еще хоть бы мне помог.

Свет-любовь!

Кому батюшку любить,

В златы трубушки трубить.

Свет-любовь!

Кому матушку любить,

В Божьей милости ходить,

Свет-любовь!

В Божьей милости ходить,

У Бога милости просить,

Свет-любовь!

Чтобы батюшка простил,

В свое царство пустил,

Свет-любовь!

В свое царство пустил,

Рай блаженный растворил,

Свет-любовь!

Рай блаженства растворил,

Вечну радость сотворил.

Свет-любовь!

Я люблю, люблю, люблю Саваофа в небеси,

Ей люблю, ей люблю, ей люблю!

Я за то его люблю — небо, землю сотворил, ей!

Небо, землю сотворил, солнце, месяц утвердил, ей!

Солнце, месяц утвердил, звездами небо украсил, ей!

Я еще люблю, люблю соловья-птицу в саду, ей!

Я за то его люблю, по ночам он мало спит, ей!

По ночам он мало спит, по зарям рано встает, ей!

По зарям рано встает, царски песенки поет, ей,

Царски песенки поет, гласы в небо подает, ей!

Гласы в небо подает, хвалу Богу воздает, ей!

Я еще люблю, люблю гостя батюшку своего, ей!

Я за то его люблю, что он ходит во кругу, ей!

Что он ходит во кругу, трубит в золотую трубу, ей!

Трубит в золотую трубу, в живогласную свою, ей!

Государь мой, умилися, Дух Святый, распадися, ей!

Дух Святый, распадися и по верным раздадися, ей!

Заставь, сударь, работать, Родослов-книгу читать, ей!

Родослов-книгу читать, верных-праведных утешать, ей!

Верных-праведных утешать, малодушных уверять, ей!

Малодушных уверять, малоскорбных исцелять, ей!

Я еще люблю, люблю да хозяина в дому, ей!

Я за то его люблю — горазд пивушку варить, ей!

Горазд пивушку варить, родню Божью поить, ей!

Родню Божью поить, да про Бога говорить, ей!

Как святы‹й› Боже по речушки плывут,

Бессмертные за ними гребут,

Верны-праведны поправливают:

«Дай нам, Господи, Иисуса Христа;

Сударь Сын Божий, помилуй нас,

Сударь Дух Святой, помилуй нас!

Пресвятая Богородица,

Наша матушка-помощница,

Заступи, спаси, помилуй нас

На пути Божьем на истинном,

На своем чистом-праведном!»

Ой, во саду, саду разгуляться к вам иду,

Сударь-батюшка родной, учитель мой, Дух Святой,

Учитель мой, Дух Святой, наставник наш преблагой!

Уж он ходит-гуляит, сам погуливает,

Своей буйной головушкой покачивает,

На веселые древа сударь посматривает:

Уж вы овцы, вы овцы, овцы белыи маи,

Овцы белыи маи, избранныя души,

Избранныя души, ни ходите никуда,

Ни ходите никуда, не глядите по сторонам:

Илья батюшка пророк разгуляться к вам идет.

Уж по Дону, Дону по Ивановичу

Три кораблика плывут, да три батюшкины:

Первый корабль выплывает — ясный сокол вылетает,

Другой корабль выплывает — на восточну сторону,

Третий корабль выплывает — сударь-батюшка катает.

Уж повадились девицы на Сион-гору ходить,

На Сион-гору ходить, во трубушки трубить,

Во трубушки трубить, у Бога милости просить.

По желтым пескам сыпучим, по крутым бережкам

Уж ходит-гуляет красна девица-душа,

Она ростом невеличка, белым лицом хороша;

Уж ты кормщик, ты кормщик, гость богатый, дорогой,

Подержи корму пониже, причаль к бережку поближе,

Похотелось красной девице в кораблик поступить,

В корабль поступить, товару посмотреть,

Товар ей полюбился, уж и разум распустился,

Товар на руки берет, без счету казну дает.

Илья батюшка пророк

Он строил ковчег для своих белых овец,

Для того скатаю Святой Дух с небеси;

Уж наши овцы у Владыки у Творца

Не укроется ни единая овца;

Уж не токмо овца, ни вселенная вся.

И где двое и где трое, Аз есмь сам посреди вас,

Я во простых во сердцах, сам Бог, буду пребывать;

Уж я ад разрушил, всех злодеев сокрушил,

А я вывел из ада верных-праведных своих.

А дал им весло, свое Божье ремесло:

Вы гребети, мои други, гребети, молодцы,

От края до края, до блаженного рая,

От конца до конца, до небесного Творца;

Я за ваши за труды дам вам золотыя трубы,

Я за веру, за раденье дам вам платьице нетленно,

А за плач, за моленье дам царствия небесна,

За сердечное попеченье семигранные венцы!

Уж во саду, саду зеленом

Райска птица пела: гулять нам велела!

Свет Господи Боже, нам жить с тобой гоже.

Только мне тошно, живу досадно,

Что волки-то воют, воины стреляют.

Воины стреляют против моего сердца,

Против моего сердца, против ретивого,

Я их не боюся, на Бога кладуся.

Злые люди-тати хотят нас предати,

Хотят нас предати, наш сад подкопати,

Наш сад подкопати, груши поломати,

Груши поломати, цветы сорывати,

Цветы сорывати, под ноги метати.

А свет мой други, праведные люди,

Праведные святые, они преблагие,

Воздохнемте, други, во седьмое небо,

Во седьмое небо, к отцу Саваофу,

К отцу Саваофу и к Сыну Божью,

И к Сыну Божью, к Духу Святому.

К Духу Святому, пророку ‹святому› живому,

Уж, свет мои други, давно не видал(и)ся,

Давно не видал(и)ся, нигде не встречал(и)ся;

Придет пора-время, мы вместе слетимся,

Мы вместе слетимся, любовью сличимся,

Любовью сличимся, духом утвердить.

Придет пора-время, мы врознь разойдемся.

Про меня младу худа слава лежит,

Худа славушка, не очень хороша,

Будто я с Богом знаюся,

Со Святым Духом в совете живу;

Уж кто с Богом-светом знается,

Тот голосом навоится,

У того всегда печаль во дому,

Сердечушко обливается кровью.

Уж тошно мне тошнешин(ь)ко,

Еще грустно мне груснешин(ь)ко,

К батюшки в гости хочется.

К реке пришла — перевозу младой нет,

Все мосточки разместились,

Перевощики отлучились;

Пришло младой хотя плыть, хотя плыть,

У батюшки в гостях быть, таки быть,

Пришло младой обмочитися,

У батюшки обсушитися;

У батюшки нова горница во саду,

У батюшки много гостей во дому,

На святом круге гуляет государь,

Родослов-книгу читает государь.

Гостите вы, гости, гостите,

Гостите, дорогие, гостите,

Все братцы, сестрицы родные!

Сестрица-то братца унимала,

Родимая родного унимала:

Ночуй, ночуй, братец, хотя ночку,

Ночуй, ночуй, братец, другую,

А третью-то, братец, ночуем;

Сама я те буду провожати,

Я горницею с образами,

Новыми сенями со крестами,

Широким подворьем со свечами,

Чистыми полями со словами,

Зелеными лугами со слезами,

Темными лесами со звездами,

Ко тихому Дону со поклоном.

Садился мой братец на кораблик.

Не пташечка во садику воспела,

Родимая сестрица по мне тужит.

Вы стойте, гребцы, не гребите,

Забыла я братцу сказати,

Три тайны словечка приказати,

Уж как ему за Бога постояти,

Богатого гостя утешити,

Богатого гостя ублажити!

Надо, братцы, хорошенько пожити.

— Ой, Бог мочь те, девица, воду черпать!

— Уж спасибо, сын гостиной, на беседи!

— Загадаю те, девица, шесть загадок!

— Отгадаю, сын гостиной, хотя десяток!

Богом-светом государем завладею!

— Уж и что у нас, девица, краше свету?

Еще что у нас, девица, выше лесу?

Еще что у нас, девица, во всю землю?

Еще что у нас, девица, без голосу?

Еще что у нас, девица, без провозу?

Еще что у нас, девица, без кореньев?

— Краше свету, сын гостиной, краше — солнышко.

Выше лесу, сын гостиной, светел месяц.

Во всю землю, сын гостиной, часты звезды.

Без голосу, сын гостиной, гром гремит.

Без провозу, сын гостиной, вода течет.

Без кореньев, сын гостиной, камень растет.

— Исполать тебе, девица, отгадала,

Богом-светом государем завладела!

Во всю ночку девица не сыпала,

На святом круге девица прокатала,

Верных-праведных девица утешала,

Да избранных девица ублажала,

Малодушных девица уверяла,

Многоскорбных девица исцеляла.

Ой, гулюшка-голубок,

Райская птица гаркунок,

Двором летишь, гаркуешь,

В горинке слушаешь,

Что в горнице говорят.

Уж брат сестре говорил:

«Сестра моя, голубка,

Послушайся ты меня,

Поди в корабль порадей,

Богом-светом повладей,

Святым Духом поблажи,

По песенки всем скажи».

«Ой, братец мой, голубок,

Райска птица гаркунок,

Послушаюсь я тебя,

Пойду в кораблик порадею,

Богом-светом повладею,

Святым Духом поблажу,

По песенки всем скажу,

К тебе братцу я зайду,

Богом-светом научу,

Пей живую воду во ключу,

Слушай, братец, чему учу.

Сын-ат ведь Божий — женит(ь)ся он хочет,

Берет государь наш — он всю подвселенную,

Иоанн Предтеча — он сватом сватает,

Илья-то пророк сударь коней закладает,

Коней закладает, сам все прорекает,

Михаил-архангел на круге катает,

На круге катает, во трубушку трубит,

Во трубушку трубит: к нам батюшка будет,

К нам батюшка будет, к нам гость пребогатый,

Хоть он не будет, гостинчик к нам пришлет,

Гостинец бесценный, цены ему нет,

Цены ему нет, — к нам Духа Святаго,

К нам Духа Святаго, пророка живаго,

Он будет катати, сам все прорекати,

Сам все прорекати, верных утешати,

Верных утешати, скорбных исцеляти,

Скорбных исцеляти, малодушных уверяти.

Кораблик заливает морскими волнами,

Сверху грозят тучи, стоючи над нами,

Заставили скудных, бедных страдать под волнами,

Скудные, бедные, вся нищета с нами;

Ой, много зачающих, да мало скончающих,

Как в будущих вецех, и нынче тоже.

Припаду коленами ко сырой ко земле,

Пущу ль я слезы, как быстрыя реки.

Боже, ты, Боже, Боже отец наших,

Услыши ты, Боже, сию ты молитву,

Сию ты молитву, как блудного сына,

Определи, Боже, к избранному стаду,

Запиши ты, Боже, в животную книгу,

Уж я стану жить — ни об чем тужить,

Тебе свету истинному с радостию служить.

Уж по морю по житейскому,

Как плывет, плывет тут легкий корабль,

Об двенадцати тонких парусах,

Тонкие парусы — то есть Дух Святой;

Как правил кормщик — сам Исус Христос,

В руках держит веру крепости,

Чтобы не было, братцы, лепости;

Уж вокруг его все учители,

Все учители, все пророки;

Уж под ним престол всего царствия,

Уж на нем риза аки молния,

Уж на нем венец — непостижимый свет;

В кораблике знамя — Матерь Божия,

Она просит — о непреступный свет —

У своего Сына прелюбезного:

«Уж ты, батюшка, сударь Сын Божий,

Сохрани же ты мой сей корабль

Среди мира, среди лютого,

Среди лютого, злого, дикого».

«Ты не плачь, не плачь, моя матушка,

Пресвятая свет-Богородица,

Живописная свет-источница,

Сохраню же я твой сей корабль

Среди мира, среди лютого,

Среди лютого, злого, дикого,

Сохраню я его и помилую».

— Уж вы голуби,

Уж вы белые,

Уж где же вы летали?

— По поднебесью.

Мы не голуби,

Мы не белые,

Уж мы ангелы,

Все архангелы,

На сыру землю

С неба сосланы.

Уж мы были, мы были

На сырой земле,

Уж мы видели

Чудо чудное,

Преужасное,

Как душа с телом

Раставалася,

Распрощалася,

Горючьми слезми обливалася:

«Ты прости, прости, тело белое,

Тело белое, мое нежное,

В тебе жила, тебя не жила,

Ты пойди, пойди в сыру землю,

К лютым червям на съедение.

Уж пойду я в муку вечную,

В муку вечную на мучение».

Комментарии

1. Свет-любовь, свет-любовь

Кому батюшку любить, / В златы трубушки трубить — см. Приложение 1, комментарий к № 13.

2. Я люблю, люблю, люблю Саваофа в небеса

Текст стиха прямо корреспондирует с № 15 из сборника Василия Степанова. Однако в сборнике Шилова представлена гораздо более экспрессивная картина радения, где гость-батюшка, т. е. ассоциирующийся с Христом лидер сектантской общины, ходит во кругу и трубит в золотую трубу, иными словами — пророчествует. Показательно завершающее стих обращение к хозяину во дому (т. е., вероятно, хозяину того дома, где совершается радение). Здесь мы впервые встречаем термин пивушко (иначе — пиво духовное) в качестве обозначения радельной экстатики. Это — лишнее свидетельство происходящей во второй половине XVIII в. «фольклоризации» хлыстовской традиции, поскольку пиво является одним из непременных атрибутов и устойчивых символов крестьянской праздничной культуры.

Заставь, сударь, работать, Родослов-книгу читать, ей! / Родослов-книгу читать, верных-праведных утешать, ей! — еще исследователи XIX в. справедливо предполагали, что под Родослов-книгой в фольклоре христовщины и скопчества подразумевается Новый завет, начинающийся со слов «Родословие Иисуса Христа» (Мф. 1: 1).

3. Как святы‹й› Боже по речушки плывут

Все строки повторяются дважды.

Стих включает версию «начальной молитвы» («Дай нам, Господи, Иисуса Христа»), вложенную в уста святых, бессмертных и верных-праведных, плывущих по речушке. Можно предполагать, что в такой форме он исполнялся во время хождения кораблем.

Как святы‹й› Боже по речушки плывут — И. П. Шульгин добавил букву «й», полагая, что здесь должно стоять обращение «святый Боже». Однако из текста ясно, что речь идет о Божьих святых, плывущих по речушки вместе с бессмертными и верными-праведными.

4. Ой, во саду, саду разгуляться к вам иду

Стих, использующий традиционные для хлыстовского и скопческого фольклора образы сада и корабля (кораблей), плывущего по Дону Ивановичу, завершается лирической формулой, широко распространенной в традиционном фольклоре и связанной с любовной и брачной топикой: кормщик приглашает девицу на корабль посмотреть товару.

Уж вы овцы, вы овцы, овцы белыи маи / Овцы белый маи, избранныя души — я позволил себе исправить очевидную ошибку И. П. Шульгина, прочитавшего здесь: «овцы белый май». Ни о каком мае, конечно, речи не идет. Это просто слова «овцы белые мои» с неправильной транскрипцией безударных «е» и «о».

Уж по Дону, Дону по Ивановичу — П. И. Мельников в своей публикации сборника Шилова поместил этот фрагмент отдельно (за № 5) и снабдил его следующим примечанием: «В «Заре» 1871 года № 5 песня «Уж по Дону, Дону» напечатана как продолжение предыдущей «Ой, во саду, саду», а со слов «Илья пророк, он строил ковчег» как особая песня. Но в подлиннике они отделены, как и в списке собирателя сих материалов, списанном в Государственном Архиве в 1860 году» (Мельников П. И. Материалы для истории хлыстовской и скопческой ересей. Отд. 5. Правительственные распоряжения, выписки из дел и записки о скопцах с 1834 по 1844 год // ЧОИДР. 1873. Кн. 1. С. 16). Я, однако, не вижу особых оснований доверять Мельникову больше, чем Шульгину, и сохраняю разделение на тексты, осуществленное первым публикатором.

5. Илья батюшка пророк

Все строки, кроме первой, повторяются дважды.

Текст стиха корреспондирует с текстом № 1б из сборника Василия Степанова.

И где двое и где трое, Аз есмь сам посреди вас — парафраз слов, сказанных Христом ученикам: «Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного. Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18: 19-20).

6. Уж во саду, саду зеленом

Все строки, кроме первой, повторяются дважды.

Райска птица пела: гулять нам велела — у И. П. Шульгина очевидно неправильное чтение «Райска птица пела: гулять нам весело!»

К Духу Святому, пророку (святому) живому — не совсем ясно, что имел в виду Шульгин, добавляя в скобках слово «святому». Словосочетание пророк живой (пророки живые) устойчиво функционировало в фольклоре хлыстов и скопцов наряду с понятиями живогласная труба, животная книга и т. п. Все эти термины обозначают пророка (пророчицу), прорекающего судьбу во время радений и подразумевают, что небесный глагол дается сектантской общине через посредство живого человека, одержимого Святым Духом.

Любовью сличимся, духом утвердить — И. П. Шульгин сделал следующее (вполне справедливое) примечание: «Едва ли здесь нет ошибки; по-видимому, должно быть: „духом утвердимся“».

7. Про меня младу худа слава лежит

Все строки, кроме первой и третьей, повторяются дважды.

Этот стих также очевидно сложился под прямым воздействием крестьянской любовной лирики. Традиционные для необрядовой лирической песни мотивы и формулы здесь переосмыслены в контексте сектантской ритуалистики. Стих изображает тоску по радельному обряду, совершающемуся в новой горнице у батюшки — лидера сектантской общины.

Сердечушко обливается кровью — вероятно, здесь переписчик или публикатор поменял местами два последних слова. Метрически более оправданно было бы: «Сердечушко кровью обливается».

Родослов-книгу читает государь — см. комментарий к № 2.

8. Гостите вы, гости, гостите

Все строки, кроме 1-4-й, 6-8-й, повторяются дважды.

Так же, как и предыдущий, этот стих преимущественно опирается на мотивы и формулы традиционной необрядовой лирики, переосмысленные в контексте идеологии и символики хлыстовской культуры.

9. Ой, Бог мочь те, девица, воду черпать

Три первые строки повторяются дважды.

Этот текст является прямой переделкой народной песни «Девица и сын гостиный» (см.: Великорусские народные песни / Изд. А. И. Соболевским. СПб., 1895. Т. 1). Здесь тема загадок, задаваемых молодцем девице, также обыгрывается в контексте радельной ритуалистики. Девица знает ответы потому, что она пророчица и во всю ночку катает на святом круге, уверяя малодушных и исцеляя многоскорбных, прорекая каждому из собравшихся его частную судьбу.

10. Ой, гулюшка-голубок

Все строки, кроме первой, повторяются дважды.

Стих также изображает радельное пророчество, используя мотивы традиционной необрядовой лирики.

11. Сын-am ведь Божий — женит(ь)ся он хочет

Все строки, кроме первой, повторяются дважды.

Изображение Сына Божьего, берущего замуж всю подселенну и зовущего в свой свадебный поезд Иоанна Предтечу, Илью-пророка и Михаила-архангела, также является новацией в хлыстовском фольклоре. Здесь также изображается радение и ожидание пришествия Христа (батюшки гостя пребогатого) или хотя бы его гостинчика — пророческого слова, изреченного на радении.

12. Кораблик заливает морскими волнами

Все строки, кроме первой, повторяются дважды.

Этот стих явно заимствован последователями христовщины из литературной традиции. Мне не удалось найти ему прямых аналогий, однако в русских песенниках XVIII в. присутствует целый ряд текстов, варьирующих сходные мотивы и опирающихся на ту же самую метрическую структуру. Впоследствии, в XIX в., «Кораблик» стал одной из наиболее популярных песен русских мистических сектантов.

13. Уж по морю по житейскому

Все строки, кроме первой, повторяются дважды.

Скорее всего, стих также прямо связан с «корабельным хождением» и исполнялся в контексте радельного церемониала.

Чтобы не было, братцы, лепости — у Шульгина лености. Однако, по всей видимости, это ошибочное чтение, поскольку в скопческой словесности термин лепость устойчиво употребляется для обозначения «плотского греха», сексуальности и т. п.

14. Уж вы голуби

Все строки повторяются дважды.

Вариант широко распространенного духовного стиха о расставании души с телом. См. Приложение 1, комментарий к № 22.

Текст публикуется по архивному списку конца XIX или начала XX а из коллекции В. Д. Бонч-Бруевича (АГМИР. Ф. 2. Оп. 5. № 284). Подробное описание этого списка, а также публикацию оригинального текста с минимальной эдиционной правкой см.: Панченко А. А. Автобиография культурного героя («Похождения» и «Страды» Кондратия Селиванова // Канун. СПб., 1999. Вып. 5: Пограничное сознание / Сост. В. Е. Багно, Т. А. Новичкова. С. 320-396). Общий анализ памятника и его различных редакций см. в главе 4 настоящей работы.

При подготовке текста для настоящего издания в него были внесены следующие изменения:

1. Вводится разделение на предложения и абзацы в соответствии со смысловой и интонационной структурой.

2. Вводится современная пунктуация.

3. Вводится современная графика: «ять» заменены на е, а i — на и.

4. Устранены твердые знаки в конце слов; сделаны орфографические поправки, не затрагивающие фонетики и морфологии. Замена отдельных букв обозначается курсивом. Лексические и орфографические добавления обособляются угловыми скобками. При необходимости дополнения обосновываются ссылками на другие редакции и варианты памятника.

5. Слова, слитые друг с другом, а также написанные слитно с предлогами, частицами, союзами, пишутся раздельно в соответствии с современным написанием.

6. С прописной буквы пишутся имена собственные, а также наименования Бога Отца, Христа, Богородицы, Святого Духа, наиболее часто встречающиеся в православном обиходе. При этом число слов, пишущихся с прописной буквы, сведено к минимуму.

Тексты

Г‹осподи› Б‹лагослови› Во имя Отца и Сына и Святаго Духа Христос воскрес Христос воскрес Христос воскрес

Возлюбленные вы мои детушки и други вы мои сердечные, прошу вас обратить внимание свое со усердием во глаголы уст моих, и что я вам при сем первом пункте хочу объявить, что я истинный отец ваш искупитель сими цветами себя украшал. До восприятия налитой мне Отцем моим Небесным чаши высокопремудрого и сладчайшего пития, до восшествия на крестный престол и до воспринятая на главу свою огненной короны послал я детушкам своим сильныя обороны, чтобы их вовсе не склевали вороны. А я сам себя не жалел, а детушек своих все лелел, не словами и языком за них отвечал, а изнурением своея плоти и разным похождением и действительными страдами на своих ручушках качал.

А именно:

Во время своего странствования был я в Туле, и есть там монастырь В‹о›здвижения, и я входил на колокольню: одной рукой во все колокола звонил, а другою рукой изобранных своих детушек манил, в громогласную трубу трубил: «Вы подите, мои детушки, со всех четырех сторонушек ко мне на корабль, и я вам, искупитель, ей-ей буду рад, и подите вы, мои возлюбленные, на мой трубный глас, выходите из темного лесу от лютых змей, бегите вы, мои возлюбленные детушки, от своих отцов и матерей, от жен и от детей, а возьмите с собою только одне души, плачущия в теле вашем. А почто ты, человек, нейдешь на глас Сына Божия и не плачешь о грехах своих, который толико лет зовет тебя от утробы матери твоей телесной, и почто не ищешь душе своей Матери Небесной, которая воспитала бы душу твою благодатию Господнею и довела бы до жениха небесного, которыий берет за себя всю подселенную и возводит от земли на небо верную душу, где ликуют верные-праведные и лик преподобных и богоносцев, мучеников и мучениц, пророков и пророчиц, апостолов и учителей в царствии его небесном наслаждаются вечною радостию и неизреченною его красотою и умилительнаго гласа пением со восклицанием всего небесного хора?» И тако на мой жалостный глас и на колокольный звон некоторые из моих детушек стали от вечнаго сна пробуждаться и головы из гробов поднимать, изо дна моря наверх выплывать, из темного лесу выходить и ко мне стали приходить; а я имел нужду по селам и городам ходить, потому что не мог нигде головушки своей приклонить.

А ходил я в нищенском образе и часто переменял на себе платье, однажды не пивши, не емши, сидел трое суток в падежной яме, куда бросали всякую падаль. Да тогда же принесли к той яме не совсем убитую собаку и бросили прямо на меня и сверху кидали в нее каменьями и чуть мне в голову не попали. А я там, в яме, лежал под рогожкою и сам себе говорил: «Ну вот, не умела верно служить хозяину — так тебя и убили. А так и ты, моя Марфа[1129], не умеешь, видно, Богу Отцу своему Небесному верно служить — так лежи теперь вместе с собакой и терпи побои». Каменья, которыми метали на нее, попадали и в мои бока, но видно все сие Отцу моему угодно было возложить на меня, а я с радостию и любовию принял.

Еще был я во ржи десять суток: Богу молился, от труда сего утомился, прилег отдохнуть и уснул, когда же проснулся, то увидел, что возле меня лежит волк и на меня глядит. И я ему сказал: «Пошел ты, зверь, в свое место», — он и пошел.

Еще скажу: пас я овец и сам влез на древо, а волку сказал: «Стереги овец», — и на древе сидел, крестом бла‹го›словил на все четыреи стороны.

Еще проживал я в соломе двенадцать суток и все Богу молился, а на пропитание мое там было корка хлеба да кувшинчик воды, и ето я воду употреблял каждые сутки по одной ложке. А потом от сего великого труда перешел к божьему человеку — хотел себя на мало время успокоить. Но и тут на меня божьи же люди доказали, и хотят к етому хозяину идти с обыском. А я хозяину и сказал: «Завяжи меня в пеньковой сноп и пробежи с двора в поле и сделай след, и как они придут к етому снопу и станут его ворочить, то ты укажи им на след». Вдруг и пришли к хозяину с обыском: искали везде и напали на сноп, в коем я был завязан. Стали его ворочать и говорят хозяину: «Что ето у тебя за сноп какой большой?» А хозяин и говорит им: «Господа, подитет-ка сюда! Вот и след виден, где он бежал!» И они пошли тем следом, да и не нашли[1130].

А после я из етого места перешел к другому божьему человеку. Но и тут мне не дали спокою, и пришли сюда обысковать. А я велел хозяину накрыть меня корытом, то есть свиною чашею, в коем месют свиньям корм, и тут меня Отец мой Небесный похоронил, ибо так угодно было ему испытать сына своего. Взяли меня под стражу, в коей и содержался, закован в железах, и захотелось мне изведать, сколь крепки видимыя оковы. Вышел я вон из стражной, меня никто не видал. И зашел я за некою храмину и призвал к себе духом вседражающую свою молитвен‹н›ицу, государыню матушку Акулину Ивановну и возлюбленного своего сына и друга и наперсника да и казначея Александра Ивановича[1131]. И купно Живоначальной Троице возмолились, а железы с моих ног свалились, и вдруг меня злые схватились и, нашедши, сами удивились. Тут они меня связали и всякими хульными словами поносили, а потом положили меня на дровни, крепко они меня к ним привязали и прежестоко мучили и били, чему я сам после дивился, как меня Отец мой Небесный вживе оставил и как при такой злой и лютой муке не сделал душе моей с телом разлуки. А на сие мое и мнение Бог Отец Небесный, чрез мои уста, глаголил тако: «О сыне мой прелюбезный, ето еще цветочки, но готовься к винограду — вот скоро созреет — да чашу уготованную высокопремудрым и сладчаюшим питием ю же аз ти дам, да и не идет мимо тебя». А я ему на ответ сказал: «Отче, твори, еже хощеши, и да буди воля твоя надо мною, только пребуди сам со мною и соблюди меня во имя свое»[1132].

А странствовал я по большей части с возлюбленным моим сыночком да и сердечным другом и любезным братцем с Мартином Родионовичем, который был у меня знатный пророк[1133]. И пожелалось мне, возлюбленные детушки, однажды из Тулы идти в село Тихван[1134] на ярмонку роспевать нищенские стихи и взял я с собою три сумки. Брат мой Мартинушка не пущал меня и говорил: «Не ходи туда, Государь Батюшка, я страшусь что-то, чтобы тебя там не поймали». А он ведь, друга, такой соловей был: что пропоет — того и жди. Однако я пошел, да тоже ему сказал прямую речь и сбывшуюся: «Ну, брат Мартинушка, прощай, да смотри же, ты меня к себе встречай: непременно я к тебе буду». И пришедши я на ярмонку, ходил по ней с нищими — стихи пел. И набрал я хлебушка две сумки, да хотелось мне набрать и третию. В ту же пору в Тихвине стоял полк солдат, и я к ним пошел милостину просить. И думал сам себе: «Ну наберу же я и третью сумку, и тут-то брат мой Мартинушка встретит с великой добычею». И вдруг эти солдаты схватили меня, привели под палатку и к телеге привязали и крепко стали караулить. И пришел к ним командир их, да и говорит: «Вы ему не вер‹ь›те — он от вас уйдет, а стригите ему половину головы». И тут солдаты, по приказанию своего командира, остригли у меня половину головы. Пришла ночь, и солдаты полегли вокруг меня, а меня положили в середину себя, и я крепко захрапел — будто бы уснул. А солдаты промежду себя и говорят: «Е-е как странник намаялся, что тотчас и заснул». Но в скором времени и они все накрепко заснули. А мне еще не пришло время быть пойману и наказану, а когда прийдет от Отца моего Небесного назначенный час, то я никуда не побегу, а сам в руки дамся. Теперь же благослови мне, Отец мой Небесный, освободиться от сих уз, ибо я дал своему брату Мартинушке обещание придти к нему непременно, и он меня ждет. Проговоривши в мыслях сию речь, я обвязал голову свою тряпк‹о›й, перепрыгнул чрез солдат и ушел в рожь. А они вскоре меня хватились и закричали: «Бежал, бежал!» Да ужь негде взять: только, однако, видно было, где я бежал — там рожь шаталась — а меня совсем и с головою не видно, потому что рожь была высокая. Солдаты и говорят между собою: «Как нам быть? Если пешком бежать — так не догонишь, а если на лошадях ехать — то всю рожь помнешь. Ну видно так и быть: Бог с ним. Авось нас командир бить за него не станет». И бежал я двадцать пять верст все рожью да речками, потому что на большую дорогу выитить мне было нельзя, ибо у меня половина головы была острижена, и потому меня всякий схватить мог. И прибежал я к братцу своему Мартинушке, постучался у него под окошком, а брат мой Мартинушка очень скоро ко мне выскочил, обнял меня крепко и говорил: «О, о! Братец, братец! говорил я тебе не ходи туда!» — «А что да и я тебе говорил — что приду. Вот и пришел: все слава Богу да слава Богу». — «А где жь у тебя половина головки? Знать остригли?» А я ему отвечал: «И, и, братец! Волосы выростут — ты об етом не тужи. Ведь ты сам знаешь, что Бог от начала века тако соизволит во святых своих страдати, а мы что еще видели: поживем подоле, так увидим поболе».

А Мартинушка весьма крепко меня любил и во всем берег, а я был молчалив и несмел, и куды мы с ним ни пойдем, и где дадут нам какой блинок, то он меня все кормил, подкладал и говорил: «Ну ешь, да пожалуйста, ешь. Ведь тебе много труда будет!» — а я молча кушал. И мы с ним странствовали много и ходили по божьим людям.

В одно время были мы с ним на беседе[1135], и одна девица пророчица по ненависти стала в дверях с камнем — хотела убить меня. И как скоро подняла руку с камнем, чтобы при выходе меня ударить, то и сотворилось чудо, что рука у ней онемела. И я прошел и, вышедши на двор, лег у лошадей в яслях[1136] и лежал в оных трое суток, не пимши и не емши, а только крепко плакал и просил Отца моего Небесного: «О, о, Отец мой Небесный! Заступи за меня, сироту, и подержи меня под своим покровом и не взыщи от сей рабыни греха сего». И Отец мой Небесный принял от меня слезную прос‹ь›бу и вступился за меня, оная же девица видела в видении, будто ее ангелы наказывают жезлами и избили все ея тело и велели ей просить у меня прощения и тако сказали: «Если он тебя не простит, то всегда будет тебе такое мучение на сем свете, а в будущем — еще более того». И вдруг она меня нашла и стала просить прощения и говорила: «Прости ты меня, великий угодник божий, что я дерзнула на тебя поднять камень. И я не сама собою сие сотворила, а меня научили люди, и не стоит их людьми назвать: они не люди, а предатели-июды. И еще я тебе, свету истинному, открываюсь, что видела я в сновидении, что меня ангелы жезлами наказывали и все кости у меня изломали, отчего и наяву вся болю, и они же велели мне просить у тебя прощения и тако рекли: если тобою прощена не буду, то всегда такое мучение принимать стану до конца моей жизни, а по кончине моей еще злее етого обещали мне муку». И тут я ее простил — от уз болезни ея разрешил.

А еще брат ея хотел меня застрелить из ружья, когда я ходил на праздники из села в Тулу. Каждый праздник, когда я приду на беседу, оный брат выходил в лес с ружьем, ‹но ружье› по промыслу божьему не выстреливало ни одного разу.

И тут после оного восстали на меня все божьи люди, возненавидели мою чистоту и жаловались своему учителю — главному пророку Филимону, который ходил у них в слове[1137] бойко. И он про чистоту мою в духе пел, а сам он ее ненавидел и, призвавши меня к себе, говорил: «Ты, дружок, на тебя все жалуются, что ты людей от меня отвращаешь». А я ему ничего на ето не отвечал и все перемолчал. А он мне и сказал: «Вишь, какой ты добрый, даром что молчишь! Но смотри же и берегись!»

И мне в то время пристать было негде, потому что все меня погнали. И тогда я пошел в сторону лесом и зашел к божьему человеку Аверьяну[1138] и, пришедши к нему, говорил: «Любезный Аверьянушка, не оставь ты меня, победную сироту, и призри во свой явной[1139] дом. Да утаи же ты меня от семейства и от посестрии своей[1140], и чтобы никто не знал. И дай ты мне местечко в своей житнице, за что тебя сам Бог не оставит». И он, пустивши меня в житницу, ходил ко мне один, от своих таясь. Тут я ему объявил об чистоте[1141], но он мне сказал: «Боюсь, чтобы не умереть». А я ему говорил: «Не боись — не умрешь, а еще паче и воскресишь душу свою, и будет тебе легко и радостно, и станешь, как на крыльях, летать. Дух божи‹й› к тебе приселится, и душа в тебе обновится. Поди-ко ко своему учителю, пророку Филимону, и он тебе то же пропоет, и что в твоем дому сам Бог тайно живет, и об оном никто не знает, кроме тебя», — который пророк и пропел в тонкость, что я говорил. И тут он мне поверил — пришел и поклонился, принял мою чистоту и по приказанию моему объявил посестрие своей, что я у них живу и сказал ей, как учитель их обо мне пропел в слове, что сам Господь живет у нас в доме тайно, и я его принял.

А еще в одно время был я в корабле у матушки своей Акулины Ивановны, у которой было божьих людей тысячныя полки. И у ней была первая и главная пророчица Анна Романовна: она узнавала, в которую пору в море и реках бывает рыбы лов и в который год в полях будет урожай хлебу, почему она и по явности прославилась[1142]. И узнавши об оной, многие из миру к ней приходили и спрашивали: земледельцы — что сеять ли нынешний год хлеб, а тако же рыбаки — о рыбе, что будет ли нонешнее время рыбы лов и ездить ли ловить, или нет. И если она кому велит сеять хлеб или ловить рыбу, то много в тот год уродится хлеба и рыбы поймают. А в которой год не прикажет, то никому ничего не будет: ни земледельцам хлеба, ни рыбакам рыбы. И как я вступил в собор[1143], и она тогда ходила в слове, и людей было в соборе человек восемьдесят, и вдруг вся встрепенулась, обратилась ко мне и говорила: «Сам Бог пришел, теперь твой конь смирен и бел». И взявши крест, ходила по порядку по всем в соборе людям и давала крест каждому в руки и дошла до меня до последнего, потому что я всегда сидел у самаго порога, а вчастую и за порогом и был нем Бога ради и никогда не отверзал уст своих. И отдавши она мне крест, говорила пророкам: «Ступайте на округу[1144] и угадайте, у кого Бог живет». Тогда пророки пошли — искали по себе и по другим богатым и у первых людей, но ни у кого не нашли, а на меня и не подумали. Тогда Анна Романовна сказала им: «Для чего ж вы меня, Бога, не нашли, где я пребываю!» И подошедши ко мне, взяла у меня крест и сказала всем: «Зрите, возлюбленные, вот где Бог живет!» И тут всем оное сделалось противно и злобно. А потом велела она выдвинуть на середину собора сундук и села на оный крепко, а меня возле себя посадила: «Ты один откупишь иностранных земель товары, и будут у тебя оные спрашивать, но ты никому не давай и не показывай и сиди крепко на своем сундуке. А тебя хотят здесь теперь же все предать, и ты хотя будешь сослан далеко, и наложать на тебя оковы на руки и на ноги, но, по претерпени‹и› тобою великих нужд, возвратиш‹ь›ся паки в Россею и потребуешь всех пророков к себе налицо и станешь судить их своим судом, и тогда тебе все цари, короли и арх‹и›ереи поклонятся и отдадут великую честь и по‹й›дут к т‹е›бе народы всякого звания полками».

А в одно время Анна Романовна, взявши меня в особую горницу, сказала мне, что: «Я давно хочу с тобою побеседовать, садись-ко возле меня». И посадя, схватила кре‹с›т и хотела меня на путь привести и говорила: «Приложись ко кресту»[1145]. А я взял от нее крест, сказал: «Дай-ко я тебя самое сызнова приведу». Но она, не слыхавши никогда от меня слов, удивилась оному и сказала: «Ах и ты говоришь! Мы от тебя не слыхивали, чтобы ты с кем говорил!» И тут накатил на нее мой дух, и она, сделавшись без чу‹в›ств, упала на пол. А я испужался, будто бы Бог мой ничего не знает, взял и дунул на нее до трех раз своим духом, и она как ото сна пробудилась, встала, перекрестилась и сказала: «О Господи, что такое со мною случилось? О куды твой Бог велик и силен! Прости ты меня и прими под пречистой свой покров». Взяла приложилась ко кресту и потом говорила: «Ах, что мне в сие время об тебе Богом представилось!» А я ей сказал: «Что же тебе представилось? Объяви мне — так и я тебе объявлю». И тогда она мне стала сказывать, что: «От тебя птица полетела по всей вселенной, дабы возвестить, что ты бог над богами и царь над царями, да и пророк над пророками». И тут я ей сказал: «Ето правда, что ты обо мне видела, но смотри же, заклинаю я тебя Богом Отцем моим Небесным, дабы сей действительной правды никому не поведать, и смотри же, береги себя и знай только про себя, а на сторону и не подумай, а то плоть твоя тебя убьет».

А еще в одно время, когда ходили мы с Мартынушкой в нищенском образе, вздумалось ему зайти к одному богатому мужику милостину попросить, а оной же был бурмист‹р› и бессменно оною должностью управлял. Мартинушка мне и говорил: «Государь-батюшка, зайдем к богатому». А я ему отвечал: «Напрасно нам к нему идти — мужик он гордый такой». А Мартинушка мне говорит: «Государь-батюшка, может быть, на ето время и дома его нету». А я, хоша знал наперет, где нам будет какая поперечь, но любви ради братния часто не уничтожал его речь, и потому сказал: «Ну, брат, пойдем — так и быть. И мы с тобой нищие не спесивые: хаша где по горбу станут бить палкой, мы етого не взыщем, а только бы нам милостинку подали — вот наша и торговля. Там-то нам и барыш, где нас побьет какой голыш: лишь бы нам с кем не по‹с›сориться, а с иным супротивником сам Бог с ним поборется». И так взошли мы к нему бурмист‹р›у на двор, а оный богачь ходил по горнице и, увидевши нас, ровно бык необузданный. Я Мартинушке и говорю: «Ну, брат, попали на рога — видно не до пирога!» А Мартинушка говорит: «Запоем, брат, стишок — авось и подастся». И запели стих, а потом стали просить: «Подайте бедным прохожим милостинку Христа ради». А сей гордый закричал: «Гоните со двора нищих чем попало! Кто их впустил, и зачем таким бродягам вороты отпираете?» И мы, не дожидая их погони, сами со двора пошли. После нас, когда мы отошли от сей деревни верст десять, оный бурмист‹р› вышел из горницы на двор, и, по пр‹о›изволу Отца нашего Небесного, отколь не взялся бык: посадил бурмист‹р›а на рога и начал его катать. А он закричал: «Берите ружье и застрелите быка и садитесь на коней и гоните во все стороны за оными нищими! Ето мне от них, и видно, что они праведные, а я их не почтил — в том Бога и прогневил». И погнали ‹во› все стороны — инда земля стонет. А я Мартинушке и говорю: «Ах, брат, никак за нами гонют от бурмистра? Не постречалось ли с ним что?» Однако нас тут не нагнали, и, пришедши в другую деревню, услышали мы стороною, что бурмистра бык до смерти закатал. Тут мы пуще того обробели, будто бы Бог мой ничего не знаить, и забыли милостинку просить. Я и говорю: «Нут-ко, брат Мартинушка, не лучше ли нам убрат‹ь›ся подальше в другую сторону, чтобы нас не поймали? А здесь уж, брат, видно, мы отходили, так что нельзя и показаться». А Мартинушка сказал: «Нет, еще больше будут подавать милостинку».

И перешли мы к богатому мужику, по прозвищу — Пшеничному: еще богатее оного бурмистра, а семейство у него душ тридцать. И тут нам такой привет пошел и такая честь! Я и говорю: «Ну, брат, до нас Бог милостив». И тут мы прожили с месяц. А скота у онаго мужика было столько, что и числа ему он не знал. И скот етот в нашу у него бытность весь захворал: тут-то мы испужались. А Мартинушка и говорит: «Худо, брат, наше дело». А я говорю: «Молчи, брат, — авось Бог до нас умилится». А хозяева очень загоревали и стали помаленьку переговаривать так «У нас скот все здоров был, пока ети к нам нищие не являлись, а как они стали жить, с тех пор у нас и скот захворал». Я и говорю Мартинушке: «Молись, брат, Богу: я хочу скот полечить». — «Да смотри же и, брат: знаешь ли ты, чем лечить, и лечивал ли ты?» А я и говорю: «Нет, брат, не лечивал, а на волю божию». — «То-то, брат, чтобы они тут не передохли!» — «Да ужь, брат, так и быть — станем молиться. Поди-ко, позови хозяина». Хозяин и пришел. А мы ему стали говорить, что: «Брат хозяинушка, у тебя никак скот нездоров?» А хозяин худо с нами стал и говорить. «А только, — сказал, — скот у меня все здоров был, а как вы ко мне пришли и стали у меня жить, с тех пор и скот захворал». А мы, эти слова от него услышавши, и пообробели. Я и говорю хозяину: «О Боже и мой! Видно наш приход к тебе несчастливой! Однако, хозяинушка, чтой-то нам тебя стало жаль. К сегодняшней ночи припаси воды в чашу да веничек тут же положь и свечку затепли. Да смотри же поосторожнее, чтобы соседи не видали и не слыхали. Так я с тобою пойду по всем хлевам и попрыскаю весь скот: авось Бог пошлет нам своей помоги, и скотинку твою поставит на ноги». Ночью мы с ним двое пошли и обошли вокруг всего двора и попрыскали весь скот, а хозяин и в разуме етого не держит, чтобы мог от этого скот его выздороветь. Обходивши, пришел я к Мартинушке, а он лежит на полатях и Богу молится. Я Мартинушке и говорю: «Ну, брат, полечил. Что-то будет!» И все жители этой деревни узнали, что у сего богатого мужика скот захворал, и все его таковому несчастию радуются, да и о том молют: «О, кабы у него скот весь подох!». Приходит другая ночь, и не спится нам. Мартинушка мне и говорит: «Государь-батюшка, ну как скот-от не выздоровеет? Так заранее не уйтить ли нам?» А я ему говорю: «Брат Мартинушка, слышишь ли? Слава Богу, скот стал чхать — видно хворь из него пошла вон». Поутру наш хозяин стал повеселее, а хозяйка напекла нам блинов. А Мартинушка мне говорит: «Большой ты мой брат, я удивительному твоему врачевству весьма рад, и, видно, будет дело на лад». Недели через две скот весь выздоровел и стал лучше прежняго. И нам тут ото всего семейства пошла такая честь, и так нас стали наблюдать во всем! Я и говорю: «Брат Мартинушка, я это‹й› чести не так-то рад. Не бежать ли нам от нея?» А он мне отвечал: «Смотри — как сам знаешь, а мне благослови хошь на время где скрыться». На что я сказал ему: «Ступай, брат, а я пока здесь побуду, а угодно будет Богу Отцу нашему — так где-нибудь свидимся».

Тут деревенские мужики увидели, что у богатого скот весь выздоровел и стал лучше прежняго, и ‹от› не‹на›висти[1146] стали все переговаривать: «Отчего у него скот выздоровел и стал лучше прежняго? У него живут какие то нищие, нищие. Ведь мудры, видно, они у него — и скот вылечили. Да они не беглые ли какие?» И мужики стали между собою поговаривать тако: «Пойдем-ка мы к старосте и скажем, что у Пшеничнова-богача кроются какие-то хитрые нищие двое — они чуть ли не беглые какие!» Вот староста и пришел к Пшеничному и говорит: «Послушай, Пшеничной, у тебя, говорят, кроются какие-то двое нищих! Если я их найду, то непременно представлю в город, — в те поры и тебе не так-то хорошо будет!» А Пшеничной ему говорит: «Пожалуй, ищи, где хочешь, а у меня их нету». — «То-то, смотри чтоб и не было!».

Однако к другой ночи думает староста собрать сходку и идти к Пшеничному с обыском. А я и приказал хозяину завязать меня в пеньковый сноп и поставить вместе с таковыми же снопами. И как только он сие устроил, то и пришли с обыском и говорят хозяину: «Мы хотим поискать у тебя надобных людей». А он им говорит: «Ищите, где хотите, а у меня их нету». Искали всюду и не нашли, и собрались все к оной пеньке да и переговаривают: «Куда ж они ушли?» А один сотский взял да и повалил сноп на землю и в тот, в котором я был завязан, ‹ткнул палкой›[1147]: «Что у тебя за сноп такой большой?!» А другие заговорили: «Ну ступайте с двора, когда их здесь нету». И пошли все по своим домам. Спустя со двора оную сараньчу, хозяин, мало погодя, развязал меня да и говорит: «Ну, Бог тебя спас, да тут же и нас! Ведь сот‹с›кий, пришедши к пеньке, да и завалил оную, а в твой сноп ткнул палкой, да и говорит: хозяин, что это у тебя за сноп такой большой? да другие ему тут помешали». А я ему говорю: «Ну, хозяинушка, слава Богу, что им Бог указал со двора скоро дорогу, и благодарю Бога моего, что он меня на сей час покрыл».

Спустя мало‹е› время, соседние бабы-сороки стали ходить к Пшеничному на двор за огнем и как-то меня подглядели, да на улице и говорят другим: «Так-то наши мужики искали! А они тут живут — мы их вот вчера видели». А деревенские мужики вчастую бабам верют. И тут скоро вся деревня пуще прежняго взволновалась, и говорят: «Да что ж такое?! Пойдем еще и сыщем их, да и представим в город!» А меня Бог научил заранее. Была у этого мужика большая и предикая свинья с поросятами, а я в хлеву возле нее в соломе сделал себе место и попризналась она ко мне. А я ‹ее›[1148] только поглаживаю, и она на меня не мечется, тогда как другова не вдруг подпустит. Вот пришла еще сходка народу к Пшеничному искать меня, и, взошедши на двор, говорят хозяину: «Слушай, Пшеничной, мы без тово со двора не пойдем, чтобы их не отыскать!» А он им и говорит: «Видно вам на гулянках стало и делать нечего более — так ищите! А я вам сказал, что у меня их нету!» Вторительно искали всюду, а потом и говорят: «Постойте-ко, в свинятник-то мы не глядели!» Пришедши же к нему, только отворили хлев, а свинья бросилась на мужиков как лев, и они едва только могли ноги убрать. Все перепужались и говорят: «А и, братцы, куда мы идем, туда и сами хозяева не ходят, и где же им тут быть!» Так и разошлись по домам.

Повременя мало, еще Бог попустил тех же лихих баб и оныя меня опять подглядели, да на ульце и говорят: «Какие вы мужики, да еще сыщики! Есть сотские и десятские, а не можете найти нищих!» Иная баба говорит, что я вчерась видела, другая тоже говорит и божится, что я одного сегодни видела — там, по двору. Мужики же дивятся и говорят: «Пойдемте же завтра, и на богатого нечего смотреть, а надо у него везде переглядеть». А у Пшеничнова была скотная изба, где он держал ягнят и козлят, в той избе — залавок, и я в тот залавок залез и приказал насажать на него маленьких ребят, да налить им велел молока. И оные ребята, хлебавши молоко, все передрались, да и мочу пустили. Ребят же было с 15-ть, а ягнят до 150 штук, и я не рад, что в такую духоту и мокроту залез, да, видно, надо так тому быть. Тут я взговорил: «О Господи, Боже мой, соблаговоли меня щедротами своими хотя здесь пок‹р›ыть! А в прочем буди воля твоя надо мною, лишь во всяком месте пребуди, Господи, со мною». Тут скоро приступили ко Пшеничному-богачу множество мужиков и начали искать по всему двору и так остервенились, обыскавши весь двор, что после противу той большой свиньи ровно турки вооружились и выгнали ее из хлева, но и там не нашли. А потом и говорят: «Зайдемте-ко и поищем в скотной избе». И как скоро отворили дверь, то их духотою, ровно моровою язвою, так и оросило. Они и обробели, да к тому же ребята плачут, а ягнята во весь упор закричали. И тут мужики все заговорили: «Ну, ребята, мы уж сами не знаем, куда идем! И где ему тут быть: тут от одной духоты быть не можно! И это врут бабы, и что их слушать: бабы и святых с путя сбивали, а не довольно, что нас простаков!» Так и разошлись.

Потом опять через две недели время сам староста меня на дворе увидал. А в то время шел снежок. А у Пшеничнова в доме жил такой слабый пьянюшка, да он меня крепко любил, и я его заранее научил так: «Смотри же, приятель, как только услышишь подходящий ко двору народ, так ты и бежи в поле и сделай след, будто ушел». Вот староста, собравши множество народу, и подходит ко двору, а я тому слабому отворил калитку и сказал: «Бежи в поле». Он с радостью и побежал. А староста со своею толпою народа взошел на двор и, увидевши, что калитка на огороде отворена, подошел к ней и, посмотрев на свежи‹й› в поле след, только рукой махнул и сказал: «Ну, ребята, уж и след простыл, где он бежал». Тут староста стал хозяину выговаривать: «И, и, брат Пшеничной! Кажись, ты у нас в деревне мужик не последни‹й›! Не стыдно ли тебе с таковыми подозрительными людьми иметь знакомство? Бога ты не боиш‹ь›ся: четвертый ты раз делаешь в селении бунт и тревогу!» А Пшеничной и говорит: «Нет, господа, я никакого не тревожил, а меня, пожалуй, двадцать раз тревожь: ищите, где угодно, а у меня их нету. Признаться, они у меня только переночевали одну ночь и пошли в другую деревню». А староста и говорит: «Ну, ребята, делать нечего — ступайте по домам».

После сего я соединился с Мартинушкой и много еще странствовал по божьим людям, кои дела и похождения в сей книге еще и не явлены, а со временами откроются верующим. И теперь только вам сие о нем извещаю и о его Богом определенной мученической кончине. В единой ночи были мы с Мартинушкой у божьих людей на беседе, и чрез его уста Бог возвещал на святом кругу тако: «И про-буждайтеся, други, от сна крепкого, и оставляйте вы житье лепкое, с чистотою вы соединитеся, в реку огнен‹н›у не валитеся, а свету-батюшке поклонитеся, братья с сестрами, не становитеся во едином в корабле[1149] радеть, что не может Господь за труд радения почесть». Себе же предвестил страдательную кончину и так гласил: «Возлюбленные друга, летит птица вран и хочет расклевать главу мою и достать из нея мозг, а я, братия, не убоюсь сего». Тут первые и богатые люди, которые будто разумом высокия, и говорят от ума глубокого, по лепости растужилися, из ночи на восток не обратилися, но как звери лютые озлобилися. И когда мы, по окончании беседы, ушли, то они согласились, чтобы позвать нас на другую беседу да на дороге и убить Мартинушку, пророка первогласного, который был у меня воин храбрые, со мною заедино жил и свое вельможство скрыл[1150], а убожество на себя наложил. Повременя мало, и позвали нас на беседу. Я и говорю Мартинушке: «Не ходи ты это время: тебя убьют!» А он мне отвечает: «Государь-Батюшка, ты не пойдешь, я не пойду: кому-нибудь надо же иттить! Дай я пойду! Пущай главу мою злодеи распроломают, а плоть воронья растаскают: то наша честь и слава, то наша и похвала!» И как он ‹о›т меня пошел, то два брата божьих — из тех, кои невзлюбили чистоту мою и об оной пророчество мартинушкино, — и настигли его на дороге и говорят: «А, братец, здравствуй». А он им отвечает: «Здравствуйте, любезные братцы! Неужли хотите со мною драт‹ь›ся? А я не стану и обороняться!» Вдруг один брат схватил у него руки назад, а другой, не много думаючи, обухом начал в голову бить. И так сего блаженнаго мужа и незлобливого агнца били и замучили, а тело его стащили в болото и в тину втоптали. А тут вдруг по кораблям, чрез пророческие уста, Дух Святой громко запел тако: «Ах, ах, возлюблен‹н›ые! У нас во Израиле пророка убили, избран‹н›ый сосуд божий сгубили!»

И еще я пишу, отец ваш искупитель, о возлюбленном моим сыночке, Александре Ивановиче, который был мой друг и наперсник. Родился он с благодатию и который, будучи еще в мире, Бога узнал и произошел все веры и был перекрещенец и во всех верах был учителем, а сам говорил: «Не истинна эта вера, и постоять не за что! О если бы нашел я самую истинну‹ю› веру, то бы не пощадил своей плоти, рад бы головушку за оную сложить, и отдал бы плоть свою на мелкия части раздробить!» Господь, услышавши сие его обещание, избрал его мне в помощники, и потом говорил чрез искупительския уста сыночку моему Романушке: «Поди, любезный, к одному человеку. Зовут его Александр Иванович. Объяви ему об моем спасении и истинной вере — он давно ищет оной и желает на путь истинный при‹й›тить». Романушка пошел к нему и стал говорить: «Не можно ли, Александр Ивановичь, получше жить?» А он ему отвечает: «Если б ты самого того прислал, от кого ты послан, то бы я с ним поговорил, а с тобою мне говорить нечего. Я знаю, что его в свете нет боле, и только он один может наш греховный узел развязать». Романушка, пришедши от него ко мне, говорил: «Ну, государь-батюшка, да он никак приведен? Не довольно нам его учить, но он сам научит. Пришли, говорит, того, от кого ты послан, он один только может греховной узел развязать». Почему и пошел я к нему сам, и только что подхожу к его дому, а он меня встретил и говорит: «Вот, кого надо, тот идет. Я тебя ждал сорок лет, ты-то наш истинный свет, просветишь всю тьму и осветишь всю вселенную, и тобою все грешныя души простятся и от греховных узлов развяжутся. И тебе я с крестом поклонюся. Ты один, а нас много, и рад я за тебя головушку сложить и на мелкия части плоть свою раздробить. Кто как хочет, а я тебя почитаю за Сына Божьего, и ты поживешь на земле, а я прежде тебя сойду с оной. Тебе много еще дел надо на земле сделать: свою чистоту утвердить, всю лепость[1151] истребить, всех пророков сократить, и всю гордость и грех искоренить». Тут я его благословил крестом и дал ему крест, свечу и меч и сказал: «Вот тебе мой меч — ты будешь у многих древ сучья и грехи сечь»[1152].

Пославши же Александра Ивановича на первую беседу к матушке моей Акулине Ивановне, велел поклониться с крестом, а тогда еще с крестом не кланялись[1153], и сказал ему «Что мы теперь с тобой беседовали, то и пророки тебе на сей беседе пропоют, и как скоро взойдешь в собор, так и обратится к тебе пророк и встретит тебя». Он поклонился мне и пошел. И как скоро переступил порог, так и обернулся к нему пророк. А он, взошедши в собор, помолился образам и поклонился три раза с крестом матушке моей Акулине Ивановне, а потом и всем на четыре стороны. Тут все удивились и говорили: «Никак он давно уж приведен? Да кто же его научил с крестом кланяться?» И сказали про меня: «Этот научил его, молчанка», — и с того времени стали все друг другу с крестом кланяться. А пророк ему и запел: «Поди-ко, братец-молодец, я давно тебя дожидался: ты мне Богу и Духу Святому надобен. Благословляю тебя крестом, ты виделся с самим Христом. Вот тебе от самого Сына Божьего меч, и много будешь грехов сечь, только изволь Сына Божьего беречь. И дается тебе книга Голубина от Божьего Сына: ты сам об оном знаешь и с ним беседовал. От вас много народу народится, знать опять старинка хочет явиться». Тут матушка Акулина Ивановна взяла его к себе и изволила спрашивать: «Кто тебя сюда прислал и кем ты приведен?» А он отвечал: «Ты, матушка, сама знаешь, что от одно‹го› все приведены — от Сына Божьего да от Владычицы». — «Знаю, знаю, поди же к нему — поклонись от меня». И он пришел ко м‹н›е, поклонился и говорил: «Ну, государь-батюшка, что ты мне изволил говорить, то и пророки пели, а матушка Акулина Ивановна тебе кланяется и разговаривала со мною: чтой-то, сынок, все пророки поют, что от меня Сын Божий народился?» А я ему сказал: «Ну, любезный сыночек, как она с тобой разговорилась! Даром, что в первый раз видит тебя, и про какой секрет говорила! Все равно, как со мной, так и с тобой разговаривала!»

И много я с Александром Ивановичем беседовал, и ни с кем так много не беседовал, как с ним. И говорил он мне: «Государь-батюшка, в Москве расчищаются пни, а у верных детушек засвещаются огни, дороги разметаются, и во всяком доме пища постоновится. Теперь ты маленек и ловишь малявок, а когда вырастешь и по земле пойдешь, то и ‹в› явный дворец взойдешь, и тогда будешь осетров ловить и там хлебушка покушаешь, а львы все застонут, и тогда волки завоют по всей вселенной, а волки — пророки, и не одни пророки, а и те, которые лепостью занялись — благодать у них чистая, да плоти коварныя, — но ты со всеми управиш‹ь›ся, и учители не будут безвременно овец стричь, а будут одну пору, Петровки, знать». А я ему говорил: «Ну, любезный мой сыночек, дает тебе Отец и Сын[1154] и Святой Дух и отец искупитель много сил, и порубишь много осин, когда ты Сына Божьего упросил. Жалует тебя Бог ригою да тюрьмой, и благодарит тебя Отец и Сын и Святой Дух за ревность твою и за верное неизмен‹н›ое обещание головушку свою за меня сложить. Ты хочешь живот и сердце надсадить, да сады мне насадить. Так я благословляю тебя итить в ночь, а я пойду на восток, и будет у нас между собою истекать один живой исток. Дух мой будет в тебе вовеки пребывать и обо мне возвещать, и мы с тобою хотя будем плотями врозь, но духом пребудем неразлучно вместе. Кому будет ночь, а тебе день и не воз‹ь›мет тебя никогда лень. Послужим ради Бога и не пощадим своих плотей, так и Бог послушает нас — а то всех лепость поест. О любезный мой сыночек, помоги мне лепость изогнать! Ходил я по всем кораблям и поглядел: все лепостью перевязаны. Братья и сестры только и норовят — где бы брат с сестрой в одном месте посидеть. Уж змею бить, так бей поскорее до смерти, покуда на шею не вспрыгнула и не укусила!» Он мне был верный друг и вели‹к›ий помощник и непобедимой воин. От начала до конца жизни своей ревностно воевал противу греха и много мне помогал, и нет мне ныне такого помощника, и нигде не могу избрать — ни в Питере, ни в Москве, и ни в других городах. Много есть у меня добрых людей, но все нет такого, каков был он. Он не желал себе явной чести, равно и не собирал тленного богатства и не занимался видимою суетою, не щадил своей плоти и жизни и истощал все ради отца своего искупителя и был верный подражатель Христу, имел чистый и непорочный сосуд Духу Святому. Он по благословению моему пошел в ночь озарить тьму проповедыванием, темничным заключением и страданием, а я по благословению Отца своего Небесного пошел на восток осветить всю вселен‹н›ую и истребить в божьих людях всю лепость и победить змея лютого, поедающего всех по пути идущих моих детушек. Аминь.

возлюбленного государя батюшки искупителя нашего, который пришел во вторые — души на спасения изобрать и грех весь изодрать. Он волею пришел, и кроме его некому эту чашу было пить — уж этому делу так и быть.

А я не сам пришел, а прислал меня сам Отец Небесный и матушка Акулина Ивановна пречистою утробою, которая греха тяжкого недоточная, чистая девица непорочная и была великая миллионишница: приказчики у ней были по всей вселенной, и нетленными они товарами торговали, а жили — ни о чем не горевали, а только грех весь из себя выгоняли, и на крест своих людей в руки иудеям не отдавали.

А меня на крест отдали свои люди. Жил я в Туле у жены грешницы у Федосьи Иевлевни у мирской[1155]: она меня приняла, а свои не приняли, но еще доказали. Привели солдат команду к ней в дом, однако она не обробела, хотя я был тогда в подполье — там и жил. А божьи люди стали говорить и указывать: «Ломайте пол, он там в подполье!» И разломали, а меня не нашли: так два раза команда приходила, и не нашли, но я был тогда в подполье. После того и говорят: «Пойдемте в трети‹й› раз». Пришли, стали искать и говорят: «Ломайте пол в трети‹й› раз — он там, в подполье. Найдемте его и отдадимте в руки на муки!» И вытащили меня за святыя волоса, и Бога не страшась, и били кто чем попало без всякой пощады. Поясок и кре‹с›т с меня сняли, а руки назад связали и назад гири привязали. И повели с великим конвоем, оружие обнаживши, и со всех сторон меня ружьями примкнувши: одним ружьем в грудь, а другим — ‹с›зади, и по моим обеим бокам — только что меня не закололи. И привели меня в Тулу и посадили в Туле на крепком стуле: перепоясали шелковым поясом железным фунтов в пятнадцать и приковали к стенам за шею, за руки и за ноги, и хотели меня тут уморить. На часах было четверо драгунов, а в другой комнате сидели мои детушки трое, которые на меня доказали, и сказано было поутру бить их плетьми. Но мне их стало жаль, чего ради и возжелал сойти со кре‹с›та и сказать, что им ничего не будет, и только что сие подумал, как все железы с меня свалились, а драгуны в это время все задремали и меня не видали. И я со креста сошел, мимо драгунов прошел, своих детушек нашел и им говорил: «Детушки, я вас прощаю, и Отец Небесный прощает. Вы не бойтесь, ничего вам не будет. Вас не будут держать, а отпустят домой. А я уж один пойду на страды за всех своих детушек, дабы прославить имя Христово и победить змея злова, чтобы он на пути не стоял и моих людей не поедал». Сказавши им это, пошел вон, ходил по двору и думал: «Из желез я ушел, а со двора не пошел — Отец Небесный не приказал мне итить, а велел сию чашу пить, и мимо меня оной нейтить». Тут меня хватилися, и все злые удивилися, а иные устрашилися и по всем местам искать бросилися и нашли меня на дворе, а я по двору гуляю и сам с собою рассуждаю: «Знать пришло время сию чашу пить — видно делу тому так и быть».

И тут меня взяли и великий допрос чинили — и рот мне драли, в ушах моих смотрели и под носом глядели и говорили: «Глядите везде — у него есть где-нибудь отрава!» Потом в лицо мне плевали, все меня били, кто чем попало, делали великия пытки и терзание и голову мою сургучом горящим обливали и крепче прежнего к стенам меня приковали, и отдан был строгой приказ, чтобы близко к нему не подходить, чтобы на кого не дунул или не взглянул; ведь он великий прелестник — так чтобы не прельстил. И великим называли волфою[1156]: «Он всякого может прельстить, он и царя прельстит, не довольно что нас. Его бы надо до смерти убить, да указ не велить. Смотрите, кормите его, да бойтесь: подавайте, а сами отворачивайтесь прочь». И подавали мне хлеб на шестике, а хлебова в бол‹ь›шей и длинной аршина в полтора ложке.

Из Тулы повезли меня в Тамбов. Народу было несчетное число: кто бранит, кто плюет, а Господь это и любит, да и Отец Небесный все велел с радостью принять не для себя, а за всех детушек, и для искупления их чрез чистоту от греховного паденья. А мои детушки неподалеку стояли: провожали и плакали. Привезли меня в Тамбов и посадили в тюр‹ь›му, и тут я содержался два месяца, потом получили повеление наказывать меня жестоко без всякой пощады.

И повезли меня наказывать в Сосновку с великим конвоем: народ за мною шел полки полками, и ружья у солдат были наголо, а ‹у› мужиков деревенских были в руках дреколья. Тут меня сосновския детушки за тридцать верст встречали, слезно плакали, рыдали и говорили: «Везут нашего родного батюшку!» И в самое то время вдруг поднялась великая буря и сделался в воздухе шум и такая пыль, что за тридцать сажень никого не видать было и никого неможно разглядеть.

Привезли меня в Сосновку и стали наказывать кнутом и секли долгое время — так что не родись человек на свете, и мне стало весьма тошно, и стал я просить всех своих верных-праведных: «О верные-праведные, помолитеся за меня и помогите мне вытерпеть сие тяжкое наказание! О Отец мой Небесный, не оставь ты меня без своей помощи и помоги мне все определенное от тебя вынести на моем теле! Ежели да поможешь, то наступлю на злова змия и разорю всю лепость до конца». Тогда мне стало полегче и тогда ж еще указ подоспел, чтобы до смерти не засечь. А иудеи по ненависти заставили моих детушек меня держать: заместо древа держал мой сын Ионушка, ‹а Ульянушка[1157]› держал за голову. И тут мою рубашку всю окровавили с головы и до ног: вся стала в крови, как в морсу, и детушки мою рубашку выпросили себе, а на меня свою белюю надели. Тут я им сказал, что я с вами увижусь со всеми. И мне стало очень тошно, то я и говорил им: «Не можно ли мне дать парнова молока?» Но злыя сказали: «Вот еще лечиться хочет!» — однако умили‹ли›сь, отыскали и мне дали. И как я напился, то мне стало полегче, и я сказал: «Благодарю Бога моего».

Теперь в Сосновке, на котором месте меня секли, по явности поставлена церковь. Тогда мои детушки были люди бедные и я им сказал: «Только храните чистоту: всем будете довольны — тайным и явным. Всем вас Отец мой Небесный наградит и оградой оградит, и нечистой не будет к вам ходить, и чужих пророков к себе не принимайте».

И повезли меня в Иркутск, посадивши в повозку. Ноги мне сковали, руки приковали по обеим сторонам телеги, а за шею железом к подушке приковали. И злой нечистому наказывал: «Смотрите, не упустите! Такового не было и не будет: он хошь кого обманет!» И везли за строгим конвоем: наголо шпаги, у мужиков у деревенских у всякого было в руках дреколие, провожали и бабы — деревня от деревни. В ту пору Пугачева везли, и он на дороге мне встретился: его провожали полк полком и под великим в‹е›зли караулом, а за мною караул был вдвое того, и весьма строже везли, и тут который народ меня провожал — за ним пошли, а которые его провожали — за мной пошли[1158].

Ехавши я дорогою и помыслил: «Напрасно я людей скоплял: оскопил бы сам себя и спасал бы свою душу!» И где ни взялся турка, схватил с моей головы престол и унес в канаву, а я за ним гнат‹ь›ся и говорю: «Отдай, турка, да отдай же! А если не отдашь, то разорю всю лепость на земле и места ей нигде не дам и голову срублю». Тогда турка сам принес и на голову мою положил и сказал: «На вот, изволь, только нас не трогай».

Во время дороги нашли данныя детушками моими зашитыя в платок деньги сорок рублей. И тут меня офицер крепко бил эфесом и палашом по всем моим суставам, продолжая оное во всю даже дорогу, так что я во время наказания кнутом не принял столько муки, как от него, ибо он все члены мои разбил и при том говорил: «Ты праведный, тебе не надобны деньги, а ты имеешь!» — и взял оныя себе, а меня приказал каждый день бить и хотел до смерти убить, отчего у меня поныне правая рука и все члены болят, но Господь его наказал. И во всяком городе был мне допрос великой, что никакому душегубцу и никакому разбойнику не было такого, каков был мне, и везли меня полтора года: сухим путем и водою ехали и шел с протчими невольниками по канату.

Прибывши в Иркутск, жил немалое время и видел во сне про сосновских детушек, будто хочет нечистой дух мой корабль опрокинуть, а я стал вокруг своего корабля ходить и столбы становить с матушкой своею Акулиною Ивановною и с сыночками своими с Александром Ивановичем и с Мартином Родионовичем и со всеми своими детушками. А мне про своих детушек слуху по явности не было пять лет, ровно и им обо мне, и они не знали, где я нахожусь.

Однако Отец мой Небесный суд‹ь›бою своею велел сосновским моим детушкам собратися во един собор и беседовать беспрерывно целую седьмицу, а остающимся в домах говеть все это время. И тогда нарядил Бог дочку мою Анну Софоновну, и стала она пророчить, и стало от ней в духе выходить, как отца искупителя находить и кого к нему из детушек отрядить. Нарядил Бог судьбою своею Алексея Тарасьича и Марея Карповича, и говорил дух, посланный от Отца моего Небесного чрез уста Анны Софоновны: «Ступайте, детушки, за нашим батюшкою». А они отвечали: «Куда мы пойдем, и где нам его найтить?» Но она вторично в суд‹ь›бе бож‹ь›ей прогласила: «Пое‹з›жайте в город Иркутск: он там, и не вы будете искать его, а он вас найдет. Пое‹з›жайте, а кроме вас некому ехать». А они сами дивились и говорили: «Где же этому быть, чтобы нам отца искупителя найтить?» Однако, благословясь, помолились всею обителью Богу и всею же обителью собрали на дорогу — тогда за суету не стояли — и поехали.

Приехавши в Иркутск, лошадей поставили на постоялый двор и говорят между собою: «Ну вот, что мы будем делать? Однако, брат, пойдем хоть на базар». Ну и пошли. А я ходил тогда по городу с блюдом — собирал по явности на церковное строение — увидел их, подошел и говорил: «Здравствуйте! Никак вы ро‹с›сийския?» Тут они признали меня и залились гор‹ь›кими слезами, но я им сказал: «Молчите, молчите! Подите на постоялый двор — я к вам приду и с вами переговорю». Ввечеру я к ним пришел, обо всем с ними разговаривал и от радости ночевал у них. Они просили меня с собою в Россию и говорили: «Мы за тобой, государь-батюшка, приехали». А я им сказал: «Нет. Я видел сон, будто по дороге разос‹т›ланы ве-рет‹ь›я[1159], и нет мне дороги к вам. А также Отец Небесный ехать мне не велел, а поплакать приказал, да и вы когда наплачете чан слез, тогда Отец мой Небесный меня к вам отпустит, а теперь еще время не пришло, и мне надо исполнить приказ Отца моего. И я вам еще скажу: как поедете в свою сторону, то попадете к разбойникам, и я не знаю как вас Бог помилует. Но только вы смотрите — ночи не спите и у Бога милости просите — так Отец мой заступит». Однако я помыслил было ехать в Ро‹с›сию, и отколь ни взялся блаженной, меня палкой по плечам ударил и сказал: «Что думаешь? Ступай, куда послан! Ты назван отец, и еще учитель!»

И поехали они одни в свою сторону. Недое‹з›жаючи верст пять до той деревни, где живут разбойники, лежит на дороге их набольшей атаман без ноги и возмолился: «Господа купцы, не можно ли меня довезти верст пять до моего дому? Я сам вас за это не оставлю, вы сами увидите, какую я вам сделаю добродетель!». Они взяли его и посадили в повозку в большее место и привезли в его дом, а братья его выскочили из горницы на двор с радостию и говорили: «Эк наш брат каких подхватил купцов!» — но как скоро увидели, что брат без ноги, то и припечалились. А детушкам моим пришлось у них ночевать, и они сердцами с‹в›оими почувствовали страх, что глагол мой исполнился, и сами себе сказали: «Что нам батюшка говорил, вот дело-то тепериче и пришло!» Они к ним на двор не поехали, а повозки поставили на улице под окошком и говорят: «Ну, брат, ‹с›мотри, чтобы нам по глаголу батюшкиному ночку не спать, и вместе мы с тобой не ляжем, а ляжем один в горнице, а другой в повозке». Вот ноч‹ь›ю эти разбойники сбираются и говорят промежь собою: «Ну, братья, приготовляйтесь и берите, что кому надо, да смотрите, не сплошайте и сих гостей не упущайте!» И вдруг услыхал их найбольшей атаман, что они сбираются и хотят убить, то он им стал говорить: «Нет, братья, оставьте и ничего этого не делайте и ничего им не говорите. А завтра проводите их честно через ту деревню, где наши товарищи живут. До самого места проводите, то есть до той благочестивой деревни, где их никто не тронет». Они его послушались и проводили до той благочестивой деревни, а тут моих детушек стали спрашивать, которой они дорогой ехали и где ночевали. И когда они сказали: мы вот тут ехали и тут ночевали, то все стали дивит‹ь›ся: «Как вас Бог пронес этой дорогой? Тут не довольно проезжим ехать, но мы, ближния, боимся пройтить мимо этого места и чрез эти селения!» И приехали они благополучно в Сосновку. Тут мои детушки встречали их, обрадовались и горючими слезами заливались и сердцами своими мне отдавались. От многих моих детушек слезы доходили ко мне по подземелию в Иркутск и обжигали мои ноги, а я спрашивал: «Чьи вы, слезы?» — и они мне сказовались, чьи.

Вот вам, любезные мои детушки, только один начал моих страданий, потому что всей земной жизни моей и многолетнего странствования по белому свету непостижимо уму человеческому и неможно ни языком изрещи, ни пером описать. А только я вам вкратце еще скажу, что во время бытия моего в Иркутской губернии многия претерпевал нужды, голод и стужи, изнуряем был тяжкими роботами, мял глину, чистил помет и в прочия иныя работы был употребляем вместе с протчими несчастными. И меня хотели с протчими невольниками сослать в Нерчинск руду копать, но Бог чрез мои уста говорил: «Нет, тебя не пошлют». А я отвечал: «Как не пошлют? Пошлют! Уж указ прислан». И назначен был итить за Байкал-море. Но Бог вторично говорил мне: «Верь мне, Богу, что не пошлют». А я опять отвечал: «Нет, видно, пошлют». Но Бог сказал мне: «Как же ты называеш‹ь›ся отец детям, и еще учитель, а не веришь? Верь же, что останеш‹ь›ся и не пойдешь». Тогда я сказал: «Да ка‹к› же? Ведь я уж совсем выкликан, и завтра велено итить!» Но Бог мне еще сказал: «Верь же, что не пойдешь: завтра другой указ придет и останеш‹ь›ся здесь в Иркутске». Но что я сказал: «Хорошо, посмотрю». На другой день нас совсем собрали и погнали в Нерчинск, и я пошел и сказал: «Ну вот и не остался! То Господь и говорил мне: верь же, что останешся!» И вдруг указ пришел, чтобы меня не посылать, а оставить по-прежнему в Иркутске. Тут за мной послали и воротили, и Господь говорил мне чрез мои же уста: «Ну ведь я говорил тебе: верь мне, что останеш‹ь›ся, — вот и остался!»

И еще я пишу вам: когда я шел в Иркутск, было у меня товару только за одной печатью, а как из Иркутска прибыл в Ро‹с›сию, тогда вынес товару за тремя печатями, и тут мне стали цари, короли, архиереи и всякого чину люди говорить и спрашивать: «Покажи нам товар свой». А я им отвечал: «Не покажу, а сами догадывайтесь! Я товар добывал все трудами своими: свечи мне становили по плечам и по бокам все дубинами, а светильни были воловьи жилы!»

Ну, любезныя детушки, пишу еще вам и то, что Бог поспешил и отец искупитель явился, а те, которые приведены Александром Ивановичем и белыя рубашки надели[1160], и чуть я, искупитель, живых застал — многие в море потонули: которые по шею, которые по пояс, а иные по колено. Отец искупитель явился, всех из моря вытащил и обмыл, а на старые корабли и учителей нечего пенять: они вам показали ‹след›, а отец ваш искупитель принес свет во свете, и тьма его не объят[1161].